Супруги Гоги

Раздался грохот, люстра покачнулась. Малыш истерично заплакал. Женщина подбежала к нему, взяла на руки и закричала:
- Сколько можно? Они когда-нибудь угомонятся? Осталось только свалиться нам на голову. Пон, поднимись к ним. Что на этот раз они скажут в свое оправдание?
- Да ну их, я сплю, Тина, сплю, - вяло отозвался Пон и повернулся на другой бок.
- Возьми Сали, я сама схожу... – Тина решительно сунула ребенка полусонному мужу, накинула халат, надела домашние туфли, тряхнула взъерошенными локонами, что-то пробубнила себе под нос и выскочила за дверь.
Она тихонько поднялась по лестнице, подкралась к самой двери супругов Гоги и прислушалась. В квартире что-то перетаскивали. Голосов рабочих или хозяев Тина не услышала: работу выполняли молча.
«И зачем им каждую ночь передвигать мебель? Хобби, что ли, у них такое? Сумасшедшие какие-то. Но нам не легче от этого».
Она постояла еще немного и решительно нажала кнопку звонка. Грохот прекратился, но открывать ей, по-видимому, никто не собирался. От ее былой уверенности почти ничего не осталось, но не так-то просто смириться с провалом. Тина позвонила еще раз. Зловещая тишина будто протягивала к ней руки, зависала над самой ее головой и рассматривала в упор. Тине стало не по себе от этого ощущения. Она непроизвольно перекрестилась и побежала вниз. И только когда захлопнула дверь своей квартиры, перевела дыхание. Ей показалось, что наверху кто-то запрыгал и дико захохотал. Тина перекрестилась еще раз и, толкнув мужа, спросила:
- Слышал?
- Нет. Отстань. Я спать хочу.
- Нечистая… беснуется, не иначе.
- Вот дура баба! – вздохнул муж и сел на кровати. – Сколько раз тебе говорить, что выдумки все это.
- Выдумки? А почему они не открыли мне?
- А с какой стати они должны тебе открывать? Тоже мне, инспектор отыскался! – улыбнулся Пон.
- На улицу не выходят, чего-то постоянно двигают, возят по квартире. А может, их вообще там нет!
- Здрасте! Я вчера только поднимался к ним, разговаривал с Гансом. Он сказал, что у них ремонт. Извинился за шум и неудобства, причиняемые соседям, и нам, в том числе. Ложись спать, не дури, - он обнял испуганную жену и хотел поцеловать.
- Пусти, я серьезно, а ты…
- И я серьезно.
- Нет, что-то у них не так.
- Да тебе-то какое дело до них? Они живут, как хотят. Видишь? Все стихло...
- Не вижу, а слышу. Да они всегда в это время замолкают. По часам работают. Время проверять можно. И вообще, какой ремонт, когда дом аварийный? Его вот-вот снесут. Хозяин всем предложил переехать в новый дом. Но не всем это предложение по карману, я думаю. Хотя он обещал сделать скидки для старых жильцов. А теперь напряги свои куриные мозги: с какой такой радости перед тем как выехать, Гоги решили заняться ремонтом? Может, у них деньги бешенные? Так чего в дыру такую залезли? Не понятно.
- Из тебя бы сыщик вышел, во! – муж поднял большой палец. – И чего тебя до сих пор не пригласили работать в участок. Уж ты бы развернулась! Все дела раскрутила, не выходя из дома.
- Ладно, смейся. Но ты еще попомнишь мое слово. Не чисто у них там. Да и фамилия какая-то чудная. Гоги!
Она сбросила халат, юркнула под одеяло, а Пон встал. Спать расхотелось. Он взял сигареты и отправился на кухню покурить. Ему не было никакого дела до соседей сверху. Нравится им мебель двигать? Пусть двигают. Шум, правда. Сали плачет, а так – ничего. Каждый живет, как может,  или, как получается. А Тина вечно напридумывает, а потом свято верит в то, что так оно и есть. Он выбросил окурок в форточку, постоял еще немного, посмотрел на ночное небо сквозь мутноватое окошко, позавидовал постоянству звезд: светят себе и светят. И, выругавшись про себя, отправился спать.
Утром все встало на свои места: Пону надо было спешить на службу, Тине – заниматься с ребенком и хлопотать по дому. Она проводила мужа и облегченно вздохнула, что еще одна тревожная ночь осталась позади. Многие жильцы уже покинули их дом. Всего несколько семей еще судорожно цеплялись за крышу над головой в этом полупрогнившем и полуразвалившемся доме. Пон обещал взять ссуду, и тогда они тоже смогут выехать отсюда. Да и все сроки уже позади. Хозяин говорил, что через месяц дома не будет. Просил подыскивать себе жилье. Заботливый.
Она разговаривала с женой хозяина. И та обещала уговорить супруга, чтобы он сделал исключение: позволил хотя бы первое время платить по старой цене. Маленький ребенок, которого не с кем оставить, более чем скромная зарплата у Пона и отсутствие работы у нее – все это серьезный аргумент. А что на уме у хозяина? Хотелось бы верить в лучшее. Пон говорит, что он честный человек… и пойдет нам навстречу. «Дай-то Бог, чтоб было так!» - подумала Тина и перекрестилась.
Последнее время она часто обращалась к Богу. Да и к кому еще обращаться? Неадекватность поведения соседей раздражала Тину, подогревала ее любопытство и взращивала страх. Она все чаще ловила себя на мысли, что боится, не зная чего. Неизвестность предоставляла простор для всевозможных домыслов. И тогда она просто просила Бога оградить ее семью от неприятностей.
«Ничего, еще пару недель помучаемся, а потом избавимся от этих чудиков. Во всяком случае, надеюсь на это. Двигать мебель среди ночи, устраивать погромы. Чего же они днем ничего не делают? А Пон говорит: «Ремонт». Наивный человек! Говорят, что все тайное когда-нибудь становится явным. Когда-нибудь… А зачем мне знать их тайны? Мы переезжаем. Возможно,  и не увидимся больше. Любопытство до добра не доводит».
Она могла себе позволить поразмышлять во время стирки пеленок. Дочка спала. Механическая работа не мешала думать. Тина отжала последнюю пеленку и, тяжело вздохнув, выпрямилась. Горка выстиранного белья красовалась в тазике. Она вытерла пот со лба, подхватила тазик и побежала во двор развешивать белье.
Лестница подозрительно скрипела под ногами и повизгивала. Было ощущение, что прогнившие доски могут рассыпаться в любую минуту, но они оставались на месте, хотя страх переломать ноги присутствовал постоянно. Тина старалась не думать об этом. Она привыкла к перезвону и скрипу своего дома. Иногда ей казалось, что он просто жалуется от безысходности. Слишком многое произошло здесь. Самые счастливые дни они  провели с мужем в этом доме, ожидая рождение дочки. Дом стал частью их жизни.
Тина развешивала пеленки на веревке, натянутой между деревьями, и не заметила, когда сосед вышел из подъезда. Она вздрогнула от неожиданности, когда за ее спиной прозвучало:
- Доброе утро.
Тина резко повернулась: перед ней стоял Ганс, сосед сверху, и смущенно улыбался. В его руках она увидела зонтик и непроизвольно посмотрела на небо. Ярко светило солнце. Никакого намека на дождь. Прохладно и немного ветрено, но безоблачно. Это факт. А сосед застыл в ожидании посреди убогого двора, откровенно разглядывая молодую женщину.
- Доброе утро, - опомнилась Тина.
Ганс кивнул головой, но не двинулся с места.
- А я смотрю: вы это или не вы?
- Неужели так изменилась? – не удержалась Тина.
- Да нет, - еще больше смутился  сосед.
- Тогда… точно… это – я.
- Вижу.
Тину начинал веселить этот разговор.
- Это вы сегодня ночью звонили?
- Я, - подтвердила  она. – Знаете, мне жить хочется. Вы вправе двигать мебель из угла в угол… сколько вам захочется, но… Гоги, имей совесть, -  Тина специально назвала его по фамилии да еще на «ты», - дай нам спокойно выехать отсюда, а потом прыгай, бегай по ночам, бей, колоти, ломай и строй, что хочешь. Но – не сейчас. Слушай, дорогой, по ночам спать надо, а не работать. А если уж работать, то только с женой в постели.
Она не знала, почему нахамила ему. Ганс как-то беспомощно улыбнулся. И что-то такое глубинно-болезненное появилось в его лице под маской невозмутимости, что Тине стало не по себе.  Он опустил голову, посмотрел на зонтик и тихо произнес:
- Извините. У меня жена больна. Она парализована. У нее бывают припадки, во время которых она бросает вещи. Мне не хотелось, чтобы кто-то знал об этом… И вашим советом в данной ситуации я воспользоваться не могу. Рад бы… Но…
Тина ощутила себя не очень комфортно.
- Я не знала, простите.
- Ничего-ничего.
Разговор начинал тяготить Тину. Она повесила последнюю пеленку и собралась уходить.
- Через полчаса будет дождь. Снимите белье до дождя. Сильный дождь будет, - повторил он.
«Откуда? Ни одной тучки на небе. С головой у мужика проблемы. Сам стоит с зонтиком, да еще уверяет, что будет дождь, когда им и не пахнет. Чудило», - подумала Тина, но промолчала.
- Я предупредил, а решать вам. Человек должен быть свободен в выборе. Я не сумасшедший, Тина.
«Откуда он знает мое имя?» - удивилась она.
А Ганс поклонился, слегка приподнял шляпу и пошел, размахивая зонтиком.
«Галош ему только не хватает», - подумала она.
Ганс обернулся, улыбнулся, но ничего не сказал.
«Странный тип», - решила Тина и побежала домой.



* * *
«Люди спешат, суетятся, а ради чего, собственно?  - размышлял он, направляясь к пастору. – Кто из них знает, для чего живет?  Опросите сотню, и если хотя бы один из нее приблизительно ощущает и может хоть как-то сформулировать истинную цель своего пребывания на земле грешной, - это уже достижение. Ложь, пороки уводят людей в дебри. Про духовное богатство забыли.  Мои разговоры с женой заканчивались скандалами. Я не требовал от нее отказа от материального, я всего лишь говорил о смещении акцента на духовное. И упирался в стену, пробить которую было невозможно. А теперь, когда ее физическое тело истерзано болезнью, а рассудок все чаще погружается в туман, она плохо понимает, что творит, на кого и на что злится. Вот уже какую ночь она поднимает соседей, устраивает грохот. Для чего, спрашивается? Ей бесполезно задавать этот вопрос. Она потеряла рассудок. И что руководит ее поступками, сложно объяснить. И обижаться или злиться на нее бесполезно. Остается терпеть. Возможно, ощущение бессилия заставляет ее творить бесчинства. Разгромленная лаборатория, разбитая мебель… Я знаю, что она умрет сегодня ночью или завтра. Я ощутил запах смерти. И увидел обреченность на ее лице. Может, пастору удастся помочь ей при переходе в мир иной. Я не знаю. Я, похоже, вряд ли помогу ей, потому что не знаю, как правильно. Надеюсь, пастор не запросит много за свои услуги. У меня слишком мало денег. К тому же предстоят траты на похороны», - Ганс раскрыл зонтик за мгновение до начала дождя.
«А соседка теперь под дождем снимает пеленки», - вдруг подумал он.
После того, как все формальности с пастором остались позади, Ганс облегченно вздохнул.
Дождь так же внезапно прекратился, как и начался. Лужи сделали тротуар пятнистым. Ганс обходил лужи, потому что в них отражалось небо. А он не мог по небу грязными башмаками шлепать. Прохожие смотрели на него с интересом, пока не нашли объяснение: развлекается чудак. Так всегда бывает, стоит объяснить происходящее, и все становится на свои места. Может, поэтому сказка так быстро исчезает, оставляя место для серых будней?
Он остановился возле тумбы с объявлениями. Нашел то, что искал, оторвал листок с адресом и подумал: «Если сарай крепок, да цена приемлемая, я, похоже, смогу решить проблему с жильем».
А среди ночи его разбудил стук в дверь.
- Кого это нелегкая несет? – пробубнил Ганс.
Его жена впервые за долгое время после посещения пастора спала спокойно, не буянила. Он чуть-чуть приоткрыл дверь и увидел соседку снизу. Она смущенно кивнула головой. Ганс хотел спросить: «Чем обязан?» - но промолчал.
Тина разглядывала соседа и делала для себя открытие за открытием. Оказывается, он и не ужасен вовсе, как казалось раньше, и глаза не злые, а просто необычные. Молчание затягивалось. Ганс «считывал» мысли Тины и добрел на глазах. Он непроизвольно улыбнулся. Тина тоже заулыбалась.
- Я спросить хотела. Может, помощь нужна какая? С больным человеком тяжело. Я это знаю. А вы все же мужчина…
- Спасибо, Тина. Спасибо, дорогая. Я сам. Клара обычно спит днем, а ночью доставляет хлопоты и мне, и вам. Но сейчас она спит.
- Вы извините, что дергали вас. Мы не знали, в чем дело.
- И вы извините за доставляемые вам неудобства. 
Он распахнул дверь и вышел на лестничную клетку.
- Не хорошо как-то разговаривать, когда между собеседниками дверь,  - сказал Ганс.
Тина смущенно опустила глаза и промолчала.
- Я бы с удовольствием пригласил вас на чашку чая, но… сами понимаете.
- Что вы! Чай потом будем пить, - вырвалось у нее, хотя когда это «потом» и почему «потом», она не могла объяснить.
- Я думаю, что наши пути еще пересекутся, - вдруг сказал Ганс.
Тина промолчала, потому что не поняла, что он имел в виду, а переспрашивать постеснялась.
- Ты чудо! – вдруг улыбнулся Ганс. – Сама непосредственность. Все чувства наружу: ненавидеть так ненавидеть, жалеть так жалеть.
Тина покраснела.
- Не надо, - Ганс откинул прядь волос с лица Тины, - а впрочем, тебе идет. Не время еще. Не торопи время, ладно? Спасибо за все. И… не приходи пока больше…
«О каком времени он говорит?» - подумала Тина.
- О нашем, - вдруг сказал Ганс, повернулся и, не прощаясь, пошел к двери, затем остановился и еще раз поблагодарил молодую женщину.
- Не стоит благодарности, - пожала плечами Тина.
«Была бы честь оказана. Не нужна помощь? Тем лучше. Мороки меньше», - подумала она и заспешила вниз под аккомпанемент лестницы.
Тина недоуменно пожимала плечами и что-то бубнила себе под нос. Ганс постоял еще немного. Теплая волна захлестнула его. Он невольно улыбнулся, глядя вслед удаляющейся соседке.
«Надо было промолчать, - сделал он выговор сам себе, - распустился совсем».
Весь следующий день Тина пыталась вспомнить лицо соседа сверху, но ничего не получалось. В памяти всплывали то проницательные глаза, то добродушная улыбка, то чуть нахмуренные брови, то прямой, аристократический нос, но собрать воедино эти части почему-то было очень сложно. Ей показалось, что при встрече она не узнает этого человека, и от этого стало как-то не по себе. Она не могла объяснить происходящее.
А потом домашняя работа вытеснила все мысли о соседе. И к приходу мужа со службы Тина окончательно успокоилась. Вторую ночь было удивительно тихо наверху. А ей хотелось, чтоб оттуда по-прежнему доносился грохот и скрежет. Она прислушивалась, пыталась уловить какое-нибудь движение, но там было так тихо, что это не на шутку встревожило молодую женщину.
- Пон, проснись, - она затрясла мужа за плечо.
- Ну, что еще? – сонно пробормотал он.
- У соседей наверху слишком тихо. Там что-то случилось. Смерть. Это смерть, Пон, - вдруг оформила она свои предчувствия в слова.
- Послушай, то ты орала, что тебе спать не дают, бегала и беспокоилась, а теперь тебя не устраивает, что тишина. Спи. Мне на работу завтра.
- Пон, это не та тишина… - начала Тина.
- О Боже! Ну что за женщина? Что тебе нужно? Ты уж определись как-нибудь, а?
«А, действительно, что мне надо?» - подумала она.
- У Ганса умерла жена, только что умерла. И я не знаю, откуда это знаю.
- Мне твои фантазии уже вот где сидят, - Пон постучал себя по шее. – Разбудила среди ночи, несет какую-то околесицу. Мне наплевать, кто там умер, кто родился, меня это не касается. Я спать хочу. Ты это понять можешь?
- Могу, - прошептала Тина, глядя на бушующего мужа широко раскрытыми глазами.
- От меня-то ты чего хочешь? Чтоб я бежал к ним, как сумасшедший, лишь только потому, что моей дражайшей половине в голову ударило?
Слезы, застывшие в глазах Тины, привели его в чувство. Он вдруг замолчал, вскочил и отправился на кухню курить. Тине было жаль мужа. Но она ничего не могла поделать с собой. Ей надо было кому-то сообщить эту новость. Она знала, что Гансу сейчас одиноко и очень плохо. Сидеть до утра  в обществе покойника не такое уж приятное занятие.
«Но почему я решила, что его жена умерла? – вдруг засомневалась Тина. – Я просто ощущаю это».
Она прочитала молитву, перекрестилась, но легче почему-то не стало. С кухни пришел уже успокоившийся муж и почти ласково сказал:
- Ложись спать. Чего сидишь? Ночь на дворе. Утром все узнаю. Обещаю.
Тина покорно легла на подушку, закрыла глаза и сделала вид, что засыпает. Пон вздохнул, повернулся на бок, и уже через минуту захрапел. Тина хотела встать, но побоялась, что разбудит мужа, и осталась лежать. Она смотрела в потолок и страстно желала как-нибудь поддержать Ганса.
А он сидел возле успокоившейся теперь уже навсегда жены и ни о чем не жалел, потому что ее смерть принесла им обоим облегчение и освобождение. Он не забывал, что женщина, с которой он прожил около двадцати лет, не всегда была такой. Она была верной спутницей, помощницей и опорой по жизни, пока недуг не поразил ее. А это уже испытание, которое они проходили в меру своих сил и возможностей. Страдания очищают. Как? Он не знал. То, что приобретается опыт терпения, смирения и приятия тех условий, в которых оказался, весьма возможно. Но… у всех по-разному. Он может говорить только за себя.
И вдруг в канву его мыслей пробилась молитва Тины и ее страстное желание помочь ему. Его словно бы обняли, пытаясь защитить от боли, которой не было.
«Милая девочка, я уже иначе воспринимаю все, что происходит с нами в этом мире. Спасибо, дорогая. Спи. Расслабься и спи».
Тина ощутила пришедшее вдруг откуда-то успокоение. И не заметила, как уснула. Ей снилась поляна цветущих ромашек, залитая солнечным светом. Множество маленьких солнц-ромашек в свете огромного солнца…
Зазвенел будильник. Тина встала и отправилась на кухню, а муж продолжал спать: песня будильника не для него. И только когда завтрак был готов, Тина растолкала мужа.
- Что? Уже? – пробормотал он, взял из рук жены халат, не открывая глаз, - дождя нет?
- Нет. Солнечное утро. Пора вставать.
- Ага, - он натянул халат и только после этого открыл глаза, объяснив: - Сон досматривал.
- Это повторяется каждое утро. Просто любишь поспать.
- А кто не любит? – удивился он, потянулся и побежал умываться.
- Ты чего ночью паниковала? – спросил он, садясь за стол.
- Не знаю, - и вдруг опять ощутила тревогу.
- И что? Бежать мне к соседу?
- Само все узнается, - проговорила она и услышала шум подъезжающей машины, а потом и разговор людей.
Пон выглянул в окно и удивленно сказал:
- Катафалк. Ты была права. Вот так вот. Живем-живем… и на тебе… - он невольно перекрестился и вдруг вне всякой логики проговорил: - Май.



* * *
Прошло чуть больше полугода. Ганс сидел в своем сарае и растапливал очаг. Жизнь приучила его к экономии во всем. На небольшую пенсию, что он получал, особо не разгуляешься. Но он умудрялся покупать необходимые для работы книги и приборы. 
На улице завывала поземка. Он зябко поежился при мысли, что в такую погоду кто-то может оказаться на улице без крыши над головой. Мрачные мысли с утра одолевали его, он гнал их прочь, а они, непокорные, выползали вновь и вновь. Бесполезная борьба изматывала, и тогда он отпустил на волю свою тоску.
Огонь «пожирал» щепочки, набирал силу, и вот уже сложенные пирамидкой дрова затрещали, окутанные пламенем. Ганс сел поближе к огню, протянул руки, наслаждаясь теплом. Языки пламени пытались плясать, но получалось это почему-то неуклюже: то ли дрова сыроваты были, то ли места в очаге маловато для виртуозного танца.
Ощущение, что сегодня что-то должно произойти, и это «что-то» круто изменит его жизнь, не исчезало. После смерти жены он перебрался жить в этот сарайчик, пытался восстановить лабораторию, чтобы продолжить исследования по созданию вакцины против вируса, уносящего целые поселения в джунглях.
Но сказать, что работа его близка к завершению, он не мог. Возможно, что он вообще в самом начале пути, но его это не смущало. Он просто искал и изучал возможности, перспективы и пытался найти причину. Хотя, сидя в сарае, порой ему казалось это такой глупостью, что впору было завыть. «Мартышкин труд!» - выкрикивал он в пространство. Он часто ощущал бесполезность своих усилий так реально, что начинал бегать по сараю, чтобы успокоиться. А иногда ему казалось, что разгадка настолько близка, что стоит протянуть руку, и все откроется как-то само собой. 
Ганс оторвал взгляд от огня и с трудом поднялся, чтобы сварить кофе. Он подошел к замершему окошку, сквозь которое ничего не было видно. И вдруг стал отогревать дыханием стекло. А потом долго вглядывался в образовавшийся прозрачный просвет.  Он не знал, что желает увидеть в мутной вьюжности проходного двора. Но ощущение тревожности нарастало.
На огромном булыжнике, возле сугроба, сидела женщина с ребенком на руках. Она скорбно согнулась и протягивала руку к одиноким прохожим, спешащим по своим делам. Им не было никакого дела до одинокой, доведенной до отчаяния женщины, страдающей от холода и голода. Кто-то сжалился над ней и бросил в протянутую ладонь монету. Женщина что-то забормотала.
Ганс не видел лица женщины, но ему показалось что-то до боли знакомое в скорбной фигуре нищенки.
«Все несчастные похожи друг на друга», - пробубнил он, но его не устроило это объяснение.
Он продолжал разглядывать нищенку. И вдруг, как вспышка молнии: «Тина!» И тихое: «Не может быть!» И следом - круговерть вопросов, на которые он не знал ответов. «Как? Почему?» Ганс обладал неординарными способностями, но старался сдерживать свои желания, чтобы ничего не нарушить вмешательством в чужую жизнь. Если не знаешь, как правильно, или не понимаешь механизмов, лучше не лезть, чтобы не навредить.
И, тем не менее, события будущего каким-то невероятным образом высвечивались как бы сами собой. Ганс при этом не прилагал никаких усилий. Механизм, открывающий ему некие перспективы будущего, он не знал.  Но было некое глубинное понимание не случайности происходящего. 
Когда он впервые столкнулся с Тиной, то «увидел», что они будут вместе. При каких обстоятельствах это произойдет, и когда именно, он не стал просматривать. Это знание будоражило его. И тогда Ганс постарался уйти в работу, сосредоточиться на другом, чтобы мысли о Тине не встревожили ее. Он боялся вмешаться в ее жизнь, и, не дай Бог, нарушить что-то.
Хотя и предполагал, что, вряд ли, сможет что-либо изменить. Он был почти уверен, что существует некая линия судьбы у каждого человека. И эти линии по определенным законам переплетаются с другими, как стежки на вышивке. Есть общая картина, в которой люди со своим судьбоносным объемом, как пазлы, без которых не будет  полноценного объема.
В какой-то момент в своих рассуждениях он дошел до того, что каждый шаг должен быть прописан, иначе – хаос. Может, именно поэтому и появляется возможность предвидеть будущее. Но должны существовать разные уровни. На земном уровне существует иллюзия выбора и возможности что-то изменить. Но даже сама возможность изменения тоже может быть прописана на другом уровне. О своих предположениях и догадках он старался никому не говорить. Он просто наблюдал, как из одного события вытекает другое, как появляются некие знаки, говорящие о не случайности случайностей.
И вот теперь, когда он увидел Тину, он понял, что судьба привела ее сюда, чтобы он помог ей. Ганс подбежал к женщине и обнял за плечи. Она вздрогнула и жалобно прошептала:
- Простите, я сейчас уйду, вот только отдохну немного и уйду.
- Тина!
Нищенка медленно подняла голову, краска залила ее лицо, а мутные слезы, стекая по щекам, замерзали раньше, нежели успевали скатиться на старенькую шаль.
- Ребенка заморозишь. Пойдем ко мне. Чайник еще не остыл, я напою тебя горячим чаем. У меня, правда, всего лишь сарай, но теплый. Пошли-пошли, - он помог ей подняться.
Седая прядь выбилась из-под платка. Женщина покорно поплелась за Гансом, крепко сжимая красными от холода руками закутанного в рваное одеяло ребенка.
- Все продала, у меня ничего не осталось. Мне нечем будет заплатить тебе. Только вот это, - она разжала ладонь, и он увидел несколько монет.
Ганс молча сжал ее руку и  помог протиснуться в дверь сарая. Мелькнула мысль, что не мешало бы расчистить снег вокруг сарая, но тут же сам себе сказал, что не до этого сейчас.
- Не беспокойся ни о чем. Пока у меня есть крыша над головой, будет она и у вас.
Тина, словно не слышала его слов. Как-то монотонно стала говорить, что хотела дочь пристроить к хорошим людям, чтоб не пропала, но так и не смогла решиться на такой шаг. А потом села на ящик возле порога и завыла, странно так, на одной ноте, без слез. Раскачивалась и выла. Ганс растерялся. Он понимал, что надо привести ее в чувство. Но бить по щекам бедную женщину никак не решался,  медлил. И вдруг понял, что если не выведет ее из этого состояния, то потеряет совсем.
Ганс решительно подошел к ней, встряхнул за плечи. Тина не видела его, она продолжала выть.   
- Тина! Опомнись! – он стал шлепать ее по щекам.
И вдруг вой прекратился. Женщина осмысленно посмотрела на него. Ганс схватил ковшик, в котором собирался варить кофе, и спокойно сказал:
- Пей!
Тина жадно глотала теплую воду, пока не выпила всю.
- Спасибо, - прошептала Тина.
- Пошли к огню. Ребенка разверни. Здесь тепло.
Женщина попыталась встать, но у нее ничего не получилось. Ганс взял из ее непослушных рук ребенка и унес на кровать. Потом вернулся, взял женщину на руки, посадил в кресло возле огня, укрыл пледом и отправился к ребенку. Он развернул старенькое одеяльце и невольно отшатнулся, увидев окоченевший труп вместо живого ребенка.  Ганс потер виски и подумал, какой удар это будет для Тины. Как ей сказать? И когда? 
- Ганс, - услышал он спокойный голос Тины, - не стой над Сали. Она мертва, я знаю. Просто мне не хотелось верить в это. Казалось, что я медленно схожу с ума. Я не могла ее похоронить. У меня не было сил на то, чтоб вырыть могилу в мерзлой земле. Да и чем копать? Руками? А бросить в мусорный контейнер – рука не поднималась. Вот и носила с собой… почти неделю. Ты ее сам похорони, пожалуйста.
- Боже!
Ганс  подошел к шкафчику, достал бутылку и плеснул немного виски в стакан:
- Пей!
- Я не умею.
- Проглоти, как лекарство. Должно отпустить.
Тина вернула пустой стакан. Ганс налил себе и выпил залпом. Внутри все обожгло, стало тепло, напряжение ушло. Он поставил бутылку возле кресла и сел на стул рядом с Тиной. Она сидела неподвижно и смотрела на огонь. От прикосновения Ганса женщина словно очнулась и удивленно посмотрела на человека, сидящего рядом. Она попыталась вспомнить, где видела его раньше, но что-то главное ускользало от нее. Ганс протянул ей стакан. Тина повертела его в руках, не совсем понимая, что ей с ним делать.
- Выпей, - сказал Ганс.
Тина проглотила обжигающую жидкость и вдруг горько расплакалась.
- Поплачь, милая, поплачь.
Она уткнулась Гансу в грудь и долго еще всхлипывала, ощущая бережные руки, поглаживающие ее по спине под тихий шепот добрых, ласковых слов, смысл которых с трудом доходил до нее.
- Ты – Ганс, - вдруг четко проговорила Тина. – Я вспомнила. Ты наш бывший сосед сверху.
- Да, Тиночка. Это я.
- Почему? Почему на меня обрушилось все это?
- Судьба, - вздохнул Ганс.
- Столько потерь! Сначала Пон, потом Сали. Пон, наверное, сам виноват. Но в чем вина Сали? Знаешь, когда ко мне пришли и сказали, что Пон растратил крупную сумму денег, я не поверила. Как можно так шутить? А они не шутили. Описали наше имущество, все вывезли. А потом меня возили на опознание. Пон повесился прямо у них в офисе. Я не смогла его забрать из морга, чтоб похоронить, у меня не было денег. Он простит меня. Мы еще какое-то время прожили с Сали в пустой квартире. У нас ничего не осталось, кроме кучки тряпья. Я искала работу. Потом нас выгнали на улицу, но я еще надеялась, что смогу устроиться на работу, воспитать Сали, что все будет хорошо. Но бездомная с ребенком на руках была никому не нужна. Пришлось побираться, но оказалось, что и это я не умею делать, как надо. Пока было тепло, мы еще как-то устраивались. Как живут бродяги, ты знаешь. У них свои законы. Мы не смогли влиться в их сообщество или это их сообщество нас не приняло в свои ряды. Не знаю. Мы стали одинокими волками, гонимыми, голодными, но не злыми. Может, просто у меня не было сил на злость? Сали вначале плакала от голода, а потом почти все время спала, пока не затихла совсем. Ганс, когда я увидела, что Сали мертва, у меня  словно что-то оборвалось внутри. А потом я стала проваливаться куда-то. Я не могла вспомнить, как оказалась в том или ином месте. А в какой-то момент, я даже забыла, кто я, зачем живу, хожу по улице. А когда вспоминала, молила Бога, чтоб он лишил меня такой возможности. Я осознавала, что это начало безумия. Но мне казалось, что это избавление от боли. И я желала сойти с ума. Но, видно, у Бога были иные планы на мой счет. Я теряла сознание от голода, но не сходила с ума. Мне было очень больно. И холодно. Там, внутри. Но именно боль возвращала меня к жизни. А холод заставлял что-то делать. Отогреюсь ли? 
- Отогреешься, - заверил Ганс, обнял Тину за плечи и поцеловал в щеку, – обязательно отогреешься, милая.
Тина склонила голову.
- Тебе поспать надо.
Ганс переложил тельце ребенка  на ящик. Тину уложил на кровать, укрыл пледом, а сам взял лом, лопату и отправился на улицу.
Голова у Тины слегка кружилась, но мысли не путались впервые за последние дни. Она не слышала, как вернулся Ганс с улицы, как пилил, строгал и колотил,  как укладывал тельце Сали в гроб, как тихо читал молитву,  как зажег лампадку, а потом под завывание вьюги похоронил ее возле старого дуба. И только старая ворона, сидевшая на ветке, видела, как плакал взрослый мужчина, бросая горсть замершей земли в яму, куда бережно поставил маленький гробик. А притихшая вьюга не мешала завершить обряд, давая возможность звездам увидеть печаль человека и даровать ему поддержку свыше.




* * *
Прошло три долгих года. Ганс продолжал свои изыскания, заботился о Тине, а она заботилась о нем. И как-то так получилось, что совместное проживание переросло в нечто большее. В их старом сарайчике поселилась радость узнавания друг друга, понимания и взаимной устремленности к Любви. А потом они решили отправиться вместе с миссионерами в джунгли, чтобы помогать несчастным людям, живущим в столь суровых условиях. 
Ганс как-то  случайно зашел в аптеку, когда там находился человек, отвечающий за подобные экспедиции. Он спрашивал у аптекаря, что из лекарств необходимо закупить. Аптекарь пожал плечами, а Ганс порекомендовал ему ряд препаратов. А потом выяснилось, что у них нет врача. А желающих добровольно отправиться в путешествие по джунглям на достаточно длительный срок медиков не находилось. Только одержимые идеей могли в столь опасном путешествии увидеть особый смысл. Миссионеры. И этим все сказано.
- Мы часто говорим о жестоком мире. Но это мы, люди, сделали его таким. И исправлять его должны сами люди. А мы все с тоской смотрим на звезды и ждем помощи свыше. В этом мире мы родились с тобой, страдали, теряли и обретали вновь. Мы нашли друг друга здесь. Мы люди из жестокого мира, не ставшие жестокими. Во всяком случае, не обозлились. Мне порой хочется убежать, спрятаться. Я устал бояться неопределенности, нестабильности… И кого я могу спасти, если меня самого спасать надо? Но иногда все видится иначе. Верится, что усилия были не напрасны. Хотя все, что с нами произошло и происходит, зачем-то нужно. И вакцина, в том числе.
Ганс упаковывал вакцину, собирал дорожный саквояж, не переставая рассуждать. Тина знала, что он волнуется. А ей просто было страшно за него. Не за себя. Ей казалось, что она более приспособленная и к жизни, и к трудностям. А он как нежный лотос. Его надо беречь. Хотя Тина не раз сталкивалась с его неимоверной силой духа, творящей чудеса, поднимающей, поддерживающей. И никакая физическая сила не могла устоять перед величием силы духовной.
- Ганс, ты уверен, что твоя вакцина спасет людей от смерти? Джунгли, заброшенные селения, в которые отправляются миссионеры, согласившиеся взять нас с собой, меня пугают. И есть ли у нас с тобой право вмешиваться?  Я не спрашиваю, что нас ждет там? Ты не сможешь ответить на этот вопрос. Хотя… я видела сон про джунгли. Там был какой-то странный поселок. Или поселение. Ганс! – закричала Тина. – Я видела… и это было так реально.
- Что ты видела? – спокойно спросил Ганс.
- Не помню. Но это было очень важно. Да. Мы должны с тобой туда поехать. Но не за тем, чтобы лечить людей…
- Тина, я уже говорил тебе. Что если мы не должны вмешиваться, этого не произойдет. Пусть будет так, как правильно. Я повторяю это снова и снова. Я делаю, что считаю необходимым, а уж как сложится, одному Богу известно.
- Да-да, - машинально сказала Тина, потому что вспомнила свой сон.
Она видела грудного ребенка, девочку, лежащую у входа в заброшенную хижину. Людей в поселении не было, и куда они все делись, никто не мог объяснить, потому что некому было это сделать. Маленькая девочка протягивала к ней ручки. А потом, потом стал слышен какой-то шум. Он приближался. Но миссионеры не обращали  внимания на шум, они были заняты обустройством временного лагеря. А потом она оказалась где-то далеко-далеко от селения и увидела, как с горы стекает селевой поток, и поняла причину отсутствия людей в поселении. Они бежали от опасности, бросив все. Но как они узнали?
- Поторопись, дорогая. Корабль не будет нас ждать. Мы не должны опоздать. Нам оплатили дорогу и питание.
- Ганс, если ты вылечишь несчастных, миссионеры используют это в своих целях,  для укрепления веры. Но мы при лечении используем лекарства, а не молитву.  Я  медсестра, ты – ученый в роли врача. Нас наняли. Мы согласились. Но я не очень понимаю, зачем нам надо плыть за тридевять земель, чтоб кого-то спасать. Неужели нет никого, кого бы могли спасти здесь, рядом?
- Мне кажется, что мы уже говорили об этом. Ты помнишь, сколько знаков и почти прямых указаний мы получили, прежде чем согласились на это путешествие. Я уж не беру в учет, что и с вакциной не все так просто было. Меня осенило, я понял, что нужно было добавить, что убрать, какие пропорции и состав должны быть, только после принятия решения. Мы еще не знали, когда сложится наше путешествие, да и сложится ли вообще, но лед тронулся. И вакцина весьма эффективна, это подтверждено исследованиями, что мы с тобой проводили вместе. А теперь опять все сначала. Хождение по кругу.
- Я готова, - сказала Тина. – Ты прав. Я не должна была заводить этот бесполезный разговор, когда уже все решено. И я не отказываюсь от своего решения. Боюсь, что мы, действительно, должны плыть с миссионерами, - она огляделась. – Жаль бросать наше жилище. Три года пролетело, как один день. Будто частичку себя оставляем. Я здесь обрела свое счастье.
- Счастье в нас. Главное – ты и я, а сарай… сарай - дело наживное, - улыбнулся он.
Он обнял жену и поцеловал. Тина доверчиво прижалась к Гансу и прошептала:
- Я люблю тебя…
- Я тоже.  Но нам пора.
- Жаль вещи бросать, - вздохнула Тина. – С одним чемоданом да саквояжем в путь отправляемся. Не по-хозяйски как-то. Надо было продать то, что не берем с собой.
- Брось. Пустое все это. На дорогу нам хватит. А там, что там будет, одному Богу известно. Но, мне почему-то кажется, что все сложится так, как должно быть, и это обнадеживает.
- Да, мы скоро вернемся, - улыбнулась Тина. – И жить мы будем в хорошем доме, а не в сарае.
- Болтушка.
- Давай присядем на дорожку, - предложила Тина.
- Давай, - согласился Ганс.



* * *
Они пришли в заброшенное селение. Миссионеры растерянно осматривали пустые хижины. Здесь не было трупов, но и живых людей тоже не было. Невозможно было отделаться от ощущения, что селение покинули совсем недавно. Люди ушли, не взяв с собой ничего. Бросили все и исчезли. Только вот куда?
Это уже седьмое по счету селение на их пути. В работу миссионеров Ганс и Тина не вмешивались, как и те не вмешивались в их дела. Осмотр, прививки, лечение, если в этом была необходимость. Общение с шаманами, изучение их методов лечения. Они, как правило, были великолепные травники, знахари и «заклинатели» болезней. Они использовали то, чему не было объяснения, и, похоже, иногда вопреки всему их методы оказывались самыми действенными. Они умели лечить, используя силу мысли, тонких энергий и знания, оберегаемого от чужаков.
И вот теперь они оказались в покинутом по неизвестным причинам поселении. Мать Тамильда устало опустилась под развесистым деревом и молча глядела на плывущие по небу облака. Проводник что-то забормотал, Тина закивала головой, так и не поняв, чего он хочет. Проводник неистово жестикулировал и что-то отрывисто выкрикивал. Ганс подошел к нему и что-то тихо проговорил. Молодой туземец вдруг стукнул себя по лбу и рассмеялся. Миссионеры смотрели на эту сцену с безразличием, а Ганс подумал, что незнание местного наречия спасает порой от паники.
Взгляд Тины остановился на отдаленном жилище туземцев. И вдруг в памяти всплыл сон. Не отдавая себе отчета, она побежала. Ганс заспешил за ней. Он уже «видел» ребенка. Тина взяла спящего младенца на руки и вдруг «услышала» шум, которого не было на самом деле. Она поняла, что это было предупреждение. Некая параллель с виденным во сне. 
- Ганс! Надо уходить. Немедленно! – прокричала она. – Я вспомнила, я знаю, почему они ушли…
- Спокойно, - сказал он и взял девочку из рук Тины. – Я тоже знаю. Жители поселения ушли на священные земли и вернутся не скоро. Завтра их хижин не будет на этом месте. Мы успеем уйти. У нас есть время.
- Откуда они узнали о надвигающейся опасности? Почему оставили ребенка?
- Ребенок болен. Шаман решил принести его в жертву, чтобы спасти остальных. Во время транса шаман получил послание, где надо быть, чтоб избежать беды. Он не спрашивает, почему духи так решили. Он выполняет. Люди верят ему, делают то, что он говорит. Вот и вся премудрость. Они дети природы. Достань вакцину. Я знаю, зачем столько времени изобретал ее. Я думал для спасения человечества, а оказывается для спасения ребенка, нашего ребенка…
-  Спасибо, Ганс. Я знаю. Это мы ради нее отправились в эту экспедицию.
- Возможно. Но в первую очередь ради себя самих.
Ганс объяснил миссионерам опасность нахождения в этом поселении. Они благополучно вернулись, так и не поняв, что им угрожало на самом деле, а Ганс и Тина не стали уточнять, как и то, почему они избрали столь необычный путь для возвращения в портовый город, почему взяли на себя  роль проводников.
За время нахождения рядом с супругами Гоги миссионеры поняли, что если те обещали дождь, он обязательно пойдет вопреки всему. Их прогнозы, касающиеся не только погоды, как правило, подтверждались. А предсказания сбывались. Мать Тамильда утверждала, что с ними говорит сам Бог. А супруги Гоги не опровергали и не подтверждали ее заявление. 
Девочку, найденную в поселении, супруги Гоги вылечили и удочерили.
- Наша Салли похожа на нас, - сказал как-то Ганс, рассматривая личико малышки.
- Она вернулась, Ганс. Мы нашли ее, - Тина прижимала к себе девочку и улыбалась.
А потом по странному стечению обстоятельств один богатый чудак, что путешествовал в тех местах, решил оплатить дорогу супругам Гоги, чтобы они смогли вернуться домой.
- А кто вас там ждет? – спросил путешествующий чудак.
- Никто, - ответил Ганс.
- Ваше семейство мне очень симпатично. Я хотел бы пригласить вас к себе в имение. Я вдовец. Детей у меня нет. И хотя не страдаю от одиночества, похвастаться, что меня окружают интересные люди, не могу.
- Мы не привыкли жить за чужой счет, - сказал Ганс. - Садовника из меня не получится. Для сторожа слишком щуплый. В сельском хозяйстве ничего не смыслю. Я ученый, решивший, что могу быть полезен диким туземцам в борьбе с болезнями. А они всю жизнь как-то обходились без нашего вмешательства и жили. А нам и в голову не могло прийти, что они знают что-то, чего мы не знаем.  Я доморощенный философ, рассуждающий о мировых проблемах. Но никому нет дела до моих рассуждений, кроме жены. И то только потому, что слишком бережно и уважительно относится ко мне.  У нее сейчас хлопот прибавилось. Надо заботиться не только обо мне, но и о малышке Салли. И в каком качестве вы хотели бы нас видеть в своем имении?
- В качестве медицинских работников. Жилье предоставлю. Объем жалования обговорим. У меня не все в порядке со здоровьем. Врачи говорят, что со временем мне понадобится сиделка и инвалидная коляска, - он вздохнул. – Так что я забочусь больше о себе в данной ситуации. Да и ученый, изобретающий лекарства, окажется не лишним.
- Уж больно мрачно, - сказала Тина. – А как же Лиля? И ваше обещание жениться на ней после возвращения? Она ждет вас.
- А я разве рассказывал о своей соседке? Она звала меня… - он улыбнулся, вспомнив смешное прозвище,  - Кролем. Это мой любимый стиль плавания. А для нее – король и кроль слились воедино. А называть меня Карлом ей не приходит в голову. А мне нравится! Да, смешная юная особа. А над моим предложением подумайте. У вас еще есть время, пока мы плывем через океан. 
- Подумаем, - пообещал Ганс, посмотрел на Тину с ребенком, и в это время три чайки, неизвестно откуда взявшиеся, закружились над судном.



* * *
…Тина развешивала пеленки на веревке, натянутой между деревьями, и не заметила, когда сосед вышел из подъезда. Она вздрогнула от неожиданности, когда за ее спиной прозвучало:
- Доброе утро.
Тина резко повернулась: перед ней стоял Ганс, сосед сверху, и смущенно улыбался. В его руках она увидела зонтик и непроизвольно посмотрела на небо. Ярко светило солнце. Никакого намека на дождь. Прохладно и немного ветрено, но безоблачно. Это факт. А сосед застыл в ожидании посреди убогого двора, откровенно разглядывая молодую женщину.
- Доброе утро, - опомнилась Тина.
Ганс кивнул головой, но не двинулся с места.
- Сейчас вы спросите: «А я смотрю: вы это или не вы?»
Ганс снова кивнул головой, но ничего не сказал.
- Это уже было с нами. Ты…
- Я тоже знаю, что последует потом.
- Но я не хочу, чтоб так было! Это не правильно! Салли!
Ганс увидел растерянность в глазах Тины, а потом - страх, перерастающий в панику. И он не выдержал, подошел к ней и обнял.
- Мы что-нибудь придумаем, милая. Обязательно придумаем…
- Ганс, ты идешь к пастору? Твоя жена…
- Да. И сегодня должен быть дождь…
- Я сниму пеленки, Ганс. Помоги мне.
Тина складывала пеленки в тазик, стоящий возле дерева, а Ганс, глядя на небо, вдруг рассмеялся.
- Ты чего?
- Дождя не будет…               
- Как не будет?
- И мы поженимся с тобой в следующем месяце, слышишь? И не вздумай отказываться. Ты и Салли – это все что у меня есть. Я вас никому не отдам. Я…
- Я согласна. И у Пона все сложится иначе. Я не знаю как, но иначе…
Она закрыла глаза и ощутила нежное прикосновение губ Ганса. Они стояли обнявшись посреди убогого двора. А на безоблачном небе ярко светило солнце…

                Июнь 1992 г.