Вовочка I. Времена 1. Время собирать камни Ч. I

I.ВРЕМЕНА
1.ВРЕМЯ СОБИРАТЬ КАМНИ

Часть I. ДЕТСТВО. ЗАМКИ ИЗ ПЕСКА

ЗДРАВСТВУЙТЕ, А ВОТ И Я!
-Саша, смотри, у тебя братик родился!
-А как его назовем?
-Владимир.
-Петя, унеси, пожалуйста, лилии в другую комнату и открой здесь окно: надо проветрить, маленьким вредны такие резкие запахи.

СОЮЗ ВИРТУАЛЬНОГО МЕЧА И РЕАЛЬНОГО ОРАЛА
Глава семейства, Петр Евгеньевич Юсупов, представлял собой человека весьма успешного, что касается материальных достоинств человека. При этом он был высокоинтеллектуален. Он получил знания в самых разных областях науки. Имелась степень кандидата физико-математических наук плюс еще два высших образования, одно из которых было медицинским – психология, другое гуманитарным – германо-филологическое: Петру Евгеньевичу необычайно нравился язык философов и солдат. В бытность свою на физфаке он специализировался на астрономии и, едва поступив в аспирантуру, увлекся было астрологией, окончил специальные курсы, однако жизнь свою этому посвящать не стал. Работа же его заключалась в глобальном программировании – в опытах над сознанием человека, и несколько удачных разработок Юсупова внедрялись «старшим братом» через работающих в Экстранете и Интернете государственных модераторов и форумистов. Профессия это была достаточно редкая, особенно для нестоличного жителя, и прибыльная. Но, разумеется, секретная.

Елена Васильевна Юсупова, мама, занималась вязанием вещей на дому. Красивых модных вещичек. Эксклюзивных и нет, но неизменно чрезвычайно симпатичных и дорогих. Она, конечно, окончила университет, факультет русской филологии, зачем-то даже прошла так трудно давшиеся ей курсы повышения квалификации под длинным и сложным названием «Сравнительное языкознание: восточно- и западнославянская языковые системы. Польский язык». Елена Васильевна, кроме надомной работы, регулярно занималась шейпингом, посещала парикмахерскую, маникюрный салон. Прислуги в доме не было, и поэтому домашние хлопоты целиком и полностью ложились на ее плечи. Разумеется, все эти самоуправляемые пылесосы, посудомоечные и стиральные машины на основе ультразвука значительно облегчали жизнь современной женщины. К тому же Юсуповы не так давно заменили полы в квартире, установив самоочищающиеся последней модели. Те, которые поднимались и опускались блоками, давая распределиться моющему средству последовательно на активизируемых участках, что напоминало игру на диковинном музыкальном инструменте. Дизайн квартиры тоже не был ей безразличен, потому регулярно обновлялся и дополнялся. Елена Васильевна творчески подходила к развешиванию всяческих украшений, картин. Перед тем как купить какой-либо функционально необходимый предмет, она раздумывала, каким он должен быть по характеристикам и внешнему виду, и только после этого приобретала.

Несколько лет назад она работала по специальности, в школе, но отношения в сугубо женском коллективе традиционно небогатых старых дев у нее не сложились. Ученики… О них она скучала, и очень долго, ведь, несмотря ни на что или наоборот – потому что, общий язык она находила с ними легко. Елена Васильевна брала мало часов – чтобы всегда ходить на работу с радостью. Ей было интересно и приятно общение с формирующимися человечками. Дети же, в свою очередь, отвечали ей взаимностью: этот маленький народец не проведешь, они всегда точно знают, с какими мыслями к ним подходит взрослый человек. По выходным она частенько водила класс в театры, музеи, походы. По-видимому, через годик-другой о ней можно было бы сказать, что этот человек не иначе как призван преподавать детям. Но судьба распорядилась иначе.

ПОД ГРИФОМ «ЗАБЫТЬ»
-Саша, почему моя крепость развалилась???
-Не ной, отстань от меня!
-Саша-а-а-а-а!
-Ну чего тебе?
-Почему моя крепость развали-и-лась?..
-Почему, почему! Я, между прочим, занят, смотрю, как зарождается цунами! Потому что это песок, вот почему, и зАмки из песка всегда очень быстро рассыпаются. Песок – это сыпучий материал, он сыплется, когда высыхает, вот, смотри, сыплется! Усек?
-А если я построю свою крепость из чего-нибудь другого, она не рассыплется, как эта?
-Ну-у, не так быстро. Но все равно рассыплется, наверное.
-А из чего можно построить крепость, чтобы она не рассыпалась?
-Ой, спроси лучше у Ольги Олеговны, когда она вернется из гипермаркета. Наверное, ни из чего такую нельзя построить. Да и кто тебе даст какой-то другой материал, мелочь пузатая? Все, отвянь от меня, короче!
-ОЙ!
Мальчики совсем не заметили, как совсем близко к ним подошел сумасшедший. Отодвинув с лица грязные слипшиеся патлы, он уставилось на них круглыми, как будто немигающими, глазами.
-Если бы ты умер сейчас, ты стал бы ангелом. Дважды. Или архангелом. Хочешь, помогу? Ты боишься смерти, мальчик?

Безумец, глядя на Вовочку, улыбнулся. Обнажились местами беззубые десна. Наверное, он хотел казаться милым, и оттого производил вообще ужасное впечатление.

Мальчики наконец вышли из оцепенения, Саша схватил за руку как загипнотизированного Володю, и они припустили что есть духу в другую часть кондоминиума.

-Мама!
-Ольга Олеговна!
-Что такое? – из-за поворота дома совсем внезапно и очень вовремя, эффектно вышагивая, выплыла Ольга Олеговна.
-Ужасный человек! Там!

Ольга Олеговна устремила взгляд в том направлении, куда показывал Саша.

-Где? Там никого нет.
-Как?

Братья, широко раскрыв глаза, смотрели туда, где совсем недавно был тот человек, который так страшно их напугал, но он исчез так же внезапно, как и появился. Вова ревел, слезы текли по его лицу рекой, а он даже не пытался их вытереть – это была истерика.  Волнение мальчиков передалось гувернантке, и ее ресницы сразу же зашевелились – реакция туши на возбуждение, передающееся посредством импульсов из мозга во все органы, в том числе и в веки, а дальше – через микровибрацию, которая начинается в корнях ресниц, – особым сверхчувствительным микрочастицам, которые начинают хаотично перемещаться на каждой реснице, вызывая ее движение. Ребят всегда чрезвычайно забавляло это достижение науки, применяемое Ольгой Олеговной, но только не сейчас.

-Что такое произошло?

Мальчики сбивчиво рассказали о случившемся.

-Ерунда все это. Выбросите из головы. Это просто чуть-чуть больной человек. Агрессивных сумасшедших из психбольницы не выпускают, он безвреден. В следующий раз вы от таких людей побыстрее уходите, на все вопросы отвечайте «нет», но не показывайте виду, что вы их боитесь. М-м-м, остановитесь, принюхайтесь, вы чувствуете этот тонкий аромат цветущей черемухи?! А я вам, кстати, принесла сладкую ламинарию и шоколад!

Ох уж эта сладкая ламинария – любовь Ольги Олеговны, а все почему – потому что «Минздрав РФ рекомендует взрослым и детям!», как говорится в рекламе. Но перечить бесполезно: получить шоколад можно только через ламинарию либо через труп Ольги Олеговны. И мальчики, морщась и постепенно успокаиваясь, съели каждый свою порцию ламинарии и получили в награду шоколадку. Это было заведенное правило.

До начала занятий в художественной школе, куда ходил Саша, оставалось не больше получаса. Жизнь крутится-вертится, и все пошли садиться в машину: на полчаса позже Володе тоже надо было в клуб общего развития для маленьких.

Но Ольга Олеговна не совсем поняла их страх, а рассказать маме тоже нельзя: ведь они договорились с гувернанткой, что не расскажут о том, что она бегала в гипермаркет. Да мама наверняка бы тоже не поняла. Вот Ольга Олеговна уже заговорила по-японски. Значит, все, что было – пустяки. Пусть так, но на Вову почему-то это происшествие произвело неизгладимо жуткое впечатление: несмотря на то что он не воспринимал еще смерть всерьез, да и не умирал у них никто из близких в его бытность, когда предлагают помочь уйти на тот свет, чтобы стать ангелом, это уже не шутка… Однако Ольге Олеговне необходимо было отвечать, она обращалась именно к нему. Но что она спрашивала?

ДЖЕНТЛЬМЕНЫ НЕ ВСЕГДА ПРЕДПОЧИТАЮТ БЛОНДИНОК
Ольга Олеговна по образованию была японисткой, переводчиком японского языка, но работала во Владивостоке гувернанткой, и ей это действительно нравилось. По правде говоря, не очень-то и востребованы были японисты в последние годы, во время препирательств с Японией по вопросу о том, в какой стране был впервые изобретен автомодуль, а также (совсем уж спорный вопрос) о том, имеет ли право Россия переоборудовать старые японские автомобили, менять бензобаки на автомодули. Русские, конечно, меняли, не спрашивая разрешения, но японцы сопротивлялись. Да и территориальные вопросы последовательные жители Страны восходящего солнца все-таки не оставляли без внимания. К тому же до сих пор давали о себе знать отголоски неуместного вмешательства Японии в войну России и Китая против северокорейских коммунистов. В войну, которая возвысила в свое время Россию, дала ей возможность ощутить себя: чтобы объединиться и подняться во всех отношениях, России нужна серьезная война. Не какая-нибудь абы какая, как война с возомнившей себя невесть какой самостоятельной державой Украиной, а реальная схватка с сильным, непредсказуемым противником. (Сто раз прав был Тютчев, утверждая, что в Россию можно только верить, а умом никак понять нельзя. Уж люди толпами ломились из России и тем более с Дальнего Востока, и тут – война. Что делать? Как обычно. Только во время войны мы начинаем себя любить. И только одержав победу – уважать.)

Но вернемся к нашей японской теме. Во времена активного функционирования нефтепровода знание японского, конечно, было в цене. А сейчас… Значительная часть современных детей и даже молодежь знала японский благодаря Экстранету, большинство на примитивном уровне – конечно, язык-то очень сложный, но общаться, тем более он-лайн, такие знания вполне позволяли. Так что с местом под солнцем для японоведа напряженка.   

А в этой семье Ольге Олеговне полагались хорошая зарплата и оплата амортизации авто. Тут была спокойная атмосфера интеллигентной семьи с умными, эрудированными, любознательными детьми. Ведь своих у нее  в ее тридцать с небольшим не было, да и замужем она не была. Так что выходило, что эта семья для нее – подарок судьбы, равно как и она для семьи: это была ее семья, она имела в доме свою комнату и никогда (боже упаси!) не смотрела в сторону Петра Евгеньевича.

Ей было вменено в обязанность говорить с детьми четыре дня в неделю на японском, три дня – на английском, а вот уже что говорить – вопрос педагогики. Побольше о Японии. О буддизме, синтоизме, менталитете японцев. Ну и, конечно же, не забывать про общие аспекты воспитания, про политинформацию, тренировку памяти и психологию. Таким образом, она повышала и свой интеллектуальный уровень, изучая психологию, педагогику, отслеживая новости.

Ольга Олеговна до безумия любила все японское. Пытаясь постичь загадочную японскую душу, ела преимущественно рыбу и палочками, спала на деревянной кушетке и прямо-таки отменно заваривала чай. Любимый поэт ее был Басё, которого она читала, конечно же, в подлиннике, любимый цветок – хризантема, любимое время года – осень, а любимый художественный фильм – «Куклы» Куросавы, кино начала столетия. И религией своей она считала синтоизм. Таково было собрание увлечений и привычек Ольги Олеговны. Ирония судьбы заключалась в том, что при этом она была ярко выраженной блондинкой с голубыми глазами, в прошлом с веснушками на носу. Свою внешность она не любила, постоянно красила волосы в черный цвет, феном выпрямляла роскошные кудри, носила линзы, преобразующие исходный цвет глаз в темно-карий. И тем не менее данные рязанской девахи были явно налицо, но она старалась не замечать диссонанса.

Странной в глазах общества она не выглядела, потому что мода на блондинок прошла, по-видимому, безвозвратно, и это было обоснованно: кругом все больше появлялось не просто брюнеток и шатенок, но метисок – результат помеси азиатов и европейцев. А в Европе и США вообще буйствовала крайность: длинноногие чернокожие, с блестящими огромными глазищами и лоснящейся кожей красотки – еще совсем недавно их предки ели бананы, сидя на пальмах – ухоженные и уверенные в себе, загнали под свои каблучки сильнейших мира сего. Модельеры, стилисты и прочие разбирающиеся в красоте специалисты долго сопротивлялись и выдвигали на подиумы высоких плоских блондинок унисекс, но потом все очень резко, в короткий срок изменилось. Их прилюдно высмеяли те, кто платит деньги, открыто заявив: «Где вы находите этих мамонтов, наверное, выращиваете искусственно? Разве это – современная женщина? Разве ЭТО вообще женщина?». Пары выступлений по телевизору и в Экстранете двух очень сильных людей мира, кстати, блондинов, было достаточно, и блондинки на подиумах появляться перестали.

Модельеры принялись лоббировать новую моду, и все как один, как будто сговорившись (на самом деле просто сработало естественное для людей искусства стремление довести что-либо до крайности), одели в новомодные наряды толстоватых пигалиц, совсем низких, чернокожих и азиаток, провозгласив: «Маленькие женщины всегда гораздо более трогательны». Но это опять была нечестная подтасовка, а зрители от такого уже устали. «Врешь! Как долго ты собирал эту мелочь? Искал по всему свету? Моя жена ее под мышку засунет и прихлопнет, твою малютку!» – с этими словами один француз запустил, как во времена Средневековья, в улыбающегося модельера помидор. Прямо на показе. Все видели. Телевидение снимало. Владелец помидора заплатил административный штраф. Модельер ушел из бизнеса, организовал личный салон, в который приходили на показы мод те, кто хотел. Один за другим к нему стали примыкать остальные устаревающие модельеры. А университеты, особенно старались американские, выпускали молодых, которые отлично чувствовали, каких зрелищ жаждет толпа.

И сформировался двойной идеал: девушки и женщины. Невинная, скромная, с распущенными или подобранными длинными волосами брюнетка или шатенка ростом 160 – 170 и размерами 100-70-110 и более раскованная женщина со стрижкой того же роста, но побольше в пропорциях. Но вообще к вопросу пропорций подходили широко. Главное, утверждали новые законодатели моды, – это лицо. Оно должно быть красивым и женственным. И походка. Походка должна быть царственной, а шаги – мелкими. Бедрами не вилять. Это вульгарно. И то верно: формы не предусматривают виляния. Резко поменялась и собственно мода: демонстрировали элегантную, богатую, яркую, но ни в коем случае не прозрачную одежду, такую, которую можно надеть и в жизни, в которой было комфортно. Утилитарное искусство.

А седовласые отвергнутые носители идеи «человек для искусства, а не искусство для человека» – они выбрали именно этот лозунг для молчаливого противостояния – устраивали свои показы сначала для всех желающих, потом – для избранных. Это было салонное искусство, и барочность сквозила во всем. Но потом их салоны стали подвергаться нападениям. «Мы никого не трогаем и не просим ни у кого денег. Мы просто творим для себя. Служим искусству так, как мы видим это служение. Так оставьте нас в покое. Мы же вас не обижаем», - пытались достучаться до толпы служители идеи. Власти им посочувствовали, но принимать меры не сочли нужным. Тогда хулиганы из рабочих кварталов Парижа вычислили все квартиры и салоны-коттеджи модельеров: по бедности показы устраивались прямо в домах тех, у кого еще оставались просторные жилища. Базы данных всегда при желании за деньги можно найти. Ну, кто-то не может, а они – могли. И однажды была ночь, а после той ночи старых модельеров не стало. Почти ни одного. По крайней мере, в Париже. А кучковались они по привычке именно там. История крутанулась спиралью: Варфоломеевская ночь повторилась. Четырех хулиганов нашли и судили, трем из них присудили пожизненное заключение, а у одного было четырнадцать детей и не было жены: она умерла при четырнадцатых родах. И его оштрафовали.

Но вернемся к Ольге Олеговне. Хотя она не была замужем, но с мужчиной встречалась. Это был ее одногруппник в прошлом, который имел жену и двоих детей. Жена тоже училась вместе с ними в университете, только на другом факультете, она была журналисткой. Мужчина этот был наполовину японцем – бесследно канувший в Японию папа оставил веское и весьма убедительное доказательство своего пребывания в командировке во Владивостоке: не сотрешь, не выкинешь, не перекрасишь. У его мамы был отрицательный резус, и первого ребенка ей необходимо было сохранить. Ни один русский мужчина (она резко захотела замуж за русского), пытавшийся связать с ней свою жизнь, не решался назвать маленького узкоглазого человечка сыном. Характерно, что представленные в Приморье во множестве корейцы тоже не признавали мальчика за своего. Китайцами она брезговала. Но зато, когда ребенку исполнилось восемнадцать лет и необходимо было выбирать, где молодому отпрыску, весьма, между прочим, одаренному, учиться дальше, мама решила, что нет худа без добра, да и вообще – должны же ведь когда-нибудь гены ее любимого единственного чада принести ему ощутимую пользу! – и, напрягшись неимоверно в материальном отношении, заплатила за обучение сына на факультете японской филологии. Учеба и вправду давалась ему легко, наполовину родной язык был будто бы знаком с рождения, но потом забыт, а теперь – раз! – напомнили: точно, конечно, так и так надо сказать и написать.

С девушками же вот отношения у молодого человека ладились не особенно хорошо: он был совсем невысок ростом и не был физически привлекательным. Но зато он был умный. На курсе только Оля смотрела в его сторону. Она была сообразительной, трудолюбивой и любознательной девушкой, а кроме того – очень романтичной. Она первая проявила инициативу, не успев влюбить его в себя. Он бы и рад, наверное: девчонка-то ой какая видная! В общем, у него возникла преданность по отношению к Оле, дружба, словом, все, что хотите, но только не любовь. Встречались они на протяжении трех лет, а потом… На одной студенческой вечеринке его товарищ был со своей девушкой… И не интересовалась она им вовсе, так только, подразнить хотела парня своего, пококетничать. Добиться расположения этой необыкновенной маленькой смугляночки, бойкой на язычок, стало для него вопросом жизни и смерти. Она была обворожительна по-особенному, не красавица совсем, в отличие от Ольги, но милашка, энергичная и вертлявая большеротая хохотушка, а когда они танцевали – о, чудеса! – он заметил, что она чуть-чуть ниже его, коротышки, ростом. Участь Олиной любви была решена на этой вечеринке, куда она же сама его и потащила. Ухаживал он за смуглянкой долго, но потом девочка все же оценила его преданность, интеллект и прочее. Ольге же досталась дырка от бублика.

Много лет они не общались совсем, Ольга неистово любила все японское и изменяла внешность а-ля японка. Но два года назад он нашел ее. Сказал, что ценит, любит, что с женой не сложилось, что он чувствует, что жена его не любит. Просто уважает, дружит, вроде не изменяет, но не любит, а он так хочет быть любимым, он одинок, он жалеет, что расстался с Ольгой. С тех пор в их отношениях вопрос о разводе считался открытым. Встречались они где-то за пределами дома. Никто из домашних его не видел.

Между тем в дом к Ольге Олеговне, точнее, к Юсуповым, ходил Александр Степанович, каждый раз приносил цветы и конфеты. После традиционного японского чаепития, чаще всего в присутствии детей, она просила его удалиться. Александр Степанович был в прошлом одноклассником Ольги Олеговны, сейчас – военнослужащим, майором. Он ее любил с девятого класса. Она ему всегда улыбалась, ей обычно было приятно видеть Александра Степановича, она знала, что он настоящий друг и товарищ.

ПИГМАЛИОНЫ – FOREVER 
-Вова, что ты сделал с Сашиной работой?
-Я нечаянно разлил на нее соус…
-Как так нечаянно, мы ведь в столовой обедаем, а работа лежала в его комнате?..
-Я хотел смотреть на нее и есть одновременно…
-Но ты ведь никогда так не делаешь?..
-…
-Ты это сделал специально, чтобы ее не послали на выставку, ты знал, что она у меня самая лучшая, что я этот батик писал два месяца! Ты мне просто завидуешь, вот и все! Сам не рисуешь и мне завидуешь!!!
-Я зато во многих других вещах лучше тебя и вообще я лучше! Я лучше тебя учусь и лучше всех в школе! А опрокинул соус случайно, неправда, что из зависти, ты все врешь!

На самом деле врал, конечно, Вова, причем не только маме и Саше, но и самому себе, ведь он пошел посмотреть на Сашин батик с тарелкой и соусом в обеих руках. А испачкалась работа как бы действительно случайно: соус упал и потек. Но все-таки, наверное, Вова мог подхватить тюбик или, в конце концов, не смотреть на то, как ярко-оранжевый соус «Чили» растекается по шелку и изображенным на нем белокаменному древнерусскому собору, который призрачно видится сквозь прозрачные протянутые к нему руки в ослепительно солнечный день, когда воздух дрожит. И все это было реально отражено на полотне: и колыхание воздуха, и настроение грусти и недосягаемости божественного, к которому стремится человек. Работа была в самом деле очень удачная – маленький шедевр, и Саша гордился ей по праву.

-Знаешь, Вова, так не относятся к чужим вещам вообще, тем более к ценным. Вряд ли бы ты пошел смотреть на плод своего труда с тарелкой и соусом в руках. Так а к вещам других людей полагается относиться еще более трепетно. Так вообще-то принято, я не знаю, почему для тебя это новость. И не хвастаются успехами, тем более перед родными, надо же быть скромнее. Разве я так тебя воспитывала?
-Ой-ой, настройтесь на любой новостной сайт! – Саша, округлив глаза, поправил заушный нет-датчик.

Сидящие полукругом на диване люди, отрешенно глядевшие впереди себя, пришли в чувство только минуты через две, когда в комнату вне себя вбежала Ольга Олеговна:

-Боже! Сколько же там жертв?! И опять террористки – женщины, да что же это происходит в мире! Давайте войдем в Интернет или включим телевизор, у меня что-то с воображением туговато: временами изображение блокируется и вообще мутное, ох уж мне этот Экстранет, я лучше по старинке. Больше люблю визуальные картинки… А ведь еще в начале века иркутский бард Олег Медведев в одной из песен о грядущем веке сказал: «Анна Каренина срывает чеку, прежде чем лечь под колесо». Саша, ты же читал «Анну Каренину»?
-Читал… «Количество жертв уточняется, правительство страны опасается исков от правительств государств, граждане которых могли находиться в международном аэропорту столь крупного города…» Да…
-Хорошо хоть, у нас подобного нет. Конечно, цена ужасна. Дикость какая-то, как мы пресекаем терроризм.
-Вероятно, иначе нельзя, Ольга Олеговна. Зато теперь нас боятся. И через это уважают. Я вообще-то в политику не лезу. Раз так делают – значит, надо.
-Все равно варвары. Что за нравы! Не башмаком по трибуне, так еще хлеще – голову в мешок! Как древние скифы.
-«Да, скифы – мы! Да, азиаты – мы, с раскосыми и жадными очами!». Они и есть, а Вы как думали?
-Все-таки странно, Елена Васильевна, что Вы, просвещенный, гуманный человек, оправдываете такую жестокость наших спецслужб.
-Мама, а что они сделали с головой? Про башмак я знаю – «кузькина мать».
-Спецслужбы, Саша, поймали главного террориста – у нас еще в начале века иногда возникали террористические группировки то тут, то там. Так вот, поймали, отрубили голову и в «дипломате» отправили ее заместителю главного террориста. И записку прислали: «Хотите свободы? Вы ей захлебнетесь. Он уже свободен». Примерно так поступили с древними персами древние скифы, а мы их потомки. На следующий день после того, как был отправлен «дипломат», наши спецслужбы выдвинули террористам какие-то условия. Вроде они не только главаря захватили. Все это хотели оставить в тайне: дескать, террористы успокоились, осознав, что лучше жить мирно. Но американские спецслужбы вытащили это на свет.
-Класс! Голову в чемодан! А что с башмаком?
-Один наш правитель стучал башмаком по трибуне, когда у нас был Советский Союз, официально – страна рабочих и крестьян. Он вел себя так: мы, дескать, бескультурные и дикие, потому если врежем – мало не покажется. Без сантиментов. «Мы вам покажем кузькину мать», – сказал. Он, конечно, был образованный, но хитрый артист, он знал: испугаются, потому что не знают, чего от варваров ждать. Хрущев его фамилия. У нас была с Америкой война. Холодная, без применения оружия, оно было у обеих стран одинаково мощное. Запугивали друг друга. Тогда запугал он. Но ты, я смотрю, развеселился, уже головы рубить собрался. А ты знаешь, что за порчу чужого тоже наказывают? Даже за ненамеренную. Не рубят головы, но часто сажают в тюрьму. Ты обещаешь мне впредь бережно относиться к чужим вещам?
-А что такое случилось?
-Да мы, Ольга Олеговна, уже разобрались, все вопросы уладили. Просто Вова нечаянно испортил одну Сашину вещь. Впредь он будет аккуратнее.
-Этот неукротимый агрессивный запах сирени как будто нагоняет сон, я пойду лучше из этой комнаты. 

И Ольга Олеговна дипломатично удалилась. «Не сказала, потому что стыдно, некрасивый, даже подлый поступок, – подумал Саша. – Но он ведь мелкий, балбес». И простил. Но осадочек остался. И память. На всю жизнь. Как первая любовь, так и первое предательство близкого и родного человека, не забываются и хранятся в тайнике памяти, порой всплывают даже при склерозе.

По умолчанию они скрыли этот факт ото всех, даже от папы. В художке Саша сказал, дескать, на батик нагадил кот, пометил, так сказать. «Как жаль, искренне жаль, – посетовала учительница. – Может, попробовать уксусом побрызгать? Нет, не проходит? Но, знаешь, такие случаи учат нас тому, что нет на свете ничего вечного, и даже храмы рушатся, и Пизанская башня все-таки упадет, и не стоит привязываться вообще, наверное, ни к чему», – углубилась она в философию. «Но это не Пизанская башня, а скорее Форосский маяк, в смысле постигшей его судьбы», – с горечью провел мысленное сравнение Саша.

МАМА, МАМА, КАК Я БУДУ ЖИТЬ?
Елена Васильевна, кроме студии шейпинга и прочих мест, частенько ездила в санаторно-курортный район города. Про поездки эти никто, кроме мужа, не знал. Да и тот всей информацией по этому вопросу тоже не обладал, по крайней мере, что касалось частоты поездок. Весь в делах и собственных мыслях, он даже не особенно озадачивался по этому поводу: чуть чаще, чуть реже – какая разница. А посещала она одно заведение закрытого типа, Приморский краевой банк жизни, или попросту инкубатор клонов.

У более-менее состоятельных владивостокцев в последнее время стало модным выращивать клоны своих детей – на всякий случай: вдруг почка пригодится или пересадку кожи придется сделать, или сердца, печени… Несколько семей с тяжелыми наследственными заболеваниями с перепугу выращивали по паре клонов. Когда появился на свет Саша, банка во Владивостоке еще не было, он существовал только в проектах да в умах политических и научных деятелей. Построили его незадолго до рождения Вовы. Поначалу факт строительства инкубатора афишировать не собирались, но благодаря стараниям журналистов одного СМИ это событие практически сразу стало секретом Полишинеля.

Конечно, донорами-клонами в итоге пользовались редко, но если приходилось, то радости от того не было предела. А пока суд да дело, клоны росли параллельно со своими прототипами, играли, как обыкновенные дети. Для них даже организовали общеобразовательную, безо всяких особых направлений, школу – гуманизм, однако! – и вообще обеспечивали здоровое и нескучное в целом времяпрепровождение, разумеется, за деньги «родителей». Все это дело образовалось на базе профилактория, поэтому всевозможные оздоровительные процедуры тоже входили в составляющую услуг банка. Причем существовала небольшая градация: кто-то не считал нужным уделять дубликату своего ребенка много внимания, лишь бы был здоров физически, кто-то, наоборот, полагая, что все болезни от нервов, прибегал к всевозможным ухищрениям, чтобы усладить жизнь искусственного близнеца родного чада. Некоторые привязывались к клонам, причем бывали случаи, что даже сильнее, чем к нормальным детям – из жалости. Хотя со всеми семьями, воспользовавшимися услугами банка жизни, в обязательном порядке проводились регулярные психологические тренинги. Шла речь о том, чтобы на государственном уровне узаконить профилактику антиклоногуманизма через Экстранет, то есть чтобы безо всяких там психологических тренингов родителям и вообще всем внушать на подсознательном уровне, что клоны – не люди, хотя и идентичны физически и психологически, но того, что принято называть душой, у них нет: не предусмотрено. Они вне лимита, и мир не допускает предоставление этим телам внутреннего стержня. Ученые уже работали в этом направлении. В том числе и Петр Евгеньевич.

Но о последнем обстоятельстве Елена Васильевна не догадывалась. Она, хотя и тщательно скрывала ото всех, в том числе и от себя самой, привязалась к Вове-2 и про себя дала ему имя, хотя и было это категорически запрещено, – Валя. Созвучно немножко и нравилось: Валентин, День святого Валентина, день любви – ведь она его почти любила. Но никогда не произносила это имя вслух. Только во сне. Это стало даже немного манией. «Уже разрешили бы давать им собственные имена, у меня бы это прошло. Запретный плод сладок», - думала она по ночам, когда просыпалась в волнении за своего не-отпрыска.

Но в общем женщина она была образованная, понятливая и сильная, и проблемой это не становилось. Навещала, беседовала, играла, книжки разрешенные привозила, одежду хорошую покупала, специально отличную от той, что носил Вова: она терпеть не могла, когда близнецов одевали в одинаковое. «А ведь какой был бы ребенок! Вова у меня такой смышленый, одаренный, этот ведь потенциально такой же. Выкрасть бы и зажить семьей: близнецы-братья. Уехать в другой город», - временами фантазировала она и тут же одергивала себя: что это она, заигралась, невозможно это по многим причинам.

Клон действительно выделялся, так же как и Вова, среди сверстников умом и сообразительностью, лидировал в коллективе и был любим учителями и воспитателями – у них ведь тоже имелись любимчики, а как без этого. Да это и не возбранялось: чужие дети, говорят, есть чужие дети, а уж клоны – куда там им вызвать дикую любовь! Правда, на работу туда брали только тех людей, у которых было не по одному ребенку и своих клонов не имелось. То есть Елена Васильевна при всем желании устроиться туда не могла, хотя и намеревалась было.

У всего есть обратная сторона, и у дела выращивания клонов – тоже. Содержались они в порядке, чистоте, комфорте и сытости. Но при условии своевременной оплаты содержания. А расценки на такое эксклюзивное удовольствие, естественно, были весьма, что называется. Конечно, на некоторое время, смотря по обстоятельствам – в каждом конкретном случае вопрос решался индивидуально на комиссии банка, – срок платежа могли отодвинуть при условии уплаты штрафа. Если же клиент оказывался в итоге не в состоянии платить за содержание своего клона, то копию человека отправляли в учреждение казарменного типа, вроде тюрьмы, и заставляли выполнять тяжелую физическую работу, кормили неважно, на прогулку – строем, рабочий день – десять часов, выходной один, он же помывочный. Словом, тюрьма, да и только. И в тюрьме – твоя точная копия, мурашки по коже.

Но во Владивостоке пока таких случаев не было: банк был молодой и содержались в нем только дети. Но все это было оговорено в условиях контракта. В соответствии с договором, например, в случае неплатежеспособности «родителей» клон-ребенок не имел права обучаться в школе и мог быть задействован на несложных работах не более пяти часов в сутки.

Вот такие пироги с детятами – капитализм, знаете ли!

ОТРАЖЕНИЕ
-Елена Васильевна, Вас так долго не было, мы так переживали! И на связи Вас нет! Мы уж думали: вдруг что случилось?! Тут еще у Вовочки голова неимоверно разболелась, все перепуганные носимся, кошмар какой-то, да и только! Может, думали, Вы случайно оказались в районе, где случился пожар – говорят, горел профилакторий, где банк жизни. Представляю, какое количество исков будет представлено, ведь люди платили, растили клонов, думали, есть – и на тебе, сгорела твоя копия! Приятного мало. Возможно, не просто так пожар-то произошел, кто знает. Заведение-то неординарное. Да где же Вы были? Что же с Вами? На Вас же лица нет!
-Голова болит? Сильно?
-Ужасно, его аж рвало от боли, представляете. Я ему дала управляемую таблетку, самую что ни на есть новинку биотехнологий, не помню, как называется, в аптеке посоветовали. Но и она не сразу помогла. Аж три раза активировать пришлось. Сейчас вроде полегчало немного…

Елена Васильевна, бледная и какая-то не своя, зашла в комнату Вовы и долго смотрела остановившимся взглядом на измученного ребенка. Вдруг резко повернулась и почти выбежала из комнаты: она рыдала навзрыд.

-Да что Вы, Елена Васильевна, успокойтесь, все пройдет, мальчик просто очень сильно себя перетруждает. Ведь он все время подключен к Экстранету, постоянно что-то учит, даже ночью, во сне и во время еды, хотя это не рекомендуется делать часто. Он или уроки готовит, или в школе, или учится в Экстранете – он же не просто подключен, он настраивает датчик на присвоение информации, а не на восприятие. И так почти всегда. А в школе сколько предметов! Ладно, английский и японский ему почти как родные, а китайский – ему ведь приходится его учить. Это ж какие мозги выдержат такую нагрузку! Надо ему запретить столько заниматься. Удивительно: других детей палкой не загонишь за учебу, а этот… А может, он разболелся из-за гиацинтов, они ведь так сильно пахнут, Вы не думаете? Да что с Вами, в самом деле?..
-Оставьте меня, пожалуйста, Ольга Олеговна, пойдите к Вове или, нет, не надо к нему, пусть отдыхает. Я сама к нему скоро подойду. Все нормально, просто у меня в магазине выкрали из сумочки коробочку с только что купленными сережками. Сережки – серебро, недорогие. Но неприятно, досадно. Прихожу – а тут Вова…
-Да уж…

«Вот и думай после этого, насколько крепко связаны производные люди со своими прототипами, – немного успокоившись, размышляла Елена Васильевна. В мыслях она не называла Вову-2 клоном. – Слава богу, что все обошлось. Да что это я реву, как белуга, ведь на самом деле все хорошо».

Во время пожара Вову-2 оглушило по голове упавшей балкой перекрытия, после чего без сознания он был вынесен из здания. Итог – сотрясение мозга, но ожогов нет. Легко отделался, сказали врачи. А кто-то сгорел.

Больше всего Елена Васильевна боялась думать о том, что все-таки привязалась к клону, что плакала именно из-за него и что этот случай показал ей наглядно: любит, любит, как своего родного. Или почти как. Что почти одно и то же.

ФОТО: Владивосток, бухта Золотой Рог, вид с мыса Чуркина.
Авт. Валентин Воронин aka direqtor - http://shaman.asiadata.ru