Дело Конева - 06

- Сегодня, 24 июля 1936 года, вещание Сталина будет приостановлено на некоторое время в связи с небольшими техническими неполадками. Вещание возобновится, как только в село будет доставлено тринадцать километров провода…
Конев выключил радио. На улице орали гуси и матерились старухи.
Пал Палыч не помнил, как попал в этот дом. Так же он явно понимал, что оккупировал чье-то чужое жилище, но уже успел привыкнуть к нему, и вел себя так, словно находился в своей покосившийся избушке, которая почему-то отдавалась в памяти ароматом гари. Он не помнил, чтобы пил вечером, да и вообще, что наступал этот вечер. Не помнил, как спал. И ночь не помнил. Зато помнил, как говорил ему ученый дедушка про то, как люди съезжают с ума. Поэтому Конев напряженно переживал, что-то внутри не давало ему покоя. Но не Сталин.
Когда Пал Палыч вспомнил о вожде, он обул сандалии и вышел на улицу. «В райцентре есть еще одна станция. Надо туда сходить, может там покажут» - подумал он и направился в сторону разъезда.
Дорога до райцентра заняла у Конева чуть больше получаса. Благо, для этого существовал регулярный поезд.
Нужное здание Павел заприметил сразу, как только вышел на перрон – огромный бетонный куб с оранжевой покатой крышей и колоннами. Поблизости толпилось человек шестьсот, в основном – старики и дети. До открытия театра оставалось сорок минут. Конев купил мороженое и сел на новую скамейку, ряд которых поставили вдоль березовой аллеи, ведущей к театру. В тени было приятно, отдаленный шум толпы успокаивал. Пал Палыч задремал.
Он очнулся, когда дали сигнал к открытию. Мощная сирена разорвала сонный воздух и побудила вяло шевелящихся бабушек с непоседливо-крутящимися внуками ринуться внутрь. Конев неторопливой трусцой добежал до входа. Большая часть публики уже утрамбовалась в недрах театра.
Он показал абонемент бабке-билетерше и вошел в зал. Несмотря на плотный поток людей, Конев без труда нашел свободное место. Через несколько минут раздался второй гудок, а за ним и третий. Открылся занавес, погас свет.
На сцене стоял внушительный размеров аппарат с экраном десятиметрового размаха. Что-то щелкнуло, и с экрана на сцену сошел Сталин. Он был невообразимо велик, лучился счастьем и, одновременно, жестокой справедливостью.
- Товарищи, - начал вождь. - Признаться, я не имел намерения выступать. Но наш уважаемый Никита Сергеевич, можно сказать, силком притащил меня сюда, на собрание: скажи, говорит, хорошую речь. О чем сказать, какую именно речь? Все, что нужно было сказать перед выборами, уже сказано и пересказано в речах наших руководящих товарищей Калинина, Молотова, Ворошилова, Кагановича, Ежова и многих других ответственных товарищей. Что еще можно прибавить к этим речам?
Конев мило улыбнулся. Сталин стоял на сцене, выпрямившись во весь рост, и был, наверное, вдвое выше любого человека из зала. Пал Палыч любовался им без зависти, внимательно слушал, вникал в речь. Голос вождя немного заглушался и замутнялся – небольшой зал театра не выдерживал напора его богатырских легких – но, несмотря на это, слышно было каждое слово – так четко и с таким напором говорил он. Бабушки на соседних местах возбужденно вытягивали дряблые шеи поближе к нему.
- Далее, я хотел бы, товарищи, поздравить вас с наступающим всенародным праздником, с днем выборов в Верховный Совет Советского Союза. Предстоящие выборы – это не просто выборы, товарищи. Это действительно всенародный праздник наших рабочих, наших крестьян, нашей интеллигенции. Никогда в мире еще не бывало таких действительно свободных и действительно демократических выборов, никогда! История не знает другого такого примера. Дело идет не о том, что у нас будут выборы всеобщие, равные, тайные и прямые, хотя уже это само по себе имеет большое значение. Дело идет о том, что всеобщие выборы будут проведены у нас как наиболее свободные выборы и наиболее демократические в сравнении с выборами любой другой страны в мире. – Закончил Сталин и величаво ушел обратно в экран. Вновь что-то щелкнуло, зажегся свет и зрители стали неспешно покидать насиженные места.
Конев вышел на улицу и, щурясь от яркого июльского солнца, глубоко вдохнул. Он пошел к вокзалу, не скрывая своей счастливой улыбки, – Сталин был жив и здоров. Зато не здоров был Пал Палыч.


ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ

P.S. в тексте были использованы отрывки из речей Сталина, не вполне соотвествующих описываемому периоду.