Плохое прошлое

Если дать ранка страха как следует раскрыться в условиях полного покоя (а еще лучше, через глубокий сон) и зажить, как сразу же начинает оживать память целыми блоками на «плохое» прошлое, которое пытался полностью уничтожить, чтобы начать жить с «чистого листа», без негатива. А подавленная, «уничтоженная» память разрушала изнутри, минуя сознание, так как превратилась в источник постоянного раздражения. Я метался под воздействием стрессов и накопленных в течение жизни психотравм из крайности в крайность, путался, заблуждался, совершал «непоправимые» ошибки, но разобраться в реальности не мог, а потому плыл по течению, лишь иногда делая отчаянные попытки ему воспротивиться, но все было тщетно – течение несло меня к неминуемой гибели. Ошибки копились, прессовались, страх все время гнал только вперед, потому что назад возвращаться было страшно, и я просто стал игрушкой в руках судьбы, которая складывалась исключительно из эмоционального опыта и обстоятельств. Приходилось все время подавлять страх, но это вело к его количественному накоплению, истощению «ранок страха» и в конечном итоге к гибели. Неконтролируемое накопление раздражений приводит к депрессиям, нервным срывам, принудительному торможению. Раскрытие и заживление «ранок страха» удивительным образом оживило память на то, чего я хотел, но что подавил под воздействием страха. Потянуло на чтение блатных песен. Сразу ожила память на блатную «романтику». Поскольку в школе учителя только и делали, что ругали – и было за что, и выделиться там я никак не мог, а потребность к самоутверждению заложена в каждом человеке, то я искал способ преуспеть в чем-либо на улице. В чем там можно было утвердить себя? Сигарета должна была быть обязательным атрибутом, иначе к тебе будут относиться подозрительно. Да и выглядишь с ней взрослей и более грозно. Пьяный кураж тоже добавлял авторитета, но денег на выпивку катастрофически не хватало. Но на танцы надо было идти обязательно выпившим, иначе там «делать нечего». Выпивка понижала порог страха и делала более веселым и раскованным. Но это все мелочи, надо было обрести настоящую значимость, чтобы о тебе говорили, тебя уважали. Для бандитских разборок я был слабоват – для этого надо было быть очень жестоким и сильным, а вот в воровстве можно было преуспеть. Один «специалист» научил меня, как открываются «московские» замки, «английские» и «контрольные». Вынужден был это сделать, потому что воровал токарный инструмент из инструментального ящика на предприятии, где работал вместе со мной в ночную смену (мне тогда было шестнадцать лет). И тут я понял – это мой шанс стать «специалистом» в этой области. Стал изготовлять отмычки и тренироваться открывать замки самой разной конструкции. У себя в доме пооткрывал замки у всех сараев. Не успокаивался, пока не добивался своего. Тянуло на криминал. Попался бы тогда какой-нибудь «наставник», загремел бы под фанфары. Но бандитов и воров, которых я знал, мои способности привлечь не могли, к тому же, они не были выдающимися. Воры, когда шли на «дело», просто взламывали замки, без всякого мудрствования. Мой знакомый Фава был воровским романтиком и обворовывал школьные мастерские ради удовольствия и куража, прибыли это ему не приносило. Барыга, которому он сплавлял краденое, платил ему копейки, а иногда вообще ничего не платил. Фава мечтал украсть в школе телескоп и смотреть через него по ночам на звезды. Искал сообщников, но романтиков больше не нашлось. Всем нужны были деньги, чтобы на них можно было, как следует оторваться. У ребят из неблагополучных семей было такое представление о счастье. В реальности все плохо, а как загудишь по-полной, так будет о чем потом вспоминать. Серые тусклые будни скрашивал только мощный выброс адреналина. Хотелось, чтобы был «учитель» и покровитель, но такового не нашлось, иначе всю энергию направил бы на совершенствование криминального мастерства. Дети улиц не менее талантливы, чем их «благополучные» сверстники, а иногда и более, просто нет иного выхода для их энергии, чем криминал. «Способности» мои, так и не получив развития, сошли на нет, внимание переключилось на другие интересы, да и в большей степени стал просматривать последствия  от своих желаний. Желание изменить себя в лучшую сторону осталось, и я не придумал ничего лучшего, как попытаться уничтожить «плохое» прошлое. Хорошего это мне ничего не принесло. Выпадение памяти, оскудение чувств, накопление раздражений, искажение мировосприятия. Пришлось все возвращать назад, но уже в осмысленном варианте. Что плохого было в том, что я мечтал о том, чтобы выделиться, прославиться, стать значимым? Раз общество давило меня, не предоставляло способов для самореализации, равнодушно относилось ко мне, я изыскивал свои способы, как это сделать. Молодости не свойственен рационализм. Эмоции требуют «свое», и задавить их вряд ли удастся. И надо ли? Нет призыва к тому, чтобы делать, что вздумается. Надо понимать природу желаний, чтобы направлять их в нужное русло. Молодым людям необходимы примеры для подражания, и лучше, если это будут не уличные авторитеты и не герои боевиков. Через горнило улиц многие проходят, но не все справляются с трудностями. Попадались по жизни люди, которые запомнились именно тем, что научили чему-то хорошему. Остальные, если и отложились в памяти, то лишь одномоментно, фоново. Такой анализ заставляет задуматься и обратиться к себе с вопросом: «А сам ты сделал кому-то добро, чтобы и о тебе осталось приятное воспоминание, помог ли кому, как когда-то помогли тебе»? Это не праздный вопрос. Делая другим людям хорошо, сам становишься человеком и обретаешь душевное спокойствие. Посмотри вокруг, сколько брошенных, никому не нужных людей, возможно, нуждающихся в твоей помощи. Равнодушие к чужим бедам обращается против самого человека, поскольку он подавляет человечески качества. Никогда общество не будет здоровым, если люди не научатся помогать друг другу.