Дед Семен

    Дед Семен сидел на крыльце своего пятого по счету дома в маленькой забытой богом деревушке без названия, последним жителем которой он был. Сворачивая самокрутку самосада, он смотрел на когда-то живые поля, на воображаемые теперь улицы некогда большой и весьма процветающей деревни. Здесь родился он и его отец, которого привез сюда из расеи после отмены крепостного права в надежде на кусок сибирской земли отец его отца. Быстро выстроив дом с помощью соседей, наладили быт и хозяйство. Семья росла быстро. Дети подрастали, становились помощниками, женились строили дома отделялись… Первая мировая вырвала одного сына и проглотила его, перемолола своими страшными жерновами. Другого после контузии списали, и он вернулся в деревню героем и уважаемым человеком. Как никак гвардеец, кавалерист. Но беда одна не ходит: грянула революция. Сыновья были мобилизованы в армию Колчака, где сражались не то за Россию, не то за новое государство. Кончилась и эта авантюра, сыны вернулись домой, начали поправлять хозяйство, но неугомонному новому режиму надо было кормить мировую революцию. Началась коллективизация. «Человечество не имеет примеров подобной жестокости к собственному народу», - будут потом говорить историки, а тогда, в конце 20-х родился Семен. Дядька его каким-то образом устроился работать секретарем сельского совета, выдал всем родственникам паспорта, и сам исчез без следа. Потом были тяжелые тридцатые и тот холодный, какой-то необъяснимо тревожный сентябрьский вечер тридцать седьмого, когда в их дверь постучали люди в кожаных одеждах и увели отца – единственного кормильца семьи.
    В высоком бурьяне стрекотали кузнечики, казалось, стараясь переиграть друг друга на своих трещетках. Солнце упрямо пекло морщинистый старческий лоб, путаясь в ресницах упрямо било по глазам, вытачивая из них мутную слезу. Дым самокрутки терялся в густой седой бороде, на которой никотиновыми красками окаймлялось отверстие рта.
    Это потом, спустя десятки лет, дед Семен узнает что донос на его отца написал сосед по дому, позарившийся на их комнату, некто Кузубов, чей внук сейчас является одним из руководителей этой страны. А тогда, в тридцать седьмом его мама ходила в НКВД, добиваясь свиданки, носила последние деньги, вырученные за дом в деревне адвокату, который обещал организовать свиданку и все тянул денег. А потом кто-то посоветовал скрыться на просторах Родины, потому что старшему сыну тоже грозил арест, и начались скитания. Только война позволила на время осесть, перевести дух. Голод?.. да был голод. Варили суп из лебеды и мерзлой картошки, собирали колоски в тайне от изматывающей себя на работах матери, ловили пескарей и ели их сырыми. Да много ли надо детям, штоб набить животы. Да только вот привычка съедать хлеб до последней крохи на столе не перевелась. Хоть и заслужил сытую жизнь, исходив геологом тайгу «от серпа до молота», открывая для Родины месторождения драгметаллов.
    Вышла кошка Мурка. Пушистая и ласковая с понимающми глазами она потерлась об ногу и пошла в амбар мышковать. Дед Семен стряхнул нагоревший пепел. Ветер, трепавший длинные, не стриженные последние лет десять волосы, хулиганисто крутанул пепел и сбросил его в щель между досок. Когда-то маленький его сын вот так же, как ветер пепел, сбрасывал монетки привезенные из заграничных командировок, в щель  между досок на полу в его втором доме в Узбекистане. Тогда еще молодой Семен бросив первую семью ушел к молодой красивой девушке с ребенком. Эх, если б тогда он знал, что буден вынужден бросить и ее, вместе со своим третьим домом и детьми и вернуться на Родину, в деревню основанную его дедом, от которой остался теперь только вот этот дом и он сам – дед Семен.
    Вокруг первого своего дома он посадил сад. Какой сад можно посадить в Сибири? Ранетки, пара стелящихся яблонь, смородина да крыжовник. Мелочь, а все какая-то отрада для души. Потом в Узбекистане у него будет и виноград и черешня и персик. Там можно палку в землю воткнуть, полить, и она вырастет и даст плоды. Только с сыном у деда Семена не вышло. Вернее вышло, да не так как планировалось. Непутевый да еще уехал, оставил одного на старости лет. Правда иногда позванивал пока дед в городе жил. Была связь. А теперь…
На опушке показался автомобиль. Он двигался по направлению к крыльцу, на котором молча сидел дед Семен. Он, видимо заснул. Голова его склонилась, сложив седую бороду на утомленную восьмью десятками лет грудь. Самокрутка догорая, грозилась обжечь пальцы. Джип остановился, из него вышел плотный парень лет тридцати.
    - Все сидишь, млеешь. Вот, - он махнул рукой в сторону машины, - а ты говорил – непутевый. Здорово, отец! – Он гордо кинул взгляд в сторону старика.
Кузнечики все так же стрекотали в траве, ветер трепал волосы на голове и в бороде деда, Мурка мышковала в амбаре, солнце яростно пекло, и даже в тени, казалось, нет от него никакого спасенья, самокрутка дотлевая начинала обжигать огрубевшую желтую кожу на пальцах, сын рассказывал как он разбогател и теперь он уважаемый человек…
    Только дед Семен его уже не слышал…