Раздел 1. Параграф 4

1.4. Пути коммунистической коллективизации

Говоря о такой социально-экономической реформе 1920-х годов, которая проводилась по Советской империи, в том числе и Узбекистане, как коллективизация в сельском хозяйстве, то нужно сразу и откровенно сказать, ее основной целью было уничтожение многоукладной экономики на селе, реального аграрного производителя и вообще крестьянства как социального слоя. Причем это дело прикрывались различными программами, которые внешне носили справедливый и “исторический” характер, например, искоренение пережитков феодальной эпохи, социализация жизни и быта на селе в первые годы социалистического строительства, а в последующие периоды это доктрина КПСС “сближения города и деревни”, Продовольственная программа и пр. С одновременным решением классовой проблемы, большевики ставили задачу бесперебойного снабжения продовольствия Красной Армии, как карающей и репрессивной организации новой власти и города, где проживала основная часть партийной бюрократии.

Как известно, еще на съезде ВКП (б) был принят курс на массовую коллективизацию сельского хозяйства уже в 1927 году. Поначалу ее осуществляли на добровольной основе, даже для этого организовали приезд 30 тыс. рабочих, которые учили крестьян, как правильно нужно сеять, убирать хлеб. Какой урон был нанесен этим сельскому хозяйству – факт неоспоримый, однако по всей стране к концу 19929 года было объединено всего 3,4 млн. крестьянских дворов, или менее 15% от их общего числа. Тогда Сталин, недовольный первыми результатами “массовой коллективизации”, уже в декабре этого года объявил о политике “ликвидации кулачества как класса”.
Для Узбекистана реализация этих политических коллизий имело печальный результат. Накануне сплошной коллективизации Второе Среднеазиатское партийное совещание ВКП (б) приняло резолюцию, что все республики региона имеют предпосылки для достижения позитивного эффекта от коллективизации. Одновременно декларировалось, что пора отказаться от НЭПа. В последующем ЦК компартии Узбекистана 17 февраля 1930 года (после объявление Сталиным начала “Великого перелома”) провозгласило основной политикой в сельском хозяйстве – проведение массовой коллективизации в 17 районах республики.

Постановление партии  носило директивный характер, и на местах руководители прибегали с жесткому насаждению устоев “новой” организации труда в сельском хозяйстве. Как свидетельствуют очевидцы, в тот период инструкторы райкомов прибегали к угрозам, в частности, лишить крестьян-одиночек воды, земли, обложить большими налогами и даже выселить за пределы Узбекистана как кулацких элементов. Спецификой Узбекистана стало и то, что в условиях азиатской экономики, где основу сельского общества составляли общины (махалля), коллективизацию предполагалось осуществить в форме артельных объединений. Однако в этом отношении имелись существенные нормативно-правовые и организационные недостатки, которые привели к еще большим перегибам и отчуждения населения от социалистических методов ведения экономики. Дело в том, что Примерный устав сельхозартели, принятый 6 февраля 1930 года, не давал понятия о характере обобществления имущества, неделимых фондах колхозов, в результате чего, были обобществлены жилые постройки, мелкий скот.

Одновременно ЦК компартии Узбекистана вело кампанию раскулачивания, то есть изъятию подвергались имущество, постройки, скот и инвентарь зажиточных крестьян, которые свои трудом (а также наймом свободной рабочей силы) сумели обеспечить себе относительное благополучие. Именно они, вслед за крупными хозяйствами баев и феодалов, подверглись национализации. Здесь необходимо уточнить, что партийные инструкции не давали четкого понятия, кого считать кулаком, и в результате этого “раскулачиванию” подвергались как средняцкие хозяйства, так и бедняцкие. Списки составлялись финансовыми органами при подсказке партийных органов, и естественно, круг изъятия расширялся. Так, в Ташкентском округе планировалось раскулачить 137 хозяйств, но после проверки списков ликвидации подверглись 75. Всего в Узбекистане только в год Великого перелома было ликвидировано около 3 тыс. байских хозяйств.

К середине 1930 года в целом по СССР было раскулачено свыше 320 тыс. кулацких хозяйств, а их имущество стоимостью 115 млн. рублей передано в неделимые фонды колхозов, что составило более 34% всей стоимости колхозного имущества. Норма раскулачивания составляла 5-7% от общего числа крестьянских дворов. Раскулачивание привело к тому, что узбекские крестьягне стали забивать скот, продавали имущество и бежали за пределы республики и даже за границу. Поголовье крупного рогатого скота только в том году уменьшилось на 65 тыс. Нарастало недовольство, начались отдельные выступления. 25 февраля 1930 года в Ферганском округе начались массовые выступления. Крестьян поддержали жители сел Андижанского, Бухарского, Хорезмского, Самаркандского и Ташкентского округов. Такие выступления происходили и в России, и на Кавказе. Против сопротивляющихся крестьян были направлены отряды Красной Армии, которые газами и снарядами подавляли “бунты”. Около миллиона крестьянских семей были сослано в сибирские лагеря. Много узбеков попало на Украину, Беларусь, Кавказ и Дальний Восток.

К этому времени существовало четыре формы обобществления, которые применялось как по всему Союзу, так и в Узбекистане:
- создание коммун с полным обобществлением материальных условий производства и быта (в Узбекистане эта форма имела самый низкий КПД, более-менее могли экономически существовать не более 5% таких хозяйств, тогда как в России – около 10-15%, поэтому уже через 2-3 года подобные предприятия просто развалились);
- товарищества по совместной обработке земли – ТОЗ (эта форма имела более прогрессивный характер для условий Узбекистана, где имелся дефицит в тягловой силе и инструментах);
- сельскохозяйственные артели с обобществлением основных материальных ресурсов и сохранением личного подсобного хозяйства (колхозы);
- государственные сельскохозяйственные предприятия (совхозы).

Основной формой сельскохозяйственного предприятия в Узбекистане стали колхозы, которые в процессе “социалистических реформ” потеряли самостоятельность и превратились в государственные предприятия, выполняющих директивные указания партии. Более того, в последующем компартия сформулировала догму, которая в течение семидесяти лет давлела в аграрном секторе: “Государственная собственность выражает более высокую степень обобществления средств производства и обуславливает непосредственно общественную форму труда и продукта; колхозно-кооперативная собственность является менее зрелой и без воздействия общенародной собственности не обеспечивает подчинения производства общественным интересам и общенародное регулирование воспроизводственного процесса” .

Введение в 1933 году системы обязательной сдачи продукции государству и выполнения плановых заданий окончательно лишило колхозы кооперативного начала, в итоге рентабельность колхозов была на 30% и боле ниже, чем у крестьян-одиночек, в 40% - чем работающих в ТОЗе. Посевная 1930 годов оказалось под угрозой полного срыва. Большевистской диктатуре пришлось временно отступить. В газете “Правда” была опубликована статья Сталина “Головокруженье от успехов”, в которых критиковались “перегибы” и разрешался выход из колхозов тех, кого туда загнали насильно. В центрально-Черноземных областях России процент коллективизированных предприятий снизился с 82% до 18%. В Узбекистане этот процесс также имел место: если в марте 1930 года процент коллективных хозяйств составлял более 47%, то к маю он снизился до 29%.

Конечно, большевики не могли признаться в неудачах и не готовы были менять стратегию. Была изменена лишь тактика реформ. Партия с лобового наскока на крестьянство перешло к политики перманентного террора, но проводимого беднейшими слоями на селе. С осени 1930 года начался новый этап наступления коллективизации. К лету 1931 года было объединено около 57% дехканских хозяйств. При этом цены на продукцию, заготовленных в них, устанавливались не рыночными методами, а по решению правительства. Разница между закупочной и продажной ценой, например, на зерно составляла в 13 раз, а бюджет изымал в форме налога с оборота более 85,5% от продажной цены. Все эти средства шли на финансирование гигантских строек века. Таким образом, совершенно бедное село превращалось в придаток экономического механизма по обеспечению индустриализации. Необходимо добавить, что почти четверть века – с 1929 по 1953 годы – закупочные цены на основную сельскохозяйственную продукцию не менялись, что еще больше способствовало деградации сельхозпредприятий.

С начала 30-х годов на этапе организации колхозов большую роль стали играть машинно-тракторные станции (МТС), которые забирали примерно 20-30% урожая у тех хозяйств, чьи поля обрабатывали. С реализацией постановления  ЦК ВКП (б) от 15 июня 1933 года “О работе политотделов МТС, о колхозной ячейке и взаимоотношениях политотделов и райкомов” МТС (которых в Узбекистане насчитывалось тогда 75) под руководством НКВД стали осуществлять и политический контроль за крестьянством, выявляя так называемых “вредителей”. За 1930-33 годы число раскулаченных достигло 5,5 тыс., большинство из них насильно были переселены в другие регионы Советской империи.

В целом по Союзу ССР в результате проведенных мероприятий валовой сбор зерна снизился почти на 8%, при том что объем государственных заготовок вырос в 3 раза. С того момента Узбекистану была отведена роль хлопкового поставщика: с 1932 года республика давало 60% хлопковой продукции СССР, таким образом обеспечив хлопковую независимость империи. Здесь стоит добавить, что по сравнению с 1913 годом посевы хлопчатника увеличились в 2 раза – с 432,5 тыс. га до 876,4 тыс. га в 1937 году, а валовой сбор увеличился в 3 раза – до 1,5 млн. тонн .

Хотя официально коллективизация аграрного сектора в Узбекистане была завершена к 1932 году , однако еще существовали крестьяне-единоличники, не желающие обобществляться. На их долю приходилось менее 9% посевных площадей и никакой техники, зато они производили 50% общего объема картофеля, 68% - овощей, почти 90% фруктов и ягод. Более того, фермеры содержали около 40% крупного рогатого скота, который давал 70% всего потребляемого мяса в республике, 80% молока и 94% яиц. Естественно, такой расклад дела никак не устраивал большевистских экономистов, ведь это было наглядным примером, что социалистические предприятия самые неэффективные и нежизнеспособны. Поэтому ставка сельхозналога на единоличные хозяйства были повышены, а обязательные поставки государству увеличены на 50% по сравнению с нормами колхозов.

В результате этих действий число единоличников стало резко уменьшаться, что в статистике они составляли 0,0%, зато число коллективизированных хозяйств увеличился к концу первой пятилетки до 92%, к 1939 году они составляли практически 100% всех хозяйств. Байские хозяйства также сопротивлялись государственному давлению: только в Кассансайском районе Кашкадарьинского округа вместо 183,5 тыс. запланированного налога байские хозяйства внесли 5,5 тыс., план хлебозаготовок 1930 года ими был выполнен только на 3,5%, поставок клевера – на 10%, заготовок шерсти – 59,8%. С дальнейшим огосударствлением аграрного сектора уменьшалась доля колхозных предприятий: так, если в 1940 году в УзССР их было в 9 раз больше, чем совхозов, то в 1955 году они сократились с 7,4 тыс. до 2,0 тыс., то есть практически в 3,5 раза. Зато процесс концентрации шел в совхозах: с 1940 по 1975 годы число госпредприятий в сельском хозяйстве возросло с 85 до 570 единиц.

Дело в том, что промышленности европейской части страны необходимо было сырье в значительных объемах, в то же время мелкое и кустарно-ремесленное производство в экономике Узбекистана занимало большее место, чем в целом по стране. Сельское хозяйство базировалось здесь на примитивной технике и ручном труде издольщиков-чайрикеров: в 1924 году они обрабатывали около 95% посевов хлопчатника. По оценкам экспертов, в тот период концентрация производства и технической вооруженности труда был очень низким: так, в 1926 году в колхозах республики в среднем на одну артель приходилось три лошади, 1,6 омача, 14 кетменей, 15 ураков, 0,4 арбы. Более того, средняя обеспеченность крестьянского хозяйства пригодной к обработке землей была в 8 раз, сельхозинвентарем – в 4 раза и рабочим скотом – в 2 раза меньшем, чем в ряде районов России. Стоит отметить, что материально-техническая база аграрной отрасли республики в начале 20-х годов была представлена лишь одним предприятием по выпуску земледельческих машин и орудий производства .

В связи с этим советское правительство требовало от местного руководства ускорения процессов коллективизации, концентрации производства и труда. Поэтому в первом бюджете Узбекистана на 1994-1925 годы предусматриваемое превышение расходов над доходами на 30% покрывалось за счет союзных средств, до 1928 года эти ассигнования возросли в трое, а во второй пятилетке доля этих средств в капитальных вложениях республики составила 73%, третьей – свыше 62%.

В итоге крупное обобществленное производство стало практически единственной формой организации сельского хозяйства. С введением в 1932 году паспортной системы колхозники еще больше потеряли самостоятельность, поскольку были лишены таких документов. Они насильно прикреплялись к земле (в чем ярко проявилась форма азиатского способа производства), работали как на барщине, получая при этом крайне небольшую плату, высчитанную по трудодням. В некоторых колхозах люди вообще ничего не получали. Чтобы предотвратить массового побега сельских жителей из колхозов в города или иные страны, была введена строгая отчетность по прописке, без разрешения партии колхозники не имели права покидать кишлаки. В ином случае НВКД жестко пресекала все подобные попытки. Спустя несколько лет после издания советским правительством “Декрета о земле”, крепостное право в Узбекистане, как и во всей стране, было восстановлено в самой архаичной форме – перераспределения живого труда.