Дело Конева - 07

Поезда проносились мимо, ветки деревьев колыхались под внезапными порывами ветра, теряли листья, или наоборот, отступали как можно дальше от железнодорожного полотна. Некоторые деревья были спилены – слишком мешали движению. На одном из пней лежали ноги. То есть, из окна поезда были видны ноги, а остальное тело, неестественно скрючившись, валялось ниже, скрываемое зарослями кустарника.
Николай Федорович ходил в райцентр пешком, каждый месяц. Двадцать девять километров, световой день летом, два перехода зимой – с остановкой на ночлег у знакомого егеря. Николай Федорович воевал на Карпатах. В январе 1915 года он подорвался на собственном минометном снаряде. Чудом остался жив, несмотря на ампутированные выше локтя руки и выбитые перепонки.
За двадцать лет глухоты он научился вслух описывать все свои действия, дабы не разучиться говорить. Так и сейчас он шел вдоль путей и бормотал себе под нос:
- Ох-ты, сколько верст еще впереди… Ведь только вышел, уже ноги болят. Как бы поезда не было, не надо бы этого, это худо будет. А вот соску зачем полную налил, тащить теперь ведро полное на горбу. И деревья все порубали, сволочи! И зачем только рельсы поклали. Зря они, зря. Ведь мы как ходили пешком, так и ходим. Мне, инвалиду, часто не надо ходить, три раза в год, и довольно. Тут сумку повесили, там сняли, там повесили, тут сняли…
Николай Федорович поставил одну ногу на пенек, губами ухватил трубку, торчащую из сумки, и втянул в себя несколько глотков густой простокваши. Затем он отпустил соску и от изумления чуть не выплюнул простоквашу себе на штаны: на соседнем пне сидели ноги. Просто так, без туловища. Инвалид подошел к ногам и выплюнул-таки простоквашу. За пеньком на спине, запрокинув голову, лежал человек. Из его рта по щекам и по лбу струилась кровь.
- Вашу ж мать! – удивился Николай Федорович. – Надо его в село! А то вроде свежий еще… Ё-маё! Никак стрелялся!
Ветеран аккуратно пнул покойника. Тот внезапно закашлялся. Николай Федорович радужно выматерился и убежал обратно в село. Спустя четверть часа он вернулся с двумя врачами. Один из них был довольно молод и носил очки, второй – лысеющий человек лет сорока  пяти и с усами. Раненого уложили на носилки, он постепенно приходил в себя. Усатый врач внимательно осмотрел рану – прострелена щека, задета и вывихнута челюсть, обожжен язык.
- Жить будет, и похуже видали, - сказал усатый врач. Второй подал жест Николаю Федоровичу. Разошлись в разные стороны.
Раненый открыл глаза и промямлил, скривясь от боли:
- Вы от Бога меня не утащите…
Молодой врач чуть не отпустил носилки.
- И нет мне больше покоя на этой земле…
- Олег Никитич! Быстрее надо, он бредит! – заволновался молодой.
- Не похоже на бред, Олежка, уж я-то знаю, - успокоил усатый. – Самоубийцы все со странностями.
- Раз я жив, значит, оно было надо… Кому?..
- Как зовут вас, вы помните? Э… Знаете? – усатый обратился к несостоявшемуся покойнику.
- Помидоров… Иван Шалвович, следователь… был…
- Ну, и мы не архангелы.
- Хе… - дернулся было следователь, но быстро вернулся на место. - И не Аласторы…
- Все с вами в порядке, - сказал усатый и обратился к молодому шепотом. – Не понимаю, зачем он стрелялся. Обычно сразу ясно – отражаются переживания и на речи, и на интонациях. А он – совершенно вменяемый. У него даже и мысли не возникло, что он умер.
- Может быть, оно было надо? Как он сам сказал.
- Скорее всего, ты прав, Олежка.
- С самоубийцей самоубийства не обсуждают? Кто вообще это выдумал? – вмешался Иван Шалвович. – Что вы все шепчетесь у меня за спиной?
- Вам не тяжело говорить со сломанной челюстью?
- Болит. Но терпимо.
- Мы не шепчемся, Иван Шалвович. Мы думаем, что с вами делать. Вы можете внятно сказать, что произошло?
- Да… Кому еще рассказывать… Я же сам – следователь…
- Знаете, вам только рану перевязать – и можно снова на работу! Никогда еще таких покойников не ловили!
- Ну нет.. Когда я в себя пришел, то правда думал, что умер уже. А потом понял – болит все, врачи какие-то слишком земные меня тащат. Сопротивляться начал, но понял – что не было причины никакой. Привидилось что мимолетное, вот и пошел пулю сосать. Вот что было…
- Что – прям так сразу стреляться?
- Нет конечно. Сначала в запой ударился. Потом понял, что глупо.
- Ну, пока самому не привидится, не пойму вас.
- И не пытайтесь понять. У меня вот просто нервы железные. Крепче, чем у бабушек.
- Знаете что! – в сердцах выдохнул Олег Никитич. – Вы – живой человек.