Звёздный Стражник бегущий по лунной дорожке

--- 1 ---

 Если пройти от рынка метров двести по Пионерской, и у магазина ковров свернуть налево в переулок, то прямо напротив раздвоенного дуба, торчащего посередине лысой клумбы, называемой местными жителями «торчком», можно наткнуться на небольшое, незаметное, но весьма популярное в музыкальных кругах чудо комиссионного торга.
 Почему-то только здесь принимали на комиссию музыкальные инструменты.
 Их было немного, но они были. Солнечно-перламутровые блики на немецких трофейных аккордеонах, выцветшие, но броские клавиши, кнопки, регуляторы и надписи на чудных электроорганах и синтезаторах сворачивали наши мозги набекрень.
 Но самым заветным местом была дальняя от входа, испещрённая трещинами, ободранная стенка, на которой висели вожделенные инструменты: поблескивающая хромом и позолотой на колках перламутровая чешская полуакустическая гитара, и строгий, совершенно недоступный по цене «Сквайр».
 О магазине я впервые узнал во второй день начала учёбы в институте от парня с кликухой Экибастуз. На самом деле его звали Чингизом, но для всех он был Экибастуз. Папа его был крупной «шишкой» на известном месторождении. Деньги в семье водились и Чингиз часто сопровождал свою мамашу в походах по комиссионкам. То-ли монголо-татарское прошлое, то-ли кавказско-семитские гены не давали ему покоя, но пацан рос настоящим ударником. Он стучал везде, где только можно было стучать: в метро, автобусе, троллейбусе, школе, в институте. Он стучал на барабанах, диванах, стучал в ментуру, деканат и даже ректорату. И делал это очень красиво и элегантно.
В один из очередных таких «комиссионных рейдов» Чингиз и открыл для себя, а впоследствии и всего города, это маленькое музыкальное эльдорадо. Они с матерью как раз приехали забирать бронзовое бра для прихожей. Продавец – пожилой, седой дядя Миша, с красивой и известной фамилией  Шмайссер, полез за припасённым для мадам светильником, а в это же время скучающий Чингиз взял, да и заглянул в дальнюю комнату магазина. То, что он увидел, буквально раздавило его. Это была почти новая, небесно-голубая с серым отливом, идеально хромированная барабанная установка «Тактон» за семьсот рублей.
 Не знаю, каким из своих многочисленных методов воспользовался Чингиз, но уже через полчаса они вместе с Гришей, – папиным водителем, затаскивали «Тактон» в комнату Чингиза.
 Экибастузиха недовольно сопела, но покорно тащила хет-машинку и колчан с палочками...
  После занятий в институте, уже с первых недель знакомства с Экибастузом, у нас появился ритуал: вместо того, чтобы, как все, глотнув газ-воды из автомата на углу автобусной остановки "Горный институт", и сесть в переполненный автобус, чтобы через семь минут оказаться дома, – мы валили на Пионерскую и часами торчали в этом магазинчике. Разглядывая гитары, параллельно слушали довольно интересный, но уже порядком поднадоевший рассказ дяди Миши о том, как его ближайший родственник изобрёл автомат Калашникова.
Тот, кто первый раз слушал дядю Мишу, обязательно вставлял своё: «Да Вы что?? Да не может быть. Брееед...».
Дядя Миша сделав серьёзное лицо, нагибался, просовывал руку под прилавок, изымал оттуда пыльную папку, сдувал пыль в сторону полосатого дивана, стоявшего в магазине со времён Деникина и вытаскивал из нее цветную вырезку из иностранного журнала, со словами: «Вот, посмотрите. Это АК47, а это немецкий MP43/44, - STG44».
 После этого посетители быстро уходили.
 В 1994 году дядю Мишу насмерть сбил самосвал.


 ---2----

 – Сейчас проедем пост ГАИ, а там пусть нас ищут, – сказал Лёха, сбрасывая скорость перед постом и доставая мятую американскую двадцатку из кармана брюк. Вдалеке уже маячила белая сорочка скучающего мента, оперевшегося на капот такого же белоснежного «Форда».
 Инспектор нехотя ткнул жезлом в сторону допотопной «копейки».
 Лёха послушно вильнул, притормозил и открыл окно.
 – Права, техпаспорт...
 – Пожалуйста. – Лёха достал документы и протянул их гаишнику.
 – Куда спешим? – чуть хамоватая улыбка мелькнула и исчезла с лица представителя дорожного закона.
 – Да вот с братом решили к туркам сгонять, за зимними куртками. Как говорится, – готовь сани летом, – вступил в разговор Жора, чуть сдавливая Лёхин локоть.
 Жора умел врать. Он делал это умно и с удовольствием. Ни один детектор лжи не расколол бы Жорика. Правда, год назад он сам себе дал клятву не врать и до сих пор держался. Так же, как три года назад он пообещал себе бросить курить и действительно бросил, хотя мало кто в это верил. Три года без никотина (правда, алкоголя стало потребляться больше). Курить, сквернословить и онанировать Жорик действительно перестал.
  Сегодня был особый случай. Не станешь же говорить этому дорожному столбу о том, что тебя ещё час назад должны были покрошить в мелкий винегрет или закатать в асфальт московские придурки?
Местный народ таких даже в Загрузинии времён конфликта не видел. Отморозки полные.
- Ладно, проезжайте. Счастливого пути! – почти выкрикнул инспектор и вернул документы.
 Лёха вдавил педаль газа и образ инспектора исчез в зеркале.
 – Что-то не то, – задумчиво произнес Жорик.
 – Ты о чём?
 – Да мент какой-то странный.
 – Почему? – удивился Лёха. – Нормальный мент.
 – Там ведь знак «крутой поворот», но его почти не видно. Кроме того, любой дурак знает, что пустым в Загрузинию никто не поедет.  Да любой тут десятку без вопросов бы срубил, а этот даже не попросил. В воскресенье, на пустой трассе?!

 «Копейка» свернула за кирпичный завод и, быстро набирая скорость, вылетела на трассу Черноморск-Бумбум. Справа виднелось синее спокойное море, а вдалеке маячили контуры радиолокационной станции. Промелькнувший дорожный щит попытался убедить путников в том, что это мрачное строение – всего лишь звероводческое хозяйство «Интернорка», но только младенцы и животные во всей округе не знали, что на самом деле это сверхсекретная, наисовременнейшая станция радиолокационного спутникового слежения, построенная после грузинского конфликта и призванная усилить контроль над «прозрачностью» наших южных границ.
 – Лёха! Тормози! Сворачивай! – вдруг истошно заорал Жорик.  – Смотри! – и он ткнул пальцем в лобовое стекло.
 Прямо на «копейку» со стороны границы несся чёрный «мерседесовский гроб». Внедорожник надвигался на них почти со скоростью звука.
 Лёха охнул, переложил руку, пересёк двойную сплошную и, с треском ломая кусты ежевики и поднимая клубы песка и пыли, вылетел на ведущую к станции просёлочную дорогу.
 Неизвестно какому дураку в генштабе пришла идея маскировать бетонированную дорогу песком на манер проселочной, но эта маскировка стоила нервов многим любителям пикников. «Копейку» занесло сначала влево, потом вдруг выбросило вправо в заросли кустарника. Мотор хрюкнул и заглох. Из-под капота повалил серо-чёрный дым.
 – Уматываем отсюда, – хрипло прошипел Жорик и, схватив брата, поволок его через кусты к бетонной стене радиолокационной станции. Лёша лихорадочно поправлял съехавшие очки, пытаясь встать на ноги. Сзади что-то хлопнуло.
 – Всё. Стреляют уже, суки.
 Шипы ежевичных кустов больно царапали им лица. Непонятная, знакомая только по снам тяжесть вдруг начала заливать ноги: стараешься бежать быстрее, но не можешь. И наконец наступает момент когда ты понимаешь – все, «приплыли».
 Братья припали к стене. Она была отвесной, железобетонной, мощной и высокой. По всему верху – «колючка», да ещё и под током. Видимо для того, чтобы норки к морю купаться не бегали.
 Братья обнялись. Слева и сзади – стена, справа и впереди – кусты.
 – По-видимому, нам капут, – изрёк Жорик, устало оседая на землю и доставая из кармана «мобилу».
 – Поминки хочешь заказать? – ухмыльнулся Лёха, протирая очки и щурясь.
 – Да нет, – хмыкнул Жорик, – позвоню Ленке, скажу «последнее прости».
 Жорик набрал номер.
 В трубке сначала что-то щелкнуло, потом засвистело и вдруг кааак шарахнет!
 Лёха инстинктивно прильнул к стене, но «прошел» сквозь неё и больно шмякнулся о землю.
 Стены не было. НЕ БЫЛО! Кусты были, небо было, а стены не было.
 Жорик лежал на спине, раскрывая и закрывая рот, словно вынутая из воды рыба.
 – Что это? – прошептал Лёха.
 – Уши заложило.
 – Я про стенку. Где стена?!
 Жорик привстал и оглянулся: стены действительно не было. Из кустов не доносилось никаких посторонних звуков. Вокруг была почти мертвая тишина, нарушаемая лишь треском кузнечиков.
 – Хрен её знает. Может, гранатомётом шарахнули?
 – И придурков этих не видно, – отряхивая джинсы, сказал Лёха. – Пойдём, глянем?
 Братья осторожно начали пробираться сквозь кустарник. После получаса блужданий они вышли на одинокую тропинку, «украшенную» кучками ослиных экскрементов.
 – Гадом буду, если это не то самое место, где нашу машину занесло, – задумчиво прошептал Лёха.
 – За деревьями должна быть трасса. Море видишь?
 – Вижу. Море вижу, а трассу – нет.
 Жорик направился в сторону моря.
 – Куда?  Подожди, я с тобой, – испугался Лёха и рванул за братом.
 Через пару минут братья стояли у обочины раздолбанной двухполоски, по которой медленно проезжали редкие машины.
 – Ни хера себе! – завопил Жорик.
 – А? – испуганно отозвался Лёха. – С дорогой что-то произошло...
 – Да хрен с ней, с дорогой, – впервые за три года выругался Жорик. – Ты на машины посмотри!

 По растрескавшейся двухполоске проезжали то «Москвич», то «Запорожец», изредка «Волга». Ни одной иномарки, даже «Лады Калины» не было.…

 ---- 3 ---

 Шёл 1975 год.
 Я сидел на даче в Лесновке. Это было курортное местечко, но туристов не наблюдалось: только ведомственные коттеджи и пара пионерских лагерей в окружении бесчисленных и тогда ещё не совсем загубленных сосновых рощ и смешанных лесов.
 Домики были простые, летние, без отопления, с холодной водой.
На кухне стояли небольшие спиральные печки и рукомойники, с подведёнными к кранам резиновыми шлангами.
 Комната, – четыре железные армейские кровати, незастеклённый балкон-терраса с потрясающим видом на сосновую рощу. Первые полчаса по приезду из города у людей обычно кружилась голова от чистого воздуха. В Лесновке всё время хотелось жрать: чистый воздух возбуждал аппетит.
 Самый близкий мне тогда человек, Вовка, – сын папиного коллеги и друга, сосед по даче, свалил с родичами в город, то ли помыться, то ли купить продуктов, ибо в Лесновке из продуктов были только хлеб, газированная вода, колотый сахар и сигареты ТУ-134.
 Я сидел один на крыльце и постреливал из лука в ожидании чуда.
 Чудо должно было произойти обязательно. Ещё утром я видел, как папа с мамой шептались на балконе. Отец уехал, сказав, что на работу, хотя Вовкин папа еще вчера сообщил, что у них выходной. Мама уже с раннего утра что-то готовила вместе с тётей Розой и её дочерью Ленкой из второй комнаты. И сестра сегодня ни разу дураком не назвала. Это были признаки чуда. В конце концов, не каждый день человеку исполняется 10 лет.
 На днях отец спросил меня:
 – Жооор (он всегда тянул букву «о» в моём имени), – а вот если бы ты верил в доброго волшебника, чтобы ты ему заказал на свой день рождения?
 Ленка, моя сестра, тут же нашлась: «Вагон эскимо!». Так как теле-пропаганда уже тогда работала на «полную катушку».
 Я никогда не думал об этом. Свой подарок я видел в соседней комнате у тёти Розы. Он назывался «Аккорд». Коричневый, с крышкой-колонкой. На него ставились пластинки и с них играла клёвая музыка. У меня такой музыки не было.
 В городе, в бабушкиной комнате, стоял то ли трофейный, то ли просто древний приёмник с зелёным глазком и откидывающейся крышкой. Там тоже была вертушка. Но она брала 45-и и 78-оборотные пластинки. А мне надо было 33 1/3. Хоть сдохни. Дома лежали заслушанные «Бесаме мучо» и немецкие фокстроты. Мне же хотелось то, о чём так часто говорил Димка Лыков… Я ХОТЕЛ «БИТАЛСОВ».
 «Биталсы» были только у Димки, и он их никому никогда не показывал, не давал даже пощупать. Ещё у него часто обнаруживалась в карманах жвачка «Педро» и «Дональд Дак» с цветными вкладышами, которые сохраняли запах годами и всегда лежали как закладки в Димкином дневнике и книжках.
 Его папа был директором крупной бензозаправки рядом с главным городским рынком.
 Наверное, именно с тех самых пор во мне и проснулась нелюбовь к нефтепродуктам, а особенно к их продавцам. Зависть душила и справиться с ней было трудно.

 Отец приехал, когда уже стемнело. За столом уютно разместилась весёлая компания из всех папиных и маминых друзей, я почти уже забыл о чуде, но тут открылась дверь и вошёл отец. Он молча поставил на стол громаднейший арбуз и сразу же вышел. 
Сердце замерло.
Я услышал шум закрывающегося багажника нашего «Москвича». Отец опять вошёл в комнату и просто поставил ЕГО на пол в углу у двери. Снял крышку-колонку, отвинтил четыре винта, вставил толстый железный блин, воткнул вилку в розетку. Достал из полиэтиленового пакета пёстрый конверт, вынул из него блестящий чёрный диск и протянул мне.
 – Держи. С днём рождения, малыш.
 Я посмотрел на диск. Фирменный…
 Ничего не понятно, кроме одного: «Омега 5».
 Я поставил пластинку и включил проигрыватель.
 Сознание я потерял сразу же после первого аккорда…

 -----4------

 – Слышь, Лёха. Обернись, – жалобно заскулил Жорик.
 – Что? – в растерянности начал вертеть головой Лёха.
 – Ссс…станцииии нет. Совсем нет, – лицо Жорика сделалось белым. – Исчезла нах...
 Лёха тупо уставился туда, где ещё недавно красовалась «гроза Загрузинии» и гордость нашей электронной разведки.
 – Я всегда не доверял «баклажанам». Небось, ещё при заливке фундамента пару тонн гексогена туда впихнули, а сейчас рвануло, – продолжал скулить Жорик.
 – Бред, – отрезал Лёха, – где обломки, следы взрыва, где вообще ВСЁ?
 Братья постояли ещё десять минут. Потом Жорик выскочил на дорогу и начал «голосовать». Впереди замаячила новая блестящая «копейка» неприятного коричневатого цвета...
 – Жора, смотри. Итальянская, раритет, а ведь как новая.
 Машина притормозила. Жорик всунулся в окно. В салоне тихо играли «Весёлые ребята»:
«Ты проснёшься на рассвете, мы с тобою вместе встретим...» – Жорик обожал эту песню.
 За рулём сидел не совсем молодой, но стильно одетый мужик в джинсах с аппликациями, с усами и бородкой а-ля «Мулявин» из «Песняров».
Через секунду Жора готов был поклясться, что это и есть Мулявин, по крайней мере, мужик был поразительно на него похож, только моложе, на вид.
 – Слышь, братан, – чуть слышно промолвил Жора, – подкинь до поста...
 – До какого поста? – чуть удивлённо и немного странно спросил водитель.
 – До ГИБДД...
 Машина резко взвизгнула и Жора почти отлетел к обочине.
 – Совсем обкурились, суки, – отрезал Жора и отряхнув пыль подошёл к брату. – Видал?

 Солнце медленно скатывалось в море. Желудочный червь уже даже не просто напоминал о себе, а требовал пищи, ультимативно переливаясь странными звуками.
 Страшно хотелось пить. Показалась ещё одна машина. Откуда только такую откопали и на маршрут поставили? Жора махнул рукой и грохочущий микроавтобус с табличкой «маршрутное такси» неожиданно остановился. Не желая повторения предыдущей сцены, Жора молча втащил в машину Лёху и захлопнул дверь салона. В салоне сидели две молодые женщины: весёлая толстушка и хрупкая молодая девушка в роговых очках, а у самой двери – очкарик в синем спортивном костюме и сандалиях поверх не совсем белоснежных носков.
 Водитель молча кашлянул, завёл мотор и рванул в сторону города.
 – Где же ты, братан, такой «Форд-транзит» надыбал? – с ухмылкой спросил Жора.
 – Это ЕРАЗ, – строго бросил водитель, чуть оглянувшись...
 – Ереванский автомобильный завод, – с умным видом встрял в разговор очкарик.
 – А, понятно, – протянул Жора, достал мобилу из кармана, включил и стал вертеть в разные стороны, пытаясь поймать спутник.
 – Нокия-747, «джумбо-джет», название как у «Боинга», – объяснил Жора, поймав на себе полный ужаса взгляд очкарика. – Сейчас спутник поймаем и наведёмся. Машину нашу посмотрим, на ней датчик стоял, – продолжал Жора.
 Но спутник не ловился.
 – «Билайн» совсем охренел, – уже во второй раз выругался Жора и врубил мп3 плеер с любимым Лёхой «Раммштайном».
 Жора знал, что только микроскоп, паяльник и «Раммштайн» могут вывести Лёху из того состояния, в котором он находился сейчас.
 Знакомые звуки понеслись из мобильного. Du Hast.
 Очкарик с криком вскочил и больно ударился о неизолированную крышу «еразика».
 Женщины испуганно переглянулись. Машина резко затормозила и Жора почти влетел лицом в перекошенную физиономию очкарика.
 – Слышь, чувак, – громко спросил Жора, – одолжи на секунду свою мобилу или хотя бы дай на пару минут симку...
 Очкарик дёрнулся, рванул дверь и вывалился из машины. Потом вскочил и рванул в сторону показавшихся вдали огней.
 – У вас тут что, плантация недалеко? – бросил женщинам Жора и, пересев поближе к ничего не понимающему водителю, спросил:
 – Братан, дай позвонить с твоего мобильника, а то моя сим-карта, похоже, сдохла. – Жора протянул водителю свою «Нокию».
 – Милиция! – завизжали женщины. Водитель выпрыгнул из машины и в его руке сверкнул монтировочный ключ.
 – Ухады па добраму, – с сильным акцентом прошипел водитель, – как брата прашу...
 Жора недоумевающе повернулся к Лёхе, как вдруг резкая боль пронзила его затылок, и свет померк.

 --- 5 -----


 Он бороздил Вселенную, в поисках встречи.
 Курсор засёк только две позиции – vk2u44s1 в направлении Полосы и 234sd12 в системе Аква.
 Последняя была дальше, но именно там, над южным входом и северным выходом находился желанный Большой Минус.
Скрутка поля там была настолько сильна, что ни один аргонский инфобуй не сможет просчитать ситуацию дальше, чем на расстоянии вытянутой руки.
 Они, зная это, - даже не стали его ставить.
 Правда раньше им и не приходилось пользовались дыркой, но сейчас вдруг зашевелились. Ментил перебрасывают.
Они думают, что Решма угас.
Но Решма не смыкает глаз. Решма нанесёт удар там, где его никто не ждёт.

 Интрафон взревел, как всегда, в самый неподходящий момент. Кунски только откинулся и с удовольствием тянул пренту, как вдруг эта адская машина заревела.
 Это же надо было умудриться вместить столько старого хлама в наисовременнейший крейсер?
 «Альтион» громаден и просто напичкан всяким мусором. Интрафон выдавал ложную тревогу при просчёте каждой второй молекулы, засечённой в радиусе обзора. Левый излучатель на два года старше правого и при выходе на крейсерскую скорость «Альтион» всегда сносило – бортовой инфобуй вынужден был всё корректировать, поэтому сильно нагревался и жрал столько топлива, как ни один буй в Галактике.
Кунски нехотя привстал и привычным жестом выдал пароль входа. Интрафон дёрнулся, пикнул и затих. Нудный голос Белика ворвался в звенящую тишину:
 – На 12 градусов в двух парсеках последний инфобуй, капитан…
 – Ну и? ..., – лениво спросил Кунски.
 – Вход в дырку не контролируется.
 – Ну и? – продолжил Кунски.
 – Надо отключить и наш буй.
 – Правильно Белик, – ехидно заметил Кунски, – правильно. Параграф 114, абзац 2, глава 67. Обязательное отключение инфобуя при входе в дырку. Тьфу, при входе в магнито-галактический тоннель.
 – Есть отключение. – Белик едва сдержал смешок...
 – Усилить обзор. – Скомандовал напоследок капитан уже всей линии интрафона.
 Корабль отреагировал двойным подёргиванием когда Белик выключил инфобуй. Излучатели почуяв свободу глотнули ментила, дюзы «плюнули» светло-голубым. «Альтион» набирая скорость вошёл в тоннель.


 Лайна почувствовала это ещё на прошлой неделе; днём во вторник у нее защемило сердце, она инстинктивно взглянула наверх. Сальвейру вдруг затянуло посреди бела дня. Откуда взялась эта мрачная туча?

 О катастрофе объявили только в пятницу. Сначала весь день ползли слухи; канал Ментилиса извивался как мог. Давали информацию даже с двенадцатого инфобуя системы «Аква». Правда почти никто не сомневался в том, что это фальшивка.
 У Ментилиса такой профиль. Он сварганит и выдаст любую информацию очень красиво. Расчётные центры у него сильнее совести.
 Но тревога нарастала, медленно, заставляя сердца учащённо биться. Она неожиданно подкатывала к горлу и тут же исчезала уступая место разуму, потом возвращалась, не желая отпускать и к вечеру повисла в воздухе, неотвратимая как гильотина.
Уже к закату Сальвейры половина Аргона уставилась в инфонет: одинокая бегущая строка на стальном фоне. Инфонет вышел без лидера, – это усилило тревожные опасения и означало недобрые вести.
 Сообщалось о погоде и изменениях в расчёте содержания …
 Да, этo известно каждому, ещё со вчерашнего дня. Редакторы, как всегда, не успевали выдать главное и тянули время. Строчка повторилась раз четырнадцать, потом растворилась, появилась, снова растворилась и, наконец, вспыхнув фиолетовым, побежала сухим и страшным: «Командование второй галактической патрульной инспекции с большим прискорбием вынуждено сообщить о потере патрульного крейсера «Альтион» и его экипажа в количестве 43-х человек. Причина катастрофы устанавливается. Предположительно, крейсер погиб при выходе из магнитно-галактического тоннеля третьей планеты системы «Аква» в результате ошибки наведения или в результате столкновения с астероидом. Двенадцатый инфобуй системы «Аква» зарегистрировал нештатный разрыв корпуса. Спасательная операция началась незамедлительно. О результатах расследования и ходе спасательной операции будет сообщено дополнительно...»
 Строчка дёрнулась, растворилась, вспыхнула и все началось сначала: «Командование второй галактической…»

 Лайна устало откинулась в кресле. Слёзы почему-то застряли глубоко в горле. Хотелось завыть и Лайна взвыла.
 Вопль скорби нёсся над Аргоном, он проникал во все щели и углы, заставлял опускаться на колени и плакать как детей, так и взрослых.
 Аргон рыдал и прощался с «Альтионом».


 ---- 6 -----

 Тупая боль разливалась по затылку. Жорик приоткрыл правый глаз. Светлая тень приблизилась и медленно превратилась в небритого бородача в белом халате.
 – Вам лучше? – спросил бородач.
 Жорик захотел ответить и матерное слово уже заползло на язык, но тут в нос ударило чем-то зловонным и его левый глаз открылся сам собой.
 – Вам лучше? – повторил свой вопрос бородач.
 Жорик постарался привстать.
 – Лежать! – послышался крик справа.
 Жорик перевёл взгляд на серую тень, - тот самый, с монтировкой.
 – Полегче, полегче, – начал успокаивать серую тень бородач, – Вы же видите, молодому человеку всё ещё плохо.
 Бородач снял очки, прищурился, ну точно, как Лёха и, снова нацепив очки на острый, блестящий, с пигментными пятнышками, нос, спросил:
 – Что глотали или нюхали, молодой человек? Кодеинчиком баловались или травкой? Не стесняйтесь – я не милиционер, я врач.
 – Ну, точно у них тут плантация. Совсем оборзели, суки... – подумал Жорик и кашлянув, хрипло попросил пить.
 Полная женщина в розовой кофточке хмуро подала гранёный стакан. Вода была тёплая, без газа, но на вкус - настоящий боржом. Такой можно было достать в Загрузинии по паре баксов за бутылку.
 Жорик попросил ещё и ещё. Сознание постепенно возвращалось.
 – Так, где Лёха? – почти очухавшись, спросил Жорик.
 Врач с водителем маршрутки переглянулись.
 – Где мой брат? – уже строго спросил Жора.
 – Ваш брат в машине. Ми его связали – замявшись, ответил водила. Буйный сылно. Да сих пор арёт. Слышите?
 Из «еразика» послышался вопль Лёхи:
 – Вы не имеете права. Я буду жаловаться в Европейский суд по правам человека.... Развяжите мне руки, варвары!
 Жора присел и обхватил голову руками, – боль не отпускала, хотя стекла уже ниже, к шее.
 – Я Путину напишу и в «Единую Россию», – не унимался Лёха...
 – Кто такой Путин? – Спросил врач, поворачиваясь к водиле. Жорика замутило и вырвало прямо на белый халат бородача...
 – А! – Радостно запел бородач, – Понятно. Грибы ели, – доктор брезгливо рассматривал остатки завтрака Жорика на своём халате.
 – Сами собирали?
 – Да нет, днём с Лёхой в ресторане обедали, – ничего не понимая, ответил Жора.
 – В каком?
 – В «Душанбе», – промямлил Жора.
 – Понятно, – усмехнулся доктор, и с победным взглядом посмотрел на, в момент успокоившегося, водителя маршрутки.
 – Отравление грибами-галлюциногенами, – констатировал доктор, – к счастью, не сильное. Но всё равно вам очень повезло что мы мимо проезжали, молодой человек. Надо будет сообщить куда следует, пока этот «Душанбе» полгорода не отравил. Вечно у них такое. Я там практически каждый день по вызову бываю – то отравление, то драка.
 Бородач встал, отряхнулся, брезгливо снял халат и, пожав руку водиле, отрапортовался:
 – Я, товарищи, опаздываю на следующий вызов, вы тут ребят отмойте, добросьте до аптеки, пусть купят себе вот это и это, – бородач быстро что-то нацарапал на клочке бумаги. – Должно помочь. Ну, и желудок неплохо бы промыть.
 – Водкай можно? – спросил водила.
 – Лучше водой, но немного водки не повредит, – бросил доктор, хитро подмигивая. – Для дезинфекции.
 Полная женщина вытащила из-под головы Жорика мятый белый халат, накинула его на плечи и застегнув чемоданчик, удалилась вместе с бородатым врачом.
 «Скорая» замелькала мигалкой и растворилась в темноте.

 – Водка нэт. Есть только чача. Ти не двигайся, землак, сейчас я тибэ вилэчу,- прошептал водила и нырнул в кабину маршрутки.
 Через пару секунд, водитель вынырнул снова. В руках у него непонятным образом умещались буханка хлеба, пара бутылок лимонада, четыре помидора, огурец, батон колбасы, два пластиковых складных стакана и три большие грелки.
 – Слишь, красавица, – громко приказал водила, – давай, пастели что-нибуд.
 Упитанная молодая женщина, до этого сидевшая в стороне, вскочила, сняла со своей корзины нечто вроде пляжного полотенца и встряхнув его раза три, быстро и ловко накрыла под широченной старой сосной.
 Жорик встал, подошёл к «еразику»: Лёха мирно сопел, уютно свернувшись калачиком.
 Жора быстро развязал ему руки и отвязал ноги от стойки сиденья.
 – Слиш, зимляк, – до Жорика донёсся голос водилы, – ти меня прасти, дарагой. Я не знал, что это гриби. Тут по ночам так много наркоманов бродыт. У них тут, навэрно, плантация ест.
 – Я это сразу понял, – усмехнулся Жора.
 – Прости мена. Ошибся, вах ... – чуть не плача сопел кавказец, нарезая огурец.
 – Да ладно, проехали, – понимающе кивнул Жора.
 – Давай дарагой, випей, – водила протянул пластиковые стаканы Жоре и даме справа. Потом отвинтил крышку грелки и налил в стаканы чачу с запахом резиновой грелки.
 – Подожди, свэт сделаю, – вскочил водила и просунув руку в кабину, включил ближний свет фар.
 Жора огляделся. Они сидели между толстой сосной и «еразиком», стоявшим на обочине пустого прибрежного шоссе; справа, – пухлая весёлая дама в розовой кофточке, слева – ее симпатичная хрупкая подруга в роговых очках. Рядом с машиной, на корточках, разместился невысокий, среднего возраста, толстоватый кавказец, ловко орудовавший длиннющим и, по-видимому, очень острым ножом, нарезая колбасу.
 – Пей давай, тэбэ лечится нада и посуда нужна. Видишь, жэнщина от стресса почти умэрла, – кивнул водила в стороны худой дамы в очках.
 Жора вмазал. «Градусов 60», – автоматически выдал мозг. Приятная теплота потекла вниз, к ногам.
 Кавказец встал, плеснул из грелки чачи прямо себе на руку и резко приложил свою ладонь прямо к Жориному затылку. Боль вернулась, запульсировала, но тут же ушла. Совсем.
 Жорик тряхнул головой.
 – Спасибо, помогло, – поблагодарил Жора.
 – Это ти прости, – заныл по-новой, водила.
 – А как Вас зовут? – неожиданно громко спросила хохотушка, утирая жирные губы и смешно жмурясь после изрядного глотка чачи из пластикового стаканчика.
 – Жора. А брата моего, – Жора кивнул в сторону машины, – Лёха. Алексей.
 – А меня зовут Сурик. Сурен, значит. А вас? - Обернулся весело Сурик к даме в очках.
 – Елена, – сурово ответила дама.
 – А меня Танюха, – весело хохотнула полненькая и протянув Сурену стаканчик, продолжила, – давайте, за знакомство!
 Сурен весело засуетился. Пока он разливал, хохотушка сбегала к машине и притащила гитару.
 – Ленкина, – кивнув на подругу, быстро бросила Таня и схватив стаканчик, залпом выпила. Потом, смешно скорчившись, тряхнула шевелюрой, и крикнула:
 – Давай, Лен, спой чё-нибудь …
Лена строго посмотрела на подругу, ничего не сказав, взяла гитару и аккуратно прислонила её к сосне. Сурик протянул ей стакан. Она минуту сидела, словно застыв во времени, затем взяла стакан и стала глотками, не морщась, медленно пить. Выпив до дна, Лена так же молча промокнула губы неожиданно появившимся в ее руках носовым платком и протянула стаканчик обратно Сурику.
Сурик снова полез к грелке.
 – Ну, сыграй, блин, – не унималась Таня. Взяв помидор, она попыталась его укусить. Помидор был не тепличный, а с рынка и естественно брызнул во все стороны. Таня хохотнула и полезла за платком. Жора ловко вытащил из заднего кармана джинсов пачку «Tempo» и протянул Тане:
 – Вот, пожалуйста.
 – Ой! А чё это? – спросила Таня, с любопытством разглядывая пачку салфеток.
 – Темпо. Салфетки, – ухмыльнулся наивной провинциальности Жора.
 – Блин, фирменные, бумажные. Класс! – удивилась Таня. – Спасибо.

 Жора взял из рук Сурика стакан, вмазал и подтянул к себе гитару.
 Пальцы машинально раскрыли блюзовую гамму. Гитара отозвалась вполне приличным звуком.
 – «Кремона».
 – «Кремона», – подтвердила Лена, с интересом наблюдая за Жорой.
 – Раритет, – продолжил тестирование гитары Жора.
 – Вы, наверно, хотели сказать «дефицит»? – Поправила Жору Лена и продолжила.  – А грибы какие были? Лисички?
 – Белые, – брякнул Жора и запел: «Ты проснёшься на рассвете, мы с тобою вместе встретим день рождения зари...».

 – Нет! Не надо!  – вдруг дружно заохала компания.
 – Надоела уже, целый день по телику и радио. Давай что-нибудь из старого и хорошего.
 Жора непонимающе хмыкнул, но затянул: «Повесил свой сюртук на спинку стула музыкант…»

Прибой как будто бы выключил свой звук, уступив всё пространство музыке: в таком спокойном месте песня звучала очень красиво.
 Луна медленно всходила над неподвижным морем. И где-то там, на невидимой нам её стороне, в одном из бесчисленных кратеров её прекрасного серебристого диска, тревожно моргал сенсорами двенадцатый инфобуй третьей планеты системы «Аква», – второго отдела аргонской патрульно-исследовательской службы.

 ---- 7 ----

 – Вот оно! ВОТ ОНО! – Мысли разогнались в голове Швулькина со скоростью элементарной частицы в синхрофазотроне из, ну как же его? ну фильм этот? ну, вчера шёл, про физиков? А, ладно. Главное: вот оно – это Москва, это большая звёздочка, – это Волга.
 – Так вы говорите, у него с собой рация была? – Швулькин резко развернулся к сидящему на самом краю стула очкарику в синем спортивном костюме и сандалиях, дрожащему, то-ли от холода, то-ли от страха.
 – Ну, понимаете, – захлюпал очкарик, приглаживая прядь волос, прикрывающую лысину, – он достал его из кармана, там такой маленький телевизор был и надпись по-английски: Nokia....
 – Молчать! – хлопнул о стол Швулькин, – телевизор из кармана… Вы что себе позволяете? За дурака меня держите? – Швулькин разнервничался не на шутку.
 – Клянусь вам, – запричитал очкарик, – оно сначала загорелось голубым, потом сыграло мелодию: тата-та-та-та, а потом вообще заиграло, как магнитофон…
А потом он оттуда достал маленькую такую пластиночку, с полпачки спичек, тонкую, как лезвие и попросил меня отдать ему мою «Симку». Я бы отдал, но у нас с Симой дети, за кооператив очередной взнос вносить надо, и вообще… Я Симу люблю, и Сима меня...
 – Какая Сима? Вы что несёте? – Взорвался Швулькин
 – Сима. Моя жена, – прошептал очкарик и тут же поправился, – Сима Ефимовна Гроббеншмюклер.
 Швулькин скинул пиджак. Оттянул галстук, расстегнул пуговицу сорочки.
 – Ну ладно. А дальше что? – успокоившись, промямлил Швулькин.
 – Ах да, сначала, товарищ капитан, они всё кричали: «Станции нет, она пропала», потом уже, когда этот тип тот прибор достал, у него из кармана выпало вот что, – очкарик кивнул в сторону стола, – и упало прямо мне под ноги. Я случайно сандалией накрыл, а потом, когда поднял и разглядел, понял, что мне к вам бежать надо, – гордо закончил очкарик и снова кивнул на стол.
 На прибитом к полу, грубом деревянном столе, накрытом зелёным сукном, прямо под большим портретом Феликса Эдмундовича, подаренного капитану Швулькину к 35-летию его супругой Ларисой, лежали мятые двадцать долларов США.

 Швулькин подошёл к коммутатору и нажал кнопку.
 – Товарищ полковник, разрешите доложить, – рявкнул Швулькин. – Согласно информации, полученной из достоверных источников, в районе обнаружена банда валютчиков, возможно диверсантов. В результате спецоперации у них изъята валюта. Экспертиза показала, что она настоящая. Разрешите возглавить спецгруппу и начать расследование? – На последнем слове голос Швулькина сорвался и перешел на фальцет.
 Трубка долго сопела и хрюкала, потом затихла. Швулькин щёлкнул каблуками, мягко положил трубку на рычаг, присел, ударил по сукну рукой, подняв столб пыли и, зловеще улыбаясь, уставился сначала на очкарка, потом – на Феликса Эдмундовича и неожиданно тихо произнёс:
 – Вот оно! Началось.
 Потом, резко встав, быстро вернул пропуск очкарику и уставившись на него стальным взглядом, сказал:
 – Город не покидать, по первому требованию, – как штык. Понятно?
 Очкарик тихо засопел и в момент исчез из виду.

 --- 8 ---

 Светало. С моря потянуло свежестью, небо начало затягиваться тучами.
 Сурик проснулся первым, потянулся и не спеша направился в кустарник.
 Жора лежал счастливый. Лена зябко ёжилась под пляжным полотенцем, всем телом прижимаясь к Жоре. Впервые за последние десять лет, Жоре было хорошо и уютно. Это хрупкое создание, с громадными удивлёнными глазами в некрасивых роговых очках и сарафане, излучало тепло и покой.
 Таня, весёлая и бодрая, бойко расчёсывала свои роскошные волосы гребнем размером с деревенские вилы.
 – Ребят, только давайте договоримся почаще встречаться? – заверещала она.
 – Да хот сейчас! – весело крякнул Сурен, застёгивая молнию на брюках. Молния пошла косо и сильно защемила естество Сурика. Он вскрикнул и быстро подпрыгивая на одной ноге, начал смешно ругаться по-армянски. Компания заржала.
 – Смотри, Сурен, брат, а то так из армянина евреем станешь или мусульманином.
 Упали первые капли. Компания быстро собралась и «еразик» хрипя и скуля двинул в сторону города.
 – Сурен, а тебя в парке не накажут за прогул или опоздание? – спросил водилу Жора.
 – Нет. Не накажют. У меня виходной бил. Меня жена папрасила иё и иё падругу из Масквы на Дикие Камни отвезти, – там природа кароший, – кивнул Сурик на Таньку.
 – Так вы что – муж и жена?
 – Ну да, – удивилась Таня.
 Она глянула в окно, потом взглянула опять на Жору и вполне серьёзно спросила:
 – Так какие ты, говоришь, грибы ел?
 – А ты из Москвы? – удивлённо спросил Жора.
 – Учусь там, – скромно прошептала Лена.
 – В Консерватории, на пианистку, – встряла в разговор Таня.
 Машина въехала в город, дождь полил как из ведра.
 Сурик сбавил скорость:
 –Тибе, Жора, куда?

 Жора задумался. – Давай к «Душанбе».
 На заднем сиденье зашевелился Лёха, машина притормозила у ресторана.
 – Я сегодня улетаю в Москву. Вот мой телефон. Удачи. – Лена стыдливо чмокнула Жору в щёку. После непродолжительных, но бурных прощаний, машина скрылась за стеной дождя.
Стало грустно, щемило в груди, захотелось побежать за «еразиком».
Сверкнула молния. Жора, с ещё не совсем проснувшимся Лёхой, нырнули под навес крыльца.
 – Живот болит, – заныл Лёха, – наверно, грибами вчерашними траванулись...
 Жора толкнул дверь служебного входа, она открылась, даже не скрипнув.
 – Странно, – подумал Жора и обомлел. – Когда они успели?
 Всё здание сверкало как новое. Быстро пройдя по коридору, Жора нырнул в репетиционную комнату, где сидели два парня и уныло бренчали, – один на семиструнной гитаре, другой на аккордеоне.
 – Что за КУЙНЯ! – взревел Жора. Где мой «Фендер»? Где комбик? Вы кто такие?
 Парни обалдев, уставились на вновь прибывших.
 – Где аппарат? – продолжал изумляться Жора.
 – Какой аппарат? – испуганно спросил гитарист.
 – Пивей, мля, – съязвил Жора и машинально бросил взгляд на висящий на стене календарь.

   Мысль пронзила сознание, повергнув тело в трепет, логическая цепочка потихоньку начала выстраиваться.
 – Быстро отсюда, – Жорик вытолкнул Лёху в коридор и потащил его к выходу.
 Перебежав улицу и попетляв по переулкам, братья выбежали к небольшому скверику и плюхнулись на лавочку.
 – Ты календарь на стене видел? – взволнованно спросил Жора, встав и опёршись на раздвоенный ствол молодого дубка.
 – Ну.
 – Что ну?
 – Ну, видел. Кобзон. Ещё с волосами.
 – Не это. Ниже.
 – Что ниже, Жор? Там фотка по шею.
 – Ниже шеи.
 – Ниже шеи только дата. 1975 год...
 – ИМЕННО!
 – Что именно? Говори яснее.
 – Мы в прошлом, Лёха. – Жора привстал, сел, опять привстал…
 – МЫ В ПРОШЛОМ, понимаешь?!
 – Я понимаю только то, что у меня болит живот от этих вчерашних грибов. Наверное, таджики, как всегда, не тот пакетик со специями в кастрюлю впендюрили. Перепутали пакетик из Афганистана с «хмели-сунели». Вот поэтому сейчас полгорода и торчит, галлюцинируя. Какое прошлое? Ты посмотри вокруг...
 Взгляд его остановился. Прямо напротив стоял автомат по продаже газированной воды, слева был стенд с вырезками из газеты «Правда», а из троллейбуса вылезал пионерский отряд. В галстуках и с вожатыми. Все, как положено.
 – Приехали, – опустился на лавочку Лёха. – Наверняка в пакетике ЛСД был.
 – Лёха, – взмолился Жора, – ну ты ведь учёный, аспирант, кандидат. В Москве ВУЗ с отличием закончил. Как могло такое случиться? Подумай…
 – Нет. Не может быть. Это бред... – закричал Лёха, но тут же перешёл на шёпот:
 – Я могу предположить: сильное магнитное поле на станции, искривление пространства/времени, но почему 1975ый?
 – Это последние четыре цифры номера нашей Ленки, – зашипел Жора таинственно.
 – Причём тут Ленка?
 – Я ей звонил перед тем, как исчезла стенка. Помнишь?
 – Помнить-то помню... – выдохнул Лёха, и тут же опять заорал:
 – Но это же бред!! Это только в твоих фильмах бывает, в «шутерах» или в «Ворлд оф Воркрафт».
 Пионеры с интересом обернулись, уставившись на машущего руками Лёху.
 Лёха замер. Потом, застеснявшись, плюхнулся на лавочку и задумался.
– Теперь только микроскоп, паяльник или «Раммштайн» … – Жора сунул руку в один карман – «мобилы» там не было. В другой – то же самое.
 – Лёха, «мобила» у тебя?
 – Нет, – устало и грустно отмахнулся Лёха.
 – Ну, всё...Там последняя моя wav-ка была. Оставалось только отмастерить, блин.
 Жора тоже плюхнулся на лавочку. Братья уныло молчали и каждый думал о своём.
 К лавочке неспеша подошёл пожилой мужчина в шляпе и с тросточкой.
 – Простите великодушно, молодые люди. Рубль не разменяете? А то попить водички хочется, а разменять негде...
 Братья тупо уставились на пальцы мужчины. В них был самый настоящий, знакомый с детства советский рубль.
 – Так, – негромко подытожил Лёха. – Призовем на помощь логику...
 Старик с удивлением посмотрел на ребят, не отрывающих взгляда от рублевой купюры, потом покачал головой и быстро удалился.
 – Если мы в настоящем и галлюцинируем, – продолжил Лёха, – значит, нам стоит только переждать, поспать и мы полностью восстановимся. Но есть вопрос: были ли те уроды до или после глюков? Если после, – тогда нам смело можно идти домой и заваливаться спать. Если уроды были до, то почему мы ещё живы?
 – А может мы уже того? – с испугом прошептал Жора
 – Чего того?
 – Ну это, тю-тю...
 Лёха резко вскочил с лавочки, подбежал к автомату с газированной водой и сильно ударил по слоту для приёма монет. Из краника с шумом потекла газировка, правда, без сиропа. Лёха быстро подставил стакан, наполнил его почти до края и с силой плеснул Жоре в лицо...
 – Чё, блин, охренел? – Жора вскочил, отряхиваясь.
 – Откуда в раю автомат с газировкой и пионеры? – строго спросил Лёха.
 – Ну, ты это, – оправдываясь ответил Жора, – насчёт рая-то... не сильно мечтай.
 – Тем более, – подытожил Лёха и тут же продолжил:
 – Некоторые вещи тут не совпадают с пространственно-временным континуумом нашей реальности, что значит, – квантование потока формирующего квази... – Лёха уже начал увлекаться, когда Жора строго оборвал его:
 – Короче. Если мы в настоящем, – дома нас ждут уроды, но тогда почему они не ждали нас в «Душанбе»? А если мы в прошлом, то как мы сюда попали, и самое главное, как нам отсюда выбраться?
 – А зачем? – задумчиво спросил Лёха.
 – Что зачем? – переспросил Жора.
 – Зачем нам отсюда выбираться туда, где нас ждут?
 – Но ведь там всё! Дом, «Фендер», Ленка...
– Ленка в Америке, «Фендер», небось, уже сломали, а дома ждёт бейсбольная бита и два урода на чёрном джипе.
 Жора сел.
 – Жрать охота. Надыбать бы чего. У тебя «бабки» есть?
 Лёха встал и застегнул воротник сорочки. – Делаем так: сейчас мы успокоимся, соберёмся, подумаем, выработаем план и, согласно ему, начнем действовать. Сейчас главная задача, – вывести из тела галлюциноген, а если его там нет, тогда…
 Денег у нас нет, документов тоже (они все в багажнике машины остались). Мобильника уже нет, последнюю заначку я где-то посеял… Домой идти нам нельзя – там засада. А если мы в прошлом – то...
 Братья переглянулись.
 – Давай сначала осмотрим радиолокационку. Может, машина до сих пор там? – снова предложил Лёха.
 – Заодно и убедимся, – глюки или нет.
 Братья ударили по рукам и направились в сторону прибрежного шоссе.
Город проснулся. Сомнений оставалось всё меньше и меньше.
Братья старались уйти подальше от этого миража. И каждый из них продолжал во всем винить белые грибы…



 -- 9 ----

 Лайна стояла у окна, зябко кутаясь в свитер, хотя было совсем не холодно. Совет предлагал ей перебраться на Большой Аргон, – там удобно и легко жить, но разве можно просто так покинуть эти места? Малышам здесь будет не совсем комфортно, но они справятся. Они ведь Кунски.
 Сальвейра закатывалась и лес перед домом Лайны стал розовым.
 Это было невероятно красивое зрелище. Кунски сделал всё возможное, чтобы бросить здесь якорь.
 Лайна посмотрела на его любимый большой книжный шкаф, – настоящее акванское дерево. Массивный и в то же время лёгкий, – сейчас таких даже для синемаксов не делают...
Она подошла к шкафу. Эти книги… старинные. Когда Кунски написал свою собственную, то долго добивался разрешения выпустить её на бумаге. Это стоило весьма недешево – 182 кредита. Потом ему пришлось два года таскать ментил с Первера, отрабатывая кредитку. Но книга удалась, даже Большой Совет заказал себе пару экземпляров.
 С щеки Лайны скатилась слеза. Поразительно, ему было всего 30, когда его книга стала школьным учебником.

 Лайна протянула руку и вытащила толстый фолиант в металлическом переплёте.
 Мощная, цвета титана, но, по-видимому, все-таки платиновая оправа скрывала причудливую деревянную обложку, на которой лазером, было выгравировано, на старо-арагонском:
 «Звёздный Стражник, бегущий по лунной дорожке».
 Помнится, как радовались и удивлялись все, когда пришёл инфофон из синемакса. Они захотели «срендерить» всю книгу и уже пригласили, даже еще не получив нашего согласия, самого Алла Киттера, от одного имени которого замирают сердца девчонок обоих Аргонов.
 Зрелище получилось эффектным, правда не таким мощным, как книга, однако, благодаря ему мы смогли позволить себе этот дом (вон на этом диванчике сидел сам Киттер и болтал с нами), и наших малышей…
 Лайна открыла книгу.
 Было 34:25, когда «Альманах», с трудом разворачивая свой неповоротливый зад, наконец-то вышел на посадочный буй.
 Садились тяжело, впрочем, как всегда, когда трюмы завалены хламом с перегрузом в 4 коэффициента.
 «Альманах», да и вся эта серия, – машины надёжные, настоящие работяги, но подъём и посадка не их конек.
 Всё время складывалось ощущение, что конструкторы корабля и их расчётные центры только в самый последний момент перед запуском в серию вспомнили о том, что они должны иногда взлетать и садиться, и в последний момент наспех прилепили первые попавшиеся под руку модули.
 Не было случая, чтобы «Альманах», его братья или сёстры, сели и поднялись без помех.
 Пробившись сквозь дребезжание и вибрацию ещё не остывших излучателей, Интрафон выдал ожидаемое: «Отказ второй системы резервного обеспечения. Выход из строя генератора третьей линии и блоков наблюдения...».
 – Не страшно. Люк всё сделает за три минуты. Слава Аргону, запасов здесь собрано море, – пробубнил себе под нос Люк, или «старик Люк», как называли его коллеги, хотя ему было от силы сорок.
 – Технической службе подготовить сброс, – раздался хриплый голос капитана.
 Люк быстро вытянул панель, набрал коды, и «Альманах» нехотя, с грохотом избавился от девяти десятых своей массы. Вибрация прекратилась, излучатели замерли. В неожиданно нависшей тишине раздавалось лишь тиканье инфометра.
 Люк перевернул страницу календаря и как всегда, после тяжёлой посадки, коряво вывел очередную цифру 100.
 Великий Аргонище! Дюза мне в жопу. СОТКА. – Люк аж подпрыгнул. Интересно, а помнит ли капитан?
 Люк щёлкнул интрафоном.
 – Да, Люк, слушаю, – раздался хриплый, но мягкий голос капитана. – И насколько серьёзно?
 – Да нет, Иезу, пустяки. Генератор да пара блоков. Уже меняем.
 – Спасибо Люк. Спасибо.
 – Не за что, кэп. Посадка как посадка, – промямлил смущенно Люк и добавил: – А ты знаешь, какая она у нас? .
 – Сотая? Неужели? – догадался весело капитан.
 – Можешь посмотреть в инфоборте.
 Капитан недолго шуршал интрафоном.
 – Поздравляю, Люк. Вечером отметим.
 Интрафон сменил линию и выдал сладким голосом Марты:
 – Командование аргонской патрульно-исследовательской службы от лица Большого Совета и всей Аргосистемы поздравляет экипаж «Альманаха» с юбилейной, сотой посадкой и приглашает всех, свободных от вахты, отметить это событие сегодня вечером в капитанском зале посадочной базы.
 Интрафон кашлянул и дополнил:
 – Майора Мимица прошу срочно ко мне.

 – Почему так громко? – мягко спросил кэп, морщась от металлического лязга, скрежета и грохота.
 – Ушко второго контейнера деформировалось ещё при взлёте, – пояснил Мишни, откинувшись на мягкую спинку гостевого дивана в капитанском зале корабля.
 Капитан весело взглянул на Люка, но тот вполне серьёзно выпалил:
 – У меня только генератор и два блока, а за груз отвечает Мишни. Вот пусть сам берёт кувалду и машет. Почему мои люди опять должны это делать? Академия не учит кувалдированию. У моих парней пятая степень. А они кувалдой... – разошелся Люк.
 – Ага, – рассмеялся Мишни, – пятая, особенно у тебя....
 Тут уж рассмеялись все, и Люк в том числе.
 Старик Люк, – единственный во всей второй инспекции не имеет ни одной степени, зато за его спиной двадцать лет безупречного стажа, три книги и пять кораблей, включая фрегат «Мемо».
 Легендарный, романтичный и непоколебимый, любимый всеми детьми Вселенной «Мемо».
 – Ладно, – успокоил всех капитан, – зачем спорить, всё равно скоро последний рейс.
 Офицеры немного удивлённо переглянулись.
 – А вы как думали? – продолжил капитан. – «Альманаху» пора бай-бай. Как вернёмся, – получим новый. Уже подписано. Ещё на прошлой неделе. Так что поздравляю, – грустно сказал капитан.
 Народ смущённо закивал. Новые корабли, особенно серии Г – это чудо. Несомненно, что на аквапатруль поставят только серию Г. Там четыре излучателя на ментиле, никакой вибрации, индивидуальные отсеки, а как только установим здесь инфобуй, то и интрафон на Аргон.
 И главное, – надёжность: расчётный буй встроен, семь резервных систем обеспечения.
И всё равно жалко расставаться с «Альманахом», на нем прошло полжизни каждого из них.
– Я замолвлю словечко перед Советом, чтобы его на малый Аргон в школу или в парк поставили, – вслух продолжил общую мысль капитан.
 Народ одобрительно закивал.


 Как и полагается, капитан покинул корабль последним. Прозрачная штора посадочного шланга опустилась и трижды щёлкнула. Зелёный глазок медленно заморгал. «Альманах» закрыл люки и включил дефектатор.
 – Иезу, – тихо сказал Люк, беря под руку капитана и направляясь в другой конец посадочного шланга, – у нас опять будет малыш...
 – Да ты что? – обрадовался капитан, – а Марта знает?
 – Что знает? – удивился Люк.
 – То, что теперь и я это знаю, она это знает? – хихикнул Иезу.
 – Да ну тебя, – сердито оттолкнул капитана Люк.
 Входной, не грузовой, люк базы прохрипел и, отъезжая, впустил друзей внутрь.
 Марта стояла у стойки шлюзов. Строгая, как учитель школы.
 – Привет, Марта, – с почтением и лёгкой смешинкой сказал капитан.
 Марта сверкнула серебристыми глазами и окинула обоих взглядом.
 – Уже проболтался. Интересно, выдержал до посадки или ещё на старте сплетничали?
 – Выдержал, – строго сказал Иезу, и они вместе с Люком расхохотались.
 – Поздравляю, Марта, – сквозь смех выдавил Иезу, – у нас с Лирой тоже самое, день в день. Наверно, это после дня рождения Люка?
 Капитан чуть не рухнул от смеха на пол. Марта покраснела, но тоже захихикала.
 К ним стали присоединяться и остальные: сначала Бери, потом Ирек, потом Алаа...
 – Что это с ними? – спросил у Мишни вахтенный из первой смены.
 – Трудная посадка, брат. Очень трудная…

 --- 10----

 – Убедился? – Жора грустно опустил голову, – Станции нет, вон там, около скалы, где бараны пасутся, она и должна была стоять. – Жора кивнул на пастбище с десятком баранов.
 – А вон там, – Жора махнул рукой чуть правее, в сторону моря и прибрежного шоссе, где на полянке между могучими соснами и парой милицейских бобиков деловито сновал десяток ментов и несколько гражданских. – Вон там, где другие бараны нас с тобой ищут, мы вчера пили с девчонками и «баклажаном», – продолжил Жора.
 – Это ты пил, – поправил брата Лёха, – А почему ты уверен, что это нас ищут? Может, это москвичей ищут, которые в нас стреляли?
 – И кто только тебе учёную степень дал? – разозлился Жора.
 Лёха тяжело опустил голову.

 – Ладно. Предположим, мы в 1975 году, – попытался восстановить события Жора. – Предположим, хотя это бред. Получается, что мы, сев в Еразик, ведём себя как инопланетяне, а я, вдобавок ко всему, еще и показал свой суперсовременный мобильник. Народ в панике; милиция ищет следы странных людей и, вполне вероятно, находит «мобилу» или доллары, которые ты или я здесь и потеряли. Потом они, – Жора кивнул в сторону милиционеров, – вычисляют машину, находят свидетелей, рисуют наш портрет и, как говорится; «Здравствуй, Всесоюзный розыск!», с последующей отсидкой за валютные махинации под Красноярском, как раз до прихода Ельцина к власти. В худшем случае, – нам светит вышка. Вывод: один хрен где мы находимся, – нам в любом случае капут.
 – Слышь, Лёха, а может это нас доктор заложил?
 – Какой доктор? – удивлённо спросил Лёха.
 – Ааа, проехали, – махнул рукой Жора и потёр затылок.
 Лёха в это время усиленно жевал губу, но, вдруг схватив себя за волосы, понёс:
 – Станция, – это мощный излучатель, скрутка магнитного поля. Вполне можно допустить, что при определённых условиях мог возникнуть магнитный резонанс, и скрутка поля вышла за предел постоянной Теслы, а значит, сброс континуума и так далее... Но ведь что-то должно было вызвать этот резонанс? – Леха, воспрянув духом, начал деловито расхаживать по поляне.

 Это продолжалось около часа. Жора спокойно наблюдал за братом. Лёха стал опять таким, каким был всегда: взлохмаченным, увлечённым, никем не признанным гением, просчитывающим своим супермозгом самое непросчитываемое... Жора обожал брата таким. В эти моменты Жора всегда вспоминал свой любимый фильм «Назад в будущее». А сегодня этот фильм казался еще понятнее, чем обычно.
 – Есть! – выпалил Лёха и вдруг сильно побледнел.
 – Мы умрём? – с усмешкой брякнул Жора.
 – Хуже, – успокоил брата Лёха и снова заходил взад-вперед. – Давай рассуждать. Как начинался наш день? Давай просто пройдёмся по всем событиям.
 – Ну, хорошо, – промямлил Жора, – ну встал я где-то около одиннадцати (позавчера допоздна свадьбу играли), вышел на балкон, плюнул на балкон Федьки. Ты паял что-то.
 – Модульный резонатор, но это сейчас неважно, дальше...
 – Потом пошёл в сортир, почистил зубы. Нет, наоборот, почистил зубы, выпил кефира и поставил «мобилу» заряжаться, потом повторил соло Хендрикса, затем нам позвонили из кабака и мы поехали.
 – Понятно. Теперь я. Я встал около четырех, спал очень плохо, – тут Лёха замолчал и покраснел: у него уже три года, с самого развода с Катькой, никого не было, – ...принял душ и…
 – Мне не ври, душ-то у нас уже два года не работает, только ванна...
 – Потом я сел паять, – продолжил как ни в чём не бывало Лёха, –  и потом...стоп! Есть! Я его не выключил!
 – Паяльник? – подскочил Жора.
 – Да нет, паяльник автоматом вырубается. Модулятор я не выключил!
 – Причём здесь модулятор? – удивлённо спросил Жора
 – Притом. Он и срезонировал, а «мобила» твоя форму скрутки волны смодулировала.
 – А как это он смодулировал из дома? Там до станции 25 километров, – не унимался Жора.
 – Какой дом, я его в чемодан положил, а чемодан в машине был, – пряча глаза, ответил Лёха.
 – Ты эту тяжеленную хрень с собой взял? Ну, брат... и Жора матюкнулся так, как Лёха никогда ещё не слышал.
 – Поразительно, как богат наш язык, вот, например, это наречие, Жор, которое ты использовал, косвенно происходит от глагола «лизать» и косвенно от древнеегипетского Анусис, что в свою очередь...
 – Хорош, – скромно прервал брата Жора. – Лучше скажи, что теперь делать будем?
 Лёха подумал чуток и выдал:
 – Модулятор возбудил резонанс на станции, – ты как раз звонил в этот момент, «мобила» частотно моделирует волну скрутки, поле раскачивается до превышения постоянной Теслы, происходит свёртка его, и провал…– Лёха начал лихорадочно рисовать веточкой формулы на земле...
 – Происходит сброс в континуум и всё, что находится между модулятором и эпицентром свёртки, проваливается и во времени и в пространстве. То, что ближе к модулятору, – ближе во времени, что дальше – естественно, дальше. Именно поэтому ты и лежал в четырёх метрах от меня, хотя до свёртки мы стояли рядом, и ты живёшь сейчас на две-три минуты позже, чем я, – заключил с умным видом Лёха.
 Жора глупо смотрел на брата.
 – А те два придурка с автоматами, по идее, должны находиться где-то в 1941 или 42 году, значительно западней, в Германии или Австрии.
 Жора обалдел.
 – Но самое главное, – тут Лёха подвёл черту под своей последней формулой, – самое главное, что модулятор тоже должен быть рядом с нами, а значит и машина, но только не там, где нас выбросило на обочину, а левей, вот под этим холмом – и Лёха схематично нарисовал план местности.
 – Лёха, братан, – радостно заговорил Жора. – Так мы под ним сейчас и стоим.
 Братья взглянули туда, где росли кусты ежевики.
 Среди колючих веток, поблескивая раритетным хромом, притаился ВАЗ-2101 тёмно-вишнёвого цвета.

 Братья подскочили к «жигулёнку». Лёха сиял от счастья.
 – Родненький, – ласково поглаживая «копейку», прошептал Лёха, – если бы ты знал, Жор, какой это раритет и сколько я в него труда и любви вложил.
 – Ага, вложил...Мои пять штук за «Риккенбекер» и «мессабуги» ты вложил, – съязвил Жора и продолжил, – я сегодня с утра сотни таких раритетов видел. И все практически новые.
 У Алексея было два любимых дела его жизни, между которыми он разрывался. Основное, – научная деятельность (особенно её прикладная часть), которая заключалась в еженощных экспериментах с кучей непонятного оборудования и редких командировках на закрытые научные объекты. Благодаря им, у Лёхи всегда водились лишние деньги, чтобы пополнить свою лабораторию ещё более непонятными приборами и расплатиться по средним и мелким бытовым долгам.
 Второе и самое любимое, – коллекционирование всего советского, от монет до автомобилей. Лёха не вылезал с интернет-аукционов, скупая весь старый советский хлам, который ему позволяли средства.
 Надо отдать должное Лёхе, – несмотря на рассеяность и наивность, присущую любому, особенно талантливому, учёному, Лёха довольно выгодно продавал эти «раритеты», ибо количество ностальгирующих по совку росло как на дрожжах.
Это хобби порой приносило Лёхе более солидный доход, чем основная работа.
Тёмно-вишнёвая «копейка» как раз и была одним из экспонатов Лёхиной коллекции советских раритетов: он два года рыскал по Сети, доставая оригинальные детали машины, и даже пару раз летал в Италию. Помимо всего этого, намучившись с некоторыми конструктивными недостатками авто, он внёс коррективы в конструкцию «жигулёнка», в результате чего маленький и хилый с виду «жигулёнок» обзавелся двигателем в 350 лошадиных сил, абс, системой навигации, турбонадувом, автоматической подкачкой воздуха в баллонах и двойным топливным баком: бензиновым и дизельным.
Лёха никогда не тратил время на красивости, так что когда встал вопрос модернизации машины, он просто взял каталог «Лексуса» и передрал весь «список» технических данных с его самой крутой модели, присобачив их к «копейке». Работа была весьма трудоемкой, но приносила Лехе море счастья.
 Любой посторонний человек, садившийся в его автомобиль, даже понятия не имел, чем он укомплектован. Лёха так умело интегрировал будущее в прошлое, что у него были серьезные шансы получить если не Нобелевскую, то хотя бы Госпремию. Однако Алексей был очень застенчивым парнем и светиться не любил, предпочитая просто гонять на своей «копейке» по только что построенной трассе Черноморск-Бумбум, на раз «делая» все эти роскошные «Ферарри-Ламборгини».
Невозможно было забыть глаза водителя «Дьябло» и его роскошной спутницы, когда на полупустой трассе невзрачный, пыльный, простой советский «жигулёнок» вдруг обогнал несущийся со скоростью в 240 км в час спортивный болид, лихо подмигнув бегущей строкой на заднем стекле: «Чё так медленно плетёшься, олигарх хренов?»
После чего, ракетой, набрал скорость и исчез из вида.

 – Ну, что там, – нетерпеливо спросил Жора.
 – Всё нормально. Немного масла выплеснулось на обшивку турбошланга, он чуть погорел. Не беда, – у меня в багажнике запасной есть. Сейчас поменяю, номера переставлю и можно двигать.
 – А номера зачем? – спросил Жора, но тут же спохватился, – А где взять те, которые надо?
 – А вот они, оригинальные, чёрные, – весело сказал Лёха и вытащил пару ржавых, старых номерных знаков с белыми буквами на чёрном фоне. Продавец уверял, что они «комитетские».
 Лёха снял связку ключей с брючного ремня.
 – Тьфу, ты, – с горечью произнёс Лёха.
 – Чё, ключи посеял? – встрепенулся Жора.
 – Да нет, ключи на месте, а вот брелок посеял. Флешка с «Раммштайном»
 – Да ну её, – вяло бросил Жора, у меня в сумке две их «дивидишки», да пара «гигов» на ноутбуке.
 –Так ты что! – заорал Лёха – «Лэптоп» взял?
 – Ну да, он ещё с прошлой недели у тебя в багажнике лежит. И гитара, и «комбик», и даже Стёпкин «синт». Даже лазер, ну тот, который ты на день рождения сварганил. А куда я его, по-твоему, положил бы, когда ты нас с «привата» подвёз, а потом исчез до вчерашнего дня? – удивился Жора.
 Жора заглянул в машину: в салоне, как всегда, бардак – непонятные Лёхины коробки, чемоданы, узлы и пакеты. То же самое, наверно, и в багажнике, где лежал этот чёртов модулятор. Учитывая обстоятельства вчерашнего дня, такой бардак был вполне естественным.

 Вчерашний день начинался как обычно. Позвонил Стёпка-клавишник. Попросил приехать пораньше, – после полудня в кабак должен был подъехать какой-то крутой московский «чел». Надо было срочно разучить песню из репертуара Билана, – москвич тащился то ли от его музыки, то ли вообще от мальчиков. Жора взял Лёху, и на Жориной «Мазде» они поехали к «Душанбе».
 Пока Жора со Стёпой и пацанами разучивал Билановский хит, Лёха быстренько переделал Стёпкин «комбик» из «Вермоны» в «Месабуги» и починил коржик. Закончив репетицию, все плавно перебрались в бар и заказали грибов с пивом.
Московский туз подъехал к четырём часам, с целой кучей народа: локальным ментовским начальством, мэром города, директором «Душанбе» и одновременно рынка, несколькими квадратными охранниками, всем контингентом местного модельного агентства и парой ярких московских блондиночек.
Не успели гости рассесться, как шеф позвал «бэнд». Жора вышел, как обычно последним, накинул гитару… Свет слепил глаза, Жора кивнул Серёге, чтобы тот немного его приглушил, тот сделал, что попросили и вдруг Жора увидел…
 
 Она сидела, глядя ему прямо глаза, – ухоженная и красивая до безобразия. Он сидел рядом, – такое же чмо, как и раньше, только волос поменьше. Надо же как поднялся. Это же сколько дури надо было продать, чтобы тебя так встречали? Москвич тоже его узнал.
 У московского гостя резко испортился аппетит. Он поднялся и схватил девушку под руку, но она капризно заявила:
 «Вадик, мне здесь нравится. Я хочу послушать ансамбль, он ведь самый лучший в городе, не правда ли, Юра?» – дама посмотрела на мэра, потом откинулась в кресле на манер Шэрон Стоун в «Основном инстинкте» и изящно подпёрла красивой рукой свой идеальный подбородок.
 «Да, да, конечно – испуганно зашептал глава мэрии, – они самые лучше, а как они «Гоп-стоп» поют, заслушаться можно…» – продолжал мэр, хотя его никто уже не слушал.
 Ослепительно улыбнувшись, девица громко спросила Жору, глядя прямо в его глаза: «Чего ждём?».  Потом, повернувшись к одному из охранников, скомандовала: «Забашляй лабухов, Саня».
 Амбал подошёл к Стёпке и отслюнявил пятьсот баксов...
 Жора взглянул на свою правую руку, снял гитару с плеча, и, положив её на комбик, резко рванул к выходу.
 Дорогу ему преградили две гориллы, а за спиной раздался голос московского туза:
 – Играй давай, сучонок, пока я тебе ноги не переломал, уважь даму. Ты ей раньше задаром серенады пел, а тут – целых полштуки.
 Жора не выдержал, подошёл к сцене, схватил гитару за головку грифа, и со всей силы, корпусом настоящего японского ибанес-блейзера, врезал москвичу прямо по его оплывшей красной физиономии.
 Мэр города взвизгнул и почти подпрыгнул. Милицейское начальство ахнуло и попятилось от стола.
 Телохранители хотели броситься к Жоре, когда тот, вспоминая молодость и долгие месяцы десантуры, ударом ноги, возможно, лишил телохранителя Саню наследника, влепил звонкую пощёчину девке и прихватив со стола мобильник московского гостя, с грацией Зорро выпрыгнул в открытое окно. Этот финт Жора проделывал довольно часто: «Душанбе» было весёлым местом.
 Спрыгнув с гаражей и юркнув в подворотню, Жора прошёл дворами и вскочил в проходящий мимо трамвай. Мобильник зазвонил прямо в руках. Красивый «Верту»: ничего лишнего, дерево и золото, не то что «Нокия».
 Жора поднёс мобильник к уху.
 – Ты сам себе подписал приговор, дурачок, – раздался в трубке сладкий голос девицы.  – Вадик тебе этого не простит, – тут же в трубке послышался рёв самого Вадика: «Жора, ублюдок, сука буду, если я тебя не кончу».
 – Вот ты сука и есть, а кончать ты ещё в школе разучился, не правда ли, Лариска? – зло ответил Жора и, захлопнув мобильник, сунул его в кармашек сумки сидящего у двери лысого очкарика в синем спортивном костюме и сандалиях.
 Достав свою Нокию, Жора набрал Лёху.
 – Ну, мы влипли, – испуганно сказал Лёха. –   Я еле успел ноги унести. Вадим уже послал своих обезьян по твоему адресу. Счастье, что ты этот дурацкий ремонт затеял и перебрался ко мне.
 – Недолго, – ответил Жора.
 – Что недолго? – спросил Лёха.
 – Недолго у тебя жить буду. Да и ты тоже, наверное. Вадим – мудак, но Лариска быстро поможет ему сообразить, где меня искать. Заодно и тебе припомнят ту гонку по Садовому, когда ты Вадика и его «Харлей» своим мопедиком «сделал». Так что вали, давай, скорее. Бери документы, бабки и чеши оттуда, пока тебя твоим же микроскопом не оттрахали, – напугал брата Жора. – Встретимся сам знаешь где. Больше никуда не звони – они наверняка телефоны слушать будут, – отчеканил напоследок Жора и отключился.

 – Пусть слушают, – зловеще улыбнулся Лёха, щёлкнув парой клавиш на своём компьютере. Потом быстро скинул со шкафа два громадных чемодана и начал лихорадочно скидывать в них всё, что попадалось под руку.

---------- 11 -----

 Московский олигарх стонал от боли, периодически опуская распухшее до неузнаваемости лицо в позолоченный тазик со льдом, от которого остро пахло камчатским крабом. Раздался звонок и телохранитель поднёс трубку к уху босса.
 – Вадим Андреевич, – зажужжала трубка голосом Швулькина, – местного опера ФСБ, изредка «кормящегося» в «Душанбе». – Вадим Андреевич, дорогой, мы просчитали «сучонка» и его брата. Номер мобильника засекли. Они «забили стрелку» в старом парке за мостом. Я уже послал туда десяток своих людей.
 – Молодец, Швулькин, – похвалил капитана Вадик, бросил трубку в тазик со льдом, и, громко щёлкнув пальцами, скомандовал. – Саня, пошли пацанов в парк.
 Буквально через две минуты от ресторана «Душанбе» в сторону старого города с диким рёвом ехала целая колонна свирепо сверкающих чёрным лаком бронированных «мерсов».

 В это время в квартире Лёхи невзрачный, встроенный в «Виндоус Экс-Пи» планировщик заданий запустил очередную «ехе-шку». Включился автодозвон.
«Дежурный штаба погранзаставы Воронков слушает», – как обычно отрапортовал майор Воронков в трубку для внутренней связи со штабом округа. Трубка долго гавкала, замолкала, опять гавкала. Спустя три минуты Воронков радостно рявкнул: «Есть!», с грохотом опустил ее на рычаг и «утопил» тревожную кнопку.
– Застава в ружье!
 Подбежавшему капитану Сидоренко Воронков скомандовал: «Духи в старом парке за мостом, переодетые в «восток», готовят прорыв на Загрузинию. И чтобы ни один не ушёл, – головой отвечаешь».




– Слава Всевышнему, он Велик! – старый Акбар Абдул отложил сотовый, поправил седую бороду и подозвав к себе старшего сына, шепнул тому на ухо:
 – Серёга-таджик, – он же Серёга-пончик, владелец «Душанбе», будет через полчаса в старом парке за мостом. Возьми самых преданных и сверши правосудие, да хранит тебя Всевышний. Будь осторожен: там с ним тамбовские, переодетые в ментов.
 Сын Абдула, – бывший полевой командир, а ныне владелец и командир отдельного батальона ГРУ «Северо-восток» Абдул Али, быстро собрал людей и рванул в сторону города.

 – Сима! Сима, ласточка. Смотри, что я нашел, – пожилой лысый человек в спортивном костюме, очках и сандалиях радостно влетел в кухню. – В трамвае прямо ко мне в сумку попал, выпал наверное у кого-то из пассажиров, – продолжал восторженно щебетать Иван Михайлович Гроббеншмюклер, – член всех партий, потомственный стукач и по совместительству редактор журнала и модератор форума «514 – Современные цифровые технологии». – Похоже на настоящий «Верту».
 – Это золото? – с лёгким бобруйским акцентом спросила Сима.
 – Да, золотце моё, золото.
 – И надо будет это отдать? – нахмурилась супружница Ивана Михайловича.
 – Не обязательно, золотце, – хитро подмигивая, улыбнулся ее супруг.
 – С годами ты становишься мудрее, Ваня, хоть и по-прежнему, дурак, – подытожила Сима, раскатывая тесто.
 – Такой телефон не может принадлежать дураку, вроде тебя, – продолжила Сима забрасывая клёцки в кастрюлю, – он наверняка собственность какого-то серьезного человека. Вернув телефон владельцу, ми-таки могли би рассчитывать на его благосклонность, – заключила Сима, накрывая кастрюлю крышкой.
 Иван Михайлович обомлел...
 – А, прежде, чем отдать, можно и все номера из него переписать, на всякий случай, наверняка там есть весьма полезные контакты, – заявила Сима, покидая кухню.
 – Сима, золотце, ти – гений, – обрадовался Иван Михайлович и включив мобильник, начал списывать номера телефонов, принадлежащих людям с известными многим фамилиями.

 В дверь позвонили минут через двадцать. Иван Михайлович, занятый телефоном, никак не попадая ногой в левую тапочку, которая так и норовила соскользнуть с босой ступни своего хозяина, подошёл к двери, положил руку на дверную цепочку и уже хотел было спросить: «Кто там?», как дверь вдруг с грохотом отлетела в сторону и на пороге возникли две массивные фигуры. Ваня, успев лишь поднять на них удивлённые глаза, увидел стремительно летевший к его лицу кулак.  История скромно умалчивает о ночном инциденте в старом парке за мостом и только местные жители до сих пор с ужасом вспоминают «день начала Третьей мировой», в результате которой Черноморск лишился одного микрорайона, пограничной заставы, десятка лучших сотрудников наркоконтроля.
 А в самом тихом месте старого парка, у бывшего графского пруда, нашли своё последнее пристанище лихой Серёга-таджик и дюжина его пацанов, – их похоронили там же. На церемонии закладки памятника "известным бизнесменам" присутствовал мэр вместе с самыми уважаемыми людьми города.
 Среди местных жителей до сих пор живёт легенда о том, как банда «духов» пробилась в Черноморск и с боями ушла в Загрузинию...


 Вадик тяжело стонал, окунув харю в тазик со льдом.
 – Уу, сучонок, ну, я тебя...
 Лариса нервно курила одну сигарету за одной.
 – Это всё твоя вина, сука. Сказал же, давай уйдём. Так нет, захотелось, видите ли, поиметь его ещё раз, – запричитал олигарх и злобно добавил, – ну теперь я ему не только руки переломаю, – я его закопаю.  Но перед этим поимею.
 – Пока что он тебя имеет,- съязвила Лариса - и уже не раз.
 – Нас имеет, – зло поправил Ларису Вадик и взорвался. – Забыла, сука, как давала ему?
 – Я его любила... – грустно сказала Лариса, доставая новую сигарету и прикуривая от услужливо протянутой мэром изящной зажигалки. – И сейчас, может быть, люблю.
 – Любила, как же... Поэтому и ломала каблуками его скрипку, когда я ему пальцы давил? Ну, тогда, перед выпускным вашим. Если бы не я, сейчас бы он в Австрии с Караяном играл бы, а ты, в самом лучшем случае, сиськами бы вертела в своём Тамбове.
 – Саратове, – вяло бросила Лариса, тупо уставившись в окно.
 – Один хер, – всхлипнул Вадик и опять нырнул окровавленными носом и губами в тазик со льдом.
 Раздался звонок и Саня тихонечко шепнул боссу на ухо: «Есть адрес. Мобила там, но чувак другой. И по второму адресу пусто. У брата тоже были: по-видимому, они свалили. Надо перехватывать».
 – Так перехватывай и чтобы к вечеру сразу два места на кладбище были заняты. Самые лучшие места, – бросил Вадик мэру города и вскочив, двинулся со свитой в направлении ближайшей клиники.
 – Сделаем,- заискивающе промямлил мэр.
 – Если бы ты только слышал, как он играл на скрипке. Как он играл... – мечтательно произнесла Лариса и взяв под руку Саню, медленно направилась к выходу, покачивая обалденными бёдрами.


 -------- 12 ------

 Чёрный бронированный внедорожник, сверкая лаком и хромом, выскочил на полянку.
 – Да что за хрень нах, где станция нах, где все нах? – Саня удивлённо оглядывался, – и дороги нет, и горы эти...откуда взялись? Их ведь, млять, не было, нах? Где море, нах? Михась?
 Громила лет тридцати с гранатомётом на коленях, по кличке Михась, тупо молчал, поигрывая телефоном.
 – Шеф не отвечает, – заявил он и с силой нажал ещё пару раз на кнопку вызова.
 – Вообще связи нет, в натуре. Билан совсем оборзел нах....
 – Билайн, – поправил коллегу Саня.
 – Что Билайн? – спросил Михась.
 – Ладно, проехали,- отмахнулся Саня.
 – Чё проехали? Ну, так сдай назад, в натуре, делов-то, – удивился Михась.
 – Проехали, в смысле, Билайн, – раздражённо зашипел Саня.
 – А.... – вдруг понимающе кивнул Михась и добавил, – ну я и говорю нах – связи нет нах, наверно антенну уже проехали нах...
 Машина медленно катилась вдоль полянки, когда из-за поворота вышла пожилая пара. «Мерс» резко рванул и, не доезжая нескольких сантиметров до застывших от испуга мужчины и женщины, резко затормозил. Тонированное окно плавно опустилось и Михась, высунув свою бритую голову в небольших тёмных очках, вежливо спросил у парочки:
 – Эт самая, как в Черноморск проехать нах, а то, млять, Билана проехали – связи нет... Лес вокруг нах ...

 Пара удивлённо забормотала не по-русски и начала, переглядываясь, махать руками в сторону гор: «Алпен, Алпен...»
 Михась рассердился:
 – Ты чё, млять, баклажан хренов, русский забыл? Сейчас я напомню тебе, чучмек, девятую роту нах..., – и он высунул в окно дуло «Калаша».
 Парочка побледнела как полотно, старик, заикаясь, вдруг заговорил по-русски:
 – Йа есть Хуго, а это, – мужчина указал на свою спутницу, – есть моя Марта. Ми гулать сдес...
 Михась успокоился:
- А, эстонец. Как только автомат увидел, сразу русский вспомнил нах, – кивнул Михась Саньку и продолжил, размахивая стволом. – Где дорога в город?
И уже совсем весело добавил: «Ну, автобан где, млять?».
 «Эстонец» махнул рукой в сторону прогалины и запинаясь, еле живой от страха, выпалил: «Приамо, триста метрофф».
Чёрная машина громко заревела и быстро скрылась за деревьями.

- Невероятно, Марта, русские высадили вооружённый десант у нас в лесу. Надо срочно сообщить в ратушу, – на чистом немецком взволнованно произнес мужчина и пара заторопилась к подножию горы.

 Фельдфебель Краузе, – толстый розовощёкий баварец, только-только разложил, с любовью, на широком дубовом столе, извлекая из плетённой корзинки -  жаренные сардельки, кнедлики в ещё горячей банке и пару бытылок «старо-мюнхенского», как дверь с грохотом распахнулась и в дежурку ворвались Хуго с Мартой.

 – Русские, русские, – орал Хуго, – десант в лесу.
 – Какой десант? Какие русские? Не сегодня-завтра мы возьмём Москву. Откуда им здесь взяться? – Краузе злобно куснул сардельку. Сарделька лопнула, забрызгав полкителя жиром.
 – Шайзе, - прошипел Краузе, брезгливо осматривая большущее жирное пятно на кителе и бросая недобрый взгляд на Хуго.
 – Вы бы, Хуго, поменьше шнапса пили перед прогулкой, – продолжил Краузе и встав из-за стола, направился в угол к умывальнику.
 В этот момент распахнулась дверь и в комнатушку ввалился Михась.
 – У нас мобила сдохла, где тут позвонить можно? – сходу выпалил он, и вдруг, увидев «эстонца», разозлился.
 – А ты, как это, чмо эстонское, тут раньше меня оказался? Чё это? Короткую, значицца, дорогу зажал для пацанов нах?
 – Хенде хох, – заорал Краузе, пытаясь вытащить пистолет. Кобура не поддавалась.
 Михась, не долго думая, заехал Краузе в ухо, – тот отлетел к умывальнику и вырубился.
 – Не маячь, мент поганый, когда Михась базарит, – сплюнул прямо на поверженного Краузе Михась и схватив «эстонца» за кадык, зашипел, – мы вас, прибалтов, фашистских прихвостней, быстро научим по-русски говорить.
 Хуго потерял сознание.
 Марта выбежала на улицу и истошно вопя, побежала в сторону церкви.
 Михась ещё раз сплюнул, выругался и неспеша направился к мерсу, стоявшему напротив.
 Краузе пришёл в себя и вскочив на ноги, плеснул пивом из бутылки прямо в лицо Хуго. Тот медленно пришёл в себя.
 – Бегите к ратуше, а я их пока здесь задержу, – скомандовал Краузе, потирая опухшее ухо и вытаскивая пистолет. Выскочив на крыльцо, он разрядил всю обойму в «мерс» и присев к стенке, начал перезаряжать револьвер.
 Двери джипа открылись, оттуда выглянуло дуло гранатомёта и уже через мгновение от полицейского участка осталась лишь груда кирпичей и облако кирпичной пыли. Краузе, отплевываясь от пыли, с трудом выбрался из-под обломков.
 Дверь чёрной машины захлопнулась и она скрылась за поворотом. Краузе успел заметить лишь хорошо знакомый значок «Даймлера» и тут же потерял сознание...

 – Как думаешь, это тамбовские? – спросил Михась, закидывая стволы на заднее сиденье.
 – Они, – уверенно ответил Саня. – Только у них в Прибалтике завязки с перегоном тачек.
 – А я думал Эстония около Питера, – удивлённо промямлил Михась.
 – То Литва, – с умным видом изрёк Саня и продолжил. – А Эстония, как видишь, за Черноморском нах......
 «Мерс» уже начал набирать скорость, как вдруг Саня увидел соседнее здание, над которым развивался флаг со свастикой, а у самого подъезда стоял «эстонец» и бешено жестикулируя, громко кричал что-то двум ментам, одетым в странную серую форму.
 – Слышь, Сань, – заметив "эстонца" Михась оживился, – а ну-ка притормози. Вон то чмо прибалтийское, которое нас за лохов посчитало. Стучит ментам уже, падла, – махнул в сторону «эстонца» Михась, перезаряжая автомат.
 – Сейчас я тебя быстро русскому научу, – распахнув дверь, заорал Михась, поливая площадь огнем из автомата.
 – Ахтунг, это русский десант, – завопил один из одетых в серую форму офицеров и вытащив пистолет, открыл ответный огонь. Из окон здания высунулось несколько ружейных дул, началась беспорядочная пальба.
 Хуго повалился на землю и прикрыл голову руками.
 – Ах, вы, чурки нерусские, – взорвался вдруг Саня, и достав гранатомёт, шарахнул прямо по флагу со свастикой.

 Марта вбежала в церковь как раз в тот момент, когда раздались первые звуки разорвавшихся гранат.
 – Спасайтесь, русские город взяли... – завопила Марта и потеряв сознание, грохнулась на пол.
 В городе началась паника.

 Пожилой пастор герр Шульце только успел выехать за ворота, как его кобыла Клара рухнула замертво, сражённая непонятно откуда взявшейся пулей. Со стороны ратуши доносились звуки стрельбы.
 – Странно, подумал пастор, – праздник-то только послезавтра. И только он успел спрыгнуть с телеги, как прилетевшая непонятно откуда граната, с треском разорвавшись, окончательно оглушив и без того уже почти глухого пастора, выбила подпорку у находившегося рядом, на складе вина и пива, штабеля. Семь трёхсотлитровых бочек (две с игристым и пять с пивом), медленно, но верно скатились с упоров и набирая скорость, понеслись под откос в сторону ратуши.

 Ханс Дитрих ждал этого дня всю жизнь. Двадцать лет безупречной службы, двадцать лет постоянной готовности. И вот этот день настал! Родина звала Ханса разрывами гранат и пулемётной стрельбой.
 Ханс Дитрих подправил свежеотпущенные усики, подошёл к висевшему над диваном большому портрету, неожиданно резко вскинув руку в нацистском приветствии, заорал на всю округу: «Хайль, Гитлер!»

 Как раз в этот момент в комнату входила его матушка, фрау Герда Шмутцки, когда Ханс своим приветственным жестом случайно задел матушкин глаз. Герда от боли потеряла равновесие и содержимое только что извлечённой из баварской печи десятилитровой кастрюли с жирным горячим супом из молодого петушка, опрокинулось на ту часть тела Ханса, которую он ежедневно передёргивал по вечерам, уединившись на чердаке курятника. Ханс, заорав, опустился на колени, а сверху на него рухнула временно ослепшая и довольно крупная матушка Герда. В этот момент, трёхсотлитровая бочка игристого, пробив северную стену, с грохотом влетела в комнату и столкнувшись с массивным дубовым столом, сложенным на совесть ещё дедом Дитрихом, оглушительно взорвалась, заливая всё вокруг вином.
 Портрет фюрера, висящий над диваном, не выдержав удара взрывной волны, сначала качнулся, а потом рухнул прямо на голову старающегося выбраться из маленького винного озера Ханса.

 Краузе еле вылез из-под обломков. Кирпичным блоком ему сильно повредило ногу. Превозмогая боль в колене, Краузе дополз до почтового отделения, находившегося как раз через дорогу. С улицы доносились звуки боя. Краузе заглянул под прилавок: там сидел почтмейстер, бледный как лист бумаги и теребил в руках шляпу с огромным фазаньим пером.
 – Срочную телефонограмму в Мюнхен, Курт. Сообщи: русский десант захватил город, но мы держим оборону. Пускай шлют подмогу, лучше авиацию. Скажи ещё, что у русских новейший экспериментальный танк, похищенный, по-видимому, с заводов «Даймлера».
 Краузе перезарядил револьвер и высунув руку в окно, начал палить во все стороны.
 Уже через пять минут телефонограмма летела в Мюнхен, а оттуда в Берлин:
 «Русский десант в Баварии.  Русский десант в Баварии…»
 В этот момент в окно отделения почты влетела пивная бочка и подмяв под себя обоих ошарашенных бюргеров, развалилась, залив всё вокруг «старомюнхенским» светлым. Прилавок и почтовый шкаф, не выдержав удара волны, рухнули и потянули за собой провода телефонографа, проведенного две недели назад, и, упав в пивное озеро, замкнули цепь.
 Краузе попытался встать, как мощный разряд пронзил его по дуге от пятки до пятки. Он заорал благим матом, а в этот момент, вернувшаяся, отразившись от противоположной стены, волна пива, смешавшись с содержимым почтамповского сортира, залила ему рот. Краузе опять потерял сознание.

 – Сань, подкинь пару цинков. Они сзади за сиденьем, – весело пробасил Михась, красиво забрасывая окрестные дома из подствольника.
Саня откинул гранатомёт, вылез из машины и привычно, с двух рук поливая огнем окна здания напротив, – пробрался к задней двери машины. Громадная бочка пронесшаяся буквально в сантиметре от Санька, с треском влетела в здание ратуши, пробив заднюю дверь и набирая скорость, помчалась к старому Мюнхенскому мосту.
 Верный солдат вермахта, комендант города Дитмар Штопке в этот момент возвращавшийся из города с грузом тротила для строительства новой оружейной фабрики, слишком поздно заметил этот коварный ход врага. Бочка со всей силы влетела прямо в лобовое стекло старого армейского грузовичка, в буквальном смысле утопив Штопке в пиве. Грузовичок вильнул и полетел в пропасть.
 Мощный взрыв донёсшийся со стороны ущелья, не слишком потревожил монахов соседнего аббатства: уже третьи сутки под городком шли строительные работы.
 ...Руины старого Мюнхенского моста до сих пор можно видеть на месте бывшего баварского городка, – туда ведут несколько туристических троп.


 Бросив напоследок пару гранат в «тамбовских» и откинув в сторону заклинивший «калаш», Саня и Михась рванули из города.
 – Надо сваливать, пока ОМОН не подвалил.   «Мерс» быстро рванул с места и скрылся за поворотом.

Где-то через полчаса стрельба стихла.
 Хуго осторожно поднял голову. Площадь выглядела как после бомбёжки: везде валялись битые стёкла и обломки кирпичей, догорал магазин тети Евы, а на месте казармы и полицейского участка дымились серые бетонно-кирпичные развалины, по которым расползались уцелевшие солдаты.
 Городка уже не было.
 Хуго подошёл к тому месту, где стоял русский танк и подобрал брошенную русскими автоматическую винтовку.
 Он знал толк в оружии: не одно поколение его семьи занимается оружием, а он, Хуго, – самый лучший.
 – Интересная конструкция, – бормотал он себе под нос, пряча винтовку под полой пальто, – интересная ...
 И герр Шмайссер быстро направился прочь от площади в сторону своей усадьбы. По крайней мере, к тому месту, где она ещё недавно стояла.


 ---- 13 -----


 Дмитрий Бодун, грузный увалень со стрижкой а-ля «Тарас Бульба» и окладистой бородой «Лев Толстой» развалился на широком кожаном кресле. После узких самолётных сидений, тряски и трёх часов сосания «взлётных», приятно «растечься» всей массой в комфортной расслабленной позе, особенно если язык и горло периодически смачиваются таким отменным коньяком, как коньяк генерала Попова.
 Бодун не любил эту организацию и то, чем она занималась и делал это все исключительно ради Попова.
Только тут и только у Попова имелась возможность не только пощупать, но и детально ознакомиться с любыми новинками мировой конструкторской мысли.
 Попов плеснул себе очередную порцию коньяка и наконец нарушил тишину.
 – Не буду Вас томить, Дмитрий. Как вы полагаете, то что было указано в пояснительной записке, имеет место быть?
 Попов всегда с почтением и на «Вы», называл Бодуна Дмитрием, хотя тому не было и 30-и.
 – Не думаю, – выдал Бодун, смакуя коньяк, – даже, если такой прибор существует, то только идиот будет показывать его каждому встречному. Вы же не думаете, что там, – Бодун кивнул куда-то за горизонт, – что там и вправду сидят идиоты вроде вашего Смулькина?
 – Швулькина, – поправил Попов.
 – Тем более, – съехидничав продолжал Бодун, пододвигая пустой стакан к бутылке.
 – Технически такое допустимо, теоретически возможно, но практически пока нет. Нет пока ни базы, ни средств.
 Попов кашлянул, налил себе и Диме еще коньяку и тихо сказал: 
 – Мы допросили свидетелей, их несколько человек, всё подтверждается. Мало того, мы прочесали весь участок и даже нашли кое-что...
 – Двадцать долларов, – не смешите меня, генерал, продолжал веселиться Бодун.
– Ну, пара валютных барыг выронила заначку. Не надо раздувать до «всесоюзного». Вы же знаете, сколько стоит эта моя поездка сюда...
 – В пояснительной записке было отнюдь не всё, что мы нашли на месте. Было ещё кое-что, – генерал вытащил и положил на стол небольшой продолговатый предмет на толстом шнурке, от которого отходили два провода.
 – Мы нашли это на заднем сиденье машины, в которой они доехали до города, – подытожил Попов.
 – Интересно, – оживился Бодун и осторожно взял предмет в руки.
 – Наши эксперты проверили и даже вскрыли его. Вот фотографии «начинки».  Эта штука есть не что иное, как портативный магнитофон. Но ленты в нём нет и эксперты уверены, что только вам, Дмитрий, как специалисту мирового уровня, под силу разгадать этот ребус, – уже почти шёпотом произнёс Попов.
 – Зато в нём есть микросхема, – уже серьёзно сказал Бодун, рассматривая снимки, – причём серьёзная.... А вот это, по-видимому, – наушники, – и Бодун вставил провода себе в уши.
 Потом, поднеся предмет к настольной лампе, медленно прочёл:
 – USB STICK MP3 PLAYER. 16 Gb. Made in China.
 – Юнайтед Стейтс B ..., – начал Бодун расшифровку, – потом задумался и почесал лоб, – …Б....Б…Блин... А причём здесь Китайцы?
 Загадка начинала нравиться «нашему Ниро Вульфу», – так ласково называли Бодуна в этом мрачном сером здании.
 Бодун был молод, прожорлив, большой любитель западной рок-музыки и пива, но не было в Союзе человека или организации, сравнимой с ним в части умения строить верные логические цепочки; его электронные разработки присутствовали в каждой ракете или радаре всего Варшавского блока...

 Бодун ещё немного повертел штуковину в руках и быстро окинув взглядом надписи, щелкнул небольшой кнопочкой: прибор загорелся мягким голубым светом и на небольшом экранчике побежала надпись «RAMMSTEIN» ...
 Бодун ткнул в кнопку «play» и медленно закивал головой.
 – База ВВС в Германии, – многозначительно подмигнул Дмитрий генералу.
 – А ещё мы нашли там вот это, – Попов бросил пластиковый конверт на стол.
 – Бумажные салфетки, – констатировал Бодун...
 – Посмотрите на обороте, – таинственно прошептал генерал.
 – «Темпо», – бумажные салфетки. Сделано в Киеве. Фабрика бумажных изделий имени Степана Бандеры. Улица героев Украинской повстанческой Армии, дом 12... – прочитал по-английски Бодун и опешил.
 – А вот это уже чрезвычайно серьёзно, так что... – генерал выдержал многозначительную паузу, – так что, Дмитрий, бросай всё и подключайся. Мне они нужны живыми. В твоём распоряжении весь мой отдел.


 ----------- 14 ----

 С трудом пробиваясь сквозь заросли кустарника, «жигуль» наконец-то вырулил на придорожное шоссе.
 – В город лучше не соваться, – посматривая в зеркало заднего вида прошептал Лёха, – надо где-нибудь примоститься и хорошенько всё обмозговать. Если нас сейчас тормознут, – нам не выкрутиться: расстрел с последующей конфискацией.
Лёха продолжал в том же духе ещё полчаса. Машина миновала город и наконец, вырвалась на шоссе.
 – Лёх..., – грустно выдохнул Жора,
 – А отец и мать сейчас ведь ещё живы?
 Машина чуть не вылетела в кювет. Лёха остановился и открыл дверь, впуская свежий воздух и оттирая пот со лба.
 – Да, наверно.
 – Мы все сейчас в Лесновке?
 – По-видимому да и судя по календарю в «Душанбе», у тебя сегодня день рождения. Поздравляю, брат!  Лёха по-отечески обнял Жору. – Извини, не до подарка было, это за мной, – пообещал Лёха, заводя машину.
 Лёха был для Жоры отцом и матерью, бабушкой и дедом, – не было дня рождения, на который бы Жора не получил то, о чём мечтал. Лёха разбился бы в лепёшку, но достал. И хотя Ленка помогала всем, чем могла, основное бремя по воспитанию Жоры всегда лежало на Лёхе: из Америки-то не сильно и повоспитываешь...

 Лёха тихо тронулся с места и начал набирать скорость.
  – Помнишь, как в фильме «Назад в будущее»? – сказал он. – Нельзя вмешиваться в прошлое, иначе есть опасность изменить будущее.
 Братья проехали ещё около получаса, ни проронив ни звука. Каждый думал о своём.

 – При определённых условиях, если найти подходящий излучатель типа мощной радиолокационной станции, то можно попробовать смодулировать свёртку. Только надо пару расчётов сделать. Но главное – нужна мобила. Обязательно та самая. Вспомни, когда и где ты её последний раз видел? – Лёха взглянул на Жору.
 Жора нехотя вылез из каких-то воспоминаний и забубнил.
 – Помню в «еразике» вытащил, мы там ещё музон включили, потом вроде в карман сунул, а уже ночью Ленке показывал фотки с «привата», – ну свадьбы, где мы играли, – Жора погрустнел ещё больше.
 – Идиот, – промолвил Лёха, - ты бы ей ещё в «каунтерстрайк» дал поиграть...
 Лёха чертыхнулся и свернул к большому двухэтажному придорожному магазину.
 – Надо бы еды надыбать, – Жориным жаргоном заговорил Лёха.
 – Стой, – обрадовался Жора, – есть идея. – Ты что думаешь, я зря жизнь прожил?
 Жора полез на заднее сидение и порывшись в пакетах и сумках вытащил пару маек и две бейсболки. Напялив одну себе на голову, Жора повернулся к брату.
 – Ну, как?
 На бейсболке белыми буквами на чёрном фоне было написано: Fuck Bush, Fuck USA.
 – Круто, – обрадовался Лёха, – червонец, как минимум.
 Жора вошёл в магазин. Там, несмотря на полуденную жару, было довольно много людей, а в продуктовом отделе стояла очередь.
 Жора, не спеша, направился прямо туда.
 – Здравствуйте, товарищи, – рявкнул Жора.
Очередь молча оглянулась.
 – Понимаете, какая ситуация... Едем из отпуска: машина – бац, шаровая полетела. То, сё, денег нет, а кушать хочется. Последние за шаровую отдали,- начал профессионально заливать Жора.
 – Уже когда из Бумбума отъезжали, у морячков кое-какое добро купили, все деньги в него ухнули, – Жора показал пальцем на маечку и бейсболку. – Сами понимаете, грех такое было не взять.
 – А сколько отдал? – спросила грузная женщина из-за прилавка.
 – За маечку 15, за бейсболку – 20.
 – За что? – переспросила женщина.
 – За кепочку…
 – Возьму майку за 10, а кепочку за 15...
 – Договорились. 
Жора быстро разделся и уже через три минуты показывал брату двадцать пять советских фиолетовых рублей.
 – Слышь, Лёх, там «Арарат» стоит червонец, водка – три шестьдесят две и креплёное «Крымское» по рубль семьдесят. Ещё через пару минут Лёха закинул в машину батон докторской колбасы, хлеб, кефир, бутылки коньяка и водки, два кулька конфет и банку сгущённого молока.
 – А это на сдачу взял, – Жора показал брату пластинку «Весёлых ребят», – пятьдесят «баксов» на «Горбушке», кстати.

 Продавщица магазина позвала подружку себе на замену и, скрывшись в подсобке, подошла к телефону и набрала номер.
 – Алё, Ваня? Это Сима. Ваня, я сейчас пару фирменных вещей взяла у моряка: майка и кепочка американские, обалдеть!
 По-ихнему написано – Fuck Bush...
 – Ага, – женщина закивала и стыдливо улыбнулась, – понятно. А Буш? И я тоже так подумала, точно, – город ихний... За сколько пойдёт? Да ты что? – удивилась Сима, кинула трубку и рванула к выходу. «Жигуль» стоял чуть поодаль под развесистым деревом. Сима подошла к машине и повернувшись к ней задом, легонько постучала по стеклу. Стекло медленно опустилось и Жора, с набитым колбасой ртом, весело спросил:
 – Слушаю вас, мадам.
 – Если у тебя ещё товар есть, можешь мне скинуть, не обижу, – прошептала «мадам» и скрылась в магазине.

 Братья переглянулись.
 Через полчаса Жора вывалил на стол в подсобке все, что было в машине: джинсовую куртку Стёпки, блок его «Мальборо», коробку жевательных резинок «Wrigley», пачку «Tик-Так», две пачки презервативов «Биллибой», несколько маек, несколько пар носков, два тёплых норвежских свитера, турецкую кожаную куртку Лёхи, целую стопку Лёхиных журналов «Плейбой», старенький двухкассетник «Панасоник», на который Жора писал репетиции и дюжину чистых магнитофонных кассет... Всю эту кучу добра Жора дополнил своими почти новыми кроссовками и красивым плакатом группы "Виагра"...
 Сима оценила все это «богатство» в пятьсот рублей, и вручила Жоре пачку хрустящих новеньких червонцев. Жора поблагодарил и прихватив напоследок две бутылки портвейна, кинул Симе:
 – До следующего рейса, мадам. На днях идём в Аргентину, оттуда зайдём в Штаты, – и многообещающе промолчав, бросил напоследок: – Жди!
 Сима многозначительно подмигнула, оглянулась и быстро вынув из-под тумбочки небольшой свёрток, впихнула его Жоре, одновременно выводя его из магазина через служебный вход.
 – Жду, – бросила на ходу Сима и плотно закрыла дверь.
 Жора заглянул в свёрток.
 – Охотничья колбаска. Неплохо под водочку, – и зашагал к машине.

 Не доезжая Туапсе, братья наткнулись на небольшую проблему.
 Загораживая практически обе полосы, в сторону Анапы медленно тащился довольно раздолбанный «пазик».
 Дорога была узкой и пыльной, слева – железная дорога, справа – немецкое кладбище с высокой добротной оградой.
 Лёха посигналил, потом ещё раз, – бесполезно.
 – Рискни, – азартно выкрикнул Жора.
 Лёха врубил газ и «копейка», выдав свои 350 лошадей, пулей, почти в паре миллиметров, прошла рядом с левым боком «пазика», и увернувшись от идущего навстречу «москвича», буквально в метре от «пазика» затормозила. «Пазик» «пукнул» дважды и тоже встал.
 Лёха, чувствуя себя Марти из фильма «Назад в будущее», схватил монтировку и резво выпрыгнув из машины, расслабленной походкой направился к автобусу, смешно подтягивая штаны и сплёвывая в дорожную пыль.
 Жора напрягся и приоткрыл дверь.
 Встав у окна водителя, Лёха надвинул солнцезащитные очки поверх своих с диоптриями и встав в позу охранника тюрьмы штата Миссури, начал игриво постукивать монтировкой по ладони другой руки…
 Грязное, минимум полгода не мытое окно «пазика» медленно и со скрипом опустилось и в образовавшейся пустоте возникло вдруг огромное улыбающееся лицо, диаметр которого предполагал наличие могучего тела.
 Лёха опешил. Монтировка замерла. Отодвинув первое, в глубинах «пазика» появилось лицо второе. И то, первое, теперь показалось почти детским по сравнению со вторым. Оба лица переглянулись и улыбаясь, вдруг выкрикнули:
 – Ууу!
 Лёха выронил монтировку и рванул к машине. Сел, завёл мотор и рванул вперёд...
 На удивлённый вопрос в глазах давящегося от смеха Жорика, Лёха с неприступным видом выпалил: «Писять захотелось, некогда тут разборки устраивать...».
 Наступал вечер...



 Через час езды братья остановились у автокемпинга с редкими машинами и палатками.
 Поставив выуженную из багажника палатку, братья провели ревизию имеющихся средств.
 Помимо ноутбука и небольшой кучи музыкальных инструментов, в машине обнаружились: кейс с электрогитарой, два чемодана с Лёшиными приборами, модулятор, надувная лодка и несколько удочек, «Нинтендо геймбой 4 XL”, Лёшин портативный карманный компьютер, два газовых пистолета, целая коробка дисков с софтом, музыкой и фильмами, небольшой дизель-генератор, сканер, принтер, две пачки бумаги и пачка фотобумаги, целая коробка компьютерных плат, аксессуаров и деталей, бинокль, цифровая мыльница, Стёпкина портативная видеокамера и Жорин полупрофессиональный камкордер с записью последней свадьбы.
 Кроме этого в машине было полно разного другого барахла, но самое главное, – они нашли кейс с документами.
 В нём была вся жизнь: от свидетельств о рождении родителей, – до счёта за выдранный на прошлой неделе зуб, а так же два их потрепанных советских паспорта.
 Лёха деловито подключил принтер к ноутбуку и начал тянуть какой-то кабель к машине. Через несколько минут, Жора услышал шум работающего принтера.
 – Неплохо, совсем неплохо, – бормотал себе под нос Лёха, рассматривая искусно вклеенные в старые советские паспорта свою и Жорину фотографии.

 Жора смаковал коньяк, вспоминая хрупкую девушку в больших роговых очках, его рука непроизвольно потянулась к кейсу с гитарой:
 – Вспомнил! – заорал он так, что в соседних палатках закашлялись и зашевелились, и уже шёпотом добавил еще раз. – Я все вспомнил. Я мобилу в карман Ленкиного гитарного чехла положил, чтобы не отсырела. Точно. И ещё сверху полотенцем прикрыл, чтобы ненароком не раздавить.
 – Так, – подвёл итог дня Лёха. – Надо ехать к ней и чем быстрее, тем лучше. Одна надежда, что она не сразу мобильник обнаружит. Где она живёт?
 – В Москве.
 – Значит, едем в Москву...
 Лёха опять погрузился в расчёты, а Жору быстро сморил крепкий черноморский сон.

--------15 -----------

 – На, вот, – бросил Михасю Санёк, доставая из спортивной сумки одежду, – надо закосить под футбольных Фанов, иностранцев нах, а то ихний омон заметёт нах. Нам до границы ещё пилить и пилить нах.
 – Почему так долго, млять?  – быстро скидывая одежду и примеривая новую, спросил Михась.
 – Забыл, млять, сколько сюда ехали, пока этих козлов-лабухов пасли? Всю ночь и полдня нах. Видать, в темноте и заплутали нах....
 Пацаны быстро переоделись в тренировочные костюмы, повязали шарфы на толстые, с золотыми цепями шеи и быстро вскочив в машину, не включая дальний свет, двинули в сторону большого города.

 – Рига нах, – с умным видом констатировал Санёк, въезжая в город, – столица ихняя нах.
 – Да знаю я, млять, – зевая подтвердил Михась, – пахан в детстве шпроты завсегда покупал. Любил их, млять, – и зло добавил, – паскуда…
 – Сейчас найдём «Макдональдс», похаваем, снимем двух тёлок, переночуем, – Санёк показал недвусмысленный жест, – а с утра двинем на север. Мы всю ночь на юг пилили, значит, обратно надо – на север, – подытожил Санёк.
 Михась с уважением посмотрел на него и врубил плеер. Крутая акустическая система «мерина» разразилась «Владимирским Централом».
 – Нюх не теряй, млять, – грозно предупредил Санёк, – любой просекёт, что песня русская. Её весь мир знает, – и добавил, – включи чё-нибудь иностранное...
 Михась несколько минут перебирал диски, но, не найдя ничего нерусского, включил радио и побродив в эфире, наткнулся на неплохой джаз.
 – Люблю твист, – обрадовался Михась и сделал погромче.
 Машина, миновав пару перекрёстков, подкатила к большому, рассвеченному огнями ресторану с террасой, на которой сидело множество народа, шустро сновали официанты с подносами уставленными пивом и жареными сардельками.
 Машина резко свернула с дороги и с визгом остановилась у самой террасы, пацаны вылезли из машины, один, – в сине-голубом спортивном костюме (и такого же цвета шарфе с надписью «Челси»), а другой – в ярко-красном с «Манчестер Юнайтед», и портретом Дэвида Бэкхема.
Мужчины прошли за ближайший столик, достали по пачке «Мальборо» и «Кэмела», закурили и один из них, негромко, но требовательно, гавкнул на всю террасу:
 – Ту биир анд ту шашлык, – и с гордостью взглянув на кореша, добавил, --- плииз нах....
 Подскочивший официант в растерянности поставил им на стол поднос – восемь кружек пива, бутылку шнапса и блюдо с сардельками.
 Михась, удовлетворённо хмыкнув, жевал сардельку, вспоминая всё, что было связано у него с Эстонией, выдал: – Их виль факен. Секс. Мейк ту гёрлс, – и для большей убедительности вывалил двести баксов на стол.
 Официант потерял сознание...


 -------- 16 --------------

 В «консе», как на студенческом языке называется консерватория, было множество студентов, из них нормальных, вменяемых и просто хороших людей – единицы. Складывалось ощущение, что сюда поступали лишь те, кого по каким-либо причинам не поместили в психбольницу, либо те, кто хотел закосить от армии, симулировав шизофрению. Никогда в своей жизни, Лена не видела такого количества ненормальных людей в одном месте.
 Из всего курса за весь прошедший год, Лена смогла сдружиться лишь с тремя сокурсниками. Они были адекватны, дружелюбны и веселы, если москвичи вообще таковыми бывают. По крайней мере, эти трое сильно отличались от всех остальных.
 Филипп  – сын тех самых, баловень судьбы, одарённейший музыкант, прекрасный скромный человек и редкий неудачник.
 Его подруга, муза и вечная головная боль (то ли Марина, то ли Ирина), – скромная, очень красивая и застенчивая девчонка, дочка то ли посла, то ли министра. Лена видела её всего пару раз; остальное время Марина-Ирина проводила на всевозможных симпозиумах, конкурсах, и сокурсники видели её крайне редко.
 И, наконец, Роман Павлович. Роману Павловичу, молодому симпатяге лет ...дцати, позарез надо было избежать одной организации, где подъём полшестого в течение двух лет. Сделав всё возможное и невозможное, Роман Павлович, умудрился поступить в «консу», несмотря на то, что на ухо ему наступил не просто медведь, а вся медвежья семья.
Роман Павлович был человеком упрямым и заводным.
 Ему нравилось нажимать на клавиши – и он на них нажимал. Ещё больше ему нравилось нажимать кнопки. Но ему совсем не нравилось то, какие звуки они в итоге издавали, и он решил изменить ситуацию, поступив в класс, где самым слабым выпускником считался то-ли Ростропович, то-ли Салтыков-Щедрин.
 Романом Павловичем его называли с детства, из уважения к его отцу Павлу Ильичу, который руководил крупным управлением в здании, что по соседству с «Детским миром».
 Ромкой называли его только Филипп, Ира и Лена. Ромке это безумно нравилось. Уже три года он вёл идеологическую борьбу с отцом и каждый новый союзник в этой битве был на вес золота. Однако, таковых было чудовищно мало. Ромка проигрывал битву за битвой, но не желал сдаваться. Поэтому с упёртостью самурая он брал всё новые и новые рубежи. Уже почти год, как Ромка взял фамилию матери, но отец, ещё более упёртый, продолжал называть его Поповым.
Каждое утро папа звонил в общагу, в которой поселился Ромка после новогоднего скандала. И каждый раз, комендант общаги, бывший диссидент и заключенный ГУЛАГа, – дядя Миша Шмайссер, упорно отвечал, что Попов в общаге не проживает. Отец с яростью кидал трубку. На следующий день все повторялось вновь.

 Так было вплоть до вчерашнего дня. Вчера он позвонил и вежливо попросил к телефону Романа.
 Когда Ромка взял трубку, отец, как ни в чём не бывало, вдруг спросил:
 – Мы вчера у ГУМа пару барыг взяли, у них с собой был диск «Битлз». Тебе надо?
 Ромка удивился, поблагодарил и отказался. Отец повесил трубку.
 – Что-то затевает, старый чекист, – подумал Ромка и помчался на занятия.


 ------------- 17 --------------

 Филипп был баловнем судьбы, но не везло ему так, как ни одному студенту в мире.
Это началось пару лет назад и происходило практически ежедневно.
 Посудите сами.
 Если подняться по парадной лестнице на второй этаж и пройти до конца коридора налево, попадаешь в класс, где занималась группа Филиппа. Аудитория располагалась удивительно неудобно. В случае внезапно возникшей необходимости, например, после пары кружек чешского пива, продаваемого из-под полы в ментовском баре за «консой», или трёх кружек «жигулёвского», в кафе напротив, приходилось бежать почти двести метров и только потом, поднявшись на третий или спустившись на первый, решить насущную проблему. Поэтому самые смелые отваживались заглядывать иногда в «комнату Листа», как шутливо назывался преподавательский туалет, что рядом с классом Филиппа. «Комната Листа» состояла из умывальника, унитаза и окна, выходящего во внутренний дворик.

 В тот злополучный день Филипп подошёл к классу, и как любой хорошо воспитанный человек решил сполоснуть руки перед началом занятий. Он поискал глазами профессора Лившица, но того не было поблизости. Филипп, задумчиво разминая кисти рук и мурлыча себе под нос «Полёт шмеля», приоткрыл дверь туалета и наткнулся на профессора.
 – Аркадий Эммануилович, здравствуйте, можно я быстро руки сполосну? – спросил разрешения Филипп, – а то не могу грязными руками к такому чуду прикасаться, – с восторгом сказал Филипп и кивнул в сторону класса, где уже пятый день сверкал лаком концертный «Бехштайн».
 – Ну-ну, – ревниво оглядел Филиппа профессор. Профессор недолюбливал своего лучшего ученика и за талант, и за внешность. За талант – из-за отца Филиппа, с которым вместе учился, за красоту, – из-за его матери, которая предпочла настоящую любовь московской прописке и профессорскому званию, выйдя замуж, за тогда ещё никому не известного пианиста.
 – И надо же, до сих пор его любит, – мрачно подумал про себя профессор, и уже собирался войти в класс, как у самых дверей вспомнил: он забыл опустить сидение.
 Аркадий Эммануилович был редким педантом. Даже справив малую нужду, он минут десять чистил унитаз щёткой с едким раствором хлора. Он тёр его с таким упорством, что старая пластиковая щётка почти что пела в его руках. Филипп услышал это «пение» и окрестил сортир «комнатой Листа». У Филиппа был абсолютный слух, и ему доставляло удовольствие забавы ради перекладывать на ноты немузыкальные вещи: полёт мухи в столовой, свист гаишника за углом или скрип ершика Лившица.

 Филипп настолько удачно переложил этот скрип на ноты, что когда Ромка подложил их в профессорскую папку, Лившиц играл это творение минут пять, затем устало откинулся на спинку стула, вытер пот со лба, и тихо бросил еле сдерживающей смех аудитории: «Это вам не джаз, это Лист».

 Лиля Розовская донесла самому Лившицу о розыгрыше студентов минут через тридцать, приговаривая: «А ещё он, Аркадий Эммануилович, когда Вы из аудитории выходите, джаз играет, а как только возвращаетесь, делает вид что играл Баха».


 В тот злополучный день, Лившиц одёрнул полы пиджака и начал нервно ходить около двери туалета.
 – Филипп, Вы скоро?
 – Да, Аркадий Эммануилович, – за дверьми слышался шум воды и мурлыканье Филиппа.
 – Хоть бы раз сфальшивил, гадёныш, – прошипел про себя Лившиц, и добавил, – а ведь журчащей воде аранжировку делает!

  В тот самый момент, когда Лившиц выходил, а Филипп входил в туалет, за окном, маляр Славка Сычёв, стоя на строительных лесах во внутреннем дворике, куда выходило окно «комнаты Листа» и орудуя малярной кистью, вдруг схватился за живот.
Живот даже не скрутило: его разрезало кинжалом и взорвало динамитом одновременно. Славка понял, что не добежит: до ближайшего туалета этажей пять вниз и потом ещё метров двести по прямой. Маляр растеряно посмотрел вниз: жизнь не стояла на месте: внизу, – отделение милиции и бар, называемый «ментовским», а за углом – злополучное кафе «Душанбе», в котором пару часов назад Славка с аппетитом наворачивал запеченные грибы, запивая их пивом и кефиром.
 – Не добегу, ой, не добегу, – почти расплакался Славка и тут, обернувшись, увидел прямо перед собой открытое окно и, о боги, унитаз! Дверь была прикрыта, за ней кто-то насвистывал.
 – Была-не была, – расстегивая комбинезон, прохрипел Славка и свесив свой «багажник» с подоконника «разрешился» от тяжкой непосильной для его кишечника ноши. Уже через две минуты, Славка, как ни в чём не бывало, вылез обратно в окно, вошёл в прорабскую, чтобы обсудить с прорабом качество и количество краски.

 Лившиц распахнул дверь и промчавшись мимо моющего руки студента, ворвался в кабинку.
 Брезгливо обойдя унитаз, профессор выглянул в окно, никого там не найдя.
 – Филипп, Вы – варвар! – охнул Лившиц и схватившись за сердце, рухнул на унитаз, неловко угодив лицом в то, что изверг из себя маляр Славка Сычев.


 «Скорая» приехала на удивление быстро. Студенты, собравшиеся во дворе, оживлённо шептались и только Филипп молча стоял в сторонке, искренне переживая за учителя. Из толпы послышался громкий шёпот Лильки Розовской:
 – А потом он застегнул штаны, взял его за шиворот и как его макнёт туда, как макнёт. Лившиц чуть не захлебнулся, бедняжка...
 Толпа с ненавистью уставилась на Филиппа.
 Филипп махнул рукой и опустив голову медленно поплёлся домой.
 Это было началом конца.

 Филипп был вынужден уйти: он отслужил два года в армии и опять вернулся на курс, на этот раз взрослым, молчаливым и очень серьёзным парнем.
 А ещё через месяц на курсе объявился, ушедший в знак протеста вместе с Филиппом, Ромка.
 Где он пропадал эти два года не знал никто, но Ромка вернулся не только с новой, потрясающей фигурой, но и с неожиданно проснувшимся в нем музыкальным даром. Он играл по-прежнему хуже всех, но играл свою музыку и она нравилось всем куда больше, чем Лист, Гайдн и Хренников вместе взятые...


 ---- 18 -----

 Жора проснулся среди ночи: где-то бренчала гитара. Лёха что-то мудрил с документами.  Накинув на себя плед, Жора вылез из палатки. У самой кромки прибоя прямо под огромной яркой луной сидел худощавый молодой человек и задумчиво пел что-то о Тибете, ламах и кессонной болезни.
 Жора сел рядом и достав губную гармошку начал негромко подыгрывать.
 Спустя три минуты, парни уже оживлённо болтали.
 – Меня зовут Жора, – представился Жорик.
 – А,- задумчиво пропел парнишка, – Жорес.
 – Ну, можно и так, – улыбнулся Жора...
– Меня зовут Борис...Гребенщиков, – уставясь в ночную мглу, пропел парнишка и вдруг, откинув гитару, схватил листок бумаги, карандаш и протянув Жоре, таинственно шепнул, – пиши быстрее имена всех усопших твоих друзей-музыкантов...
 Жора опешил, призадумался, но быстро написал: получилась страница и еще половина с обратной стороны листа.
 Борис резко выхватил листок, пробежался по нему взглядом, зацепившись за одно имя.
 – Подожди, Жорес, Виктор Цой – это не наш каптёр Витька?
 – Нет, – осознав оплошность, заметил Жора, – однофамилец.
 – Джон Леннон тоже? – с нескрываемым интересом спросил Борис.
 – Я, это… в музыкальном смысле, – начал оправдываться Жора и выкрутился, – ну, в смысле, что уже не «Битлз».
 Борис загадочно взглянул прямо в глаза Жоре, ничего не сказал, быстро слепил из листа бумажный кораблик и запустил его прямо в набежавшую волну...
 Жора взял Борину гитару и запел «Рок-н-ролл мёртв».
 Борис одобрительно хмыкнул, достал папиросы «Беломор» и немного поколдовав над ними, протянул одну из них Жоре: «На, Жорес, брат, уплывём вместе», подпевая: «…Рок-н-ролл мёртв, а я ещё нет».



 -----


 «Омега» снесла мне крышу. Потом подтянулись Пирамиши, Локомотив ГТ и наконец Чеслав Ниемен....
Я практически каждый день заходил в «Мелодию» и покупал, на добытые всеми правдами и неправдами 60 копеек, гибкие голубые пластинки.
 Сверстники играли в футбол, лапали девчонок, меняли жвачки на марки, а марки на бычки; для меня же упрямо, по нескольку десятков раз в день «красные двери становились чёрными».
 Я был в «Мексико», и «изгибался в джинсах «Свитов»», пока наконец не наткнулся на серо-бурую гибкую пластиночку, купив её на сдачу. После двух трёх щелчков иглы и вступительного скрипа, раздались резкие «Шу.... Шу...... Хир комон флэптоп ... И дальше – «Кам тугезер».
Я до сих пор помню этот момент и уверен, что при финальном просмотре быстро бегущих картинок жизни, в самый последний момент перед тем, чтобы предстать перед ЕГО Судом, я опять увижу и услышу ЭТО.
 Эта песня перевернула, изменила мою душу. Она сделала меня совсем другим человеком.
 Это быстро стало заметно.  Сначала мама жаловалась свекрови, потом плакала, а я сидел за стенкой в нашей «хрущобе» и всё слышал:
 – Он не такой как все. Вовка и Сашка целый день во дворе, из кино не вытащишь. Гойко Митичем все стены увешаны. Димка Лыков уже баб щупает и на велике их катает. В гору, на велике… А наш?  Сидит дома месяцами..., – мама всхлипнула.
Бабушка её успокаивала и вполне серьёзно спрашивала:
 – А ему девочки нравятся? – и тут мама разрыдалась.
 Девочки мне нравились: я сразу представлял Наташку из параллельного, и уходил в ванную, включал душ… Потом выходил, ложился на диван, врубал «Самфинг», снова запирался в ванной…
 И только отец всё принимал. Он начинал попивать, но так и не стал пьяницей, оставшись глубоко порядочным человеком.
 Он приходил слегка поддатый и ставил на мой «Аккорд» Луи Армстронга.
 Ему сносило крышу от «Мэкки-ножа» и кавер-версии песен Эдит Пиаф.
 Так, к «Битлз» присоединились чёрные чуваки из Нового Орлеана: Диззи, Дэйв Брубек, Джанго цыган Райнхард, Гленн Миллер, Володя Высоцкий и многие другие, чьё величие я по-настоящему оценил только когда сам стал старше отца.

 Восьмидесятые были на подходе. Жизнь становилась более комфортной.
 По окончании седьмого класса я получил в подарок магнитофон «Вега» с приёмником.
 На Пионерской (улица-легенда!) за магазином ковров был подземный переход, а в нём пара ларьков: цветочный, «Союзпечать», ремонт обуви, и звукозапись.
 Там, в окошке были выставлены фотокопии альбомов разных групп, в том числе и зарубежных.
 Запись стоила около десяти рублей, кассета, около четырех, –отечественная и двадцати, – импортная. После Олимпиады появились в продаже дешёвые «Сони» и «ТДК» по девять рублей, но в тот день я отдал за запись целых пятнадцать «рэ». Зашел за заказом через три для. Спокойно, вернувшись домой, включил магнитофон. С помощью папиной «Яузы-5», своего «Аккорда» и целой коллекции рок-групп из соц.лагеря по пять, а иногда и по семь рублей, я уже довольно прилично разбирался в основах бытовой звукозаписи и в азах рок-музыки. В ожидании очередной передачи «Голос Америки», «Би-би-си» или радио «Монте-Карло», я часами поглощал новости, политические обзоры, радиопостановки и публицистику и сам того не желая, к концу восьмого класса вдруг стал отличником по географии, английскому, истории и обществоведению. А математика и остальные предметы у меня и так были в порядке. Кстати, свою «Вегу» я получил за прилежание в школе.

 Я поставил кассету. Минуты две – тишина, я занервничал, но потом я услышал «Раббер Соул».
 Работник ларька звукозаписи записал на просьбу «что-нибудь из «Биталс» именно то, что нужно.
Одна сторона – «Раббер Соул», вторая – «Хелп», и в качестве «добавки» – лучшее с «Эбби Роуд».
 Так произошло мое самоопределение. Это случилось в мае 1977 года, начались каникулы, мы собирались в Лесновку и уже тогда я твёрдо знал кем я стану.

 ---
 Новый год мы справляли как и вся страна – «оливье» и мандарины, хвоя и орешки, подарки под ёлкой, и шампанское полусладкое, изредка полусухое, – под бой курантов.
 Ежегодно отец изворачивался, но доставал к празднику такое, что почти невозможно было достать. В остальные дни года, не считая дней рождения, он нас с сестрой мало баловал. Но на Новый год каждый раз из-под ёлки вытаскивались то паровозики фирмы «Пико», то набор английских оловянных солдатиков.
 В этот год -  подарок было почти не видно, но он был. Завёрнутый в цветную бумагу прямоугольный конверт. Я сразу понял что это.
 Я развернул его. Это был оригинальный диск БИТЛЗ.
 Счастливее этого Нового Года у меня не было и вряд ли когда будет...



 ----

 Много лет спустя, Жора с Лёхой мчались из Домодедово в сторону «консы» ...
 Везде были пробки: «Молодая Россия» активно агитировала за Медведева и Путина. Встали намертво. Боковым зрением Жора заметил что-то необычное и тихо бросил Лёхе: «Яуза какая-то грязная».
 Лёха, не отрывая глаз от ноутбука, буркнул в ответ:
 – Да нет, это какие-то бумажки по ней плывут. Тут же Жора заметил большую толпу молодых ребят с флагами и знамёнами, пускавших по реке бумажные кораблики, после чего они всей толпой организованно поплелись вдоль набережной, прошли и мимо Жориной «Мазды».
 – Ребят, – высунувшись в окно спросил Жора, – а чё это за акция? За или против «Единороссов»?
 Один из парней, оказавшийся просто модно одетым пожилым человеком с бородкой, отозвался:
 – Музыкантов поминаем.
Незнакомец наморщил лоб и как-то странно посмотрел на братьев.
 В этот момент светофор зажегся зеленым и Жора, резко газанув, нырнул в образовавшийся просвет.


 --- 19 ----


 Сильно хотелось пить. «Аква» палила, словно пыталась окончательно высушить и так почти обезвожженное тело.  Иезу осмотрелся: вокруг абсолютная пустота, лишь выжженная гладь бывшего моря или озера, покрытая сетью мелких трещин. В глазах все плыло.
 Иезу достал из-под накидки капсулу и судорожно бросил под язык.
 Долбаный сигнал постоянно пульсировал. Иезу остановился и не в силах идти дальше, лёг прямо на раскалённую землю. Спина горела. Иезу закрыл глаза.
 – Проклятые «Положения», ну почему я должен таскаться здесь в этом дурацком облачении? – и тут же, одёрнув сам себя: «Надо лишь немного подождать. Сигнал идёт отсюда».
 Колючка вспорола брюхо «Альманаха» буквально на старте. Будто бы почувствовав «кашель» излучателя, она непринуждённо вышла из-под мёртвого угла и распорола брюхо «Альманаха» от носа до левого ускорителя.
 Защита сработала пару раз, но было слишком поздно...
 Корабль «выплюнул» облако антигравитата, искореженные детали внутренней обшивки грузового отсека и пару раз чавкнув, развалился на две части. Это было последнее, что помнил Иезу. Стартовый подстраховщик замкнул цепь и выбросил отсек за борт.

 Иезу не помнил посадку. Отсек долго искал подходящее место.
 Проклятые «Положения» запрещают высадку в обитаемых зонах. Отсек, не долго думая, рухнул в море , уходя под воду вытолкнул Иезу на поверхность.
 Шум воды моментально привёл его в чувство: из носа хлынул фонтан крови и залил маску. Иезу отбросил спасательный буй и включил отсечку; тело механически устремилось к берегу.

 «Аква» жгла глаза, превращаясь из небольшой красной точки в ослепительное кровавое пятно, но тут Иезу ощутил прохладную спасительную тень. Он не увидел её, – просто почувствовал. Тело среагировало мгновенно: вскочив, Иезу сумел разлепить веки. 
Он увидел очертания.
 – Я знал, что ты придёшь. Ты упрямый. Как мать...
 Иезу попытался изобразить удивление:
 – Ты?
 Решма артистично хлопал в ладоши:
 – И талантлив как мать...
 – Что тебе надо? – переходя на официальный, бросил Иезу, – ты получил всё что просил. Зачем тебе «Аква»?
 – У тебя же высший доступ, Иезу, – удивлённо пропел Решма, – я думал, ты игрок. – Решма театрально покачал абсолютно лысой головой.
Он подошёл ближе, потом ещё ближе.
 – Я, – твой шанс, Иезу, – прошептал Решма, – последний. Сделай это ради неё.
 – Твое счастье, Решма, что я хороший офицер и чту «Положения», – почти шёпотом, пересохшими губами выдавил из себя Иезу, а его рука непроизвольно потянулась к тому месту, где обычно висит мортер. – Ты же знаешь, что теперь ты обречён?
 Решма рассмеялся:
– Я был обречён уже тогда, когда твой Совет окунул меня и моих людей в «ментил», а потом вышвырнул, как использованную вещь.
Ярость блеснула на лице Решмы:
– Я не грохну тебя и твоих ублюдков, – прошипел Решма прямо в ухо Иезу, – я просто заставлю вас нарушить «Положения». Всех вас.
– Так я здесь не один? – догадался Иезу и снова сел на землю.
 Решма отошёл, но вдруг опять подскочил к Иезу и нанёс резкий короткий удар прямо в затылок.  Треск, – интрафон вырубился; Иезу потерял сознание.

 ---


 – Проклятье, проклятье…
 Жора приоткрыл глаза. Лёха ходил по палатке и страшно ругался.
 – Опять неприятности? Или, может, опричники «мобилифонизировались»? – пытаясь разобраться в ситуации, пошутил Жора.
 Лёха сел. Долго моргал. Потом, сморщив лоб, выпалил:
 – Я не буду тебе объяснять про квантование потоки и внутриквазарную постоянную, скажу по-простому, чтобы, даже такой лабух, как ты, наконец, врубился.
 – Я весь внимание, – зевнул Жора и проснулся окончательно.
 «А папироски у Бориса не слабые», – про себя усмехнулся Жора, и серьёзно бросил Лёхе:
 – Ну, давай, не тяни. Я уже ко всему готов.
 – Короче, – начал Лёха, – представь, что ты стоишь, нет, сидишь, – поправился Лёха, и продолжил с азартом, – сидишь на велике на вершине горы. Твоя задача – съехать как можно быстрее вниз.
 – Ну, понятно, – встрял Жора, – не тупой, съехал. Дальше что?
 – Теперь твоя задача въехать обратно.
 – Ну, въехал, дальше…
 – Энергия и время, потраченные на спуск и подъём одинаковы?
 – Нет, конечно, – разозлился Жора и обижено брякнул, – я хоть и не такой гений, как ты, но в школе тоже учился.
 – Так вот Жор, – ласково положив руку на голову Жореса, вдруг грустно выдохнул Алексей, – мы там, в конце 2000-х, были на вершине горы. Мне сейчас трудно объяснить тебе нюансы, но мощности, – самой мощной радиолокационной станции, хватит лишь на то, чтобы закинуть нас максимум на пару-тройку месяцев вперёд. Я просчитал вариант: когда мы усиливаем модулятор, то можно рассчитывать на год прыжка, но это при условии, что модулятор будет раз в пять мощнее, а такой я даже там собрать не мог.
 К тому же, неизвестно, какие побочные эффекты может спровоцировать подобное оборудование – ведь могут быть сбои, вот тогда и опричники, – уже отнюдь не мираж. Лёха замолчал и дернул Жореса за волосы.
 – А на хрена ты его вообще собирал? – вырываясь, взорвался Жора, – на хрена тебе этот сра…ый модулятор понадобился?
 – Порнушку посмотреть, – как ни в чём не бывало признался Лёха, снимая очки и притирая линзы халатом.
 – через «радиолокационку». Я когда её монтировал с Дмитрием Фёдоровичем, пару лишних блоков туда закинул, ну футбол посмотреть не кодированный, разговорчики телефонные послушать и…, – тут Лёха чуть покраснел, – ну кино всякое.
 Жора посмотрел на Лёху. В этом и был весь Лёха...На Жору смотрели ясные голубые, такие добрые глаза брата.
 – Так это ты её строил, станцию? – смягчаясь и присаживаясь рядом спросил Жора.
 – А ты думаешь, на что мы эту «хрущобу» дурацкую купили? На этикетки из-под советского «Жигулёвского» или твои корпоративы? – грустно улыбнулся Лёха.
 – Ну, после первого прыжка можно ведь прыгнуть дальше?
 – Можно, но это как в гору. Каждый последующий прыжок, несмотря на увеличивающуюся мощность оборудования, будет короче предыдущего, и в настоящем станет равен нулю.
 –То есть в будущее никак?
 – Можно, но тогда надо менять направление кванта..., – Лёха осекся.
 Жора потянулся и начал натягивать джинсы.
 – Ну, ничего, попрыгаем...
 – Ты даже не представляешь, сколько времени уйдёт на подготовку самого прыжка.
 – Так посчитай, – заявил Жора.
 – Посчитал, – грустно сообщил Лёха и добавил, – каждый прыжок – отдельный расчёт с абсолютно разными данными. Каждый надо готовить индивидуально. Это тебе не «Братья Марио»: нажал пробел и до конца уровня проскакал. Тут надо каждый раз все вычислять досконально. А то или у опричников осядем, или вообще, – тут Лёха загрустил, – или вообще в параллельном...
 – Я готов, – радостно отдал честь Жора и схватив бутылку коньяка, добавил: – А знаешь Лёх, мне тут всё больше и больше нравится.
 Жора вспомнил о Лене.

 А Лена думала о Жоре.

 И Бодун думал о них.
 Бодун тоже думал.
 Бодун всегда думал.
 ДАЖЕ КОГДА СПАЛ.



 -- -- 20 ----

 – Будешь и дальше молчать, англосаксонская свинья? – мощный удар в пах в очередной раз, опрокинул Михася на пол.
 – На кого работаете? – Гестаповец отёр рукой в грубой кожаной перчатке свои сапоги.
 Михась мычал, но молчал.
 – У меня даже русские говорили.
 – Врёшь, сука, – взорвался Михась, вскакивая с пола. Целая куча охранников опять навалилась на него и повисла на руках и толстой шее.
 – Падла прибалтийская, пидар вонючий. Нас просто так не возьмёшь... – прохрипел Михась, а про себя подумал: «Вадик Бешеный по «джипиэске джипяру» прозвонит, пацанам сбросит и они вас, пидоров, в асфальт закатают».
Михась хотел укусить кого-нибудь, но вырубился от очередного удара и охранники оттащили его в дальний угол камеры...
 – Это не английский, герр оберст, – удивлённо промямлил капитан Хольцнер и сняв перчатки, присел рядом с холёным блондином с острым альпийским носом.
 – Это русские, болван, – устало бросил полковник Шрёдер – главный специалист абвера по электронной разведке и радиоэлектронному шпионажу. – Про русский десант в Баварии слыхали?
 Полковник встал и уже выходя из камеры, не оборачиваясь, бросил:
– Их танк мы передали Даймлеру. Эти, – и полковник бросил взгляд на лежащее бездыханное тело Михася, – ничего не скажут. Они мне не нужны.
 – Так точно. Расстреляем на рассвете, – обрадовано закивал Хольцнер.
 – Вы и правда болван, Хольцнер, – устало сказал полковник, – стрелять надо на фронте, а такие буйволы, как эти, нужны Фюреру здесь. Нам нужна рабочая сила, – и Шрёдер бросил брезгливый взгляд на Михася.
 – Отправьте их в лагерь, – заключил Шрёдер и быстро вышел из комнаты.
 – Есть в лагерь!  – зло пнув Михася сапогом, прошипел Хольцнер и сдёргивая с его шеи массивную золотую цепь, скомандовал охране: – Исполнять!

 -----------



 Было ещё светло, несмотря на ранний вечер, когда «копейка» ворвалась в Москву.
 – Прикол, – весело пробубнил Жора, – как будто бы всё нормально вокруг – машины, дома, люди, а как подумаю, что они даже не в курсе того, кто такой Дима Билан, аж скулы сводит. Это же надо, они ещё не знают, что такое «мп3», «братки», «Билайн», «мобила». Чубайс, наверно, ещё в конторе какой-то строительной сидит простым бухгалтером, Мавроди бабочек ловит в стройотряде и никто не болеет СПИДом…
 Жора щёлкнул кнопкой и из-под пепельницы вылез небольшой плазменный дисплей, развернулся и показал «Виндоус Медиа» Центр....
 – Жора, – строго одёрнул брата Лёха.
 – Понял, – сообразил Жора и закрыл плеер.
 – Ну, хоть магнитофон можно?
 – Магнитофон можно, – кивнул Лёха и Жора полез в бардачок.
 – Ёпрст!  Мы с тобой бардачок не проверяли, – радостно воскликнул Жора и выудил оттуда массу всего: шоколадные батончики, очки со встроенным мп3-плеером, десять кассет от старой Лехиной автомагнитолы. Автомагнитола крутила и компакт-диски, и «мп3», и Жора впихнул в нее первую попавшуюся кассету. У Лёхи был довольно оригинальный вкус. Он слушал всё: от Франка Борнемана до «Владимирского Централа».
 Пока магнитола, шипя, возвращалась в начало, Жора прочёл на обложке: «Лёва Бирюлёвский и группа «Этап»».
 «Копейка» остановилась на красный свет, на первом же перекрёстке. Слева от Жоры стояла чёрная «Волга» Впереди сидела пара средних лет, за рулём – лысый мужик в белой сорочке и галстуке, рядом – яркая, роковая, но уже выходящая в тираж блондинка, чем-то напомнившая Жоре Лену.
 На заднем сиденье были две девушки лет 19-20-и, они перешёптывались, краснели, смеялись…
 Лысый надменно повернулся в сторону Жоры, с усмешкой окинул взглядом грязную «копейку», презрительно уставился прямо на Жору. Жора выдержал его взгляд.
 – Мойка за поворотом, – прошипел лысый.
 Жора хотел послать его, как в этот момент из Лехиной аудиосистемы Лёва Бирюлёвский своим томным и хриплым голосом в ля-миноре выдал: 
– А вечером на Срррретенке,
 Мальчики – пацанчики.
 Щупают в кафешках,
 Девочек – минеточек.
 Девочки – минеточки
 Все в чулочках чёрненьких,
 Их кромсают ножичком
 Мальчики – пацанчики...

 У лысого отпала челюсть, «роковая блондинка» наполовину вылезла из «Волги» и стала с интересом рассматривать Жору с Лехой, а девушки на заднем сиденье притихли, порозовели, глазки заблестели.
 – Да помоем мы, помоем. Только откинулись, фраер. Закрой хавло, пока не простудил, – пропел Жорик в тон Лёве Бирюлёвскому, надкусывая «сникерс», в тот момент, когда группа «Этап» зарядила саксофонное соло.
 Светофор опять загорелся зеленым и «Волга» рванула с места со скоростью «лексуса».
 Когда она почти скрылась из виду, девушки на заднем сиденье обернулись – одна из них крутила пальцем у виска, другая…, другая была Лена.


 – Это Ленка…, – заорал Жора, но было поздно. «Копейка» шла по своей полосе, на разделительной стояла машина ГАИ, а «Волга» ушла вправо, нырнула в туннель и скрылась.
 – Всё, потеряли, – захныкал Жора.
 – Не расстраивайся, – фамилия известна, имя тоже, телефончик имеется.
 – Какой телефончик, какая фамилия? – заорал Жорик. Я знаю только, что зовут её Лена и учится в «консе». Всё.
 – Ну, это уже кое-что. Кстати, а кто это в чёрной «Волге» был с ней?
 – По-видимому, мои будущие тесть и тёща, – захихикал Жора.
 Лёха глянул на Жорика из-под очков и буркнул под нос:
 – А интересный, кстати, эксперимент.

 Через некоторое время, «копейка» подвалила к невзрачной гостинице недалеко от ВДНХ.
 – Что это, Лёха? – спросил Жора кивая на невзрачный трёхэтажный кирпичный барак. – Вот же «Космос» рядом, – бросил Жора, поднял глаза и сразу стыдливо опустил их. – Блин, никак не освоюсь...
"Космос" ещё не построили
 – Тут нормально – начал Лёха, и добавил, краснея, – я тут в молодости часто останавливался.
 Братья вошли в вестибюль. Остро пахло «Шипром». В обшарпанных креслах сидели три кавказца и громко спорили.
 За стойкой администратора скучала дама лет тридцати, с пышной причёской «под Любовь Слиску».
 Жора рванул вперёд и томным голосом представился:
 – Я, – Жорес.
 Лёха удивлённо посмотрел на брата, хмыкнул, но ничего не сказал.
 Дама, не поднимая головы от журнала «Огонёк», устало бросила:
 – Я должна от этого потерять сознание или раздеться? – и, отбросив журнал, отрезала, – Мест нет, и в ближайшие три дня не будет.
 Кавказцы ещё громче залопотали и проклиная Москву и её гостиницы, направились к выходу.
 – Вы нас неправильно поняли, – раздался мягкий голос Лёши, – мы командированные. Лёха протянул даме несколько засаленных бумажек с массой всевозможных печатей и два старых советских паспорта
 – Так вот чем он всю ночь занимался, – с уважением подумал Жора...
 Дама нехотя взяла бумаги и документы, и лениво просмотрела Лёхин паспорт.
 Тень удивления мелькнула у неё на лице, она подняла глаза и уставилась на Лешу.
 Лицо её исказилось, она привстала.
 – Меня тоже зовут Алексей, – медленно отчеканил Лёха, – я его папа. А это – его дядя.
 –Так он вам обо мне всё рассказал? – дама покраснела....
 – Да, даже про родинку вон там, – и Лёха скосил глаза в сторону левого бедра дамы.
 – Ах, шалунишка, – ещё больше покраснев, начала оправдываться дама, – я одинокая женщина, а он – копия вы. Такой же красавец и невероятный умница. Не устояла.
 Жорес стоял, обалдев от происходящего.
 Дама вернула документы и протянула им ключи.
 – Двести двенадцатый, вверх по лестнице, третий этаж, направо. Люкс. Я попрошу, чтобы ужин вам принесли в номер, – администраторша ослепила братьев очаровательной улыбкой.
 – Спасибо, Катя, – буркнул Лёха и братья пошли наверх.
 – А как же континуум? – со смехом спросил Жорес, втаскивая тяжеленные чемоданы в довольно уютный и просторный номер.
 – На неё это не распространяется, – мрачно заметил Лёха и скрылся в душе.
 

 ---21----

 Полковник Шрёдер склонился над картой, когда в кабинет шумно вошёл Хольцнер.
 – Садитесь, капитан, – вежливо кивнул на свободное кресло Шрёдер, и продолжил, – русские ещё живы?
 – Так точно, господин оберст, – в лагерях.
 – Распорядитесь, чтобы ни один волос не упал с их головы. Приставьте к ним пару надёжных людей. Я должен знать всё, что они думают и говорят, – Шрёдер кивнул на телефон.
 Хольцнер крутанул ручку и быстро отдал по телефону необходимые распоряжения.
 – Новые обстоятельства? – услужливо спросил Хольцнер, вновь усаживаясь в кресле…
 – Вот тут их видели,- указал Шрёдер на разложенную на столе карту Баварии. Сухой длинный палец полковника ткнул в место, где ещё недавно был расположен живописный баварский городишко Шванцдорф.
– А вот тут их повязали, – палец Шредера медленно переместился на несколько десятков сантиметров и остановился в центре Мюнхена.
– Какие будут выводы?
 Хольцнер молчал, морща лоб.
 – Как вы думаете, капитан, что русским надо было в этой глуши? – палец опять переместился к городку Шванцдорф, что у самого подножия Альп. – И почему им было так необходимо попасться, что они вырядились, как клоуны и устроили мордобой прямо в центре Мюнхена, разгромив любимую пивную фюрера? – Шрёдер кивнул на большой портрет на стене, аналогичный портрету, который до недавнего времени висел в доме Ханса Дитриха Шмутцки, так бесславно утонувшего в игристом после нападения русских диверсантов на Шванцдорф.
 Хольцнер удивлённо хмыкнул: «Деревня со статусом города, монастырь, винная фабрика...».
 Шрёдер встал, подошёл к окну, одёрнул занавеску, и проведя пальцем по стеклу, резко повернулся и выпалил:
 – В этой вонючей дыре строится наисовременнейшая оружейная фабрика самого Шмайссера. Это известно каждому ребёнку в округе, но только не Вам и не Вашим людям, Хольцнер. А всего в двух километрах от неё, за уже разрушенным мостом, моя последняя разработка – радиолокационная станция и новейшая расчётно-аналитическая электронная машина. Кроме меня, Цузе и пары техников о ней вообще никто не знал. На восстановление моста уйдёт два месяца, и это будут очень важные два месяца! И уже почти успокоившись, полковник заключил:
 – Машину осмотрел сам Герхард Даймлер, – ничего особенного, однако модель крайне дорогая, но при этом совершенно бестолковая. Впрочем, как и все русские авто. Интереса для Вермахта не представляет, а вот то, что было в ней найдено, – сенсация.
 Шрёдер залез под стол и достал оттуда длинную железную трубу.
 – Гранатомёт, многозарядный. Сделан в Америке. В принципе дерьмо, но у него лазерный прицел. Такой лазер стоит у нас в Аугсбурге в лаборатории Херца, и его питают две гидроэлектростанции. А этот, – полковник кивнул на стол, – питался вот от чего, – полковник осторожно положил на стол две небольшие железяки размером с винтовочный патрон каждая.
 Хольцнер взял в руки загадочные артефакты. «ААA сериес акку. Енерджайзер. Маде ин Чина», – прочёл капитан на плохом английском и теперь уже окончательно запутался...
 – Хольцнер, – Шрёдeр сделал многозначительную паузу, – сегодня утром мне звонил Сам, лично, – он замолчал, кивнув на портрет фюрера.
 Хольцнер чуть не упал со стула, и волна гордости захлестнула его, сделав лицо пунцовым.
 – Просил контролировать это дело и не допустить повторения. Наша задача – установить, когда, как, зачем и главное, каким образом русские и их техника оказались в самом сердце Альп, – одном из самых охраняемых районов Рейха?
 – Задача ясна? – Шрёдер вновь подошёл к окну, уставившись на панораму альпийского предгорья.
 – Так точно, мой оберст, – неожиданно тихо, с подобающим моменту чувством прохрипел Хольцнер.
 – Генерал... – устало вставил Шрёдер.
 – Что генерал? – спросил Хольцнер.
 – Генерал, с сегодняшнего дня, что тут непонятного? – Шрёдер отошёл от окна и потянулся к широченному шкафу за заплесневелой бутылкой старого французского трофейного коньяка.
 Хольцнер покрылся испариной и рухнул в кресло.
 – Вам всё ясно, майор? – весело подмигнул Шрёдер.
 – Яволь, – Хольцнер схватил протянутый стакан и влил в себя обжигающий горло напиток.


 Бодун осмотрелся. Уже второй час он самолично возглавлял группу, прочёсывавшую заросли кустарника, росшего по периметру опушки.
 Холм «давался» с трудом. Бодун редко занимался спортом, тем более альпинизмом. Одышка душила, но свежий морской воздух быстро привёл Диму в чувство. Под подножием холма Швулькин и его люди прочесывали каждый сантиметр земли.
 – Хорошее место под радиолокационную станцию, – подумалось Бодуну, когда его взгляд вдруг упал на непонятные знаки, начерченные на земле. Он подошёл ближе и осторожно, боясь что-нибудь повредить, присел на корточки.
 – Стойте! Не двигайтесь! – строго крикнул Бодун подошедшим оперативникам во главе с Швулькиным. – Смотрите, – и Бодун указал рукой на знаки.
 – Формулы какие-то, – удивлённо проговорил Швулькин,- похоже, школьник какой-то уроки на природе делал.
 – Сам ты школьник, – проворчал Бодун, – постоянная Теслы и решение теоремы Пиккера. Если бы наши школьники такие уроки делали, глядишь, наш автопром создавал бы совсем не то дерьмо, на котором ты меня сюда привёз.
 Бодун махнул рукой и один из оперативников начал фотографировать.
 – Прочесать всё вокруг, зафиксировать каждый след, каждую сломанную веточку, каждый окурок, все! – заорал Бодун.


 ---22---
 Левый глаз страшно ныл, лицо горело, а в груди было ощущение, будто лежишь под КАМАЗом, гружёным цементом.
 Саня приоткрыл глаза. Непослушное, ноющее, нагое тело лежало на досках, едва прикрытое грязным, вонючим и невероятно колючим одеялом. Саня пошевелил пальцами ног, затем рук. Конечности послушались. Саня хотел приподнять голову, но резкая боль пронзила затылок.
 – Шшш..., не двигайтесь... – шепнул чей-то голос. «Не Михась», – подумал Санёк и навёл глаза на странную фигуру.
 – Вам сейчас нельзя двигаться. Как они вас..., – фигура склонилась над Саней и приложила смоченную водой тряпку к его груди.
 – Видать, разборка. Грудь заболела, когда житомирские пальнули, хорошо, что хоть «броник» надет был, – подумалось Сане, – а интересно, где Михась? Неужели завалили?
 Никого ближе, чем Михась, у Сани не было...
 Саня начал поворачивать голову, чтобы осмотреться.
 – Не двигайтесь! – испуганно зашептал голос, доносящийся откуда-то сбоку.
 – Где Михась? – просипел разбитыми губами Санёк.
 – Вашего товарища в другой лагерь определили, – быстро затараторил голос.
 – Как лагерь? А суд? А этап? – удивлённо прохрипел Санёк, пытаясь хоть что-то вспомнить.
 – Тише, тише, ради всего святого... – испуганно прошептал голос, – охрана не любит, когда мы разговариваем. Уже нескольких только за болтовню расстреляли, – и усмехнувшись, быстро проговорил шепотом:
 – Какой суд? Вы хоть понимаете, где находитесь? ...
 – Совсем оборзели, беспредельщики..., – Санёк яростно заскрипел зубами и стал погружаться в сон.
 Наступала ночь, в бараке слышались стоны и чувствовался страх, изредка подвывали сторожевые псы.


 – Швулькин...
 – Да, товарищ Бодун, – Швулькин подлетел к столу, вытянувшись, как борзая на охоте.
 – Ты это... расслабься, называй меня просто Бодун, нам ещё долго вместе работать. Кстати, тебя как зовут? – Бодун растянулся в кресле, поигрывая загадочным приборчиком.
 – Игорь Вячеславович, – бодро начал было Швулькин, но наткнувшись на колючий взгляд Бодуна, вдруг сник и почти шёпотом добавил, – Игорь...
  – Смотри, Игорёк, – начал Бодун, и повертев загадочный прибор, нажал на кнопку.
 – Игорь Вячеславович, Игорь..., – повторил прибор слова Швулькина...
 – Невероятно, – изумился Игорь, тараща глаза. – Магнитофон размером со спичечный коробок. Мне тут один про такой же телевизор всё втирал, я не верил...
 – Когда? – вскочил Бодун, – немедленно его ко мне!
 – Есть! – взревел Игорь и пулей выскочил в коридор.
 Через пару минут по Пионерской на громадной скорости промчалась чёрная «Волга», распугивая зевак сиреной, а ещё через несколько минут, Иван Михайлович Гроббеншмюклер, в домашней пижаме, покрытый испариной, закончил свой рассказ и оставив, в который раз, подписку о невыезде, растворился в дверном проёме.
 – Интересно, – задумчиво мурлыкал Бодун. – Этот тип утверждает, что прибор был крупнее, – он бросил взгляд на лежащий на столе магнитофон.
 – Свидетелей допросили?
 – Так точно, – рявкнул Игорь, но опомнившись, добавил, – тщательно допросили, товарищ Бодун. Один армянин, – водитель маршрутки, потом его жена, её подруга из Москвы и этот, – Игорь кивнул в сторону двери. Обычные обыватели, водитель маршрутки – партийный, мы его на всякий случай исключили и пару лет дали для профилактики, сейчас в СИЗО.
 – Не думаю, что он замешан, – недовольно буркнул Бодун и скомандовал, – выпустить его. Но поставить наблюдение за всеми, на всякий случай. Особенно за москвичкой. Диверсанты, скорее всего, в столицу потянутся...
 – Игорь, – неожиданно серьёзно подытожил Бодун, – делаем так: Вы докладываете мне обо всём, что не вписывается в рамки разумного; прилетела ли Баба-Яга или инопланетяне, любые слухи в городе, необычные события, яркие детали... – всё, что покажется Вам подозрительным, – сразу ко мне. Ясно?
 –Так точно, – кивнул Игорь и добавил, – у меня везде свои люди.
 Бодун щёлкнул кнопкой прибора.
 – У меня везде свои люди, у меня везде свои люди, у ме... – повторяла машинка.



 Михась медленно сполз с нар и с трудом управляя своим израненным телом, подсел к двум худым мужикам, тихо шептавшимся у зарешёченного окна.
 – Кто тут смотрящий? – Михась едва мог говорить.
 Мужики удивлённо переглянулись, но промолчали.
 – Нет тут такого, – раздался хриплый голос из темноты и из дальнего угла барака, в квадрат сумеречного света из зарешёченного окна вышел худющий старик в смешной пижаме в полоску. Такие же были и на тех двоих у окна.
 – Что за хрень… – Михась с удивлением разглядел себя: на нём была точно такая же грубая пижама в полоску с номером на рукаве…
 – Блатной? – спросил тихо подошедший старик и представился: – Яшка- ножик, Ростовский.
 – А где Санёк? – спросил Михась.
 – Кореша твоего в другой лагерь отправили, – сильно буйный. Километров сорок отсюда. Пещеры будет грызть, штольни, под ракетную фабрику.
 Михась постарался вспомнить хоть что-нибудь из событий прошедшего дня, но тщетно. «Эстонцы» били так профессионально, что отбили не только почки, но и память. Михась харкнул кровью, и мрачно оглядев собеседников, добавил:
 – Валить надо отсюда.
 Старик грустно хмыкнул и обведя взглядом барак, сразу же сник. – Не выйдет. Охрана мощнее, чем в Крестах.
 – И не таких ломали, – воспрянул духом Михась и закатывая рукава пижамы спросил: «А пожрать что, есть?».
 Один из молчунов протянул кусок засохшего ржаного хлеба со следами плесени...
 – Этим кормят? – зло спросил Михась, – Ну, суки. Совсем оборзели. Беспредельщики.
Он пересел на нары и брезгливо оглядевшись, бросил напоследок:
– Завтра осмотрюсь, наберусь сил, а потом дёрнем. Заберём Санька, тачку и рванём на Родину, в Ростов. Кто со мной?
 Соседи переглянулись, а старик закивал:
– Всё одно подыхать.
 Мужики ударили по рукам и разошлись по нарам.



 --- 23 -----


 Бодун уже почти прикрыл глаза, как в кабинет свежим морским бризом ворвался Швулькин.
 – Товарищ Бодун, – пыхтя, Швулькин вываливал на стол куски гипса: «Жигули» первой модели и два следа: один от сандалий 42-го размера, второй – Швулькин подвинул кусок гипса ближе к Бодуну. Бодун вяло взял слепок и натянув на голову линзу, подобие монокля, уставился в него. Надпись на гипсовом слепке заставила его вскочить и зашагать по комнате:
«Adidas. World Soccer. WM 2006. Made in China".

 – Мы проверили через резидентуру: у этой фирмы нет такой модели и такой классификации, а Китай, видимо, для отвода глаз, – Швулькин с победным видом резко опустился в скрипнувший стул.
 – Это не классификация модели и не артикул. Это дата, – загадочно прошептал Бодун.
 – Мировой футбол, чемпионат 2006 года, – перевёл с английского Бодун и повалившись на стоявший рядом диван всей своей массой вдруг как-то странно спросил у самого себя: «Не рановато ли сувениры готовим?»




 Серёга лихо протиснул свою «Хонду» между машинами, выскочил на тротуар, обогнув вставшую намертво «пробку», пересёк бульвар и поднырнул в арку. Его мотоцикл, взревев, пару раз блеснул между деревьями и припарковался у роскошного подъезда отреставрированного московского особняка. Серёга снял шлем и вошёл в вестибюль. В нос ударил привычный запах «Балдассарини» и дорогой кожаной обивки мебели, стоявшей в вестибюле.
 – Серёжа, радость моя, – ласково прошептал манерный, кричаще одетый и так же причесанный мужчина средних лет, – списки у Вас на столе.
 – Спасибо. – зло буркнул Серёга и, войдя в просторную комнату, направился к себе в кабинет.
 Не доходя двери с табличкой «Сергей Стечкин, программный директор радио «Гламур-ФМ», Серёга машинально протянул руку и закрыл окно. Немецкий стеклопакет моментально поглотил шум громадного города, заменив его звенящей тишиной, в которой неестественно громко прозвучали слова его секретарши Марины, что-то увлечённо рассказывавшей Ире из бухгалтерии.
– Ну, я ему, естественно, дала, прямо в кухне у холодильника.
 Серёга хмыкнул и весело бросив Маринке: – Смотри, почки не застуди, – уже серьёзно добавил: - Вадим Андреевич не звонил?.
 – Пока нет,- Марина, краснея, поправила подобие юбки и перебирая длиннющими ногами, последовала за шефом.
 – Звонил господин Моисеев, просил посодействовать в получении премии «Лучший вокал России», – начала ежедневный утренний доклад Маринка.
 Серёга чуть не подавился круассаном, а брызги «Арабики» «украсили» его белоснежную сорочку.
 – Млять, – кашлянув, бросил Серёга, – одни педерасты вокруг. Там первые две буквы во втором слове названия премии убрать надо, – так будет честнее. Позвоните Вадиму Андреевичу, скажите, что я отказываюсь вести это дерьмо.  Может, мы ещё «Иванушкам Интернейшнл» приз дадим за вклад в области джазовой музыки или «Виагре» за укрепление демографической ситуации в стране?
 – Вадим Андреевич недоступен, – бросила Маринка и добавила: – Вот список номинантов.
 – Прошлогодний? – устало спросил Серёга.
 – Ладно, – устало согласился Серёга и потянулся к телефону, – только Моисеева поставь тринадцатым номером.
 Серёга с детства терпеть не мог алкоголиков, педерастов и поп-музыку.



 Дома была гитара. Семиструнная. Отец вполне сносно играл на ней. Показав как-то раз пару аккордов, папа заразил меня музыкальным вирусом, что похлеще любого СПИДа. Около года, я, стирая в кровь подушечки пальцев, осваивал это чудо не то кишинёвского, не то павлодарского инструмент-строения. Когда левая рука, не слишком отставая от правой, уже могла изображать несложные аккорды, – я познакомился и подружился с чуваком из параллельного класса.
 Как-то раз я увидел его у рынка с гитарным чехлом, а на следующий день, убедившись, что это была гитара, а не лыжи или метла, пригласил его на «Вегу». Мы слушали магнитофон целый день, болтали и по очереди играли на папиной гитаре. Эдик, – так звали чувака, посоветовал мне перейти на шестиструнную, а также похвалился своим «бобинником», который я увидел уже на следующий день, придя к Эдику с ответным визитом в гости.
 Эдик подключал к «бобиннику» свою шестиструнку с привинченным звукоснимателем, и поколдовав пару минут над магнитофоном, наиграл пару рок-н-рольных риффов, потом сыграл что-то вроде соло под свою же запись. Рок-н-рольная трясина затягивала меня, я превращался в рок-зомби. До сих пор, видя или трогая бобинные магнитофоны, я испытываю невероятное чувство, и как безумный, скупаю эту уже мало кому нужную рухлядь.
 Вылечить от музыкальной зависимости меня могла только моя собственная гитара.
 Я купил её за пару лет до начала Олимпиады. 
 В тот день, когда весь мир смотрел на взлетающего Олимпийского мишку, я усердно пыхтел, разрываясь между магнитофоном «Маяк», маленьким пластмассовым микрофончиком, проигрывателем «Аккорд», кассетником «Вега» и гитарой Ленинградской фабрики «МузИнструментов». Она была с настоящим, не самодельным, со встроенным звукоснимателем.
 Связка вилок и ложек, перехваченных резинкой для волос, служили хетом, коробка из под телека, – бас-барабаном, а туго натянутый на большую кастрюлю кусок полиэтилена, вырезанный из лопнувшего надувного матраса, – малым барабаном, который позже я заменил пионерским, с комплектом палочек, купив его в магазине «Орлёнок» за семь рублей.




 -- 24 ---

 Иезу подошёл к озеру и смочив в нем платок, омыл лицо и рану на груди. Застонав от боли, раскрыл гниющие края раны, – датчика не было. Решма вынул его, попутно раздавив интрафон на затылке. Голова уже не болела, но связи теперь не было и не будет. Впрочем, толку от неё не было никакой, да и расчётным датчиком считывать было ненамного быстрее, чем собственными мозгами: команду готовили годами, а ситуация на планетах девятой ступени всегда была предсказуемой. По крайней мере, до того, как на ней не обосновывался Решма или его адепты.
 Инженерный гений Решмы сильно превосходил даже тренированный разум. Научить свою же голограмму бить, причём больно, а потом, вспарывая кожу, уничтожать датчики и сенсоры! На такое был способен только Решма.
 Он где-то здесь.
Иезу огляделся, поправил хитон, быстро собрал горсть трав и листьев, пожевал и обложил ими рану, туго перевязав ее влажным платком.

 Можно было вернуться к Ионну, у него наверняка есть расчётные карты. Но повторная встреча наверняка выдаст его Решме или его псам, если только они уже не вычислили его, а терять такого ценного координатора равносильно гибели всей экспедиции. Ионн – не аргонец, он, – чейра с Первера. Им, и только им, доступны секреты мысленной транслокации.
Большому Совету стоило громадных трудов уговорить совет Первера послать в эту глушь одного из них. Ионн скучал, но ему нравилось здесь, и свою работу он делал отлично. Именно он просчитал траекторию последнего рейса мятежного «Атлантиса», и он же предположил, что база Решмы на Акве. Мимиц со своими «термитами» прочесал все саттелиты, кроме этой симпатичной планетки.
 Последний сигнал с его интрафона пришёл именно отсюда, но никаких следов его корабля обнаружить не удалось. Спасательная группа работала здесь целых два месяца, и тоже пропала. Теперь вот «Альманах» …

 Отдохнув немного, Иезу встал и быстро направился по направлению к деревне. Не дойдя нескольких сот метров до первых домов, у самого озера, рядом с широкой плоскодонной лодкой, построенной явно не акванцем, он наконец, встретил того, кого так долго искал. Даже если бы интрафон работал, Иезу не услышал бы сигнала: у команды его не было и не могло быть, – сенсор и датчики стоили столько, сколько излучатель «Альманаха». Однако не узнать Андри было невозможно. Его широкая спина заслоняла полгоризонта, а сильные, привыкшие к кувалде руки так же проворно закидывали рыболовную снасть. Иезу тихо подошёл поближе. Андри стоял в окружении акванцев, болтая с ними на староакванском. Иезу мысленно переключился и тихо, но уверенно бросил присутствующим: «Мир вам, братья».
 Андри вздрогнул, услышав голос, ответил: «И тебе мир, путник». Ярко-голубые глаза Андри радостно засветились, но лицо было спокойным.
 – Присядь, отдохни с дороги, путник, видимо, нелёгкий путь прошли твои ноги. Омой их и поешь с нами, – Андри бросил взгляд на пылающие угли с аппетитно пахнущей рыбой.
 Иезу вошёл в озеро по колено и умывшись, подсел к группе акванцев.
 «Интересно, а где он такой шикарный хитон себе раздобыл?» – мысленно спросил самого себя Иезу, вспоминая скромного парня из команды технического обеспечения посадки.
 Лодка покачнулась, из неё, зевая, выполз Пит. Потянувшись, он спрыгнул на землю, и, подскочив к костру, выхватил из него дымящуюся рыбёшку. Подняв глаза и увидев незнакомца, он чуть не выронил её из рук...
 Андри наполнил чаши местным напитком и протянул их Иезу и Питу. «Прента», – вдруг радостно подумалось Иезу, – «Всё же прижилась».
 Пит с аппетитом ел рыбу и болтал с акванцами:
– А правда, что у Иакова и Иоанна улов получше, чем у нас? А, брат? – хитро подмигнув Иезу спросил Пит у Андри.
 – Сходи и посмотри. Они завтра будут вон там. – Андри бросил взгляд на другой конец озера, которое акванцы называли морем.
 «Значит, часть команды спасателей Мимица тоже в этом районе», – подумал Иезу и, откинувшись на пологий ствол небольшого тенистого дерева, с удовольствием глотнул пренты. Прента слегка обожгла горло тёрпким вкусом малого Аргона, глаза сами собой закрылись, голова наполнилась воспоминаниями, но Иезу отбросил их прочь.
 – А ты кто будешь и чей? – ласково спросил Иезу пожилой аргонец.
 – Я Иисус, плотник из Назарета, – устало, но уверенно ответил Иезу на староаргонском, потирая израненные ноги и кивая в сторону гор, где у широкой реки нёс свою нелёгкую вахту Ионн, называемый акванцами Иоанн, – координатор второй галактической инспекции аргонской патрульной службы, за которым уже мчались верные псы Решмы.
 



 --- 25 ----

 – Ну что же, подведём промежуточный итог, – Бодун пододвинул сидящему напротив Швулькину стакан, наполненный до краёв отменным коньяком.
 – Спасибо, товарищ Бодун, но я не пью, – застеснялся Швулькин.
– Зря, зря, – хмыкнул Бодун, потягивая напиток. – Во-первых, не сделаешь карьеры, во-вторых, жена уйдёт от тебя к пьющему, – Бодун смотрел на свой стакан, поднеся его к окну и любуясь игрой света, – и в-третьих, такой прелести даже в твоём ведомстве не найти.
 Швулькин опустил голову. Практически вся его жизнь пронеслась перед глазами. Школа с отличием, армия, институт с красным дипломом и донос на преподавателя. Именно так он «попал на крючок». Потом курсы КГБ, командировка во Вьетнам, контузия и нудная работа в Черноморске, практически в ссылке. Вся его жизнь осталась там, в Ленинграде. А здесь? Скучная жена «по разнарядке», пилящая по малейшему поводу, часто и просто так, и грязная комната в коммуналке напротив рынка на Пионерской.
 Швулькин резко схватил стакан и залпом выпил, не поморщившись.
 Бодун усмехнулся, но промолчал, лишь подлив ему еще немного.
– Будешь моим «Санчо Пансой», – заявил Бодун, выдержав долгую паузу.
 – Кем, товарищ Бодун? – глупо улыбаясь, спросил Швулькин.
 – Не читал, что ли? И давай, заканчивай с «товарищем». Теперь я для тебя Димик, а ты Игорёк, по крайней мере, пока мы одни.
 – Понял, – моментально сориентировался Игорёк.
 – Я твоё дело изучил, – Бодун кинул на стол серую невзрачную папку. – Зачем ты преподавателя заложил?
 – Он у меня мою работу украл. Я тогда для диплома язык новый писал. Покруче Фортрана или Бейсика был бы.
 – Понятно, – грустно вздохнул Бодун, сделав жест, предупреждающий не болтать лишнего.
 – Итак, – продолжил Бодун, – что мы имеем. Два парня, назвались братьями, Георгий и Алексей, наверняка имена вымышленные, один косит под музыканта, другой то ли врач, то ли ещё кто в очках. Оба говорят по-русски, но с каким-то неопределённым, акцентом и используют в лексиконе странные слова. Предположительно на «Жигулях» первой модели, у одного из них необычная обувь. Владеют интересным артефактом, – Бодун положил на стол портативное записывающее устройство.
 – Я долго думал, что единственный принцип запоминания информации в таком объёме не электромеханический, или оптический, или магнитоэлектрический, посредством простого двоичного кодирования или аналогичного ему...
 – Машинный код? – вспомнил юность Игорёк.
 – Не совсем, но рядом. Такие штуки, – Бодун опять бросил взгляд на стол, – мы на луноходы или марсоходы ставим. Но размером с кирпич и к нему полтонны аккумуляторов. А этот, – Бодун щёлкнул крышкой прибора и вытащил маленький цилиндрик-батарейку, – питался вот этой крохой.
«ААА Энейджайзер акку. Маде ин Чина», – прочёл Игорёк.



 --- 26 ---

 Последние два класса школы были, по всей видимости, счастливейшими годами моей жизни. На моей памяти:
 – Наташка, рыжая одноклассница, и её, случайно подсмотренная на физкультуре титька размером в пол-арбуза.
 – Диск «Венера и Марс» и эти пончо, которые я пытался копировать, изрезав все домашние пледы.
 – Кафе «Полуфабрикаты»: пончики с заварным кремом по семь копеек и газировкой по три.
 – Вертушка «Электроника» со стабилизатором и отличным звуком
 – Подаренная, ушедшим в армию соседом, немного дефективная, но ещё рабочая чешская «полуакустика», сводившая с ума полгорода.
 – Автобусы «Лаз» и удивительно тёплые места в «хвостовой части» над мотором.
 – Вкус влажных губ Динки, проездом из Москвы в Улан-Батор.
 – Катран в десять кило, пойманный мной лично на пенопластовый поплавок.
 – Записи «Лет ит би», «Белый альбом» и «Эбби Роуд» на старых кассетах «АГФА Геваэрт».
 – Вырезки из «Плейбоя» и два номера гэ-дэ-эровского журнала «Мелодиен унд ритмен»
 – Подписка на журнал «Ровесник» и «Новые товары» с обзорами новейшей бытовой техники Советского Союза.
 – Знакомство с тётей Олей из отдела музыкальных инструментов в старом универмаге у рынка и её складом.
 – Мучительная подготовка к поступлению в Горный институт.
 – Диск «Гранд Фанк рейлроуд» и «Криденс…»
 – Сигареты «Стюардесса», головокружение, первые стаканы вина, бутылка пива и первый привод в милицию за бросание камней по грузовым автомобилям с минеральной водой с крыши соседнего дома.
 – Первая драка, в которой я не проиграл: жалоба мамаши пацана с выбитым зубом моему отцу и его гордый вид за меня на кухне, когда он меня отчитывал.
 – Футбол во дворе, между машин; ворота, – двери гаражей. Каждый гол – гул жестяных дверей.
 – Первая смерть: бабушка после двухмесячного угасания, – рак груди и метастазы. Почти ежечасные инъекции «промедола». Панихида и глупый спор о том, как её выносить из дому: вперёд головой или ногами.
 – Крик мороженщика во дворе, разносившего эскимо в бежевом ящике с сухим льдом, который клали в рот, выпуская дым
 – Фильм «Чингачгук – Большой змей» и Гойко Митич.
 – Экспедиция на соседнюю стройку и изучение найденных артефактов: использованный презерватив или гигиенические пакеты.
 – Фильм «О, счастливчик!» и загадочная фраза: «Мы едем в Лондон, в Лондон...».
 – Бутылки с карбидом, заливаемые водой, микроскопические рогатки и алюминиевые шпульки, бьющие по ляжкам одноклассниц. Ампулы новокаина, поставленные в сухой спирт и поджигаемые в подъездах наиболее сварливых соседок.
 – Концерт польской группы то ли «Белые синие», то ли «Чёрные синие», оцепление милиции, первая рок-песня, услышанная со сцены.
 – Запись «Машины Времени» привезённая Вовкой из молодёжного лагеря под Питером.
 – Старая «Волга» и автомагнитола «Сони» дяди Лыкова.
 – Джинсы «Райфл», кроссовки «Ботас» и куртка «Ранглер», купленные мамой в подарок к выпускному за четыреста рублей, в итоге заблеванные коньяком, томатным соком и салатом «Столичный». Сок отстирался, а «Столичный» я до сих пор ненавижу.
 – Бобины с концертами Хендрикса, «Лед Зеппелин», «Дип Пёрпл», «Пинк Флойд» и «Эйси- Диси».
 – Портреты «Битлз» с альбома «Лет Ит Би», нарисованные Жорой Новиковым шариковыми ручками (четыре цвета) на кожаной папке.
 – Брючной ремень «Одра» и металлические молнии на подшитых клёшах.
 – Китайские кеды с мячиком и зелёной подошвой и многочасовая очередь за ними. Давали только пару в одни руки: за ними стояла вся семья, кроме папы, который в кто время был в командировке в Карачаево-Черкесии. Его рабочие нашли пещеру, а в ней два внедорожника и несколько ящиков оружия в идеальном состоянии, оставленных немцами. Папе дали орден и премию, на которую в комиссионке на Пионерской мне купили кассетную деку «Тошиба», – полупрофессиональную машину с тремя моторами и системой шумоподавления. Одноклассница потом попросила записать ей пару модных вещей из «Назарет» и дала десятку на покупку кассеты и саму запись. В звукозаписи это всё стоит двенадцать рублей. Я заработал свои первые шесть рублей и тут же купил на них чистые бобины.
 – Лето, жара и вступительные экзамены. Сдал всё на четверки, – зачислен. Вечером сабантуй в Лесновке и прощание с детством.
 Отец тогда впервые протянул мне пачку сигарет, молдавское «Золотое руно», и предложил закурить. Он поднёс к моей сигарете зажженную спичку и спокойным голосом сказал:
 – Если будут проблемы в институте, зайди к дяде Боре в ректорат.
 Дядя Боря был папиным корешом, – они вместе учились. Я вырос у него на коленках. Он был лучший изготовитель шашлыка. Всё время надрезал баклажаны и вкладывал в них кусочки жира и лука, а потом, нанизав их вперемежку с помидорами, приговаривая всё время:
– Эй, тётки, поставьте мою любимую... Тётки, – это моя мама, его жена, мама Вовки и тётя Роза, – ставили болгарскую пластинку и слушали то ли Глорию Гейнор, то ли Донну Самнер. Я терпеть не мог эту песню и уходил на балкон, включал переносной чёрно-белый телевизор дяди Бори и смотрел польский фильм «Четыре танкиста и собака».
 Детство кончилось через пару недель. Новые сокурсники и новые друзья – Экибастуз, Игорь и Саша предложили провести вечеринку и пригласили всю группу. Знакомились за городом, арендовав автобус. Первый раз в жизни выпив, я не блевал, – полвечера целовался с Ноной, и, влюбившись по уши, незаметно и с легкостью вписался во взрослую жизнь.


 --- 27 ----

 – Да куда же они делись? – Вадик недовольно выслушал доклад капитана Швулькина. – И что, машины тоже нет?
 – Нет, Вадим Андреевич, только пару дырок в стене от «Калаша» и следы резины «Мерседеса» и «Жигулей». Следы обрываются рядом со стеной радиолокационной станции, то есть я хотел сказать, зверосовхоза «Интернорка».
 – Мне не ври, – Вадик усмехнулся, – я и этим совхозом владею и той хернёй, которую вы вместо моих зверушек построили.
 – Может, вам имеет смысл с моим отцом переговорить? Он все те места как свои пять пальцев знает. Он за режим на станции отвечал, а его дружок её строил, – вновь забулькала трубка.
 – Давай, диктуй адрес, – устало бросил Вадик, передав мобильник водителю.
 Никогда ещё Вадику не было так плохо. Он откинулся на спинку сиденья и ослабив узел галстука, прикрыл глаза. В нос ударило чем-то неприятным: Лариса душилась какой-то новомодной дрянью. Вадик психанул и выхватив флакон, с яростью выбросил его в окно.
 – «Балдассарини», – грустно заметила Лариса.
 – Следующим рейсом вылетишь сама, – зло отрезал Вадик и попытался заснуть.
 Флакон пролетел положенное баллистикой расстояние и влетев в окно туалета 112-го номера санатория «Ласточка», с удивительной точностью приземлился в унитаз, вдребезги разбившись в тот момент, когда заслуженный строитель Славка Сычёв, находящийся на заслуженном отдыхе, пытался освободить свой живот от подозрительных грибов, съеденных в ресторане «Душанбе» за пару часов до этого.
 – Ни фига себе грибочки, – подумал, глуховатый от постоянного грохота отбойных молотков Славка, спуская воду.
 Запах быстро заполонил весь сортир.
 – Схожу-ка я к доктору, – испуганно подумал Славка и заспешил в санчасть.


 Водитель остановил «Лексус» около небольшого грязного домика на обочине прибрежного шоссе в сорока километрах от города на углу немецкого кладбища и автостоянки кирпичного завода «Черномор».
 Вадим лениво выполз из машины и прошёл в услужливо приоткрытую охранником калитку.
 Не совсем пожилой, полностью лысый и упитанный человек сидел спиной к разросшемуся ореху, аккуратно чистил кожуру яблока лезвием бритвы, сидя за небольшим садовым столиком, на котором лежали яблоки и стояли бутылки. Не оборачиваясь, человек спросил:
 – Какого хрена?
 – Мне ваш сын посоветовал обратиться к Вам, – Вадик сделал жест охраннику, чтобы тот не вмешивался, – он говорит, что Вы – единственный, кто в состоянии помочь.
 – Что случилось? – спросил человек, не оборачиваясь.
 – Пропали люди. Бесследно. Два парня на «Жигулях» и два моих охранника на «Мерсе». Около радиолокационной станции. Никаких следов. Ваш сын прочесал всё в округе, – бесполезно.
 Человек обернулся. Предложив гостю присесть, он достал из небольшой сумки бутылку коньяка. Разлив его по стаканам, протянул один Вадиму, быстро выпил свой и неожиданно громко закричал:
 – Игорь...
 Дверь домика распахнулась, и на пороге возникла фигура мужика, держащего кастрюлю с кипящей водой, в которой плавали пельмени.
 – Эти тоже ищут двух парней на «Жигулях» первой модели, – кивнув на Вадика и его охранника бросил лысый.
– Постойте, откуда вы знаете про первую модель? Я вам ничего не говорил, – удивлённо спросил Вадик.
 – А мы тоже ищем двух парней на «Жигулях» первой модели. Уже тридцать лет ищем. Не правда ли, Игорёк?
 Мужика, очень похожего внешне на капитана Швулькина, словно молнией поразило. Кастрюля выскользнула из рук и покатилась по бетонным ступенькам крыльца, теряя серые пельмени фабрики «Белорусские Песняры». Вадик вскочил, растерянно поблагодарил и попятился в направлении калитки.
 – Они в прошлом. В 1975 году, – крикнул напоследок лысый и истерично захохотал. Мужик, похожий на Швулькина, заплакал, присел на корточки и обнял голову руками. Вадик, судорожно цепляясь за всё, что попадало под руку, рванул к машине.

 – Я единственный, кто может вам помочь, – донеслось до Вадика. Вадик остановился и захлопнул дверь «Лексуса».
 Лысый показался в проёме калитки.
 – Вот это мы нашли у ваших парней. Кстати, как их зовут? – спросил лысый.
 – Жора и Лёха. Братья, – ответил Вадик, подойдя ближе и беря в руки простенький мп3-плеер.
 – Ну и что,- бросил Вадик подошедшей Ларисе, – обыкновенный мп3 стик, с ...с ... – Вадик бросил взгляд на бегущую строчку, – с «Раммштайном».
 – Любимая Лёхина группа, – встряла Лариса.
 – Мы нашли это с Игорем Швулькиным, – лысый кивнул на подошедшего мужика, – в 1975 году, на том месте, где сейчас стоит радиолокационная станция.
 – Курить надо меньше, – зло бросил Вадик и махнул шоферу заводиться, – и пить тоже.
 – Ну, как знаете… – усмехнулся лысый, – Если передумаете, – звоните, – и протянул визитку.
 Вадик раздражённо отмахнулся; визитка, выскочив из рук лысого, упала в дорожную пыль.
 Лысый повернул к дому.
 Лариса наклонилась и подобрала визитку.
 «Дмитрий Фёдорович Бодун. Профессор. Свободный программист и художник-электронщик».
 «Странный тип», – подумала Лариса, засовывая карточку за лифчик.
– Ну, ты едешь или нет? – заорал Вадик.

 –Ты готов? – спросил Бодун у подошедшего Игоря.
 – Готов, – спокойно ответил Игорь, провожая взглядом «Лексус».


 --- 28 ----

 Жорес только вылез из душа, как в дверь осторожно постучали. Лёха накинул полотенце на ноутбук и открыл дверь. Дежурная по этажу вкатила тележку с парой бутылок и тарелками, накрытыми полотенцем.
 – Спасибо, – прошептал Лёха и полез в карман висящих в шкафу штанов, – Сколько с нас?
 – Уже уплачено, – защебетала горничная, – Екатерина Андреевна заплатила.
 – А ..., – хитро улыбаясь, пропел Лёха и сунул горничной десятку. Та заулыбалась, пообещав утром принести чай «со слонами».
 Лёха подкатил тележку к дивану и удобно устроившись, включил телевизор. Минут двадцать братья молча ели и пили, уставясь в черно-белый ретро-ящик.
 – Блин, что за хрень...Все те же самые, только моложе, – удивился Лёха.
 – Ну да. Кобзон, Лещенко, Масляков...
 – Да и новости практически из нашего времени, – продолжил Лёха, – гляди, израильтяне Газу зачищают. А немцы опять англичан на Кубке громят.
 – Лёх? – заулыбавшись, спросил Жорес, – а ты случайно результатов матчей с собой не захватил и есть ли в Москве 1975-го тотализатор?
 – Жора, забудь. Ты не Марти. Ты Жорик и совок. За тотализатор – десять лет. Правда, с перепиской, но редкой.
– Лёх, – как ни в чём не бывало, продолжил Жорес, – а нельзя съездить на север, в Архангельск?
 – Зачем?
 – По-моему, где-то там сейчас должны зачать одного мальчика по имени Андрюша.
 – Ну и? – удивлённо спросил Лёха.
 – Помешаем. Или презерватив подарим. Поможем телевидению будущего, – Жорес взорвался хохотом.
 – Можно все танцевальные кружки обойти и переломать ноги всем мальчикам по имени Боря, – развеселился Лёха...
 – А я хочу в Ленинград. Там паренёк в «универе». Зовут Вовкой. Хочу с ним дружить, – продолжил Жора, смеясь.
 – А давай в Кабул позвоним, шаха предупредим, – вдруг неожиданно серьёзно предложил Лёха.
 – Ребят наших подставим. Они сунутся – а там уже ждут, – Жорес налил по полной. Братья молча выпили. Ты думаешь, нам поверят, что мы из будущего? – Жорес кивнул на появившуюся на экране заставку с видом Кремля.
 – Закрепить эту сволочную торпеду на «Курске», поставить знак или гаишника на трассе, по которой Цой поедет, в Нью-Йорк позвонить Джону, чтобы на улицу не выходил, – Жорес начал заводиться, – мудаков-то всех теперь по именам знаем. Только пару строчек местным ментам – и нет ни Абрамовичей, ни Мавроди, ни Березовских, – Жорес почти хрипел.
 – Родителям переднее колесо сменить, – вдруг грустно сказал Лёха и заплакал.
 Жорес подавился и закашлялся. Лёха тихонько постучал его по спине, потом обнял. – Нельзя… нельзя, – и уже почти успокоившись, добавил: «Ну, не будем же мы взаправду каждого китайца кастрировать, в самом деле».
 Братья опять засмеялись, но слёзы не высыхали.
 – Ладно, пора работать. Позвони лучше Ленке. – Лёха сел в кресло и углубился в расчёты.
 Жорес схватил телефон, но вдруг грустно сел на пол.
 – Номер-то в куртке был. А куртка у той тетки из магазина.
 – Где Ленка учится? – не отрываясь от расчётов, спросил Лёха.
 – Ленка? В консерватории.
 – Завтра утром туда и рванём.
 Жорес сделал телевизор погромче и погрузился в раздумья. С экрана улыбались Сенкевич и Капица, – ни тебе Малахова, ни Нагиева.
 – Оказывается его, – Жорес кивнул на ящик, – ещё и слушать можно.
 Моложавая тётя Валя разговаривала со Степашкой.
 А Жорес провалился в сон.


 ---- 29 -----

 Иван Михайлович выскочил из серого здания, именуемого в народе «катком», и оглядевшись, вскочил на подножку подошедшего трамвая.  В голове мелькали страшные мысли. Особенно Гроббеншмюклера беспокоили странные маечки и кепочки, купленные Симой Ефимовной у подозрительных типов, идеально подходящих под описание тех шпионов, которых разыскивал Швулькин и бригада молчунов из Москвы.
 Войдя в трамвай, Иван Михайлович привычно симулировал хромоту и также привычно занял освобожденное рыженькой комсомолочкой кресло.
 «Что делать? Что делать?» – классический русский вопрос всплыл в голове Ивана Михайловича и окончательно погубил ростки хорошего настроения.
 Плохие предчувствия подкрепились дурной приметой: трамваем номер «13» управлял тот, встречи с кем Иван Михайлович стремился избежать даже больше, нежели встречи с дюжиной чёрных котов или внезапно треснувшим зеркалом.
 Вагоновожатый тринадцатого маршрута «Старый Рынок – Стадион» был одной из достопримечательностей города.
 Молчаливый субъект неопределённого возраста запросто мог стать персонажем книг братьев Стругацких или фильмов Тарковского. Мало кто сомневался в том, что именно этот тип идеально соответствовал представлениям о пациентах местной психбольницы.
Послушать его беседу с внутренним «я» приходили целыми классами. Вагоновожатого, известного, как «Килгарик», давно бы могли уволить и отправить за высокий забор, но только именно его трамвай выдерживал график движения с точностью до секунды и за много лет не то что не побывал в авариях, но и находился в идеальном состоянии, постоянно перевыполняя план. Помимо этого, Килгарик никогда не матерился и называл всех на Вы, даже детей, которым он всегда дарил леденцы, за что дети его обожали. Учитывая то, что Килгарик водил трамвай больше двадцати лет, любителей леденцов было, наверное, полгорода. Задавая очередной вопрос самому себе, Килгарик, прежде чем ответить, всегда посматривал в зеркало обзора салона трамвая и тихо посмеивался.
 Вот и сегодня, оглядев салон, Килгарик, глядя в зеркало, уставился прямо в глаза Ивана Михайловича: «Да, брат Горацио, попал ты крепко, а сети выдержат ли эти? Посильной ноши, что на плечи свои ты водрузил сейчас, подняв дорожной пыли горсть. И совесть, заменив ты ею, продал, рассеяв на закате...»
 Килгарик хмыкнул и, иногда поглядывая на Ивана Михайловича, объявил в микрофон: «Следующая остановка «Следственный изолятор»».
 Иван Михайлович взвыл, и забыв о хромоте, пулей выскочил из трамвая.
 Проскакав оставшиеся четыре квартала, Иван Михайлович ворвался в свою квартиру, и, закрыв входную дверь на все замки, щеколды и цепочки, влетел на кухню. Сима Ефимовна нарезала охотничью колбаску.
 – Сима! – Иван Михайлович плюхнулся на табуретку. – Я опять был там! – Иван Михайлович подался к ней всем телом. – Они ищут двух парней на «Жигулях» первой модели. Американских диверсантов.
 Сима побелела.
 – Где вещи, которые ты купила?
 Сима Ефимовна рванула в спальню и, спустя пару минут, притащила громадную сумку.
 – Их надо уничтожить, – с таинственным видом прошептал Иван Михайлович и добавил, – забудь о них и о тех парнях, как о страшном сне...
 Сима Ефимовна заплакала, но кивнула, и потащила сумку к входной двери.
 Уже стемнело, когда Иван Михайлович, сгибаясь под тяжестью баула, с трудом забросил его на парапет старого моста, что за парком, и дождавшись подходящего момента, скинул сумку в реку. Сумка камнем пошла на дно.


 Славка Сычёв приезжал в Черноморск каждый год в одно и то же время. Отдыхал он всегда в одном и том же санатории. И каждый день делал одно и то же. Позавтракав, шёл на пляж, после обеда, постреляв в тире, шёл в кафе на набережной пострелять глазами, а после ужина, пока не стемнело, пропускал пару кружечек пива, под аккомпанемент санаторского «ВИА». Проснувшись в объятиях необъятной учётчицы с севера, или заведующей складом из Сибири, Славка чуть свет плёлся на местную речку, славившуюся обилием рыбы, закидывал спиннинг и, побалдев таким образом почти до завтрака, возвращался в санаторий, продав по дороге улов хозяину пивного ларька на углу рынка и Пионерской.
 Вот и на этот раз, Славка, предвкушая очередной крупный «улов» на вечерних танцах, закинул удочку и привычным движением потянул ручку катушки.
 – Зацеп, –зло подумалось Славке, когда удочка прогнулась и леска натянулась. Странно, почему так тяжело идет, может труп? – Славка обожал детективы. Из воды показался угол большой дорожной сумки. – Точно труп, расчлененный.
 Спустя несколько минут, он разочарованно рассматривал содержимое баула.
 – Шмотки, – Славка погрустнел, – выкидывают всякое дерьмо в реку, а потом удивляются, почему рыба дохнет.
 Он дотащил сумку до рынка и с яростью впихнул её в мусорный контейнер, подняв на воздух эскадрилью  мух.


 ---- 30 -----


 Утро оповестило о себе топотом опаздывающих на работу командированных, торговцев с рынка и другой суетливой публикой. Жорес быстро вскочил с кровати и залез под прохладный душ. Он не любил валяться после пробуждения. На столе дымился заварочный чайник и целая корзинка ароматных московских булочек. Лёха уже упаковал вещи.
 – Сдадим все в разные камеры хранения, иначе... – Лёха многозначительно поморгал глазами.
 Диктор из телевизора литературным русским языком сообщал о специфике сельскохозяйственных работ в Карагандинской области и о блестящих перспективах урожая винограда в Кахетии.
 – Дааа, – грустно заметил Жорес, вытираясь полотенцем.  – Съездить бы туда, надыбать пару КАМАЗов, и модулятор твой соответственно настроить.
 – Знаешь, почему все на тебя так странно смотрят? – ушёл от темы Лёха, –ты на себя в зеркало смотрел?
 Жорес подошёл к зеркалу.
– Обыкновенная морда среднепьющего гражданина, таких и в 1975, – навалом. Вино-то по рублю... – весело заметил Жорес, и тут до него дошло. –Ножницы есть?
 Лёха подошёл, держа в одной руке ножницы, в другой – электробритву. После непродолжительных манипуляций, Жорина коса по частям исчезала, уплывая в канализацию.
 – Вот теперь другое дело, – весело пропел Лёха и строго добавил: запомни, мы, – русские из Латвии, из Риги, с Рижского радиозавода, приехали в командировку за комплектующими.
 – А почему из Латвии? – возмутился Жорес.
 – Я в данный момент там практику прохожу, некоторые имена помню, они у меня в записной книжке записаны. – отрезал Лёха.
 Лёха хранил все свои дневники, которые он вёл лет с семи.

 Через полчаса братья развезли несколько сумок по камерам хранения разных вокзалов и направились в сторону Консерватории.

 – Да вы что, ребята, – удивлённо вытаращив глаза, затараторила пожилая уборщица, преградив вход в здание шваброй, всем видом давая понять, что будет сражаться до последнего. – Учёба-то только через месяц начинается. Все сейчас на практике или картошке.
 – А где именно, бабуля? – учтиво переспросил Жорес.
 – Старшие группы под Саратовом на овощах, а младшие – под Ленинградом, в пионерском лагере вожатыми.
 – А как город называется, ну тот, что под Ленинградом? – спросил Лёха
 – Гоголь, – отрезала бабуля и, уже закрывая дверь, выкрикнула, – Ну тот, что «Руслана и Людмилу» написал.
 – Понятно…- вздохнули братья и быстро рванули к машине.



 --------


 След терялся. Бодун угрюмо теребил кончик бороды. Игорёк зачитывал очередную сводку по области:
 – Угон автомобиля «Москвич», найден по горячим следам. Угонщик – уроженец Загрузинии, – задержан. Драка в ресторане «Душанбе». Официант обсчитал гостя из Сибири, тот дал в морду, ну и ...
 – Не то, – угрюмо отмахнулся Бодун, – дальше…
 – Жалоба на Килгарика, опять читал наизусть Лермонтова, второй и третий том, с пояснениями.
 – Килгарик, – это тот тип в трамвае? – весело спросил Бодун и добавил, – а кто жаловался и на что?
 – Да абитуриентов набилось полный вагон, записывали, не войти – не выйти, а две старушки остановку прошляпили. Заслушались, – улыбнулся Игорёк и продолжил:
 – Драка у рынка, у пивной, – алкаши сумку не поделили.
 – Что за сумка? – встрепенулся Бодун.
 – С вещами. По-видимому, краденая. Кошелёк и деньги достали, а вещи выбросили в мусор. Такое почти каждый день случается.
 – Опросили рынок, может, кто-то что-то видел? – Бодун опять погрустнел.
 – Да разве кто сознается? Рынок-то продуктовый, а вещами там из-под полы торгуют.
 – Вещи хоть осмотрели? – усмехнулся Бодун
 – Да какое там! Их алкаши же и растащили, а когда делили, кирпичом в витрину и зафигачили.
 – Ладно, хватит на сегодня, – подвёл итог Бодун и направился к выходу.

Прохлада освежила лицо и выстроила ход мысли. Хотелось жить. Бодун огляделся и заметив бочку с пивом, торговавшую на углу, кивнул Игорьку: «Отпусти машину, пройдём до гостиницы пешком, подышим, пивка попьём».
Не дойдя до бочки двух шагов, Бодун остолбенел.
– Швулькин! – громко крикнул Бодун, – Вызывай все управление!
 Прямо перед ними, нежно обняв кружку с пивом, прислонясь к старому клёну, храпел пожилой алкаш в роскошной чёрной хлопчатобумажной майке с громадной надписью: «Rammstein, Красная площадь, 2008».
 Чуть поодаль стоял ещё один алкаш в бело-красно-синей футболке с фотографией Николая II, изображением православного креста, надписью «Молодая Гвардия» и царским гербом, а возле него открывал бутылку водки третий, помоложе, в толстовке с изображением голой девицы в неприличной позе.


 Такой облавы старый рынок не знал со времён гражданской войны. Арестовали всех: от директора до посетителей. Три дня допрашивали и четыре дня проверяли все ящики, прилавки и лотки. Тонны сгнивших фруктов и овощей вывезли за город на свалку. Доклад относительно самой громкой работы правоохранительных органов всего юга Союза лежал теперь на столе в кабинете Швулькина, но он нисколько не радовал Бодуна.
 – И, наконец, спортивная кепочка с надписью «В.В.П. – наш Президент» – закончил осмотр и перепись конфискованных вещей Игорёк.
 Фотограф щёлкнул затвором последний раз, понятые расписались, и в кабинете остались только генерал Попов, Швулькин и Бодун.
 – Установите инициалы всех американских сенаторов и конгрессменов, кандидатов в президенты и срочно мне на стол, – скомандовал Швулькин по телефону прямой связи.
 – Верно, – удивлённо хмыкнул Попов, – Вы делаете успехи, Швулькин,- похвалил Игорька генерал.
 – Рано радоваться, – хмуро брякнул Бодун. – Следов-то нет. Никто ничего не видел и не слышал. Как сумка в мусорном баке оказалась? Кто её туда положил? Где теперь искать?
 – Ну, почему, – хитро улыбаясь, сказал Попов и положил на стол небольшой кусок бумаги с размытой водой надписью.
 – Это нашли в кармане куртки, – пояснил генерал, – Эксперты восстановили. Это номер телефона барышни из Москвы, которая находилась в том злополучном микроавтобусе.
 – Связная? – оживился Бодун
 – Вряд ли, слишком примитивно и непрофессионально, – заметил генерал и продолжил, – скорее всего, просто попытка завязать нужные контакты.
 – Может, имеет смысл допросить её ещё раз, с пристрастием? – выпалил Игорёк.
 – Ни в коем случае! – одновременно выкрикнули Бодун и Попов, а генерал продолжил: – Спугнём. Она, – единственный шанс выйти на подозреваемых. Установим наблюдение и чтобы ни одна муха незаметно не пролетела, – генерал грозно посмотрел на Игорька.
 – Если только они вообще захотят на неё выйти, – угрюмо бросил Бодун, опять пощипываю свою бороду.
 – Будем надеяться, – многозначительно изрек Попов и снова полез разбирать вещдоки.

 – Смотрите Дмитрий, – генерал бросил Бодуну пару спортивной обуви, – там, на подошве.
 Бодун перевернул кроссовку, потом подтянул к себе гипсовый слепок.
 – У меня нет сомнений – это точно они!



 ------ 31 ----


 – Ты что, обалдел? – Жорес с испугом наблюдал, как Лёха, ткнув в стекло будки каким-то удостоверением, распечатанным им на цветном принтере, завернул на стоянку напротив главного входа в здание Министерства Внутренних Дел СССР.
 – Искать машину здесь будут в самую последнюю очередь, – Лёха осмотрелся и выключил мотор.
 Братья вышли из автомобиля и пройдя мимо постового, спустились в метро.
 – Надо купить чего-нибудь в дорогу и пулей в Питер, – вполне разумно предложил Лёха...
 – Слышь, Лёх, а что если армянину тому позвонить?
 – А у тебя, что, его номер есть?
 – Нет, но номер парка нетрудно установить, а Суренов там, думаю, единицы. Наверняка у него и координаты Ленки есть. Что, если она в Питере, а гитара здесь?
 – Ну что ж, разумно, – сказал Лёха и добавил, – только осторожно, мало ли что.
 Братья направились в почтовое отделение чтобы позвонить в Чермоморск.

 – Всё, – испугано прошептал Жорес час спустя.
 – Что такое?
 – Позвонил в справочную, узнал номер парка. Звоню туда, голосом кавказца спрашиваю Сурена. Говорят, арестовали его на днях, за шпионаж. Правда, потом выпустили, но из парка его уволили.
 – Влипли, – Лёха присел на корточки.
 – В Питер нам теперь нельзя. Наверняка там засада. Что же делать? – Лёха задумался, но через 10 минут объявил с энтузиазмом. – Ну что ж, война так война.  Посмотрим, что сильнее: тёмное тоталитарное прошлое или светлое технологичное будущее.
 – Я покажу им «дозоры», – и Лёха вскочил.
– А говорил, что фильм не смотрел, – усмехнулся Жорес и рванул за братом.
 Спустя пару часов, братья, обежав все вокзалы и забрав из камеры хранения необходимые вещи, подошли к кассе.
 – Привет, – ласково улыбнулся Жорес молодой кассирше.
 – Билетов нет, – грустно сказала девушка...
 – Даже для принца который вернувшись через три дня после нудной командировки в Северную Пальмиру, поведет свою принцессу на «Удачное Приобретение» или в кафе «Лира»? – загадочно заговорил Жорес.
 Девушка раскрыла журнал и пошуршав листочками, шёпотом, выдала:
 – Есть только плацкарт и два спальных...Вам какой?
 – Угадай, – шепнул весело Жорес и сунул в окно пятидесятирублёвку.

 – До поезда три часа, что будем делать?
 – А давай сходим в ГУМ, надо переодеться во что-то менее заметное, а то мы с тобой как два инопланетянина...
 Братья вышли на площадь и взяли такси.

 – Пойду посмотрю, что к чему, – Лёха рванул на второй этаж, – если потеряемся, встречаемся здесь.
 Жорес огляделся. «Да, дела…», – подумалось грустно. Практически у каждого прилавка толпились люди. Жорес, отстояв небольшую очередь, купил стаканчик мороженого. «Клёвое», – пропел Жорес себе под нос и направился к единственному отделу, у которого не было очередей: отделу музыкальных инструментов.
За прилавком на стене висели пара балалаек, домра, два бубна, семиструнная гитара с грубым грифом и два-три пионерских барабана. За стойкой, лениво отбиваясь от единственного покупателя лет семнадцати, устало зевала немолодая продавщица с потухшими карими глазами.
 – Я ж тебе русским языком говорю, вчера завезли и уже всё продали.
 – Тётенька, ну посмотрите, может, одна где завалялась? Сашка, друг, сегодня у вас утром купил, – хныкал паренёк, обнимая чехол с электрогитарой…
 Жорес подошёл и поинтересовался, в чем проблема.
 Паренёк оглядел Жореса, и присвистнув «Клёво!», снова заныл: «Ну, посмотрите, тётенька, а то сегодня играть надо, а третьей и пятой нет».
 – Правда, посмотрите, вдруг где за ящик завалилось, – громко сказал Жорес, поигрывая двадцатипятирублёвкой и доедая мороженое.
 – Ладно, уж, посмотрю, – нехотя согласилась продавщица и скрылась в подсобке.
 – Чё клянчишь-то, Карлос? – весело спросил Жорес…
 – Да струны вчера завезли, «гэдээровские», Сашка утром брал, а она говорит, ещё вчера кончились, – грустно прошептал паренёк, – нам сегодня играть надо. Важный «сейшн».
 – А, понятно, – участливо кивнул Жорес.
 Продавщица вынесла три комплекта струн, и посмотрев двадцатипятирублёвку на свет, уставилась в лежащий на прилавке журнал «Крокодил».
 – Расти, Стив Рэй..., –
 Парень замялся, но взял.
– Спасибо большущее-пребольшущее, – залепетал он дрожащим голосом, открыл чехол и упаковывал туда своё сокровище.
 – «Иолана»? – обрадовано воскликнул Жорес.
 – «Иолана», – с гордостью сказал паренёк.
 Тут нарисовался Лёха...
 – На, примерь, только по-быстрому, продавщица и пол-очереди ждут, – Лёха протянул невзрачную сорочку в клеточку и непонятного цвета куртку с логотипом мультфильма «Ну, Погоди» ...
 Жорес только скинул майку и начал надевать сорочку, как вдруг за спиной раздалось громкое: «РУКИ ВВЕРХ!!!»
 Чуть не наложив в штаны, братья уже готовы были вскинуть руки и уткнуться, лицом в пол в асфальт, как вдруг увидели, как паренёк рассмеялся и протянув руку незнакомцу, смеясь, представил его: «Это мой друг, басист, Сашка Крашенинников, он всегда всех так пугает своими «руки вверх».
 – Простите, что напугал, – вымолвил Сашка, и, выхватив взглядом только что купленные струны, радостно заорал. – Вот это да, три комплекта, на всю жизнь хватит.
 – А если варить, то и на две, – добавил Жорес, застегивая сорочку.
 – Как варить? – удивлённо переспросил Сашка.
 – Обыкновенно, как яйца. Кастрюля, кипяток, в неё на десять минут грязные струны и потом протираешь чистой тряпочкой. Будут как новые, – Жорес застегнул последнюю пуговицу.
 – Только без соли и перца, – вполне серьёзно добавил Лёха...
 Жорес прикинул курточку и критически оглядев себя, грустно вздохнув, протянул свою майку пареньку.
 – Тебя как зовут, Хендрикс??
 – Зинчук, Виктор, – тихо сказал паренёк и дрожащими руками взял футболку. Это мне?
 – Дарю, Виктор. Будь. – весело попрощался Жорес и скрылся с Лёхой на втором этаже ГУМА...
 – Ух, ты, атас. Клёво..., – удивлённо вскрикнул Сашка, рассматривая красивую, цвета золотой горчицы майку, на которой, чёрными вышитыми буквами, красовалось: «RMM – рашен мьюзик мейкерс».


 --------- 32 ------


 Стечкин только-только откинулся в мягком кресле, пробежав глазами форум RММ, прихлебывая чай, как в дверь осторожно постучали и в кабинет впорхнула Маринка.
 – Сергей Степанович, там пришёл Субботин с новичком, ну тем, из Горького.
 – Зови, – отрезал Стечкин, отхлёбывая .

 Субботин вбежал, и с размаху плюхнулся в своё любимое кресло. Молодой кудрявый застенчивый парень в больших роговых очках неловко протиснулся между столом и креслами и пожав руку привставшему Стечкину, сел в кресло.
 – Вот то, что ты искал. Парниша написал, а я его немного «потюнил», – начал беседу Субботин, бросая на стол компакт-диск, – Не «Циммер», но и у вас не Голливуд....
 Стечкин взял диск и обойдя роскошный «Банг и Олафсен», прошёл к дальнему углу, открыл шкаф и, вынув оттуда нечто монстрообразное, с видимым усилием тяжело взгромоздил это на стол.
 Молодой человек вжался в кресло.
 – «Шарп» GF 777, – заметил Субботин, оглядываясь на паренька, – сам Вадим Питоныч переделал.
– А разве это не лучше? – испуганно спросил молодой человек, бросая взгляд на «Банг и Олаффсон», и окончательно расстроился.
– Это для Моисеева и Зверева - пояснил Субботин.
 Через несколько минут прослушивание закончилось и Стечкин пожав обоим руки, весело сказал:
 – Ну что же, вполне… Не «Гладиатор», но и не «братья Марио». Берём...
 И немного, подумав добавил:
 – Тут Витьке Белану клавишник нужен срочно, пойдёшь с завтрашнего дня?
 Молодой человек, полностью ошарашеный звучанием своей же песни на странном, нигде не упоминаемом, дредноуте, радостно закричал:
 – Конечно! А кто такой Белан?
 – Да мачо один раскрученный, «Очевидное-невероятное», – загадочно бросил Стечкин и, перезвонив, быстро о чём-то договорился.
 – Не очевидное-невероятное, а «Невозможное возможно», – Субботин засмеялся.
 – Адрес и остальное – у Маринки, – бросил Серёга, кладя трубку и немного подумав, добавил, – А ты вообще-то на клавишах играешь?
 Молодой парень не успел утвердительно ответить, как Стечкин ответил самому себе:
 – А, впрочем, какая разница? Кстати откуда ты и как тебя зовут?
 – Я Евгений Абрамович Розенцвейг. Из Нижнего Новгорода, – застенчиво промямлил молодой человек.
 – Из Горького…, – задумчиво пропел Стечкин морща лоб.
 – Из Нижнего Нов..., – не успел повторить молодой человек, как Стечкин блеснул глазами и парень закончил: – Ну да, Горького...
 – Будешь Женя Гитарин, – радостно выпалил Серёга и уже полез в бумаги, как вошедшая Маринка заявила: – Гитарин в составе у Моисеева...
 – Ну, тогда Барабанов, – предложил Субботин.
 – Барабанов у Бабкиной, – сухо отрезала Маринка.
 – Балалайкин? – предложил сам молодой человек.
 – Даааа, Горький, – не Москва..., – съязвила Маринка и быстро пробежав длиннющий лист, выдала:
 – Пусть будет Женя Скрипкин.
 – А что? Вполне, – обрадовался Стечкин и вписал имя в бумаги.


 ----- 33 -----


 Побродив пару часов, братья наконец-то выползли из ГУМа. Руки оттягивали две тяжёлые сумки полные разнообразного добра.
 Поразительно, как одежда резко меняет облик человека, иногда даже его походку. Братья полностью обновили свой гардероб. Кроме того, во вместительных дорожных сумках уместились разнообразные лакомства и напитки. Жоресу было очень трудно пройти мимо витрины, в которой красовались настоящие, неподдельные, армянский и молдавский коньяки, грузинское вино и русская водка по два семьдесят...
 – Ну ведь жили то, – прокомментировал Жорес, окидывая витрину восхищённым взглядом, – и какой клещ в будущем укусил??
 Поймав такси, братья без особых приключений добрались до вокзала и в ожидании ещё не поданного поезда, начали неспеша бродить по привокзальной площади, скупая газеты, журналы, сувениры и поглощая в невероятном количестве газированную воду из стоявших почти на каждом углу автоматов...
 – Ну до чего вкусная, – сообщил Жорес, вливая в себя очередной стакан, – так...это была «крем-сода», а сейчас попробуем «тархун» и вот это, – Жорес ткнул пальцем в табличку, где вместо полагающейся надписи «Фейхоа», некий умелец аккуратно, шариковой ручкой, вывел «Пейхуя», дополнив эту информацию скабрезной картинкой...
 – Да, богата талантами наша земля, – задумчиво прокомментировал рисунок Лёха и оглядевшись, вдруг предложил: – Айда гляссе пить...
 Братья подошли к киоску напротив и уже через пять минут тянули молочно-кофейную смесь.
 Внимание Жореса привлёк юный парнишка, одетый в розовую кофточку и такого же цвета штанишки, терпеливо ожидающий мать, которая суетливо носилась между прилавками привокзальных киосков.
 Парнишка довольно искусно пританцовывал под раздающийся из ближайшего киоска хит Магомаева.
 Заметив на себе взгляд Жореса, парнишка ничуть не смутился и подпрыгнув пару раз, сделал реверанс, послав братьям воздушный поцелуй. Братья переглянулись и громко засмеялись. Жорес, уже начиная давиться молочным коктейлем, весело бросил парнишке: «Ну ты, полегче, Моисеев».

 Парнишка изменился в лице и моментально преобразившись в скромного маменькиного сынка, подошёл к братьям.
 – Здравствуйте. А откуда вы знаете, как меня зовут?
 Жорес поперхнулся.
 Лёха, заботливо постучал брата по спине, и пока Жорес утирал внезапно брызнувшие слёзы, спросил парнишку:
 – Только не говори, что тебя ещё и Борисом зовут?
 Парнишка уже хотел что-то ответить, но тут из за угла выскочила его мама и на всю привокзальную площадь, заорала:
– Борюсинька, солнышко, ленинградский подали, беги быстрее. Не дай бог отстанем или опоздаем.
 Парнишка грустно махнул рукой и, вяло бросив братьям воздушный поцелуй, медленно поплёлся в сторону перрона.
 – Нам тоже пора, – придя в себя, удивлённо прошептал Лёха и схватив сумки, рванул вперёд.


 – Какой вагон? – вежливо спросил Жорес полную молодую даму, одетую в форму проводника.
 – Двенадцатый, – монотонно пропела проводница и строго добавила, – билетики предъявляем, не толпимся у входа, бычки под поезд не бросаем.
 Лёха протянул билеты, дополненные десятирублёвкой. Проводница изменилась в лице и проводила братьев к купе.
 – Чаёвничать будете? У меня колбаска есть дефицитная и печенье рижское, – проводница аккуратно положила постельное бельё на краешек полки.
 – А как же. Обожаю поезда, вечность не ездил, – весело ответил Жорес, устраиваясь поудобней и отдёргивая занавеску.
 – Стаканчики, небось, тоже понадобятся? – хитро улыбнувшись, подмигнула проводница и быстро скрылась в проходе.
 Лёха закрыл дверь, щёлкнул замком:
– Не забывай, Жора, нас ищут. С сегодняшнего дня ты не Жора, а я не Алексей. Мы вообще не братья, а коллеги. В командировке.
 – Пойду осмотрюсь, – Жорес вышел из купе. Медленно пройдясь по вагону несколько раз, Жорес начал заглядывать в купе. В одном из них братьев ждал сюрприз.
 Мальчик Боря и его суетливая мама расположились в соседнем купе, выуживая из сумок варёную курицу, яйца, зелень, бутылку «Нарзана» и засаленную книгу «Похождения бравого солдата Швейка» ...
 Жорес уже хотел было закрыть дверь, как услышал:
 – Здравствуйте. – Борюсик весело смотрел на Жореса. Его мама, стоявшая к двери спиной и ковырявшаяся в необъятной сумке, резко повернулась:
 – Простите, я что-то вас не припомню? Ви из Харькова или родственник дяди Изи?
 – Нет. Я Гоцман. Из Одессы.
 – А, понятно... – недоумённо протянула женщина и снова нырнула в сумку.
 – Тоже едешь в Ленинград, Борюсик? – спросил мальчика Жорес.
 – Возвращаюсь в Петербург. – задумчиво протянул Борюсик и схватив со стола мамину помаду, молниеносно накрасил губы, послав Жоресу воздушный поцелуй.
 – Наверняка там и увидимся, – попрощался Жорес, закрывая дверь купе.
 – Вряд ли, – грустно констатировал Борюсик, – хотя, кто его знает, как оно повернется и каким местом.


 В другом купе пассажиров ещё не было, но в проходе стоял самый настоящий гитарный кофр, а на сидении лежали две громадные колонки, кейс под электропианино и несколько сумок с торчащими из них микрофонными стойками.
 – Ух ты, «Band on the run» ..., – пропел Жорес, косясь на аппаратуру.
 – Хорошая песня...Что-то ищете? молодой человек? – раздался голос из соседнего купе и из него же высунулась кудрявая голова.
 – Мать твою. – присвистнул Жорес, – Андрей Вадимович. Вот это да!
 – Почему же мою мать? – весело спросил молодой кучерявый парень, поправляя широченный ремень с громадной бляхой с надписью «Одра» на застиранных джинсах.
 – В смысле, что Вы, – Макар, – весело заулыбался Жорес и тут же смущённо поправился, – Макаревич, в общем...
 – Мы знакомы? – склонив голову и пристально разглядывая Жореса спросил Макар.
 – Уже да, – не растерялся Жорес, протягивая руку и скромно представляясь:
 – Дима Билан. Тоже музыкант. Басист группы «Ленинградские звери – корни виагры».
 – Не слышал, но название красивое, – удивлённо пожимая руку сказал Макар.
 – Мы только начали, – скромно потупив глаза, прошептал Жорес.
 – А что играете? – жестом приглашая войти в купе спросил Макар.
 – «Гранж» с элементом «хип-хопа», – прогнусавил Жорес речитативом Децла и кивнув на гитарный кейс, спросил, – можно?
 Макар замялся, но отказать не посмел.
 Жорес быстро извлёк подержанный «Фендерок».
 – У меня такой же, – удивился Жорес и быстро раскрыв несколько гамм, вдруг сыграл и спел «Хей, Джо» Хендрикса.
 Макар вытаращился и молча прослушав всю песню, полез под сиденье, извлекая оттуда бутылку коньяка.
 – Первый раз вижу и слышу, чтобы наши так и такое играли, – с почтением сказал Макар и разлил:
 – За знакомство. Прости, Дима, закуски нет. Повар я никудышный, а купить пожевать времени не было...Может, ребята что притащат. Они в вагон-ресторан за «чешским» погнали.
 – Не ссы, Макарыч, сейчас сообразим и весь мир прогнётся под нас, – весело пропел Жорес голосом Макаревича и быстро дрябнув молдавского «Белого аиста», убежал в своё купе за закуской...
 Поезд резко дёрнулся. Замер. Ещё раз дёрнулся и медленно поплыл вдоль перрона.


 ------- 34 ------


Непонятные люди деловито сновали туда-сюда, из порталов, то и дело, доносилось: «Не так, вашу мать, нежнее тут, а потом титьками трясните...», – это шёл прогон балетных. В самой глубине сцены Краснов со своей бригадой устанавливали очередное чудо китайской телевизионной промышленности.
 – Здорoво, – бросил Краснов Стечкину.
 – Привет, – деловито бросил Серёга, пожав руку мастеру и добавил, – После шоу зайди ко мне, есть пара предложений.
 – Оки-доки, – парировал Краснов, и, матюкнувшись, рванул к сдувавшемуся Олимпийскому символу размером в три этажа.
 – Ну, и кто дельфину софит к заднице поставил? Пришить немедленно! Да не козла этого, а дельфину задницу, чтобы не сдувался. Боже мой, как трудно жить, – Краснов полностью погрузился в рутину подготовки...
 – Как дела? – с улыбкой Лаврентия Павловича спросил Стечкина подошедший Вадим Андреевич.
 – Нормально. Рутина. Дельфину вот попу порвали, но уже заделали, – серьёзно ответил Стечкин.
 – Постой? Какому дельфину? Тому, что с русалкой был до Тарзана? – удивлённо спросил Вадик.
 – Да нет, Вадим Андреевич, вот этому, – Стечкин махнул рукой в сторону стоявшего в углу громадной сцены надувного не то дельфина, не то касатки.
 – Ты это...Серёга, слышь? Уважь старика-олигарха. Ну, сделай ты Борюсику статуэтку. Всё равно, какую. Надо позарез. Большие люди там просили, – Вадик стрельнул глазами под потолок.
 – Там, Вадим Андреевич, – Стечкин тоже стрельнул глазами под потолок, – этих уже не любят, я это твёрдо знаю, и Вы тоже знаете, что я это знаю.
 Вадим Андреевич тоже это знал. Стечкин давно «вылетел» бы из шоу-бизнеса пробкой «вдовы Клико», если бы только не один небольшой фактик.
 Стечкин десять лет просидел за одной партой с человеком, которого любой блогер России называл сегодня «Медведом», и пять лет пил пиво с ним же, на задних рядах громадных аудиторий питерского университета.  Это знали все.
 Стечкин давно порывался уйти из «этого дерьма», но его останавливал либо звонок Медведа, просившего отечески присмотреть за балованными сынами доморощенного отечественного шоу-бизнеса, либо просьба Ларисы.
Лариса значила для Стечкина всё. Ради неё он готов был терпеть весь этот сор. Это был её мир, и для того, чтобы быть с ней рядом, Серёга мужественно терпел все неприятности.
 – Ладно, Вадим Андреевич. Посмотрю, что смогу сделать. На лучший вокал пусть не рассчитывает, но, может быть, дадим ему приз, как «за явление» или «за яркость»?
 – А что? – благодарно протянул Вадик, – неплохо звучит. «За яркость на сцене…», – и пожав руку Стечкину, Вадик вытащил телефон, набрал номер и радостно запел в трубку: «Борюсик, солнышко. Лучший вокал забрали себе то ли Иосифович, то ли царица, но тебе дают приз как «самому яркому». Потрясающе! Лечу к тебе! – Вадик суетливо заметался.
 – Мне пора, Серёжа, дела. Если возникнут проблемы – звякни. Пока, – и Вадим Андреевич скрылся за кулисами.


 Женя Скрипкин осторожно прикрыл входную дверь, скинул обувь и крадучись, как леопард перед броском, скользнул на крошечную кухню двухкомнатной малогабаритки на окраине Балашихи.
 Динка не спала. Она стояла у плиты, выставив вперёд громадный живот и помешивая что-то в кастрюльке.
 – Привет, – ласково поцеловав жену, прошептал Женька, – Малышка спит?
 – Привет, Женьчик. Заснула час назад, – Динка выключила плиту и начала расставлять тарелки.
 – Опять суп из пакета. Больше ничего, к сожалению, нет. Денежки кончились. Отдала сегодня за больницу, – Динка расплакалась и прильнув к Женьке, слёзно продолжила, – может, вернёмся в Нижний? К маме. Она простит и примет.
 – Всё будет хорошо, – успокоил жену Женька. Смотри!
 Женька вытащил из сумки бутылку дорогого вина, коробку конфет и громадный пакет из «Макдональдса»
 – Что это? Женька? – обрадованно заверещала Дина.
 – Контракт с Биланом, с завтрашнего дня. Был сегодня у Стечкина. Того самого. Они взяли мою песню, и уже завтра будем её играть на церемонии этой, как её, – Женька наморщил лоб, пытаясь вспомнить название премии.
 – А песня какая? «На осколках»? – спросила Динка.
 – Нет. Новая. Позавчера написал, пока ты в поликлинику ходила. «Очевидное – не видно». Если завтра людям с «Первого канала» понравится, пошлют на «Евровидение».
 – Да ты что? – Дина удивлённо опустилась на табуретку.
 – Осторожно, Динок, – испуганно бросился к жене Женька, и нежно притронувшись к животу жены, ласково спросил, – ну как мы там? Шевелимся?
 – Наверное, барабанщиком будет, – радостно обняла супруга Дина, – как папка в молодости.



 ----- 35 -----

 Карасики аппетитно шипели на решётке старинной древесной печи приморского трактирчика. Яков занёс в комнату громадный поднос со свежим хлебом и зеленью, а Пит деловито разливал пренту по массивным глиняным кружкам.
 Иезу оглядел команду. Всего тринадцать. Большинство из команды Мимица. Пара человек из спасательной партии: прекрасные, молодые люди, хорошие специалисты с громадным опытом.
 Вся работа по сбору команды вызвала непредвиденный шум и внимание аборигенов. «Положения» обязывали оказывать экстренную, посильную помощь населению, особенно на планетах низших ступеней развития, но ничего не говорили о том, как объяснять аборигенам секреты медицинского интеркинеза, «транссирматальной местинитики» или «мышечного араулиса».
 Местные аборигены толпами ходили за экипажем, буквально боготворя их. «Положения» ничего не предписывали в этих случаях и поэтому приходилось пользоваться бесценным опытом редких случаев экстренных посадок в обитаемых зонах.

 Один из тринадцати работает на Решму. Это факт. Кто-то информирует Решму о ходе операции. Невероятно. Долгие годы подготовки и высшая степень допуска позволяли Иезу делать этот неутешительный вывод. Люди Решмы, в основном акванцы, уже обложили экипаж «Альманаха», лишив практически любой возможности связи с базой, не нарушая «Положений».
 Иезу угрохал уйму времени на раздумья. Спасательной экспедиции нет и не предвидится. Решма перебил информацию с буев.
Наверняка на базе уверены в гибели корабля. Спасательное оборудование уничтожено – это подтвердили люди Мимица. Единственный шанс – болтающийся на орбите боевой модуль Мимица. Но добраться до него непросто. Ресурса всех собранных посадочно-спасательных блоков хватит лишь на заброску одного. Однако перегрузки адские, а расчёт траектории под силу лишь ему одному, – степень доступа только у него.
Антигравитат с модуля Мимица, да и сам Мимиц стали жертвами Решмы. Судя по косвенным данным, сражение всё же имело место. Атлантису перебили антигравитационник и Решме понадобятся годы на сбор сырья. Вот он и сидит, как паук, расставляя сеть для наивных мушек, собирая по крупицам ресурсы. «Атлантис», скорее всего, лежит на мелководье в большом море к северу. Если добраться до боевого модуля, то местонахождение «Атлантиса» без надлежащей внешней защиты вычислить недолго. Решма предпринимал уже несколько попыток забросить своих людей на орбиту, – без толку.
 Большой Совет наверняка знал это.
 – Почему Совет не информировал меня? – спросил Иезу проводя расчёты. – И почему это знал ты, у которого степень допуска ниже, чем у меня? – продолжил Иезу, повернувшись к Мишни и шепча ему на ухо. Мишни кашлянул, сделав вид, что подавился рыбной костью.
 – Не ниже. Просто тебе так сообщили. – Мишни хлебнул пренты, хладнокровно выдержав пристальный взгляд капитана.
 – Ты из седьмого отдела? – спросил Иезу настороженно.
 – Из восьмого. Управление 3а3а. – Спокойно ответил Мишни, и наклонившись к самому уху Иезу, шёпотом добавил: – 24фср57ук.
 Последняя яркая картинка этого сложного пазла заняла свое место.
 – Так просто, – ухмыльнулся грустно Иезу, наконец-то убедившись в своих расчётах, увидев всю картину этой долгой и сложной операции.
 – Как в учебнике, – согласился Мишни и добавил, – другого выхода не было. Мы не имели права на другое.

 – Но ведь это означает конец. – Иезу кинул взгляд на присутствующих, обводя каждого грустным взглядом.
 – Каждому из нас – да. Но не Аргону, – Мишни подлил пренты себе и Иезу и посмотрел прямо в глаза капитану.
 – Ты знаешь, кто из нас? – спросил тихо Иезу.
 – Догадываюсь. Впрочем, как и ты, – Мишни опустил глаза.
 В комнату вошли Ион и Юдас с двумя акванцами. Они тащили громадный бочонок пренты.
 Пожилой акванец подошёл к столу, за которым сидели Иезу с Мишни и почтительно склонив голову, тихо поблагодарил:
 – Спасибо тебе, Иисус. Моему сыну стало намного лучше. Он уже ходит. Прими в подарок этот бочонок. В этот напиток я вложил всю душу. Пусть он осветит твой путь. Я слышал ты направляешься в Иерусалим? Пусть легка будет твоя дорога.
 Акванец почтительно удалился. Юдас вскрыл бочонок, и разлив напиток по кувшинам, подошёл к столу, поставив один из них перед Иезу.
 – Ты отвечал за боевой модуль, Юдас?
 – Ну да, – удивлённо потянул Юдас, разливая пренту из кувшина по кружкам.
 – Посадочный навигатор на БМ ты отключил умышленно?
 – Юдас уронил одну из кружек, и ярко-красная прента зловеще расплылась кровавым пятном по ослепительно-белом хитону Иезу.
 – На, возьми, тут хватит на дорогу, – Иезу собрал в узелок немного провизии. – Ты должен уйти.
 Иезу встал и обогнув стол, подошёл к Юдасу. Склонившись к понуро сидящему на грубом табурете офицеру боевого модуля, практически касаясь его щеки, Иезу тихо шепнул ему на ухо:
 – Передай ему: или он сдаёт «Атлантис» и команду, или.. – Иезу многозначительно посмотрел прямо в глаза Юдасу.
 – Он не сдаст. – заплакал Юдас, – он себя уже не контролирует. «Атлантис» почти восстановлен. Его уже не остановить…
 – Зачем ты это сделал, Юдас? – тихо спросил Мишни.
 – Он контролирует моих малышей.
 – Но ведь они под наблюдением восьмого отдела? – удивлённо переспросил Иезу.
 – Он контролирует и контролёров. – Юдас встал и перекинув узелок через плечо, быстро вышел из комнаты.
 Мишни опустил голову, обхватив её руками.
 – Значит, это был он? – спросил подошедший Пит.
 – Все просчитали ситуацию или кому-то нужно помочь? – неожиданно громко спросил капитан.
 Экипаж грустно смотрел друг на друга, молча потягивая пренту.
 Ситуацию просчитали все. Вторая аргонская патрульная служба всегда славилась своим учебным центром.



 ----- 36 ----


 Я познакомился с Лёвой на первом курсе Горного, несколько месяцев после начала занятий. Он был с маркшейдерского. Там училось много творческих людей. В городе маркшейдерский славился своим аппаратом и репетиционной комнатой, к тому же, именно этот факультет из года в год завоёвывал первые места на всех студенческих конкурсах и капустниках. Даже в универе такой базы не было. Народ валил на маркшейдерский валом. Конкурс был огромный, поэтому я сунулся на самый отстойный факультет в надежде позже перевестись.
 Одно из важнейших событий моей скромной жизни, произошло благодаря Таньке. Она была старостой группы, комсомольским лидером факультета и практически всё своё время проводила не на лекциях, а в работе различных комитетов, в деканате, ректорате и в подготовках к конкурсам, смотрам и т.д. У Таньки была клёвая фигура, смазливое личико, и обалденная большая грудь. Разумеется, без силикона. Танька была дочерью подполковника, – замначальника местного гарнизона, человека небедного и влиятельного, но комплексуя по поводу своей внешности, одевалась скромно и носила комсомольский значок.
 В тот день Танька «залетела» на мгновение, раздала проездные, и уже улетая, вдруг весело крикнула мне:
 – Жоор, там, в актовом, идёт репетиция завтрашнего капустника. Играют какие-то ребята с маркшейдерского, под «Битлз». Хорошо играют...
 Я тут же рванул туда и спустя полчаса уже болтал с Лёвой, только что отыгравшего пару песенок в составе бывшего школьного ансамбля. Мы обсудили его «Диамант» и самопальный усилитель под «Маршалл», сделанный одним местным умельцем в обмен на мотоцикл «Минск».
Вечером мы сидели у меня и наигрывали рок-н-ролльчики. На следующий день я стал официальным членом группы «Отблики» и ходил гордый как «петух-флюгер» с французских башенных куполов.
 Именно под влиянием Лёвы я променял свою «Иоланду» на «Рубин-бас» и стал басистом. Я сделал это без излишнего сожаления, так как в то время искренне считал, что играть на басу легче, проще и престижней. Я до сих пор так считаю.
 Спустя неделю после этого события, Экибастуз притаранил на репетицию настоящий «Тактон». Пришлось менять и барабанщика. А ещё пару недель спустя, в составе появился Эдик, из университета, со своим «Вермоной-органом». Состав сложился. Мы репетировали всё свободное время, буквально живя под одной крышей. Мы вместе ели, пили, развлекались, дрались, учились и ходили по бабам. Жизнь была прекрасна.
 Вечерами мы собирались у Наташи Громовой, которая жила в то время почти одна, в просторной четырёх-с-половиной-комнатной квартире, так как её родители вечно пропадали на границе. Папа Наташи был высокопоставленный пограничник.
 Мы пили дешёвое вино, разбавленное шампанским и арбузным соком, танцевали под «Smokey», я ласкал Танькины прелести, раздирая щёки о долбанный комсомольский значок.
 Первый концерт мы отыграли под Новый год в клубе Железнодорожников, где к тому времени, благодаря связям Экибастуза, мы снимали помещение для репетиций. На заднике, – Лёвин самопал, моя «Вермона» и Эдичкин проигрыватель «Вега», подзвученый микрофоном от магнитофона «Маяк». В зале сидело человек двадцать местной шпаны, любившей наши репетиции больше, чем местную школу с её занудными уроками.
 Концерт сопровождался выкриками и возлияниями.
 Мы играли часа два. Композиции собственного сочинения в разных темповых вариантах, а также парочку стандартных рок-н-роллов. Закончив концерт, мы втащили аппаратуру к нам в комнатушку, и уже собрались отметить это событие, как вдруг в комнату вошёл мужчина представительной внешности, и, представившись заместителем директора Дома культуры стекольной фабрики, предложил нам сыграть тоже самое на молодёжной дискотеке, посвящённой очередной годовщине этого предприятия.
 На следующий день, днём, мы собрались перед клубом, и часа два ловили подходящую машину. Остановив подержанный «Уазик», мы чуть не опоздали, но вовремя подсуетились, и добросовестно отыграв 20 минут, сорвали первые в жизни аплодисменты чужих людей.
Это событие мы отметили ромом «Гавана Клаб» с рижским бальзамом и чешским ликёром в 42 «оборота». На обратном пути мы разговорились с водителем. К своему изумлению узнали, что «Уазик» принадлежал не воинской части, как мы подумали вначале, а городскому моргу. Этот «Уазик» был самой настоящей труповозкой. Мало того, пока мы играли стекольщикам, «Уазик» был на вызове и добросовестно перевёз в морг пьяного прохожего, решившего облегчиться с железнодорожного моста пригородного вокзала прямо на железнодорожные пути. Чувак, видно, не знал, что уже больше десяти лет железнодорожные ветки у нас в городе электрофицированы. Чувака не просто убило, в городе говорили, что он светился как большая лампочка. Не знаю, насколько это было правдой, но, спустя некоторое время, переходной мост пригородного вокзала оборудовали защитным козырьком. И пописать на железнодорожные пути уже стало невозможно.
 Это происшествие и заставило меня на следующий день продать свой «Рубин-бас», и полдня клянчить продавщицу местного универмага, пока она не сжалилась и не продала мне, разумеется из-под полы, чешский «Диамант-бас». Инструмент был неплохой, мягкий, но звучал паршиво даже по тем временам. Я мучился с ним недолго, продал, потеряв пятьдесят «рэ», и наконец-то купил чешскую «Музиму». Счастью не было конца.
Наступало лето. Мы заканчивали первый курс и отправлялись на север в стройотряд в Мурманск.


 ----- 37 ----


 Кунски пришёл в себя от адской боли в левом колене. Невероятная тяжесть навалилась на всё тело, затрудняя дыхание. Защитная маска, раздавленная то ли взрывной волной, то ли ещё чем-то, сползла с его лица.
 Кунски постарался приподнять голову, кровь брызнула из глаз. Едкий дым резал их как ножом. Аварийный буй был включён и, по видимому, сбил открытое пламя, но инфостойка ещё сильно дымилась. Кунски напрягся, было трудно, очень трудно, но ему удалось послать импульс.
Боль в колене начала стихать, и Кунски опять приподнял голову. То, что удалось разглядеть сквозь пелену, застилавшую глаза, не радовало. Правой переборки не было. Со стороны левого инфоборта зияла громадная дыра, а сам кусок инфоборта лежал в том месте, где должна быть стопа Кунски. Кунски постарался вытянуть ногу, но от резкой боли Кунски опять потерял сознание.


Колючка вспорола антигравитационный отсек... Излучатели ещё работали, причём судя по звуку и вибрации, довольно стабильно, но тяжесть во всём теле подтверждала наихудшее: «Альтион» шёл на крейсерской скорости, но без антикомпенсации. К тому же с креном градусов в семьдесят. Белик подполз к шлюзу и набрал код. Шлюз даже не пикнул. Белик попробовал набрать код интрафона – снова тишина. Белик набрал аварийный код: ни один из кодов связи не работал.
 По всей видимости, колючка разворотила и расчётный центр.
 «Если разворотило расчётный центр, то, значит, двигательные отсеки, боевая часть и носовые отсеки не должны были сильно пострадать», – автоматически рассчитав боевую силу колючки, выдал внутренний расчётный сенсор.
 «Ну, хоть что-то», – обрадованно подумал Белик, и, подобрав, отсечённые упавшим модулем четыре пальца левой ладони, послал антиболевой импульс. Боль стихла.
 – Сенсор работает, хотя визуализации нет, – подумал Белик и постарался подползти к смотровому бую. Смотровой буй торчал в заклинившем состоянии, но экран светился и, судя по тому, что на нем отображалось, у «Альтиона» были проблемы похуже Решмовской колючки. На смотровое окно наблюдательного модуля надвигалась третья планета системы Аква. Маленький голубой карлик давил невероятной тяжестью.
 «Без антигравитационной компенсации обходной манёвр невозможен», – холодно констатировал сенсор и продолжил:
 «Аварийный выброс невозможен: забортный выброс ментила и антигравитата. Спасательных капсул, – одна штука в боевой части второго уровня и одна капсула третьего уровня двигательного отсека. Выброс капсул возможен только после уничтожения корабля до входа в атмосферу или после аварийной посадки всего корабля. Аварийная посадка корабля противоречит второй статье Первого Положения. Для подтверждения аварийной посадки введите код доступа. Для начала спасательной операции и аварийного выброса введите код доступа на уничтожение. Выброс аврийной капсулы до входа в атмосферу запрещён: облако ментила», – сенсор запнулся и повторил всё ещё раз.
 «Приплыли», – Белик послал импульс аварийной связи, включив весь ресурс сенсорной батареи.
Три-четыре таких импульса и сенсор сдохнет, оставив Белика наедине с болью и страшной действительностью.
 Код аварийной связи не сработал. Сенсор молчал, лишь неприятно позванивая в правом ухе.
  За секунду до атаки, Белик как раз докладывал о приближении подозрительного астероида. Боевая часть уже дала пару залпов, но колючка вышла из-за мёртвого угла при поворотном манёвре. Уйти от удара было невозможно.
 Белик приподнялся. Входной шлюз пискнул. Кто-то открывал шлюз вручную из кабины герметики. Спустя пару минут, мощная дверь шлюза отъехала на полметра и в модуль ввалились Миррор и Ставис, – техники двигательного отсека.
 – Ну слава Аргону, хоть тут есть кто-то живой, – Ставис подполз к Белику. Тяжесть нарастала. Встать на ноги было адски трудно. Кровь била из ушей и носа фонтанчиком. Ставис выхватил нож, и, отрезав несколько кусков ткани от диванной подушки, заткнул ими нос и уши.
 – В боевой части должны быть уцелевшие, – там тройная защита, – прошептал Белик, подавая Миррору несколько разжеванных капсул регенерации крови и восстановления внутреннего давления.
 – Нет там никого живого, – грустно ответил Миррор.  – Вброс ментила. И вообще…, – Миррор проглотил пару капсул, – на первом и втором уровне вообще никого больше нет. Первого уровня больше нет, а от второго остался только посадочный модуль и боевая часть.
  – А в носовом отсеке, рубке или там…? – Белик указал глазами под потолок.
 – Шлюз заклинило. Прохода по второму уровню уже нет. В гермокабине полно ментила. Уже светится всё, – Миррор показал свою руку. Чёрные ментиловые метки съедают кожу прямо на глазах.
  – Скоро сенсорная батарея сядет. Без импульса будет очень неприятно, –постарался пошутить Миррор.
 – Как я понимаю, аварийный выброс невозможен? – Миррор подполз ближе к смотровому бую.
 – До входа в атмосферу выброс невозможен. Ментиловое облако сожрёт в доли секунды, а после входа... – тут Белик замолчал и обвёл мутными глазами товарищей.
 – После входа в атмосферу, выйти обратно на орбиту капсулой невозможно. Планетка маленькая, но тянет огого...  – Ставис кивнул на экран смотрового буя. – Придётся садиться.
 – А корабль? – спросил Миррор.
 – Корабль? – тут Белик кашлянул. – Корабль просто упадёт.
 – Но ведь это нарушит Положение!  Мы не имеем права сажать корабль. – Миррор разволновался. – Это убьёт полпланеты.
 – Да, не имеем, – согласился Белик. Но есть один вариант. – Корабль надо уничтожить. Сделать это может только член экипажа. Как это делается   вы знаете. Поэтому делаем так: буквально сразу после входа в атмосферу, когда ментил обгорит, вы уходите в капсулу, я выбрасываю вас...
 – Это нечестно. – Миррор подполз ближе. – Бум сделает автоматика, а в капсулу мы влезем вместе.
 Миррор подобрал оторванные пальцы Белика, аккуратно завернул их в кусок ткани, отрезанной Стависом от диванной подушки, и любезно протянул Белику. Белик вложил свёрток в карман скафандра,
откашлялся кровью:
 – На планете этой ступени развития, посадка корабля невозможна, да и посадка аварийной капсулы только скрытная и только в необитаемой зоне. Это означает только океан. А учитывая наше состояние, – Белик кивнул на чёрные пятна ментила, с поразительной быстротой поедавших кожу, – нам этого не пережить. Корабль должен быть уничтожен. И судя по картинке, – Белик посмотрел на экран смотрового буя, – у нас всего пара минут на размышление.
 – Я отказываюсь от аварийного выброса, – сказал Ставис
 Белик кашлянул и закрыл глаза: 
 – Свой импульс я уже послал.
 – Я свой тоже, – сказал Ставис и сильно побледнел: батарейка сенсора села.
 – Простите меня, если что-то было не так. – Миррор напрягся и спустя мгновение замычал, покрываясь чёрными ментиловыми пятнами.
 Корабль продолжал вибрировать. Ничего не происходило.
 – Кто-то ещё жив, без его импульса система не сработает, – Белик приоткрыл глаза, – или кто-то из нас нарушил Устав…
 Белик обвёл взглядом товарищей. Сомнений в том, что они послали импульс не было. Им оставалось жить от силы пару часов.
 – Наверное в рубке кто-то остался. Плохо, если без сознания. Очень плохо.
 Белик пополз к шлюзу, у самого шлюза обернулся.
 – Прощайте. Слава Аргону.
 – Слава Аргону, – прошептал Ставис и закрыл глаза. Миррор был уже две минуты как мёртв.

 Ментиловая крошка разъела скафандр и уже жгла кожу на животе. Белик, боясь потерять часть внутренностей, перевернулся на спину и продолжил ползти на спине. Вонючее ментиловое облако начало разъедать нос.
 Наконец, голова упёрлась в шлюз рубки. Аварийная система закрыла шлюз.
 Белик осмотрелся. Подобрав массивный металлический кусок переборки, он из последних сил застучал по шлюзу.
 Кунски открыл глаза. Чудовищная боль в ноге не отпускала. Кто-то стучал по двери шлюза. Кунски прислушался.
Картинка из детства почти заставив забыть о боли. Белик! Он стучит так же как в школе, до сих пор не забыл!
 Они придумали этот перестук в начальных классах.
 – Значит, я последний....  – Кунски прислушался.  – Белик затих.
 – Ну, всё. Слава Аргону, – подумал Кунски.
 – Слава Аргону, – раздался затихающий стук по ту сторону шлюза.
 Кунски напрягся. Импульс включил сенсор.
 Система ответила сухим отсчетом системы самоуничтожения – три, два, один....


 Бурей Аса слез с повозки и взглянул на внезапно вспыхнувшее ярко-оранжевым небо. Яркий свет озарил всё небо над повозкой, напугав лошадь, и с резким грохотом опустился на холм у Тунгуски.
 – Опять боги звезду уронили, – покачал головой старик Бурей и ласково похлопав лошадь, взобрался на повозку.
 – Хайша родимая, Хайша, – покачивая седой головой скомандовал старик и отпустил поводья.



 ---- 38 ----

 Всех подняли рано, и не дав даже привести себя в порядок, словно скот, выгнали во двор. Охрана зверствовала. Собаки захлёбывались лаем.
 – Блин. Форма у ментов, как в кино у фашистов. Прав был всё-таки Жириновский, когда говорил, что прибалты – фашисты, – бросил Санёк пожилому лысому и ужасно худому мужчине.
 – Тебя мужик как зовут? – спросил его Санёк, подставляя плечо. Мужик был не в состоянии стоять на ногах.
 – Гроббеншмюклер, Михаил Иванович.
 – А, – понятливо прошептал Санёк, – немец?
 – Бог с вами, – испуганно зашептал мужик, – еврей…
 – А чё фамилия немецкая?
 Мужик ничего не сказал, только пошатнулся. Санёк заботливо подхватил его.
 – Барыга?
 – Да нет, что Вы. Ополченец я. Под Москвой взяли. А на гражданке был маркшейдером.
 – А говоришь не немец, – усмехнулся Санёк и добавил, – Спасибо, старик, что лечил меня.
 – Да не старик я, мне всего сорок три.
 Санёк удивлённо посмотрел на собеседника. Худее человека Санёк видел только один раз, – в программе Малахова, но не народного целителя, а истерика и крикуна.
 Свирепый охранник подошёл ближе и тыча жирным толстым пальцем в Санька и ещё пару высоких мужиков, на плохом русском, скомандовал:
 – Ти, ти и ти – пиат шаг впирод.
 Санёк нехотя вышел из строя. Подскочившие охранники отодвинули отобранных людей ближе к колючей проволоке, а остальных погнали к стене барака. Из подъехавшей машины выскочили четыре пулемётчика и спокойно залегли в ожидании команды. В нависшей тишине послышалось чьё-то: «Стрелять нас будут, братцы... Как же так?».
 Невысокий офицер снял фуражку, отёр носовым платком потную пятнистую прыщавую лысину и вдруг, резко надвинув фуражку почти на самый лоб, взмахнул платком.
 Пулемёты затрещали.
 – Да как же так! – заорал Санёк, кинувшись к стоящему рядом охраннику, – Без суда и следствия. Суки!


Санёк подскочил к охраннику; ловким, натренированным движением выхватил из его рук собачий поводок, и в миг закрутил вокруг его же шеи.
 Потом, сорвав с его груди автомат, передёрнул затвор, шмальнул по строю охранников. Собака жалко взвизгнула и рванула в сторону, ломая своему хозяину хребет. Толпа, стоявшая у стены барака, перепрыгивая через тела своих товарищей, рванула вперёд и буквально втоптала пулемётчиков в землю.
 Офицер, командовавший расстрелом, выхватил пистолет и уже прицелился в Санька, как неожиданно к ним подскочил Михаил Иванович и крикнул Саньку:
 – Беги!
 Раздался выстрел. Михаил Иванович упал, кровь залила его грудь.
 В этот же момент на офицера набросились разъяренные заключенные.
 Санёк склонился над Михаилом Ивановичем, тот дрожал всем телом и хрипел свои последние слова:
 – Беги, беги...
 Санёк выругался.
 Бледные тени, бывшие когда-то людьми, хватали брошенное охраной оружие, чтобы расправиться с охранниками. Уже через несколько минут всё было кончено.
 Осмотревшись, Санёк заметил стоявших неподалёку здоровых парней.
 – Хватай автоматы, патроны и айда за мной, – скомандовал Санёк, вспоминая годы десантуры.
 – Ай донт андерстенд, – испуганно закричал один из парней подбегая к Саньку.
 – Эстонец? Кавказец?
 – Америкэн пайлот, – закивал парень.
 – Хватай, давай, – бросил Санёк парню, протягивая ему подобранный автомат и кивая на подъезжавшие к лагерю грузовики с солдатами.
 – О’кей, – догадался американец и схватив автомат, кинулся собирать сумки с патронами.
 – Ай эм Роберт, – закивал американец, – Бобби.
 – Скажи своим, Бобби, – Санёк кивнул на подбегающих парней, – будем в лес уходить, пусть соберут оружие и вещи, грузят в машину.
 – Я немного понимать русски, – обрадованно закивал один из подбежавших,- я француз. Маки. Мой бабушка – русский графин.
 – Ну ты, «графин», – улыбнулся Санёк, – давай в машину, быстро.
Он уже почти влез в кабину, как к машине подбежало несколько человек, одетых в драную военную форму.
 – Товарищ, не знаю вашего звания, – начал тот, что постарше, – я майор Кругляк. Доложите Ваши дальнейшие планы.
 Санёк вылез из кабины и подошёл вплотную к майору.
 – Слышь, ты, Кругляк хренов. Докладывать здесь будешь ты, а командовать – я! Ферштейн?
 – Ферштейн, ферштейн. Уф, слава фюреру, а я-то думал, что Вы из этих, – Кругляк кивнул на лежащего в луже крови Михаила Ивановича, – так я тоже с немцами, – обрадовано заулыбался Кругляк, – я немец, родом из Эстонии, Кругляк – моя легенда. Меня приставили за Вами наблюдать. Сказали: «Важная птица». Теперь я понимаю: Вы работали под прикрытием, – майор полез в карман и вытащил пачку немецких папирос.
 – Ни хрена ты не понимаешь, сука эстонская, – Санёк поднял автомат и выпустил короткую очередь.
 – Есть здесь ещё, кто не понимает? – Санёк грозно осмотрелся.
 Толпа молчала. Только молодой парнишка лет восемнадцати, в очках и босой, с перевязанной головой, вышел чуть вперёд:
 – Мы пленные красноармейцы, русские. Мы не предатели.
 – Русские? – обрадовался Санёк. – Тогда давай живо в машину.
 – А как же эти,- паренёк кивнул в сторону барака, где к стене прижалось несколько десятков человек, многие из которых были ранены, – и там ещё столько же, – он кивнул на второй барак и котельную, из зарешёченных окон которых выглядывали бледные лица. Колонна машин с солдатами и тремя орудиями уже взбиралась по холму.
 – Их же всех расстреляют.
 Санёк вздохнул, присел на корточки, сплюнул. Наконец встал.
 – Говорить «по-ненашему» можешь? – спросил паренька Санёк, кивая в сторону Боба, француза и ещё двоих в необычной военной форме.
 – Могу, я же студентом Иняза был, – и паренёк перекинулся с военными парой фраз.
 – Они пленные офицеры, американец, англичанин, француз и поляк, – кивнул паренёк на иностранцев.
 – Будешь переводчиком. Кстати, как тебя зовут?
 – Саша Пивоваров. Ополченец из Ростова.
 – Так что же ты молчишь, брателло, я ведь тоже ростовский и тоже Санёк. – Санёк обрадовано встряхнул паренька и повернувшись, строго спросил собравшуюся вокруг толпу:
 – С оружием кто знаком? Ну, стрелять кто умеет, млять?
 – Да всё умеют, – удивился Саша, – солдаты же все, пленные.
 – Так что стоите, как хер после виагры? – зарычал Санёк, – разбирай оружие и слушай мою команду.
 Толпа рванула к машине, куда иностранные офицеры аккуратно сложили всё, что удалось собрать после того как разъярённая толпа пленных и Санёк расправились с персоналом лагеря.
 Санёк был в своей стихии.


 --- 39 -----

 – Сашка, сажай самых дохлых в машину и медленно поезжайте вон в ту сторону, – Санёк показал в противоположную от приближающейся немецкой колонны. Пусть едут не спеша, отвлекая внимание.
 Саша немедленно бросился выполнять поручение.
 Санёк оглядел своё воинство: четыре офицера-иностранца с пулемётами, несколько ящиков патронов и три десятка гранат, двенадцать дохлых военнопленных с десятком автоматов и парой пистолетов. Уже сила. Неплохо. Главное, чтобы не потеряли сознание от голода.
 Санёк быстро расставил всех по местам. Люди довольно быстро поняли весь замысел. Сашка подбежал, когда уже все затаились.
 – Готово, Санёк, – обрадовано сообщил Сашка. – Усадил всех раненых, а здоровых спрятал за котельной, в бочке. – Сашка кивнул на громадную металлическую бочку.
 – Прямо как в «Белом солнце пустыни», – улыбнулся Санёк и похлопав Сашку по плечу, грозно скомандовал:
 – Давай в машину и дуй к лесу, Петруха. В лесу спрячетесь, пока всё не кончится.
 – А можно я останусь? Я умею стрелять, – взмолился Сашка.
 – Нет, Петруха, давай к лесу, это приказ. Как-никак, я «полковник», – Санёк вспомнил свою кличку в первой ростовской бригаде на колхозном рынке.
 – Есть выполнять, – рявкнул Сашка и подбежав к машине, вскочил на подножку. – Трогай.
 Грузовик пыхнул сизым, раскачиваясь и скрипя, покатился через открытые ворота в сторону леса.

 Колонна вползла на холм и въехала на плац перед бараками. Головная машина, – небольшой броневичок и еще один грузовик отделились от колонны и стремительно набирая скорость, рванули в погоню за беглецами. Из оставшихся трёх грузовиков высыпали солдаты.
 – ОГОНЬ! – заорал Санёк с крыши металлической бочки, бросая гранату, а левой рукой поливая площадь огнем из автомата. С крыши барака раздался «лай» пулемёта, такой же – с котельной, с крыши второго барака и кустарника у ворот. Несколько взрывов гранат подняли облако пыли. Скоро все закончилось.
Бросившиеся в погоню за грузовиком броневичок и грузовик развернулись и встали: из них высыпали солдаты, – они были обречены, попав под перекрёстный огонь десятка автоматчиков.
Санёк подбежал к бараку, содрал пару одеял, кишевших вшами и клопами и пригнувшись, сумел выбежать за ворота лагеря. Пробежав метров двести и обогнув броневичок он громко скомандовал:
– Прекратить огонь!
 Стрельба почти стихла, лишь броневичок медленно полз в сторону лагеря, пугливо отстреливаясь, задевая мощные стволы деревьев, за которыми прятались бойцы Красной Армии.

 Санёк вскочил на броню позади башни. Усевшись на неё, он просто набросил одеяло на смотровую щель. Броневичок встал. Люк перед башенкой тихо приподнялся. Санёк, свесившись с башенки, вдруг резко рванул люк на себя и забросив внутрь гранату, всей своей массой навалился на него. Внутри ёкнуло, подбросив люк с Саньком на полметра, повалил дым.
 – Будете знать, как в микроволновках прятаться, – отряхиваясь бубнил Санёк, слезая с броневичка.
 – Механики есть? – громко окликнул подбегающих бойцов Санёк.
 – Так точно, товарищ командир, – откликнулся молодой рыжий солдатик в новеньких трофейных сапогах, – человек десять. Двое тут, а остальные в лагере.
 – Принимайте технику, и чтобы через пару часов всё тикало. Как стемнеет, будем уходить, – строго скомандовал Санёк и уже весело добавил:
 – Сапоги не жмут?
 – Ничего. Разносятся, – засмеялся рыжий и полез в люк за останками экипажа.

 Сашка подъехал минуты через три.
 – В общем так, Петруха, – определил Санёк. – Бери тех, кто покрепче и собери всё оружие, припасы и технику. Потом похороните этих, – Санёк кивнул в сторону лагеря, где у стены лежали тела расстрелянных.
 – Понял, – Сашка кинулся выполнять поручение.
 Санёк подошёл к французу.
 – Слышь, Маки. Пойдём со мной, – поможешь.
 Мужчины подошли ко второму бараку и отстрелив замок выпустили полсотни изголодавшихся, несчастных мужчин.
 – Я полковник российской армии, – войдя во вкус, заорал Санёк. У вас есть выбор. Остаться здесь и ждать этого, – Санёк кивнул на тела расстрелянных, – или пойти с нами. Мы будем пробиваться в Ростов, к нашим. Вопросы есть?
 Толпа молча обступила Санька и француза.
 – Тогда все, кто умеет стрелять, – становись слева. Механики, водилы и технари – к машинам, остальные, – к раненым и расстрелянным.
 – Вопросы есть? – заорал Санёк.
 Толпа быстро перераспределилась.

 – Быстро проведи учёт, перепись, выясни кто и что умеет и доложи, а я пока пошарюсь на складе и в конторе, – скомандовал Санёк подошедшему Сашке.
 Спустя пару часов отряд выстроился на плацу.
 Сашка бодро доложил:
 – Пять грузовиков, броневик с пулемётом, две «легковушки», десять пулемётов, два миномёта, семьдесят семь автоматов и почти сотня винтовок. Десяток пистолетов. Сотня гранат. Целый грузовик боеприпасов, три полевых орудия, кухня-полевуха, две тонны провизии, сто двадцать четыре человека, из них четырнадцать офицеров, четыре иностранных, один наш лётчик и три артиллериста, остальные, – пехота, кроме них – два военврача и два военных инженера. Двадцать один – раненые, четверо- тяжело...
 – Ну что же. Почти армия, – довольно хмыкнул Санёк, – я с десятком пацанов и двумя ТТ весь Ростов семь лет вот как держал, а тут больше сотни с пулемётами. Прорвёмся.
 – Раздать всем двойной паёк, – скомандовал Санёк и направился к стене котельной, где десять бойцов ровняли братскую могилу. Санёк тихо подошёл ближе.
 – Мне один из этих, – Санёк кивнул на могилу, – жизнь спас, заслонил собой. Еврейчик. Никогда бы не подумал. – Санёк встал и смахнув слезу первый раз в жизни перекрестился.
 – Ну что, братцы, – обратился к отряду Санёк, – Задача у нас простая. Найти Михася. Пробиться к своим. Какие будут предложения?
 – Надо захватить аэродром и самолёт, так будет легче, тем более, что лётчиков среди нас достаточно – предложил француз.
 – Нехило, – согласился Санёк, – но сначала Михась.
 – А зачем нам Михась? – переспросил рыжий.
 – Михась в соседнем лагере в тридцати километрах к югу, там ещё сотня человек. Значит, тебе бежать можно, а им нельзя? – грозно сверкнув глазами подвёл черту Санёк.
 – А, ...ну тогда другое дело. Святое дело, – рыжий одобрительно закивал.
 – Тогда по машинам. На рассвете будем брать лагерь Михася штурмом, а там и аэродром недалеко.
 – А откуда вам известно, товарищ полковник, что там рядом аэродром? – пугливо спросил голос из толпы.
 – Мне Михаил Иванович, покойный, рассказал. А он был еврей. Они всё знают, – отрезал Санёк, влезая в кабину.
 Толпа одобрительно загудела и полезла в машины.


 --- 40 ----

 Поезд мирно постукивал колесами. Уже стемнело, когда до Лёхи донеслись звуки гулянки из соседнего купе. Жорес был навеселе и громко орал:
– И оба сошли где-то под Таганрогом, среди бескрайних...
 Самое интересное, что ему вторили, по меньшей мере ещё несколько голосов, включая женские.
 – Ну, прямо липнут к нему…– подумал Лёха и, отложив журнал «Знание – сила», начал приводить себя в порядок...

 Жорес отложил гитару и, взяв протянутый Кутиковым стакан, выдал:
– Публика она ведь чего жаждет? – Секса, зрелища, эмоций. Или социального протеста, – Жорес выпил и, подхватив кусок «охотничьей», продолжил, – типа вот например, «Вот, новый поворот, и мотор ревёт, что он нам несёт, пропасть или взлёт...»
 – Как клёво, – Кутиков захлопал в такт песне.
 – Но ведь женщинам надо не это, правда? – Жорес с улыбкой глянул на проводницу и маму Борюсика, который сидел у дверей и прижимался к Пете Подгородецкому.
 – Женщины любят когда, – тут Жорес выдал на гитаре такое, что у всех глаза на лоб полезли: томным хрипловатым (от Ахтамара и шпрот) голосом запел:
 – Скажи мне: «У-у», скажи мне: «Джага-джага», скажи мне: «Да-да», мне это надо-надо...
 Полная проводница аж завизжала, и, схватив из-под стола пузырь водки с изображением трёх русских былинных героев, профессионально сдёрнула пробку-«кепку», моментально разлила ее по стаканам в красивых серебристых подстаканниках, и сказала тост: «За любовь!»
 Макар поперхнулся. Тут дверь отворилась, и в купе ворвался поток свежего воздуха. На пороге нарисовался Лёха в солидном тёмном костюме, при галстуке и с аккуратно зачёсанными назад волосами с проседью. Сняв очки в тонкой оправе и быстро протерев их белоснежным носовым платком, Лёха тихо произнес:
 – Добрый вечер, разрешите?
 – Знакомьтесь, мой шеф и начальник. – Жорес даже в поддатом состоянии никогда не терял бдительности.
 Лёха с трудом протиснулся и с ещё большим трудом уселся между Жоресом и полной проводницей, которая тут же подставила ему стакан. Наполнив его до краёв, весело защебетала, – Штрафной. Пей до дна.
 Народ весело подхватил:
– Пей до дна, пей до дна...
 Лёха немного повыпендривался, но сдался и медленно, без единой гримасы выпил весь стакан. Не дрогнув и даже не моргнув, поставил его на столик, подхватил кусок колбаски, медленно очистил его от шкурки, и ещё медленнее отправил в рот.
 – Борис…, – протягивая руку, сказал волосатый молодой человек с козлиной бородкой и, немного промолчав, гордо добавил, – Гребенщиков. Я с Жоресом ещё с Черноморска знаком!
 – Как, Жорес? – удивилась мама Борюсика, – разве не Гоцман? Мне так это имя нравилось, – разочаровано пропела мама Борюсика, пригубив коньяк из стакана.
 – Да Дима я, Билан. А гоцман, – должность. Ну, знаете, есть лоцман – корабли водит, есть боцман – на пароходах, а я гоцман. Вроде снабженца. А Жорес – мой артистический псевдоним. Ну, как «Макар» у Андрюхи, – выкрутился Жорес и кивнул на кучерявого паренька, помешивавшего салат в алюминиевой кастрюле.
 – Дмитрий Медведев, – представился Лёха, протягивая руку Макаревичу, – инженер-электронщик с Рижского радиозавода.
 Жорес поперхнулся.
 Проводница заботливо похлопала его по спине и, подлив водки в стакан с лимонадом «Буратино», быстро сунула ему:
 – Выпейте, и всё пройдёт.
 – Салат сами готовили? – с интересом спросил Лёха у Макара.
 – Да Вы что, – скромно замахал руками Макар, – Мне никогда не стать поваром, джазменом или общественным деятелем. Нет таланта. Салат этот мадам Моисеевой, – Макар кивнул на сильно порозовевшую маму Борюсика.
 – Что вы говорите, – сочувственно закивал Лёха и переспросил, – А вот например, если бы Вы жили на Западе, например в Лондоне или городе, похожем на Москву, но, предположим, при капитализме, могли бы Вы стать предпринимателем, бизнесменом или политиком?
 – Никогда. – отрезал Макар. – Даже если бы мне предложили в «Эбби Роуд» записаться, – я туда ни ногой. Это не мой мир, а свою свободу и убеждения я никогда не поменяю.
 – И я тоже, – подтвердил Борис с бородкой.
 – Да все мы так думаем, – добавил Кутиков, и подхватив стакан, предложил, – давайте не будем о грустном, а лучше вмажем и споём.
 Жорес запел:
 – ...Невозможное – возможно...
 Макар, Борис и Кутиков одобрительно закивали в такт музыке.
 Борюсику песенка нравилась. Он тихо сидел в уголочке, болтая ногами и подпевая: «Невозможное – возможно...».
 И его мечты отражались в его глазах хитрым и весёлым огоньком.



 Лайна отложила книгу. Слеза, скатившись со щеки, упала на обложку. Лайна взяла интрафон и вызвала Большой Совет.
 – Привет, Лайна, – поздоровался с ней Микара, – Как малыши?
 – Спасибо Мик, у них всё хорошо. Скучают, но в их возрасте это быстро проходит, – вторая капля упала на обложку книги.
 – Я хотела тебя попросить, – Лайна смахнула слезы с обложки и поставила книгу в шкаф, – я хотела просить тебя и Большой Совет предоставить мне возможность увидеть место... – голос Лайны упал, – ну то самое место. Я имею право. Это прописано в «Положениях».
 – Посадка там запрещена. Можно только с матки или с базы, – Микар выдержал взгляд, не отведя глаз.
 – Я согласна. Когда следующий патруль?
 – Через четыре месяца. Тебя подготовят, – я уже распорядился. Но, разумеется, малыши останутся здесь.
 – Я тебе очень благодарна, Мик, – Лайна отключила интрафон и подошла к окну. Салвейра красиво закатывалась, окутывая все вокруг розовым.



 ---- 41 ----

 – Есть такой городишко в Германии, называется Хоффенхайм, в переводе «Дом Надежды», – мелкий городишко. Известен только музеем авиации. Городишко – дыра. Есть в нём футбольный клуб, основанный в 1899 году, но выше Третьей лиги не поднимавшийся. Играет на стадионе, по которому бегают коровы, школьники и кроты. Две лавочки вместо трибун и целых два подержанных мяча. Работы в городе мало, народ скучал, короче, – загибался городишко.
Родился там неподалёку один чудак (ты его знаешь по «крупповским» заказам и «даймлеровским» делам), который взял и подарил этому клубу двести лимонов. Начали строить новый стадион – круче, чем новый баварский «Альянс». Городишко ожил. Построили школу и спортклуб, появилась работа, люди благодарят и боготворят чудотворца. И весь регион живёт надеждой, что клуб будет гостей на этом стадионе «раком ставить». И дождутся. Ибо есть у них надежда, а у тебя только бабки.
 А ведь живёт чудак во Флориде и мог там «Дельфинов» купить или «Дисней-парк».

 – Что? Нет, Ромчик... Это я к тому, что не нужна мне на хрен твоя Бритни Спирс на «Евровидении». Ты что думаешь, если эта барышня взмахнёт нашим флагом, и, например, победит, – от этого наша, прости, оговорился, моя Родина богаче станет, как ты говоришь? Ну и люби её на своём пароходе, а мне не мешай работать... Пусть дерьмо, – зато отечественное. Родное..., – Стечкин с шумом захлопнул мобилу и брезгливо отшвырнул её от себя.
 Маринка вопросительно приподняла брови, кивнув на мобилу.
 – Одноклассник, англо-еврейский чукча. Ладно, проехали, ну что там? – спросил успокаиваясь Серёга, направляясь к выходу со сцены.

 У самых дверей в служебное кафе ломился народ. Молодёжь окружила пожилого длинноволосого рок-динозавра, тыча ему под нос своими мобильниками и диктофонами. Рок-легенда с громадным пузом, прикрытом блестящей майкой с логотипом «Роллинг стоунз», обучал молодежь основам звукозаписи:
 – Ревер надо ставить так, что, как только иопнет рабочий, звук эха до «бочки» не доходил...
 Молодёжь одобрительно кивала.
 Стечкина чуть не вырвало. Маринка услужливо протянула бутылку боржоми.
 – Малый, Витя, малый, – прошипел Серёга.
 – Что малый? – недоумённо оглядел своё пузо рок-динозавр, – завтра отсосём жирок, и малый станет больше, – захохотал Витя хватаясь обоими руками за то место под пузом. Молодёжь взвизгнула и уставилась на Стечкина.
 – Ну, что смотрим? – гавкнул Стечкин – Марш ревер ставить, чтобы малый до большого не доиопывался.
 Маринка пискнула.
 – И эти собираются на Евровидение, – зло прошипел Стечкин и вышел в коридор.

 Стечкин присел в углу, достал из портфеля ноутбук, подключил к мобильнику и вышел в сеть.
 Вадим Питоныч приглашал на завтрашнюю сессию и прислал «линк» на форум «Нью Мюзик».
 Стечкин щёлкнул, просмотрел первые ветки, икнул, ещё раз, и его чуть не стошнило...
 – Да что с Вами, в самом деле, – разозлилась Маринка и быстро протянула свой изящный платок и бутылку воды, – можно подумать, что это Вы беременны, а не я, – улучшив момент, Маринка призналась шефу.
 – От кого? – удивлённо спросил Стечкин.
 – Сама гадаю... – задумчиво пропела Маринка, – то ли от Питоныча, то ли от Лепса.
 – Какой месяц? – тихо спросил Стечкин.
 – Где-то около трёх-четырёх. Но вы не бойтесь, «Евровидение», «Нику» и «орлов» я не пропущу. Рожу под Новый год, в отпуск, а потом сразу к Вам, как же я без Вас, – Маринка достала фляжку, рюмочку и, плеснув в стакан коньяка, протянула Серёге.
 – Выпейте за маленького.
 Стечкин молча вмазал. Ему и правда полегчало. Глубокие глаза Маринки светились как никогда.
 Серёга молча обнял её.
 – Нормальный мужик, а «Экспресс-газета» всё время пишет, что педераст, – расстроено сказал Шура Звереву, проходя мимо парочки.
 – Да, жаль, – грустно протянул Зверев и помчался к входу на сцену.



 ---- 42 -----


 Кто хоть раз создавал свою рок-группу, прекрасно знает, какое неблагодарное это дело. Один раз погрязнув в этой трясине, ты заболеваешь на всю жизнь и, как очумелый, носишься по окрестностям в поисках репетиционной базы или клуба, как это называлось раньше, музыкальных инструментов и главное – единомышленников. Тебе всё время кажется, что ты единственный такой маньяк на этом свете и в тот момент, когда ты уже думаешь, что всё пропало, находится такой же чудак как ты, и всё начинается сначала, но уже вдвоём. И, наконец, в определённый момент приходит день, когда ты понимаешь и видишь, что ты совсем не один и таких, как ты, одержимых – сотни и даже тысячи.
 Промыкавшись почти три года практически по всем клубам города: от ткацких фабрик до машиностроительных заводов, отыграв сотни концертов в полупустых и совсем пустых залах, на танцульках и вечеринках, вбухав громадные по тем временам деньги в аппаратуру и, наконец-то, научив барабанщика давать ровный счёт, наша команда пришла к тому моменту, который все западные блюзмены называют «перекрёсток».
Впереди маячил третий курс института, а значит, давление со стороны близких усиливался.
 «Музыка – это прекрасно, но надо делом заниматься», – ворчали наши мамы, и нам приходилось откладывать гитары и браться за лекала и другую нудную хрень. Надо было делать выбор и многие гипер-талантливые люди на этом этапе делали ошибку: они делали свой выбор. Единственным же правильным решением на тот момент, учитывая тогдашнюю ситуацию, было не делать никакого выбора и продолжать балансировать.
Учение старика Дарвина и в этом деле проявлялось во всей красе: люди уходили в архитектуру и машиностроение, в алкоголизм и в Афганистан, страна ежедневно теряла сотни гитаристов, басистов и барабанщиков.  Кто знает, сколько новых «Битлз» спилось, погибло на кандагарских перевалах или тихо «умирало» за чертёжными досками?
 Каким-то образом я и Лёва устояли. К началу третьего курса у нас имелось тёпленькое гнёздышко в актовом зале Механического завода, полкиловатта передней (называемой в то время вокальной) стенки, состоящей из четырёх трёхполосных кубиков с двумя оконечниками производства местного умельца, пара «вермоновских» усилителей с колонками и «вермоновские» же стрингс, которые я притащил из Москвы, купив у барыги в магазине «Лейпциг» за тысячу триста рублей, переплатив около трёхсот.
 Учёба продвигалась, пусть и не стахановскими темпами, и родители, наконец-то, осознали, что лучше игра на гитарах в пыльном подвале клуба Мехзавода, чем шприцы с морфином в подворотнях, пиво с водкой в подъездах или осколочное в голову в Кандагаре.
 Состав команды менялся практически еженедельно: люди уходили, приходили, росли амбиции и самомнение, но росло и мастерство, ибо даже самый негативный опыт – тоже опыт.
 Гитарные рифы становились сложнее, аккорды – замысловатее, тексты – заумней, а бас начинал «шагать». Мы росли и радовались своему росту.
 Команда обрастала техникой и людьми.

 В самом начале восьмидесятых случилась ещё одна личная революция: меня пригласили на просмотр видеофильма к одному моряку. Пришло человек двадцать – смотрели фильм с Чаком Норрисом, непонятный китайский боевик, порнуху и сборник клипов передачи «Бит-клуб».
 А спустя пару лет, на одну нашу репетицию заглянул чувак, и предложил снять нас на видео. Мы отдали двести рублей и, получив кассету с записью, целый год ждали случая её просмотреть. Случай представился, как всегда, внезапно: отец вошёл в группу разработчиков-проектировщиков чего-то такого, за что дали ордена и гос.премию. Отец купил себе «Жигули» шестой модели, маме – пальто и шикарные туфли, сестре, – нарядное выпускное платье и подержанный видеомагнитофон «Панасоник» (гроб размером в с полстолешницы обеденного стола, но исправно работающий до сих пор без единой поломки).


 ---------



 Уже светало, когда мерный перестук колёс прервал вопль проводницы: «Подъем! Подъезжаем».
 Дверь купе отворилась и в проходе нарисовалась проводница с полдюжиной стаканов с чаем в сильных руках...
 Жорес скинул одеяло и мгновенно вскочил. Над этой его привычкой смеялись все, кому не лень. Вместо того, чтобы как все нормальные люди поваляться в постели, Жорес слетал с койки как погранец первого года службы, когда заставу кидали в ружьё. Привычка была не армейская, а самая что ни на есть генетическая: отец вскакивал таким же образом...
 Жорес огляделся, – Лёхи не было. На столике стояла бутылка чешского пива и стакан.
 Жорес быстро оделся, по привычке встряхнул головой и высунулся в проход. Пробежав до конца вагона, Жорес влетел в туалет, и щёлкнув замком, предался любимому занятию всех пассажиров мужского рода на всех железных дорогах мира – попытке справить малую нужду, не держась руками за сомнительной чистоты поручни, балансируя только на своих двоих.
Нажав на клавишу смыва и долго разглядывая в образовавшийся просвет мелькающие шпалы, Жорес наконец-то проснулся, быстро умылся и, почистив зубы купленным в «ГУМе» зубным порошком с привкусом апельсина, вернулся обратно в купе.
 На столе стояли два стакана с горячим чаем и две булочки, но Лёхи по- прежнему не было.
 – Вы моего шефа не видели? – не растерявшись, спросил Жорес выходящую из соседнего купе проводницу.
 Проводница покраснела, и, немного смутившись, тихо прошептала:
– Сейчас пойду, разбужу, – и быстро пройдя к служебному купе, распахнула дверь и крикнула: – Котичка, вставай, подъезжаем, солнышко. Ну, вставай, шалунишка, Ленинград уже.
 Жорес вернулся в купе, и, задумчиво вливая в себя продукт чешского пивоварения, уставился в окно: «Шалунишка...однако!».
 Вагон медленно просыпался. Красивейший город Европы встречал проливным дождём и тёмно-серым небом.


 ----- 43 -----

 – Немедленно доставить второго русского ко мне, или..., – Шрёдер отёр внезапно выступивший пот со лба, – или нет. Я сам сейчас прибуду. – генерал Шрёдер в ярости бросил трубку.
 – Звонили из комендатуры. Вчера поздно вечером группа партизан штурмом взяла лагерь и освободила русского. Что-то здесь не так. – Шрёдер нервно зашагал по кабинету.
 – Хольцнер, пошлите пару батальонов на укрепление второго лагеря и распорядитесь, чтобы со второго русского не спускали глаз. Мы отправляемся на место, вызывайте машину. Мы поедем на русском танке и возьмите пару десятков проверенных солдат для надёжности.
 Хольцнер кинулся выполнять приказ.
  – Что-то здесь не так, – угрюмо мычал Шрёдер, пристёгивая портупею.

 Через несколько минут колонна из двух бронемашин, чёрного «мерсовского» внедорожника и нескольких грузовиков с солдатами, вырвалась из Мюнхена и устремилась к лагерю военнопленных.
 Ничего не понимающего Михася вытащили из пещеры, которые он и ещё несколько десятков военнопленных долбили в скале над озером, и, ничего не объясняя, заперли в бетонном мешке, поставив предварительно, как собаке, миску с куском чёрного хлеба в несвежей воде.


 ----

 Поезд достиг пригорода Ленинграда. В проходе уже толпились Борюсик, его мама и груда вещей.
 – Слышь, Лёх, – Жорес отпил чай, – а с твоей машиной можно, например, во времена Наполеона махнуть, или Иисуса Христа? Ну, удостовериться. Раз и навсегда.
 – Вся ценность веры не в подтверждении факта наличия или отсутствия, а в самом процессе верования, – Лёха пил чай с печеньем и разглядывал фотопортрет проводницы, – прыгнуть можно хоть на миллион лет, а вот обратно, – могут быть проблемы. По моим расчётам максимальный прыжок обратно – максимум пара лет. К тому же нужен мощный излучатель типа радиолокационной станции или реактор.
Во времена Наполеона таких ещё не строили, – с умным видом и главное серьёзно, произнёс Лёха, и тут же переспросил, – а тебе зачем?
 – Некрасиво получилось, Лёха. Те два типа в «Мерсе», конечно, подонки и бандюги, но представь, каково им сейчас там?
 Лёха поднял глаза и молча посмотрел на брата.
 – Взрослеешь, – подвёл итог Лёха и встал, – пора на выход, вон уже Московский вокзал.
 Поезд притормозил, дёрнулся и затих.
 – Борюсик, солнышко. Беги быстрее к такси, пока эта орава пьяных музыкантов все машины не расхватала, – раздался окрик мадам Моисеевой.
 – Гоцман, помогите мне чемоданы до носильщика донести, – заманерничала женщина.
 – С удовольствием, – ринулся на амбразуру Жорес, – могу и до постельки.
 Мадам покраснела, но улыбнулась.


 -----------


 – Вон он, за скалой, – Сашка махнул рукой в сторону озера.
 – Ага, точно. Жаль, сходу не взять, укреплён сильно. Подождём чуток, прощупаем, – Санёк прислонился к стволу сосны. Люди растеклись по лесу, предварительно замаскировав технику ветками...
 – Ты, Петруха, какого года? – Санёк начал чистить автомат...
 – 1923-го.
 – Какого? – Санёк поддался вперёд, – Ты это, Петруха, шутки-шутками, да больно не зарывайся, я человек серьёзный. Тем более в деле, – Санёк обижено отбросил автомат.
 – Да правда с 1923, я бы документы показал, но их немцы забрали в лагере.
 – Какие немцы? Эстонцы, что ли? Получается, что тебе сейчас 85 лет?
 – Да нет, Санёк. Всего 19-дцать, Сейчас у нас 1942 год. Я ополченец, в плен к немцам попал после контузии под Москвой. И сейчас мы где-то под Мюнхеном.
 – Что?!?! – заорал Санёк вскакивая и подлетая к Сашке. – Ты, брат, куришь что ли? – Санёк приоткрыл веки Сашке и заглянул тому прямо в глаза, – Странно, зрачки нормальные...
 – Эй, рыжий, – прокричал Санёк рыжему бойцу, евшему консервы. – Какой у нас сегодня год?
 Рыжий подавился:
 – 1942-ой, – удивлённо прохрипел рыжий, подозрительно скосившись на Санька, – не фига себе, всю память отбили фашисты проклятые, – алюминиевая ложка опять нырнула в банку...
 – Да не может быть, – вы что, пацаны, грибов объелись? Хорош меня прикалывать. Разозлюсь, – Санёк зло схватил автомат и снова начал его чистить.
 Сашка и рыжий молча переглянулись.
 Лес окутала ночь.
 


 --------



 Михась мучительно думал. Всё сходилось, хотя поверить в это разум отказывался...
 Но Яшка и другие соседи по лагерю подтверждали все до единого: сейчас 1942-ой. Как их сюда занесло?
 В голове Михася отрывисто мелькали сцены из разных фильмов. Михась не любил такое кино и фантастику в детстве не особо читал, но фильм про Марти смотрел и ему нравилось.
 – Проклятая физика, – осенило Михася. – Радиолокационная станция. Наверно и не станция вовсе, а экспериментальный объект, где опыты всякие ставят. Ну, конечно! Были у стены этой станции когда лохов ловили, и тут, помнится, молния блеснула, со стороны локатора, – Михась встал и нервно зашагал по камере.


 ---


 Пит осторожно внёс тело Иезу в пещеру.
 Решмовские псы старались, как могли – всё тело было в ранах и порезах. Ржавые следы корабельных гвоздей были на коже. Иезу провисел почти несколько суток. Сделать такое без сенсора, – великое чудо. Сигнал пришёл с Санторина – так акванцы называли небольшой островок в море к северу от Иерусалима. Решма не выдержал и выслал голограмму, – невысокий центурион слева от смоковницы. Люк просчитал голограмму почти мгновенно...
 Пит осторожно положил тело на расстеленный Мартой хитон.
 – Мария, – почему то по староаквански позвал Марту Люк, – подай вытяжку пренты. Марта подала сосуд спирта.
 – Андри, Яков, быстрее, – Люк указал на громадный камень у входа в пещеру.
 Пит смочил тряпку в спирте и приложил к ранам на груди. Веки Иезу дёрнулись.
 – Капитан, капитан…– тихо позвал Иезу Пит, – мы просчитали его... четыре прайма к северу от Санторина, на глубине в два корпуса...
 Я послал туда Иона с людьми.
 Иезу приоткрыл веки:
– Пить...
 Марта подала чашу с водой. Пит смочил губы Иезу. Капитан открыл глаза.
 Понадобилось несколько месяцев работы, чтобы собрать здесь все спасательные капсулы, которые ещё не были в руках Решмы. Юдас сдал ему почти все, за исключением одной с «Альманаха» и одной Мимица. Ресурса хватит на заброску одного, боевой модуль тоже просчитали.
Пит бросил взгляд на стартовый комплекс Мимица, лежащий грудой блестящего металла в углу пещеры: одна дюза разбита, но вторая – рабочая... Без мысленной транслокации старт невозможен.
 – Понятно, – Иезу постарался привстать. Тело не слушалось.
 – Оставьте меня на пару дней здесь и дайте несколько таблеток, – Иезу бросил взгляд на коробочку спасательных капсул из комплекта Мимица, и продолжил, – все должны уйти. Он не должен ни о чём догадаться. Да хранит вас Аргон. – он прикрыл веки и судорожно проглотил капсулу.
 Экипаж грустно переглянулся и покинул пещеру, закрыв её громадным валуном во избежание случайных взглядов.
 – Расходимся, – Пит обнял поочерёдно всех и не, оглядываясь, быстро направился к близлежащей роще.




 --- 44 -----

 – На вот, Котик, обвяжи спинку, – проводница умело обвязала спину Лёхи широченным пуховым платком.
 – Ну что ты, Люся, вокруг ведь люди, – нехотя отбивался Лёха, борясь с внезапно нагрянувшим радикулитом, тяжеленными сумками и смущением.
 – Не спорь, солнышко. Смотри, какая погода..., – Люся бросила взгляд на перрон. В грязных лужах подпрыгивали крупные дождевые капли, а хмурые и всклокоченные голуби грустно жались к плохо покрашенным столбам.
 – Вы бы сели, всё обдумали и организовали рок-клуб, что ли, а то даже встретиться по-человечески негде, поболтать, поиграть? – Лёха пожал протянутую Макаром руку.
 – Почему негде? – встрял Борис Г., – приходи завтра в «Сайгон», оттуда все вместе на концерт и попрём.
 – «Сайгон» – это кафе, – начал уже выдавать справку Лёха, когда Жорес перебил его. – Да знаю я, знаю...Тоже читал.
 – Неужели про наш «Сайгон» газеты писали?
 – Да нет, Троицкий писал, ну и в «Википедии» есть, – промычал Жорес, и спохватившись, быстро поправился: – В многотиражке посёлка Троицкое было, типа обзор ленинградских достопримечательностей…
 – Ух, ты, – радостно удивился Борис и продолжил, – ну, не прощаемся. Завтра в семь в «Сайгоне».
 – Лады,- пожав всем руки на прощание сказал Жорес, и, подхватив сумки, резво рванул навстречу прошлому…

 – Тут конфеты московские, палочка колбаски, печенье и бутылочка настойки. Береги себя и не забывай, – Люся протянула свёрток Лёхе и, смущённо обняв его, смахнула слезу со щеки со следами потекшей туши.
 – По чётным из Питера, по нечётным из Москвы. Двенадцатый вагооооон, – прокричала Люся братьям и, поправив воротник блузки, скрылась в вагоне.


 ----

 Ни одна экспедиция, ни один тренировочный эксперимент, ни одно приключение в жизни даже и близко не могли сравниться с тем, что испытываешь при аварийном подъёме.
 – Приятного вознесения, – иронично бросил Пит, и все тринадцать оставшихся членов экипажа невесело засмеялись, прекрасно понимая, что теперь уже обречены.
 Люк проверил капсулу и, убедившись, что всё в порядке, дважды легонько хлопнул по колпаку.
 – Слава Аргону, – чуть слышно прошептал Иезу и дёрнул спусковой сцентор. Капсула медленно приподнялась и зависла метрах в двух над землёй. Люди отошли и присели в небольшой рощицы.
 – Слава Аргону, – громко скомандовал Пит.
 – Слава, – ещё громче отозвался экипаж.
 Капсула сверкнула голубым и, быстро набирая скорость, прорезав облако над рощей, скрылась в небе.
 Пит встал и отряхнул пыль с колен.
 Сзади уже слышался грохот доспехов подбегавших псов Решмы.


 -----


 Шрёдер перекинул рычаг и машина, рыкнув, без труда взобралась на крутой склон.
 – Неплохая игрушка для богатеев, правда, бензина жрёт жутко, – пожаловался Шрёдер Хольцнеру, и вдруг, абсолютно неожиданно, выдал:
– Знаете майор, я ведь совсем не военный человек. Мой мир – мир науки, электроники и техники. Я был против этой дурацкой войны, тем более, что выиграть её у русских невозможно.
 Шрёдер бросил взгляд на приборную доску Мерса:
– Люди, умеющие делать такое, просто так нам не дадутся.
 Хольцнер вжался в кресло и закивал головой...
 Генерал протянул руку и нажал пару кнопок, салон наполнился грозными звуками «Раммштайн»: побежала надпись на ярко-оранжевом экранчике загадочного прибора с надписью «Пионер».
 Шрёдер весело кивал в такт музыки и хитро подмигивал.
 – Это пели русские? – с изумлением спросил Хольцнер генерала, когда песня кончилась, – но ведь на немецком спето!
 – Пропаганда, Хольцнер, – Шрёдер грустно глянул на собеседника, – она у них поставлена. Не то, что у нас, с нашими дурацкими маршами и сосисками. – Да и музыка у них хорошая, а не только машины и оружие. Не говоря уж о шнапсе, водке, коньяке и девушках. Я всегда любил всё русское. Мне даже кажется, кажется, Хольцнер, что они нарочно нам подкинули эту машину.
 Хольцнер задумчиво потёр подбородок и уставился на шефа...
 – С целью демонстрации технической мощи и превосходства? Ну, не из будущего же она здесь появилась? – Шрёдер засмеялся, поддержанный Хольцнером.
 Спустя пару минут, генерал переключил скорость, и колонна, выйдя на шоссе, начала набирать скорость. Вдали мелькнули Альпы. Верхушки гор переливались в лучах восходящего солнца. Упитанные, неповоротливые, ленивые коровы на альпийских лужках, словно срисованные с оберток шоколада «Милка», с интересом разглядывали проносившийся мимо внедорожник серии Г.


 --- 45 ----


 – Ну и кто же такое написал? – гневно потрясая бумагами, спросил Стечкин...
 – Литвинов, – спокойно ответила Маринка, подтягивая чулок чуть выше колена к краю юбки-шотландки. Краснов покраснел, а Лепс аж вздрогнул и резко рванул с дивана.
 – Сиди, млять, – грозно тормознула Гришу Императрица. – Тоже мне мачо. На, вот, лучше, поучи текст, а то всё время рот невпопад открываешь, – императрица протянула текст новой совместной песни.
 – Можно подумать, ты это делаешь правильно, – немного обидевшись, промямлил Гриша.
 – Я делаю ЭТО правильно, да и всё остальное тоже, в том числе и рот, – нашлась Императрица.
 Народ заржал, разряжая напряженную ситуацию.
 – Так позвоните ему, и чтобы через два часа был здесь и переделал всю эту..., – Стечкин не умел и не любил материться. – Ну, это.
 – Звонили уже. Уже несколько дней не отвечает. Обзвонили весь Черноморск, всю Москву – как в воду канул. И он, и его брат.
 – Так ищите, – Стечкин потянулся к телефону.
 – Уже ищут, – раздался сладкий голос Ларисы, – и я, и Вадик, и менты в Черносранске, – прошипела Лариса, усаживаясь в кресло рядом с Моисеевым. – Милочка притащи-ка кофейку с шампусиком, – бросила Лариса Маринке.
 – Пошла в жопу. В школе вечно списывала у меня, в институте мои лифчики носила, а теперь «милочка, притащи»?
 – Ой, Мариночка, лапушка, извини, не признала. А ты что, всё ещё секретаршей у неудачников ходишь? – Лариска бросила полный ненависти взгляд на Стечкина.
 – Да пошла ты, подстилка рублёвская, – Маринка зло сверкнула глазами.
 – Текст новой песни разучиваем? – раздался приятный голос и в комнату вошёл Медвед, в окружении четвёрки лысых дядек с проводами в ушах.
 Императрица вжалась в кресло, остальные резво вскочили, как провинившиеся школьники.
 – Диман, братан, сто лет тебя не видел! – задергался Стечкин, кидаясь в объятия Медведу. Охрана уже было встрепенулась, но Медвед, раскинув руки, бросился вперёд. – Серёга! Я тебя везде ищу, – соскучился. Там, в Кремле одни зануды остались, а Вовка на рыбалке. Я подумал, а давай Серёгу оторву от его серьёзных делишек по внедрению культуры в олигархические массы, – тут Медвед грозно сверкнул глазами в сторону Лариски и весело продолжил, – и махнём вместе к Вовке, в Черноморск, порыбачим пару деньков перед инаугурацией, коньячком побалуемся, в шахматишки сыграем с Саркози. У него сейчас медовый месяц, так он решил его у нас справить. Он с Вовкой сейчас поплавок на катрана ставят. Лады? – Медвед обнял Серёгу…
 – Не могу сегодня, – грустно взглянул на окружающих Стечкин, – вот, готовлю Премию, а кроме того...
 – Давай-давай, старый затворник, колись, – зашумел Медвед, – что там у тебя?
 – Мы с Мариной ждём малыша, так что, наверно, я скоро женюсь, – выпалил Стечкин и посмотрел прямо в глаза Медведу, а затем Маринке.
 Маринка рухнула в кресло. В комнате повисла звенящая тишина.
 – Ну, наконец-то, – радостно выпалил Медвед и резво подскочил к Маринке. Схватив её на руки и приподняв над полом Медвед сделал несколько танцевальных па, и подскочив к охранникам, сдал Маринку одному из них:
– Доставить в аэропорт. Вылетаем через час. Беречь как зеницу... Ну, и соки, воды, витамины ей. Будущая мама Стечкиных, как никак!
 Медвед обернулся:
 – Краснов, сделаете всё без Стечкина, я его забираю на три дня. Он будет мою инаугурацию готовить. Справитесь?
 – А как же. Как партия прикажет – так тому и быть, – весело бросил маэстро. Краснов любил поострить.
 – Ну, лады, – Медвед крепко пожал руку Краснову и, бросив: «До свидания», заторопился к выходу.
 – Серёга, пойдёшь со мной, не спорь. Всего три дня. Уважь друга. – бросил Медвед Стечкину и вышел в коридор.
 – Хозяин просил, чтобы я Вас к машине проводил. Ваши вещи мы уже собрали, в квартире убрались, – громадного роста телохранитель двинулся на Стечкина.
 – А дверь отмычкой открывали? – спросил весело Серёга.
 – Да нет. Хозяин открыл своими. Вы же сами ему их давали, Сергей Степанович. Забыли, что ли?  – охранник легонько подтолкнул Серёгу к выходу.
 – Да, нет, вроде помню. И что, сам и прибирался? – весело переспросил Стечкин и бросил папку с документами Краснову.
 – Ну да. Кухню он, остальное мы. Ну, и вещи ваши он сам отбирал из шкафа. Всё приговаривал, про ваши любимые джинсы и свитера. Правда удочек не нашли, но у Владимира Владимировича их много. На всех хватит... Да вы же его знаете лучше нас всех... – произнес охранник и отворил дверь.
 – Если что, звони, – Стечкин обнял Краснова и, попрощавшись с присутствующими, вышел в коридор.
 – Поздравляю, – крикнул вдогонку Краснов, и прошептал себе под нос, – хороший парень, жаль, мало таких...
 Присутствующие негромко оправлялись от пережитого шока, доставая мобильники и разливая кофе из принесённого кем-то кофейника...
 – Ну, блять, и дура же... – громко ругнулась Лариска.
 – Кто, Маринка? – удивлённо спросила Императрица.
 – Нет..., это я дура, – зло бросила Императрице Лариса, и, схватив изящную сумочку, быстро вышла из комнаты.

 Женя Скрипкин тихо сидел в уголочке, потягивая уже тёплую «колу» и внимательно наблюдал за происходящим. Мир шоу-бизнеса ещё не открыл ему свои двери, но увиденного уже было ему вполне достаточно. Скрипкин органично вписывался в этот еще незнакомый мир, который ему невероятно нравился.




 ----- 46 -----





 Иезу очнулся от громкого писка в левом ухе. Боевой модуль Мимица, болтавшийся на околоакванской орбите, надвигался всей своей серебристой мощью. Иезу включил сенсор синхронизации и махина, чуть покапризничав, всё же подчинилась.
 Люк посадочного шлюза отъехал, и капсула легко вошла в шлюз. Система компенсации и проверки закрыла внешний люк и включила наблюдательные датчики. Всё тело пронзило тысячью уколов как от иглы. Сенсор затребовал пароль входа. Иезу, еле сохраняя сознание, набрал код доступа. Внутренний люк дёрнулся и нехотя открылся. Колпак капсулы съехал и в нос ударил тяжёлый запах от боевых машин, тело резко стало весить тонну, а нос отреагировал на все это кровавой струйкой.
 Иезу отключился, потеряв ненадолго сознание.


 -----


 Тепло распрощавшись с попутчиками, братья выползли на стоянку такси. Длиннющая очередь не радовала. Не успел Жорес толком оглядеться, как к ним подлетел невзрачный молодой человек и, демонстративно поигрывая ключами от машины, бодро спросил:
 – Далеко едем?
 – В Пушкин.
 – Четвертак и поехали, – вынес он вердикт.
 – Два чирика, – не уступал Жорес.
 – Ладушки, – пропел водила и, подхватив сумки, поскакал к стоявшей недалеко чёрной «Волге» с занавешенным задним стеклом.
 – Ух, ты, правительственная? – чуть насторожившись, спросил, Лёха разглядывая номера.
 – Не..., обкомовская, – бросил водила, и тут же успокоил, – садитесь и чувствуйте себя как дома. Даже курить можно. Хозяин – сам куряка.
 – А тебя не хватится, пока ты тут шабашишь? – продолжал расспросы Лёха.
 – Не... Он на совещании у комитетчиков: всё шпионов ловят, и тоже в Пушкине. Сказал, что раньше восьми не освободится и отпустил. Кстати, вы не шпионы? – водила бросил весёлый взгляд на братьев.
 – Ага, – радостно подхватил Жорес, садясь в машину, – израильские. Прямиком из Моссада. Шалом тебе, связной.
 Водила расхохотался и удобно усевшись, завёл машину. Братья молча переглянулись.
 «Волга» спокойно, даже нагло, пересекла двойную сплошную и красиво развернувшись перед носом постового милиционера, рванула прочь от вокзала.


 ----


 – До чего похожи, – подумалось Иезу, когда он, придя в себя, вытащил из подлетевшей аптечки пару регенерационных капсул.  Они невероятно похожи на модели доисторических аргонских субмарин, которые всю свою богатую приключениями жизнь собирал и делал Люк. Такие же серые и мрачные. – Иезу быстро положил капсулы под язык и закрыл глаза. – Надо подождать, надо подождать, – и, успокаивая самого себя, начал проваливаться в тяжёлый неспокойный сон.



 ---- 47 ----

 – Два билета до Москвы на ближайший рейс, – Бодун протянул в окошко кассы документы и деньги.
 – Вылет через полтора часа, устраивает?
 – Да, пожалуйста, – согласился Бодун и обернулся. Игорь стоял, нервно теребя часы.
 – На сколько она назначила? – спросил Игорь Бодуна.
 – На восемь в «Максимусе» – это рядом с Тверским, – тихо ответил Бодун.
 – Успеем, – успокоившись сказал Игорь и продолжил, – странная, конечно, баба, но...
 – Главное, – финансирует, остальное не в счёт... – резко отрезал Бодун и, взяв протянутые кассиршей документы, вежливо поблагодарил её, протянув изящную коробочку конфет.
 – Ты хоть сына своего предупредил? – взяв Игоря под локоть и не спеша направляясь к посадочной зоне, спросил Бодун.
 – Ну да, ещё вчера. Даже время узнал и координаты. Он будет начеку.
 – Ну, тогда, как говорится, присядем на дорожку: мужчины присели недалеко от входа в таможенную зону.
 Тысячи пассажиров тонули в ярком свете неона, запахе шаурмы и «Балдассарини».
 Прямо напротив билетных касс на огромном пьедестале вертелся блестящий ВАЗ 2441, всем своим видом показывая, что есть ещё порох в пороховницах. С гигантского плазменного экрана, перебиваемый назойливой рекламой или объявлениями о взлёте или посадке, вещал о вечной любви Дима Билан.
 – Смотри, Наташ, у Билана новый клавишник. Симпатичный и такой секси. Я прямо вся мокрая стала, – симпатичная, ярко-рыжая девчонка подхватила подружку под руку и весело смеясь, запищала на весь зал:

 Очевидное – не видно,
 Ведь любовь пришла так скрытно,
 Но так нежно и так бурно,
 Словно в ночи смс.
 И стянув с себя одежды,
 Мы сливаемся в надеждах,
 И моторами «феррари»
 Убегаем мы от всех...

 Очевидное – не видно,
 До чего же, блин, обидно,
 Что не встретились мы раньше,
 Что мы раньше не слились.
 «Моторола» – ты, я – «Сони»,
 Ты – Багамы, я – в Луксоре.
 До чего же, блин, обидно,
 Очевидное – не видно,
 И не видно нам двоим...

 Бодун с усмешкой взглянул на Игоря, тот лишь молча пожал плечами.
 Черноморский аэровокзал кипел обычной жизнью.



 --- 48 ----





 Боевой модуль Мимица выскочил из-под облаков всего в нескольких километрах от Санторина.
 Потрясающей красоты море разлилось на экране инфоборта.
 Иезу окинул взглядом панель оружейного модуля.
 Пуст. Но этого и следовало ожидать, – Мимиц сражался до последнего. Как и положено чейре с Первера.
 Мысли роем пчёл копошились в голове, выстраиваясь в единственно возможное решение задачи.
 Иезу коснулся сенсора инфоборта и перевёл корабль в модус атаки. Боевой модуль хищно вскинул корму и шумно убрал тормозные закрылки.
 Дюзы захрипели, игриво бурля светло-голубым.
 – Ну, где же ты? – нетерпеливо поигрывая сенсором, спрашивал сам себя Иезу.
Сознание то уплывало, то возвращалось удивительной красоты морем цвета аргонской волны.
Третья акванская планета, – красивейшая из всех планет, не считая Аргона. Недаром ей столько строк посвящалось.
 Аква уже встала в зенит, одаривая всё вокруг теплом и светом, когда, вдруг, море к востоку от Санторина вскипело и сделалось сначала тёмным, а потом разверзлось, извергая из себя тёмно-серебристое, играющее в лучах Аквы.
 «Атлантис» вставал из моря во всей своей красе мощнейшего крейсера Вселенной.
 Заряда антигравитата явно не хватало, поэтому гиганту недоставало прыти, заложенной конструкторским гением самого Решмы в этот класс машин, однако, судя по скорости подъёма, «Атлантис» был готов выйти из плена притяжения, а это означало новые битвы и новые жертвы.
 Иезу скинул код, и, взяв управление под собственный контроль, резко нырнул к самой поверхности моря.
 Боевая башня первой линии с левого борта «Атлантиса» медленно качнулась и, выпустив наводящий луч, вдруг задёргалась в поисках цели.
 – Лишь бы успеть, надо успеть, – бросая третью регенерационную капсулу в рот, скомандовал сам себе Иезу, и практически уже теряя сознание, потянул узел скорости.
 Боевой модуль  взревел ускорителями и разбивая пространство гравитационной волной, с чудовищной скоростью устремился в направлении крейсера. Башни левого борта отозвались гулким лаем бортовых орудий, но было уже поздно. Модуль идеально выполнил классический манёвр описанный во всех учебниках пилотажа и инструкциях по борьбе и уклонению от «колючек Решмы». Выйдя из-под мёртвого угла, Иезу направил корабль прямо в брюхо крейсеру и скинув команду самоуничтожения, спокойно закрыл глаза.
Решма был прав. Пришлось-таки нарушить «Положения».
Аргон мелькнул в сознании лицами близких и смехом детей.

 Чудовищный взрыв расколол крейсер на несколько частей, которые расплавленным потоком залили всю восточную часть острова, превращая всё живое в огненный поток, исчезающий в бурлящем море. Море кипело ещё несколько дней и только штормовая буря и последовавшая за ней гроза с мощным ливнем усмирили эту огненную свистопляску, навсегда похоронив последний мятеж Галактики под толщей воды этого тёплого акванского моря.


 ----


 – Смотри, море, – Стечкин отодвинулся от иллюминатора, давая Маринке взглянуть на чудесную картинку, раскрывшуюся под ними.
 – Потрясающе, – пропела Маринка, слегка касаясь его плеча.
 Стечкин нежно поцеловал её прямо в ухо.
 – И зачем ты это сделал? – не отрывая взгляд от окна, спросила Маринка.
 – Ну, захотелось поцеловать, и поцеловал, – весело ответил Стечкин.
 – Я не это имела ввиду, – серьёзно заметила Маринка и, оттолкнувшись от окна, мягко опустилась в кресло напротив, буквально буравя Серёгу своими бездонными глазами.
 – Это мой ребёнок. Вадим Питоныч слишко занят своими мониторами, да и жену свою любит. Лепс… он и шагу без Иры не делает, а если и делает, то с «биллибоями» всякими. Он романтичный лишь на сцене, к тому же, совсем не в твоём вкусе. А у холодильника ты давала мне, я себе тогда простудил почки. Почти два месяца лечил..., – Стечкин разлил шампанское по бокалам.
 – Я тебя люблю и прошу быть моей женой, – Стечкин встал, поправляя галстук на безупречно белой сорочке.
 Маринка засмеялась, потом заплакала, потом, громко чихнув, выпила залпом бокал и тихо сообщила, – Я согласна, – но немного подумав, добавила, – а платье красивое будет и веночек вот тут? – Маринка обвела рукой вокруг своей головы.
 Тут из-за соседнего кресла показалась круглая голова Медведа.
 – Ну вот, теперь и причина есть пару деньков у моря провести. Хотите скажу Вовке чтобы вас расписал? Как-никак, а директор большой страны имеет право, – Медвед протянул свой бокал, – За молодых!
 – За молодых! – дружно зазвенели бокалами сопровождающие, а секретарь Медведа вдруг громко заорал: «Горько!»
 Самолёт совершил разворот и уверенно пошёл на посадку.



 --- 49 ----

 В городе было несколько рок-музыкантов, с которыми мы были знакомы и даже посещали их выступления, но то, что нас в городе так много, мы узнали только в середине 80-х, когда какому-то комсомольскому боссу пришла в голову идея стать вторым Брайаном Эпстайном.
Это был наш первый фестиваль. Мы играли всего три вещи и страшно волновались. Пару раз у меня пальцы застревали под струнами, Лёва забыл сыграть припев, а Экибастуз стучал медленней раза в полтора. Но обошлось. Девчонки нас заметили. Разве может быть больше счастья?
 Примерно в это же время я познакомился с Лёшей. Формально он работал на механическом то ли токарем, то ли слесарем, но появлялся там редко, ибо целыми днями паял у себя дома. Весь город делал у него электронику, начиная от ленточных реверов, кончая звукоснимателями для гитар. Если бы ему суждено было родиться на капиталистическом Западе, его имя сегодня уже стояло бы рядом с Маршалом, Мугом и другими китами индустрии, но не сложилось. Поэтому Лёша усердно паял нам кабели, «джеки», «усилки» и другую нужную хрень. Иногда мы звали его подёргать ручки наших «усилков», и представляли девчонкам как нашего звукооператора.
К концу третьего курса Горного, я купил «Электронику ПМ», – до этого микшера у нас не было. Лёша быстро переделал её. Наш арсенал пополнился парой регентов, усилителем «Биг» и «Родина», двумя педальками «Босс», парой тесловских микрофонов, «усилками».
 В это благословенное время у меня случилась первая настоящая любовь, –драма с шекспировскими страстями, следами от бритвенных порезов и другой хренотой, а также первый серьёзный конфликт на почве отстаивания убеждений. В молодости я был чувак упрямый, этакая помесь горного барана с ленивым ослом. Конфликт произошёл после бурной дискуссии на лекции. Я упрекнул лектора в том, что атеизм, который он так настойчиво навязывал мне, ничем от других религий не отличается, даже более агрессивен, а портреты Ленина – суть иконы.
Я не вылетел из института только благодаря заслугам отца. Это время вошло в память только бесконечными гулянками, военными сборами, титьками Таньки, появившейся в городе «Пепси-колой», финскими сигаретами и японскими аудиокассетами...
 Если бы меня сейчас спросили: «А когда мужчина становится мужчиной?», я бы, не задумываясь, ответил: «Когда тебе начинает нравиться вкус пива».
 Именно в это время я полюбил пиво, блюз, брюнеток и наш лучший фильм «Обыкновенное чудо».


 ------


 – Санёк, Санёк, просыпайся, конвой идёт. – Сашка метался между деревьями.
 Санёк открыл глаза и буквально через мгновение впился в бинокль. Со стороны ущелья, к озеру, медленно вползала колонна из нескольких грузовиков и бронетранспортёров. Среди них чёрным рояльным лаком сверкал Санин «Мерседес».
 – Всем по местам, – приказал Санёк и, передернув затвор, продолжил, – Огонь только по моей команде, а по чёрной машине вообще не стрелять.
 – Петруха, бери иностранцев, пару гранатомётов и дуйте вон к той сосне, – Санёк махнул в сторону противоположного берега озера. – Как прибалты встанут, дадите им пару залпов в жопу, а потом пулемётами... Лады?
 – Лады! – обрадовался Сашка и уже начал отбегать, когда вдруг резко повернулся и спросил: – А почему прибалты? Ведь немцы…
 – Немцы, немцы... – устало прошептал Санёк, и вдруг громко отрезал: – Да, немцы. Но руководят всем эстонцы...
 Сашка подхватил пулемёт и, махнув стоявшим неподалеку бойцам, растворился среди деревьев.


 -----

 Филипп тихо прошмыгнул в аудиторию и, незаметно присев за последним столом, разложил перед собой фотоотпечаток пары страниц из импортного музыкального журнала.
 – Что это? – тихо поинтересовался тут же подсевший к нему Ромка Рябцев.
 – Чик Кориа, – живьём в Бостоне «лабает», – Кольцов восхищённо прищёлкнул языком.
 В аудиторию шумно вошла Мария Степановна в сопровождении яркой симпатичной девчонки с длинной косой с новеньким импортным портфелем.
 – Разрешите представить, – начала Мария Степановна, – ваша новая сокурсница, Ириночка. Прошу любить и жаловать, – с этими словами Мария Степановна вылетела из аудитории, «позабыв метлу», как шутили студенты, и оставив беззащитное существо на растерзание Строкову.
 Валера Строков – человек, который обязательно присутствует в каждом коллективе, и от которого каждый коллектив мечтает избавиться.
«Прошу любить и жаловать», – передразнил училку Валерка и, подойдя к скромно прижавшейся к роялю Ирочке, взял её за косу. Оглядев с ног до головы зычно выдал: «Любить ещё куда ни шло, а вот жаловать, это как? Раком?»
 – А вот как, – Ирочка неожиданно врезала коленом прямо в пах Валерке и схватив за шиворот ткнула мордой в район первой октавы. «Стейнвей» издал негармоничный аккорд. Валерка сделал попытку приподнять голову, но Ирочка, задрав изящную ножку в чёрных чулочках, выбила подпорку из-под крышки рояля, и, усевшись за рояль сыграла восходящую гамму. Голова Валерки не треснула только потому, что была пуста, как замечали впоследствии сокурсники...
 – А кто и дальше будет ****еть не по теме, – тому валторну в жопу засуну и заставлю «Марсельезу» играть, – тихо, но отчётливо сказала Ирочка, и, пнув торчащего из рояльной крышки Валерку под зад, быстро прошла к последнему ряду и присела рядом с Ромкой Рябцевым.
 – Рябцев, – расцвёл в улыбке Ромка, протягивая руку новенькой.
 – Хансен, – скромно представилась новенькая и, оглядевшись по сторонам, кивнув на Строкова, уже громче спросила, – а у вас здесь много таких ёбнутых пионеров?
 – Да практически все, – улыбнулся Филипп...
 В аудиторию вошёл Серафим Исаакович, и веселье кончилось.


 -----------


 Поразительно как меняются взгляды человека со временем.
 Я часто наблюдал и наблюдаю, как отъявленный конформист превращается в жестокого революционера или наоборот.
 И вообще, люди, – существа импульсивные и непредсказуемые.
 Они пытаются и главное, ХОТЯТ верить в Бога, забывая поверить в дьявола и наоборот.
 Они кичатся друг перед другом своей чистотой, убеждая себя и других в том, что вся сила в правде. И тут же увеличивают калибр этой правды и её скорострельность. Разве нельзя жить, просто радуясь самой жизни, а не её первопричинам или следствиям?



 ------ 50. ------

 «Очевидное – не видно. До чего же, млядь, обидно. Ты ушла, а я остался, как в засаде мелкий мент...», – ресторанный лабух, виртуозно теребя «Тайрос», умудрялся вставить не вставляемое на мелодию розенбаумской «Заходите к нам на огонёк…»
 – Виктор, – негромко крикнула лабуху Лариса, и, убедившись в том, что он слишком погружен в творчество, довольно громко рявкнула на весь VIP-зал ресторана «Максимус»: «Бычков, оглох, млять?»
 Лабух встрепенулся, виртуозно засандалил коду, взял доминант септаккорд и, грустно склонил голову, утопая в лавине аплодисментов.
 – Да, Лариса, весь внимание. Хотите свою любимую? – вежливо спросил лабух Ларису, перегибаясь через роскошный микшер фирмы «Улли Берингера».
 – Не сейчас, Витечка, чуть позже. Сделай-ка паузу, мне поговорить с серьёзными дядьками нужно, – Лариса кивнула на сидящих напротив Бодуна и Игоря.
 – Понял. Уже..., – лабух включил негромкий джаз и голос Армстронга залил теплом холодный модерновый зал нового ресторана Арта Лебедева.
– ...Вы можете нам верить, можете не верить. Но дело обстоит именно так... – закончил свою негромкую речь Бодун.
 – Я вам верю, – Лариса достала из сумочки небольшой блокнотик, что-то нацарапала на страничке, вырвала листок и протянула Бодуну. – Этого хватит?
 – Вполне. Спасибо Лариса. Мы начнём прямо сейчас.
 – Ну, прямо сейчас не стоит, уже поздно, – Лариса обвела глазами зал ресторана, – подождите до завтра, а сейчас давайте лучше вместе отпразднуем начало нашего дела, – Лариса встала и грациозно вспорхнула на невысокую сцену.
 Ресторанный лабух, услужливо подал руку даме, моментально щёлкнул кнопкой на микшере, и зал ресторана заполнился мягким голосом Виктора Бычкова, – А сейчас, дамы и господа, поприветствуем нашу любимую суперзвезду, которая решила осчастливить нас своим посещением, и дарит нам всем эту вечную песню.
 Зал взревел от восторга.
 Лариса томно прикрыла веки, тряхнула головкой, и соблазнительно раскачиваясь под нарастающий свинговый ритм, вступила на безупречном американском английском, на несколько минут превратившись в Мерилин Монро.

 --------


 Первый контакт состоялся на даче в Лесновке в 1983 году. Я брёл вечером по тропинке, возвращаясь домой из летнего кинотеатра.
 Несколько десятков длинных скамеек, вмещающих в себя человек двадцать-тридцать, отгороженных покосившимся забором ярко-оранжевого цвета (так как другой краски в тот момент в сельсовете не было, и именно поэтому и магазин, и почта тоже были ярко-оранжевые); натянутый экран между двух сосен, пробитый в нескольких местах , – то ли от стрельбы из рогаток, то ли  от пролетающих сквозь него птиц, и вечный Луи де’Фюнес с бесконечными «Жандармами», лишь иногда «разбавляемый» арабскими и индийскими киношедеврами... Однако в тот  самый день шло югославское кино про двух подростков и  первую любовь.
Фильм мне понравился и я, предвкушая его повторный просмотр в компании Таньки и её титек, сломя голову летел сквозь густой смешанный лес. Мне и в голову не могло прийти, что там, помимо белок и прочей мелкой живности, я могу нарваться на серийного убийцу, одичавших собак-людоедов или еще чего похлеще…
Оно опустилось под прямым углом, резко превратившись из тусклой желтоватой звёздочки в яркий, матово-серебристый шар размером с баскетбольный мяч и застыло передо мной всего в нескольких метрах.
Я почему-то в миг понял, что это «разведбуй» беспилотного наблюдательного модуля патрульного аргонского корабля. В мою голову моментально были «загружены» новые мысли и новые знания. Ещё секунду назад я ничего этого не знал, и вдруг «БАЦ!», и на тебе, – знаю.
Я не ощущал ни страха, ни паники, ни недоумения, хотя был еще совсем юным студентом технического ВУЗа, к тому же, – ярым атеистом. Просто вдруг ощутил, что модуль принял меня за своего, его защитная система «свой-чужой» не сработала. Я не был для него чужим, по-видимому, сенсор зафиксировал уже существовавшую во мне частицу аргонского ДНК.
Я стоял и смотрел на него. Он висел в полуторах метрах над землёй, чуть слышно гудя и немного покачиваясь, как пробковый буек на морской волне.
Не знаю зачем, но я вдруг бросил ему: «Привет, старик!»
У себя в голове я услышал его ответ: «Сам такой!»  и засмеялся.
 «Заблудился, что ли?» – снова спросил я, доставая пачку сигарет «Стюардесса».
 «Да нет, – прошептал он, и, издав звук, похожий на треск сверчка, добавил, – введи код доступа».
Я пожал плечами, прикурил, выпустил изо рта струйку дыма и громко ответил: «К сожалению, я его не знаю. Но передай своим, что узнаю с удовольствием».
Он фыркнул, извинился и сразу же умчался, сначала превратившись в звёздочку, а вскоре полностью пропав из поля зрения...
«Ты куда?» – заорал я.

«Жорес, ты что куришь?» – со смехом спросил меня Вовка, сопровождаемый толпой ребят и девчонок,
 «Стюардессу», – спокойно ответил я ...
«А чем забита?» – глумились ребята, а Вовка вдруг заорал: «Пойдёмте, скажем Таньке, чтобы приласкала Жорика, а то у него совсем крыша после фильма съехала. Эх, классный фильмец. Любил бы меня кто-нибудь так, как эта, в кино…», своим присутствием, шуточками и криками похоронив всякую надежду на продолжение моего недолгого общения с модулем.

Я никогда особо не рассказывал ни об этом, ни о других своих приключениях, но и не слишком их скрывал. Те немногие люди, с которыми я успел поделиться, довольно настороженно относились к моим рассказам, и я их прекрасно понимаю. Однако для меня все эти события выглядят настолько естественными, что я не собираюсь никому ничего доказывать, так как в моем случае (мире) вера и истина – совершенно идентичные понятия. 

----- 51 ----

 – Стоп колонна, – Шрёдер отдал приказ и, отбросив микрофон рации, встроенной в авто умельцами абвера, бросил Хольцнеру. – Мы и два бронетранспортёра остаёмся здесь, а остальные пусть окружают лагерь и проверят, нет ли там засады. Генерал вылез из машины и огляделся. Безмолвный лес нависал по обе стороны просёлка.
 Грузовики фыркнули сизым дымком и тяжело урча, двинулись в сторону озера.
 – Хольцнер, прочешите лес вокруг, на всякий случай.
 – Есть, мой генерал.
 Из бронетранспортёров высыпала куча солдат и рассыпалась по ближайшим опушкам.

 – Хороший вид, прямо чувствую себя «духом». Ямадаев нах, – весело бормоча себе под нос, рассматривал в бинокль подошедшую колонну Санёк.
 – Чего? – недоумённо спросил Сашка.
 – Как в Чечне нах. Только теперь я в «зелёнке», – бросил удивлённому и ничего не понимающему Сашке Санёк, и, глянув ещё пару раз в бинокль, скомандовал, – первая и вторая роты – занять позиции у лагеря, остальные – со мной. Бегом марш, – и, уже поднимаясь и отряхивая колени, пояснил Сашке: – Эти в ложбине, за холмом, как на ладони. Перещёлкаем их как мандавошек. А потом тех, у лагеря, и лагерную охрану. Ферштейн?
 – Угу, – весело закивал Сашка, и вдруг спросил, – а мандавошки – это орешки такие? Никогда не ел.

 – Эх, Петруха, – Санёк весело взглянул на молодого бойца. – Бабу-то хоть раз дёргал?
 – В смысле? – краснея и пряча глаза тихо спросил Сашка.
 – Ну, раком там, или чтобы она сверху, или в баньке с пацанами бригаду сучек на субботнике?
 – Не. У нас на субботнике только брёвна таскали и в пионеры принимали, а насчёт женщин у нас... – Сашка не закончил, окончательно стушевавшись.
 – Не ссы, брателло. Пробьёмся к своим, я тебе такую тёлку выпишу, с Москвы – языком наручники открывает. Главное сейчас, Михася вытащить и пацанам в лагере помочь. А уж потом я из тебя такого мачо сделаю, Билан будет лично тебе звонить и совета по тёлкам спрашивать. О’кей?
 – Акей, – весело рассмеялся Сашка, передёргивая затвор, – А Билан это вроде Утёсова?
 – Да ты что, брателло, круче! – Санёк достал пару гранат и, задумчиво вглядываясь вдаль, медленно прокрутил их в руке, поигрывая толстыми пальцами, и чуть слышно бормоча себе под нос, – Круче, гораздо круче.
 На опушке, в полукилометре, показались первые тени одетых в серое солдат.


 ---


 Любой здравомыслящий человек называет консерваторию «консой», и только Рябцев почему-то всегда говорил «консерва», а всех студентов в ней называл «шпротами» или «сардинками».
 Вот и сегодня пара «шпрот», а именно Кольцов, Рябцев и дюжина «сардинок» – все как на подбор в симпатичных мини-юбочках, окружили Хелен Хансен.
 – А, правда, что ты в Западной Германии была и даже училась там? – спросила Лиля Розовская, пытаясь хоть на чём-нибудь подловить новенькую.
 – Яволь, ду шлампе. – весело ответила Хелен, – в Бонне, при посольстве.
 – А как там с музыкой? На концертах Крафтверка не была случайно? – Рябцев аж дрожал.
 – Случайно – нет, а неслучайно – да. Была. Говно этот твой «Крафтверк». Ни свинга, ни мелодии. «Секвенсер» херачит квантизованный, ни письки, ни пиписьки. ***ня, короче.
 «Сардинки» покраснели. Кольцов стоял завороженный. Рябцев растерялся.
 – Там есть гораздо более интересные персонажи, – продолжала болтать Хансен, – Но ни хрена в композиции не понимают. Сочиняют, как союз композиторов наш: много и безлико. Я им там пару песенок подкинула, ну и пару идей. Если не тупые – осилят.
 – Споёшь? – Кольцов открыл крышку рояля.
 – «Как два пальца обоссать», – Хелен села за рояль и, раскрыв необычное для «консы» вступление, вдруг запела красивым низким голосом – «Джеронимо’с Кадиллак…».
 «Сардинки» закачали бёдрами, Рябцев захлопал в такт, а Филипп чуть не подавился слюной, уставившись на выглядывающие из-под недлинной «шотландки» красивые округлые коленки длиннющих ног, ловко прыгающих на педалях старенького «Блютнера».
 – Подумаешь, хит, – Лиля Розовская быстро развернулась в сторону учительской, – да его, кроме двух-трёх подъездных алкашей, и слушать не будет.
 Лиля вышла в коридор и быстро рванула к лестнице. «Джеронимо’с Кадиллак...» – мелодия билась в её голове, не отпускала и ударяла по нервам. Лиля побежала лестнице, споткнулась на первой же ступеньке и неуклюже взмахнув руками, грохнулась увесистым крупом прямо на отполированный столетиями высококачественный итальянский мрамор. Набирая скорость, он полетела вниз, как раз навстречу тяжело поднимавшемуся по лестнице Серафиму Исааковичу.
 Он отступил назад, но было поздно. Лиля въехала своими накрашенными губами прямо в область паха, оставляя там следы помады и слюней, и, протиснувшись между ног профессора, проехала ещё пару ступеней, резко затормозив на потёртом ковре лестничного пролёта.
 – Лиля, Вы не ушиблись, милочка? – профессор подошёл и слегка склонился к своей любимице, сидящей в нелепой позе.
 – Да, нет, Серафим Исаакович, всё нормально, – смеясь, успокоила профессора Лиля, утирая залитое слезами испуга лицо и размазывая помаду.
 – Что тут происходит? – строго спросила показавшаяся на лестнице Роза Михайловна, преподаватель вокала и по совместительству супруга Серафима Исааковича, недоумённо осматривая то измазанную помадой ширинку своего мужа, то лицо студентки напротив этой ширинки.



 -------- 52 ----


 – Серёж, ну почему ты не хочешь поработать с нами? – ВВП медленно провернул шампуры, и ласково поиграв с Конни куском шашлыка, резко повернулся к Стечкину.
 – Понимаете Владимир Владим ..., – не успел докончить мысль Серёга, как ВВП прервал его, – ещё раз так скажешь – обижусь.
 – Прости, Вовка. Никак не свыкнусь, – Стечкин присел ближе к жаровне и продолжил, – ну понимаешь, не моё это…
 – А ****ей и педерастов премиями награждать твоё? – съехидничал ВВП.
 – Тоже не моё было. Но с сегодняшнего дня я и с этим завязал. Я считаю, что армия не должна кататься по собственным улицам, мы должны запереться в собственных границах и все доходы от «нефтегаза» должны делиться на всех. По братски, и главное – мы не имеем права врать своим же.
 – Ты думаешь мы с Димкой зажрались на газовых харчах, и всё забыли, о чём мечтали? – ВВП спрыснул мясо белым вином и легонько поддал жару смешным китайским веером.
 – Ты просто не представляешь, Серёга, с какими идиотами приходится работать. Вчера, например, я узнал, что Курбанский, ну, губернатор Чимпятской области, причём лет двадцать уже, отпечатал календари к выборам, где изобразил меня в виде святого мученика, а себя в виде Иоанна Крестителя, дающего благословение на возрождение России.
 – Ну, так сними его нахрен, – Стечкин строго посмотрел в холодные глаза ВВП.
 – С удовольствием. Но ведь за ним вся область, вся его ткацкая и угольная мафия. Он ведь людей на улицы выведет. А ты сам говоришь – танками нельзя. Что же делать? – ВВП подхватил пару шампуров и, сбегав к сидящим неподалёку дамам, вернулся уже с пустыми руками.
 – Помнишь, как учили в отделе стратегического анализа? – Серёга ловко подцепил кусок мяса и нанизал его на шампур, – Надо своих людей внедрять. На каждого своего – десять закрытых, чтобы только, когда надо открылись. И разом всю нечисть... – Серёга с силой проткнул кусок мяса шампуром, утирая брызнувшую на щеку каплю.
 – Этим мы и занимаемся. Только людей надёжных, достойных и умных мало.
 – Так откуда же им взяться, если инкубаторов нет? – весело удивился Серёга.
 – Вот и помогай их строить, – серьёзно сказал ВВП и тут же продолжил, – ну хочешь, я твою Загрузинию признаю?
 – А почему ты думаешь, что она моя? – Серёга напрягся.
 – Вывез всех умных и думаешь, что тут только дураки остались, понятия не имеющие о сети и твоих «блоговых откровениях»? – ВВП хихикнул и, подозвав Конни, бросил ему кусок мяса.
 – Она уже не моя. Я только формировал идею. – Серёга опять уставился прямо в глаза ВВП. Тот выдержал взгляд.
 – Согласен. Твоя идея сработала. Но у нас не совсем то, ты должен это понимать. Твой эксперимент мы уже изучаем, причём серьёзно. Ладно. Пошли к женщинам, а то неудобно. Бросили их..., – и ВВП, подхватив пару шампуров, быстро направился к весело щебечущим дамам.


 Историческая справка. Википедия.
 Загрузиния – неформальное, но широко-распространённое в России название самопровозглашённой Республики Албении.
 Республика Албения – молодое, самопровозглашённое, никем не признанное, но уважаемое в мире и соседями карликовое государство, лежащее в албенском кратере, на берегу Чёрного моря между Грузией, Турцией и Арменией...
 Основано в 1989 году на месте бывшего танкового и артиллерийского полигонов Закавказского военного округа колонией недовольных политикой советских властей студентов, музыкантов, писателей, учёных, инвалидов, военных и шахтёров.
 Официально полигон взят в аренду у Советского Союза на 199 лет компанией «Албена», соучредителями которой, на равных долях до сих пор являются абсолютно все жители Албении. После изнурительного разминирования и деактивации местности, стоившей жизни многих сотен жителей и сапёров, в долине был заложен посёлок с традиционным для истории полигона названием Бум-Бум, в течении нескольких лет превратившийся в современный развитый город, являющийся, на сегодня единственным населённым пунктом страны и одновременно столицей государства.

 Население – 50 000 жителей, преимущественно русские, финны, норвежцы, армяне, немцы, грузины, евреи и шведы.
 Язык – албенский. Лингвистический уникат смеси американского слэнга, кавказских оборотов и интернет-диалекта на базе современного русского языка.
 Денежная единица – албик. Равен одному евро и крепко к нему привязанный. В стране не используется наличная валюта – только безналичная. Оплаты услуг и товаров только посредством безналичных операций. Хотя раз в год, единственный банк страны печатает так называемый «золотой албик», пользующийся широким спросом у нумизматов и коллекционеров.
 В стране нет общепринятой формы правления. Все решения принимаются только посредством интернет-голосования всех жителей страны и обязательны к выполнению. Все органы власти – выборные, с обязательной ротацией.
 Форма государственного устройства – форумная республика с модерированием. Построена по образцу популярного интернет-форума.
 В стране созданы несколько мощных расчётных центров, в которых, на множестве серверов, хранится и обрабатывается вся деловая и финансовая информация страны. Каждый дом (в Албении нет квартир) оборудован персональным интернет-терминалом, а каждый житель страны, даже ребёнок – персональным мобильным терминалом, с которого и осуществляются вся расчетная деятельность.
Албения – аграрно-индустриальная страна с высокоразвитым ИТ-сектором. В Бум-Буме находятся штаб квартиры и проектные центры таких концернов, как АМД («Албениен Микрокомпутер Девайсис»), АЛЕСИС («Албениен Электроник Системс»), АКАИ («Албениен Компьютер анд Интерфейсис»), АУДИ («Ауто Унд Друкмашинен Индастриз»), и многие другие всемирно известные концерны и фирмы.
 Албения с трёх сторон окружена так называемым Албенским хребтовым кольцом, высочайшей вершиной которого является прекрасная трёхглавая Албена. С четвёртой стороны – Албенская бухта с портовым комплексом и прекрасными пляжами.
 Естественная защита почти непроходимых гор позволили жителям Албении избежать участи соседней Армении, Грузии с их проблемными автономиями. В 1995 году, объединённые российско-грузинско-армянские силы предприняли было попытку вернуть полигон под свою юрисдикцию, но, встретив ожесточённое сопротивление и, нарвавшись на невероятную мощь автоматизированной и полностью роботизированной армии Албении, отказались от дальнейших попыток. В 1998 году после подписания Мюнхенского Албен-договора все страны-участницы имущественного спора обязались беспрекословно выполнять договор аренды.
 Несмотря на то, что Албена – высокоразвитое государство с высочайшим уровнем жизни, тем не менее, оно и его жители не перестают быть объектом всевозможных анекдотов и юмористических рассказов во всё мире. Часто Албению путают с Албанией.
 Стать гражданином Албении непросто. Страна предоставляет гражданство только после жесточайшего конкурса, причём, за его проведением и итогами следит вся страна. Она же и голосует за того или иного кандидата.
 Албенцы – весёлый, удивительно мирный народ, известны своим радушием и хорошим физическим здоровьем.
 В Албении полностью запрещены курение, и строго караются загрязнение окружающей среды и любая агрессия. Албенцам принадлежит около половины всех регистрируемых сегодня патентов, в том числе на первую и пока единственную в мире электростанцию, вырабатывающую энергию из человеческих отходов. Вся канализация Албении спроектирована таким образом, что все отходы организмов попадают в специальное хранилище, где, после переработки, выделяются всевозможные химические и органические элементы, а также знаменитый албенский газ, на котором и работает электростанция.
 Помимо этого, на станции перерабатывается и весь мусор.
 В Албении запрещены некоторые виды современных упаковок, продажа бумаги строго нормирована, и нет ни одного транспортного средства, работающего на бензине или дизеле. Все албенские авто работают на водороде, албенском газе или простой воде.
 В албенском языке нет мата, и царит полная орфографически-лингвистическая свобода. Каждый пишет и говорит так, как считает нужным, хотя несколько правил всё же есть:
 Первое правило албенского языка: – Говори и пиши так, чтобы тебя поняли.
 Второе правило: – Если тебя не поняли – сам же виноват.
 Третье правило: – Говори и пиши до тех пор, пока тебя не поймут.

 Примеры албенского языка:

 Обмен валюты – Ченджа тугриков.
 Продажа ноутбуков – вбача лапов.
 Обгон запрещён (на единственном шоссе Черноморск-Бум-бум) – писдуй онли по правой.


 – Ну приснится же такое, какая-то Албения, – Стечкин сладко потянулся, отбрасывая скомканную подушку. Маринки уже не было.
 Со стороны балкона раздался весёлый женский писк. Серёга резво перемахнул через широченную постель и пулей вылетел на балкон, как раз в тот момент, когда мимо, трусцой, пробегали самый известный в мире после Франческо Тотти, итальянец, Конни, Медвед и тот, которого все называли ВВП.
 – Плавки в тумбочке, шорты в шкафу, Марина в бассейне, – не оборачиваясь, прокричал ВВП и весело добавил, – догоняй, соня, а то и эту проспишь. Неправда ли, Сильвио?


 ------- 53 -------



 – Останови-ка брат вот у этого гадюшника, – Лёха махнул рукой на тусклое здание, внешне сильно смахивавшее на огромную консервную банку.
 – Ни фига себе, тут алюминия на три ТУ-104 хватило бы, – негромко заметил Жорес, оглядывая стены кафешки, покрытые пятнами и разводами непонятного происхождения.
 – Кафе «Минутка», – весело заметил водила, притормаживая у входа, и, с благодарностью приняв деньги, добавил:
 – Оно раньше стеклянным было, пока его болельщики не разнесли.
 – А у вас что, и футбольный клуб здесь есть?
 – Был, – заметил водила, – как станцию строить начали и институт научно-исследовательский построили, тут же команду организовали. Оборудование, форму, даже траву для стадиона в Финляндии закупили. Институт богатый у нас, Союзного значения. До первой лиги дошли за два года. Уже, было, на Высшую лигу квалифицировали, да тут скандал: нападающий наш, – Бориска по фамилии Дантес.
 – Что, шпион оказался или еврей? – съехидничал Лёха.
 – Хуже. Клуб-то наш «Пушкин» назывался. «Эс Ка «Пушкин»» – спортивный клуб Пушкина или, как болельщики его называли, «скапушкин», с ударением на «а». Кому-то наверху не понравилось, что Дантес, да ещё в «скАпушкине», любитель поэзии херов, и, завернули опять во Вторую лигу, а Дантеса опять в цех при ПТУ. Там ему руку-то и оторвало, вот и пьёт с тех пор. Кстати…
 Продавщица Клавка. Скажете ей, что с обкома в НИИ приехали, ну, в тот, который эту станцию для слежения за финнами строит, и попросите налить институтское.
 – Спасибо, – поблагодарил Лёха парня и многозначительно взглянул на Жореса. Подхватив сумки, братья вошли в кафе.
 В кафе было практически пусто, лишь два столика у левого окна были заняты группой молодых ребят, да один человек деловито ковырялся в вобле за столиком прямо у входа.
У желтоватого стеклянного прилавка, немытого, наверное, со дня постройки и покрытого сверху жёлтой липкой лентой с тёмными останками мух, лениво скучала невероятно объема продавщица в белоснежной блузке с громадной янтарной брошкой у горла.
 – Здравствуйте. Мы из обкома приехали, в НИИ, – начал было Лёха, но не успел даже досказать, как Клава подскочила к кассовому аппарату, тренированным движением выхватила из-под прилавка пару пивных кружек и, скрывшись в подсобке, уже через минуту появилась, держа тремя толстыми, как сардельки, пальцами поднос с двумя полными пивными кружками и тазиком с ещё дымящимися раками.
 – Угощайтесь, отдохните с дороги. – Клава нежно поставила поднос у ближайшего к прилавку столика.
 – Чешское, – подвёл итог начавшемуся приключению Лёха, оттирая губы от непышной пенки.
 – «Будвар», – не оборачиваясь, и продолжая копаться в вобле, констатировал мужчина у входа.
 – Жить хорошо, – громко бросил Жорес, подхватывая пивную кружку.
 – А хорошо жить – ещё лучше, – громко крикнули и рассмеялись молодые люди в другом конце зала.
 – Верно, – улыбнулся мужчина у входа, и, приподняв кружку единственной рукой, жадно сделал несколько глотков.

 – Дантес? – спросил Жорес, с удивлением, мужчину у входа.
 – Веня. Вениамин, – представился тот, подойдя вплотную к столику и протягивая единственную руку.
 – Это не Ваш дедушка гения-то нашего, того... Ну, в смысле не уберёг? – Жорес пожал руку и, предложив мужчине присесть, подвинул ему тазик с раками и сделал знак Клаве: «Повторить пиво».
 – Не. Не дедушка, а прапрадед. Стрелял хорошо. У нас в роду все хорошо стреляют.
 – Давно в этом городе живёте? – полюбопытствовал Лёха.
 – Да с рождения, – Веня достал из небольшого портфеля большую бутылку-фляжку и плеснул белой жидкости, по видимому, водки, во все пивные кружки, стоявшие на столе, – Это чтобы все микробы сдохли, – пояснил Веня и, подхватив кружку, выдал тост: «За Александра Сергеевича!»
 Мужчины молча выпили.
 – А Вы, наверное, на радиолокационную станцию командированные? – спросил Веня, отрывая клешню, – тогда Вам надо добавить, – Веня долил в бокалы из своей бутылки, – чтобы излучение на вашу потенцию не повлияло. А то совсем пидарасами станете.
 – Так станция ведь ещё не работает, только строится, – удивился Лёха.
 – Позавчера запустили. У всего города телик не работает и в троллейбусах током бьёт. Правда не сильно, и только тех, кто сильно потеет и за поручни держится, – Веня поднял следующий тост, – За то, чтобы током зря не било!
 – И что, пионерский лагерь не закрыли? – хитро спросил Лёха.
 – А на хрена его закрывать? Он в семи километрах отсюда, совсем в другую сторону от станции.
 – Ну, нам пора. – Лёха с шумом поставил кружку на стол и грозно взглянул на Жореса.
 – Да, пора, Веня. Режим, сам понимаешь, не в игрушки играем. Ты раков доедай, НИИ оплатил уже. – И склонившись к Вениному уху, Жорес громко шепнул, – раки, они о-го-го как полезны при излучениях, – и, хитро подмигнув Клаве, Жорес быстро вышел на свежий воздух.
Солнце пробило брешь в тяжёлой туче.
 – Пионерский лагерь там, – махнул в сторону леса Лёха. – И наверняка под наблюдением. Надо бы придумать, как оттуда Ленку вытащить.
 – Лёх, а эта станция для прыжка не подойдёт? – Жорес тяжело опёрся на столб у троллейбусной остановки.
 – Судя по описанию, в самый раз, – Лёха тоже прислонился к столбу на троллейбусной остановке, как вдруг, резко вскрикнув, быстро от него отпрыгнул, – вот, сука, током бьётся… – и немного подумав, добавил, – неплохо, даже хорошо. Очень хорошо. Офигительно как хорошо, Жооор...



 --- 54 ----

 Подумывать о работе я начал уже на третьем курсе. К концу четвёртого, отбарабанив два месяца военных сборов, я собирался по привычке в Лесновку, когда отец взял меня с собой в командировку на Большой Кавказ. Они строили там очередную полузакрытую херню и заодно проводили свет местным... База была в ущелье, куда можно было добраться только вертолётом. Наверняка сейчас там бородатые дядьки с автоматами у костров греются, а в моё время всё было мирно. Я ловил форель в местной речушке, изредка бухал с проходившими по ущелью туристами и играл с одомашненными кабанёнком и медвежонком. К концу командировки, отец заехал в Теберду, а затем на Домбай по служебным делам.
Там я и познакомился с сыном местного энергетика. У нас обоих оказались схожие интересы – музыка, рок, гитары и т.д. Димка, – так звали нового друга, пригласил на зимние каникулы приехать на пару недель и организовать дискотеку в одном из отелей. Так я и сделал. Забрав с собой дипломную и пару катушечников с чемоданом плёнок и дисков, я уехал в горы сеять цивилизацию и дарить местным радость общения с «Лед Зеппелин» и «Пинк Флойд»... Телеграмма пришла к концу второй недели. Короткая как молния.
 – «Срочно выезжай домой. Мама в больнице. Папой беда…» и подпись сестры.
 Я рванул в аэропорт в Минводы и, прождав там полсуток, смог вылететь только в Майкоп. Там взял машину до дому, отдав последний полтинник. Были ещё два попутчика. Все молчали и только курил.
 Первое, что я увидел – крышка гроба в межэтажном пролёте нашей хрущобы, открытая дверь квартиры и отец, лежащий на соседской кушетке в простеньком гробу в своём любимом сером свитере. Стекло очков слева было треснуто, дужки очков погнуты...
 Дальше я не помню... Друзья семьи ждали меня в аэропорту до ночи, встречая все рейсы с «Кавминвод». Я же тихо плакал рядом с папкой, всё время спрашивая его, где мама...

 Водитель «КАМАЗа» умер мгновенно. Разрыв аорты или вроде этого. Пожилой мужчина с почти сорокалетним стажем шофёра. Его вынесло на встречную и развернув, перевернуло. Папа даже не успел затормозить, лишь резко взял в сторону. Левую сторону «шестёрки» срезало как ножом, маму же выбросило метров на двадцать в кювет. Она сломала себе всё, что возможно сломать. Но выжила и, впоследствии, поправилась. Так кончилась самая страшная зима в моей жизни. До лета я не смотрел телевизор, и все зеркала в доме были завешены чёрным. Я с трудом осилил диплом, и стал инженером лишь благодаря друзьям и коллегам отца. Меня мало что интересовало, и я стал ненавидеть машины. Я до сих пор их ненавижу, хожу только пешком и лишь изредка пользуюсь автобусом или поездом.
 Меня сунули в какой-то проектный институт и, проработав там почти год, я не покончил с собой только благодаря маме. Это её убило бы наверняка. С грехом пополам мы перевалили в следующий год. Лёва позвонил и попросил сыграть с ними пару концертов. Я согласился с удовольствием. Через пару месяцев мы уже пыхтели на всех парах.
Отец Экибастуза, попав в удачную для него перестроечную струю, стал известным общественным деятелем, писателем, политиком и вообще, важным государственным человеком. Это играло определенную роль в нашей музыкальной деятельности, но, по правде говоря, мы, как музыканты не стояли на месте. Росло мастерство, а следом количество репетиций, концертов и поклонников. Гитарные рифы становились легче и мы уже не ставили два «овердрайва» на гитару и один на бас, и через некоторое время мы сами с удивлением вдруг обнаружили, что играем чистым звуком. Были концерты, сыгранные без единой лажи. Таких концертов становилось всё больше.
 В один прекрасный день, на репетицию заявился Экибастуз вместе со своим папой. Работники дома культуры стояли по стойке «смирно».
Большой Экибастуз прослушал нас и сказал, чтобы завтра, мы всё повторили для его друга, который придёт к семи.
На следующий день к семи пришёл его друг. Теперь уже мы стояли по стойке «смирно». Друг Большого Экибастуза оказался народным артистом и популярнейшим певцом, чьи портреты красовались повсюду: от сапожных будок до дамских салонов всего Советского Союза. Народный артист, гастролировавший в нашем городке, там же и отдыхавший, нас прослушал и предложил поработать вместе. Ставка и работа артистами в «Госфилармонии», четыре больших тура в год, командировочные, суточные. Половина первого отделения и настоящая репетиционная база с полным комплектом новейшей на то время «Теслы» в два киловатта....
Сказать «нет» мог только дурак. Мы ими уже не были.
Через неделю я показывал на всех углах удостоверение артиста эстрады с зарплатой в 260 рублей в месяц плюс премиальные со сборов, в кофре лежал новенький «Ибанес-блейзер», купленный по случаю у непонятного вида коммерсантов с греческого парохода. Жизнь опять выруливала на светлую сторону автобана.
Через два месяца мы вылетели в первые настоящие гастроли. Тур начинали на севере. Афиши с нашими рожами висели на каждом углу в Петрозаводске, Мурманске, Архангельске. Девчонки давали нам с удовольствием и даже угощали деликатесами. Наша песенка редко, но звучала по радио, а в ящике стола у мамы появились первые вырезки из советских газет с тёплыми отзывами о «симпатичной и серьёзной молодёжной группе, поющей правильные песни правильным образом».
 Мы делали всё правильно в течение трёх лет. Объездили каждый город с населением от полумиллиона и выше – от Калининграда до Камчатки. Мы знали в лицо большинство пилотов «Аэрофлота», а многих стюардесс не только в лицо. Мы пили водку у якутов и запивали её кумысом у калмыков, жрали ташкентские арбузы и душанбинские дыни, сидя полукругом в одних плавках в фойе местных гостиниц, изнывая от жары и дури, флиртовали с дежурными по этажу и стояли в очередях за дефицитом в Москве и Киеве, Ленинграде и Свердловске.
 Мы были «Макаревичами» и «Леонтьевыми», мы были «Леннонами» и «Синатрами». Нас любили и узнавали, а мы наглели и наглели...
 К концу восьмидесятых мы выдохлись. Послали друг друга куда подальше и заперлись каждый в своей норе. Народный артист не выдержал и тоже послал нас туда же.
 Я сидел тихо дома и пил десятую чашку чая, когда в дверь позвонили.
  «Сиди, я открою», – сказал я маме. За дверью стояли двое в гражданке.
 – Литвинов? Георгий? – спросил тот, что постарше.
 – Ну, я, – весело ответил я, предвкушая или очередные гастроли с новой командой или работу в студии.
 – Получите и распишитесь, – сказал второй и протянул мне небольшой листок красного цвета.
 Я делал много ошибок в жизни, но эта была одна из самых глупых – я подписался до того, как прочесть...
 Тот, что постарше, оторвал часть от листка, сунул себе оставшееся в нагрудный карман сорочки, протянул остаток мне и вдруг строго сказал: «Ждём Вас в машине на другой стороне от подъезда. На сборы двадцать минут. Там всё указано», – кивнув на огрызок листка в моих руках быстро спустился и вышел из подъезда...
 Я прошёл в кухню и выглянул в окно. Напротив стоял «пазик». Я прочёл листок…

 «Мобилизационный лист.
 Предписывает Литвинову Георгию, лейтенанту запаса, явиться сегодня до такого-то часа в ближайший военный комиссариат для отбытия положенной законом службы. С собой иметь паспорт...и кружку.
 Подпись – военный комиссар …».

 
 Я успокоил маму, накинул джинсовую куртку и, взяв паспорт, пару винилов со своей рожей и пару фоток нашей рок-группы, пошёл разбираться с недоразумением. Не успел влезть в «пазик», как тот фыркнул и погнал в сторону Пионерской. В «пазике» сидело человек десять таких же «счастливчиков» как я, а впереди у дверей – двое в штатском и двое уже в форме.  Я начал совать им под нос свой паспорт и винил, но они грубо оборвали меня, посоветовали дождаться комиссариата.
 Нас привезли, сгрузили и, рассадив по жёстким стульям, заставили полчаса ждать и трястись от неизвестности.
 Вошёл суровый дядька в погонах полковника, поздравил нас с нашим успешным выбором, и, пожелав удачной службы, быстро ушёл. Стоявший у дверей один из тех, в штатском, перевёл: «Кто не согласен, будет привлечён как уклонист и дезертир. Вы все подписались, так что «Добро пожаловать!».
Нас опять затолкали в «пазик» и, собрав все паспорта, увезли в аэропорт, посадили в старенький АН-24 и уже через три часа я осматривал свою койку в офицерской палатке под Степанакертом.
 Уже лилась кровь в Сумгаите, в стране начинался сильный бардак. Надо было срочно разнимать армян и азербайджанцев. Кадровых вывели на линию разделения, а всё добро доверили караулить таким как я. Мы проторчали там чуть меньше полутора лет, постоянно перемещаясь по территории то Армении, то Грузии, то Азербайджана. Пили местную чачу, кушали то шашлык, то консервы. Переболели желтухой. К концу службы нас пригласили служить дальше, но желания не было. Я сел в поезд и приехал домой.
Мама сильно сдала, поседела, но держалась. Мы вдвоём крепко наклюкались. За всё время службы мне звонили всего пару раз. И оба раза или ошиблись номером, или просто не стали говорить. Я взял свой «Ибанес» и пошел в Филармонию продавать его. Надо было как-то жить, а жить стало очень трудно.
 Страна бурлила, а я бродил по окрестностям, как лунатик по лучу света, тупо пытаясь пристроить себя хоть куда-нибудь.
 Мрачные мысли начали теребить, неокрепший после казарменных харчей мозг, как вдруг, пытаясь загнать ненужный уже никому «Ибанес», я встретил в порту того самого попутчика, с которым ехал из Майкопа на похороны отца. Увидев меня он обрадовался, а увидев мой «Ибанес» сказал, что это судьба. Ему и его брату как раз нужен был басист в команду на круизный пароход, который через месяц уходил в лизинг или в аренду грекам.
Я согласился. Я стеснялся этого эпизода моей жизни всю жизнь. Я никогда не считал себя лабухом, и, наверно, поэтому жизнь предоставила мне шанс им побыть. Это было пошло, убыточно, но интересно. Три месяца пролетели быстро. Я стал ещё беднее, но в паспорте появились первые визовые отметки. До этого я был только в соцстранах. Мир там не показался мне таким страшным, как полагалось. Мало того, один раз мы играли акустику в марсельском порту – там нам насыпали за час монет больше, чем платили на теплоходе в неделю. Первые нездоровые мысли зародились именно тогда.
 Когда я вернулся, мой город уже был мёртв. Жизнь в стране кипела только в Москве. Я взял последние деньги и, оставив маму на попечение уже подросшей и повзрослевшей сестры, рванул в первопрестольную. Первое, что я увидел там – море сникерсов и новенькое «Ауди» и в нем одного своего школьного товарища в белоснежной сорочка. Ему нужен был шестёрка, я морально уже был к этому готов.

 ------ 55 ----


 – Эй, мужик, – Жорес окликнул водителя почти пустого троллейбуса, остановившегося на остановке, – а когда следующий в сторону пионерского лагеря?
 – Через тридцать-сорок минут, – лениво ответил водила и добавил:
 – Щас до конечной дописдячим, развернусь, поссу, и сразу к вам.
Водила тронул с места и громко заржал.
 – Да. Это тебе не «Килгарик,» – грустно заметил Лёха.
 – Да и город не Оксфорд, – подтвердил Жорес, опускаясь на выцветшую лавочку.
 – Слышь, Лёх. А вот если, например, мы прыгнем назад минут на пять, можем нас самих встретить? – Жорес прищурил глаза, уставившись на прояснившееся небо, и тут же добавил, – а потом все четверо опять сюда или в будущее, а потом опять назад, туда где были четверо и уже восьмером назад. Ну и прыгать туда-сюда, пока человек сто не наберём.
 – Я с тобой одним полжизни мучился, а ты предлагаешь полсотни, – Лёха улыбнулся, снял очки, протёр их носовым платком и, водрузив их на место, уже серьёзно ответил:
 – Помнишь суши-бар на Пионерской? Ну, тот, напротив «Макдональдса»?
 – Ну…, – с интересом протянул Жорес.
 – Ты сидишь перед движущейся лентой, а на ней вдоль тебя плывут суши и другая вкуснятина японская.
 – Ну…, – с ещё большим интересом подтвердил Жорес.
 – Ты берёшь одно суши чуть правее от тебя и, вместо того чтобы скушать его, переставляешь его на секцию левее того, с которой взял. Там, где ты взял – её уже нет, а там куда положил – стало больше.
 – Ну, – недоумевая кивнул Жорес.
 – Она, в смысле твоя суши, ... или твой суши? – Лёха уже хотел отвлечься, как Жорес громко вернул его на место: «Твоё суши!»
 – Ну да. Твоё суши проехало ещё пару секунд и доехало до того места, с которого ты его брал пару секунд назад. Ты опять его берёшь и перекладываешь на секцию левее против движения. Там, где ты его взял его опять уже нет, а там, куда положил его и не было. Хотя для тебя, т.е. того самого суши – ты прыгнул туда, куда ты прыгнул пару секунд назад и, по идее, должен был быть там, но так как лента движется, его там нет и быть не могло. Ибо суши твоё – в единственном экземпляре.
 Жорес нахмурил брови, и немного, подумав, выдал: – это было бы так, если бы лента конвейера стояла.
 – Верно, брат, – обрадовался Лёха,- а ты не такой «басист», как я думал,- засмеялся Лёха и снова снял очки и полез за платком.
 – То есть ты хочешь сказать, что.... – Жореса пробило. – Но ведь это так просто, – Млять... Лёха нах. Ты гений...Так вот о чём ты думаешь там, куда нормальные люди ходят пожрать? Значит, мы вроде суши твоих, а наша жизнь – лента, и когда мы скачем по ней... – Жорес вскочил и заходил вокруг лавочки.
 – Ну почему суши мои? Они японские, – серьёзно поправил брата Лёха и нацепив очки уселся на лавочку.
 – Короче, – Жорес успокоился и тоже присел, – получается, что мы можем видеть и встречать другие суши, то бишь людей, но себя никак?
 – Именно. – Лёха грустно улыбнулся.
 – Но ведь сейчас, – Жорес обвёл вокруг рукой, – сейчас, здесь, в данный момент 1975 год?
 – Да. Но не наш 1975-ый, а их. – Лёха качнул головой в сторону кафе «Минутка», – А наша секция там, где Вадик и его уроды за нами с дубинами бегают. Ты пойми, Жооор, – Лёха разволновался. – Наша секция с нашими суши – там, а здесь их секция с их суши. Мы с тобой просто перепрыгнули с секции на секцию. А для того, чтобы вернуться в своё детство, надо не прыгать с секции на секцию, а повернуть движение всей ленты в противоположное и доехать до нужного места...
 – Но ведь если мы доедем до своего детства, повернув движение ленты, мы там не встретим себя? Мы ведь сами едем туда.
 – Верно, брат, – обрадовался Лёха, – Именно так. Чтобы встретить там себя, надо не только доехать до своего детства, но и прыгнуть туда из современной секции, в прошлую.
 – Так, так… – начало потихоньку доходить до Жореса. Т.е. мы должны из своей секции прыгнуть куда-нибудь, и пока мы в прыжке, лента должна изменить направление движения, но, прыгнув с ленты, мы уже не на ней, а когда она поедет назад, нас тоже на ней нет, значит, когда мы проедем до детства – там нас нет, ибо мы сами в прыжке?
 – Угу, – обрадовано закивал Лёха и добавил, – можно просто подпрыгнуть, на достаточное время, а за это время ленту крутануть туда-сюда, чтобы приземлиться. Себя всё равно не встретим, а вот других – да...
 Тут Лёху осенило,
 – Вот когда ты гитару записываешь на свой «бобинник», ты играешь и пишешь, пишешь и играешь, а потом вдруг решаешь переделать то, что записал полчаса назад, что ты делаешь в таком случае?
 – Перематываю бобину в начало, нахожу дефект или «лажу», ставлю маркеры на счётчике и просто вписываю новую партию включив и выключив в нужный момент запись. – Жорес нахмурил брови, и добавил, обидевшись, – Я уже десять лет цифрой пишу. Без ленты.
 – Значит, перематываешь, – весело согласился Лёха и добавил, – а когда исправил и должен продолжить работу?
 – Тогда мотаю обратно в конец, нахожу нужное место, на котором прервался и продолжаю уже с него. – Жорес начал было догадываться, но мысль опять ускользнула.
 – Теперь представь, что ты не отматывал ленту назад, а просто переставил головку магнитофона ближе к тому месту, где была лажа.
 – Там нет места, лента слишком плотно лежит в катушке. – Жорес окончательно запутался.
 – Да ты просто представь, дурень, ну как будто место есть. Катушка специальная, – поправил брата Лёха.
 – Ну, тогда головку надо будет обратно переставлять, когда всё закончу с исправлением. – Свет истины мелькнул в сознании Жореса, затуманенном «чешским».
 – А теперь представь, что наша жизнь – это и лента с суши, и лента магнитофона одновременно.
 – Мне кажется, я начинаю что-то схватывать, но не все понял, – грустно констатировал Жорес и спросил:
 – А этими лентами кто управляет или они «фулл-автомат», как наша стиральная машина?
 – Да ну тебя, – потрепал брата по шевелюре Лёха
– Последний вопрос, Лёш, – задорно бросил брату Жорес, – верно ли всё то, что ты сказал: в Черноморске в данный момент не живёт Жорка Литвинов и не ходит в школу в голубых пионерских шортах с коричневым ремнём?
А почему тогда всё здесь такое же, как и в моём детстве, даже пиво, а меня самого нет?
 – Тебя и меня писали на ленту вот в этом самом месте, но наш кусок ленты уже на приёмной катушке, а мы сами как бы прилепились к записывающей головке. А может и воспроизводящей. Поэтому весь фон или аккомпанемент – правильный, а вот соло, т.е. нас с тобой на нём нет. Мы дальше были записаны, но сейчас прописались здесь, а там, где были записаны, нас уже нет. Мы исчезли, магнитофонная головка с нашим сигналом просто переместилась.
 – Но ведь это значит, заявил Жорес, – что головка переместилась не в конец ленты, ибо фон или аккомпанемент был бы уже не таким новым, а как бы в начало, где есть вступление, но нет нас с тобой?
 – Не совсем так. Мне трудно это тебе объяснить, потому что я и сам не всё понимаю, но, чтобы хоть как-то тебе прояснить сознание, скажу так: мы просто на чужой дорожке, нас здесь и не планировали записывать. Мы просто сюда просочились как искажение магнитной ленты. Или как суши, которое просто сдуло ветром с одной части ленты в другую. Представь, что мы с тобой «окуньковое» суши, которое сдуло на секцию с креветками. Мы смотрим по сторонам – всё тоже самое, и кассовый аппарат, и кассирша и тарелки, и даже рты, нас поедающие, а окуньков нет – одни креветки.
 – Т.е. ты хочешь сказать, что если бы через пять минут мы с тобой прыгнули с нашим модулятором на пять минут назад, то этой лужи бы не было – Жорес кивнул на лужу под деревом, ещё час назад бывшую чешским пивом.
 – Лужа была бы. А нас нет. Лужа – это фон. Именно поэтому и происходят непонятные вещи. Полтергейст и другая хрень. Ты видишь результат активности объекта или субъекта, но не видишь сам объект или субъект.
 – А если прыгнуть за минуту до того, как мы с тобой остановили маршрутку в Черноморске и не останавливать её?
 – Ну, она тогда просто проедет мимо и всё. События пойдут своим чередом, но это уже будет новая запись, а та, где мы с тобой влезли в маршрутку – она продолжается именно сейчас и здесь. Если мы с тобой прыгнем туда, мы исчезнем здесь, и события здесь пойдут также своим чередом.
 – Значит, прыгнув всё равно куда, мы как бы начинаем запись заново?
 – Именно. Но всё это только моя гипотеза. В реальности может быть совсем иначе. И раз мы здесь, наш долг это проверить. – Лёха поправил воротник сорочки.
 – Ладно, проехали, а то голова начинает болеть, – нехотя согласился с доводами Лёхи Жорес.

 За кустами, у остановки, резко затормозила маршрутка, и из неё вывалилось человек шесть юношей и девушек, которые быстро направились к кафе. Только маршрутка отъехала, как на то же самое место, подкатила чёрная «Волга», из которой вышли двое подтянутых мужчин спортивного телосложения и направились за группой ребят.
 – Номера комитетские, – прошептал Лёха, прячась за кустом и жестом предлагая Жоресу сделать то же самое.
 Из кафе выбежал парень и, размахивая руками, заорал вновь прибывшей группе ребят. – Давайте быстрее, сосиски остынут. Ленка, гитару взяла?
 Одна из девушек, подходя к кафе, подняла гитарный кофр над головой. – Взяла.
 – Ленка!  – почти одновременно выдохнули Лёха с Жоресом.
 Жорес уже было рванул вперёд, но сильная рука Лёхи остановила страстный порыв, а холодный взгляд из-под очков указал обрадовавшемуся Жоресу на двоих парней, делавших вид что читают объявления на столбе у остановки.
 – Главное, чтобы они сумки не заметили, – кивнул Лёха в сторону лежащих под лавочкой у остановки сумок, – там модулятор.

 – Значит, когда мы с тобой «телефонизируемся» в нашу суши-секцию, местный КГБ будет Ленку всю жизнь трепать по поводу нас, а тех уродов из «мерса», возможно, гестапо мучить? – напрягаясь, спросил Жорес, и тут же ответил самому себе, – Тогда я остаюсь. Мне в нашей секции ничего не светит, а тут есть девушка, которую я люблю и знания, с которыми я тут буду круче Эйнштейна.
 – Ну, с такими знаниями тебя быстро тут в обработку возьмут, потом ракет нахерачат и, глядишь, история совсем другим путём пойдёт.
 – И откуда ты это всё знаешь? – с подозрением, но и уважением посмотрел на брата Жорес.
 – Радиолокационные станции и системы наведения ракет не «с улицы» люди делают – буркнул Лёха, поправляя очки.
 – Так ты тоже комитетчик? – обрадовался Жорес.
 – Ну, не оперативник. А из второго специального управления технического развития и контроля.
 – И что, звание имеешь? – удивлённо спросил Жорес.
 – Подполковник, – спокойно ответил Лёха.
 Жорес удивлённо промычал и тряхнул головой.
– Да, ничего не меняется. Ни в наше время, ни тогда, – Жорес кивнул на стоявших вдалеке парней-наблюдателей. – Всё под колпаком. Даже в родной семье.
 – И при императоре Августе так было, и при Хеопсе, и раньше. Можешь убедиться. Вот только «мобилу» достанем и сразу проверим, – съехидничал Лёха и, кивнув на скрывшихся в кафе оперативников, быстро рванул к сумкам.



 ---- 56----


 – Скажите, Дмитрий, а как вы вообще дошли до всего этого? – Лариса протянула бокал с шампанским, предлагая чокнуться, – надеюсь, я имею право знать немного больше? – и Лариса кинула взгляд на торчащий из кармана смокинга Бодуна чек.
 – Разумеется, – Бодун подлил в свой бокал из-под шампанского водки и чокнулся с Ларисой и Игорем.
 – Нас было четыре друга, – начал свой рассказ Бодун.
 – Ну, прямо как у Лондона или Дюма, – мило прощебетала Лариса и, вальяжно откинувшись в кресле, дала взглядом понять, что готова слушать.
 – Я, Лёша Лукин, Лёша Литвинов и Боря Березовский. Не разлей вода. Даже жили в одной квартире во время учёбы в физико-математическом, так как все были приезжие. Целыми днями вместе. Вечерами – споры, научные и горячие. Я, правда, был чуть постарше остальных и поопытней. Закончил школу в пятнадцать, лётное училище в двадцать. А в двадцать один, – меня сбили во Вьетнаме. Сел, правда у своих, но повредил руку, ногу и легонько позвоночник. Комиссовали, а чтобы не рыпался, дали трёхкомнатную квартиру в Москве, место в физико-математическом и маленькую золотую медальку в виде звёздочки. Прицепом к ней шёл орденок с портретом Ленина. И это всё – 22-х летнему пареньку. Я тогда из Вьетнама целый вагон пластинок трофейных притарабанил. От Хендрикса до «Битлз». Переписывал на кассеты и сгонял по «чирику», в открытую, у метро или магазина «Мелодия». С такой медалькой мне всё было по плечу.
Так с ребятами из конторы познакомился. Попросили им пару приборчиков умных сделать (я уже тогда паял неплохо). Сразу после окончания института я попал по распределению в Свердловск. Я уже тогда сильно увлекался западной музыкой и синтезаторами. В Свердловске жил тогда мой одноклассник Вовка Кузьмин, – мы вместе начинали в электронике. Он-то меня и переманил за Урал делать отечественные синтезаторы, а в основное время – системы наведения ракет. Литвинова направили в Ригу на радиозавод: он был поклонником Теслы и целыми днями экспериментировал с катушками и магнитами, изучая поле. Лукин всегда был отменным математиком и, разумеется, остался в Москве. Сами знаете где. А Боря променял науку на хозяйственную деятельность и стал делать карьеру на административном поприще. Мы не виделись года три после окончания вуза. За эти три года я сделал потрясающую карьеру, не в последнюю очередь благодаря конторе, – Бодун кивнул на Игоря, – я делал для них немного техники и много работал по мелочи.
 В один прекрасный день, мне позвонил генерал Попов и попросил помочь в одном трудном деле. Я вылетел в Черноморск, где, кстати, и познакомился с Игорем, – тут Бодун кивнул на Швулькина, – он вёл это дело тогда.
Суть Вы уже знаете, Лариса – два парня засветились в Черноморске, оставив кучу странных следов. Один из них, вот этот – Бодун снял с шеи usb-флешку и кинул на стол, – usb-флешка, сделана в Китае в 2006 году, кроссовки, сшитые годом раньше и много других странностей, которые сегодня не удивят и младенца, но в том далёком 75-ом были как «явление Христа» членам партии.
Мы пошли по следу, но потеряли их под Питером. Честно говоря, до того момента я не верил в то, в чём уверен сегодня, но то, что произошло в тот день под Питером перевернуло моё сознание. А случилось вот что… – Бодун придвинулся к столу и перешёл почти на шёпот.


 ----


 – За ней следят, причём довольно серьёзно, – начал Лёха, рассматривая в бинокль недавно подъехавшие и стоящие на другой стороне улицы невзрачные «Жигули».
 – И двое ещё там, в кафе, – голос Жореса задрожал, – если она обнаружит «мобилу», – нам всем хана. Надо что-то делать, причём срочно.
 Лёха быстро склонился к сумке с модулятором и щёлкнул в ней парой тумблеров. Сумка громко загудела.
 – Пошли, но только молчи. Иначе кранты. Говорить буду только я. Ты понял? Играем джаз, так сказать, – уже почти захрипел Лёха, и, развернувшись, быстро вышел из-за кустарника, направляясь прямиком в сторону кафе.
 – Понял, не идиот, – испуганно ответил Жорес, первый раз в жизни увидевший брата в таком состоянии.

 – Ленка, дай гитару, пальцы по стрункам соскучились, – Рябцев быстро допил пиво и, подхватив гитарный чехол, быстро открыл его и достал гитару. Не успел Ромка взять первый аккорд, как первая струна лопнула и довольно больно полоснула Ромку по правому большому пальцу.
 – У, сука, – процедил Ромка, прижав палец с выступившей кровью ко рту и переложив гитару на свободный стул соседнего столика.
 Кольцов засмеялся:
– С гитарой надо нежнее, чем с ребёнком, а ты с ней как «Чапаев с белочехами». Не расстраивайтесь, барышни, – бросил Филипп девушкам, – сейчас я струнку поменяю и концерт начнётся, как и положено, после такого пивка, – Филипп, склонившись над гитарным чехлом, полез в его внутренний карман, доставая сначала полотенце, а потом небольшой фланелевый свёрточек.
 – А что у нас тут? – громко спросил Филипп, разворачивая сверток. Двое парней у прилавка привстали.
 – Фланелька для протирки гитары, а что это такое? – удивлённо спросила Лена, показывая пальцем на непонятый приборчик, который держал в руках Филипп.
 – Похоже на гитарную примочку, но не «БОСС», – с восхищением выдал Ромка, высовывая палец изо рта.
 – Всем оставаться на местах! Комитет Государственной Безопасности, – вдруг заорал один из парней у прилавка, доставая пистолет и бросаясь к Филиппу.
 – Ну, папаша, гад, выследил, – зло бросил Ромка и выставил подножку бегущему оперативнику. Тот, споткнувшись, перелетел через стол и, уронив пистолет, влетел всем своим спортивным телом прямо в прилавок с раками и замороженным хеком. Посыпалось стекло; Клава завизжала и бросилась в подсобку к телефону. Второй оперативник, опешив, тоже вытащил пистолет и, выстрелив пару раз в потолок, тут же грохнулся на пол, погребённый кучей рухнувшего на него строительного мусора.
 Пули перебили потолочную балку и так уже дышавшего на ладан заведения.
 – А ну, суки, мордой в пол, млять, кто шевельнётся того мочим без предупреждения, – раздался во внезапно наступившей тишине вопль Жореса, вспомнившего свежий кинохит про питерских ментов и разбитые фонари, с трудом перепрыгнувшего через кучу шифера и еле шевелящегося оперативника.
 – Второе оперативное управление КГБ СССР. Не двигаться и не поднимать лиц, – грозно представился, размахивая газовым пистолетом, вошедший Лёха, и тут же закричал, – Где улика?
 – На столе, товарищ подполковник, – зычно отрубил Жорес, вспоминая молодость.
 Лёха подошёл к столу, взял «мобилу» и убедившись, что она не пострадала, громко скомандовал.
 – Капитан, возьмите подозреваемую и в подсобку её, к машине, – Лёха подхватил ничего не понимающую и серую от испуга Ленку и передал её Жоресу.
 – Есть к машине, – рявкнул Жорес, хватая Ленку и стремительно направляясь к подсобке...
 – А ты и ты, – Лёха ткнул своим удостоверением прямо в лица поднимающихся с пола и отряхивающихся оперативников, – караулить свидетелей до подхода понятых, – Лёха обвёл взглядом толпу молодёжи и скромно затаившегося в углу Дантеса.
 – И оружие подберите, «Штирлицы» хреновы, – Лёха подтолкнул лежащий на полу пистолет, отбросил его под прилавок и быстро скрылся в проёме подсобки.
 – Есть выполнять, товарищ подполковник, – тихо прошипел один из оперов, выплёвывая куски хека в стеклянной крошке, уставясь на Рябцева.
 – Ну нихуя себе пикничок, – громко выругалась в наступившей тишине Хансен, доставая сардельку из-под куска шифера, – сосиски, блять, совсем остыли...


 ----

 – Так вот, Лариса. Я сидел прямо напротив той харчевни, а генерал Попов, со стороны парка, там, куда дверь подсобки выходит. В кафе было всего два окна и оба остались целыми. Я лично видел, как двое вынырнули из-за кустов и быстро вошли в кафе, как раз тогда, кода там раздались выстрелы. Мы ворвались туда спустя две минуты. Автоматчики через окна, я с группой захвата через входную дверь. Попов с группой милиции десять минут резали заднюю дверь – она была заварена ещё три года назад после футбольного побоища. Но тех, кого искали там НЕ БЫЛО! Испарились, как в воду канули. Из кафе не выходили. Мы перерыли там всё, даже канализацию, ни один таракан бы не ушёл.
 Мы взяли там одного спившегося алкаша, которого знал весь город, его кралю – хозяйку кафе, и группу молодёжи. Всех проверили досконально. Все – вне подозрений. Трое ушли: два парня и девушка, судя по всему – их сообщница.
Она сирота, детдомовская – жила одна у своей однокурсницы в Москве. Парней тех никто не запомнил: они представились «кагэбешниками», забрали артефакт, девушку и заперлись, по словам свидетелей, в туалете в подсобке. Когда мы взломали дверь, их там уже не было. Мы перерыли там всё, но нашли лишь это, – Бодун протянул Ларисе пожелтевший лист бумаги, в углу которого карандашом было нацарапано:
 «Ну что, млять, обосрались? Лучше Гордиевского, проверьте...».
 – Посмотрите подпись, – усмехнулся Бодун
 – В.В. Путин, – прочла вслух Лариса и недоумённо подняла глаза.
 И на обороте, – добавил Игорь.
 Лариса перевернула лист.
 – Агитка «Единой России», – Лариса положила лист на стол и, собравшись, добавила, – а что за артефакт был, людей допросили?
 – Вот фотокопия рисунка со слов свидетелей и описание, – Швулькин протянул Ларисе тоненькую папку с документами.
 – Ну, точь-в-точь, как моя, которую Вадик в прошлом году подарил, – грустно улыбнулась Лариса и выложила на стол свой мобильник.
 На шикарном столе красного дерева уютно переливаясь в лучах свечей ресторана «Максимус» мирно дремала «Нокия-747».



 ----57-----



 Пиксис спокойно вышел из подъезда. Хвост висел, но жидкий. Видно, опять комитет зачистку на Кавказе наметил, и все кадры бросил туда. Два молокососа сидели в ржавой «Ауди 80» и делали вид что балуются травкой, абсолютно непрофессионально наговаривая что-то в потайные микрофоны. Пиксис засёк и писал эти переговоры ещё с вечера. Комитет предвидел и просчитал предстоящую акцию, но особо не дёргался. Там в руководстве всё-таки не идиоты...
 Пиксис прошёл метров двести и нырнул в метро. От киоска слева отделились две тени и не спеша поплелись следом. Уже подходя к турникету, Пиксис вдруг резко развернулся и подойдя к двум постовым ментам, лениво выплёвывающим семечки в видавший вида целлофановый пакет, бросил одному из них:
– Товарищ сержант, вон те два кавказца достали, ей-богу. Каждый день вокруг станции крутятся, крутятся. Я их с балкона наблюдаю уже три дня. Всё какие-то пакеты носят с собой, а в них провода. Понаехали, ****ь, жизни не дают...
 Менты вздрогнули и, отбросив пакетик с шелухой, резво подскочили к двум парням.
 – Документы. Регистрация…
 Один из парней полез за пазуху, а второй сделал попытку проскочить мимо по направлению к Пиксису, но сержант умело подставил ногу, и, резко уложив парня лицом прямо в начищенный до блеска ботинок, передёрнул затвор автомата и рявкнул уже на весь зал станции:
 – Повторяю. Документы, регистрация.
 Первый парень достал ксиву, и уже хотел было представиться, как вдруг Пиксис завизжал, указывая на небольшую сумку одного из парней.
 – У них бомба!
 Менты быстро отскочили метра на три и, взяв парней под прицел, громко закричали, ввергая людей в панику:
 – Всем на пол, руки за голову, стреляем без предупреждения.
 Сержант включил рацию и быстро доложил обстановку. Народ бросился врассыпную, парни испуганно грохнулись на пол, уткнувшись носами в грязный мрамор, а Пиксис юркнул к выходу и, обогнув торговца прессой, нырнул в скучающее такси.
 – На Проспект Мира.
 – А что случилось? – с сильным акцентом спросил Пиксиса пожилой таксист-армянин, трогаясь мимо подскочившей патрульной и машины «Скорой помощи».
 – Да опять ваших мучают, изверги. Совсем совесть потеряли, менты. Среди бела дня на людей с автоматами кидаются. – Пиксис уставился в окно.
 День начинался весело.
 У метро «Проспект Мира» Пиксис вылез из машины и, сделав несколько проходов, убедившись, что нет хвоста, спустился в метро. Сделав пару хитрых крюков и накупив газет, вылез в центре. Утренняя пресса кипела страстями и брызгала заголовками:
 «Золотой голос» добился-таки своего: «Евровидение» в Москве!»
 «Дима Билан сделал их всех, поставив Европу раком и заставив аплодировать в такой позе».
 «Троицкий и Литвинов теперь могут утереться. Билан – народный артист».
 И только явно антироссийская «Новая Газета» задавалась вопросом:
 «Билана поздравил Президент и Премьер. В случае с Премьером – всё ясно. Алине всегда нравился Билан, но неужели обладателю самой крутой коллекции пластинок «Дип Пёрпл» действительно понравилось выступление этого «попсового недоразумения»? Или всё решала тут первая леди? Наше расследование начинается. Следите за событиями в нашей газете и на радио «Эхо Москвы» ...

 Пиксис вошёл в подъезд старого кирпичного дома, спустился в подвал, и, отбросив большой деревянный ящик, нырнул в открытый люк водопроводной шахты. Пройдя метров двадцать по зловонному тоннелю, отпихивая ленивых, жирных крыс, Пиксис приоткрыл незапертую стальную дверь и вошёл в каптёрку. Сняв со стены светлый плащ, он ловко нацепил выуженный из кармана плаща парик, бороду и усы, мгновенно превратившись из цветущего атлета в сморщенного старичка-профессора.
 – Интересная штука эта «йевалюция», – спародировав Ильича, бросил Пиксис самому себе в треснутое зеркало на грязной стене и, приоткрыв ещё одну дверь, вышел в подземный переход. Нищий на другой стороне перехода подмигнул и громко сказал Пиксису:
 – Подайте Христа ради. Пять рублей, если у ваших студентов «хвосты» по сессиям, или десять, если все всё уже сдали.
 Пиксис достал червонец и протянул бродяге.
 – Благодарю тебя, странник, – сказал нищий и перейдя на шёпот, добавил, – Метров двести прямо по движению. Кафе-бар «У лесника»..
 Пройдя метров двести, Пиксис вошёл в небольшое кафе, неподалёку от Старого Арбата. Скучающий бармен молча оглядел вошедшего, и, нехотя, бросил:
 – Сегодня спецобслуживание.
 – Я из налоговой. Внеплановая проверка. Номер 2417, – спокойно бросил Пиксис бармену.
 Тот расплылся в улыбке, и, кивнув на дверь, ведущую в подсобку, радостно поприветствовал гостя; – Давно ждём тебя, брат. Проходи.
 Пиксис протиснулся в услужливо приоткрытую дверь, мимо выросшего из ниоткуда громадного охранника
 – Всё чисто, боец. Проверено, – буркнул Пиксис, ныряя в темноту пахнущего протухшим пивом коридора...
 – Ну, наконец-то, начинается, – радостно улыбнулся бармен и с усердием начал натирать и без того уже доведённый до хрустального блеска бокал.


 – Как вы знаете, братья и сестры, – тут Эдичка окончательно сорвал голос и перешёл на орущий шёпот. Рустами был вынужден выкрутить ручку гейна микрофонного предусилителя до упора, – как вы знаете, продолжил Лимонов, – нам не удалось достигнуть договорённости между всеми активными оппозиционными силами, но большинству это удалось. Вчера был создан Объединённый Фронт и намечен целый ряд акций, первая из которых состоится уже сегодня вечером. Руководство акцией, проработку её деталей и всё остальное поручено лидеру «Легиона экологической защиты «Лесные Братья»», нашему товарищу и соратнику, бесстрашному Пиксису...
 Зал взорвался аплодисментами.  Пиксис подскочил к трибуне, морщась от слишком яркого света.  Зал аплодировал минут пять. Пиксис поднял руку.
– Нашей власти не нужен больше наш народ, ибо народ нужен власти лишь тогда, когда он, народ, создаёт блага для этой власти. Как, например в Германии, где власть ещё нуждается в народе, который крутит для них гайки на автомобильных заводах «Бенца» и других. А наши блага – создают наши недра, и лишь небольшая горстка народа, ковыряющая нефтяные дырки и высасывающая оттуда наше и наших с вами детей будущее, и бессовестно продающее его на запад. Нашей власти не нужен мешающий ей народ, а тем более народ, который думает и которым трудно управлять. И поэтому наша власть, – тут голос Пиксис приобрёл стальной оттенок и Рустами был вынужден добавить немного компрессии в голосовой тракт, – наша власть делает всё, чтобы уничтожить свой народ, сделать его дебильным, послушным и покорным. Наша власть уже несколько десятилетий уничтожает нас, направляя на нас свой «дебилизатор», именуемый в народе телевидением и прессой.
 Наша с вами задача, братья и сестры, нанести удары, меткие, точные и мощные и разрушить эту адскую машину лжи и оглупления.
 Сегодня я и многие из вас впишем свои имена в историю горячо любимой нами страны. Я призываю вас быть смелыми и мужественными, и с открытыми глазами встретить зло, обрушившееся на нас в лице так называемой «Премии за лучший вокал России», вручаемой олигархической сектой адептам этой псевдорелигии, называемой ими «гламур», и расползающейся по телу обескровленной России смертельным вирусом, который страшнее любого СПИДа.
 И хотя наш выбор – это невооруженная борьба, мы готовы положить свою жизнь за Правду и чистоту Планеты.
 Долой Глобализацию. Долой «Гламур». Долой Телевидение.
 Слава Природе.  Наше дело правое. Мы – победим.
 Зал взревел, ритмично скандирую – МЫ ВМЕСТЕ!
 Костя Кинчев бросил взгляд барабанщику, «бочка» ожила и задолбила в одном пульсе с публикой – МЫ ВМЕСТЕ...
 Пиксис быстро отошёл от трибуны и нырнул в небольшую комнату, где уже собрались члены боевой группы.



 ----- 58 ------




 Юра Хонелидзе снял шлем и, распустив шикарный хвост, огляделся. Странно, но мотоцикла Стечкина рядом не было, хотя это место парковки показал Юре именно Серёга. Паук и Молот уже подъехали, их машины блестели хромом в самом углу паркзала, Динамит и Бомбочка подъехали на авто, вчера какой-то придурок-браток подрезал своим «Хаммером» мотоцикл Динамита на Садовом. Пара ушибов и пластырь на носу.
Разборка продолжалась до полуночи. Слава Богу, без стрельбы. Браток отслюнявил и даже поставил пару бочек пива. Но только после того, как узнал, что Динамит и есть автор «Мальчиков-пацанчиков», а до этого всё растопыривал пальцы, брызгал слюной и орал, что «в бригаде какого-то Санька и Михася». Кончилось всё попойкой, баней и шашлыком на даче у Витька – так звали малого. Оказался приятным увальнем.
 Голова трещала страшно. Юра огляделся. Надо быстрей на воздух. Юра прицепил шлем, подхватил чехол со смокингом и сумку, и быстро промчался к выходу. Свежий воздух ударил в нос запахом шаурмы, лука и «Балтики 7». Здоровенная рука сунула бутылку прямо под нос.
 – Свежее и холодное, – весело протянул Паук вылезая из-за дерева.
 – Напугал, – притворился Юра и быстро влил пиво туда, куда нужно.
 «Бомбочка» достала из сумки ещё одну бутылку, и лихо откупорив о зеркало стоявшей рядом «Волги», протянула Юре.
 – На... Никогда о следующем дне не заботитесь, суки...
 Толпа одетых в кожу длинноволосых парней громко засмеялась, расхватывая пиво из огромной сумки.
 Очкарик в скромном смокинге вылез из скромной «трёшки» и испуганно бросили взгляд на толпу байкеров.
 – Это Паук со своими, – раздался голос сзади.
Очкарик испуганно обернулся. – Пойдём, а то опять опоздаем. Тебе ещё речь учить, – сказал Субботин, захлопывая дверь роскошного «Ауди», подхватывая Скрипкина под локоть и направляясь к служебному входу в «Россию».

 -----


 – Владимир Вольфович, а ваше мнение по этому поводу, только покороче, у нас всего четыре минуты осталось, – Венедиктов передал микрофон Жириновскому.
 – Ну, я согласен с господином Затулиным. Загрузиния плевала на всех потому, что у неё во-первых, есть ядерный щит, все знают, что именно она стащила те двенадцать ядерных боеголовок у Казахстана, а во-вторых, у неё есть мощная армия. Там только этих «бостонов», ну, механических роботов-мулов с пулемётами на спине около двух тысяч штук, а ещё тысяч пять «беспилотников» с ракетами…
 – Да, но позвольте, – вмешался в разговор Леонтьев, – у Загрузинии нет средств доставки этих боеголовок. У них нет ни одной ракеты даже средней дальности. Это почти точно.
 – Да, точно. У них этого нет, – продолжил Жириновский. А зачем им средства доставки, если они уже доставили всё, что надо туда, куда надо...
 – То есть? – удивился Венедиктов
 – Ну закопали пару в Москве, пару в Нью-Йорке, пару в Лондоне, Париже и Берлине. И сказали нам: сунетесь, – нажмём кнопку. Вот мы и не суёмся больше.
 – А хоть закопанное ищите?
 – Искали, – продолжил Затулин. – Теперь уже нет. Их модератор, забыл его фамилию – они там каждый месяц меняются, предупредил, что если найдём – подорвут.
 – Но как же так, это же шантаж, – возмутилась Матвиенко. – Они должны немедленно вывезти и уничтожить свой арсенал.
 – Мы им это передавали, они ответили, что с удовольствием сделают, но только после того, как остальной мир сократит свои арсеналы, то есть уничтожит все средства доставки и сократит количество боеголовок до 12 штук, а размеры сухопутных армий – до одного батальона. – продолжил Затулин.
 – Мы прерываем нашу передачу для выпуска новостей и ждём ваших звонков, – улыбнулся с экрана Венедиктов, тряхнув гривой.

 – Переключи на «Время», – сказал Стечкин Медведу.
 – Не...  Там такое несут, что дебилом можно стать. Лучше этих послушать.
 – Думаешь, эти честнее?
 – Нет, но слушать интересней.
 – А насчёт Загрузинии это правда?
 – Это тебя надо спросить, – хитро улыбнулся Медвед, включая звук погромче.
 – Ты знаешь, я давно по этой части.
 – Это правда, – сухо ответил Медвед, – одну мы раскопали, одну – американцы. Там был механизм самоуничтожения. Уже затикал, когда позвонили оттуда и сказали, что эту пару нам подарят, но следующую подорвут. Поэтому если даже случайно наткнёмся, надо делать вид, что ничего не нашли и быстро закопать от греха подальше.
 – Ну, прямо как в кино, с этой…, с няней, – ухмыльнулся Стечкин.


 – Вся страна с нами. Мы победили! Мы чемпионы! Мы поём лучше всех! – кричала Яна Рудковская, пробиваясь сквозь толпу людей аэропорта. Билан молча держал над головой хрустальную копию послевоенного «Телефункена», призванную служить призом песенного конкурса. Оператор попытался пролезть поближе к декольте госпожи Рудковской, но режиссёр сменил картинку, переключившись на студию на Шаболовке. Малахов визжал в истерике, мечась от одного конца зала к другому.
 «Диме позвонил сам Президент и сказал, что такого вокала не слышал со времён ухода Яна Гиллана из группы, поэтому Российское Телевидение совместно с Первым, решили номинировать Диму на престижную премию «Лучший вокал России», вручение которой состоится сегодня вечером. Следите за нами. А мы следим за развитием событий. С вами был Андрей Малахов».


 Медвед выключил телевизор. – Вот брехун, я ведь только поздравил.
 – Теперь не отмажешься, – весело пропел Стечкин, посасывая апельсиновый сок, – Паук с пацанами всё пишет на «видик». Да и Иэн обидится.
 – Только попробуй ему позвонить, – буркнул Медвед.
 – Я и не собираюсь, но Паук уже, небось, болтает с ним...
 – Ладно, поехали. Бери Маринку. Кончился отпуск. Так клёво начался и так кончился. Ты не представляешь, как иногда охота стать диктатором и одним махом их всех. – Медвед встал и начал натягивать пиджак.
 – На церемонию хоть зайдёшь?
 – Нет. Но телеграмму пришлю.
 – Уже хорошо, – обрадовался Стечкин, похлопывая Медведа поплечу, – А Вовка?
 – А Владимир Владимирович тем более, – улыбнулся Медвед и добавил:
 – Хорош ёрничать. Твои же питомцы, ты и разбирайся.



 ----



 Жорес открыл глаза. Левое плечо сильно ныло, а у правой ноги сидела Ленка, пугливо озираясь по сторонам.
 – Ой, что это было, и где тот туалет, – ничего не понимая, спросила Ленка.
 – Наверно снесли, вон фундамент ещё виднеется. – Лёха бросил взгляд на место, на котором ещё недавно стояло кафе.
 – А почему мы здесь? Мы ведь внутри были. И когда его снесли, если оно ещё минуту назад здесь было. Я там руки мыла, – Ленка взглянула на свои руки и даже понюхала их. Руки ещё пахли дешёвым розовым мылом.
 – Что вообще здесь происходит? – уже плача закричала Ленка.
 – Успокойся, милая. Сейчас вот этот профессор, – Жорес зло посмотрел на брата, – тебе всё объяснит, только человеческим языком и без всяких «теорем Пиккера». – Жорес присел, поглаживая то своё плечо, то плечо Ленки...
 – Понимаете, Лена, дело в том... – Лёху понесло.
 Лена с удивлением слушала то Лёху, то Жореса, – понимая, что ничего не понимает и постепенно сходит с ума.

 – Главное, что мне нравится в Артемии Лебедеве, так это его способность собирать у себя в «комментах» громадное количество мудаков. Ещё бы придумать как их разом..., – Стечкин захлопнул крышку ноутбука и тупо уставился на логотип «Эппл».
 – Пора обедать, – намекнуло яблоко.
 – Пора, – подумал Стечкин и проснулся.
 Самолёт делал разворот. Москва встречала ленивым дождём...


 – Цель акции, – нанести ущерб имиджу этого пошлого мероприятия. У людей должно выработаться стойкое отвращение ко всему, что связано с вручением этой Премии, исходя из теории Павлова. – Пиксис сделал паузу и, пристально оглядев двух новичков, продолжил, – В акции участвуют: Старославянский Союз известный вам по аббревиатуре «ССС», – они обеспечивают охрану, отход и прикрытие акции. Логистику берёт на себя Дем-Движение. Акцию проводим мы – «Боевой Легион». Раскладка, конкретика – непосредственно у эко-центурионов на месте. Всё ясно? – Пиксис ещё раз осмотрел новеньких. Бородатый байкер весело кивнул, буркнув за всех: – Да, понятно. Кстати, Пиксис, вот два парня. Из ячейки МГУ. Проверены, достойны, просятся в дело.
 Пиксис ещё раз глянул на новичков. Обоим чуть за восемнадцать, хлипкие, робкие, но глаза горят.
 – Да, не «Брюсы Виллисы» ... – громко бросил Пиксис, и, склонившись, к уху одного из парней, громко прошипел: – А если прикажу ради дела в дерьмо нырнуть, в затопленный коллектор, нырнёшь?
 – С маской и ластами или так? – парень зажал нос пальцами, имитируя прыжок с вышки солдатиком.
 Собравшиеся захохотали. Пиксис одобрительно похлопал паренька по плечу и, улыбаясь, сказал:
– В 14:00 у метро «Красные Ворота». Ваш Центурион – байкер с гитарным кофром «Фендер». Пароль узнаете от Fon-а, а остальное на месте, – тут бородатый дядька кивнул и показал глазами на выход.
 – Ферштеен?
 Парни одобрительно закивали.
 – По коням, – скомандовал Пиксис, заворачиваясь в длинный дешёвый плащ.


 Юра Хонелидзе допил пиво, и, подхватив «Фендерок», громко бросил Бомбочке: – Пойду отолью. Кстати, знает кто, где пиццы хорошей можно взять? Жрать охота.
 Один из парней обернулся, подмигнув:
 – У Красных Ворот неплохо делают. Успеешь?
 – Я на метро, так быстрее. Тебе брать?
 – Возьми «Маргариту».
 – И мне, – весело заверещала Бомбочка, пуская по кругу свою сумку. Народ набросал денег на пиццу.
 Юра засунул деньги в карман и, подхватив кофр, рванул в сторону переулка.
 – Бомба, мой смокинг не забудь...
 – Не забуду, Дигич. Только быстрее давай, через час начало...
 – Успею, – ответил Юра и, усмехнувшись, добавил, – успеем.




 ----59------


 Михась приоткрыл глаза: голова гудела непереносимо. В узкой полоске света, пробивавшейся из небольшого оконца бетонного мешка, носились две жирные зелёные мухи. Михась с трудом подтянул грязную миску и вылил почти ледяную воду прямо себе на голову. Михась привстал с бетонного пола и прислонился к стенке. Где-то за ней сильно ухнуло, потом ещё и ещё.
 Сознание, разгоняя головную боль и голод, начало улавливать внешний мир. Шум боя всё нарастал, слышалось уханье от разрыва гранат и грохот пулемётного огня.
 – Нехилая разборка, – ухмыльнулся Михась и, с трудом приподнявшись, попытался подтянуть непослушное тело к небольшой отдушине, ведущей, по видимому, к внутреннему дворику казематов.
 Не успела его рука прикоснуться к толстой ржавой решётке, как шальная пуля шарахнула по самому краю оконца и, отломив изрядный кусок бетона, устало шлёпнулась прямо в пустую миску, немного покаталась по ней и застыла.
 – Зеро, – константировал Михась, вновь приседая от греха подальше.
 Громкая автоматная очередь, прямо за стеной, резанула слух, а потом в наступившей вдруг тишине послышался знакомый русский мат: «Всем, ****ь, от дверей! Подрываем нах! Укройтесь, а то всем ****ец».
 Михась быстро сгруппировался и нырнул в дальний угол, широко открыв рот и зажав уши опухшими руками.
 Дверь дёрнулась и плашмя рухнула на бетонный пол.
 – Опять выигрывает красное, – громко подвёл итог Михась и поднял глаза.
 В проёме двери, во всей красе а-ля голливудский боевик как «спаситель Вселенной», перемотанный десятком метров патронташных лент, в шикарной немецкой каске и тёмных очках от Лагерфельда, поигрывая двумя пехотными пулемётами, стоял улыбающийся Санёк.
 – Ты прямо как «Рэмбо» в первой части, – улыбнулся Михась, пытаясь встать с пола.
 – Михась, – весело прокричал Санёк, бросаясь в объятия друга, – мы, блять, в прошлом, – у фрицев.
 – Знаю уже, – невесело ответил Михась, пытаясь не задохнуться в крепких объятиях. – Наверно, опять физики на радиолокационке в Черноморске эксперименты ставили. Помнишь, года три назад траулер пропал прямо у причала в порту? Газеты ещё писали, что мол, водку палёную завезли и полгорода галлюцинирует?
 – Ну? – радостно переспросил Санёк, помогая Михасю крепче встать на ноги.
 – Что ну? Я тогда вообще не пил... А траулер этот сам своими глазами видел. Мы на нём загрузинам автоматы тогда возили.
 – Ах, вот какая ****ь им оружие поставляла, а я всё думал тогда, откуда у этих абреков Печенеги? – Санёк сунул руку за пазуху и достал кусок колбасы.
 – На, жуй. Теперь надо сил набираться. Нам нужно к своим пробираться, фрицы завтра обложат по полной. Уже самолёт летал, вынюхивал...
 – Жаль тачку. – грустно вздохнул Михась, – там всё осталось, стволы, шмотки. – Михась зло оглядел себя.
 – Да во дворе она, – весело засмеялся Санёк, – отбили и тачку, и шмотки, и стволы и даже двух военных шишек. Я их в багажник упаковал. Надо бы их к Сталину отвезти. Глядишь, войну пораньше выиграем, дедов своих сохраним.
 Санёк скинул один из пулемётов с плеча и протянул Михасю:
 – Потянешь?
 – Не салага, – улыбнулся Михась, разглядывая изящную немецкую машинку.
 – Всё чисто, – весело взяв под козырёк доложил возникший из ниоткуда рыжий паренёк...
 – Знакомьтесь, – Саня, тоже ростовский, реальный пацан, одним выстрелом пулемётчика с крыши снял, – Санёк подвёл Саню к Михасю...
 – Михась, – бросил весело Михась, и вдруг неожиданно крепко пожал протянутую руку. Силы возвращались.
 – Тоже полковник, – добавил Санёк, недвусмысленно подмигнув.
 – Погранец, – поставил точку Михась и, перекинув ремень пулемёта через плечо, добавил: – Ну что? По коням?



 ----60-----

 – Вот, – Лёха протянул помятый листок бумаги. – Я просчитал длину прыжка, надо только скорректировать, «потюнить» коэффициент, и настроить модулятор.
 Жорес с интересом взял листок и прежде чем углубиться в чтение, огляделся. Компания сидела на парковой скамейке, в окружении беспечно прогуливавшихся мамаш, сонных бабулек и юрких пионеров.
 Ленка тихо всхлипывала, украдкой утирая редкие слёзы.
 – Ага, понятно, – радостно буркнул Жорес окинув листок глазами и добавил, – сейчас проверим.
 После чего встал, вытащил сорочку из штанов, усердно помял её, подхватил бутылку жигулёвского, откупорил её и вылив половину прямо себе на грудь, остальное влил в себя, усердно полоща рот.
 Скривив рот и вздыбив волосы Жорес не спеша направился к скамейке неподалёку, усердно изображая из себя «Федула» из «Афонии».
 – Слышь, девушка, – заикаясь обратился Жорес к сидевшим на скамейке трём старушенциям, – Это самое... Я тут с бригадой премию обмывал. Ну и немного того.... Щас какой день? – Жорес икнул и уставился мутными глазами сразу на всех троих.
 – Премия у тебя видать немалая была, сынок, – хихикнули старушки, – да пятница сегодня, тринадцатое.
 – А месяц и год? – переспросил Жорес.
 – Ты бы лучше в магазине брал или вообще не пил, чем эту гадость для чистки окон, – разозлились старушки и, вставая, добавили: – Сентябрь, 76-ой.

 Жорес подбежал к Лёхе и Лене.
 – Слышал-слышал, – обрадовано кивал Лёха, поглядывая на грязный циферблат больших настенных часов здания напротив и рисуя какие-то формулы на помятом листке.
 – Вот, – спустя минуту весело подвёл итог Лёха, –секунда в секунду. Пиккер – гений и Бодун тоже.
 – А реальная польза? – попытался уточнить Жорес.
 – Да навалом, – всё так же весело продолжил Лёха, и, поправив очки, обнял Лену за плечи, – Не волнуйся, Ленчик, я придумал, как нас назад отправить...
 –Только быстрее, – всхлипнула Лена, – а то меня отчислят...
 – Нам нужна станция с 700 мегакюри или что-нибудь вроде Большого адронного коллайдера, а эта, – тут Лёха кинул взгляд на парковую аллею, за которой виднелась радиолокационка, – только половина всего нужного, к тому же широконаправленная. Поэтому прыжок всего на год получился.
 – А где сейчас есть такие? – спросил Жорес
 – Да везде, – Лёха поправил очки, – в Штатах, во Франции, в Англии. У нас – за Красноярском и на Урале. Но на Урале – военный объект, и в зону вокруг хрен пройдёшь.
 – И что? Едем в Красноярск? – Жорес уже вставал, поднимая сумки.
 – А нельзя на этой опять прыгнуть? – переспросила Ленка.
 – Да можно, – поморщившись пробурчал Лёха, – но каждый дальнейший прыжок будет короче предыдущего, да и станция таких потерь энергии не выдержит. Может шарахнуть.
 – Вроде Чернобыля, – пошутил Жорес, вдруг посерел и стал медленно приседать.
 – Ну, вроде, – серьёзно ответил Лёха и почему-то замялся...
 – Так-так.... Отсюда поподробней, пожалуйста, – прошипел Жорес.
 – Жорчик, это только предположение. Наши тут ни причём. Я был в комиссии, мы всё проверили. Похоже на то, что ты подумал, но… фактов никаких. Понимаешь? – Лёха начал нервничать,- ни-ка-ких! Мы всё там облазили, обнюхали. Знаешь ли ты, сколько хороших дядек там свои жизни положили? – Лёху понесло:
 – Мы перетасовали там всё, что можно было просеять через чайные ситечки. И этот дурацкий саркофаг строили только потому, чтобы ни одна муха не пролетела незамеченной. Но всё бестолку. Следы есть, последствия есть, а фактов – ни одного...
 – Ладно, – смирился Жорес. –Каковы наши дальнейшие шаги?
 – Да есть идея, – Лёха загадочно посмотрел на присутствующих, – была в 1942 году в Германии одна станция интересная. По сути там было три направления – узконаправленный радар, Большой адронный коллайдер и гигантская нейропушка по образцу Чернобыльской, – Лёха посмотрел на Лену, – но только между нами, Лена, договорились?
 Ленка всхлипнула, окончательно запутавшись.
 – Так вот, – продолжил Лёха, – нам надо туда. Сердце нейропушки – аналог моего модулятора. Делал сам Шрёдер на основе катушки Пиккера-Теслы. Последний образец утерян в Чернобыле, а документации нет. Ещё при Сталине уничтожили. Я попытался восстановить, но мой модулятор маломощен. Мне бы катушку Пиккера, и мы смогли бы скакать по времени, как Билан по сцене...
 – Это тоже учёный-физик? – утирая слёзы, переспросила Ленка,
 – Ну да, вроде... «Очевидное – невероятное», – усмехнулся Жорес и серьёзно посмотрел на Лёху:
 – Ну и?
 – Прыгнем туда, заберём катушку, потом сюда. Перестроим модулятор. Заодно и тех придурков прихватим, пока они ход истории не изменили.
 – А энергии той станции хватит, чтобы вернуться обратно? – удивлённо спросил Жорес.
 – Плохо ты немцев знаешь, брат, – Лёха снял очки и погладил опухшие глаза, – У них тогда станция была, наши такую только в 2007 году в строй сдали. Ну что, согласны?
 – Я не против, но надо подготовиться. А Ленку надо здесь оставить. Как-никак там война, гестапо. – Жорес сделал серьёзный вид, пытаясь уложить все это в голове.
 – Я с вами, – испуганно пропищала Ленка. – Даже не обсуждается.
Она вскочила с лавочки и прижалась к Жоресу.
 – Тогда давайте просчитаем прыжок. Я пока подсчитаю, вы раздобудьте что поесть. Да и одеться надо потеплее. Альпы всё-таки.
 – Есть Альпы, – серьёзно буркнул Жорес и, подхватив Ленку под руку, быстро рванул в направлении видневшегося вдали универсама.





 -------61-------

 Интрафон кивнул голубым, звякнул колокольчиком и, пробежав по комнате пару раз, быстро растворился, активировав реактатор. Серый пластиковый ящик нудно загудел, изредка поигрывая искрами, – это луч цеплялся за обшивку.
 Все близкие, да и не близкие, всегда очень веселились, а иногда даже до слёз смеялись при виде этого чуда. Лайна долго порывалась сменить эту рухлядь на что-то посовременнее, но Кунски бился за этот ящик насмерть и несколько раз упрямо затаскивал его, выуживая из мусорного контейнера. Странно, непостижимо, но эта рухлядь проработала двадцать лет без единой отладки или ремонта, и по своей неприхотливости дала бы фору даже самому навороченному реактатору, сделаному на Первере или Арракисе.
 Лайна бросила взгляд на приёмник. Луч добивал что-то совсем небольшое и плоское. Реактатор выплюнул облачко покрытия и, звякнув пару раз античным аргонским трамвайным звоночком, выплюнул карту допуска.
 Интрафон вспыхнул, побежав блеклой инфострокой:
«Лайна Кунски. Личный номер 24128997002. «Лиамитт». Посадочный модуль 24Б-ик. Третий шлюз второго терминала. Астробаза 2АИПС. Первер».
 Лайна нервно пробежала список, опустив занудные данные о дате, составе крови, уровне подготовки и наличии биологического резервного материала. Вот, вот оно!
 «Степень допуска – 11А. Орбитальный обзор без права посадки...»
 Лайна облегчённо вздохнула. На посадку даже Кунски не смог рассчитывать бы – шарик-то обитаемый, да ещё на такой ступени развития, а вот орбитальный обзор, – с «Лиамитта». Учитывая его астромодуль и ту сумму, которую Большой Совет вбухал в эту серию, о большем и мечтать не стоило.
 Лайна быстро свернула интрафон и помчалась в комнату малышей. Через три дня надо быть на Первере, времени не так уж и много…

 -------


 Лариса изящно прикурила, бросив на стол массивный квадратик с поигрывающей в свете настольной лампы надписью «Зиппо-Сваровски».
 – Есть подвижки? – ярко накрашенные губы выпустили облачко ароматного дыма.
 – Я всё просчитал. Всё заказано. Машинку сделаем, как только придут катушки из Штатов. Там есть определённые проблемы с вывозом, – не успел договорить Бодун, как Лариса его перебила:
 – Я уже уладила.
 – Тогда могу сказать, что все проблемы решены. – Бодун откинулся в кресле и подхватил широченный фужер с гранатовым соком.
 – И вы можете сказать с определённой степенью точности, где они сейчас?
 – Под Ленинградом, в 1976-м. Вот-вот рванут в 42-ой к Шрёдеру, – Бодун отхлебнул сок.
 – Вы сможете это повторить? – Лариса придвинулась ближе к столу.
 – Нет. К сожалению. Такой прыжок мне не под силу. – Бодун посмотрел на Игоря и поправился, – нам не под силу, но мы сможем их перехватить ближе к началу 90-х…
 – Я пойду с вами. Или поеду, полечу? – тут Лариса наморщилась, но тут же нашлась, – отправлюсь с вами. Это не обсуждается. Пришлёте мне список требований и «what-to-do» лист. Успехов. – И Лариса почти бесшумно испарилась, оставляя за собой лишь еле уловимый аромат ванильного табака.
 – «Воттуду» лист? – недоумённо переспросил Игорь, – а это что за хрень?
 – Инструкция по эксплуатации, – весело бросил Бодун, подливая в сок коньяк из блестящей фляжки, выуженной из внутреннего кармана пиджака, и тут же хитро подмигнув, предложил тост:
 – Ну за нас, Марти.
 – За нас, Док, – засмеялся Игорь.
 Подпорхнувшая официантка мгновенно подобрала со стола меню и, расплывшись перламутром почти полусотни ослепительных зубов, весело спросила: – Выбрали что будете заказывать?
 – Тебя, золотце, ну и пару телятинки с коньячком, – радостно буркнул Бодун.
 – У нас дорого, зато всё свежее, проверенное, – кокетливо предупредила официантка, наклоняясь над столом и поправляя скатерть так, что нос Игоря почти коснулся выреза на груди официантки.
 – Не сомневаюсь, – согласился Бодун, кладя руку на спину официантки и медленно поглаживая, – ну и салатиков всяких, с крабами.
 – Уже лечу, – щебетнула официантка и профессионально поигрывая изящными ножками, затянутыми в соблазнительные чулочки, быстро скрылась по направлению к кухне.



 -----62-------


 Жорес с Леной почти три часа бродили по магазинам, скупая необходимое. Уже почти закончив все дела и спускаясь по лестнице с третьего этажа центрального универмага города, Жорес наткнулся на отдел по продаже грампластинок. У прилавка торчал худощавый паренёк, горячо споривший с грузным продавцом:
 – Да говно это провинциальное, эти ваши «Песняры». Убогий бас без низов, гитара, пиликающая непонятно что, и хор педрил с белорусским акцентом.
 – Что? – выпучив глаза взорвался продавец и заикаясь продолжил, – Да они – гордость Белоруссии, лучшее, что у нас есть!
 – У Белоруссии кроме болот с недобитыми фашистами-то, больше ничего и нет. Ну, разве что трактор, от того хоть польза. Его пока заведёшь – механиком сделаешься, а вот от «Песняров-гусляров» ваших – блевать хочется, как от водки с пивом, – не унимался паренёк.
 Продавец перекинулся через прилавок, пытаясь ухватить парня за горло, но тот довольно хладнокровно увернулся и продолжил: – И вообще, что значит – лучшее, что у нас есть. А что у нас есть вообще, кроме Тихона Хренникова?
 – Да много чего, – вмешался в разговор Жорес, – Высоцкий, например, Цой, Макаревич, БГ, Билан уже на подходе. Сперматозоид уже наверно, а может, уже и родился. Да много чего есть. Женька Скрипкин, наконец. Тебе лучше в Питер ехать или Москву – там и найдёшь, – приятельски похлопав паренька по плечу, сказал Жорес и подмигнул продавцу.
Тот остыл немного и даже улыбнулся.
 – Тебя как зовут, критик ты наш? – спросил Жорес паренька.
 – Да Артёмка это Троицкий. Сосед мой. Достал, «ей-Богу». Каждый день мне мозги полощет. А дома своими пластинками достал. Где он их только берёт? Не музыка – кошмар! – сердито ответил продавец и пару раз чертыхнувшись, скрылся в подсобке.
 – В порту беру, у финнов, – спокойно ответил паренёк. – Кстати, Вам надо? У меня «Эбби Роуд» есть и «Дак Сайд оф зе Мун» на обмен...
 – Нет, мне не надо, – весело сказал Жорес, – но вот это подарю тебе от души. Новьё. – Жорес полез в карман и достал оттуда кассету от Лёхиной магнитолы. – На, слушай, кайфуй.
 Паренёк схватил кассету и уставился на неё горящими глазами.
 – «Нирвана». А это название песни или группы? – переспросил паренёк.
 – И то, и другое, – похлопав паренька по плечу сказал Жорес и, подхватив сумки, кивнул Ленке на выход.
Уже выходя из отдела, Жорес обернулся и громко прокричал Артёму:
– Запомни одно название: СТЕПНОЙ ВОЛК.
– «Степпен Вульф» что ли? – переспросил Тёмка.
– Нет, именно «степной волк», – Жорес захлопнул дверь и помчался по лестнице, догоняя Лену.

 ----

 – Да, слушаю, Ром. Тебе того же... Ну почему же? Я рад, искренне. Что? А, дошло наконец-то. Дашка так считает? Ну то, что она неглупый человек, я тебе сразу сказал. Да, в такси сейчас. Едем домой, с Мариной. Да, рядом... – тут Стечкин прикрыл трубку рукой и, нежно поцеловав Маринку в щёчку, тихо шепнул:
– Привет от Романа...
 Маринка хмыкнула и равнодушно отвернулась к окну:
 – И ему с Дашей тоже.
 – Вам также. Такой же сердечный привет от Марины, – Стечкин подмигнул.
 Маринка весело заулыбалась, уставившись на медленно ползущие по стеклу авто капли грязного московского дождя.
 – Нет, сейчас нету. Такого, как «Гугл» или «Ютьюб» сейчас нету…, – Стечкин продолжал качать головой, нежно поглаживая Маринкин живот.
 – Надо было брать, когда предлагали..., – тут Стечкин взорвался, – Ромик, давай начистоту. Я тебя два года, как салага, уговаривал с «гоголем-моголем» помочь, сколько раз я к тебе прилетал тогда? Каждый прилёт – месяц без жратвы, только сухари жрал.
 Потом позвонил Брину, и мы это в два месяца умяли. Тоже самое с «Ютьюбом». Ты ведь знал уже, что сеть – не игрушка, сеть – это будущее. Знал ведь? Но пока Дашка не настояла, тебе даже в голову не пришло этим заниматься. Всё «ногомячиком» балуешься. Короче, Ромыч. Есть у меня такой же проект, даже круче. Но стоит больших денег. Очень больших. А тебе я даже звонить не буду. В гости приеду Дашку повидать и матушку твою, а звонить и предлагать не буду. Надо? Покупай! Тысяча американских лимонов, – и это только за концепт. Всё, мы подъезжаем. Целую.
 Стечкин захлопнул «мобилу», – Достал, вот зануда... Сколько с нас? – спросил Стечкин, доставая бумажник.
 – За проезд я с вас не возьму. Тем более, дама ваша беременна, – сказал немолодой таксист, повернувшись выключая счётчик.
 – А как Вы догадались? – удивлённо переспросила Маринка.
 – Я гинеколог, акушер. Тридцать лет в больницах отпахал, пока этот, – тут таксист бросил взгляд на Серёгин мобильник, – пока этот Роман ваш нашу больницу в казино не превратил...Теперь вот гоняю... Денег с вас не возьму, но прошу об одном. Когда следующий раз вам позвонит, передайте ему, что он сволочь, – таксист зло отвернулся, всем видом показывая, что разговор окончен.
 – Сам ему об этом и скажи, – вдруг радостно бросил Стечкин и быстро набрав номер, протянул «мобилу» таксисту.
 Таксист недоумённо взял трубку и, поднеся к уху, еле слышно переспросил: – Абрамович?
 В трубке, по-видимому, ответили утвердительно, потому что таксист оживился и вдруг громко прокричал прямо в мобильник:
– Рома – ты пи…с.
 Стечкин забрал мобильник из рук таксиста и приложив к уху, добавил: – Понял? Это о тебе так таксисты у нас думают. Что? А догадайся сам почему. Как-как? Михаил Сергеевич? – Стечкин прижал трубку к груди и тихо спросил таксиста: – Вас Михаилом Сергеевичем зовут? Покрышкин?
 – Да, – удивлённо протянул таксист ничего не понимая и вдруг добавил, – а откуда он знает? Я у его жены рода принимал, но это было лет двадцать назад. Он тогда даже имени не спросил. Подарил конфеты медсестре, а мне червонец.
 – Помнит, оказывается, сука, – удивлённо прошипел Стечкин и, поднеся трубку опять к уху, продолжил, – Ну и память у тебя, Ромыч... Да... вот рядом сидит. Таксист, в Москве. Ну, как-как? «Новое жёлтое такси». Ну такие жёлтенькие с коробочкой на крыше, которые твои «обезьяны» на своих «джипярах» к обочине прижимают, когда ты Дашку на балет везёшь. Ладно, не буду больше, пошутил... Ладно. Передам. Ну, пока.
 Стечкин удивлённо захлопнул мобильник. Маринка с таксистом нетерпеливо заёрзали.
 – Рома сказал, чтобы Вы, Михаил Сергеевич, ехали прямо сейчас в аэропорт, и вылетели двухчасовым в Лондон. Он уже договорился с погранцами и таможней – Вас ждут в Шереметьево. Он сам Вас встретит в Хитроу и извинится. Заодно поработаете – Дашке нужен присмотр. А семья Ваша пусть завтра вылетает. Он поехал квартирку Вам смотреть.
 – Дашка беременна? – обрадовалась Маринка.
 – Двойня, – подтвердил Стечкин.
 – Как у вас, – добавил таксист.
 – Что, как у нас? – в один голос переспросили Серёга и Маринка.
 – Двойня. Как у вас, – таксист кивнул на живот Маринки.
 Маринка вскрикнула.
 – Что такое? – испуганно спросил Стечкин, нежно обнимая жену.
 –Толкнулся, – весело сказала Маринка, показывая на живот, – или толкнулись?
 – Толкаться ещё рано, – весело сказал таксист, – это, скорее всего, тот пирожок, который вы ели сейчас, а то что двойня, – это наверняка. Я ведь как врач намного опытнее, чем как таксист.
 – Давайте быстрее в аэропорт, Рома не любит ждать, – похлопав таксиста по плечу сказал Стечкин и, открыв дверь, вышел из машины и протянул руку Марине.


 ---63----

 – Ну, где вы так долго, я весь извёлся. – Лёха бросился к сумкам, вытаскивая оттуда школьную тетрадь в линеечку, начиная в ней что-то писать огрызком карандаша. – Вот. Прикинул. Всё вроде правильно, только есть одно но, – Лёха уставился на брата и Лену, попеременно заглядывая им в глаза.
 – Что за «но»? – спокойно спросил Жорес.
 – Если будем перекидываться в Германию, то, не зная тамошней местности, можно сильно ошибиться и телефонизироваться, например, на скалы или вершину сосны. Это чревато, – Лёха опять нырнул в расчёты.
 – Что будем делать? – спросил Жорес.
 – Надо «телефонизироваться» на широкую водную поверхность. Крупное озеро, например. Даже если будет погрешность в пару десятков метров – не опасно для жизни...
 – А какова сейчас погрешность? – спросила Лена.
 – Что-то около двадцати метров, хотя не должно быть. Но кто знает – прыгаем не на год вперёд, а на тридцать четыре назад.
 – Плавать умеешь? – спросил Жорес Ленку
 – Немного, по-собачьи, – грустно пропищала Ленка
 – Не забывай. Там вода прохладней чем в Адлере. Надо бы лодку, –нахмурившись, пробормотал Лёха.
 – Да где её купишь-то? Тут за носками очередь была да за квасом... – Жорес обречённо пожал плечами.
 – А эти не подойдут? – Ленка махнула рукой в сторону паркового пруда, у берега которого лежали три облезлые прогулочные лодочки.
 – Эврика! В самый раз, все на борт, – скомандовал Лёха и, подхватив сумку с модулятором, рванул в сторону пруда.

 -----

 – Клёвая куртка кстати, – сказал Жорес, оглядывая свой ватник. – Если наклеить сюда железяку с буквами D&G, можно по полштуки запросто толкнуть.
 Компания, уютно разместившись в трёх лодках, примеривала только что купленное барахло, готовясь к дальнему прыжку.
 – По моей команде закрываем глаза, открываем рот и крепко держимся за края лодки. Если нас раскидает, или туман, или ещё что – подплываем к центру озера, но ни в коем случае к берегу. Не забывайте, – это Германия, 1942-ой. Хотя по моим расчётам, там, куда мы «телефонизируемся» военных не должно быть, кроме охраны станции, но она в километрах трёх от этого озера – Лёха ткнул рукой в карту, в небольшое альпийское озеро рядом с немецким городком Шванцдорф.
 Спустя ещё час, Лёха закончил последние расчёты и, проверив ещё раз аппаратуру в сумке, вытащил «мобилу» из кармана и наконец-то выдал:
 – Всё готово.
 – Боязно как-то, – прошипел Жорес, – а вдруг гестапо? А у нас даже охотничьего ружья нет.
 – Можно отменить, а пока вот тебе, – сказал Лёха, включая «мобилу» и кидая Жоресу газовый пистолет.
 – Рискнём, – вдруг неожиданно уверенно сказала Лена. – Тем более, там ваши друзья.
 – Ага, – злобно ухмыльнулся Жорес, – друзья... Интересно, их могло об скалу шарахнуть?
 – У них такой «Мерс», что хоть на Луну закидывай, – констатировал Лёха и вдруг задумался.
 – Лёха, не отвлекайся, там кислорода нет..., – строго сказал Жорес.
 – Кислород – не проблема, жаль, там станции нет, – Лёха начал набирать номер на «мобиле».
 – Все готовы? – Лёха приготовился нажать вызов и включил модулятор.

 Темнота уступила место свету, и, пытаясь инстинктивно укрыться от холодных брызг, Жорес сильно стукнулся о борт лодки. Подняв голову, он увидел, буквально в метре от себя, лодку Лены и её саму, оглядывавшуюся по сторонам, а в трёх метрах ещё две лодки: в одной сидел Лёха и протирал очки, а в другой – усатый мужчина в прорезиненном плаще с удочкой. Туман скрывал берег и позволял видеть не дальше метров пяти-шести.
 Жорес подхватил весло и быстро подплыл к Лёхе и незнакомому мужчине.
 – «Хенде хох. Нихт бевеген, сонст – бум-бум», – громко сказал незнакомому мужчине Жорес, вспоминая школьные уроки и тыкая в него газовым пистолетом.
 Мужчина посерел от страха, выронил удочку и невнятно что-то бормоча, закрыл голову руками, не переставая моргать глазами, глядя то на Жореса, то на Лёху.
 – Блин…Забыл восьмёрку набрать перед номером, – озабоченно прохрипел Лёха. Ну всё, приехали.
 Если мы в прошлом, но не рядом со станцией – нам капут.
 – А нахрена ты его набирал, если он в памяти записан? – наехал на брата Жорес, и тут же повернувшись к мужику в лодке, грозно спросил его, сунув дулo пистолета прямо под нос: – «Антвортен! Датум хойте, унд во зинд вир? Шнель».
 Мужик посерел ещё больше и, вжавшись в дно лодки, жалобно заскулил со страшным акцентом: – 1942-ой. «Puschkinn park, Prud-ribalka, september...»
 – Ага, понятно, – радостно закричал Лёха и тут же добавил, – модулятор показывает слабый сигнал – где-то рядом радиолокационная станция или передатчик мощный, для прыжка в будущее или прошлое не хватает мощности, но для географического – вполне. Можно до трёх тысяч километров прыгнуть.
 – «Нихт радиолокацион. Передатчик хиер, штабной», – ткнул радостно мужик в лодке в сторону просачивающегося сквозь туман берега, на серое здание с кучей антенн, – и тут же жалобно заскулил, – «Нихт шиссен, нихт шиссен».
 – Лёх, давай заводи шарманку, и попробуй только ошибиться номером, – грозно сказал Жорес, перелезая в лодку к Лене и обнимая её за плечи.
 – Готово, настроил. Сейчас будем в Германии, озеро Шванцдорф, в чёртовых этих Альпах, рядом с экспериментальной станцией.
 Лёха достал весло и ткнул лодку незнакомого мужчины, отталкивая его как можно дальше.
 – Ты нам там не нужен, фашист хренов, – сказал Лёха, перелезая в лодку к Жоре и Ленке и нажимая кнопку вызова.
 Над озером сильно грохнуло, хотя грозой и не пахло.  Мужик в плаще нырнул на дно лодки, и, пролежав там неподвижно минут пять, вскоре высунулся... Лодок уже не было. Мужик, схватив вёсла, быстро подплыл к берегу, вылез из лодки и помчался по направлению к серому бетонному зданию. Вбежав в помещение, он скинул плащ испуганному адъютанту в форме офицера Красной Армии, и заорал: – ****и. Где охрана? Почему это на моём пруду диверсанты фашистские рыбачат? Соедините немедленно со Ставкой.
 Адъютант съёжился и зыркнул глазами на телефониста, – тот быстро пощелкал тумблерами и протянул трубку.
 Мужик с усами взял трубку и вдруг сладким, спокойным голосом заговорил: – Товарищ Сталин, Коба? Это Жданов говорит. Важная новость. Только что от важного языка, к сожалению, умер при допросе. Немцы строят в городке Шванцдорф, в Альпах, экспериментальную станцию по разработке сверхсекретного оружия. Да, Коба...Сведения стопроцентные. Надо бы накрыть авиацией. Так точно, стараемся…

 Сталин положил трубку и подозвал Поскрёбышева.
 – Свяжитес с Исаевым, чтоби выяснил, что там немци строют на юге и пускай скариктируит налиот.
 Патом, пазвони Черчиллю и скажи, пусть поднимает в Алжире своих летчиков и летит бомбит Шванцдорф – это на иуге Германии, в алпах. Ему туда ближе сичас, чем нам. Толко бистро, а то ужин остываит...
 Сталин выбил трубку о край стола и скрылся в столовой.

 Спустя сутки Штирлиц дал точные координаты станции, а ещё спустя полчаса, два авиакрыла сверхдальней бомбардировочной авиации второй авиагруппы союзников, под прикрытием эскадрильи французских истребителей, поднялись в воздух в Танжере и взяли курс на Альпы.



 ----64---


 – По машинам! Петруха, давайте к нам, прыгайте на заднее, – Санёк отдал команду и влез за руль своего «мерса».
 Колонна, пополнившись ещё сотней полуживых людей, медленно двинулась в сторону гор, где у подножия заснеженных вершин затаился военный аэродром.
 – Ну, как я тебе? – Санёк кокетливо покрутился перед Михасем, демонстрируя новую, с иголочки форму «СС», обнаруженную на складе лагеря и натянутую для маскировки.
 – Вылитый Штирлиц, – Михась открыл бардачок и, включив в прикуриватель свою электробритву, начал с наслаждением брить бороду, усы и голову.
 На заднем сиденье Сашка и рыжий боец замерли от удивления.
 – Рыжий, тебя как зовут? – Михась обернулся...
 – Антон, – еле открывая рот, с удивлением разглядывая электробритву, промямлил рыжий.
 – «Антошка, Антошка, пойдём копать картошку…», – вдруг на два голоса запели Санёк и Михась и захохотали.
 – Да тут одна кукуруза, – ничего не понимая, вертел головой Антон.
 Санёк протянул руку, и, переключив рычаг в положение «оффроуд» включил передний мост – машина выехала на просёлочную дорогу и покатилась вдоль смешанного леса.
 – Ух, ты работает. – Михась включил медиацентр.
 – Только поставь что-нибудь немецкое, а то вдруг патруль? – буркнул Санёк.
 – «Раммштайн», Фалько. А, вот! «Модерн Токинг», – обрадовано заорал Михась и сделал погромче. «Мерс» отозвался обоими киловаттами своей аудиосистемы: – «Джеронимо’с Каиллак».
 – Это же английский, – оглушённый рёвом Болена, проорал Сашка.
 – Михась с Саньком переглянулись, – Жаль, клёвая музыка... Ну ладно, а это? – Михась щёлкнул дистанционным.
 – Это немецкий, – подтвердил Сашок.
 «Мерс» вырулил на опушку и, подождав отставшую колонну, резво взял вправо по направлению к видневшемуся вдали городку.
 – «Амадеус, А-Амадеус», – разливалось по окрестностям.


 ---------


 Дигич воткнул вилку и профессионально разрезал пиццу тупым ножом.
 – Материал в тюбиках из-под красок. Двадцать пузырьков и тюбик с антидотом. Развести надо с водой. Заливаете смесь в бутылки из-под шампанского, и в каждую ещё по вот этой таблетке кинуть – для создания газового давления. Подробные инструкции на кухне на столе. Два ящика я подготовил – лежат на квартире. А вот тут, – Дигич пододвинул листки бумаги, – тут пропуска и разрешение на пронос шампанского. По сигналу, встряхиваете бутылку и направляете на толпу.
 – А зачем антидот? Оно что, ядовитое? – спросил один из очкариков
 – Нет, не ядовитое. Даже пить можно.
 – А зачем тогда поливать?
 – Желчь уругвайской саламандры. Воняет сильно. И не смывается. Чем больше потом воды льёшь, тем больше воняет. Если на вас случайно капнет, –андидот в воде развести, один к двадцати, и им обработать...
 – Ух, ты, – обрадовался второй очкарик...
 – Костюмы в квартире, ключи от тачки там же. Сигнал к акции – как только все скопом вылезут на сцену, я играю Билановкую «очевидное-невероятное», официанты в зале понесут подносы с бокалами, а вы вытаскиваете ящики на сцену и ставите поближе к надувному дельфину. Там под ним – люк в гримёрки, где будут легионеры ждать. Как только притушат свет – поливаем «шампанским». Особенно советую целиться на шубы и причёски.
 – А отход? – спросил один из очкариков.
 – Уходите в люк под дельфином, оттуда – в гараж. Там будут ждать два микроавтобуса «нацболов». Они заодно машины им попортят.

 – А какой смысл? – спросил непонимающе очкарик, – ну, выкинут они шубы и купят новые, а волосы сбреют и наденут парики.
 – Смысл в том, что с такой вонью их никто на инаугурацию не пустит, да и вообще никуда. Пока они тут тусоваться будут, наши с «нацболами», эсерами и социал-экономистами их дачи и квартиры дерьмом закидают. Девять пожарных машин для этого дела приобрели и две сотни портативных опрыскивателей. Две недели с «Лужников» говно отсасывали. А ещё соратники с «Нашествия» две тонны концентрированного говна привезли. Отборное. Все наши уже на Рублёвке – в лесу притаились.
 – А не проще поджечь? Ну, как коллеги в Калифорнии?
 – Ага, – не согласился Дигич, – так они ещё за пожар страховки получат, а нам сроки в колонии и выжженный лес. А за дерьмо – всего двести рублей штрафа. Кроме этого, Союз борьбы с нелегальной иммиграцией запретил гастарбайтерам в ближайшие дни работать в тех краях. Придётся им дерьмо самим отмывать. Думай кочерыжкой, Рэмбо, – Дигич потрепал очкарика по плечу, тот согласно завертел головой.
 – А кроме этого ещё акции будут, но это уже не наши заботы, – строго сказал Дигич и встал.
 – Узнаешь всё завтра, из телика, – добавил один из очкариков.
 – Угу, – весело согласился Дигич, собираясь уходить, и подмигнул, – если он завтра вообще работать будет.


 ---------


 Димка Поляков подвинул банку грибов ближе к паяльнику. «Пусть чуть прогреется, сильно холодильник морозит, надо посмотреть».
 Рука привычно нажала F5 – форум «молайна» обновился. Иванов не отвечал, но Светка откликнулась. Димка взглянул на постер на стене. Красивая молодая женщина хищным полуазиатским взглядом пронзила заторможеное резисторами и конденсаторами сознание. «До чего красива, чертовка...», – тут Поляков раскрыл ветку и погрузился в чтение...


 ------------65-------------



 Колонна вяло подошла к лётному полю, когда дорогу ей перегородил свежевыкрашенный шлагбаум, а из симпатичной сторожки, похожей на небольшой дачный домик на Истре, выползли два полных охранника с ржавыми карабинами.
 Головная машина остановилась. Михась вылез, поправил автомат и фуражку, и вдруг резко задрав правую руку в нацистском приветствии, неожиданно громко заорал на всё поле:
 – Хайль, Гитлер!
 Охранники увидев здорового лысого офицера гестапо в стильных чёрных очках, вытянулись и полностью оглушенные фальковским «Амадеусом», из сверкающего бронированного «мерса», удивлённо уставились на странного офицера. Это было последнее, что они увидели в этой жизни. Спустя мгновение, пулемёт головной машины громко гавкнул, ещё раз, и всё было кончено. А ещё спустя десять минут, Антошка грустно доложил:
 – Аэродром зачистили, но самолётов нет. Есть только бочки с топливом и два ящика жратвы.
 Санёк с Михасем переглянулись.
 -- Воздух! – раздался чей-то истеричный крик. С неба раздался тяжёлый гул.
 Бойцы задрали головы, с интересом наблюдая пролёт над полем почти полусотни тяжёлых самолётов.
 – Километров шесть высота, – пояснил Сашка...
 – Это наши? Или немцы? – переспросил Санёк Сашку, давая одновременно команду рассредоточиться и искать укрытие.
 Два иностранца вдруг оживлённо затараторили, и, смешно размахивая руками, заметались по полю.
 – Это союзники, бомбардировщики, – перевёл болтовню иностранцев Сашка, – летят полные, наверное будут бомбить.
 – Скорее рацию, – рявкнул Михась Антошке и, спустя ещё четверть минуты, два бойца уже прощупывали эфир новенькой аэродромной рацией.
 – Есть контакт, – радостно прокричал Сашка и передал микрофон иностранцам.
 Американец долго что-то кричал в микрофон, перемежая слова известным Михасю и Саньку словом «фак». Наконец, он радостно отдал микрофону честь и быстро что-то выпалил.
 – Ну? – нетерпеливо переспросил Сашку Санёк.
 – Отбомбятся, и три из них сядут тут через полчаса, чтобы забрать нас. Надо обеспечить безопасность.
 – Всем по местам. Пулемёты тут и тут, – раздалась команда Санька, и бойцы забегали по лётному полю, занимая круговую оборону и готовя огневые точки.


 – Что? – в ярости прохрипел в трубку фюрер. – Вы мне, Хагеннауэр, жизнью ответите и за артефакт, и за генерала, за русских и за станцию! Немедленно перехватить. Я приказываю! – Гитлер топнул ногой, грохнув трубкой по аппарату и нечаянно наступив на хвост лежавшего рядом пса. Пёс огрызнулся и вцепился в дряблую ляжку, прокусив её в двух местах. Гитлер отпихнул собаку и потёр ногу. Рука нащупала влажное.
 – Кровь, – подумал Гитлер и потерял сознание.

 -------


 – Где мы? – тихо спросил Лёху Жорес, подтягивая лодки друг к другу.
 – Судя по всему, на месте. – Лёха водил компасом и что-то вычислял на «мобиле».
 – А почему ночь? – удивлённо спросила Лена.
 – Погрешность наверно, – безразлично констатировал Лёха, и поднеся к глазам прибор ночного видения, начал осматривать берег.
 – Точно. Мы на месте и прямо посреди озера. Тютелька в тютельку, – обрадовано прошептал Лёха и продолжил: – Вот ратуша и над ней нацистский флаг, вот машина припаркованная, «Хорьх», классный раритет, а вот и ориентиры из Википедии – старый монастырь на горе и туннель, ведущий к станции. Шрёдер упаковал её прямо под горой, а недалеко построил имитацию, чтобы союзную авиацию в заблуждение вводить.
 – А как же антенны радарные под землёй работать будут? – съязвил Жорес.
 – А антенны как таковой нет, то есть… они не в той форме, в которой ты привык их видеть.
 Шрёдер был гений, – недаром с Теслой из одной бутылки из горла пил.
 – И где же она? – не унимался Жорес, – где антенна?
 – А мы сейчас как раз на ней. Вот она, – Лёха потрогал рукой гладь озера и даже легонько брызнул водой в Жореса.
 – Антенна – это озеро?
 – Ну да, – радостно произнёс Лёха, – гениально, правда?


 ----------

 – Всё готово? – тихо спросил Пиксис соседа, поправляя шикарный смокинг.
 – Всё закачали. По самое горлышко, остаётся только сигнализацию врубить. Сработает автомат. Главное вовремя самим ноги унести, – Троицкий хихикнул и тут же, поправив бабочку, поцеловал изящную женскую руку.
 – Приветствую Ксения. Выглядите потрясающе. Даже такой пожилой человек, как я, не в силах отогнать от себя шальные мысли.
 Ксюша хихикнула и быстро исчезла в направлении буфета…
 – Двенадцать жизней...
 – Что двенадцать жизней? – непонимающе переспросил Пиксиса Троицкий,- чьих?
 – Двенадцать шиншилл убила, сука, – Пиксис медленно допил стакан простой воды из под крана и протянув стакан бармену:
– Повторите пожалуйста.


 ----------66------------

 – Жоорр, глянь, который час...
 – Не могу. Занят.
 – Ну, глянь... А то тут что-то сбилось... – нудно пропел Лёха, разворачивая ноутбук на свет луны.
 Лодки мирно покачивались на почти бездвижной глади озера.
 Жорес нехотя выключил «psp3» и сунув его в карман, лениво потянулся за прибором ночного видения. Лена вздрогнула и проснулась.
 – Спи, милая, спи, – погладив её по плечу, мягко прошептал Жорес и кинул взгляд на видневшуюся в свете уличного фонаря башню местной ратуши.
 – Почти три. Скоро будет светать.
 – Через час подплывём вон к тому ивняку, потом через вот тот лесок, на тот холм. – Лёха описал руками пару движений и окончательно разбудил Лену.
 – Ну, что, получается? – спросила она…
 – Да вроде... – Лёха опять погрузился в расчёты.
 – Слышь «Капица», только что один «подкаст» прослушал Троицкого. Неплохие стихи пишет. Немного похоже на Килгарика, – Жорес снова достал игрушку, и, увеличив разрешение на дисплее «psp3», негромко, с завыванием начал читать:

 Я...
 Не думаю о том,
 Что искусственные дни –
 Не больше, чем мираж,
 Нарисованный Дали, –
 В его эскизах мы
 Так похожи на зверей,
 Сидящих в клетках без дверей...

 Я...
 Не думаю, когда
 Я увижу край земли.
 Ушли все поезда
 И остались на мели.
 Летящие домой
 Самолёты и такси, –
 Притормозить и не проси...

 Я...
 Не думаю о тех,
 Кто сегодня далеко
 Когда уходишь в путь, –
 На душе всегда легко.
 И ангелы судьбы
 Перекрёстков держат меч
 Как обещанье новых встреч...


 – А разве это не Рябцев? – удивлённо спросил Лёха. – Судя по фонетическим построениям, именно он.
 – Рябцев? – удивлённо переспросил Жорес, – да нет, он кроме «нажми на кнопку, да дёрни рычажок» ни на что более не способен. Технологический «роботоидный» биоорганизм. Живёт рефлексами и машинным кодом.
 Вот, например, типичный Рябцев:


 Раздвинув в позе рака полужопия,
 Ты показала мне, чем пахнет Эфиопия
 Но я, смочив «Доместосом» сапог
 Пинком тебя отправил на восток.



 А Троицкий – он более благороден и нежен:

 В моём уютном
 Маленьком мире,
 В последнее время
 Происходят нелепости...
 Люди идут по моей квартире
 Насквозь, не уважая
 Моей тёплой крепости.

 Окна распахивают,
 Громко смеются
 И обсуждают Бозоны Хиддинка
 В дальней комнате
 Тихо напьются
 И исчезают....

 Выглядит кривенько.

 Стройный фундамент,
 Который годами
 Цементом на яйцах
 Скреплял я камланием...

 Так разлагается
 Ветрено, медленно
 То, что назвал я
 Своим мирозданием.


 – Кстати о Рябцеве, – Лёха отложил ноутбук, – у меня такое ощущение, что я его недавно где-то видел.
 – Да у нас ночевал, когда в Бум-Бум на отдых ездил, в прошлом году.
 – Да нет, Жооор... Говорю же – недавно...
 – А какой Рябцев? У меня однокурсника так зовут, – встряла в разговор Ленка.
 – Рома Рябцев, мой друган... Сын главного мента. – бросил Ленке Жорес и взглянул на брата.
 И тут обоих осенило.


 -----

 «Лиамитт» приподнял зад и плавно развернувшись кормой в сторону заходившей Сальвейры, медленно пополз вдоль причальных доков. Стартовые риггеры одновременно начали упаковывать тела. Хорошо подобранные ложа обвили плечи и в лицо ударил пряный запах интодона. Интрафон весело звякнул и разлился монотонным стартовым кодексом. Сознание медленно уплывало, уступая место блаженству.
 Лайна проваливалась в сон.

 ----------


 – Это, ****ь, не звук бас-гитары, а пердёж, *****. Пробитого карбюратора, *****. Старой «Волги» моего деда, *****...Зелянин! Ну, сделай что-нибудь, *****.
 – Поменьше ****кай, – зло огрызнулся Валерка, пытаясь подцепить частоту наводки и вырулить невыруливаемое, – тут тебе не «Нашествие». Люди вокруг, – Валера бросил взгляд на стоявших неподалёку оцепеневших студенточек в розовых купальниках с торчащими розовыми ушками, должными символизировать местное издание «Плейбоя».
 – Саш, ну что там анализатор? – Зелянин нервно рыскал по консоли.
 – Да это не анализатор, а «Анал Лизатор», где только такое нашли? На нём только Борюсика отстраивать, – зло бросил Крош Зелянину и Фурухаеву.
 Фурухаев, или, как его называли за глаза – «Фура ***в» взорвался развернувшись, набросился на толпу и так уже серых администраторов.
– Какая ****ь райдер-лист исполняла? Через два часа *****, людей запускать будут, *****. У нас всего четверть часа, *****, на чек, *****, а баланс не отстроен, *****... Даю десять минут на поиски *****... Иначе будет вам фура ***в и вагонетка ****юлей... *****…, – тут Фурухаев вежливо заглянул в глаза Зелянину. Тот лениво потянулся в кресле, окинул взглядом навороченную консоль и спокойно сказал:
 – «Тектрониикс» там, «Авалон» и «РТВ», ну, что-нибудь обычное, а не это недоразумение с названием «эмблемы Линукса», – вяло бросил Валера и, подмигнув Крошу, добавил, – мы пока с Крошиком кофейку в буфете попьём.
 И уже встав из-за консоли, вдруг резко обернувшись к Фурухаеву добавил: – Время пошло, ****ь.

 – Откуда этот ебланчик взялся, тоже из голубых? – спросил Крош Зелянина…
 – Да нет, хуже. Замминистра культуры. Толи зять «Лукойла», толи брат «Сургутнефтегаза» ... Язык поганый, зато админ – от Бога. Вот увидишь, – через десять минут у нас два «Авалона» стоять будут, три «Ноймана и десяток анализаторов разных.
 – А на хрена ты звук специально замылил? И на Пингвина наехал? Позлить его хотел? – весело спросил Крош.
 – Да нет. Кофейку попить охота была. Да и «Авалончика» попробовать охота. Тут на «Молайне» мордобой намечается, надо подковаться. А вот и кофеёк, – тут Зелянин кивнул на стоящую на верхней полке бара в уютном служебном буфете бутылку армянского коньяка.  – С гастролей Асатрянов осталась, уже лет пять стоит. Ведь все эти пидарасы, – Зелянин бросил взгляд на цвет российского шоубомонда, – только «Хенесси» пьют.
 – Или колу, – мрачно добавил Крош и кивнул на влетевшего в буфет известного молодёжного идола.
 – Светочка, ласточка, плесни-ка нам вот этого, – Валера бросил хитрый взгляд на симпатичную барменшу и бутылку коньяка, – а то нам с коллегой без этого никак «дебиланизацию страны» не произвести.



 --- 67 ----


 Хотя Совок делал вид, что мы на планете почти одни, разве что только с Кубой и Вьетнамом, но полностью скрыть Запад от жадных до нового глаз было невозможно.
 Мир проникал сигаретами «Мальборо» и «Кэмел», жвачками «Ригли», кассетами «ТDK», магнитофонами «Sharp» и «Akai», дисками «Pink Floyd» и «Grand Funk Railroad».
 Некоторым даже удавалось побывать за границей и даже в капстранах.
 Мир проникал в нас джинсами, «ботасами», игральными картами, репортажами «Международной панорамы», и даже музыкальными подложками под телерепортажи.
 Жадные глаза совковых рокеров ловили телерепортажи политически грамотных ведущих с улиц Лондона и Нью-Йорка, где на первом плане показывались угнетённые безработные, требующие повышения своих зарплат с полутора тысяч до двух, а на заднем виднелись витрины магазинов с «фендером» за пятьсот долларов. Такой «фендер» стоил у нас столько же, сколько новые «Жигули», но достать его было труднее, чем 07-ю или 06-ю модель, учитывая среднюю зарплату простого музыканта.
 До конца 80-х я успел всеми правдами и неправдами осчастливить своим визитом почти все восточноевропейские страны, строившие, как и мы, социализм, но почему-то всегда менее голодные.
 Естественно, мечта увидеть Лондон и не умереть жила в любом, кто слушал «Битлз», но мысль о поездке в капстрану сформировалась в моём мозгу только к началу «диких» 90-х, сначала когда я искал поставщиков для очередного «компьютерного» бизнеса, вместо уже чахнувшего палаточного, пытаясь создать для себя наиболее комфортные условия. Я подал документы на въезд в ФРГ, пользуясь своими немецкими корнями и дедушкиной биографией унтер-фицера вермахта, просидевшего в плену под Уссурийском десять лет и скончавшегося в конце 70-х.
 Эт была реальность нашей великой страны – иметь двух дедов, один из которых погиб под Вязьмой, командуя взводом питерских ополченцев, противостоящих танковым батальонам Вермахта, а другой – попал в плен к нашим, под Пятигорском, немецкий полуофицер, тридцать с лишним лет после этого проживший в далёком Уссурийске, вдали от семьи и родного Штутгарта.
 Я никогда не думал покидать в то время ещё горячо любимую родину, надолго. Единственное, о чём я мечтал – многократная виза или двойное гражданство, позволяющее беспрепятственно шнырять туда-сюда, но очередь из «калаша» по витрине нашего «компьютерно-сега-денди-нинтендо»-салона и боевая граната на растяжке у служебного входа, изменила моё мнение если не о Родине, то о её некоторых представителях.
 Такие растяжки я лично снимал на камеру недалеко от Нового Афона, где одни гостеприимные южане поджидали других южан и наоборот. В профессионализме ставившего растяжку сомневаться не приходилось, поэтому я и два моих друга закрыли фирму, продали всё, что имели, с трудом свели концы всех долгов и практически нищие подались в Европу: я с моей половиной в Дойчланд, остальные – нелегалами в Британию.
 Родина не устраивала мне торжественных проводов, даже не позвонила, я был всем абсолютно по…, так же, как и все – мне.
 Последнее, что я видел в уже не моей стране – ряд пёстрых палаток и толпу людей у входа на ВДНХ, где только что родившееся то ли «Авторадио», то ли «Максимум» проводили акцию: «...доедь первым и познакомься со звездой.»
 Я спокойно стоял и наблюдал, как наша с Ленкой тощая дорожная сумка скрывалась во внутренностях междугороднего автобуса.
 Кто-то видно доехал первым и, получив автограф Юрия Лозы, на радостях, прямо тут же в палатке купил шампанское и уговаривал маэстро вмазать и сфотографироваться.
 Я узнал Юру, он – меня, я спокойно сказал, что уезжаю с концами, что надоело всё.
 Он сказал: «Понимаю...» и пожелал удачи.
 Автобус покинул Москву ровно в 19:00.
 Я это хорошо помню, потому что записал. Именно с этого дня и этого вечера я стал пописывать в дневник.
 Ленка спала, я тупо смотрел в окно, в кармане было триста баксов, вызов на ПМЖ, и две бутылки бельгийской водки, в сумке – секвенсор «Qy20», пара смен одежды, Ленкины ноты и… все.
 Ехали два дня – дорогу помню плохо – много пил, сначала один, потом с попутчиками: половина ехала за тачками, половина – «с концами» ...

 В Германию въехали рано утром. Немецкий пограничник быстро пролистал документы, шлёпнул отметкой и уже через десять минут автобус нёсся по автобану в сторону Кёльна: чистота и порядок вокруг поражали воображение.
 В придорожных туалетах работали смывные бачки, унитазы были чище, чем в некоторых совковых квартирах – это единственное, что я хорошо запомнил в дороге (после плохой водки у меня всегда бывают проблемы с животом).
 Как приехали в Кёльн уже помню слабо, смутно вспоминается отель на окраине города, банка пива из гостиничного автомата и всё.


 ---68 ---
 Солнце встало прямо над аэродромной башней, весело поигрывая «зайчиком» на отполированном стволе устанавливаемого пулемёта; бойцы занимали позиции, готовясь встретить самолёты.
«Мерс», с распахнутыми передними дверьми, стоял под раскидистым дубом, почти вплотную упираясь задом в здание ангаров.
 Михась щёлкнул кнопками на приборной панели медиацентра и достал микрофон встроенной рации.
 – Попробую ещё раз с нашими связаться, может, кто из наших пацанов тоже сюда провалился?
 – Бесполезно. Я вчера только этим и занимался. Слышно только немецкие марши, итальянскую оперу и другую хрень: ни одной приличной песни. Что за время было, ****ь… – Санёк серьёзно оглядел лётное поле и посты бойцов.
 Михась ещё почти десять минут прощупывал эфир. Бесполезно.
 – Да, ты прав. Музыка у них и правда говно.
 Михась щёлкнул парой кнопок, – эфир наполнился Фальковским «Амадеусом», «Раммштайном», и хитами «Токио-хотел».
 – Пусть, ****и, учатся, как на немецком петь надо.
 Издалека, со стороны гор донеслись раскаты грома.
 Михась механически глянул на небо.
 – Это бомбардировщики, – сказал подошедший Саня, – цель бомбят, скоро повернут и минуты через три уже будут здесь.



 ------


 Было уже совсем светло, когда Жорес, Лёха и Ленка взобрались на вершину то ли невысокой горы, то ли высокого холма, и разместились в зарослях чего-то хвойного.
 Жорес выудил громадный полевой бинокль с цифровым усилением, а Лёха достал небольшую коробочку, вытащил из неё антенну и стал водить туда-сюда...
 – Это что? «Пещероискатель»? – серьёзно спросил Жорес...
 – Радиочастотный сканер, и радиостанция. Надо информации раздобыть. Не может быть, чтобы появление «мерса» осталось незамеченным. По моим расчётам они должны были «телефонизироваться» где-то здесь, в радиусе двух километров максимум.
 – А это что за хрень? – Жорес поднёс бинокль к глазам.
 – Целая эскадрилья самолётов бомбит городок за озером, слышите? – Жорес привстал и махнул в сторону озера.
 Оттуда доносились раскаты грома и звуки взрывов.
 – Интересно, а что там, в этой провинциальной дыре такого важного было, что десяток летающих крепостей через всю Европу гнали? Станция-то – здесь! А бомбят вон где, – сказал Лёха, как тут, внезапно, Лёхина рация разразилась хитом «Токио-хотел».
 – Сдаётся мне, что эта песенка не из логова доктора Геббельса доносится.
 – Это они! Бортовая рация «мерса» работает. У меня тоже на «бэхе» встроенная была, – предположил Жорес и выхватив рацию из рук ошарашенного Лёхи, и нажав кнопку передачи, низким басом заговорил:
 – От советского Информбюро. Всем реальным пацанам в чёрном бронированном «мерсе» модели Г, попавшим из светлого будущего в тёмное прошлое. Если у вас есть желание счастливо закончить своё путешествие, и приобрести обратные билеты туда, где «всё путём», советую выключить эту бездарную музыку и слушать сюда. С вами говорит сам Гоцман. Сообщите ваши координаты или просто нажмите на бортовой рации красную кнопку.

 Михась поперхнулся.
 – Ты слышал? – Санёк ткнул пальцем в медиацентр, выключив музыку, и передёрнул затвор. – Что за хрень?
 Рация спокойно повторила предыдущий текст и добавила:
 – что, ****ь, «Ликвидацию» не смотрел?
 – Смотрел, – удивлённо произнёс Михась и, быстро очухавшись, нажал кнопку вызова, повторив: – Смотрел, клёвое кино. Но всё лажа. Реальные пацаны завалили бы Гоцмана в первой же серии, а те, что в телике были – «фуфло чмостое».
 – Сам ты фуфло. Меня с братом тоже не смог завалить. Если бы нормальные мозги в твоей «тыкве» были бы, на такого урода как Вадим не работал бы. Короче, мы с братом знаем, как отсюда выбраться, можем и вас вытащить, но ты и твой клонированный партнёр даёте зарок на нас больше не наезжать.
 – Какой партнёр? – не понимая, переспросил Михась и, зажав микрофон ладошкой, тихо шепнул Саньку, весело хихикая:
 – Лабух и его физик тоже здесь, небось, всю эту херню этот ботаник и устроил…
 Санёк утвердительно кивнул.
 – Ладно, обещаем. Забыли прошлое. Что теперь нам делать? – Михась сделал рацию погромче.
 – Для начала скажи, где вы сейчас и что с «тачкой»?
 – Тут она, в порядке, а мы на аэродроме, ждём самолёты. Договорились тут с одними, надо наших пленных, которых мы тут поосвобождали, обратно в Россию отправлять.
 – Ага, чтобы их потом товарищ Сталин всех в Караганде в ГУЛАГах раком поставил. Сажай их лучше в самолёт и пусть в Америку или в Англию чешут, – так надёжней. «Диверсанта» не смотрел?
 – Ну, смотрел, ладно понятно, а где встретимся и как?
 – Посмотри на солнце, и повернись на сто восемьдесят градусов, – раздалось из динамиков
 Михась вышел из машины и встал, уставившись на солнце, закрывая глаза рукой, судорожно шаря по карманам в поисках солнцезащитных очков.
 – На сколько градусов? – переспросил рацию Санёк.
 – Стань лицом к солнцу, а потом посмотри туда, куда смотрела твоя жопа тогда, когда ты смотрел на солнце.
 – Понятно, – Михась повернулся в сторону гор.
 – Найди на одной из гор башню монастыря.
 – Ну, вижу, – Михась подправил колесо бинокля.
 – Мы рядом с ней, в километрах двух-трёх, около монастыря и встречаемся. Только без шума.
 – Без «базара», – почти радостно закончил разговор Санёк, как вдруг со смотровой башни раздался крик дозорного:
 – Самолёты на посадку заходят.
 Санёк выскочил из машины и громко скомандовал:
Всем к полосе, мы с полковником прикроем.
 – Я тоже останусь с вами, одним вам не справиться, – подбежал Сашка и кивнул на показавшийся конвой.
 – Ладно, Петруха, давай к воротам. Надо пацанов прикрыть, – Санёк с Михасем подбежали к воротам и залегли в ожидании головной машины фрицев.
 Самолёты сели один за другим и после небольшой пробежки стайкой утят, развернулись в конце полосы, неожиданно замерев и открыв боковые двери.
 Головная машина немцев, резко газанув в сотне метров от ворот, вдруг свернула с дороги и, гавкая башенным пулемётом, устремилась на большой скорости напрямик к самолётам, прорывая колючую проволоку изгороди и шумно подпрыгивая на кочках.
 – Вот, суки, – не дадут уйти. Надо этих ****ей придержать. – Михась вскочил в машину, Санёк за ним.
Откинув люк на крыше «мерса», Санек встал в полный рост, прицеливаясь из гранатомёта.
 – Давай, Михась, жми...
 – Ну что ****и, не ждали? Вот вам подарок из Израиля.
 Лучший в мире пехотный гранатомёт израильской фирмы «Ахтисвар» зарядил заряд прямо под башенку броневичка, которая, подпрыгнув, пролетела метров двадцать и с грохотом шлёпнулась. Повалил густой серо-чёрный дым и запахло жареным мясом.
 – Нехилая машинка, – с уважением посмотрев на ствол гранатомёта громко бросил Михасю Санёк, и быстро вставил в трубу новый заряд...
 – Молоток, Петруха, – закричал в окно Михась, «поливая» из пулемёта, – держись, братан, сейчас тебя заберём.
 Самолёты летели в нескольких метрах от набиравшего скорость «мерса».
 Рыжие кудри Антона показались в иллюминаторе бортовой пушки головной машины.
 Санёк помахал рукой: «Удачи вам, пацаны!»
 Первая машина оторвалась от земли, за ней вторая и третья. Бомбардировщики, тяжело набирая высоту, пронеслись прямо над смотровой башней и, заложив крутой разворот, стали удаляться в сторону Альп.
 Четыре истребителя прикрытия вынырнули практически из ниоткуда, и, залив пространство перед воротами морем свинца, покачивая крыльями, быстро ушли догонять остальных.
 – «Пёрл Харбор» нах..., – утирая слезу, брякнул Санёк. – Давай, Михась, к Петрухе.
 «Мерс» резво подскочил к башне, распахнув заднюю дверь. Сашка нырнул в машину, зажимая левую руку чуть выше локтя.
Кожаная обивка внедорожника стала красной, Сашка потерял сознание и медленно сполз в пространство между передним и задним сиденьями.
 – Его зацепило, – обеспокоено закричал Санёк, – давай, Михась, жми на полный.
 «Мерс», с шумом выскочив на дорогу, усеянную трупами солдат, быстро понёсся в сторону гор, огрызаясь русским пулемётом и лая израильским гранатомётом.


 ---69-----

 О Черноморске написано много, да и снято тоже, что писать лишний раз, не повторив какого-нибудь классика вроде Ильфа, довольно трудно. Но, как уроженец этого замечательного города и как истый «черномор», я попробую описать мой город таким, каким его видел и вижу его я сам, а не ленивый турист или командированный бюрократ.
 Черноморск основал, как, впрочем, и всё другое более-менее ценное в нашей стране – Великий Пётр. Именно его имя носила и носит снова центральная площадь города, на которой, в тени вековых платанов, каштанов, сосен и кипарисов сам император, скромно прислонившись к корабельной мачте очередного шедевра Церетели, смотрит в подзорную трубу в сторону мятежной Загрузинии...

 Город лежит в уютной бухте, окружённый с левой стороны длинным полуостровом, именуемым в народе «косой» и небольшим портом-судоверфью с правой стороны. Порт отделён от города и его прекрасного пляжа искусственной насыпью с покосившимся от времени и ветра маяком, ласково называемого в народе почти так же, как знаменитая итальянская башня, но почему-то с дополнительной буквой «д».
 Коса-волнорез с ****анским маяком – любимое место рыболовов и художников, а вот «коса» на другой стороне бухты – это один сплошной ресторан-дискотека. Ещё в конце 80-х на этом месте был пустырь, по которому одиноко бродили редкие рыбаки, но дух капитализма быстро застроил всю «косу» разнообразными кафе, бистро и барами, причём так, что не считая узенькой улочки, официально названной в 1993 году в честь прославленного гостя города Остапа Бендера, создаётся впечатление, что ты находишься в одном бесконечном кабаке с тысячью столиков.
 Тут кипит жизнь и днём, и ночью, хотя центром всей культурной жизни, по- прежнему остается не эта «коса» и даже не центральный пляж, а лежащий довольно далеко от моря, но рядом с железнодорожным вокзалом, знаменитый на всю страну ресторан «Душанбе» и рынок.
 Чтобы понять все нюансы, надо хотя бы вкратце ознакомится с историей города. Как известно, город заложил Пётр, с понятной целью: строить корабли, иметь порт и быть ближе к туркам и выходу в Босфор.
Город вяло рос, и слабо развивался вплоть до конца XIX века, пока порт, не перекупил известный баламут князь Александр Астахов-Заволжский, которого до сих пор все в округе называют не иначе как Алексашка.
Алексашка вложил определённый капитал в развитие портовых сооружений и неплохо зарабатывал контрабандой, умело перепродавая оружие то туркам, то нашим, во времена последней русско-турецкой войны.
В самом конце XIX века у Алексашки родилась двойня – Анастасия и Мария. Две прекрасные белокурые девчонки, которых обожал весь город и портреты которых до сих пор можно видеть на многочисленных фресках и портретах в различных зданиях города.
 В честь такого знаменательного события князь выписал из Италии специалистов и построил в центре, тогда ещё одноэтажного города, два прекрасных многоэтажных здания, которые до сих пор радуют глаз своей красотой и мощью. Так, в Черноморске появились знаменитые гостиницы «Приморская» и «Черноморская», которые первоначально назывались «Анастасия» и «Мария» (многие до сих пор их так и называют).
 Гостиницы были построены на главной набережной города, украшенной ажурными фонарными столбами, и тянущейся вдоль песчаного пляжа, который, кстати, оборудовал и благоустроил тот же Алексашка.
 Разделены гостиницы длиннющим проспектом, называвшимся изначально «Продольным», но переименованным Советской властью в «Пионерский». Люди почему-то долго и упорно продолжали звать его «Продольным», а когда в 1992 году проспекту вернули прежнее название, весь город враз и навечно стал называть его «Пионерской улицей», а не проспектом, хотя шире и длиннее него нет улицы на всём Черноморском побережье.
Пионерская, начинается прямо у пляжного причала и фонтана, и тянется вдоль всего города, пересекая уютный рынок на невысокой горе с зычным названием «Безымянка». У подножия горы проспект упирается в небольшое, здание железнодорожного вокзала, со станцией канатной дороги, забрасывающей многочисленных туристов прямо на вершину горы в объятия ресторана «Черноморский орёл».
 По Пионерской проходит знаменитый на всю страну «13-ый» маршрут троллейбуса, где работает звезда нашего города, – литературный гений Килгарик. До сих пор остаётся загадкой, почему маршрут имеет номер «13», так как в отличие от автобусных линий и маршрутных такси, в городе всего две троллейбусные линии: «13-ая» – от вокзала по Пионерской до площади Петра и обратно, и «2-ой» маршрут – от Судоверфи и Порта до Старого Парка.
 Со стороны площади, параллельно набережной, тянется небезызвестный «Бульвар Каштанов» (до недавнего времени проспект Ленина). Именно на пересечении Пионерской и Каштанового Бульвара и лежит площадь Петра Великого.
 Алексашка управлял городом, пока в воздухе не запахло первой мировой. В самом начале века был назначен новый градоначальник – генерал Курпатов, герой Японской войны, который объявил войну князю и делал всё возможное, чтобы насолить тому, к вящей радости горожан и многочисленных туристов.
 Генерал Курпатов построил железнодорожный вокзал, отобрав под него здание конюшен князя, и проложил железнодорожную ветку через его поместье.
Когда в 1909 году у Курпатова родились мальчики-близнецы, Курпатов разбился в лепёшку: ездил неоднократно к самому императору, но добился разрешения на постройку двух зданий в центре города.
Напротив симметричных «Анастасии» и «Марии», через каштановый бульвар, по периметру площади возникли, построенные по последнему слову английской архитектурно-строительной мысли, многоэтажные близнецы красавцы – «Пётр» и «Павел». Курпатов, не долго думая, назвал сыновей и свои здания именами своих царей-кумиров. В «Петре» разместилась мэрия, а в «Павле» – доходный дом, рестораны и казино, существенно пополнившие уже было истощившийся кошелёк мэра.
 Горожане ехидничали, хихикали, но были очень довольны блестящим союзом двух каменных «барышень» и двух «статных красавцев». В город потянулась богема. Перед самой Первой мировой случилось ещё одно событие. На праздник «Крещения» вновь построенных зданий прибыл, осуществляющий в то время инспекционную поездку по побережью и направлявшийся в Сочи, император. Император остановился в гостинице «Пётр», чем немного обидел Алексашку, но обедал только в «Марии», восстановив равновесие. Городок настолько приглянулся царю, что Николай, не долго думая, распорядился построить тут небольшую летнюю резиденцию и заложить уютный парк, который сразу же получил название «Старого».
Бывший царский дворец можно до сих пор наблюдать в «Старом» парке, прямо у основания «косы». Это то мрачное облезлое здание дома культуры работников Черноморского пищекомбината, рядом со стадионом, на правом флигеле которого красуется огромное «граффити»:
 «Черносранское «Динамо» всему миру даст за так…
 Не команда – а помои, что ни тренер, то мудак...»
 К сожалению, черноморскому «Динамо» и вправду не везёт, даже учитывая то, что Серёга – «Таджик» (два года спецподготовки в Таджикистане, три в Афгане и пять в «Вымпелах»), он же «Пончик» и отец нашего саксофониста, тоже Серёги «Таджика», вложил в него не только уйму денег, но и душу. Но второго «Хоффенхайма», к сожалению, из него не получилось.
 «Динамо» проигрывает уже три года подряд ВСЕ матчи абсолютно, и на сегодняшний день после очередного окончания сезона, гордо возглавило региональную лигу, вывалившись из третьей.
 Именно Серёга-Таджик, появившись в городе спустя сорок лет после рождения, выкупил гостиницу «Пётр» и переименовал одноимённый ресторан в честь города своей молодости, назвав его к тому времени ещё привычным для нашего слуха словом «Душанбэ» через «Э», так как Серёга был человек непритязательный, если дело касалось грамматики.
 Вторая известная история, связанная с городом – это судьба нашего гитариста Лёхи Шмайссера. Талантливый гитарист, рокер, взрастивший не одну сотню подростков на, с трудом доставаемых, альбомах «Eloy» и «Пинк Флойд», загремел в тюрягу в начале середины 80-х. Просто в один прекрасный день вырубился свет в квартире и подъезде, и наряд милиции обыденно задержал в квартире Лёхи десяток подростков с покрасневшими от десятичасового просмотра видео глазами, и конфисковал видеомагнитофон, в котором как назло торчала по ошибке принесённая кем-то кассета с порно. Самое плохое, что антуражем для порно-сцен служили будёновки и красные знамёна, а за окном уже буйствовал Андропов. Лёхе дали семь лет. Как говорили, «за фамилию». Лёха отсидел от звонка до звонка.
 На зоне, в самом конце срока, Лёха познакомился с земляком – Серёгой- Таджиком. Тот сидел по обвинению то ли в убийстве, то ли в рэкете. Парни сдружились, причём намертво.
 Когда Лёха вернулся в город после отсидки и трёхлетнего скитания по столицам, Серёга уже вовсю перестраивал свой отель и «крышевал» полгорода, а вскоре и весь.
 Лёха получил в своё распоряжение ресторанную сцену, безвозвратный кредит на аппарат и лучших лабухов города.
 Так родилась группа «Лёха Бирюлёвский и группа Этап» (в Бирюлёво Лёха засветился сразу после отсидки, с****ив из «Петрошопа» несерийный «Фендер»).
 Как раз напротив отеля «Пётр», я, после многолетних скитаний по тем же столицам и пароходам, кинул якорь в считавшейся гнездом всех интеллектуалов, гостинице «Приморская» или в просторечье «Насте».
 Собрав группу «Тунгусский Феномен», мы начали играть в кабаке собственную программу, основанную на песнях собственного сочинения в стилях блюз-рок и арт-рок. Слава пришла внезапно в лице Серёги-Таджика, – отца нашего саксофониста. «Таджик» просто купил наш отель, повысив нам зарплаты и подарив шикарный аппарат. После того, как в городе появился мой друг детства и юности Лёха, мы начали часто устраивать «сейшены», причём настолько успешно, что вскоре в Лёхиных блатных шансонах-песнях стали заметны элементы арт-рока, а у нас появился второй гитарист, с потрясающим блюзовым минором.
 Как пример я привожу запись с пульта нашего «сейшена» в Лёхином ресторане.


 -- 70 ---

 «А теперь вернёмся к внутренней политике и жизни страны, – тут Пётр Толстой привычно перевел взгляд с одной камеры на другую. – Помимо инаугурации нового Президента, о которой мы уже рассказывали в первой половине программы, эта неделя была ничем не отмечена, кроме громкой акции антиглобалистов и, так называемого «Зелёного Легиона», – экстремистской экологической организации, ведущей невооружённую борьбу с цивилизацией.
 В субботу, в самый разгар церемонии вручения Премий Национальной Музыкальной Академии и Музыкального ТВ страны, боевики «Легиона» забрызгали гостей и участников церемонии зловонной, хотя и безвредной жидкостью, и испачкали своими же испражнениями несколько элитных коттеджных посёлков на Рублёвском шоссе, залив их тоннами отходов с различных фестивалей и рок-концертов, проводимых под прикрытием этой организации.
 Прокуратура, как и положено, возбудила дело о хулиганстве и нанесении легких телесных повреждений, и в очередной раз запретила организацию «зелёных экологистов». Часть антиглобалистов была арестована и спустя пару часов после уплаты штрафов, отпущена по домам. Творческая общественность, в лице генерального продюсера «Первого Канала», естественно, возмущённая столь дерзкой выходкой, высказала своё категоричное мнение во вчерашней программе Малахова, потребовав более серьёзного наказания для буйствующих антиглобалистов, на что уже сегодня получила недвусмысленный ответ «Легиона», который мы, по вполне понятным причинам, не можем показать в эфире. Но все москвичи и гости столицы могут наблюдать его воочию у здания Телецентра в «Останкино».
 На этом мы прощаемся с вами, желаем хорошей недели, спокойствия и удачи. Всего вам доброго».



 – Интересно, а что это за «ответ», раз его даже показать не могут? – Стечкин уменьшил громкость телевизора.
 – А ты сам глянь, – Маринка отдёрнула плотную штору, распахнула окно и протянула Стечкину мощный полевой бинокль.
 Стечкин вгляделся. Пейзаж как пейзаж. Вот парк, вот башня...
 – Нифига себе! – радостно охнул Серёга. Вот это да! Там, небось, весь дипкорпус собрался, и все журналисты страны. Когда это они успели?
 – Вчера ночью. Когда мы проезжали мимо этого ещё не было.
 – Люминесцентной краской, дорого. Интересно, кто им её оплатил? – Стечкин загадочно улыбнулся и, взяв с тумбочки «мобилу», набрал номер.
 – Субботин? Не разбудил? Ты как? Не воняешь? – Стечкин хихикнул и продолжил допрос, – раньше уехал? Повезло тебе. Новости смотрел? Нет ещё? Будешь ехать в сторону «Останкино», не забудь на башню взгляд бросить. Да нет, не горела опять, хуже... Её перекрасили, сам увидишь. – Серёга отключился и снова взял бинокль...
 – Надо же, как натурально. Это какой объём работы проделан… Этот Пиксис и впрямь гений... – Стечкин отложил бинокль и взял протянутую Маринкой чашку кофе.
 – Спасибо милая, – обняв Марину, прошептал Стечкин и вдруг взорвался гомерическим хохотом, дрожащей рукой показывая на Останкинскую телебашню.
 В лучах восходящего солнца, она представала громадным мужским половым членом с детально выписанными деталями и полутенями, а на самой верхушке башни, переливаясь мощью современной световой техники, светилась надпись: «Нас запретить? *** Вам!»


 – Ладно, забыли, – Михась протянул руку и крепко пожав руку Жореса, уважительно спросил. – В «десантуре» служил?
 – Угу, – Жорес пожал руку и Саньку,и кивнув на Сашку, спросил Ленку, – Ну, как он?
 – Спит, крови потерял достаточно, но ничего страшного, кости не задеты, рану мы перевязали.
 – Лёх, – Жорес кивнул на раненого бойца, – а его разве можно брать с собой?
 – А что, эстонцам оставим? Он реальный пацан, нас несколько раз от смерти спас, – Санёк нежно подложил Сашке под голову подушку с заднего сиденья «мерса».
 – Какие эстонцы? – непонимающе спросил Жорес.
 – Петруху берём с собой или вообще никуда не едем, – подвёл черту Михась.
 В нависшей тишине раздался шлепок клавиши Enter на Лёхином ноутбуке. Лёха оглядел результат вычислений.
 – Берём, берём. В общем так. Разборки разрулили, теперь надо думать, как отсюда выбираться, – Лёха подвёл итог почти получасовому спору Михася и Жореса. – План действий таков: сейчас дождёмся темноты, проникаем на станцию, она воон там,- Лёха махнул рукой к подножью горы, где примостился монастырь, – и потом, раздобыв схему катушки Пиккера, смываемся вперёд насколько хватит энергии у этой станции, плюс на географический прыжок.
 – А можно вперёд, но без географического прыжка, чтобы в Западной Европе остаться, в начале 60-х? Хочу с Джоном поболтать, – Жорес огляделся, пытаясь найти поддержку.
 – Да ну её нахер, эту Европу, давай назад, ботаник. В душ охота, и пожрать, а то тут кормят плохо. – Санёк устало развалился под широким дубом.
 – Ты давай нас всех сначала назад отвези, Лёх Александрович, а потом, – Михась кивнул на Жореса, – его куда надо, туда и посылай.
 – А откуда ты его отчество знаешь? Вы что, знакомы? – спросил Жорес у Михася.
 – Лёх Александрович, – Михась бросил взгляд на Лёху, – шефом станции был, когда я там в охране работал. Хороший человек, нас не обижал, и всех по именам знал. Не то что Вадик.
 – Ладно, забыли, – встрял Санёк. – Что нам сейчас-то делать?
 – Ждать темноты, – сказал Лёха, всматриваясь в небо. Оттуда, из-за тёмных тяжёлых туч, нарастал непонятный гул.
 – Гроза идёт? – тревожно спросила Лена.
 – Не похоже. Гул постоянный, – настороженно ответил Жорес.
 – Так гудит двенадцатицилиндровый «Роллс» … – спокойно сказал Лёха и, подскочив, заорал:
 – Это бомбардировщики, идут на монастырь! Сейчас станцию похоронят! Все ко мне, надо активировать модулятор. Все в машину, уходим в будущее! – Лёха судорожно начал подрубать кабели и настраивать «мобилу».
 Первый самолёт коршуном вылетел из-за тучи и заложил разворот над озером. За ним второй, третий, четвёртый…
 – Сейчас будут фарш делать, – угрюмо брякнул Санёк, аккуратно усаживая Сашку на заднем сиденье. Садись рядом с ним, мы с Михасем – на откидные, а лабух и Лёх Александрович пусть вперёд, – бросил Ленке Санёк, закидывая её в машину.
 – Ну, как? Успеваешь? А энергия есть? – Спросил Лёху Жорес, усаживаясь на переднее сиденье.
 – Слава Богу... Энергии – до фига. Шрёдер – гений. Жаль, катушку не увидели. Хотя бы одним глазком. Ну да ладно. Все готовы? – спросил громко Лёха, забираясь в машину, захлопывая дверь и подрубая «мобилу» к бортовому питанию «мерса».
 – Давай быстрее, Лёх, он уже бомболюк открыл, – заорал Жорес, показывая на первый самолёт.
 – Лёх Александрович, жми, а то вот этот из нас сейчас котлету сделает, – нервно бросил Михась, показывая на ещё один самолёт, заходящий на вершину холма, на котором стоял «мерс».
 – Ну, поехали. – Лёха ткнул кнопку вызова. «Нокия» вспыхнула оранжевым и дисплей потух.
 – Что за хрень? – Лёха ткнул радио, потом нажал кнопку стеклоподъёмника.
 – Аккумулятор сел, – подытожил Лёха.
 – Так заведи мотор!  – заорал Жорес, судорожно тыча в ключи зажигания.
 Лёха повернул ключ, но мотор не завёлся. Он выжал сцепление и машина покатилась с холма, набирая скорость. Чёрная точка оторвалась от пролетающего над холмом самолёта и стремительно понеслась навстречу машине.
 Лёха повернул зажигание и, переключив рычаг скорости, вдавил в пол педаль газа. Мотор взревел, «Нокия» ожила. Лёха пару раз понажимал на телефон, с силой надавив на «вызов».
Раздался взрыв, в глазах потемнело…

 -----------


 Страшная новость потрясла Черноморск под утро.
 – Вы слышали? Килгарик повесился.
 – Да не повесился, а горло себе перерезал бензопилой.
 – Да какая бензопила при таких ценах на бензин? Он просто вскрыл себе вены, когда узнал, что трамвай снимают с линии.
 – И что? От одной бритвы столько крови, что полплощади шампунем мыли?
 – Так трамвай не сняли. Сняли троллейбус и мэра...
 – А мэра-то за что?
 – Да за связь с гимнасткой этой. Ну, которая депутатша сейчас и комсомолом «единоросским» рулит…
 – Как с гимнасткой? Он же педераст.
 – Оказался не педераст... Карьеру делал, сука... А на самом деле – мужик как мужик.

 И только следователь прокуратуры Швулькин и судмедэксперт Василькова знали суровую правду.
 – И как же это он так умудрился?
 – Ручная граната.
 – Но... Как же он её себе-то внутрь? – непонимающе спросил Швулькин.
 – Вазелин, а потом, ну обычно, как и вот это, – Василькова сунула под нос Швулькину громадный пластиковый фаллос кофейного цвета, и для убедительности нажала кнопку над левым тестикулом. Фаллос зажужжал, подёргиваясь...
 – Да, – удивлённо пробурчал Швулькин, с отвращением осматривая дёргающийся артефакт.
 – А мотив? Мотив-то каков?
 – Неразделённая любовь, – Василькова кивнула на громадный портрет мэра города, лежавший на полу в сотне стекольных осколков.


 -----  71 -----


 Интересно как сложилось бы всё потом, если бы не эта дурацкая случайность. А, может, не дурацкая и не случайность? Кто знает, кем и как всё запрограммировано?
 В любом случае, это случилось.

 День начался как обычно, с мелкого дождя. Это довольно типично для Мюнхена. Всё что идет с севера, натыкается на гряду Альп, собирается в кучу и выливается мелким противным баварским дождём прямо на Мюнхен, раскинувшийся в живописной зелёной долинке вдоль игривого Изара, как раз у подножья Альп.
 Саша Литвинов, рядовой программист небольшой, но успешной немецкой фирмы, уже седьмой год проживающий в столице Баварии, проснулся как раз тогда, когда дождь утих и серое небо прорезал первый тёплый майский лучик.
 Быстро проглотив чашку дешёвого баночного капучино, Сашка натянул продолговатый шлем и облачился в буквально накануне, на последние деньги купленный велосипедный костюм, превратившись в тощего, блестящего «Кащея» с логотипами немецкого «телекома» на груди и заднице. Вытащив из подвала видавший виды, но крепкий и надёжный «Мастер Айербах DGM-TX26» – гоночный велосипед, купленный по-дешёвке на Ибее, Сашка пересёк свой квартал, промчался сквозь парк, нырнул под мост за парком и вырулив к Изару, набрал скорость. Неприятность ждала уже на первом же повороте, за кривой сосной.
Небольшой ручеёк, с которого начинался мост через Изар, вылился на набережную, прихватив с собой пару голышей. Сашка вошёл в этот поворот, слегка сбавив скорость: асфальт был уже сухой, было немного ветрено, прохожих не видно. Сашка успел увидеть голыши и зафиксировать их в сознании, но руки и тело не успели среагировать, переднее колесо налетело на камень, машину занесло и Сашка всем телом приземлился на левое колено, пролетев метров пять.
 – Сука, – в бессильной злобе крикнул голышу Сашка и попытался встать. Велосипед был абсолютно цел, мысли роились, руки слушались, но левая нога – нет.   
Сашка попробовал пошевелить пальцами – они шевелились, но тупая боль в колене нарастала. Сашка откинул велик и пополз к кривой сосне. Новенький костюм украшала огромная дырища на левом колене и еще одна – на локте, колено кровоточило и болело, опухая на глазах.
 Сашка попробовал встать, но не смог. Достав «мобилу» он набрал Иру. Мобильник долго гудел, потом заговорил противным женском голосом: Ира, по видимому, отключила телефон. Оно и понятно – все нормальные люди сейчас на работе, только у Сашки смешная работа: он работает тогда, когда другие отдыхают, и отдыхает тогда, когда другие работают.
 Колено начало пульсировать. Сашка достал носовой платок, и, наспех перевязав рану, обхватив сосну, всё же встал, подхватил велик и опираясь на него как на костыль, медленно побрёл в сторону моста, прыгая на правой ноге и волоча левую.
 Перейдя мост и площадь, Сашка завернул в переулок и спустя ещё десять минут вошёл на территорию KMB – больницы «Мюнхен Богенхаузен».
 Сашка поставил велик на велостоянку у входа и ковыляя, вошёл в здание.
 В приёмном отделении сидел дежурный врач, по-видимому турок, симпатичная секретарша лет 19-ти, и два-три пациента дожидавшихся осмотра, один из них на кровати-каталке.
 – Чем могу вам помочь? – услужливо спросил врач и, выйдя из-за стойки, подхватил Сашку под руку, усадил в кресло и начал осматривать колено. Секретарша медленно привстала и с любопытством оглядела Сашку с ног до головы, дважды надолго останавливая свой взгляд на том месте, которое более всего выпирало из-под велокостюма.
 – Упали с велосипеда?  На первый взгляд, ничего хорошего, – успокоил Сашку врач, осмотрев колено и тут же спросил: – Карточка и документы с собой?
 – Угу, – кивнул Сашка и достал медкарточку из небольшой сумочки на поясе.
 – Подождите минуточку, сейчас подойдёт врач, и проведем осмотр.
 Сашка поймал взгляд секретарши и улыбнулся.
 – Принести вам кофе?  – спросила она.
 – Да, пожалуйста. Только с сахаром. Много сахара, пожалуйста. – Сашку начало раздражать непредвиденное начало выходного дня.

 Минут через двадцать, как раз тогда, когда Сашка выкинул пластиковый стакан в урну, в зал вошли: немолодой пузатый мужик с креслом-каталкой и молодая врач или практикантка.
 – Здравствуйте господин Лии...тффф...  иии...  – начала запинаясь врачиха.
 – Литвинов, – поправил её Сашка и, улыбнувшись, подал ей руку.
 – Сейчас мы отвезём вас на рентген, сделаем снимки, а потом сделаем всё, что положено? О’кей? – молодая врач дружелюбно обняла Сашку за плечи.
 Это «окей» окончательно испортило Сашке настроение.
 Пузатый мужик ловко подхватил Сашку под руки, пересадил на кресло и быстро покатил его к широченным дверям, ведущим в диагностическое отделение комплекса.
 «Блин, надо было велик пристегнуть», – грустно подумал Сашка, но было уже поздно. Крупнейшая больница Баварии поглотила его с потрохами, погнав по своим бесчисленным бюрократическим сосудам.

 – Ну, вот и всё. Сейчас проявим и перешлём снимки доктору, а Вы подождите четверть часа в зале ожидания, к вам подойдут, – сказала рентгенолог, заканчивая процедуру и выкатывая Сашку в небольшой зал.
 – Желаю вам здоровья, херр Лии...тфф...иииофф... – рентгенолог исчезла за мощной железной дверью.
 – И вам того же, – автоматом ответил Сашка и, не выдержав вдруг громко и отчётливо добавил: – Сука.
 – Не над ругаться, молодой человек, она Вам ничего не сделала, она врач и помогает, – раздалось на чистом русском.
 Сашка обернулся. Неподалеку от выходу из зала, рядом с дверями лифтов стояла кровать каталка, та самая, из приёмного отделения, по-видимому тоже ожидая или рентгена, или докторов. Седая старушенция лет за сто, пыталась присесть на кровати, дабы улучшить себе обзор.
 – Вам помочь? – крикнул Сашка и попытался встать, чтобы помочь старушке. Колено быстро урезонило его, опустив опять в кресло.
 – Это я не на врача ругался, а на судьбу, – проглатывая боль, оправдывался Сашка. – Единственный выходной, только вчера костюм купил, и на первом же повороте упал как ребёнок. Обидно.
 – Ну, выходной, судя по вашему колену, у Вас не единственный будет, – ехидно зашепелявила старушка и страшно захрипела, закашлявшись. – Помираю, – добавила старушка, прямо на глазах бледнея и сливаясь цветом с подушкой.
 – Не смейте так думать, – оборвал её Сашка, – Вы в Германии, тут сами знаете, как развита медицина – помогут.
 – Так если бы не в Германии, уже лет тридцать назад померла бы. – старушка сделала знак рукой, чтобы Сашка подъехал ближе.
 Сашка неумело крутанул колёса коляски.
 – Еврей? – спросила старушка
 – Почему? – удивился Сашка
 – А я откуда знаю, почему, – строго переспросила старушенция
 – Русский, – опешил Сашка. – Программист и техник, работаю тут.
 – Крещёный? – старушка не унималась.
 – Да, – ещё более опешив, ответил Сашка, уже продумывая предлог свалить отсюда.
 – Покажи крест, – еле выговорила старушка и страшно закашлялась.
 Сашка обернулся, но выход был за кроватью, и, чтобы туда пробиться, надо было сдвигать саму кровать.
 – Очень прошу, – добавила сквозь кашель и хрип старушка.
 Сашка понял, что ей осталось немного. Весь её вид давал понять – максимум сутки. Похожа на постаревшую «Шапокляк».
 – Вот, – Сашка вытянул цепочку с маленьким крестиком и показал старушенции.
 – Русский, – улыбнулась старуха беззубой улыбкой и вдруг подмигнула Сашке, – У меня есть тайна, но некому её открыть. Все близкие давно померли, а их было немного. Не могу уйти, не передав её кому-нибудь, – старушка опять закашлялась.
 «Приключения итальянцев в России» – первое, что подумалось Сашке, и он глупо улыбнулся.
 – Я тоже знаю этот фильм, – вдруг прочла мысли старушка и добавила, – и вовсе я не «Шапокляк».
 Сашка побледнел.
 Бывало, он выпивал, даже чаще чем на праздники, но ни наркотиков, ни другой дряни ни разу в жизни не употреблял, был почти атеистом и к тому же неудачливым программистом. Но с таким сталкивался впервые в жизни: «Шапокляк» смотрела на него и на чистом русском, в немецкой больнице вещала ему все его мысли за последние пять минут.
 – Мой муж, барон Дитер фон Берг умер в плену в 1948, под Томском, – продолжила старушка, – но перед тем, как уехать на восточный фронт, в последний свой отпуск зимой 45-го, он рассказал мне..., – тут старушка опять захрипела и закашлялась..., – он рассказал мне...
 «Где спрятаны сокровища», – подумалось Сашке.
 – Болван, говоришь, русский, а мысли еврейские, – строго оборвала полёт Сашкиной фантазии старушенция, – он сказал мне где спрятан ВРИЛ-4. У нас на даче. Прямо в огороде.
 Тут на этих словах старушка захрипела, мгновенно стала серо-белой и бессильно упала на подушку, судорожно подрагивая.
 – Хильфе, хильфе – заорал Сашка.
 На крик сбежалось около десятка людей в белых халатах, которые начали какие-то манипуляции над «Шапокляк», а Сашку подхватил тот самый пузатый дядька и покатил в сторону ортопедического отделения.
 Спустя ещё час, Сашке наложили шины и, выписав целую кучу рецептов, подкатили к приёмному отделению.
 – Вам вызвать такси, херр Лиитт...ффии...ов? – осматривая понравившееся ей место велосипедного костюма, любезно спросила молоденькая секретарша.
 – Да, пожалуйста, – устало буркнул Сашка и вдруг спросил: – Тут у вас была старушка, русская, на кровати вон там, час назад, – Сашка махнул рукой в сторону диагностического отделения.
 – Баронесса вон Берг, – грустно ответила секретарша, – умерла полчаса назад. Старая была очень, 106 лет. Мне бы столько прожить. Да и Вам желаю, херр Лиит...ффиииииов...Вон Ваше такси.  Успехов и будьте осторожны. – Секретарша бросила прощальный взгляд на Сашкин костюм и метнулась к телефону...
 Пузатый мужик выкатил Сашку к стоянке такси. Таксист услужливо открыл двери.
 – Там ещё мой велосипед надо забрать. – Сашка махнул рукой в сторону стоянки, но даже отсюда было видно, что его велосипеда там уже нет.
 – Сука, – громко выругался Сашка усаживаясь в машину.
 Таксист спокойно начал набирать это слово на навигаторе.
 – Да нет, – Гархинг. Домой, – вдруг засмеялся Сашка и грустно уставился в окно. День был потерян, да, и неделя будущая тоже. Все планы рухнули.
 – Приеду – нажрусь, – вдруг вслух подумалось Сашке.
 – Ну и правильно, – по-русски подтвердил таксист.
 – Блин, и где вас только нет – заулыбался Сашка и добавил: – Давно в Мюнхене и откуда?





 – 72 – Отдельная. Специальная. «Да..., трудно быть богом...»

 Света Чистякова, тогда ещё Комарова, только пришла со школы, в начале 90-х, когда позвонил Эдик из фэн-клуба и сказал, что Цой разбился. Светка тупо смотрела телик почти допоздна, не отвечая на звонки. А утром, как только мать ушла на работу, разделась, написала на зеркале помадой: «Витя, я с тобой…», легла в ванную, набрала ледяной воды (горячую отключили ещё на прошлой неделе), и спокойно вскрыла отцовским лезвием вену чуть ниже локтевого сгиба, сначала на левой руке, потом на правой...
 «Скорая» приехала довольно быстро. Тётя Варя, мать Светки, вернулась за забытыми банками, которые обещала моей матери. Именно тогда я в первый раз узнал об этой семье и познакомился со Светой и Эдиком, сопровождая маму в больницу. Светку откачали, ей повезло, что вода в ванной была ледяная, и что она забыла, а вернее, просто не закрыла дверь ванной на щеколду. Ей потом долго переливали плазму. Аттестат ей выдали заочно, про поступление в институт можно было забыть. Об этом случае гудел весь микрорайон, и ещё долго все старушки тыкали в Светку пальцем, загадочно шипя друг другу в ухо: «Секта…, Цой».

 Эдик и Светка расписались спустя три года после этого случая. Пару раз навестив Светку в больнице, Эдик пропал. Объявившись только через два года, с орденом то ли за мужество, то ли ещё за что-то и двухсантиметровым осколком миномётной мины в колене.
 Расписывались они скромно: Эдик в сером костюме, опираясь на палочку как у дедов-ветеранов, Светка в скромном платье с длинными рукавами, несмотря на жару.
Я подписывался и под Светкой подписью, и под Эдиковой. Других друзей у них не было. Мы пили втроём, потом они ушли спать, и свадьбу отмечал я один. Было жутко весело и было много танцев…
Маринка у них родилась через год. Трудно, кесаревым. Маринка была первой и последней.  Эдик уже пил. Много и жадно. Деньги тогда ещё водились – он потрясающе играл на рояле, и в кабаке, где мы уже два года «звездили», ему башляли больше всего. Потом ему стало мало алкоголя, и он перешёл на то, что пробовал ещё «там», как он называл то место, где оставил иллюзии.
 Эдик умер через два года после того, как Маринка пошла в детский сад. Просто отказала печень, почки, остальное... Мы долго плакали, потом были поминки. Я опять был один и поминал всю ночь. Мне было жутко весело и было много танцев.


 – Ну, возьми же телефон, ирод..., – У Ленки, когда она не в духе, «ирод» – самое мягкое словечко.
 Телефон разрывался уже минуты четыре, не меньше. Я как раз досматривал ролик на «Ютьюбе» о том, как перевозят тело Джекки Майклсона из здания больницы в офис коронера. Что-то тут не так. Не верится мне во весь этот спектакль. Я даже написал паре «френдов» об этом, и в журнал Улыбаловой написал – мол, не верю. Рудковская похвалила и спросила, можно ли перепостить. Я согласился, мне не жалко.
 Телефон трещал, Ленке было похуй – она смотрела этого Хауса.
– Да возьми же телефон, ирод, не видишь я не могу! – Ленка начинала психовать, Хаус что-то втюхивал сеструхе этой, забыл, как её, а телефон не дал Ленке расслышать всю фразу целиком.
 Я взял трубку. В трубке громко плакало. Причём горько.
 – Что такое, Свет, ты чего ревёшь? – я узнаю голоса людей даже во всхлипах, я звукач.
 – Мариии...ииинка...
 – Что Маринка? – я напрягся. В голову полезли смешные мысли – выпускной год. Наверняка мать кондом нашла в сумочке...
 – Она в больнице. Вскрыла вены, – трубка зарыдала.
 Я бросил трубку и помчался к ним. Ленка выскочила за мной, ещё толком не поняв, в чём дело, но видно и мои глаза, и тон, и движения, да и Хаус иногда действуют отрезвляюще на призыв. Я ведь только крикнул:
 – Со Светкиной Маринкой беда...
 Мы вернулись поздно. Оставили Светку с тётей Варей, Эдикиными братьями и всем его полуармянским семейством дежурить. Ещё днём Маринка как только пришла в себя, тут же выдернула катетер из руки, и зло бросив: «Не хочу жить», прокусила сама себе губу, да так сильно, что практически откусила кусок.
 – Парень бросил, что ли? – спросил я у Светки.
 – Хуже, – тихо шепнула Света мне на ухо, – Помер.
 – Когда? – удивлённо спросил я, так как видел его ещё утром у подъезда больницы.
 – Вчера ещё, неужели не видел, по всем каналам показывают... – тут до меня дошло.
 – Вот, порода, – только и сказал я. Светка надулась, но спустя минуту жалобно посмотрела прямо в глаза и умоляюще запричитала:
– Ну, сделай что-нибудь...

 – Давай спать, ирод, – Ленка поставила кофе мне на письменный стол, потрепала как шаловливого спаниеля, и ушла дрыхнуть. Я безжалостно долбил клавиши своего ноутбука.
«Ну, сделай что-нибудь...!» – эта фраза сверлила мой мозг.

 Уже под утро надо было рожать.
 – Майкл Джексон жив!  – вывел я в строке название нового форума.
Кофе был на удивление ещё тёплым. В последний раз, просчитав последствия и успокоив совесть, а мне она не врала, я нажал на Enter.
 http://jacksonlive.mybb.ru/

 ----73----


 Подразделение «Звёздные стражники» никогда не имело списков личного состава – только номера. Бесконечные индексы и номера, они же выбивались на многочисленных могильных плитах, обязательного серо-стального цвета. Мало кто на Аргоне, и даже Первере знал, откуда и как набирают этих парней, где их обучают, формируют и отливают.
Спокойные как биороботы, крепкие как перверский ром, и красивые как Сальвейра, по крайней мере, для всей женской части населения по ту сторону Млечного Пути.
 – Вызвать Всадника, – Мик кивнул Лайне и взглядом пригласил присесть. Лайна подхватила бокал с аквой и только вжалась в необычайно удобное кресло капитанской каюты, как в отсек вплыл, именно вплыл – настолько мягка была его походка – довольно молодой Стражник, в идеальном защитнике серо-стального цвета.
  – Знакомьтесь, – Мик пригласил Стражника к разговору, жестом указав на кресло рядом с Лайной.
 – Лайна Кунски, – выдавила Лайна
 – Всадник АГ 212. 114, второе подразделение, четвёртая команда, – голос Стражника был таким же мягким, как и походка, но цифры отдавали металлом.
 – Всадник, – командир орбитального наряда, – начал Мик, передавая интор
 (чип-карта выделенного задания. – Прим. автора), – будет сопровождать тебя по орбитальному маршруту и координировать операцию Аква 3-14.
 – А они тоже свою планету номером обозначили? – поинтересовалась Лайна.
 – Нет. Они называют её «Землёй», а звезду – «Солнцем». – Мик подошёл к иллюминатору и отключил светозащиту. Люк шлюза отъехал, и отсек заполнился ярким светом.
 – Красивая звездочка, не такая яркая, как Сальвейра, но очень похожа.
 – Ты удивишься ещё больше, когда увидишь «акву 3», или «Землю» – отсюда её не увидеть, – Мик закрыл смотровые шлюзы.
 – А что за операция? Неужели будет высадка? – у Лайны загорелись глаза.
 – Нет, – прервал её Мик, – даже не заикайся. Высаживать будем всего одного, его задача – забрать другого.
 – О, Аргон!  – Лайна вжала сама себя в кресло, – так вы высаживали Стражника на Акву? Когда? Зачем?
 – Давно уже. Он установил инфобуй и местный сканер. Осталось установить второй и включить в систему.
 – Невероятно, Мик, но ведь это означает..., – тут Лайна запнулась, поперхнулась и, сделав глоток аквы, выдавила, – но ведь им ещё рано? Ступень не та...
 – Мы тоже так думали, но… Вот, смотри, – Мик открыл хранилище и, достав оттуда небольшой артефакт, завёрнутый в кусок яркой ткани неизвестного происхождения, положил на стол.
 – О, Аргон! – Лайна протянула руку к артефакту, – это же...