Находкинские рассказы

Владимир    Янов







Находкинские  рассказы


Рассказы – придуманные, и не совсем,  весёлые, и не очень, о Находке и  о находкинцах, и  не только.





















г. Находка,
2005 г.

         
ПРОПУСК –– ЧУВСТВО  ЮМОРА.
(Вместо  предисловия)

С интересом прочитав  сборник рассказов Владимира  Янова, я вдруг с удивлением  обнаружил, что автор как бы «разместился» сразу на двух стульях.
Судите сами – после двух книжек для детей и подростков –  «Тайна таёжного талисмана» и «Сквозь жестокую очередь лет», уже нашедших своего читателя, он вскорости представляет нам уже третью – сборник своих рассказов для находкинского читателя. О чём же эти рассказы?
В авторском предисловии читаем: «… вокруг меня вдребезги разлетелось моё государство,  куда-то внезапно пропала вековая мораль,  охотно позабыты нетленные христовы заповеди, вполне сознательно совершились великие подлости против моего народа, а мне почему-то  хочется   рассказывать  читателю  забавные  истории на отвлечённые темы. А всё потому, что, несмотря ни на что, вокруг жили и живут  хорошие добрые люди, и они должны хоть иногда улыбаться».
И я улыбался, даже часто, и хорошо смеялся, читая эту книгу ещё в рукописи. Потому, что автор населил нашу Находку, (а все события почти всех его рассказов  происходят именно в нашем городе), всякой «чертовщиной» –– змеями, крокодилами, мартышками, пришельцами, барабашками и прочими необыкновенными персонажами, вокруг которых происходит  всякая  забавная суета.  Причём, автор прямо намекает, что подобное может произойти с каждым.  И признаюсь, я сам знаю немало подобных историй из жизни моих знакомых.
В чём ещё привлекательность рассказов Владимира  Янова,  его писательской манеры?   Во-первых, начиная читать, обязательно дочитаешь историю  до финала, и не просто из любопытства, а потому что читается рассказ легко и свободно. Потому, что в рассказах  нет ничего лишнего, не работающего на предлагаемый сюжет, а диалоги  очень динамичны.  Во-вторых, и в этом я вполне согласен с руководителем  литературного клуба «Элегия», членом Союза писателей России Станиславом Кабелевым,  который сказал, что Янов – светлый и добрый писатель. В его книгах почти нет недобрых персонажей, включая представителей «чертовщины»  в данном сборнике. И в третьих, проза Владимира Янова – это нормальный русский язык, без иноземных наслоений и прочей «макулатуры»,  каковой сегодня  набита всевозможная «чернушная» литература и «бригадные» телесериалы. И ко всему этому – здесь есть, чему можно посмеяться. И при всей забавности, многие рассказы ещё и ненавязчиво поучительны.
Медики давно посчитали, что каждая улыбка продлевает нашу жизнь на пять минут. Так что, дорогие читатели,  боритесь за своё долголетие вместе  с Владимиром  Яновым. 

Геннадий  Фокин, писатель,
член  Союза писателей  России.













От автора.

Надо сказать, что рассказы, как и дети, рождаются, право же, совершенно случайно, непонятно почему  и, как правило, где попало. Бывает, что как-то вдруг,  на очень важной деловой планёрке,  пред  ликом всегда грозного начальства,  а то внезапно, как досадный симптом тяжкой хвори, в тряском автобусе, в состоянии зажатости меж  двумя набитыми  продуктами сумок, а то, откуда ни возьмись,  в загранкомандировке,  на 25-м этаже элитной гостиницы,   придёт в голову  такая  забавная  чепуха,  что ты  вынужден тотчас хвататься за ручку, и на любом клочке бумаги выводить спешные  каракули, лишь бы не потерять эту счастливую мысль.   
Нередко эти милые байки подсказывают мне совершенно случайно,  близкие и не очень, милые и не совсем, знакомые, и не всегда – окружающие меня люди. Немало любопытных историй случилось со мной за мою двадцатилетнюю работу на полевых участках в геологических партиях. Несколько из них вошли в этот сборник.
Но, однажды  появившись, эти истории, как кочан капусты листьями, обрастают постепенно пикантными  подробностями, мелкими, но яркими  деталями, забавными диалогами, в которые сам начинаешь верить. Конечно, истории бывают всякие, в том числе и печальные. Но,  не писать же о грустном  в наши не очень весёлые времена. 
Именно так и рождалась эта книжка. За прошедшие двадцать лет вокруг меня вдребезги разлетелось моё государство,  куда-то внезапно пропала вековая мораль,  охотно позабыты нетленные христовы заповеди, совершились великие подлости против моего народа, а мне почему-то всё хочется   рассказывать  читателю  забавные  истории на отвлечённые темы. А всё потому, что, несмотря ни на что, вокруг жили и живут  хорошие добрые люди, и они должны хоть иногда улыбаться.  Ведь, если люди улыбаются, значит, жизнь им  ещё интересна.
А поскольку всё это время я жил и работал в замечательном и любимом мной рыбацком и моряцком  городе  Находка, потому я  назвал этот сборник «Находкинские рассказы». Как это у меня получилось, судить  читателю. Надеюсь, что лукавая улыбка посетит его чело хотя бы раз.

Владимир  Янов.





















Из  серии  «ВЕСЁЛАЯ  НАХОДКА».



РОКОВАЯ СТРАСТЬ.

Глава  1.

Я полюбил ее с первого взгляда. Едва она однажды грациозно показалась из-за поворота, такая зеркально-неприступная, заманчиво-сияющая, истекающая блеском импортной косметики, поражающая наповал  своей неземной оптикой, как я сразу понял, что пропал окончательно и навсегда. Пропал, как юный Ромео, вдруг неожиданно встретивший свою единственную Джульетту, как беспечный ночной мотылек, фатально устремившийся  к мерцанию далекого манящего   костра. Уже ничто не спасет его от трагической гибели в огне  пламенной страсти.
Она же равнодушно проскользила мимо меня, удостоив мне столько же внимания, сколь и рядом несущему службу фонарному столбу.
С тех пор я часто встречал ее в городе, окруженную такими же блестящими надменными  щеголями. Они безмятежно дымили, слоняясь в бесплодных шатаниях по сонным улицам города. Она изо всех сил кокетничала с ними, переглядывалась, перемигивалась и, бывало — звонко и мило пересмеивалась, надрывая моё слабое сердце. Чем звонче она смеялась, тем мрачнее становился я, и тем тяжелее мне было встречать ее каждый вечер в ненавистном для меня окружении. Как-то я даже попытался пробиться к ней, оттесняя ее важных  сателлитов, но мне это не удалось, и мне едва не  намяли бока.
Как-то она вдруг  пропала. Целыми сутками я метался по городу, безуспешно разыскивая ее, пока не нашел в одном из глухих тупичков на окраине города. С ней рядом  был другой, щеголеватый, высокомерный тип, но мне  показалось, что, увидев меня, она  обрадовалась. Мы долго смотрели друг на друга, пока она не ушла, жестоко, не обернувшись, лишь задорно подмигнув на повороте.
Однажды, в сильный дождь и холодный   ветер я увидел ее, печальную и совершенно одинокую, понуро стоящую у большого серого мрачного дома. У меня тотчас упало давление, появилась аритмия и боли в суставах, я начал неудержимо чихать и кашлять. И в то же время волна тихой и светлой нежности окатила меня с такой неодолимой силой, что я не выдержал, осторожно приблизился к ней  и легонечко поцеловал в щечку. Она вздрогнула от неожиданности и загадочно моргнула в мою сторону.
                Глава 2.

–Товарищ инспектор, я не виноват, тут мистика какая-то.
Водитель старенького «Москвича», мужчина средних лет в серой куртке и черной кепке уныло оправдывался перед щеголеватым, лихо затянутым  в ремни, инспектором дорожной службы. Рядом стояла со слегка помятой дверцей изящная «Тойота» со стремительными обводами корпуса   черно-белой окраски.
– Понимаете,– продолжал он, – как только мне на улице встречается вот эта черно-белая «Тойотка», так у моего «Москвича» обязательно что-то случается. Либо вдруг заклинит дроссель, и он, как сумасшедший, устремляется за ней, визжа тормозами на перекрёстках, либо заглохнет мотор, и я долго мучаюсь с ним, стоя рядом с этой роковой для меня машиной. Вот и сегодня, он нервно оглянулся,  только я поравнялся с этой чертовкой, как сразу обороты упали почти к нулю, а руль сам ушел вправо. Я кручу влево—никакого толку. Чуть руки не вывернул.
Он с досадой пнул по начинающей лысеть покрышке. Обшарпанный серо-голубой «Москвич» от неожиданного толчка вздрогнул,  и тяжело выдохнул в воздухофильтр.
– Красиво сочиняете, – скептически заметил инспектор. – Руль крепче держать надо. Тогда  не придётся придумывать всякую чертовщину, и, деловито спрятав бумаги проштрафившегося водителя в папку, сел в патрульную машину.
– Документы  получите в управлении.
Но патрульный  серо-зелёный «уазик» и не думал заводиться, несмотря на отчаянные усилия сконфуженного инспектора. Его двигатель оглушительно выстрелил  и заработал только тогда, когда черно-белая потерпевшая, кокетливо подморгнув стоп-сигналом, скрылась за углом.
– Да, интересная история, – задумчиво сказал инспектор, отдавая права повеселевшему водителю «Москвича». — Дверцу ей почините. И впредь будьте поосторожнее с этой легкомысленной особой.




И Н Ф А Р К Т.

К нам на судоремзавод станок импортный поступил. Необыкновенный станок – автоматический, многоцелевой,  самоналадочный, с искусственным интеллектом. Станок свободно обыгрывал в шахматы  нашу гордость – кандидата в мастера Славу Лепешкина, вел философские споры со студентами-практикантами, и даже писал сносные стихи, которые тотчас печатала заводская многотиражка. Весь завод приходил общаться с чудо-агрегатом. А он, красочно расцвеченный, с белыми кнопочками, дарил женщинам изящные розочки собственного изготовления и писал на дисплее:
–Я помню чудное мгновенье.
         Рассчитан станок-мудрец был на изготовление сложнейших электронных блоков. Но с электроникой у нас в кузнечном цехе было всё в порядке, а вот с крепёжкой – просто беда. И начальство переориентировало станок на изготовление болтов. Поначалу станок  откровенно не понимал, чего от него хотят. На экране дисплея тревожно пульсировала надпись:
– Не понимаю.
–Хватит дурака строить, – сказал программист Вася Колодкин и запустил в него  бланкограмму. Станок, мгновенно ознакомившись с ней, быстренько выпихнул ее из прорези. Вася запихнул снова – с тем же результатом.
–А, ты так,– взревел рассвирепевший Василий  и заклинил программу ржавым гвоздем. С этим последним аргументом станок был вынужден  согласиться, и стал послушно делать  крепёжные болты. Но  какие это были болты. Каждый из них  хоть на художественную выставку отправляй. Директор свою дачу только на этих изделиях и построил. Так у него дача, что генуэзская крепость – уже три тайфуна и две ревизии пережила. А станок самозабвенно клепает себе болты, да клепает. Только вот заметили – скучать начал. Бывает, задумается, на экране дисплея – сложнейшие схемы мелькают, а болты получаются кривыми и горбатыми.
Решили сменить ему профиль и перепрограммировали, сердешного, на изготовление слесарных зубил. Он уже не сопротивлялся, только экран потух и начал он поскрипывать центральным подшипником. Зато, какие зубила у него получались. Этими зубилами и хлеб, и стекло можно было резать, а в руках – удобнее привычной столовой ложки.
Вася Колодкин   привязался к станку едва ли не более, чем к собственной жене. После  получки подсаживается к станочку и подробно растолковывает ему свое отношение к начальству. Станочек тоже оживится, огоньками перемигивается, на дисплее шпарит–не успеваешь прочесть. Вася слезу роняет, и станочек как-то  странно дисплеем помаргивает. Однако, скоро Васю уволили за дурное влияние на подшефного. Поговаривают, что он ему на центральный ввод  водочку  подливал, и это помогало взаимному общению.
 Но после исчезновения друга Васи станок совсем разладился. Вместо  болтов  и зубил  у него проволока колючая получаться стала. А когда на завод, наконец,  пришел заказ на его родные электронные блоки, он и вовсе зачах.
Как только  запустили  в него долгожданную  родную программу, он долго ее изучал, требовал уточнений, потом выдал на дисплей:
–Не понимаю!– и начал делать мелкие кривые гвозди.
Когда программу повторили, он вдруг мигнул  экраном, потом на нем появилась надпись:
–А катитесь вы все……,–  и густо задымил. У него сгорели все двигатели, отказали все электронные блоки и реле, и он просто-напросто рассыпался. Специалисты, скверно  ругаясь, долго пытались его собрать, пока, наконец, совсем не опустили руки. Пришлось даже создать компетентную комиссию, долго изучавшую то, что осталось от станка, написавшую в заключении:  – «Полный износ».
После чего  станок   списали в металлолом.
    Однако Вася Колодкин по-другому рассудил.
– Инфаркт натуральный, – заявил он, плача над бренными   останками   своего    друга.–  Эх, начальнички! Такого Эйнштейна   загубили.


   ЛУЖА.
  В это ясное ноябрьское утро, бодренько шагая по первому звонкому морозцу к остановке пятого номера, Пал Палыч привычно обошёл давно знакомую лужицу напротив дома номер двадцать восемь, за ночь схваченную крепким  тусклым городским  ледком. Уже совсем пройдя её, он вдруг остановился так резко, словно с маху налетел на самосвал, или, того хуже – вспомнил, что забыл дома проездной билет. Но дело было вовсе не в этом.    
Каким-то самым крайним уголком  зрения он в этой серой  лужице, в самой её серёдочке, вдруг заметил  заманчиво выглядывающий изо льда фиолетово-розовенький  уголочек  натуральной пятисотрублёвочки, кем-то неосторожно потерянной в прошедшую зябкую  ночь.
Вокруг деловито спешили на службу прохожие, торопливо нащупывая в кармане мелочь на проезд. Пал Палычу тоже спешить полагалось. Но в его смутившейся душе уже яростно сражались чёрный коршун корысти и застенчиво-белый  лебедь совестливости и   служебного долга. Невзирая на отчаянное сопротивление лебедя, битву выиграл наглый пернатый разбойник.
 Присев, чтобы якобы завязать шнурок на ботинке, Пал Палыч осторожненько потянул за фиолетовый уголочек. Но банкнот, плотно вмёрзший в лёд, и не думал поддаваться. Трижды завязав и развязав шнурок, Пал Палыч нехотя встал  и принялся с независимым видом, будто ожидая кого-то, соображать, что же ему делать дальше. Попробовал поколоть лёд ногой, да каблук резиновый. Пошарил в карманах, ничего подходящего — сигареты, зажигалка да оторвавшаяся позавчера пуговица с воротника.
Решение пришло внезапно, как снежная лавина. 
– Эй, вы, жить надоело? Не видите—лужа! – кричал он торопливым прохожим, перегораживая  тропку с лужей двумя длинными скамейками.—Вчера двоих в травмпункт увезли с переломами, а одного в реанимацию—с инфарктом, – пояснял он особо настырным, горестно сдвинув брови. Прохожие испуганно шарахались в сторону, двумя потоками обходя роковое место. А Пал Палыч, тем временем, поспешил домой, наскоро прикрыв заманчивый уголочек  обломком кирпича и по дороге из телефона-автомата позвонив на службу о своём срочном недомогании.
Через минуту из дверей его квартиры вышел хмурый дворник в клеёнчатом кухонном фартуке и с ржавой пешней в руках. Большую часть его лица занимала широкая рыжая бородища, а на голове вместо привычной шляпы  мостился замызганный треух. Широко ступая, Пал Палыч вернулся к луже и обомлел. На этом самом месте спокойно  и методично обкалывала  лужу маленькая  шустренькая девчушка в тулупчике, в тёпленьких сапожках, крест-накрест перевязанная  пуховым платком.
–Ты что тут делаешь? – грозно накинулся он на конкурентку. Девчушка смутилась и неуверенно ответила:
–Дворник я, работаю вот. Лужа здесь. Люди убиваются.
–Какой ты дворник? – разозлился Пал Палыч. – Люстра ты непутёвая. Марш отседова  на свой участок. Я тут работаю.
Избавившись от соперницы, Пал Палыч с чувством победителя  отправился в центр лужи, поближе к заманчивому фиолетовому банкноту, но тут его невежливо окликнули. У края лужи стоял противного вида пенсионер  в битых очках и издевательски смотрел на него:
–Ты что, милый, новенький? Никогда не колол лёд-то, что ль? Тут с краю начинать надо и кругами, кругами к центру и выйдешь. Эх ты, деревня!
Ничего не поделаешь. Пришлось Пал Палычу начинать  с самого краешку, и неровными кругами двигаться к центру. Едва справившись с половиной лужи, Пал Палыч посмотрел на часы и ужаснулся. Был полдень—святое время обеда. Подкрепившись котлеткой и стаканом компота, Пал Палыч уже охотно  вернулся на свой ударный участок.
Уже далеко после полудня, выйдя на заветный банкнот, он осторожненько освободил его ото льда и горько  усмехнулся. Вместо заманчивой   пятисотрублёвки на ладони лежала лишь её бесполезная, мятая, небрежно выброшенная кем-то половинка. Аккуратно зачем-то сложив её в карман, Пал Палыч доколол остатки льда и усталым шагом  с пользой потрудившегося человека направился домой. День завершился не совсем удачно, но на душе у него почему-то было хорошо. Изрядно потрёпанный белоснежный лебедь его души вновь охорашивал своё праздничное оперение.
А на углу дома номер двадцать восемь  начальник ЖЭКа  ласково выговаривал его недавней конкурентке:
– Молодец, Засыпкина. Отлично трудишься. И как это ты ещё и с вон той дальней лужей успела справиться?
Молодец Засыпкина молча  пожимала плечами, смущенно отводя  глаза в сторону. А поздно вечером, выйдя на прогулку, Пал Палыч  выбрал вдруг посреди двора  самую большую талую  лужу и, воровато оглянувшись, засунул зачем-то  в самую её серёдочку ту самую злополучную половинку  банкноты.
Утром, бодренько спеша на службу, Пал Палыч с удовлетворением приметил во дворе с пешнёй в руках того самого противного вида  пенсионера в очках, кругами торопливо  обкалывавшего  знакомую  замёрзшую лужу.





ПРИШЕЛЬЦЫ НА «СОЛЕНОМ».

Рабочий день был очень нервным и трудным. Многочисленные, всегда чем-то недовольные,  посетители мелкой фирмы, где трудился  Пал Палыч, к концу дня вымотали его больше, чем  кросс в три круга вокруг озера Соленого, что в центре Находки, где он и проживал. Именно поэтому он, придя домой, принял две таблетки димедрола, съел холодную котлету, запил жиденьким чайком и тяжко завалился спать, задыхаясь в июльской духоте. Сон тоже был тяжелым и беспокойным. Снились  докучливые клиенты, снились какие-то бритые монстры  в знойных джунглях, дважды приснился сосед, которому он был должен  пятьсот рублей. После повторного его появления Пал Палыч беспокойно  заворочался и проснулся.
Ночь была на излете. Луна, полная и огромная, в пол-окна, заливала комнату тусклым серебром. Он поежился  от предутренней прохлады, прошлепал босиком на кухню, кинул взгляд в окно, выходящее на озеро Соленое, и обомлел: перед озером, на вертолетной площадке, скромненько стояла самая настоящая летающая тарелка. Она слабо выделялась светло-серым пятном на фоне темно-серого асфальта. По ее периметру  беспорядочно перемигивались разноцветные огонечки, а из центра  вниз падал неяркий, но четкий лучик почему-то сиреневого цвета.
Пал Палыч никогда раньше не видел летающих тарелок, разве что на кухне в прошлой бурной семейной жизни, но сразу догадался, что это именно она. Дело в том, что она действительно напоминала  тарелку, скорее сковородку без ручки, в которую была опрокинута  глубокая тарелка. Очевидно, она мирно отдыхала после  стремительных межзвездных путешествий, а рядом досыпал последние минутки  утомленный город, ничего не ведающий о столь дивном событии.
Пал Палыч, не спуская глаз с окна, мигом накинул спортивный костюм, буквально впрыгнул в кроссовки и кинулся на озеро. Ведь надо же кому-то встретить  долгожданных космических гостей. Но возле необыкновенного аппарата,  вовсе не крупного, всего-то метра четыре в диаметре, чуть поболее наших «Жигулей», никого не было.
По его краю по-прежнему пульсировали озорные огонечки, пахло озоном и слышалось потрескивание слабых электрических разрядов. Жутковато стало Пал Палычу. Подошёл он к космическому гостю и осторожненько постучал костяшкой пальца о тёплый ещё корпус. Но в ответ ничего, никакие дверцы не открылись, никто не улыбнулся ему  чарующе в иллюминатор. А тут еще эти коты. Штук шесть их собралось в сторонке, на бугорочке. Сидят кучкой, лижутся, головами крутят и мурлычат нараспев.
–Брысь!– гневно цыкнул на них озабоченный Пал Палыч. Коты зашевелились, собрались  вместе, помяукали в унисон. Наконец, один из них–огненно-рыжий даже в предрассветной тьме, нагловатый и какой-то несерьезный—поднялся, выгнул спину коромыслом и небрежно направился в сторону Пал Палыча. Подойдя к нему, котяра во весь рот зевнул  с истошным мяуканьем и потерся рыжей своей спиной  о его правую ногу.
–Еще чего? – возмутился Пал Палыч и несильно, но ощутимо, пнул распоясавшееся животное   модной кроссовкой. Конечно, этого делать ему было никак нельзя, но часто ли мы церемонимся с бродячим зверьем. Сейчас Пал Палыч глубоко сожалеет о своем неприглядном поступке, но в ту шелапутную ночь он действительно небрежно пнул рыжего кота и, тем самым, серьезно осложнил межзвездные контакты.
Оскорбленный кот с визгом отскочил от Пал Палыча, зарычал раненым тигром, шерсть поднялась на нем колосящейся рожью. Он прыжками вернулся к своим собратьям и они, уже все вместе, устроили настоящую кошачью оргию. Они все шестеро  возмущенно визжали и пищали, рыли  землю, как бешеные кроты, выгибали спины такими крутыми горбами, что с них едва не сваливалась шерсть, и постепенно приближались к Пал Палычу с явно недобрыми намерениями. 
Ситуация осложнилась ещё тем, что они отрезали его от суши. Пал Палыч был не робкого десятка, и котов, как таковых, не боялся. Но эти разъяренные хищники выглядели настолько  внушительно, что заставили его отступать и отступать, до самой последней черты, до самого озера. В ночную, прохладную воду плюхаться Пал Палычу совсем не хотелось, и его взгляд с надеждой остановился на невесть откуда взявшейся на берегу озера кривой и суковатой, но длинной и крепкой коряге. Засучив рукава, с корягой наперевес,   Пал Палыч кинулся в контратаку, и не безуспешно. Кошачья гвардия  тотчас смутилась, замялась, рассыпалась  и обратилась в позорное бегство, задрав к зениту свои пушистые хвосты. На глазах неприятно поражённого Пал Палыча, все коты один за другим попрыгали  в тарелку, люки бесшумно за ними закрылись, и внеземной космический корабль с разбойничьим свистом взвился вверх и скрылся в светлеющем небе среди гаснущих звезд.
Такого поворота событий изумленный Пал Палыч никак не ожидал. Как сумасшедший носился он по площадке и звал их  обратно всеми возможными способами, вплоть до «кис-кис», но в посветлевшем небе лишь пропадали последние звёздочки, и разгоралась заря нового дня. Столь  долгожданный и такой близкий контакт с братьями по разуму  состоялся в столь трагической форме.
К своему несчастью, по дороге домой, Пал Палыч вдруг опять заметил рыжего кота с бандитской физиономией, воровато выглядывающего из подвала соседнего дома. Через час, загнав насмерть перепуганного, трясущегося мелкой дрожью кота в подвальный угол, Пал Палыч стал с увлечением объяснять ему высокие  цели земной цивилизации. В качестве демонстрации своих добрых намерений он снял с правой ноги злополучную кроссовку  и на глазах впавшего в полуобморочное состояние животного изорвал ее в клочья. Однако контакт с инопланетной цивилизацией опять не получился. Очнувшийся рыжий разбойник  дал от него такого отчаянного деру, что догнать его у подуставшего Пал Палыча  шансов уже не было никаких. Домой Пал Палыч вернулся лишь к обеду, босой, сырой, весь в паутине и все еще что-то бормочущий о теореме Пифагора. Зато с той необыкновенной и трагической ночи он даже муху на столе обидеть не смеет.


ДЕД–МОРОЗ  СИДОРОВ.

Дед-Мороз  Сидоров  остановился на лестничной площадке, устало утёр пот со  лба, прикрытого клочком ваты, потоптался немного на месте, восстанавливая  дыхание,   и уныло побрёл дальше вверх. У него осталась всего одна последняя квартира на самом последнем девятом этаже и один, самый последний пакет с новогодним подарком в тощем провисшем мешке, а лифт как назло, не работал,  и  ему пришлось в полном  ватно-кумачовом облачении подниматься на самый вверх пешком.
Подойдя к квартире  номер 25,  он ещё немного постоял, собираясь с духом, затем его лицо приняло ласково-умилительное выражение, сквозь которое  всё равно угадывалась  скука,  и нажал на кнопку звонка. В квартире послышался шум, кто-то заглянул в глазок,  а затем совсем юный  мальчишеский голос  громко спросил :
–Кто там?
Сидоров расплылся в притворной улыбке и радостно  вымолвил :
– Это я,  Дедушка-Мороз. Я подарок  тебе принёс.
 Пацан за дверью хмыкнул :
– Врёшь ты всё. Дедов-Морозов не бывает. Это сказки для маленьких дурачков. 
Сидоров внутренне был с этим акселератом полностью согласен. Но не объяснять же этому вредному  пятилетке, что это у него такая работа.
– А кто же я? –  озадаченно   спросил Сидоров. Дверь квартиры  приоткрылась на дверную цепочку и  в проёме мелькнула рыжая шевелюра, конопатый нос и пытливый недоверчивый взгляд. 
–А ты обманщик. Вовка Пилкин рассказывал, что в прошлом году к нему тоже приходил Дед-Мороз. Нос совсем не красный, и борода из ваты.  Пока Дед с родителями разговаривал,  Вовка к нему в мешок заглянул, а там бутылка водки и кусок колбасы. Какой же он Дед-Мороз?   
–Ну и что? – удивился Сидоров. – Ведь Деды-Морозы  на севере живут, а там так холодно. Вот они и греются иногда.      
–И ты тоже греешься?   
– Причём тут я, – вяло отбивался Сидоров. – Ну, иногда бывает. И люди угощают. Как отказать?
 – А если ты Дед-Мороз, то что ты умеешь? – продолжил наступление мальчуган.—Может, ты ёлку зажигать умеешь?
     Сидоров сосредоточился:
 – Это, понимаешь, я могу, но я, это . . ., волшебный посох. ., это,   дома оставил. Я же не на праздник пришёл, а подарки разношу. Вот и тебе подарок принёс. Я очень тороплюсь. Меня другие  дети ждут. Открывай поскорее.   
– Нет,   ты не настоящий Дед-Мороз.   Ёлку зажечь не умеешь. И водку пьёшь, –добавил мальчишка с горечью.
–Ну, зачем ты так?– возмутился Сидоров.  – Ты что себе позволяешь? Ты,  наверно,  плохой мальчик, если так разговариваешь со взрослыми.   
– Нет, я хороший. Это мне Нинка Козлова сказала.   Я уже читать немного  умею  и в садике дальше всех писаю. А Нинка Козлова так не может.
– Причём тут Нинка Козлова?– потерял терпение Сидоров.– Ты открой дверь, получи подарок и разбирайся с Нинкой  Козловой сам. 
– А Нинка Козлова тоже говорит, что Дедов Морозов не бывает. Что их мамы выдумали, чтобы подарки дарить. А тебя кто выдумал?
– Так я тебе и сказал, что меня ЖЭК выдумал,– устало  выдавил про себя Сидоров. А вслух  раздражённо  бросил:
– Никто меня не выдумал. Я сам пришёл. Ты подарок брать будешь?
– А ты не настоящий Дед-Мороз?      
– Но почему? –опять обиделся  Сидоров.
– А почему у тебя нос не красный?    
–Ну почему не красный? – пришлось не согласиться Сидорову. – Это он с морозу посинел. А так обычно он красный.    
– А если он красный, значит, ты водку пьёшь.
Сидоров начал свирепеть:
– Слушай, мальчик, я тебе подарок принёс, а ты меня за Деда-Мороза не считаешь. То нос мой тебе не нравится, то он красный, то не красный. Давай открывай дверь, бери подарок поскорее. А то  я опаздываю к другим, к  хорошим деткам,– добавил он злорадно.–  Получай  свой  подарок и не морочь мне голову.  А то я подарю твой подарок другому мальчику, умному и послушному. 
Этот довод оказался решающим. Мальчишка за дверью засопел, задумался, затем щёлкнула цепочка, дверь приоткрылась:
– А всё-таки   ты не настоящий  Дед-Мороз. И нос у тебя совсем, как  бабушкина синька.  Ну ладно, давай подарок, Дед-Мороз, а то у меня мультики начинаются.
– Ну, вот  какой ты вредный мальчик, – совсем уж рассердился Сидоров. – На, получай свой подарок и оставь мой нос в покое.   
Он раздражённо просунул мальчику в дверь толстый, яркий  пакет и нырнул во  вдруг заработавший лифт. И уже из лифта  крикнул громко через площадку:
– А как тебя звать, мальчик?  Петя?  С Новым Годом, Петя !
 На улице он раздражённо повторил:
– Вот Петя, так Петя! Всю душу вымотал, проказник.
 Затем он вдруг остановился и спросил сам себя:
– Какой - такой Петя?
Он вытащил из кармана список адресатов  и прочитал :
– Так, улица  Спортивная, дом 46, кв. 25. Ваня Петров.
  Затем он подошёл к углу дома, откуда только что  вышел, и обратил внимание на  большой, грубо  намалёванный  на стене  номер дома –  48.  Он постоял, почесал затылок, грустно улыбнулся,  и уныло поплёлся в контору за другим  подарком.         
А в это самое время,  на последнем этаже девятиэтажки, в квартире № 25  счастливый Петя Иванов яростно тормошил свой подарок, и впервые в своей, ещё совсем  короткой жизни, он вдруг   поверил в настоящего доброго Деда-Мороза, приходящего под  Новый Год в гости к детям,  и  просто так дарящего им красивые и вкусные подарки. А то, что он иногда водку пьёт, так это он просто греется.  Зима ведь на улице.
               
 


                ЧУДЕСА МЕДИЦИНЫ.

Когда я вернулся с очередной путины, моя жена Валя встретила меня какая-то очень возбуждённая, потрясающая какой-то потрёпанной брошюрой.
– Васечка, – затараторила она, – я тебя скоро профессором сделаю, полиглотом-феноменом, светочем всех наук сразу. Ты забудешь о своем склерозе и артрите,  и у тебя всегда будет прекрасное настроение.
Она села напротив меня, расправила скомканный листок, на котором на фоне обросшего бицепсами, как чудовищными бородавками, мужчины были нанесены какие-то чёрные  жирные точки, и принялась колдовать над ней, бросая на меня быстрые оценивающие взгляды, от которых я себя почувствовал  экспонатом анатомического театра.
–Это, – сказала она, показывая на чёрные точки на теле супермена, – биологически активные точки нашего организма. Через них можно воздействовать на любые внутренние органы или на процессы в них. Вот, к примеру, у тебя болит голова. Стоит тебе слегка лишь помассировать мочку уха, как боль тотчас пройдёт. А если ты полон сомнений и неуверенности, если тебя душит стресс, нужно всего лишь потереть вот здесь, – она показала куда-то пониже спины, – и все сомнения исчезнут, как лёд на асфальте в летний зной.   
– А если я есть хочу? – робко спросил я, намекая, что неплохо бы поесть с дороги.
– О, если ты ощущаешь голод, то…,– она зарылась в путеводитель по организму, – то следует активизировать точки на бёдрах и можешь спокойно ложиться спать натощак. 
– Лечь спать  голодным  можно и без всякой брошюры, – подумал я,  но промолчал.
– Гениальная схема,– продолжала восторгаться она. – Решает все проблемы движением  всего лишь пальца.
  Она стала энергично растирать и массировать моё уже изрядно оскудевшее темечко.   
– Это, – сказала она, – точка стимуляции мужской интеллектуальной потенции. Именно поэтому мужчины в минуты глубокого раздумья  чешут это место и у них возникают блестящие идеи и благородная мужская плешь. Если ты будешь заниматься этим почаще, место в Академии Наук тебе обеспечено. Скажи, сколько будет семью восемь?– спросила она неожиданно. Я с перепугу долго не мог сообразить, затем неуверенно выдал:
– Кажется, пятьдесят шесть.
– Кажется, – швырнула в меня презрением  супруга. – А теперь?  –  спросила она, усиленно царапая мне усталую лысину. 
– Вроде бы уже – шестьдесят три, – неуверенно протянул я.
– Вот видишь, – торжествующе воскликнула она. –Я всегда была уверена, что с таблицей умножения у нас не всё в порядке. Если ты по-настоящему займёшься точечным массажем, то превзойдёшь великую теорию относительности. Эйнштейн по сравнению с тобой будем жалким недоучкой. 
С тех самых пор началась для меня другая, очень непростая  жизнь. Целыми днями при каждом удобном случае я чесал себе темечко, отчего там возник крепкий мозоль, и завелась перхоть, а я напрочь забыл, как зовут мою тёщу.  Кроме того, поскольку я натура впечатлительная,  свои частые стрессы я снимал активизацией нижеспиномышечных точек, отчего окружающие делали весьма неожиданные выводы о моих почёсываниях, и старались держаться от меня подальше. Теперь вместо ужина я массировал точки на бёдрах  и отправлялся спать злым и  голодным.
Однажды в переполненном автобусе на меня напал неудержимый чих, от которого спасало только массирование точки в пяточной области.  Разувшись и терзая пятку, я услышал о себе от ближайшей женщины такое, что враз перестал чихать и стал чесаться. А от этой напасти спасал теперь только лишь массаж  точки между позвонками в области копчика. Поскольку в переполненном автобусе это сделать было непросто, то я нечаянно почесал это место у моей соседки. Но это не понравилось её мужу, который был слева, и он врезал мне с правой.
Когда я очнулся, вспыльчивого соседа рядом уже не было, а под глазом у меня наливался крупный фингал, от которого спасало только  подпрыгивание на левой ноге, если синяк с правой стороны. 
Когда я припрыгал домой на левой ноге, массируя  правой рукой  мочку левого уха, а левой рукой теребя копчик, продолжая бороться  с яростной  чесоткой, к тому же с огромным фингалом под правым глазом, меня там  уже ждала «скорая помощь», о которой позаботились сердобольные соседи.
Из диспансера меня забирала моя любимая  Валечка. Она очень расстроилась, увидев состояние,  в котором я находился, и поведала мне, что случайно  ошиблась картой  активных  точек человеческого организма, которая оказалась, на самом деле,  всего лишь схемой точек обмера фигуры для курсов кройки и шитья. Но что  сейчас  она нашла настоящую замечательную схему, по которой она быстро поставит  меня на ноги. И она вынула из сумочки огромный том   атласа здоровья.
Однако этого вынести  более я был уже не в состоянии. Я уже точно знал, что ни в коем случае не поколеблю великую Теорию Относительности, и старик  Эйнштейн останется для меня и для всего мира навсегда  великим авторитетом, и Академия Наук может не опасаться моего присутствия в своих сплочённых рядах, но свою жизнь я должен был спасти.  Я взял у моей Валюшки злополучный том, отыскал в нём  места расположения  точек  памяти, и нежно помассировал их у моей доверчивой супруги.
Теперь она  зовёт меня Коленькой, готовит роскошные ужины и лечит меня гомеопатией. Вот каких чудес достигла наша медицина.

                .    
      
ШАНХАЙСКАЯ ФИАЛКА.

Тралмастер Петя  Иванов очень любил море и  свою непростую, но ответственную   работу.  Ведь, по сути, на  траулере он был самым главным. Подбери он не ту снасть, или неправильно её поставь, или  ошибись в подъёме, и  не возьмёшь улов, подведёшь всю команду. Ребята ничего не скажут, бывает всякое, но смотреть будут в сторону, сквозь тебя, снисходительно похлопывая по плечу.  Поэтому он  в этом своём самом первом самостоятельном рейсе с рабочей палубы уходил только тогда, когда вся рыба уже была в трюме, а  сети очищены от мусора и  собраны для следующего замёта.  Капитан траулера, старый опытнейший рыбак, заметил это и  был с ним не так уж и  строг.
Но  не менее моря и рыбалки  Петя Иванов  любил и свою соседку по дому Катеньку Петрову. Эта шустренькая и миленькая  девчушка в забавных конопушках  при встрече действовала на него столь же ошеломляюще, как  на русского крестьянина когда-то – первый паровоз, в клубах дыма и пара несущийся по стальным рельсам  неизвестно  почему, и неведомо куда.  При встрече с ней он краснел, бледнел, у него едва не подкашивались ноги, и хотелось убежать куда-нибудь подальше и зарыться в солому. Но Петя   решительно брал управление Фрегатом своей жизни   в свои крепкие руки и упорно вёл его навстречу своему мучительному счастью. Он безропотно сносил все капризы своей кареглазой радости, ходил с ней на самые скучные и длинные лекции, посещал выставки кошек и цветов, и даже как-то ради неё выдержал целых два часа на концерте заезжего камерного оркестра.
А когда она вдруг пригласила его к себе  на дачу помочь в весенних, горячих хлопотах, он с великой радостью согласился, представив, что целый день проведёт с Катюшей рядом, тем более, что родители приедут только к вечеру, и им никто не будет мешать общаться наедине.
Они встретились на углу дома прохладным, ясным и тихим утром, обещавшим жаркий  день. Надсадно дребезжа на разгонах, электричка покатила их  на 152-й километр, где у Кати был участок с садом и огородом, небольшим кирпичным аккуратненьким домиком и беседкой, увитой диким виноградом.
Дорога от платформы до участка была неблизкой, и Петя опять решил взять управление мятежным   Фрегатом на себя.
– Ты знаешь, Катя,– начал он, делая лицо суровым, а голос  ледяным,– брали мы как-то сельдь в декабре в Олюторском заливе. Сроки уходят, а квот остаётся ещё предостаточно. А тут  морозы трескучие ударили, да со штормами, снег, метель, обледенение, леера на бортах  жирными питонами  повисли, того гляди, не выдержат, полопаются. Давление на барометре падает столь  стремительно, как кирпич с десятого этажа. И вот вызывает меня к себе капитан Варягин и говорит…
Но как раз на этом самом месте они подошли к Катиному домику с двумя миленькими ёлочками у калитки, и повествование пришлось прекратить. Тут с ходу Пете  пришлось ещё ржавой от зимнего лежания лопатой  вскопать несколько длиннющих грядок, затем длинными и  жадными граблями он убрал мусор под деревьями, а потом они с Катей  занялись прополкой грядок с уже появившимися робкими  всходами. Пете досталась неширокая грядка с какими-то цветами, очень ценимыми Катиной мамой. Сорняк густо покрывал её зелёными волнами, среди которых неуверенно  проглядывали всходы  цветов.
Петя тотчас  рьяно принялся за дело, нежно поглядывая на раскрасневшуюся от свежего воздуха и трудов праведных Катюшу, параллельно продолжая своё прерванное повествование :   
     –Так вот,  капитан Варягин  вызывает меня как-то и говорит:
– Слушай, Пётр Иванов, этот  район послезавтра уже закрывается для лова. У нас осталось совсем немного времени. А прогноз погоды  даёт стойкое ухудшение. Но нам надо, во что бы то ни стало, сделать ещё несколько замётов.  В таких условиях это  непросто даже для опытного мастера, а ты ещё совсем салага. Но  решать придётся тебе, выберем мы нынче оставшиеся квоты, или пропадут они у нас также, как в прошлом году.
А я и отвечаю, что мол, конечно, сделаем,  постараемся. Если надо, значит – надо.
Петя  очень органично  вошёл в свою  роль рассказчика, всячески помогая себе интонацией, мимикой, а нередко – и яростной жестикуляцией.  Его  руки проворно    мелькали едва различимые, насмерть  сражаясь с наглым сорняком, а глаза его  неотрывно смотрели в расширенные от восхищения  Катины карие глазки, явно упиваясь производимым  эффектом. Паруса Фрегата его юной жизни наполнились свежим ветром и понесли его в заманчивую даль.
– Вот, Катюша,  изготовились, значит, мы к замёту.  А ветер усилился, снег в крупку перешёл, горстями бросает её в глаза, на палубе как гороху насыпали, а акустики тут вдруг дают  крупный косяк сельди. Дал я команду на траление. Пошла снасть за борт, сделали мы круг, чувствую по натягу, что кошелёк полный. Начали подъём, лебёдка еле-еле справляется, а тут нас лагом к  волне  развернуло, от крупной волны  трос провис, выскочил  из-под блока, его намертво заклинило, и сеть стала. Не идёт ни вперёд, ни назад. А ветер сменился, и нас стало на борт класть. Положение сложнейшее. К стреле подойти невозможно, не то чтобы к ней подобраться с инструментом. Тогда капитан приказал трал обрубить.
– Шут с ним,  с тралом,– говорит, – самим бы остаться живыми.
И на меня не смотрит. Тут я встаю у трала и говорю: 
– Не надо  рубить. Я попробую спасти трал. Это моя снасть. Мне за неё отвечать.
 Взял я в карман ключи, сунул монтировку за пояс и полез на стрелу. А ветер совсем расшалился, чуть не сбрасывает, качка  швыряет в стороны, как в парке на качелях, руки сразу морозом прихватило, едва шевелятся, но я потихонечку подобрался к замершему блочку, (Тут Катины глазки совсем застыли от  страха), монтировкой трос  зацепил и поставил его на место. Лебёдка пошла на «вира», подняли мы полный кошелёк отборной «олюторки», команда довольно улыбается, а  капитан  подозвал меня  и говорит….
Тут  на самом интересном месте что-то ужасное  оборвало рассказчика. Не то отчаянный визг, не то гневный окрик заставил его оторвать глаза от Кати и поднять их вверх. Прямо перед собой он увидел Катину маму, почему-то всю в красных пятнах, с широко раскрытыми от ярости глазами. Она смотрела на Петину грядку и отчаянно вопила :
– А это что такое? А где моя шанхайская фиалка? Она так дружно взошла. Семена мне с таким трудом привезли в подарок  с выставки цветов в Харбине. Где моя шанхайская фиалка, я спрашиваю, молодой человек? Почему здесь остались одни сорняки? Это что за  хулиганство такое на моей удивительной грядке?
Петя опустил глаза на грядку. На её печальной  наготе отдельными пятнами зеленели недружные всходы осота и пырея при полном отсутствии злополучной шанхайской гостьи. Очень подвели Петю завлекущие Катины глазки и его работящие мелькающие руки. Отважный Фрегат его жизни при полных парусах вдруг стремительно врезался в коварные рифы дачного быта.   
Потом были бурные объяснения, извинения, причитания, водные компрессы, валидол под язык и клятвенные обещания привезти  вскорости все  фиалки из всех остальных городов мира много и сразу. Затем было  прощение и замирительное чаепитие с пирогами. Фрегат его жизни, хотя и  с трудом, но всё же обошёл коварные подводные  камни. Но самое обидное, что Катюша тогда так и не узнала, что Пете сказал довольный  капитан Варягин. А сказал он тогда буквально следующее:    
 – Молодец, Иванов. Добрый рыбак с тебя получится. 


     КОМАНДИРОВКА В ХХХ ВЕК.       
  Шестого числа, в понедельник, после обеда, ко мне подошел начальник цеха и сказал, отводя глаза к потолку, что меня вызывают к директору завода.
– Опять за брак ругать будут,– мрачно подумал я, отключил станок, отмыл руки от металла, доел бутерброд и поспешил к директору.
В кабинете вместе с директором находился маленький, сухонький, но очень подвижный старичок в джинсах, свитере и кроссовках. Увидев меня, он заулыбался, закивал головой и хитровато подмигнул мне. А директор  встал и говорит:
– Вот, товарищ Кувалдин, к нам приехал представитель Института Времени, Иван Ильич Стравинский. Помощи они у нас просят. Доброволец им для опытов нужен. Мы и порекомендовали  Вас, как передовика производства, прекрасного семьянина. Да и здоровье у вас,– он сделал паузу,– не слабое.
В тоску меня бросило от его слов. Это же он избавиться от меня хочет таким вот, самым легким способом. Станок мой по возрасту постарше Ивана Ильича будет, вот и гонит брак, а я вечно потому виноватый.
Но тут заговорил Иван Ильич.
– Мы,–говорит,– изобрели Машину Времени, и решили послать вас в прекрасное будущее, в тридцатый век, к нашим далеким потомкам привет им передать от нас из конца двадцатого века.
Я несколько задумался.
– Все это так,– говорю,– послать всегда можно, а вот как насчет того, чтобы вернуться.
Старичок очень обиделся.
– Что вы,– говорит,– у нас это все отлажено, проверено, стопроцентная гарантия,– и ногой даже притопнул, как расписался.
– А средне-сдельное будет? – спросил я директора.
– Конечно,– отвечает,– и премия, если не подведете.
– Тогда я готов!—торжественно заявляю я и вытягиваюсь в струнку.—Вот только с женой проститься надо.
Иван Ильич расцвел алой гвоздичкой:
– Два дня вам на все дела, а девятого в четверг приходите в институт для эксперимента.
Домой я пришел пораньше обычного, с получкой в кармане. Жена перепугалась:
– Опять чего-нибудь натворил?
– Нет,– говорю,– Валя, я на эксперимент решился. Меня в далекое будущее посылают, в тридцатый век. Слетаю, посмотрю, как они там живут, и обратно за премией. И тебе чего-нибудь оттуда привезу. Моды там уже—подумать страшно какие. Будешь самой модной всю предстоящую  тысячу лет.
 Она в слезы :
– А вдруг чего, мол, случится?
Тут я вспылил немножко.
– Не ваше это бабье дело. Собери мне смену белья, носки положи поцелей, а то вдруг там, в будущем, разуваться придется. Сухарей положи, и сальца займи у соседей. Они недавно посылку получили из деревни. Огурчики не забудь, и, естественно, пол-литру. Кто знает, может там  люди уже совсем другие, переговоры сложными оказаться могут. Без бутылки можем не понять друг друга.
Все два дня мы с Валей жили  душа в душу. Вечером в среду даже в кино сходили на фантастику. Вале мебель очень там понравилась. Привязалась, привези да привези ей оттуда гарнитур спальный. У них там, в будущем, он, мол,  ничего не стоит. Еле убедил, что гарнитур не губнушка, в Машину Времени его не впихнешь.
Девятого в четверг прихожу утром в институт, а там меня уже ждут, сразу митинг устроили, меня в президиум посадили. Пришлось речь говорить, как я на заводе с браком сражаюсь.  Затем меня в скафандр переодели и посадили в красивую, ярко оранжевую кабину, похожую одновременно и на дирижабль, и на телефонную будку, и закрыли плавненько фасонистую дверку. В кабине стояло черное мягкое кресло и пульт управления, примерно, как в самолете. Как только я сел в кресло, у меня страшно зачесалась пятка на левой ноге. Но тут кабина покачнулась, лампочки на пульте замигали, в динамике что-то засвистело простуженным пароходом и все неожиданно стихло.
Стало нестерпимо  жарко. Скафандр был ослепительно белым, пухово-мягким, ласковым и очень теплым. Терпеть липкую жару и нестерпимо зудевшую пятку было уже невозможно. Пришлось, чертыхаясь, в одиночку выползать из цепкого скафандра. Пока я с наслаждением терзал свою пятку, дверца в кабине тихонечко отворилась, и вовнутрь  проникли очень уж странные запахи и звуки. Где-то совсем близко мычали коровы, пахло свежим навозом и сеном .
– Что-то их будущее очень на наше настоящее смахивает,– недоуменно подумал я.
Недалеко послышался разговор двух девушек.
– Смотри, Настя, наконец-то у нас на ферме телефон поставили.
– Да, классно, – отвечает другая.– Только будка больно фасонистая, пойду погляжу, может, Коле позвоню.
 Не успел я впрыгнуть обратно в скафандр, как она уже в дверях стоит и меня молча изучает. А у меня одна нога в скафандре, а другая, босая, рядом на полу выплясывает. Тут другая девица  подошла, поглядела на меня и спрашивает:
– Ты что здесь делаешь?
 Впихнул, наконец,  я вторую ногу куда надо, и отвечаю торжественно:
– Здравствуйте, люди далёкого и счастливого будущего. Из прошлого я. Послали меня к вам разведчиком, привет, значит,  передать из двадцатого века,– и чувствую, как жалко и мучительно улыбаюсь.
– А ну-ка, разведчик, застегивай свои штаны и убирайся отсюда, а то мы тебя тоже пошлем, но ещё подальше, – и объясняет подруге:
– Кувалдин это, с нашего инструментального. Он когда-то с моим Васей в вытрезвиловке побывал, и сейчас наверно, оттуда.
 Опешил я, соображать стал, взмолился:
– Девочки,– говорю,– милые, скажите, который сейчас год?
А они опять за свое:
– Вот, допился, уже год не помнит. Одевай-ка свою спецовку и ступай домой. Жена, поди, заждалась уже.
Короче, выпил я с девчонками с нашей подсобной фермы поллитровку из неприкосновенного запаса, сальцом соседским закусил, объяснил им ситуацию с экспедицией в тридцатый век, застегнул скафандр и поплелся домой. Валя открыла, удивилась:
– Ты откуда такой чудной? Ты же к бабе Серафиме до понедельника уехал в деревню.
 А я уже сам, как святой Серафим, ничегошеньки не понимаю. Глядь на календарь, а там третье число, пятница того же месяца и года. Вот так-так!  Это меня вместо тридцатого века в прошлую пятницу запулили. Ай да физики, ай да молодцы. Хорошо еще, не к Ивану Грозному с его Малютой Скуратовым. Они из меня ремней бы понаделали. А ведь в прошлую пятницу я действительно к бабке Серафиме в деревню уезжал. Забор там ей подправил, печь переложил в баньке, заодно и попарился, вернулся в город первой электричкой и сразу на завод. И тут я понял, что до понедельника  время у меня есть.
В понедельник я пришел на завод после обеда, как раз, когда меня, Младшенького, к директору вызвали. Подождал я, пока они в кабинете столкуются, получил опять в кассе получку, и прямёхонько в кабинет со скафандром подмышкой. Увидев меня – второго, Иван Ильич потерял обе вставные челюсти, директор вместо валидола проглотил канцелярскую кнопку. Ведь, бедолага, вместо одного бракодела, от которого хотел избавиться, сразу двух получил. А я, Младшенький, стоял, разинув рот, глядя на меня, Старшего, и ничего не понимал. Когда же они, наконец, разобрались, то схватились за головы.
К этому времени мы–оба сразу, предъявили свои права на  мою Валю-Младшую, а там, в недельном будущем, моя Валя-Старшая яростно осаждала Институт Времени с  требованием вернуть ей законного мужа. Иван Ильич  сновал между нами обоими, уговаривая кого-нибудь из нас вернуться к Вале-Старшей.
Я-Старший, наотрез отказался возвращаться в кабину-будку, опасаясь на этот раз оказаться при дворе короля Артура, или, хуже того — где-нибудь на пикничке у динозавров. А я–Младший, тоже никуда не хотел отбывать от своей Валюши, глядя на себя-Старшего. Наконец, мне-Старшему, удалось доказать самому себе–Младшему, что он прибудет в будущую неделю как раз к авансу. А когда я ему напомнил, что моя Валюша-Старшая обещала к моему возвращению приготовить наши любимые пельмени, он согласился окончательно.
Провожали меня-Младшего, всем двором. Женщины, тихо всхлипывая, подкладывали мне-Младшему в сумку домашнюю снедь. Валюша моя голосила не скрываясь, с укором поглядывая в сторону меня–Старшего. Даже у меня–Старшего на сердце скребла и визжала не одна дюжина бешеных котов.
Однако все же я–Младший вошел в злополучную кабину, дверь тихонечко закрылась, и кабина бесшумно растаяла в воздухе. Суеверные зрители  поспешно перекрестились, и больше мы с моим Младшеньким никогда не виделись. Зато переписываемся через Институт Времени постоянно.
Я–Младший из Будущего регулярно сообщаю себе, Старшему из Прошлого, какие неприятности ждут меня на предстоящей неделе. Так, когда я–Младшенький, в недельном будущем  в среду свалился с лестницы и растянул связки, то я – Старший, в следующую среду очень осторожно ходил по этой же лестнице и не растянул связки, но зато я не заметил низкого потолка и набил себе здоровенную шишку на лбу. А когда я – Младший  в будущую субботу  отравился импортной колбасой из супермаркета, то я–Старший, в свою очередь, в субботу эту колбасу не ел, а приналег на грибочки от бабки Серафимы—и пострадал не менее.
Такие попытки перехитрить судьбу продолжались до тех пор, пока я–Младший в Будущем не заинтересовался биржевыми курсами акций и не посоветовал мне–Старшему в недельном Прошлом срочно купить акции, не скажу каких предприятий. Я-Старшенький   в Прошлом быстренько занял денег  и купил эти акции, через неделю в цене подскочившие до небес и сделавшие меня богатым. Еще несколько подобных операций сделали меня–Старшего в недельном прошлом «новым русским», в то время как я-Младший в недельном  будущем, по-прежнему работал на заводе и гнал брак. Я – Старший, купил себе трехэтажный коттедж, 600-й «Мерседес», а Вале-Младшей –  роскошные шубы и наряды, и открыл бутик на центральной улице, в то время, как я-Младшенький,  в Будущем не мог позволить себе лишнюю пол-литру перед зарплатой. Поэтому  я-Младшенький из будущего, потребовал свою долю совместно заработанного капитала, на что я-Старший из Прошлого ответил решительным отказом, из-за чего мы и поссорились. И все было бы по-прежнему, но, как объяснили нам наши гениальные физики, внезапно между нами возникла вилка Времени, которая и погубила мое–Старшенького,   богатство.
Коттедж мой взорвали конкуренты, «мерседес» попал под грузовик, магазин отобрали за долги, а шубы и наряды  жены стремительно поела, невесть откуда взявшаяся, преголодная моль. После всего этого я–Старшенький вернулся опять  на завод к своему станку и стал, как и я–Младшенький, гнать брак. «Вилка времени» благополучно  самоликвидировалась, и мы оба помирились—свои все-таки люди.
На этом месте мой собеседник замолчал, хлебнул со вкусом ядрено-желтого пива, пожевал воблины ребрышки и неожидано сказал:
– А тебе посоветую срочно купить акции «МММ», не пожалеешь. Вилка тебе не грозит. А там, глядишь, и меня когда пивком угостишь. Мне вчера мой брательник  из Будущего сообщил по секрету.
И я поверил его занимательному рассказу, его честному, открытому взгляду и дармовому пиву, и все свои деньги вложил в эти проклятые акции. А об остальном  вы уже догадались.
 
         



Из серии     «Приключения капитана Пятакова и стажёра  Копейкина».

                Как Пятаков стажера женил. 
Скучное дневное  дежурство подходило к концу. Пятаков  вразвалочку полулежал на привычном кожаном  диванчике и спокойно, в который уже раз, перечитывал   своего любимого Бредбери.  Звонки в дежурной части   были частые, но какие-то совсем несерьёзные – то  чья-то жена выясняла, нет ли в кутузке её куда-то подевавшегося  благоверного;  то жена майора Полтинника интересовалась, придёт ли Сам на обед; то один чудик позвонил и спросил, не знают ли они адрес Президента, но тотчас исчез, когда у него грозно спросили его собственный  адрес; то искали пропавшего пинчера-девочку по кличке Клинтон   и прочие бестолковые вопросы. Пятаков слушал этот бытовой  бред, невольно повторяемый дежурным лейтенантом при занесении в журнал, каким-то пятым ухом, но когда прозвенел этот звонок, он вздрогнул, бросил штудировать «Марсианские хроники»  и прислушался.
  Дежурный впился в трубку  и зачастил:
– Да. Да. Сколько? Да. Да. Сейчас будем, – и крикнул в комнату:
– Товарищ капитан! Ограбление на МЖК. Студентку почистили. Сняли золото, и часики японские  отобрали. Она ждет на квартире.
До МЖК через гаражи тут рукой подать, и через пяток минут «дежурка» подкатила к гордости Находки – 16-этажной высотке, эдакой  вавилонской башней возвышающейся над серыми задрипанными хрущовками окружающего её микрорайона. Скрипящий и кряхтящий старичок-лифт вознёс опера нехотя, со стонами   на двенадцатый этаж. Железную дверь квартиры   ему открыла заплаканная студентка  одного из находкинских ВУЗов  Аня  Соколова. Только взглянув на неё один всего раз, Пятаков почувствовал нечто вроде шока, настолько она была хороша в буйстве своей юной свежести, в прекрасной правильности черт именно русского её лица, мягко  усиленного нежным эффектом хорошей косметики и  подчёркнутой ярким халатиком и обворожительными коленками. У Пятакова просто  защемило сердце от досадного мужского сожаления, от  сознания того, что вот эта абсолютно совершенная,  необычайно яркая, юная,  дерзкая, дразнящая, манящая и вызывающая красота создана уже не для него.  Слишком рано он родился, чтобы в свои сороковые роковые,   со своей помятой жизнью деревенской физиономией мог рассчитывать хотя бы на милый взгляд подобных красавиц.
Но, не подав виду о своих смятённых чувствах, Пятаков, не торопясь, вошёл в квартиру, в  прихожке, у зеркала пригладил шевелюру, затем прошел в комнату и внимательно осмотрел её. Обстановка была проста, но заманчиво опрятна, как ухоженное  жилище склонной к аккуратности   особы. Сама хозяйка с глубокими чёрными, но заплаканными  очами встретила его шмыганьем мокрого носа и усадила на  проваленный диван.
– Вы—потерпевшая? – участливо спросил её капитан, всё ещё смущённо отводя глаза от невыносимой красоты.—Расскажите, пожалуйста, как было дело?
А дело было очень просто. Сегодня в сумерках потерпевшая Аня Соколова  приехала из института на автобусе номер 9, сошла у АЗС и пошла домой по тропочке, пробитой на пустыре такими же пассажирами, как и она сама, но её вскоре нагнали два молодых, просто  одетых парня, которых она приметила ещё в автобусе. Они завели с ней  непринуждённый разговор и спросили, как найти дорогу в храм. Аня не приветствовала разговоры на улице, но грубо оттолкнуть их не смогла, хотя что-то в них ей не понравилось. Сейчас она с ненавистью  вспоминает их  пронзительные воровские  взгляды по сторонам, и широкую  напряженную улыбку явного  предательства на  лицах.
 А тогда она бегло, на ходу, рассказала им, как пройти к церкви, и добавила, что уже очень  поздно, что отец Василий уже не принимает, и хотела свернуть на тропку к своему дому, как они грубо впихнули её в проём между какими-то строительными плитами, откуда их уже не было видно, деловито сняли с шеи подаренные мамой две тонюсенькие золотые  цепочки, вынули (спасибо, что не сдёрнули) рубиновые серёжки из ушей, сняли с руки изящные «Сейко»–папин подарок к совершеннолетию, выхватили из сумочки кошелёчек с мелочью, зло прошипели: 
– Заявишь, хуже будет. Поймаем, и не то сделаем, – и скрылись  за развалинами долгостроя.
  – Товарищ капитан, мне не столько побрякушек жалко, сколь обидно. Ведь я им поверила, хотела им искренне помочь, думала, что они правда церковь ищут, мало ли кто и с чем обращается к Богу, а они вот так – в распахнутую душу с грабежом, – всхлипывала зарёванная Анечка.
– Аня, это молодые, циничные, безжалостные,  жалкие воры. Очень может быть, что и наркоманы. Им неведомо слово «Душа».  Однако  мы их обязаны найти и оградить  от них общество. И вы должны нам помочь в их отыскании. Ибо, кроме Вас, их никто не видел при грабеже. Пожалуйста, соберите всё своё внимание и опишите их нам, какие они, их рост, формы лица, особенно интересны какие-либо их характерные приметы – во что одеты, как ходят и разговаривают, куда направились? Вы их хорошо запомнили?
– Да я их очень запомнила, товарищ капитан. Я их, подлецов, и через двадцать лет узнаю. А можно я их вам нарисую?
– А вы хорошо рисуете? — не веря ещё в свою удачу, спросил Пятаков. 
– А как же? Я же на дизайнера во ВГУЭСе второй год учусь. 
– Так быстренько, моя хорошая, за карандаш и  бумагу, и изобразите этих стервецов  как можно точнее.
Через пятнадцать минут перед Пятаковым  лежали два великолепных карандашных наброска двух молодых людей, изображенных юной художницей в  полутонах, причём  с явным  присутствием на их лицах  следов прогрессирующих пороков.
– Да, – восхищенно протянул Пятаков, – такие рисунки нужно не в дело шить, а на выставку в картинную галерею отправлять. Молодец, Анечка. Глаз у вас  соколиный, рука твёрдая, а память далеко не девичья. Одного я вроде бы даже  вспоминаю, видимо, у нас в ориентировках уже успел побывать. А в разговорах между ними вы никаких имён не слышали?   
– В конце, когда они уже убегали, вот этот, который повыше, буркнул другому:
– Сейчас к Штымпу, а потом  ко мне на хазу, и заляжем до полного  штиля.
– Вот это уже совсем горячо, – обрадовался капитан. – Где тут  у вас телефон? Капитан торопливо бросил в трубку:
– Архивный отдел? Пятаков. Мне срочно  ориентировку по  Штымпу.
  И снова к Анечке:
– Аня, а как насчёт чашечки кофе? Найдётся у вас?
   Едва он  успел выпить чашечку крепчайшего «Нескафе», как зазвонил телефон, и ему передали данные по бандиту, скупщику краденого. Пресловутый Штымп, в миру Иван Криворученко, давно был на примете в  «уголовке», но никак его не могли зацепить с поличным. Но теперь Пятаков почувствовал, что крепко сел ему на криминальный хвост.        
Попрощавшись с хозяйкой и поблагодарив её за кофе, Пятаков вернулся в машину и   приказал заехать в отделение, где, взяв стажера Копейкина и ещё двух бойцов из группы захвата,  на максимальной скорости отправился на Трудовую, в частный сектор, где Штымп в настоящее время снимал дом. Воровская хата скрывалась за высоким забором из неструганных  досок с закрытой на засов калиткой. В доме горел свет, и за занавеской колыхались какие-то тени.
Пока менты соображали, как действовать, дверь дома открылась и на крыльцо вышли все трое подельщиков. Двух жуликов Пятаков сразу узнал по рисункам Анечки, а Штымпа он знал и ранее по ориентировкам отделения. Штымп подошёл к калитке, сбросил щеколду, и в то же мгновение оказался на земле с руками в наручниках, жестко контролируемый бойцами спецназа.  Молодые жульманы кинулись было бежать, но одного уже держал за хлипкую шею свирепый Пятаков, а второго профессионально настиг в три прыжка   поднаторевший в этом за время практики   Копейкин.
На следующий день вся группа принимала поздравления, но Пятаков был чем-то  очень недоволен.
– Стажёр, – позвал он Копейкина, – дело закончить надо. Поезжай на МЖК к потерпевшей Соколовой, возьми с неё подробные показания об обстоятельствах дела. У меня по горячим следам совсем не было времени расписывать всё, как положено.
Весь вечер суровый  стажер снимал показания  с повеселевшей потерпевшей, но на следующий день Пятаков опять был хмур и озабочен:
– Копейкин, я сколько раз вам говорил, что показания нужно оформлять строго по инструкции. Это безобразие. У вас заканчивается практика, а вы не можете нормально оформить простейший допрос потерпевшей. Возьмите инструкцию, перечитайте её и сегодня же возьмите показания с потерпевшей ещё раз, но как положено.
 Недоумевающий стажер до самого вечера ворошил инструкции, а после работы опять отправился к студентке, где вновь едва не до полуночи снимал показания.  Однако Пятаков опять был не в себе.
– Стажер Копейкин, где подписи под рисунками?  У вас не указано точное время, не описана подробно одежда подозреваемых. Дело в суде без этого может сорваться. Делаю вам замечание и требую сегодня же устранить все упущения в документальном оформлении протокола показания потерпевшей.
Никогда стажёр не видел своего шефа таким документально озабоченным, но делать нечего – приказы надо исполнять беспрекословно. Однако Копейкин заметил, что такая нудота начальника его нисколько не тяготит, и неунывающий  стажёр опять провёл вечер в гостях у очаровательной Анечки.
  Когда Пятаков, наконец, с пятого  раза, принял у него злосчастный протокол, то стажёр был этим  даже несколько раздосадован. Он уже как-то успел  привыкнуть  к вечерним посещениям потерпевшей Соколовой. Однако он сразу повеселел, когда ему позвонила сама потерпевшая  и пригласила на вечерний чай  с пирогами. И дело тут было вовсе не в пирогах.
Через месяц, совсем одуревший от любви, пятикурсник юридического факультета  стажёр Василий Копейкин, и, не менее влюблённая,  студентка второго курса  факультета дизайна Анна Соколова отнесли в городской ЗАГС заявление на регистрацию их личных  отношений.  А ещё через месяц  всем отделением сыграли шумную образцовую ментовскую свадьбу, где  тамадой на свадьбе был не кто иной, как капитан милиции Вячеслав Пятаков, который в своих многочисленных тостах  не раз отмечал особый талант  жениха в оформлении протоколов дознания, и сравнивал его стиль изложения с манерой великого Бредбери.
Свадебная пара была великолепна, но особенно  хороша была  невеста в белоснежном подвенечном наряде, с двумя золотыми цепочками на лебединой  шее, с рубиновыми сережками на розовых ушках, и с японскими часиками «Сейко» на левой руке.
А ещё через месяц стажер Копейкин, сдавая в архив дело об ограблении студентки Соколовой, нашёл в папке со своими протоколами показания своей Анечки, великолепно снятые и оформленные капитаном милиции Пятаковым в день ограбления. Он всё понял, покачал головой и благодарно  улыбнулся.
 
               

Квадратура с маскарадом.

Пятаков был полон горчайшей обиды и неистовой ярости. Горько он обижался на начальство, своевременно не разрешившее задержание  бандита Харина по кличке, естественно, «Харя», за недостаточностью, как им казалось, улик. А неистовую ярость испытывал по отношению к себе за то, что не смог убедить начальство именно  в этом. Ибо, когда  открылись все обстоятельства дерзкого ограбления коммерсанта Егорова и улик оказалось предостаточно, пресловутой «Хари» и след простыл. Сейчас  надо было  всё начинать сначала, вытягивать его старые связи, пытаться определить, где  и в каком конце необъятной России заляжет на отстой  этот матёрый волчище-рецидивист.
Солнце уже спряталось за сопку, но было ещё  достаточно  светло, сумерки только ещё подкрадывались  откуда-то с потускневших вершин, однако вечерний, свежий ветерок уже предвещал их скорое  прибытие. В тревожных думах Пятаков подошёл к подъезду своей «высотки» на МЖК и уже почти вошёл в подъезд, как его  остановил знакомый скрипучий  голос  Нины Афанасьевны, соседки по площадке, сидевшей с другими бабульками у подъезда.
–И вота гляжу, а яё и нету. Тольково учёра траву усю повыбрала, лопату у соседа навострила, мяшки просушила, завязков нарезала–и нету ничого. Что намеднись  накопала, чятыря вядра, то она  уся в мене и осталася, до октябрьских хватить, а опосля пензию в зубы и на базар, а той пензии едва на пять вёдер и хватить. И нихто яго, супостата, не пымаить, а ён уси дачи наши и разворовал, сукин хрен. Мылыции не до яго, ей бы бандюгов да тырарыстов пымать, а картофелинку нашу кормилицу оборонить  и  некому.
Пятаков остановился:
– Нина Афанасьевна, сочувствую вашей беде, как я понял—картошечку у вас выкопали. И часто это у вас на дачах такое творится? 
–А усё лето с самой вясны и твориться. Как начали лук да радисочку дергать, так затем то ягодку раннюю, кулубнишку,  собрать помогуть, потом морковочку первенькую да огурчики с помидорчиками умыкнуть, кукурузку поломають, подсолнухам головы посворачивають, а там и картошечка поспела. Вот ты, Славик, самий  главний у мылыции, так чиво же вы этих супостатов не пымаете? Ведь  уся тыща дашников их подлую кодлу весь год  кормить, а сами с базара живуть. И де ж такое  видано? 
Пятаков грустно улыбнулся наивному, но правильному вопросу.
–Да не я там самый главный в милиции, Нина Афанасьевна, но  воровство на дачах, это, конечно, безобразие. Сегодня напишите мне  обязательно заявление о кражах с дачи, всё вспомните, что у вас украли этим летом, а я попробую заняться этим сам или стажера пришлю. Попробуем отловить этих подлых  архаровцев.
Наутро, после скорой планёрки у начальства, Пятаков, кликнув закадычного своего стажера Копейкина, отбыл на  расследование дела об ограблении Егорова. Надо было сгонять в Приисковый, где у Харина было немало знакомых, порасспросить их о связях исчезнувшего  уркагана, пообщаться с давним своим другом, участковым  Сёминым, с которым они поймали не одного  бандюгу, и при возможности—искупаться в море, которое там, на прибое, особенно приятное. А то ведь  конец августа, последние купальные денёчки, вот-вот задует северняк, тёплую воду отгонит от берегов и – прощай  купальный сезон.
Служебной машины, как всегда, свободной  не оказалось,   и  следгруппа отправилась на капитанской «Тойотке», благо, что аккумулятор ей  недавно обновили, и теперь передвигалась она без особых проблем и довольно бойко. Старая дорога была перекрыта на долгожданное асфальтирование и ехать пришлось по новой, но не менее пыльной и более тряской.
В Приисковом, однако, дела не заладились. Отыскать друзей Харина не удалось, участковый Сёмин укатил как раз наоборот в Находку, поэтому – что удалось  ментам – так это искупаться  в бухте Малое Тихангоу, что напротив старой  радиостанции. День стоял жаркий, море  было тёплое, некрупная океанская зыбь разбивалась  ленивыми бурунами о риф на  мысе Козина, и всё было бы по-другому, если бы, покачиваясь на убаюкивающих ласковых  волнах,  Пятаков не вспомнил о дачном заявлении  Нины Афанасьевны, лежащем у него  в портфеле.
–Стажер, ещё два гребка — и на материк. Я совсем забыл, надо на дачи заехать, мародёров погонять, а то совсем  житья не стало старикам, тащат  с дач все, что они вырастили. После них – как Мамай с войском прошёл. Я кому сказал,–повелительно повысил голос капитан.–Через две минуты отъезжаем. Кто не успел, тот получит взыскание.
Копейкин  хотел было посопротивляться. Очень уж позагорать хотелось, но, зная капитана, он промолчал, и молча влез с мокрыми цветными  трусами в горячие тесные джинсы. На дачах  они потолковали со сторожем Петровичем, который толком ничего не охранял и  ничего, тем более, не знал. На финише разговора Пятаков понял, с кем имеет дело, и спросил одно:
– Петрович, скажи пожалуйста, кто у вас тут самый толковый дачник. У кого самые большие урожаи, самые лучшие сорта, к кому люди ходят советоваться,  что и когда сажать и чем поливать?
 Петрович был на удивление скор и точен.
– О, это  Владимир Ксенофонтович, он у нас голова. У него картошка непременно по-голански в три этажа в земле сидит, помидоры – по-американски на деревьях растут. Только у него семьдесят сортов яблок на двенадцати стволах. Вся дача  с ним советуется, чем «коровку» победить и сколько под осень калия подсыпать под смородину. Он у нас – голова.
Петрович еще долго кивал полированной  плешью и что-то рассказывал, но Пятаков с Копейкиным  уже подъезжали к небольшому рубленному домику, возле которого с яблонь сигнально свисали гроздья красных помидор. Но по дороге Пятаков краем глаза отметил, как вдруг нервно дёрнулась занавесочка в окне одного из домишек, мимо которого они проехали.
 Владимир Ксенофонтович оказался ещё не старым, жилистым мужичком с лопатой в одной руке и опрыскивателем в другой. На вопрос Пятакова о мародерах он ответил коротко:
– Их здесь много бичей болтается, и воруют всё, что могут унести.. Про совесть уже давно забыли всюду—и в Москве, и здесь в Находке. У меня вчера уникальный американский сорт помидоров украли. Друг Фил прислал семена из самой   Калифорнии, а ворюги все плоды обобрали, даже на семена не оставили. Если найдете, буду благодарен безмерно.
 Пятаков очень заинтересовался этим сортом, попросил даже изобразить их на листочке, посочувствовал хозяину с утратой такого уникума, выпросил  несколько  уникальных  фасолин  из Бангладеш размером с кулак себе  на развод, и невзначай спросил без всякого интереса:
– А чей  вон тот домишко, у дороги, с зеленой верандочкой? 
– А бес его знает,– ответил не перестающий опрыскивать деревья какой-то вонючей гадостью дачный гений.— Какой-то «крутой» из города приезжает иногда на джипе. Но по вечерам  свет горит нередко, а днём никого не видать.
На этом содержательный разговор закончился, и стороны расстались, довольные друг другом. Однако, едва только  менты  уехали  туда, откуда прибыли, как на пыльной дачной дороге появился нетрезвый наглый  бичара в затасканой робе  и с большущей сумкой в руках. Дачники забеспокоились, скорёхонько  позакрывали калитки, но бродяга нетвёрдой походкой прошествовал к домику с зеленой верандой, вошел во двор и, пошатываясь, стал бесцеремонно ломать  капусту, дергать морковь, а затем принялся  и за картошку, впихивая добычу в здоровенную спортивную сумку. Такой лютой наглости даже привыкшие ко всякому дачники никогда ещё не видели. А бессовестный  ворюга, подустав от трудов неправедных, вытащил из кармана початую поллитру и, попивая из горлышка, завопил на весь притихший посёлок разудалую:
– Шумел камыш, деревья гнулись...
   А ночка  тё-ё-ёмная  была.
Но он успел исполнить только первый куплет. В самом начале второго дверь вроде бы пустого  дома внезапно  широко отворилась, и на крыльцо выскочил рассвирепевший, заросший недельной щетиной детина  с явным намерением вышвырнуть наглеца за пределы участка. Но исполнить свой замысел  он тоже не успел.
Разудалый похититель  частной собственности вдруг выхватил из-под драной робы чёрный, неулыбчивый штатный «ТТ», выпалил два раза  для эффекта  в воздух,   и громовым голосом  разъярённого Пятакова  скомандовал:
– Харин, руки в гору и без шуток. Ты знаешь, я не промахиваюсь по таким, как ты. Тут, откуда ни возьмись, подкатила родная капитанская «Тойотка» с отважным Копейкиным за рулём, на руках ошеломлённого  бандита защёлкнулись наручники, из домика понятые вынесли обрез и ручную гранату, и через полчаса  усталая, но счастливая команда пылила по тряской дороге обратно в город со связанным  бандитом на заднем сиденье.
Однако в КПЗ они поехали не сразу. Проезжая мимо рынка, Пятаков остановился и исчез в толпе покупателей, оставив стажера со скованным наручниками  бандитом в машине. Вернулся он обратно через десяток минут с каким-то полутрезвым мужичком в чёрной тенниске. Под левой рукой  мужик держал ящик с помидорами, а на спине правой рукой тащил полмешка картошки. Потом они, к удивлению Копейкина, поехали к гаражам у хлебозавода, где в одном из боксов нашли ещё двоих в самую дрезину пьяных мужиков и целый бокс овощей. Вот теперь, погрузив ещё и этих  пьянчуг,  и два мешка картошки в раздувшуюся, как объевшийся барсук, машину, они причалили, наконец, к родному отделению, где их уже поджидали. Майор Полтинник, ласково поглядывая на Пятакова с  командой понурых жуликов, пообещал в следующий раз  выделять ему на задержание сразу целый «Икарус».
– Хотя бы бензин оплатили для «Тойотки, – ответил усталый Пятаков и подмигнул  обалдевшему стажеру.
Вот тут-то ничего не понимающий стажер взмолился:
– Товарищ капитан,  Вячеслав Иванович, что это за люди и почему мы их задержали? 
А усталый, но довольный Пятаков  ответствовал:
– Ну, насчёт Харина тебе, вероятно, всё ясно. А эти мужички – наглая  банда мародёров, стажёр, всё лето грабившая дачников в  товариществе садоводов, а в ящике и мешках – неопровержимые улики против них. Ты помнишь, этот мудрец Ксенофонтович говорил, что у него украли уникальные помидоры от американского друга. Таких помидоров нет ни у кого в Приморье, не говоря уже о Находке. А эти жулики потащили их на рынок, где мы их и накрыли с поличным. А в гараже они хранили весь свой награбленный товар. Завтра мы возьмём и хозяина гаража, который организовал этот подлый бизнес на бабушкином труде,  и поставим хотя бы здесь  жирную  точку. Я этому очень рад, стажер. Даже больше, чем аресту Харина. Верну соседке украденную у неё картошку, а герою-дачнику уникальные  помидоры. Может быть, теперь  дачникам легче жить и работать станет. 
– Товарищ капитан, а чем же эти помидоры так уникальны, что вы на базаре их опознали? 
– Да это очень просто, студент. Эти чудики  украли у дачного гения Ксенофонтыча плоды  единственного в мире сорта  КВАДРАТНЫХ  помидоров и потащили их на базар. Этот сорт  практичные американцы вывели специально для более плотной упаковки в квадратной таре. А квадрат от круга отличить не проблема, стажер, при таком-то  моём милицейском  стаже.
               


ГУСИНАЯ  ИСТОРИЯ.

Пятаков был убеждённым атеистом, не верил ни в бога, ни в чёрта, ни в какие бы то ни было дурацкие суеверия, но сегодня с утра его грызли недобрые предчувствия. Началось с того, что его ранним утром  укусила какая-то ненормальная оса, когда он разминался  на балконе,  и укусила не куда-нибудь, а в щеку, отчего его физиономия перекосилась наподобие завалившегося у хренового хозяина стога сена, и настроение у него проявилось соответствующее. Да ещё с утра выяснилось, что аккумулятор у его «Тойотки» неожиданно «сдох», и заводить её  пришлось с помощью соседей по гаражу—с «толкача». Хорошо ещё, что  коробка передач не автоматическая,  а то нахлебался бы с таким аккумулятором.   Вот с подобным невзрачным настроением Пятаков и подкатил к родному отделению, где его уже ждали.
Майор Полтинник, яркий «хохол» с густыми усами и с обязательным шматом настоящего украинского сала в сейфе, позвал его в кабинет и, сосредоточенно шевеля усами, поведал задачу:   
– Понимаешь, Пятаков, дело какое. От Азизова заявление поступило. Гусей у него крадут. Уже две гусыни исчезли бесследно, как вчерашняя горилка, даже пёрышек на травке не осталось. Он говорит, грешил сначала на лисичек или на хорька, коттедж у него, сам знаешь, на окраине города, к леску примыкает. Но уж больно гладко это всё проходит. Ни шума, понимаешь, ни писка. Гуси, однако, очень шумный народец. Чуть что, такой гвалт подымут, весь посёлок разбудят, слыхал, небось – даже Рим спасли когда-то, а тут – ни гу-гу. Ты поезжай, разберись, мужик он серьёзный, когда нам поможет чем. В одном городе живём, однако.
Пятакова перекосило от отвращения.
– Товарищ майор, у нас столько  дел зависает, оперативников не хватает даже на  «мокрушные» дела, а я перышки гусиные искать отправлюсь. Да ребята засмеют, Тарас Иваныч, – взмолился Пятаков. – Отправьте меня лучше куда-нибудь недостачу раскручивать, а гусей стажеру поручите, он толковый, справится не хуже меня.
– Вот это ты правильно придумал, Пятаков. С Копейкиным  и поезжай туда,  введи его в курс дела,  дальше  сам занимайся «висюком» по квартире на Ленинградской, а стажер дело закончит. Только проинструктируй его хорошенько, чтобы дров не наломал.
Пятаков вышел от начальства, стараясь не поднимать головы. Кивнул сидевшему  в дежурке Копейкину:
– Поехали пернатых пересчитывать.
Служебной машины опять свободной не оказалось, и они поехали на родной капитанской «Тойотке». Завелась она по горячему неплохо, и они через полчаса были уже на улице писателя графа Толстого. Потерпевшего Азизова Пятаков знал, но больше  понаслышке. Тот  приехал в Находку лет пять назад, бог знает, откуда, купил недостроенный коттедж, развёл хозяйство, окружил себя нахальными земляками, занялся незамысловатой русской коммерцией под названием «купи-продай», потихоньку достраивал свои хоромы и жил не особенно выделяясь. Пятакова со стажером   он встретил,  широко улыбаясь.
– Ах, какие гости у нас сегодня с утра. Какой праздник на моём  дворе,–он весь размаслился, растёкся восточной улыбкой. – Дорогих гостей встречать будем. Проходите  в гостиную, для вас ничего не пожалэю.
Пятаков окинул взглядом усадьбу. Двухэтажный коттедж из красного кирпича замысловатой архитектуры располагался на двух выкупленных совковых шестисоточных участках и как-то хищно нависал над остальными небогатыми домишками в округе. За домом располагались хозяйственные постройки. В уголке усадьбы был устроен бетонированный прудик, в котором плескались здоровенные перекормленные гуси.
 Менты прошли  в дом и приятно удивились. Их ждал недурной полдник с распитием.  Пятаков нахмурился:
– Дорогой, мы на работе. 
–А я где,– приятно изумился хозяин. – Целый день не присядешь, телефон как утюг горячий, а тут воры совсем достали, житья от них нет. Садитесь за стол, не обижайте отказом, от всей души к вам с великой   радостью. А заодно и о деле поговорим. Гусей из Голландии привез, сам выбирал, элитная порода английских кровей. Всё понимают, только книжки не читают—некогда, пастись надо. И пропали две самые лучшие матушки-гусыньки, на гнезде сидели, мамами готовились стать, и пропали. Я думал—лиса или собака бродячая, но нигде ни пёрышка. Почему, думаю?
Его речь лилась широким потоком слов, при этом хозяин страшно выкатывал  глаза, недоуменно разводил руками и не замолкал ни на миг.
Пятаков  окинул стол заинтересованным взглядом, налил себе и хозяину по фужеру коньяка, стажеру же накапал малюсенькую рюмашечку, и, строго глянув на него,  провозгласил свой обычный дежурный  тост:
– За справедливость!
Прислушавшись к приятным ощущениям, закусил икоркою с сервелатом и повернулся к хозяину:
–Когда пропали гуси-то?
Хозяин, хрустя сочным яблоком, нахмурился и, нагнувшись к Пятакову, почему-то шёпотом ответил:
– Ночью, сегодня ночью. Утром  пошел выпустить стадо  гулять, а в птичнике щеколда откинута, двух,– он громко всхлипнул,– двух самых лучших нету. Украли, совсем украли, какой народ жестокий, звери прямо.
Он оглянулся  зачем-то вокруг, опять наклонился к Пятакову и душевно прошептал:
– Я наверно знаю, кто взял. Вот они меня не любят, все грозят мне плохо сделать,–  и он показал в сторону  ветхого домишки, сбоку примыкающего к обширной барской усадьбе.—Вот их надо проверить, я так чувствую.
Пятаков  от очередного фужера отказался, налил себе чашку крепкого чая, выпил его с бутербродом, поблагодарил хозяина и, встав из-за стола, сказал:
– Копейкин, ты закуси хорошенько с дороги, а потом запиши показания потерпевшего поподробнее, а я пройдусь по окрестностям, ознакомлюсь с обстановкой.
Он прошёл по обширному двору, подошёл к бассейну с плескавшимися пернатыми птицами-богатырями, которые при его приближении заволновались, загоготали, а отчаянный гусак пошел прямо на  него, бесстрашно выгнув шею и страшно шипя.
– Но-но, злюка, не трону я твоих подруг,– добродушно отмахнулся он от гусака, и тот вроде как понял, затих, важно прогуливаясь в сторонке. Гусей оказалась  чёртова дюжина. Пятаков поморщился, ухмыльнулся,  и прошел далее к дому, указанному  Азизовым.
Домишко оказался древним деревянным строением с завалинкой из засыпного шлака, с такими же старенькими, крытыми рубероидом,  сенями. Пятаков прошёл в сени и постучал в обитую драным одеялом дверь. Ему ответили и он вошёл в чистенькую прихожую-кухоньку с печкой, обитой черной жестью, кухонным, пузатым обшарпанным столом  и облезлым  холодильником «Океан» в углу  возле окна.  В доме отчётливо пахло вареной  гусятиной, а таз возле печки был  с верхом наполнен  гусиным пером и пухом. Из гостиной к нему вышел мужичонка роста ниже среднего, в  штопаных джинсах и ковбойке. Колючим взглядом он окинул  вошедшего, молча кивнул и спросил:
– Что интересует милицию в наших краях?
Говорили они недолго, минут десять. По окончании разговора Пятаков коротко сказал:
– Перо и пух сложи в мешок и давай сюда. Завтра зайди сразу после обеда ко мне в отделение, там договорим.
Выйдя из избы, Пятаков поднялся в сопку, нашел там густые заросли орешника, вывалил в самую серёдку кучу окровавленных перьев и вернулся в коттедж, в котором обнаружил такую картину.
Азизов что-то увлеченно втолковывал стажеру, который, сыто икая, старательно записывал этот бред  в протокол.
– Ну что, хозяин, – бодренько сказал Пятаков, – капкан ставить надо. Лисичка шалит, однако. Вон там, в кустах наверху перо  валяется с твоих гусей. Ставь надёжный засов на гусятник, и цело будет твоё стадо. Видно, закрыл вчера кое-как, вот лиса, а она бестия прехитрющая, и забралась к твоим богатырям. Давай, подписывай протокол, да нам пора ехать, нас «висяк» серьёзный ждёт на Ленинградской. Спасибо за угощение. Пока.
Хозяин коттеджа был сражён наповал.
– Какая лисичка? – взвился он. – Я сам вчера видел,– кивнул он в сторону избёнки, – как Иван моего гуся щипал.
Пятаков пожал плечами:
– Результат обследования места происшествия  будет отражён в протоколе, –  и вышел.
Отъехали молча, потом стажер вопросительно посмотрел Пятакову в глаза, и тот не выдержал:
– Так надо, студент. История вот с какими  вариантами получается. Вчера у младшего сынишки этого мужика в развалюхе был день рождения, и вечером  к нему заваливает какой-то хмырь, и дарит  здоровенного гуся от Азизова. Кто откажется от таких щедрот? Вот он у них сейчас во всех кастрюлях  и фигурирует. А утром Азизов делает заявление о пропаже, приезжает милиция, устанавливает факт присутствия подтверждающей преступление  улики в кастрюлях,  и мужику светит минимум три года. Кто поверит его сказкам про щедрые подарки? Пока мужик сидит, ушлые джигиты выживают мать с детишками из дома куда угодно, и оформляют бумаги еще на шесть соток. Так бы оно и было бы, но  я в такие игры с совестью не играю. Я лучше ещё годика три в капитанах похожу.
Он помолчал, потёр висок указательным пальцем и продолжил:
– Даже при капитализме всё должно быть по-человечески, студент.  Иначе, зачем он, капитализм этот, нужен людям. Пошли, стажёр, пивка примем. Я угощаю. А «висюком» завтра с утра займёмся. Куда он от нас за ночь денется?

Полезный пулемёт.

Утром Пятакова сразу вызвали к начальству. Заместитель начальника отделения  майор Полтинник  имел вид несколько озадаченный. Он  хмурился, почёсывал то проклюнувшуюся очень рановато  плешь, то чисто выбритый подбородок, то терзал своё ухо, озабоченно поглядывая на почтительно помалкивавшего капитана.   Наконец он решился:
– Ты понимаешь, Пятаков, неприятная история приключилась. У Терентьева, ты знаешь, депутата  городской Думы, «Краун» угнали. В гараже взломали ворота, машину завели и всю ночь гоняли на ней  по пляжам. Ночной  наряд на сто третьем едва не зацепил их, но они оторвались от патруля, в кустах бросили машину и скрылись. Машину нашли утром, немного поцарапанная, но целая, однако, дело не в этом. Заковыка вся  в том, что в машине на ночь случайно  оставили портфель с думскими документами. Утром рано выезжать собирались во Владивосток оформлять какие-то документы для города, и печать думскую там оставили. А наутро в машине уже не было ни документов, ни печати. Менять печать и пересоставлять документы – дело долгое и скандальное. У меня только что был Председатель Думы, и он очень просил дело завершить в кратчайшие сроки и по возможности – без огласки. А журналюги уже почуяли что-то, с утра вертятся, вынюхивать  пытаются. Дело об угоне пока заводить не будем, поработаем неофициально. В прокуратуре в курсе, мешать не будут. Тут ясно одно, угон совершили пацаны, как-то знакомые с гаражными замками, угнали машину,  что бы просто покататься, документы и печать им ни к чему, но куда они их подевали, надо срочно выяснить и вернуть в Думу.  Все дела в сторону, займись только  этим. Я пообещал Председателю, что  через два дня вернём пропажу.
Он замолчал, пожевал губами и добавил:
– Слава, постарайся. Председатель обещал многие наши вопросы закрыть. Сам понимаешь, момент надо ловить. Это и обновление автопарка, и горючее, и квартиры нашим молодым. Дерзай, желаю успеха. Пока.
Он быстро пожал  руку и распрощался.
Поцарапанный и запылённый тёмносиний «Краун» стоял возле отделения милиции.  Пятаков внимательно осмотрел его снаружи, посидел внутри, поизучал мусор в салоне и окурки в пепельнице. В этот ответственнейший момент его и нашёл стажер Копейкин.
– Вячеслав Иваныч, меня к вам направили в помощь. Говорят, дело сложное и срочное, обещали премию выписать, если выполним задание в срок.
– Студент, садись в машину, поедем – гараж посмотрим, а насчёт премии – это точно, обязательно выпишут, а потом ещё догонят и  добавят.
В гараже в районе хлебозавода ничего особо интересного не обнаружили. Угонщики спокойно  справились с обоими замками, один они открыли подбором ключей, а второй просто отжали здоровенной фомкой, которую потом бросили в багажник. Очевидно, они работали в перчатках или с тряпкой, поскольку в машине и  в гараже никаких отпечатков пальцев, кроме хозяйских, найдено не было. Окурки были все старые и представлены хозяйским  «Мальборо». Свои шпана, очевидно, выбрасывала в окно. Гараж представлял собой обыкновенный бокс, правда, ещё с двумя этажами, уходящими вниз. Заднюю стенку гаража занимал стеллаж со всякой автомобильной  всячиной, по стенам висели старые камеры, в углу, заваленном  какой-то ветошью, стояло что-то железное. Проходя мимо, стажёр Копейкин лениво смахнул тряпьё и обомлел – перед ним стоял во всей красе экспонат эпохи—точь-в-точь чапаевский  легендарный станковый  пулемёт  «Максим». Не хватало только отважной Анки с лихим Петькой. У Копейкина захватило дух. Покрытое тонким слоем смазки, без признаков ржавчины, грозное оружие было готово к поединку. Из патронника змеилась набитая патронами лента.
– Вот это да,– вырвалось у стажера,– пострелять бы.
Руки сами потянулись к обеим рукояткам, а большой палец уже приготовился  лечь на отсвечивающую жирным металлическим блеском гашетку. 
– Отставить!–вдруг услышал он резкий голос  Пятакова. – Руками в бассейне машите, стажер, а на расследовании  держите их за спиной.
Пятаков  подошёл к пулемёту, внимательно и уважительно осмотрел его, зачем-то потрогал и поцарапал ножом  патрон из ленты, пробормотал глухо:
– Красивое кино,– и скомандовал:
– Студент, давай кинем в багажник, может, пригодится против олигархов. Брать только за основание.
– Да вы что, Вячеслав Иванович, какие олигархи,– сконфузился стажер.
Однако немало весивший пулемёт аккуратно погрузили в багажник и  отвезли прямиком к эксперту Ивану Ивановичу.
– Пусть покумекает,– кратко бросил Пятаков.
Остаток дня стажер Копейкин провёл в архиве, где ему поручили разбирать старые, зависшие ещё несколько лет тому назад, дела. Уже перед самым  концом рабочего дня  ему позвонил Пятаков:
– Студент, срочно в машину. Поедем брать шпану.
Мигом спустившись во двор, Копейкин буквально впрыгнул в знакомую служебную «пятёрку», где уже сутулился  водитель Юра и важно восседал невозмутимый  Пятаков. 
Знойный день обессилено катился к вечеру. Быстренько скатившись с Пади, «пя-тёрка» встряла в грандиозную пробку перед Центральной  площадью, и так и не вышла из неё до самой Ленинской. Включать спецсигнал и сирену было бессмысленно, так как дорога впереди была забита крутыми иномарками, внаглую забивающих  любую  возможную дыру в потоке машин. На Спортивную приехали едва не  через час. На скрипучем лифте поднялись на восьмой этаж и позвонили в квартиру с обшарпанной дверью. Дверь открыла бабушка в лёгком ситцевом  халате. Увидев милицию, она охнула и пропустила в квартиру.
– Степан Афанасьевич Долгов здесь живёт? – как-то утвердительно спросил Пятаков.
Бабулька ещё раз охнула и кивнула на дверь в другую комнату:
– Отдыхает. А что случилось?
   Не отвечая, Пятаков прошёл в комнату, за шиворот поднял с постели лежавшего на ней в брюках парня лет 16 и участливо спросил:
– Ну, как покатались?
И не давая тому опомниться, продолжил:
– Где портфель?
Не совсем проснувшийся парнишка ответил автоматически:
– Как где? У Кольки, а что? 
–  Ничего, собирайся,–кратко приказал Пятаков, осматривая комнату.
Его внимание привлекла толстая книжка, слегка высовывающаяся из общего ряда книг на небольшой полке. Это было всем  известное издание  доктора Спока о воспитании детей. Из книги выпал пакетик с белым порошком. Капитан не стал его поднимать, положил рядом с ним книгу и спросил переодевающегося пацана:
– Давно колешься?
– Второй год, – мрачно ответил парнишка.
– Плохо дело твоё, Степа. Жить тебе осталось от трёх до пяти, если за ум не возьмёшься. Копейкин, опечатай комнату до особого распоряжения.
Через десять минут в соседнем доме точно так взяли такого же придурка-наркомана Кольку Хвостова, у которого в шкафу нашли рыжий думский портфель с документами и печатью. 
На следующий день  по отделению был вывешен приказ о вынесении благодарности за срочное раскрытие сложного дела капитану Пятакову и стажеру Копейкину с  выделением денежной премии в размере двух минимальных заработных плат каждому.
По окончании  рабочего дня капитан Пятаков и стажёр Копейкин пили пиво на премию в баре «Бриза» напротив.
– Вячеслав Иванович, – взмолился стажер, – расскажите, как вы на угонщиков вышли, а то не спать мне ночью. 
– Да это просто, Вася. – Пятаков отхлебнул пива, пожевал звонкую от сухости корюшку и продолжил.—Ведь они  пацаны, глупенькие вовсе. Очень жаль, что никто им не объяснит страшную правду про наркоту. Сволочи наркодилеры гонят их на преступления, загоняют молодыми в гроб, а ведь они совсем ещё мальчишки. Хитрые бестии, машину хотели разобрать  и продать, да не получилось, патруль засёк. А портфель  сильно дорогим показался. Да он и в самом деле неплох, кожа дорогая. Спасибо, документы не сожгли и не выбросили. В машине всё тщательно протёрли, уничтожили все отпечатки пальцев, а пулемёт бутафорский, в гараже у Терентьева от давних киносъёмок остался, весь излапали, забыв обо всём, одно слово, мальчишки. А пальчики каждого наркомана у нас уже давно в картотеке  числятся.
Помолчал, пожевал рыбку и добавил:
– А это, студент, твоя заслуга. Я под этот хлам  не заглянул бы, и пулемётика не заметил бы. Молодец, Вася, так держать. Ещё немного, и я смогу тебе доверить почитать даже самого великого Бредбери.


Пятаков и «Фантомас».

Тайфун  «Ромео» в Приморье ожидали  с опаской. Он много бед натворил на Японских островах,  в Корее,  особенно в Северной, но в Приморье пришел с опозданием и, по словам синоптиков – выдохшимся.  Два дня над Находкой висело  плотное покрывало из муторных серых туч, но дождя не было, так же, как и ветра, и все привыкли к мысли, что дождя уже  не будет, что «юный любовник» прошёл стороной.
Вдруг после обеда, ближе к вечеру, с неба внезапно упал ливень, да такой силы, что вмиг наполнил дороги выше бордюра, с гор вдоль улиц ринулись неукротимые, почти что селевые, потоки,  а грязнуха-Каменка, взревела яростным  Тереком, разом  вынося в бухту накопившиеся за долгие годы грязь и мусор. И в самый разгул тропической стихии, под трескучие  раскаты грома и почти непрерывное полыхание фантастических молний, в дежурной части раздался телефонный звонок. Еле услышавший его  сквозь гром стихии сержант  Полушкин плотно прижал трубку к уху, послушал и громко бросил, одновременно записывая сообщение в журнал:
– Товарищ капитан! Налёт на магазин «Наташа»  на Площади, трое в масках.
Через несколько мгновений тревожная группа в составе капитана Пятакова и стажера  Копейкина в своём закадычном, непрестанно кашляющим  угарным газом «УАЗике», под писк и всхлип промокшей  сирены, прорывалась сквозь тайфун к Центральной площади. По дороге машина шла едва не по колёса в воде, на подъёме разрезая потоки передним бампером, а на спуске – задним. Дворник не справлялся  с очисткой стекла и водитель Юра, опустив боковое стекло, вёл машину,  высунувшись из кабины под ливень по самую шею. Дождь заливал глаза, и Юра морщился, негромко ругался, яростно моргал, мотал головою, изредка смахивая брызги с лица  промокшим носовым платком.
Конечно, они опоздали. Когда подъехали к магазину и, въехав на тротуар,  остановились, возле него не было ни души, двери прикрыты, но из-за одной из них  выглядывал некий перепуганный кореец, очевидно—работник магазина.
Картина нападения была банальна до стандартности. Нападавших было трое. Они подъехали на светлой иномарке к магазину во время начавшегося  сильного ливня, двое вошли в пустой магазин, натянув на лица тёмные  чулки, один остался в машине. Время было выбрано очень верно – в кабинете завмага в это время уже заканчивали подсчитывать дневную выручку и, ожидая инкассаторов, дверь не запирали. Почти вся выручка была сложена в инкассаторские брезентовые мешки, подсчитана и  опечатана. Поэтому,  когда хлопнула входная дверь, директор и бухгалтер решили, что пришли инкассаторы и заторопились со сдачей денег. Но вместо серьёзных людей в камуфляже в кабинет ворвались два бандита с чёрными  чулками на головах, с пистолетами в руках, которые, пальнув из пистолета  в угол для острастки, отобрали два плотно набитых банкнотами мешка и стремительно выбежали, в дверях рявкнув свирепо:
– Сидеть и молчать.
Конечно, едва они отъехали на своей старенькой иномарке, как директор сел на телефон и сообщил в милицию об ограблении, но ловить ловкачей, тем более в такую погоду, было уже бесполезно. 
– Да, Копейкин, дело ясное, что ночка тёмная, – задумчиво произнёс Пятаков. – Ты, стажер, садись за протокол. Пора уже работать самостоятельно, а я похожу, осмотрюсь спокойно, пока ребята  из  прокуратуры подъедут.
 Пятаков с подъехавшим криминалистом внимательно изучили следы обуви, но они были очень сырыми, расплывчатыми, с подтёками  и хорошего результата не дали. Гильзу от «Макарова» нашли под диваном, но пули или её следа обнаружено не было, хотя бандиты, по показаниям свидетелей, стреляли небрежно в верхний угол. Вполне возможно, что стреляли холостым для чистого испуга. На тротуаре под ливнем следы искать было тем более глупо, но Пятаков и там походил под продолжающимся ливнем с зонтиком в руке, но тоже  безуспешно.
Когда протокол был уже почти готов, капитан обратил внимание на фотографию на столе.
– А это что у вас? – без интереса спросил он у директора.
– Это, а…а., это фотография. Последний из бандитов, убегая, кинул её на стол. Посмеяться захотел, поганец.
– Так что же вы молчите об  этом, – рассердился Пятаков.—Это же улика, и может быть, очень важная.
 Он осторожно, за уголочек  взял фотографию и неприятно обомлел. С неё на него во всей красе и цвете смотрел, нагло  ухмыляясь зелёной жабой Фантомас из известного французского фильма. На  обороте импортной стереооткрытки было намалёвано черным фломастером печатными буквами:
– Это я, мент!
– А бандиты у нас с юморком,– промолвил Пятаков, бережно складывая  фотку в полиэтиленовый пакет и отдавая криминалисту.—Разберись, Иван Иваныч. Я зайду, покумекаем.
 Обратно пробирались  под продолжающимся дождём, правда  несколько  притихшим. Вернувшись в отделение и сдав документы и оружие, они отправились по домам – стажер в общежитие на Постышева, а  капитан – по своим обычным ментовским делам.
На следующее утро стажер Копейкин с удивлением узнал, что налётчики на магазин успешно взяты капитаном Пятаковым и опергруппой  этой же ночью вместе с деньгами. Бандиты успели только потратиться на коньяк и роскошный стол, но попировать не успели. В окно  их «малины» на третьем этаже «хрущёвки» на Малиновского внезапно  вломился ОМОН, и на утро они остались не то что бы без роскошного  завтрака, но даже  без желанного похмелья. Однако,  во время операции стол не пострадал, и ОМОНовцы и Пятаков, немало помокшие во время  захвата под дождём, смогли немного согреться.
Первый, кто встретил законно  припоздавшего после напряженной  ночи Пятакова в отделении, был  восхищённый стажер.
– Вячеслав Иванович, поздравляю с  успешным задержанием. Расскажите, как это вы их раскололи?   
– Вася, сейчас некогда, начальство ждёт, давай после работы за пивком поговорим, как обычно. Угощаю я.
Вечером, как всегда в «Бризе», за кружкой свежего пива Пятаков и поведал сидевшему с открытым ртом стажеру  историю с Фантомасом.
– Понимаешь, Вася, на наше счастье ещё встречаются среди жуликов пижоны. Уйди они по-тихому, без фотки, мы их всё равно поймали бы, но попозже. Попировать на краденые деньги они  успели бы. Но одному из них захотелось побыть Фантомасом, эдаким всемогущим жуликом, пофорсить решил перед нами, ментами, а вот этого делать ему никак  не следовало. Задело это меня за живое. Какой-то бандит, а проще—отморозок зачуханный, будет надо мной, Пятаковым, посмеиваться.
В тот же  вечер мы с Иван Иванычем изучили эту фотку импортную по всем параметрам, каждый миллиметр под микроскопом излазали. Только на вкус не пробовали. Оказалось, что эта редкая  рекламная фотография выпущена всего полгода назад одной кинопрокатной фирмой в Сингапуре. К нам она могла попасть, скорее всего, только с моряками. Так вот, мы за пятнадцать минут связались с этой фирмой в Сингапуре, благо её телефон был с обратной стороны, и выяснили, в какое время эта фотка была там в продаже. Затем выяснили через пароходство, какие наши суда  были там в этот период. Оказалось, всего два танкера наших с Находки и один сухогруз из ДВМП. Раскрутили оба наших танкера  и выяснили, кто из экипажей сейчас находится в городе. Их оказалось всего восемь человек и среди них, на наше счастье, тот, кто знал человека, который  купил эти открытки, всего три штуки, для своих  ребятишек. Однако этот моряк, первый механик, уже находился с другим  танкером где-то в Китайском море. Мы связались с ним по телефону и, наконец, выяснили, что все фотки с Фантомасом  он подарил сыну, первокласснику Аркашке. Пришлось, да простит отец-моряк нас, поднимать ночью семью и беседовать с сынишкой. Сын механика, Аркаша,  сказал, что фотографий у него сейчас всего две, а третьей он обменялся  с  второклассником Димкой  на почтовую марку индонезийскую. Вот папаша этого Димки  и оказался нашим пижоном. Всё это мы выяснили за четыре часа,  и после полуночи уже вызвали ОМОН. А остальное – дело техники. Как говорится—дело мастера боится. Вот так, стажер, пусть  эти лабухи знают, что не надо над ментом шутить. Как говорил ещё в позапрошлом веке великий писатель Виктор Гюго – «По настоящему смеётся тот, кто смеётся последним». Всё удачно сложилось, стажёр, вот только погодка подвела. Промокли, пока их брали,  как промокашки, и если бы не бандитский фуршет – точно бы простудился.


УДАЧНЫЙ  НАЛЁТ.

Явившись утром в отделение, капитан Пятаков   встретил только дежурного. В своих кабинетах рылись в делах  несколько службистов. На вопрос, где остальные, дежурный Алтынов ответил, что все на заданиях,  а  начальство вызвали в Администрацию. Пятаков прошёл в свой  кабинет, вскипятил фасонистый чайничек от «Филлипс», отпил кофе и тут его позвал   перепуганный дежурный.
– Товарищ капитан, звонят из Далькомбанка.  На банк совершён налет бандой из трёх человек. Они сейчас выгребают деньги из кассы. Что делать, товарищ капитан?
– В данном случае следует поступать по инструкции. Найди начальство и предупреди, а я тотчас на место преступления.
Пятаков буквально вылетел из дежурки, дверью чуть не сбив несколько припоздавшего Копейкина.
– Стажер, за мной,– скомандовал капитан, пытаясь найти  привычную служебную   «пятёрку»,но, как назло, не только её, а вообще никаких машин возле отделения, к несчастью,  не было.  Пятаков, а за ним – и Копейкин,  метнулись  на  проезжую часть, по  которой  медленно пилил  потрёпанный годами оранжевый  «Москвич». Очкастый пенсионер-водитель резко затормозил перед работником милиции в форме и открыл заскрипевшую дверь.  Пятаков  со стажером упали  на заднее сиденье, и  капитан выдохнул:
– Дед, срочно на Пограничную, ограбление.
Дед очумело поморгал под битыми стёклами очков, и кротко сообщил, что он на дачу едет, где его ждёт супруга и дочка с зятем. 
– Какая дача?– в сердцах рявкнул Пятаков, – сказано же  – ограбление. А ну-ка садись справа, нам некогда, извини, отец.
Он перебежал перед машиной справа налево, нервничая, подождал, пока дед уберётся на место пассажира, упал сам за руль и расхлябанный «Москвич» как будто взлетел над улицей. Очевидцы рассказывали, что более наглого и лихого    «Москвичонка»  Находка  не видела ещё никогда. В одно  мгновение  он спустился с «Комсомольской», обойдя две крутые иномарки, затем, проскочив болидом  по Постышева, буквально ворвался, оттеснив  ошеломленного «Круизера» – на  Центральную  площадь, где, проскочив  на красный свет,  через две минуты был у Банка.
– Дед, теперь можешь на дачу, – рявкнул Пятаков, выскочил  из машины  и, расстёгивая кобуру, кинулся к стеклянным банковским дверям. Но двери свободно открылись, а грабителей  в банке уже не было. Из дверей выглядывали переполошенные женщины, работницы банка. В коридоре на стуле сидел сконфуженный охранник, молодой парень лет тридцати в камуфляже и прикладывал к голове мокрое полотенце. Он и доложил Пятакову, как всё было.
– Зашли трое, все молодые, прилично одетые, один с портфелем, а двое с сумками. Такое бывает, когда приходят получать крупные суммы. Я как раз один остался, напарница в столовую пошла. Они пошли в зал оформлять документы, а потом один вышел, подмигнул мне, достал пачку «Мальборо» и спросил:
– Перекурим?
Я только  за сигарету, а он чем-то как треснет по башке, я и отрубился.
Он поморщился, переменил полотенце и хотел продолжить, но его перебил Пятаков.
– Свои курить надо, салажонок. Приметы есть особые, машина какая? Копейкин, быстро на улицу, поищи свидетелей. Пусть опишут, кто видел грабителей, машину и всё-всё подозрительное. Где кассир? Кассу закрыть, а кассира ко мне. Все свидетели тотчас опишите подробно всё, что видели и слышали, только без выдумок. Фантазирует пусть Бредбери.
  Усадив всех за дело, Пятаков   принялся за кассира. Им оказалась совсем молоденькая симпатичненькая девушка лет двадцати трёх, перепуганная, заплаканная и очень недовольная собой.
– Это всё я, дура ненормальная, надо было время тянуть, но они уж больно кричали, пистолетом махали, а у меня мама больная и братик.
Она  опять расхлюпалась носом, стала сморкаться в мокрый платок, и Пятакову захотелось проявить чуткость, но тут прибежал стажер и доложил:
– Товарищ капитан, их было трое и водитель – четвёртый. Машина – дрова, «Корса» середины восьмидесятых без левой фары. Водитель ждал, мотор не глушил, а она дымила, точно  паровоз братьев Черепановых .Они как раз перед нами выскочили и удрали вниз по Красноармейской. Далеко они на ней не уйдут. 
– Стажер, – мрачно заметил Пятаков, – имейте в виду, далеко им как раз и не надо. А дрова свои ворованные они уже кинули, и сейчас спокойно с сумочкой идут по улице и семечки щелкают. Адреса у свидетелей взял?   
– Обижаете, товарищ капитан? 
–Обижать тебя девушки будут, а я, если не взял,  шкуру спущу.
И достав спецсвязь, Пятаков быстро передал ориентировку всем постовым и мобильным группам. Тотчас был объявлен план «Перехват» по Находке, а Пятаков продолжил беседу с кассиром.
– Значит так, они ворвались в кассу, пистолет в лицо, а дальше что?
– А дальше, товарищ следователь, они закричали:  – «Сука, бабки гони!». А  я им говорю, что у меня их нет, ещё никто не сдал, а они пистолет к виску и кричат по матушке:
– Мешки вон те давай. Я и отдала их.
И  она вовсе разревелась в три ручья.
– Не реви, не твоя вина. Сколько мешков было,  сколько они унесли, какая сумма в рублях?
– Четыре мешка упакованных плотно, под печать. А в рублях я не знаю, считать надо.
– Да, дела, а какими купюрами хоть были?   
– А что там было, какие бумаги, я не знаю. Эти мешки из архивного отдела девчонки принесли, хотели просить  инкассаторов по дороге сдать их  в городской архив на Озёрном.
  Она снова зарыдала. 
– Так, подожди, не реви. Я что-то не пойму. Ты мне скажи определённо, что в мешках-то было?    
– Откуда я знаю,– снова взревнула  девчонка,  – бумаги какие-то в архив.   
–  Ты хочешь сказать, что в мешках инкассаторских были бумаги для сдачи  в архив?  А деньги они взяли какие-то?   
– Да, на столе были семьсот рублей. Этот, самый длинный, они его Пашей называли, сгрёб их со стола и в карман сунул.
– Значит, вы, гражданка  Иванова, сообщаете следствию, что во время вооруженного ограбления вашего Банка   грабители  похитили денег на  сумму в семьсот рублей и четыре мешка архивного материала.   
– Да,– захныкала она, – а что я могла сделать? Они с пистолетом были и так кричали.    
На этом Пятаков завершил следствие, поблагодарил всех и  кассира отдельно за мужество и находчивость в борьбе с опасными преступниками, собрал показания всех свидетелей и на дребезжащем, древнем, как мумия египетского фараона, городском «ЛиАЗе»,   вместе со стажёром отбыл обратно в отделение.
Криминальные «дрова» – престарелую  «Тойоту Корсу»,  обнаружили сразу  в одном из дворов по Красноармейской.  На следующее утро мешки с архивом Банка были обнаружены в мусорных контейнерах на Верхней Пограничной, а к вечеру оперативники уже взяли незадачливых грабителей в доме напротив.   Дело завершилось самым благополучным образом – воры сели в тюрьму, кассиру Ивановой объявили благодарность с премией в семьсот рублей, которые  у неё удержали по закону из заработка  по недостаче при ревизии после ограбления.
А капитан Пятаков со стажером Копейкиным  опять получили свои две минималки, на которые  вечером  в «Бризе» пили пиво и вели профессиональную беседу.
После второй кружки стажера развязало на разговор.
– Вячеслав Иванович, – смущенно спросил он. – Я все понимаю, и многое уже знаю из криминалистики, но кто такой Бредбери, на которого вы всё время ссылаетесь?
   На что Пятаков ему  очень спокойно ответил:
– Бредбери, стажер, это весь огромный мир   вокруг нас. Только Рэй Бредбери видит его иначе, по-своему, не стандартно, как все прочие. Вот и нам с тобой, чтобы хорошо и необычно мыслить, надо тоже учиться у великого фантаста видеть всё чуточку по-другому.  Читать надо хорошие умные книжки, а не всякую детективную халтуру, студент.
.




























Из  серии «Весёлый  гороскоп»



   

ГОД  ТИГРА  ИЛИ   АМБЕ  ПО  МОРДЕ.

Мы с Лёвой решили  Новый Год – год Тигра, встретить в настоящей тайге, под живой ёлкой, под треск мороза и рычание грозных таёжных хищников. Подыскали мы в глухом урочище за Михайловкой подходящее зимовьё, затарились основательно  продуктами, и 31 декабря  на своей «Ниве»  подкатили туда как раз к вечеру.
Декорации были восхитительны. В неширокой долине мелкой речушки,  у чуть журчащего где-то в глубине под шапкой льда перемёрзшего ручья стояла аккуратная избушка с железной  трубой и печкой внутри. Прямо к избушке с пологого склона сопки подходил густой заснеженный  ельник. Древние ели величественно возвышались над нами, снисходительно позволяя нам мелко копошиться у крыльца, освобождая машину от новогодней снеди.  Интерьер избушки был небогат, но вполне достаточен для дружеского застолья. Грубоватый стол у мутного окошка был довольно устойчив, лавки удобны и прочны, а  нары вполне достаточны для отдыха четырёх чудиков при необходимости поспать.
Вскоре в избушке запылала печь, из трубы повалил густой дым от смолистых дров, а в домике запахло хвоей, смолой, тушёной курицей и, конечно – мандаринами. В снегу у крыльца из снега горделиво  торчала охлаждающаяся бутылка шампанского в компании более крепких напитков. Яркая льняная скатерть, наброшенная на стол, и несколько новогодних картинок по стенам развеселили некую прежнюю  мрачность простого таёжного обиталища
. Немножко подкрепившись, мы дружно нарядили  яркой мишурой  юную ёлочку, росшую возле избушки, и поводили вокруг неё шумный хоровод. А когда, чуточку подустали, сели на крылечко  и стали наблюдать, как на нас стремительно падает удивительная новогодняя ночь. Затем мы по-доброму  проводили старый год Пожилого Быка, и перед торжественной встречей года юного Тигра  вышли наружу  остудиться  и  подышать тайгой. Я с Катей и Люсей устроились на крылечке, а Лёва куда-то исчез по своим делам. Мы сидели тихо-тихо, с удовольствием впитывая  восхитительное  чудо зимней тайги, окружающее нас со всех сторон.
Когда полная луна скрылась за облачком, стало совсем темно и немножко страшно. Вдруг в кустах за избой что-то зашевелилось, послышались чьи-то осторожные шаги, затем внезапно  перед нами из тёмного  елового лапника  возникла усатая и полосатая, с выпученными бессовестными глазами, наглая до безобразия  тигриная морда.  Потом из кустов медленно высунулось тощее и длинное туловище царя тайги, за которым по снегу тащился уж совсем нелепый тонкий и длинный хвост. 
Мы оцепенели в глубоком молчании. Даже Люся, очень лёгкая на традиционный женский визг, тоже застыла, как под гипнозом.    А наглый тигр, подойдя  к нам поближе, неожиданно вульгарно повилял  задом, затем вдруг поднялся на задние лапы, сбросил с себя полосатую  шкуру  и обернулся нашим умирающим со смеху Лёвочкой. Рядом с ним на снегу валялась тигриная маска, яркий тигровый коврик и обрывок корабельного каната.
Наша месть была страшна в своей жестокости. Особо зверствовала Люся подвернувшейся тяжёлой  тряпкой.  Потому  что,  во-первых – перепугалась больше всех; во-вторых – потому, что лупила  не обидно, по-родственному;  а в-третьих – потому, что действительно было, за что наказывать. Напугал он нас изрядно. Набегавшись, налупившись и накричавшись, мы вернулись к столу и с энтузиазмом принялись встречать наступающий год Тигра.
Незадолго перед полуночью, изрядно уже разгорячённая и подогретая Люся выбежала на улицу проветриться. А мы с Лёвой срочно решили пропустить ещё  по одной  внеочередной праздничной, и, только выпили, как вдруг услышали  донёсшийся   с улицы Люсин голос:
– Ты опять за свои шуточки, пень долговязый. Вот тебе, вот тебе  за это. Иди, остынь, и не шути так больше.
Она вернулась с улицы боевая и разгорячённая, с длинным  поленом в руках, всё ещё ругающаяся и негодующая.
– Ты что, Люся? – спросил её  удивлённый Лёвушка.– Ты кого там вразумляла? Наши все здесь.
Люся удивлённо взглянула на Лёву, оглянулась на дверь, нерешительно спросила:
– Так ты здесь. А там кто был?
Её глаза вдруг наполнились тихим ужасом, и она грохнулась в долгий обморок, закатив глаза. Пока Лёва её откачивал и приводил в сознание, я взял фонарь и вышел на крыльцо. На полянке возле крыльца рядом со следами Люси чётко отпечатались глубокие  следы огромной кошки. Мне стало ясно, кого Люся так яростно воспитывала, приняв за своего озорного Лёвушку.
Внезапно мне стало холодно до мелкой дрожи в коленках. Я вернулся  в избу, закрыв дверь на  все засовы. Затем,  почему-то шёпотом, поздравил присутствующих с  наступлением года Тигра, а также с тем, что нас лично изволил поздравить своим посещением сам царь тайги, но, к сожалению, встретил у нас не очень любезный приём. При этом я  кинул укоризненный взгляд на ещё не совсем пришедшую в себя Люсю.
И чтобы загладить перед хозяином тайги  свою вину, как только из транзистора послышался торжественный бой  кремлёвских курантов, мы все подняли бокалы с шампанским и почтительно чокнулись с суковатым поленом, ещё хранившим на себе таинственный запах могучего таёжного зверя. Мы попросили у могучего Амбы прощения  за  ошибку, и пожелали,  чтобы  наступивший год, Год Тигра,   был для всех нас, как всегда, удачным и счастливым. 



   
НУ, КРОЛИК,  ПОГОДИ !

Незадолго до Нового года мне позвонил мой друг Лёва.
– Здорово, старик! Ты не забыл, что Новый год мы встречаем у тебя?
– Да нет, –говорю, –  шампанское уже в холодильнике, а  ёлка на балконе.
– Так вот, старик, имей в виду, что мы встречаем по восточному календарю год Кролика.      
    Значит, в новогоднюю ночь на столе должен присутствовать кролик.
– А в каком виде? Жареный, тушёный под сакэ, или  запечённый в шампиньонах?
– Нет, Вася. Ты ощутимо  сдаёшь  по сообразительности. Займись хатха-йогой. Говорят, помогает в тяжёлых случаях. Кролик нужен  живой, чтобы мы с ним под перезвон курантов смогли чокнуться. Тогда удача  нам обеспечена на  целый предстоящий год.
– Чокнешься тут с тобой,– сказал я. – А где я его возьму?
– Ну, это уже твоя проблема. Или купи на базаре, или привези из Австралии. Там они дикие, бесплатные, скачут с кенгуру наперегонки, и никого не боятся.
– А где я его держать буду, когда вернусь из Австралии?
¬– А стенка на что? Закроешь его в ящике, и пусть грызёт свою морковку. Всего несколько дней, выдержишь как-нибудь.
В Австралию я не поехал, а в ближайший выходной поспешил на рынок, в животный ряд. Там, среди ящиков с поросятами, корзин с курами и баночек с хомячками я сразу приметил высокого интеллигентного вида мужчину в пальто, но почему-то без пуговиц, держащего на руках очаровательного белого пушистого кролика с ангельски  кроткой мордашкой. Я сразу просто  влюбился в него, и, быстро сторговавшись, приобрёл эту прелесть очень недорого. Я назвал его Филипп, в честь моего дедушки, который тоже был белый и лохматый.
Придя домой, я понял, почему у интеллигентного мужчины на рынке не было пуговиц на пальто. У меня их тоже не оказалось. Это премилое создание добралось даже до брюк, но не успело  расправиться с ними аналогичным образом.
– Ах, ты, плутишка! – погрозил я Филиппу пальцем  и похолодел. Невозмутимый шалун сидел на книжной полке и флегматично отгрызал уголок у только что раздобытого мной с превеликим трудом роскошного издания известного писателя, которое я подарил моей Кате к Новому году. Это было уже слишком. Я перевёл хулигана  в партер на пол и сел пришивать пуговицы. Когда я пришил последнюю пуговицу и бросил взгляд на пушистое создание, то обнаружил его догрызающим любимую тёщину тросточку. Это была уже не шалость, а форменная диверсия под мою семейную жизнь.
Ночь Филипп был вынужден провести в изоляции в нижнем ящике моей импортной стенки. Утром я подпёр ящик с ним стулом, бросил ему морковку и с неясным чувством беспокойства отправился на работу. Вернувшись с работы, я не сразу обнаружил своего беспокойного квартиранта. В ящике зияла аккуратная, словно выпиленная лобзиком, чёрная дыра. А мой герой смирно сидел  у окна на кадке и с аппетитом дожёвывал фикус.
После этой отчаянной драмы в квартире было введено осадное положение. На кухню была доставлена стальная клетка с секретным замком, в котором отсиживался неугомонный грызун. Ключ от клетки я носил у себя на шее вместо крестика. Прогулки по квартире совершались строго по графику, причём,   только на поводке.
Однажды во время прогулки с Филиппом по квартире мне  позвонили. Увлёкшись разговором, я на мгновение упустил из виду стосковавшегося по свободе узника. После разговора я обнаружил в руке лишь огрызок поводка, а мой поднадзорный исчез, словно это была не квартира, а джунгли Амазонии. Я перерыл всю квартиру, заглянул даже к соседям под кровать, но тщетно. С большим облегчением я уже смирился с его исчезновением, когда вдруг обнаружил его счастливую мордашку, высовывающуюся из кадки с фикусом. За это время он успел создать там  для себя целый пещерный  городок.
К 31 декабря обе воюющие стороны  благополучно выдохлись, и наступило, как мне показалось, новогоднее перемирие. Филипп по случаю праздника был выпущен на свободу, правда,  под усиленный надзор, и даже получил лишнюю морковку.   
Вечером стали съезжаться гости. Всё началось с того, что Лёвушкина жена Люся была несколько близорука и, увидев мелькнувшего у неё под ногами Филиппа, решила, что это большая белая крыса, и с визгом бабочкой вспорхнула на старую вешалку.
Видавшая многое, но не такое, бабушкина вешалка не выдержала и рухнула, прихватив по дороге торшер и аквариум. Откопав под ворохом одежды  полузадохшуюся, в мокром платье, с водорослями на причёске и с золотыми рыбками в глубоком праздничном декольте, Люсю, мы поняли, что уходящий год действительно был годом разъярённой тигрицы, и что, к несчастью, он ещё не закончился.
Когда непрочный мир был всё-таки восстановлен, вдруг выяснилось, что Филипп  за это время успел  обеспуговить  всю нашу  верхнюю одежду. Возмущённый Лёва кинулся искать виновника переполоха и обнаружил его в праздничном салате.  Пытаясь его отловить, Лёвушка столкнул на пол бутылку Советского Шампанского, которая взорвалась, подобно ручной гранате, окончательно испортив новогодние туалеты наших дам. Пока наши жёны выходили из глубокого шока, мы с Лёвой поймали всё-таки  возмутителя спокойствия   и злорадно водворили его в стальную клетку.
Перед самой  полуночью мы кое-как попытались успокоиться, убеждая себя в том, что это ведь не международный террорист, а  всего-навсего обыкновенный белый кролик. Мы наспех прибрали в доме, навели порядок на столе, и с последним ударом курантов мрачно чокнулись с клеткой Филиппа. И в этот торжественный момент столик рухнул. Оказывается, Филипп как-то успел перегрызть  у него ножки.
Наши гости уходили  явно побеждённые. Голодные и озябшие, при отсутствии пуговиц подвязанные шарфами, они являли собой жалкое зрелище. При расставании я напомнил Лёве, что следующий Новый год  мы встречаем у него, и это будет год Дракона. Так что пусть подготовится заранее.  А этот год Кролика  мы запомним  надолго.
 


               

СЮРПРИЗ ИЗ ГОНКОНГА.

Своему другу Лёвушке я  позвонил незадолго до Нового года.
– Ты не забыл, что грядёт год Дракона, и мы встречаем его у тебя? – спросил я не без злорадства.
–  Я всё помню,– грустно отозвался Лёва. – Но Люся очень просила, чтобы  живых драконов у нас не было. С неё вполне достаточно прошлогоднего кролика Филиппа.
– Как знаешь. Я не настаиваю.  Идея с кроликом была твоя. Но мы не учли талант исполнителя, и потому проиграли сражение. Кстати, у моих знакомых в деревне Филипп уже стал патриархом огромного семейства.
– Я очень рад за него, но Люся надеется, что на Новый год у нас будут на столе  лишь гастрономические сюрпризы. Скажем, ты с Катей приготовишь салат «Дракон», а мы с Люсей поставим на стол пирог «Змей  Горыныч».
На том и порешили.
Неумолимое время торопливо катило год пожилого Кролика прямо в пасть юному Дракону. Перед самым Новым Годом, когда  мы уже собрались дома у Лёвы и дружно помогали жёнам накрывать праздничный стол, нам позвонил прямо из Озёрных Ключей    наш давнишний знакомый Аркадий,  и мы пригласили его к нам на встречу Нового года. 
Он добрый малый, опытный судовой механик, убеждённый холостяк и неистощимый балагур, только что прилетел из Гонконга, сдав там своё судно очередной  вахте. Он ввалился к нам сразу после одиннадцати, непривычно смуглый от жаркого тропического солнца, поставил в угол прихожки  серый потёртый саквояж, а на него длинный фанерный ящик, перехваченный тесёмкой.
Едва мы проводили год Кролика шампанским с морковкой, и приготовились  встречать год Дракона, как Аркадий спохватился и  выбежал в прихожую.
– А что я вам привёз,– приговаривал он. – Обхохочетесь. Это сюрприз вам из Гонконга.
Вернулся он в комнату с натуральным  метровым крокодилом.
– Смотрите, какое чудесное чучело я привёз. Чем не Дракон? – восторженно завопил он и сочно чмокнул чучело в самый кончик носа. Чучело вдруг резко шевельнуло хвостом и, разинув зубастую и клыкастую пасть едва не на ширину комода, ловко откусило у Аркадия его яркий заграничный галстук у самого узла.
В наступившей вдруг хрустальной тишине  раздался  оглушительный женский визг. Судорожно разжав пальцы и отшвырнув от себя так не вовремя ожившее чудище, Аркадий  вновь стиснул их, но на богатой Люсиной люстре. Я,  подобно кенгуру, одним прыжком перелетел через всю комнату и успокоился лишь на высокой   спинке дивана, с которой удобно было обозревать происходящее, а Лёва деловито устроился в платяном шкафу, как-то умудрившись прикрыть его изнутри. С высоких антресолей в коридоре раздавалось тихое женское перешёптывание:
– Как ты думаешь, Катя, с кого он начнёт?
– Хорошо бы с Аркадия. Ведь он холостяк
Но виновник переполоха  со строгим  драконьим взглядом  и сухими бесстыжими  глазами, криво переступая лапами и размахивая хвостом, направился прямо к столу. Забравшись на него, он с интересом отведал салат «Дракон», проглотил, не задумываясь,  пирог «Змей Горыныч»,  без сожаления  уничтожил красиво  уложенный на блюде микояновский   сервелат, и  вместе с фужером  допил моё шампанское. Завершив лёгкий завтрак  лососиной первой свежести, он  поднял голову и задумчиво,   с явным личным интересом  посмотрел на висящего над ним Аркадия. 
– Уберите чучело. Я падаю,– пищал он сверху.
– Сам ты чучело,– тихо, чтобы не услышал крокодил, ответил ему Лёвушка из шкафа.– Ты мне за всё ответишь, как  только вот этого монстра  укротим.
Но монстр услышал и направился к шифоньеру. Лёвушка ойкнул и притих серой мышкой. Чучело почесало свою иззубренную спину о ножку шкафа, отчего она рухнула, как подпиленная. Надо было спасать Лёву, которого   одолевали уже прощальные тяжкие  мысли.
Женщины воспользовались своей недосягаемостью и ловко метнули в хищника с антресолей  старым валенком, но  промахнулись. Я же тихонечко сидел на спинке  диване и пытался прикинуться  бюстом великого античного  мыслителя Сократа, полагая, что крокодилы должны беречь великих философов. Тогда Аркадий, используя богатый опыт предков, качнулся на люстре, и в отчаянном порыве  перелетел на диван, с него на праздничный стол, откуда швырнул  в злобного  людоеда прекрасным тамбовским окороком. Эта тяжёлая торпеда попала точно в цель.
Оставив покачнувшийся шкаф с притихшим  Лёвушкой в покое,  монстр с аппетитом взялся  за окорок, а нам оставалось лишь  с завистью взирать на это лукуллово торжество. Покончив с подарком из Тамбова, крокодил сыто и сонно, во всю пасть  зевнул, из глаз у него полились обильные слёзы проснувшейся совести, он спокойно отправился в ванную, где плюхнулся в воду и затих.
Спас нас опять-таки Аркадий. На цыпочках он подкрался к ванной, запер дверь на шпингалет, подпёр дверь, на всякий случай, ещё и шваброй, затем упал на пол и захохотал, как блаженный, повторяя сквозь спазмы и корчи смеха:
– Вот так чучело! Вот так сюрприз из Гонконга!
Из перекошенного шифоньера осторожно выбрался Лёвушка, осмотрелся  по сторонам, и, не заметив опасности, заявил:
– Вот так погуляли! А где наши жёны?
Мы с большим трудом сняли с антресолей наших милых женщин. Причём, они толком  так и не смогли нам объяснить, как они туда  смогли попасть.  Отсмеявшись, мы нашли в кладовке старенький собачий намордник  и одели его на спящего в ванне  героя новогоднего переполоха.
Как мы все уже поняли, на шумном восточном базаре Аркадий перед вылетом сюда приобрёл вместо  чучела  живого усыплённого крокодильчика, и  чартерный рейс мигом доставил  их обоих из жаркого Гонконга в трещавший морозами и пахнущий новогодней хвоей Владивосток.
Едва мы поняли это, как отовсюду  послышался новогодний бой кремлёвских курантов.  Мы  наполнили свои бокалы праздничным шампанским  и с приходом года Дракона  все разом чокнулись  с симпатичным премиленьким дракончиком, в смешном наморднике шлёпающем  по полу вокруг нас, и плачущим  счастливыми крокодиловыми слезами. Не часто ему, видно, случалось ранее лакомиться  микояновским сервелатом и роскошным тамбовским окороком.
 


       


НЕУДАЧНЫЙ ТРЮК ИЛИ ЗМЕЯ В САЛАТЕ.

Встречать Новый год–Год Змеи–мы решили с нашей фирмой в кафе «Якорь». Мы справедливо полагали, что это будет и дешевле, и веселее в кругу друзей и коллег, и что это, наконец, поможет нам избавиться от новогодних сюрпризов, преследующих нас  от самого года Кролика. Кроме того, здесь нас ожидала масса весёлых мероприятий: это и  самодеятельность, и  новогодняя лотерея, дискотека с  маскарадом  и прочие интересные номера, которые держались организаторами  в тайне. Нам всем четверым поручили проведение лотереи с сюрпризами, чем мы очень увлеклись, и за праздничными хлопотами незаметно пролетело время. 
Наконец наступило  31 декабря. Против обыкновения не опоздав, мы все четверо: я с Катей, и Лёва с Люсей, с большим дед-морозовским  красно-кумачовым мешком за плечами, в котором находилось множество мелких призов для победителей  викторин и лотерей, явились в назначенное время в кафе, где царило ожидание праздника. Сдавая одежду в гардероб, мы поставили мешок с призами в сторонке за колонной, чтобы он никому не мешал. А когда освободились от одежды, мешок оказался почему-то  под пальмой у окна. Мы с ним прошли в зал, сели за свой столик у небольшой эстрады, а мешок поставили под стол, предварительно развязав, чтобы можно было быстро доставать призы.
На столе уже стояли холодные закуски, фрукты и запотевшая бутылка  нашего любимого полусладкого «Советского Шампанского» с чёрной глянцевой наклейкой. Едва мы расселись и освоились за столом, как на небольшую сцену, возле которой находился наш столик, впорхнула вся  белорозовая и прехорошенькая «Снегурочка»–секретарша нашего шефа Леночка и стала искать своего Деда-Мороза. Она быстренько нашла его с нашей помощью в большущем  сундуке под ёлкой, закрытом на огромный амбарный замок. Дедушка-Мороз с ватной бородой и по-юношески молодыми задорными глазами, поздравил нас с Новым Годом, и мы все пригубили шампанское, потом нас поздравил сам шеф, и мы опять выпили, затем держали речь его многочисленные заместители. Каждый из них провозглашал свой новогодний тост, который мы активно поддерживали уже не только шампанским. Затем  со сцены три молоденькие экономистки спели под фонограмму знаменитые «Пять минут», потом били куранты,  и шампанское лилось уже  под метель из конфетти и серпантина.
Когда мы чуть поутихли, в зале притушили свет, оставив его на  сцене, на которую вынесли сначала маленький коврик, затем кумачовый мешок, очень похожий на наш, а за ним  мелким семенящим шагом на сцену прошествовал непрерывно кланяющийся,  небольшого роста худенький «индус»–Илья Петрович  из отдела снабжения в белой чалме, босиком, в восточных зелёных шароварах и в белой майке на которой красными буквами было выписано: «Ай лав ю – перестройка».Он остановился, ещё раз поклонился нам, затем сел на коврик, сложив ноги по-восточному, распустил узел на мешке, достал из шаровар флейту и заиграл тягучую индийскую мелодию. Праздничный зал затаил дыхание, ожидая  жуткий парад змей.
Но змеи не спешили. Весь зал с напряжением следил за мешком, но он оставался абсолютно неподвижным. Тон флейты поднимался всё выше и выше, временами почти до ультразвука. «Индус»–артист, казалось, в недоумении  прожигал глазами дырки в мешке, но из него не вылез даже таракан. Он пытался в него заглянуть, даже подпихивал мешок исподтишка коленом, но безуспешно. Мешок был незыблем, как береговой утёс.
Вдруг Люся, сидевшая напротив меня, как-то странно зашипела.
– У  тебя, Люсенька, неплохо получается,–пошутил я, не отрывая взгляда от злополучного мешка.—Ну совсем как индийская кобра.
– Это ты так классно шипишь, совсем как египетский  аспид,– как-то странно парировала она, тоже не отрывая глаз от сцены, и снова злобно зашипела. Потом она зябко передёрнула  плечами, прошептала мне раздраженно почему-то :
– Перестань! Глупо!– бросила на меня быстрый негодующий взгляд, издала какой-то неопределённый булькающий звук и застыла, как  окаменела. Я взглянул на неё и тоже замер. 
Перед застывшей в параличе Люсей  прямо в блюде с салатом лежала свернувшаяся здоровенная змеюка, а  голова её в боевой стойке покачивалась в такт переливам флейты рядом с изящным Люсиным ухом, в котором кроваво поблёскивала  золотая серёжка с капелькой рубина. Зловещая черная рептилия тихо шипела, продолжая  медленно  покачиваться, и с ней вместе стала покачиваться,  словно загипнотизированная,   Люсенька. В её глазах отражался такой  животный ужас и отвращение, а ногти  с такой силой впились в поверхность стола, что мне стало ясно, что её немедленно надо спасать.
– Ш..Ш..Шпокойно,– как можно медленнее прошипел я.– Не дёргайш..ш..ш..я. Этой тва-а-а-ри того и на-а-а-а-до. 
 Змеюка, отреагировав на моё вмешательство, надменно  и плавно повернулась ко мне и посмотрела мне прямо в глаза. Мне стало  не по себе. Так, очевидно, чувствуют себя кролики на столе анаконды, и манекенщицы  на подиуме. Я попытался ласково улыбнуться этой твари, но у меня получилось нечто неловкое и жалкое. Холоднокровное  пресмыкающееся именно так и оценила моё выступление, и презрительно отвернулось  назад к Люсиной сережке. Люся  застыла восковой фигурой и, казалось, не дышала. Это длилось мгновение, но нам оно показалось длиною в жизнь.
А на сцене в это время разыгрывалась  другая драма. Заливаемый потом и  без меры обескураженный горе-факир, выводя на флейте высочайшие рулады, безнадёжно раздувая   щеки и дико вращая глазами, все сильнее и всё откровеннее попинывал  настырный непослушный мешок. Наконец он не выдержал. Отбросив осточертевшую флейту, он в трагической  позе  Отелло, медленно обеими  руками влез в мешок и так же медленно, с совсем обалдевшим видом стал вынимать оттуда… наши призы – куклы, машинки, шоколадки, книжки и прочую мишуру. Вдруг он напрягся, зацепив что-то, и осторожно вытащил из мешка на всеобщее обозрение наш суперсекретный, самый забойный приз—огромный метровый рекламный розовый презерватив.
Зал взорвался так, что только чудом уцелели окна и люстры. Это невозможно изобразить и описать. Это надо было видеть. Ничего не понимающий артист обессилено сел  с призом в руках на край  сцены, свесив босые ноги вниз  и, наконец, взглянул  в зал, где увидел наш стол, за которым разворачивалась финальная сцена.
Оглушенная  убойным хохотом змея очнулась и громко в отчаянии  опять зашипела на Люсю. Люся  этого не вынесла и, в свою очередь, яростно зашипела в ответ. Змеюка, не ожидавшая такой реакции, ответила тем же, но в ещё более яростной тональности. И тут Люсенька выдала такую отчаянную шипящую ариозу, и с такой бешенной гримасой, что у виновницы переполоха не выдержали её знаменитые змеиные холоднючие нервы и она поспешно ретировалась из салатницы под стол, откуда совершила отчаянный марш-бросок к стоявшим неподалёку музыкальным инструментам, где и пропала.
Только тут публика стала кое-что понимать. Все сидели с открытым ртом, совершенно забыв про Новый Год, и ждали продолжения необыкновенного спектакля. Незадачливый факир–заклинатель подошёл к нам и как-то грубовато, словно мы были в чём-то виноваты, спросил в открытую:
– А где остальные?,– чем тотчас вырубил ещё не совсем пришедшую в себя  Люсю, вновь беззвучно обмякшую на стуле. Моя Катя и Лёвушка разом подпрыгнули, словно обнаружили, что сидят на снаряженном фугасе, а у меня всё сразу так зачесалось, словно на меня вытряхнули мешок, плотно набитый голодными кошачьими блохами.
– А сколько их должно быть?–задали мы правомерный вопрос  факиру-неудачнику. – Ещё две, но поменьше,– злорадно ответил он, тотчас отправив едва очнувшуюся Люсю в ещё более глубокий нокаут. Пришлось  брызнуть на неё охлаждённым шампанским.
В это время на сцену бодреньким шагом  вышли ничего не подозревающие оркестранты. Пока у нас шла драма с «шипящими», они спокойно отсиживались у себя в отдельном кабинете, тоже встречая Новый Год. Они полагали, что мы уже хорошо посидели, разогрелись, и решили, что нам пора встряхнуться. Быстренько разобрав инструменты, решительные молодые люди в строгих черных костюмах и с «бабочками» под «битлов»  оглушительно грянули заводную пугачёвскую «Эй вы там, наверху».
Вечер покатился дальше. Оркестр был в ударе, одаряя нас очередным шлягером. Особенно выделялся  бас-гитарист с длинными волосами, который с большущей классной гитарой, задавая ритм, прыгал орангутангом по сцене, заводя гостей. Во время его очередного па я взглянул на него и…. опять остолбенел. Из узкой прорези его гитары, разъярённо шипя, выползала наша старая знакомая. Это увидел весь зал и тоже  замер. Ничего не ведал об этом только сам гитарист, прыгающий по сцене с закрытыми глазами и весь погруженный в загадочный  мир  поп-ритмов. Однако разъяренная чудовищной тряской  змея  обвилась вокруг грифа инструмента и сбила звучание, отчего гитара стала давать  «петуха», звенеть и дребезжать. Лохматый ритмотворец  удивленно открыл глаза, и кинул взгляд  на свой, ставший вдруг таким непослушным,  инструмент. Лучше бы он этого не делал.
Увидев на струнах громадную змеюку, он  повёл себя несколько странно. Вместо того, что бы сбросить с себя гитару, он начал безумно носиться по залу, обрывая провода, опрокидывая столы и посуду, дико что-то вопя и тряся инструментом. Перепутанные провода заискрили, что-то задымило, перепуганные женщины шарахались от змеи и проводов, опрокидывая мебель. Поднималась дикая паника, и это могло закончиться гораздо печальнее, если бы тоже вконец очумевшая змеюка не решила, что  на сегодня уже довольно.
Во время очередного пируэта  гитариста она ловко спрыгнула в стоявший под  нашим   столом  свой родной красный мешок и спряталась там от  неожиданно одичавших людей. Факиру осталось только завязать мешок  и вытереть пот со лба. Вторую  рептилию, чуточку поменьше, мы вытряхнули из большого барабана чуть живую. Она только крутила головой и разевала  беззвучно пасть, не имея сил ни ползать, ни даже шипеть. Вот вам пример воздействия современного искусства на беззащитный животный мир. Несчастное пресмыкающееся осталось только пожалеть и отправить в мешок вслед за первой. А вот третью змею, самую маленькую,  мы так и не смогли найти, обыскав всё помещение с тщательностью сапера, перетряхнув все инструменты, одежду, и высветив самые глухие и тёмные углы.
Остальная часть новогоднего вечера прошла менее насыщенно и увлекательно. Наши сразу потускневшие викторины и лотереи не смогли соперничать с только что состоявшимся драматичным шоу-экспромтом. Люся к концу вечера несколько отошла, вспомнила про Новый Год и даже станцевала два танца с Лёвой и со мной. Домой мы отправились далеко за полночь.
Утром меня разбудил звонок встревоженного Лёвы.
– Старик, срочно приезжай, с Люсей опять плохо.
Оказалось, что, едва проснувшись, Люся решила подкрасить свои бледные после вчерашнего праздника губы, и полезла в свою косметичку, но вместо помады вытащила оттуда третью змеюку. Шок был стремителен и беспощаден. Обошлось без «скорой», но пока мы отловили третью проказницу, еле отыскав её в тубусе с чертежами, Люся целый час просидела в шубе  на промороженном балконе, зная наверняка, что туда на мороз никакая змея не  сунется.
Однако, отловив последнего террориста, нашего милого приморского полоза, опасного только для мышей, мы напоили его молоком и уложили спать в тёплый коробок у батареи, предварительно чокнувшись с ним фужерами с шампанским, чтобы Новый Год—Год Белой Металлической Змеи, стал и для нас и для нашего города действительно Новым и Счастливым.


   
НОВОГОДНИЙ ПЕРЕПОЛОХ, ИЛИ ЛОШАДЬ В ТИГРОВОЙ ШКУРЕ.
Казалось,  совсем недавно мы встречали год Змеи, но   быстро отзвенело знойное лето, отшуршала  сухим листом  осень, и вот на нас уже стремительно накатывает очередной Новый Год—год  Белой Лошади. 
–Нет, хватит с меня новогодних чудес, –  прямо-таки «задымилась» от новогодних  воспоминаний наша  Люся. — Хочется чего-нибудь эдакого, – она как-то неопределённо покрутила ладошкой в воздухе, – спокойного, свежего, романтичного.   
Подобное заявление заставило нас с Лёвой крепко  задуматься. Наконец он позвонил через неделю:
– Эврика, старик,  придумал? Представляешь – новогодняя ночь, Млечный путь, как у Гоголя,  помыт и потёрт снегом.  Ёлка,  наряженная во дворе, мороз рождественский трещит за окном, а мы, как белые  люди,  сидим у камина, пьём шампанское и смотрим РТР.   Класс! А конкретно, Стасик, наконец,  дачу свою достроил во Фроловке, и приглашает нас к себе на новогоднее новоселье.   Это ведь не в тайге, как в прошлый раз, в год Тигра, а в деревне. Грех не воспользоваться случаем.
  Люсе это предложение не то, чтобы понравилось, но,  подозрительно долго подумав, она всё-таки на него согласилась. На том и порешили.
Новогодняя ночь выдалась, действительно, лучше не придумаешь. Приморская зима, обычно не балующая нас снегом, перед самым Новым Годом, как бы спохватываясь и наводя порядок, запоздало вывалила нам на радость двухмесячную норму снежного изобилия.  Успев подмёрзнуть, снег  празднично  скрипел под ногами. Вечером, мы все вчетвером, я с Катей и Лёва с Люсей,  не спеша, доехали  до  новенькой Стасиковой  дачи, но хозяев там не обнаружили. Однако Лёва быстренько  нашёл ключи в условленном месте, и скоро  в уютном домике с большими окнами на настоящий лес жарко  запылал камин, пронзительно и неотразимо запахло мясом, луком и апельсинами. Старенький столик под новенькой пёстрой скатёркой быстро заполнился принесённой снедью, а в сенях торжественно стыло «Советское Шампанское».       
К десяти часам у нас уже всё было готово,  но хозяина так и не было. Ожидая его, мы сидели у пылающего  камина и смотрели в незанавешенное окно, через которое на нас в упор смотрела чёрная, немного жутковатая в своей загадочности, новогодняя ночь. В голову полезла всякая чушь. За окном что-то громко заскрипело, вдалеке что-то ухнуло, на чердаке тоже  послышалось некое  неясное шевеление. И тут моя жена Катя спросила явно не в тему:
–А тигры здесь водятся?   
–Ты что, откуда им тут взяться? – бодренько ответил  Лёва, как будто она спросила про гиппопотамов из Габона. – Это же не тайга ?
Он нервно встал, подбросил в камин два последних поленца и отправился на двор за новой вязанкой. Но, выйдя за дверь,  он тотчас стремительно влетел обратно и захлопнул её с такой силой, что едва не вынес её вместе с косяком. 
– Т-т-т-там кто-то есть, – выпалил он свистящим шёпотом. – За дровами стоит, с хвостом, храпит, как кошка, только громче.   
–Тигр, я так и знала, – запричитала Люся, готовясь падать в обморок и отодвигаясь для этого от камина.
–Да вы с ума сошли, какой-такой тигр здесь может быть?—неуверенно вымолвил я и подошёл к двери. За ней кто-то мягко переступил ногами, засопел, а затем легонечко фыркнул.   
–А тигры фыркают?—спросил я едва дышащую от страха   компанию.
–Ещё бы, – прошептал  в ответ Лёва. – Они и мычать могут. Говорят, они так оленей и коров в тайге обманывают.   
– А если он в дом полезет?—нервно спросила Люся.   
–Не должен, – успокоил её озабоченный  Лёва.   
– А вдруг он очень голодный? – не унималась Люся.
– Тогда будем отбиваться шампурами. Но должен сказать, что тигр—очень разборчив в еде и всегда берёт только столько, сколько сможет съесть. Так что, кое у кого есть шанс  встретить и следующий Новый год.   
– Успокоил, называется, – застонали в ужасе  женщины.  И тут я вспомнил.   
–Послушайте, ведь у Стасика где-то здесь ружьё есть, двустволка  двадцатого калибра. Тут тайник должен быть.
Мы принялись ползать по полу, пробуя половицы и пытаясь нащупать слабое звено. Но тут на крыльце что-то упало, с шумом  и грохотом посыпалось, совсем рядом с дверью  засопело и фыркнуло.   
– Ой, он сюда лезет. Держите дверь, – запищали женщины и кинулись в дальний от двери угол.  И в этот трагический момент Лёва произнёс ликующим шёпотом:
– Нашёл! Есть тайник! –
  Он поднял одну из досок,  запустил руку в чёрный проём и. . . вытащил початую бутылку водки. Повертел её, осторожно поставил  на пол и полез ещё. Затем он вытащил стакан, аккуратно   укутанный в полиэтиленовый пакет. Мы не знали–плакать нам или смеяться. Мы нашли заветную Стасину заначку, так, на всякий случай.
Но тут в сенях уже по-настоящему  грохнуло, зазвенело, кто-то фыркнул, чихнул и заскрёбся в дверь. И в этот действительно  трагический момент Лёва заорал не своим голосом:
– Нашёл! Подпол нашёл. Все за мной! Мы спасены!
В одно мгновение мы все нырнули в тёмный провал подполья и захлопнули за собой крышку. Кто-то очутился  на старом тряпье, кто-то на банках с вареньем. Лёва угодил на старые грабли и тихонько чертыхался  в темноте.   Зато теперь мы были в полной безопасности. В настороженной  тишине мы услышали, как у двери  завозились, затем дверь тихонечко отворилась, и в комнату кто-то вошёл,  остановившись у порога.   
В этот самый момент, когда мы были на пределе возможного ужаса и готовились к самому страшному, сверху раздался недоумевающий  голос Станислава :
– Вот те на! Куда это они все разом пропали. Бермудский треугольник какой-то.
Когда мы вылезли из погреба, вид у нас был вовсе не новогодний. Катя с Люсей были  в паутине, как в серпантине. Лёва сел на взорвавшуюся банку с вареньем и стоял, глупо оглядываясь, а у меня на макушке оказалось мышиное гнездо.
– Вы что, друзья, в прятки играете? – не понял Станислав. 
–Какие прятки?—с досадой прошипел Лёва. – Ты тигра там не  видел?
Гомерический истерический хохот бил и трепал Станислава не менее пяти минут. Он так самозабвенно смеялся, что едва не свалился в камин.  Наконец он поутих немного и смог выдавить  сквозь  слёзы:
– Да это же Манька,  лошадь дачного сторожа.  Я её частенько угощаю всякой всячиной, вот она и пришла полакомиться сюда. Думала, что я приехал.
До Нового года оставалось несколько минут. Шашлыки наши пригорели, блюда остыли. Но самое  первое, что мы сразу сделали после прихода Станислава, так это мы отрезали здоровенный ломоть чёрного хлеба, густо посыпали его крупной  солью, и угостили этим лакомством нашу славную Маньку, так переполошившую нас в новогоднюю ночь. Она со вкусом жевала угощение, прядала ушами и мотала от удовольствия головой, совершенно не ведая, что своим приходом подарила всем нам очередной счастливый Новый Год – Год Доброй Белой  Лошади.

   
               
НОВОГОДНЯЯ  КОРРИДА.

Новый Год Козы на этот раз мы решили опять встречать в деревне у нашего друга Васи. У него был небольшой двухэтажный коттедж  с огородом, лугом и даже небольшим леском на пригорочке за просёлком.  31 декабря  мы добрались до его деревни  уже под вечер. Но в самом конце  пути дорога была переметена высокими  снежными сугробами и наша  «тойотка»  не смогла преодолеть это неожиданное препятствие. И пришлось нам, навьюченным новогодним  приятным грузом, состоящим из рюкзаков, набитых банками, склянками, пакетами, брикетами, а самое главное—бутылками, тащиться  печальной гурьбой  через  пустырь  вдоль  деревенского  худого  частокола  до Васиных резных ворот.
Пройдя почти половину пути, мы остановились передохнуть возле старой раскидистой вербы у дороги.  Тихий ясный вечер  явно обещал звонкую и морозную новогоднюю ночь. Настроение у нас было предпраздничное  и мы, решив отметить такой прекрасный вечер и благополучное прибытие в объятия природы, прямо здесь на дороге  разлили  по маленькой в походные стопочки. 
– Ну, с Наступающим Новым Годом, годом Чёрного Козла, друзья,– благодушно  произнёс тост Лёва и, молодецки крякнув, с удовольствием выплеснул стопочку охлаждённой водочки в  запрокинутый рот. Но закусить он не успел. Опрокинув свои столь же желанные  стопочки и открыв прикрытые от удовольствия глаза, мы вдруг с удивлением увидели  Лёвушку почему в сугробе по ту сторону дороги. 
– Ты что, летать научился?—недоумённо спросил его я и тотчас оказался в том же сугробе  рядом с ним. Наши жёны что-то там заверещали, но поскольку  мы оба головами торчали в сугробе, исполняя в воздухе ногами какой-то фантастический снежный  «брейк», толком ничего понять пока мы не могли.  Наконец, вынырнув из сугроба и отряхнувшись, мы с Лёвой увидели  невероятную, просто фантастическую картину–на наших  оробевших жён  мелкими шажками надвигался невероятно страшный, рогатый,  бородатый, свирепо  ревущий зверь в чёрной косматой шубе, ежесекундно становящийся на дыбы, нанося удары при этом своими копытистыми лапами, как классный каратист.
–Лёва, кто это?—прохрипел я, отфыркиваясь от снега, залепившего мне лицо.
–Единорог какой-то, – ответил из сугроба Лёва.– Очевидно, это именно  он нам «перо вставил» и летать заставил.
–Какой же он единорог, если у него целых два таких зловещих рога?
–Он, наверно, единорог-мутант. Из Чернобыля сбежал .
-Слушай, откуда бы он не сбежал, хоть из ада, но наших дам он сейчас точно затопчет, если на рога не подымет. Надо спасать их. Ведь они наши жёны.
–А что мы сможем сделать с голыми руками против таких рогов и копыт.
–Мы устроим ему снежный «самум»,– бодренько ответил Лёва и мы, разом  выскочив из сугроба, всеми четырьмя руками осыпали  нападавшего злодея сплошным  снежным зарядом. Этого террорист не ожидал, он заревел и закрутил головой, отчего вдруг из снежной пурги,  как из густого тумана, попеременно стал  высовываться то один крутой рог, то другой. Затем они исчезли оба.
–Ура, мы его победили,– возликовал Лёва и тотчас  кубарем покатился в  другой сугроб, а вслед за ним и я. Оказалось, что, воспользовавшись снежной завесой, рогатый террорист ухитрился обойти нас с тыла   и  опять стремительно атаковал  в самое незащищённое  место. Пока мы с Лёвой вновь отфыркивались и отряхивались, злодей отбежал на приличное расстояние и снова с разбега  устремился к нам, снова  пытаясь взять на таран. Наши жёны разумно ретировались за спасительную вербу,  Лёвушка всё ещё  кувыркался в сугробе, а мне вдруг  пришло в голову неожиданное решение.
Мгновенно сбросив с себя ярко красную куртку, я выставил её как матадор  алую мулету, плавно отводя её от себя. Рогатый хулиган отреагировал совершенно правильно и атаковал куртку красивым  проходом  влево. Мощно развернувшись, он сделал сольный проход уже вправо. Затем ещё и ещё несколько раз. Видимо, ему это понравилось, и конца этим пируэтам видно не было. Как назло, ни шпаги, ни даже хорошей палки  в руках у меня   не было.
– Слушай, надо вооружаться, – взмолился Лёвушка, –– а то мы проиграем эту новогоднюю «кампанию». Он же возьмёт нас на измор. Очевидно, ему нравится подобный  тур вальса. Ты пока отвлекай его, а я вон тот дрын оприходую,– показал он на здоровенный кол в заборе.—Другого метода борьбы с агрессорами  я не знаю.
– А я тоже что-нибудь найду,– сообразил я и метнулся  к суковатой  вербе. Через минуту вооружённые до зубов кольями мы обернулись к рогатому злодею и остолбенели. Наш яростный недруг неожиданно  застыл на месте, уже не обращая внимания ни на нас, ни на красную куртку. Он обоими своими кривыми  рогами уставился не куда-либо, а именно на бутылку водки, в суматохе выпавшую из рюкзака и  горделиво торчащую в сугробе. Он мелкими кривыми шажками топтался вокруг неё, бережно принюхивался к ней, тихонечко пинал её бородатой мордашкой, и даже несколько раз недоверчиво лизнул резьбовое   горлышко, недвусмысленно поглядывая в нашу сторону.
– Я кое-что начинаю понимать, – заметил сообразительный Лёвушка.—Это порочное животное сбежало не иначе, как  из вытрезвителя.
–Лёва, – теперь дошло уже и до меня,– это же не единорог, а самый обыкновенный деревенский козёл, но глубоко испорченный дурным  воспитанием или гадким примером.
–Коля, – ответил мне глубокомысленно Лёвушка,– да это же действительно  наш родной русский козёл, что же мы от него хотим. К тому же ведь праздник на носу. А ты не забыл, что мы сегодня встречаем как раз Год Козла, и именно чёрного. Так почему же ему не выпить с нами  хотя бы раз в двенадцать лет?
Отряхнувшись от снега и отдышавшись, мы  разлили себе ещё по маленькой, а  рогатому и бородатому имениннику щедро накапали на подсоленную  горбушку хлеба. Он  с аппетитом сжевал  её, что-то  благодарно проревел нам по-своему, по-козлиному, помотал головой  и, слегка пошатываясь, направился куда-то своей особой дорогой. А мы пошли своей и добрались, наконец,  до Васиных новых ворот.
Услышав о наших приключениях, Вася хохотал  бешеным  филином :
–Это же мой козёл Кузьма, единственный в деревне козий дружок,—пояснял он между взрывами хохота.–  Коз тут немало, город рядом, а молоко очень полезное. Вот его мужики и стимулируют  за его очень важную и полезную работу. Приучили до того, что у всякого прохожего стал чарку требовать, вот на вас и вышел. А кто ему не поднесёт, очень он обижается. Погуляет вот так  по деревне, наугощается до того, что хоть рога узлом завязывай, потом  возвращается   домой  и блаженно  спит, развалившись во дворе,  храпя, как сытый слон.
В полночь, под торжественный бой курантов, мы с бокалами пенистого шампанского вышли во двор. Посреди  него, возле собачьей конуры, свободно раскинувшись, действительно  спал с громким храпом  в стельку пьяный Кузьма. Мы не стали его будить. Осторожно чокнувшись с его крутыми рожками, мы шумно и  радостно встретили Новый Год-Год  Чёрного  Козла. А в этот год каждый козёл   просто обязан  быть счастлив.


          


ХВОСТАТЫЙ ПОЛТЕРГЕЙСТ.

На этот раз Новый Год, год Зелёной Обезьяны  мы  решили встречать у нас дома.  Трёхкомнатная квартира позволяла нам достойно принять гостей, кулинарные способности моей Катюши ни у кого не вызывали сомнений, а предпраздничное настроение у нас   было   боевое   и   атакующее. И когда наши друзья,  Лёва с Люсей, 31 декабря явились к нам с сумками, пакетами и кастрюльками, у нас в гостиной  уже стоял накрытый по всем правилам застольного искусства  стол, на котором, среди салатных редутов и сервелатных заграждений, в окружении горячих точек с ароматной снедью   настороженной батареей застыло охлаждённое шампанское.
Каждой клеточкой разбуженного аппетитом тела ощущая  это великолепие, мы в канун Нового Года наконец-то сели за стол, и, наполнив рюмочки для торжественных проводов неплохо потрудившегося Старого Года, посмотрели на Лёвушку, ожидая соответствующего тоста, на которые он был непревзойдённый мастер.
– Ну, за Старый год,– радостно вскричал Лёвушка.—Спасибо, что был. Хорошо, что  ушёл. Ну, будем, – подмигнул он мне, лихо  взял  на грудь, но выпить не успел.   
Резкий дверной звонок остановил нас всех на самом интересном месте.
–Ну кого чёрт несёт в такой момент? Это же преступление против человечности, тормозить в такую минуту,– скривился Лёвушка.
 Я пожал плечами и пошёл к двери. За ней стоял озабоченный  разносчик телеграмм, который торопливо  вручил мне несколько поздравительных бланков.  Я торопливо поздравил его с наступающим Новым Годом, поблагодарил, и вернулся к столу. Телеграммы были от наших общих друзей, и мы решили выпить за тех, кто не с нами.
Но едва мы поднесли рюмки ко рту, как  нас остановил свистящий шёпот Люси :
– Это что такое?
Мы проследили за её взглядом и тоже оторопели. Под прикрытой  дверью к нам в комнату медленно вползала невесть откуда взявшаяся репродукция картины на библейскую тему с отрезанной окровавленной  головой на роскошном блюде. 
–Это что за шутки под Новый Год?–возмутился я и резко открыл дверь. За ней никого не было.   
–Что за  чертовщина?— опять спросил я сам себя и посмотрел на Лёву. Он скорчил недоумевающую  рожу и пожал плечами. В этот момент на кухне что-то грохнуло. Я влетел туда — на полу  валялась упавшая со стола  ваза с фруктами. Одно яблоко было мелко надкушено. На кухне никого не было. Я точно знал, что несколько минут назад эта ваза была на столе, и все яблоки были целёхонькие, ибо сам их укладывал в злополучную вазу.
–Что случилось? Кто уронил вазу?—засыпали меня вопросами женщины, как сороки влетевшие на кухню. Я молча посмотрел на них и уныло пожал плечами. В районе солнечного сплетения возник странный колючий холодок. Вдруг в нашей спальне бешеным слоном  взвыл забытый  в розетке пылесос. Пока мы его выключали, в прихожке  обрушилась вешалка с нашими шубами и куртками.
–Лёва, мне страшно,– прошептала Люся, готовясь, по обыкновению, упасть  в обморок.– Что здесь происходит?
– Ну что ты, подумаешь, вешалка упала. Понавешали на неё, понимаешь, польт,– успокаивал её Лёвушка, стуча зубами. В это время мимо него со  снарядным свистом  пролетел  фаянсовый бокал, с ужасным грохотом разбившийся о стену. Мы все тотчас, как по команде, упали на пол.
–Это уже т-т-тяжёлая артиллерия. К-К-Коля, что у тебя т-т-творится в квартире? Это что, такой н-н-новогодний розыгрыш. Ну, сначала  дал бы  хоть выпить немного для храбрости. А если по башке таким предметом? Ты соображаешь, чем это грозит? Ну и шутки у тебя, боцман.
–Причём тут розыгрыш! Я сам не понимаю, что происходит,– оправдывался я.–Это же был мой любимый бокал, подарок тёщи. Теперь она совсем съест меня, когда узнает, что бокал разбился.
–Ну, так что же тогда у нас происходит? Объясни, ведь ты хозяин, и ты в ответе за всех нас, гостей, за наши жизни,  наконец.
И тут опять раздался свистящий шёпот Люси:
– Эх вы, недотёпы. Я поняла, что происходит.  Это же настоящий полтергейст.
–Полтер, что? –переспросил Лёвушка.
–Полтергейст, игра духов,–шёпотом пояснила Люся. – Барабашка тут у вас поселился. Ты, Коля, нагрешил, наверное, немало в последнее время. Признавайся поскорее, где, с кем и сколько раз, пока он нам голову утюгом  не проломил.
На кухне опять что-то громыхнуло. Мы, стараясь не шуметь, по-пластунски перебрались в гостиную и спрятались за диваном. Катя с подозрением посмотрела на меня.
–Так вот в чём дело. А я-то думаю, чего это он всё по вечерам на сверхурочные работы остаётся. Так что у тебя там с Зинкой из планового отдела было?
–Друзья, так нечестно,– начал отбиваться я. – Во-первых, не Зинка, а Зинаида Фёдоровна, наш начальник планового отдела. Во-вторых, ничего не было, кроме составления перспективных планов на следующий год. Очередной аврал в конце года. Вы же это прекрасно сами знаете.
–Тогда объясни, откуда взялся этот самый полк-стерв-гейш?
Тут меня осенило.
– Ребята, а может барабашка, этот самый Пол Тергейст, просто голоден. Представьте, мы сидим за столом, у нас и выпивки, и закуски  до утра полно самой разной, а у него пусто, голодно и это очень  даже обидно. Я бы тоже обиделся.
–Чего обижаться? Я вот тоже  даже не только укусить, а и выпить ничего не успел, как  атака началась. Так что ты предлагаешь, дать ему поесть?
– Да, мы сейчас скоренько  сварганим бутерброд и оставим ему на кухне. Если клюнет на угощение и  утихомирится, то  и мы сами, наконец, сядем за стол и съедим что-нибудь.
Так мы и сделали. Отрезали мы большущий ломоть  хлеба, щедро покрыли его  маслом, сверху положили, не жалея, красной икры, и  осторожно оставили  на кухонном столе рядом с чаркой охлаждённой водочки. Затем на цыпочках вернулись в гостиную и тихонечко подняли рюмки. Было тихо. Мы выпили. Тихо. Закусили тем, что попало под руку. Тут   из  кухни  донеслось какое-то шевеление, затем не то сопение, не то чавканье. Мы затаились серыми мышками, даже дышать  перестали. Я осторожно заглянул на кухню. Никого. Только  на столе сиротливо стояла одинокая пустая  рюмка. Бутерброда на столе не было.
– Клюнул! Клюнул Барабашка на наш бутерброд,– радостно  зашептала Люся.   – Я же говорила, что он голоден. Теперь он наш. Отбой тревоги. Ур-р-р-а !
Но  тут вдруг в ванной с рёвом открылись все краны, зарычал  бешеным рыком  унитаз, опять с вешалки слетели все наши шубы, на кухне со стола с грохотом слетели ножи и вилки, и, наконец,  внезапно погас свет.
–Я хочу к себе домой –жалобно застонала в темноте  Люся.– Это не Новый Год, а  эксперимент на выживание. Инквизиция какая-то. Я не хочу быть самым  последним живым новогодним героем.
– Я тоже хочу к тебе домой,–согласилась с ней моя Катя.—Этот Пол бутерброд слопал, а  лучше не стал. К тому же он  теперь уже  водочки выпил. И  ничего хорошего от него ожидать не следует.
Вдруг в темноте Люся как-то странно взвизгнула :
– Ой, кто это?
–Что у тебя опять?– раздражённо спросил её Лёва.
–Ой, меня кто-то трогает, — опять пискнула Люся.
–Кто и где тебя трогает? Хватит выдумывать!– рявкнул Лёва.
–Ничего я не выдумываю. А то ты не знаешь, где трогают?— закокетничала она.
–Действительно хватит,– рассвирепел я, зажигая  карнавальные свечи. –Это почему же домой? А как же Новый Год? – Я шумно  возмущался  в  слабом таинственном свете крохотных свечечек. –  Так дело не пойдёт! Да что это такое творится в моей квартире! Никаких таких грехов я не совершал, а за что нам всем  такое наказание, понятия не имею. А,– вдруг сообразил я,– теперь я знаю, что нам  надо делать,– и решительно добавил: – Если Барабашка поселился в моей квартире, то его надо отсюда выгнать. Для этого нам срочно нужен экзорсист.
– А зачем нам таксист сейчас?– не поняла Люся.
– Не таксист, а Экзорсист, то есть – изгоняющий дьявола.
– А где его взять в новогоднюю ночь?–резонно спросил Лёвушка.
– Ну, хотя бы экстрасенс,– согласился  я.
– Лёвушка  у нас экстрасенс,– пролепетала Люся. – К нему ложки прилипают. И сны у него вещие. А к получке у него  страшно рука чешется, правая.   
–Лучше бы деньги к нему прилипали. Мыться надо почаще, а не только  к получке,– зло подумал  я про себя, а вслух сказал:
–Годится. Значит, экзорсист  у нас уже  есть. Теперь надо воду святую достать.
– А может попробовать  вот эту газированную, нашу «Монастырскую»,– предложил Лёва. – Она ведь оттуда, со Шмаковки, с монастыря, почти святая. И название соответствует.
– Годится. –Я был настроен решительно.—Теперь нужно кропило.
– А веник не подойдёт Он у нас ещё новенький.
– Подойдёт. Теперь будем действовать. Люся, бери свечи. Катя, наливай в тазик «Монастырскую». Лёвушка, вот тебе веничек. Начинай кропить квартиру, особенно углы. Бесы по углам любят прятаться.  И  шепчи молитву изгоняющую.
– А откуда мне её знать. Ты что, полагаешь, я  семинарию факультативом окончил?
– Хватит болтать,– рассердился я.– Если ты окончил филологический факультет, то любую молитву сотворить должен уметь.  Иди и читай, придумай же что-нибудь.
– Ну, пожалуйста,–ответил послушный Лёвушка, взял в руки веничек, что-то негромко бормоча под нос, обмакнул его в тазик с газировкой, и мы пошли по квартире со свечками, брызгая в стороны и мелко крестясь. Когда мы обошли всю квартиру и подошли вновь к прихожке, входная дверь вдруг осторожно отворилась, и к нам заглянул наш сосед по лестничной  площадке Костя, второй механик танкерного флота. Он недоумённо посмотрел на нас, покрутил головой:
 – О,  как у вас тут интересно. Маскарад такой весёлый. Что это вы тут делаете?
– Тише ты,– оборвала его Катя.– Видишь, дело  серьёзное. Барабашку изгоняем.  Завёлся тут у нас с чего-то, шалит, посуду швыряет, Новый Год мешает встретить.
– Да ты что? – удивился сосед. – Вот ведь как. А Тишка не у вас? Дверь-то у вас приотворена была немножко. Вдруг забежал. Он у меня тоже пошалить любит.
– Какой-такой Тишка?—мрачнея, и предчувствуя нехорошее, переспросил я.
– Да мартышку я последним рейсом  из Индии привёз. Такая проказница. Всё норовит из дома удрать и нахулиганить.
– Мартышка, говоришь, – задумчиво переспросил я, окинул взглядом нашу компанию ––  Лёвушку с веничком, себя  с тазиком,  наших жён со свечками  и упал на пол, корчась от убийственного смеха. Лёвушка посмотрел на меня, стряхнул на меня с веничка святую газировку, отшвырнул веник  в сторону, и тоже упал в кресло, сотрясаясь  в диком хохоте.
А Костя, глядя на наши страдания, тихонечко позвал :
– Тишка, Тишка.
 И вдруг откуда-то из под наших шуб выскочило к нам нечто тёмное и стремительное, сразу сиганувшее на люстру, с неё улетевшее на кухню, отчего там опять загремела посуда  и опрокинулся стул. Затем этот «метеор» оказался в спальне, где с грохотом  упал  торшер.
Это нечто, оказавшееся миленькой проказливой мартышкой, ещё многое успело  бы натворить, если бы оно вдруг   не очутилось на руках у Кости, тотчас выудив из его нагрудного кармана вкусненькую карамельку и немедленно  бросив её в свой чумазый роток.
И тут на нас, оторопевших от событий, вдруг   отовсюду  торжественно поплыл  долгожданный новогодний бой курантов. Ахнув, мы, как были, при свечах  скорёхонько сели за стол, заскучавшее шампанское тугой пенистой струёй хлынуло в бокалы, и с последним ударом часов мы все дружно  чокнулись с мохнатым, весёлым и милым существом, так озадачившим нас в канун своего года –– Года Обезьяны.
А чуть позже, наскоро приводя квартиру в порядок, я, всё ещё посмеиваясь, с интересом спросил у Лёвушки :
– Лёва, а ты великолепно  провёл сеанс экзорсизма по изгнанию чертей  из моей квартиры. Только вот скажи, пожалуйста, а что ты бормотал, окропляя углы газированной  водичкой?
–А я читал письмо  Онегина Татьяне. А что мне было делать? – добавил он под наш общий хохот. Но  на кухне опять что-то громыхнуло.               
               
               
               


       БРИЛЬЯНТЫ В ПЕТУХЕ.

Готовиться к встрече нового года – Года Петуха, мы начали заранее. Это был  Лёвушкин  год, он грозил ему и всем нам  некруглым, но всё равно  юбилеем, и поэтому мы особенно рьяно  суетились, готовясь встретить его приход  в петушиных перьях во главе своих взъерошенных кудахчущих семейств.
И вот, наконец, этот чудный долгожданный вечер настал.  Лёвушка, как ни странно, явился с Люсей вовремя, с большущим тортом в коробке, перевязанной крепкой бечевой. Сняв тёплую куртку, он поставил коробку на холодильник, несколько ослабив бечёвку. Затем мы все занялись предпраздничной суетой вокруг стола, на котором рождалось нечто  удивительно вкусное.
Как всегда, ровно в  одиннадцать часов, мы присели за стол, чтобы успеть проводить уходящий год Обезьяны. Лёвушка, гримасничая, напялил маску отвратительной гориллы и провозгласил первый тост  за  уходящий  год, поблагодарил за удачи, поругал за трудности. Потом мы с удовольствием опрокинули рюмки, проводив, таким образом, этот не самый удачный год. Помня, что между первой и второй промежуток небольшой, мы тут же налили и по второй. Лёва  приготовился сказать новогодний тост уже по-настоящему. Он встал, пригладил свою несколько торчащую чёлку, глубоко и торжественно вдохнул ароматы стола и начал:
– Дорогие друзья! Только что мы  проводили год, в течение которого были вынуждены жить жизнью наших хвостатых предков, отчаянно гримасничая и толкаясь вокруг пальмы в поисках спелого банана.    Рад вам сообщить, что этот тягостный период заканчивается, и ему на смену спешит год весёлого боевого петуха, ярким представителем которого является ваш покорный слуга.
Лёвушка  сделал многозначительную паузу, нервно сглотнул и только собрался было продолжить, как на стол перед ним вдруг упало что-то пёстрое и в перьях. От неожиданности все  мы едва не свалились со стульев – перед нами  по столу  важно прохаживался здоровенный петух медно-красной боевой раскраски, искоса презрительно поглядывающий на нас между  очередными пробами наших праздничных  блюд.
– Лёва, кто это? – спросила строго Люся.
– Очевидно, петух,– очень умно ответствовал Лёвушка. – Ну не курица же это, в самом деле. Но ответьте мне, откуда он взялся?
– Я сам хотел бы это знать, – произнёс я.— К тому же  мне вовсе не нравится, что он увлёкся нашим салатом. Я сам его ещё не успел попробовать.
Между тем, незваный гость, уверенно шагая по столу, действительно успел попробовать несколько блюд, пристроившись всерьёз и надолго  возле нежнейшего салата «Оливье», приготовленного моей Катюшей. Я  возмущённо махнул на него рукой, прогоняя со стола. Петух недоумённо посмотрел на меня,  распушил крылья, и с боевым кличем больно клюнул меня в руку. Испуганные женщины посыпались из-за стола, я занялся клюнутой  рукой, но тут появился   бравый  Лёвушка  со шваброй в руках.
– Извините, сэр,– промолвил он петуху, пытаясь  спихнуть его со стола.—Вы появились так внезапно, и на целых полчаса раньше положенного. Будьте так любезны подождать приход вашего Нового  Года на лоджии, – бормотал он, подталкивая взъерошенного гостя к застеклённой лоджии. Но петух  клекотал разъярённым орлом, храбро наскакивая на швабру. Будучи оттеснённым к окну, он вдруг неожиданно вспорхнул  соколом и, перемахнув через стол, влетел в приоткрытую  ванную. Торжествующе вопя, Лёвушка  захлопнул дверь и гордо обернулся к нам. Мы молча поаплодировали ему.
– Свет выключи в ванной,– напомнил я Лёвушке.— Представители куриных в темноте предпочитают спать. Пусть он отдохнёт, мы с ним завтра разберёмся. А  пока продолжим наш праздник.
Мы опять присели за стол. Лёвушка  привстал с налитой рюмкой, приготовившись продолжить свой торжественный новогодний спич, как вдруг мы услышали изумлённый писк Люси из кухни.
– А где мои алмазные серёжки? Я их забыла  нацепить в суматохе и положила на холодильник. Это же десять каратов. Нигерийская слеза чистейшей воды. Лёвушка их  мне подарил на тридцатилетие. Это же пол-тойоты! – на высокой ноте закончила она.
Мы все с рюмками в руках  собрались на кухне и тупо уставились на холодильник. На нём стояла лишь пустая коробка из-под торта. Крышка от коробки лежала на полу. Серёжек на холодильнике не было.
– Так вот откуда вылупился этот боевой птенчик,– заметил я  и посмотрел на Лёвушку.—Торт ты принёс?
Тот непонимающе пожал плечами.
– Я торт брал в кондитерской на углу. Петухов не брал. А может, это волшебный петух? – бросил он нам как-то интригующе. – Из торта возник вдруг. Но, действительно, есть вопрос – куда девались Люсины  серёжки?
– А чего тут думать,– мрачно сказал я.—Их слопал твой волшебный петух.. Сейчас за ним с совочком ходить надо. Драгоценный помёт собирать. Он из торта возник, но боюсь, в «цыплёнка табака» превратится скоро.
– А почему ты так думаешь? – наивно спросила Люся.
– А как иначе ты достанешь свою «нигерийскую слезу»?  Он ведь может целый  месяц твои серёжки в зобу носить.
– Ну да!  У меня послезавтра  бал-маскарад. Что я там без серёжек делать буду?
– Ну, значит надо браться за топор,– мрачно сказал я и посмотрел на Лёвушку.
– А что ты на меня смотришь? – подозрительно спросил он.–Я человек интеллигентный. И люблю животных, между прочим.
– А как насчёт курятины-табака? И, учти, что эти пол-тойоты – твои,– резонно заметил я ему. Он замолчал, обдумывая ситуацию.  Затем  решился.
– А топор у тебя есть?
– А как же, дедов ещё. Сталь не уступает дамасской. Рубит всё, даже рельс трамвайный. Достать? – спросил я ободряюще.
Левушка кинул мучительный взгляд на свою страдающую Люсю и  решился.
– Готовь орудие труда, а я его сейчас поймаю.
Он  снял с вешалки старую куртку, включил свет в ванной, решительно открыл в ней дверь и шагнул туда. Тотчас там поднялся невообразимый шум, посыпались с полок банные принадлежности, затем из ванной вылетел разъярённый петух, за ним появился Лёвушка весь в стиральном порошке, в перьях, и с фингалом под глазом.
– Клюётся, гад, как птеродактиль. Зубы у него там выросли, что-ли.
– А синяк откуда?–спросил я ехидно.
– Так он на меня всю антресоль уронил. Еле увернулся. А то откапывали бы до самого утра. Где эта боевая птаха, фаршированная моими брильянтами?
Тем временем, невероятно возбуждённый петух, распушив своё яркое оперенье, снова нагло разгуливал по столу, не сводя с Лёвы налитых злобой глаз, и вовсе  не обращая внимания на салат «Оливье». Лёва отвечал ему столь же красноречивым взглядом.
– Давай вытесним его на лоджию, а там зажмём в углу и схватим,– кровожадно молвил он.– Деваться ему будет некуда.
Я был вынужден согласиться. Зайдя с двух сторон, мы массированно начали наступление на агрессора, намеренно оттесняя к лоджии, где его ждал позорный плен и страшный конец. Он чувствовал это, но ничего предпринять не мог. Грозно ворча по-петушиному, яростно скребя палас когтями, он юркнул на лоджию и затих там.
– Скорей туда,– скомандовал Лёвушка,- закрывай дверь и держи его.
–Кого?–лаконично спросил я, зайдя на лоджию. — Тут никого нет.
– Как нет? – взревел Лёвушка.–А мои брильянты?
Он влетел на лоджию. Она была пуста, как поле после жатвы. Только тут мы заметили  приоткрытую форточку, через которую нас слегка обдавало восхитительным новогодним ветерком с морозцем.
– Держи вора,– заорал  потерпевший Лёва и, схватив пальто, кинулся на улицу. За ним последовал и я. Наши жёны застыли в дверях в немой жуткой сцене.
На опустевшей  в ожидании Нового Года морозной улице никого не было. Вдруг за углом мелькнула какая-то смутная тень. Мы метнулись туда и увидели одинокого прохожего, торопливо переходящего улицу. Из сумки, которую он держал в правой руке, торчала петушиная голова.
Лёва догнал его на середине улицы и решительно схватил за сумку.
– Стой, это мой петух.
Пешеход в ужасе остановился и дрожащим голосом  возразил:
– П-позвольте, но это мой петух. Мне его тёща подарила.
– А мои брильянты она вам не дарила,– наступал на него Лёвушка.
– Какие-такие бриллианты? – позволил себе возмутиться  испуганный прохожий.—Что за шутки? Я домой тороплюсь. Скоро Новый Год. У  меня гриль уже согрелся. Позвольте мне пройти,– добавил он просящим тоном.
– Ну уж нет, не позволю,– вскрикнул Лёвушка, схватил петуха за голову и выдернул его из сумки. Все мы оторопели. Из сумки с каким-то чмоканьем выскользнула жалкая петушиная голая ощипанная тушка. Лёва потерял дар речи.
– Вы, вы, когда успели ощипать его, садист вы эдакий?
Прохожий гордо выпрямился:
– Его тёща приготовила мне в подарок ещё неделю назад, любезный вы мой. Позвольте пройти, я совсем опаздываю.
Он отодвинул застывшего в отчаянии Лёвушку и торопливо продолжил путь к празднику. Я взглянул на друга и впервые испугался за него. Он стоял на проезжей части дороги и в немой мольбе тянул руки куда-то совсем в другую сторону. Я взглянул в ту сторону и тоже застыл в изумлении.
В трёх шагах от нас стоял некий молодой человек в полураспахнутом пальто, у которого  на руках смирно сидел наш пернатый обидчик и злобно посматривал на нас  налитым  кровью глазом. А молодой человек легонько поглаживал его, ласково приговаривая:
– Петрушенька ты мой. Какой же ты умница, что нашёл меня. А я уже совсем с ног сбился. Хотел на телевидение бежать, объявлять о пропаже. Ах, ты мой славненький. Что бы я делал без тебя?
Петруше это явно нравилось. Он пригибал шею и мирно ворковал что-то по- своему, не сводя с нас настороженного взгляда.
Лёвушка  не выдержал этой идиллической сцены. Он  подошёл к молодому человеку:
– Это ваш петух? – спросил он его. Молодой человек  удивлённо окинул его взглядом, затем перевёл взгляд на притихшего забияку и ответил:
– Конечно!  Да это же звезда нашего цирка – Петруша. Вы бы видели, что он на сцене вытворяет. Он пропал внезапно в автобусе, когда я ехал к друзьям, спрятав его в коробке из-под торта. Сюрприз хотел им устроить.  И действительно, устроил сюрприз. Открыл коробку, а там торт.  А в чём, собственно,  дело?—спросил он озабоченно оглядывая нас с Лёвой.
– А дело всё в том,– грозно начал Лёва, но закончить не успел. Вдруг к нам подбежали наши запыхавшиеся жёны, и объяснили, что всё в порядке, что серёжки с брильянтами  нашлись за холодильником, куда упали, когда петух выбирался из коробки. И тут на нас со всех сторон, изо всех окон и дверей вдруг обрушился новогодний бой кремлёвских курантов.
–А дело всё в том, – вдруг повторил Лёвушка уже совсем другим тоном, – что мы прозевали Новый Год. Пойдёмте к нам, и мы ещё сможем успеть поднять бокалы.
Под перезвон курантов мы всё-таки успели добежать до нашего стола, где подняли заждавшиеся нас бокалы  за Новый Год, Год  Петуха, который обязательно будет лучше прошедшего. При этом мы не забыли  осторожно коснуться бокалом тугого боевого гребешка  нашего симпатяги Петрушки, так  заставившего нас поволноваться в эту необыкновенную новогоднюю ночь.
 





















Из  серии « Слава женщине моей».


                СОТВОРЕНИЕ  ЖЕНЩИНЫ.

Проснулся Творец как-то ранним утром самого первого дня, посмотрел вокруг и ничего не увидел, поскольку ещё ничего и не было. Нахмурился Он  и понял, что пора браться за работу. И отделил Он Свет от Тьмы, снова бросил взгляд  и сказал:
– Хорошо, однако, но  ещё не всё.
И творческий  процесс  пошёл. На второй день он в поте лица отделил воду от тверди. Зашумел на первобытной земле тёплый океан, потекли величавые  реки и зажурчали весёлые ручейки. 
На третий день  расселил  Он по юной Земле, ещё тёплой и влажной, семена  всяческие  и покрылась твердь лесами  могучими и садами цветущими, цветами прелестными и кореньями полезными. И  было там изобилие  плодов искусных и ягод вкусных, но некому было радоваться лесам пышным и  садам райским.    
Тогда в последующие четвёртый и пятый дни он совершил больше, чем за всю историю Вселенной. Из глины мягкой и липучей, как пластилин, творил он   зверей лесных и гадов морских, птиц летучих и змей ползучих.  Кто  только не выпархивал, не выпрыгивал и не уползал из-под его неутомимых рук. Разбрелись юные твари по паре  по лесам буйным и садам райским  и стали лакомиться плодами и ягодами, травку щипать и орешки щёлкать.
А Он, наконец-то, на шестой  день,  присел,  осмотрелся вокруг и сказал с усталым, но  счастливым вздохом  :
– Пастораль-то какая! Однако, совсем хорошо.
Такая идиллия совсем растрогала Творца и он даже прослезился от умиления, чрезвычайно довольный собой, отчего на землю пролился тёпленький летний дождичек.
Вокруг действительно было здорово. Но некому было оценить совершённый титанический  труд,  а этого очень хотелось. Только сейчас Он понял, что смысл любого творчества заключается в восхищении благодарных  зрителей, которых не было, и которых теперь следовало создать.
У него  в руках остался небольшой кусочек глины. Потискал его Творец, помял, глядь, ан вроде рука получается, ещё помял, голова   сотворилась, а в ней глаз прорезался и подмигнул ему.  Удивился Творец:
– Это надо  же, я сейчас совсем   вроде как  папа Карло, – но  продолжал глину мять и лепить. И получился у него человек по образу его  и подобию, и назвал Творец его «Адам», что по-ихнему, значит – Первый. И показал Творец Адаму всё созданное за героические шесть дней  и сказал:
–Смотри, как хорошо. И это всё для тебя одного.   
–Ага, папа,–ответил Адам и побежал крутить хвосты антилопам. Покачал Творец головой и грустно посмотрел ему вслед.
И стали они жить-поживать вдвоём. Творец за порядком в мире смотрел, а Адам носился  по садам, и то пугливых  сорок  палкою  гонял, то с кенгуру наперегонки скакал, то слонов мышкою пугал, то птичьи гнёзда разорял, поскольку больше делать ему было нечего. Не понравилось это Творцу-отцу.
–Однако пропадёт малец,– переживал Он. – Совсем от рук отобьётся.
Подозвал он как-то скачущего на козле Адама  и вынул у него двенадцатое  ребро безо всякого наркоза.
– Оно всё равно тебе не надобно,–деловито бросил он озадаченному сынку,—рудимент это, вроде аппендикса. 
– Так ты бы, батя, аппендикс и взял бы.
–Э, нет, сынок, дело тут  серьёзное. С  аппендиксом  пусть хирурги разбираются, а я тебе заботу готовлю.
–А зачем мне, папа, лишняя забота. Мне и так хорошо,–сказал сынок и помчался   на козле обратно в райский сад.
Когда,  набегавшись, накатавшись и наигравшись, к ужину вернулся Адам домой, то возле смоковницы его ждала неожиданная фигура. Поскольку глина уже почти закончилась, эта странная модель   была собрана из всякого подручного материала – из веток, камней, листьев и Бог только знает, из чего ещё.  На месте  головы была приделана   тыковка с глазками из лазурита, вместо волос на голове были пристроены тонкие виноградные лозы, а на груди  глиной были прикреплены зачем-то два большущих  упругих апельсина.
– Папа, ты зачем собрал эту конструкцию? – озадаченно спросил Адам.
– О, сынок, это то, что заставит тебя  стать серьёзнее,– ответил Творец, вставил  куда-то внутрь фигуры адамово ребро и ласково  дунул на неё. Фигура вздрогнула, тотчас обросла восхитительной, бархатистой, как у персика, кожицей, лазуритовые глазки сверкнули  яркой синевой, капризный ротик надул губки и игриво произнёс :
– Хочу  манго.
Адам почему-то сразу кинулся, чтобы бежать и принести, но он не знал, что это  такое.
–О, папа,– спросил он у Творца,– а что такое манго, и где его взять? 
–Сын мой, манго – это тропический плод семейства сумаховых, но ведь  я его ещё не сотворил.
–Так что же ты медлишь. Твори поскорей, видишь, Евочка хочет манго. 
–А откуда ты знаешь, что я её назову Ева?–подозрительно спросил Адама насупленный отец, дрожащими от напряжения руками творя экзотический плод.
– Ну, папа, – ответил   глупо  улыбающийся Адам,– а как же ещё можно назвать эту прелесть?
Его  ищущий беспокойный взгляд суетливо изучал получившееся странное создание,  то и дело  останавливаясь  там, где на груди совсем недавно были толстые тугие  апельсины, а затем, почему-то  с придыханием, взгляд скользил всё ниже и ниже, но неожиданно досадливо  натыкался на  кокетливый фиговый листочек.
– Вот тебе манго, дитя  моё, –  протянул Еве  Творец яркий пахучий плод. Томно повернувшись, Ева приняла божий дар, надкусила его и, поморщившись, произнесла : – Ну и гадость, это ваше манго, папаша. Повкуснее что-нибудь не могли сотворить? Принесите-ка мне, лучше, водицы из дальнего родничка, а то скоро нам с Адамом  змий что-то  подарить   должен.
В ветвях смоковницы что-то протяжно зашуршало и отвратительно зашипело.
– А всё ли правильно я делаю? – думал Творец, спеша с кувшином к дальнему ключу за водой для Евочки.—Однако, как мне кажется, не станет мальчик с ней паинькой. И причём тут змий, однако?
Позади него послышался звонкий смех юной прародительницы.
И было это  в восьмой день  весны  самого  первого года от сотворения мира. Что было дальше, известно всем. Но, с тех самых пор, все женщины в мире навсегда  остались необыкновенно загадочными, и совершенно разными, поскольку собраны были из всякой неожиданной всячины, а все мужчины нашей планеты, в этот же  самый день, как угорелые, носятся,  кто куда и кто за чем, во имя своей любимой, самой  очаровательной,  самой  необыкновенной и, к счастью, не такой, как все,  женщины.
И как ни странно — им всем  это нравится.

               

                ПРАЗДНИК В КВАДРАТЕ.               

Моё возвращение с путины было долгим  и тяжёлым. Особенно нам досталось перед самым приходом в Находку, когда нас на траверзе Светлой накрыл тяжелейший циклон со снегопадом, ураганным ветром и крепкими морозами. Последние двое суток мы почти не уходили с палубы,  в  авральном порядке   убирая снег и  скалывая лёд, стремительно нарастающий на бортах и палубе, и   жирной толстой змеюкой  обвивавший наше судно по  леерам и прочему такелажу.
Поэтому, возвратившись домой перед самым праздником, я довольно  долго  отсыпался,  передвигаясь по квартире лишь от спальни до кухни и обратно. Жена Катя меня понимала и ничем не нагружала, привычно выполняя  сама  всю домашнюю работу. Но я твёрдо решил отблагодарить её  на предстоящее  восьмое марта.
В то праздничное утро я уже был в полной  готовности к совершению мужского бытового подвига. Но Кати почему-то дома не было.
– Наверное, в парикмахерскую побежала, или к подруге  поболтать,– решил я  и самостоятельно кинулся  строить  красивый праздник для души и тела..
Первым делом, я сходил на рынок и закупил всё, что было нужно для этого  праздника—от продуктов, зелени и фруктов до пёстрых салфеток и зубочисток для канопе.  Поскольку ожидалось немало гостей, вторым походом я решил проблему напитков от   крепких и очень крепких  до   «Мукузани» тбилисского разлива  и  кока-колы для любителей сладкого. Третья попытка закончилась приобретением   огромного торта с  парящими  амурами едва ли не в натуральную величину.  Завершился мой  поход  совершенно  неподъёмным  букетом  алых роз.
После этого я включил  на полную мощность всё моё кулинарное искусство и  все возможности нашей кухни.   В течении последующих  трёх часов я  приготовил весь обязательный набор праздничного стола от салатов и бутербродов до жаркого под брюссельским соусом, рецепт которого я вычитал  в поварской книге у нашего судового кока. Всё на удивление получалось у меня как нельзя здорово. А Кати всё не было.
Когда почти всё было готово, я сел за телефон и пригласил в гости наших многочисленных друзей. Они с удовольствием согласились,  радуясь моему возвращению и предстоящему застолью.
Когда моя Катя вернулась домой, мы все уже сидели за столом и ждали её с налитыми бокалами.
– С праздником, моя прекрасная,– кинулся я с букетом роз к усталой  жене.– С международным женским днём 8 марта.
Я был горд и счастлив на фоне роскошного стола  и ожидал  аплодисментов.
Катю это всё, конечно, крайне растрогало. Она окинула взглядом цветы, роскошный стол, весёлых гостей, благодарно  взглянула  на меня :
– Коля, как это замечательно. Неужели это всё ты сам смог совершить?   Но почему сегодня?
Я радостно улыбнулся, и вручил ей цветы:
– Потому что сегодня твой  замечательный  весенний женский праздник.
Катя странно взглянула на меня:
– Коля, милый. Это прекрасно, но ведь  8  Марта только завтра. Ты немножечко  поспешил, милый.
Я опешил.
–Как завтра? Ведь мы позавчера, шестого марта вернулись с путины. А я двое суток спал, как сурок.
–Точно,–подтвердила Катя.—  Ты всё это время почти не выходил из спальни, то засыпал, то просыпался, и тебе сутки показались за двое.  Но я так благодарна тебе за этот праздник. Как всё вкусно и красиво. А какие прекрасные розы!
Она поцеловала меня в щёчку и села за стол.
Я  был обескуражен, почесал затылок, но быстро опомнился.
– Ну, подумаешь, ошибся. Значит, завтра ещё раз отпразднуем. Будет у нас, так сказать, праздник в квадрате. Для  моей замечательной Катюши я согласен  на этот  ратный подвиг  хоть каждый день. За наших прекрасных   и  замечательных  жён—рыбачек и морячек,–  поднял я свой бокал.
И все со мной  радостно согласились.
А назавтра снова  было Восьмое Марта. И я снова стоял на кухонной вахте. Отоспавшийся, отогревшийся и счастливый оттого, что я   дома и у нас опять праздник.
               

         
С ПРАЗДНИКОМ,  МОИ  МИЛЫЕ !               

Живу как на фронте. Дни мелькают, как пули у виска. Только ноябрьские отгуляли, уже  Новый Год  подошёл. Зарплату всё ещё только  обещают. Перехватил у тёщи.  Жене – кулон, тёще – блузку, Машке ¬– цветы.  Скандал. Жена отправила меня в гостиную на диван. Откуда у меня такие деньги? Оказывается, я её который год обманываю. Машка не звонит. Обиделась, почему жене такой кулон дорогущий подарил? Теща отворачивается, и долг обратно требует. Говорит, что такие блузки нынче не носят.  Откуда я знаю, какие блузки нынче тёщи носят?
Пока извинялся и оправдывался,  Рождество прикатило. Зарплату уже даже не обещают. Выпросил у жены последнюю заначку. Жене – блузку, Машке – кулон, теще – цветы. Опять скандал. Жена говорит, что в  таких блузках полгорода ходит. И деньги обратно требует. Откуда я знаю, в чём ходит полгорода. Может,  я в другой половине живу. Тёща отворачивается. Говорит, что такие цветы только на кладбище носят. Хорошо, учтём на будущее. Машка  не звонит. Носится по подругам, кулоном хвастается, который я у жены втихую занял. Только разобрался и оправдался, вот те на – День Всех Влюблённых. Зарплату выдали за месяц, но чёрной икрой по ценам Лондонской биржи.   Перехватил  у Машки.  Жене – цветы, Машке – блузку, тёще – извините, икру принёс в напёрстке.
Опять скандал. Жена бросила в меня букетом.  Говорит, что эти цветы означают измену, и что я её никогда не любил. Неправда, когда-то было. Машка не звонит, третий день в универмаге блузку на новый дверной замок обменить требует.  Тёща куда-то исчезла. По-моему, пошла за киллером. Пока всех обежал, извинился, оправдался, вот те на – День Защитника Отечества прикатил.
Ну, думаю, теперь я на вас за всё сразу  отыграюсь. Не тут то было. Раскатал губу. Жена копилку демонстративно потрошит, тёща к подруге в деревню на неделю укатила, Машка пристала, новыми ключами гремит, долг обратно требует. Пока всех обежал, всех приголубил, поцеловал, вот те на –  уже Восьмое марта.  И тут мне и зарплату за  полгода дали, и премию, и ещё в конверте принесли  от щедрот за трудовую доблесть.
Вот тут я и купил всем своим дорогим и любимым женщинам сразу и по кулону, и по блузке, и по большущему букету венецианских роз. И долги отдал всем, с процентами. С праздником, мои милые ! С замечательным Днём Восьмое Марта. Спасибо вам, что вы у меня есть, такие терпеливые, такие доверчивые, и всегда  с заначкой.
И странное дело, никаких скандалов. Жена перевела меня обратно в спальню. Машка подарила ключ от нового замка, который она на блузку всё-таки выменяла, а тёща, наконец, накормила меня блинами с чёрной икрой. Вот что значит, хорошая зарплата, и вовремя. 



































Из  серии « С Первым апрелем!»

  РОЗЫГРЫШ.

Я очень люблю пошутить на Первое апреля. И когда жена сказала, что к нам приезжает в гости  её мама  из деревни, то лучшего подарка мне  и желать было  нельзя.
В этот счастливый день  я проснулся от солнца, в упор бившего мне в глаза.  А за окном птички весело галдят, почки на деревьях с треском лопаются.  Жена на работу убежала,  тёща на кухне посудой гремит, а мне в ночную смену сегодня.
– Эх,– думаю,– сейчас повеселюсь на славу, а потом с Витьком отметим это весёлое событие. День-то какой славный.
Захожу я на кухню и, глядя теще в её простые и наивные, как деревенские окна,    глаза,  говорю:
–  Мама, я хочу вас обрадовать.  В этот чудесный  апрельский день  я решил начать новую жизнь.
– Давно пора, зятёк,–отвечает мне этот божий одуванчик. – Когда с квартиры-то съедешь?
– Ну что вы, мама?–отвечаю я.– Вы меня неправильно поняли. Я новую жизнь начинаю, потому что  пить водку больше не буду.
– А что, у тебя уже  на коньяк хватает? – спрашивает эта язва, и рюмки в шкаф убирает.
– Нет, мама, – продолжаю упорствовать я. – Я совсем пить перестану. Алкоголь, как говаривал наш мудрейший предок  Сократ, превращает человека в натуральную свинью.
– Это верно он сказывал. То-то, я смотрю, у тебя уже и нос в «пятачок» оформился,  и «щековина»  намечается.
– Мама, вы обижаете меня вашей сатирой, – начал раздражаться я.—Я действительно решил завязать с этим позорным явлением. Сейчас принято вести здоровый образ жизни. Я вот ещё с получки гантели куплю, и гимнастику делать буду.
– Ты бы хоть мусор вовремя выносил, зятёк. А вместо гантелей овощи с рынка потаскал бы. 
– Мама, как вы не поймёте. Мне, может,  действительно стало нехорошо водку пьянствовать в такой прекрасный весенний день. А вы ко мне со своим недоверием.
Говорю, а сам в окно смотрю, где там Витёк? Уже на подходе должен быть. А тёща что-то вроде проникаться  стала.  Подошла, лоб у меня потрогала, пульс пощупала.
– Зятёк, ты не заболел случаем? Может, в самом деле, пить не будешь? Ведь как славно зажили бы. Надо свечечку в обедню поставить Николаю-Угоднику, и петушка отнести отцу Василию.
– Конечно,– говорю,– свечечку надо бы. А вот петушка, мама, не надо трогать. Он нам самим ещё пригодится по осени.
– Да, да, зятёк, правильно говоришь. А батюшке и сотенки хватит на храм божий.
Разволновалась она натурально, полстакана валерьянки хлопнула, глаза платочком вытирает,   и носом хлюпает.
И тут в дверь звонок. Знать, Витёк подошёл. Я его встретил как  родного, за стол посадил, к холодильнику – шасть, а там одно разочарование. Я к тёще:
– Мама, а где то, что здесь было совсем недавно. Вот здесь она стояла, такая   чистенькая, стройненькая, прохладненькая.
А это стихийное бедствие  смотрит на меня своими «пуговицами»  и говорит:
– Так ведь ты ж, зятёк, завязал  сегодня с утрева.  А я, чтоб у тебя соблазну не было, её в раковину-то и вылила, пока ты дверь открывал.
У меня аж в ушах зазвенело, руки  штопором свернуло, а желудок весь  скукожился и  мне кулак показал.
– Как, – говорю,– в раковину?  Да как же вы посмели, мама?  Это ж ведь не ваш первач деревенский из прокисшей брюквы, это же продукт особой очистки, сбалансированный микроэлементами. Это же результат научной организации труда товарища Менделеева. А насчёт того, так ведь это же я пошутил, мама. Ведь сегодня Первое апреля, мама. Ведь даже у вас в деревне в этот день у всех спина белая. Как же  можно было  в раковину-то? Вы из какой-такой деревни приехали, простота вы святая, молью битая.
Но делать нечего. Проводил я Витька, несолоно хлебавши,  вынес мусорное ведро, и пошёл в магазин за гантелями. Надо же как-то начинать новую жизнь, раз уж старая в раковину вся ушла. Тем более, что сегодня мне в ночную смену.

ПРОМАШКА.

Посмеяться я страсть как люблю. А мой коллега  Вася – ещё больше. Он такой хитрюга, выдумщик, всегда придумает  или подстроит что-нибудь.  С ним держи ухо востро. А если мы с ним вдвоём расшалимся, то гаси свет и суши вёсла, мухи со смеху мрут, что микробы в хлорке. Первого апреля мы всегда ждём сильнее, чем дня рождения, или пирога с яблоками.
В прошлом году он  первого апреля  в графин в нашей комнате вместо воды спирту налил, не пожалел ведь, шутник эдакий.   Я  залпом полстакана как хватил, с тех  пор даже  в молоко сначала палец суну, потом  попробую, а затем уже  пью.  Зато я ему в тот же день, пока он дремал после обеда  на диванчике в приёмной, ботиночки его итальянские приклеил суперклеем к полу. К вечеру он отклеился, но подошвы пришлось оставить.
Но вот наступил, наконец, долгожданный нынешний  День Смеха. Мы готовились славно повеселиться, тем более, что старый наш начальник уже уволился, а нового нам ещё не прислали, и нам никто не мог помешать.  Утром, открывая дверь в офис, я получил бодрящий удар электротока вольт эдак в сто пятьдесят от искусно припрятанного Васей конденсатора, подсоединённого к дверной ручке. Вася так хохотал, что, упав на стул, не сразу понял, что сел на гвоздик, заботливо прилаженный мной к его стулу ещё с вечера. Теперь уже истерически хохотал я, лёжа на полу и по спринтерски дрыгая ногами, когда отворилась дверь, и вошёл он, маленький, щупленький, в потёртом пальтеце,  в ботиночках «прощай молодость». Мы с Васей сразу поняли, что это он, наш клиент. Такого лоха надо годами к себе заманивать, а тут он сам пришёл, да ещё в такой день.
Вася «коршуном» к нему кинулся, за ручку здоровается, садиться приглашает и пододвигает к нему стул с гвоздиком. Клиент благодарно кивает, садится и тут же с воплем подскакивает.  Вася, сдерживая смех, очень извиняется и подводит к другому стулу у шкафчика. Посетитель проверяет стул рукой, затем с облегчением садится, отчего стул мгновенно разваливается, как плохо уложенная поленица дров. Клиент,  смешно задрав ноги,   валится на  шкафчик, а шкафчик на него. Мы с Васей мужественно бросаемся на помощь заваленному деловыми папками, сахарным песком  и политому кефиром гостю, громко сокрушаясь и подмигивая друг другу.
  Помогая гостю подняться, Вася, хитро ухмыляясь, незаметно подкладывает в карман потерпевшего дымящуюся сигарету. Пока гость, удалившись  в центр комнаты, отряхивался и приходил в себя, у него из кармана повалил густой дым. С истошными криками – Пожар! Горим! – Вася схватил со стены огнетушитель, стукнул его о пол и пять минут с наслаждением  гасил притихшего от отчаяния клиента.
Когда мы вытащили гостя в коридор и усадили на диван подсохнуть, мы с Васей дали, наконец, волю нашему смеху. Мы хохотали так, что посуда на столе звенела и ходила, как при семибальном землетрясении, так смеялись, что чучело совы, висевшее в уголочке на стене за фикусом, вдруг ожило и укоризненно  закачало головой, а с фикуса слетели,  словно с берёзы осенью,  все листья.
  И вот в самый разгар нашего гомерического веселья, в самый  пик нашего первоапрельского счастья, мы вдруг услышали слабенький голосок нашего очнувшегося клиента :
– Извините, я не успел вам  представиться. Я ваш новый начальник.
  Мы с Васей резко замолчали и посмотрели друг на друга. Наступила абсолютная тишина, только в уголочке на стене за голым фикусом продолжало качать головой и поскрипывать  шарниром ухмыляющееся  чучело совы.          

               
СПИНА БЕЛАЯ.

  – Ваня, здравствуй. Сколько лет, сколько зим не виделись. А что это у тебя вся  спина белая?
–Здорово, Вася. Да, действительно давно не виделись. А ты всё такой же хохотунчик. Молодец, для здоровья полезно. А спина? Знать, опять где-то по стенке теранулся. Меня моя Валюша всё время ругает. Говорит, что как стенки обтирать, так первый, а как побелить—так всё некогда. Надо почиститься, однако. Сейчас побегу.
–С первым апрелем тебя, старик. Ха-ха. Разыграл  я тебя.
–А, спасибо. Разве сегодня первое? Совсем забыл. Вот сейчас пойду, спину почищу и тоже разыграю кого-нибудь.
       –Какую спину? Чего почищу? Эх ты, деревня, ведь пошутил я. Говорю тебе, разыграл тебя, понимаешь? Сегодня Первое апреля, день Смеха. Вот я и пошутил.
–Да ты что? Вот молодец. Ха-ха. А я вот сейчас тоже   думаю-думаю, кого бы это разыграть  повеселее. Да вот только  спиной где-то ширанулся невзначай.  Сейчас  зайду к  Вале в парикмахерскую,  у неё щётка очень хорошая имеется, канадская, из хвоста бобра. Чистит, знаешь,  как здорово! Спину приведу в порядок и тогда пошучу уж, как следует.
–Слушай, Ваня, ты что, издеваешься? Какая спина? Это шутка, понимаешь? Первоапрельская шутка. Я тебя разыграл, чтобы посмеяться вместе, понял.
–А что не понять. Смеяться, конечно, надо. Смех, говорят,  самый лучший витамин. И никакой морковки не надо. У нас недавно в конторе завхоз в пирожке серёжку золотую обнаружил. Так я два дня смеялся так, что и про обед забывал. В  весе прибавил даже. Чем смех тебе не  витамин?
–А что тут смешного? Сейчас в наших пирожках можно что угодно обнаружить, кроме мяса.
    – Да всё дело   в том, что серёжка эта его жены  оказалась. А хозяин пирожкового цеха— известный ловелас.  Так вот она до сих пор пытается  нарисовать  ему       реальную схему, по которой её серёжка от её прилавка попала в его  пирожок.  Ты знаешь, интегральные кривые  намного проще. Это каждый вечер у неё вроде бы как экзамен по высшей математике. Ну да ладно. Пойду спину почищу, а то скоро обед, неудобно в столовую так являться.
           – Ваня, ты это брось, про спину-то. Не то она у тебя не белая, а чёрная станет. Я об этом лично позабочусь. Ты это, брось издеваться. Я ведь тебе уже объяснил всё конкретно  про Первое апреля. Тут с тобой не смеяться —рыдать в платочек придётся. Ты можешь понять, что это шутка? Понимаешь—шутка, про спину белую. Это так шутят, когда хотят разыграть кого-нибудь. Понимаешь, пень ты бамбуковый?
– А почему бамбуковый?
– А потому, что башка твоя  пустая, как этот самый бамбук. Ты когда-нибудь бамбук видел?  Сквозняк там гуляет, и  у тебя тоже, в башке, протуберанцы там всякие.
– Неправда, протуберанцы на солнце бывают, а в башке мозги, серые или белые.
– У тебя одни серые, даже тёмно-серые, до чёрных. С твоим юмором светлее быть не может. Давай топай, дубина, чтоб тебе пирожок не с серёжкой, а с гранатой достался. Почисти и спину, и мозги свои заодно цвета ночи,  и чтобы я тебя  больше не только первого апреля, а вообще  никогда не видел.
– Вася, друг,  а ты чего это  так разозлился? Ведь день Смеха сегодня. Веселиться  надо, радоваться, а ты синий весь, как птица счастья. Ну  да ладно, покедова. Удачи тебе. Постой, постой, да у тебя же вся спина белая !!! 
               



Д О Б Р О Е  У Т Р О.

Утро было чудесное. В окно прямой наводкой лупило очнувшееся от зимней спячки весеннее солнце, буквально плавя мутноватые, ещё помнящие морозные узоры, стекла. Бодренько попрыгав, изображая утреннюю гимнастику, я смело отправился в ванную, но меня остановил телефон.
– Старик, доброе утро. Есть потрясающая новость. Тебя утвердили  главным  специалистом по теме. Поздравляю.
– С чего ты взял? – недоумевающе спросил я.—Только вчера директор сделал мне выволочку за мой последний проект.
– Это было вчера с утра.  А  после обеда позвонили  сверху и сказали, что лучше тебя кандидатуры не может быть. Ты творческая личность. Тебя беречь надо. Ты меня не забывай, я тебе первый это сообщил.
– Да ладно, мы же друзья. Спасибо тебе.
– Ну, бывай,– сказал он, хохотнул и положил трубку.
Лезть под душ уже вовсе не хотелось. Я присел на кухне и стал соображать, с чего завтра начинать день в новом качестве. Но тут опять зазвонил телефон. Это была Наташа, моя знакомая по прежней фирме.
– Саша, доброе утро. Ты что не заходишь? Нина по тебе совсем иссохла. Зачем мучаешь впечатлительную девочку? Она от тоски совсем есть перестала. Все приборы в лаборатории пережгла.
Надо сказать, что Нина – моя старая и безнадёжная любовь. При всех моих симпатиях к ней, она меня буквально физически не переносила. Стоило нам встретиться даже в коридоре, как  вокруг тотчас  лопались электролампочки и срабатывала охранная сигнализация, а подошвы моих кроссовок начинали густо чадить, словно я стоял на раскалённой сковородке. Учёные объясняли это абсолютной несовместимостью наших характеров. Меня тактично  попросили уволиться из фирмы, пытаясь сохранить оставшиеся приборы и оборудование. А тут на тебе – такая новость.
– Не может быть,– с надеждой сказал я.
– Очень даже может. Вчера она мне за  вечер про твой светлый образ и магнетический  взгляд  все уши прожужжала. Извини, спешу, – бросила она трубку, тоже издав какой- то подозрительный смешок.
После этого мне было даже не до завтрака. Я кинулся искать свою старую записную книжку с номером телефона Нины, но меня опять остановил звонок.
– Александр, это ты?
– Нет, это мумия Тутанхамона.
– Старик, я помню, ты Кафку искал.  Так вот, дарю тебе двухтомник.
– За что?- тупо спросил я.
– Нравишься ты мне, противный, – ответил он, хохотнул и повесил трубку.
Через минуту снова звонок.
– Саша, тебе распредвал нужен на «Карину»?  Так я его видел в «Китайской стене», стоит копейки, и новенький, только от станка.
– Не может быть,– ахнул я. – Это же фантастика.
Моя старенькая «Кариночка» всю зиму стоит без дефицитнейшего распредвала,  а тут…  Я опять метнулся к  выходу, торопясь в автомагазин, на бегу впрыгивая в брюки, но тут мой отчаянный взгляд упал на календарь,  я всё понял и отключил телефон.
Потом я лениво прошёл в ванную, спокойно умылся, позавтракал, а затем, удобно пристроившись у телефона,  сообщил своему  другу-библиофилу, что дарю ему антикварный  двухтомник Сенеки; соседке – что её собака попала под автобус; шефу – что наша  контора горит уже второй   час; жене – что я  нечаянно опрокинул  чашку кофе на её вечернее платье; подруге –  что  разлюбил  её; а дворнику с балкона поведал,  что у него спина белая. А что ещё делать в прекрасное весеннее  утро, да ещё Первого Апреля?













































Из  серии  «Держись, геолог!»

ЧЕРТОВЩИНА  ПОНЕВОЛЕ.

Всё было очень плохо. Я срывал  все производственные планы, заваливал всю геологическую работу. На носу защита отчёта и сдача месторождения,  а у меня на картах и   разрезах—одни досадные нули. Куда оно подевалось – это ЧЁРТОВО золото? И когда я под вечер в очередную ЧЁРНУЮ пятницу зашел в кабинет к начальнику партии, он устало посмотрел сквозь меня и с чувством сказал:
– Катись-ка ты ко всем  чертям с такими содержаниями!
 Я обиделся и пошел. Туда вела узкая, кривая, глубоко пробитая в болотном кочкарнике тоскливая тропа. Под ногами хлюпала черная вонючая болотная жижа, в которой зелёными колышками  застыли  печальные лягушки, как степные суслики, провожающие меня грустными взглядами.
Дверь в преисподнюю была сбита из кривого горбыля. Она была сера, щеляста и необыкновенно скрипуча на ржавых петлях. Её долго не открывали, шептались за ней и шмыгали простуженным носом. Наконец настороженный голос спросил в узкую щелочку:                – Чего надоть?
  – Меня к вам послали. Геолог я, откройте,  пожалуйста, а то зябко тут.
  – Ишь  ты, вежливый!–удивились черти, но дверь открыли.
У них было тоже зябко, пусто, сыро и еще тоскливее. Пахло жжёной серой и сырым кирпичом. Худющий и лохматущий черт в наполеонке, сквозь которую торчал один  источенный временем кривой рожок,  в валенках на босу ногу, но с галошами,  озадаченно уставился на меня:
  –За чо тебя к нам, сердешный? Мы с чёрного хода не принимаем. А с парадного тебе вроде как рановато. Да и документу у тебя к нам нету.
  –За дело,–говорю. – Металл подвёл, запасы не получаются.   
  – Какой-такой металл?—заинтересовались  чертенята. 
  –Да этот, ваш, – я смутился,  – желтый дьявол который.
Черти переглянулись, перемигнулись, присвистнули:
  –Золото, что-ли. Так это действительно по нашей части. Но оно, золото, добро, ведь, любит. В худые руки не даётся. Ты присядь, устал, поди. Обсохни, отдохни, сейчас печурку раздуем.
Я забеспокоился:
– А может быть,  печечку не надо?.
–Да ты не боись, – отвечают. – Ты ж не по направлению к нам прибыл, значит, гостем будешь.
– Ну раз так,–сказал я,–тогда чайку сообразим.
– Да ну. А ты можешь?
– Ну, ребята-чертенята, это не геолог, если он чай добрый не сварганит в момент..
Развёл я на болоте скорёхонько костерок и сварил моим новым друзьям настоящий геологический чай. Как водится – пачка на ведро. У чертей от удовольствия даже от хвостов пар пошел. Сидят с блюдечками, на горячий  чай дуют, блаженно улыбаются и мурлычут что-то промеж собой. Кабы не рога да  копыта––вылитые коты были бы.
–Да,– цокают языками, – а чай-то индийский, со слоном, и где люди только берут редкость такую. А как заварен, а аромат-то какой! Спасибо, Вова, за эту радость великую. Мы тут совсем иззяблись в карауле. А греться нам тута не положено. Дрова в большом  дефиците. Начальство  перерасход запрещает. Им, главное, режим по котлам выдерживать. А что мы тут киснем веками, им дела нет. Всё как у вас тама. Спасибо, отогрел ты нас лет на сто вперёд.  Однако за такую  радость мы тебе тоже добром отплатим.
Старший черт Федя встрепенулся, поправил свою наполеонку и скомандовал:
– Что, черти, согрелись? А теперь, свободные от вахты,  за мной.
И  бесовская компания,  всей гурьбой подхватив лопаты и вёдра, со свистом и гиканьем взвилась в ночное яркозвёздное  небо, рассыпая на лету ослепительные искры с кончиков хвостов.
К утру все было закончено. Орава галдящих чертей с лопатами и вёдрами, перемазанными в красную и голубую глину, вернулась к себе в преисподнюю.   Черт Федя подскочил ко мне, ткнул в карту копытцем:
– Вот тут пятнадцать тонн рассыпано. Хватит ?
Я расцеловал его в холодный пятачок. Мне  хватило бы и пяти тонн за глаза.
На прощанье мы снова пили ароматнейший геологический чай с сахаром вприкуску и толковали про несладкую чертенячью  жизнь, и про чертовски непростую геологическую. При расставании черт Федя даже прослезился:
– Если опять вдруг чего, Вова, не стесняйся, приходи, поможем. У них на Аляске еще много чего осталось, а друга мы завсегда выручим.
Через неделю начальник партии  радостно тискал меня в объятьях.                – Молодец,–говорит,–нащупал-таки,  её, золотую жилу. Считай теперь запасы.             А чего их считать. Черти арифметику не хуже  нас знают. У них тоже отчетность имеется. Но, к сожалению, Комиссия по Запасам чертям не верит. Пришлось подсчитать запасы  по блочной системе, и в аккурат всё сошлось.
А на банкете в честь  сдачи отчёта  мой друг черт Федя сидел рядом со мной и просился ко мне на работу. Надоело ему чертовщиной заниматься, и по чаю доброму  соскучился.  Спилил я ему последний кривой обветшавший рог и взял на работу к себе в разведочную партию. Где я еще такого работягу  найду? Что ни говори, а чертова работа у геологов!



НЕОЖИДАННОЕ СВАТОВСТВО.

Я  проходил дипломную  практику почти сорок лет назад в Южном Прибалхашье, в глухих, степных, очень слабо заселённых  районах Центрального Казахстана. Эти места в августе представляют собой унылую, серую, сплошь полынную, слабовсхолмленную степь, к тому же густо усеянную обломками всевозможных ракет и сбитых мишеней-самолётов. В шестидесятых годах эти степи  служили своеобразным  полигоном для  испытания новых образцов военной, авиационной и космической техники.
На УАЗике, оборудованном новейшим по тем временам  автогаммаспектрометром,  с экипажем из трёх человек, состоящим из водителя, техника-геофизика, и вашего покорного слуги–техника-геолога, мы гоняли по степи в поисках радиационных аномалий, спутников урановых месторождений.  На каждом коренном проявлении горных пород геофизик снимал гамма-спектрограмму, а я отбирал представительную геологическую пробу. Уезжая на работу рано утром, обратно в полевой лагерь мы возвращались обычно уже в сумерках.
Однажды нам попался район, богатый коренными выходами изверженных пород. Стараясь охватить как можно больше интересных точек наблюдения, мы  заработались почти до темна, и к тому же потеряли дорогу.  Чтобы не блуждать по степи и напрасно не спалить остатки топлива, нам надо было спросить дорогу у знающих людей. И тут на горизонте мы заметили  затерянный в степи казахский аул из нескольких  мазанок.
Уже в сумерках мы подъехали к небольшой саманной хатёнке, огороженной земляным невысоким забором.  Водитель  стал возиться с топливом, геофизик тоже занялся своими аппаратурными делами, а мне пришлось идти  на переговоры с местными жителями выяснять про дорогу на станцию  Моинты, не доезжая которой располагался наш полевой лагерь.
  Я солидно подошёл к щелястым воротам, за которыми светилось множество глазёнок бесштанной ребятни, и степенно спросил у них  по-казахски:
– Апа бар? – что по моим представлениям должно было означать : – Отец дома? 
Ребятня за забором шумно загалдела, куда-то убежала, затем в воротах появилась  женщина-казашка в длинном халате, которая жестом пригласила меня войти. Пожав плечами, я вошёл в низкую тёмную комнатку с земляным полом и одним мутным окошком, освещавшуюся керосиновой лампой. Посреди комнаты был постелен ковёр, на который меня молча, жестом  попросили сесть. Как только я присел, мне подали пиалу со светлым, очень горячим зелёным чаем. Мне ничего не оставалось, как пиалу принять, но с тем же вопросом:
– Апа бар? Отец где?
Пожилая казашка кивнула головой и хлопнула в ладоши. Из соседней тёмной комнатушки вдруг выплыла молоденькая  симпатичная круглолицая казашка, смущённо прикрывающаяся платком, и стала напротив меня в светлом углу, отвернувшись к окну и теребя новенький, поспешно наброшенный платок.
Я, понимая, что происходит что-то не то, в очередной раз, отхлебнув из пиалы остывающий чай,  раздражённо спросил:
– Апа, апа  бар?
На это пожилая казашка, видимо, мама этой молоденькой девчушки, удивлённо посмотрела на меня, и тоже  что-то молвила мне по-своему, указывая на дочку. Молодая казашка откинула с лица платок, раскинула свои жгуче-чёрные, как смола, густые прямые  волосы, и стала переступать на месте, как бы танцуя, кокетливо бросая взгляды в мою сторону.
Я, чтобы прекратить  ненужные, как мне казалось,  приветственные ритуальные обрядовые  действия, кивнул головой, как бы  в знак того, что мне нравятся эти танцы,  и снова  занудно спросил своё:
– Апа, апа  бар? Отец где?
Мамаша  заулыбалась как-то смущённо, кивнула головой и что-то бросила дочке. Та смутилась до багровой красноты и села рядом со мной, прикрываясь платком. Меня эта процедура насторожила, я отодвинулся от девушки и в пятый раз спросил:
– Апа, апа где, чёрт побери? Не надо мне танцев. Где дорога на Моинты? Кто мне скажет?
Мамаша закивала головой:
– Моинты, Моинты.
Девушка опять обернулась ко мне, бросая странные взгляды. Я решительно отодвинулся от неё, встал, и вновь  бросил пожилой казашке:
– Апа, апа бар?
Мамаша вдруг на что-то обиделась, подскочила резво ко мне и начала  лопотать по-казахски, указывая  на дочь и гневно жестикулируя руками.   Я тоже  замахал руками:
– Апа, апа бар?
– Апа, эта апа,– уже откровенно завопила старуха почти по-русски, указывая на молодуху.– Что нада?
В этот момент в комнатушку зашёл наш водитель Слава, молодой казах из Алма-Аты. Он с удивлением понаблюдал за  нашей беседой, и спросил что-то  у хозяйки по-своему. Та ему  начала гневно объяснять, показывая то на меня, то на молоденькую  казашку. Слава удивлённо послушал, покивал головой, да вдруг расхохотался так, что в саманной хибарке зазвенело единственное оконце. Посерьёзнев, он выяснил у хозяев про дорогу на Моинты, раскланялся с ними и кивнул мне на выход.
Уже в темноте, отъехав от посёлка, он снова дал волю своему смеху. Теперь хохотали они уже на пару с геофизиком,  хватаясь за животы и почти не смотря на дорогу. Отсмеявшись, Слава сделал серьёзную мину, посмотрел на меня сочувственно и сказал:
– Слушай сюда, полиглот. По-нашему отец – «ата». Вроде как Алма-Ата – отец яблок. А «апа» – это сестра, или дочь. Девушка, словом. А ты что у них спросил? Ты же весь аул чуть с ума не свёл. Ведь они люди простые, и решили, что ты к ним свататься приехал. Девушка есть? Невеста есть? Вот что  ты спрашивал. Они тебе и показали девушку. По нашим обычаям, они просто обязаны познакомить сватающегося  гостя с невестой. А если бы ты дал им понять, что тебе нравится девушка, ты был бы обязан на ней жениться.   Это хорошо ещё, что отца дома не было. Он с отарой на пастбище сейчас. А то он бы с тобой построже разобрался.
По дороге в лагерь я очень просил ребят помалкивать про мои лингвистические успехи. Но наутро вся наша партия враз упала на землю в диком хохоте, едва я показался из палатки. С тех пор я очень осторожен с незнакомыми языками. Но молодую симпатичную  девушку-казашку вспоминаю с доброй  улыбкой и с удовольствием до сих пор.

               

                ТИХОЕ МЕСТО.
               
Я перевёлся в Морскую партию Сучанской геологоразведочной экспедиции весной 1972 года. Свой первый морской полевой  сезон я с тихим восторгом отработал на прибрежных золотопоисковых работах в бухтах Тихан-гоу и Тинкан (ныне – б. Козина и б. Руднева). А уже под завершение полевого сезона, в конце октября, я получил свое первое самостоятельное  задание выполнить с плавучей буровой установки в бухте  Экспедиции  Хасанского района комплекс поисковых работ на морскую ракушку.  Это наполнило меня радостью и гордостью, а бывалые люди, между тем, снисходительно похлопывали меня по плечу, приговаривая:
– Да ты прокиснешь там. В луже барахтаться будешь. Это же  самое тихое место   в Приморье.
Может быть, это и в самом деле так, но первый и последний дни работы на этом тихом  участке меня многому научили и запомнились  на всю жизнь.
Действительно, после двухсуточного штормового  перехода от нашей базы в посёлке  Авангард залива Восток  до участка работ   бухта Экспедиции нас встретила абсолютным штилем. Ничто не тревожило зеркало огромной  бухты, на берегах которой расположились посёлки  Посьет и Краскино. По словам специалиста-биолога Димы Шкваркина, эта бухта знаменита тем, что её площадь позволяет  расположить в ней всё шестимиллиардное население нашей планеты, но стоя, затылок в затылок. Может, он и прав, не проверял.
  Мы спокойно  высадились на берегу бухты близ площади работ.  Мотобот на ночь беспечно  оставили у берега, буровую установку тоже бросили возле берега на одном якоре, скорёхонько, кое-как поставили палатки, отметили прибытие на место кружкой  вина и дружно уснули в спальных мешках, накапливая силы для  напряжённых предстоящих работ.
Ночью я проснулся от   ощущения наступившего конца света.  Чудовищные порывы  ветра поднимали и трепали мою палатку, небрежно закреплённую с вечера мелкими колышками, как  рваную простынь. Я выбежал из неё и остолбенел от катастрофического зрелища. Где наша тихая зеркальная лужа?
Двухметровые валы, обрушиваясь на берег, полностью  накрывали наш мотобот, оставленный у берега. В двух десятках  метров от берега наш буровой понтон, оставленный небрежно на одном якоре, нещадно мотало волнами и било о прибрежные камни. Все  наши вещи, оставленные на берегу и в мотоботе, безнадёжно унесло в море. В том числе, и наши рудные мешки, без которых мы не могли вести работы. Это было полное фиаско нашего похода. Впору было стреляться, но не было  из чего.  Однако   ничего сделать уже  было  нельзя, и мы, в тихой грусти укрепив палатки,  легли досыпать до утра.
Утро, на удивление,  было поразительно ясным и опять тихим. Если бы не явные следы ночного кошмара, то было бы просто  невозможно поверить в недавний апокалипсис. Под ясным солнышком как-то сразу забылись ночные страхи,  слишком легко решились все наши неразрешимые проблемы. Двигатель мотобота промыли соляром и легко запустили. На берегу собрали все наши, смытые в море и вдруг выброшенные обратно, вещи. Буровой понтон оказался в порядке. Отбуксировав его на  буровую линию, мы в тот же день начали буровые работы, длившиеся ровно неделю. На седьмой день у нас осталось пройти последнюю буровую линию из нескольких скважин. Работы всего-то на полдня.
С утра погода  была просто ангельской для конца октября. Опять зеркальная голубая поверхность бухты, ни ветерка, тепло и ясно. Когда я обработал последнюю пробу на самой последней скважине и поднял, наконец,  глаза от палубы, то увидел тёмно-синюю зловещую тучу, стремительно приближающуюся к нам с северо-запада, прямиком из недалёкого Китая. Ничего хорошего от неё ждать не приходилось. Мы стали спешно собираться в лагерь, но не успели.
Вихрь налетел так внезапно, словно его вдруг включили по чьей-то каверзной команде, подняв вокруг понтона и мотобота такую крутую  волну и толчею, что о возврате не могло быть и речи. Вдруг поднявшиеся крутые высокие волны со всех сторон захлёстывали наш мотобот, и как мы не вычерпывали из него воду,  скоро он на наших глазах  утонул, как худое корыто.  Мы остались вчетвером  на плавучей буровой установке (ПБУ), без плавсредства  и  без связи с берегом. Ветер усилился до ураганного, с дождём и снегом. Наш сорокатонный агрегат болтало, как сухую щепку, накрывая волнами до надстроек. А с темнотой ударил и десятиградусный мороз. Началось быстрое обледенение корпуса понтона. Тонкие палубные леера стали толще пожарной кишки, палуба и надстройки покрылись толстым слоем льда. Стремительно тяжелеющий понтон всё глубже погружался  в воду. Волны захлёстывали уже почти всю палубу. Всю ночь наш маленький коллектив монтировками и баграми обкалывал лёд. Кое-как отогревались у работающего на малых оборотах двигателя и опять с монтировками выходили на борьбу со льдом. Опасаясь самого худшего, я в два часа ночи стал  прожектором посылать на берег в сторону военного посёлка Краскино сигнал «SOS» – три точки– три тире– три точки. Но, увы,  после третьего сигнала прожектор безнадёжно замкнуло, и мы опять оказались одни в ночи посреди бешеной стихии.  Под утро закончилось горючее, и  заглох  двигатель. Положение становилось критическим. К тому же, о нашем отчаянном  положении на берегу никто ничего не знал.
Посовещавшись в ещё чуточку тёплой дизельной, мы решили дрейфовать всем понтоном  на одном якоре к берегу.  Сумасшедший  ветер за полчаса протащил наш понтон через всю многокилометровую бухту, и мы удачно  остановились в сотне метров от берега, намертво зацепившись  якорем за грунт. По счастью, мы оказались недалеко  от своих палаток, что нас и спасло. Пришлось нам при сбивающем с ног морозном ветре прыгать в воду, и почти по шею   в ледяной  воде пробираться к берегу. Выйдя из воды, мы тотчас превратились в ледяные статуи, позванивающие и потрескивающие на морозе при ходьбе. Кое-как добредя из последних сил до палаток, выбраться из схваченной морозом  одежды мы самостоятельно уже  не могли. Если бы не наш буровой мастер  Шамиль Кильдеев, ожидающий нас  в лагере, который буквально вытряхнул  нас  из смёрзшейся    одежды, мы все могли бы погибнуть  всего  в нескольких сотнях метров  от порта Посьет. Только в сухой одежде,  в спальных мешках, через несколько часов, мы смогли, наконец, согреться и воспрянуть духом. В нашей палатке, забившись под нары,  вместе с нами пряталась от стихии усталая дикая утка. На утро  мы нашли её замёрзшей ледышкой. Но самое удивительное, что никто из нас после этих приключений  не подхватил даже насморка.   
На следующий день, отогревшись крепким чаем, мы по крепкому  льду  прошли на понтон и подготовили его к транспортировке. Через неделю нас портовым катером вытащили из бухты в порт Посьет, а через две недели паровым буксиром отбуксировали на базу в п. Авангард. Домой с нашего самого тихого и спокойного участка  я попал только в конце декабря, через два месяца после начала нашей одиссеи.
  Я, естественно,  получил выговор за отсутствие связи на ПБУ, а мои ребята- буровики получили премию за выполнение плана. А спасший нас от гибели весёлый наш товарищ Шамиль Кильдеев через полгода погиб в сильный шторм  в заливе Счастья у Шантарских островов.
Но я, выросший в степях знойного Казахстана, никогда до этого не знавший моря, очень благодарен этим моим первым морским  урокам, которые сразу научили меня уважать море, относиться к нему, как к прекрасному, но своенравному партнёру, и никогда не смотреть на него пренебрежительно. И с тех пор я очень  осторожно, и чуть ли не суеверно,  встречал  каждый первый и последний день  работы на моих  многочисленных последующих  полевых геологических участках.




                МОЛОТОК.

Всякий знает, что молоток — вещь в хозяйстве весьма полезная. И кол  забить, и орех расколоть, и дом построить. А для геолога молоток – это первый инструмент,  поважнее ложки с вилкой.  Без молотка   геолог, что сапожник без шила, что джигит без коня,  так просто – турист бестолковый. Я помню, как ещё студентами геофака мы друг перед другом так молотками своими геологическими  кичились, как сейчас иные пижоны своими  иномарками.  У одного нашего  студента, у которого папа был дипломатом, был молоток геологический немецкого производства.  Так ему весь институт мрачно завидовал, и на эту инопланетную сияющую   диковинку посмотреть собирались всем курсом. Ручка у него была вечная, из пластика, но фигурная, под руку сделанная, удобнее быть не может,  а сталь такая, что крепчайший  пироксенит разлетался от одного удара, как обыкновенный кальцит. Добрый инструмент, что говорить.      
Но в своей обычной практике работали мы нашими обычными, в кузнице кованными,  русскими молотками, а ручки сами вырезали из берёзового полена. Но работали ими так, что за сезон не один молоток меняли, а ручки ломались едва не каждый день. Да и как иначе, если до сотни образцов приходилось отбивать и отбирать за один рабочий день в скальных породах.
Но однажды я крепко  попал впросак. Была у нас необходимость обследовать дальний угол крайнего планшета, куда добраться можно было только по воздуху. Подготовились мы основательно, заказали вертолёт, и ранним августовским утром выбросил он  нас в заданой точке у чёрта на куличках с нашими палатками, ящиками, мешками,  кастрюлями, пакетами и улетел обратно, обещая вернуться через неделю.  Когда мы немножко разобрались с вещами, поставили палатку, соорудили очаг, хватился я своего молотка, а не тут-то было. Обыскали весь свой багаж, даже  спальники вывернули – бесполезно. И тут я вспомнил, что пилот вертолёта любовался красивой ручкой моего молотка, брал его в кабину и, видимо, там забыл его в суматохе. 
– Плохо наше дело,  – подумал я. – Из-за молотка вертолёт никто гонять не станет. А без него я ни одного образца не смогу отобрать, и загублю всю работу.
Из инструмента был у нас только один здоровенный топор для рубки и колки дров. Но таскать его по тайге было бы безумием. Надо было найти во что бы  то ни стало выход.  И я его нашёл. Подобрал я в ручье обломок  крепчайшего диабаза определённой формы, немного обработал его колуном, затем вырубил стройную дубинку из берёзового сука, капроновым шпагатом примотал продолговатый кусок  диабаза к палке – и получился настоящий каменный топорик из неолита.
С этим диковинным молотком я, как питекантроп, носился по маршрутам, отбирая вполне нормальные образчики для лаборатории, а однажды даже пришлось мне им отмахиваться от гималайского  медведя, неожиданно встретившегося мне на таёжной тропе. Мишка изумлённо посмотрел сначала на меня, затем на мой необычный молоток, видимо при этом  что-то извлёк из своей генетической памяти,  а потом  так ломанулся в тайгу, что я за ним дальше шёл маршрутом как по просеке.
Ещё как-то  в дальнем маршруте я  в своих  драных шортах, в серой от пота и соли штормовке, с нечёсаной  бородищей и  с моим неолитическим орудием труда свалился на охотничью тропу прямиком перед каким-то дедулей – охотником из ближайшей деревушки. Дед улепетывал от меня почище медведя, и пошли с той поры слухи по округе о появлении в районе ключа Прямого племени гигантских дикарей-людоедов с каменными топорами, охотящимися на местных жителей методом загона.  Богатая фантазия у деда оказалась. 
С этим диковинным инструментом я выполнил полностью весь объём работ и бережно вывез его обратно на большую землю. Теперь он хранится в моей коллекции  и напоминает мне, что выход всегда можно найти из любой ситуации. Было бы желание. 
               
г. Находка, 1985-2005 г.г.





















СОДЕРЖАНИЕ :
Пропуск – чувство  юмора  (вместо предисловия)    …………………….          2
От автора           ……………………………………………….                3
Из серии « Весёлая  Находка»   :
Роковая страсть  ………………………………………………..          4
Инфаркт ……………………………………………………… ..          5
Лужа   …………………………………………………………..           6
Пришельцы на «Солёном»   ………………………………….            8
Дед-Мороз Сидоров   …………………………………………           9
Чудеса  медицины ……………………………………………         11
Шанхайская  фиалка   …………………………………………          12
Командировка в ХХХ  век    ………………………………….           14
Из  серии « Приключения капитана  Пятакова и стажёра  Копейкина» :
Как  Пятаков  стажёра женил.    ……………………………....           18
Квадратура с маскарадом.    …………………………………..            20
Гусиная  история.     ……………………………………………           24
Полезный  пулемёт.   …………………………………………..            27
Пятаков и «Фантомас»   ……………………………………….            29
Удачный  налёт.     …………………………………………….             32
Из  серии « Весёлый  гороскоп»  :
Год Тигра,  или Амбе по морде.      ……………………………..         35    
Ну, Кролик,  погоди !      …………………………………………         36
Сюрприз  из Гонконга.    …………………………………………         38
Неудачный  трюк или змея в салате.    …………………………..         40         
Новогодний  переполох, или лошадь в тигровой шкуре.    …….         43
Новогодняя  коррида.     ……………………………………………       45      
Хвостатый  полтергейст.    …………………………………………       47      
Брильянты  в петухе.   ……………………………………………….      51    
Из  серии  «  Слава  женщине моей»   :
Сотворение  женщины.    ……………………………………………      55       
Праздник в квадрате      ……………………………………………..       57
С праздником, мои милые !   ……………………………………….       58   
Из  серии  « С Первым апреля!»   :
Розыгрыш.     …………………………………………………………..     60
Промашка.  …………………………………………………………….     61
Спина  белая.    …………………………………………………………    62 
Доброе  утро     …………………………………………………………    63
Из  серии  «  Держись,  геолог». 
Чертовщина поневоле.    ………………………………………………     65    
Неожиданное сватовство.   ……………………………………………     66
Тихое  место.   ………………………………………………………….     68
Молоток      ……………………………………………………………..      70
Содержание :        …………………………………………………………………...     72
О помощниках и спонсорах     …………………………………………     73
Об авторе.      …………………………………………………………….    74