Ясень

Так говорил ему старый дуб, страшно скрипя и качая ветвями –«Всё то, что ты видишь и чувствуешь, тревожит меня не больше, чем то, что видит и чувствует, скажем, бледная поганка вон у того пня». Нет, конечно, он даже здесь истолковал слова древесного старика неправильно. То, что чувствовал он, стоящий у дуба человек, имело для дерева гораздо меньше значения, чем, скажем, чувства поганки. Ведь поганка переплелась с дубом корнями, она в своей скоротечной жизни постигала дуб у самых его истоков, пила его из самых глубин, и, конечно, знала его лучше, чем кто бы то и что бы то ни было. Дуб, из корней которого она продлевала своё неприятное пластинчатое тело, был для неё Всем – значит, даже если она не имела для него значения, он волей или неволей чувствовал её присутствие. Человек, присутствие которого было для трёхсотлетнего гиганта совсем безразлично, развернулся и пошел прочь. Здесь его не ждали.

А он и не думал, что там его будут ждать. Он не был ни мудрецом, ни колдуном, ни, в конце концов, простым высокомерным болваном, который считает, что нужен всем, везде и всегда. Даже деревьям. По правде говоря, у него не было ни малейшего повода вбить себе в голову нечто подобное. Охотник – а он был охотником – сам по себе не нужен никому. Нужны товары – мясо, меха и шкуры, которые он продаёт. Так же как ему не нужны были звери – только мёртвые тушки да неповреждённые шкурки. Зато у него была свобода. Пускай и относительная, как любая свобода, но уж точно настоящая, а не навязанная умелым фокусником иллюзия. Потому что он был свободен, потому что не было тех, кто мог его свободу ограничивать. Как дерево, выросшее в поле, вдали от леса, не стесняют другие деревья, не наваливаются на него, не заслоняют света, не вытесняют корни, так и человека, живущего вне общества, не сдавливают человеческие законы, чувства, отношения. А то, что своё имя он слышит, лишь когда бывает в ближайшей деревне на торгах, его почти не смущало. Было бы отчего приходить в уныние.

Он шел и шел между могучих стволов. Он любил деревья. И часто говорил про себя, что деревья в своей странной жизни похожи на людей. Чтобы выжить, дерево рвётся наверх. При этом оно подминает другие деревья и могучей кроной закрывает им свет. Ещё дерево, даже в целом лесу, соединённое корнями с другими, укрывает свою белую или чёрную сердцевину прочным слоем коры, и для того, чтобы увидеть, что там, внутри, дерево нужно ранить. Деревья многолики и разнообразны, среди них есть одиночки и те, кто прячется среди множества других. А легенды говорят, что и людей-то Боги создали, вырезав фигурки из дерева. Это он принимал как абсолютнейшую истину. Только никогда не верил в то, что Богам пришлось фигурки оживлять – материал сам был живым.

Когда-то он считал, что дереву лучше всего живётся, когда оно растёт в одиночку. Потом он увидел такую картину – на опушке леса берёза произрастала из того же корня, что и могучий сосновый ствол, обхватывала его, искривляла и искривлялась сама, ловила редкий падающий через хвойную крону свет и сама лишала смолянистого великана жизненных соков. Оба дерева причиняли друг другу боль, но терпели её, и продолжали год за годом быть одним целым, вцепившись друг в друга вместе тянуться к небу. Они были одной крови.. Но любимыми его деревьями были слегка покосившийся высокий ясень у берега лесной реки, и тянущаяся к нему с другого берега ива. Он, охотник, мог часами проводить здесь время и глядеть на них, сидя у берега, всегда приходя сюда без лука и колчана. Деревья тянулись друг к другу через реку, но было видно, что никогда не сплестись их ветвям, что это невозможно, абсолютно невозможно – слишком широк был разделявший их поток. Он находил в этом высокий смысл, ибо, как известно, Боги сотворили мужчину и женщину именно из ясеня и ивы. К тому же, у него в душе была своя тайна, которую он тихо хранил под плащом.

Рывок воспоминаний – и тайна становится явью. Только для него, одинокого ясеня, ни для кого больше. Он снова здесь, но теперь рядом она. Он смотрит в её глаза, и знает, что видит их в последний раз. Страх, перемешанный с болью. И ощущение чёрного речного обрыва, который вот-вот обвалится под корнями дерева.

-Я пришла сказать тебе:  прощай.
-Я знаю. Знаю, и не верю. Не хочу верить.
- Придётся. Так вот, я говорю: прощай. Ты знаешь сам, что мы никогда больше не увидимся. Знал с самого начала, как шел сюда.
- Скажи мне одно: почему?
- Потому что ты охотник, живущий наудачу. У тебя нет будущего. Я не могу лишить себя будущего, не могу всё время играть с судьбой и ходить по лезвию ножа. Прости
- Может быть, скажешь проще: просто меня не любишь.
- Дело не в этом… Просто.. То, что два дерева тянутся друг к другу, ещё не значит, что они однажды сцепятся ветвями.

…Новый фонтан боли захлестнул его, как чёрный источник, ему хотелось, как тогда, бежать ей вслед, снова, как тогда, растянуться о какую-нибудь корягу и потерять сознание, а вместе с ним и веру в возможность изменить судьбу. Ледяной северный ветер выдернул его из воспоминаний и вернул в реальность. Качались на ветру кроны деревьев, ясень и ива по разным берегам реки кричали, цеплялись крючковатыми корнями за берег, и тянулись, тянулись, и никак не могли дотянуться друг до друга.