Рай рядом

РАЙ РЯДОМ (SOMA MENOK)

РОМАН




И неподвижно на огненных розах
Живой алтарь мирозданья курится;
В его дыму, как в творческих грезах,
Вся сила дрожит и вся вечность таится.
И все, что мчится по безднам эфира,
И всякий луч, плотской и бесплотный, -
Твой только отблеск, о солнце мира,
И только сон, только сон мимолетный
(искаж. Фет)



Глава I: Неудачное воплощение

1.
Просторная лаборатория залита резким электрическим светом галогеновых ламп. В её центре расположен резервуар цилиндрической формы с толстыми стенками из армированного стекла: огромный, около метра в диаметре, замкнутый в себя шар плоти плавает в нём в густой прозрачной слизи с синеватым отливом. Он равномерно покрыт бледной кожей, испещрённой крупными порами – других отверстий в нём нет. Напротив резервуара стоит пожилой, обритый наголо мужчина в очках с металлической оправой. Его ноги широко расставлены, он приземист и широкоплеч. Его коренастая, неподвижная фигура выделяется своей осанкой среди других, хотя, как и на всех, кто находится внутри лаборатории, поверх костюма на него накинут белый халат. Мужчина сосредоточенно смотрит на этот странный шарообразный организм, как бы пытаясь пронзить взглядом его кожные покровы, поглубже проникнуть в него, возможно даже в самую сердцевину, но что-то не даёт ему это сделать и он испытывает досаду: какие-то стёртые, уже ничего не значащие образы проплывают перед его внутренним взором – блёклые детские воспоминания, недавние похороны его жены.

- Профессор? – один из ассистентов, ещё совсем молодой, даёт ему распечатку результатов последних измерений; он бегло просматривает их поверх очков и сразу же отдаёт обратно.

- Сказать, чтобы они начинали? – с нетерпением спрашивает помощник. Его лицо, такое молодое, гладкое, лишь слегка подёрнутое светлым пухом волос.

Прежде чем ответить, профессор ещё раз быстро прокручивает в своей памяти все события, так или иначе приведшие его к этому моменту. Пауза затягивается, хотя разветвлений в его жизни вроде бы было не так уж и много, если они были вообще. Он поправляет очки, смотрит на молодого ученого так, как будто видит его впервые. Потом, как бы приходя в себя, наконец говорит ему слова, которых тот давно ждёт:

- Да, конечно, скажи им, пусть приступают – Он очень долго молчал, поэтому его низкий голос звучит хрипло. Он откашливается, смотрит, как ассистент подходит к одному из терминалов, берёт рацию, передаёт его распоряжение операторам томографа (они сидят за стенкой, в соседней комнате). При этом молодой парень выглядит таким нарочито серьёзным, что профессору становится смешно: кривая улыбка соединяется на его лице с обычным для него выражением как бы едва заметного удивления. Яркий, кристально чистый свет, едва уловимые вибрации. Назойливые воспоминания, от которых он никак не может избавиться. Профессор обегает взглядом округлые стены лаборатории, поблёскивая стёклышками очков: он знает, что из зеркальных окон на уровне второго яруса за ними наблюдают несколько высокопоставленных чиновников в военной форме – хотя он и не может встретиться с ними глазами, не может увидеть их, но он чувствует их присутствие, их взгляд, направленный сверху вниз. Под рукой главного из этих военных – большая красная кнопка, закрытая предохранительным  экраном из прозрачного пластика.

Кольцо томографа начинает скользить вдоль резервуара вверх и вниз, просвечивая шаровидную плоть своим волшебным излучением и постепенно создавая с помощью сложнейших вычислений детальные, трёхмерные модели внутренних органов, до этого момента скрытых от глаз. Множество камер фиксируют во всевозможных ракурсах каждую внешнюю деталь эксперимента: сгрудившиеся вокруг стеклянного цилиндра люди в халатах, которые наблюдают за движением массивного измерительного прибора, люди в халатах, застывшие в ожидании у экранов компьютерного терминала, военные, которые со скукой смотрят на них… Профессор снимает очки, массирует указательным и большим пальцами веки на уставших глазах. Временами ему кажется, что все эти камеры подсоединены к его голове. Шум расположенного в подполье трансформатора ритмичными, мелкими волнами проникает в его мозг через тысячи рецепторов его тела, всё нарастая, упорядочивая бесконечный поток образов, заставляя их по-новому взаимодействовать друг с другом. Неожиданно для всех, свет несколько раз моргает, потом почти совсем меркнет. По потускневшим экранам пробегают полосы помех.
 

2.
- Что это за лысый хер в очках? – спрашивает министр, потом трёт указательным пальцем уголки пересохших губ (он не пил спиртного уже почти сутки) – Что они там копошатся?

Один из его советников, недавно получивший эту должность, набирается смелости и всё-таки решается ответить ему, хотя и видит, что тот не в духе:
- Это не лысый хрен – произносит он звонким голосом отличника – Ээ… Вернее, это не просто лысый хрен, господин министр. Это профессор Тер-Минасов, «учёный с мировым именем» – в этом месте он приподнимает свои брови – Доктор физических, химических и биологических наук, академик, автор нескольких революционных работ, лёгших в основу новейших исследований в области генной инженерии! – он говорит так, как будто рассказывает вызубренный дома урок, словно бы ни к кому конкретно не обращаясь – так, точно перед его глазами плавает бесплотный учебник, с которого он читает.

- Хватит, хватит. Знаешь, ты иногда утомляешь меня – министр с иронией косится на своего советника – Может быть, тебе стоило стать его помощником, а не моим? Там нужны такие умники, как ты – вон, видишь, какой-то паренёк лебезит перед ним. – Он указывает взглядом на молодого блондина-ассистента. – Ты мог бы быть на его месте.

Министр опять ухмыляется, потом обращается к сидящей позади них секретарше:
- Кать, может принесёшь нам кофе? Крепкий чёрный кофе и немного женской заботы – это то, что нам нужно, чтобы не умереть со скуки.

Молодая секретарша поспешно встаёт со стула, угодливо кивает спинам чиновников и выходит из кабинета готовить кофе.

«Чёртов лысый хрен – уже не вслух повторяет свои ругательства министр, мельком думая о том, что и сам давно начал лысеть и что его залысины становятся всё больше. – Какого чёрта я должен торчать здесь. Почему я, министр обороны, должен присутствовать на этих занудных испытаниях?»

- А где министр науки? Он вроде тоже должен быть тут?

Ему отвечает его заместитель, совсем старый человек, с лицом, похожим на задницу слона: с тонким длинным носом и маленькими глазками, подёрнутыми красной сеткой капилляров:
- Вы разве не слышали, что у Станислава Викторовича вчера случился сердечный приступ? Он сейчас в больнице, врачи борются за его жизнь.

«Омерзительный голос у моего зама. Скрипучий… И он специально растягивает слова, чтобы мучить мой слух. Знает, что я не могу обойтись без него, старый пердун. И злится, что так и не получил должность выше заместителя. Ладно хоть, он не так часто открывает свой зловонный рот».

- Господи праведный, какой бедняга! не повезло ему… – немного оживившись, он отхлёбывает только что принесённый кофе, не скрывая своего интереса, бегло осматривает с ног до головы секретаршу – Мы с ним не так давно пили вместе на вечеринке у президента. Правда, он уже тогда неважно выглядел. Чем больше знаешь, тем хуже жить – и вообще, у нас тяжёлая работа, столько стрессов, да? – министр издаёт короткий смешок и, после паузы, уже в полголоса добавляет: – Неудивительно, что такие люди, как Станислав Викторович не выдерживают – он ослабляет галстук, расстёгивает ворот рубахи. – Подумать только, чёртов шарлатан свалился с инфарктом. Сколько ему? пятьдесят с лишним, кажется…

На какое-то время эти мысли отвлекают его, он задумывается, как бы перебирая  какие-то детали прошлого в уме, пытаясь собрать из них нечто целое. Потом опять начинает злиться, что ему приходится тратить своё время, сидя здесь поздно вечером, в компании этих идиотов. Министр смотрит на Слоновью Задницу справа, потом на молодого, неопытного советника слева – они, кажется, зачарованы блеском лысой головы профессора, который ходит туда-сюда в лаборатории внизу. Хотя старик-заместитель, наверное, только прикидывается, что наблюдает за экспериментом – он уже давно научился дремать с открытыми глазами.
 
3.
Оставшись в лаборатории один, уже поздно ночью, закрывшись в своём кабинете, профессор долго изучает полученные трехмерные модели внутреннего строения «Объекта 7», выделяя и увеличивая на мониторе то один из его органов, то другой. В самом центре Объекта расположено некое подобие сердца, которое сокращается примерно раз в минуту, неспешно толкая питательные соки по тысячам ветвистых сосудов. К нему плотно примыкает, окружая со всех сторон, гигантский четырёхдольный мозг, слоистый, изрытый извилинами. Он напоминает ядро грецкого ореха или симметрично удвоенный головной мозг человека – четыре сомкнутых «полушария». Каждая доля соединена с другой посредством «мозолистых тел», похожих на куски толстого оптоволоконного кабеля – они должны обеспечивать очень высокую скорость передачи данных. В зазоре между условно задней и передней парами долей поместились два полых органа, наполненных вязкой слизью. Профессору приходит в голову, что нужно взять эту слизь, сделав пункцию, и провести её биохимический анализ. Допив кофе, он встаёт и идёт за необходимым для этого инструментарием.

Вернувшись со специальным приспособлением для откачки жидкости в главный испытательный зал лаборатории, профессор замирает на пару секунд перед «Объектом 7». У него мелькает мысль, не стоит ли отложить всё на завтра, но он не успевает ухватиться за неё и она бесследно исчезает. Усталость, которую он чувствовал, когда сидел у себя в кабинете, проходит. Её сменяет душевный подъем. Профессор нажимает несколько клавиш на небольшом пульте управления и тяжелая крышка резервуара, томно вздохнув, скрипнув, начинает медленно ползти вверх и вбок.  Поднявшись по приставной лестнице, он пронзает плоть организма длинной тонкой иглой с микроскопическим датчиком на конце, и, сверяясь с изображением на небольшом дисплее, погружает её до тех пор, пока она не проникнет в один из пузырей с густой слизью внутри. Включив откачку, профессор смотрит, как прибор, мерно хлюпая, извлекает из органа чёрноё вещество и заполняет им стеклянный сосуд, подсоединенный к нему прозрачной, гибкой трубкой.

Уже заканчивая, он замечает, что герметичность прибора нарушена, и жидкость просочилась наружу. Нахмурившись, он смотрит на запачкавшую его ладонь тёмную жижицу и ему кажется, что она прямо на глазах впитывается в его кожу. Предчувствуя неладное, он едва успевает спуститься с лестницы до того, как вспышка вырвавшегося на свободу света с такой силой и так мгновенно заполняет его, что он стонет и падает без сознания, сильно ударившись головой об основание резервуара.
 

Мутация метафор

Сочно-зелёная, лоснистая трава ровно покрывает выпуклости холмов. Тонкие белые нити её корней лежат почти у самой поверхности, не прорастая вглубь: достаточно слегка потянуть, чтобы обнаружить под их переплетением медленно изгибающихся, желтовато-молочных червей. Лишь едва заметный блеск их скользящих, растянутых тел позволяет отличить их от обрывков корней, таких же вытянутых, но скорее сквозисто-матовых. Мальчик распрямляется. На нём светло-розовая, выгоревшая футболка, обрезанные до колен, довольно грязные джинсы; на подошве кед – комки застывшей бурой глины. Он осматривается: его обросшие светло-русые волосы неряшливо топорщатся. Шагах в ста от него стоит дерево: белый ствол, необычные пятна. Толстые, похожие на лапы ветви неуклюже торчат в переливающемся, серебряно-голубом небе.

Спускаясь со своего холма, он не спеша идёт в сторону дерева. Взгляд его карих глаз устремляется вдаль, к необыкновенному цветовому переходу истончившегося на горизонте неба, и он не замечает небольшое отверстие норы: его нога проваливается. Удивлённая улыбка растягивает его сухие обгрызенные губы: мягкие, жирные комочки земли скользят по его коже. Струящийся, размывающий очертания воздух… Чей-то неприятно мокрый, подвижный носик, нежно коснувшийся его гладкой голени, вызывает мучительно-сладкий разряд раздражения: волна искрящихся, смыкающихся в цепочки мурашек пробегает через всё его тело.

Поспешно выдернув ногу и отступив на шаг, он пытается рассмотреть сокрытого норой зверька. Расползающийся по нервным волокнам озноб заставляет его поёжиться. Ему начинает казаться, что он может различить слабые блики его глаз… Противно льнущая к его намокшей коже ткань, повисшее над землёй марево… Он дрыгает ногой, пытаясь сбросить прилипшие к ступне белесые нити, и чуть не теряет равновесия. Нервно хихикнув, он вновь продолжает идти, внимательно смотря под ноги и замечая по пути ещё несколько отверстий в земле. Лишь приблизившись к дереву, он останавливается и поднимает лицо: его загоревшая кожа кажется серой; мельчайшие капельки пота, выступившего на лбу.

С деревом что-то не так. Его ворсистая белая кора покрыта чёрными островками пятен, она плотно обтягивает ствол, нигде не обрываясь, не шелушась. Одинаково толстые на всём своём протяжении ветви, соединённые шишковатыми суставами, чуть заметно шевелятся. Повисшие листья, бархатистые и тёмные с одной стороны и розовато-зелёные, испещрённые мельчайшими сосудиками – с другой. Прикоснувшись ладонью к тёплой поверхности его кожистой коры, он ощущает рельефное переплетение жил, ветвящихся, наполненных жизнью. Довольно длинный отросток (где-то на уровне пояса мальчика) сочится мучнисто-белым нектаром.

Его озноб усиливается, он начинает дрожать. Спрятав руки в тесные карманы и поводя плечами, он делает шаг назад и вдруг замечает чёрный, наполненный страхом глаз, внимательно следящий за ним. Из маленькой впадины дупла, немного выше его головы, вываливается бледно-розовый, покрытый налётом язык.

Он оглядывается: слишком голубое небо, слишком сочная трава; идеально чередующиеся холмы. С досады он сильно пинает дерево. Раздаётся визгливое скуление, глаз увлажняется и начинает моргать; из отростка извергается струя жемчужной жидкости.

Мальчик начинает стягивать с себя одежду.
 


Глава II: Gimme more

[Spoken]
I just can't control myself, more
They want more?
Well I'll give them more (ow!)

[Chorus]

Gimme more gimme more
Gimme more gimme more babe
I just want more

Gimme gimme gimme gimme gimme

1.
Серебристо-свинцовые тучи плотной мглой расстилаются под окном, этажа на четыре пониже её квартиры, закрывая улицу, уже заполненную машинами, закрывая большую часть многоэтажных домов. Лишь несколько самых высоких небоскрёбов города продолжают торчать, словно скалы, из этого зыбкого серого моря. На одном из них, ещё не достроенном, ярко переливается в утреннем сумраке огромный рекламный щит, по которому то и дело пробегает надпись: «Рай есть… Он рядом».

Блондинка лет двадцати-двадцати пяти лежит на широкой, застеленной шёлком кровати: её веки подрагивают, на губах блуждает улыбка. Во сне она сбросила с себя одеяло: её небольшая острая грудь с крупными торчащими сосками, её тёмная от загара кожа. Вытатуированный под ключицей, словно подпись художника, иероглиф, не смытая с вечера косметика: размазанная вокруг глаз тушь, остатки помады. Маленькое платиновое колечко с бриллиантом, вставленное в пупок… Вчера она очень поздно вернулась домой и сразу повалилась спать. Чёрные кружевные трусики обтягивают её старательно выбритый лобок так, что видны складки половых губ: белесое пятно проступившей сквозь полупрозрачную ткань и теперь уже подсохшей спермы в промежности; вышитый тончайшими нитками узор в виде переплетённых роз. Она переворачивается на правый бок, лицом к окну, что-то бормочет в дремоте. Её дыхание учащается, скрытые веками глаза начинают бегать туда-сюда – она открывает рот, протяжно, но еле слышно стонет.

Вынырнувшее из-за туч солнце золотит едва заметный пушок на её щеках, согревает ласковыми лучами её стройное тело, заставляя бриллиант играть своими гранями при каждом её вдохе и выдохе: радужное гало расщеплённого света, повисшее на фоне плоского живота, чуть выдающиеся рёбра… Её рот так и остаётся разомкнутым, когда она вновь погружается в глубокий сон.

На глянцево-белом комоде по левую сторону от кровати стоит радио, тоже белое, выполненное в стиле ретро-футуризма. Ровно в десять часов утра его дисплей вспыхивает фосфорно-зелёным светом, из сетки мелких, округлых отверстий в его пластмассовом корпусе доносятся звуки, которые становятся всё отчётливее и громче. Они заставляют блондинку приоткрыть глаза: сквозь большое окно своей спальни она видит озарённую солнцем поверхность туч и уже тусклую рекламу салона красоты на крыше небоскрёба напротив. Её лицо становится серьёзным: она поджимает губы, её брови сходятся к переносице. Она явно пытается что-то вспомнить, но, кажется, это ей не вполне удаётся.

Наконец, она решает встать. Выбравшись из кровати, она ещё раз потягивается, занося согнутые в локтях руки за голову и выпячивая вперёд свою молодую упругую грудь. Когда судороги зевоты её отпускают, она оглядывается в поисках тапок, но рядом с кроватью и вообще в спальне их не находит (они лежат в прихожей рядом с входной дверью). Затем она выходит из спальни, снимает с себя вчерашние трусы, и, швырнув их в корзину для грязного белья, заходит в ванную комнату. Прохладный кафель, огромное, в человеческий рост зеркало на стене, за которой расположена ниша с душевой кабиной. Прежде чем пойти за чистым бельём, она замирает на несколько мгновений, смотрит на своё нагое отражённое тело, всё такое же стройное и гибкое, как и тогда, когда ей было только пятнадцать. Ей кажется, что она совсем не изменилась – разве что лицо немного похудело с тех пор и взгляд зеленоватых глаз стал опытнее и коварнее. Она вспоминает своего первого парня, его нетерпеливые ласки, и целая вереница образов проносится перед её внутренним взором, в то время как она сидит на унитазе, опорожняя мочевой пузырь («Интересно, чем он занят сейчас?»). Вернувшись в спальню, она долго роется в комоде, выбирая трусы и бюстгальтер под аккомпанемент какой-то весёлой мелодии, потом опять идёт в ванную, проходит дальше, за зеркальную стену, и, положив вещи на столешницу из камня, рядом с раковиной, залезает в душ. Тонкие струи горячей воды, почти сразу запотевшее стекло. Капли, которые ползут медленно, пока не встретятся и не сольются с другими, ускоряя своё движение вниз.

Отвернув головку душа в сторону, она выдавливает себе на ладонь лужицу мучнисто белой жидкости из одного из стеклянных сосудов, прикреплённых к стене, намыливает ей свой живот, грудь, руки. Тщательно моет ягодицы, промежность и лобок, переходит к ногам. Вчерашний вечер яркими фрагментами всплывает в её памяти. Их голодные глаза, их животная страсть, грубые касания их рук… Она чувствовала себя такой живой, такой настоящей, когда отдавалась им. Благоухание геля для тела с миндальным молочком и ванилью, его обильная, пышная пена, которая переливается разноцветными пятнами в лучах электрических ламп. В каждом мыльном пузыре, даже самом мелком, до того как он лопнет, успевает отразиться всё, что есть вокруг.

Вымывшись, почистив зубы и стерев смоченной ваткой остатки стойкой туши с век, одев свежие трусы с тонкой ароматной прокладкой, она снова приходит в превосходное расположение духа. Напевая под нос популярный, засевший в голову мотив, опять, но уже мельком посмотрев на себя в полный рост, она выходит из ванной, не сразу выключая свет. Зеркало пустеет, отражая теперь только дверь из матового стекла со стальной полированной ручкой, выложенные узорчатой плиткой пол и стены, чёрное пластиковое ведро в углу (уборщица забыла вставить его обратно в металлический контейнер с откидной крышкой – что-то её отвлекло). Потом гаснут и лампы в светильниках и в полумраке остаются только два расположенных напротив друг друга тусклых прямоугольника, так, что становится сложно отличить, какой из них – дверь в зеркале, а какой нет.
 
2.
Блондинку зовут Кира. Хотя это и не то имя, которое дали ей родители, теперь все друзья обращаются к ней именно так. Высушив и расчесав деревянным гребнем волосы, она надевает простое летнее платье из невесомой ткани и спускается вниз в стеклянной капсуле скоростного лифта. От стремительного падения у неё немного закладывает уши и она чувствует лёгкий приступ дурноты, который, впрочем, быстро сходит на нет. Первые три этажа здания заняты клубом для жильцов и их гостей. Здесь есть роскошная сауна, названная «Калигула», в честь римского императора, прославленного снятым в прошлом веке порнофильмом, фитнес-центр и ресторан с вполне приличной японской кухней. Она выходит на втором этаже, идёт по длинному коридору мимо парикмахерской, мимо косметического кабинета, напротив которого на мягком кожаном диване сидит, ожидая своей очереди для чудо-процедур, какая-то старая дама с неестественным, растянутым выражением лица, очень надеясь, видимо, ещё лучше скрыть свой подлинный возраст. Кира же заходит к массажисту и тот приветствует её лучезарной улыбкой – она почти не опоздала и, кроме того, выглядит великолепно, как и всегда, даже без косметики, даже после вчерашней бурной вечеринки. Никаких следов похмелья на её ангельском лице, ничего, что могло бы сказать о её постепенном старении, только глаза, которые становятся всё опытнее и опытнее и которые с лёгкостью могут свести с ума любого, заглянувшего в них достаточно глубоко.

Массажист – крепкий парень, чьи предплечья и грудь густо покрыты чёрными волосами – ждёт, пока она скинет босоножки и снимет платье с бюстгальтером. Бессознательно улавливая возникшее между ними сексуальное напряжение – оно буквально повисает в воздухе – Кира ложится на жёсткую кушетку, покрытую белоснежной простынёй, и прикрывает глаза. Нажав на педаль, массажист регулирует высоту рабочей поверхности: жужжание гидравлики, мелкие вибрации, которые передаются её телу, приятно раздражая нервные окончания, искусно вшитые в её плоть. Он обильно поливает её ноги маслом, сразу же размазывая его своей широкой ладонью по шелковистой, загоревшей коже, начиная с кончиков пальцев и заканчивая ягодицами, и Кире кажется, что она постепенно теряет контроль над своим телом, оно как бы растворяется в тумане, уплывая от неё вдаль. Растирая пахучую субстанцию, он проходится несколько раз по её голеням, бёдрам, потом, вернувшись к началу, принимается массировать её ступни. Парень представляет, с какой лёгкостью он мог бы сорвать с неё трусики и войти в её узкую дырку, но мысль о их различном материальном положении несколько сдерживает его и он ждёт какого-то намёка с её стороны: покорности во взгляде или может быть стона, пусть и еле слышного, от прикосновений к её телу, к упругим ягодицам, – какой-то  реакции, которая сказала бы ему, что теперь можно всё и границ между ними больше нет, но блондинка до сих пор не давала ему никаких сигналов, и это злит его, задевая его самолюбие.
 
Обхватив кистями обеих рук её правую стопу, немного согнув ногу в колене, он долго разминает плюсну и пятку и основания пальцев и каждый палец в отдельности, доставляя этим Кире много удовольствия, заставляя её расслабляться всё сильнее. У неё очень нежная кожа здесь, почти как у ребенка, и подушечки его больших пальцев с лёгкостью скользят по ней туда-сюда, надавливая с силой, достаточной для того, чтобы найти нужные точки – сплетения нервных волокон, которые так чувствительны к касаниям и которые так хотят, чтобы их массировали без остановки. Кира перекладывает голову с правой щеки на левую: её глаза прикрыты, губы разомкнуты. Она чувствует, как ток пробегает вдоль её туловища по тысячам ветвистых цепочек, лишая её всех забот, всех жизненных тягот. И это только начало массажа. Закончив со ступнёй, он разглаживает мышцы голени сверху вниз и обратно, то и дело обхватывая щиколотку большим и указательным пальцами и вращая ими вокруг. Потом он повторяет всё это на левой ноге и переходит к ягодицам и бёдрам. Тепло от его рук поднимается вверх, его ладони скользят под её стрингами, растягивая эластичную ткань, заставляя её плотнее прижиматься к лобку, к её половым губам. Парень выкладывается по полной и у него выступает пот, который добавляет особую, почти незаметную ноту к аромату массажного масла.
 
Уделив большое внимание внутренней стороне бёдер, он ещё раз проходится по икрам, работая сразу двумя руками, потом, используя предплечья, опять долго мнёт её ягодицы, прежде чем постепенно перейти к спине и худеньким плечам Киры. Лаковый блеск её влажного от масла тела, его глубокое дыхание. Мягкий свет, тихая музыка с восточными мотивами. Кира на вершине блаженства.

Когда он просит её перевернуться на спину, ей приходится сделать усилие, чтобы вновь вернуться в себя, вновь взять под контроль своё тело, каждую мышцу, каждый нерв, из которых оно состоит. Их глаза встречаются и от низа её живота во все стороны по ней разбегаются мурашки, добираясь до самых кончиков её рук и ног, до её макушки. Она понимает, что он не просто делает ей массаж, что он хочет её и это заставляет его взгляд пылать. Он снова добавляет масла себе на ладонь. Кира кладёт голову на кушетку, на мгновение опускает веки, опять расслабляясь, потом переводит глаза в сторону, смотрит на фотографию в рамке, которая стоит на стеллаже, рядом с банками, наполненными кремами и бальзамами, рядом с флаконами с экстрактами разных растений. На ней изображены несколько рослых, обритых наголо парней в военной форме на фоне неба и бронированной машины за ними. Один из них, видимо, после службы решил стать профессиональным массажистом.

Отведя большие пальцы в стороны, круговыми движениями ладоней он массирует каждую из её грудей, начиная с основания и постепенно смыкая кисти на её вставшем соске. Покрасневшая от растираний кожа, её маслянистый блеск. Колечко с бриллиантом, которое может помешать ему делать массаж живота. Едва заметные капли пота на его лбу и бесконечная музыка, её приливы и отливы.
 
3.
Кира ждёт свою подругу в холле на первом этаже. Белый мраморный пол с ветвистыми розовыми жилками, кожаные пухлые диваны вдоль стен. Она смотрит на входные стеклянные двери, высокие, с массивными полированными прутьями вертикальных ручек. Створки плотно сомкнуты: резиновые щётки по краям закрывают щели сверху и снизу так, что загазованный воздух снаружи почти не проникает в здание. Слабое шуршание кондиционеров, запах свежести, словно в хвойном лесу после дождя. Когда парень (его имя Игорь) закончил делать ей массаж, она, договорившись с ним о следующем сеансе, поднялась к себе в квартиру, съела слойку с малиновой начинкой и запила её йогуртом, попутно проглотив пару полезных пилюль. Несколько минут она сидела в кресле, ни о чём не думая. Потом ей позвонила Лена, с которой они знакомы с самого детства и они договорились встретиться и пообедать вместе и вот, с минуты на минуту, та должна подъехать.

Двери изредка пропускают внутрь гостей в сопровождении уличного шума: высокого пузатого мужчину лет сорока, по мелким деталям внешнего облика которого, по его манере держаться, по тому, как он пренебрежительно морщит своё уставшее лицо в ответ на приветствие консьержа можно сделать вывод о величине его доходов. Сразу за ним – двух подчёркнуто строго одетых женщин, коротко остриженных, с чем-то мальчишеским в облике, у которых здесь, видимо, назначена деловая встреча. Одна из них галантно придерживает дверцу для другой и это заставляет Киру мысленно усмехнуться. Потом через вестибюль проносится, нервно покусывая губы, какой-то юноша в спортивном костюме от известного итальянского модельера, быстро оглядев её с ног до головы. Он немного похож на её первого любовника – такой же худой и тоже с карими глазами, но с более броской внешней бисексуальностью. Вышитый на спине рисунок из страз сверкает на фоне чёрной материи его олимпийки так, что Кира невольно приковывается к нему взглядом и ей даже кажется, что изображенный дизайнером череп с перекрестием костей под ним «скалит» ей зубы в ответ. Наконец входит и Лена, нерешительно улыбаясь, сразу пытаясь угадать какое сейчас настроение у её не совсем обычной подруги. Кира, не скрывая, оценивает её стиль: тёмно-русые мелированные волосы, скромный макияж. Спортивное подтянутое тело, хорошо развитая грудь. Строгие чёрные джинсы в обтяжку, кожаный жакет цвета беж и белая блузка под ним. Почти незаметные веснушки, бледно серые райки. Сама Кира уже тоже успела сходить в парикмахерскую и к визажисту – её накрасили и сделали сложную укладку. Они обнимаются, довольно условно расцеловываются, потом, отстранившись, заглядывают друг другу в глаза, как бы проверяя, многое ли изменилось в них за последние полгода. Кира искрится энергией, её взгляд слегка ироничен, в Лениных же глазах есть неуверенность, которую она всячески старается скрыть, или, может быть, это затаённая надежда и страх, что она никогда не оправдается. Тем не менее подруги искренне рады встрече и уже предвкушают сегодняшние приключения. « - Как ты? - Хорошо. А ты? - Тоже».
 

4.
Выбрав столик у окна, и сделав заказ, они продолжают болтать. Со второго этажа им открывается вид на небольшой участок широкой дороги, заполненной машинами, которые то останавливаются, постепенно скапливаясь на перекрёстке, то вновь несутся дальше. Накрапывает дождь, и асфальт постепенно темнеет от влаги. Редкие прохожие переходят с одной стороны на другую, спеша по своим делам. На этом фоне особенно заметны тепло и уют ресторана и размеренность в движениях посетителей, абсолютно уверенных в своём безоблачном будущем. Подруги вспоминают общих друзей: кто из них и кого недавно видел, как те изменились, с кем они встречаются сейчас, с кем спят и с кем хотели бы спать и тому подобный вздор.

Через проход от них, рядом с какой-то малолетней брюнеткой, сидит толстяк, тот самый, которого Кира видела внизу: он подливает своей спутнице вина, что-то говорит ей на ухо тихим утробным голосом. Девочка же ведёт себя жеманно – она ещё не привыкла к своему кавалеру, не привыкла есть в ресторанах. Развешанные по клетчатым стенам-ширмам средневековые гравюры: лица-маски со скошенными к носу глазами, ветви сакуры, красные печати мастерских. Одинокие воины-самураи и гейши в цветастых платьях. Медлительные посетители, неторопливо пережёвывающие пищу.

Спустя какое-то время официант подаёт на стол старательно составленные блюда: мутный мисо-суп и салат с тигровыми креветками, золотистое филе угря, обжаренное в сахаре, соевом соусе и рисовом вине… Королевские роллы, выложенные на тарелке в форме японского дракона с длинным хвостом, который плывёт с выпученными глазами по искристой поверхности ручья из чёрной икры. Лена с удивлением смотрит на него, потом на толстый слой крупных глянцевитых икринок под ним:

- Обычно её так не используют, – говорит она, чуть приподняв бровь. – Неудобно будет брать, хотя красиво получилось.

- Да, странно… Наверно повар хотел нас удивить своей фантазией. Может он нас видел, и мы ему понравились, мм? – Кира улыбается и пододвигает к себе суп. Уже почти покончив с ним, она замечает краем глаза какое-то необычное движение снаружи – что-то похожее на насекомое пытается переползти с одной стороны улицы на другую: рука, судорожно подставляющая костыль, неказистое, перекошенное тело, в любой момент готовое упасть… Всё это кажется нереальным. Отчаянно сопротивляясь гравитации, гримасничая при каждом шаге, карлик ковыляет через дорогу. Не успев пройти на зелёный, он останавливается на полпути, пугливо озираясь вокруг: вспыхнувший красным светофор, вот-вот готовые сорваться с места машины. Вдруг он разворачивается и смотрит назад, встречаясь с Кирой взглядом, жадно впиваясь в неё. Его уродливое лицо растягивает улыбка, он даже машет ей своей корявой рукой в неком подобии приветствия. Высохший на глазах асфальт, вновь выглянувшее солнце.

Рассказав друг другу, где и как они провели летние месяцы, они умолкают. Кира, пережёвывая ролл и блуждая взглядом от столика к столику, подумывает, не поведать ли своей подруге о наметившемся романе с массажистом, но решает, что делать этого всё-таки не стоит – она и так слишком часто хвастается своим успехом у мужчин, и, к тому же, сейчас ей не хочется вызывать у Лены зависть – Кире так необходимо ощущение, что есть кто-то, с кем они по-настоящему близки, а в этом городе у неё осталось не так уж и много таких знакомых – с большинством она не может позволить себе быть полностью открытой. Подходит официант и спрашивает, будут ли они заказывать что-то ещё или можно выписывать счёт.

Исчерпав ничего не значащие темы на полпути к подземной стоянке, Кира, наконец, рискует заговорить о главном:

- Ну так как, ты решилась? Пойдёшь со мной вечером? – в её звонком голосе одновременно звучит вызов и насмешка, хотя она и старалась задать вопрос предельно будничным тоном, и Лена понимает, что уже не хочет и не может отказаться – опустив глаза, она слегка кивает. Едва заметный, нежный румянец выступает у неё на лице. Кира готова расцеловать её – она так рада, что Лена составит ей компанию, что она поборола свой страх. – Хорошо. Ты же знаешь, это лучший способ… Взглянуть по-новому на себя, порвать с прошлым.

Лена улыбается ей в ответ, одновременно вспоминая сцену расставания со своим парнем – он ушёл от неё к другой и это несколько подорвало её уверенность в себе. Ей даже стало казаться, что в ней нет ничего особенного, что она просто самка, каких множество, что она никому не нужна. Она сдала на права, купила машину в кредит, несколько раз меняла свой облик, чтобы убедить себя в обратном – но всё-таки это ей не до конца удалось. Уже около четырёх месяцев она ни с кем не встречается.
 
5.
Яркий электрический свет заставляет ослепительно сиять хрусталь бокалов в их руках, превращая вино в жидкий рубин, сладкий и драгоценный, с долгим послевкусием, который раскрывает внутри тебя свои грани, пропитывая тело теплом… Рядом с низким столиком из чёрного стекла, заставленным снедью, уже стоит пара пустых бутылок. Всего тут человек десять, Кира хорошо знает только двоих парней – остальных (ещё пятерых мужчин и рыжую девочку) подбирала не она. Играет какая-то из ранних, детских симфоний Моцарта, кажется пятнадцатая, и её конец должен стать сигналом. Лена всё-таки нервничает, несмотря на опьянение, и старается держаться поближе к Кире, но та иногда исчезает из зала, словно специально оставляя её наедине с незнакомыми людьми. Парни, высокие, статные, когда проходят мимо на балкон, чтобы покурить, прицениваются к ней, то и дело скользя взглядом по её ногам, груди, останавливаясь на губах и это одновременно пугает и возбуждает её, ей очень хочется уйти, но она никак не может решиться.
 
К ней подходит симпатичный брюнет, в чьих глазах есть не только похоть, но и желание понять, выслушать. Он подливает ей вина, спрашивает, как у неё настроение. Она хочет что-то ответить ему, раздумывает, не попросить ли его увезти её отсюда, но тут другой парень, незаметно приблизившись к ней сзади, вплотную, начинает задирать платье на её ягодицах и она замолкает на полуслове. Он льнёт к ней и Лена чувствует его напряжённый член, его дыхание на шее – всё происходит так неожиданно, что у неё перехватывает дух, и её испуганное личико вызывает улыбку у брюнета – залпом допив вино из своего бокала, он тоже начинает раздеваться. Густые волосы на его ногах, чёрные трусы. Она ищет взглядом Киру и видит, что та, уже полностью голая, самоотверженно отсасывает у какого-то парня на диване салатового цвета в другом конце комнаты, а рядом с ней стоят ещё двое со вздыбленными членами и ждут своей очереди. У Лены вырывается стон – парень сзади неё, белобрысый, почти наголо обритый мнёт ей ягодицы, целует шею, потом стаскивает трусы, оставляя их валяться на белоснежном ворсе ковра, гладит ладонью её половые губы, отыскивает клитор... Брюнет же, стоя спереди от неё и внимательно наблюдая за тем, как смятение на её лице соединяется со всё большим желанием отдаться, стягивает с неё платье через голову, расстёгивает и снимает бюстгальтер, ласкает её грудь – настроившись наконец на нужную волну, Лена, наклонившись и прикрыв глаза, берёт у него в рот. Его член, не очень длинный, но толстый, с огромным набалдашником головки ловко просовывается в неё, заставляя её губы растянуться вокруг ствола, плотно обхватив ореол оголённой, чувствительной плоти. Она что-то мычит, переминается с ноги на ногу. Ей немного неудобно и они сдвигаются так, чтобы она могла опереться рукой на один из стеклянных столиков. Полупустое блюдо с креветками, след от помады на бокале с вином… Белобрысый парень ещё какое-то время массирует её влажную вульву, прежде чем  вставить в неё свой непомерно большой фаллос. Крепко схватив её за бёдра, он заставляет их тела соударяться в максимально быстром ритме: Лена высвобождает рот, чтобы громко закричать и это ещё больше заводит парней. Брюнет кладёт ей на затылок свои ладони, заставляя её двигаться чуть быстрее, слегка подталкивая её вперёд… Потом, взяв её голову обеими руками, он резким движением вводит свой член глубоко ей в глотку. Глаза Лены расширяются, из них брызгают слёзы. Упершись руками в его таз, она пытается отстраниться, но он какое-то время не даёт ей это сделать. Когда же он всё-таки её отпускает, она делает несколько глубоких вздохов и с ещё большим рвением продолжает сосать. Не сбавляя темпа, они трахают её так минут двадцать, прежде чем сменить позу, и она забывает обо всём, что ещё недавно так тревожило её – она вновь чувствует себя женщиной, вновь обретает свободу по мере того, как её тело, приближаясь к оргазму, словно превращается в статуэтку из хрусталя, медленно, но необратимо.
Кира же тянет время, продолжая брать в рот по очереди у каждого из троих парней, доводя их до изнеможения своей медлительностью: кончиком напряжённого языка она ласкает туго натянутую уздечку члена у парня, с примесью азиатских черт во внешности, проводит влажными губами вдоль его ствола сверху вниз и обратно, потом долго лижет тёмный шов на побритой мошонке. Другой парень, тоже предельно возбуждённый, надевает презерватив для анального секса – далее у них по расписанию запланировано двойное проникновение, к которому ему уже не терпится перейти. Из открытой двери спальни доносятся крики рыжей девочки - с ней развлекаются остальные и, кажется, ей достаётся больше всего.
 
6.
Немного погодя, под утро, перед тем как лечь спать, уже у себя в квартире Кира делает притворно-серьёзное выражение лица и спрашивает:

- Слушай, а у тебя нет чувства, что нами просто попользовались, ну знаешь, как вещью?

Повисает молчание. Лена опускает глаза, задумывается, потом смотрит исподлобья на Киру, как бы угадывая, что ей следует сказать в ответ и вдруг заражается от неё весельем – подружки начинают смеяться, совсем как маленькие девочки. Они обнимаются, и теперь это получается у них естественно, не так, как при встрече.

Почти сразу заснув, они видят разные сны (Лене в основном снится брюнет, а Кира прогуливается в своих детских воспоминаниях), пока их тела отдыхают, лёжа рядом в одной кровати. Впрочем, уже очень скоро становится сложно определить, какие из снов принадлежат именно им. Обрывки облаков за окном, подсвеченные снизу огнями города в розоватый цвет, медленно волочатся по небу, словно стягиваясь к гигантскому веретену за горизонтом, постепенно обволакивая его своими влажными волокнами, похожими на нити паутины.

 

Создавая будущее

Большой, покрытый зеркальной смальтой шар медленно кружится над расположенной за танцполом сценой. Озаряясь разными цветами, он отбрасывает квадратные радужные блики на затенённые поверхности стен, на призрачный экран потолка: они двоятся, растягиваясь и искажаясь, и их синхронное скольжение как будто заставляет комнату вертеться. Сделав заказ у бара, девочка стоит в нерешительности, выбирая, где бы сесть. Прямоугольный остров желтоватого света, окружённый полумраком зала, его зыбким, тёмным пространством… Он словно плывёт в пустоте: пухлые, кожаные диваны стоят вдоль его кромок так, что линия тени проходит по самому краю их толстых спинок. Стеклянные столешницы, ряды низко подвешенных ламп… Откинувшись, девочка ждёт свой ликёр. Металлические плафоны, похожие на опрокинутые чашки, их бледное отражение на столе.

Напротив, метрах в трёх от девочки, сидит высокий парень, неплохо одетый, с коротко остриженными, курчавыми волосами и большим, изогнутым носом. Его взгляд то и дело пронзает наполненный сигаретным дымом воздух, впиваясь в неё и заставляя дышать чуть чаще. Ему около тридцати и девочке льстит его внимание.  Электронная, ритмичная музыка: яркие «мультики» на небольшом танцполе, их сложные, механические движения… Стройные, почти обнажённые тела, высвеченные вспышками света. Правда, никто не следует их примеру, предпочитая сидеть за столиками и попивать коктейли. Девочка слышит, как бармен, перекрикивая музыку, болтает за её спиной со своим знакомым: «мы вытворяли с ней такое, ты не поверишь!». Его звонкий смех где-то в промежутке между барабанными ударами, глубокими, низкочастотными.

Она – стройная, нервная, с копной осветлённых, уложенных воском волос и большими внимательными глазами – закуривает так, что парень чувствует, как кровь приливает к его члену. Он ёрзает, машинально продолжая говорить, но его фантазия уже спешно создаёт будущее: сочные образы проплывают перед его взором среди лоскутков дыма: её взгляд снизу вверх, её заголённое тело, цвет её сосков. Совершив головокружительный ритмический переход, музыка на мгновение умолкает: они, наконец, встречаются глазами и девочке кажется, что он знает все её мысли, всё её прошлое, что он проникает в неё всё глубже… Его чёрные, чёткие брови, грубоватые черты лица.

Освободившись, время замедляется до тех пор, пока излучатели акустических систем вновь не начинают вибрировать, заполняя пространство своими волшебными волнами. Усилием воли она отводит глаза, делая вид, что хочет получше рассмотреть наполненный мятным ликёром стакан: его хрустальные грани то и дело ловят луч света, ярко вспыхивая, ослепляя. Тонкие, стальные нити нот, повисшие в воздухе над барабанными буграми,  её воспоминания, её сбивчивые мысли. Не удержавшись, прежде чем поднести стакан к губам, она снова мельком смотрит в его сторону, и это заставляет парня улыбнуться. Глаза девочки, её движения вроде бы говорят о её опытности: скорее всего она совершеннолетняя, хотя в ней и есть что-то детское, наивное. Тоже улыбнувшись, она делает глоток: сладкое тепло растёт, расцветает, пронизывает в ней каждую клетку…

Допив ликёр, она поднимается, и, увлекая за собой волокна дыма, уходит, постепенно растворяясь в тёмной глубине зала: её выпуклая попка, плотно обтянутая короткими, джинсовыми шортами, её длинные, стройные ноги, в движениях которых столько грации... Парень чувствует, как его сердце сжимается от сожаления. Впрочем, выход из клуба в другой стороне и она, скорее всего, вернётся.

Чил-аут зал: развалившиеся на диванах люди, какой-то бесконечный фильм. Она садится между двух довольно юных, пёстро одетых парней: они отрываются от просмотра, косятся на неё; их пустые глаза постепенно наполняются смыслом. Какое-то время они делают вид, что продолжают смотреть фильм, лишь изредка переглядываясь. Её тело, аромат её духов, её шея, смуглая от загара… Парень справа, словно невзначай,  кладёт руку ей на колено, затем, немного раздвинув ей ноги, скользит своей горячей ладонью по внутренней стороне её бедра, всё выше, ребром кисти упираясь в промежность: её шелковистая кожа, грубая джинсовая ткань. Пальцы парня ловко справляются с большой, золотистой пуговицей шорт, с молнией ширинки - он лезет к ней в трусы. Гладко выбритый лобок, нежные, чувствительные складки плоти. Лёгкая дрожь, пробежавшая по её позвоночнику, его плавные, но уверенные касания. Девочка сползает по спинке дивана, поворачивается лицом к другому, сидящему слева от неё парню: их губы всего в нескольких сантиметрах друг от друга, короткое движение его головы, его настойчивый язык, его дыхание… Представив всё это, тридцатилетний парень решает последовать за ней.

Прикрыв глаза, позволяя двум молодым парням (они её сверстники или чуть моложе) ласкать себя, девочка вспоминает взгляд парня постарше, самоуверенный, немного наглый, заставивший её дыхание участиться. Его чёрные, жёсткие на вид волосы, его большой нос с горбом. Она уже жалеет, что ушла из того зала. Неожиданно для своих соседей по дивану, девочка отстраняется, скидывает с себя их руки - пёстрые парни  смотрят на неё с недоумением, пытаются её остановить, но их усилия напрасны: полная решимости, она уже застёгивает свои шорты. Растерянность на их лицах соединяется с любопытством, слегка насмешливым: они вновь переглядываются, словно затевая что-то забавное за её спиной. Девочка встаёт, оправляет на себе одежду – она вот-вот уйдёт. Слабый свет бра, пустые лица… Бесконечный фильм с давно умершими актёрами. Чил-аут зал.

Столкнувшись с ним в узком, сумрачном коридоре и немного оторопев от неожиданности, она прислоняется к стене: слева от неё туалетная дверь, облитая зеленоватым светом лампы. Он обхватывает её за талию, привлекает к себе: её немного запрокинутая назад голова, её остренький подбородок. Их соединённые объятием тела, его жадные поцелуи… Когда она понимает, что уже ничего не остановить, она чувствует ещё большее возбуждение. Ей не хватает воздуха, и она начинает дышать ртом: её разомкнутые губы, то и дело облизываемые, но всё равно сухие, её большие, очень внимательные глаза со зрачками, почти полностью скрывшими райки.  Он проталкивает её в туалетную кабинку и закрывает за собой дверь. Тут чисто, пахнет цветочным ароматизатором; флуоресцентный свет делает акцент на мельчайших деталях их кожи. Она пытается рассмотреть его, но не успевает: парень прижимает её к стене, целует шею; его сильные руки довольно грубо ласкают её грудь, её ягодицы. Глянцевитая краска, нанесённая прямо на покрытую неровностями бетонную поверхность, ванильный запах её кожи, её податливое, послушное тело…

 Глаза девочки прикрываются, изо рта доносятся тихие стоны. Распалённый парень срывает с неё блузку, потом, не расстёгивая, стягивает с неё лифчик. Её грудь: тёмные, торчащие соски с широким ореолом. Когда он целует их, слегка покусывая, девочка с шумом вдыхает сквозь зубы. Её ноги слабеют, подкашиваются, она оказывается на коленях… Её серьёзное личико напротив сильно оттопыренной ширинки: она смотрит на него снизу вверх и видит, как его губы искривляет улыбка.

Точными, резкими движениями он расстёгивает свои джинсы: огромная лиловая головка торчит наискосок из его хлопковых трусов. Приспустив их вместе с джинсами, он проводит кончиком своего члена по её губам: девочка открывает рот и он осторожно вставляет ей, так, чтобы не задеть её остренькие клыки. Она пытается сосать, но неимоверно раздувшаяся плоть полностью занимает полость её рта, заставляя держать его открытым предельно широко. Солоноватый привкус, его лицо, преображённое животной страстью: сдвинутые к переносице брови, мерцание тёмных глаз.

Взяв девочку под мышки, он поднимает её, разворачивая к себе спиной. Его ладони скользят по её талии, затем обхватывают её упругую грудь, то сжимая, то отпуская её, словно доя. Она стремится заглянуть назад: её затылок, её красиво изогнутая шея, полные мольбы глаза. Сняв с неё шорты, слегка надавливая правой рукой ей на спину, заставляя прогнуться, левой он массирует промежность девочки, кончиком среднего пальца выискивая клитор в складках половых губ: отросток чрезвычайно чувствительной плоти, подушечки его пальцев, прохладно-влажные от слюны. Они снуют туда-сюда, то быстро то медленно, раздражая тысячи нервных окончаний девочки, заставляя её ощущать каждую бороздку в рельефном рисунке их кожи. Её вульва сочится, становится мокрой… Девочка вновь стонет, переминается с ноги на ногу, расставляя их пошире. Она чувствует горячее прикосновение его члена впадинкой между ягодицами, чувствует, как тот скользит всё ниже, как руки парня обхватывают её бёдра, приподнимают её, как бы насаживая… С лёгким хлюпом парень входит в её влажное нутро.

Грандиозная поступь низкочастотных волн, пульсация крови: её стоны переходят в крик. С каждым его толчком ей приходится привставать на носочки, почти подпрыгивая: её соски прижимаются к прохладной, покрытой пупырышками стене, скользят по ней вверх и вниз… Ей кажется, что он смог бы приподнять её в воздух так, что она повисла бы на его члене, словно на вертеле. Его тяжёлое дыхание, его грубые, сильные руки. Гулкая музыка, хрустальная капля воды, готовая вот-вот сорваться с кончика крана. Девочка закрывает глаза: яркий спазм молнии на несколько мгновений замыкает цепочки её нервов, пронизывая их сладкими всполохами. Он словно останавливает течение времени - тело девочки высвечивается изнутри, она замирает, её напрягшиеся мышцы подрагивают. Она перестаёт ощущать поверхность стены, медленно погружаясь, проваливаясь в неё, словно в молочное суфле.

Парень ускоряет свой ритм, заставляя девочку поскуливать от наслаждения: электрические разряды вновь скапливаются в низу её живота, готовые в любой момент взорваться, точно  залп фейерверка в вечернем небе. Их разгорячённые, влажные от пота тела соударяются с громким отчётливым шлепком. Девочка то отталкивается от стены, наклоняясь всё ниже, почти касаясь пола кончиками пальцев и заставляя парня сделать шаг назад, то вновь прижимается к её холодноватой, уже опять затвердевшей поверхности.

В конце концов, громко застонав, парень сгибает девочку пополам, прижимает её спиной к стене: его удары становятся сильнее, он старается засадить ей как можно глубже. Струйки пота сбегают вниз по его рельефному торсу. Девочка начинает хныкать, беззвучно повторяя какие-то слова. Он вновь стонет, теперь протяжнее: сладкие, электрические мурашки покрывают головку его члена, пробегают вдоль его ствола к позвоночнику и, радужно переливаясь, искрясь, устремляются ввысь, врываясь в головной мозг, расцвечивая его своими блёстками. Его член ещё больше раздувается, подрагивает, вбрасывая в неё своё семя короткими, напряжёнными струями. Девочка с шумом втягивает в себя воздух: её губы дрожат, ресницы слегка намокли от слёз.

Помыв член над раковиной и сполоснув лицо, парень уходит. Щелчок захлопнувшейся за ним двери, резкий цветочный запах… Девочка сидит на корточках: глянцевитый блеск стен, приглушённая музыка. Её шорты на полу, её отсутствующий взгляд. Она прокручивает в своей голове ролики недавнего прошлого: отрывочные, но яркие, они вызывают у неё едва заметную улыбку. Его чёрные волосы, такие жёсткие на вид, грубые, уверенные движения его рук. Жужжание флуоресцентных ламп, капельки вытекшей из неё спермы… Быстро встав, она закрывает дверь на защёлку. Её лицо в зеркале над раковиной: слегка размазанная вокруг глаз тушь, небольшой засос на шее. Она всё еще чувствует его запах, его прикосновения и ей кажется, что они останутся на её коже надолго... Наконец, подтерев сперму туалетной бумагой и бросив её в унитаз, девочка начинает одеваться.
 
Глава III
1.
Букет хризантем на прикроватной тумбе, гладкий кафельный пол, белые стены. Стальная стойка для капельницы; подсоединённая к его левой руке трубка из гибкого, прозрачного пластика: катетер с тёмными, запёкшимися вокруг иглы каплями торчит из его вены на локтевом сгибе, прикреплённый к дряблой коже пластырем, и он чувствует, как прохладный раствор льётся по его руке вверх, разбавляя его старую кровь. «Я всё ещё в лаборатории?» Он оглядывает комнату и замечает человека в белом халате у входа – тот сидит в кресле, опустив голову на грудь. Профессор моргает, пытаясь избавиться от мутной пелены, застлавшей его глаза, трёт указательным и большим пальцами правой руки свои веки, смотрит по сторонам, фокусируясь на разных деталях: полузакрытые жалюзи на окне, рыжеватая рамка абстрактной картины, слабый блик на боку кувшина. Наконец, предметы приобретают чёткость, он начинает лучше различать их границы. Он опять смотрит на своего посетителя – молодого светловолосого мужчину, который, кажется, дремлет и лицо которого скрыто за свесившейся прядью. Посетитель напоминает ему кого-то, его очертания знакомы, и профессору кажется, что он вот-вот узнает его, но тут вдруг усталость наваливается с новой силой и он вновь погружается в сон.

- Как вы себя чувствуете, вам лучше? – нависшее над ним лицо ассистента, его заинтересованный взгляд. Тихий голос доносится как будто издалека. Профессор пытается вспомнить, как зовут этого парня из лаборатории, но нужное имя не сразу приходит ему в голову. Губы ассистента продолжают шевелиться, хотя слов уже нельзя разобрать.

- Говори громче, я почти не слышу тебя. И дай мне воды – сделав несколько глотков, прочистив горло, профессор спрашивает, где Лена, его дочь.

- Она скоро приедет, ей уже позвонили. Врачи сказали, у вас небольшой сердечный приступ, ничего страшного, но я был там, в лаборатории, я нашёл экстракт… – ассистент  произносит это очень быстро, как будто торопится куда-то и боится не успеть. Он даже оглядывается на дверь, проверяя, заперта ли она и не вошел ли кто-нибудь в палату вслед за ним.

- Ты его попробовал, да? – уже заранее зная, что тот ему скажет, профессор, не дождавшись ответа, закрывает глаза, пытаясь представить, куда всё это приведёт. Вполне возможно, случится что-нибудь необычное, что-нибудь, что развлечёт его и внесёт разнообразие в его размеренную жизнь.

- Я никогда не испытывал ничего подобного! – искренний восторг этого молодого парня заставляет профессора рассмеяться. Он открывает глаза, смотрит в лицо своему помощнику так, как будто изучает его, пытливо пытаясь что-то понять. Наконец, удовлетворившись, он даёт ему инструкции, при этом голос его становится предельно строгим:

- Ты должен убрать там всё за мной, должен спрятать это вещество, пока им не заинтересовались те люди… Чиновники. Только будь осторожен, ты должен быть на ногах до тех пор, пока мне это нужно, так что не вздумай опять прикасаться к экстракту, – парень с готовностью кивает после каждого распоряжения. Профессор же то смотрит ему в лицо, то с подозрением коситься на фарфоровый, молочного цвета кувшин с водой, который теперь стоит рядом, на тумбе – парень переставил его, когда наливал воду. Его тусклый блеск завораживает профессора и ему хочется полностью сосредоточиться на нём, но он усилием воли заставляет себя продолжить разговор: – Он не так безобиден, как кажется, этот экстракт. Нам нужно его исследовать получше… И, я надеюсь, тебе можно доверять? – ассистент снова кивает, стараясь при этом максимально показать свою преданность, свою готовность служить. Пристально посмотрев на него, как бы ещё раз взвесив все за и против, выдержав паузу, профессор продолжает, медленно выговаривая каждое слово:

- Хорошо запакуй его и передай моей дочери. Скажи ей, чтоб отвезла это в мой загородный дом – там есть, где работать.

- Конечно, я всё сделаю. Я уже убрал емкость и прибор. Никто ничего не должен заподозрить. Камеры, вроде, не работали. Я первый нашёл вас и вызвал скорую, другие сотрудники почти ничего не видели.

- Отлично, ты догадливый парень. Когда дочь придёт, я ей всё объясню. А теперь иди, я устал. Она сама тебе позвонит – дай мне свой номер.

Закрывшаяся за помощником дверь, полоски позолоты на кувшине. Картина прямо напротив его кровати, её золотистая рама... Пятна краски на холсте, живые, полные смысла. Профессор очень быстро теряет ориентиры, ему теперь даже сложно поверить, что только что он отдавал распоряжения, и что это заставило кого-то действовать – подумать только, люди готовы слушаться его!
 
2.
- Знаете… Когда я узнал, что профессор иногда задерживается на работе чуть ли не до утра… – тут он набирает в легкие побольше воздуха – Я подумал, что можно не выключать камеры на ночь. Внутренний голос как будто подсказал мне эту идею. – Советник явно гордится, что такая светлая мысль пришла именно к нему в голову. – По самим камерам нельзя определить, включены они или нет.  Зато потом можно посмотреть, что происходило в лаборатории ночью… Чем он там занимался, понимаете?

- И...? – Министр с недоумением смотрит на своего молодого советника, отрываясь на время от итогового доклада разведслужбы и одновременно думая, что, похоже, войны всё-таки не избежать.

- Он проводил испытания с Объектом 7 и никому об этом не говорил. И что-то пошло не так. Я принёс записи, там всё видно.

- Боже, это правда? Ну, хорошо, хорошо… - информация явно произвела не тот эффект, на который рассчитывал советник. - Эмм, я отдам распоряжения, им займутся. Он мне сразу не понравился… А ты молодец, да... – иди, погуляй. До завтра ты свободен. – Он небрежно машет кистью руки в сторону тяжёлых дубовых дверей, как бы отгоняя от себя тополиный пух, готовый пристать к его костюму, потом переводит взгляд обратно на монитор, потирая указательным пальцем пересохшие губы.

Дождавшись, когда назойливый помощник выйдет из его кабинета, министр обороны продолжает просматривать разные документы, связанные с возможной войной – «сепаратистов иначе не унять», думает он, когда читает прогноз потерь с каждой стороны и видит огрубленно подсчитанное количество жертв среди мирного населения. Эти жертвы неизбежны,  крупномасштабные военные действия на территории Республики без них не обойдутся. И, если он убедит Президента снова начать войну на Кавказе, уже очень скоро можно будет проверить, насколько сильно в своих расчётах ошиблись зануды-эксперты. «Очень скоро, да, но надо торопиться, пока у нас есть время. Пока зараза не распространилась дальше… Нужна операция, нужно вырезать эту опухоль к чертям. Нейтрализовать всех чёртовых боевиков, всех террористов – отправить их в рай». Эти мысли бодрят министра, он чувствует прилив жизненных сил: оторвавшись от монитора, он потягивается в роскошном кожаном кресле, глубоко вдыхая свежий воздух, расправляя плечи и широкую грудь.

Минут пять он продолжает думать об этом, глядя в окно на разведенный во дворе здания яблоневый сад, затем решает позвонить Кате, своей новой молодой любовнице, чтобы договориться, куда они пойдут сегодня вечером и во сколько он за ней заедет. Она такая открытая, наивная – совсем как школьница или студентка, и ему нравится проводить с ней время, ему кажется, что её молодость, её жизненная энергия заражают его своим энтузиазмом. Проговорив с ней четверть часа, он уже собирается уходить, но вспоминает о профессоре и делает ещё пару звонков. В итоге, он немного выбивается из своего плотного графика и чуть не опаздывает на заседание Правительства, очень важное для будущего страны – благо, оно проходит в соседнем зале.


 
Глава IV

Будущее, почему ты пугаешь меня?
Потому  что, когда ты наступишь, я уже не буду частью твоей жизни?

1.
Монотонный шум машин, их пронзительные сигналы, яркое солнце. Железобетон, стекло, сталь – кристаллы зданий. Мрачный даб-степ с протяжными пертурбациями баса. Почти полностью разрядившийся плеер, тревога и нетерпеливое ожидание. «Когда уже он начнёт действовать, а?»
 
Худой скуластый парень в старой, поношенной одежде сидит на корточках, прислонившись спиной к стеклянной стене небоскрёба, идеально гладкой, зеркалистой. В его правой руке – алюминиевая банка с колой, покрытая серебристо-красной краской. Её сомкнутые грани ловят солнечные лучи и заставляют их двигаться по своему кругу. Какое-то время он зачарованно смотрит на это сияние, потом  тянется к открывашке-ключу, но рука перестаёт слушаться, останавливается на полпути,  медленно опускается на мостовую, словно обесточенная ещё до того, как смогла выполнить свою задачу. Его веки начинают закрываться, почти совсем смыкаются – он только что сделал себе инъекцию сильного наркотического вещества, прямо на улице, в какой-то забитой строительным мусором подворотне за углом. Банка выскальзывает из его помертвевших пальцев, со скрежетом катится по жёлтым кирпичам тротуара...

Подволакивая ноги, пошатываясь, он идёт словно оживший труп, крепко сжимая в холодных влажных руках резиновую, чуть согнувшуюся под своим  весом бейсбольную биту. Его покрытые веками глаза напряжённо бегают туда-сюда, стараясь поймать своим внутренним взором мельчайшее движение и заставить вовремя среагировать его уснувший мозг. Наконец, остановившись и задрожав всем телом, он заносит биту для удара, скручиваясь в спираль. Свист рассекаемого мячом воздуха, напряжённая гримаса на его лице.

Парень разлепляет глаза, выключает плеер. Смотрит на поток идущих мимо людей, на оказавшихся между ними человекоподобных биомеханоидов. Их металлические скелеты обтянуты мутно-серыми, искусственными мышцами (мускулами), похожими на сгустки силикона. Банка с колой продолжает катиться по склону до тех пор, пока не оказывается под ступнёй одного из них: тонкий алюминий с хлопком рвётся под его тяжестью, с шипением разбрызгивая по тротуару чёрную газированную воду. Робот останавливается, поворачивает голову, фокусирует свой взгляд на парне. Неуклюже, словно марионетка, разворачивается к нему всем телом, и, подумав несколько секунд, идёт в его направлении, то и дело останавливаясь, пропуская прохожих. Это довольно старая модель, производства Giger Group Company, и парень, прежде чем вновь впасть в забытье, успевает удивиться его нестандартным поведением. Последние отзвуки эха, параллельные вселенные. Парень видит себя со стороны, видит, как он ударяет резиновой битой по бесплотному мячу, но промахивается и беспомощно падает на покрытую густой травой влажную почву, очень рыхлую, податливую.

Робот держит его за подбородок, внимательно изучая его лицо, заглядывая в глаза. Парень недовольно морщится, дёргает головой. Ему кажется, что стальной череп напротив насмешливо улыбается, как бы невзначай подчёркивая своё превосходство над ним. Студенистая, синтетическая плоть, пронизанная ветвистыми нервами; мельчайшие искры, которые молниеносно снуют по их сложной сети. Стальной оскал, глаза навыкате, лишённые век.

Яркий солнечный блеск на полированных деталях ослепляет парня – он опять проваливается в обморок и робот, удовлетворившись своим исследованием, распрямляется и уходит прочь. Парень же (ему под тридцать), вынырнув на короткое время на поверхность, надевает большие солнцезащитные очки с позолоченной оправой, оглядывается по сторонам. Проходит минута, и он снова начинает клевать носом, балансируя на самой границе между сном и явью и не замечая рядом с собой дыры в тёмный подвал – прямо на стыке дома и мостовой.
 
2.
Открыв пустую сахарницу, он вспоминает, что уже пару недель никак не может сходить в магазин: он недовольно морщится, обшаривает взглядом заставленный грязной посудой стол – и вдруг видит несколько конфет в ярко оранжевых фантиках из герметично запаянного целлофана. Видимо, вчерашние гости оставили это после себя. Он берёт одну из них, вертит её перед глазами, распаковывает, несколько секунд смотрит на полупрозрачный янтарный леденец, решая, стоит ли бросить его в чай или же лучше закинуть себе в рот. Лицо робота, с которым он столкнулся на улице несколько дней назад, мелькает в его памяти среди череды других, не менее странных фрагментов прошлого. «Почему он остановился тогда?».

Парень машинально включает телевизор, бросает леденец в кружку с кипятком. Диктор с фальшивым волнением в голосе рассказывает о новом, самом крупном в этом году террористическом акте – распылении нервнопаралитического газа в одной из школ для особо одаренных детей. На экране – ещё содрогающиеся в редких конвульсиях молодые тела в разноцветных теннисках и джинсах: обильная розоватая пена, вытекшая изо рта, белки закатившихся глаз. Санитары в противогазах разбирают носилки из машин скорой помощи, начинают складывать на них школьников, чья нервная система выведена из строя навсегда. На заднем плане видны обезумевшие от страха и горького предчувствия родители, которых сдерживает оцепление спецназа…

Растворяясь, конфета издаёт шипение похожее на ускоренное тиканье часов. Подёргивая за нитку пакетик с чаем, чтобы тот быстрее заварился, парень смотрит в окно, стараясь увидеть небо поверх крыш домов, и в этот момент раздаётся резкий хлопок – массивная керамическая кружка разлетается шрапнелью по всей кухне. Он чувствует острую боль, но не сразу понимает, что некоторые осколки врезались в его плоть. «Волна террора продолжает захлёстывать страну, и не одна из религиозных организаций, кажется, не собирается брать ответственность на себя» - подытоживает новостной сюжет журналист.

- Твою мать! – парень вскакивает со стула, стаскивает с себя майку: худой торс, обтянутые кожей рёбра. Куски кружки торчат из него, словно из манекена для испытаний поражающего действия осколочных гранат. Он выдергивает их из себя по очереди, один за другим, гримасничая от боли, потом проглатывает пару пилюль из своей аптечки. Кровь струйками бежит по его туловищу, но, кажется, легкие целы и, несмотря на глубокие дыры и сильную резь, он может нормально дышать. Смазав раны йодом, он заклеивает их кусками пластыря. Брызги чая медленно ползут вниз по клеёнчатым стенам, прорванный пакет с заваркой валяется на противоположном крае стола. Закончив латать себя и возиться с аптечкой, парень решает, что самое время поговорить с боссом.

- Не знаешь, кто мог бы хотеть меня убить? – толстяк в ответ тяжело и недовольно вздыхает. Повисает пауза, он словно раздумывает, не нажать ли просто кнопку сброса звонка. Потом всё-таки лениво отвечает, как бы делая одолжение:

- Олег, сынок, ты же знаешь, я со всеми договорился. Моих людей на улице не трогают. А что случилось? – он явно не рад, что его достает из-за таких пустяков какой-то уличный торговец, «барыга-толкач», пусть они и работают вместе уже очень давно. Когда же тот начинает рассказывать о случившемся, толстяк-босс вдруг звереет.

- Слышишь ты, тупой нарк, я тебе говорил, не пробуй это дерьмо, говорил или нет, а? Только не это, ****ь, любое другое – да, но не это! – теперь у тебя будут неприятности, поверь мне, получишь по полной, – он брызжет слюной, вбрасывая в трубку ругательства, еле сдерживается, чтобы не сорваться на ор и этим пугает малолетнюю брюнетку в не подпоясанном шёлковом халатике – она опасливо косится на его спину, потом встаёт с кровати и уходит в ванную, промелькнув перед камерой видеофона.
 
Через несколько секунд босс успокаивается, берёт под контроль свой гнев и добавляет почти шёпотом, отведя от экрана глаза, так, точно обращается уже к самому себе:
 – Я же просил просто подержать это у себя несколько дней. Почему ты не мог сделать всё как надо, – на его губах появляется едва заметная, кривая улыбка, он продолжает смотреть куда-то в сторону, не желая встречаться с разочаровавшим его человеком глазами. Они оба молчат какое-то время, затем толстяк обрывает связь.
 
3.
Через четверть часа после разговора с боссом, перебрав все варианты, Олег понимает, что ему стоит съехать с этой квартиры и на какое-то время залечь на дно. Он представляет, как люди барона с легкостью находят его нынешний адрес в какой-нибудь базе данных, как они, не спеша, садятся в машину и едут к нему, чтобы преподать пару уроков на будущее. Он даже может увидеть их чопорные лица, увидеть, как один из них лениво затягивается сигаретой, слегка прищуривая левый глаз. Олег вскакивает с кресла и, отыскав в шкафу спортивную сумку, начинает собирать вещи, всё больше торопясь.

Если бы не запасы в его сейфе, Олег, наверное, начал бы паниковать. Но дела в последнее время, после того как босс договорился с властями и патрульные милиционеры перестали устраивать «барыгам» постоянные поборы, шли очень хорошо и это позволило скопить кучу денег и запастись отличнейшим товаром для личного пользования. Этого хватит на пару месяцев вперёд. Кроме того, он заплатил по всем долгам и единственной проблемой сейчас было то, что он не послушался толстяка и из любопытства попробовал какую-то дрянь, которую тот просил подержать у себя с неделю.

Закончив скидывать в сумку одежду, напоследок окинув взглядом гостиную, Олег идёт в спальню, чтобы забрать самое ценное, что у него есть – товар и деньги, но когда он отодвигает картину, за которой спрятан сейф, то замечает, что дверца его неплотно закрыта. Холодок пробегает у него по спине, сердце стучит всё чаще, ускоряя свой ритм до предела, в то время как он тянется к стальной ручке, чтобы распахнуть незапертый сейф настежь. Нет ни денег, ни большей части товара – остался только пакет, набитый несколькими сотнями чёрных капсул – это как раз то «дерьмо», которое босс просил не трогать, а просто подержать у себя. Олег чертыхается, садится на пол, прижимаясь спиной к кровати и, зажмурив глаза, пытается представить, какую баснословную сумму он теперь должен Барону и как из всего этого можно выпутаться. Его тошнит. Вчерашний день, такой смутный, не даёт ему никаких подсказок, кто мог его ограбить, и как вор смог так быстро подобрать шифр, что никто ничего не заметил. Может быть, все его друзья в сговоре против него? Может он сам, когда бредил, назвал комбинацию цифр, которую, кроме него, никто не должен был знать? Все его планы летят к чертям.

Вспомнив о возможном неприятном визите, он заставляет себя встать с пола, пытается собраться с мыслями, потирая голову ладонью. Наконец, взяв из сейфа единственный оставшийся пакет и запихнув его в сумку, он выходит из квартиры на лестничную площадку и тут слышит тяжёлые шаги нескольких поднимающихся наверх людей – дом очень старый и тут нет лифта. Осторожно притворив дверь, стараясь не издавать ни звука, он на цыпочках поднимается на пару этажей выше и, затаившись, прислушивается. Грязная бетонная лестница, кучи окурков в углах. Он смотрит вниз, в щель между лестничными пролётами и видит руки, то и дело мелькающие на перилах: белый рукав рубашки, блестки запонок. Похоже, там двое или трое мужчин, они о чём-то тихо говорят, перебрасываясь короткими фразами. Через мгновение, довольно сильно растянутое его обостренным вниманием, он слышит стук в свою дверь, слышит, как они, смеясь, выкрикивают его имя, глумливо растягивая гласные, и ему кажется, что всё это только снится, что сейчас он проснётся совсем в другом месте, где не будет этого запаха мочи и гари, не будет этих заплёванных стен и, главное, эти голоса, они совсем умолкнут, навсегда перестав его преследовать. Он вспоминает, как заглотил пару чёртовых черных капсул, запив их газировкой: по всем предметам пробежала легкая рябь,  как бы пытаясь размыть их границы, потом стал слышен какой-то фоновый шум, словно в радио, сбившемся с настройки… и всё. Но все его беды только начались с того момента, как вещество из капсул проникло в него. Что в них могло быть, какой именно наркотик, он не знал, но у него было очень правдоподобное предположение.

Сильно пнув дверь со злости и выкрикнув пару ругательств напоследок, его визитёры, видимо, решают подождать его в своей машине напротив подъезда. Пока они спускаются, Олег продолжает думать об этом веществе, так некстати оказавшемся у него в руках. На улице ходили слухи, что на чёрном рынке скоро должно появиться что-то совершенно новое, некий недавно синтезированный препарат, правда, никто не мог сказать, через какие каналы сбыта это будет распространяться. Теперь же Олег всё больше убеждался в том, что именно его босс, толстяк по кличке Барон, получил возможность поставлять новинку массам. Впрочем, он не совсем понимал, из-за чего весь шум – попробовав его, он почти не ощутил никакого особого эффекта, разве что прилив сил и лёгкие слуховые галлюцинации в течение дня (какие-то шёпоты и заунывные песнопения), и то он не был уверен, что их вызвал именно этот наркотик.

Подождав, пока дверь внизу не хлопнет за людьми Барона, Олег поднимается на последний этаж, в поисках выхода из этой досадной ситуации. Первое, что ему бросается в глаза, это люк на крышу – вполне вероятно, что он открыт, и Олег смог бы выбраться из него наружу, если бы у него была лестница, но её нет. Какое-то время он смотрит на квадратное отверстие в потолке, закрытое дверцей из фанеры, потом садится на корточки, прислонившись спиной к перилам, и готовится долго ждать, хотя и не понимает, что именно должно случиться.
 

Hard candy

Солнечный блик скользит по лобовому стеклу: шорох сдавливаемой покрышками пыли, ослепительное сияние. Глянцево-розовая, словно облизанный леденец машина медленно подъезжает к стоящей на тротуаре девочке. От нетерпения она приподнимается на носочках, на мгновение замирая, потом перекатывается на пятки и вновь привстаёт на носках: небесно-голубые кеды, потёртые, песочного цвета джинсы. Развеваемые ветром волосы, золотистые, пронизанные светом.

Из машины выходит юноша. Едва заметная неестественность его движений, суетливо очерчивающие её стройное тело глаза. Сероватые радужки, пульсирующие точки зрачков. С утра он съел три «синих бабочки» - вместо обычных двух. Остановившись, девочка с интересом смотрит на его приближающуюся фигуру: затянутые в серебристые кроссовки ступни, белая, словно снег тенниска. Чуть приподнятая бровь, мелкие капельки пота на его висках. Треугольное, с острым подбородком лицо, едва заметно проступающий сквозь загар пепельный оттенок его кожи.

Какое-то время они стоят неподвижно, просто разглядывая друг друга. Маленькие влажные язвочки в уголках его розоватого, растянутого улыбкой рта, звёздочка лопнувшего на переносице сосудика. Девочка аккуратно убирает приставшую к его нижней губе чёрную, похожую на лапку насекомого соринку. Её детски внимательное лицо: сощуренные глаза, тонкие губы, чуть задранный кверху нос. Звук перекатываемого во рту леденца, земляничный аромат её дыхания… Жаркий, струящийся от асфальта воздух размывает очертания сужающейся вдаль улицы, почти пустой, покрытой пылью.

Подойдя вплотную, юноша проводит ладонью по её бедру, талии… его чуткие пальцы скользят по спине девочки. Древесно-терпкий, сандаловый запах его духов окутывает её тело, заставляя слегка трепетать тонкие крылья её носа. Выплюнув леденец и привстав на носочки, девочка тянется к его губам: её прикрытые глаза, сладкий вкус её слюны, их переплетённые в поцелуе языки. Сквозисто-матовая ткань обтягивающего торс топа: торчащие соски её маленьких грудей, ласкающие её спину руки. Cбивчивое жадное дыхание, соединённые объятием тела. Драгоценные осколки стекла, рассыпанные на  светло-сером асфальте.

Хихикая, они залазят в машину. Прохладный кондиционированный воздух  заставляет девочку поёжиться: пупырышки мельчайших, вставших дыбом волосков покрывают её предплечья. Она смотрит вдоль устремлённой к горизонту улицы: ярко-красный, вставший на перекрёстке грузовик, резвящиеся на обочине мальчишки. Чуть слышный шум протянувшейся вдали автострады… Мелкие белые таблетки с чрезвычайно чётко оттиснутым рисунком: можно рассмотреть тончайшие жилки, пронизывающие крылья бабочки.

Звякнув пряжкой ремня, юноша расстегивает свои серые вельветовые джинсы: широко открытые в деланном удивлении глаза девочки как бы отказываются верить в происходящее. Её дыхание сбивается, взгляд то и дело перебегает с сосредоточенного лица юноши на его хлопковые, сильно оттопыренные плавки. Приподнявшись, он стягивает их вместе с джинсами до колен: едва уловимый запах свежего пота, чёрные золотистые волосы, их прилипшие к животу завитки.

Ладонь девочки, прохладная и влажная от волнения, обхватывает его член у основания. Большая розовато-лиловая головка с трудом проходит в узкое отверстие её рта: пронизанная нервами плоть, скользящая по языку, её солоноватый привкус. Дыхание юноши учащается, он начинает постанывать: его изогнутые в изнеможении брови, закушенная нижняя губа. Закрыв глаза, он видит порхающих синих бабочек, их переливчатые чешуйчатые крылья. Садясь, они касаются лапками нервных волокон, вплетённых в полевые цветы. Тихое чмоканье сосущей его член девочки, сияющий в замке зажигания ключ, его покачивающийся пластиковый брелок. Влажные от пота бёдра скользят по обтянутому поскрипывающей кожей сиденью: содрогающийся, подающийся навстречу её голове таз, тёплая, обволакивающая слизистая её рта.

Юноша начинает хныкать от удовольствия. Какое-то особое движение её языка заставляет его тело изогнуться: закинутая назад голова, множество разбегающихся по животу мурашек. Горячая, густая струя извергающейся в неё спермы, мучнистой и сладкой, неприятно липнущей к её нёбу, её жадный, но всё равно не успевающий глотать рот. На мгновение его дыхание останавливается.

Достав из бардачка несколько ароматных, словно пропитанных нектаром салфеток, юноша аккуратно вытирает её рот, её маленький острый подбородок. Девочка улыбается: яркие райки, похожие на срез киви, заинтересованный, проницательный взгляд. Короткий поцелуй, драгоценные, рассыпанные по асфальту осколки…Их ослепительное солнечное сияние.

Взяв деньги, девочка вылезает из машины, и, вновь встав на обочине, продолжает раскачиваться, то приподнимаясь на носочках, то перекатываясь на пятки, в нетерпеливом ожидании.

Розовый леденец с серебристыми, идущими из центра трещинками глянцевито светится в пыли.
 
Глава V


This time I need a soldier, a really bad ass soldier
That know how to take, take care of me
I'm so damn glad that's over
This time I need a soldier, I'm sick of toy soldiers
(I need ....I'm so sick of...toy soldiers...)
A boy that knows how to take care of me,
Won't be just coming over...

1.
Гранитный щебень, мельчайшие блёстки, вкрапленные в него. Четверо парней, совсем молодых, лет по двадцать, лежат на насыпи железнодорожного пути, головой к рельсам. Их руки туго связаны за спиной, по военной форме ползают мелкие муравьи – они попали в плен и сейчас, уткнувшись лицами в грунт, гадают, что их ждёт. Один из них, Игорь, перекладывает голову с щеки на подбородок, косится на своего соседа справа – тот, закрыв глаза, что-то беззвучно бормочет. Прислушавшись к шороху его губ, Игорь понимает, что это молитва, что его сослуживец то и дело упоминает богородицу и Иисуса. Он чувствует, как страх охватывает и его, как сердце начинает бешено биться в грудную клетку. Захватившие их чеченские солдаты перебрасываются короткими фразами на своём языке, иногда смеются. В их движениях, в их голосах заметно торжество.

Заставляя куски камня скрежетать под сапогами, чеченец-командир, с густой, чёрной бородой, со свирепым взглядом, ходит над пленными, придерживая автомат АК наизготове и изредка пиная кого-нибудь из них в бок. Другие чеченцы (всего их человек пятнадцать), помоложе, заняты кто чем: кто-то равнодушно чистит оружие, кто-то вертит в руках охотничий нож, сосредоточиваясь, приготовляя себя к убийству. Многие курят, оглядываясь по сторонам. Самый молодой, безбородый, достаёт из кармана сотовый телефон с встроенной видеокамерой, открывает объектив и начинает снимать. Он слегка на взводе и его несёт: он смеётся больше других, часто пытается шутить. Смазанный, пьяный от предчувствия крови взгляд, черные, засаленные волосы, нервная усмешка. Деревянные шпалы, рельсы, покрытые тонким слоем ржавчины, не так давно обритые затылки обречённых на смерть. Его друг Рашид смелее, но тоже нервничает – сейчас он будет резать человека в первый раз. Взяв за шиворот, он поднимает выбранного им солдата, послушного, робкого, который даже боится разогнуться до конца при ходьбе, и отводит его в сторону. Потом, сбив его с ног, он пытается подступиться к его горлу с большим, армейским ножом, но тот отползает от него на четвереньках, неуверенно сопротивляясь, закрывая шею рукой и всё с большим отчаянием выкрикивая, что хочет жить, умоляет не резать его:
- Я жить хочу, люди добрые, не убивайте!

- Да, да, добрые! Добрыши! – отвечает, хохотнув, чеченец с камерой, в то время как его друг продолжает возиться: он никак не может придумать, как же уже начать казнь, и то тычет остриём ножа в руку и в голову обезумевшему солдату, то приказывает ему не двигаться. Наконец, получше оседлав его, ему удаётся полоснуть шею сбоку – солдат верещит от боли, вновь отчаянно пытается ползти, но тут другой, подошедший к ним чеченец оглушает его прикладом автомата.

- Там, в горах. Откуда мы ехали. Там оружие. Я всё скажу. Не убивайте, мужики – еле ворочая потяжелевшими губами, он старается убедить их, что сможет помочь, если они оставят его живым.

- Зачем Россия воюет с нами, а? – насмехаясь и продолжая снимать, спрашивает молодой чеченец – Где ваше оружие? там?

- Отпусти меня, я не виноват… Всё там… – тёплая кровь струйкой льётся по его шее, груди, капает на землю. Его ещё раз бьют прикладом в затылок, так, что голова звенит как колокол, и он отнимает руку от шеи, открывая её для лезвия ножа – оседлавший его чеченец неумело пилит ему горло, раскраивая кожу на лоскутья, оголяя розоватое мясо. Голова солдата опускается на забрызганные кровью руки, но он ещё долго хрипит, хлюпает кровью и дёргается всем телом, пока неопытный палач кромсает его шею, пыхтя от усердия.

Прямо рядом с Игорем более искушенный воин, в тюбетейке, с глубоким шрамом, изогнувшимся по виску и щеке, в это время режет шею другого пленного солдата, взяв его голову за лоб левой рукой и приподняв так, чтобы было удобней – режет, водя нож туда-сюда резкими движениями до тех пор, пока лезвие со скрипом не упрётся в позвоночник, раскромсав кадык и гортань. Он делает это спокойно, словно и не замечая нечеловеческий, животный рык своей жертвы и липкую кровь, обильно брызнувшую на землю из вскрытых жил. «Предсмертная агония» - опять комментирует молодой чеченец, переводя взгляд с экрана своего телефона на бьющегося в конвульсиях солдата и обратно, и возбужденно смеётся.

Игорь, парализованный страхом так, словно всё его тело свела судорога, понимает, что следующим будет уже он сам. Последнее, что он видит – белые, потёртые кроссовки «Найк» на ступнях своего убийцы.
 
2.
Он просыпается в холодном поту, переворачивается на спину, и, ещё под впечатлением от сна, смотрит на идеальную, глянцево-влажную гладь потолка. Она кажется такой непроницаемой, такой прочной. Тени над ним, похожие на кляксы Роршаха, начинают плыть, перегруппировываться, обретать глубину. Из их хаотичного узора вдруг проступают хорошо очерченные чёрные глазницы черепа, носовые впадины и выпуклые клыки, и ему кажется, что потолок над ним – это всего лишь тонкое эластичное полотно, сквозь которое пытается прорваться, чтобы сожрать его, гигантская уродливая морда. Он просыпается ещё раз. Уже утро, никаких теней нет. Кира лежит, повернувшись к нему спиной. Её мерное дыхание, линия её плеч, её шея – он прижимается к ней всем телом, целует её, потом смачивает свою головку слюной, чтобы было легче войти, и, немного поёрзав и заставив Киру согнуться, резко вставляет ей в нутро свой напряжённый член. Кира недовольно бормочет что-то сквозь дрёму, потом начинает постанывать. Они женаты уже больше года.
 
Глава VI

1.
Свора дворовых собак вдруг залилась громким лаем – так, что в полудрёме ему ясно представились их напряженные, вытянутые вперёд тела, покрытые свалявшейся шерстью, скрежет их чёрных когтей по асфальту, их клацающие челюсти со свесившейся вниз слюной. Шторы не задёрнуты и, когда размыкает веки, он видит в оранжевых лучах фонарной лампы (она висит почти напротив окна) повёрнутое к нему лицо с остатками косметики на губах и ресницах. Мерное дыхание, закрытые глаза – Олег даже чувствует прилив нежности к этой ещё молодой, но уже побитой жизнью женщине. Её кожа не такая гладкая, как раньше, под глазами появились синеватые тени – лицо одновременно знакомое и чужое. Он только вчера переехал к ней, и ещё чувствует себя тут неуютно. Дом кажется посторонним, хотя он часто бывал здесь лет пять назад. Кучи новых вещей, чужих, никак не связанных с ним. Их холодный лоск в полумраке спальни. Всякий ненужный хлам в углах. Неприятный привкус в пересохшем рту, переполненный мочевой пузырь. Они пили пиво в баре неподалёку, затем она пригласила его к себе. Интересно, она разрешит ему пожить с ней? Наверняка да.

 Он спускаёт ноги с кровати, сидит какое-то время, бездумно рассматривая плафон уличного фонаря в окне, потом встаёт и идёт на ощупь, пошатываясь со сна, по длинному тёмному коридору, мимо закрытых дверей в другие комнаты, мимо платяного шкафа с зеркальными створками. Добравшись до туалета, он долго шарит по стене рукой, отыскивая клавишу, которая включает там свет, но то слышит шум заработавшей вентиляции, то вспыхнувшая в коридоре люстра пытается ослепить его, пока, наконец, щурясь и почёсывая спину, он не оказывается напротив унитаза. Помочившись и помыв руки и член, он заходит в кухню. Созвездие разноцветных уличных огней, отражённых стальной полированной дверцей холодильника, его монотонная вибрация.

Из окна кухни видны дорога с чередой припаркованных на её обочине машин и параллельная ей трамвайная линия, отделенная небольшой полосой газона: стальные рельсы тускло светятся меж ветвей сирени и ив, на шпалах влажно блестят осколки бутылок, целлофан смятых сигаретных пачек – всё это залито оранжевым светом фонарей так, что трава и кусты кажутся искусственными, особенно тогда, когда ветер заставляет их мелко дрожать. Уже поздно, без четверти три: чернильные громады туч неспешно плывут на фоне почти потухшей глубины неба, нависая над расположенными вдалеке домами, над автостоянкой, над пустым, огороженным железобетонными плитами участком, заросшим полынью и крапивой. Из окна эти заросли сорных растений кажутся плотным, желеобразным морем, по которому медленно движутся волны, оттененные отсветами ламп со стоянки и улицы. Какое-то время он стоит, не двигаясь, словно забыв, зачем он пришёл сюда. Ржавчина, проступившая сквозь серую краску фонарного столба, её подтёки, глянцевый блеск автомобилей, отраженный в их лобовых стёклах электрический огонь.

Очнувшись, он достаёт из холодильника воду, делает несколько жадных глотков, слегка сдавливая пальцами пластик бутылки. Он не помнит, как он смог выбраться из своего дома, как смог перехитрить людей Барона. Когда он поворачивается, чтобы пойти обратно в спальню, он натыкается на Марину, свою давнюю подругу, которая проснулась и неслышно пришла за ним, пока он разглядывал пустую, безлюдную улицу: она молча смотрит ему в глаза, как будто с сожалением вспоминая прежнее время, когда они были беззаботны и веселы, когда им было так хорошо вместе. Олег обнимает её, прижимает к себе – на ней только его футболка и сквозь тонкую ткань он чувствует её мягкую грудь, её соски. Постепенно возбуждаясь, он начинает ласкать её тело – его ладони скользят по её спине, по её нагим ягодицам. Наконец, она поворачивается к нему спиной, нагибается, облокотившись на обеденный стол и Олег, скинув свои трусы, входит в неё, одновременно представляя, как делал это раньше, сравнивая свои ощущения тогда и теперь.
 
2.
На следующий день, проявляя заботу о вернувшемся к ней парне, Марина решает снять куски засалившегося, почерневшего лейкопластыря с его груди и живота и заменить их на новые. Она расспрашивает Олега, как он так поранился, но тот лишь бурчит что-то невнятное и уходит от прямого ответа. Тогда она, пожав плечами, начинает медленно отклеивать полоски пластыря – одну, другую – и видит абсолютно гладкую, неповреждённую кожу под ними: никаких рубцов, никаких шрамов, даже царапин нет. Нет ничего. Олег отталкивает её, поспешно сдирает оставшиеся куски, но и под ними не находит ни одной ранки. Ужасная догадка озаряет его – тот наркотик действует намного дольше и сильней, чем он думал. Мурашки пробегают по его голове – ото лба к затылку и обратно. Он чувствует, как почва уходит у него из-под ног, так, что от восторга и страха каждое резиновое волокно его души начинает растягиваться и трепетать. Он пристально смотрит на Марину и вдруг понимает, что совсем не уверен, действительно ли он знал её раньше. Сев на корточки напротив него, та с недоумением ждёт, что он объяснит ей и свой странный взгляд, и зачем-то налепленный на тело пластырь. Её медно-рыжие волосы, россыпь веснушек на носу и щеках. Зеленоватые райки глаз. Продолжая разглядывать её в деталях, Олег машинально комкает в руке липкие, тканевые полоски, которые только что сорвал с себя. Маленькие острые груди, чёрная майка на её худеньких плечах. Всё это привлекает его и кажется таким подлинным, что Олег перестаёт сомневаться.


[ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ]