Наследие войны

                Наследие войны


    Выстрел прозвучал неожиданно и громко. Миша вздрогнул и замер от ужаса.
  -В маму попал, - похолодел от страха он и посмотрел в сторону, где она сидела, но сквозь густой дым, поднявшийся от выстрела револьвера, ни ничего не увидел…

       Все началось ранним выходным днем. Стояла осень, погода выдалась солнечная, пригожая. Михаил с матерью и отцом вышел на уборку картофеля с огорода, примыкавшего к их дому. Было еще раннее утро и яркое солнце еще не пригрело землю, остывшую за ночь, поэтому было прохладно, но дышалось легко, пахло осенью, землей и свежестью. Слышались голоса из соседских дворов, там тоже шла обычная сельская жизнь, кто-то также вышел на уборку картошки, кто-то направился в ближайший лес по грибы, кто-то подправлял обветшавший забор. У всех в выходной и ясный день нашлось, куда приложить руки.
       Обычный рабочий поселок среди густого леса, вдоль большого озера на Тверской земле. Обычные люди, жившие в шестидесятые года от даров огорода, скотины и таежного леса. В почти каждом дворе стояла своя корова, бегал собственный поросенок, некоторые имели лохматых овец и, конечно, у всех были куры, несущих яйца. Иные разводили уток, приносящих мясо, а совсем продвинутые еще злых индюков выращивали. Ввиду отсутствия полей, колхозов поблизости не было, а значит, не было зерна и скот с птицей кормили хлебом, который пекла поселковая пекарня. Сельский совет поселка установил норму на каждую семью - по одной буханке на каждый рот и дополнительно еще одна буханка на всю семью. Власть стыдливо умалчивала для чего эта дополнительная норма, но про себя понимала, что без своего молока и мяса, только на одну зарплату, люди не проживут, а скотину и птицу тоже нужно чем-то кормить. Вот и подмешивали на селе в корм, кроме травы, картофеля, еще хлеба.
       Кроме поселкового хлеба, по железной дороге привозился хлеб из города. Он     предназначен был для железнодорожников и привозился через день. Хлеба привозили больше, чем было необходимо работникам железной дороги и этот избыток продавали всем желающим, не имеющим к дороге отношения. Желающих было больше, чем избытка хлеба и в день продажи привозного хлеба, в крошечном ларьке, построенном возле железнодорожной станции, часто возникали унизительные сцены: дикая давка, неистовые крики и иногда схватки между людьми.
       Кроме заботы о хлебе, владельцам собственных коров нужно было запастись на долгую и холодную зиму сеном, а это тоже была не легкая в этой местности задача. Леса кругом таежные непроходимые и травяных угодий было мало. Это были крохотные поляны среди леса, не большие площадки вдоль лесных речушек, а так же вдоль железной дороги. Жители поселка, кому доставались участки для покоса в лесах, вынуждены были выкашивать свои полянки и вытаскивать все это на своих плечах на одну из полян. Там досушивали и скирдовали сено, потом огораживали от потрав со стороны домашнего скота и лесных животных: лосей, кабанов и других желающих полакомится сухой травой обитателей леса. Оставляли скирды стоять до прихода лютых морозов, когда дорога туда замерзала и становилась проходимой для тяжелых тракторов.
       Можно было не беспокоиться за доставку к дому, заготовленного летом сена. Со становлением дороги начинался «калым» для поселковых трактористов, которые без владельцев, подвозили скирды к подворью, целиком затащив их трелевочную площадку трактора, и получали за это литр водки. Территории между местными трактористами были поделены и ссоры никогда не возникали, они всегда знали, где и чье сено заскирдовано.
       Та часть населения, которая не получила участков покоса в лесу или не пожелала там косить траву, так как труд в лесу был каторжный и стоил многим здоровья, вынуждены были брать неделю отпуска и ехать в соседний колхоз за 10 км и там получали покос. За это нужно было накосить сена на три коровы – свою буренку и две колхозные. Преимущество было только в том, что косили на просторных полях, где не нужно бегать с одного место на другое, выдавалась колхозная лошадь для подвозки копен к месту скирдования. Иногда колхозники скашивали траву сенокосилкой, а посельчане  высушивали, скирдовали и огораживали заготовленное сено от непрошеных гостей. Было это легче, чем косить в лесу, но косарям нужно неделю жить на покосе.
  Дети обеспечивали своих родителей продуктами питания, доставляли утром велосипедом им на поле нехитрые харчи и до вечера помогали сушить и скирдовать сено.
       Закончив сенокос, жители поселка начинали заготавливать ягоды, варили из них варенье, делали вкуснейшие соки или сушили их впрок. Часть ягод, собранных в лесу, сдавали в заготовительные конторы и получали, кроме небольших денег, талоны на дефицитный товар: шерстяные ковры, холодильники, расписные самовары, жестяные крышки для закатывания банок и тому подобное. Расправившись с урожаем ягод, подходило время сбора грибов, которые солили и мариновали.
       Теперь пришло время убирать урожай со своего подсобного участка. Свекла и морковь уже обсыхали в сарайчике, капуста еще стояла на участке, но скоро ей будут срублены тугие головы, которые будут порублены на тонкие ленточки. Затем измельченная капуста будет перемешана с тертой морковью, и уложена в трехведерные деревянные бочки.
   Сегодня пришел черед картофеля, который нужно выкопать и уложить на брезент, распростертый в том же сарайчике. Когда он обсохнет, то часть его переносить в подвал дома для еды, семенную долю плодов зарыть в яму, вырытую в огороде, а оставшийся картофель пойдет на корм скота.
       Любил Миша это время года. Закончилось жаркое лето, наступила пестрая осень, и начались занятия в сельской школе. После сбора картофеля наступит затишье в деревенской работе  по дому. 
  Картофель копают, кто лопатой, а кто копылом - подобие тяпки, где металлические пластины заменяют редкие зубья.
   Грядки картофеля идут по длине участка и кажутся бесконечно длинными. Отец с лопатой в руках копал сразу четыре таких ряда, выворачивал по кусту в каждом ряду и собирал клубни, сортируя в три ведра: кушать, сеять и животным. Когда ведра наполнялись, то нес их в сараюшку и высыпал на пол.
   Мать таким же методом вела три ряда и, как каждый год, говорила о том, что много мелких клубней и мало вообще в этом году картофеля, и не знала, как можно протянуть до нового урожая. На что отец всегда отвечал, что не знает какой урожай ей надо, в этом году не меньше, если не больше, чем в прошлый раз, и тому подобное.
       Михаил решил копать копылом и по одной грядке, поэтому быстро ушел вперед от своих родителей. Он был уже дальше середины грядки, а мать с отцом прошли еще треть ее, как почувствовал под копылом что-то твердое в земле. Мальчик нагнулся, руками разгреб рыхлую землю и увидел темную кобуру пистолета. От волнения и радости сердце его забилось в неслыханном ритме, оглянувшись на родителей, которые не обратили на него внимания, он взял кобуру в руки. От ветхости ее кожа рассыпалась, и в руке его остался лежать семизарядный наган. О таком неожиданном подарке судьбы Михаил даже думать не мог.
       Земля, на которой они жили, была около двух лет оккупирована фашистами и затем с тяжелыми боями освобождена. В поселке стояли русские войска, была походная ремонтная мастерская оружия. Повсюду в начале шестидесятых годов еще сохранились следы войны. Вдоль железной дороги виднелись воронки от бомб, сброшенных с фашистских самолетов, и высились там и тут холмики захоронений солдат, погибших в войну.
       Вдоль озера сохранились землянки, укрытия для танков, возле которых лежали пустые банки из-под тушенки, сложенных в кучи. Везде в земле пацаны находили патроны от винтовок, автоматов, пулеметов. Попадались артиллерийские снаряды, противопехотные мины и противотанковые гранаты, которые взрослыми сразу отбирались, так как погибло и получило увечье от брошенного боеприпаса немало детей в селе. На патроны, винтовки без затворов, остовы автоматов даже не обращалось внимания, и каждый, уважающий себя мальчишка, имел все виды патронов и разбирался в них: бронебойные, трассирующие или холостые.
       В лесах находили подбитые танки и останки сгоревших самолетов. В общем, следы войны еще были свежи, как свежи еще были в памяти местных жителей, которые были участниками этой тяжелой войны, или пережили унизительную оккупацию.
       Приятная тяжесть боевого оружия в руке говорила Михаилу, что это не сон, и он является  владельцем семизарядного нагана. Еще раз оглянулся в сторону родителей, он запихнул наган за пазуху и направился в сторону бани, находившуюся в самом дальнем углу огорода. Там в предбаннике Михаил запрятал свою находку за доску обшивки стены, отошел назад и убедился - не видно ли и затем, успокоившись, вернулся на место и продолжил работу по уборке картофеля.
       Больше ни о чем другом он думать не мог, прикидывал, когда он сможет испытать оружие в деле. В этот чудесный день ему не удалось больше прикоснуться к дорогой находке.
       На следующий день работа по уборке картофеля продолжилась и к полудню была закончена.  Михаил помылся и переоделся в повседневную одежду, пообедал с родителями и отправился в баню, прихватив с собой машинное масло и тряпку.
       Сначала вытащил из оружия желтые патроны с темными остроносыми пулями, протер их тщательно тряпкой с машинным маслом. Они сразу приобрели вид новых, не тронутых временем патронов. Вытащив шомпол, прошелся им через дуло. Промасленной тряпкой протер весь наган, пятна ржавчины убрал с помощью наждачной бумаги и снова протер все ветошью. Затем опробовал боек нагана, нажимая на курок, убедился, что работает. Запихал патроны в барабан и оглядел наган со стороны. Выглядел он внушительно и солидно, чем еще раз порадовал сердце Михаила.
       -Где бы опробовать, - подумал он и решил идти на озеро, находившееся в трехстах метрах от их усадьбы.
       Озеро было большое и красивое, имело на середине два не больших острова, густо заросших хвойными высокими деревьями и не проходимым кустарником. Противоположенный от села берег был не заселен и шел вверх до двадцати метров от поверхности воды. Он зарос хвойными мачтовыми соснами и пышной елью, украшенной по вершинам многочисленными, красноватого цвета шишками. Все это представляло собой необыкновенную картину красоты векового леса у глади абсолютно черной воды.
       Со стороны села берег был пологий и местами переходил в заливные луга. Здесь вдоль берега были проложены многочисленные деревянные кладки, ведущие, метров на пять в озеро и, использующиеся населением для полоскания белья. Тут и там были вбиты столбы, к которым крепились деревянные лодки и алюминиевые небольшие катерки.
       Это озеро соединялось с другим, не менее красивым, водоемом, и так далее, создавая систему озер, где главным и красивейшем из них считалось озеро Селигер. Из озера, где расположился поселок мальчика, начиналась река Западная Двина, и по ней можно было добраться до Прибалтики. С другой стороны озера и далее через цепочку озер, созданную природой, можно добраться до реки Волга, где она начинается из родничка, огороженного сейчас деревянным срубом и являющейся неотъемлемой частью местного туристического маршрута и тамошней достопримечательностью.
       На озере Миша лег на корме первой, попавшейся ему, лодки, достал наган, дуло положил в вырез кормовой доски и через прицел и мушку оружия стал смотреть, куда бы выстрелить.
В поле его зрения попала стая соседских гусей, опрометчиво решившая проплыть мимо лодки, в которой залег новоиспеченный охотник. Выбрав гуся побольше, Михаил прицелился ему в грудь и нажал курок, раздался глухой скрежет и боек стал безвольным и податливым, выстрела не последовало.
       Михаил сел и осмотрел наган и, к досаде, понял, что пружина, взводящая ударник, лопнула. С сожалением мальчик провел взглядом удаляющихся гусей, не подозревавших о минувшей их большой опасности, запихал оружие за пазуху, направился домой.
       С этого дня Михаил всегда стал носить наган с собой, пряча его иногда за пазухой, иногда за поясом, а легче всего было зимой, когда можно было его прятать во внутреннем кармане пальто.
       Так продолжалось с полгода, и мальчик обрел какую-то уверенность в себе, а поселковые мальчишки, усмотрев это, стали к нему тянуться. Ходил теперь в кино или по другим делам в окружение ватаги пацанов и с оружием, о котором никто не догадывался, а сам Михаил никому свою тайну еще не доверял.
       Ходить в группе мальчишек было еще одно преимущество. По их маршруту, куда ни иди: в кино, за патронами или в столовую за петушками из сахара, проживал Петька Ерш, который был года на два старше их, сильнее и делал их жизнь тяжелой. Так уж получилось, что ровесники ему были только девочки, дружить, и воевать ему было не с кем. Мальчики были моложе и не хотели ему подчиняться, за что гонял он всех безбожно, всегда искал повода их задирать. В большой группе мальчишки его не особенно боялись, и он не приставал.
       Однажды Михаил шел из магазина один, и путь его пролегал мимо огромного дзота, построенного немцами в войну из железобетона, хорошо сохранившегося, имевшего окна-бойницы для орудий и пулеметов. Его всегда привлекало это военное сооружения, и он любил заходить сюда и фантазировал, где и, как стояли орудия, где пулеметы и, как могли русские солдаты захватить этот рубеж обороны.
       Он вошел вовнутрь дзота, прошел в самый дальний и темный угол, и стал наблюдать через бойницу наружу. Вдруг мальчик почувствовал тревогу и за спиной услышал тихий шорох. Резко обернувшись, он увидел довольного Петьку.
      -Попался, - усмехнулся тот, - Где твои дружки?
      Задира, остановившись поодаль, стал наблюдать за растерянностью Михаила, его глаза, на удивление круглые и зеленые, возбужденно светились.
     -Угораздило же меня тут попасться. Не убежишь, дверь за Ершом. Что теперь делать? Кричать? - лихорадочно размышлял он.
Кричать было стыдно, и Михаил приготовился к худшему, когда его осенило:
     -Попробую напугать наганом.
-А ну стой! Не подходи и пропусти меня к двери! - закричал мальчишка и, вытащив оружие, направил его в сторону Петьки, опешившего от неожиданности.
       Эффект был поражающий, Петька Ерш, минуту назад агрессивный и уверенный в себе, отступил, глаза еще больше округлившиеся, наполнились страхом и растерянностью.
       Михаил, не мешкая, проскочил мимо онемевшего Ерша и выскочил наружу, припустил в сторону родного дома.
       Так прошло еще пару месяцев, и Михаил привык окончательно к нагану. Дома его не прятал, родители оружие принимали, как игрушечное, из дерева. Он имел таких с десяток с десяток, разных систем и назначений.
       Как-то раз он сидел в комнате и возился с наганом, вытаскивал патроны, чистил дуло, снова вставлял их в барабан. Напротив его у стены сидела мать, которая была профессиональная швея и брала работу на дом, шила все - от нижнего белья до пальто и жакетов.
Миша, сам не понимая для чего, взял материны огромные и тяжелые ножницы и ударил ими по бойку нагана. Раздался выстрел, и комната наполнилась едким густым дымом...
       Замерший на месте мальчик смотрел в сторону матери и ждал, когда дым рассеется, и он сможет увидеть мать, чтобы убедиться, что пуля не попала в нее. Та тоже застыла в оцепенении, испугавшись за сына.
       Когда дым наконец-то рассеялся, оба поняли, что ничего страшного не случилось, и беда прошла стороной. Пуля пролетела в полуметре от головы матери и, пробив коврик, висевший на стенке, застряла в дереве.
       Мать Мише долго внушала, что могло бы быть и, как нужно поступать, чтобы ничего не случилось, если он опять что-нибудь найдет. Наган она не отобрала, но мальчишка с сожалением понял, что разговор и возможно более строгое наказание продолжится вечером с приходом отца, и оружия ему больше не видать.
       Перед приходом отца, Михаил вытащил пузатенькие патроны из нагана и спрятал их в кармане своих брюк. Потом прислушивался, когда глава семьи пришел с работы, о чем ему говорит мать, но ничего не понял. Наконец хмурый и не довольный отец вошел и коротко, сказал:
       -Давай сюда.
  Миша отдал наган в его руки. Отец вышел с оружием во двор, подошел к месту колки дров, где стоял огромный кусок ствола дерева, на котором рубили горбыль и кололи поленья, положил туда оружие и несколькими ударами топора-колуна превратил его драгоценную находку в кусок бесполезного бесформенного металла. Наказания не последовало.
       -Легко отделался, - подумал Михаил
       К вечеру он, сделав школьные уроки, сидел у топившейся небольшой печи, находившийся в передней комнате и ждал, когда запекутся, заброшенные туда две головки лука. Михаил любил луковицы, запеченные в огне, и ел их, когда они становились мягкими и сладкими на вкус. Когда вытащил испеченные и черные снаружи луковицы, то ему пришла в голову блестящая идея забросить в огонь шесть патронов, оставшихся у него от нагана.
       Недолго размышляя о дальнейших последствиях, он забросил их в огонь и закрыл дверку топки, со спокойной совестью ел луковицы и ждал, что из этого выйдет. Когда разорвался первый патрон в печи, отец с матерью насторожились в соседней комнате, где они сидели с пришедшей соседкой и обсуждали свои взрослые дела.
       После второго и третьего разрывов, и затем последующих, папа с мамой вбежали в комнату, где сидел с вкусной луковицей их примерный сын. Причем, в руках отца мальчик отчетливо увидел широкий ремень. Мать держала тонкий прут из лозы, который всегда висел на стене. На прут всегда показывали, если что-то родителям казалось в поведение сына не совместимым с понятием «послушный».
       Поняв, что сейчас последует наказание, справедливо заработанное Мишей, не ожидая его, он со скоростью молнии забрался под широченную двуспальную родительскую кровать, и откуда его уже никакая сила не смогла достать...