Несерьезный рассказик на серьезную тему

   Господи, угораздило меня все детство провести в таежном гарнизоне, маленьком и совсем не броском, а кругом него находилась тайга, мудрая и прекрасная в своей летне-осенне-весенне-зимней роскоши.
   Мой отец был военным врачом, окончившим в 1942 году Киевский медин. Там он учился с одним из лучших поэтов второй эмиграции (Германия - США) Иваном Елагиным и от  него перенял любовь к поэзии. Денег у них  всегда было в обрез, и они часто питались хлебом с халвой, так что по наследству мне досталась от отца любовь к поэзии и халве. Вчера я здесь, в Мексике, зачерпнул ложкой на халяву в магазине горсть халвы, а потом у меня перехватило дыхание - халва оказалась с перцем.
   Ладно, вернемся к гарнизону моего детства. Всякие истории происходили со мной - веселые и грустные, жаль, что многие из них давно уже выветрились из моей памяти, словно их никогда не было. Если бы я был волшебником, я бы сфантазировал в себе такой механизм, что все истории из детства сохранялись бы в особенной папке, ее можно было бы достать в любой момент и быстро перелистать, ведь в воображении перелистать десять тысяч страниц, наверное, не составляет никакого труда.
   Когда мне исполнилось десять лет, всех пацанов гарнизона охватил азарт играть в разные военные игры. Это потому что мы были детьми фронтовиков. Сабли мы мастерили из обручей бочек, а  еще у нас были деревянные автоматы, пулеметы и даже гранатометы и пушки.
   На окраине гарнизона, помнится, возводились два дома для офицерских семей и около них были горы опилок. Именно там происходили наши главные сражения между белыми и красными. Белыми никому не хотелось быть, но приходилось - не могли же красные сражаться между собой. А еще все хотели быть разведчиками, так что в танкистах, саперах и пехотинцах был вечный недобор. Отец у меня тогда был подполковником, и я был подполковником по разведке, не мог же я воевать военврачом. И командовал я морскими пехотицами - Женькой Хижняком и Володей Остапчиком, не просто ими, а   двумя ротами. Они мне  доверили командование над собой, потому что я первый вспомнил о существовании морских    пехотинцев.
   Соседкой по подъезду и этажу у меня была моя ровесница Катька Озерская. Катька была шумной и глазастой. Ее глаза всегда сверкали, как два слитка золота под солнцем.
   - Вот еще развлечение, - говорила она со вздохом,- пытаться искалечить друг друга и вываляться в опилках. Как это тоскливо и примитивно. Ты бы, Гарик, лучше бы пригласил меня на свидание.
   Я тогда не знал, как следует пригласить девочку на свидание. Для этого следовало надеть парадный костюм и причесать свои вихри. Парадного костюма у меня не было, а причесываться я не любил.
   - Больно надо приглашать девчонок на свидание, - отмахивался я от Катьки. - Мне такие  свидания ни к чему. Да и о чем мне с тобой разговаривать я не представляю.
   Катька обиженно уходила читать книги или вышивать салфетки. Только девчонки могли придумывать такие бестолковые занятия. А я возвращался в действующую армию и сразу же начинал строить грандиозные планы по захвату населенного пункта Н. или захвату высоты Н., или освобождению страны Н. - Норвегии или любой другой.
   У меня был жестокий и коварный противник, похожий на бессердечного Наполеона, положившего на полях сражений бессчетное количество французов - Колька Ступаков. Он всегда нападал неожиданно  и довольно часто в драках брал вверх надо мной. Но однажды он обозвал  меня хвостиком врача, а во мне проснулась злость и я его здорово отколошматил, но потом я получил удар в солнечное сплетение, от боли перехватило дыхание, вернее, дышать стало невозможно, а потом я увидел над собой глаза Катьки Озерской, расширенные ужасом, и почему-то пролепетал: - Пойдешь со мной на свидание?
   Она ничего не сказала, а только кивнула легко и грациозно.
   И так волнующе.
   И сразу боль моя исчезла - улетела на небо и стала облаком.