глава 5. Веселая ночка

Цель. Обретение формы. Почувствовать объем своего тела и пространства, в котором оно расположено. Нет ни боли, ни неудобств, но как тогда я узнаю, что уже достиг цели, что переброска завершена? Очень просто - я догадываюсь об этом. Было движение, пусть не ощутимое, но оно было, а теперь все прекратилось.
Понемногу включаются чувства. Лежу на чем-то мягком, укрыт чем-то тяжелым, отчего чувствую тепло и уют. Глаза открывать не спешу, так как хочется хоть на секунду продлить такое состояние. Еще бы! День впереди сложный, и может быть даже последний. А Большие люди подождут, пока я полежу пару секунд.
Приборы Бялкина уже показали им, что я покинул институт, и они ждут, когда поднимусь с кровати, однако, как им объяснить, что я еще обретаю тело, - заново привыкаю к нему.
Оно расслаблено. Лежит вне активной деятельности уже больше недели, и, наверняка, без меня пережило похмелье. То состояние, в котором я бываю часто называется "вечер второго дня". Если вечером ты пьешь, и пьешь много, то с утра второго дня наступает "мозгивонка", а вот к вечеру эта злокачественная болезнь перетекает в период полной расслабленности и лени, апатии и безмысленной созерцательности обыденной красоты окружающего мира.
Открываю глаза. Лежу лицом к стене, на которую наклеены моющиеся пестрые обои. В рисунках этих обоев замаскированы несколько видеокамер, и в блаженном экстазе пробуждения я в обе щеки им улыбаюсь.
Медленно поднимаюсь, свешиваю на пол голые ноги, не забыв прикрыть одеялом бедра и срам. Я не боюсь своей наготы, но все дело в том, что нега просонья порождает либидо к чему-то непонятному, которое почти всегда влечет за собой прилив крови в половые органы. Помилуйте, это совсем неприлично!
Сижу и дожидаюсь отлива.
Конечно, я не ложился спать голым. Это меня раздели после добрые люди, получающие немалые деньги за свою работу. Скорее всего, я пришел пьяный, так как не помню, когда покинул тело. В этом случае переброска возможна и помимо моей воли и желания. Когда болит голова поутру, тут тоже тяжеловато, но приходиться находить просветленные участки своих помешательств и тогда покидать тело.
Можно, например, напиться не "в усмерть", и переселиться с долей веселого страха. Можно с утра пропустить рюмочку, и с вялой ленью повспоминать мантру. Это даже интересно, но Большим людям я это рассказывать не буду. Такие мелочи никого не интересуют.
"Добрый день, господа,— говорю стене за спиной, которая просто кишит микрофонами,— господин профессор, господин Серж, господин Борис, господин Петр и вы, доктор. Переброска успешно завершена, как всегда, и я в новом теле.
Вы можете мне не верить, можете сказать, что здесь мой второй брат-близнец, который слышал весь разговор на совещании и будете правы. Обратного я вам доказать не смогу. Я могу вам описать в чем вы одеты, но вы возразите тем, что я мог не только слышать, но и видеть вас. Слава Богу, аппаратура позволяет. Доказать я могу только одним способом. Принять смерть на ваших глазах и ожить в другом месте, но позвольте этого не делать.
Доктор Бялкин убедит вас своими приборами, что там на кушетке лежит живой труп, и без моей помощи вы его не оживите".
Я встал, не спеша подошел к шифоньеру, и, распахнув его широкие двери, начал зрительно подбирать себе костюм, в котором выйду сегодня в город. Даже стоя спиной к камерам, я не переставал говорить.
"Напрашивается вопрос, господа. Я не слышу, как вы задаете его профессору, но предполагаю из чисто логических размышлений. Вы спрашиваете о том, что я чувствую в те секунды, когда не нахожусь ни здесь и ни там.
Увы, над этим мы уже долго работаем. Дело в том, что я не чувствую ничего, а как описать это "ничего"? Пустота? Да. Темнота? Да. Невесомость? Тоже, да. У меня там нет ни рук, ни ног, ни ушей, ни глаз, вообще нет нервов. Понимаете?"
Вытаскиваю черные строгие брюки и бросаю их на кровать.
"Я не ощущаю движения нервными клетками потому, что их нет. Я не чувствую встречного ветра, так как его нет. Я не вижу движущихся предметов потому, что их нет. Я не слышу звуков рассекаемого воздуха, так как его нет.
Здесь понятие движения в самих его целях. Я ухожу из одной точки и перемещаюсь в другую, и если эти точки не слиты в одну, то движение не может не происходить. Вы со мной согласны?"
Достаю из шкафа бежевую рубашку с длинным рукавом и отправляю вслед за брюками.
"Я не чувствую движения, но я знаю, что оно есть. Я ЗНАЮ. А уже это знание и дает работу фантазии, ведь можно его себе представить, но никак не ощутить. Парадокс, да и только...
Как же вам все это понять? А? На что это похоже? Не испытав этого никто не поймет о чем я говорю. Как же?..
Стоп!!!
Я нашел, профессор. Я нашел!"
Темно-серый пиджак замирает у меня в руках, и я разворачиваюсь лицом к виртуальным слушателям. Нелепая поза - рот открыт.
"Каким же я был идиотом, доктор. Это можно себе представить запросто.
Сделайте вот что. Найдите в городе небоскреб и заберитесь на верхний этаж. Попросите лифтера, чтобы тот выключил в лифте свет и зайдите в него. Встаньте посередине кабины, заткните уши, чтобы не слышать скрежет тросов и отправляйтесь вниз. Главное, чтоб лифт ехал равномерно медленно, без толчков и резких ускорений.
Вы не будете ничего видеть и слышать, вы не будете чувствовать перемещения. Конечно, здесь нужны определенные допуски, но рано или поздно вы очутитесь на первом этаже. Вот что это такое, господин Штерн".
Я избавился от пиджака, который в волнении мял в руках, одел первые попавшиеся трусы, майку и темные носки. Надел все выбранные вещи, отыскал в глубине подкроватного мрака свои любимые лаковые ботинки и напялил их на ноги.
"Выберите себе цель, доктор, — сказал я, садясь на не заправленную кровать, - представьте, что это точка. Представьте, что вы находитесь в другой точке, не имея той цели, которую себе поставили. А теперь легко и непринужденно достигните ее, и это будет перемещением. Безусловно, эта цель должна быть настолько мизерна, чтобы вы могли достичь ее не двигаясь с места. Попробуйте.
Сядьте в кресло и выключите свет. Сосредоточьтесь. Вспомните самую сложную проблему, которая не давала вам покоя накануне. А после того, как подобные мысли завладели всем вашим вниманием, отрекитесь от них. Забудьте. Если это не получиться, придумайте убедительную отговорку, и убедите себя, что это проблема - сущая ерунда. Если вам удастся сделать муху из первоначального слона, то вы автоматически расслабитесь. Расслабленность и успокоившаяся совесть и есть конечная цель на данном этапе. Вы достигли ее не двигаясь с места. Стало быть - было движение, которое вы не ощущали физически.
Найдите лифт - и все поймете.
Цель!
Точка переброски!
Движение - ничто! Его просто нет.
Движение есть только в нашем понимании, когда мы чувствуем перемену. Мозг устроен так, что мы не можем объективно ощутить изменение обстановки без перемещения предметов. Представьте обратное, опишите его, и вы найдете законы того мира, в котором обитает "астрал". Пожалуй, это все".
Я хлопнул себя по коленям и встал с кровати. Я обернулся и, как всегда, подумал, что не этично оставлять ее не заправленной, и, тоже как всегда решил, что подобные мелочи не должны волновать мой рассудок, выполняющий более глобальную миссию.
Я подошел к письменно-обеденному столу, выдвинул стул и устроился на нем поудобнее.
Амулет.Как обычно взял его двумя руками, растянул цепочку большими пальцами, и просунул голову в получившийся опрокинутый равнобедренный треугольник. Поклон судьбе. Хомут, сковывающий свободу. А что делать?
Я выдвинул верхний ящик и, как всегда, обнаружил солидную сумму денег. Наличность мелкими и крупными, на любой случай. Странно. Сколько себя ни помню, трачу мало. Откупаться не от кого, грабить некому. Все равно денег много настолько, чтобы не задумываться о том, что они могут иссякнуть, что придется считать сдачу.
Выдвигаю нижний ящик. "Гюрза" калибра 7,62 мм. Два "магазина" к ней лежат тут же уже заряженными, и два десятка патронов россыпью. Вспоминаю, что не повесил под пиджак кобуру, поэтому возвращаюсь к шкафу и наверстываю упущенное. Своим пистолетом я никогда не пользовался, но его тяжесть под мышкой делает человека убедительнее в своих собственных глазах.
Больше я не говорю ни слова, только на секунду задумываюсь, не взять ли зонт. Длинный утомительный дождь уже вроде как прекратил свое существование, но ясности в погоде нет. Что поделаешь с этой гнусной осенью?
На лестничной клетке никого. Теперь только амулет свидетель моих поступков, но я молчу, вызываю лифт, в котором к несчастью есть свет и скрежет слыхать отчетливо, и спускаюсь с девятого этажа на бренную землю.
Серый подъезд тонет в сумраке полудня и тускло мерцает разнообъемными углами газет, торчащих из почтовых ящиков.
На улице бьет в лицо свежий прохладный ветер, взметает волосы и редкую листву-падалицу с немногочисленных деревьев. Машина "кофе с молоком" такая же, по сути дела, серая, уже в полной готовности, и Катерина ждет хлопка подъездной двери, чтобы завести двигатель.
Равнодушно сжимаю ручку и проникаю в салон. Наверное, нет ничего лучше того, как очутиться в тесном уюте с красивой женщиной. Когда перестает волновать окружающий мир, пусть ясно видимый через чистые стекла, но не осязаемый и не желанный. Жаль, что нельзя расслабиться. День только начинается, и ты сам ждешь продолжения, хотя и боишься его.
-Все в порядке? — спрашивает Катерина.
-Конечно, — отвечаю я.
Она смотрит на меня не так, как обычно, и ее женское наивное восприятие способно поверить в то, что что-то могло нарушить привычный ход событий, и не может поверить, точнее это даже не придет ей в голову, что виной всему просто прихоть моей ностальгии.
-Все в порядке, детка, все в полном порядке.
-Куда прикажете?
-К Диме, - ответил я.
Машина тронулась с места и через пару поворотов по скучным дворам выехала на более оживленную улицу.
Кафе или бар (как его там?) "У Димы" ничем фактически не отличался от всех заведений подобного плана. Своей низменностью и гнусноватой простотой он был похож на все остальные, но имел то преимущество перед ними, что о нем упоминала как-то Елена. Не нужно быть семи пядей, чтобы сообразить, что если хотелось с ней увидеться (а мне этого хотелось), то там вероятность такой встречи была максимальной.
У меня было время подумать о ней. Наша первая встреча и пока единственная, если не считать ее слежек, казалась окрашенной вязким цветом романтики, а присутствующая в ней интрига просто обязана была иметь свое продолжение. Пускай, и расстались мы врагами, но не могло все просто так повиснуть в воздухе.
Возможно, Елена ждет меня "У Димы" все последние дни, по крайней мере, мне хотелось в это верить.
Не потому, что Штерн дал добро на любовь, а потому, что и без его разрешения я бы хотел с ней встретиться. Меня не мучил  вопрос — зачем? Какая разница? Хочешь человека видеть и все. Ты не чувствуешь причины, но так ли нужно подыскивать слова для их выражения, тем самым оправдываясь перед самим собой?
Машина остановилась, и Катя вопросительно посмотрела на меня.
-Приехали, — сказала она, чтобы разбудить мое оцепенение.
-Вижу...
-Саша?
-А?
-Ты уверен, что все в порядке?
Я посмотрел на девушку. Мне не казалось странным, что она зовет меня по имени, и взгляд ее уже не был равнодушным. Возможно длительное общение, на каком бы уровне оно не происходило, просто делает людей ближе. Я нагнулся, опершись ладонью на ее теплое бесчулочное колено, и нежно поцеловал.
-Да, Катюша, уверен. Ты можешь быть свободной на весь день. Понятно?
-Ты же знаешь, что это невозможно. - Вздохнула девушка.
-Почему?
-Ты скоро поменяешь свое мнение, стало быть, я должна находиться поблизости.
-Сегодня ты никому ничего не должна. Убирайся на все четыре стороны. Это приказ. Вот тебе деньги,
-Я полез в карман и ополовинил свою пачку, — за мной и без тебя присмотрят. Отдохни.
-Пока тебя не было я только этим и занималась.
Я призадумался. Почему-то мне подобное предположение не пришло в голову сразу. Меня не было в городе больше недели. Это для них. Но я-то жил полноценной жизнью, в которой не было пробелов и даже минутного отдыха.
-Тогда сделай вот что, — сказал я, - выясни, в каком участке служит наш добрый друг Кеша. Сообщи мне. Скорее всего я пока никуда отсюда не уеду.
Я вышел на улицу. Времени было что-то около двух, и "Дима", по всей видимости, только что открылся.
Я вошел в пустой зал. Пол еще не успели загадить окурками и плевками, стулья перевернутыми стояли на столах, кроме тех высоких табуретов, которые выстроились вдоль узкой извилистой стойки бара.
Бармен скучал у кассового аппарата и, увидев меня, заметно оживился.
-Добрый день, нынче вы к нам рано. Что прикажете подать?
-Постой, постой, — удивился я, - ты сказал сегодня рано? Это когда же я был в последний раз?
-Три недели назад.
-Почему ты меня запомнил?
-О, господин, в наше заведение редко заходят люди, которые хорошо одеваются и достойно себя ведут. Вы всего несколько раз были у нас, и, довольно редко, но не запомнить вас невозможно.
-Вот как? Спасибо за комплимент, милейший. Налей-ка мне большую пива и отсыпь фисташек
грамм двести.
Бармен метнулся исполнять заказ и потратил на это не более пятнадцати секунд. Я взял то, что заказал, и убрался в самый темный угол небольшого зала. Из четырех опрокинутых стульев, которые венчали выбранный мною стол причудливой короной, я снял только один, и уселся на него, относительно изолировавшись дюраллюминиевым частоколом перевернутых ножек.
Этот малый каждый день видит здесь много всякого народу, и, безусловно, я бросаюсь в глаза на фоне его завсегдатаев. Это рискованно, с одной стороны, с другой - любую человеческую странность можно рассудить гораздо проще, чем она есть на самом деле. Хорошо, если я замечен только барменом и его серыми клиентами, однако, в любом случае могли найтись люди, которым бы был по настоящему интересен феномен моего здесь появления.
Взять хотя бы Елену. Ее трудно обмануть. Увидев меня однажды, она зацепилась за несоответствие, и принялась за следствие. Мне повезло, что ее интерес — это чистейшее журналистское любопытство, хотя даже в этом я не был полностью уверен.
Я доверял Штерну. За его спиной мне нечего бояться. Если он не обеспокоен, то ничего страшного в происходящем нет. Жаль, что нету Артура, он бы, безусловно, помог разобраться во всем с большей объективностью. Может быть, Елена со своим знанием психологии смогла бы помочь?
Осень уже вступила в свои права, и очень скоро должен был выпасть первый снег. Часам к шести уже начинало темнеть, и если Леночка появится, то, скорее всего, засветло. Не знаю почему, но мне так показалось.
По одному и по двое из промозглой сырости входили в зал отработавшие свои часы клиенты. С первого взгляда на них было видно, что они мне не ровня, и что малый за стойкой  прав.
Чтобы не показаться полным идиотом, я поснимал со своего стола стулья и заказал еще пива. Биосфера начинала оживать. Заиграла ненавязчивая поп-музыка, заставляя посетителей в купе с выпитым повышать голоса задушевных бесед от первоначального шепота.
Прохладное пиво растеклось по всему телу, омывая внутренние органы и бодрствующий "астрал". Посетители не обращали на меня внимания и не подсаживались за мой стол. Может быть от того, что наши с ними отличия отталкивали их, а может просто мой пустой взгляд говорил им о состоянии наркотического бреда, а уж они-то знали, как подло мешать раскумаренному наркоту.
Елена не приходила. Наверное, она оставила в покое мою социальную группу. Бедняжка. Если бы она знала, что в этой самой группе пока только один человек, точнее два — это я и мое второе "Я". Но это пока. Если Большие люди клюнули, то скоро таких индивидов будет больше. Вот веселье-то начнётся.
Народ в зале прибывал, как прилив на Луну. У него тоже, как и у нее, были определенные природой фазы своих разрядок. С очередной такой волной в зале появилась Катя. Она безошибочно нашла самый дальний угол, оккупированный мной, и уселась за мой столик.
-Какие новости?
-Я все узнала, — ответила девушка.
-Отлично.
-Кеша служит в 45-ом отделении, это то, что курирует четвертый квартал за рекой. Он самый
обыкновенный мент, начальник караульной смены. Контролирует работу всей группы и на маршрутах появляется редко.
-Прекрасно.
-Но есть одно "но".
-Ну вот, - вздохнул я, - мы не можем жить без сюрпризов. Давай выкладывай.
-Я поехала к нему в участок, - продолжала Катя, — чтобы убедиться, что он действительно там...
-И что же?
-Не торопись. Я видела его в окне, ему докладывали о чем-то. Прости, но у меня не было времени настроить на окно лазерный диктофон. Потом он вышел и сел в машину. Я настроила свою рацию на их волну. Они говорили о тебе, Саш. Кеше докладывали о твоем появлении у Димы. По всей видимости, они едут сюда.
-Уже приехали,— сказал я, заметив краем глаза, как за окном на противоположной стороне улицы остановилась милицейская машина. Это был бело-синий длиннющий и приземистый FORD.
-Ух ты,— присвистнул я,— на твоей "девятке", Катюша, мы от него не уйдем.
-Точно, он нас и на задней скорости догонит, - кивнула девушка.
-Но какого черта? Это не его участок. Ему за это те же менты башку откусят.
-Что будем делать? — спросила Катерина.
-Не помнишь, какой ассортимент "дури" можно купить у Димы?
-Зачем? - Удивилась она.
-Мы спровоцируем его на агрессию.
-Ну-у,— потянула Катерина, — как обычно, наверное, план, ЛСД, Экстези...
-А посильнее?
-Зачем тебе? — удивилась девушка.
-На ту порнографию, которую ты мне тут перечислила, ни один уважающий себя мент не пойдет.
-А-а?
-Мы сейчас сделаем вот что,— сказал я, - на пару часов снимем номер. Потом найдешь самого
трепливого торговца "дурью" и купишь у него пару чистых шприцов и какого-нибудь бронебойного дерьма. Деньги дашь вперед и скажешь, чтобы подбросили в номер, естественно назвав его.
-Зачем?
-Кеша обязательно доберется до того парня. Так пусть и узнает, где мы с тобой развлекаемся, а когда он к нам придет, очень культурно поработаем над ним. Думаю, профессору Штерну, да и нам с тобой будет интересно узнать, какого хрена этот прыщавый жиртрест прицепился ко мне. Как считаешь?
Катерина согласно кивнула, и мы пошли к стойке бара, где я расплатился за пиво и спросил, нет ли у них свободного номера на пару часов. Бармен истерически закивал, то на Катерину с вожделением, то на меня с завистью, и убежал выспрашивать хозяина по поводу моей просьбы.
На обретение ключей и расчет наличными много времени не потребовалось, и через несколько минут мы поднялись по лестнице черного хода в маленькую комнату. Практически в каждом баре подобного типа есть нелегальные спальные места для наркоманов и проституток. Они сдаются на короткие сроки и белье в них, подолгу не стиранное, содержит целые заповедники кожных паразитов и букеты срамных заболеваний. Запах в них тоже соответствующий.
Немного осмотревшись в неуютном помещении, Катерина отправилась за покупками и вернулась минут через десять.
-Я все сделала,- сказала она, и присела на край продавленной скрипящей тахты.
-Отлично! Какое же зелье ты заказала?
-У них много всякого,— девушка слегка замялась,— больше половины всего я даже не слышала.
Джанк например, эфедрин, старый добрый героин...
-Ну и что же ты выбрала? — настаивал я.
-Я подумала, что морфий проверенное средство,— ответила Катя.
-Ты с ума сошла? Это же мгновенное привыкание.
-Но ты же не собираешься его колоть? — удивилась она.
-Гм, да! — я осекся и почесал затылок,— действительно, чего это я?
В дверь постучали, и после моей реплики "войдите", появился человек со свертком из позавчерашних газет. Глазки его бегали, тело сжималось, и по всему было видно, что он гадит дальше, чем видит. Катерина фыркнула, показывая все презрение, с каким она относилась к подобным типам, вырвала сверток из его рук и вытолкала за дверь.
-Какая мразь,— всплеснула она руками после того, как бережно положила пакет на тумбочку,—ну и что будем делать дальше, шеф?
-Дальше спустишься вниз. Старайся не попадаться Кеше на глаза. Садись в свою машину и не
высовывайся. Вызови подмогу, но только не на ментовской частоте, а то придется отстреливаться от всего гарнизона. Надо, чтобы прикрывал меня кто-нибудь, кого Кеша не знает. Зайдете в номер вслед на ним, и
вырубите его, а потом и поговорим.
-А если он будет не один?
-Он будет один, Катя,— сказал я уверенно,- не такой он человек, чтобы делиться лаврами.
-Похоже, он принимает тебя за крутого? — предположила моя помощница.
-А я и есть крутой, — усмехнулся я, и добавил, - ладно, иди, и передай ребятам, чтобы навернули глушители на свои пушки.
Катя ушла выполнять мое поручение, и я остался один.
Легкий пивной дурман уже начал проходить, отпечатавшись в висках слабой мигренью. Оставалось только ждать. Сидеть в засаде и ждать своего врага, причем временной фактор в этом случае не имел границ. Мой взгляд остановился на свертке, который лежал на тумбочке и удваивался заляпанным чем-то зеркалом. Морфий! Две порции! Интересно, сколько денег за него уплачено? Жаль сознавать, что такое добро пропадет даром. Ну, уж нет, говорю себе, и не думай об этом, ты должен быть в форме для встречи с Кешей. Однако у меня все равно будет мощная подстраховка, и, может быть, от моего состояния ничего не будет зависеть. Я же только приманка? Нет, это слишком просто. Будь я обыкновенным смертным, то в такой ситуации даже наркотическая ломка не позволила бы мне утратить бдительность. Что делает с человеком страх. Страх за свою жизнь. Даже у меня он есть, но на много порядков меньший, чем у кого-либо другого. Я поднялся с кровати и подошел к тумбочке. Развернул пакет. Два запечатанных одноразовых шприца, девственно белые и зовущие. Две двухкубиковые ампулы с зельем. Запаяны.
Я заходил по комнате, заложив руки за спину. Ну, где ты, вонючий мент? Ты знаешь, что я здесь, так что же ты ждёшь? Очень медленно тянулось время. Жаль, что Катя больше не вернется. Ожидание с каждой микросекундой становилось томительным. Кеша? Может быть следует спуститься? Вдруг он давно уже плюнул и уехал, и ему не нужны никакие лавры? Или просто довольствуется тем, что сцапал Катерину, и лапает ее в машине по дороге в участок?
Интересно, как отнесется Штерн к моей идее? Скорее всего, отрицательно. Но я обязательно отмажусь. Я у них один, и мне все дозволено. Мало ли что мне могло прийти в голову после морфия? После морфия? Какого морфия? Нет. Это уже слишком. А вообще-то почему бы и нет? Кеша уже точно не придет. Посчитаюсь с ним лучше в следующий раз. Решение пришло само собой. Я не думал о том, что пытаюсь убедить себя уколоться потому, что сиюминутные желания связаны с ампулой и шприцем, а не с запланированной местью.
Привычным движением я сломал носик ампулы, обернув два пальца в галстук, чтобы не порезаться, вскрыл шприц, насадил иглу и окунул ее в маленький сладостный бутылек.
-Пуфф,— сказал шприц, закачивая в себя драгоценную жидкость.
Я поднял его иглой вверх и надавил на поршень, пока на кончике ее не обозначилась прозрачная капля. Даже эту каплю мне не хотелось терять, но как иначе выгнать из шприца воздух? Воздух в вене - это смерть.
-А что мне смерть? - сказал я сам себе,— теперь, карга, не я, а ты будешь меня бояться. Я ищу тебя, а ты бежишь, наложив в штаны. Ха-ха-ха!
Если бы Кеша стоял в тот момент за дверью и слышал мой идиотский смех, ничем не отличающийся от смеха пробитого на "ха-ха" наркоши, то появиться ему было самое время. Но, как и следовало ожидать, никто не появился. Я вернулся к кровати, снял пиджак и закатал на рубашке левый рукав. Хм, не так уж и много уколов перенесли мои руки. Дырочек совсем немного, и у меня еще все впереди. Выдернутый из брюк ремень, перетянул бицепс. Несколько раз сжал ладонь в кулак, и вены под кожей явственно обозначились. Дальнейшее было делом нехитрым. Легкая боль при уколе, поршень чуть-чуть вперед, затем назад, и алая волокнистая кровь разбавляет в шприце остатки морфия. Красота! Поршень до упора вперед, и зелье побежало по телу со скоростью 1/37 оборота в секунду.
Все-таки я сделал это. Негодяй. Как еще меня можно назвать? Процесс уже необратим, и Кеша возьмет меня тепленьким. Да и хрен с ним.
Тело постепенно становиться ватным, неуправляемым и тяжелым. Я повалился навзничь на кровать, и падение показалось мне плавным. В комнате начал подниматься туман, и мне почему-то стало грустно. Почему? Туман сгущался. Я мертвый человек, я был им и оживил сам себя. Туман? Зачем он здесь? Я и так ничего не вижу. Зато слышу, слышу грустную песню...

На Желябова 13, во дворе
Умирает человек в Декабре.
Умирает незнакомый мне человек,
Льется кровь на снег, (здесь и далее по главе стихи Михаила Борзыкина).

Туман сгущается. Я стою на железнодорожной платформе, вцепившись в железные перила до боли в суставах рук, и боюсь сдвинуться с места. Боюсь потому, что не знаю какой ширины платформа, так как не вижу край ее. Не вижу ничего. Все окутано белесым туманом. Меня не оторвать от перил никакой силой, только если вместе с ними.

А ночью у крови черный цвет,
А люди спешат, им дела нет,
Что на Желябова 13 в проходном дворе
Умирает человек в Декабре.

Кровь?! Причем здесь кровь? В тумане витает ее теплый тошнотворный запах. Есть ли рядом другие люди? Может быть закричать? Нет, не стоит, вдруг услышит враг. Интересно, далеко ли до рельсов? Поездов нет. Тишина и туман. Как же враг ориентируется в тумане? Даже если он найдет меня, то он не сможет оторвать меня от перил, и швырнуть на рельсы, ведь мои руки сильны?

Ну что ты веришь в силу этой руки?
Наши вены так нежны, вены так тонки.
Чужая сила, что по венам кровь несет
Так вот вырвется наружу и все...
А ты хотел успеть так много.

Ветра нет. Туман не двигается. Кажется, что он стал еще гуще. Пробую переступить с ноги на ногу. Подошвы хлюпают в чем-то вязком. Кровь? Вряд ли, скорее всего талый снег. Но снег еще не выпал, зима еще не наступила.

Зима встает на пути
И не спастись, не обойти.
И склонившись над телом плачет душа.
Как жаль!!! Прощай.

Обожаю зиму. Скорее бы она пришла. С самого раннего детства люблю. Осень, весну и лето ненавижу. В деревне у бабушки летом много работы. Покос один чего стоит. Осенью и весной грязь. Зима, бела, девственно чиста, и как здорово, что у снега белый цвет. Зимой в лесу светлее, чем осенью, зимой после прогулки не нужно мыть собаке лапы, зимой не нужно сажать, окучивать и выкапывать картошку, зимой в лесу нет комаров, и еще, и еще, и еще зимой столько всего приятного, аж душа радуется. Моя душа та, что одна на двоих, та, что распростерта над телом и плачет. Не плачет она, и не жаль мне ее, как я могу жалеть то, что не могу постичь. Это пусть она меня жалеет.
 
На Желябова, 13 тишина.
Кто сказал тебе, что кончилась война?
Этот город не спит, он шепчет мне —
Выживет тот, кто сильней.

Странный вопрос. Кто сильнее всех в этом городе? Если это не я, то плюньте мне в одно из моих лиц. Стоп! Мне показалось? Неужели туман начинает рассеиваться? Или это опять галлюцинация? Боже! Туман и есть галлюцинация, значит его рассеивание - тоже. Похоже, ясность мысли возвращается. Два кубика - маловато, а туман действительно редеет.

От чего мы так непрочны? Ответь!
В каждом теле с рожденья спрятана смерть,
В каждом празднике — присутствие беды.
Ну почему мы не такие, как ТЫ?
А может быть, что так и лучше?..

Через некоторое время видимость становится лучше, и я уже могу различить край платформы метрах в трех от себя, он выкрашен для пущей видимости в белый цвет. Появляются из тумана люди. Одни, так же как и я, вцепились в холодное железо перил, другие курят у самого края. Становится еще светлее, и страх покидает меня так же постепенно, как и рассеивается молочная завеса.
Хочу подойти к краю и делаю шаг, потом еще один, затем слышу пронзительный женский визг, и вслед за ним вижу в толпе на платформе непонятное смятение. Еще ближе подхожу к краю. Сначала появляется одна рельса, и - когда уже останавливаюсь у белой линии края - вторая.
Туман рассеялся совсем. Вдоль всей платформы на рельсах лежит четыре разрезанных тела. Двое мужчин и женщина с ребенком. Где-то в толпе причитает баба: "Откуда вы?! Не было же поездов! Поездов же не было! А - а - а!!!"
Крики прерываются надрывными спазмами рвоты, и чей-то обед летит с платформы на снег, перемешиваясь со свежей кровью.
Я стою на краю и тупо смотрю на происходящее. Поездов действительно не было, или их просто не было слышно, но другие же звуки раздавались? Вот те раз, попробуй разберись в этом бреде.
Внезапно с платформы на рельсы начинают спрыгивать люди в белых халатах. В руках у них пластиковые мешки на молнии и намерения у них ясны без объяснений. Люди убирают в свои пакеты расчлененные трупы и, раскачав, закидывают их на платформу, от чего толпа неистово шарахается в разные стороны и вопит. Там, где лежит женщина с ребенком, выходит небольшая заминка. Она состоит в том, что маленький четырехлетний мальчик жив, все части тела его целы и только на животе рана, хотя и рваная, но не смертельная. Мальчик испуганно смотрит, как санитары — мужики в белых халатах - укладывают в пакет по частям тело матери. Затем санитар разворачивается к нему. "Дяденька, я еще жив." — говорит мальчик, угадывая намерения санитара, но тот нахмурившись берет его за ногу и засовывает в тот же мешок.
От шока у пацаненка нет сил сопротивляться, он просто продолжает кричать, и крики его, хотя и приглушены пластиковыми стенками, отчетливо доносятся до меня.
"Эй, ты, скотина, - ору я санитару, — а ну выпусти ребенка, он же еще живой."
Мужик в белом халате поворачивается ко мне лицом, и оно кажется мне знакомым. Он меня тоже узнал. Он забрался на платформу, подтянувшись на руках, и идет ко мне стягивая перчатки: "Все равно подохнет — говорит он, цедя сквозь зубы каждое слово, — все равно, щенок подохнет. Понял, ты, ублюдок? И ты тоже подохнешь, понял? Если не от наркотиков, так я задавлю тебя своими руками".
Покой моего глюка нарушен, кто-то пытается приподнять за галстук мое обмякшее тело. Голос раздается откуда-то издалека.
-Попался, сволочь, что-то давно не слышно о твоих появлениях. Прятался? Силы копил? — это
говорил Кеша.
Вовремя же он появился и вытащил меня из морфиего кошмара. Я расплываюсь улыбкой благодарности, но тут его рука замахивается и летит прямо мне в ухо. Я поворачиваюсь к ней лицом, чтобы поцеловать эту руку, но она гладит меня по щеке, и отлетает обратно.
Все как в замедленной съемке. Потолок со стенами плавно опрокидываются, и я лечу навстречу грязной подушке, на которую уже приземлилось несколько капель крови с моих разбитых губ.
Опять руки хватают меня за галстук, приподнимая до сидячего положения, а вторая замахивается снова. Но ей, очевидно, что-то мешает. Из-за головы Кеши, появившейся на миг из тумана, медленно вылетает табуретка и ложится ему прямо на темечко. Он разжимает руки и плавно опускается на кровать рядом со мной. Я не чувствую тяжести его тела, и очень доволен тем, что больше меня никто не беспокоит.
Лежу, никому не мешаю. Нос внезапно разрывается острой болью, летящей дальше до глубины мозгов. Пытаюсь заорать — не получается. Опять такая же боль.
-Лейтенант? — доносится издалека голос Катюши. С флакончиком в руке она стоит на кровати на коленях возле меня. Открываю глаза через силу только для того, чтобы прекратить пытку.
-Ты не должен был колоться, Саша, — говорит девушка, и слова медленно доходят до моего сознания.
Хочу сказать чего-нибудь в ответ, но губы и язык мямлят что-то нечленораздельное.
-Да очнись же ты, - умоляла Катерина.
Глупо ей улыбаюсь. Она тянет меня за руку, но я даже сам себе кажусь тяжелым и неповоротливым.
-Что это было? — спросил я с трудом выговаривая слова.
-Он бы забил тебя насмерть.
-Ничего подобного. Он меня спас.
-Ишь, спасителя нашел,— фыркнула Катя,— ну вставай же, пора сматываться отсюда.
-Мне нужно с ним поговорить,— возразил я.
-Уже поговорили, хватит, ты сам все испортил.
Катерина силой усаживает меня, надевает на меня пиджак и тащит к дверям, а я с трудом переставляю ноги.
-Погоди, крошка, не так быстро.
-Ты идешь, как черепаха, быстрее, а то этот козел сейчас очнется.
-А почему ты его не застрелила? — спросил я.
-Ты точно рехнулся, так что помолчи лучше, пока в машину не сядем.
Мы спустились с лестницы, пересекли зал, и бармен проводил нас до двери долгим влюбленным взглядом. На улице я почувствовал разительный контраст холодного ветра со спертым воздухом номера.
-Гони во всю куда-нибудь и открой мне окно,— сказал я и без сил отвалился на подголовник.
На улице уже достаточно стемнело, и моя помощница включила габаритные огни. Мы неслись по
улицам города явно не в сторону института и моей квартиры. За окном мелькали огни осветительных фонарей, рекламы и других автомобилей.
-Наверняка он уже преследует нас, - предположила Катя.
-Видать не сильно ты его треснула.
-А я и не хотела сильно.
Я нашел в себе силы и повернул голову назад. Машины шли неплотным потоком, и милицейских среди них пока не было. Зато была другая, очень знакомая импортная легковушка цвета "мокрый асфальт".
-Катя?
-А?
-У тебя есть прибор ночного видения?
-Обижаешь, начальник, в "бардачке" возьми.
Я порылся в ящике для перчаток и выудил оттуда бинокль нелепой формы. Наведя его на затемненный салон серой "Бээмвухи", я досадно выругался.
-Черт! Тебя только здесь не хватало.
-Ты это про кого?
-Елена, сука любопытная. Откуда она взялась?
-У, Шура,— хихикнула Катя,— эта стерва по уши в тебя втрескалась.
-Прибавь газу и выбирайся за город.
-Уходить от БМВ еще сложнее, чем от ментовского «Форда»,— скептически заметила Катя.
-Все равно надо попробовать,- настаивал я.
Девушка равнодушно пожала плечами.
-А вопрос можно? - после некоторой паузы сказала Катерина.
-Валяй.
-А тебе она как?
-А тебя это волнует?
-А как же?
-С чего бы это?
-Эх, Сашка, плохо ты разбираешься в женщинах,— сказала моя спутница,— это даже не ревность, а чувство собственности. Ты мой, а я твоя. Я выполняю все твои причуды, стелюсь подстилкой, и все такое...
-Тебе за это платят,— перебил я.
-Причем здесь деньги?
-Притом, что не твое это дело, и даже не мое. Мы обои куклы, мы куплены со всем нашим дерьмом, Катюша, и будь я проклят, если мне это не нравится.
-И ты хочешь сказать, что можешь влюбиться по приказу? — спросила она.
-Думаю, что могу.
-Не верю.
-Это твои проблемы.
-Ты, может быть, не правильно меня понял, но я хотела сказать, что меня это мало заботит. То, что вы будете вместе, и я не собираюсь мешать эксперименту, но когда будет команда убрать ее, то ты не представляешь, с каким удовольствием я спущу курок.
-Лучше бы ты этого не говорила,- нахмурился я.
-Отчего же? Я тоже женщина, а ты не хочешь этого понять.
Катя, безусловно, была права, если смотреть по существу вопроса, но, безусловно, погорячилась, говоря это бесчисленному количеству микрофонов, которыми была напичкана ее машина. Профессору, который отмечал любые человеческие слабости, это бы не понравилось. Катерина знала это, но все-таки рискнула высказаться. Неужели я так сильно задел ее, может быть, здесь мне следовало искать свою любовь?
Мы выехали за город, а Елена все еще сидела у нас на хвосте. Уходить от ее иномарки было не реально.  Внезапно небо полыхнуло синим отблеском мигалок, которые хотя и не обладали чудовищным голосом сирены, но распугивали машины на шоссе, как разъярившиеся быки на улицах перед корридой.
Кеша пристроился в хвост к Елене, но, скорее всего, не подозревал, что она тоже участвует в этой гонке. Серый BMW дороги не уступал. Кеша разозлившись моргал фарами и сигналил, не включая звук сирены. Рация наша была на служебной частоте все время, и мы не слышали, чтобы он вызвал помощь.
-Настырный малый,— сказал я,— хочет в одиночку расправиться с нами.
Наконец Кеша пошел на обгон. Когда он поравнялся с Еленой, я видел в свой ночной бинокль, что он отчаянно жестикулирует и ругается, требуя уступить дорогу. Все его бешенство не нашло отклика. Тогда, совсем озверев, он выехал на корпус вперед и профессионально подрезал журналистку.
BMW слетел с шоссе и зарылся где-то в глубоком кювете. Я вздрогнул от удалявшегося скрежета металла и, перекинув ногу через рычаг передач, нажал на тормоз, придавив Катину ножку к педели. Она взвизгнула, и нас бросило на лобовое стекло.
Уходя от столкновения, Кеша заметался по дороге и, увидев, что встречная полоса занята, свернул на обочину. Его «Форд» красиво взлетел над темнотой и упал на вспаханную землю, перевернувшись по ней пару раз.
-Едем к Елене, - крикнул я.
Но Катерина уже все поняла и разворачивала машину. Мы подлетели к месту крушения буквально через несколько секунд после свершившегося. За дорогой была темнота и это куда больше обрадовало меня, нежели пламя пожара, который мог вспыхнуть в любой момент.
Я спустился в канаву и пригляделся. По рытвинам на сырой земле через некоторое время я нашел теряющийся цветом во мраке Ленин автомобиль.
-Есть кто живой? — Крикнул я, боясь подойти к водительской дверце.
-Есть,— ответил жалобный голос.
-Слава Богу, Лена, я же тебя предупреждал.
-Лучше вытащи меня отсюда.
Я рывком открыл дверь, схватил девушку за талию и выволок на землю. Это далось мне нелегко, так как ее тело постоянно содрогалось от доставляемой боли.
-Тихо, аккуратнее! - стонала Елена, - по-моему, я сломала ногу.
-О, черт! Какого рожна тебя за мной понесло?
-Отстань, помоги лучше.
-Пора сматываться! - раздался с шоссе голос Катерины.
-Куда? Надо же помочь человеку.
-Ей помогут и без нас, через минуту здесь будет "скорая".
-Кто эта женщина? - спросила Елена.
-Боже, что же мне делать с этими бабами? Кто бы эта женщина ни была, но она права. Нам
надо делать ноги.
-Как я сразу не догадалась? Извини, я, конечно, дура. Езжай, я справлюсь.
-Я найду тебя, слышишь?
Я уже бежал обратно, чувствуя себя последней сволочью. Катерина торопилась. Она не глушила мотор и рванула с места, едва я успел прыгнуть в кабину. Через двести метров я приказал ей остановиться, и выпрыгнул из двери почти на ходу, побежал в сторону от дороги. Белый "Форд" был виден гораздо лучше из-за своего цвета, а я на бегу наворачивал глушитель на свою "Гюрзу". Меня душили слезы ярости за не возмещенное возмездие, и, когда я подходил к опрокинутой машине, готов был разрыдаться.
Кеша висел на инерционных ремнях безопасности вниз головой. Он был весь в крови и сознании, стонал и с обидой ругался, не сдерживаясь в выражениях. Когда я передернул затвор, он замолчал, напрягшись измочаленным телом, и попытался повернуть голову. Я встал так, чтобы он меня видел, и направил ствол ему между глаз.
-Ну что, скотина? Как теперь ты завоешь? - с издевкой спросил я.
Кеша молчал.
-Скажи чего-нибудь перед тем, как я вышибу тебе мозги.
Милиционер еще больше напрягся и зажмурился.
-Страшно тебе, ублюдок?
-Саша, перестань,- подбежавшая Катя повисла у меня на руке, — поехали отсюда, пожалуйста,
вспомни о своем долге, о работе, которой ты посвятил жизнь. Неужели ты хочешь все это зачеркнуть из-за этого мешка с дерьмом? Пришлось поддаться ее уговорам. Раньше состояние аффекта мне было совсем несвойственно, а теперь я дал себе отчет в том, что в нем только что находился.
-Ладно, пусть живет, - вздохнул я, чтобы Кеша понял, о моём неподдельном сожалении, - сматываемся, крошка
Мы впрыгнули в машину и помчались в сторону города. Что за день? Что за ночь? Сплошная биллиберда.
-Ты еще не передумала?
-Что? - удивилась Катя.
-Ты же вроде как в любви мне объяснялась?
-Ах это? Ты хочешь достойно завершить эту историю? Прямо герой — любовник какой-то. Знаешь, что я тебе скажу?
-И что же?
-За сегодняшний день ты ни разу не был прав. Даже тогда, когда хотел застрелить этого хряка.
-Почему?
-Это не честно. Вы не в равных условиях. У него одна жизнь, и он ей очень дорожит. Ты напугал его, а он бы тебя тем же самым не напугал. А по поводу продолжения?.. Нет никаких проблем, едем в мотель?
-Нет, проблема есть,— вдруг передумал я, — проблема лежит раненой в канаве, а мы едем развлекаться.
-Ах, вот оно как, лейтенант, где же было ваше благородство, когда вы задули себе в вену целый "баян" морфия?
-Все равно не хочу. Может быть я начал исправляться?
Катерина пожала плечами.