Фифа

«Я взошла на плаху любви,
И вокруг слышу скорбный плач.
Ты на волю меня не зови –
Я сама и судья и палач».
                Юрий Тарасов

В Энск она примчалась на крыльях любви!
Позднее, разобравшись, что к чему, на вопрос, что тебя привело в этот город, Ленка будет отвечать просто и честно – дурость! Но пока она об этом не догадывается.
В аэропорту достопримечательности заканчивались не начавшись. Почта, лестница на второй этаж, где находится парикмахерская, которая никогда не работает и  буфет с бурым безвкусным напитком, который продают, как кофе, в добротных граненых стаканах.
Изнывая от радости предстоящей встречи, Ленка поспешила  выйти на воздух. Здесь, несмотря на метель,  ждать автобус  не так тоскливо.   Фырча и изрыгая клубы пара, подкатил  «Львовский» и призывно распахнул дверцы. Ленка, подхватив маленький дорожный чемодан, легко впорхнула в обволакивающее тепло и плюхнулась на сиденье. Автобус взревел, развернулся и резво помчался  вдоль заснеженной тополиной аллеи.
«Поехали!» - радостно и тревожно  мелькнуло в сознании. Адрес  в записной книжке строго зашифрован. Никаких обозначений. Конверт с единственным письмом предусмотрительно оставлен далеко за пределами страны, в надежных руках лучшей подружки.
Они не виделись семь месяцев, целую вечность.  Смутные мысли  беспорядочно роились в ее  голове. Догадывается ли он,  что вот-вот она ворвется в его жизнь, как шальной стихийный вихрь.  Чем станет ее приезд  для него: радостью или досадой? Если бы он только знал, через что ей пришлось пройти  ради этой встречи.
Каких-то пару лет назад далеко отсюда началась эта история, приведшая  Ленку  в этот, ничем не примечательный,  заштатный городишко.
…
В фойе перед кабинетом начальника КЭЧ толпилось несколько человек, ожидая приема. Ленка стояла, раскрыв папку для бумаг, наспех пробегая глазами, не забыла ли чего на подпись. Внезапно она взглянула в том направлении, откуда, как ей показалось, за ней наблюдали.  Он стоял, облокотившись на подоконник, и внимательно смотрел на Ленку. "Какое странное, нелепое лицо", - подумала она и вошла в кабинет начальника.
Он показался ей смешным и нескладным.  Волнистые темные  волосы, очевидно,  были  давно не стрижены и свисали беспорядочно на его продолговатое лицо, отчего оно казалось слишком вытянутым и неприглядным.    Приблизительно так  выглядели Иванушки в старинных русских сказках. С прической «под горшок» никак не увязывалась небрежно  распахнутая современная  куртка с металлической  молнией и воротником стойкой. Это был начальник гаража Сергей Горелов, или, попросту, завгар. Странно, что прожив в Германии почти год, он все еще выглядел по-советски на все сто.
Ленка по приезду из Союза тоже не имела модного гардероба, но опасаясь выглядеть смешной, предпочитала выходить в город в классическом английском костюме. Она приобрела  его по случаю перед самым отъездом с Дальнего востока.  Светлый  костюм  венгерского производства хорошо сидел на худенькой  Ленкиной фигуре. В этом костюме она  открывала все полковые самодеятельные концерты, с успехом играла старуху Шапокляк на Новогодних утренниках, дополнив облик  длинным носом из папье-маше и  шляпкой с авоськой вместо вуали. В этом же костюме посещала немецкую  народную школу для изучения языка, в нем же гуляла с детьми  и  ходила на работу.   
Модничать Ленка не умела. В детстве ей не приходило в голову что-то просить у родителей. Мать с трудом сводила концы с концами, часто  занимала  деньги у соседей. По мере взросления ей иногда хотелось нарядное платье или туфли на каблуках, но ее строго одергивали. В их семье считалось позорным увлекаться тряпками.  Все детство она донашивала трехрублевые босоножки за матерью.  Они были разношены и болтались на Ленкиной ноге из стороны в сторону. Ходить в них было неудобно, но другого все рано ничего не было.   Туфли покупались к школе, а к  концу учебного года становились  безнадежно  малы.  Ленка не жаловалась и никому не завидовала. Она легко мирилась с отсутствием  сколько-нибудь  приличной обуви или одежонки.  В рабочем поселке все дети выглядели одинаково. 
Муж Андрей разбирался в моде гораздо лучше Ленки. Встретив семью в Потсдаме, поспешил вывести всех в город, все показать,  порадовать покупками  и побаловать вкусностями.
Каждому  гражданину Советского союза  разрешалось провезти через границу тридцать советских рублей.  Ленка с двумя детьми  привезла целых девяносто.  Андрей в первый же день повел жену в банк обменивать их на немецкие марки.
Чужой город, мощенные камнем улочки,  сухая лающая  речь со всех сторон угнетающе действовали на Ленку.  У входа в банк праздно прогуливались  по пешеходной зоне жители Потсдама. Они весело переговаривались,  улыбались и, занятые своими заботами,  не обращали ни на кого  внимания. Наискосок Ленка увидела группу детей в красных пилотках-испанках и белых рубашках. Дети шумно обсуждали что-то, смеясь и  размахивая руками.
Ленка остановилась, как вкопанная. К горлу подступил комок.  Болезненные ассоциации с фильмами о Великой отечественной войне вихрем закружились в ее сознании. Андрей  легко подтолкнул ее к дверям,  и они вошли в прохладное фойе банка, где в двух очередях стояли немцы, ожидая решения своих финансовых вопросов.  Здесь было спокойно и тихо. Кое-где посетители переговаривались в полголоса.  Но даже эта приглушенная речь была чужой и все также цепко держала ее в тревожном состоянии неприятных ассоциаций.  Андрей поставил жену в очередь и спокойно отошел в сторону.  Оставшись одна, Ленка  больше не могла сдерживаться. Слезы хлынули из ее глаз таким мощным потоком, что на нее стали оглядываться посетители банка.  Лица их были обеспокоены.   Очевидно, они сообщили служащим банка о рыдающей русской.  Ленка проклинала себя, но не могла остановиться. Из служебного помещения  вышла  девушка и, торопливо подойдя, стала очень внимательно и даже ласково о чем-то спрашивать ее.  Ленке было ужасно стыдно за свои слезы, за незнание языка и свою беспомощность. Очередь расступилась,  и немцы сочувственно пригласили ее жестами  к банковскому окошку, где приняли ее документы и тотчас выдали положенные марки с какими-то еще квитанциями.  И также деликатно позволили пройти к выходу.
Андрей ничего не понял:
— Ты что, — обняв жену, попытался он пошутить, –  от радости что ли? Слезы счастья? — Ты что меня бросил там одну? – виновато всхлипывала Ленка.
— Ну вот. А зачем я тебе? — удивился он, — по-немецки я  знаю только «цвай сосиска, унд порезать». Пойдем в магазин, купим тебе что-нибудь.
— Нет, не сейчас, — Ленка замахала руками, — пойдем скорей  домой,  дети одни. Они еще не привыкли к новому дому.
…
Освоившись в городке,  Ленка  несколько раз успела съездить на уборку яблок с соседками по гарнизону.  Немцы  платили за работу сдельно, а  в конце рабочего дня  объявляли:
— Ка;жна Мария по вёдро! — это значило, что каждая работница может взять домой ведро яблок бесплатно.
Но работа на полях не приветствовалась. Это считалось непатриотичным. Политработники разъясняли женщинам, что на этих полях работали некогда русские военнопленные,  и не пристало  офицерским женам, как рабыням, пахать на немецких угодьях.  Но наши женщины приспособились подрабатывать втихаря.  И однажды Ленку позвали в оранжерею, где расфасовывали и рассылали по всему свету  какие-то корни, луковицы и семена растений. Русских женщин брали охотно, т.к. они работали быстро, не пререкались и не отлынивали. Платить им можно было немного, столько же, что и немцам инвалидам, с сильным нарушением зрения, сердечникам и даунам.  Женщины работали охотно. Это было легче, чем на полях, а «плохонькая» немецкая зарплата была равно майорской.
В один прекрасный день на Ленку обратил внимание особист:
— Ну что, Лена, рассказывай, как там работается-то, — лениво вздохнул он.
— Иван Григорьич! Ну что особенного-то?  Что я тайны государственные продаю что ли?— пыталась возражаь Ленка.
— Этого еще не хватало.
— Вы же все равно все про всех нас знаете, что спрашивать?
—Ты знаешь, что работать на немецких полях и предприятиях  русским  женщинам  строго запрещено, как ты предлагаешь с тобой поступить?
Прорабатывал ее особист для проформы, потому что был он мужик умный, прекрасно осведомленный, что все женщины полка не вылезают с уборки урожаев, радуются заработку. Очевидно, что и сам он в этом преступления не видел, но среагировать был обязан.
— Я не могу Вам обещать, что брошу работу. Ну, только приехали, в город же
 стыдно выйти! – конючила Ленка. 
В городке все знали ее, как активного организатора детских кружков и праздников и она в тайне надеялась, что ей это зачтется. Тем более,   что сам Иван Григорьевич охотно принимал участие во всех затеях и даже, нарядившись как-то Карабасом Барабасом  носился по городку вместе с дедом Морозом в огромной шляпе цилиндром, размахивая двухметровой бородой. Муж Андрей был бессменным Дедом Морозом и дома все семьей они делали костюмы, шляпы, носы и бороды.
— Значит, домой тебя отправлять прикажешь? — очередной вопрос вывел Ленку из задумчивости.
— Никого еще не отправили, по-моему, – недовольно ворчала Ленка.
— Кого ты имеешь ввиду? – подкинул он профессиональный вопрос?
Ленка  растерялась:
— Да так, вообще.
— Ты думаешь, я не знаю, где и с кем ты работаешь. Сколько человек в бригаде и
так далее? — казалось, он сейчас уснет. До чего ему самому тошно вести этот дурацкий разговор.
— Ну вот, не гоните же?
—А  вот с тебя, как с жены пропагандиста, для примера, и начнем. Двадцать четыре часа, и ты в Союзе, — с усмешкой пообещал Иван Григорьевич.
— Ладно, убедили, - спорить было бесполезно. В Союз Ленка не хотела. Поиски работы ни к чему не привели.
Помог случай.
…
Забежав, как-то по делу в КЭЧ она в поисках нужного кабинета залетела в отдел кадров и сходу затараторила о своих делах. Женщина в окошке ей улыбнулась и спросила:
— Вы меня не помните?
—  Нет. А что мы служили где-то вместе? — удивилась Ленка.
—  В Розенгартовке. Мы с вами жили в одном доме, неужели не помните?— женщина выжидательно смотрела на Ленку и улыбалась черными, как смоль,  глазами.
Ну дела. Дом-то у них был - старинная Блюхеровская двухэтажка на 12 квартир. И женщина, по виду, ровесница. Как же можно было забыть?
— Я Тамара Скворцова.
—Чудеса! — воскликнула Ленка, — мы даже гуляли вместе с детьми во дворе.
И много еще чего вспомнили. И общих знакомых и детские праздники, которые пожизненно организовывала Ленка.
Так Ленка попала в КЭЧ на должность делопроизводителя, в подчинение своей вновь приобретенной приятельницы Тамары. Работалось с ней легко. Тамара была трудягой, Ленка - тоже. У обоих по двое детей, одного возраста. Ни разногласий, ни склок никогда не было. Да и вообще в КЭЧ был хороший коллектив. Может потому, что смешанный и разновозрастный, а может потому, что все были заняты делом.
Прибегая на работу к девяти, Ленка уже заставала под дверью несколько человек.   
Бумажек было до черта, и все срочные. Выручал опыт работы на пишущей машинке, подвижные пальцы бывшего музыканта и работоспособность, позволяющая Ленке совмещать обязанности нескольких должностей.


С мужем Андреем у Ленки были отношения сложные. Любовью назвать трудно, но что-то все время держало ее возле него. Он подавлял свободолюбивую Ленкину натуру,  и, вместе с тем, сдерживал ее бешеный темперамент. Ленка тоже не была подарком для семейной жизни. Ее интересовало все вокруг, кроме кухни и накопительства денег. Поэтому денег у них не было никогда и вечно ни на что не хватало. Она щедро заваливала семью вкусностями с торгового ряда. Покупала детям всякие мелочи, сладости, безделушки. Не скупясь, принимала гостей. Жила так, как  все десять лет на Дальнем Востоке. Там было не просто коммунальное сожительство. Отношения, возникающие в сложных житейских условиях, можно назвать  братством.  Это значит,  было в любое время стучи  в любую квартиру. Везде помогут.
Эта была одна школа жизни. Германия - другая. Но пройдет время, пока она это поймет и успеет наделать кучу ошибок.
Муж часто выговаривал:
— Ты живешь не по средствам, Лена.
— Да ладно, не так уж и средства велики, — огрызалась она.
— Я тебе все деньги приношу, распределяй. Экономь. Ну, как другие живут?
Возражать было нечего. Андрею нужна была простая домашняя женщина, полностью лишенная всяких амбиций, которая наводила бы уют не по вдохновению, а изо дня в день. И не требовала  ни любви, ни благодарности.  Ведь многие так живут, создают семьи с целью вести общее хозяйство.  Жене достаточно того, что муж ночует дома и приносит зарплату. А мужу главное, что в доме все на своих местах и кастрюльки  всегда наполнены едой.
К сожалению Ленка  была другая. Ей нужны были любящие глаза и руки, нежные слова и ласковый голос. Бесконечные замечания мужа ее нервировали. Она надеялась, что он из тех мужчин, которым не важно, что в кастрюльках, а важно, кто топчется по его кухне с этими кастрюльками. Ей хотелось, чтобы он зашел в дом, глаза их встретились и счастье наполнило не только сердца и душу, а все вокруг наполнилось любовью. Ведь он обещал, когда звал замуж:
— Я сделаю тебя самой счастливой женщиной на свете.
Они были так молоды и неопытны, что им и в голову не пришло, что счастье каждый человек понимает по-своему. И было бы неплохо сразу это уточнить.
От тоски и одиночества Ленка пряталась  в свою работу.  На людях грустные мысли рассеивались , а настроение свое она  давно научилась прятать за улыбкой.  Андрей не понимал и не разделял  Ленкины творческие наклонности.  Хотя, когда Ленка тянула всю клубную работу в части - его это устраивало, т.к. это было и его работой тоже. И он посильно помогал в этом и даже иногда хвалил:
— Молодец, как это у тебя все здорово получается.
— Ну, без тебя я бы не собрала никого.
— Да, я что, разве только «руки заламывать», — Андрей называл так свою
обязанность приводить в клуб артистов. Ленка никого не собирала. Это значительно облегчало работу. Вообще они существовали, как бы на параллельных волнах, каждый жил своей жизнью, не желая понимать другого. Первые годы на Дальнем Востоке они пытались создать прочный любовно-дружеский союз. Подолгу разговаривали обо всем наболевшем откровенно, им казалось, что впереди все самое лучшее в их жизни. Потом Андрей запил. Ленка боролась, сколько могла. А потом  смирилась. За что бороться. Любовь осталась в зачаточном состоянии. Постоянные претензии по мелочам, лицемерие Андреевой родни, сделали свое дело. Они безнадежно отдалились друг от друга. Роднила только любовь к детям и общие заботы.
Он стал для нее даже не другом, а просто родственником.
Ленка бережно хранила в своем сердце память о первой любви до тридцати лет, пока случайно не встретила предмет своего обожания. Когда первые волнения от встречи улеглись, она ясно увидела, что это совсем не тот человек, которого она всю жизнь любила и помнила. Очевидно, что взрослели и формировались они в разной среде, и стали совершенно разными людьми.  И в мыслях своих она берегла память о человеке, которого давно не существовало. Ленка считала себя однолюбкой. Поклонников на Дальнем Востоке хватало, но она была недотрогой, изменить мужу даже в мыслях было для нее невозможным. И вообще она не любила женщин, для которых было легко обнять чужого мужчину, сесть на колени и прочее. Просто была она уж очень чувствительна. И искренне считала, что мужчина должен быть в ее жизни один. Какого уж Бог дал.
Оба они поначалу  верили, что создадут  хорошую  семью, но пьянки и ссоры настолько измотали их обоих, что страсть стала, как-то сама по себе угасать. Ленка ходила, как помешанная, ощущая себя никому не нужной, заброшенной. В тридцать лет лежать в постели рядом с мужчиной, который, плотно поужинав, сладко спит и не помышляет о том, что рядом его жену трясет от возмущения и обиды, от отсутствия элементарного человеческого тепла, ласки.  Находиться рядом с мужем  стало мукой для нее. Попытки взять инициативу в интимных делах в свои руки ни к чему не привели. Измучившись окончательно, Ленка поняла, что она больше не интересует своего мужа.
Хуже всего было то состояние, когда безжалостная природа терзала душу и тело. Ленка была женщиной горячей, даже слишком. Иногда приступы страсти длились неделями. Она не могла без мучительных ощущений прикоснуться даже к собственной коже. Не знающая выхода страсть рвалась изнутри. Знобило. В такие моменты Ленка не могла соображать, все забывала и путала. Она была ранима и очень боялась, чтобы кто-нибудь не догадался о ее состоянии. Прикидываться веселой и беспечной - было главной ее задачей. Спасала работа, дети и память о первой любви.
Теперь идеал первой любви был развенчан, и низвергнут. Многие Ленкины знакомые находили на стороне отдушину, но пуританское воспитание мешало решиться на столь страшный грех. Ленка не представляла секса без любви. Постоянная ее рассеянность бесила Андрея. Он считал, что со службы его жена должна встречать  радостной улыбкой и накрытым столом. А что Ленка не спала и плакала ночами, мучительно стараясь подавить в себе женщину, Андрей знал. Его это не волновало, а иногда даже доставляло наслаждение. Ему нравилось мучить жену. Было ли это скрытым садизмом или местью за что-то, Ленка и сама не знала.
Упреки сыпались потоком. Ей попадало за все:
—  Лен, ты лаврушки купила? — с порога спрашивал Андрей.
— Ой, Андрюш, некогда сегодня было, закрутилась совсем, и не вспоминала даже.
Выражение лица его менялось:
— А когда ты что-нибудь помнишь?  Сколько раз просил, сама не успеваешь, хоть
 старайся, чтоб дома продукты необходимые были. Придешь, пожрать нечего и готовить не из чего!
  Ленке не хватало часов в сутках. Она работала на предприятии, уезжала полседьмого из дома, возвращалась в четыре, а с шести уже работа в клубе, почти всегда до одиннадцати вечера. Никто не заставлял, конечно, просто всегда прибивало ее к обществу. Нудные упреки мужа гнали из дома. То  не купила вовремя макароны, то забыла положить в суп лавровый лист, недосолила или недоперчила очередной ужин, опять не хватило денег до зарплаты. Бог знает, куда их Ленка девала, но их все время не хватало. Поэтому она считала справедливыми все претензии мужа и редко возражала. Не могла она только смириться с его пьянством и тут уж давала себе волю. Она выросла в трезвой семье, и видеть пьяную физиономию каждый вечер, было для нее мукой. Кроме того, Андрей в таком состоянии становился агрессивным, злобным, старался поддеть побольней, цеплялся ко всему.  Дети предусмотрительно растворялись по углам, никому не хотелось с ним общаться в таком виде. Иногда Ленка пыталась отмежеваться, от каких бы то ни было выяснений отношений, но он старался допечь ее и, в основном, это ему удавалось:
— О! Детьми хоть занялась, наконец-то. Уроки проверь, мамаша…  Скоро совсем дворовые будут. Некормленые, непоеные.
Недовольство мужа сыпалось на Ленкину голову,  и вместе с пьяной невнятной речью  слышался топот на одном месте. Это Андрюха  в прихожей, пытался  снять сапоги. Упреки несправедливые и обидные приходилось глотать молча. Стоило возразить, хамство начинало разрастаться, дети тоже были виноваты, Бог знает, в чем. Ленка обожала детей, особенно ей было страшно за сына. Димка  рос хрупким, болезненным. Дальневосточный период их жизни сказался на его здоровье. Каждое утро Димка просыпался мокрый. Это было всегда. Пока он был маленьким, врачи говорили - пройдет. Потом Ленка боялась обращаться к врачам. Гарнизоны маленькие, все друг друга знают. Одно лишнее слово и мальчишку затравят. И без того все детство по больницам.
Дочка Светка младше на пять лет, покрепче, хотя и ей досталось. Светке меньше перепадает внимания из-за того, что вечно что-нибудь происходит у Димы. То здоровье, то учеба, то плохое поведение.
Чтобы в доме не было ни запахов, ни следов Димкиной болезни, и никто ни о чем не догадывался, Ленка стирала каждый день Димкину постель. Стирать она любила, вообще любила порядок в доме. Одеялки не входили в центрифугу и руки Ленкины распухали и болели по утрам.
Несмотря на свою беспросветную жизнь, организм Ленки никак не хотел стариться и допекал ее с завидным постоянством.
После серии пьяных ссор стали возникать жуткие мысли. Вот он, дверной косяк, какая-то минута и конец всем мучениям.  И сразу дети перед глазами, испуганные, растерянные, пьяная физиономия Андрея.  Нет. Сердце переполняет любовь и жалость к ним. Ленка часто заходит в детскую, когда они спят  тихо и сладко. Такие родные и беззащитные. Ей становится стыдно и горько за свою несдержанность и ругань. За малодушное желание спастись бегством от своей жизни. Что такое школьные отметки или беспорядок в комнате.  Наплевать и забыть.
Но однажды, после очередной стычки с мужем, Ленка почувствовала, что сил больше нет. Уйти  некуда. Своего жилья нет. Родители  заняты целиком и полностью жизнью брата и его семьи. Те внуки  постоянные, а эти привозные. Растут за глазами. Никому она не нужна. Ни одна, ни с детьми.
В голове контрапунктом стучит:
«Решайся, никогда это не кончится,  скорей… иначе передумаешь опять… скорей…»
Удлинитель с хорошим кабелем, такой не подведет, удавит напрочь. Она заспешила. Вдруг что-то помешает. Крепко связала со стороны коридора дверные ручки детской и своей комнат. Удобный крюк только в коридоре. Дети не должны ее видеть утром. Пусть кто угодно, ей все - равно, но с детьми нельзя так… «Скорей… Скорей… Как же вяжут эти дурацкие петли… мешает колодка от удлинителя. Отрезать? Нет, это долго. Скорей!»
Звонок в дверь. Ленка в спешке прячет свое сооружение… Руки путаются и дрожат.
— Лена! Что случилось? Лена! Открой! — Андрей вернулся, почувствовал что-то или забыл.
—«Скорей… пусть не узнает, потом. Потом…» — Ленка рывком швыряет удлинитель в туалет и бросается к двери, волоча за собой стул к зеркалу.
— Ты что? Спишь что ли?
— « Странное у него лицо, голос звучит где-то далеко. Уходил недовольный.  Зачем  вернулся? Посмеяться надо мной…» — Ленка сидит на стуле и ждет, когда он уйдет снова.
 Андрей долго не уходит, гремит  шкафами, спрашивает   о чем-то, даже корвалол накапал и настоял, чтобы она легла.
Сработал замок. Ушел.
Ленка встала и  поплелась в коридор и вдруг увидела, ручки отвязаны, ни ремней, ни удлинителя в туалете. Значит, он ее об этом спрашивал. Не зря она спешила, теперь эта решимость не вернется к ней больше.   Она опустилась на пол и завыла. Нет выхода. Нет. Даже такого подлого трусливого  бегства не дано. Она выла долго, протяжно и безысходно, пока усталость не свалила ее. Непонятно , уснула  или просто забылась. Утром, очнувшись посреди коридора, она с трудом нашла силы встать. Надо готовить детям завтрак. Надо жить.
…

Что может удержать на этом свете такую романтичную, жадную на любовь женщину? Конечно, любовь. А может просто завести отношения с хорошим человеком, вот и не будет одиночества. Надо бы посмотреть, что за люди  вокруг. Но времени ни на что не хватает. Курсы немецкого, хореография, клубная работа на общественных началах. В советские времена, это было закономерно. Но еще и дети должны  развиваться. И если не организовать их досуг, у них ничего не будет. Вот и пластались такие энтузиастки, как Ленка и для своих, и для чужих детей. Ленкины дети ходили в музыкальную школу, в кружок хореографии и во все кружки, которые вела сама Ленка в своем солдатском клубе. Т.е. были под мамкиным крылом.
Оглянуться вокруг себя Ленке было некогда.
И опять его величество – случай.


В КЭЧ формировали новое штатное расписание. Все начальники отделов должны были  представить готовые таблицы к определенному сроку. Во многих службах  есть  пишущие машинки, но Ленка работала быстро и безотказно. К ней потянулись вереницей коллеги со всех отделов. Отказывать она не умела, колотила по клавишам, не поднимая головы, приходила раньше всех, уходила позже всех. Тамара тоже вечно засиживалась на работе. Жалея Ленку, посоветовала ей как-то:
—  Учись отказывать. Ты не обязана печатать всем подряд. Дотянули до последнего дня.
Пусть садят своих  в отделе. Надо уметь говорить «нет».
Тамара была права. Ленку можно было озадачить чем угодно, ей и в голову не
приходило, ее это обязанности или нет. Она бросалась в работу с головой, не особо задумываясь, кому и зачем это надо. Раз человек просит, значит ему нужно, это же работа. А главное, за работой  о своем думать некогда.
В тот день стопки с таблицами штатных расписаний лежали по всем столам, стульям и подоконнику. Люди просто приходили и складывали работу по порядочку друг за другом. Двери беспрерывно открывались и закрывались.
— Лен, я тут наше штатное принес, сделаешь, да?
Ленка кивала, не поднимая головы.
—  Ну, спасибо.
Вошла Тамара:
—  Лена, у тебя есть другая работа, отправляй всех, больше не бери ни у кого печатать, посмотри на часы. Ты что до утра будешь стучать?
Ленка содрогнулась. В магазин не успеть, хлеба нет. Ужин не готов. Ладно. Андрюха купит что-нибудь в солдатской чайной, но гудеть будет опять… Время четыре, рабочий день до шести. Сейчас все эти правильные дяди и тети пойдут домой, а она будет стучать до восьми вечера, дети там будут сами себя кормить. А если кто-то сдать штатное вовремя не успеет, есть отговорка: мы в делопроизводство сдали - печатается.
Ленка злилась редко, она была человеком веселым и оптимистичным, но тут вдруг злость начала в ней закипать и разрастаться. Кто-то сидел рядом, диктовал, т.к. разбирать почерка уже не было времени.  Под диктовку Ленка развивала хорошую  скорость.
Вошел завгар с пачкой штатного расписания своей службы.
—  Здравствуйте. Елена Петровна, я вот принес…
— Да вы что! — вскипела Ленка, — ну где Вы были раньше, Вы видите, что творится?!
Не могу больше! — отмахнулась она, — печатайте, где хотите!
—  Но у меня негде, – мягко возразил он.
Опять эти глаза сбивают с толку. Тогда в приемной он так же смотрел, прямо в душу. Ленка грубит, а он смотрит внимательно и словно сочувствует ей, кажется должен непременно разозлиться. Андрей бы уже дверью хлопнул. Странно, но это еще больше разозлило Ленку.
— Ну, попросите кого-нибудь, ну полно же машинисток в службах! Не просите, не возьму!
— Ну ладно, извините, — ответил так же мягко, уважительно. Ушел как-то неслышно, без злости. Внимание Ленки растворилось в этих карих глазах. Она продолжала стучать по буквам, но посторонние мысли полились бешеным потоком, мешая сосредоточиться:
— « Ну, чего наорала на человека, откуда у него в гараже машинистки? Нет, надо извиниться… Что я наделала. Глаза, какие глаза! Никогда таких не видела».
Бросив работу, Ленка ворвалась к Тамаре, благо кабинеты напротив.
— Том, пришел Горелов, я так грубо ему отказала, работать не могу, Том. Вызови его скорей, пока никуда не ушел. В голову ничего не идет. Не умею я отказывать. Извиниться надо.
Тома была исключительной подружкой. То ли так хорошо в людях и ситуациях разбиралась, то ли от природы была человеком очень порядочным и корректным, никогда не задавала лишних вопросов, и доверить ей можно было все.
— Иди, вызову я тебе твоего Горелова, не переживай, — мягко успокоила она.
Селекторы стояли в каждом кабинете, но Ленке некогда было, она села стучать и услышала в селекторе голос Тамары:
— Горелов Сергей Александрович, зайдите пожалуйста в делопроизводство.
Тома повторила свой призыв трижды. Ленке полегчало. Может еще вернется. Мысли путались, работа под диктовку продолжалась.
—  Можно? — Горелов возник в дверном проеме все с тем же деликатным  выражением лица.
— Сергей Александрович! Извините, что я вот так по-хамски с Вами, — заволновалась Ленка, подскочив на месте, — давайте сюда ваши бумаги. Если сможете, продиктуйте после шести, что ли. Так быстрее, видите сами. Я просто устала, ну так много всего и в такой срок, понимаете? Извините меня, а то я работать не могу, — выпалила она.
Теперь в его глазах было чувство вины, растерянности и удивления. Брови взметнулись вверх. Казалось, ему хочется провалиться сквозь землю.
— «Что это? — недоумевала она, —Обиды нет и, слава Богу, теперь не отвлекаться. Работай, Лена, работай».
В шесть ровно в дверь постучали. Походка у Горелова какая-то совершенно бесшумная, как у кота. Сергей сел рядом с машинкой, так Ленка усаживала всех, было легче видеть и слышать собеседника и работать, не поднимая головы. Печатать вслепую она не умела, т.к.  машинисткой стала по необходимости, еще на Дальнем Востоке и училась непосредственно во время работы.
Не отрываясь от клавиш, Ленка предалась раздумьям:
— «Голос  какой красивый,  бархатный баритон, тембр очень редкий. Такой же красивый голос, как и глаза, только прическа дурацкая, растрепанный какой-то весь, крупные кудри торчат во все стороны, кто его так стрижет, ужас. И вообще весь неухоженный какой-то поношенный, почти затрапезный. Телосложение красивое. Высокий, худой, жилистый. Исходит от него какая-то спокойная уверенность и сила».
Рядом с ним Ленка вдруг ощутила себя маленькой и хрупкой. Вот такой силы и защищенности ей не хватало всю жизнь. Неожиданно стало стыдно за свои некрасивые изработанные, как у прачки руки с обглоданными ногтями. С чего бы это. Работу закончили, но так не хотелось, чтобы он уходил, она забыла, что спешила. Ей было хорошо вот так просто сидеть с ним рядом и говорить, все равно о чем. Как давно не было с ней рядом никого, с кем было бы так хорошо. Первая любовь не сложилась, вторая зачахла, в семейно-бытовых скандалах, так и не родившись.  Ленка давно  пребывала в образовавшейся пустоте и вот оно! То, чего она уже не ждала.
Он поблагодарил ее, попрощался и ушел. А Она была уже совсем в другом измерении. Ей стало удивительно легко. По улице она шла, не замечая ни погоды, ни прохожих.  Летела, будто на метле, вся в своих мыслях, забыв начисто о семейном долге. Ей было ужасно жаль, что она принадлежит к числу самых обыкновенных женщин, она никогда не была красавицей. При этом нравилась ребятам и мужчинам, вероятно, за веселый нрав и покладистый характер. Как сейчас бы пригодилась ей красота. Обаяние - единственное ее достоинство. Ноги, правда, у Ленки, что надо, и носится она всегда на высоких каблуках, но при этом она все равно какая-то неяркая. Без косметики - никуда.
…

Перешагнув порог дома, Ленка расхохоталась.
Димка стоял посреди кухни тоненький, длинненький, и застенчиво улыбался. Он навел в кухне красоту! Сам!
— Папа позвонил, что будет поздно, я картошку сварил, и сардельки.
  Ленка схватила сына в охапку, прижала к себе:
— Ах, ты мой стебелечек, мое солнышко! А красиво-то как! Сам придумал?
Димка смущенно просиял, глаза засветились тихой радостью. Кухня была убогой, с крашенными, как в больнице, стенами. Дом постройки 23-го года. Приличную часть кухни занимала плита, которая когда-то топилась брикетным углем, а теперь, скромно прикрытая клееночкой, служила разделочным столом. Над ней красовались две, оставшиеся от старого хозяина, полки. Такие же убогие, как и сама кухня, неудобные и ненужные.
Димка разукрасил кухню к маминому приходу столовыми салфетками, которые развесил по всем полкам и холодильнику так, чтобы они шли ровными рядочками, свисая вниз рисунчатыми уголками. Советские дети 80-х после нищеты приграничных гарнизонов на все в Германии смотрели, как на сокровище, широко раскрытыми глазами.
—«Бедный мой ребенок, — думала Ленка, сколько в нем доброты, как мало ему внимания от нас. Сокровище мое!» — она все обнимала Димку, гладила его вихры, целовала в макушку. Сердце ее разрывалось от любви и нежности к этому хрупкому десятилетнему созданию.
— А где Света?
— Бегает с Кристинкой по двору.
— А ты, значит, на хозяйстве?
— Приходится. Есть будешь?
— Ага, сын, я голодная, давай все, что есть. Попируем.
Димка стал собирать на стол, Ленка шмыгнула к себе. Но тут с шумом распахнулась дверь и на пороге возникла Светка, с красными от прогулки щеками, вся надутая, в хитром прищуре глаз раздумье: сразу зареветь или, может, обойдется. Ее новый, на вырост купленный отцом, костюм, к несчастью, не был огнеупорным. Вчера только радовались Ленка с Андреем, глядя на детей.  Утепленные комбинезоны и курточки и непромокаемые, и не продуваемые.
Штаны на Светке были расплавлены от колен до самого низа. Она мялась у порога, надув щеки и  виновато опустив голову.
— Господи! Света! Где это ты так? – удивилась Ленка.
—  Да-а, там, костер был, а потом погас, — заныла Светка, — а мальчишки нам сказали: «Можете проползти по золе?»
Ленка в один прыжок оказалась рядом со Светкой, схватила за руки и впилась глазами в грязные ладошки.
— Господи! Светка! Ты же все руки сжечь могла! Да и ноги, если бы не штаны новые! Папин подарок! Кристина тоже ползла?
— Нет! У нее же колготки!
— Ум  у нее, а не колготки! Хватит. Мойте руки и за стол.
Теперь красные заплаты во все штанины будут до конца украшать Светкин комбинезон.
Ленка любила «вечерить» с детьми. Душа оттаивала, уходили прочь все невзгоды, когда лопотали возле нее эти несмышленыши, единственно ценное в ее жизни.
…

Время помчалось, закружилось вихрем событий, значимых и незначимых, но это уже не была пустота, а значит, по-прежнему хотелось жить. Каждый день завгар носил на согласование шефу какие-то бумаги. Ленкино окно выходило во двор, и ей было видно, когда он шел через территорию к их корпусу. Сердце бешено колотилось. Она вся превращалась в слух. Его тихие, почти бесшумные шаги, она слышала еще на лестнице первого этажа, и если они доходили до ее двери - все в ней ликовало и пело!
В ее кабинете, особенно в обеденный перерыв, вечно толпился народ. Ленку любили за веселый нрав и многие говорили, что приходят «зарядиться» хорошим настроением. Никто поначалу и внимания не обратил на то, что Горелов зачастил в делопроизводство. Он всегда скромно, тихо, с какой-нибудь ерундой по работе. И только, когда взгляды их встречались - они понимали, как необходимо и радостно им видеть друг друга. Он старался прийти в конце дня, когда никто не помешает поговорить, и она напряженно ждала его каждый день. Она любила эти неторопливые, короткие беседы. Слушая его, она растворялась в музыке его голоса, в глубине его необыкновенных глаз.
Если, не дождавшись, она огорченная уходила домой, то, спускаясь по лестнице, обязательно сталкивалась с ним. Они неловко молча приостанавливались, и только глаза их говорили:
— Ну вот, опоздал, извините…
— Жаль, но мне пора…
Если, хоть на пять минут им выпадало побыть одним, они говорили обо всем на
свете: о работе, о своих профессиях, о семьях и детях. Разговоры их приобрели сразу какой-то интимно-познавательный характер. Каждый хотел побольше узнать другого. Они понимали, что взаимные симпатии увлекают их все дальше и дальше и не пытались этого скрывать друг от друга:
— Горелов, в этом что-то  есть от погорельцев? —  смеялась Ленка.
— Да, — шутливо угрожая, отвечал Сергей, —  можно погореть. Со мной надо обращаться осторожно.   
Им было хорошо вместе.
Ленка никогда бы не сделала первый шаг. Ей казалось, что Сергей нарочно ее изводит, и она начинала злиться на него всерьез.  Иногда Тамара забирала Ленку к себе в «кадры», помогать разгребать рутинную работу. Однажды подошла сзади и положила перед Ленкой на стол развернутый паспорт Сергея:
—  Смотри, какой твой Горелов был хорошенький, — с улыбкой произнесла она.
— Тома! Я думала, ты не догадываешься! — смутилась Ленка.
— Да все уж давно догадались. Не заметила, что народ у тебя меньше толпится?
— Тома! Мне все равно, я так его жду всегда, ну почему он такой телок, долго он будет меня разговорами развлекать?
— Осторожничает, не хочет неприятностей.
— Знаешь, у меня все из рук валится, — призналась Ленка.
Это было постыдной правдой. Она запустила дом, и даже меньше стала заниматься детьми. Общественная работа в клубе: концерты, кружки эти все детские и взрослые, не приносили больше радости. Она часами могла сидеть дома, уставившись в одну точку и тосковать о нем. Ленка стала покуривать, сначала втихаря, а потом и при детях и Андрее.
  Однажды, еще на Дальнем Востоке, во время сильного стресса Ленка замкнулась и не могла ни заплакать, ни заговорить. Подружка сунула ей сигарету. Ленка не закашлялась, как будто всегда курила. Постепенно к ней вернулась способность соображать и говорить. Курить она все равно не стала, а сейчас вдруг стала искать в этом успокоения.
Самая близкая подружка Алинка, с которой вместе работали в клубе, пели дуэтом, ставили сказки, новогодние елки, страдала вместе с Ленкой. Алинка была холостячка, работала в службе тыла и жила по соседству. Сегодня Ленка вообще не могла идти домой и поплелась к Алине. Они хорошо понимали друг друга. Могли петь целыми вечерами и до поздней ночи, ничего при этом не объясняя друг другу, ни о чем не спрашивая. Просто им было всегда хорошо вместе. Любовь к музыке, общая работа, романтичность натур - все было похоже в них. Алина, правда, была, хоть и моложе, но степеннее и рассудительнее Ленки. Это не мешало им дружить и доверять друг другу.
Больная Алина  лежала в постели. Ленка села у нее в ногах и стала вяло изливать душу.
— Лена! Я придумала! Надо заставить его волноваться! Надо срочно заболеть!
— А как? - удивилась Ленка.
— Давай, я на тебя надышу! Грипп все-таки! Садись ближе!
Ленка уселась напротив. Алина делала глубокий вдох, а потом, длинный активный
выдох, который ловила Ленка открытым ртом и вдыхала в себя. Вдохнув и выдохнув таким образом несколько раз, подружки падали на кровать и бились в истерике от хохота. Потом настойчиво продолжали заражать Ленку.
— «Есть Бог на свете», —подумала Ленка, когда через два дня на работе ей основательно поплохело. Голова болела, кости ломало - все признаки гриппа!
В госпитале оказалось, что температура за тридцать восемь и Ленку усадили на «больничный». Дома было все плохо. Толком не убрано, еда готовилась уже давно, кое-как, дети явно скучали по ней. На Андрея она не могла смотреть, валялась трупом и ждала вестей с работы.
Тамара пришла на другой день и со смехом рассказывала, как Горелов впал в панику по поводу Ленкиной болезни, десять раз прибегал в «кадры» и спрашивал, чем можно помочь и не надо ли достать какие-нибудь лекарства.
— Вот оно! — торжествовала Алинка! — она с утра примчалась утешать больную, —Заработало! Пусть теперь мучается!
Вдоволь посплетничав, поболтав о том, о сем, подруги разошлись по домам. Здоровье Ленки мгновенно стало улучшаться. Голова еще гудела, как котелок, слабость валила с ног, но сидеть на месте она уже не могла. Выбравшись из постели, она бросилась наводить порядок в своей убогой кухне, готовить для семьи ужин.
Андрей давно заметил перемены в жене. Он пристально всматривался в нее, как - будто хотел что-то понять. Ах, если бы ты раньше раскрыл глаза, может, и не развалилась бы твоя семья, Андрюха! А теперь процесс необратим! Ленка стремилась навстречу своему несчастью, как скорый поезд, без остановок!
Сегодня был ее день.  Вечером детям захотелось сладкого. В кухне ничего такого не нашлось.
— А мы сейчас наколдуем вместе, пойдемте со мной! — заговорщически поманила Ленка.
Просто,  с получки, она закупила кучу всяких леденцов и арахисок, в смешных пакетиках, и спрятала в платяном в шкафу на верхней полке, а сейчас вспомнила!  Зажав сахарок в руке, она приказала Светке:
—  Дуй!
Светке пять лет. С полной уверенностью, что сейчас произойдет чудо, она надула щеки и стала дуть на мамин кулак.  Димка стоял рядом и сомневался. Тогда Ленка и ему подставила кулак.  Димка смущенно и недоверчиво дунул. Ленка, что-то пошептав на кулак, зашвырнула его на полку, и, оглянувшись с таинственным видом, забралась на стул. Запустив руку поглубже, и, пошуршав ею для убедительности,  достала детям по пачке конфет. Надо было видеть их рожицы! У Светки глаза стали больше, чем щеки. Димка тоже поверил и страшно обрадовался. Андрей рассмеялся:
—  Может ты там мне тоже, какой мерзавчик наколдуешь? — пошутил он.
— Нет! Можно только один раз, второй не получится,— улыбнулась Ленка.
Укладывая детей спать, она снова стала петь им на ночь, как раньше:
- Ночью за твоим окном
Ходит сон, да бродит сон…
…

Чем хороши «больничные», так это тем, что можно побыть дома с детьми, и сделать все то, до чего давно не доходили руки. Ленка ужаснулась беспорядку, который царил в комнате детей. Запустила! Все запустила! В письменном столе всевозможные поделки из пластилина были слеплены в один большой неряшливый ком, из которого торчали катушки ниток, какие-то бусины, солдатики и целый зоопарк зверюшек.
Прибрав стол и постели, Ленка полезла протирать пыль на шифоньере – пожалуйста, еще сюрприз! Наверху, подальше от края, чтобы не заметили взрослые, стояла банка из-под лечо, закрытая винтовой крышкой. Треть банки занимали перья, а в них красовалось куриное яйцо с розовым треугольным штампом «1 категория». Так вот почему они на днях все выпытывали, как цыплята выводятся. А перья-то откуда. Та-а-к. Порезали перинки, но уже зашили. Смешно, через край, но крепко.
Вечером Ленка втолковывала детям, что яйцо должно быть из под курочки, тепленькое.
— А почему? – допытывались они.
— Чтобы цыпленок не погиб, он замерзнуть может.
Светка затаила идею, где добыть яйцо из под курицы. Димка притворился, что
интерес к инкубатору пропал. Ленка попалась. Обмануть ее было легко. Она всему верила, потому, что сама врать не умела, хотя последнее время жизнь ее раздвоилась, и вранье стало для нее путеводителем.
…

Столько мечтала Ленка о встрече! Как она появится после десяти дней разлуки, и Сергей бросится к ней, и… ах!
Утром она тщательно намарафетилась. Новый светлый брючный костюм очень шел к ней. Из-за ворота куртки выглядывал маленький уголок шейного платка, который по ее расчетам, должен был развиваться при  ходьбе, источая аромат от Кристиан Диор, и действовать на Сергея, как красная тряпка на быка. Дома она все привела в божеский вид, не забыла даже, что обещала принести девчатам из бухгалтерии «Школу игры на фортепиано», по которой раньше занимался Димка. Книжка огромная, Ленка несла ее под мышкой, прижав к себе рукой. В другой руке сумочка. Ходила она всегда быстро и легко, а тут такое событие.
Одним словом - Ленка парила над землей, под ноги ей смотреть было некогда.
Впереди, перегородив весь мощеный кирпичами тротуар, плыли две огромные степенные дамы. Ленка, легко обогнав их, помчалась дальше, как вдруг почувствовала, что летит уже по-настоящему. В тротуаре не хватало несколько кирпичиков, туда и ухнулась с разбегу Ленкина нога. Быстро сообразив, что падение неизбежно, Ленка попыталась спланировать, чтобы не переломать кости. Второй больничный подряд - это уж слишком. Она еще долго летела вперед, постепенно снижаясь и пытаясь планировать,  как самолет, отчаянно и широко размахивая руками, перед тем, как грохнуться на кирпичи.  Сумка отлетела в сторону. «Школа игры», раскрыв страницы, огромная, как «Азбука»  Буратино, описала неимоверную траекторию в воздухе, прежде чем упасть. Ленка кое-как поднялась с земли. Ладошки в ссадинах, брюки в земле, на одной из брючин углом вырвана дыра. Из дыры жалобно выглядывала грязная, и ободранная  Ленкина коленка. Весь костюм в пыли и грязи. Женщины, которых с таким форсом обогнала Ленка, сочувственно собирали по газонам все, что высыпалось из Ленкиной сумки. «Школу игры» собирали по страницам.
Убедившись, что впечатления на Сергея ей произвести не удастся, Ленка заспешила домой переодеваться. На работу опаздывать она не любила. Дело, прежде всего.  Подходя к дому, она столкнулась с сыном. Димка шел в школу с соседом Юриком. Оба аккуратные и причесанные, а навстречу им растрепанная и грязная Димкина маменька.
—  Где это ты так? - удивился Димка.
—  А-а, там, — махнула она рукой в направлении, откуда спешила, как беглый солдат с поля боя, — и нырнула в подъезд.
На работу она опоздала. Кабинет открыла Тамара, и внутри уже сидело человек
шесть. Сергея не было. Ленка со смехом начала рассказывать про свое приключение, демонстрируя ободранные ладошки.  Весело было всем. Светлана Георгиевна, приятная седая дама из техотдела хохотала от души:
— Ах, Леночка! Это молодость! Молодость! Вряд ли бы я так веселилась, оказавшись на вашем месте.
Озадачив Ленку своими поручениями, коллеги быстро разошлись. Как из- под
земли возник Сергей. Наконец-то он постригся. Да так здорово, стильно, современно. Стал еще красивее.
— С выздоровлением, Леночка, увидимся, — обжег взглядом и исчез.
  Ленка кинулась к Тамаре оправдываться. В «кадрах» стояла молодая, светловолосая
женщина с фигурой Венеры Милосской. По скромной одежде ее было видно, что она только что из Союза. Лицо ее было щедро усыпано конопушками, но это ее ничуть не портило. Огромные светлые глаза, ресницы под облака, точеный носик. Во взгляде только что-то, едва уловимое, затаенно-фальшивое.
— Знакомься, Лена, это Нина  -  наш новый сотрудник, инженер сан тех хозяйства.
— Лена, очень приятно.
— Взаимно.
Оформив документы, Нина ушла. Ленка, быстро обменявшись с Тамарой
новостями, помчалась работать.
За время  Ленкиной болезни Тамара продумала, как ей помочь. Она убедила начальника, что самой ей некогда ездить в командировки и Лена могла бы открывать визы в Вюнсдорфе на всех, выезжающих в отпуск служащих, а попутно и бронировать билеты. Ленка даже не сразу поняла этот Тамарин маневр. Транспорт в командировки обеспечивает служащим завгар. В общественном транспорте по Германии ездить даже просто так не разрешалось, а уж с документами на руках и тем более. У Сергея сразу нашлись неотложные дела в Вюнсдорфе. Кому возить Ленку вопроса не возникало.
К паспортам прицепили еще ряд поручений. Нужно было успеть пробежать ряд кабинетов. Что-то передать или получить, что-то подписать. Ленка так волновалась в свою первую командировку, что она что-то не успеет сделать, что даже не успела обрадоваться, что им предстояло провести весь день вместе.
Выезжали они утром и к вечеру должны были сдать документы и технику.
— Лена, я на тебя надеюсь, не подведи меня, слышишь? — Тамара переживала, что,
потеряв голову от любви, Ленка что-нибудь забудет.
— Том, я все сделаю, не переживай!—- глаза ее говорили о другом, мысли витали
далеко от документов, и вряд ли  Тамаре стало спокойнее.
Дороги у немцев узкие, извилистые. Вдоль дорог вековые деревья. Машин почти нет. Леса и луга чистые и ухоженные. Даже лесники ездят на велосипедах в специальной форме и следят, чтобы не случилось пожара или какой беды. Наши хитрили и на подобные командировки выделяли машины строго определенного хозяйственного назначения, например, мусорку с шестью баками или старый допотопный трактор с прицепным ковшом. Такие машины никогда не останавливали полицейские на дорогах, а значит и замечаний по тех. состоянию сделать не могли, и арестовать машину тоже.
Выполнив все поручения, они наконец-то могли свободно вздохнуть. Зная, что едут они на целый день, Ленка испекла пирог. Печь она любила, и это хорошо у нее получалось. Это семейное. Еще мама и бабушка говорили, что в доме должно быть «постряписто». Пока Ленка сервировала в кабине мусорки импровизированный стол, Сергей сходил за газировкой. И уж совсем стало уютно и весело, когда они собрались в обратный путь. Времени, было - вагон. Сергей предложил остановиться покурить, и они свернули в лесок. Было тепло и тихо, только шум леса и пение птиц.
— Мы так давно не разговаривали, Лена, расскажи что-нибудь?
— Что?
— Как ты жила все это время.
— Да как жила, занималась домом, детьми, а ты?
— Мне тебя не хватало.
— И мне.
Оба они не заметили, что перешли на «ты», как будто это было всегда.
— Как твой муж относится к твоим командировкам? — осторожно спросил Сергей.
— Никак, — равнодушно ответила Ленка.
— Он не боится тебя отпускать?
— Вообще-то он во мне уверен, — соврала Ленка — ей не хотелось сознаваться, что Андрею все равно.
— Понятно.
Нависла неловкая пауза. Потом они еще говорили о чем-то, о детях, о семьях, о коллегах. Спешить было некуда.
— Ну, что? Поедем? — Сергей положил руку на рычаг.
— Как хочешь, —  голос предательски дрогнул, настроение упало ниже всех приличий, и скрыть это было невозможно. Ленке было стыдно, что она так разъехалась, но собраться никак не могла, не хватало только разреветься.
— У тебя испортилось настроение?
—  С чего ты взял? – зло ответила Ленка.  Дальше ехали молча, распрощались холодно.


Алина готовилась к отпуску. Они все также голосили по вечерам, изобретая свои
концертные номера.
— Алина, он меня боится, или связываться не хочет, досадовала Ленка.
— Ерунда, — уверенно возражала Алина, — просто вам негде встретиться, я тебе ключ оставлю на время моего отпуска.
— Как это?
— Так все делают, ты что, с луны свалилась?
  Алина уехала, ключ без толку завис. Ленка изводилась по-прежнему. А Сергея
что-то удерживало. Но однажды поздно вечером пришла к ней домой Нина. Оказалось, что они с Сергеем живут на одной площадке и Нина дружит с его женой. Но ему не к кому больше было обратиться, и он выслал Нину гонцом.
— Лена, там Сергей внизу, выйди. Я не хотела, но он заладил, как попугай: «Я перед Еленой виноват!». Правда, он слегка выпил, для храбрости, наверное.
Ленка заметалась по дому, как безумная. Андрей и дети спали.
— Бигуди-то сними! — напомнила Нина.
— Ах, да!
Спускаясь по ступенькам, вслед за Ниной, она слышала только стук своего сердца. Казалось, что весь город слышит его, и вот-вот оно выскочит из груди. Выйдя за кирпичную стену забора, Нина бесшумно растворилась в темноте, а Ленка оказалась в руках Сергея.
Как жарко и нежно обнимал он ее, как целовал! Давно - давно она ждала этого. Сознание ее медленно уплывало, растворяясь в его горячих руках, в его голосе:
— Лена! Леночка моя!
…

Алинин ключ не провисел даром.  Вюнсдорфские дороги и леса манили вольным воздухом, шелковыми, душистыми травами и отсутствием чужих глаз и ушей. Ленка была счастлива и несчастлива одновременно. Рядом был умный, чуткий, все понимающий мужчина. Ей казалось, что он также любит, как и она, ждет каждой новой встречи. Но он был при этом чужим мужем. У него рос сынишка. И еще какая-то тайна отдаляла их. Тайну эту случайно открыла ей Нина, когда забежала к ней в обед покурить. Все оказалось банально просто:
— Горелов твой - тот еще фрукт. Танька с ним замучилась, почернела вся. Что
смотришь? Ты что не знала, что он пьет? — жестко выговаривала Нина, как будто Ленка была виновата в  его  пьянстве, — Да, твой ненаглядный пьет по страшному! Запоями, понимаешь? Его нельзя остановить, когда он такой. И не рвись ты? Тебе-то это зачем?
— Я уже не смогу без него, —  упавшим голосом призналась Ленка.
—  Дура. Небось, своего за пьянки точишь? А ты когда-нибудь запойного мужика-
то видела? —  с нарастающей злобой впивалась в нее взглядом Нина.
—  Я помогу ему. Он справится.
— Ты лучше себе помоги, пока не поздно. Запомни! Ты для него – никто! — Нина приблизила к ней свое лицо со злобно прищуренными глазами и четко и медленно по слогам повторила:
— Ты для него – никто!


— "Ты для него – никто!  Ты для него – никто!"  снова и снова звучало в  Ленкиной
 голове.  Голос и глаза у Нины были злые. Она ненавидела Ленку, теперь это было ясно. Что же случилось? Когда она заболела и ходила с температурой, но не шла к врачу, т.к. «больничный» оплачивался служащим не полностью. А девизом всех служащих в Германии был девиз: «Каждую финишу – в контейнер», тогда даже Тамара отговаривала Ленку идти к Нине, рискованно. Но она пошла. У Нины в пол лопатки  засел карбункул, муж залеплял его каждый день пластырем. Оттока не было, и гнойник приобретал все более угрожающие размеры. Ленка бегала к Нине каждый день в обед со своей портативной кварцевой лампой.  Кварцевала рану и бинты,  давала отток гною, промывала растворами. Через два дня спала температура, гнойный процесс пошел на убыль, так и вылечились сами, без материального убытка для Нинкиного кошелька.
Муж Нины всю жизнь шоферил. Правда, он не был алкоголиком, но до Нины здорово не дотягивал. Она была женщиной раскованной, легко доступной. Ловила миг удачи, где и с кем придется. Ленкиных чувств не понимала, не разделяла и даже не верила, что у Ленки это впервые.
— Странно, ты так консперируешься, как будто у тебя большой опыт, — с нескрываемым подозрением выпытывала Нина.
— Он у меня единственный! – смеялась Ленка.
Ленка расценивала дружбу, как взаимную привязанность и верность. Но выручив Нину однажды, она не вправе была рассчитывать на ее постоянное дружеское расположение.  Ну,  собирались они семьями по праздникам. Гуляли вместе в ухоженных немецких парках с мужьями и детьми. Казалось, что сложилась хорошая компания. Бывали друг у друга в гостях без предварительных хлопотных подготовок. Спонтанно разбредались по комнатам.  Мужчины говорили о своем. Дети играли вместе, женщины готовили, накрывали импровизированный стол. Находились и душевные темы для общения. Даже когда Нина призналась , что ей нравится Андрей, Ленку это не озадачило.
— Ради Бога, — спокойно заявила она, — у нас с ним все обрушилось и никогда не срастется, ревновать не стану.
Но не стоило питать иллюзий. Нина и не собиралась смотреть в сторону Андрея. Крутила  романы с коллегами. Возможно, хотела избавиться от назойливой  дружбы, потому и сказала, что нравится Андрей. Надеялась, что Ленка отвернется от нее. Служащие приезжали всего на два года, детей брать с собой им не разрешалось. Прогулки  и совместные застолья вынуждали к лишним тратам. В планы большинства из них входило собрать как можно больше денег, купить мебель, одежду и обувь. Вернуться в нищий наш Союз материально окрепшими. Квартиры они свои в основном старались сдавать городу по договору, чтобы по приезду получить другую с большей площадью.  Ленкина непрактичность застилала ей глаза.  Она не замечала  очевидного, за что и поплатилась.
Осадок от разговора с Ниной остался, но Ленка не хотела сердиться на нее. Ведь это она ночью привела к ней в первый раз Сергея, она несколько раз служила между ними связной. Сергей звал ее «сестренкой». Да и жизнь у Нины была не сахар. Мать с какой-то душевной болезнью, даже в «психушке» полежала, Нина не любила про это рассказывать. В Союзе осталась дочька,  тринадцатилетняя  Яна  с бабушкой. Муж пусть и скромный, но очень ограниченный человек.
— Зачем ты вышла за него? — спросила как-то Ленка.
— А за кого выходить-то было?
— Ну, были же у тебя поклонники?
— Были,  да ничего путного так и не встретилось. Мать твердила: «Саша хороший
 мальчик». Да мне все равно было. Ребенка хотела.
Так они и жили, оба одиноки, хоть и вдвоем. Может она права. Любовников у нее было столько, что она сама их всех не помнила, и психологию мужскую, конечно, знала она лучше, чем наивная Ленка. В общем, зла Ленка не затаила, но горькие слова били крупнокалиберными прямо в сердце, и, словно эхо, отзывались в душе: « Запомни! Ты для него – никто! Ты для него – никто!».
…

Время стремительно мчалось вперед. Весна давно вступила в свои права. Надвигался женский праздник. Ленка толклась по вечерам в клубе, готовили детские выступления. Ребята из профкома подошли к Ленке на работе:
— Лен, ты там у себя, в клубе заводила, может, проведешь вечер? Мы так
подумали, некому поручить.
— Ладно, - просто согласилась Ленка.
— С мужем приходи!
Ленка вечера и праздники вела всю жизнь, это ей ничего не стоило. Она знала, что
умеет это делать и, конечно, ей хотелось, чтобы Сергей там был. Но, как она его ни уговаривала,  он наотрез отказался:
— Я на такие мероприятия не хожу.
Не мог же он признаться Ленке, что  там, где выпивка, ему категорически противопоказано находиться. Но она знала уже от Нины о беде Сергея Горелова. Поделиться и посоветоваться об этом,  можно было только с Тамарой. Но Тамара впервые, пропустив мимо ушей Ленкины откровения вдруг спросила:
—  А как с этим бороться, ты бы что сделала?
— Не знаю.
— И я не знаю, — обреченно произнесла Тамара.
— А ты-то причем? — удивилась Ленка.
— При том, что мой Коля  тоже пьет, как и Горелов. Я не думала, что ты так серьезно влюбишься в него, надо было тебя еще раньше остановить .
— Никто не мог этого остановить. Но, как же вам всем удается это скрывать? — недоумевала Ленка.
— Стыдно же. Мой же врач. Все его знают. Ревнует, без причин, издевается,
 знаешь как? — горько вздохнула она и покачала головой,— он знает, как и куда бить, синяков не остается. А что я не отвечаю на его выпады, его еще больше бесит.
— Ты с ума сошла! Зачем ты терпишь это? А девчонки-то как?
— Плачут, просят: «Давай уйдем от папы». Иринка уж сколько раз бросалась
 спасать, да толку-то. Он находит момент, когда их дома нет, или спят. Я же не закричу.
В Ленкином сознании, у Андрея за спиной выросли ангельские крылышки.
— Тома, ты не отчаивайся, надо что-то делать, лечить его пробовала?
— Он не хочет. Боюсь я его, все время убить грозится, ревнует. Вон сколько на  работе мужиков. Да не до них мне.
— Тома, переходи к нам с детьми! У нас квартира, видела? Места всем хватит.
— Нет, Леночка, спасибо, как-нибудь дотяну последний год в Германии и
разведусь.
Ленке стало стыдно. Вокруг столько горя у людей, а она купается в любви и ничего не замечает, никому ничем не может помочь. Она вспомнила, сколько раз Тамара приходила на работу с отечными веками и говорила, что это сердечные отеки. Оказывается, это слезы и побои Николая, который всю жизнь боксом занимался, был великолепно сложен и силен, как бык. Маленькая Тамарка рядом с ним, как хрупкий мотылек.
…

Праздник прошел удачно. Уставшие от работы и забот, Ленкины коллеги охотно принимали участие в конкурсах и розыгрышах, танцевали, и радовались призам, как малые дети. Ленка с Андреем показали свой дежурный юмористический «смертельный» номер. Сорвали кучу аплодисментов. Многолетняя совместная клубная работа позволяла иметь заготовки на все случаи жизни. Не было только двух самых дорогих ее людей: Сергея и Тамары. От этого в душе поселилась какая-то смутная тревога или скорее предчувствие. Но Ленка была профессионалом - тянула улыбку, светилась радостью - иначе нельзя. Люди пришли на праздник, они не виноваты, что у нее на душе кошки скребут. Они много работали и заслужили отдых. Вперед, Лена, работай. В общем, вечер удался. На другой день в Ленкин кабинет потянулся народ.
— Лена! Мы даже не предполагали, что ты такая!
— Какая? — смеялась Ленка, похвалы ей были приятны. Она любила своих сослуживцев. Это были хорошие люди. Трудолюбивые и доброжелательные.
— Ты так хорошо провела вечер, никто не ожидал, молодец!
Кто нес Ленке цветы, кто пирог, кто шоколад. Сергей пришел с букетом роз, на что
все обратили внимание, и как-то сразу улетучилась общая радость. Впервые Ленка почувствовала, что коллектив в курсе всего и не одобряет ее пылкой страсти.
Неловкую ситуацию спасли дети. Неожиданно распахнулась с шумом дверь и в кабинет, шурша курткой и заплатанным комбинезоном, ворвалась Светка. Димка скромно топтался позади сестры. Дети поздоровались. Многие из коллег их видели в первый раз, все скучали за своими, оставленными в Союзе. Естественно взрослые начали расспрашивать их обо всем подряд. Словоохотливая Светка выложила все:
—  Мы за мамой пришли. Пойдем на торговку за новыми кроссовками.
—  Да ты что? — посмеивались взрослые. Некоторые стали расходиться. Кто-то пошел покурить.
— Скажи, Света дяде Мише, что курить нехорошо, а то он, видишь, не понимает!
— Не - а! Моя мама тоже курит! Она знаете, как умеет! У нее даже из носа дым
 идет! — радостно объявила Светка.
  Взрыв хохота заглушил всех, кто пытался что-то произнести. Ленка сидела с глупым, растерянным лицом. На работе, она скрывала, что курит, и теперь так безжалостно была разоблачена собственной дочерью. Это еще больше рассмешило окружающих. Но «делу время, потехе час». Пора было расходиться. Был укороченный день. Проводив всех, попрощавшись с Тамарой и Ниной, Ленка сгребла своих крошек и побрела с ними в город. Надо погулять, полакомить, обласкать.
Все было хорошо, но в душе поселилась тревога от того, как изменились в лице при появлении Сергея, Саша Михайлов и Коля Мишин.  Заспешила по делам Светлана Георгиевна.  Как-то отчужденно  они уходили  из кабинета и атмосфера праздника улетучилась.
…

Ленка так стремилась навстречу своей гибельной любви, что совсем потеряла голову. Сначала на работе добродушно посмеивались:
— Смотри, что делается, завгар сам машинку таскает, и в ремонт и обратно.
— Он и машинистку регулярно в Вюнсдорф возит… и обратно.
Потом стали сторониться. У Ленки уже не собирались коллеги, а посматривали
отстраненно или с осуждением.
У Сергея была и без того некрепкая семья. Татьяна  единственная  дочь хорошо обеспеченных родителей. Сергей после института и армии служил в милиции, жилья своего не имел, зарплата небольшая. Мать  жила в захудалой избушке, которую и домом-то трудно назвать и без конца выходила замуж. Репутация у семьи неважная. Собираясь по праздникам, родня Сергея любила пображничать и поплясать под гармонь. Сергей вместе с двоюродными братьями и дядьями с юных лет, почти с детства участвовал в пьяных оргиях. Мужчины и мальчишки садились вокруг чана с брагой, и пили ковшами. Пили без меры. А случалась драка, то с топорами. Отношения с женщинами тоже выстраивались в основном по сеновалам.
Татьяна была девушкой другого круга. За ее красотой, женственностью,
культурой и потянулся Сергей.
Татьянины родители приняли зятя враждебно. В девчонках Татьяна вся дышала красотой и свежестью. Но после рождения сына сразу и навсегда стала теткой.   Нескладной толстушкой с короткой шеей и жидехонькими волосами. Домом она не занималась не потому, что не хотела, а, скорей всего, просто не успевала. Что-то, может быть, и не умела, а  отчасти из-за работы. Она преподавала в школе русский язык и литературу. А то, что была  неразворотлива, не приучена вкалывать, так это от избытка родительской любви.  Сергей ездил в командировки без еды и без денег. Дениска, если приходил к отцу на работу, то грязный и неухоженный от макушки до пят.
Все это выяснялось постепенно, как и то, что Сергей пил. И не просто, как Ленкин Андрей, часто и не в меру, а запоями. Может, от этого еще и не поднимались ни на что руки у Татьяны.
Все это Ленка понимала умом, но с сердцем не могла справиться. Гнала от  себя любые мысли, которые подсказывала ей совесть. Она, как безумная стремилась постоянно видеть его, говорить с ним, жалеть, лечить. На все была готова. Своя семья снова отступила на второй план. Тамара и Нина убеждали ее, что надо успокоиться.
— Ну, ты что, не понимаешь, что расставанье неизбежно? —  удивлялась Нина.
— Лена, — ласково наставляла Тамара, — скоро он уедет, постепенно все забудется,
ты успокоишься. Надо думать о хорошем.  У тебя дети. Тебя не хватит на все, если будешь так убиваться.
— «Он скоро уедет, надо забыть», —  болью отзывалось Ленкино сердечко. Нина не понимала  непутевую Ленку. Она вся погрязла в романах, но к сердцу ничего не брала.  Огромные, красивые глаза ее часто отталкивали откровенным цинизмом и вульгарностью.
Тамара была другой. Она Ленку жалела. Сама она вышла замуж по большой
 любви, все прощала Николаю и терпела его крутой нрав, ревность, пьянство и побои. Она испытала и любовь, и страсть, и горе сполна.
В общем, Ленка, против своей воли, создала вокруг себя обстановку совсем иную, чем прежде. Среди подруг создалось какое-то напряжение. Нина не скрывала свою неприязнь. Тамара боялась, чтобы все это не кончилось громким «бахом». Слухи даже не поползли, а стремительно помчались впереди Ленки. На работе от нее постепенно отвернулись все. Здоровались сдержанно, без прежней приветливости. Говорили сухо. Ленка тяжело это переживала.
Не верил ни во что один Витя Шульгин, он продолжал часто заходить, но никогда не докучал. Тамара говорила, что он в Ленку тайно влюблен, а для нее Витя был просто хорошим другом. Но Ленка предала и его, когда он заменялся в Союз. Кроме паспортов она бронировала всем служащим железнодорожные билеты. Летом, как обычно, с билетами напряженка. Витя уезжал совсем, а Сергей в отпуск. Но билеты, которые по совести были положены Вите, Ленка выписала для семьи Сергея. Витя столько раз утешал и выручал  ее в трудную минуту,  а сам обратился к ней единственный раз. И пришлось ему сидеть с семьей на вокзале, и торчать у кассы. Кто переезжал, хоть раз в жизни, тот знает, как у нас все продумано на любом виде транспорта, чтоб замучить людей.
Совесть  терзала Ленку, но она стала, как зомби. Любовь ее трансформировалась в безудержную страсть, а затем просто в какое-то сумасшествие. Иначе не назовешь.
Витя даже взглядом не упрекнул ее, скромно простился и ушел. Последний
из тех, кто хорошо к ней относился.
…

Однажды к Ленке, где уже с утра торчала Нина, отчитываясь о своих похождениях, зашла Тамара, села посреди кабинета, опустила руки.
  —  Что, Тома, что с тобой?! — встревожилась  Ленка.
— Все девчонки, не могу больше. Сделайте что-нибудь. Моя жизнь в ваших руках, —она говорила тихо, но прозвучало это, как гром среди ясного неба.
— Все! Ты сегодня же переезжаешь к нам, поняла?
— Он везде найдет меня. Не даст он мне жить.
В Ленкином мозгу застучало, как сигнал к действию: «Моя жизнь в ваших руках».
— Надо что-то делать. Говори, Тома, ну не молчи, чем еще помочь? Ты собиралась к его начальству сходить, была?
— Была.
— И что?
— Пишите, говорит, заявление.
— Ну?
— Не могу я сама на него писать.
— Во дела. Он ее убить грозится, а она не может написать. Хочешь, я напишу, мне все равно, я ему ничего не должна? — кипятилась Ленка.
— Как хочешь, только мне уже одной не справиться с ним. Озверел совсем. 
Выглядела Тома неважно, под глазами круги от постоянных бессонных ночей,  отеки на веках. Ее прекрасные бархатные карие глаза потускнели, и вся она как-то сникла. Причина на самом деле была проста. Тамара была не просто симпатичной женщиной, но и очень хорошим человеком. Она притягивала людей своей внутренней красотой. В свои тридцать четыре года она выглядела безупречно. На нее было приятно смотреть, с ней хотелось общаться.
Коля  старше на 15 лет.  Почувствовав, что силы уже не те, он просто испугался, что жена найдет себе утеху на стороне.  Женился он на Тамаре по большой любви, от этого и свихнулся. Честнее Тамары  найти невозможно, но он все время что-то подозревал, страдал сам и терзал всю семью.
Зашел поздороваться, как обычно, Сергей. По его глазам было видно, что он удивлен состоянием Тамары и очень жалеет ее. Понемногу  она рассказала про вчерашний скандал. И тут же коллективно было принято решение, что сегодня Сергей пойдет с ними, одним не справиться. Тамара и дети переезжают к Лене. А чтобы Николай не преследовал и детей не пугал - начальство должно быть в курсе - пусть его пропесочат.
           «Чужую беду, рукой отведу…»
Нина благоразумно помалкивала. Глупая Ленка горячилась больше всех. Андрей давно дал добро на то, чтобы Тамара с детьми пожила у них, но советовал Ленке не бежать впереди паровоза:
— Они муж и жена, что ты за них их проблемы решаешь, разберутся. Смотри, еще
виноватой останешься.
            Ленка ничего не боялась, осторожничать она не умела. Тамару и детей надо было спасать, и она ринулась своей глупой головой на амбразуру. Начальник госпиталя выслушал Ленкин сбивчивый рассказ, посочувствовал и вручил ручку и бумагу.  Ленка заколебалась на минуту.
— Но поймите, без письменного заявления я не имею права вмешиваться в чужую семейную жизнь. Я не смогу помочь вашей подруге.
«Моя жизнь в ваших руках» эхом отдалось в возбужденном Ленкином мозгу. И она решилась. Это была первая серьезная ошибка, повлекшая за собой целый ряд проблем и неприятностей в Тамариной семье.  Ленка оказала лучшей подруге медвежью услугу, о которой будет всю жизнь помнить и жалеть.
Тамара собралась быстро. Нина помогала ей укладывать вещи. Старшая дочь Ирина сложила свои учебники и тетради. Младшая четырехлетняя Ксюша крутилась под ногами. Лена и Сергей разговаривали у дверей «на стреме». Николай появился в тот момент, когда все потянулись к выходу. Глаза его налились кровью. В них невыразимая тоска, как у зверя, которого пришли убивать. Тоска и злоба. Ленкино сердце дрогнуло от жалости, но она не позволила себе прислушаться к нему.  Николай пропустил женщин и детей, а перед Сергеем перегородил дорогу рукой, опершись в дверной косяк, играя мускулами.
— Ты, почему с ними? – мрачно спросил он.
— Помочь, — спокойно ответил Сергей .
— Ты не юли.  Я тебя давно там приметил.  Они подружки, а ты ей кто?
— Никто.
Ленка, опасаясь, что между мужчинами завяжется драка, не выдерживает и бросается к Николаю:
— Пропусти его немедленно, слышишь?! — зло прошипела она.
Николай не отпускает руку. Сергей стоит в комнате с чемоданом в руке. К несчастью, у Ленки слишком развито чувство «наших бьют». Она бросается, как зверь на защиту близких людей, не успевая обдумать свои действия.  Ленка из коридора набрасывается на Николая. Отбиваясь от дурной бабы, он отпускает руку. Все оказываются на свободе. У Ленки оторвана ручка на сумочке и растрепана прическа.  Вся она взбудоражена, как петух после драки. Сергей недовольно выговаривает:
— Ну, ты что меня позоришь, я не договорился бы с ним? Зачем скандалить нужно?
— А вдруг он тебя ударил бы?
— Ну и что?
— Как что? Вы бы подрались.
— Самой-то сподручней с мужиком драться? — он примирительно улыбнулся.
Ленке было стыдно, жалко и Тамару и этого дурака Николая. У него был такой  несчастный вид, когда они уходили. Но ведь он замучил их. О них сейчас надо думать.
…

Ленка старалась, чтобы Тамара и дети не чувствовали себя в гостях, чтобы им было уютно. Дети подружились быстро. Андрей отнесся к ситуации с пониманием. Но, несмотря на все старания, в доме поселилась тоска. Тома не жаловалась, она страдала молча.  Вечерами, уложив детей спать, Тамара читала Ленке письма Николая, полные неподдельной любви и нежности.
— «Здравствуйте,  черноглазенькие мои! Как вы там без меня?»,
— Думаю о Вас, мои черноглазенькие, люблю, скучаю, считаю дни до встречи».
Тамара поведала всю их нехитрую историю любви, как познакомились, как он ухаживал и заботился о ней, как она гордилась им, его любовью, и даже тем, что носит его ребенка. Как были они счастливы. И как все стало рушиться внезапно, когда Коля запил.
Засиживались до глубокой ночи, плакали и на работу приходили уже обе с опухшими глазами. Несколько раз Николай пытался поговорить с Тамарой на работе, но Ленка бдительно ее охраняла. Перехватив его в коридоре, выпроваживала. На улице, когда оставались одни, просила не приходить:
— Коля, ты уже сломал ей жизнь. Ей и так плохо. Ну, можешь ты хотя бы  пожалеть ее? — пыталась убеждать его Ленка.
Долго крепость не продержалась. Уже через неделю Николай пришел к ним домой.
— Лена, ну повидать хоть их позволь, поговорить надо.
Вмешался Андрей:
— Заходи, Николай, беда с женщинами, ходят хороводами, плачут. Здесь твоя семья, так что можешь приходить. Проблем только не создавай, лады?
Они пожали друг другу руки, Ленка отступила, забрала всех ребятишек и увела в детскую, предварительно зашипев на Андрея. Раз такой великодушный, пусть сидит в комнате напротив, если что,  бросится на помощь Тамаре.
О чем  они говорили? Два горячо любящих друг друга человека и страдающих от эгоизма одного из них. Позвали детей. Семейный совет продолжался.Тамара снова поверила в то, во что хотела верить. Коля обещал бросить пить, попросил прощения даже у детей. А, главное, он страдал, и жизни без них не представлял. Гордый и ранимый, он пошел на все унижения, чтобы преодолеть Ленкины пикеты и вернуть своих «черноглазеньких». Тамара строго отнеслась к тому, чтобы у Николая не осталось злобы и обиды на Ленку. Коле пришлось, для убедительности, и перед Ленкой извиняться за то, что она же его поколотила, в его собственном доме.
Прощались тяжело. Всем было очень неловко. Сказать нечего. Тамара, кажется, благодарила за заботу. Ленка готова была провалиться сквозь землю. Не верила она, что Коля справится с этой своей бедой сам. Надо бы как-то попытаться лечиться. А он не хочет. Значит, долго не продержится. Страшно было, что с ними станет. Оставалось надеяться на лучшее.
…

Казалось, все устраивается, входит в нормальную колею. Работа, семьи, дети, любовь. Тамара стала потихонечку приходить в себя. Коля не пил. И тут неожиданно обрушилось на Ленку новое известие.  Тамара рассказала, что мужа вызвали к начальству и разъяснили, что заявление гражданки такой-то рассмотрено и командованием принято решение досрочно отправить Николая из Германии за недостойное поведение на Дальний Восток. С семьей.
— Лена, ты не должна думать, что ты виновата. Ни я, ни Коля тебя не виним, —  убеждала Тамара удрученную Ленку, —  Виноват он сам во всем. Ну, а мне вместе с ним расплачиваться придется. Всего-то на год раньше уедем. Ничего. Будем письма писать.
Так пакостно на душе еще не было. Ленка сорвалась в госпиталь. Прорвалась к начальнику, у которого месяц назад она оставила заявление.
— Вы не можете так поступить! В Союзе так трудно сейчас, за что же отправлять  досрочно детей и жену! Разве это разумное решение?! Верните мне мое заявление!
Никакие мольбы и доводы помочь уже не могли. После драки кулаками не машут.  Ленка вернулась на работу подавленная и виноватая. Нина тут как тут:
— Не написала бы, Томка сейчас осталась бы с нами. Я уж не говорю о детях.
— Да что ты понимаешь в этом? Ты же от всего в стороне отсидишься. Потому и права всегда, — огрызалась Ленка, но в душе признавала правоту Нины. Поникшая, она побрела в «кадры». Вспоминались слова Тамары: «Моя жизнь в ваших руках».
— Тома, я тебе все испортила. Ничего уже нельзя сделать. Там уже бумаг куча. «Сопроводиловка», какая на Николая будет, представляешь?
— Лена, ты думаешь, что я верю в то, что он бросит пить? Что «сопроводиловка»?
Все равно все узнают потом. Днем раньше, днем позже. Не вини себя. Я буду тебе писать.


Тамара сдержала обещание, и переписка длилась несколько лет. Первое время Николай держался, потом постепенно раскрутился последний виток его запоев и скандалов. Тамара уехала с детьми к сестре на Юг.  Оттуда прислала только одно письмо, в котором писала, что не знает, сколько ей осталось. Николай обещал, что найдет ее везде, и теперь уж убьет точно. Сколько не писала потом Ленка Тамаре, и ее сестре - ответа не получила. Что с ними стало? Вина Ленкина в том, что приехал он в Союз с плохой рекомендацией. Он вспыльчивый, ранимый, а там, наверняка, кто-нибудь да прошелся в его адрес. Это могло спровоцировать новый приступ ярости.
Помогая друзьям, не грех помнить первую заповедь врачей «Не навреди!»


Без Тамары стало тоскливо и одиноко. В «кадры» Ленка старалась не заходить. Ее преследовало чувство вины и утраты. Отправив Сергея в отпуск, в Союз, она решила уйти из КЭЧ. Пока его нет, иначе оторваться будет очень трудно. В своей родной части, где все знали ее по клубной работе и по слухам, которые, как воронье преследовали ее повсюду, набирали женщин на сверхсрочную службу, чтобы дать возможность поработать женам.
Ленка подалась в связистки. Форма Ленке не шла совершенно. Ни женщина, ни солдат. Кроме того, чтобы как-то утвердиться в том, что она начинает новую жизнь, и внешность ее не интересует, Ленка отпластала свои пышные длинные волосы.  Сама, без всяких мастеров, сотворила себе прическу времен второй мировой и поставила на себе большой жирный крест. Ей казалось, что она задушит в себе всякие чувства к Сергею и вернет жизнь в прежнее русло. Но уходом своим она только усложнили жизнь всем.
           Приехав из отпуска, Сергей не стал ее искать, надолго запил. Нина пришла и сообщила с каким-то нескрываемым злорадством:
— Злой ходит! Не ожидал, что ты сбежишь! Теперь совсем сопьется.
Ленкино сердце заныло. Ее вина. Не предупредила даже, поставила перед фактом. Надо найти его успокоить. Но смутные сомнения уже закрались в душу. Сколько раз Сергей заводил разговор о том, как начальник КЭЧ выговаривал ему за  отношения с Ленкой. Зная похождения начальника от Нины, Ленка не находила логической связи в словах и поступках этого человека. Ум начинал выходить из состояния безумства, и Ленка догадывалась, что Сергей сам боится увязнуть. Его затягивало все больше, а это и не входило в его планы. Краткосрочные, ни к чему не обязывающие отношения, были бы для него лучше. На начальника он ссылался, как обычный трус, наводил Ленку на мысль, что пора закругляться. Это тоже послужило одной из причин ее ухода.
Но стоило ей узнать, что ему плохо, вся логика рассыпалась  в мгновенье ока. Несколько дней она не решалась его искать. Затем, попыталась найти его на работе. По той неприязни, с которой ее дружно встретил коллектив, она поняла, что соваться туда не надо. Помчалась к Нине домой.
Унижения посыпались на ее голову хлестким градом. Нина вышла на площадку, не пригласив Ленку  в комнату, и открыла настежь входную дверь коммуналки.
— А это ты, - говорила  Нина нарочито громко.  Вышла соседка, которая, видимо,
приглашалась в свидетели, начала, что-то мыть в коридоре, у самых дверей. Ленка вела себя глупо:
— Нина, я тебя умоляю, найди его, хоть записку от меня передай! —ей было все равно, что соседка слышит их разговор. Раньше ей всегда удавалось остановить его попойки. Любовью и убеждением она умела его успокоить, вывести из мрачного настроения. Надеялась, что и сейчас восстановит его душевное равновесие. Дома Сергей был унижен. Ленка всегда старалась убедить его, что жена его всего лишь слабая женщина и устала от его пьянок.  Что она любит его, потому что его нельзя не любить. Что он нужен сыну. И он верил. За два года Сергей успел к ней  привязаться, и исчезновение Ленки было для него ударом.
Нина, зло уставившись на Ленку не кричала, как-то по-змеиному шипела:
— Ему не до записок! Он про-сто за-пил! Ты можешь это понять?! За-пил!
— Нина! Я сумею остановить его! Ему нужна моя помощь! — унижалась Ленка.
— Да ты сума сошла! — закричала, не выдержав, Нина, — он невменяем! Пойми ты
наконец, уходи уже! Сил моих нет, тебе объяснять все это!
На виду у бывших сослуживцев, Ленка мчалась вниз по ступенькам, под  неодобрительный приглушенный рокот голосов. Это было началом ее падения. Как бы не было больно, но она знала, что не остановится. Думала о нем постоянно, бродила по дому, натыкаясь на мужа или детей, и не понимая, что надо делать, что кому сказать или ответить. Она выпала из жизни. Стала безжизненной тенью. Только в сознании билась, как птица в клетке одна мысль, как найти Сергея, как дать знать ему, что она не бросила, просто ушла от посторонних глаз, чтобы им обоим было не так трудно.
Андрей не знал что делать, давно уже догадался он о том, что ее мысли и чувства заняты другим, но не предполагал, что настолько. Дети скучали без ее общения, но пробиться к ее сознанию было невозможно. Верная Алина каждый день заходила или домой, или на службу к подружке. Утешала, как могла. Особенно тяжелы были ночные смены у коммутатора. Звонок приходилось отключать, так как он верещал внезапно и очень громко. Бленкеры отпадали почти неслышно. Важно было вовремя ответить на звонок и быстро соединить абонентов. Днем отвлекали дела житейские. По полку Ленка ходила под маской своей приветливой улыбочки, разговаривая с кем бы то ни было, она не слышала ни себя, ни собеседника. Она знала, что за ее спиной шушукаются. Что многие осуждают ее, но здесь, в полку, ей было почти все равно, т.к. обстановка здесь была другая. Люди другие. Здесь слишком много было «блатных», а это не самые порядочные люди. Здесь было много, скучающих от безделья, женщин. Много сплетен, пьянства и волокитства, если не сказать еще откровеннее. Ни среди мужчин, ни среди женщин не было того братства, что спасало их на Дальнем Востоке. Наоборот, в погоне за должностями, были люди, которые не брезговали никакими средствами. Были, безусловно, и честные и порядочные люди, но их было незаметно, может потому, что было меньше. В общем, было противно, как в клоаке.
Однажды ночью, открыв окно, Ленка сидела за коммутатором и обдумывала очередную комбинацию по вылавливанию блудного любовника. Шел проливной дождь. Звук его действовал на Ленку успокаивающе. Как будто нашептывал маминым голосом: «Ничего, Лена, плохое забудется, хорошее останется». Что-то подтолкнуло ее подойти к окну.
Боже мой! Внизу напротив ее окна, вытянув горизонтально руки, и запрокинув вверх лицо, навстречу дождю, стоял Сергей. Он был промокшим насквозь и пьяным, таким она его не видела никогда. Как он пробрался в полк? Кругом высокий сплошной железный забор. Через КПП без пропуска и своих-то не всегда пустят. Словно почувствовав на себе взгляд, он открыл глаза. Ленка припала к решетке, она не могла издать даже звука. За тонкой перегородкой пост дежурного по части, толпа офицеров и солдат. Не хватало еще, что бы его под конвоем тут водили. Он ничего не говорил, только смотрел с тоской умирающей собаки, как будто прощался с ней. Сердце стучало в голове и во всем теле.  Ленка стала показывать знаками: «Уходи, здесь нельзя находиться». Он улыбался и отрицательно мотал головой. Тогда она показала, что завтра они встретятся на их месте в обычное время. Он кивнул, опустил голову и исчез в темноте.
«Завтра! Завтра! Они будут вместе! Она все объяснит! Она больше не оттолкнет его! Он не может без нее! Значит любит! Любит!».
Время тянулось мучительно. Сдав утром дежурство, Ленка помчалась наводить прическу.  Дети собирались в школу. Они как-то отчужденно переговаривались, как будто Ленки не было вовсе. Сердце больно кольнуло: «Отвыкли». Совесть грызла ее. Дети, ее родные дети, нуждались в заботе и любви куда больше, чем чужой муж! Раздваиваться между семьей и любовью было все трудней и трудней. Светка ходила в первый класс, Димка в пятый. Музыку бросил, так как, учился неважно. Андрей не разделял Ленкиного стремления сделать из парня музыканта.
— Парень должен иметь крепкие мозги, а музыка для девчонок, —  настаивал он.
— Но он уже так прилично играет. Столько сил положено, — возражала Ленка.
— Зато по математике еле-еле тащится. Пианист, — презрительно хмыкнул Андрей.
— Дима, а ты что скажешь, неужели тебе не нравится, как мы в четыре руки с
тобой жарим, а? – с надеждой обратилась Ленка к сыну.
— Нравится, — виновато пролепетал  Димка.
— Может, закончим год, не будем торопиться, сынок?
— Нет, мама, мы уже с папой все решили.
 Спорить у Ленки не было сил. Она сдалась.

Проводив детей, тщательно наведя марафет, Ленка  ринулась навстречу судьбе.
Местом их встреч давно стала автобусная остановка, в стороне от городка. Ленка приходила к одиннадцати, Сергей подъезжал на какой-нибудь своей хозяйственной машине и увозил ее подальше от людей. Как она любила эти встречи. Сергей был сильным, часто кружил ее на руках, пока не закружится голова. Потом прижимал к себе, и они долго стояли так. Это было счастье.
Сегодня снова они едут по знакомым дорогам и говорят, говорят… О том, как соскучились, как жили все это время друг без друга. Больше они не потеряют друг друга из виду.
Перед расставанием подошли к самому наболевшему:
— Ты же знаешь, я болен. Это лечить не умеют, я никогда им больше не поддамся.
В прошлом году Ленке удалось уговорить Сергея уступить просьбам жены и вшить капсулу под кожу. Продержался он не долго. Дальше стало еще хуже. Психотропный препарат только расшатал и без того слишком неустойчивую нервную систему Сергея. Ленке пришлось тогда успокаивать его и разъяснять, что этот метод основан на обмане, с целью держать человека в страхе. Даже литературу подобрать пришлось, чтобы он поверил и успокоился, что не умрет.
— Зачем я тебе такой?
— Люблю тебя, дурака, любого люблю, понимаешь?
— Нет.
— Не уезжай. Есть же возможность остаться еще на год.
— Не могу, с квартирой решать надо, ты же знаешь.
— Я, наверное, в мед роту перейду.
— Почему?
— Начальник штаба замучил. Связь ему подчиняется. Приходит на дежурства,
похабщину молотит, уже его выгоняла раз. Сплетен в полку полно. Думает, раз от мужа бегает, значит такая же б…, как он. Начмеду машинистка нужна, выучат на санинструктора, буду в наряды на сутки ходить, солдатикам раны перевязывать, а иногда документы делать начмеду, —  спокойно рассказывала Ленка.
Сергей уткнулся головой в ее плечо:
— Прости меня, я тебе жизнь испортил.
— Что ты, ты меня к жизни вернул. Я, как будто, и не жила до тебя. 
Она гладила его кудри и лицо. Он целовал ее ладони. Сергей стал ей бесконечно
дорог, в глубине души поднималась волна протеста: «Почему она должна с ним расставаться».
Теперь к постоянному месту встреч добавился день недели. Не нужна стала ничья помощь. Все вернулось на круги своя.
Вскоре в  полковой дежурке разгорелся страшный скандал.
—  А я говорю, что ваша служба подчиняется мне! — кричал начальник штаба, и пятился из помещения связисток в дежурку. На него наступала взбешенная Ленка:
— Конечно! У начальника штаба полка нет других забот, кроме того, чтобы
околачиваться возле связисток! Делом своим прямым займитесь, и не скучно будет! — кричала она.
— Что-о-о?! Как Вы смеете меня учить?!
— Смею, потому, что Вы пошляк, нахал и бездельник! — орала Ленка, забыв, что в
 дежурке полно офицеров. Спасло ее то, что по лестнице спускался командир. Он невольно стал свидетелем скандала. Подполковник  Ильченко, второй человек в полку после командира, докатился до того, что женщина указывает ему на то, что пора заняться делом. Ильченко недолюбливали в полку за вранье и безделье, за подлость и разгульный образ жизни. Без всяких разбирательств и проволочек Ленку тут же по собственному желанию перевели в мед роту.
Здесь ее никто не доставал. Наоборот, никто не обращал внимания. Это сейчас ей было особенно нужно. Ей очень нравилось делать перевязки. Солдатики лежали в лазарете, в основном, с инфицированными потертостями ног, флегмонами. Иногда, правда, были тяжелые случаи ожогов парами бензина или электричеством, травмы. Каждое утро больные выстраивались на перевязку. У каждого санинструктора стоял столик с растворами, мазями, тампонами и инструментами. Ленку натаскали, что и как обрабатывать, вместе со всеми она добросовестно тренировалась правильно накладывать бинт. Работа медсестры ей нравилась. Придет боец с грязной повязкой, присохшими бинтами. Ленка старалась отмочить бинты аккуратно, не причиняя боли. Тщательно промывала раны, иногда ставила сама дренажи. Врач всегда был рядом, было не страшно, всегда есть, у кого спросить, если сомневаешься.  На чистую рану накладывается нужное лекарство и делается повязка. Наблюдая больных и отслеживая процесс заживления, Ленка радовалась и, каждый раз, когда солдатик уходил в новой повязке, с чистой раной, она думала: «красивая работа». Хотя за день все врачи и медсестры успевали испачкаться, кто в чем, Ленка считала эту работу красивой.
Дома постепенно все улеглось. Андрей стал все больше обращать внимания на  жену. Семья для него много значила, особенно дети. Но они скучали по матери, по ее веселости, изобретательности и ласке. Как-то вечером Светка протянула маме сахарок на ладошке:
— Мам, поколдуй?
Ленке обожгло душу. В глазах дочери и мольба и безнадега. Дети тосковали. Андрей стал по выходным все чаще вытаскивать семью на прогулку. Верная Алинка была всегда с ними, как друг семьи. На природе делали шашлыки, пели песни, забавляли детей. Ленка иногда ловила на себе изучающий взгляд Андрея. Он первый почувствовал приближение скорого расставания.
— У тебя взгляд такой целеустремленный, решительный и, где-то совсем далеко, —
говорил он, заглянув Ленке в глаза.
— Тебе показалось, — отмахнулась Ленка. Не могла же она сказать Андрею, что в этот момент она обдумывала свой отъезд в Энск.

Уезжал Сергей осенью. Последнее свидание вздумалось им назначить у моста. У Сергея уже не было техники, сдал дела. К несчастью Ленка пришла не к тому мосту, просидела три часа, замерзла и поперлась к Сергею домой, так как семья его уехала раньше. Это было очередной глупостью, но ее пугала мысль, что они расстанутся не простившись. Долго она не решалась постучать в дверь, от этого стук получился тихий, неуверенный и такой же глупый, как сам Ленкин визит.
Сергей был изумлен. В гостях у него были ребята из КЭЧ.  Просто разговаривали. При виде растерявшейся Ленки все заторопились и стали прощаться. Сергей был недоволен. Но, пошел ее проводить.
— Не надо было приходить, я-то уезжаю, себя под удар подставляешь лишний раз, — пытался вразумить ее Сергей.
— Мне все равно. Я хотела еще раз увидеть тебя, —  жалобно пролепетала Ленка.
Он обнял ее за плечи, прижал к себе:
— Дурочка ты у меня, какая же ты дурочка. Адрес уже есть, написал бы, в любом
 случае.
Почувствовав, что слезы подбираются, Ленка отпрянула:
— Лохматая я?
— Не-а, хорошая.  —  Это были особенные для нее слова. Он часто так говорил. В командировках у них не было зеркала. Он говорил это так ласково и шутливо, Ленка иногда специально спрашивала. Но сейчас, это сработало, как катализатор. Уткнувшись лицом в куртку Сергея, Ленка задала ревака. Сергей молча гладил ее по голове, понимал, что уже все сказано, утешать бесполезно.
  Они договорились, что он напишет ей на Алинкин адрес, как только устроится.
…
 
После отъезда Сергея весь мир опустел для нее. Каждый день, в любую погоду, они с Алиной ходили на солдатскую почту. Прошло три месяца. Ленка впала в состояние какого-то безумства. Если она шла куда-то, то забывала вовремя повернуть, или остановиться и уходила так далеко, что пугалась сама. Внезапно выйдя из забытья, она  инстинктивно разворачивалась назад и искала точку, откуда шла неверной дорогой. Ленка терялась в городе, а дома, просто смотрела в одну точку и курила. Потеряв из виду Сергея, она как будто лишилась почвы под ногами. Из состояния оцепенения ее могли вывести только дети, работа. Андрей  злил даже проявлением внимания. Пил он, как и раньше и так же вел себя отвратительно. Но если Сергею прощалось все, то Андрей свое время упустил.
Однажды по дороге из магазина, Ленка встретила ребят из КЭЧ. Тех самых, которым помешала поговорить с Сергеем на прощанье. Видимо она сильно изменилась, потому что они смотрели на нее с удивлением и сочувствием.
— Как дела, Лена, на новой работе?
— Да, да, конечно, — ответила Ленка и пошла дальше. Голоса их звучали где-то
 очень далеко. Она  еще долго шла, пока осознала, кто и о чем спросил ее. Кажется, она ответила невпопад, да не все ли равно. Сергей забыл ее. Он знает, как она считает минуты и ждет его весточки. Не мог он не писать просто из-за занятости. Он ее бросил. Больше она ему не нужна. И где искать его, чтобы спросить об этом, она не знала.
Еще через месяц пришло письмо. Сергей писал, что получил и отремонтировал квартиру, поселил в нее семью, а сам спит в машине, которую тоже недавно купил. Письмо было написано очень доброжелательно, с юмором, но без любовных излияний. Ленка решила, что это для конспирации. Все! Решено. Она едет в Энск! Она устала жить без него. Андрею она уже несколько раз говорила, что уедет, нет у них семьи, а только жалкое подобие. Но он надеялся, что это перегорит. Стал водить Ленку по гаштетам, говорить комплименты, которые теперь были для нее пустым звуком. Ничем было не остановить ее.
Ленка думала, что самое трудное - уволиться из армии, документы долго ходили, все пытали ее, для чего она это затевает, хотя весь полк  был в курсе. Женщины специально выходят замуж, чтобы попасть за границу, а Ленка, бросает мужа с двойным окладом, бросает свою службу, тоже с двойным окладом, в то время, когда ломают Берлинскую стену и вводят единую валюту в Германии. Покупательская способность марки взлетела до небес.  Наши работали на контейнеры.  Запасали впрок все, что можно. Стало возможным покупать аппаратуру, автомобили. Ленку понять могли немногие. Она шла напролом. Штабные спрашивали Андрея:
— Может тормознуть твою? Перебесится, спасибо скажет.
Но Андрей удерживать не стал. Понимал, что если Ленка завелась, ее остановить невозможно.
— Ты разъясни ей про марки-то, не въехала, наверное, еще.
— Мою Ленку марками не купишь, —  махнул Андрей рукой.
Заглянув за документами в строевую часть, Ленка нечаянно услышала разговор прапорщика, который говорил по телефону с вышестоящей инстанцией по поводу того: отпускать ее из армии или нет:
— Ну, товарищ полковник! Ну, если она гуляет, чем ее удержишь? Муж отпускает.
Ленку бросило в жар. Выйдя из-за перегородки, Петр смутился.
— Это ты про меня? — выдавила Ленка.
— Что? А-а, да нет, тут такое дело. Вроде подписать обещают. Заходи в пятницу.
— Спасибо.
…

К позору привыкнуть невозможно. Но это было не самым тяжелым. Самым тяжелым оказалось, начать сборы дома. Ящик для вещей стоял посреди комнаты, в мед роте отдали. Ленка вошла, чтобы уложить необходимые вещи. Андрей сидел на диване напротив. В глазах его была мука. Он был похож на ребенка, который старается не заплакать, когда слезы вот-вот брызнут. Сердце сжалось от сострадания и боли. Она почувствовала вдруг, как ему тяжело. Если бы сейчас он остановил ее, сказал бы просто: «Не уезжай, ты мне нужна» - она бы осталась. Несмотря на то, что уволилась, и виза открыта, черт с ним со всем!  Но Андрей был гордым. Ласковых слов Ленке он за всю совместную жизнь не говорил. А сейчас, когда она бросала его, для него это было унизительным и бесполезным.
 Эх, Андрей, Андрей… Чем забита твоя голова? Как нужны любой женщине добрые слова, нежные глаза, ласковые руки! Остудил ты Ленкино сердце. И теперь, в последние минуты, холодом своим гасишь последние искорки тепла.
…

Автобус легко мчался по заснеженным улицам. На Урале, где она родилась, были суровые снежные зимы. Она  любила высокие сугробы, запах снега, и хруст  под ногами.
В Приморье природа по-своему хороша. Деревья низкие, кустистые. Осень слепит богатством и многообразием красок, но зимой мерзлая земля почти полностью открыта. Жалкий мелкий снежок вьется под ногами. Везде из-под снега торчит сухая трава.
Ленка тосковала по своим родным звенящим соснам, по снегу, по душистому морозцу. Но на Дальнем Востоке была дымная пьянящая осень, не хуже, чем на Урале. Это любимое Ленкино


время года, когда пахнет кострами, и природа погружается в задумчивую истому. Там прямо над головами нависали звезды, с которыми Ленка любила разговаривать еще с детства.
В сумрачной Германии ни тебе звезд, ни снегов. Одни дожди. И все вокруг словно выхолощено, идеально прилизано, как будто веничком прошлись.
Зауралье встретило Ленку светлым  и добрым утром. Она решила, что это хорошее предзнаменование. Тяготило только чувство вины перед родными. Оставила детей на неопределенное время, устроила в школу. Ничего никому не объяснила. Родители не спрашивали, словно боялись, что их догадки подтвердятся. А догадаться было не сложно.  Сорвалась в мгновенье ока, даже не погостила толком. Сказала только, что ушла от Андрея, устала от пьянок. Родители понимали, что это только половина правды, но в душу влезать не стали, придет время - сама все расскажет.
Погружена в невеселые мысли, Ленка не заметила, как автобус выехал на окраину города, и очнулась, услышав название нужной остановки:
— «ПОАТ 1». Следующая…..
Она уже не слышала голоса водителя. Вот она проходная. Она плохо помнит, как  вошла, как разговаривала с охраной, как ждала в крохотном вестибюле Сергея. Стук собственного сердца заглушил все. Ей казалось, что этот стук слышен всем, поэтому на нее с любопытством посматривают.
Шаги! Его шаги! При тусклом освещении, она все равно увидела, как он старался сдержать улыбку, а глаза его излучали счастье. Он был рад ей! Легко сбежав по ступенькам, он двинулся к проходной, прихватив под руку растерявшуюся Ленку. Они оказались на улице.
— Ты сумасшедшая! — он старательно сдерживал улыбку, но губы предательски разъезжались от уха до уха.
— Я знаю!
— Оделась легко, так и замерзнуть  недолго!
— Я хладолюбивая. А что у тебя с лицом?
Вдоль всего лица Сергея тянулись кровавые бороздки, как будто кошка прошлась  когтями. Выглядел он очень осунувшимся и похудевшим.
— Пойдем, здесь на углу «Пельменная». Поговорим.
Они пошли по протоптанной узкой тропинке. Ленка с первой секунды поняла, что  конспирация стала жестче. Это был его родной город, где все знали его и его домочадцев. Поэтому, не смотря на свой ликующий вид, Сергей держался на расстоянии. Но Ленку это не пугало. Она наслаждалась звуком его голоса, улыбкой, теплом его взгляда. Она больше не чувствовала себя одинокой.
Устроившись поудобнее, они наперебой забрасывали друг друга вопросами и рассказывали, как жили все это время.
— Я даже растерялся. Читаю: «Я к тебе еду!». Даже ответить уже не успеваю, — упрек звучал ликующе.
— Отговорить хотел?—  заглянув в глаза, спросила Ленка.
— Конечно, Лена! Ну что я могу сделать для тебя? Ты пойми. Одной с детьми тебе  будет очень тяжело. Я не потяну две семьи, — оправдывался Сергей.
— Никто тебя и не просит, — обиделась Ленка.
— Ну, как тебе объяснить? Где ты будешь жить? Где работать? Куда детей
привезешь? Ты же видишь, какой маленький город. Провинция. Что ты тут делать будешь?
— Что все делают? То и я. Жить буду, работать, —  спокойно ответила Ленка.
— Удрать из-за границы, от мужа! С двумя детьми! В никуда! — недоумевал Сергей.
— Да что ты заладил: что, да как. Сегодня сниму жилье, завтра пойду работу искать. Устроюсь - детей привезу.
— Как у тебя все просто. Я здесь вырос, образование получил, работал уже, и то с
трудом устроился. А у тебя даже прописки нет. В посудомойки пойдешь?
— Пойду, если придется, это же не навечно.
Расстались, так ни о чем и не договорившись. Сергей вернулся на работу, Ленка
помчалась изучать объявления на ближайшей автобусной остановке. Возле доски с объявлениями вертелся какой-то дед. Заприметив приезжую дамочку, подошел, услужливо заговорил:
— Квартиру подыскиваете, девушка?
— Да, вот пытаюсь.
— А я, в аккурат, полдомика сдаю недорого.
— А где? - заинтересовалась Ленка.
— Да здесь, близехонько, троллейбусом три остановочки будет. Может посмотреть желаете, я покажу. И дрова сродственник продает недалеко от нас. У нас печка в доме-то. Ну что, поедем?
— Поедем, — согласилась она.
Ленка никогда в жизни не снимала жилье. Практичность же не была ей присуща вовсе. Сергей был трижды прав, что ей одной жить будет очень трудно. Росла она в любящей семье, училась среди верных подруг, взрослела под заботливым крылом замечательных педагогов. Гарнизоны были маленькие, и люди в них все были друг другу свои. Германия надломила Ленкину душу. Здесь впервые она познала неприязнь к себе со стороны разных людей, и хороших, и не очень. Но считала это заслуженным и принимала, как Божью кару. В ее натуре накрепко сформировалось чувство справедливости. И пока Ленке удавалось идти с ним в ногу.
Полдомика утонули в снегу, во дворе колодец, за воротами колонка с водой, пригодной для пищи. Удобства на улице, в конце огорода.
Расплатившись с хозяином за жилье и дрова, Ленка бросилась обустраивать быт. Натащила из близлежащих магазинов постельные принадлежности, необходимую кухонную утварь. Все отмыла, нагрела воды, вымылась в тазике, как смогла, и бросилась писать письмо родным. Весь день мысли ее были заняты делом, а ночью стало нестерпимо тоскливо. С детьми она еще не расставалась никогда, ни на один день. И даже безумная радость от встречи с Сергеем не смягчила боли разлуки. Долго не могла она заснуть, пытаясь хоть как-то спланировать свое будущее.
Утром  Ленка помчалась на поиски работы. Хозяин  предлагал ей вчера:
— У нас, на мясокомбинате можно устроиться, сардельки крутить, пойдешь ли?
Это было выше ее сил. Только сарделек она еще не крутила, а так уже кем только не работала. Сначала звонок Сергею. Она обещала держать его в курсе. Хорошо, что в городе работают телефоны-автоматы.
— Сереж! Привет!
— Привет! Ты где?
— На  «Незнамовской». Вчера сняла полдома. Дрова даже купила, перевезти надо.
— Понял, понял. Говори: откуда и куда.
Ленка назвала адреса.
— Сегодня возьму машину и переброшу, с работой ничего еще не узнавала?
— Только иду, поругай меня, на удачу.
— Звони, если что.
— Пока.
«Если что?» Хоть бы советом помог. Но надеяться на кого-то было не в ее правилах. Весь день она ездила по объявлениям, и везде одно и то же. Без прописки не брали, или брали на низкооплачиваемый, неквалифицированный труд. Ленка совсем не желала садиться Сергею на шею. Она должна была суметь прокормить семью сама. Шел январь девяностого года. Никто тогда еще не знал, что трудности, кажущиеся временными, растянутся на долгие годы.
Энск поразил Ленку мрачными лицами. Все поголовно были одеты в шубы и полушубки «из чебурашек» черного или темно серого цвета, и шапки-формовки.  Остановки  заплеваны семечками и забросаны окурками. В лицах людей редко можно  прочесть приветливость. В глазах горожан озлобленность, безнадега или равнодушие. Живые лица встречались крайне редко, словно Ленка попала на другую планету. В своем пальтишке с асимметричным воротником, туго стянутым ремнем, в норковой шляпке, Ленка обращала на себя внимание. Но, замерзнув до чертиков, она решила, что отличается от местных жителей красным носом и обмороженными ушами. Прикупив на бегу у бабульки ажурный шарфик, Ленка одела его под шляпку, как дореволюционная барышня, что делало ее еще забавнее.
Устав от бесполезной беготни по городу она ехала в троллейбусе, не зная, куда и зачем едет. Пыталась вспомнить, кто-то советовал пойти в ПТУ, там иногда дают общежитие, на что Ленка отвечала, что с жильем у нее вопрос решен. Но работа в ПТУ с ребятами ей казалась более приемлемой, чем мыть посуду, или крутить сардельки. Но где эти ПТУ искать? Все надо завтра начинать сначала. А сегодня почему-то не хочется возвращаться в эту мрачную избушку с низким потолком и обшарпанным, полу-провалившимся полом.
Троллейбус, плавно описав круг, развернулся и остановился в кольце конечной остановки. Все вышли. Вышла и Ленка. Огляделась по сторонам. Это совсем рядом с предприятием Сергея. А  что это за здание из серого кирпича? На крыше красуются огромные красные буквы «СПТУ – 5». «Как нарочно», подумала Ленка и пошла на разведку. Она так устала от переживаний за последние дни, что уже ни на что не надеялась. Шла, потому что так надо.
В училище Ленка вежливо поинтересовалась у секретаря насчет работы. В это время из кабинета директора вскочил вертлявый рыжий мужичок с цепким, острым взглядом.
— Кто такая? — быстро проговорил он, оценивающе оглядев Ленку с головы до ног.
— Работу ищу? — без всякой надежды ответила  она.
— Семья есть?
— Муж офицер, служит не здесь. Двое детей школьного возраста.
— Профессия?
— Учитель пения.
— Ба! На ловца и зверь бежит! — удивленно расплылся в улыбке рыжий.
Ленка не успела опомниться, как оказалась в кабинете директора.
— Вот, Борис Петрович! Жена офицера. Педагог. Ищет работу.
Директор, очень представительный симпатичный мужчина, с одной только
особенностью. Его взгляд был неуловим. Он смотрел с прищуром, внимательно, изучающе, но встретиться с ним глазами было невозможно. Позже Ленка поймет, что это есть суть этого человека. Неуловимый взгляд профессионального жулика.
— Мастером на группу пойдете? — спросил директор.
— Я вообще-то никогда в профтехобразовании не работала.
— Группу дадим хорошую. Художники-оформители. Почти все девочки. Первый
 курс.
— Когда-то я работала художником оформителем на Дальнем Востоке, но
 в детском саду. Я только любитель.
— Зато педагог, а это, прежде всего. Практику у них будет вести художник, а ваша
 задача, чтобы ребятишки не пропускали занятия, уроки учили, не нарушали дисциплину, так сказать,  Где устроились? Может комнату в общежитии дать?
—  Нет, спасибо, я уже нашла жилье.
— Вот и хорошо. Завтра с утра представим вас вашим воспитанникам.
Ленка не успела опомниться, как оказалась на работе. Где же телефон-автомат? На здании учебного корпуса, как по заказу.
— Привет, Сереж! — радостно проговорила она.
— Привет! Ты обедала? Где ты?
— Я работу нашла. Мастером в ПТУ-5, рядом с тобой, представляешь?
— Подходи к пельменной, — голос его звучал сдержано, но ласково.
— Уже бегу, — обрадовалась Ленка.
Сергей опасался всерьез, что она просто свалится от всей этой беготни, и старался, по возможности, ее отловить, чтобы накормить.
—  Дрова тебе перевез, а вечером из дома мне не уйти, сама-то сможешь перетаскать?— он смотрел на нее испытующе, словно не знал раньше, — Полмашины! Домишко никудышный, чем ты смотрела?
— Все нормально, ты лучше расскажи, кто тебя так разукрасил, женщины меж собой делили? — отшучивалась Ленка.
— Да мать. Она за Татьяну готова глаза выцарапать. Как будто она ее дочь, а не невестка.
— Заслужил?
— Ну да, запил слегка. Татьяна пожаловалась матери.
— Да, здесь тебя есть кому в руках держать и без меня. Из-за тебя от общежития отказалась.
— Зря. Замучаешься со своей избенкой.
— Все, пора дрова перетаскивать, уже темнеет. Адрес мой знаешь, где работаю,
знаешь. Бежать надо.
Вот уж когда Ленка вспомнила бурлаков. Нагрузив доверху хозяйское старое корыто дровами, она за проволоку тащила его по снегу во двор, а затем складывала дрова в поленницу. Давно уже работала она при свете луны, но завтра надо было на работу. Хозяин сказал, что дрова могут украсть. И Ленка возила корыто до поздней ночи. В поленнице их оказалось не так уж и много. Сегодня она сама топила печь, своими дровами. Опять наспех мылась в тазу. Засыпать все равно было тошно. Лица детей стояли перед глазами. Уткнувшись в подушку, Ленка дала волю слезам. Когда она их сможет забрать? Здесь такой мороз. Они такие хрупкие. Избенка и правда,  никакая. Чуть печь остынет - холодно.
На мгновенье ей стало страшно. Она внезапно ощутила, что разрушила все, что было у ее детей: дом, семью, налаженный быт, а взамен нет ничего и неизвестно когда будет, и будет ли? К сердцу подступил неприятный холодок. Но приступ прозрения длился недолго. Усталость взяла верх и Ленка, выплакав свое горе, забылась тяжким тревожным сном.
…

Группа художников состояла из 39 подростков пятнадцати лет. Половина мальчиков. Несколько человек из области, живут в общежитии. Это удобно: на 4 этаже общежитие, на первом мастерские художников, рядом учебный корпус, и отдельно производственные мастерские, где практикуются ребята с заводскими специальностями. Основная масса детей из города. Кто-то учился в художественной школе, кто-то поступил учиться, потому что училище на гособеспечении. Детей кормили обедами бесплатно, выдавали форму, платили тридцать четыре рубля стипендии. Это были крохи, но в девяностом году  многие и этому были рады. В маленьком рабочем городе, где перестали существовать почти все предприятия, большинство населения бедствовало. Были и «блатные».  Два мальчика.
  Один - тихушник, белобрысый прыщавый подросток. Очки придавали ему вид задумчивости. Но никто так за три года и не узнал, были ли там вообще какие-нибудь мысли. Мать его когда-то была заместителем директора по воспитательной части одного из училищ, и теперь ее любимое позднее чадо держали в группе из жалости к матери, которая сидела дома на инвалидности, а отец производил впечатление глубокого беспомощного старца.  Ходил Костя каждый день без учебных принадлежностей, и не раньше, чем ко второй паре. Даже на практику приходил без всего. Никакие уговоры не помогали. Он просто тупо молчал.
Второй был посложней.  Высокий, симпатичный, бойкий, и очень активный во всех шалостях и глупостях, на которые способны подростки. Учиться не желал, на занятия ходил кое-как, уроки и вовсе не учил. Повлиять на него было невозможно, а группу баламутил он изрядно. Родители Алеши были какие-то шишки из директорского окружения, и Ленке сразу дали понять, что эти мальчики «хорошие», т.е. трогать их нельзя. Были дети одаренные и не очень. Смышленые и трудолюбивые смешались с бездельниками, которых надо было заставить учиться.
Только что закончился первый семестр, а  уже побывало на группе 4 мастера-воспитателя и все ушли, не выдержав этой термоядерной смеси их шустрых, лукавых, готовых каждую минуту высмеять любого, подростков. Брешь необходимо было закрыть, вот почему так обрадовался рыжий мужичонка Ленке. Он  был замом директора по воспитательной работе, пьяницей, бабником и плутом. Но, как ни странно, на своем месте.
Практику вел старый дед, он умел хорошо сколачивать и обтягивать ватманом стенды, писать рубленым шрифтом и рисовать кривые деревья. Они у него получались яркие, романтичные, влюбленные.  В них Степан Аркадьевич выражал все свои эмоции. Говорить он не умел, и объяснял это тем, что художники выражают свои мысли кистью. Практика проходила удивительно плодотворно. Дети разбредались по всему первому этажу, носились по улице. Кого-то удавалось отловить и заставить делать что-нибудь полезное.  Кто-то пытался сам выполнять задание. Были и целеустремленные дети. Им приходилось нелегко.
Живопись и материаловедение читал молодой учитель Геннадий Петрович, который уже лет пять привозил справку о том, что учится на третьем курсе художественно-графического института. Уроки вел честно, но работу свою, конечно, не любил. Был он добрый, но какой-то бесхребетный. Любой мог его отчитать, как мальчишку, и часто незаслуженно, но он только оправдывался, отчего выглядел еще более нелепым.
Общеобразовательные предметы велись в училище по-разному. Программа ПТУ упрощена до предела. Были учителя-трудяги, они могли научить любого и делали это добросовестно, были халтурщики, или просто горемыки, которые по разным причинам тащили воз, потому, что не было у них выбора в этой жизни.
Ленка впервые попала в столь сложную для нее ситуацию. Начала она с посещения уроков. Посмотрев пару дней на все это, пообщавшись с ребятами, поехала по квартирам знакомиться с родителями, чтобы заручиться их поддержкой. Ни о ком  из ребят не сказав  плохого слова, она  выразила пожелания, чтобы дети  занимались серьезно, не забывали необходимые принадлежности, не опаздывали, готовились дома к занятиям. Большинство родителей откликнулись на ее призывы. От  «блатных» потянуло душком высокомерия и нежелания снисходить до уровня какой-то мастерицы.
Понятие дисциплины в группе отсутствовало. На уроках Ленка, как могла, вынуждала ребят заниматься делом. Учителя почти все охотно пускали мастеров на уроки. Дело делали общее, все это понимали. А, когда мастер в классе, меньше хлопот.
Урок физики. У доски Николай Васильевич. Это невысокий, худой, очень усталый человек с добрыми и умными глазами. Много лет он преподавал в институте,  печатал научные статьи, но в связи с происходящими переменами в стране попал под какое-то сокращение. Скорее всего, его место кому-то приглянулось, и оказался он здесь, где ни предмет его, ни он сам, ни для кого не представляли интереса. Говорил он тихо. В классе стоял откровенный ор.
Ленка вошла в класс, когда урок уже шел. Встала сзади ребят, облокотившись на стену. На предпоследней парте заводил всех озорного вида белобрысый мальчишка в веснушках, Сашка Белоусов. Он выстукивал ручкой на парте ритм популярной песенки, и все веселились. Ленка подошла сзади, мягко забрала ручку, раскрыла тетрадь и показала глазами на доску. Сашка пригнулся к парте и, оглядываясь, то на ребят, то на Ленку, снова начал стучать. Теперь уже вся группа следила за тем, что будет дальше. Ленка снова поправила тетрадь и ручку и отошла на место. Учитель у доски продолжал что-то объяснять. Сашка повторил свой маневр, только теперь  с оттенком наглости, т.к. зрители ждали, как выбежит из класса очередная «мастачка». Страсти накалялись. Ленка понимала, что если сейчас не заставит его заниматься, то станет пятым сбежавшим мастером. Внутри нее поднималась волна злости. Сердце стучало у самого горла.
В общем гуле голосов, она слышала только ровный стук своих каблуков. Они стучали во всем теле, в висках. Несколько шагов и Сашка, крепко ухваченный за шиворот, повис, как котенок в руке Ленки. Резко выдернув его из-за парты, она швырнула его прямо в дверь, которую он с шумом распахнул, вылетев в коридор. Крепко сжав губы, Ленка так же размеренно четко вышла в коридор, и, схватив за грудки растерявшегося Сашку, прижала его в угол, встряхнув, что было силы. Голос стал низким и злобным, слова звучали медленно и угрожающе:
— Если ты, мразь, не прекратишь выпендриваться, раз-дав-лю, как гадину, понял?— вся Ленкина злость, накопленная  за полсдение два года выплеснулась в лицо несчастному Сашке. И мальчишка все понял, но показать откровенно, что проиграл, не хотел,  кроме того, от унижения едва сдерживал слезы. Был он всего лишь шкодливым ребенком, которому еще не было пятнадцати.  Он попытался одернуть пиджак, но Ленка держала его цепко:
— Ты понял меня?
— Понял, понял, — отступил Сашка, но Ленка не дала ему опомниться. Прием был жестокий, но необходимый. Таким же броском Сашка влетел в класс и, недовольно озираясь, сел на свое место. Голова Ленки разрывалась от бешеной пульсации. Она ровным четким шагом зашла в класс и встала на прежнее место с мрачным, даже злобным выражением лица. Сашка склонил голову над тетрадкой. В классе стояла полная тишина. Николай Васильевич, оценив обстановку, стал продолжать урок, как будто ничего не произошло. Ребята и девчонки постепенно выходили из шокового состояния и принимались за работу. Хрупкая на вид «мастачка», показавшаяся сначала безобидной и даже доброй, оказалась настоящим чудовищем. Что тогда подумали ребята, она не узнала, только после этого, начали ее признавать. Она никогда не напоминала о случившемся и вела себя приветливо, как обычно, но стоило ей нахмуриться, ребята понимали, что что-то не так. Иногда внушением, иногда уговорами или нажимом, ей удавалось кое-как справляться с текущими заботами. Хотя этот случай она запомнит на всю жизнь. Это единственный случай в ее многолетней практике работы с детьми. В тот день Ленка слегла. Приступ головной боли в результате перенесенного стресса терзал ее два дня. Хорошо, что это были выходные. Было время прийти в себя.
С Сашкой они подружились, т.к. пакостить он перестал, но училище все - таки не закончил. Стал отпрашиваться из общежития с ночевкой  к брату. Ленка сначала отпускала. Потом стал возвращаться с опозданием, а потом и с запашком спиртного.
Ленка забила тревогу. Обложила запретами, не пускала к нему друзей и брата. Ничего не помогало. Мальчишка не злой, не хулиганистый, но шкодливый. Пришлось мать вызвать.
— Забрали бы Вы его, Любовь Михайловна. Научат  его глупостям, что потом  делать будете? Непоседа он, возле родителей надо подержать, пока повзрослеет.
Семья у Сашки трудовая. Мать не сразу решилась забрать сына, в селе учиться негде. Но позже устроили его на МТС, и стал наш Сашка не клубным художником, как мечтала мать, а механиком, зато все у него в жизни сложилось, как надо.
…

В обязанности группы художников входило ухаживать за зелеными насаждениями в училище и вокруг него. Как-то Ленка копалась с девочками на четвертом этаже учебного корпуса в декоративной клумбе.
— Елена Петровна! К Вам пришли!
Перед Ленкой стоял среднего роста розовощекий, усатый милиционер и  приветливо улыбался.
Поздоровались.
— Вы ко мне? — спросила Ленка.
— Да…
— Вы чей-то папа? Проходите, слушаю Вас, вот только руки, видите? Извините,—- заторопилась она, осторожно  отряхивая над клумбой землю с рук.
— Да тут такое дело… там у меня в машине Сергей.
— А что случилось? — испугалась Ленка.
— Да ничего. Мы хотели вообще-то Вас забрать. Домой подвести.
— А Вы, извините, кто?
— Брат я ему двоюродный, росли вместе. Михаил.
— Очень приятно, а я испугалась. Раз милиция, значит арестовали, —  улыбнулась она приветливо.
Сергей был пьян. Первый раз он пришел в жалкую Ленкину лачугу почти невменяемым. Михаил извинился и ушел. За работой Ленка не замечала течения времени. Они давно не виделись с Сергеем, иногда она звонила ему, но на работе голос его был всегда чужим и официальным. Разговаривать не хотелось. Уложив его на древний хозяйский диван, она смотрела на него, и мысли ее были невеселыми. Андрея она не прощала за пьянство, а, по сути, за нелюбовь к ней, за черствость.  Хотя он был мужем ей и отцом ее детей. А этот чужой человек завладел ее сердцем и душой. Как покажет она его детям? Когда-нибудь придется им все объяснять. Как спасать его от этой страшной болезни? И вообще, как жить дальше, она не знала.
Было темно, в печке краснели, догорая последние угольки. Становилось прохладно. Сергей проснулся, пошел за дровами. Ворча что-то неразборчивое, он накидал дрова в печь так, что она не стала закрываться, тогда он с размаху ударил по дверке ногой так, что вывернул топку углом наружу, т.е. практически вывел из строя печь. Что-то еще пробурчал и ушел.
Ленка окаменела. Она хотела бы заплакать, но не могла, слез не было. Только теперь до нее дошло, что за все время, что она прожила здесь, это два месяца, он только один раз приходил к ней. Посмотрел, как устроилась, остался очень недоволен избушкой. Сказал, что общежитие нужно просить, пока не поздно. Ленке не хотелось встречаться с кем бы то ни было на глазах у сотрудников училища, и общежитие она отвергала напрочь.
Кроме перевозки дров, он ничем ей ни разу не помог и даже не предложил помощи. Они изредка встречались в городе. Он был скован, откровенно боялся встретить знакомых. Ей казалось, что она стала для него обузой.
Теперь, после такой выходки, это стало окончательно ясно. «Там, в краю далеком, чужая ты мне не нужна». Больно. Как больно. Неужели все ее усилия зря и это конец. Ленка просидела всю ночь возле сломанной печки, поддерживая огонь так, чтобы она не дымила. Утром, придя на работу, сразу стала звонить Сергею. Кто-то же должен эту печку теперь чинить.
— А его сегодня нет, — ответила трубка чужим официальным голосом. Вот и поговорили.
На работе все было неплохо, только Ленкина свободолюбивая натура никак не воспринимала отжившие порядки, которые еще царили в российской глубинке. Перед каждым уроком она должна была построить группу в две шеренги. Помощник мастера рапортовал:
— Товарищ преподаватель, группа сто десять в количестве стольких-то человек к
уроку спец технологии построена.
— Здравствуйте, ребята.
— Здравствуйте, товарищ преподаватель, — неслаженным хором отвечали ученики.
Только после этого преподаватель разрешал заходить в класс. Конечно, многие нарушали эти глупые правила, но в основном придерживались, особенно мастера. Бесило Ленку и то, что детей вынуждали носить кургузую синюю форму. Она плохо сидела, не грела совсем и уродовала детей. Но на этом настаивала администрация. Позже Ленка узнает, какую выгоду черпали из гособеспечения административные деятели. И чтобы оправдать свои интересы, они до хрипоты доказывали нерадивым мастерам вроде Ленки, что форма необходима. Она дисциплинирует и выравнивает всех в материальном плане. А девочкам по шестнадцать лет. Они такие хорошенькие в своих, пусть единственных платьицах, или брючках и джемперах. Особенно суровой зимой девчонки любили носить брюки и джинсы. В юбках из дешевой казенной ткани было холодно. Дети под руководством мастера получали форму и расписывались за нее. И, конечно, все отказывались от мутоновых шапок ушанок. Из этих шапок начальнички шили роскошные шубы своим женам и любовницам. Гособеспечение -  бездонный колодец  для жулья.
Финансирование и отчетность были столь гибкими и мутными, что за руку поймать никого было нельзя, хотя все знали, что за десять лет правления Бориса Петровича, училище из лучшего в области превратилось в самое захудалое. А он при этом оставался  другом  своих начальников профтехобразования города, которые тоже прикармливались у него.
Ленке попадало на каждом педсовете. За то, что детей перед началом урока заводит в класс и заставляет приготовиться к уроку к приходу преподавателя. Надо строить! Надо!
Ленка не понимала, зачем надо ребят строить, и кому это надо. За то, что ходят они в нормальной одежде. Богатых все равно нет. Все одеты скромно, но неплохо. Видеть эти пиджаки синие, особенно на девочках, было невозможно. Заодно влетало и, за все ребячьи проделки, как положено, за двойки и т.д.
Работать было трудно. Люди деликатные знакомились с ней постепенно, кто понаглей, откровенно приставали с вопросами про личную жизнь. Откуда приехала, к кому, где семья. Ленка выкручивалась и не говорила почти ничего, чем заинтриговывала еще больше. Одежда Ленки, прическа, манеры еще носили тот шарм, который остался в ней от прежней жизни. В мрачном нищем Энске она бросалась в глаза. Через пару лет этот лоск сойдет, но пока…
У Ленки не хватило хитрости закосить по серую мышку. Меньше бы ударов приняла. Но она подставляла свой глупый лоб на каждом шагу. Звонки на работу Сергею ничего не дали. Каждый раз трубка отвечала разными официальными голосами:
— Его нет.
Ленка почувствовала себя брошенной. После всего, что их связывало уже три года, это было предательством.
Решение созрело мгновенно. Училище - дрянь. Избушка непригодна для жилья. После того, как Ленка ее основательно отогрела, изо всех углов полезли мокрицы, обнаружилось, что между половицами щели законопачены тряпками. На улице туалет стоит значительно выше колодца, и на довольно близком расстоянии. Помойка оттает можно сразу вешаться. Дома эти давно нежилые. В них люди иногда появляются, протапливают и создают видимость, что живут, чтобы после сноса получить жилье. Ленка написала заявление по собственному желанию, сославшись на семейные обстоятельства, и уволилась в один день. Рыжий сокрушался:
— Надо же, как не везет группе, а? Только привыкать стали.
И опять Ленка спешит. Только бы успеть, чтобы не встретиться с ним. Уезжать отсюда, из этого мерзкого городишки. К детям, к родителям. Работать можно  везде. Она быстро собрала свой нехитрый скарб,  отправила маме почтой несколько посылок, собрала вещички и направилась в аэропорт. Билеты зимой свободно. Взяв билет, она долго ходила мимо телефона-автомата. Душа раздваивалась:
— Надо проститься. Он будет искать меня.
— Не будет искать, а если и будет, что с того? «Ты для него – никто!» - эхом
отозвалось прошлое.
— Ну, хоть голос еще раз, на прощанье услышу.
— Дура! Надо просто исчезнуть из его жизни. Ему некого винить,— спорила она сама с собой.
— Да, но он болен.
— У тебя дети, для них надо жить. Отец уже в аэропорт  выехал, дети ждут.
Сколько не убеждала себя Ленка, а все-таки набрала еще раз номер:
— Горелов слушает.


— Здравствуй, Сережа!
— Привет!
— Я позвонила, чтобы попрощаться. Сегодня утренней лошадью убываю назад, к
родителям. Счастливо тебе оставаться, извини, если что не так.
Ленка выпалила все это нарочито бодрым голосом, без остановок, задохнувшись от биения своего сердца. После короткой паузы услышала упавший обреченный голос Сергея:
— А что случилось? —  слышалось удивление и тревожное предчувствие собственной вины.
— А ты не помнишь?— ехидно спросила она.
— Нет.
— Да теперь это и неважно, не поминай лихом.
— Лена! Подожди! Ты где?
—  В аэропорту.
—  А как же работа и все остальное? — голос растерянный и несчастный.
— Уволилась, а остальное…  ты, вообще, про что?
— Я сейчас приеду.
Странно, похоже, он действительно ничего не помнил, если только поступки такие для него не в порядке вещей. Ленка поднялась наверх, забилась в дальний угол, и стала наблюдать за привокзальной площадью.
Вскоре из такси вышел Сергей. Он бежал через площадь! Это было ново. Обычно он двигался размеренно и неторопливо. Ленку  восхищала грация его движений, редко свойственная  мужчинам. Он походил на уссурийского тигра. Красивый, уверенный, сильный. Ей нравилось в нем  все: поворот головы, жесты, походка. Она смотрела, как он, в несколько шагов, пересек площадь и с тоской думала, что ей теперь предстоит научиться жить без него. Стоять было тяжело, как будто придавили сверху тяжелой бетонной плитой. Ленка опустилась на откидной стул, и продолжала смотреть через стекло, даже, когда услышала такие знакомые шаги.
Сергей тихо присел рядом. Помолчали.
— Ты правильно делаешь, надо ехать к детям.
— Да.
— Я что-то натворил?
— Нет, всего лишь сломал печку среди зимы и исчез. Там теперь жить нельзя.
— Печку помню. Я не знал, как тебя убедить съехать оттуда.
— Теперь убедил.
Они говорили тихо, не глядя друг на друга. Ленка боялась передумать. Сергею стыдно было смотреть ей в глаза.
— Мы больше не увидимся? — виновато спросил он.
— Нет, отчего же, я буду кататься сюда на самолете каждую неделю, — все-таки не
смогла удержаться, чтобы не уколоть.
— Я знаю, я виноват. Ты так долго шла к этому, а я все одним разом разрушил.
— Что теперь говорить. Отец встречает меня в аэропорту. Дети ждут.
— Уезжай, у тебя дети. Мне с этой моей дурью не справиться.  Андрей будет счастлив, если….
— Ты думаешь, так просто бегать от одного мужика к другому? — возмутилась Ленка.
Он неловко придвинулся, уткнувшись лбом ей в плечо. Волосы, которые она так любила, коснулись щеки, и  все. Ленка поплыла. Мысли повернули вспять, рассыпались и не собрать их.... «Как он будет без меня. Дома унижают. Сына потерять боится, перед всеми вечно виноват. Во что его превратит это постоянное чувство вины?».
— Ты не такая, как все.
— И на том спасибо.
Голос диктора объявил, что рейс задерживается по метеоусловиям. Значит у них  еще есть время.
— Поедем в нашу «Пельменную», а? Ты, наверное, не ела ничего. Времени вагон.
— Ты же на работе.
— Я договорюсь.

За столиком они разговаривали, смирившись с тем, что произошло. Пытались шутить, вспоминали забавные ситуации из их жизни.
— Что твой брат обо мне подумал, осуждает, наверное?
— Сказал: «Страсть, как люблю образованных женщин».
Оба рассмеялись.
— А мои девчонки видели, как меня увозила милицейская машина, и решили, что
 меня арестовали.
— А помнишь, как я к тебе домой закатился, ты в этом своем платье военном, с
бутербродом в зубах застыла?
— Я и забыла, что это было когда-то. Я ушла, а вы с Андреем о чем-то говорили,
оба не сознаетесь, о чем.
— И не сознаемся.
Он улыбался, но было ясно видно, что ему тоже нелегко.

Рейс откладывали шестой раз. Вьюга не хотела отпускать Ленку из Энска. Все это
время Сергей метался между работой и аэропортом. Сердце Ленкино давно оттаяло. Все плохое было забыто и прощено.
— Можно, я тебе звонить буду? Иногда, —  ласково попросил он.
— Конечно. Я тоже буду. Хотела быть тебе вечным другом, да духу не хватило.
— Ты и так много сделала для меня. Я сам во всем виноват.
Целый день длится эта пытка расставанием, ну кто может это выдержать. Сердце
скоро разорвется в клочья от кипящей боли. Столько было планов и надежд, почему же она так сразу сдалась? А может…
— Хочешь, я останусь?
В ответ  испуганный взгляд, в нем и тревога, и надежда и любовь - все сразу.
— Я не знаю, я не заслуживаю такой жертвы.
— Я спрашиваю, ты хочешь, чтобы я осталась? Еще раз попробуем, я достану
 лекарства, тетушка поможет. Начнем лечить твою нервную систему. Если ты будешь сам стараться, у нас получится!
Ленка говорила с таким пылом, что поверил бы любой. Сергей молчал, сжав скулы, глаза его подозрительно блестели.  Она все поняла и помчалась вниз, звонить директору:
— Да, слушаю Егоров.
— Борис Петрович! Здравствуйте! Это Елена.
— А-а. Здравствуй, беглянка.
— Борис Петрович! Я вернуться хочу, только мне теперь жить негде. Детей надо
привезти. Не могу я без них.
— Так, так. та-ак. Ты где сейчас?
— В аэропорту.
— Тут рабочий день закончился. Я попрошу коменданта общежития,  она
 тебя на ночлег пристроит, а завтра в свою комнату въедешь.
— Спасибо, Борис Петрович! А группу мою еще ни кому не отдали? Я бы к ним
 хотела вернуться.
— Да ради Бога, бери своих шалопаев. Только не обещаю, что ругать не буду.
— Договорились. Спасибо!
Ленка встала к кассе сдавать билет. Сергей подошел сзади, наверное, ему трудно
 было говорить. Оглянувшись, она увидела, что глаза его наполнены любовью, и слезы где-то совсем близко. Он отвел взгляд. «Пусть лучше молчит, а то вдвоем разревемся - вот будет зрелище». Сдать билет легко, что родителям сказать?
— Мама, я не приеду.
— Как не приедешь?! Елена! Ты что такие шутки шутишь? Отец с утра в аэропорту
сидит! — возмутилась мать.
—  Мам, так получилось, вы меня извините. Я приеду скоро на каникулы и все
 объясню, не обижайтесь, ладно? Дети как?
— Как дети, вспомнила. Не сказали мы с отцом, что ты приезжаешь, как чувствовали. Зачем их зря тревожить. Скучают они. Особенно маленькая. Куклы все упаковывает, к маме собирается ехать.
— Спасибо, мам. Ты все понимаешь.
Самолет улетел... Может судьба?
…

Возле общежития они долго молча стояли обнявшись.
Начинался новый виток Ленкиных безумств. Любовь поглотила снова всю ее без остатка. Не умела она быть рациональной, не умела чувствовать или делать что-то наполовину. Сергей послушно пил по схеме реланиум. Стал немного спокойнее. Ленка поселилась в общаге. Встречались в его старом доме, где когда-то он рос, а теперь этот дом служил дачей. Топили печку, все равно было смертельно холодно. Утром старинное радио начинало подавать сигналы точного времени. Они разбегались по своим рабочим местам. Как Сергей дома объяснял свое отсутствие, Ленка не всегда знала. Зачастую просто прикидывался пьяным. В его семье была традиция: напился - иди, куда хочешь, только дома тебе делать нечего. Этим он и воспользовался. Поначалу Ленка очень жалела, что Сергея нещадно эксплуатируют дома. Сама она привыкла обходиться без помощи мужа, который вечно был занят на службе. Ее раздражало, что не только все глобальные семейные вопросы, но и все подряд мелочи должен был решать он. Работал Сергей,  как каторжный, но Татьяне всегда было мало, она все изобретала и изобретала новые заботы. Понадобилось немало времени, чтобы Ленка поняла, как это важно для Сергея, быть занятым делом. Ответственность перед семьей подстегивала, и отвлекала от выпивки. Татьяна была права, когда называла это «трудотерапией». Она знала его гораздо больше, чем Ленка. Приходилось это признать.
В общежитии, где поселилась Ленка, жили безнадежные горемыки и пьяницы. Все, кто мог как-то приспособиться  в этой жизни, давно съехали. 
Любой праздник здесь начинался недели за две. В Ленкином крыле, по счастью, жили одни горемыки. В противоположном крыле - пьяницы. Пили обычно после обеда, ближе к вечеру. Чем позднее, тем более шумно развивались события. Набравшись, соседи обычно начинали какие-нибудь разборки, которые непременно кончались драками и воплями. Иногда в ход пускали домашнюю утварь, отбрасываясь, друг от друга звонкими тазиками, швабрами и тем, что под руку подвернется. Брань и грохот наполняли этаж. Никто не спал, но и не возмущался. Что взять с пьяных. Подашь голос - в тебя тазик полетит.
К утру все стихало. В умывальник нельзя было войти. Все, что происходило ночью, оставляло след на полу, окнах и даже на раковинах и  унитазах. Рекой и кровь, и зеленка, и рвотные массы, и все, что не донесли до унитаза. Запах бронебойный. Жители каждой комнаты должны были поддерживать порядок в течение недели, затем передавать дежурство соседям. Но в такие дни дежурные обычно терялись, путались, а если и пытались как-то что-то прибрать, то этого хватало ненадолго. Отоспавшись после бурной ночи, как по часам, ближе к вечеру, в конце коридора, на скамейке начинали собираться вчерашние собутыльники, они мирно и весело переговаривались, иногда ворчали друг на друга. Обычно затевалась игра в карты, плавно переходящая в бурные оргии. И все начиналось сначала.
Напротив Ленкиной комнаты, наискосок, жил слесарь Коля, человек безобидный и не имеющий возраста, то есть, конечно же, было ему сколько-то лет, но примерно от сорока до шестидесяти, точнее сказать трудно. Трезвым его никто и никогда не видел. Он был или полупьян и весел, или пьян и молчалив. Придя домой, он стучал к кому-нибудь из соседей, мычал что-то невнятное, и давал свой ключ. Это означало, что он не может попасть ключом в скважину. Ленка без лишних вопросов, шла и открывала ему его берлогу,  жильем это было назвать нельзя. Странно было представить, что когда-то он был ребенком, в школу бегал. Была у него семья…
Кто? Когда поднес ему первый стакан?
…

Среди коллег интерес к Ленкиной персоне обострился.
— А говорили, что Вы уволились, — спрашивали коллеги, не скрывая любопытства.
— Да, но уже вернулась, — отшучивалась Ленка.
— Быстро как у Вас все.
— Да, это правда.
— Зря вернулись, ничего здесь хорошего нет, — провокационная реплика, хитрый прищур глаз, ожидание вопросов.
— Группу стало жаль, выпущу, а там посмотрим.
Глупее аргумента выбратьневозможно.  И непонятно , шутит она, или насмехается. Ничего не рассказывает. Подумаешь Фифа какая.
Так приклеилось к Ленке прозвище, которое будет сопровождать ее долго.
На майские праздники Ленка помчалась домой, к маме. Дома никто ни в чем не упрекнул, все были рады встрече. Дети висели на ней, заглядывали в глаза, рассказывали все подряд. Они первый раз остались без нее. Счастье, что есть любящие бабушка и дед. Димка с бабушкой наперебой рассказывали о том, как он стал здорово учиться. И даже по математике у него пятерка. И экзамен переводной он будет сдавать  по математике, сам выбрал. Светка тарахтела, как она любила зимой с горки во дворе кататься, дед рассказывал, как он ее из-за горки хитростью выманивал. Светка пряталась и ползла вдоль горки, а помпон на шапке двигался сверху, и дед веселился от души. Каждый вечер Светка возвращалась вся в ледышках и отогревалась в горячей ванне с розовой марганцовой водой.
Вечером, когда все угомонились и мирно посапывали, Ленка созналась матери в своих грехах и злодеяниях.
— Неладно это, доченька, — сокрушалась мать. — Мы ведь с отцом сразу поняли, что не просто так ты сорвалась в город, о котором раньше и не слыхала. Семью разбивать - последнее дело.
— Мам, я не собираюсь разбивать. Просто у меня будет приходящий муж. Я больше не хочу замуж. У Сергея семья, а другой мне никто не нужен. В самолете еще приглядывались хмыри всякие, предлагали помощь с работой и гостиницей. Какое-то начальство заводское. Вопросы все задают, в душу лезут. Так тяжело, с непривычки, врать все время, изворачиваться.
— Андрей знает?
— Нет. Не хватило духу сознаться.
— Переписываетесь с ним?
— Да, конечно. Мы расстались без скандалов.
— Детям пишет регулярно, они  тоже по нему скучают, Лена. Он ведь не самый плохой отец.
— Да, знаю.
— Женщина, когда у нее есть дети, должна уже в первую очередь думать, чтобы
 им было хорошо. Нужны они Сергею твоему? — мать выдержала паузу, — То-то и  оно. А Андрей всегда для них жить будет. Подумай, доченька, хорошо. Прежде, чем  принимать окончательное решение.
— Мам, я так запуталась, мне с Андреем плохо, понимаешь? Сейчас на расстоянии
 я к нему лучше отношусь, а жить с ним, хоть убей, не могу.
— Мы тебя не неволим. Не рви сердце. Знаешь, как бывает в жизни иногда трудно? Кажется, что совсем нет выхода. Но проходит время и расставляет все по своим местам. Находится выход. И снова  возвращаются силы и надежды. Не горюй. Все пройдет. Плохое забудется, хорошее останется.
Это были главные мамины ободряющие слова. Они стали для Ленки лейтмотивом во всех ее мучительных раздумьях.
Долго она не могла уснуть. Почему-то вспомнила, как провожал ее Андрей с детьми на вокзале. Все продукты собирал сам, все продумал, даже туалетную бумагу положил. Контейнер собрал и отправил Ленке и детям. От всего отказался, не из вредности, из чувства отцовской заботы. Письма поначалу приходили какие-то полупьяные, злые, полные упреков: «Ты отняла у меня детей», «Я плохой муж, а ты вся такая правильная, да?». Потом, очевидно, залив горе, насколько возможно, Андрей начал приходить в себя, и письма пошли другие. « Я обещал сделать тебя счастливой. Я старался, ты знаешь, но у меня не всегда все получалось. Я сломал тебе жизнь, теперь сделаю все, чтобы, как-то это и справить. Для начала куплю тебе квартиру. Теперь нам платят западными марками. Соберу деньги вам на жилье. Сам у родителей останусь». Ленка не могла представить, как она сможет обобрать Андрея, вынудив тем самым, жить с родителями, не имея ничего, и оставляла без ответа всякие его предложения. Постепенно он начинал выдавать  совсем другие идеи.
— «Давай начнем все сначала. Тебе, я знаю, трудно, ты не пожалуешься. Можно купить землю, построить дом, растить вместе детей. Не получилось у нас такой любви, о какой ты мечтала, но ведь семья еще может получиться. Дети не виноваты, что у нас не сложилось». Письма эти травмировали Ленку. Она чувствовала себя малодушной лгуньей и предательницей. Но что-то удерживало ее от признания.  Сначала не хотелось добивать Андрея, когда бросала его. Потом трудно было отрезать его от себя, т.к. дети попадали в перекресток взрослых отношений. Делить их просто невозможно. Они любили их обоих, и нуждались, как в маме, так и в папе. С каждым днем Ленка все больше в этом убеждалась.
А теперь стало страшно признаваться, столько времени врала.
В день отъезда Светка засуетилась с пакетиками упакованных кукол и игрушек. Складывала тетрадки и книжки. А потом, отозвав бабушку на кухню, тревожно спросила:
— Бабушка! А вдруг мама меня  не возьмет? У меня ведь все оценки уже есть. Это
 Диме еще экзамены сдавать. Я-то уже могу поехать с мамой?!
— Не бойся, возьмет, — утешала бабушка.
И опять вечером они вместе. Мать и  дочь, роднее не бывает.
— Лена, как хочешь, забирай Светлану. Нам она не лишняя, но нет сил, смотреть,
 как она переживает. Как к тебе рвется. Куклы за две недели собирать начала.
— Мам, у меня в комнате даже кровати нет, — вяло возражала Ленка.
— Ничего. Ребенок страдает без тебя. Нельзя отталкивать ее.
— Хорошо, я заберу ее, а как же Дима, он будет скучать.
— Ему экзамены сдавать. Мы с дедом его и на дачу будем брать, скучать  не
 дадим.
— Мам, что бы я делала без вас с папкой? — Ленка прижалась к плечу матери.
— На то и родители, чтобы было, куда голову преклонить.
…

Вернулась Ленка с дочкой. В первый же день вытрясла с коменданта все необходимое. Спали со Светкой вместе, глубоко проваливаясь в мягкий панцирь кровати. В пустую комнату, словно вдохнули жизнь. Появились знакомые игрушки и книжки. 
Сергей осмелел, стал приезжать днем, оставляя машину прямо у общежития, на виду у всего училища. Иногда привозил Светке гостинцы, играл с ней, вместе пили чай. В училище поднималась волна всеобщего негодования. К этому времени у Ленки уже появились подруги. Было, кому поручить Светку, если она смывалась из дома.
Ближе всех ей была  Джамиля. Она работала воспитателем в общежитии детей. Каждый вечер она спускалась с пятого этажа, где жили семьи, на четвертый к ученикам, проверяла, все ли на месте, и разгоняла спать. В одном крыле жили мальчики, в другом девочки. В десять приходил дежурный мастер, убедившись, что все на месте, занимал позицию посреди холла и дежурил до подъема. В обязанности мастера входило вовремя уложить спать, проследить, чтобы мальчики и девочки не смешались. Утром  поднять всех во время, чтобы успели привести в порядок себя, свои  комнаты,  и не опаздывали на занятия. Долгие ночные дежурства Ленка коротала с Джамилей. Она угадала в ней добрую и щедрую душу, искусно замаскированную под жесткий панцирь властной «воспитателки».  С детства она знала и нужду и горе. Обезножив в пять лет, перенесла несколько тяжелых операций.  Восемь лет неподвижности, и боль, которая терзала годами, сделали свое дело.  Джамиля не выросла. Она осталась ростом с третьеклассника, оперированная нога была значительно короче здоровой, что делало ее походку трудной и болезненной. При этом она все равно была очень красивой женщиной, похожей на Дюймовочку. Нервы ее были расшатаны до предела, характер  взрывной. Из-за своей неординарной внешности, она часто терпела унижения. Своих подопечных она держала в узде, заботилась о них и была по-своему к ним привязана. Дети из деревень в основном наивные  и доверчивые. Часто заводили глупые знакомства в городе, что оборачивалось конфликтами. На этаж к девчонкам приходили целые компании подвыпивших парней.  Хрупкая  Джамиля стояла насмерть, охраняя воспитанников. Только благодаря ее отчаянной храбрости и порядочности, в общежитии детей поддерживался порядок.
Восточное лицо Джамили редкой красоты.  Глаза излучали проницательность, ум и доброту.   Худенькая  и изящная, несмотря на инвалидность, с потрясающим чувством юмора, она притягивала  израненное Ленкино сердце.  У нее было потрясающее чувство юмора. Но жила Джамиля  обособленно и ни с кем до Ленки близко не дружила.  Ей Ленка не смогла соврать.
Жила Джамиля через несколько комнат, с матерью и сыном. Уложив детей спать и, сдав дежурство, Джамиля поднималась на свой этаж, заснуть  естественно, не могла, укладывать ребят приходилось с большим нажимом. После этого надо было успокоиться. Она шла в «кубовую».
 Это комната, где стирали и сушили белье. Садилась у окна и курила, долго почти  до утра. Поэтому и вставала она поздно. Дома Джамиля постоянно что-то чистила и терла до блеска, а иногда до дыр. Жили они скудно. Помощи ждать было неоткуда, рассчитывать не на кого.
В Ленкины дежурства она засиживалась на этаже детей и они подолгу разговаривали обо всем на свете. Джамиля блестяще закончила  университет, но работать по профессии не пришлось. Она была очень хорошо начитана, и просвещала Ленку, восполняя ее пробелы в познании литературы и истории. С ней было очень интересно.
Часто, уложив дочку, Ленка сама шла в кубовую, составить компанию подруге. Хотя курить она бросила. Приходила общаться.
— Джамиля, меня откровенно не любят в училище, за что? Я же никого не трогаю,
 никому зла не делаю, в чем секрет?
— Зависть, — уверенно ответила подруга.
— Чему завидовать-то? Вся жизнь наперекосяк. Из Германии в трущобу,  без всяких перспектив, — удивилась Ленка.
— Каждая твоя тряпка, все, что на дочке,  все отличается  по местным меркам дороговизной и недоступностью. Люди разные. Кто-то просто посмотрит и подивится, а кто-то злобу затаит. Ты хоть знаешь, что тебя «Фифой» прозвали?
— Нет, а кто, дети? — с интересом спросила она.
— Взрослые, — дружелюбно усмехнулась  Джамиля.
— А как ты узнала?- удивилась Ленка.
— Разведка донесла, — подруга тихо рассмеялась.
Она была очень добрым человеком. Таскала из своего небогатого дома детям макароны, крупы, когда они недоедали. Никогда никого не высмеивала и не выдавала чужих секретов. Поэтому ребята и девчонки ей доверяли и делились новостями, хорошими и всякими.
— Я как-то плохо себе представляю зависть. Не понимаю природы этого чувства,— произнесла Ленка задумчиво, — На чем оно основывается.
— Да кто его знает, наверное, у всех по-разному.
После первого курса ушел Степан Аркадьевич. Выбирать было не из кого, и вторым мастером на группу художников второго курса взяли Юлю Комарову,  свою выпускницу. Детям по шестнадцать лет, Юле - восемнадцать. Это была пассивная недалекая девица с очень сексуальным профилем  Нефертити, изящными пальчиками и совершенно пустой головой. Взгляд ее был ленивым и безжизненным. Казалось, что ее единственное желание лечь там, где стоит и уснуть.
Представить Юлю ребятам пришел старший мастер:
— Здравствуйте, ребята. Вот вам новый мастер производственного обучения, наш
выпускница, Юлия Николаевна Комарова,  художник-оформитель пятого разряда, все вы ее хорошо знаете. Юлия Николаевна будет вести у вас практику и материаловедение.
—  Надеюсь, — он обвел аудиторию широким жестом,— найти общий язык всем вам  будет нетрудно.
Старший еще раз испытующе оглядел группу и, пожелав успехов, ушел. Как только дверь за ним затворилась, мастерская разразилась шумом. Реакция была неоднозначной. Кто-то откровенно смеялся, кто-то смотрел с любопытством, но большинство ребят были настроены дружелюбно, хотя чувствовалось какое-то разочарование.
— Эт, че, Юль, тебя теперь по отчеству надо называть? — расплылся в улыбке
Владик, забияка, умница и непоседа, общепризнанный лидер группы. Дружный смех прокатился по рядам. Юля одарила группу ленивой улыбкой.
— А на дискотеках с нами зажигать будешь? — прозвенела хохотушка Наташка Иволгина. В прошлом году все три курса рядом практику отрабатывали, вместе заказы выполняли, и за промахи получали вместе. Ребятам было странно представить такую же, как они вчерашнюю ученицу в роли педагога. Вмешалась Ленка:
— Ну, хватит, ребята, за работу.  Надеюсь, у нас все будет, как надо. И прошу вас,
слышишь меня, Влад,  уважительно относиться ко всем мастерам. Ленка подчеркнула слово «всем».
В перерыв мальчишки окружили Ленку:
— Елена Петровна! Че нам Юльку-то поставили? Степан Аркадьич что-то мог  показать, сделать, — кипятился Влад,— помните, на первом курсе чеканку делали с ним, решетки из металлической полосы. Я понимаю, девчонки, а нам-то че она даст?
— Пусть  бы Геннадий Петрович практику вел. Он все-таки в институте учится - вмешались девочки.
— Ребята, вы как маленькие, честное слово. Юлия с отличием защитилась, имеет очень хорошие отзывы и характеристики. А мастерство приходит с опытом. Степан Аркадьевич тоже не сразу с седой бородой на свет появился, — ребята вяло рассмеялись, — я вас очень прошу, ребята, поддержите Юлю. Начинать всегда трудно. Отнеситесь к практике серьезно, не позорьте мои седины, договорились? — Ленка всегда разговаривала с ними по-матерински: полушутя, но настойчиво.
Ребята и девчонки стали расходиться, только Влад, прищурившись по-взрослому,
 заметил:
— Что-то седины ваши, Елена Петровна, как-то непривычно уложены сегодня, по-
новому, что ли, — Владик лукавил, в глазах незлой смешок. Беспорядок на голове Ленки был очевиден. От ребят ничего не скроешь, быстро призовут к порядку.
— Да,  это творческий беспорядок,  так задумано, — с улыбкой ответила Ленка. Она
знала, что это не насмешка, а проявление заботы.
Ленка тоже старалась к ребятам относиться с пониманием. Время трудное. Ситуации были разные.
—  Елена Петровна, мне надо завтра того, смотаться с уроков, — доверительно поделился как-то один из учеников.
— Вот тебе и раз. С чего бы это?— удивилась она.
— Да там? это... — смущался мальчишка, — в ЦУМе утюги будут давать и штаны надо купить. Мать работает.
Девяносто первый год. Пустые прилавки. Ни продуктов, ни промтоваров. Зарплату выдают каким-то бартером все время. Люди злые, носятся по очередям после работы. Ленка тоже постоянно торчит в очередях, чтобы накормить детей. По ночам вяжет на заказ кофты на своей немецкой машинке, чтобы деньжат приработать.
— Иди, конечно, Саша, молчи только, прикрою.
Прикрывать ребят иногда приходилось. В училище существовало правило: нерадивых учащихся лишать стипендии. Ленка никогда им не пользовалась. Она не раз была в каждой семье, обеспеченно не жил никто. Поэтому приходилось выкручиваться перед начальством.
С приходом Юли работать стало  трудней. Практику Юля даже не пыталась вести. Она сидела за столом мастера и, выпятив вперед свои сексуальные, ярко накрашенные  губы, принимала ухаживания мальчиков. Кто-то гладил по руке, кто-то на коленки усаживал. Для Юли это было нормально. Ленка решила не жаловаться, а воспитывать Юльку сама. Но никакие беседы, убеждения, и даже, ругань, не помогали. Юлька была неисправима. Красилась она ярко до безобразия. Веки и губы ее были расцвечены толстыми слоями ярко-зеленого и ярко-малинового перламутра.  Потребовать  с ребят ничего она, естественно, не могла. Ленка осталась без напарника,  кроме того, практика превратилась в мученье.
—  Какого дьявола ты сидишь у них на коленках?!  Ты что не понимаешь, что с учениками нужно держать дистанцию?!— психовала  Ленка, потеряв всякое терпение. Чтобы не было лишних ушей, она отводила Юльку на склад лакокрасочных материалов, закрывалась и воспитывала. Юля молчала. Лицо ее ничего не выражало.
Ленка бесилась, как цепная собака. Иногда на глазах Юли появлялись слезинки. Но результат был тот же.
— Когда ты, наконец, начнешь требовать с них работу. Я с ними собачусь, от старшего получаю, на педсовете меня строят, а ты вся такая милая барышня. Практика у тебя! Понимаешь?! Они второй курс! Выпускной, через год, черт тебя подери! Как ты их выпускать будешь? С чем? Чему ты их научила?

Как-то в училище появилась новенькая. Она стояла в вестибюле учебного корпуса с отрешенным видом. Огромные серые глаза, белые пышные локоны, черная широкополая шляпа. Ленка, как-то сразу угадала в ней беглянку, вроде себя самой. Ей захотелось поддержать ее:
— Здравствуйте, Вы к нам мастером? —  как можно приветливей, спросила Ленка.
Незнакомка недовольно взглянула, очевидно, посчитала любопытной:
— Да. К художникам, — отчужденно ответила она.
— Правда? Как здорово. И специальность соответствует? — не унималась Ленка.
— Омский университет закончила. Факультет живописи.
— Я  Лена.  Для ребят, Елена Петровна, — она протянула руку.
— Элла. Элла Владимировна, — смягчилась новенькая.
— У меня тоже художники, только я при них мастер воспитатель. Проще говоря,
 нянька.
— Какой курс?
— Второй.
— А мне первый дают, — сообщила Элла.
Она приехала с Севера с двумя детьми, так же, как и Ленка, в погоне за любовью. С той только разницей, что Аркадий Эллу ждал, помог устроиться на работу, в общежитие. Когда-то Аркадий работал в училище. Был он человеком свободным, избалованным и жениться не спешил. Элла  работала «на износ». Она единственная на отделении художников имела специальное высшее образование, ее знания были необходимы всем, в том числе и руководству. Может быть, поэтому  Эллу никто не  терзал за ее роман. Практика проходила в одной мастерской, где все, по очереди, дежурили. С приходом Эллы сразу стало легче. Они вместе вечерами приводили в порядок мастерскую, расписывали стены. Элла и не думала ни от кого скрывать о своих отношениях с Аркадием:
— Пить, так шампанское, любить, так короля!  — объявила она Ленке.
— А муж твой, ушел? —  осторожно спросила Ленка.
— Ушел. Скажешь тоже. Выгнала! — бодро отчеканила Элла и рассмеялась.
— Сама?
—  Ага. К матери своей, на Украину уехал, — пояснила она.
— Разлюбила?
— Да ну его к чертям.  Ни заработка, ни  в доме помощника, ни любовника. А
 выпьет - грудь колесом!
— Он что у тебя тоже пил? — проговорилась Ленка.
— Почему тоже?
— Да так, пьют все кругом, — о своем было горько говорить.
— Да нет, мой не пьяница, а так ни рыба, ни мясо.
— А Аркадий?
— А что Аркадий? С женой развелся. Колобродит. Тоже ему спуску не даю. Любовь любовью, а под ноготь к нему не полезу.
Элла была героическая женщина, Ленка почувствовала себя овцой. Аркадий был высоким, броским мужчиной, но до короля явно недотягивал. Был трусоват и ленив. Жил в городе с мамой в квартире, а Элла с детьми ждала своей участи в общаге и тянула воз неустроенного быта. Отношения тоже были зыбкими, и держались на ее терпении и выносливости. Спасали Эллу редкие для женщины качества. Она могла отбрасывать все ненужные эмоции, не принимала к сердцу никакие выпады в свой адрес с чьей-либо стороны. С первых дней она поддерживала Ленку во всем, но как-то по-мужски, хладнокровно.
— Да что ты вечно переживаешь из-за всякой мелочи. Пошли ты своего Серегу,
 хоть раз - сам прибежит, — убеждала она подругу.
— Нет, Элла, не прибежит.
— Это он сейчас кочевряжится, когда его и дома любят и тут, взяли бы обе
 выгнали! — Элла залилась веселым смехом. Ленке тоже стало смешно. Она представила, как они с Татьяной, вооружившись веником и сковородой, медленно наступают на растерянного Сергея, он пятится в испуге, и, в конце концов, падает.
  Ленка ценила Эллу, как грамотного специалиста, трудолюбивого, отзывчивого человека, сочувствовала ее житейским проблемам. Но сама она так не умела жить. Расстраивалась по пустякам. Рвалась на части там, где было это не обязательно.
С появлением новых женщин в мужской части коллектива прокатился любопытный рокот. Ленка оскорблялась на непристойные предложения, иногда грубила, чем наживала врагов. Элла же просто смеялась, при этом она легко пользовалась сленгом, а могла и просто послать по матушке. Была она оптимисткой и хохотушкой. Не из чего не делала трагедию.
— Представляешь? —  смеясь рассказывала Элла, — Леха Синьковский мне в
 кавалеры набивается.
— А мне казалось, он серьезный, — удивлялась наивная Ленка.
— Ага! Все они серьезные! Я говорю:  «Леха, ты же ниже меня ростом!»,  а он:
—"Ну и что, я высоких люблю!"
Ленка вспомнила, как в первый год разительно отличалась от местного населения. Подходили знакомиться на улице, она резко отказывала и старалась исчезнуть. В училище попала под перекрестный огонь. То Федор банщик жаловался, что все бабы его бросают, как только он им отделает квартиру или дачу. Противно было слушать, как мужик ноет и ноет:
— Бабы вокруг корыстные. Не везет мне. Вот ты не такая, я смотрю. Бери меня, не
прогадаешь, руки у меня золотые. Все могу. И зарабатываю прилично.
Понятия «прилично» и  «зарабатывать» не совпадали явно. Федор зарабатывал вдвое меньше Ленки, был необразован и  туповат. Едва сдерживаясь, Ленка мягко отказывала:
— Да нет, Федя, спасибо, не надо мне ничьей помощи, — и старалась скорей уйти.
Нахальный  физрук Виктор, вечно в трико в учебном корпусе, вечно бухает мячом о
пол. Походка развязная, взгляд сальный, раздевающий:
— Ну че, когда в гости-то позовешь?
— А почему я тебя в гости должна звать? — возмущалась Ленка.
— А кто тебе ребят давал контейнер твой разгружать? — с приторной улыбочкой настаивал Виктор.
— А кто тебе водку с закусью в спортзал твой таскал? — скроив злую улыбку, отбивалась Ленка, — Ты же клялся, что бескорыстно помог. Да и сам-то ты не участвовал, только ребятишки на твоем уроке. А ты и рад, вместо урока водочки попить, а?
— Не, ну интересно же, как ты устроилась-то, ну, —  приглушив голос и обдав Ленку
неприятным запахом, он прошептал ей прямо в лицо, —  ну пригласи, не пожалеешь.
— Места нет для гостей. Может, у меня там стирка в тазу замочена посреди комнаты, трусы вот постирать решила! — пошла в атаку Ленка.
— Да что я, трусов не видал? — нахальству Витьки не было предела.
Злоба кипела уже вовсю. Ленка зашипела, как змея:
— Слушай ты, спортсмен! Когда ты усвоишь? Мне это не надо! Понял ты? Не на-до!
— Понять-то я, конечно, понял, обидно, что все чужим мужикам достается. Смотри, не пожалей, —  угрожающе сощурился Виктор.
— Да пошел ты!
Женщины тоже вели себя оскорбительно. Даже самых завалящих мужиков жены оберегали от Ленки, как будто, она представляла угрозу для их семей. В общаге двое приличных мужчин, с которыми Ленка просто здоровалась, а остальное все относилось к разряду не просыхающего «быдла». И каждая сволочь норовила примерить ее на себя. Ленка понимала, что это участь одиночки и старалась не думать об этом.
Странно судьба сводит людей, как будто нарочно испытывает на прочность. Отношения доброжелательного сотрудничества с Эллой в дружбу не перерастали, но были удобны обеим женщинам.
В  здании производственных мастерских была оборудована силами мастеров приличная сауна для сотрудников. Один день в неделю в ней отдыхали мужчины, один день - женщины. Общество пестрое, Ленка не любила там бывать, но необходимость вынуждала. Нормально помыться  больше негде. Душ для общежитских детей находился в ужасном состоянии. Чинить его никто не собирался. Взрослым  детский душ посещать не разрешалось, но Ленка с Джамилей, втихаря по ночам все-таки ходили, когда на вахте сидела мать Джамили. В сауну ходили вдвоем, или втроем, с соседкой Ниной, преподавателем математики, которая тоже зависла в общежитии среди неудачников, хотя была она на хорошем счету. С ней никто никогда не спорил, ни дети, ни взрослые. Нина давала постоянно какие-то открытые уроки, принимала на себя все комиссии, все у нее было отработано за много лет, как надо. Она казалась человеком сильным и бесстрашным. Легкая, очень уверенная походка, прямая спина, жесткий взгляд, низкий красивый голос. Резкая манера общения и тон, не допускающий возражения. Ленка окрестила ее «Железной леди». Но дома происходила настоящая метаморфоза. Нина превращалась в мягкую, хрупкую, даже беззащитную женщину.
Чтобы побывать в сауне и избежать ненужного общения подружки успевали сбегать в сауну в мужской день, до того, как придут мужчины. Ленке приходилось сбегать с работы раньше. Детей уже давно не было в училище, но рабочий день мастера длился до пяти часов. Работы хватало. Иногда ее засекал старший мастер и строго выговаривал, но деваться было некуда. Приходилось и дальше красться, каждый раз, как воришке.
В сауне кроме парной и душевой, была хорошая комнатка с деревянным столом и скамейками. Огромный самовар на столе был всеобщей гордостью. Женщины обычно за разговорами пили чаи с травами. Мужчины любили расслабиться по-своему.
В тот злополучный день у мужчин намечался междусобойчик. В двери стали колотиться довольно бестактно и кричать, чтобы женщины поторопились. Как  никак  день  мужской.
— Сейчас, сейчас! Мы уже идем! —  Ленка с Джамилей были вдвоем. Носились по душевой, прибирая все за собой, таков порядок. Оделись быстро, как солдаты и выкатились в фойе с полотенцами на головах. Странным показалось, что те, кто стучал, исчезли, видимо поднялись на второй этаж. С каких это пор прятаться стали?
— В фойе толкался только старый слесарь Петр Васильич! Которого тоже не могла
терпеть Ленка за его наглые пожирающие глазенки и похабные проворные руки, которые он всегда старался пристроить к делу, если рядом стояла любая женщина.
— Ой, бабоньки!  До чего чистенькие! — осклабился мерзкий старик и потянулся к
ним, противно хихикая. Ленка шваркнула веником по рукам старикашки, и быстро вышла вслед за Джамилей.
  Ключ был у Федора, который отдавал его только в женский день, а так, приходил принимать сауну по всем правилам. Сегодня и его не было видно, и Ленка с Джамилей отправились домой.
Дети гостили у Андрея. Собрав три тысячи западных марок, он отправил Ленку в Союз покупать квартиру. Детей с собой брать было страшно. Убивали и за гораздо меньшие суммы. Решили на полгода оставить их в Германии. Квартиру сколько раз ездили смотреть вместе с Сергеем и его братьями. И каждый раз что-нибудь не так. Во-первых, еще не было закона о свободной продаже квартир. Купить можно было только кооперативную. Денег не хватало. Государственную покупать  страшно, т.к. надо обходить закон, можно было легко нарваться на жуликов. Продавали все какие-то грузины, откуда их столько в такой дыре, как Энск? Ленка не могла рисковать, и жилищный вопрос затянулся. Служба Андрея в Германии подходила к концу. Надо было что-то решать.
В прошлый свой приезд  Андрей ходил к Борису Петровичу. Деньги были обещаны ему, если сделает квартиру через своих знакомых. Он, конечно, мог это сделать, но Ленка не знала, что взятки даются вперед. За одно голое обещание никто стараться не будет. Даже магнитолу в машину, которую Андрей привез для директора, Ленка не спешила отдавать, т.к. не видела никаких сдвигов в его обещаниях. Попросту - не верила. Она знала, как Андрей собирал эти деньги. В интересах дела он мог быть железным. Ни пива, ни колбаски - только паек. А соблазнов в Германии хоть отбавляй. Не могла она швыряться его деньгами.
За чаем Джамиля и Ленка обсуждали вопрос взятки:
— Лен, ты зря, наверное, не подмаслила нашего Петровича. Надо было вперед
 деньги давать.
— Страшно, вдруг обманет, других денег нет, а если в кооператив пристроит, чем
платить будем? Хватит с него магнитолы.
— Вот и отдай ее заранее. Понимаешь, он всю жизнь на заводе был снабженцем, «доставалой», понимаешь? Привык, что все к нему само течет, а тут голые обещания.
— Не могу я. Андрей приедет, он с ним договаривался, пусть сам и дает. Он мужик, у него это лучше получится. До чего противно.
Сегодня Ленку поджидала интересная работа. По ночам она писала маслом портреты детей, изучала  росписи Жестово, Федоскино, Хохлому. Расписывала подносы, разделочные доски, гипсовые слепки. Работы мастеров украшали мастерские. Ленка охотно раздаривала работы подружкам. Иногда делала что-то по просьбе коллег. Будучи совой, любила работать по ночам. Сергей бывал редко. Она скучала без детей, и без Сергея. Занятия живописью отвлекали от мрачных мыслей и уводили в другой мир, где царит красота, где нет боли.
Сергей проявлял все больше равнодушия. Ей было трудно понять, чем это вызвано. Может, наигрался в любовь, надоело прятаться, а может, разочарован в ней. Это вполне допустимо. Узнал поближе - потерял интерес. С кем не бывает. В его семье опять, как будто, неплохо все. Ленка выводила на темной лазури пушистые сугробы, елочки и Снегурку.
Снег. Такой нежный, воздушный и обжигающе свежий. Словно следуя за кистью, тянулись беспрерывно невеселые мысли. Вспоминались обрывки коротких разговоров и встреч. Все больше подступала к сердцу безнадега.
Комната уже давно была обставлена и обжита. Скоро она поедет за детьми. Андрей все понимает, ни о чем не спрашивает, и не хочет знать. Поставил себе цель вернуть семью. Ленка знает, что Андрей ждет ее решения. Но, ничего не изменится, если  она вернется. Андрей будет пить, как всегда, скандалить. Ленка будет вечно во всем виновата. Родители его всю жизнь, с первого дня, капают ему на мозги, какая она неправильная, безхозяйственная.  А теперь и до конца жизни не отмыться. Повод-то какой дала.
Дети молчат, как партизаны. Сергей им не нравится, но не хотят мешать матери устраивать свою жизнь. Просто терпят. На расспросы родственников не отвечают. Запуталось все окончательно. Братья Сергея активно запугивают его: «Такая баба! Она тебя разведет!» Ленка недоумевала: «Какая - такая? Разве она его хоть раз подставила? Разве ведет она с ним какую-то двойную игру? Он все о ней знает. Даже знает, что она все способна ему простить. Раньше не изрекал он таких горьких истин, как сейчас: «Женщину надо добиваться, тогда это ценно», «Разве я когда-нибудь говорил, что люблю тебя?» А ей казалось, что любит. Зачем тогда все это? Как он еще не сказал, что не звал, сама приехала. Так оно и было. И не добивался, и не звал, и, возможно, просто увлекся.
Вот еще сугроб на темно-синей лазури. Еще один ком грустных мыслей скрыт под ним.
Сергей иногда приезжал в обеденный перерыв. Машина его стояла во дворе, на виду у всех. Ленка исчезала с работы всеми правдами и неправдами. Все училище знало,  если стоит темный «жигуль» у подъезда общаги - Ленку искать не надо, любовник прикатил. Ниже падать было уже некуда, она и боль от позора чувствовать перестала. То ли она притупилась, то ли трансформировалась во всепоглощающую безнадегу.  Иногда он приходил под покровом ночи, с охапкой цветущих яблонь, весь светился  радостью, и она снова забывала горькие слова: « Разве я когда-нибудь говорил, что люблю тебя?»
Надо расставаться. Не может это продолжаться вечно. Их опять стало даже не трое, а четверо.  Иногда, бывая в городе, Ленка заходила в церковь. Она подолгу стояла и смотрела на лики святых. «Господи! Помоги мне! Дай мне силы решиться хоть на что-нибудь путное! Что же я за размазня! Помоги мне! Покажи дорогу! Заблудилась! О детях надо думать. Матушка, Пресвятая Богородица! Помоги мне вернуться к детям навсегда! Надо научиться жить по-другому, но как? Как надо жить?».
…

На другой день, Элла доверительным приглушенным голосом поведала Ленке, что Аркадий был вчера в сауне.
— Попойка жуткая была. Юлька твоя там с мужиками пила. Серега физрук ее в
 парилку пьяную таскал, представляешь? Парня она в армию проводила! Вот, б…! Кто-то из мужиков задвижку забыл закрыть. Витька, говорят, специально. С Серегой у него там какие-то терки. Влетела жена этого балбеса, скандал страшный был. Та рвется Юльку бить, мужики прячут!  Идиотизм полный!
— Понятно теперь, почему они не хотели, чтоб мы их видели,— усмехнулась
 Ленка.
— Где? - удивилась Элла.
— Да мы с Джамилькой мылись, они нас выкуривали, торопили, а потом вдруг
исчезли, когда мы вышли. В вестибюле один этот Васильич — шалунишка-куртизан.  Мне, конечно, Галку жалко, но я бы сроду в драку не полезла. Зачем так унижаться?
— Из-за кого бы доброго, а то этот… вечно челюсть до пола.
— Да, спортсмены у нас, один другого лучше. Витька бабник, а Серега - тупой до
 крайности. Потому и челюсть висит вечно, подобрать забывает.
Этот разговор Ленка успела за три дня подзабыть, да вспомнить пришлось. Вечером с Галкой встретились в умывальнике.
— Здравствуй, Галя.
В ответ презрительный уничтожающий взгляд.
— Галя, ты чего? Здороваться не хочешь? — удивилась Ленка.
— Я с такими, как ты, не здороваюсь? — фыркнула та в ответ.
— А что случилось? Тебе-то я чем помешала?
— Ах, ты стерва! Ты еще спрашиваешь? Развела здесь притон! Сука!
С воплями накинулась она на Ленку. Поистине, злоба рождает в человеке прилив физических сил. Ленка не успела опомниться, как оказалась на полу. На крик прибежала Галкина постоянная подружка, сухонькая, злобная.  Лет им обеим было мало, но что-то старушечье было в них, несмотря на молодость и Галкину красоту. Галка крепко держала поверженную Ленку  за волосы, и пинала ногами,  а засушенная подружка ее крутилась тут же, стараясь достать до Ленки ногой и подзадоривая Галку:
— Дай ей, как следует! Дай! Мало ей, гадине!
  Когда поняла, что ей не вырваться, Ленка перестала сопротивляться. Ей стало безразлично, пусть уж добивают, будь, что будет. Значит, даже эти недоумки, утонувшие в пьянстве и разврате, считают ее пропащей. Даже они смеют судить ее. Только на днях она сочувствовала одной из них. «Кому тут сочувствовать? Разве это люди?» - крутились в голове одни и те же мысли, кружился коридор, лица озверелых баб,  они что-то кричали, звуки были далеко и плохо различимы. Перед лицом мелькали ноги, в грязных стоптанных башмаках.
Заметив перемену в ее состоянии гневные борцы за нравственную чистоту струхнули и разбежались по своим комнатам, продолжая злобно браниться. Все стихло. Только стены и пол по-прежнему кружились, теперь не так быстро. Ленка осторожно поднялась и, придерживаясь за стену, пошла к себе. В комнате ее ждали Джамиля и Нина. При виде растрепанной и побитой Ленка, обе вскочили:
— Лена! Что случилось?! — испуганно закричала Джамиля.
— Ничего себе, помыла ручки. Попарили еще! — попыталась пошутить Ленка.
— Кто тебя, Лена? — тихо спросила Нина.
— Галка Серова.
— За что?
— За аморалку.
И Ленка поведала подругам о происшествии. Нину осенило:
— То-то я смотрю, у нас, все училище, как улей, гудит. Баню все вспоминают.
Галкин скандал.
— Она-то причем ?! — заорала не своим голосом Джамиля, дав волю своему
азиатскому темпераменту.
— Погодите, я сейчас все узнаю!— Нина сорвалась и исчезла за дверью.
  Ленку трясло от возбуждения, гнева и, Бог знает от чего еще. Она никак не могла прийти в себя. Джамиля бегала по комнате и проклинала всех ей известных и неизвестных негодяев. Наконец, появилась Нина:
— Наташка, комендантша, говорит, что Галка видела тогда в бане с Колькой Серовым  голую Ленку! Хотела оттдубасить, да мужики не дали. Видела только, как метнулась ее фигура в душевую, волосы мокрые, лица не видно. Специально, говорит, спрятала.
— Да мы же вместе оттуда ушли! — кричала Джамиля!
— Как я хорошо выгляжу, меня спутали с восемнадцатилетней проституткой,— вяло шутила Ленка.
Долго еще подружки кипели. Джамиля рвалась все высказать обидчикам, но Ленка
всех остановила:
— Девчата! Сами же выяснили, как мужики тщательно все скрывают. Им все равно, кого Галка отметелит. Витька еще и порадуется. Сразу двоим досадил. На Юльку мне наплевать, я бы и сама ей давно накостыляла за ее работу. Но если Аркашка узнает, что Элла рассказала мне всю эту историю, у них вообще все может рухнуть.
— А что никто больше не знает об  этом? Все училище гудит!
— Правильно, только гудят-то они про меня. А что там Юлька была никто не  знает.
— Кроме тех, кто там был,—- сказала Нина.
— Они-то не побегут разъяснять всем ситуацию! Все залегли на дно! — шумела Джамиля.
Ленка не могла даже заплакать. Она представила себя на костре всеобщего презрения, причем незаслуженного. Карали бы за ее грехи, она бы все приняла, как и раньше, но сейчас, она решила защищаться. Решили, что надо пойти в милицию и написать телегу на Галку. Так и сделали. Даже побои сняли. Закрутилось долгое, нудное разбирательство, унизительное, прежде всего, для самой Ленки. Она уж сто раз пожалела, что начала это, да участковый, который хорошо знал обстановку в общежитии, попросил по-человечески:
— Давайте доведем это до конца. Это неприятно, но надо. Они ведь ничего не боятся. Надо хоть раз им хвост прищемить.
— Где Вы раньше-то были? Почему у них такие хвосты отросли, что прищемить невозможно?!
— Не так все просто. Заявление никто писать не хочет. Все хотят чистенькими остаться.
— Противно, каждый раз, всю эту помойку заново ворошить.
— Давайте, Лена, научим их уважать человеческое достоинство. Вы должны мне помочь.
Участковый производил впечатление порядочного человека, и Ленка согласилась. Надо сказать, что клевета, чувство тяжелое,  опровергнуть ее невозможно. Всегда останется кто-то в сомнениях. Коллектив раскололся на сторонников Ленки и на тех, кто легко в это поверил. Сторонников было немного. Это те, с кем Ленка успела познакомиться и подружиться. Двое учителей литературы, Танюшка - секретарь, комендантша Наташа, которые все знали точно, жили тут же, по соседству, Элла и подружки. Остальные либо сомневались, либо осуждали. Причем многие считали своим долгом подойти, и выразить свое отношение к происходящему. Кто во что горазд. Это было настоящей пыткой. Ленкина голова полыхнула серией болевых приступов. Заботливые подружки вызывали скорую, делали холодные компрессы на лоб, но работу бросать было нельзя, дети сложные, напарница бестолковая. Упустишь - не соберешь. И Ленка упорно отказывалась от «больничных», подставляя под уколы свое побитое тело. Наконец-то учебный год подошел к концу. Пора было ехать к Андрею за детьми. Перед самым отъездом состоялся суд. Подружка Галкина от суда отвертелась, и присутствовала, как свидетель. Это было даже забавно. Галкин адвокат среди прочих вопросов,  спросил Ленку:
— С какой целью Вы подали заявление в милицию, вы хотите расправы?
— Я ищу защиты. Или Вы хотите предложить мне защищаться подобным образом? В рукопашную?
Судью тоже почему-то  заинтересовал вопрос, кто же все-таки был в бане? Это был молодой рыжеволосый, симпатичный парень, с умными глазами. Вопрос к потерпевшей в самом конце процесса, прозвучал, по меньшей мере, странно:
— А скажите, потерпевшая, кто же все-таки был тогда в этой  сауне?
Возможно, они не могли понять, как это потерпевшая до сих пор не разразилась бранью в сторону той, из-за которой претерпевает страшную клевету. Трое свидетелей стояли на том, что Ленки там не было, среди них Ольга Линева, которая непосредственно участвовала в празднестве и точно знала, кто там присутствовал, но никто не называл Юлю.
Галке присудили штраф. На суде, как и на следствии, она объясняла, что Ленка первая набросилась на нее и вцепилась ей в волосы. Она так убедительно это повторяла, что Ленка и сама готова была в это поверить.
— Вопрос к подсудимой: после того, как вы зашли в умывальник и встретились с
 потерпевшей, какой разговор произошел между Вами? — голос судьи звучал вежливо и хладнокровно.
— Она поздоровалась, я не захотела ответить, — скромно, как-то очень примерно,
как хорошая ученица, отвечала Галка.
— Продолжайте.
— Она спросила, почему ты не хочешь здороваться?
— Так. И что произошло дальше?
— Она набросилась на меня, вцепилась мне в волосы и стала оскорблять.
Все перемешалось в Ленкиной голове. Судья, адвокат, защитник и обвинитель. Все  было ново, непонятно и нудно. Все эти люди, как будто нарочно, затягивали этот мучительный для Ленки  процесс. Одни и те же вопросы и ответы. Казалось, это никогда не кончится.
— Вопрос к свидетельнице Носковой.
«Она еще и Носкова», — пронеслось в Ленкиной голове.
— Вот вы поддерживаете подсудимую, утверждаете, что потерпевшая нехороший, непорядочный человек. Какие конкретно примеры ее недостойного поведения Вы можете привести суду?
Сухопарая подружка Галки, потупив взор, вяло пробубнила:
— К ней ходят всякие…
— Кто конкретно ходит?
— Мужчина один ходит.
— И что?
— Муж ей валюту шлет, а к ней ходят,—  все так же нудно бубнила Носкова.
— Вот оно что! — вырвалось у Ленки,— валюта моя вам покоя не дает!
— Пожалуйста, соблюдайте тишину в зале суда.
«Вот так номер, выходит слух о марках разлетелся по училищу и сыграл свою
 недобрую шутку», - думала  Ленка. Так или иначе, а вся эта грязная история с сауной подошла к концу.
  Элла никак не прореагировала на Ленкин героизм во имя их с Аркашей любви, просто в очередной раз отбросила ненужные переживания. Зато Джамиля накануне рвалась в суд:
— Я должна пойти в суд, я найду слова, мне поверят!
— Джамиля, я не возьму тебя. Это далеко, ты устанешь, расстроишься и заболеешь. Поверь мне, это такая помойка  -  «дело» это наше,—  устало возражала Ленка.
— Значит, ты предлагаешь мне тебя же предать? Я же с тобой была! Я! Никто не
имеет права не верить мне! Мы вместе пришли в общежитие! Я смогу это доказать!
— Нет, Джамиля, я скоро уеду из общаги, а тебе жить здесь. У тебя ребенок растет. Сама ты тоже не Геракл. Кто знает, на что эти сволочи способны. Кто тебя здесь без меня защитит? Я не могу тебя под удар ставить, можешь ты понять это?
Джамиля как-то сникла вся сразу, как будто постарела. Она вдруг поняла, что из ее жизни уйдут скоро две ее близкие подружки: Лена и Нина. Обе они будут жить в одном доме, в новом микрорайоне, а она будет сидеть, и курить, в своей кубовой по ночам, одна одинешенька.
К этому времени Лена и Нина уже успели вступить в учительский кооператив. Строился дом, в котором Ленка должна была получить трехкомнатную квартиру. Все подружки были с Ленкой до конца. Теперь  их стало больше. Добавились две Татьяны, учителя литературы, которые пришли в общагу на другой день после происшествия и заявили Ленке, чтобы она держалась, что они знают здесь всех и верят ей.
— Что ты, Лена, из-за кого расстраиваться? Они тебе кто? От близких людей
 тяжело выносить обиды и предательства, а что тебе эти алкаши? — вразумляла ее Татьяна, попыхивая сигаретой. Плюнь и забудь.
— Мы-то их получше знаем, — вторила вторая Татьяна, — так что, дыши глубже.
 Это была для нее тогда мощная поддержка. Что ни  говори, а Ленке везло в жизни на хороших  людей. Всегда они оказывались рядом в трудный момент.
Сергей воздерживался от высказываний, боялся, наверное, своим участием, размягчить Ленкину решимость бороться с клеветой. А может, тоже подумывал о расставании.
Уезжала Ленка с легкостью. Кооператив оплачен полностью. Из трех тысяч марок, две она везет Андрею обратно. Денег хватило, т.к. дом дотационный, и государство доплачивает стоимость квартир учителям. Магнитола перекочевала по назначению, Борис Петрович счастлив.  Склока улеглась. Художники ее перешли на третий курс. Юлька, не подозревала, что многим, в том числе и Ленке известно, кто развлекал пьяного физрука в бане. В глаза Ленке она смотрела невозмутимо  и бесстыже. Она одна осталась в стороне всей этой мерзости, и как не пытали на суде Ленку и ее свидетелей, никто не назвал Юлю Комарову, т.к. никто не хотел разрушать зыбкое счастье Эллы Маркиной.
…

Было раннее утро, когда Ленка постучала в дверь своей бывшей квартиры. За дверью долго возились, и, наконец, в открытом проеме появилась обросшая, болезненно красная физиономия Андрея. О приезде Ленка не сообщала, хотела сделать детям сюрприз, да и Андрею тоже. Теперь он сможет купить машину, о которой давно мечтал. Дети спали. Ленка крадучись пробралась в их комнату, как давно она их не видела, выросли. Светкины кудряшки растрепаны, разбросаны по подушке, как они тут справляются с ее косичками? Димка даже во сне печален. Лихо ему, должно быть, с отцом пришлось.
Андрей любил детей, но иногда, желая приструнить их, он мог, походя унизить, даже не заметив этого. Если Димка опрокидывал стакан за столом, Андрей мог со злостью стукнуть сына ложкой по лбу:
— Ну ко, сядь нормально! Вечно у тебя все валится из рук! 
— Какого черта ты орешь на ребенка! — поднимала бунт Ленка, — сколько
 я повторять буду: не воспитывай их за столом! Дай поесть спокойно!
Годами она втолковывала мужу, что никого никогда нельзя оговаривать за кусок, или одергивать за столом, нельзя портить детям настроение по пустякам. У детей все бывает, на то они и дети. Бывали такие неприятные сцены и на прогулке, когда всей семьей шли отдыхать  в воскресенье, всем покупали бройлерных цыплят гриль, Андрей вдруг вносил предложение:
— Диме не надо покупать курицу, он не заслужил, у него с уроками не все в
 порядке.
— Еще чего придумаешь? —  злобно шипела Ленка, — ты для чего ребенка в парк
 взял? Травить?
Ленка  все равно делала по-своему, но горькие слова уже были сказаны и Димкой услышаны, он сидел униженный и давился курицей, глотая невыплаканные слезы. Настроение портилось у всех. Зачем брать ребенка в парк, на прогулку, чтобы унижать и травмировать его?
  Ленка жалела сына, муж считал, что она воспитывает из него «кисейную барышню». Взгляды их на воспитание были радикально противоположны. Глядя на спящего сына, ей стало нестерпимо горько за его судьбу. Что ждет его? Все у него не ладилось с самого появления на свет. Если болел, то не как все дети, а тяжело, до коматозного состояния. Если в учебе возникали проблемы, то  уж обязательно лишится каникул, сидит все лето, то читает, то решает. Память неважная. Слишком страшно и много болел на Дальнем Востоке. Отец относится деспотично, а Ленка не знает, как можно помочь парню выстроить счастливую жизнь, если он такой некрепкий и ранимый.  Она надеялась, что в ее отсутствие Андрей был не слишком жестким.
  И вот, наконец, они сидят в их старой убогой кухне вдвоем, как будто и не было никакого отъезда.  Ленке не терпелось отчитаться:
— Я тебе, Андрюш, две тысячи назад привезла. Можешь тачку купить, ты же
всегда хотел.
— Да я уж купил. Вчера обмыл маленько,—-  вяло, и как-то безрадостно сообщил
 он.
— Вижу, что обмыл.
— Что не сообщила о приезде? Я бы встретил?
— Дети бы извелись, а так проснутся, а мамка здесь,— улыбнулась Ленка.
— Расскажи, что там с квартирой, что-то больно дешево ты отделалась.
— В кооператив учительский протолкнул Петрович. Оплатила полностью, еще и
телик прикупила с декодером, можно мультики детям смотреть, представляешь? — обрадовано затараторила Ленка.
— Хочешь, купим тебе японскую вязальную машинку? Она как раз две тысячи
 стоит, — неожиданно предложил Андрей.
— Нет, спасибо, Андрюш, купи что-нибудь себе. А может не тратить? В Союзе
 жилье купишь?
— Мне и так дадут.
— Когда это еще будет, — возразила Ленка, — в Союзе все с ног на голову
 становится.
— А хочешь, видеокамеру купим японскую? — не унимался Андрей, зная Ленкино
пристрастие к фотографии.
Всю совместную жизнь она терзала его, заставляя возиться с пленками, у самой не
 хватало терпения ни зарядить, ни проявить. Любила Ленка фотографии печатать. Это был целый ритуал, к которому она долго готовилась, обставляла все максимально удобно в ванной, и, смакуя каждый кадр, с наслаждением  разглядывала, как  в проявителе постепенно проявлялись детские улыбки, глаза. Вот они с котом, вот чумазые у костра, а вот на сцене. Ленка печатала вагоны фотографий. Для бабушек, которые были далеко, для друзей, с которыми переписывалась. В детские альбомы, которые старательно вела для них на будущее, и в свой семейный.
Андрей не ошибся, Ленка забыла про кофе и распахнула удивленные глаза:
— Как это видеокамеру? А что она умеет делать?
— Все. Вставляешь кассету, снимаешь, потом на видике смотришь, — небрежно,
как  будто всю жизнь только и делал, что снимал на видео, пояснил Андрей.
— Сразу на большую кассету?!— удивилась Ленка.
— Ну да.
— Вот это да! Японская, дорогая значит, - усомнилась она.
— Да, деньги сейчас все равно рассосутся незаметно, а так вещь останется,  — Андрей двинул  бровями, в знак значимости принимаемого решения, — у нас многие уже в полку купили. Прощание со знаменем будет, снимешь.
Что там прощание со знаменем, она смогла бы теперь снимать детей денно и нощно!
— А сколько стоит? — Ленке все-таки хотелось вернуть Андрею хотя бы часть
 денег, а камера, ясно, как божий день, пойдет ей. Но соблазн был слишком велик, чтобы устоять.
— Да по-разному,—- слукавил Андрей, он знал, что в соседнем магазине у немцев полупрофессиональная камера «Хитачи» японской сборки стоит ровнехонько две тысячи марок. Он сожалел, что не мог ее купить, уже не успевал. Это было последнее его лето в Германии. Не было у него замысла купить Ленку игрушками, просто хотелось успеть еще что-то сделать для них. Она это ясно почувствовала.
В этот же день Ленка уже снимала Димку. Светка привыкла носиться по улице целыми днями, после бурной встречи быстро умчалась с подружками. Зато сын рассказывал про свою жизнь, про друзей, про увлечение музыкой и танцами. Был он очень музыкален, ритмичен. Как и большинство подростков, Димка был худым, непропорциональным, но когда начинал танцевать, это куда-то пропадало. Каждое движение и жест были к месту. Смотрелся он гармонично, и даже стильно.
— Димочка, сынок, ты когда это так навострился-то?—- изумлялась Ленка.
— Сам. Смотрю видик и повторяю.
Димка повторял все клипы Майкла Джексона, его повороты, «лунную походку».
 Откуда пластика такая? Никогда никто не учил, Прыгал в клубе с девчонками в массовых танцах, как все. Лицом Димка очень хорош - в прадеда. Ленка пришла в полный восторг. Снимали целый день, забыли про все на свете. Андрей не ворчал, не хотел омрачать встречи.
— Сынок, надо папе показать, — решительно заявила Ленка.
— Нет, не надо.
— Почему?
— Ему не понравится, - сопротивлялся мальчик.
— Как это может ему не понравится, когда он сам большой любитель танцев.
Димка удивленно посмотрел на мать:
— Папа любит танцевать?
— Да, еще как. И хорошо танцует, гораздо лучше меня. Ты, видать, в него уродился.
Вечером Димка давал концерт всей семье. Андрей был приятно удивлен, похвалил раскрасневшегося, смущенного и счастливого сына. Уложив детей, долго еще не могли они отойти от дневных впечатлений.
— У нас, в Энске, учиться негде, — рассуждала Ленка.
  Об институте и говорить было нечего. Димка из-за постоянных болезней и пропусков учился слабо, наклонностей к точным наукам не имел. К тому же поленивался. Речь шла о том, куда его направить после девятого, осталось один год на раздумья.
— Только два института , Училище Культуры, и множество ПТУ с рабочими
профессиями. На заводы их теперь не берут. Закончат и мыкаются, кто где. Теперь никто никого не трудоустраивает. Техникум тоже заводского профиля.
— Да, знаниями наш парень не блещет, учился бы так, как пляшет, — огорченно констатировал Андрей.
— А давай, его в Культпросвет отдадим? — осенило Ленку.
— Да брось ты, что там парню делать?
— На хореографическое отделение, если там есть. Я узнаю. Мальчишек охотно берут, их  везде, сроду,  не хватает.
— Ну и кем он будет? Танцором? Тоже мне профессия для мужчины.
— А почему бы и нет? — не унималась Ленка.
— Не знаю, можно попробовать, конечно, хоть среднее образование будет, а там,
может еще куда пойдет, подучится.
На том и порешили.
…

Отпуск прошел почти незаметно, в сборах и хлопотах. В полку судачили об их семье, как всегда, но Ленке было все равно. Единственная нерешенная проблема терзала ее совесть. Андрей ждал, что она позовет его в Энск, хотя уже списки расформирования части были готовы. Все офицеры знали свое новое место назначения, Андрей записался в свой родной город, но надеялся, что Ленка уже устала одна, к тому же она понимала, что  муж страшно наказан за все свои злодеяния, и, кажется, должна успокоиться. Ехать в Энск ему совсем не хотелось, Андрей надеялся перетащить семью на родину. Перед самым отъездом он все-таки завел этот разговор:
— Что тебя держит в Энске?
— Привыкла уже, — соврала Ленка, —  квартиру ты нам обеспечил, работа есть, что
 еще надо?
— Я считаю, детям там вообще нечего ловить, — начинал раздражаться Андрей, —
Светку за алкаша какого-нибудь выдашь.
— Угу, вроде тебя,— парировала Ленка.
— Если даже ты замуж выйдешь, дети наши твоему новому мужу не нужны будут.
— Да-а, женихи в очередь стоят! — невесело рассмеялась Ленка, вспомнив, с какой
осторожностью относится к ней теперь Сергей. Откровенно избегает, когда она попадает в трудные ситуации. Ни помощи от него, ни поддержки. Словно боится чего-то.
Ленка задумалась. Одиночкой быть тошно, унизительно. Раньше она этого не знала. С Сергеем придется рано или поздно расставаться. К Андрею возвращаться нет сил. Прямо тупик какой-то.
— Лена, ну что ты молчишь? — по-своему истолковав ее задумчивость, Андрей перешел в наступление, — я тебе сколько раз предлагал, давай начнем все с начала. Ты так и не ответила. Я же знаю, что тебе там трудно. Я же видел всю твою жизнь своими глазами. Что, чья-то любовь держит?
— Нет, твоя нелюбовь,— Это было отчасти правдой. Был бы Андрей помягче сердцем, можно было бы на что-то надеяться, а так….  Живет, как по Уставу. Все у него в жизни отпаралелено,  отперепендикулярено.  Вся жизнь в черно-белом цвете, никаких полутонов.  Ленка задыхалась  рядом с ним от тоски.
Словно прочитав ее мысли, Андрей обиженно заявил:
— Люблю, как умею. Я, может быть, сухарь, как ты говоришь, но, по крайней мере, забочусь о вас. Это всегда было, не только сейчас.
— Я знаю, Андрюш, знаю, — вздохнула Ленка, — но пойми и ты меня. Я уже привыкла жить самостоятельно, ни на кого не надеясь. Как я могу  вернуться к тебе, если ты запьешь в любой момент. Посмотри на себя. У тебя таких поводов не меряно. Да и на любовь ты скупой. Все себя уронить боишься, скорей нас всех затопчешь.
— По-твоему, я такое чудовище? — обиделся Андрей.
— Да нет, просто мы разные. Сделали глупость однажды, зачем повторять?
…

Лето подошло к концу. Поездки, встречи, расставания. В Энск Ленка ехала с легкой душой.  Стоимость квартиры оплачена. Дети с ней. Для подружек  по всем сумкам натолканы сюрпризы. Впервые за долгое время, она ощутила  чувство дома, едва ступив на перрон.  Энск утопал в зелени и казался маленьким и уютным. Общага встретила тишиной. Учеников еще не было. Многие из жителей разъехались по деревням. Только мерзкая, вечно грязная лестница в подъезде напоминала о действительности.
— С приездом, Елена Петровна! Это что же, мальчик-то тоже ваш? — поинтересовалась соседка со второго этажа, старенькая незлобивая вахтерша баба Зина.
— Здравствуйте, Зинаида Макаровна!  Мой, конечно, похож? — не без гордости отвечала Ленка. Ей было приятно, что рядом шел такой замечательный, лучший в мире юноша - ее сын.
— Похож, похож!— согласилась баба Зина, приветливо улыбнувшись.
В комнате сразу стали разбирать вещи, подарки. Ленка помчалась вдоль коридора набрать чайник. Дети готовили застолье, ждали прихода гостей. На стук Ленкиных каблучков в коридор выскочила Джамиля:
— Ну, наконец-то! С приездом! Как ты? Детей привезла? Посмотреть хочется! —
подружки обнялись. Ленка подхватила маленькую легкую Джамилю и закружила вокруг себя:
— Привезла! Твой-то где? Пойдемте скорей к нам! Нина дома?
— Дома! Дома! Сейчас все завалимся!
Через несколько минут в комнате Ленки воцарился настоящий бедлам. Все
шумели, обменивались новостями, перебивая друг друга. Все говорили одновременно и умудрялись все услышать и понять.
— Знакомьтесь, девочки! Это мой сынуля! — радостно объявила Ленка.
— Господи, как похож!
— Красавец! Мамкин сын!
— Максим! — обратилась Ленка к сыну Джамили,—- вот тебе товарищ! Принимай!
Ребята смущенно глядели друг на друга.
— Мы тебе конструктор привезли, пойдем покажу, — предложил Димка и мальчишки углубились в свои мужские занятия. Светка помчалась выискивать соседскую подружку Лариску. Взрослые тоже увлеклись подарками. Тем более,  что это была настоящая немецкая косметика. В Энске, этого нельзя было тогда ни купить, ни достать. Ленка была счастлива.
— Лен, это наверное, дорого? — спрашивала Нина, припав к зеркалу, подкрашивая губы.
— Не, девочки, не переживайте. Там это все очень доступно. Все подарки уложились в нашу тридцатку. Я же меняла на границе. А это вам Андрюха прислал, — и Ленка выгрузила на стол вкусности от Андрея.
— Лена! Тебе Петрович для детей комнату Коростылевых отдал! — вспомнила Джамиля.
— Да вы что?! Я уж думала не допрошусь никогда! Забыла, что заявление писала,— обрадовалась Ленка!— а Коростылевы-то куда делись?
— В деревню укатили, к родителям. Там дом, хозяйство свое. Родители старые, к себе их давно звали, — рассказывала Джамиля, — ключ у комендантши получишь в понедельник.
Собравшись за столом, обменивались новостями, но Ленка заметила, что подружки чего-то недоговаривают. Когда дети разошлись, она с тревогой приступила к вопросам:
— Что переглядываетесь? Случилось что-нибудь?
— Случилось. Да ты не пугайся! Не с Сергеем! — выдала Нина.
— А что тогда? — недоумевала Ленка. Ей казалось, что больше вообще ничего страшного не может быть.
Нина молча достала из кармана халата письмо с казенным штампом и подала Ленке:
— Я такое же получила. Кооператив наш подорожал в два раза, — пояснила она.
— Как это? Как такое может быть? — Ленка торопливо вскрыла конверт:
«Уважаемая Елена Петровна! В связи с удорожанием строительных работ и материалов, стоимость вашей квартиры возросла.  Учитывая государственную дотацию, тридцать процентов от стоимости квартиры составляют тридцать одну тысячу  триста восемьдесят рублей. Вами внесено пятнадцать тысяч пятьсот рублей. Недостающую сумму необходимо оплатить до 1 октября текущего года. В противном случае Вы автоматически выбываете из кооператива.
Председатель ЖСК №1  Жуков И.П.»      Дочитав,  Ленка опустила конверт и застыла. Она не знала, что делать, где взять  такие огромные деньги. Потерять квартиру означало навсегда остаться с детьми здесь, в этом блошином инкубаторе.
— Погоди убиваться. Надо что-нибудь придумать, — пыталась утешить Нина.
— Лена, может продать тебе, что от Германии осталось? — посоветовала Джамиля.
— Девочки, если я даже все продам, этого не хватит,— упавшим голосом отозвалась Ленка. Мысли неслись каким-то круговоротом: « У родителей таких денег нет. У брата тоже. Андрей купил камеру, продавать жалко не меньше, чем квартиру терять. У его родни тоже нет. Продам линолеум, серьги, вечернее платье свое…»
— Девчата, я хотела шмотки детские раздарить, придется продавать все. Я же от стыда пропаду,—- вслух рассуждала Ленка.
— Не сходи с ума! — успокоила Нина, — тебе надо деньги собрать, все продавай. Андрею напиши.
— Я только ему отказала, а теперь деньги просить стану?— ужаснулась Ленка.
— Это его дети, он же порядочный мужик,— возразила Джамиля.
— Порядочный, конечно, но где он возьмет-то их? — машину только что купил. Копейку. Родни у него много. Если все продать и у всех назанимать, может и выкрутимся?
— Конечно, выкрутишься, Лена, — успокаивала Нина.
— А ты-то как, Нин? — испугалась Ленка.
— Сестра привезет, на шубу давно собирала, —  грустно усмехнулась Нина, — вот
ведь как бывает. Мама еще дает. Наберем.
Обе они еще не знали, что дом будет строиться долгих четыре года, цена будет меняться каждые три - четыре месяца. Кооператив выжмет все соки из застройщиков и их семей. Ленка будет вязать по ночам кофты на заказ, чтобы купить продукты. Весь заработок будет уходить  на погашение ссуды. По выходным придется расписывать стены и фойе, выискивая по всему городу заказы. Все четыре года и еще два, после стройки они будут выплачивать долги и проценты.
Кто виноват в том, что в девяносто первом году, когда люди метались в поисках работы, не знали, как прокормиться, Ленку занесло в кооператив. По-разному стали складываться судьбы, отношения людей. Большинство не было готово к переменам.
У Нины  взрослый и самостоятельный сын. Обеспеченные родственники. Все шесть лет голодухи, она будет поддерживать Ленку и выручать в безденежье, не ожидая, когда ее попросят. 
Но пока они не догадываются, что незнакомое слово «инфляция» станет скоро для них таким же привычным, как «здравствуй» или «прощай».
…

По первому звонку Ленки Андрей бросился на помощь. Собрал со всей родни деньги и прилетел в Энск.  В Москве происходили страшные события. Ленка опасалась за Андрея. Как бы там не было, а он был ее единственной опорой. Встречая мужа в аэропорту, она с ужасом увидела, что лицо его заклеено огромной ватно-марлевой повязкой, нос изуродован и неестественно торчит вверх. Под глазами следы от удара. Ленку бросило в жар. Вчера только по телику показывали, как погибли трое парней у дома правительства. Неужели его там носит?
— Ты что? Тоже там был?! — воскликнула Ленка. В этот момент Андей  стал для нее национальным героем.
— Где?— удивился Андрей.
— На площади! У Белого дома!
— Да ты что, Лена, — рассмеялся Андрей, — где Белый дом, а где я! Я же работаю,
 когда мне по митингам ходить?
— А что это тогда у тебя?
— Машину перегонял, за рулем уснул, — сознался Андрей.
— Я же говорила тебе, не езди один! — упрекнула  Ленка.
Зато Андрей развеселился, и все время шутил над Ленкой:
— Что? Разочаровал тебя? Мало того, что не герой, еще и с улыбкой  Гуинплена, —
смеялся он, — вот не бросила бы меня, не стал бы таким.
— Чего ты радуешься? Как  еще жив остался? — злилась Ленка.
Андрей готов был тащить любой воз, лишь бы быть с семьей. Он уже пожил один, 
скучал по детям.  Долгими пустыми ночами вспоминал,  как привез из роддома Светку - маленький пищащий комочек.  Димку маленьким он совсем не помнил. Лейтенантом вообще не бывал дома. А когда родилась Светка, он ее очень ждал, взял отпуск, чтобы первый месяц помочь жене. Никому не разрешал постригать ноготки у малютки. Делал это сам с большой осторожностью. Подолгу стоял у дивана на коленях, наклонясь к дочке и млел, когда она хватала его ручонками за нос. Дальше вспоминать не хотелось.  Андрей не был лжецом и не пытался выгораживать себя. Пьянки начались именно тогда, в Розенгартовке. После работы пристрастились штабные ходить в деревню, в местную пивную по прозванью «Мутный глаз». Ленка уговаривала, ругалась. Они начали ссориться именно тогда. Он и сам не знал тогда, что привыкнет и пьянство станет для него обычным делом.
—  У кого назанимал-то? — Ленкин вопрос вывел его из состояния задумчивости.
— У всех понемногу,  зато отдавать можно постепенно.
Ленка вспомнила, как реагировал Сергей на ее новости. Отгородился сразу:
— Одной  тебе не потянуть.  Андрея привлекай.
—«Тоже мне герой-любовник», — с досадой думала Ленка.
Андрей погостил два дня и улетел. Димка пошел в девятый класс и в соседний ДК, нарабатывать навыки в хореографическом коллективе,  Светка  в четвертый.  Училась она хорошо, была собранной и внимательной. В свободное время толклась среди Ленкиных художников, училась рисовать. Самой большой бедой оказался Димкин переходный возраст. Каждую неделю один, а то и два дня он просыпался с жуткой головной болью, рвотой. Щеки красные. В глазах болезненный блеск. В такие дни он не мог подняться, не то, что танцевать. Обследования не помогали. Димку посадили на транквилизаторы. Иначе боль не унималась.
Ленка так устала от постоянной погони за заработком, беготни по очередям и подработкам, от тревоги за сына, что ей стало не до Сергея. Виделись они крайне редко. В основном, когда он приходил ночью, с охапками цветов. Но Ленка уже понимала, что Сергей любил в ней  ее страсть и преданность ему. Сама она хоть с детьми, хоть без детей, не представляла для него большого интереса. Всю осень она пыталась как-то по-хорошему объясниться с ним и расстаться, но не получалось. Он каждый раз обещал, что будет больше уделять им внимания, находил какие-то аргументы. У нее не было сил оттолкнуть его. Так все и тянулось. Дети теперь жили в соседней комнате. Вечером Сергей мог беспрепятственно заглянуть к ней, но ни он, ни она не стремились к этому, как раньше.
После бурных ласк Сергею приходилось наблюдать, как Ленка в халатике усаживается за вязальную машину и почти до утра таскает каретку из стороны в сторону. Металлические крючки двигаются и, отсвечивая под настольной лампой, слепят ей глаза, отчего у нее текут слезы по щекам. Она не обращает на них внимания, только еще больше щурится. Иногда она расписывала гипсовые фигурки, подносы, разделочные доски, деревянную посуду. Она не просила помощи. А он не предлагал, изредка приносил гостинцы. Грибы или варенье, которые делала его мать. Иногда он вытаскивал Ленку покататься по ночному городу.  Она из гордости не хотела ни о чем просить его, но видимо эта неприхотливость и удерживала его рядом. Теперь он не отпускал ее.
Иногда за ним утром приезжал брат Михаил, который откровенно восхищался Ленкой. Считал ее двужильной и сверх выносливой.  Такой надежный запасной аэродром терять было жаль. Ленка понимала это, но, сколько трудов стоило вытащить Сергея из депрессии, из попоек. Теперь она боялась создавать для него любую стрессовую ситуацию, чтобы все не началось заново. Да и не готова она была остаться совсем одной.
Учебный год с самого начала был напряженным. У художников сплошная практика. У Димы болезни, обследования, подготовка к экзаменам  за девятый класс. «Училище Культуры» ему понравилось, но врачи из-за болезни сосудов поставили в карточке профнепригодность. Ленке пришлось бегать, унижаться, умолять, чтобы заклеили все в карточке и дали разрешение на поступление. К счастью, классный руководитель оказалась чутким человеком, и защищала Димку от негодования учителей из-за систематических пропусков. Светка просилась в художественную школу. Это было далеко. Некому возить ребенка, одну не пустишь. Как всегда Светка осталась ни с чем.
Голова Ленки шла кругом. И в довершение всего запил Сергей. Что там у них дома произошло, она не знала, только он сорвался основательно. Пришел как-то вечером невменяемый. Ленка бросилась заваривать травы, промывать желудок, отпаивать успокоительными.  После пяти дней бурных усилий, Сергей стал приходить в себя. Он послушно пил травы, которые Ленка тщательно заваривала в водяной бане,  и смотрел на нее с каким-то сожалением:
— И охота тебе возиться с чужим мужиком, от которого тебе одни проблемы?—
опираясь на локоть, с кружкой в руках, слабо проговорил он.
— Отравлю вот, будешь знать, — вяло пошутила Ленка.
— Трави, — откинулся он на подушки, пытаясь улыбаться,—  из твоих рук готов принять любой яд.
Ленка молча смотрела на него. Странно устроено ее сердце. Сколько обид перенесла от него, а все равно рада даже тому, что вот валяется тут, как полено, пришел в себя и пытается шутить.
— Где моя майка? — шутливо требовал Сергей.
— Выбросила, — подхватила тон Ленка.
— ???
— Да нет, постирала, да нечаянно пересинила. Нельзя тебе в такой домой идти.
— Покажи.
— Что я врать буду? Смотри, — Ленка кинула ему в руки майку.
— Да, в такой майке из дома выгонят окончательно.
— На работе-то что скажешь? —  волновалась Ленка.
— Выкручусь как-нибудь, - успокоил он.
После работы Сергей пришел к ним с продуктами, как будто всегда здесь жил.
 Помог готовить ужин. Утром в выходной потащил Ленку на рынок, вместе купили мясо, готовили пельмени. За столом заговаривал с детьми. Светка легко шла на контакт. Она знала Сергея уже давно, и вообще была общительна. Другое дело Дима. Видно было, что ему неуютно в присутствии чужого человека. Наскоро поел, извинился и ушел к себе.
— Что дома? — спросила Ленка, когда они остались одни.
— Скандал,— небрежно ответил Сергей.
— Надолго? — осторожно поинтересовалась она.
— Надоел уже? — он явно не хотел говорить на эту тему.
— Я к тому говорю, что ссора, чем дольше длится, тем больше трещина в отношениях. Ты уже неделю здесь. Как будешь оправдываться?
— Совсем не буду, — решительно и мягко сказал он, улыбнувшись, и обнял Ленку
за плечи.
Дальше стало  еще сложней. То в одной семье, то в другой. Затягивать стала
атмосфера покоя и уюта в Ленкиной общаге. Дома, в обставленной квартире, где было все необходимое, чего-то все же недоставало. Сергей зарабатывал прилично, иногда зачем-то рассказывал про это Ленке, словно подразнивая ее:
— Что это за деньги, как ты живешь только? Я вот Татьяне выдал тридцать тысяч на расходы, чтоб не приставала, а основной заработок в деле должен быть, — со знанием дела рассуждал он. Ленка не очень понимала, в каком деле должен быть заработок, но обижалась очень. Ей казалось, что он специально унижает ее. Таким же стал, как Андрей. Что она за человек, что близкие люди становятся рядом с ней садистами. Но вслух свои мысли не высказывала.
Дома стало понятно, что, исчезнув на неделю и вернувшись, как огурчик,  в
 добром здравии и хорошем настроении, он мог быть только у женщины.  Гнать по каждому поводу из дома его перестали. Чтобы уйти к Ленке, Сергею приходилось затеять какой-нибудь «легкий скандальчик», что, несомненно, делало его подлецом. Однажды пришел сам не свой:
— Знаешь, Лен, я совсем запутался. Уйти не могу, притворяюсь пьяным - не
 гонят. Поскандалил слегка сегодня, а Татьяна мне и говорит:
— Иди уж, тебе же уйти надо, затем и спор поднимаешь. Иди, не скандаль.
— Зачем же ты ушел? —  упрекнула Ленка, — зачем ее мытаришь без толку, куда ты
от нее денешься? — возмущалась она.
— К тебе приду,— нахально заявил Сергей, отлично понимая, что никогда этого не
 сделает.
— А я не приму, — решительно заявила Ленка, — мне Андреевых пьянок хватило.
— Разлюбила? —  все также вызывающе приставал Сергей с вопросами.
— А ты обнаглел. Пора тебя на место ставить, — Ленка не узнавала сама себя, дать отпор Сергею она раньше не смела. Боялась потерять его. Огорчать боялась. Видно любому терпению конец приходит.
Поссорились. Ушел, хлопнув дверью.
            «Не придет больше», — с горечью подумала Ленка, — «Так мне и надо. Никто меня любить не будет. Наверное, об меня только ноги вытирать можно. Размазня».
В комнате детей горела настольная лампа. Димка читал, Светка уже спала.
— К вам можно, крошки?— виновато улыбнулась Ленка.
— Заходи, мам, — обрадовался мальчишка,—- садись, мы так давно с тобой не разговаривали, — он сел на кровати, освободив место, чтобы мать устроилась рядом.
— Ничего, сынок, в учебном году, сам знаешь, как у меня со временем, — и вдруг
она поняла, что Димка не верит. Она могла бы все вечера проводить с ними, но тратит время на своего Сергея.
— Тебе не нравится Сергей? — спросила она прямо.
— Не знаю, — Димка замялся, не зная, что ответить.
— Ты бы не хотел, чтобы он жил с нами?
— Не выходи за него, он чужой, — горько отрезал мальчик.
— Да я и не собираюсь, просто спросила, — растерялась Ленка.
— А  если папа приедет, ты как? — пытала Ленка.
— Папа - другое дело.
— Вы же с папой никогда не ладили? — удивилась она.
— Ну и что, с ним все равно лучше, — упрямо настаивал Димка.
— Ой, сынок, не потянуть мне одной все проблемы. Видишь, что творится. Ни заработка, ни жилья. За стройку вносить деньги не успеваем, все в долгах. Отец жилы рвет, на одни самолеты сколько истратили, — вслух рассуждала Ленка.
— Мам, ты правда за него не выйдешь? — с тревогой спросил Димка.
— Да что ты, сынок, я и не собиралась, — слукавила Ленка. Еще каких-нибудь
полгода назад с радостью бы побежала, если бы позвал. А  вот теперь окончательно поняла, что все к лучшему. Надо расставаться. Может сам кинет. Было бы обидно, но все ясно. А самой решиться было гораздо трудней, хотя играл он ей уже, как кошка мышкой.
— Спи, родной мой, ни о чем не печалься, я только вас со Светкой люблю,— она поцеловала сына и пошла к себе. Ступив на порог, обомлела. На столе стоял огромный букет садовых цветов, у порога ботинки Сергея. Шифоньер служил стенкой-перегородкой в комнате. За ним стояла кровать. Ленка хотела заглянуть за перегородку, но Сергей оказался сзади, за дверью. Он сгреб ее в охапку и, прижав к себе, стал шептать жаркие нежные слова, давно забытые. Ленка понимала, что долго он не продержится, снова сказанет что-нибудь, будет просто ее использовать. Она вяло попыталась высвободиться.
— Сережа, ну опять ты за свое, — давай уже как-то решать что-ли? —  она опустилась на стул. Не  было сил отбиваться от ласки таких любимых рук. Сколь же может прощать женщина!
— Лен, — он сел возле нее на пол, положил голову на колени, — Лен, поедем ко мне.
— Нет, Сереж, ночи холодные уже. У тебя там, как в погребе, — возражала Ленка.
— Ты просто устала, я печку затоплю, на такси туда и обратно. Хоть ненадолго
 смотаемся? — он смотрел как-то печально, что было за душой, не понятно.  «Опять дома что-то натворил»,—- подумала Ленка.
— Ладно, только не долго, сколько я могу не высыпаться?  На педсоветах сплю
уже.
В избушке прохладно. Сергей уложил ее на аккуратно заправленную кровать сверху, прямо в верхней одежде и бросился растапливать печь. В это время дверь отворилась и на пороге появилась его жена Татьяна.

Раньше она никогда не унижала себя поисками пропавшего мужа. Видно, поняла, что рискует потерять его совсем. Глаза ее были полны тревоги. Ленка почувствовала, что надо спасать положение. Нарушив неловкую паузу, присев на кровати, она уверенно и недовольно заявила:
— Ну вот, объясняй теперь Татьяне Николаевне ситуацию.
Татьяна бросила на нее взгляд, полный неприкрытой злобы.
—  Кто эта женщина? — обратилась она к мужу.
Сергей продолжал сидеть у печки, невозмутимо помешивая дрова. Ленка понимала: не может сориентироваться.
— Кто эта женщина? — настаивала Татьяна. Было заметно, что она не знает, как ей
поступить, что делать и говорить. На мгновенье шевельнулась жалость в Ленкином непутевом сердце.
— Это Ленка! — как-то беспечно и пьяно бухнул Сергей.
— Чья Ленка? — вопрос звучит жестко, а глаза выдают испуг. Что это? Ленке вдруг
становится ясно, как божий день, Татьяна сама боится правды! За долгую совместную жизнь она сумела убедить Сергея в своей принципиальности. Он твердо верил, что измена ему не простится. Возможно, она и сама верила в это, а теперь, подойдя вплотную к краю пропасти, испугалась.
— Чья? Андрюхина, — все также, изображая пьяного, отвечал Сергей.
—  Какого Андрюхи? Вальцова? —  с надеждой в голосе спросила Татьяна, вспомнив, очевидно, кого-то из Сергеевых друзей.  Ленка не могла вынести больше этой пытки. Было больно видеть, как цепляется за последнюю соломинку женщина, у которой рушится жизнь. И вина в этом ее, Ленкина. Она решительно встала, взяв в руки сумочку:
— Ладно, разбирайтесь тут,  а мне пора, — в голове стучало:  «Только бы не сорваться, не выдать этого дурака, да и перед ней стыдно. Уйду, пусть врет, что хочет».
— Постойте!—  Татьяна как-то неловко, чересчур поспешно остановила незваную
гостью прямо в дверях.  Взгляды их встретились. Целый рой противоречивых чувств захлестнул Ленку. Совсем некстати ей подумалось:  «Что такое есть в этой женщине, что он так любит ее?»  В светлых глазах Татьяны отчетливо читалось: «Что происходит?  Какое, действительно, отношение к моему мужу имеешь ты, чужая женщина?» Она мучительно искала слова:
— Где наша машина? — вот так нечаянно она бросила мостик сопернице, спросив, очевидно, первое, что пришло в голову.
— Не знаю, где ваша машина!— с раздражением бросила Ленка. Она была одержима сейчас идеей спасения ситуации. Надо было врать убедительно, чтобы в это можно было поверить. Это нужно не только для Сергея и для себя, но и для этой женщины, чью жизнь она разрушила. Сострадание и досада слились в единый диссонанс чувств. Сколько раз она боролась с внутренним раздражением против Татьяны, не хотела признавать ее значимости в жизни Сергея. Но здравый смысл подсказывал, что он может существовать только неразрывно со своей семьей, которой ему не заменит никто, даже Ленка с ее безумной любовью.
— Не знаю! Знаю только, что нашу машину они угробили! — продолжала наступать Ленка.
— Но, постойте же! — мольба в голосе Татьяны резанула по сердцу.
— Нет уж! Я пойду. Надоели они мне оба! Со своим я, как-нибудь, сама разберусь, а вы со своим разберитесь! — почти приказала Ленка и вышла, решительно хлопнув дверью.
Беспощадный ветер подхватил и понес ее по холодной темной улице, как опавший лист. Но даже он не мог остудить жаркого, жгучего стыда, к которому примешалось еще состояние униженности. Казалось, что она прошла все рубежи падения, что давно уже на самом дне, и ничто не может ее так глубоко ранить. Но вот увидела она глаза той, в чью судьбу так бесцеремонно ворвалась. К кому питала глубоко в душе неприязнь, наивно считая, что сама была бы лучшей женой для Сергея. Всегда гнала мысли о ней, чтобы не будить угрызения совести. Ленку пугала собственная бесстыжесть.  Вранье стало образом жизни. Актерские способности, которыми она так гордилась, использованы во зло.
Автобус тащился еле-еле. Успокоиться было невозможно.
«Пойду к Джамиле —  покаюсь, невозможно одной с этим справиться», - думала она, тупо уставившись в окно.
Подходя к общежитию, она изумленно остановилась. Навстречу  шел Сергей. Было не понятно, пьяный или притворяется.
— Как ты здесь оказался? — Ленка не могла прийти в себя от того, что произошло в
его старом доме, а он  стоял рядом и довольно улыбался.
— На такси пригнал! — ответил Сергей и, как всегда, подхватил ее на руки, закружил
и прижав к себе, бережно поставил на ноги.
— Не ожидал от тебя! Честное слово! Что ты так меня спасать будешь!
—  А ты думал, я в ножки к ней брошусь? — обозлилась Ленка, — ты сейчас дома
должен быть! Она поверила?
— Ага.
— Ну и топай отсюда! Надоест ей когда-нибудь верить, останешься один.
— Не ругайся, а? Ты же меня не сдашь? — попытался обернуть все в шутку Сергей.
— Не знаю, может, и сдам, — он не врала сейчас. Если бы Татьяна пришла к ней и спросила, глядя в глаза, есть ли что-то между ними, кто знает, может, Ленка и не смогла бы отвертеться, как сегодня.
Простившись, они разошлись, каждый своей дорогой. На душе было муторно от сознания собственной беспомощности и подлости. Перед глазами лицо Татьяны: "-«Но, постойте же!»— снова и снова этот умоляющий взгляд и голос, как эхо:
— «Но, постойте же!»,
— «Но, постойте же!"…

Общежитие скучать не давало. Раньше еще Ленка недоумевала, что за запах стоит на первом этаже, где кроме мастерской для художников и их же склада, находился склад вещевой. В нем-то и заключался секрет. Кладовщица Наталья в свободное время от выдачи пэтэушникам формы, варила там самогон, которым обеспечивались все желающие из своей и близлежащей общаги соседнего ПТУ. Адское зелье продавала ее родная маменька, в народе тетя Кланя. Разговаривать и материться для нее означало одно и тоже. Например, если она при встрече хочет поделиться радостью, что сегодня ей удалось продать несколько пучков лука и заработать двадцатку, чтобы попировать, из всего этого вы услышите только "лук" и "двадцатка". Все остальное - "непереводимая игра слов". При этом тетя Кланя оставалась человеком веселым, незлобивым.
             Гущу от варева сливали в туалет на первом этаже, зловонный запах держался неделю, заполняя собой весь этаж. И никакой хлоркой его нельзя было перебить. Разобралась в этом Ленка только после того, как у себя на этаже обнаружила такое же зловоние.
Соседка Зина - тоже варила самогон. Зина интересная штучка. Дамочка без возраста, как и сантехник. Она убирает пэтэушные  мастерские. Маленькая, худенькая, бойкая и всегда смеющаяся. Возраст веселая старушка хранит в тайне, отчаянно молодится, изображая из себя непосредственную девчушку. Лицо  «девчушки»  все испещрено сетью морщин от частых и безмерных возлияний. Возлюбленный Зины вдвое ее моложе, чем отчасти и объясняется ее бесконечно длящаяся юность, посещает ее по ночам, тайно. Настолько тайно, что просыпается весь этаж. Днем он не приходит, но зато часа в два ночи по коридору разносится грохот его кулаков. И жалобный писк Зины.
—  Зина! — кричит он дурным голосом, — открой!
Из-за двери тотчас звенит певуче-визгливая скороговорка:
— Уйди! Я не люблю, когда ты пьяный!
Снова кулаки: бах! Бах! Бах!
— Зина! Открой!
— Уйди! Я не люблю, когда ты пьяный!
Это могло длиться по полтора - два часа с паузами, когда он, утомившись, дремал
под дверью. Постепенно начинали выползать из своих  камор  соседи. Кто в халате, кто в майке, и расползались покурить или направлялись в конец коридора. Там размещались наши "удобства", которые мы правдиво называли "неудобствами".
Заметив оживление в коридоре, Зина открывала дверь, то ли из милосердия к соседям, то ли удовлетворившись тем, что все видели, как ее добивается молодой мужчина. И начиналась у Зины светлая полоса жизни — запой. Она выходила редко. По коридору шла обычно, расставив ноги и руки в стороны, чтобы не упасть. Ее сильно штормило. Зина медленно балансировала по коридору и, сладко улыбаясь, пела тоненьким голоском  одну и туже песню:
— Откройте ооокна! Откройте двееери!
Сегодня, поднявшись на свой этаж, Ленка увидела и услышала обычный диалог:
— Зина! Открой!
— Уйди! Я не люблю, когда ты пьяный!
— «О! Господи! Все, как у нас с Сережкой», — горько усмехнулась она своим мыслям,— «Уснуть сегодня опять не удастся. Пойду к девчатам».
Джамиля сидела в кресле. На полу, разложив веером карты, сидела Нина в халатике
и бигудях :
— Вот если бы мне или Ленке такая карта упала, то «поганая постель»  получается.  А тебе - черт его знает…— пожала она плечами.
Джамиля залилась смехом.  Чего, чего, а посмеяться подружки любили. Ленка
тихо поздоровалась:
— Привет, ворожейки, — она прошла на носочках к Джамиле и опустилась на
ковер.
— Что это с тобой? Серега не пришел? — спросила полушутя Нина.
— Хуже, жена застукала, — объявила Ленка.
— Кого? — хором спросили изумленные подружки.
— Нас.
Обе испуганно, не мигая, уставились на Ленку.
— Отоврались. Джамиля, кипяточку нальешь? — Ленка почувствовала усталость. Бедный, до дыр затертый уют Джамили, согревал душу. Она опустила голову на кресло и тихо заплакала. Джамиля поставила на стул прямо перед Ленкой пиалу с чаем, сахарницу и варенье. Обе они молчали, ждали, когда Ленка успокоится и сама расскажет о своей беде.
— Девочки, не получается у меня его бросить, — вытирая слезы, сдавленным от
слез голосом сказала она.
— Ну, чего реветь-то, — успокаивала Нина,— все мы бабы одинаковые.
Джамиля молчала. Она давно подбивала Ленку на решительные перемены. Познакомившись с Андреем в его приезд, она непрерывно внушала Ленке, что надо восстановить семью. Что роман с Сергеем, это только роман. Семьи нет, и не будет.
— Я знаю, что ты хочешь сказать, Джамиля, — взмолилась Ленка, — Андрей мне совсем чужой стал. Просто друг и все. У нас никаких чувств нет.
— Эх, Лена, Лена, когда ты только перестанешь одними чувствами жить,—  сокрушалась Джамиля,  —  Не была бы я инвалидом, все бы у меня было: и дом и семья, муж обязательно бы был.
— Это тебе сейчас так кажется, —  вяло возразила Ленка, —  а как запил бы, не дай Бог…
— А то Сергей у тебя не пьет, — настаивала подружка.
— Я не знаю, ну кругом пьяницы одни!  Прямо «Самогонное озеро»  какое-то. Вечное, неиссякаемое озеро пьянства, — шутовски продекламировала Ленка и, продолжая всхлипывать, принялась за чай.
Несколько попыток разорвать отношения с Сергеем ни к чему не привели. Что еще предпринять, чтобы загнать в клетку свое безумное сердце. За окном повалил крупный снег. Ленка забралась с ногами на широкий подоконник и уставилась на дорожку у входа в общагу. Сколько воспоминаний с этой дорожкой связано.
— Сейчас на твоего погадаю, — решила утешить подругу Нина.  Карты привычно скоро, с мягким шелестом кругами опускались на ковер, словно снежные хлопья за окном, —  дорога ему падает, неприятности через даму треф. Поругаетесь, наверное. О! Сплошные неприятности!
На дорожке показался знакомый силуэт. Ленка, спрыгнув с подоконника, помчалась к двери, но тут же остановилась в нерешительности. Подруги молча наблюдали за ее метаниями.
— Подожди, остынь чуток, — взывала к разуму Джамиля, — пусть подождет, приди в
себя, подумай.
Ленка молча опустилась в кресло. Каждый нерв был напряжен до предела. Настал момент, которого не избежать. Сам Сергей так и будет мыкаться между двумя бабами. И хорошо от этого не будет никому. Решение принимать надо ей.
— Пошла я, девчата, — объявила Ленка подругам, и поплелась к себе.
— Опять ничего у нее не получится, — сокрушалась Джамиля, — что за сердце
непутевое. И ведь не поможешь ничем.
…
 
  Открыв дверь в комнату, Ленка столкнулась с Димкой и ужаснулась. В глазах сына была взрослая тоска и полная безысходность. Таким она его еще не видела.
— Сынок! Что случилось?— она попыталась остановить его, удержать, но Димка
мягко и решительно отстранил ее руки и ушел к себе. Ленка нерешительно вошла в комнату. Сергей вальяжно развалился на кровати, с экрана телевизора верещали какие-то полуголые попсовые девицы. Ленку вдруг прорвало. Димкин отрешенный взгляд не давал покоя:
— Что ты ему сказал!? — почти закричала она.
— Кому? — фальшиво недоумевал Сергей.
— Сыну моему! Что ты ему такое сказал!? На нем лица нет!
— Да ничего я особенного не говорил, — притворно небрежно отбивался Сергей, — Ну,
иди ко мне! — он постучал ладонью рядом с собой.
             — «Как Жучке "место", — мелькнуло в Ленкиной воспаленной голове, — только не присвистнул еще". Она помчалась в соседнюю комнату к детям. Светка давно спала. Димка сидел за столом, видно было, что ему не по себе.
— Дима! Сынок! Что он тебе сказал!? Он тебя обидел?! Да!? – Ленка пыталась заглянуть в глаза сына. Он уже почти взрослый. А она даже не заметила, что он вырос.
— Сказал, что любит тебя, — безрадостно сообщил Димка.
— А еще что?
— Чтобы я шел к себе.
Ленка чуть не взвыла с досады!
— Дима! Ну что же ты не мог ответить как надо!? Ты же у себя дома! Ты кино
смотрел!?
Димка молча кивнул и опустил глаза. Сердце Ленкино разрывалось от жалости к сыну. Ему дома плохо. Он в своем доме лишним себя почувствовал. И вина в этом ее, Ленкина. Дальше она плохо помнила, как ворвалась к Сергею и заорала на него, что бы он катился к чертовой матери, вместе со своей любовью. Что не родился еще тот мужик,  на которого она променяет своих детей.  Она кричала бы долго, выплескивая все накопившиеся обиды, но Сергей молча собрался и ушел. Странно, но она впервые не чувствовала сожаления, а напротив, была рада его уходу. Она не плакала, но металась по комнате из угла в угол, мысленно продолжая осыпать Сергея упреками. Сердце колотилось во всем теле, голова снова полыхнула адской болью. Ночь прошла в спорах и скандалах самой с собой.  Снова и снова нападала она мысленно на Сергея с новыми упреками и доводами. «Дети! Главное в моей жизни – дети!»
Материнский инстинкт оказался сильней Ленкиной безумной страсти. Выбор сделан. Чтобы сжечь последний мост, она села за письменный стол:
—« Андрей! Если ты еще не передумал вместе растить наших детей - приезжай. Мне нужна твоя помощь».
…

Утро выдалось непогодливое, с мокрым снежком и пронизывающим холодом. Планерка, ученики, коллеги - все казалось каким-то чужим, посторонним, как будто она смотрела на все откуда-то издалека. И голоса слышались издалека. Поднималась к себе после работы долго и тяжело, словно на плечи давил непомерно тяжелый груз. Открыв дверь, она увидела странную картину. Весь стол был заставлен банками с грибами, вареньем, компотами. На плите в кастрюле стояла не слитая вареная картошка. В комнате никого не было. Ленка поплелась к детям.
— Дим, что это там за гуманитарная помощь? — вяло поинтересовалась она.
— Сергей приходил.
— Зачем?
— Наверное, хотел тебе приятное сделать.
— В смысле?
— Сказад, давай к маминому приходу ужин вместе приготовим, картошку стал чистить.
— А ты?
— А я ушел.
— Молодец. Так и надо. Ты дома у себя. Я всегда буду на твоей стороне.
— Но ты же будешь скучать без него? — с каким-то сожалением спросил Димка.
— Ничего, сын, поскучаю и перестану, — вздохнула Ленка с облегчением. Все
разрешилось само собой.
 
Сергей не приходил долго. В заботах о детях, Ленке удавалось заглушать в себе чувство утраты. Работа тоже не была спокойной. Время мчалось неумолимо. Подходил к концу учебный год. Повеяло теплом. Совсем скоро приедет Андрей. Радостью для нее это не было. Знала, как трудно им будет вместе, но зато детям будет спокойней. 
…

Однажды ночью в дверь постучали. Странно, но за зиму поостыло Ленкино сердце. Не дрогнув, она спокойно открыла дверь, спокойно повела разговор. Они сидели за чаем и тихо разговаривали, как люди, которых многое связывает, и которые понимают друг друга с полу взгляда.
— Думал все время о тебе, ноги сами привели, веришь?
— Верю, конечно, верю.
— Ничего уже не поправить?
— А зачем? Как ты думаешь, что делает женщина, когда вот так рушится ее
любовь? — спокойно спросила Ленка.
— Находит замену, — осторожно высказал предположение Сергей. Ему было
странно, что за всю зиму она так и не позвонила ни разу.
— Забавно. Так ты меня и не понял. Никаких замен. Я вызвала Андрея. Он скоро
приедет.
— Как все просто, давно бы так, — Сергей грустно улыбнулся.
Они еще долго говорили, рассказывали друг другу о делах, о работе, о детях. Но во
всем этом присутствовала какая-то опустошенность.
Провожать Сергея Ленка вышла открыто, не таясь. Она поняла вдруг, что все простила Сергею. Не осталось в ее душе ни зла, ни досады, ни ревности:
—  У тебя теперь все будет хорошо, — убеждала она Сергея, — не надо больше врать и изворачиваться. В твоей семье навсегда установится покой и порядок. Больше внимания сыну. У тебя замечательный мальчик.
Сергей горько усмехнулся, прижал к себе Ленку, потрепал по макушке, как в старые времена:
— У тебя тоже теперь все будет хорошо, — как-то особенно тихо произнес он. Ленке послышалось:  «Прощай».
Было раннее утро. Она стояла на дороге и смотрела, как он медленно, не оглядываясь, уходит навсегда из ее жизни.  В Ленкином сердце, где столько лет жила любовь, окончательно поселилась пустота. Она понимала, что жизнь ее пойдет теперь совершенно по другому руслу. Дети - вот ради кого стоит жить. Жить их радостями и печалями, неудачами и успехами, надеждами и мечтами. Только в самом дальнем закоулке души нет-нет, да и встрепенется слабая надежда на еще возможную случайную  встречу. Встрепенется, кольнет сердце, и затихнет. 
Время лечит. Надо подождать.
Дети. Что может быть важнее в жизни женщины.