глава 7. Неделя в городе

Я вернулся в город, когда грань между наступающим утром и уходящей ночью еще не совсем ясна. Это случилось сразу после разговора со Штерном, под конец которого я выспросил разрешения на немедленное бегство.
Когда я вышел за двери кабинета, то неожиданно понял, что в свете предстоящих перемен, которые пройдут без меня, но для меня, институт осточертел мне до зубной боли. За годы напряженного труда самосовершенствования здесь и падения там, я смертельно устал. Возможно, профессор тоже понял это и давал возможность побыть нормальным серым обывателем, чтобы понять, как изменилось мировоззрение моё с тех пор, когда таковым действительно являлся. Таким, как раньше я бы уже все равно никогда не стал, и планы на успокоение вдали от работы были иллюзией со всех сторон, но я не стесняясь строил их, лежа в своей однокомнатной конуре на девятом этаже, куда только что явился.
Мне не хотелось вставать, равно как и спать, хотя тело даже не отдохнуло за те несколько часов, которые «я» потратил на беседу с шефом.
Еще через несколько часов город проснется, выплескивая на свои улицы толпы людей и колонны автотранспорта. А начинает он просыпаться только сейчас, в предутренних сумерках, когда к освещенным вертикальным линиям-гирляндам шахт подъездов в домах по одному и с большими промежутками во времени, начинают присоединяться вялые светильники каких-нибудь спален, в которых включают только минимальный свет, дабы не разбудить супруга(гу), находящегося(щуюся) в предпробужденческой неге. Следом загораются окна кухонь, где весело закипает кофейник, распыляя по темным коридорам рекламный аромат, способный пробудить мертвеца, но дорогой человек, далеко мертвецом не являющийся, просто поведет носом и перевернется на другой бок, может быть меняя направление сна в сторону чревоугодия.
Скрипя железом в тишине, проедет трамвай с безудержно зевающим водителем, постукивая эхом в пустом вагоне на стыках рельс. Надрывно газанет первый автобус, теребя грохотом клапанов остывший за ночь двигатель. По окраинам города, где нет искусственно созданного сумрака многоэтажных ущелий, начнут гасить фонари, и машины выедут из гаражей уже не напрягая свои аккумуляторы габаритными огнями.
Я лежал под теплым тяжелым ватным одеялом, какие любил еще с детства даже в жаркую погоду, и почувствовал, что наступающее утро слишком символично. Оно олицетворяет нечто новое, подаренное обстоятельствами, но тогда я еще не знал, началом чего это утро послужило, и не знал, конечно, что в жизни моей недавно завершился тот день, в который позже я неоднократно мечтал вернуться и начать по-новому цепь последующих событий.
Предоставленный  самому себе, хотя и относительно, через неделю я покину город, что мне раньше не позволялось, и поеду отдыхать в компании женщины, которая мне нравится.
Начала побаливать голова. Она то ли требовала пива, то ли напоминала о вреде бессонного лежания, но когда я вылез из кровати, болеть не перестала, склоняясь причинностью все-таки в сторону пива.
Я не спеша поплелся в ванную, отыскав предварительно в шкафу пестрое махровое полотенце, и залез под напор теплого душа, смывая с себя остатки холодного пота недавних переживаний. Зеркало посмотрело  угрюмым, но обнадеживающим взглядом, как будто говоря: "не бойся, парень, ты не похож на того, кто проигрывает".
Вытерев только голову, я и рассчитывал, что к тому времени, когда начну одеваться, обсохну и так. Напялив ничем не примечательные джинсы и такую же куртку, пристегнув предварительно к ней мех, тем самым, отдав дань промозглой осенней погоде, я выбрался из своего логова.
Как всегда, открытый верхний ящик стола, обнаружил в себе пачку денег, вчетверо толще той, какая обычно выделялась, и я с удовольствием распихал ее по карманам. Посмотрев в следующий ящик, захлопнул его, даже не притронувшись к содержимому. Зачем мне пистолет, если я собираюсь жить?
На улице не было дождя, но зонт я все равно не забыл, предположив, что Катерины рядом не будет. Так оно и оказалось. Немного запамятовав о том, когда в последний раз мне приходилось ходить пешком, я направился на наиболее крупную улицу, чтобы выловить такси и где-нибудь основательно перекусить.
Поймать такси даже в такую рань оказалось делом нехитрым, но гораздо сложнее выходило закрыть вопрос о хорошем завтраке. Таксист пожимал плечами и говорил, что даже ранняя желтокрылая пташка безалкогольного "Макдоналдса" откроется только в десять.
Мне некуда было девать два часа, и мы поехали кататься по утреннему городу, который еще не успел закупорить свои улицы автомобильными пробками. Мой тинейджерский вид изначально вызвал недоверие водителя, а что было делать? По утрам я всегда выглядел неважно, даже после недельного отсутствия в городе. Деньги делают людей сговорчивей, и таксист не был исключением.
Мы катались по городу, и я начал по-новому его воспринимать. Все-таки была большая разница между ночными и утренними улицами. Утром, когда мразь и наркота поуползала в свои подвалы, город казался чище морально, но осветившее все закоулки яркое солнце выдернуло из мрака кипы летающих газет и прочего легкого и тяжелого мусора.
Я, наверное, задумчиво хмурился, громко урча пустым желудком, потому что обычно разговорчивый таксист молча смотрел на дорогу, исполосованную линиями разметки. Вдруг стало немного жаль, что я уже городу не принадлежу, что не могу в нервозном опаздывании ехать на работу в переполненном троллейбусе, что назойливый будильник или такая же жена не заверещит о начале нового дня, и что вечером я надерусь в баре лишь следуя правилам инструкции, а не для скоротания свободного времени.
Я не был потенциальным алкоголиком, и начало запоев через силу оправдывал высокой миссией, но за долгое время эксперимента вошел во вкус разгульной жизни. Как бы подробно не исследовал меня Бялкин, как бы досконально не составлял я свои отчёты, но изменений в себе я не чувствовал. Не чувствовал свое энергетическое начало и не знал, как заставить его появиться в зрительном спектре. Просто это был я. Сегодня и вчера занимался спортом, а, получив выходной, напивался и дрался. Приемы Таэквондо, отточенные в спортивном зале института, помогали и в городе, но знал я их здесь только теоретически, так как в реальном бою неоткуда было взять силы накаченных мышц, и неоткуда было ждать четкой работы мозжечка, отвечающего за равновесие и резкость движений. Но я всегда побеждал, почти всегда, этому помогала дикая уверенность в себе и бесстрашие. Отсутствие страха притупляло инстинкты, заставляло не пасовать, когда перед лицом какой-нибудь ухарь чертил ножом символы Харакири. Я не боялся, когда мне к пузу приставляли ствол, и не боялся большого количества противников, что заставляло их всех бояться меня. Наличие запасной жизни, хотя и не проверенной настоящей смертью, делало из меня машину, у которой отсутствовал инстинкт самосохранения, обстоятельства стерли его из списка рефлексов. Это было ново и интересно, а самое главное заключалось в том, что это было мое, и пока ТОЛЬКО мое.
Я думал об этом и анализировал свои возможности уже сидя в открывшемся кафе, даже не пытаясь запомнить сумму, только что заплаченную таксисту. Потом, когда называл его коллеге адрес пятой больницы скорой помощи, я размышлял о том же самом. Затем, когда покупал цветы для Елены, я все еще не мог остановиться, и прервался наконец только в лифте, который вез меня на шестой этаж хирургического корпуса в отделение травматологии.
Елена лежала в шестьсот седьмой палате с книжкой избранных произведений Жанн Поля Сартра и, как это бывает, мгновенно отреагировала на открывающуюся дверь. Ее серые глаза за миниатюрными очками, искажающими настоящие размеры, стали еще больше от удивления. Ее привезли только ночью, а утром я уже возник перед ней с букетом гладиолусов и запечатанной порцией клубничного мороженного.
В палате стояло всего шесть кроватей, а заняты были только четыре, причем Елена была самой молодой из всех пациентов. Она отложила книгу и протянула руку мне навстречу, как будто уже очень давно мы были минимум добрыми друзьями.
-Ну как ты? - спросил я, немного засмущавшись от такой встречи.
-Отлично, а ты?
-А я-то что? По-моему не я улетел в кювет на своей машине.
-Что же вы так девушку разбили? - спросила какая-то бабушка с соседней койки.
-Да он здесь не причем, - отмахнулась Елена и добавила уже обращаясь ко мне, - ну и шустро же ты меня нашел, может откроешь секрет моим друзьям, которые вычислят меня не раньше послезавтра?
-О, это большая тайна, — усмехнулся я.
-Тогда скажи на ушко.
-Видишь ли, - я на секунду задумался о том, как бы поправдоподобнее соврать, - в школе и в университете у нас был хороший коллектив, и при выпуске мы оставили друг другу адреса и телефоны. Короче говоря, у меня есть связи во всех областях деятельности.
Елена быстро поверила, так как на самом деле вопрос о быстроте моего появления, казалось, занимал ее меньше, нежели свершившийся факт.
-У меня отобрали права, - немного помолчав сказала она, а я чуть не выпалил, что мне уже давно все известно.
-Этот козел, - продолжала она, - оказался прав, - наверное, менты всегда во всем правы, а во всем виноваты журналисты.
-Интересное наблюдение, — отозвался я.
-А что с моей машиной? - спросила девушка ни к кому не обращаясь.
-Я все узнаю и завтра тебе скажу, - ответил я.
-Ты почему не работаешь?
-Я в отпуске.
-Ух, и повезло же мне, - довольно заявила Елена.
-И ты считаешь это везением? - спросил я и обвел взглядом больничную палату, после чего мы негромко рассмеялись.
-Я все равно довольна.
-Чем же?
-Тем, что ты пришел.
-Может быть потому, что пока тебе не с кем сравнивать? - предположил я.
-В смысле? - не поняла Елена.
-Пока ведь я единственный, кто к тебе пришел, а когда придут другие, то и окажусь не у дел.
-Ты рассуждаешь, как ребенок.
-А может быть я и есть ребенок? - пожал плечами я.
-Послушай, - вдруг оживилась Елена, - я профессионал в своей работе, это без ложной скромности, и я привыкла знать о людях все, так может ты удовлетворишь мою привычку?
-Как это?
-Ведь я же ничего о тебе не знаю, кроме того, что тебя зовут Александром, и что фамилия твоя начинается на букву Я.
-А это тебе откуда известно?
-Не помню уже, или ты сам мне сказал, или я сама поняла. У тебя на шее амулет с этой буквой, и когда ты голый рассекал по моему дому, я это заметила.
-Что ж, -  сдался я, - если вы, мадам, так проницательны, то нет смысла скрывать от вас подобную ерунду. Моя фамилия не только начинается на букву "Я", но и заканчивается на нее же.
-Ух, ты, - воскликнула Елена, - однако странная у тебя фамилия, Саш, откуда ты родом? Или ты выдал мне всю информацию, которую хотел?
-Всю, - утвердительно кивнул я, - а дальше ты сама способна догадаться.
-Мне кажется, ты переоцениваешь мои возможности, - сказала девушка.
-Ни капельки.
-Я сдаюсь.
-Подумай хорошенько, - настаивал я.
-Не хочу думать.
-Это уже другое дело, но ты все равно подумай.
-Может, хватит темнить, а? - Елена укоризненно посмотрела на меня.
-Ну подумай, Леночка, первая буква "Я", и последняя тоже.
-Да отстань ты.
-Хорошо, - сказал я и продолжал уже шепотом, - в моей фамилии всего одна буква, одна единственная, понимаешь?
-Ты серьезно?
-Абсолютно.
-Не верится даже.
Мне ничего не оставалось делать, как показать ей свои водительские права и удостоверение сотрудника института.
-Действительно, наверное, сложно с такой фамилией учиться в школе? - задумчиво произнесла
девушка.
-Гораздо сложнее с такой фамилией служить в армии, - ответил я.
-А работаешь ты где? - спросила Елена после недолгого молчания.
-Не много ли вопросов на первый раз? Позже ты все узнаешь, а теперь лучше расскажи, как ты себя чувствуешь?
-Вроде бы ничего... Нога почти не болит после того, как мне вправили сустав, а вот с ребрами сложнее, дышать больно. Но врач сказал, что через недельку уже выпишет.
-Рад это слышать, и чем же ты собираешься заняться? - спросил я.
-Не знаю, может быть, вернусь на работу, может быть, возьму отпуск, или больничный себе продлю. Подождем выписки.
-А, понятно.
Я не знал, как удобнее было бы подойти к вопросу о совместном отпуске. Такое происходило со мной впервые, ведь у меня никогда не было подобных проблем. Женщины, особенно в последнее время, приписывались инструкцией, а мне и в голову не приходило пробуждать в себе и в них какие-то чувства, кроме бешеной животной наигранной страсти. Человек не может не любить, и, как было написано в какой-то книге, "...каким бы подлым и мерзким не был бы человек, всегда найдется женщина, которая прольет слезу на его могиле...". По сути дела это было правдой, следовательно я не был человеком, так как ко мне никто пока подобных чувств не испытывал и это, надо сказать, было взаимно.
Елена по незнанию или по симпатии привязалась ко мне, и я тоже в ответ проявил желание к
сближению. Она пострадала по моей вине, так как нельзя было упрекать женщину за то, что она женщина, и что обладает она полным набором неприемлемых качеств. Любопытство ли это, или любовь, или инстинкт журналиста - не важно. Я ее заинтересовал, значит - я и был виноват. И все мои предостережения и предупреждения ее об опасности, которые сулит знакомство со мной, будет являться пустым звуком до тех пор, пока её интерес не будет полностью удовлетворён.
Вообще-то я уже давно придумал, что наплести Елене про свою работу, правдоподобно и безопасно, но пока еще рано было это делать. Пока есть интрига, она будет со мной, а длительное общение обычно если не зарождает в женщинах любовь, то являет привычку общения. Я скажу ей все тогда, когда она либо влюбиться, либо привыкнет ко мне, чтобы удовлетворение ее любопытства, влекущее утрату интереса, не изменило положения вещей. Она была нужна мне и нужна институту, и терять ее было бы недопустимо со многих сторон.
Как ни циничен этот вывод, но если он отражал правду, то имел право на существование. Анализируя и планируя наши будущие отношения, я не допускал вмешательства своих чувств, так как мне предписано было быть расчетливым и осмотрительным, и до этой нашей с ней встречи в больнице  не брал в расчет ее жизнь, ее судьбу и последствия после завершения опыта, и не обвинял себя в чрезмерной жестокости, так как сам был на таких же правах.
Теперь же, глядя на Елену, беспомощную и пострадавшую из-за моего легкомыслия, мне вдруг стало стыдно, что я втянул в эту кашу ни о чем не подозревающего человека. Человека, который никакого отношения к институту не имел, и который ни в чем не был виноват, разве только в том, что проявил ко мне повышенное внимание. Но авария уже наказала Елену, и в первый момент, когда я увидел ее в больничной палате, понял, что нашу жестокую игру в отношении ее следует немедленно прекратить.
Возможно было бы убедить профессора оставить девушку в покое, но тогда она вмешалась бы бесконтрольно, чем очень сильно навредила бы себе.  Глядя на Елену в тот момент, я вдруг понял, что ищу себе оправдания, чего раньше никогда не делал, и что ее присутствие в театре текущих событий больше нужно мне, а не какому-то там институту. И как только я понял это, пришло, как следствие знание о том, что я стал уязвим, так как проявил к ней слишком большую симпатию, и потеря ее во всех смыслах, низвергла бы меня в ненужный дисбаланс своей личности.
Любить гораздо проще, чем позволять себя любить. Я узнал об этом в университете, испытав на своей шкуре сексуальную агрессию со стороны опытной женщины. Признаться, мне это понравилось чисто в плане физиологическом, но мораль моя страдала порой от унизительного стыда, порой от брезгливости к нелюбимому человеку. Попытка полюбить самому проваливалась из раза в раз, чему я немного испугался. То ли критерии были слишком высоки, то ли ветряный молодой характер спокойно без этого обходился.
Профессор Штерн со своими теориями, во-первых, уверил меня в моей исключительности, во-вторых, лишил способности умирать, и я снова воспрял духом. И неважно, каким полем был мой энергетический мир, менталом, астралом или духом, он весело кочевал из грязи в князи, наполняя меня уверенностью в собственной правоте.
И тут появилась Елена и то, о чем я мечтал в юности, подкралось ко мне в самый неподходящий момент. Чувствуя, что уже ни за что не оставлю ее ни в каком покое, я лишился последнего своего страха о том, что не могу полюбить сам, и это ощущение наполнило мою рабочую осень весенним приливом сил...
-О чем задумался? — спросила Елена, вытаскивая меня из мыслительного самоанализа.
-Да так... - отмахнулся я.
-Нет, ты уж скажи, - настаивала девушка, - а то сидишь тут, лыбишься неизвестно чему, а мне что думать?
-Подумай о хорошем, - посоветовал я.
-Например?
-Например, как мы с тобой поедем отдыхать.
-Когда? - спросила Елена, и глаза ее заблестели.
"Боже мой! - подумал я, - как же это просто, и как слова сами собой вылетают под напором чувств". Мне вдруг захотелось напиться, это с утра-то! Нет, нельзя было допустить хоть какого-то поползновения к лечению алкоголизма, ведь на это намекал Штерн. С другой стороны я надеялся, что Елена воспримет как должное, что люди во время отпуска предаются пьянкам и плотским утехам, и это немного успокоило меня.
Елена знала меня дольше, чем я ее, и знала уже то, что я еще только в начинающей стадии. И если она полюбит меня, то, как всякая любящая женщина, будет оберегать от пьянства, а это совершенно недопустимо. В этой точке взаимоотношений следует ожидать конфликта, что ж, главное не подставляться врасплох. Но я буду у нее на постоянном виду только во время отпуска, а для дальнейших отношений у меня есть замечательная легенда. Так что придется воздерживаться всего лишь какой-то месяц, и это будет нетрудно, если Леночка не даст мне заскучать.
-Ну так когда? - настаивала Елена.
-Да хоть через неделю, - выпалил я.
-Замечательно, просто здорово. Мы поедем на море? — спросила она.
-Да, убежим от наступающей зимы к солнцу. Согласна?
Елена мечтательно закатила глаза к потолку, а ее соседки по палате кто завистливо зафыркал, кто улыбнулся, а кто не обратил внимания.
-Ради этого стоило разбиться, - вдруг заявила девушка.
-Ради чего, этого? - не понял я.
-Ради моря, юга и отдыха...
-А, понятно, - я немного разочаровался и обидчиво добавил, - если хочешь, я устрою так, что ты поедешь одна?
-А это еще зачем? Нет уж, а кто будет помогать мне ходить?
-А ты сама не в состоянии?
-Пока нет, а потом не знаю. Так вот, Саша, раз уж выпал тебе отпуск так удачно, то не иди на попятный, ведь это было твое предложение?
-Действительно, — пожал плечами я, - только я подумал, не навязываю ли я тебе свое общество?
-Дурак, ты! - улыбнулась девушка.
Так оно, наверное, и было. А откуда мне было знать, что в себе таит женская душа? А ведь она есть - эта самая душа, и кому, как ни мне, это знать? Странно, но почему-то до того времени я пренебрегал наличием чужих душ, таких же энергетических сгустков повышенного пространства. У меня не было опыта в амурных делах, и этот досадный пробел до момента встречи с Еленой так и зиял своей пустотой, а Штерн просто не замечал его, так как отметал в делах всякие сантименты. Опыт ценен лишь в том случае, когда он твой собственный, но у меня пока его не было никакого. Елена была довольна моим вниманием, и довольна совершенно искренне, и в этот день и в последующие дни моих посещений. Только иногда появлялась на лице ее легкая тень недовольства, когда нас прерывали объявившиеся, наконец, друзья.
Они, как правило, смотрели на меня с подозрительным любопытством, а я тушевался, как мальчик, усматривая что-то зазорное в большом внимании к потерпевшей.
На второй день я привез ей новости из гаража. Для меня, однако, они были не свежими, но в первый день подавать их было опасно, так как любопытная журналистка могла заподозрить подвох, иначе, как бы через несколько часов после аварии, её кавалер узнал уже все, вплоть до наказания виновникам происшествия.
-Так, значит, мы поедем на машине? - спросила Елена
-Думаю, что да, - я утвердительно кивнул головой, а затем добавил, - если, конечно, хозяйка ее не будет иметь ничего против.
-У меня ведь "права" отобрали.
-Ты уже говорила.
-А как же быть?
-Твоя машина, мои "права", - сказал я, - тебя такой вариант устраивает?
-А я думала, что совсем разбила свою красавицу, - задумчиво произнесла девушка.
-Она у тебя ведь застрахована? - задал я вопрос, ответ на который знал.
-А как же? Мне ее вместе со страховым полисом и подарили, - ответила Елена, - странные люди эти страховщики. Вчера после тебя приходил один, так он усомнился в том, что я разбила ее случайно. Жадные до денег эти конторы.
-У меня бы хватило средств, - сказал я, - если чего, так и без страховки обойдемся.
-А куда мы поедем? — вдруг спросила Елена.
-Сначала давай выпишемся...
-Так что, уже и помечтать нельзя? - Елена возмущенно вскинула брови.
Как ей было объяснить, что не все так просто в этой жизни? Что небольшой резонанс, вызванный происшествием, может повлечь нудное судебное разбирательство. Хотя могло выйти и так, что вечно враждующие с властями средства массовой информации могли встать на защиту своей коллеги, а милиционера, хоть и пострадавшего не меньше, могли выставить в ненужном свете. Но все надеялись, что обойдется без шума.
Неделю, пока Елена лежала в больнице, если я не находился рядом с ней, то с пользой проводил время в увеселительных заведениях. Только эти местечки уже были выше на класс или два, по сравнению с теми, какие посещались мною раньше. Что ни говори, но чувства меняют человека в лучшую сторону. Он начинает следить за собой и своим поведением, старается выглядеть лучше всех, и просто блещет энергией, отражая свою любовь и выплескивая ее на окружающих мелкими порциями. Со мной происходило нечто подобное, но в более сдержанной и спокойной форме. Я не завязал с пьянством, но ресторанчики посолиднее обязывали выглядеть менее свинским образом, поэтому пить приходилось только для поднятия тонуса и сдерживания душевно-телесного пожара привыкания.
Пару раз я зашёл в центральную библиотеку и пересмотрел, сидя в читальном зале, "Астрономические ежегодники" за последние пять лет, где выбрал несколько звездных систем северного полушария с красивыми названиями, которые всходили в темное время суток и были бы ясно отличимы на чистом небе. Затем я просмотрел пару учебников по геометрической оптике и выдумал правдоподобный для обывателя фантастический телескоп, чем создавал версию своей работы для женского любопытства, которая могла отобразить бы мою засекреченность и ночные отсутствия, что оказалось не совсем сложным делом, так как на фантазию свою жаловаться не приходилось.
К середине текущей недели стало понятно, что дело не будет раздуто толще тех границ, в которых оно в настоящий момент перебывало. Кеше поставили "на вид", а потом, подумав, объявили о неполном служебном соответствии, однако возмещения материального ущерба не потребовали. У Елены отобрали водительские права с тем, чтобы через год повторно сдать на вождение и получить их обратно.
Я снял себе номер в отеле "Империал" на пятнадцатом этаже и вечерами, слегка одурманенный выпитым за ужином, часами смотрел иллюминирующий город. Из моей квартиры, в которой я больше не появлялся, не было видно фактически ничего. И у меня было ощущение, что мне чего-то не додали - какой-то толики красоты.
Город рассыпался в своей освещенности на несколько ярусов. Самый нижний был и самым ярким, так как большие витрины ночных магазинов горели замаскированными лампами дневного света в их полную мощь. Чуть повыше, от центра в разные стороны разбегались столбовые огни уличного освещения, соревнуясь в насыщенности с подмигивающей рекламой, пульсирующей разными цветами на тонкой паутине трамвайных проводов. Далее неяркие квадратики высоток жилых и казенных, и потом самые верхние - красные точечки вершин каменных пиков антропогенного происхождения, призванные отпугивать ночные самолеты.
А внизу, в самом-самом низу, там, что ниже уровня воды асфальтовых улиц, в грязных подвалах в тумане мятной марихуаны, дожидается своего ночного часа тинеиджерская молодежь, потерянная своими родителями еще на ранних стадиях воспитания. Скоро они выползут под люминесцентные солнышки ночного города, собирая озлобленные стаи, и начнут наводить свой, никому не ведомый, порядок каменных джунглей.
Потом наступало утро, начинавшееся для меня в десять часов с холодного пива из маленького гостиничного холодильника, и после его блаженного принятия внутрь я ехал на такси в больницу, где с удовольствием отмечал, что Елене становится лучше, и что она уже может ходить.
На четвертый день я приехал в больницу позже, зато на машине, которую забрал из шестнадцатого ремонтного гаража. Страховка была выплачена, и "Автодок" не имел к клиенту никаких претензий. Возникли небольшие сложности с тем, что я не был Елене ни родственником, ни доверенным лицом, поэтому пришлось сделать звонок Штерну, который решил проблему, и через десять минут серая баварская легковушка вкатила в тесный больничный дворик. Я поставил машину под окнами хирургического корпуса так, чтобы в окно Елена смогла посмотреть на нее, а затем поднялся на шестой этаж второй травматологии.
-Ты балуешь меня,— встретила меня Елена этими словами.
-Это чем же?
-Своим присутствием.
-Я могу уйти.
-Что ты? Я не о том. Просто как-нибудь наступит момент, когда мы не сможем видеться часто, а я уже к этому привыкну.
-Ты всегда наперед планируешь утраты?
-Это профессиональная интуиция, - грустно сказала Елена.
-Тогда, согласно твоей теории, нам вообще не следовало встречаться. Ни я ли тебя об этом предупреждал?
-А тебе не кажется, что заранее предупреждая, люди пытаются снять с себя вину? Обелить себя, и после того, как что-нибудь случается, говорят: "и не я ли тебя об этом предупреждал?"
-Я с тобой полностью согласен, - сказал я, - но одно дело говорить, а другое - чувствовать. И что бы я ни говорил, все равно виноватым я себя чувствую.
-Почему? - спросила Елена.
-Мне не надо было показываться тебе на глаза.
-Глупости, - заявила девушка, - я бы все равно тебя вычислила.
-Ради своей мифической социальной группы?
-Не только. Но почему ты считаешь ее мифической?
-Потому что не знаю аналогов, - ответил я.
-Ох, какие мы единственные и неповторимые, да и скромность из нас так и прет.
-Издеваешься? - спросил я и нарисовал на своем лице обиженную мину.
-Нисколько. Но дело в том, что я видела аналоги, но только в кино.
-А, ну-да ну-да. Точно. Эдакие принцы голубых кровей, бесстрашные Робин Гуды, спускающиеся до самых низов человеческого отребья, чтобы выслушать их проблемы и выпить за их здоровье, а потом пуститься по большой дороге, чтобы грабить богатых и разбивать чувственные сердца молоденьких простолюдинок.
-Ты случайно не поэт? — спросила Елена.
-А как ты догадалась?
-Я же психолог в какой-то степени. Так ты пишешь стихи?
-Писал раньше, а теперь надоело, - ответил я.
-Прочти что-нибудь.
-Может быть, как-нибудь в другой раз?
-Ладно, но я не забуду об этом, -  Леночка хитро прищурилась.
-Да я, собственно, и не отказывался, - пожал плечами я.
Под конец нашей встречи того дня, Елена дала мне ключи от своего загородного дома, мимоходом извинившись за оставленный там бардак, и настояла на том, чтобы я пожил там до ее выздоровления, и мне ничего не оставалось делать, как ей это пообещать.
По дороге в город я заехал в отель, расплатился за номер и забрал свои скудные пожитки, которые приобрел за последние четыре дня.  В их немногочисленный список входили: большой кожаный дорожный чемодан, четыре смены нижнего белья, парадный костюм "двойка" с тремя желтыми рубашками, туалетные причиндалы, спортивный костюм и новые кроссовки. Все остальное было на мне.
Выехав за черту города, хотя и по нужному шоссе, я сразу заблудился в бесчисленном чередовании пригородных поселков, которые наслаивались один на другой с пятидесяти процентным перекрытием и просто кишели примыкавшими к шоссе проселочными дорогами. Глупо было не спросить у Елены адрес, а понадеяться на зрительную память своего единственного ночного посещения. Но я не сильно досадовал на свою глупость. Еще в гараже мне залили полный бак, а за городом была такая живописная прелесть, что я даже удивился, так как  уже забыл, как красива может быть осень, и как недалеки могут быть люди, не обсаживая свой город деревьями.
В свете полудня деревья плодовые и дикие чередовались спектральным колоритом в красно - желтой зоне, и стряхивали с себя цветные дождики под порывами осеннего ветра. И чем дольше я смотрел на них, петляя по узеньким улочкам, тем больше казался сам себе если не убогим - то односторонне развитым.
И как только я понял это, то по закону подлости, сразу же нашел нужный дом.