Любовь и страхи Марии

Любовь и страхи Марии.

Глава I. В которой происходит нечто страшное.

В этот день Маша готовилась ко Дню рождения. Официального приглашения она не получала, так как накануне поссорилась с именинником, но была уверена, что он непременно придет к ней сам в самый последний момент – детские обиды забываются быстро. Молча возьмет ее за руку и поведет наверх, (они жили в одном доме на разных этажах). Она поупрямится некоторое время, может быть, даже притворится обиженной, - для вида, но, в конце концов, согласится и с видом снизошедшей королевы радостно присоединится к гостям. Так уже было не раз, и Маша чувствовала себя уверенно и свободно.
В эту необычайно жаркую осень погода вела себя невозможно; листья с деревьев давно облетели, а зима все никак не могла наступить, и столбик термометра застыл на такой несуразной отметке, что даже окна держали открытыми настежь, иначе в доме становилось невозможно находиться из-за плотно натопленной духоты. Город застыл в ожидании, и, если прислушаться, можно было уловить его мерное, полновесное дыхание с тихим посапыванием старых зданий послевоенной постройки в центре и порывами ветра, доносящимися с широких проспектов индустриальных окраин.
Город, несмотря на солидный возраст, с виду был совсем юн, - во время большой войны его разрушили до основания, и затем  с чистого листа возвели. Как ни странно, это пошло ему на пользу, и, в отличие от своих более крупных собратьев он обрел в своей массовой застройке определенную законченность и чистоту. По расходящимся концентрическими кругами районам можно было последовательно читать историю страны. В центре торжественная  архитектура 50-х, с массивными колоннами и лепными украшениями, незаметными, как крупные купеческие бусы, на фоне общего масштаба. Чуть дальше коробочные сарайчики  60-х, впрочем, довольно чистенькие и аккуратные, и оттого не производящие того гнетущего впечатления, которое возникает, если их запустить. Еще дальше – клонированный жилой массив, с 70-х заполонивший окраины гигантскими ульями с одинаковыми двух- и трехкомнатными сотами отдельного коммунального рая. Насколько же по-разному жилось в том или ином доме! В старых монументальных зданиях с высокими потолками было торжественно, как в колонном зале. К ним подходила такая же торжественная обстановка из внушительных шкафов с круглыми боками, диванов с длинными прямыми спинками, и изрядно потертого заграничного пианино. В таких домах хотелось ходить по двору в солидном драповом пальто,   носить рубашку и вязаный жилет, есть в столовой, а если и менять парадное на халат, то какой-нибудь малиновый, с длинными кистями.
В сарайчиках было тесно, и оттого хотелось сжаться в клубок и стать меньше ростом. Передвигаться внутри удобнее всего было во фланелевой рубашке и драных трениках, иначе всегда был риск за что-то зацепиться или вляпаться в старую лужицу от варенья. Все предметы были словно втиснуты в самый последний момент, а расстояний между ними почти не было, и всегда казалось, что голова немного наклонена вперед, и хотелось раздвинуть стены. Там хорошо приживалось все раскладное и многофункциональное – кресло-кровать, бар-столик, и огромная стенка, в которую было плотно набито все, что попадало в дом от случая к случаю. В таких домах можно было пропасть, отчаяться и умереть от старости. Но иногда их жители умудрялись создавать свой уютный плюшевый мирок, в котором вещи словно становились меньше, но количество их разрасталось до невероятности.
Самыми уютными были современные скворечники, с их гуманной планировкой и всеми удобствами. Наполнение скворечников было подчеркнуто стандартно, словно все углы были заранее распланированы: этот – для холодильника, этот – для импортной стенки, этот – для мягкого уголка. Эта же абсолютная безликость и расстраивала, – стенки и уголки были одни и те же, и можно было запросто перепутать одно гнездо с другим. Немного удручало также отсутствие культурной цивилизации, делавшее главным событием в жизни очередь в кассе и поход в большой квадратный универсам. Стены в ульях были тонкие, и по вечерам иногда можно было развлекаться, слушая разгорающиеся истеричные вопли семейного скандала над потолком. Скворечники, комфортные и расслабляющие своим однообразием, располагали к безответственности и такой несусветной лени, что первым желанием при входе в них было залечь на диване в халате с дырочкой перед телевизором с тарелкой щей в руках.
Над всем этим торжеством генерального плана отдельными каплями были пролиты восстановленные исторические ценности – соборы, костелы и памятники войны, а в самом центре, похожий на модель, стоял опал старого города, крошечный двух-трехэтажный европейский мирок, воссозданный в миниатюре и отражающийся в реке праздничными и нарядными разноцветными стенами и красными черепичными крышами.
Маша находилась посреди, в самом центре, на главном проспекте, и за окном висел ровный шум консистенции пыли. От жары он приобрел палевый ретро-оттенок, так что Маша бы не удивилась, если, подойдя к окну, наткнулась глазами на пронзающий воздух звонком конный трамвайчик, а перед парадным сверкнул вылощенными боками черный пузатый автомобиль. Она представила, как все было, когда здесь с воем пролетали вражеские самолеты, пугая остатки мирного населения, те самые остатки, которые впоследствии составили основу этих славных граждан, известных своей терпеливостью и добротой. Представить получалось плохо, и самолет в воображении больше походил на прогулочный аэроплан. Казалось, мирное спокойствие царило здесь всегда, и ничто было не способно его нарушить.
По крайней мере, так казалось Маше, любившей эти строгие, словно прочерченные по линейке улицы, стандартные, но окруженные трогательным вниманием – ежевечерними софитами ночного освещения и букетиками клумб, - застройки. Она имела привычку наблюдать из окна, как горожане вечером выходят гулять на улицы, - и представляла, как город, весь чистенький и аккуратный, зажигается и выходит на поклон, словно гигантский театр. 
Ей нравилось весеннее цветение каштанов, затопляющее проспект тяжелой пеной с ароматом крем-брюле и выплескивающееся на частные окраины розовыми сливками отцветающих вишен, нравилась сочно-зеленая ковровая попонка с желтой сеткой одуванчиков, сменявшая эту воздушную вуаль в начале лета. Забавляла тщательно воссозданная красота альпийских горок, к которым кто-то в городе, видимо, питал особую страсть. Восхищало подлинное мастерство золотого Ренессанса, когда город, от шпилей крыш до листьев под ногами, казался вырезанным ножницами из большого куска желтой бумаги.
Больше же всего Маша любила, когда он надолго залезал под взбитое пуховое одеяло свежевыпавшего снега, рассыпающееся белой мякотью на попадавшихся ему под руку деревьях, ладонях и носах. Особенно ей нравилось в сильный снегопад, когда земля мешалась с небом, и из-за крупных хлопьев было ничего не разобрать, и можно было представить, что ты паришь высоко-высоко над землей, в самом центре этого воздушного волана, убаюканная его ласковым танцем. И прохожие останавливались, и, задрав голову, подолгу смотрели вверх.
Маша часто лежала среди ночи, слушая дыхание города и следя за оранжевыми следами от огней троллейбусов, пробегающими по потолку, молочно-лиловому от света фонарей. Или подолгу сидела у окна вечерами, наблюдая, как выгоревшее небо постепенно набирает густо синюю глубину. Или следила за стремительно проносящимися серыми обрывками на небе, вызывавшими у нее уверенность и спокойствие, сравнивая их с такими же изменчивыми и подвижными существами внизу на тротуаре, своими передвижениями выкладывающими у нее перед глазами все новый и новый узор. Ей нравилось ощущение безопасности, и даже без аномальных температур ей было всегда тепло.
С тем же чувством спокойной уверенности было все устроено у Маши дома. Комната, в которой она находилась, с обстановкой, сохранившейся еще от прабабушки, бережно хранила тишину с еле слышным тиканьем. Круглый чуть ли не дореволюционный стол с ажурной скатертью. Несколько стульев, две неопределенного вида «горки» темного дерева, с таким же неопределенным фарфором внутри. И огромный буфет, заваленный бумагами, на котором стояла красивая статуэтка, и вечно что-то лежало, - что именно, не знал в точности никто, да и не особенно интересовался. Дата на железном перекидном календаре отмечала – 24 ноября.
На Маше была такая же спокойная одежда – черная водолазка под горлышко и старая желто-коричневая юбка шотландской ткани, которая неизвестно, откуда взялась, но которую Маша ужасно любила. В честь праздника она также решила надеть черные замшевые  сапожки на каблучках, отлично оттеняющие рост и фигуру. Украшений Маша не носила, а волосы, на ночь заплетенные в косы и нынешним утром освобожденные, она собрала в небрежный хвост, оставив спереди выбивающуюся прядь. Поглядевшись в старинное зеркало, Маша осталась удовлетворена результатом.
В это время прозвенел звонок. Одернув юбку, Маша пошла открывать, и через несколько мгновений опять была в комнате – смотрелась в трюмо, поправляя волосы. Повисло ватное молчание. Это было некстати. Маша рассчитывала на короткий  красивый диалог, и даже отрепетировала основные фразы. Молчание продолжалось, становясь неестественным. Маша повнимательней взглянула в зеркало – нет, стоит у распахнутого окна, смотрит вниз, на улицу. Высокий, крупного сложения. Что же делать?
В этот момент ее взгляд упал на буфет, и она заметила, что на самом краешке лежит раскрытая книга. Забавно! Кому пришло в голову положить книгу на буфет? Ого, да это, кажется, целый альбом. Ну конечно – красивый иллюстрированный альбом, вроде тех, что Маша часто видела у родителей. Но кому понадобилось смотреть иллюстрированный альбом, и, особенно, оставлять его на буфете открытым? Непонятно.
Заинтересованная открытием, Маша взяла тяжелый табурет, подтащила его к буфету, влезла на табурет, встала на цыпочки и достала альбом. Он был открыт ровно посередине. Картина, которую Маша увидела, заняла ее. Она никогда раньше не видала ничего подобного.
Сначала она ничего не поняла. Какое-то синее месиво. Потом рассмотрела – перья. Много, много перьев, переплетающихся, словно оброненных гигантской птицей, а вокруг – как будто горы. Постепенно Маша различила в нагромождении перьев очертания крыла. Одно. Вот, кажется, второе…. Маше стало немного холодно. В космически-синих сумерках, в  беспорядочном сумбуре перьев, среди безмолвных, уходящих в вечность гор, она увидела лицо. Очень неприятное лицо. Которое четко целилось глазами в душу. И глаза его были полны печали. Маша окунулась в картину. Почувствовала леденящий холод, сковавший ее. Ощутила сломленные крылья и перебитые ребра, услышала стесненное дыхание, уловила запах подгнившего мяса.
За спиной послышалось тихое шуршание. Она обернулась, – теперь фигура оказалась на подоконнике, к ней спиной, с головой, смотревшей в синее осеннее небо.
- Как ты думаешь, какого цвета глаза у Бога?
Маша машинально пожала плечами. И снова впилась в картину. Перед глазами проплывали чудные  полотна – гряды розовых облаков, речная галька, какие-то больничные стены, а то вдруг лик святого, который она однажды видела на иконе, – иконы писались таким образом, что с какой бы точки на них не посмотреть, всегда казалось, что глаза устремлены прямо на тебя. А то вдруг старая Темза, чего уж быть никак не могло, так как Маша никогда не бывала в Лондоне, и как устроен этот район, знать положительно не могла.
Увлеченная своим разглядыванием, Маша не заметила, сколько времени она провела за этим занятием. Ее отвлек легкий хруст за спиной, как будто жести. Обернувшись, Маша ощутила слабый порыв жаркого осеннего ветра. На окне колыхалась белая прозрачная занавеска, но на подоконнике никого не было.
Книга выпала у Маши из рук.

Глава II. В которой Мария совершает открытие.
Ступеньки сегодня положительно не хотели оттираться, - в этом Мария убедилась, как только приступила к работе. Ее задача состояла в том, чтобы наточенным скребком соскоблить налипшие к полу кусочки грязи и воска, а потом отдраить кладку дочиста, используя прозрачное масло и жесткую алюминиевую щетку. Она занималась этим делом довольно давно и знала, что самое разумное  - с головой погрузиться в работу, тогда мысли постепенно станут плавными и текучими, движения – размеренными, а ступеньки – все более и более чистыми. 
Мария вспомнила, как она впервые оказалась тут. Бесцельно бродя по окрестностям возле своего дома, и постепенно забираясь все дальше и дальше, она обнаружила маленький белокаменный храм с синей маковкой за железной оградой, окруженный большими деревьями. Среди деревьев виднелась пристройка, еще несколько  небольших строений и даже микроскопический пруд со своими птицами. Храм находился на возвышении, с трех сторон зажатый жилыми кварталами, а с четвертой выходивший на поросший деревьями обрыв.
Вокруг расстилался огромный город. Хотя Мария жила здесь довольно давно, она по-прежнему чувствовала себя немного чужой, и все так же смутно страшилась его невероятных размеров, сузив мысленно свою территорию до нескольких центральных районов и создав свой собственный город в городе, который искренне любила, закрыв глаза на существование всего прочего – так ей казалось безопаснее.
Марию всегда удивляла  его странная архитектура, -  повсюду было какое-то вавилонское смешение различных стилей, в совокупности производившее неизменно странное впечатление, как будто люди приходили и строили, потом уходили, потом возвращались и опять строили на этом месте, но уже другое, не обращая внимания на старое. Иногда они передумывали уже на этапе строительства, и тогда получалось произведение с двумя разными фасадами или странное сооружение, которое за что-то лишили всех балконов, а внутри все большие комнаты перекроили на много маленьких. Типичным ландшафтным сочетанием было старое монументальное здание, возле которого лепилось несколько  «сарайчиков», сбоку белел квадратный столбик – изобретение экономной эпохи, и через все это прорастали мощные махины многоэтажек. Любимым занятием в городе было затеять строить что-нибудь крупное, для чего сносилось все окрест, в том числе красивое и ценное, и возводилось нечто невиданное и страшное. Через несколько поколений оно становилось легендой, и его снос громко оплакивался, а на его месте уже вырастало новое, не менее значительное и страшное. Все это разрасталось, постепенно загораживая исторический центр и вид из окон, на фоне когда-то и зачем-то отстроенных фабрик и заводов.
Однородного кусочка ни одного не было, город словно кроил на глазах неведомый храбрый портняжка, с удивительным рвением снося и строя заново, и в результате превратив его в гигантский винегрет, который по недосмотру забыли размешать. Мария ограничила свой кругозор до исторического центра и примыкающей к нему зеленой зоны, в которых было какое-то видимое однообразие, и постепенно натренировала особый глаз, позволявший сосредоточивать взгляд на отдельные красоты – дом на горе или бело-красный монастырь, опрокинутый в воды реки, и ретушировать и размывать прочие виды.
Сейчас ей почудилось, что она на миг оказалась дома. К храму вела дорожка длиной в несколько десятков шагов, и, если пройти ее, то возникало чувство, что ты оставляешь все прежнее позади. Мария прошла по дорожке и остановилась перед оградой. Сначала ей показалось, что храм давно не работает, - на внутренней территории не было ни одного человека. Ранняя весна по настроению больше напоминала позднюю осень, – клубящийся свинец над головой смотрел изо всех луж, и возникало ощущение какой-то законченности. На Марии были черные просторные брюки, черный платок и черное осеннее пальто, - все вместе в тон пейзажу. Набравшись духу, Мария потрогала ворота, и в то же мгновение увидела большой амбарный замок, висевший с той стороны.
- Я так и думала, - то ли прошептала, то ли подумала Мария. В это время за оградой показался человек. Заметив Марию, он приблизился и открыл калитку.
- Вам кого?
Мария молча стояла и смотрела на него, не в силах вымолвить ни слова.
- Службы уже закончились.
Мария не шелохнулась.
- Хотите зайти внутрь?
Мария так же молча смотрела на него темными глазами.
- Ну, ладно, - чуть помявшись, сказал он. – Заходите. Позовете меня потом, я закрою.
Мария сделала несколько шагов и оказалась на внутренней территории.
Серый бескрайний холст надвинулся на нее. Его поверхность прорезали разбегающиеся, как трещины, ветви деревьев. Храм высился высокими белыми стенами, сужаясь вдали. Постояв несколько минут, оглушенная этим видением, Мария не сразу заметила сбоку массивную железную дверь. Ее одолели сомнения. С одной стороны, хотелось войти внутрь, с другой – было страшно, что там никого не обнаружится, или, напротив, обнаружится кто-то, кто прогонит ее. А еще больше боялась просто упереться в закрытую дверь. Мария глядела на нее испытующе, пытаясь выведать, пустит ли она ее туда, куда ее настойчиво тянуло. Наконец она сделала над собою усилие и приблизилась к двери. Потянув за кольцо, Мария обнаружила, что дверь не заперта. Она с усилием отворила ее, и, поколебавшись еще мгновение, проскользнула внутрь. Было темно, тепло и пахло ладаном, свежо и чисто. Как и снаружи, внутри помещение оказалось небольшим и каким-то очень домашним. Недлинный коридор вел в три придела, центральный и два поменьше, справа и слева. Марию, видевшую до этого церковное здание один раз, в детстве, запомнившееся ей внушительными размерами и обильной позолотой, удивили как масштабы, так и внутреннее убранство небольшой церковки.
Стены из простого известняка чисто побелены. На них аккуратно развешаны иконы, между которыми много воздуха, а под ногами старинная кладка красного кирпича. В конце правого придела виднелось потемневшее от времени, почти черное распятие, оттого казавшееся особенно скорбным. За распятием скрывалась дверь в тайную комнату, на которую Мария даже боялась смотреть. Перед центральным приделом, прямо на пути – большая икона Богородицы, написанная яркими красками и оттого словно живая.
Постояв немного в коридоре, Мария потихоньку прошла в правый придел, и остановилась шагах в десяти от распятия. Воспитанная в духе воинствующего атеизма, она толком не знала, что нужно делать в таких случаях, поэтому молча робела. В ее представлении Бог всегда был бесплотной сотканной из света фигурой с бородой и большими печальными глазами, что молчаливо смотрит с высоты и кому можно рассказать все-все, что никогда не откроешь никому другому. В церковь, однако, она ходить боялась, но существования его не могла отрицать, поэтому обращалась к нему мысленно и только когда оставалась одна.
Мария поверяла ему свои тайны в периоды отчаянной необходимости, делилась сокровенными желаниями, и даже донимала иногда нелепыми просьбами. Сейчас ее придавило ощущение скрытой торжественности и сакральности, дававшее чувство непривычной близости к чему-то очень большому и даже немного пугающему. Чувства были такими сильными, что у Марии глаза наполнились слезами. Набравшись храбрости, Мария на обратном пути взглянула на лик Богородицы, и ей показалось, что та смотрит на нее немного сердито. Выйдя из храма, Мария почувствовала такое невероятное облегчение, что в мыслях решила непременно наведаться сюда вновь.
Так Мария стала ходить в это место, вызывавшее у нее чувство успокоения и внутренней чистоты. Определенной цели у нее не было, она просто проходила привычный путь, стояла некоторое время перед распятием, задерживалась перед Богородицей, и внутренне наполненная своей тайной, уходила. Если по каким-то причинам она здесь долго не появлялась, то испытывала чувство беспокойства и какой-то внутренней потребности придти. Однажды, придя сюда в один из дней, она застала в левом приделе группу людей, собравшихся вокруг священника и в полумраке при свете свечей что-то негромко певших. Мария так удивилась, что чуть не вскрикнула, – она так привыкла находиться здесь одна, что приобрела иллюзию, что только она одна и ходит сюда, да еще сторож, закрывающий за ней дверь. Сторож был высоким, худощавым, с пушистыми усами, и хотя всегда был одет довольно буднично, Марии казалось, что он вот-вот выхватит шашку из-под полы, а из-за деревьев выбежит кубанский золотистый жеребец. 
Побуждаемая любопытством, она притаилась и потихоньку подошла поближе. Увиденное напоминало времена раннего христианства, когда немногочисленная паства собиралась в пещерах вокруг своего поводыря, преследуемая жестокими римлянами. Людей было немного, но стояли они собранно, и, что самое удивительное, пели наизусть песнопения на непонятные слова, стройно раскладывая их на два голоса. Песнопения продолжались около четверти часа, после чего священник тихо сказал напутствие, которое Мария не расслышала, и люди так же тихо разошлись. Осталось лишь несколько женщин, которые принялись гасить свечи и убирать их. Под впечатлением от увиденного, Мария, не нарушая тишины, ушла.
На следующий день она пришла пораньше и попала на настоящую службу. В центральном приделе стояло несколько человек. Еще две старушки сидели на лавках возле стен. Из центральной части храма, из-за иконостаса доносилось мерное чтение, иногда прерываемое распевами хора. Слова были непонятные, да Мария и не пыталась их разобрать. Она стояла, впитывая необычные звуки и опустив глаза. Стоять на службе поначалу было тяжело. Когда первое непривычное впечатление прошло, Мария испытала потребность в движении, но служба продолжалась довольно долго, а уйти Мария побоялась. Исподволь она стала рассматривать, что происходит в храме, и заметила, что на подсвечниках в этот раз горит довольно много свечей. Мария тоже захотела поставить свечу, и, когда служба подошла к концу, пошла и купила три штуки. Она сразу решила, куда поставит две свечи – перед распятием и Богородицей, а третью – еще куда-нибудь. Однако, когда она подошла к распятию, и приготовилась зажечь свечу, она заметила, что на нее кто-то смотрит. Обернувшись, она увидела женщину маленького роста, в зеленом платке, валенках, и приветливым лицом. Это была одна из женщин, что убирали свечи после службы. 
- Сейчас не зажигай свечу, служба уже кончилась. Давай я возьму, а завтра, перед службой, поставлю.
  Мария испугалась, что она делает что-то неподобающее. Внутренне она робела перед прихожанами, особенно перед этими женщинами, которые здесь все знали, и которые строго блюли закон. Словно угадав ее мысли, женщина сказала:
- Ты не бойся. Порядок такой. А если чего не знаешь, спрашивай. Тебе за здравие или за упокой?
Мария не поняла вопроса.
- Ну, куда ты поставить собиралась?
- К распятию, - наконец выговорила Мария.
- К распятию – за упокой. А к Богородице – за здравие. Тебя как звать-то?
- Мария.
- А меня Вера.
Вера рассказывала так просто и понятно, что Марии стало легко и хорошо. Она послушно кивала, старалась запомнить, где кто висит, и смотрела, как Вера ловко попутно очищала подсвечники от оплывшего воска.
- Служба каждый день в пять начинается. Приходи, – сказала на прощанье Вера.
Уходя, Мария поставила не зажженную свечу перед иконой Богородицы, и на этот раз ей показалось, что она смотрит на нее с глубокой печалью.

Глава III. В которой Мария принимается за чистку.
Постепенно Мария постигала, как работает храм. Она познакомилась с расписанием, узнала, что службы проходят каждый день и бывают утренние и вечерние. Утренние начинаются в семь или восемь часов, вечерние – в пять или шесть. Субботние и воскресные службы шли с десяти и двенадцати, так же начинались и праздничные.
Мария приучилась ходить на службы, и чем больше она ходила, тем более легко они ей давались. Постепенно она заметила, что к службам приходят одни и те же люди, - например, она уже знала двух бабушек, которые всегда сидели на лавках, и еще одну женщину, очень высокую, с тонким гордым лицом, которая приходила по выходным, долго молилась перед иконами и разговаривала со священником. Мария старалась становиться на службе за Верой или ее соседками, и тайком за ними наблюдала, повторяя их движения и постепенно изучая, - где креститься, где кланяться. Что было ей непонятно, она спрашивала у Веры, и та с удовольствием ей рассказывала, а однажды посоветовала:
- Купи Евангелие.
Мария в тот же день купила толстую книжку небольшого формата и принялась за чтение. Вопреки ожиданиям оно показалось ей увлекательным и каким-то страшно знакомым – как будто все, что она читала раньше, так или иначе черпало из этого источника, собравшего знание в чистом виде.
Мария погружалась в древность, как в ароматное прозрачное масло, - она словно воочию видела пустыню, старинные, ушедшие с лица земли города, людей в просторных одеждах, теплое жаркое солнце, воздух, пропитанный запахами пряностей и олив. Мария живо переживала события, изложенные в книге, но если обычное чтение, как правило, вызывало у нее противоречивые чувство, то здесь она читала, словно жадно пила, открывая для себя новые истины. С некоторыми вещами было трудно согласиться, в иные было сложно поверить, но, поразмыслив, Мария принимала их такими, как они есть – и право же, это было единственно мудрое решение.
Вера подарила Марии молитвенник – так Мария узнала, что вместо того личного, слегка сумбурного, что она подразумевала под этим словом, существуют специальные молитвы на каждый случай, и несколько обязательных, которые нужно читать утром и вечером. Молитвы напоминали Марии древние протяжные песни, они обладали ритмичным округлым слогом, который приятно было произносить, и в который гармонично были уложены послание и смысл. Одна из молитв показалась очень знакомой, - так вот что пели собравшиеся в тот вечер тихим голосом! Мария со временем выучила их и приучилась читать утром и вечером, что придавало ей чувство спокойствия и защищенности. Ей чудился ангел-хранитель, которого она призывала охранять сон грядущий, спускающийся в ночной синеве и неслышно присаживающийся на кончик кровати, с тихим шелестом складывая крылья за спиной. Виделось утреннее солнце, ослепительным блеском пронзающее прохладу и несущее  радость нового дня.
Со временем она стала обращать внимание на людей, посещающих храм, – некоторых она видела на улице, или даже в своем доме, и постепенно сформировалось некое сообщество, давшее то самое ощущение дома, о котором Мария внутренне тосковала. Любимым местом в храме у Марии была икона Богородицы. И каждый раз, уходя, она неизменно задерживалась перед ней, и если мысли ее были чисты, то ей казалось, что она смотрит на нее с жалостью и состраданием, а если нет, - то ей виделась закрытость и даже осуждение. Но неизменно, выходя из храма, она ощущала невидимую силу, которая накрывала ее как бы светлым конусом, который сохранялся над ней долгое время.
Впервые Мария обнаружила это удивительное явление, когда она читала молитву. Она вдруг почувствовала странное успокоение или гармонию, как если бы на долго болящую рану вдруг пролили драгоценное масло, которое заставило стихнуть боль и успокоиться. Мария ощутила необычное просветление и легкость, которые наполнили радостью ее душу, и словно сделали светлее все вокруг. Постепенно она заметила, что чувство возникает всегда, когда она искренне и с рвением обращается к Господу, а когда читает ритмичные молитвы, чувство становится спокойным и уравновешенным, как если бы внутри нее все приходило в гармонию и выстраивалось в строгом порядке, как кристалл.
Чем больше Мария ходила в храм, тем сильнее становилось это чувство, наполняя светом ее всю, и постепенно она поняла, что за чувство это было, - благодать. Это было особое настроение, которое спускалось сверху и охватывало каждого человека, обратившего душу свою к Господу. Если душа искренне желала этого, то благодать неизменно охватывала ее, как особая радость, и освещала все вокруг подобно тому, как лицо освещается, стоит только обратить его к солнцу. Чем больше Мария смиряла свои помыслы, тем ярче становилось чувство, и чем глубже Мария погружалась в эту радость, тем более постоянной она была, превращаясь и сливаясь, как капли воды сливаются в одно целое, в одну светлую радостную жизнь.
Наполненная этим неведомым чувством, Мария начинала желать того же всем окружающим людям. Она начала видеть с особой четкостью все особенности окружающих ее людей. Она рассматривала прохожих, идущих ей навстречу, и с огорчением отмечала: вот у одного потухшие глаза, - наверное, у него что-то случилось. У другого на лице запечатлелась гримаса напряжения, выдававшая скрытые раздумья, и неудовлетворенность своим положением. Лицо этого человека ничего не выражает, - но готово сложиться в неповоротливую агрессию, стоит его только немного задеть. А вот эта женщина думает о ком-то другом, - и эти мысли пробегают по ее лицу, как легкие волны по поверхности озера.
Постепенно Мария заметила, как мысли и поступки оставляют отпечаток на каждом лице, от которого они исходят. Когда-то давно она читала, что все поступки и жизненные обстоятельства, когда-либо пережитые человеком, отпечатываются на нем, даже самые мельчайшие черточки. И по этой филигранной микрокарте можно прочитать историю всей жизни, если только подобрать к ней ключ. Мария допускала такую возможность, но никогда не думала, что она проявляется настолько четко и осмысленно.
Практически по любому человеку можно было в общих чертах определить его внутреннюю сущность. Возможно, это можно было сложить в некоторые фенотипические черты, - какие-нибудь высокие лбы или квадратные подбородки, но у Марии это ощущение было тоньше, на интуитивном уровне. И если бы она попыталась, она бы, наверное, не смогла логически этого объяснить, но только отчетливо видела, каким человек сразу проявляется. Она поняла, почему на людей так магнетически действует красота, - она словно является наглядным свидетельством внутренней силы и непорочности. Мария имела в виду не общепринятую красоту, - классические черты лица или стройную фигуру. Поверхностная красота всегда могла быть подпорчена, скажем, немного глупым или вороватым взглядом, а самая похожая на правду уверенность разрушалась под этим радаровским зрением, обнаруживающим под ней жгучее желание производить впечатление или нравиться.
Нет, Мария имела в виду скорее тот симбиоз внешнего и внутреннего, который, будучи максимально очищенным от дурных черт, производил такое потрясающее впечатление. Красивый человек поражал, притягивал. Мария видела индивидуальность и изначальную удивительную красоту каждого человека, которая в каждом случае могла быть в той или иной степени быть испорчена его же руками. Наверное, если бы люди были способны пронести через всю жизнь такую же внутреннюю чистоту, как и дети, то они бы и во взрослом возрасте казались бы такими же красивыми, как и они. Но часто Мария смотрела на пропитое или окованное тупым упрямством лицо и думала: «И ведь это – творение Божье».
Наблюдения подкреплялись ощущениями, которые Мария научилась испытывать при контакте с тем или иным человеком. Она заметила, что от людей с чистыми лицами исходит такое же чистое сияние. В нем хотелось находиться, в нем было тепло и спокойно, о него хотелось греться, и после общения с такими людьми Мария словно уносила частичку такого же света, который, как горящую свечу, хотелось так же бережно вдуть в кого-нибудь еще. От некоторых людей шло нейтральное излучение. Некоторые разили холодом, но самые страшные были, от которых шла черная липкая волна ненависти и агрессии. Такая волна поглощала все то хорошее, что было в Марии, забирала его, и наводняла весь мир своим густым зловонием, от которого было невозможно избавиться очень долгое время. Таких Мария боялась больше всего, - они нарушали мировую гармонию. Мария боялась громких криков и страшных слов. Ей казалось, что они имеют такую же силу, как удары и дурные поступки, - так больно они отдавались в ее сердце. Ей было больно смотреть, как люди в каком-то страшном забытьи, ругались и творили ужасные вещи, словно не отдавая себе отчет в том, что совершают. Мария понимала, что плохого всегда будет больше, чем хорошего, поэтому с упоением ловила редкие светлые минуты и бережно собирала их, как коллекционер собирает редкие ценности, в почти безнадежном стремлении сохранить минувшие времена, с каждым мгновением все больше и больше ускользающие и рассыпающиеся прахом. Мария вдохновлялась тем же рвением и настойчивостью, и в минуты, когда ей удавалось обнаружить примеры удивительной преданности, ее переполняло такое же желание продолжения и жажда деятельности.
Однажды, стоя возле доски с расписанием, Мария увидела объявление: «Храму требуется уборщица». Почти не раздумывая, она отправилась к Вере и, с благословения священника, принялась помогать.
На следующий день, оставшись после службы, она вслед за Верой прошла в кладовку, где та ей дала синий халат, отвертку и кисточку, погруженную в банку с прозрачным маслом. Вера показала Марии, как нужно работать. Как неопытной, ей поручили начать с очистки подсвечников. Марии казалось это не совсем правильным, потому что подсвечники были для нее частью того самого сакрального таинства, которое так запомнилось ей в самом начале. Она бы предпочла начать с уборки полов, - но ее наставницы смотрели иначе. Работа была несложной. Вначале нужно было отверткой достать остатки свечей из подсвечников, потом тряпочкой стереть кусочки оплывшего воска, и в заключение обмазать подсвечники кисточкой, смоченной в масле. Мария справилась с работой достаточно быстро и посмотрела, что бы еще можно сделать.
- На сегодня хватит, - сказала ей Вера.
Уходя из храма, Марии показалось, что Богородица смотрит на нее с некоторым интересом. Мария стала ежедневно приходить убирать подсвечники, и это казалось ей совсем легким делом, пока она не заметила, что после Веры подсвечники сияли идеальной чистотой, а после нее оставались маленькие восковые соринки, увязшие в масле. Мария принялась за дело с большей тщательностью, и оно уже не показалось ей таким легким. Пока удавалось справиться с соринками, так и норовившими остаться, проходило немало времени. Но все же дело приближалось к той чистоте, которой добивалась Вера. Взглянув на очередной подсвечник, Вера сказала:
- Убрала? Ну, протри кружки еще тогда.
Кружки находились под подсвечниками. Они были из линолеума, того же кирпичного цвета, что и пол, и на них были капли из остывшего воска. Капли нужно было соскоблить скребком, а потом протереть кружки тряпкой. Вначале работа показалась Марии еще более легкой, чем подсвечники, пока она не заметила, что чистит кружки, не сдвигая подсвечников, тогда как все остальные делали это. Пришлось исправиться. Так проходило время, и в один прекрасный день Марии в завершение уборки было доверено подмести пол, что она так давно собиралась сделать.
Женщины, постоянно убиравшие храм, являлись объектом тайного восхищения Марии. Как-то постепенно закрепилось, что в левом приделе убирает Надежда, - тоненькая и легкая, с добрыми глазами и невесомыми седыми волосами, в центральном – Вера большая, подвижная пожилая женщина с необычайно ясными глазами, а в правом – Вера маленькая, которой помогала Мария. С особенным пиететом она смотрела на Веру большую, которая убирала в центральном приделе. Она из них была самая сильная, при всей своей мягкости обладавшая внутренней волей и стальным характером и во всем добивавшаяся кристальной чистоты. Она подолгу возилась с подсвечниками, а иногда проводила целые часы на полу, оттирая старую кладку, к которой легко прилипал воск, застывая там черными затоптанными каплями.
Теперь Мария уже была вооружена тремя инструментами: отверткой, кисточкой и скребком, и в один прием очищала подсвечники, протирала кружки и соскребала грязные кусочки с пола, оставляя после себя широкий чистый след. Так проходило время, наступил Великий пост.
Мария, ничего толком о нем не зная, решила порасспросить об этом Веру маленькую, но та отослала ее к Вере большой:
- Вон у нас главный специалист.
Немного робея, Мария подошла к Вере в центральный придел, которая усердно чистила пол, и, опустившись рядом с ней на колени, принялась расспрашивать. К ее удивлению, та ласково посмотрела на нее и сказала:
- Пост дается, чтобы очиститься от греха. К посту нужно подготовиться. Откажись от мяса, яиц и молока, но не сразу, а постепенно. Перейди на кашки и овощи. Утром сделай себе овсянки, в обед супа овощного поешь, а вечером можешь картошки сварить. Самые строгие – первая и последняя недели, в первые дни есть вообще не положено, но они уже прошли, поэтому ешь, как получится. Сильно себя не мучай, первый раз ты строго поститься не сможешь, поэтому питайся умеренно. Главное – не греши и читай молитвы. Ты когда исповедовалась?
- Никогда, – тихо сказала Мария.
Вера внимательно посмотрела на нее. – Ну, ничего, ничего. Выдержи пост. Возьми книжку – «В чем каяться на исповеди». Если все не запомнишь, – напиши на бумажке. Не утаивай ничего и не стыдись – исповедь для того и дана, чтобы покаяться. А после и причаститься можно.
- Причаститься?
- Да, принять причастие. Когда пост закончится, подойдешь ко мне, я тебе расскажу, как это делается.
Пост стал для Марии настоящим испытанием. Ей, привыкшей к обильной и вкусной пище, трудно давалась ежедневная картошка без масла по утрам. А кашу она и вовсе, как ей казалось, пробовала впервые в жизни.
«Ну и гадость», - думала Мария, пробуя свое произведение на вкус, но тут же отгоняла эту мысль, и мужественно съедала все, что приготовлено. Ну, или хотя бы половину.
Заходить в ломящиеся от продуктов магазины стало настоящей пыткой. С каждой витрины смотрели восхитительные, аппетитные запреты, маня копченостями мясного ряда и подмигивая масляными глазками кондитерской. В воздухе витали ароматы, при одном воспоминании о которых Мария сглатывала слюну. Купленные в итоге пакетик крупы, несколько овощей и пучок зелени казались издевательством. Происходили срывы. В полузабытьи доставался засохший сыр из холодильника, тут же на месте уничтожался и потом долго напоминал о себе муками совести. Когда Мария, наконец, решилась рассказать о своих страданиях Вере маленькой, та отнеслась с пониманием:
- Ты особенно не усердствуй. Старайся, конечно, но по возможности. В чрезмерный пост впадать тоже грех, а еще больший грех гордиться этим.
А Вера большая сказала:
- Это все лукавый, смущает он тебя. Все искушения от лукавого.
Сама Вера большая выдерживала пост образцово. Про нее говорили, что она некоторое время жила в монастыре, поэтому первые дни  неукоснительно обходилась вообще без пищи, а в последующие питалась такими крохами, что это вызывало удивление даже у ее подруг. Мария считала такой режим образцом, и стремилась к такому же воздержанию, и, отдадим справедливость, поначалу дело шло с трудом, но все же двигалось в положительную сторону.

Глава IV. В которой Мария готовится к изгнанию.
Как-то вечером Вера маленькая сказала Марии:
- Завтра приходи обязательно, начинается  Стояние Марии Египетской.
- А что это означает? – как всегда, спросила Мария.
- Четыре дня будут читать покаянные каноны – молиться о прощении грехов. Тебе полезно будет перед исповедью.
Нужно сказать, что готовиться к исповеди Мария стала ответственно. Купила книжку, как советовала Вера большая, и принялась ее изучать. Содержание повергло ее в ужас. До этого Мария полагала, что есть несколько особенно тяжких грехов, в совершении которых придется раскаиваться. Но, чем дальше она читала, тем больше выходило, что каяться придется совершенно во всем, даже в том, в чем она и не предполагала. Более того, не она одна – вся жизнь была сплошным грехом.
Начать хотя бы с первого: с не почитания Бога. Оказывается, признавать факт его существования совершенно недостаточно, нужно еще постоянно молиться, ходить в храм, и знать, как правильно это делать, в том числе и как держать себя, так как нарушение этих правил само по себе тоже является грехом. А она-то, наивная, думала, что ее робкие обращения из-под одеяла и есть истинное выражение веры. Потом почитание родителей. Мария обнаружила, что раньше в это вкладывали совсем другой смысл, - а сейчас разве сыщется хоть один из нас, кто хоть раз в жизни в сердцах не накричал на мать или отца? Нет таких. Еще одно, что поразило Марию – разводы. Как-то внутренне она никогда не задумывалась на эту тему, а если и задумывалась, то всегда считала естественным, если люди, что называется, не сошлись, дать им возможность попробовать еще раз, что происходило сплошь и рядом. Тут же оказалось, что развод является одним из самых тяжких грехов, и жизнь положено проводить только с одним единственным человеком. Да и вообще допускать близкие отношения только с ним. Все же прочее приравнивалось к одному из самых тягчайших грехов. Проанализировав положение вещей в личной жизни своей и знакомых, Мария пришла в ужас. Не говоря уже о мужеложестве, лишавшего предавшегося ему всякого шанса на спасение, - Мария представила, возможно, не самого плохого человека, который изначально окончательно и бесповоротно обречен. Пить нельзя было категорически, курить – тем более. Никаких азартных игр, и вообще никаких праздников, - веселье без причины потеха дьяволу. Нельзя было желать славы и выделять себя среди людей. Изводить себя работой грешно, но и в праздности пребывать тоже, стремление к успеху – гордыня, но и отказ от всего – гордыня тоже; излишняя еда, сон, питье, любая роскошь один кирпичик в бездну. Марии, которой ее жизнь казалась такой правильной, такой светлой, открылась такая необозримая глубина, что ей показалось страшно даже заглянуть туда.
Она представила себе жизнь, ведущую к спасению: скромную, без излишеств, почти аскетичную, с тихой радостью редких праздников и мерным течением семейной жизни, не нарушаемой порывами страстей. Фактически такой жизнью жили только отшельники-старообрядцы, отошедшие от всего мира и поселившиеся на острове. Мария знала, что они не только не пользуются светом, коммуникациями и прочими достижениями цивилизации, но даже не допускают в свой мир никого из внешнего мира, свято храня и оберегая свою чистоту. Такая жизнь действительно была полна смысла и подвига. Она ей показалась почти невероятной, - и, тем не менее, это было возможным и единственно правильным путем, который после долгих лишений наградит, наконец, вечной радостью. А если нет? На этом месте Мария осеклась. Потому что эта мысль могла разрушить все. Стоило на миг усомниться в высшей справедливости, все катилось к черту, и Мария понимала это. Нет, сомневаться было нельзя, - в этом, кстати, тоже был большой грех.
Чтобы уйти от этих мыслей, Мария начала ходить на Стояние. Каноны показались ей еще большим испытанием, чем обычная служба. Во-первых, они длились не два часа, как обычно, а четыре, а во-вторых, сопровождались многими поклонами, для которых нужно было много раз вставать на колени и опускаться на руки, лбом касаясь пола, потом подниматься, и так много раз. Но на этот раз Мария была даже рада, потому что каноны давали возможность непосредственного покаяния, и в каждом слове Мария слышала свою просьбу: Прости нам неверие и слабость нашу, Прости нам пригрешения наши, в мыслях, помыслах и побуждениях, Прости все страдания, которые причиняем мы себе и людям, Прости и помилуй нас. Эта неделя была окутана для Марии в глубокий черный цвет, который открывал дорогу в колодец без дна, и давал выход всему черному, зловонному, что многие дни тиной лежало в душе и что с каждым поклоном вырывалось наружу зловонным смрадом, чтобы бесследно улететь и раствориться в холодном небе весны.

Глава V. В которой Мария переходит мостик.
Это после канонов Мария принялась с упорством чистить пол, с тем же упорством, с которым выбросила все кусочки сыра и бросила курить – привычку, которая спасала ее во всякое трудное время на протяжении десяти лет. Заметив, что Вера большая неизменно чистила с маслом особенно загрязнившиеся места в центральном приделе, Мария предложила сделать то же самое в прилегающем к нему коридоре, и справлялась с этим достаточно неплохо, только вот ступеньки никак не хотели оттираться, заставляя ее еще упорнее работать щеткой, подливая масла.
Когда щетка стерлась до конца, а число вымытой кладки дошло до двадцати, Мария поднялась с колен и пошла менять принадлежности. В это время появилась еще одна девушка. Она приходила нерегулярно – Мария изредка видела ее, та появлялась, быстрыми уверенным движениями проходила левый придел или коридор, и так же нечаянно пропадала. Ее звали Люба. Любовь – как она сказала, и на вид она казалась ровесницей Марии. Они носили одинаковые длинные наряды, надевали одинаковые синие халаты сверху, и даже платки завязывали похожим образом – на манер косынки, так что иногда их со спины даже путали. Мария была рада ее видеть – похожесть возраста давала возможность для сближения, и Мария чувствовала, что и Любовь ее не обошла. И действительно, переодевшись и принявшись подметать, та первая начала разговор.
- А ты давно здесь?
- Какое-то время. А ты?
- Я так. По полгода поработаю, потом не работаю. Потом через полгода опять прихожу. А я работаю в конторе, уборщицей, а сюда прихожу помогать. Сейчас вот меня долго не было, – я в монастырь ходила на послушание.
- А разве можно из монастыря уходить? – удивилась Мария.
- Ну, конечно. Это же не постриг, а послушание – совсем разные вещи. Постриг – это когда насовсем. А послушание – когда специально ездят, просто пожить там, поработать, чтобы образ жизни этот попробовать.
- Да, - сказала Мария, - интересно.
И задумалась.
Тем временем Любовь тоже заинтересовалась.
- А как ты в храм попала? Совсем молодая вроде. Ты не учишься, не работаешь?
- Я… - Мария слегка растерялась. У нее давно не спрашивали о личной жизни, да еще так прямо. – Нет, пока не работаю. Кстати, не такая уж я и молодая.
- Замужем?
Тут уж Мария окончательно смутилась. Но решила сразу не сдаваться.
- А ты?
- Я да, то есть была. У меня ребенок есть, тринадцать лет.
- Сколько? – не поверила Мария.
- Да, - засмеялась Любовь, - а ты думала, сколько мне лет? Пятнадцать?
- Ну, не знаю, - протянула Мария, стараясь скрыть удивление.
- Ну, а ты? Наверное, замужем?
Мария приостановилась на секунду, в упор посмотрев на блестевший перед нею пол.
- Я… Нет, - мимолетно сказала она и вновь принялась за работу.
Любовь сменила тему:
- А ты обедала? Пойдем в трапезную. А здесь еще успеем домыть.
- Ты иди, - ровным голосом сказала Мария, - я к тебе присоединюсь. Чуть попозже.
Мария немного слукавила, - она не собиралась в трапезную, да и сама трапезная, часть внутренней жизни храма, казалась ей не менее священным местом, доступ в которое открыт только истинным служителям. Мария никогда не обижалась, когда среди уборки женщины одна за другой пропадали в трапезной, а потом, с новыми силами, снова принимались за чистку. Ей даже не приходила в голову мысль, что можно пойти вместе с ними, а если и приходила, то Мария быстро отгоняла ее, считая низменной и недостойной. Тем временем показалась Вера:
- Ты одна? А где Любовь?
- В трапезной.
- А ты чего не идешь? – спросила Вера так естественно, как будто Мария каждый день туда ходила.
- Не знаю, – сказать «Меня не приглашали» у нее язык не повернулся.
- Иди, иди поешь, - отправила ее Вера, - пора совсем обеденная. А я здесь закончу.
Посчитав неуместным отказаться, Мария поднялась с колен, и, испытывая внутренний трепет, приготовилась открыть для себя еще один новый мир.
Тем временем пора была действительно обеденной. Поставив принадлежности на место и вымыв руки, Мария направилась в трапезную. Вышла из храма, привычно потянула ставший уже совсем весенним воздух, и повернула в сторону пристройки с кухней. По дороге нужно было перейти по мостику пруд, и Мария, под влиянием внезапной причуды, задержалась, чтобы еще немного побыть на улице.
Пруд был образован из небольшого ручейка, разливавшегося в широком месте до размеров водоема и уходившего куда-то вдаль, возможно, впадая в такую же небольшую речку, а возможно, теряясь где-то в зарослях кустарника под землей. На противоположном конце была устроена миниатюрная запруда, и вода изливалась из нее крошечным водопадиком, вызывая мелодичный плеск. За прудом присматривал сторож, но  сегодня его не было, и Мария облокотилась на перильца, в задумчивости следя за потоком воды.
Все-таки удивительное дело – эта вода. Никогда о ней не скажешь ничего наверняка. Постоянная-изменчивая, тихая-коварная, такая успокаивающая, такая манящая. Самое мягкое, что есть на земле, а способна проточить камень. Охватывающая всю землю мягким шелковым поясом, который в один прекрасный момент может превратиться в страшный обруч стихий, способный смести все на своем пути. Бесконечно текучий океан знания, терпеливо передающий свои тайны от капли к капле и от реки к реке, пока они не обойдут всю землю, превратившись в достояние планеты, чтобы потом вернуться к своему первоисточнику. Вода, незримая и вездесущая, она пронизывает все на земле, и все предметы связаны между собой невидимыми ниточками, мельчайшими, подчас незаметными микрокапельками, которые, как совершенная микросхема, пронизывают все на земле, покрывая все на свете невидимой тончайшей сетью, и в каждом из предметов разговаривая друг с другом.
Вода, источник жизни на земле, такая безучастная и такая отзывчивая, безмолвная хранительница великих тайн, вместилище бесконечной любви, способная напоить жаждущего и подарить жизнь, но способная и убить, если пойти наперекор ей. Вода, способная высохнуть за доли секунды и спрятаться совсем в одном месте, чтобы разлиться огромным морем в другом. Вода, наше точное отражение, безмолвное и безответное, отвечающее ровно тем, чем мы обращаемся к ней, и единственная субстанция на земле, обладающая уникальной способностью, - очищаться. Вода, великая и всемогущая, побеждающая своей мягкостью и добротой. «Все знают, как она действует, но никто не осмеливается поступать так же», - сказал о ней один восточный мудрец.
Недаром в представлении древних в царство мертвых переправляли именно по реке, Харон, кажется, она называлась. Нет, это было имя перевозчика, а река носила имя Лета. Все-таки какими поэтичными были представления древних обо всех жизненных явлениях, включая и ее изнанку, смерть. Мария помнила, как видела эту картину как-то в опере – сцену заключенного в подземный мир Орфея. Несмотря на все полагающиеся случаю эффекты, затемнения и холодные тона, место пребывания умерших душ представлялось вовсе не страшным, а завывающий хор фурий и вовсе показался ей самым живым местом во всей партитуре. Наверное, жить в Древней Греции было так хорошо и гармонично, что и смерть представлялась таким же красивым продолжением. В те времена, когда человек бережно хранил свою душу, и находил себя  в единении природы, а не в противоречии с ней, у него было гораздо меньше вещей, которые его пугали. А японцы совсем не боятся смерти. У них ее культ. Вся жизнь служит только путем к смерти, которая им кажется такой прекрасной, что они делают ее самым торжественным событием в жизни. Наверное, единственная нация, где самоубийтсво считается честью. А в христианстве – смертный грех, которому нет прощения. Интересно, куда после смерти попадают японцы? В розовый сад?
Со временем представления о загробном мире менялись, но что интересно, чем дальше человечество развивалось, тем более опасным он казался. Жители Земли, когда-то боявшиеся как черта паровоза, а теперь почти открывшие все свойства материи, почти подчинившие себе природу, проникшие в небо и тайны подсознания, жители ядерного века явно считали кипящие котлы анахронизмом. И при этом все равно больше всего на свете боялись смерти. Возможно, все дело было в неизвестности. Как, должно быть, удивительно и странно – знать о жизни почти все и почти ничего не знать о том, что за ее пределами. Досконально изучить, как она устроена, и так и не додуматься, зачем.
Мария не боялась смерти. Ей было даже интересно, наконец, узнать, что же скрывается за ее черными покровами. Рассказы очевидцев ее не впечатляли, - свет в конце тоннеля казался уж очень банальным. Она представила, как бы это могло быть, например, в древнегреческом варианте. На месте ручейка  разлилась неглубокая река со слабым течением. По ней поплыла лодка с улыбающимся человеком на корме. Она сидит в этой лодке и смотрит на воду. Вода прозрачная, и на дне видны белые камешки и мечущиеся по дну то ли тени, то ли рыбы. Вокруг – зеленые берега. Река плавно течет к месту своего назначения, отделенному от взглядов водопадом – сплошной завесой из воды. Но вод лодка приближается к завесе и…
- Здравствуйте, мэм, - раздалось прямо над ухом Марии. Голос был мягким и вкрадчивым, но, несмотря на это Мария вздрогнула от неожиданности. Перед ней стоял высокий молодой человек с растрепанными чуть длинными волосами, в темно-коричневом костюме и с приподнятой шляпой. Мария была готова поклясться, что на нем был сюртук, но, приглядевшись, она увидела, что это просто пиджак необычного покроя. – Вы меня не помните? Мы с вами встречались, в Лондоне, - и улыбнулся.
- Я никогда не бывала в Лондоне, - ответила Мария.
- И вы думаете, что это могло помешать нам встречаться?
Мария помедлила.
- Я думаю, что вы все-таки ошиблись.
- Я думаю, что вы все-таки ошиблись, - передразнил ее молодой человек. – Вы думаете, я думаю? Или я думаю, что вы думаете? Или я ошибся?
Мария повернулась и собралась уходить.
- Постойте, - тронул ее за локоть молодой человек. – Простите, я пошутил. Мы с вами никогда не встречались. Мне просто было очень любопытно за вами наблюдать. Вы работаете здесь?
- Да.
- Давно?
- Достаточно.
- Вам нравится? – испытующе посмотрел он на нее.
- Да. – Мария не понимала, почему отвечает на все его вопросы, но почему-то делала это.
- Вы счастливы?
Впрочем, это был перебор.
- Мне пора. Прощайте.
Он ничего не сказал в ответ. Мария приготовилась перейти на ту сторону мостика, но напоследок взглянула в его глаза. Они показались ей холодными и высокомерными.

Глава VI. В которой Мария получает интересное предложение.
Трапезная стала одним из любимых мест Марии. И внешне и внутренне она напоминала небольшую одноэтажную дачу, состоящую из нескольких комнат. Главную комнату занимал большой длинный стол, на котором стояли кувшины с напитками, хлеб, различные закуски и приправы и за которым садились обедающие. В небольшой комнате справа была кухня, где женщины готовили еду. Их было две, одна помоложе, показавшаяся Марии строгой, но теплой, и вторая, постарше и посуровее. Слева находилась комната, которая была всегда закрыта, а впереди – веранда, на которой собирались дети, и всегда стояла какая-нибудь снедь, к примеру, арбузы или баночки с монастырским медом.
Повесив пальто в прихожей, Мария подошла к столу. Ее догнала Вера большая. Мария приготовилась сесть за стол, но Вера задержала ее:
- Сначала помолиться. Посмотри на икону и повторяй за мной «Богородице дево радуйся».
Мария повторила молитву, и, перекрестившись, села за стол. Поодаль сидел алтарник, уже собиравшийся уходить, и староста, молодая красивая женщина, казавшаяся Марии несколько строгой. Напротив нее села Вера большая, а Мария примостилась с Любовью на краешке стула. После скудной домашней пищи стол в трапезной показался Марии раем.
Любовь смело набирала себе закуски, и Мария, поглядев на нее, положила себе несколько кусков. Ее внимание привлек небольшой горшочек с какой-то пестрой кашей.
- Что это? – шепотом спросила Мария.
- Это пшеничная каша, ее вообще-то по праздникам только можно. А ты никогда не пробовала? Попробуй! – и Любовь положила ей ложку кушанья.
Вера посмотрела на них, но ничего не сказала. Она сидела, не торопясь попивая чуть подкрашенную чаем воду. Остальные ели сухую рисовую кашу без масла. Пшеничная каша таяла во рту. Марии показалось, что она в жизни ничего вкуснее не ела. Зажмурившись, она по кусочку отламывала от драгоценной ложки, пока та не кончилась. Марии неудержимо хотелось съесть еще сказочной каши, но она понимала, что нельзя. После закусок был гороховый суп и второе. Марии давно не было так хорошо. Она испытывала настоящее блаженство, сидя здесь, за этим столом и по-настоящему, по-домашнему обедая. После закусок, двух блюд и горячего чая с печеньем и сушками Мария впервые за все время поста почувствовала себя сытой. В блаженстве вернулась она обратно, и никогда еще работа не казалась ей такой легкой.   
С тех пор ходить в трапезную стало любимым занятием. Мария специально поджидала Любовь, которая к счастью стала ходить почти постоянно, зазывала ее в трапезную, стесняясь ходить одной. За обедом они обсуждали многие вещи – Любовь рассказывала про монастырскую жизнь и про своего ребенка, или просто болтала без определенной темы, что получалось у нее легко и прекрасно, а Мария слушала ее и иногда прислушивалась к разговорам «взрослых», которые изредка случались за столом. Потихоньку, когда никто не видел, Мария зачерпывала ложкой запретную кашу и испытывала минуты ни с чем не сравнимого удовольствия, о которых потом со стыдом вспоминала на службах. Да и в трапезной часто опускала глаза.
- Ты сходила на исповедь? – спросила у нее как-то Вера большая.
- Нет еще, - ответила Мария. И добавила, - никак не могу с духом собраться.
- Это тебя лукавый не пускает, - изрекла Вера. – Лукавый – он везде.
Мария невольно оглянулась, словно ища признаки присутствия лукавого, но здесь, в светлой комнате с иконами, его присутствие казалось настолько нелепым, что даже думать об это было смешно.
- А какой он, лукавый? – спросила Мария.
Вера странно посмотрела на нее.
 - Ты его не увидишь. Его нигде нет, но от него не спрячешься. Не в поступки, так в помыслы твои проникнет, и одолеют тебя мысли всякие. Вроде и безобидные, а к погибели ведущие. Стариков он болезнями преследует. Бывает, пойдешь к службе, а он так прихватит тебя, проклятый, что ни повернуться не можешь, ни вздохнуть. Стоишь, молишься только, чтобы отпустило. И отпускает. А молодых любит – у них соблазнов много. И моргнуть не успеешь, как в его сети попадешься.
- Что же ему нужно?
- У него одна цель – человека погубить и душой его завладеть. Потому что все, что здесь, на земле, - преходяще. Одна лишь душа вечна. И не думай, что раз победила его, и можно жить спокойно, – всю жизнь сражаться будешь, а он одолевать тебя. И чем больше отдалять его от себя будешь, тем сильнее будет он тебя терзать. И чем дальше от него забираться будешь, тем злее он будет, тем сильнее хотеть разыскать, и проникнет к тебе в итоге в самый неожиданный момент, и отберет последнее, и победит твоим же оружием.
Жизнь, тем временем, текла своим путем. Только вот сомнение, поселившееся в душе Марии, никак не давало ей покоя. Все ли правильно она делает? Не слишком ли хорошо все устроено? Не впала ли она в иллюзию, когда кажется, что за тобой нет греха, а жизнь твоя чиста, как слеза младенца? Ее успокаивало то, что после разговора в трапезной ее как назло стали одолевать непотребные  мысли. Стоя на службе, она уже не всецело отдавалась молитве, пуская в себя досужие размышления, проносящиеся в голове, как жужжащие мухи. К примеру, а может ли дьявол проникнуть в храм или что делается после смерти с теми, кто при жизни не знал ни Бога, ни дьявола? Правда, она тут же отгоняла их, ругая себя за суету и бесхарактерность. Еще усердней трудилась, еще больше времени проводила в молитве и покаянии и эта борьба добавляла в ее жизни ощущения, что она борется с чем-то действительно стоящим.
Тем временем весна сменялась летом, холодные ветры влажными ливнями, а влажные ливни холодными ветрами, и однажды в храм пришла осень. Любовь появилась вся мокрая и не раздеваясь направилась к Марии.
- Слушай, у меня к тебе дело, - начала она без предисловий. Под глазами у нее были круги, и вообще Любовь выглядела как-то неважно. – Сын у меня заболел. Ты меня не заменишь на работе? А то пока я выйду, они на мое место кого-нибудь другого возьмут.
- Я? – удивилась Мария. – Но я вообще-то никогда не работала, уборщицей.
- Да какая разница! Ты же здесь работаешь? Работаешь. Ну, и там то же самое, только в конторе. Заодно денег заработаешь, а мне это, правда, очень нужно.
- Но, - с сомнением покачала головой Мария, - там же люди эти все, они меня не знают совсем…
- И не думай даже, - успокоила ее Любовь, - во-первых, никому там до тебя дела нет. Во-вторых, ты приходишь раз в день, утром или вечером. Деньги тебе оставляют на столе. Тебя даже не увидит никто. А меня ты очень выручишь. Ну, пожалуйста, - и посмотрела просительно.
Марии совсем не хотелось этого делать, но как-то исподволь она согласилась. Наверное, просто не хотелось расстраивать Любу.
- А когда выходить?
- Завтра. Ой, спасибо тебе, я тебе этого никогда не забуду.
- Да, да, - рассеянно покивала Мария. И на следующее утро собралась на работу.
До места ей нужно было проехать несколько остановок на троллейбусе, потом перейти дорогу, обогнуть большой храм, перейти большой мост, немного пройти по набережной, и подняться на шестой этаж большого многоэтажного дома. Он находился в самом центре. Снова оказавшись в большом городе, Мария почувствовала, как летит время. Время, эта удивительная субстанция, такая обманчиво простая, и такая же многогранная. Люди, заключив его в хромированные и золотые корпусы, разделив на шестьдесят делений и нарисовав таблицу на листе бумаги, возомнили себе, что изучили его свойства. Иногда им приходило в голову, что даже самая очевидная и постоянная на вид вещь тоже может меняться, особенно такая неощутимая вещь, как время, у тебя на глазах ровно отстукивающая стрелкой равные деления, а в это время предательски и незаметно уходящее сквозь пальцы. Время может течь долго и томительно, как застывший прозрачный клей, а может лететь со скоростью света, сжимаясь, как огненная пружина. Оно может обмануть тебя и заставить поверить в миф о своем постоянстве, нашептывая на ухо обещания еще многих и многих лет, и тут же мгновенно скоропостижно утечь в песок, даже не дав почувствовать этого течения.
Время – самое беспощадное и самое милосердное на свете, оно в воле карать и миловать, по собственному разумению решая, стать ли твоим злейшим врагом или союзником, затягивая мучительные минуты или смахивая нежной кисточкой пыль прошлых воспоминаний. Но чаще всего оно ведет себя, как соперник в игре, хитрый, сильный, и невидимый, который делает вид, что играет с тобой в одной команде или даже против тебя, но как равный, а сам просто забавляется тобой, не подозревающим, что та земля, на которой он стоит и смотрит на звезды, на самом деле вращается вокруг этих самых звезд. Время обладало удивительной способностью, как извилистая лента, по своей прихоти свиваться и развиваться на разных участках жизни так, как ему вздумается. И тогда одни участки становились невыразительными и незаметными, по несколько лет свертываясь в одно невзрачное кольцо, а один вдруг заслонял собой все остальное, сверкая в мельчайших подробностях узора своим ярким продолговатым изгибом. Ты дивишься, как долго длится день, но не десятилетия проходят быстро. И можно было не заметить, как пролетели годы, но помнить в мельчайших подробностях, как прошли самые счастливые дни.
Большой город из окна троллейбуса выглядел печально. Когда-то желтые листья, талые и темно-коричневые от бесконечных дождей, валялись вялой массой под ногами. Редкие прохожие на этих листьях, торопливые и ненастоящие, придавленные свинцовым небом, почти забравшимся им за воротники, спешили куда-то вдаль. Впрочем, на улице оказалось еще противнее. Когда Мария вышла из троллейбуса, холодный ветер наполнил легкие, вызвав легкий кашель. Осеннее пальто, постоянно сползающий платок и небольшие полуботинки совершенно не спасали от незапланированного по сезону холода. Запахнувшись получше от резкого ветра, Мария пустилась в обход храма. Задержавшись, чтобы отдать положенный поклон, и секунду полюбовавшись на купола, она направилась к мосту, где ветер был совсем разгулявшийся. На мгновение ей захотелось остановиться на середине, повернуть назад и никуда больше не ходить, но, взяв себя в руки, она дошла до конца, а дальше уже оказалось легче. Придя, наконец, в теплое помещение, она стащила с головы мокрый платок, а с озябших рук перчатки, и вздохнула.
Первый день прошел прекрасно. Все, что ей нужно было сделать, это убрать небольшую контору, состоявшую всего из одной комнаты, что было делом минутным. Помыв стаканы и подметя веником пол, Мария на всякий случай протерла тряпкой все, что ей попалось под руку и, не зная, что бы еще сделать, окинула взглядом помещение. Оно показалось ей очень уютным. Несколько столов и стеллажей, сплошь заваленных бумагами, календари с видами города на стенах. Чем занималась эта контора, сказать было совершенно невозможно. Какими-нибудь статистическими выкладками, а может быть, просто бухгалтерскими отчетами. Вот здесь, в большом кресле, наверное, сидит начальник, немного старше всех остальных и в очках. В этом углу вечно снуют молодые сотрудники, носясь туда-сюда с ватманами и поминутно отрываясь на телефонные разговоры. А здесь труды их умственной энергии принимает секретарша, складируя в объемные папки и вновь погружаясь в любимое занятие – сочетание телефонного аппарата с пудреницей. Все, что здесь происходит, кажется им значительным и важным.
Окинув еще раз взглядом помещение, Мария направилась к выходу. Новое занятие она нашла даже забавным. На следующий день она появилась в конторе вечером. После вчерашней непогоды было непривычно тихо. Комнату заливал медно-оранжевый свет заходящего солнца. Только за стеной раздавался какой-то шум – видно, там задержались на внеочередной аврал или очередной юбилей. Быстро прибрав, Мария подошла к окну. За окном оказался балкон, а за ним – самый прекрасный вид, который Марии только доводилось видеть. Пожалуй, это было лучшее в этой комнате. Плоский диск солнца цвета расплавленной стали погружался в кровавые разводы над широкой рекой, исходившей мускулами волн в гранитном корсете. Над рекой полыхали купола над белыми стенами, подкрашенными в персиковый цвет. Сзади расстилался великий древний город, сквозь который проросли каменные и железные зубы, превратившие его в современного монстра, но не проглотившие его красоты. Заметив, что балконная дверь не заперта, Мария, потянув за нее, вышла на балкон. Тут вид был еще более захватывающий. Мария подумала, что это место лучше всего подходит для того, чтобы мечтать. Причем не теми неизбывными мечтами с привкусом горечи, о минувших, или наоборот, так и не наступивших днях, а теми радостными, слегка пьянящими грезами, которым суждено вот-вот осуществиться.

Глава VII. В которой появляется Магда.
Магда отошла от окна и задернула занавески.
- Какой сумасшедший закат. Храм прекрасно смотрится.
Она вернулась на диван, и изящно присела, поджав под себя одну ногу, а руку вытянув на спинке, внимательно глядя перед собой своими восточными глазами и думая.
Довольно тонко чувствуя природу и искусство, Магда, тем не менее, предпочитала казаться несколько циничней и равнодушней, нежели была на самом деле – так ей казалось современнее. Сейчас же ее мысль была занята гораздо более важным делом, поэтому она отметила необычайно красивый вид лишь попутно, как неотъемлемый и приятный атрибут этого дома. Вид ей понравился. Напротив нее была такая же набережная, слева возвышался большой эффектный храм, а справа виднелись башенные стены. Магда не знала, что храм возводили два раза, оба раза он сгорал, а вместе с ним весь город. Потом на его месте пытались соорудить самый большой в мире дом, но результате построили бассейн, а потом и бассейн сломали, и снова построили храм, но уже гораздо больше. Попытки построить что-то большое были вообще любимым занятием в городе с древних времен, не устаревшим и поныне – напротив храма возвышался такой же гигантский памятник. Жителям, правда, такие попытки не нравились, - они называли храм «большой чернильницей», и сочиняли про памятник смешные карикатуры. Башенные стены тоже когда-то ломали, и тоже, чтобы построить самый большой в мире дом, но потом передумали, и опять вернули на место. Вместо тех архитекторов, которые проектировали самые большие в мире дома, другие построили храм и башни, а те возвели дома по соседству, один из которых находился напротив Магды, а перед окном другого она стояла. Но она об этом не знала, ей просто нравился вид.
Магда представляла собой то удивительное сочетание противоположных качеств, которое так часто можно встретить в современном человеке, впитавшем с воздухом свободы все, что могло содержаться в нем, и хорошее и плохое, и осевшее в каждом из них в самых различных пропорциях, что давало зачастую неожиданный результат, как внешний, так и внутренний. Собственно, сама Магда полагала свой вариант экстраординарным, чему находила множество подтверждений. Взять хотя бы внешность – своеобразное смешение северных и восточных черт. Фарфорово-белая кожа и слегка раскосые странного оттенка глаза, классические черты лица и высокие скулы, развитая фигура воина с широкими плечами и узкими бедрами и миниатюрные ступни и руки. Когда-то в детстве Магда ненавидела эти черты, далекие от современных стандартов, и была готова отдать все, только чтобы стать хоть немного похожей на тех, кто тысячью смотрел на нее с плакатов и экранов одинаковыми большими глазами, носами и губами. Но со временем полюбила свои отличия и даже стала находить в этой непохожести определенное удовольствие.
А темперамент! Это сочетание невозможного, славянской широты и восточной хитрости, тяги к прекрасному и мелкого расчета, щедро приправленных спесью, заботливо лелеемой Магдой как наследство каких-то польских кровей, которыми она особенно гордилась. Что она действительно презирала всей душой, так это серость, и старалась повсеместно избегать ее, как в себе, так и в окружении. Не обременяя себя излишними метафизическими размышлениями, она в целом полагала жизнь довольно справедливой штукой, где каждый получает то, чего заслуживает, с  поправкой, - что она заслуживает всего самого лучшего. То, что она до сих пор этого не получила, ничуть не смущало ее; она жила в прекрасное время, таившее массу возможностей, и, обладая некоторым упорством и изобретательностью, можно было достичь всего, чего ты только хочешь, не занимаясь при этом каторжным трудом. В этом она тоже усматривала высшую справедливость: кому-то дано все изначально, но он не в состоянии этого оценить, а кто-то, как она, получает все со временем, и в достижении узнает наслаждение. То, что большинство ее соотечественников живет совсем не так, как представлялось ей, совсем ее не беспокоило – каждому свое. Сейчас перед Магдой расстилались самые заманчивые мечты, которые были совсем недалеко от осуществления. И первый шаг к этим мечтам она сделает прямо сейчас.
Чего именно хотела Магда – она еще не до конца решила, и могла описать лишь несколько конкретных вещей, не объединенных глобальной целью. Она хотела жить в таком доме, в котором сейчас находилась, в огромных светлых полупустых комнатах с прекрасным видом. Хотела каждый день подходить к окну, предвкушая радостный, полный приятных событий день. Хотела, чтобы ей никогда не приходилось задумываться, где взять денег на новое платье и вообще где взять денег. Хотела стать известной и знаменитой. Интуитивно Магда чувствовала существование какого-то большого мира, того, где существуют пьянящие голову победы, алмазные россыпи и дорогие автомобили, и страстно желала попасть туда, презирая маленький мир, с его бытовыми проблемами, испорченными кранами и вещевыми рынками. Пока же, в ожидании своего счастья, она с увлечением разыгрывала сцены из жизни, отводя себе неизменно в любой ситуации главную роль.
Она дотошно изучила всех сколько-нибудь заметных женщин, которые производили на нее впечатление (а таких было не очень много), и сумела создать себе несколько картинный, но довольно яркий образ, от этой взяв мелодичный томный голос, от этой – жеманные жесты, от этой – манеру щелкать пальцами или расширять глаза. Обладая отменной интуицией, она безошибочно пришла к выводу, что, чтобы привлекать внимание, не нужно искать его, и выработала у себя тот ценный дар, который еще в юности завистливо отметила одна из немногочисленных подруг: «Чтобы чего-то добиться, нам приходится идти и просить этого к людям. А ты заставляешь их самих придти к тебе».
Воспринимая мир как игру, Магда иногда сама путалась, где она по-настоящему глубоко чувствовала, а где создавала себе иллюзию переживаний, чтобы яснее понять ту или иную ситуацию или извлечь из нее максимальную пользу. Путем многих проб и ошибок она выстроила свои отношения с противоположным полом и сформировала свой прототип – полное и безусловное поклонение. Магда выучилась легко принимать дары и легко расставаться с их приносящими, как только в них отпадала надобность или интерес. Конечно, она страдала, - как и все. Мучалась, влюблялась, не спала ночами, отвергала, была отвергнута… но если спросить ее, что бы она хотела вернуть из своей довольно бурной юности, она бы, наверное, пожала плечами – такой далекой и невзрачной она ей казалась, такой же, как ее скучный провинциальный город по сравнению с невыразимо притягательной столицей.
Сейчас Магда представляла себя куда более независимой и уж точно более эффектной. Обладая неуемным любопытством и талантом проникать в самые различные сферы, Магда еще не вполне разбиралась в большой жизни, путала названия государств и марки автомобилей, но с неподражаемым апломбом могла часами рассуждать на светские темы. Умела преподать себя, знала, как произвести необычное впечатление, или, напротив, прикинуться совершенной простотой, что иногда более привлекательно, и гордилась своей безошибочной способностью предсказывать моду, но сама ей никогда не пользовалась, презирая массовую моду и сезонные «писки», которые называла «вся деревня», предпочитая одеваться подчеркнуто оригинально, и с удовольствием отмечая случайные копии.
Обычным для Магды принципом подбора вещей был смелый микс из несочетаемого, предполагавший бейсболки со шпильками, джинсы с балетками и платья с кроссовками. У Магды уже начали складываться цветовые предпочтения и вкусы, и сегодня на ней была бархатная лиловая кофточка на молнии, необычайно красившая ее, узкие черные джинсы и босоножки из переплетающихся кожаных нитей на высоком каблуке с платформой.
С такой же скурпулезной расчетливостью она постепенно пришла к тому, что должно было привести ее к вершине мира, ну, или хотя бы к возвышению. Как и большинство женщин, основную ставку она делала на удачное знакомство. «Господи, - просила она, - помоги мне познакомиться с миллионером». Впрочем, это было не все. Со временем у нее сформировался определенный образ своего избранника, с четкими критериями, ограниченными рамками возраста (выходить за лиц с разницей в возрасте больше 20-ти Магда находила довольно тоскливым), социального положения (проживать в другом месте, кроме как в таком доме, в котором она сейчас находилась, Магда считала просто нецелесообразным) и наконец семейного положения (черт знает, почему, но Магда не выносила женатых мужчин, как в настоящем, так и в прошлом, может быть, не считая себя вправе вмешиваться в чужие отношения, а может быть, просто не терпя малейшего присутствия в чужой жизни кого-то, кроме себя).
Магда немного лукавила. На самом деле замужество, сама по себе вещь неплохая и даже возможно где-то приятная, но обремененная обязательствами и возможными осложнениями (в виде тех же детей) внутренне ее пугало. Оно было не нужно ей, ей был нужен только удобный трамплин, с которого можно было прыгнуть сразу на три головы выше возможного, причем со страховкой. Патриархальные взгляды, как пыль въевшиеся в сознание общества и негласно предписывающие каждой уважающей себя девушке определиться к известному возрасту (эти вечные вздохи «А кто ваш муж?», «Ах, вы еще не замужем…»), Магду всегда раздражали и угнетали, - внутренне согласная, внешне она считала их дикими и несовременными. Пожалуй, главное, что, возможно, создавало ее  очарование, но и при этом жутко мешало ей самой – это неисправимый максимализм, требовавший от всего и вся идеальности, выдающий с головой ее отношение к людям как на словах, так и просто выражением лица, что иногда было даже хуже, и заставляющий иногда испытывать сомнение и даже раскаяние, что Магда считала непростительной слабостью и с чем усиленно боролась.
Вот и сейчас Магда предчувствовала переломный момент, и вовсю производила умственные усилия, которые помогут ей быстрее осуществить ее мечту. Вся история попадания Магды в этот дом была тщательно спланированной акцией. Проведя в размышлениях некоторое количество времени, Магда постепенно продумала тактику военных действий, которые, как ей казалось, быстро должны были принести ей викторию на фронте личных завоеваний. Не будучи потомком знаменитых или обеспеченных родителей, не вращаясь в высших сферах, не имея знакомств во влиятельных кругах, Магда рассудила, что помочь ей может не что иное, как тщательно подготовленный случай. И в качестве орудия этого случая избрала одно из самых чудных современных изобретений – сеть.
О, это порождение цифрового века! Возникшее из ниоткуда и стремительно опутавшее весь мир, связавшее миллионы людей на расстоянии тысяч километров и разделившее столько же на расстоянии вытянутой руки, похитившее разум у тысяч и тысяч, добровольно приковавшихся невидимыми цепями к бездушным железным ящикам, лишившее их сна и аппетита, и подарившее столько возможностей человечеству, став таким необходимым, таким привычным, таким невинным, представить жизнь без которого уже было уже невозможно. Распространившись как чума, оно заполонило весь цивилизованный мир, завоевывая его, как саранча, заставляя в каждом доме, на каждом рабочем месте свивать маленькое гнездо, к которому прилеплялся человек. И по всему миру сидели миллионы людей, как крошечные пауки в гигантской паутине, разговаривая, веселясь, ища что-то, выдавая кого-то за себя, слушая музыку, играя, заказывая еду… словом, живя. Попавший в сеть уже не мыслил жизни без нее, находя ее очень удобной и пригодной для жизни средой обитания.
Магда, обладая здоровым рационализмом и будучи не подверженной сомнительным соблазнам, находила в паутине три неоспоримых достоинства, призванные стать самыми полезными для нее. Во-первых, анонимность, дававшая свободу воображению, - пожалуй, главная составляющая его исключительной привлекательности для большинства людей. Как бы они ни лукавили, стараясь создавать иллюзию своей значительности и уверенности в себе, в душе каждому хотелось хоть раз в жизни побыть другим человеком. Магда была уверена, что если любому человеку вдруг по мановению руки изменить до неузнаваемости внешность, он тут же бы стал способен на такие поступки, на которые никогда бы не решился в своем обычном обличье.
В жизни нас держат тысячи невидимых ниточек – отношения с близкими и знакомыми, общественное мнение, то впечатление, которое мы производим на людей, собственная внешность, наконец. Паутина давала ощущение обманчивой свободы. Здесь у тебя всегда была возможность нажатием нескольких клавиш изменить внешность, характер, манеру поведения, словом, стать таким, каким ты всегда тайно хотел стать в жизни, но, возможно, кем уже никогда не станешь. Чего стоили прозвища, выдающие владельца с головой: мужчины непременно с ореолом брутальности, женщины – в диапазоне, он пошловато-умилительных Кисуль до ахматовско-волооких Незнакомок. О, это чудное место, где еще можно встретить в едином пространстве такое количество Воландов, Лилу и Данай! Магда, как истинный игрок, предварительно тщательно изучившая конъюктуру, вызвавшую у нее не одну улыбку, сразу и определенно решила, кем она будет – Магдой. Только Магдой. Во-первых, просто и со вкусом, а во-вторых, всем до смерти любопытно будет, что это означает, а любопытство – это уже плюс.
Вторым своим козырем Магда считала отсутствие ограничений во времени и пространстве. В виртуальном мире не существует расстояний, и к ее услугам – целых два земных полушария, передвигаться по которым так же легко, как двигать шахматные фигуры, - неужели на таком огромном поле для нее ничего не сыщется?
И, наконец, по всем правилам военной науки, представив себя на месте воображаемого противника, Магда резонно предположила, что и для него это может быть одним из наиболее привлекательных видов развлечения, не отнимающим много «своего драгоценного» времени и не требующим никаких усилий. Да, пожалуй, таким Магда себе его и представляла – с головой погруженным в какие-нибудь страшно важные дела, с уставшим, но мужественным лицом поправляющим галстук и, передавая в очередной раз пополнившиеся кредитки, в изнеможении бросающим: «Привет, малыш».
Тщательно продумав и нарисовав себе подходящий случаю и вызывающий интерес несколько противоречивый образ слегка меланхоличной любительницы классической оперы, быстрой езды и высокогорных пейзажей с безупречными параметрами, Магда приступила к естественному отбору. Как паук, сидела она в сети, часами карауля свою жертву, клейкими лапками трогая подходящих по виду особей и поворачивая их под придирчивым взглядом на все лады. Вначале она честно обрисовала все свои намерения и пожелания. Как она и предполагала, ее тут же закидали тряпками не подпадающие под требования, коих оказалось подавляющее большинство, и тогда она слегка смягчила условия, порешив тем, кому не повезло еще стать избранным, просто молча желать удачи. К ее удивлению, уже морально подготовившейся к атаке орды психопатов, особенного ажиотажа не произошло. Явных маньяков не было. В основном – офисные служащие, разнокалиберные «менеджеры», студенты (хотя студентов «просили не писать»), но люди все вменяемые и местами даже интересные. Но это было все не то. От скуки она развлекалась тем, что поддерживала вялую переписку, но ей быстро надоели попытки удачно пошутить чередуемые литературными возлияниями, и она замерла в позиции ожидания.
Жертва появилась на десятый день. Магда поняла это по коротким, сильным фразам и размашистому почерку – хотя в стандартных наборах шрифта говорить о почерке было глупо, но Магде он почему-то показался размашистым. И еще – это был единственный человек, который не поинтересовался происхождением ее загадочного имени. Магда как-то сразу собралась, стараясь не провалить дебют, но в то же время и не показаться излишне заинтересованной в том, что она называла «крупная рыба». Впрочем, все получилось, и вот, по прошествии нескольких дежурных встреч – она здесь, в этом доме, который ей так нравится. В просторной комнате, напоминающей бальный зал своим сверкающим паркетом, лишь широкий кожаный диван сливочного цвета, массивный резной шкаф, небольшой стол без скатерти и экран во всю стену. Напротив нее сидит улыбающийся человек в белой рубашке с живыми глазами и плотной подвижной фигурой, и, поправляя галстук, непринужденно ей о чем-то рассказывает.
- Такие дела, малыш.
Странно, но Магда не испытывала никакого стеснения. Она не раз задумывалась об этой своей особенности, – почему-то одни люди производили на нее гнетущее впечатление и она, сколько ни старалась, никак не могла себя убедить в том, что они хорошие и славные, и с ними можно найти общий язык. А в других она моментально влюблялась тем радостным чувством доверия и легкого обожания, которое сохранялось впоследствии долгие годы, ничуть не меняя свой цвет. С одними она и двух слов связать не могла, а если и доверяла что-то, то потом долго раскаивалась, как будто чувствуя, что они могут извлечь из ее слов какую-то нехорошую, выгодную для себя пользу. А другим готова была рассказать про себя все, щедро украсив цветастыми историями, которые тут же по ходу и придумывала. Вот и теперь она избрала единственно как ей показалось правильный образ – образ преследуемой жертвы.
- Как у вас тут красиво…  Прямо хочется превратиться в какую-нибудь паркетину и остаться окончательно и бесповоротно, - промурлыкала Магда, поднявшись с дивана и разгуливая по комнате.
- Так оставайся, - сверкнув глазами, просто сказал ее собеседник. – И не говори мне «вы», пожалуйста.
- Прямо жить? – повернулась Магда.
- А тебе жить негде?
- По правде, говоря, есть. Но там все так серо и суконно, и все такое неутешительное, что я бы скорее сказала, что нет.
Он слегка улыбнулся:
- А ты не слишком привередлива? Я в свое время тоже пожил в трущобах, и этот дом на меня не с неба свалился.
- Вы – другое дело. Вы такой сильный и борющийся. У вас миллиард шансов был этот дом получить, и три таких же в придачу.
- Ну, не преувеличивай.
- Есть такой анекдот: «Я тебе триста миллионов раз говорила – не преувеличивай». Это про меня.
Он улыбнулся.
Магда подошла к столу и принялась теребить бахрому на скатерти.
- Ну, а где твои родители?
- Папа умер, а маму я ненавижу, это она его убила, - сказала Магда таким голосом, словно произносила: «Сгущенки побольше, а хлеба можно совсем не давать».
- Ого. Прямо-таки убила?
- Да, но мне больно об этом говорить, - тем же голосом сказала Магда.
- Наверное, несладко тебе пришлось.
- Наверное.
- Ну, что ж, ты можешь остаться здесь, пока…
Возникла небольшая пауза.
- Пока что? – вскинула глаза Магда.
- Пока не вернется моя семья. Они сейчас на отдыхе.
У Магды потемнели глаза.
- Почему ты мне сразу не сказал?
- А разве ты бы тогда оказалась здесь?
Магда была вынуждена согласиться.
- Желание остаться не пропало?
Магда помедлила с ответом.
- Нет.
- Что ж, я рад. Ну, расскажи немного о себе. Кто у тебя есть, чем думаешь заняться?
- У меня есть сестра. Только мы не общаемся… она такая… вся погруженная в себя и такая чистая-чистая…
- …Не то, что ты…
- …Не то, что я.
Магда подошла к окну. Теперь ее профиль был подсвечен закатным солнцем, и напоминал бронзовый оттиск на монете.
- Что делать, я еще не знаю. Наверное, хорошо бы стать певицей или звездой экрана…
- А что так сразу?
- Ну, мне кажется, у меня получится.
- Знаешь, так очень многие считают.
- Но я же не все?
- Ты не все.
- Как ты думаешь, как бы я смотрелась на экране?
- Ты бы прекрасно смотрелась.
Магда засмеялась.
- Нет, правда, я тебе это как профессионал говорю. Но для того, чтобы туда попасть, нужен не только талант, но и умение.
- Ты имеешь в виду…
- Да.
- А если без жертв?
- Чем-то всегда приходится жертвовать.
- Неужели не было исключений?
- Случаев пока не зарегистрировано, - очередная улыбка.
Магда мечтательно посмотрела в потолок.
- А мне, кажется, хватило бы одной маленькой, малюсенькой возможности. Такой щелочки размером с мышиную нору, в которую можно только высунуть нос. Я бы туда вылезла, этот нос заметили, и…
- И что?
- И дальше я бы уже знала что делать.
- Ты думаешь?
- Уверена.
- Слушай, а почему ты так уверена в собственной исключительности?
- Не знаю, - честно призналась Магда, - у меня всегда это было, с самого детства. Я просто точно знала, что со мной обязательно должно приключиться что-то особенное, словно какой-то голос все время шептал: «Ты особенная, ты особенная».
- А оно все не приключалось и не приключалось.
- Отчего же. Однажды я зашла в один очень дорогой магазин, – они тогда только начали открываться – знаешь, этот, в переходе. Цены и по тем временам там были просто космические. Но мне так хотелось почувствовать себя принцессой, что я набрала полмагазина и пошла мерить. Мне ужасно понравилась одна куртка, она стоила целое состояние. Тогда я срезала с нее магнитную бирку, запихнула в пакет, отдала продавщице этот ворох вещей и вышла – прямо так, с топорщащимся пакетом. Меня поймали. Главное, стоило мне бросить пакет и убежать, – и никто бы не смог ничего доказать. А мне стало вдруг как-то стыдно бегать по этому центру. Целый час они сидели вокруг меня и стращали, как отдадут под суд, рассказывали про колонию… И я так ясно себе представила, что вот я сижу, а у меня в руках – моя жизнь. И куда ее повернешь, туда она и покатится. Потом пришел владелец и сказал: принесешь деньги, – отпустим. Паспорт в залог.
- И что ты сделала?
- Я взяла все свои сбережения, пришла и купила самую дорогую куртку. А они стояли мне и подавали размеры.
- Ту самую?
- Нет, та была ерунда.
- И что было потом?
- Мне было нечего есть, и не было денег даже на билет в троллейбусе. Зато когда я шла по улице, каждый встречный на меня оборачивался.
- Любопытная история.
- У меня много таких. И я точно знаю, что главное - конечно, впереди, только не знаю, когда и как. Я просто чувствую это, вот так же, как, например, чувствуешь, что завтра вторник, а послезавтра среда. Кстати, если бы это было не так, разве я бы оказалась здесь? – в свою очередь поддела Магда.
- А знаешь, это даже забавно. Может быть, я тебе и предоставлю такой шанс.
- Как это?
- Много будешь знать – плохо будешь спать. Кстати, уже пора. Раз мы с тобой начистоту, то давай откровенно. Ты можешь сейчас пойти со мной. А можешь остаться. На наших договоренностях это никак не скажется, но, возможно, повлияет на отношения. Тебе минута на размышления.
Магда слегка опешила. Застигнутая врасплох, она принялась лихорадочно соображать. Нет, вариант ответа был ей ясен и напрашивался сам собой, она искала лишь подходящую форму, чтобы оправдать себя с одной стороны и не выглядеть слишком вульгарно с другой. И все же, все же… Оказывается, вот каким бывает этот «нелегкий выбор», неожиданным и моментальным, не дающим опомниться, и требующим безотлагательного, вынужденного решения, которое неизбежно принимаешь сгоряча, и которое неизбежно оказывается окончательным. Магда почувствовала себя как перед казнью. Перебирая в уме все возможные фразы и находя их страшно завощенными, как лоснящиеся от времени штаны, она, уже, казалось, нащупала верную интонацию…
- Ты идешь?
Он говорил совершенно спокойно, но Магде почудилось, что в глазах плясали чертики. На этот раз молчание длилось несколько дольше.
- Нет.
- Спокойной ночи.
И перед Магдой закрылась дверь.

Глава VIII. В которой Магда получает шанс.
Следующие дни прошли как ни в чем не бывало. Не зная, чем бы себя занять, и испытывая смутное желание что-то исправить и загладить, Магда, вероятно, под влиянием тех патриархальных заветов, которые сама же провозглашала несостоятельными, предприняла одну из нелепых попыток продемонстрировать свое кулинарное искусство. Таких попыток за всю ее жизнь с ней случалось несколько, причем заканчивались они независимо от состава ингредиентов всегда классическим результатом, – как правило, тягучим, синим и резиновым. На этот раз на повестке дня было мясо, и, как ни странно, фокус удался, - конечное блюдо оказалось лишь чуть жестковатым. Магда была страшно горда, и вовсю разыгрывала вечером на кухне добрую фею.
- Как работа? – спросила она, положив голову на ручку с передничком.
- Ой. Перестань, тебе не идет.
Магда и впрямь почувствовала себя как-то нелепо.
- Кстати, у меня для тебя хорошая новость.
- Да? – протянула Магда, принявшись за мясо.
- Вот тебе телефон, - завтра позвони по этому номеру и уточни время. Я договорился насчет тебя о встрече на телевидении.
Магда сделала вид, что совсем не удивилась.
- Правда? Так быстро… - невольно вырвалось у нее. – А что я там должна буду делать?
- Ну, ты же хотела получить свой шанс? Вот, пользуйся. Кажется, кто-то говорил, что сам будет знать, что делать или мне показалось?
- Да, да, - поерзала Магда, уставившись на карточку. – Большое спасибо, - подняла, наконец, она глаза.
- Не за что. Я ничего не сделал.
- Все равно, - убежденно сказала Магда и отправилась в комнату.
Ей показалось совершенно естественным, как все произошло – такого развития событий она и ожидала. Более того, она ни на секунду не задумалась, что же собственно, она действительно будет завтра говорить. В ее представлении события будут развиваться примерно так. Вот она входит. Ее встречает молодой человек – какой-нибудь клерк или ответственный за кадры. Она сияет во всем великолепии – все покорены – ей предлагают самое лучшее время – она соглашается. Или же. Она приходит – ее встречает клерк, одновременно провожая какую-нибудь неважнецкую претендентку, за неимением лучшего уже утвержденную на роль, - но тут вдруг замечает ее - все покорены – предлагают время – она соглашается – претендентка в слезах убегает. Или: она приходит на телевидение – по коридорам мечутся продюсеры в поисках новой звезды – клерк – предложение – она соглашается. Дальнейшие размышления уже были заняты тем, как она будет выглядеть на экране и в каких образах будет выступать. Магда представляла себя то дивой, то героиней из старого фильма, с удовольствием представляя свое лицо в различном гриме и антураже, и находя его очень впечатляющим.  Увлеченная этим занятием, она незаметно уснула.
На следующее утро она чуть не проспала назначенную встречу, впопыхах собралась, досадуя на то, что не осталось времени на выверенный образ. Наскоро нацепив несколько самых ярких вещей – салатную майку и серебристые брюки, и начисто позабыв обо всем, о чем думала вчера, она помчалась навстречу славе.
В пустынных коридорах телецентра было тихо и очень буднично. Длинные коридоры имели единственное украшение в виде шеренги одинаковых коричневых дверей. Изредка навстречу попадались служащие, как показалось Магде, довольно невзрачного вида. Досадно провозившись с пропускной системой, Магда опоздала на пятнадцать минут, чему, впрочем, не придала особого значения, и застала в небольшой переговорной высокого человека средних лет в темном костюме, одетом на темную же футболку. Вскинув руку с часами, он выразительно посмотрел на нее:
- Вы, надо полагать, и есть Магда?
- Да, это я, - сказала Магда противным запыхавшимся голосом.
- Мне насчет вас звонили. Итак, с чем пожаловали? Если можно, покороче, у меня осталось мало времени.
- В каком смысле с чем? – не поняла вопроса Магда.
- Ну, у вас какое-то предложение? – нетерпеливо сказал человек.
Магда досадливо поморщилась. Ну, как этот клерк не понимает, зачем она сюда пришла, если у нее на лице написано.
- Вообще-то я бы хотела попробовать себя в роли телеведущей, - осторожно начала Магда.
- У вас какой-то опыт? Образование?
- Мм, откровенно говоря, подходящего опыта у меня пока нет.
- Образование?
- Нет. Но я столько знаю о телевидении, и мне кажется, у меня должно хорошо получиться…
- Девушка, буду с вами откровенен, - перебил ее человек. – Вообще-то в таких случаях на этом месте я заканчиваю разговор без объяснения причин, причем если бы мне насчет вас не позвонили, то он бы вообще не состоялся. Но раз уж мы встретились, - пристально посмотрел он на нее, - я потрачу на вас обещанные пятнадцать минут, и объясню. Каждый день в моем кабинете раздается несколько тысяч звонков, все с одним и тем же вопросом. Каждое утро меня заваливают кассетами с тысячами проектов самого различного толка и качества, заметьте, уже готовыми проектами, которые нужно только отсмотреть, оценить и запустить. Их делают тысячи талантливых людей, из которых каждый мечтает попасть на телевидение. У меня нет времени даже прочитать названия на этих кассетах. В редких случаях, когда присылают что-то действительно стоящее, мне могут позвонить мои друзья и попросить обратить внимание на определенный проект. Мы его смотрим, оцениваем, и, если он интересен, ставим в перспективный план, - на год, может быть, на два, потому что сейчас все позиции забиты на несколько лет вперед. Это десять лет назад на телевидение можно было придти с улицы, и за год стать звездой, сегодня же это практически невозможно, и люди землю рвут, только чтобы оказаться сейчас на вашем месте. Вы же приходите, и говорите мне, что хотели бы себя попробовать в роли телеведущей, не имея ни опыта, ни образования, а одно большое желание оказаться в ящике.
Магде показалось, что она погрузилась в холодную, глубокую прорубь, и с каждым словом свет все тускнел и тускнел над нею сквозь толщу мутной зеленой воды. Человек, отделенный от нее широким столом, стал колебаться, превратился в плоскую субстанцию и уже готов был рассыпаться на мельчайшие капли неизвестного вещества. Она предприняла отчаянную попытку схватиться за кромку льда:
- А если я предложу свой проект?
- Это ваше право. Но, буду с вами честен, во-первых, для этого вам понадобится профессиональная помощь, так как самостоятельно вы его вряд ли сможете сделать, а профессионалы вряд ли захотят тратить свое время. Во-вторых, это должно быть что-то экстраординарное, чтобы на него просто обратили внимание, а в-третьих, вам должно очень повезти, чтобы у канала вдруг оказалось незанятым время, что практически нереально. Так что я бы посоветовал вам не тратить время, и заняться чем-то более полезным.
- Я все-таки попробую, - упрямо сказала Магда.
- Что ж, удачи. С вашим подходом я уверен, что рано или поздно вы добьетесь успеха в той или иной области, - он как-то странно посмотрел на нее, - всего хорошего, мне, к сожалению, пора, - и исчез.
Магда не поверила, что все это произошло с ней. Этого просто не может быть. Этот мерзкий клерк сидел и читал ей тут нотации! Он даже не посмотрел на нее, даже не предложил ей попробоваться, просто взял и завернул ее, сдул, как соринку со стола! Она вдруг почувствовала себя очень маленькой. Какое ей дело до всех этих проектов, которые пылятся в его комнате, - их, наверное, присылают какие-нибудь ботаники, одержимые идеей продвинуть очередную передачу про погружения или неопознанные летающие объекты. Ему стоило всего лишь посмотреть на нее в кадре, чтобы увидеть – это же будущая звезда, которая будет собирать миллионы и сделает его каналу гигантский рейтинг.
Магда внезапно вскочила с места, и, не видя ничего перед собой, помчалась к выходу, стараясь не замечать людей, попадавшихся ей на пути, как будто они могли стать свидетелями ее нечаянного позора. Переживая шаг за шагом свой разговор, пережевывая каждое слово, которым припечатывал ее противный клерк, Магда не заметила, как добралась до дома. День прошел как в тумане, Магда ходила из угла в угол как раненая пума, и только к вечеру окончательно уйдя в себя, молча пожаловала на кухню.
- Ну, как все прошло?
- Это просто уродство, – хотелось выдать Магде. – Мы сошлись на том, что я представлю свой проект, - сказала она металлическим голосом. 
- И ты представишь?
- А как же, - мрачно пообещала Магда.
- Значит, не договорились.
Магда предпочла ядовито промолчать.
- А чем ты недовольна? – невозмутимо жуя бутерброд, поинтересовался ее благодетель. – Ты хотела, чтобы тебе предоставили шанс, – тебе его предоставили. То, как ты его использовала, зависело только от тебя. Я предполагал, что именно так все и будет, - но все-таки было забавно понаблюдать.
- Забавно? – задохнулась Магда. – То есть это аттракцион такой, «Мечты сбываются»?
Не найдя, что еще сказать, она опустилась на пол.
- Знаешь, а ты все-таки забавный экземпляр, - неожиданно и даже с каким-то удивлением проговорил ее собеседник. – На твоем месте мечтал бы оказаться если не каждый второй, то каждый третий. Я бы на твоем месте это отметил. Все-таки не каждый день завтракаешь с генеральным директором одного из центральных телеканалов, а ужинаешь с его владельцем.
Магде захотелось взять его лицо и аккуратно разрезать его ножницами на четыре части, вырезав отдельно нос, уши и глаза.

Глава XIX. В которой Мария открывает тайну.
Мария собрала разрезанные кусочки бумаги и сложила из них оригами. Как-то незаметно она увлеклась этим хитрым искусством, очень ее занимавшим, и заставлявшим время течь медленно и плавно, как река. Больше всего ей нравилось украшать один из кусочков оригами иероглифом. Для этого Мария обзавелась баночкой черной туши и кисточкой, а также книжкой, где толковались основные иероглифы. Марию восхищало это искусство. Восхищал многоплановый образный пласт, который образовывался под каждым иероглифом, как только он становился хоть чуточку сложным. Рисовать иероглиф было непросто – даже если выводить его медленно, все равно какая-нибудь черточка оказывалась неровной, и, чтобы добиться идеального написания, приходилось долго тренироваться. Зато каким красивым оказывался конечный иероглиф, тонкими ниточками подсказывавший пытливому взгляду свое истинное значение.
Увлеченная искусством толкования, Мария стала внимательнее смотреть на окружающий мир. Она заметила, что каждое слово таит в себе скрытое, незаметно значение, на которое подчас никто не обращает никакого внимания. Например, все слова, оканчивающиеся на «ся», - смеяться, одеваться, веселиться. Все они адресовали действие по отношению к самому себе, и замыкали человека на нем же, превращая его в чуть ли не пуп земли. Вот почему все эти понятия становились греховными, - ведь интересоваться собой, - значит, проявлять собственную, неразумную волю, волю, отвращенную от Господа.
Под такими микроскопом слова оказывались такими же драгоценными, как и вещи, которым человечество придавало огромное значение. Мария с удивлением смотрела, с какой легкостью бросались слова, которые по сути своей были страшны. Как легко люди проклинали друг друга, произносили при каждом удобном случае черные, неприятные слова – «кошмар», «ужас», предписывали друг другу тягчайшие сценарии – «ты сошла с ума», «он просто больной», превращая свою жизнь в какое-то кишащее паразитами болото, из которого они проявляли всяческое желание вырваться, но почему-то не знали, как.
Слово, такое тяжелое и ценное, потеряло ценность, как теряет ценностью любая вещь, если ее становится слишком много. А слов произносилось много, очень много, и с каждым годом их становилось все больше, и с каждым днем они все больше и больше обесценивались. Словами обсуждались любые вещи, даже самые непроизносимые. Они смаковались и всячески пробовались, и – о ужас! – иногда так же легко, как и пожелание приятного аппетита и доброго утра, из человеческих уст вылетали имена Бога и черта, словно платок, который доставался из кармана, чтобы высморкаться.
Еще внимательнее Мария стала смотреть на окружающий мир. Она в деталях рассмотрела храм, и могла наизусть сказать, где какая икона находится. Знала по именам всех священников и кто когда служит. В последнее время она все чаще стала бросать взгляды на клирос, – теперь она знала, что стройное пение, доносившееся со стороны иконостаса – это несколько молодых женщин и семинарист, составлявшие небольшой церковный хор. Имея музыкальный слух, Мария прислушивалась к напевам, а некоторые даже подпевала про себя, поневоле впитывая ложащиеся на ухо интонации. У Марии был прекрасный голос, – когда-то она неплохо пела. Слушая хор, она слышала, чего ему не хватает, - верхние ноты были прекрасные, а вот второй голос немного тусклый, и середина проваливалась, оставляя голый каркас из сопрано и баса. Середину нужно было усилить, и ее бы голос прекрасно подошел для этого. Мария долгое время не знала, как сообщить об этом в храме. Сначала намекнула, что неплохо поет. Потом набралась храбрости и как-то подошла к старосте и прямо спросила, не может ли она прослушаться, чтобы принять участие в хоре. Староста ответила ей, что нужно поговорить с регентом, спросить разрешения у батюшки, и тогда, возможно, можно будет ее послушать. Но потом как-то все забылось, и Мария сочла неудобным напоминать об том лишний раз.
Теперь она чувствовала себя в храме почти как дома. Привычно обмахивала кисточкой подсвечники, мела пол, и, оставляя место и для наблюдения, рассматривала прихожан. Они были такие разные. Вот пришли две старушки с лавочек, – они всегда ходят вместе. О чем-то разговорились с Верой, наверное, опять обсуждают болезни. Вот зашла девушка в куртке и без платка. Смущенно мнется у входа, не зная, куда пойти, - когда-то и Мария так же пришла сюда, впервые открыв для себя этот мир. Мария постаралась сделать вид, что не заметила ее, чтобы не смущать. Вот вошла элегантная женщина в шляпе, купила несколько свечей. Сейчас будет ставить. Такие самые хлопотные – служба уж давно закончилась, а они все идут и идут, зажигают свечи, которые капают воск на уже очищенные подсвечники, и которые собираешь потом по всему храму. Одну уберешь, смотришь, – уже в другом месте стоит. Вот и эта, направилась прямо к подсвечнику, там, где все было уже убрано и не было ни одной свечи.
- Вы не подскажете, где можно поставить свечку? – спросила она у Марии.
От неожиданности Мария не сразу ответила:
- Служба уже закончилась. Вы можете оставить ее не зажженной, а когда будет следующая служба, ее зажгут.
- Нет, мне обязательно нужно поставить. Куда можно?
Такой поворот был совсем неожиданным.
- Куда хотите, - просто сказала Мария и ушла в другой придел.
Женщина поставила свечу, немного постояла перед ней и ушла. Мария подошла и потушила ее.
Эта женщина напомнила ей еще один случай, который произошел совсем недавно. Время было предпраздничное, поэтому народа в церковь стало ходить больше обычного. Как-то Мария заметила, что после службы появилась еще одна женщина, убирающая свечи, - полная, немного неуклюжая, с печальным беспомощным лицом. Она громко вздыхала, крестилась, бросая замечания о том, как ей тяжело. Веры и Надя куда-то вышли, и Мария была в храме практически одна. Женщина с кисточкой постепенно приближалась к ней и, вздыхая, стала очищать кисточкой тот же подсвечник, что и Мария. Потом, как будто передумала и сказала ей:
- А знаешь что? Давай я лучше здесь подсвечники уберу, а ты кружки иди протри.
Мария удивилась, но ничего не сказала, и молча стала протирать кружки.
- Нет, ты не так делаешь, - женщина оказалась уже за ней. – Смотри, у тебя разводы остаются. Надо вот так, - и, оставив подсвечники, она принялась протирать тряпкой кружок. Мария внимательно смотрела за ней, и, когда она отошла, продолжила заниматься делом.
- Ну, я подсвечники закончила, давай я кружки протру, а ты подмети, - сказала женщина, передавая ей веник. Мария поменялась с ней местами и начала махать веником. – Нет, что-то мне тяжело. Спина совсем не гнется. Давай наоборот.
Мария отдала ей веник и снова принялась за кружки. Через несколько минут женщина устало сидела на скамье, положив веник около ног и обмахиваясь тряпкой.
- Тяжело-то как. Уморилась. Туда не ставьте свечи, за упокой – это сюда, сюда! – внезапно закричала она какой-то испуганной супружеской паре, в нерешительности стоявшей с одной зажженной свечкой перед Богородицей.
Мария посмотрела на нее и продолжила вытирать кружок. Когда женщина ушла, Мария протерла за ней все подсвечники. Когда она уходила, она взглянула на Богородицу, и ей показалось, что та смотрит на нее со странной улыбкой.
На следующей неделе Мария отправилась на исповедь.
Событие для Марии было грандиозное, - она никогда прежде не исповедовалась. Подробно расспросив Веру большую о приготовлениях, накануне она не ела не просто вечер, а целый день, а к ночи, собравшись с мыслями, выписала все, что хотела на бумагу, подолгу задумываясь и стараясь ничего не забыть. Исповедь должна была состояться 14 марта – в день святой Марии Египетской. Кропотливый труд был закончен поздно ночью, и еще долго потом Мария не могла уснуть, задремав только на рассвете. Проснувшись через несколько часов и ощущая неприятную тянущуюся пустоту в желудке и какую-то серость во рту, Мария отправилась в храм. Ее немного угнетало то, что она не чувствовала никакой торжественности и раскаяния, а ощущала только усталость и ощущение некоторой нереальности всего происходящего, которое бывает после бессонной ночи. Придя в храм, она долго дожидалась своей очереди, пропустив вперед всех желающих и, дождавшись, молча подала на бумажке все свои пригрешения.
- Вы в первый раз? – спросил священник, посмотрев на нее.
- Да, - ответила Мария.
Он долго и внимательно читал листок, наклоняясь и скорбно сдвинув брови. В церкви стояла необычайная тишина. За окном обычная серость приобрела легкий алюминиевый оттенок. Фигура священника казалась написанной на картине на светлом фоне окна. Мария стояла неподвижно. Единственное, что она видела перед собой – это большую железную книгу в таком же светлом алюминиевом переплете, на которой были выгравированы какие-то картины.
- Здесь все? – тихо спросил священник.
- Нет, – ответила Мария.
- Ну что ж, говорите, - сказал священник.
- Я убила свою любовь, - еле слышно выговорила Мария.

Глава X. В которой Магда ведет себя легкомысленно.
Магда вяло поковыряла ложкой торт и отложила ее, устремив взгляд в окно. Глаза ее сузились, а лицо приобрело отрешенное выражение. Сегодня выдался один из редких вечеров, когда хозяин квартиры оказался дома – обычно он пропадал целый день, уходя, когда Магда еще спала, и возвращаясь далеко за полночь. Магда совершенно его не видела и уже начала подшучивать, что живет в доме с привидением. Сегодня привидение решило провести вечер в домашних тапочках, но Магду это совершенно не утешало. На кухне было привычно тепло, горела спокойная лампа, и вечер располагал к негромким беседам.
- А ты научилась готовить, - с интересом отметил Магдин визави, поедая салат, который она приготовила по книжке, которую отрыла в шкафу.
- Предлагаешь поступить в кулинарный техникум?
- Зачем так сразу. Можешь сделать блестящую карьеру домохозяйки.
- Ухху. Я в артистки подалась, да судьба не удалась.
Представив себя у плиты, Магда невольно улыбнулась.
- Ну, в конце концов, у тебя еще все впереди.
Магда неопределенно промычала, снова принявшись за мороженое.
- Кстати, если ты действительно собираешься сделать карьеру, тебе придется довольно много бегать. Что с твоим характером будет достаточно сложно.
- Мда. Носиться с криками «Дяденьки, ну возьмите меня, пожалуйста», явно не мое амплуа.
- Между прочим, ты зря смеешься. Этим приходится заниматься не только начинающим, но и довольно известным артистам. Один мой приятель два года бегал ко мне со своим сыном. Все знакомые покатывались. Чуть не каждый день ходил ко мне, «Ну, возьми моего сына на радио, ну, возьми моего сына на радио», аки отец Федор «Не корысти ради». Пришлось взять в итоге.
- Да-а?
- Причем знаешь, чем это закончилось? Через неделю он прибежал ко мне и опять: «Ну, поставь его на первое место, ну, поставь его на первое место». Зато теперь – звезда.
- А у меня наоборот всегда так было, что меня выбирали. Только почему-то давали не то, что я хотела. Помню, в драмкружке классе в пятом ставили «Двенадцать месяцев». Я умирала, как хотела сыграть падчерицу, ну, которая за подснежниками ходила. А мне поручили роль принцессы. Я ее назло два месяца играла, как падчерицу – специально интонацию смягчала и вообще всячески показывала, как они заблуждаются. Бесполезно. Так принцессой и оставили.
- Н-да, всем нам хочется чего-то большего.
- Ну, а у тебя, неужели не было моментов, когда все могло пойти совершенно по-другому?
- Были. Причем такие, что я теперь, когда вспоминаю, холодным потом покрываюсь.
- Это например? – заинтересовалась Магда.
- Например, когда мне было двадцать лет, я купил первую машину. Они тогда только-только продаваться стали, я и взял себе красную девятку. Однажды взял девушку прокатить – просто так, для удовольствия. Поехали кататься по льду. Машину занесло, и она разбилась. Девушка – в коме, я – в шоке. Я жениться собирался, все как-то налаживалось, а тут такая история. Ну, я думал, если не вылечится, женюсь на ней, буду помогать. Повезло, - нашли лучших врачей, вылечили.
- Мм, - протянула Магда. – у моего отца была похожая история. Он в молодости с карьера упал прямо на позвоночник, все врачи в один голос сказали, – не выживет. А бабушка отвезла его к ламе, ему там два месяца какой-то хвостик прикладывали, и, что интересно, вылечили.
- Так что у тебя с родителями произошло?
- Вообще-то я не люблю об этом вспоминать. В общем, насколько я понимаю, мать себе ни в чем не отказывала, гуляла направо и налево. Из-за нее отец начал пить и в итоге умер. Он был очень талантливым человеком, все, что во мне есть хорошего, это он него. Только это тайна, никому не говори.
- А почему его к ламе возили?
- Так у меня вторая бабушка буддистка.
- А Магда, стало быть, псевдоним?
- Просто Маша Прошина звучит уж очень невзрачно, почти как Мышь Серая Пушистая.
- Имя означает судьбу, говорят восточные люди. Магде, конечно, будет легче чего-то добиться.
- Да. И она добьется всего, чего захочет.
- Это будет непросто. Но мне нравится твоя уверенность.
- Иначе просто быть не может.
- И многого ты хочешь?
- Пока не знаю. Для начала – стать певицей. А дальше посмотрим.
- Это самое опасное. Дальше захочется еще, и еще и уже не сможешь остановиться.
- Ну и отлично. А для чего еще тогда жить?
- Ну, есть много разных вещей. Например, семья, дети. Ты об этом не думала?
- Я думаю, каждый человек сам выбирает, что он хочет в жизни и чем ему заниматься. Кому-то нужна семья и дети, а кому-то карьера и слава. Я хочу прожить свою жизнь ярко, так, чтобы она запомнилась, - пусть даже короткой, но такой, о которой не стыдно будет пожалеть.
- Юношеский максимализм.
- Лучше, чем старческий маразм.
- Это намек?
- Ну, что ты. А как ты думаешь, почему так получается, что одним суждено быстро сгореть и прославиться, а другие так и влачат свою жизнь серо и нудно?
- Ну, я бы не стал преувеличивать. Все люди разные. И каждый, как ты справедливо заметила, сам выбирает свою судьбу. Люди сильные предпочитают сами определять ее, слабые – плыть по течению, немощные – думать, что все изначально определено какими-нибудь высшими силами.
- Ну, а ты?
- Наличия высших сил не отрицаю. Но определять предпочитаю сам.
- В чем секрет?
- Много работать. Почему-то все любят сидеть и думать: ах, почему у меня ничего нет, а у него есть все? И им даже не приходит в голову, что, для того, чтобы что-то появилось, нужно что-то делать, а конкретно -  работать целыми днями, как ненормальный, не обращая внимания на усталость, раздражение и личную жизнь. Ну, и конечно иметь хоть минимум мозгов. А у нас все предпочитают валяться на диване и ждать, пока на них свалятся миллионы. Мелы судьбы, талисманы удачи, - весь этот бред, это же все оттуда. Каждый хочет найти кошелек или сесть на трубу и ничего не делать больше в жизни. И ему даже в голову не придет, что делать все равно придется, хотя бы строить забор и вооружаться молотком, иначе кто-нибудь другой придет и спихнет тебя с трубы и отнимет кошелек. У нас же все только и знают, как со вкусом тратить деньги. И завидовать тем, у кого они есть. Богатых всегда ненавидят. Чем больше денег у человека, тем больше ненависти он вызывает. Билл Гейтс – по степени неприязни в мире человек №1. Его ненавидят все. И тем не менее каждый хотел бы оказаться на его месте. И совершенно напрасно. Потому что чем больше человек приближается к мечте, тем больше он отдаляет счастье. Это как в казино, - тебя опьяняет не наличие денег, а сам процесс выигрыша. И когда ты выигрываешь, ты хочешь чтобы это продолжалось вечно. Остановиться умеют единицы. Но и это ничто по сравнению с властью. Сами по себе ни деньги, ни власть, ни башни из слоновой кости счастливыми сделать не могут. Подарить комфорт, - да. Придать ощущение уверенности, - да. Но самое обидное, что за каждым поворотом скрывается новая вершина, еще более высокая, чем предыдущая, и еще более недоступная. На этом сыпались все мировые диктаторы, - стоит внушить себе мысль, что ты можешь завоевать весь мир, - все, ты проиграл, потому что это в принципе невозможно. Все это понимают, но все равно крутятся, как заведенные – все в погоне за эликсиром счастья, который в итоге всегда оказывается суррогатом.
- Ты счастлив?
- А как ты думаешь?
- Я думаю, есть повод.
- Человек никогда не может быть счастлив. Счастье, – вообще вещь очень относительная. Постоянного счастья быть не может. Можно быть относительно довольным своей жизнью.
- Мне кажется, мне хватит нескольких вещей, чтобы быть довольной.
- Это только кажется. В сущности, все, что происходит в жизни, так или иначе определяется желаниями. Есть только две вещи, которые по-настоящему волнуют человека, - я не говорю про разные мелкие детали, я про то, что по-настоящему волнует, - это любовь и смерть. За ними, сильно на втором месте, - власть и деньги. Этим определяется все, что человек делает, к чему он стремится, чего хочет достичь, все, что им движет, - это неосознанный страх перед небытием. Мужчиной движет еще один неосознанный страх – страх оказаться вторым. Это разъедающее желание, когда добиваешься чего-то, покупаешь себе красивый дом, дорогую машину. А потом обнаруживаешь, что у соседа машина лучше тебя. Хотя и это только иллюзия, по сути, то же выражение основного инстинкта. В сущности, вся основная деятельность, - оставить после себя детей, заработать кучу денег, даже твое желание прославиться, - всего лишь попытки так или иначе плюнуть в вечность. 
- Если так рассуждать, то это даже глупо, - все равно после смерти даже не почувствуешь, что там после тебя останется.
- Ну, это как сказать. Этого же никто не знает.
Магда впервые задумалась о смерти. Она как-то слышала, что главное, что отличает взрослого от ребенка – это страх смерти. Магда боялась смерти ужасно. Во-первых, сейчас, когда только-только начало все устраиваться, ей просто жалко было покидать эту жизнь, и она ужасно боялась безвременно уйти, не успев совершить то, о чем так страстно мечтала. Правда, это ощущение было довольно слабым, - в душе, как большинство молодых людей, Магда чувствовала, что проживет еще долго-долго, если не вечно. Но ее страшила неизвестность, - она абсолютно не представляла, что могло ее ждать там,  - мерещился безграничный холод, где она бродит одна, не находя пристанища. Такая перспектива абсолютно не утешала. И, наконец, главное, что ее страшило, - это чисто физиологические последствия. Представить себя в гробу изъеденной червями было просто омерзительно. Если уж и быть погребенной, то Магда предпочла бы сделать это по-древнеегипетски. Она как-то видела передачу, про то, как это делалось во времена фараонов, и ее поразил пышный обряд и утонченная красота ритуала, предписывавшего класть драгоценное тело в гроб в самых лучших одеждах и оставлять в красивой гробнице на долгие века. Магда представила себя в длинной белой тоге, расшитой золотом, с золотой тиарой на голове и изящно скрещенными руками на груди. Тело умащено благовониями и мумифицировано, и в таком виде она пролежит долго-долго. К ней положат кошку, из которой тоже сделают мумию, - в Египте кошки считались священными животными, и похоронят вместе с ней. Так они и будут лежать вместе под тихими сводами гробницы, наслаждаясь покоем и тишиной.
На следующий день Магда, как обычно, сидела на диване, щелкая каналами. Она уже так привыкла к этому дому, что вообразить себя в другом месте просто не могла. Настроение у нее улучшилось, и, пережив былой стресс, она вновь стала строить планы. На этот раз она была осторожнее и начала разговор издалека.
- Как дела?
- Ничего, спасибо.
- Как на работе?
- Тоже все окей.
- Слушай, - Магда помедлила, и принялась водить пальцем по обивке. – А у вас там в последнее время ничего не затевается?
- В смысле?
- Ну, там какие-нибудь там проекты…
- А, ты об этом… Да, есть несколько идей. Есть такое шоу, - я в Европе видел, - набирают молодых парней и девушек по всей стране, и они участвуют в конкурсе на попадание в новую группу. Все показывают прямо в эфире, каждый этап, как их отбирают, как они стараются, - зрелище потрясающее, крики, слезы, - такие эмоции! А главное, у тебя готовая группа, - раскручивать не надо. Я уверен, через два года это у нас будет.
- Ну, так долго… а мм.. сейчас?
- Что сейчас?
- Ну, есть там какой-нибудь проект, где можно поучаствовать?
- Опять за свое?
- Да, опять.
- Нет, – раздельно сказал он, глядя ей в глаза. – В последнее время ничего такого я не знаю. Кстати, я хотел тебе сказать, - тебе, наверное, придется поискать себе какое-нибудь другое жилье. Моя семья возвращается.
На следующий день Магда оказалась на улице. Сперва она даже не осознала, что с ней произошло. Ей требовалось какое-то время, поэтому первое время она просто бродила, чтобы хорошенько поразмышлять. Только постепенно город надвинулся на нее всей своей стотысячетонной махиной, над головой выросли громады зданий, придавивших ее своим весом. Над головой нависли суровые махины высоток. В нос набилась пыль, а ноги быстро устали от пеших прогулок, поэтому Магда зашла отдохнуть в первое попавшееся кафе. Ей не нравилось, что там слишком много людей, не нравилось, что открытая веранда была прямо на улице, но что было делать. Магда взяла минеральной воды и присела за железный столик. На самом деле ей ужасно хотелось есть, но не хотелось тратить сразу все деньги.
Внутри Магда ощущала себя совсем не уверенно. Она терпеть не могла где-то оставаться одна, и теперь ей казалось, что сидящие со всех сторон люди снисходительно посматривают на нее. Впрочем, всегда можно сделать вид, что ты ждешь кого-то, а он все не идет и не идет. Именно так Магда и сделала. Постепенно у нее созрел план. За углом она заметила вывеску: «Ночной клуб «Хамелеон». Вход туда, разумеется, был очень платный, но у Магды на этот счет были свои соображения. Допив воду, она некоторое время понаблюдала за ним, а затем, заметив, что небольшая группа людей только что зашла, уверенно направилась к нему. Проходя по бульвару, она оступилась и упала, а когда поднялась, обнаружила, что порвала свои любимые штанишки. Прямо под коленом красовалась дырочка. От досады Магда чуть не укусила руку. Только этого не хватало! Но злость только придала ей решимости, и, немного подумав, она отправилась в близлежащий магазин. Магазин был устроен очень удобно, - заставлен вешалками с брюками и блузками, и несколько примерочных в глубине. Ага, вот как раз то, что ей нужно, - почти такие же штанишки, просто повезло.  Порывшись, и набрав несколько похожих вещей, Магда скрылась в примерочной. Провозившись там около минуты, она одела новые брючки, старательно разгладила свои, с дырочкой, и, с замирающим сердцем, пошла вешать всю кучу на место. К ее счастью, продавщица не проявила желания ей помочь, и, благополучно совершив свое дело, Магда вышла на улицу и уже уверенно направилась к черному ходу клуба.
- Девушка, вы куда? – остановил ее охранник.
Магда подняла на него чистые глаза:
- На репетицию.
Ее пропустили.
Клуб находился на первом этаже старого шестиэтажного дома. В самом здании, вероятно, когда-то был Дом культуры, – об этом свидетельствовала широкая мраморная лестница с вытертым пыльным, прибитым позолоченными штангами ковром, и небольшой палисадник. Магда в несколько прыжков преодолела лестницу, и оказалась на втором этаже. Перед ней шли во все стороны длинные казенные коридоры. Стараясь не шуметь, Магда на цыпочках пошла по коридору, стараясь сохранять вид, что идет сугубо по делу. Но, услышав голоса за спиной, не выдержала, и наугад прыгнула за какую-то дверь. За дверью оказалась вторая лестница. Магда поднялась по ней на самый верх, и, обнаружив последний пролет с причердачной площадкой, скукожилась там под самой крышей и просидела несколько часов. Когда ей показалось, что время подходящее, она спустилась вниз. Издалека уже доносились глухие удары музыки. Магда пошла на звук, сохраняя все такой же независимый вид, и улыбаясь совершенно незнакомым людям так, как будто знала их всю жизнь. Некоторые кивали в ответ. Наконец Магда оказалась перед занавесом, который отделял ее от зала. Там стоял толстый охранник с трехслойным затылком. Магда внутренне похолодела, но не сбавила шага. И тут ее осенило. Она расправила плечи, подняла подбородок, и придала взгляду ту королевскую стать, которая, как она интуитивно чувствовала, магически действовала на людей. Грациозной походкой она подплыла к охраннику, и, чуть приподняв бровь, едва посмотрела в его сторону. Охранник наклонил голову и предупредительно приоткрыл занавес, пропуская ее внутрь.
Магда оказалась в подобном клубе впервые. К своему стыду, она так и не успела поближе познакомиться с ночной жизнью столицы. Синий пронизанный лучами прожекторов воздух наполняла актуальная музыка, ритмично вибрируя в области грудины. Повсюду были озабоченные собой люди в облегающих одеждах с тонкими ногами и модными стрижками, передвигающиеся гибко, как кальмары, слегка горбясь на ходу. Девушки в ослепительных платьях демонстративно пускали дым у стен. Слегка оробев, Магда подошла к круглому бару и заказала мартини, выложив за него половину своей наличности. Взяв прозрачный треугольный бокал, она постаралась отыскать самый темный уголок и забилась туда, наблюдая за танцующими. Чтобы чем-то занять себя, она вытащила пачку сигарет и стала курить их одну за другой, время от времени делая маленький глоток мартини. От голода она немножко опьянела, но, несмотря на это, чувствовала себя по-прежнему неловко, - совсем как в кафе на улице. Она заметила, что первоначальное впечатление оказалось ложным, – люди были очень разные, толстые, тонкие, некоторые даже в свитерах и рубашках с галстуками, но, несмотря на это, все складывались между собою в группы, связанные невидимыми ниточками, как созвездия на небе, и не желающие обращать никакого внимания на Магду. План таял на глазах. Продолжая рассматривать людей, Магда провела за этим занятием некоторое время, когда на сцене появилась какая-то группа. Она состояла из нескольких довольно лохматых человек, в центре находился солист с гитарой и крашеными волосами. Настроившись, группа начала играть. Играли роковую музыку с элементами реггей, которая Магде показалась какой-то грязной, и в целом не понравилась. Мелодия совсем не запоминалась, а слова было невозможно различить, слышалось только надтреснутое шипение ударных и протяжные завывания. Публика оценила выступление довольно ровно, и, отыграв полчаса, группа удалилась. Магда продолжила свое занятие, и вдруг заметила, что за барной стойкой сидит солист. Вид у него был не очень веселый, и, немного понаблюдав за ним, Магда решилась. Она пошла к барной стойке, положила голову на руки и молча уставилась на него.
- Мы знакомы? – с улыбкой посмотрел он на нее.
Магда продолжала молчать.
- Интересное начало.
Магда не отвечала.
- Ты немая, что ли?
- Нет.
- Ну, слава Богу. Тебя как звать?
- Магда.
- А меня Игорь. Можешь звать меня Игги.
Через несколько минут Магда была уже в гримерке, где вся группа шумно собирала инструменты. Некоторые пили водку, кто-то сидел и курил, прислонившись к стенке. Было шумно, неуютно и накурено.
- Водку будешь? – спросил гитарист солиста.
- Не, не могу больше.
Однако пока собирали вещи, они проторчали в этой тесной комнатке довольно долго, все-таки выпили водки, покурили, и, когда вышли, Магда с удивлением обнаружила, что прошел целый час. Музыканты стали ловить такси, и разбились на группы. Магда стояла и мерзла рядом с Игги. Они долго не могли поймать такси, и Магда, переминаясь с ноги на ногу, обратила внимание на высокое здание на углу. Ночью оно казалось особенно зловещим, особенно узкие темные окна и безжизненная ограда с колючей проволокой.
- А что это за здание? – спросила она у Игги.
- А, это? Тюрьма, - небрежно сказал он, и снова вытянул руку. К ним подошли еще несколько человек, устроив тот обычный шум, который возникает в тишине от группы людей, захотевших повеселиться. Магда вдруг обратила внимание, что из здания вышел какой-то человек. На нем была старая потрепанная коричневая куртка из нейлона и драная клетчатая сумка в руках. Человек постоял некоторое время, и, спустя минуту, неуверенным шагом направился прочь. Когда он оказался около Магды, она не поверила своим глазам.
- Этого не может быть, – то ли подумала, то ли прошептала она.
- Что с тобой? Ты его знаешь? – посмотрел на нее Игги.
- Нет. Показалось. Он давно умер.
Ей захотелось как можно быстрее уйти отсюда. Она смешалась с толпой, присоединившись к шуму. Поймав такси, Игги спросил ее:
- Ну, что, ко мне?
Она кивнула.
Наутро Магда встала, и, отбросив простыню, стала натягивать джинсы. В дневном свете Игги показался ей ужасно старым, - как она сразу не смогла разглядеть. Во рту был металлический привкус, и вообще Магду наполняло чувство гадливости. Ей не нравились серые простыни, неубранная кухня, старый линолеум под ногами, а разваливающиеся тапочки вызвали просто омерзение. Пройдя на кухню, она двумя пальцами взяла немытую чашку, прополоскала ее, налила воды и, подойдя к окну, застыла.
За спиной послышался шорох и показался заспанный Игги. Он казался немного смущенным, и казалось, не знал, что сказать.
- Уже час… Ничего себе проспали…
Магда ничего не ответила.
- У нас концерт сегодня в санатории, - надо ребятам позвонить.
Он сел и закурил, бросив спичку в наполненную окурками пепельницу. – Ну, а ты что будешь делать? – спросил он, выпустив дым.
- Не знаю, – невыразительным голосом сказала Магда. – Делать ровным счетом не-че-го.
Игги выпустил дым.
- Слушай, - немного подумав, сказал он. – А ты же вроде говорила, что умеешь петь. Давай я позвоню своему другу, ему как раз нужны девицы, в смысле девушки на бэк-вокал. Делать ничего не надо – они под фанеру работают, только стоять и дергаться в такт. Давай?
- Да, - сказала Магда. – Отлично.
Ее профиль на фоне окна был похож на слегка припухшую камею из пожелтевшей слоновой кости.

Глава XI. В которой повествуется о Марии Египетской.
Жаркий ветер лежал над пустыней. Долгие дни он возился с песком, перегоняя с места на место дюны и устраивая пыльные побоища, и вот теперь, наигравшись, повис, распластав уставшие крылья. От горизонта до горизонта лежала ровная волнистая поверхность, накаляясь под белым солнцем и стойко перенося жару. Воздух дрожал и переливался, придавая всему оттенок призрачности и неправдоподобия.
По пустыне шел человек, медленно передвигая ноги, под которыми осыпался песок. На нем было темное холщовое рубище, подпоясанное веревкой с капюшоном, защищающим от солнца, он опирался на толстую суковатую палку. Это был монах, настоятель одного из монастырей. Свою жизнь он начал в небольшом городке, в котором люди разводили коров и ухаживали за фруктовыми деревьями. С детства монах отличался праведностью и благолепием. Он не играл с другими детьми, а проводил время в храме, помогая священникам. Он читал научные книги, познавая азы богословия, в то время как мальчишки прыгали через веревку и кидались камнями в кошек. Все его помыслы с детства были устремлены к Богу, и лишь он один занимал все его воображение.
Четырнадцати лет он поступил в семинарию, где отличался таким же усердием, а семнадцати стал послушником в монастыре. Неукоснительно соблюдая монашеский устав, он прослыл неслыханными подвигами, по сорок дней лишая себя еды и соблюдая обет молчания. Он уединился в келье, в которой не было ничего, спал на каменном полу, а в качестве одежды сковал себя жестким холщовым рубищем и тяжелыми веригами. Он прослыл великим праведником, и заслужил уважение и почет своими духовными подвигами.
Однажды он узнал, что есть женщина, которая добровольно ввергла себя в такие лишения, что при жизни стала святой. Ее называли Мария Египетская. Говорили, что она живет в пустыне, обходясь долгие годы без еды и пищи. Лишь немногим доводилось мельком видеть ее, так как она бежала всякого человеческого общества. Подивившись, и воспылав желанием увидеть ту, чья праведность превзошла все мыслимые пределы, монах собрался в путь, и отправился в пустыню.
Девять дней он блуждал по пустыне, изумляясь на бескрайнюю широту и почти разуверившись, что кто-то может жить в столь скорбном месте. На десятый день он увидел тень, мелькнувшую на горизонте. Погнавшись за нею, он приблизился, и действительно увидел женщину, которая тут же пустилась бежать прочь. Она была без одежды, опутанная с ног до головы длинными волосами, а ее кожа так почернела от солнца, что с трудом можно было разглядеть черты лица.
- Блаженная Мария, не бойся меня, - взмолился монах, остановившись поодаль от нее. – Не со злом я к тебе пришел, а лишь убедиться, что люди не врут, говоря о тебе и твоей беспримерной праведности. Не беги от меня, ибо не сделаю я тебе ничего дурного. Дай лишь посмотреть на ту, что прославилась подвигами столь удивительными и невероятными, что при жизни стала святой.
- Странные вещи говоришь ты, монах, – остановившись, промолвила Мария. – Ибо как может быть святой та, которая грешнее всех на свете? Ты, верно, смеешься надо мной, чтобы еще раз унизить меня и указать на ни с чем не сравнимое ничтожество.
- Уверяю тебя, Мария, что не имею никакой задней мысли, - поклялся ей монах и приготовился рассказать о себе и своих намерениях.
- Не трудись, я знаю твое имя. Как только увидела тебя, оно открылось мне, и я вижу его так же ясно, как и то, что ты чистый и достойный человек. Ты монах в одном из монастырей, и ты славен своими беспримерными подвигами среди людей.
Изумился монах ее словам, и не поверил сначала в чудо, подумав, нет ли какого за этим тайного умысла. Словно прочитав его мысли, Мария улыбнулась загадочно, и поднялась над землей на расстоянии нескольких локтей.
- Вижу, что сомневаешься ты. Но чуда никакого здесь нет. Ибо все в руках Господа, и ты, узнав мою историю, считал бы не это чудом, а то, что происходит каждый день.
Изумился монах до крайности и взмолился:
- Расскажи же мне, Мария, о себе, ибо никогда не видел я чудес столь дивных, и не слышал речей столь удивительных.
- Повернись же и дай мне прикрыться, ибо я стесняюсь своей наготы и своего страшного обличья. И я расскажу тебе то, что ты хочешь.
Монах выполнил ее просьбу, и, окутавшись волосами, Мария приблизилась.
- Знай же, что вся история моя есть не что иное, как истинное подтверждение веры и чуда Господня. Я родилась в небольшом городе близ Египта. Семья моя была бедной, и с детства мне была уготована скромная участь крестьянки или рабы. Но, обуянная гордостью, я захотела для себя лучшей доли. Желание мое было ненасытным, и я погрузилась в жизнь, полную легких наслаждений и радостей. Я ела самые сладкие блюда, выбирала самую роскошную одежду, и, не раздумывая, отдавалась первому встречному, проводя дни и ночи в разврате и грехе. Я погрузилась на самое дно, испытав на себе все, что только возможно, и не думала ни о чем, с головой окруженная богомерзкими делами. Семнадцать лет продолжалась эта не сравнимая ни с чем жизнь, пока однажды, пойдя в храм к великом празднику, я не обнаружила, что не могу войти в него. Я попыталась сделать это, но снова не смогла. Я пробовала снова и снова, пока не убедилась, что какая-то великая сила словно преграждает мне путь и не пускает в церковь. Тогда я расплакалась и поняла, что Господь отвергнул меня, погрязшую в гнусности и грехе, и нет мне прощения. С плачем пошла я прочь, не разбирая дороги, раскаиваясь в содеянном, и ужасаясь той жизни, которая привела меня к такому печальному результату. Так оказалась я на краю пустыни. Сев на краю, я грустила и горевала, и не знаю, что бы было со мной, если бы вдруг не увидела, как ко мне спустился ангел и стоит прямо передо мной. Я удивилась и испугалась, и бросилась на колени, опасаясь, что это Господь прислал своего стража, чтобы покарать меня за все мои пригрешения. Но Ангел сказал мне:
- Не бойся, Мария. Ты совершила много грехов, но Господь милосерд и дает тебе шанс раскаяться. Возьми пять караваев хлеба и отправляйся в пустыню, и веди там жизнь в молитве и раскаянии, пока не заслужишь прощения.
Обливаясь слезами, я обещала Ангелу, что так и сделаю, и готова была провести всю жизнь, только чтобы загладить свою вину. Я купила пять караваев хлеба, и отправилась в пустыню, и питалась крошками от них, пока они не закончились. Семнадцать лет я провела здесь, неизменно смиряя свою плоть и проводя время в молитве. Семнадцать лет лукавый искушал меня, терзая мою плоть и наполняя мой мозг видениями из моей прошлой жизни и опьяняя меня непотребными мыслями, так что я каталась по пустыне, бия себя кулаками и умоляя избавить меня от этих видений. Одежда моя изорвалась и истлела, хлебы давно закончились, но, непрерывно молясь, я обнаружила, что могу обходиться без воды и питья, и только солнце нещадно палило мою тонкую кожу, пока не выжгло ее, и она не почернела, став такой же нечувствительной, как мертвая свиная кожа. Находясь в постоянной борьбе, я бежала всякого человеческого общества, и, завидев кого-то, стремглав бросалась прочь, боясь, как бы не увидели меня в столь страшном обличье. И лишь когда минуло семнадцать лет, лукавый оставил меня, и отпустил своими страшными объятиями, и я наконец обрела желанное облегчение. За эти годы я выучилась видеть людей насквозь и читать их мысли. Я обрела способность парить в воздухе, и обходиться без пищи и сна. И больше всего на свете благодарю Господа, за то, что он послал мне возможность очиститься, и лишь только не понимаю, почему ты еще разговариваешь со мной, так как теперь ты понимаешь, что говоришь с той, которой нет прощения.
Монах удивился такому безграничному послушанию и стойкости. И понял он, что все, что делал в своей жизни, не идет ни в какое сравнение с этим действительно беспримерным подвигом души.

Глава XII. В которой Магда становится мамой.
Магда взбежала вверх по ступенькам, держа за руку молодого человека, и остановилась на своем этаже.
- Ну, все, милый. Пока.
Магда очень устала. У нее был насыщенный и в целом не очень удачный день, и теперь она хотела поскорее его закончить. Впрочем, утром он казался весьма обнадеживающим. Она, как всегда, отправилась на репетицию в довольно приподнятом настроении. Накануне группа записывала клип, и Магду, с ее необычной внешностью, а главным образом уступая ее настойчивости, поставили на клавиши и попробовали на предварительной записи, планируя поставить в основной вариант. Сегодня должны были посмотреть, что получилось. Это была первая хорошая новость. Вторая была тоже неплохой: ей позвонил один, как она выражалась, «клиент», с которым она случайно познакомилась в клубе и который внушал ей массу перспективных мыслей.
В первый же вечер он пригласил ее во французский ресторан. Магда, за последнее время отвыкшая от роскошной жизни,  ужасалась своей неотесанности, стыдилась своей палевой индейской кофточки с рваными краями из искусственной замши, подобранной в тон таким же бархатным коричневым брюкам. В клубе это смотрелось довольно свежо, а здесь, в сливочно-белом зале с тяжелыми скатертями, среди бесшумных официантов и утонченных экспатов за соседними столами, она казалась сама себе какой-то деревенщиной. Впрочем, ее спутник, казалось, находил в Магде какую-то особую, лишь ему ведомую прелесть. Иначе он не сидел бы сейчас напротив нее, невозмутимо советуя попробовать баранину, и небрежно общаясь с предупредительными официантами.
- Что ты будешь пить?
- Я не пью.
- Да? – удивился он. – Это хорошо. И не куришь?
- Нет, - соврала Магда.
- Сейчас это редкость.
Он внимательно посмотрел на нее:
- Натуральная кожа, классические черты лица…
- Наверное, стоит иногда краситься.
- Не надо, - безапелляционно сказал он. – Так хорошо, иначе все испортишь.
Магда предпочла гребешки, - так ей показалось изысканнее. Гребешки оказались сущей гадостью, и Магда не смогла даже доесть их. Тем не менее, она осталась в восторге от ужина, и когда «клиент» позвонил еще раз, с удовольствием решила повторить его. Клиент был человеком странным. Магда до конца не могла понять его. Внешне он не вызывал у нее ни особых восторгов, ни особой симпатии, - сухое не запоминающееся лицо, несколько гнусавый голос. Да и одевался он как-то странно, - красивый деловой костюм зачем-то менял к вечеру на вельветовые брюки и невзрачную куртку, укутывая шею красным шарфом и иногда надевая безобразную шапочку. Магда привыкла всегда сравнивать себя, где бы ни была, с соседствующими парами, и с огорчением отмечала, что их пара неизменно проигрывала. Тем не менее, ее подкупало, что он каждый раз приглашал ее в рестораны, причем такие, о которых она и мечтать не могла, а цены, указанные в меню, заставляли ее голову немного кружиться. А особенно то, что он привозил цветы на каждое свидание, - всегда разные. Магда всегда говорила, что мужчина, который не дарит цветов, не достоин внимания, - но эта методичность ее немного пугала, в ней было что-то механическое. Особенно Магду выводило из себя то, что он был очень скрытный, - и при этом умел выведывать у нее все, - как-то самопроизвольно. Магда понятия не имела о том, кто он, чем занимается, есть ли у него родители, и о чем он думает, - как только она пыталась вывести разговор  в нужное русло, он так искусно выворачивался, что это не представлялось возможным. Она знала только, что он никогда не считает деньги, оставляя на чай столько, сколько она зарабатывала в день, что, имея водителя, с ней почему-то ездит на своей машине, и подозревала, что работает в какой-то крупной нефтяной компании. Тогда Магда решила тоже молчать, но, к ее удивлению, у нее не получилось, он своими псевдовопросами и полуутверждениями («А ты одна живешь?», «Издалека приехала?») продолжал удить из нее информацию.
Сегодня же он позвонил и пригласил ее в гости, - отлично! Наконец-то она узнает не только о нем, но и о его окружении, что не менее важно. В таком настроении она отправилась на репетицию.
Все уже собрались, и смотрели отрывки, которые отсняты были вчера. Магда с нетерпением ожидала, когда же дойдет до того куска, где она выступает на клавишах. Она помнила, как он снимался, - совсем не сложно. Магде показали два аккорда, которые надо было нажимать в ритм, и она прекрасно с этим справлялась, чувствуя себя свободно и легко, и сама себе представляясь довольно эффектной.
С первым же кадром ее улыбку смыло, как рекой. Она не поверила своим глазам. Боже, неужели вот это существо в кепке, с бегающими глазами и крохотным лицом – это она? Невероятно. Существо казалось какой-то карикатурой. То, как оно держалось, изображало «два аккорда», подрыгивая ручкой, посматривало по сторонам, пожевывая жвачку, - все было нелепо и даже смешно. Впрочем, что-что, а смешно Магде не было. Она в ужасе смотрела на экран. Рядом раздался смешок, Магда с остервенением обернулась, но увидела, что звукорежиссер просто что-то увидел в газете. Ни слова не говоря, она поднялась и всю репетицию просидела в углу. В конце к ней подошел режиссер и сказал, похлопывая по плечу:
- Ну, все не так уж плохо. Тебе нужно немного поработать с камерой, - попрактиковаться и так далее.
Магда покивала, сделав вид, что воспринимает это как рабочий момент, но еще целый день испытывала шок. Воспоминания об ужасной съемке преследовали ее, заставляя смотреться во все отражающие поверхности, отлавливая то ужасное выражение, которое ей открылось, и стараясь бесследно его изгнать.
В этот день Магда готовилась ко Дню рождения. Немного оправившись к вечеру, она заняла свои мысли предвкушением встречи, и стала гадать, что же ей подарит Клиент. Они были знакомы достаточно давно, и рассчитывать можно было на многое. Украшение? Нет, она не примет его. Может быть, платье? Вряд ли, он не знает ее размер. Скорее всего, телефон. Точно, телефон было бы очень подходяще. Последней модели, со стразами.
Они встретились в метро.
- Разбил машину, а водителя отпустил.
- Куда мы едем? – спросила она по дороге.
- Ко мне.
- А разве мы не собирались в гости?
- Собирались. Ко мне в гости.
- А.
В метро он показался ей совсем обычным. Ну, что ж, по крайней мере, увидит, как он живет. По дороге они зашли в супермаркет, чтобы купить чего-нибудь – «дома ничего не было». Занятие показалось Магде будничным, - она, конечно, постаралась раздобыть чего-нибудь необычного, соответствующего случаю, но все равно ее не покидало ощущение какой-то повседневности.
Его дом ей понравился. Собственно, она хорошо разглядела только гостиную, ванную, и кусочек спальни, - все остальное терялось в невообразимой дали. Гостиная была гигантских размеров, со стеклянным столом посредине, который делил ее на две части разных по уровню высоты. В первой половине, кроме барной стойки, ничего не было, во второй стоял огромный экран, перед которым лежал толстый пушистый коврик. По бокам расположилась стеклянные стеллажи, на которых стояли небольшие сувениры и фигурки из дерева из разных стран.
По случаю праздника на Магде был глубокий черный цвет, - свободные брюки и чуть прозрачная сетка с оригинальным плетением. В клубе этот наряд казался довольно изысканным, но здесь показался ей несколько простецким.
Они растянулись на коврике. Магда попыталась изобразить какой-то фруктовый салат с молоком, из чего мало что вышло, и, забыв о нем, они принялись рассматривать слайды на потолке. На слайдах были страны, где побывал Клиент – сплошные жирафы и бегемоты. Клиент потягивал арманьяк, Магда поедала яблоки.
Она смотрела на потолок, смотрела на чудесные страны, проплывавшие перед ее глазами, и, повинуясь безотчетному желанию, она спросила:
- Вот у тебя столько денег. Скажи, тебе хорошо?
Клиент не понял.
- Наверное, трудно заработать столько денег, - переформулировала Магда.
- Нет, - протянул Клиент, – просто большинство людей живут в своеобразном тоннеле. Они идут сквозь него, не различая ничего по сторонам, видя только определенную цель перед собой, и у них не хватает воображения, чтобы представить что-то еще. А стоит только оглядеться по сторонам, и чуть отступить в сторону, и они смогли бы увидеть столько возможностей, которые никогда не пришли бы им в голову. Но большинству не хватает на это воображения.
Магда не совсем поняла, о чем он говорил. Внутренне она почувствовала, что он хотел сказать, но, если бы ее попросили объяснить это словами, то она бы не смогла.
- Наверное, чем выше ты поднимаешься, тем большим приходится жертвовать.
- Ну, это же очевидно. Чем большего ты хочешь достичь, тем через большее тебе придется переступить. Я знал людей, которые шли на очень многое, - большие деньги требуют больших жертв. Ты можешь пожертвовать отношениями, чувствами, еще чем-то, - продавать друзей, жертвовать своей личной жизнью. Чем выше ты поднимаешься, тем больше человек остается внизу, - причем все поголовно тебе завидуют. Чем больше у тебя есть, тем меньшему количеству людей ты можешь довериться, - потому что каждый только и мечтает у тебя все это отобрать. Самое опасное занятие – затевать бизнес с друзьями. Чем ближе друг, тем скорее он тебя подставит и продаст. И ты так и не сможешь поверить в то, что это произошло, и разучишься доверять людям. Так, постепенно, ты обнаружишь, что ты единственный человек, которому ты можешь доверять и с которым тебе комфортно – это ты сам. Но ничего страшного в этом нет, это обычная закономерность. Нужно только четко отдавать себе отчет, чем ты жертвуешь и ради чего.
- А как же убеждения, идеалы?
- Что? – насмешливо переспросил Клиент, - идеалы? Идеалы придумывают те, кто не в состоянии что-то сделать. Не имеющий ничего да уверует.
Магда представила, чем бы она могла пожертвовать ради денег. Она смотрела на этого человека, и не знала, хочет ли она оказаться на его месте. Конечно, да, - ей нравилась его жизнь, нравился его дом, его привычки. Но ее немного пугало, какой он сам, - такой холодный, такой бесчувственный. С каким-то механическим наслаждением он брал все, что есть лучшего в этой жизни, и было непонятно, испытывает ли он от этого удовольствие, - таким холодным и спокойным он был. Казалось, ничто в жизни его не волновало. Ему никогда никто не звонил, и он не звонил никому другому. Он не испытывал никаких чувств, - по крайней мере, так казалось. Все, что у него было, - это его дом, его привычки, его жирафы и бегемоты. Он мог себе позволить все, - но, тем не менее, он производил впечатление страшно одинокого человека. И Магда не смогла бы сказать, счастлив ли он. Да и сама эта категория при взгляде на него казалась такой незначительной, такой неприменимой, - казалось, что он живет по совершенно другим законам, где не было места ни эмоциям, ни счастью. Да и что такое счастье в его понимании? У него есть все, все, что только пожелаешь, - может быть, в этом и есть счастье? Ведь счастье – это свобода.
- Да, - вдруг вспомнил Клиент. Поднявшись, он скрылся на минуту, потом вернулся с маленькой коробочкой. – Это тебе.
Магда с замиранием сердца взяла коробочку. Значит, все же украшение. Ай-я-яй, что же делать. Помедлив немного, она медленно открыла коробочку и развернула находившуюся внутри бархатную ткань. В коробочке лежала небольшая фигурка из металла, видом напоминавшая дешевый медальон.
- Это из Африки, - небрежно пояснил Клиент. – Мне там подарили как амулет.
Магду бросило в жар. И это все? Ей захотелось бросить фигурку на пол и растоптать ногами. Ага, может быть, он просто проверяет ее на бескорыстность? Изо всех сил собравшись, она выдавила из себя самую сладкую улыбку, на которую только была способна и попыталась изобразить искреннюю благодарность:
- Большое спасибо, очень мило.
- Не стоит.
Они полежали еще немного, разговаривая на обычные темы – минимализм, живопись и авторское кино, и, когда на улице стемнело, Клиент вдруг приблизился и попытался обнять Магду. Они поцеловались. Его поцелуй был звериным и жестоким, мокрым и холодным, как будто он хотел съесть ее. Каким-то инстинктивным движением она высвободилась.
- В чем дело?
- Мне пора, - поднимаясь, сказала она.
- Останься. Было бы глупо уезжать сейчас.
- Я… не могу.
- Почему?
- Мне нужно домой.
- Ты уверена?
- Да.
Еще немного они поспорили, потом Магда неловко собралась, и, схватив сумку, направилась к выходу. Он даже не вызвал ей такси. Выйдя за дверь, Магда остановилась, и оплыла, прислонившись к двери. Ну почему она всегда останавливается? Что за глупость, сдавать назад в самые ответственные моменты? Ведь это ей ничего не стоит, и, тем не менее, она всегда стопорится, только дойдет до дела, когда от этого зависит вся ее дальнейшая жизнь! Что ее пугает? Магда не могла сказать. Она ощущала только какой-то внутренний барьер, через который, сколько не пересиливала себя, не могла перешагнуть. Магда ругала себя и бесилась собственной слабости. Она вынула из сумки телефон и позвонила Такси.
Это было одно из ее недавних приобретений. Сидя однажды поздним вечером на остановке, Магда обратила внимание на черную машину, которая остановилась перед ней.
- Вас подвезти? – спросила машина.
- Пожалуй, - немного поколебавшись, ответила Магда. Ей было немного не по себе, но на улице было так холодно, а троллейбуса не было так долго. Оказавшись в машине, она обнаружила молодого человека довольно приятной внешности.
- А не страшно? – выразительно спросила Магда, сама изнывая от страха, но решив, что лучшая защита – нападение.
- Мне? – удивился молодой человек. – Нет, – и растянулся в улыбке. Он молча отвез ее куда надо, спокойно управляя машиной, и молча кивнул на рассыпавшуюся в благодарностях Магду. – Обращайтесь.
И Магда стала обращаться. Постепенно она догадалась, что молодой человек работает водителем, судя по номерам, при какой-то важной персоне, - при какой, она даже не хотела думать, и, маясь от скуки, с удовольствием подвозил ее куда надо, если оказывался свободен. Магда вовсю пользовалась любезностью, дав ему прозвище Такси, на французский манер. Постепенно между ними установились довольно нежные отношения даже с намеком на что-то большее. Магда была не против – ей нравился этот спокойный молодой человек с своеобразным чувством юмора. В свободное от работы время он катал ее по городу, знакомя с неизвестной ей столицей, которую, как коренной житель, знал совсем с другой стороны, нежели Магда. Магда с удивлением открывала для себя новые места, постепенно вживаясь в них и удивляясь, как могла не замечать их раньше. Она с удивлением обнаружила, что по этому городу можно было ходить, знать каждый дворик, школу,  институты и поликлиники, - ей раньше он представлялся чем-то вроде гигантского делового центра, отлично приспособленного для зарабатывания денег, но абсолютно непригодного для жизни.
Поднявшись на свой этаж, Такси задержал ее руку в своей, а потом перенес их на талию. Чтобы сохранить равновесие, Магда положила ему руки на плечи.
- Ты совершенно зря это делаешь, – стараясь сохранить самообладание, сказала она.
- Почему? – спросил ее Такси.
Магде это даже в голову не приходило, но, оказавшись вдруг среди его рук, она обнаружила,  что это ей не так уж неприятно. Они стояли, прижавшись друг к другу, скованные взаимным притяжением.
- Тебе не нужно этого делать. Я погублю тебя, - проговорила Магда, ощущая себя роковой женщиной. – Понимаешь, всю жизнь я борюсь со своими бесами. А вместе, я боюсь, нам не справиться. – Сама себе Магда казалась ужасно значительной.
- Ничего, - пробормотал Такси. – Как-нибудь.
Он стоял, зарывшись лицом в ее волосы. Так продолжалось некоторое время. Наконец, Магда с усилием вырвалась, и, еще во власти притяжения, скользнула за закрытую дверь.
- Хорошо, - сказала она на прощание. - Я подумаю.
Оказавшись в квартире, она постаралась привести себя в порядок и отдышаться. С минуты на минуту должен был появиться муж. Магда вышла замуж два года назад, частично от злости, частично чтобы доказать что-то кому-то, но что и кому, она сейчас уже не помнила. Наконец в замке раздалось знакомое щелканье, и на пороге показался муж.
- Привет, милый, - как ни в чем не бывало, сказала Магда. – Что это у тебя?
За пазухой что-то шевелилось.
- Вот, - с дурацкой улыбкой сказал он. Из-за пазухи показался крошечный котенок.
- Ты с ума сошел, - сказала Магда, - мы не можем его взять.
- Представляешь, шел тебе за подарком по переходу в метро. А там стоял мальчик с табличкой: «Отдам котят». У него видно, один остался, и он стоял и кричал: «Возьмите котенка». Тут его мать прибежала, видит, что он еще не продал, и давай на него орать: «Вот, ничего не можешь». Мальчик в плач, котенок кричит. Мне так жалко его стало, ну я его и взял.
- Тебе жалко стало? И ты поэтому решил подарить его мне.
- Ну, ладно, он же маленький.
- Это очень временно.
- Ну, посмотри на него.
Магда покосилась на котенка. Он был действительно очень маленьким и жалким, с серыми полосками на спинке и палевым пятнистым животом. Котенок забился в угол и сидел, нахохлившись.
- Он, наверное, маму ищет, - сказала Магда.
- Теперь ты его мама, - ответил ей муж.
На следующий день Магда была ужасно раздражена. Не в первый раз ее не покидало чувство, что жизнь идет не совсем так, как представлялось, и она недополучает от нее того, чего бы ей хотелось. Выходя замуж, она некоторое время воображала себя декабристкой, которая жертвует собой, мужественно перенося все невзгоды, которые со временем должны окупиться блестящей жизнью вознесенной на вершину жены. Выйти замуж за готового миллионера оказалось слишком нервным занятием, ну, что ж, она воспитает своего, домашнего, послушного, и, что гораздо более ценно, без темного прошлого. Это утешало Магду некоторое время, но скоро домашние обеды, а также ужины, которые ей приходилось каждый раз выдавливать самой, скромная бюджетная жизнь и особенно отсутствие некоторых привычек, например, к хорошим машинам и к хорошей еде, сделали свое дело. Последний вечер окончательно довершил картину, и Магду понесло.
- Что это? – с непонимающим видом спросила она, измерив взглядом запечатанную коробку.
- Телефон. Ты же хотела.
Магда небрежно развернула телефон, и, покрутив его немного, заставила себя чуть-чуть порадоваться.
- Я хотела со стразами. Но, конечно, хорошо, что не чайник.
Возникло ожидаемое напряжение.
- Между прочим, я потратил на него ползарплаты.
- Неужели? То-то я смотрю, на цветы не хватило.
- Вообще-то если на то пошло, я собирался подарить цветы завтра.
- А ты не заметил, что цветы обычно присылают на работу накануне праздника? Иначе какой в них смысл?
- Я думал, что цветы дарят в день праздника.
Магде захотелось взять его с двух сторон и свернуть, как бумажку, а потом выбросить в мусорное ведро.
- Конечно, лучше поздно, чем никогда.
Муж молча вышел за дверь. Так, кажется, Магда заигралась. В душе она понимала, что пора остановиться, и что эта стервозность никуда не приведет, но она просто не могла этого сделать – как будто что-то, давно сидевшее внутри и не находившее выхода теперь заставляло ее говорить все эти слова, подкачивая умелой рукой меха ее раздражения и подпуская искры вредности. Подспудно она не верила, что это может вызвать какой-то серьезный результат, но отказать себе в удовольствии не могла, и теперь, молча сидела, упершись пальцами во вздернутый подбородок, в кресле.
В двери опять заскреблось, и на пороге показался муж с огромным букетом в руках.
- Ну и зачем он мне теперь? – спросила Магда. – Можешь отнести обратно.
Букет со свистом перелетел комнату и с треском разбился о стену. С таким же треском захлопнулась входная дверь. Магда осталась одна. На пороге комнаты показалась кошка, обойдя ее и обнюхав, осторожно прыгнула Магде на колени и, дрожа, свернулась на них.
- Ну вот, – с удовлетворением сказала Магда. – Теперь я мать-одиночка, - и она приготовилась расплакаться.

Глава XIII. В которой Мария принимает соборование.
После исповеди Мария долго не могла успокоиться, - ее терзали смутные сомнения, что она не все сказала, не вся выплакалась. Но со временем она успокоилась и ее осенила странная благодать, - впервые за долгое время она стала забывать то, что ее так долго мучило, и это не вызывало у нее уже мучительных приступов, когда она кусала подушку по ночам, стараясь унять нестерпимые видения. Это было удивительное свойство, - все ее прошлое, излившись и перейдя с помощью священника куда-то в другой мир, исчезло и забылось, как старые ненужные документы, положенные в шкаф, и даже, доставая их, Мария уже не испытывала прошлой боли. Они лежали, словно чужие, серой безликой массой, подернутые пеплом и совершенно ее не беспокоящие.
Вот и теперь она стояла на балконе совершенно спокойная, освещенная предзакатным солнцем и медленно перебирая события своей жизни, которые мерно перекатывались у нее в голове, так же, как волны у нее перед глазами. Незаметно мысли перетекли обратно, в эту странную контору. Никогда здесь нет никого, всегда это закатное солнце. Марию стала забавлять эта комната человека-невидимки. Или это она невидимка, которая приходит в мир живых людей и которую никто никогда не видит? Как все это загадочно и странно. Из соседнего окна неожиданно послышался шум, взрыв смеха, и на балкон вывалился еще один человек. Балкон объединял два окна, комнаты, которую убирала Мария, и соседнюю, в которой в этот вечер веселилась какая-то компания. Мария хотела уйти, но не успела.
- Ба, мэм, мы, кажется, с вами встречались, - раздался знакомый голос, - Надеюсь, вы теперь не будете этого отрицать.
- Это вы, - удивилась Мария. – Какой вы…
- Вездесущий?
- Да, что-то в этом роде.
- А я думал то же о вас, - с непонятной интонацией проговорил молодой человек. – А что вы здесь делаете?
- Работаю, - несколько озадаченная, ответила Мария. Она собиралась спросить то же самое.
- Как, и здесь?
- Заменяю подругу.
- Благородно, благородно, - промурлыкал тот. – Хотите шампанского?
Вопрос для Марии был настолько диким, что она улыбнулась:
- Нет, спасибо.
- Не любите шампанское? Зря, зря.
- Я не пью.
- Совсем?
- Совсем.
- И не курите?
- Не курю.
- Не пьет, не курит, не изменяет, ходит в церковь, - бормотал молодой человек, загибая пальцы, - идеальная жена!
Мария фыркнула.
- Жаль, я думал, выпьете за мое здоровье. У меня сегодня День рождения, - заговорщически сказал он.
- Поздравляю.
- Спасибо. Вам нравится этот день?
- Нравится. С погодой вам повезло.
- И у меня 24 ноября любимый день.
- Как 24 ноября? – не поверила Мария.
- А вы не знали, какое сегодня число? Вы счастливый человек.
Марии показалось, что небо прорезала молния, а вдали прогрохотал гром, взвивая ветер с горячей пылью.
- Вам плохо? – участливо спросил молодой человек. – Я могу отвезти вас домой.
- Да, пожалуйста, - ватным голосом проговорила Мария. – Если вас не затруднит.
Теперь она стояла к нему вплотную, и ее поразило, какой он высокий – он свысока смотрел на нее, и глаза, в первый раз показавшиеся холодными и высокомерными, теперь смотрели заинтересованно и живо. Марии показалось странным, как она сразу не обратила внимания, - теперь ей отчетливо казалось, что она не впервые видит этого человека, - тот же высокий рост, крупные черты лица. Но что-то другое, совсем другое, однако она не испытывает к нему неприязни, напротив, какое-то странное доверие. И она тоже вызывает доверие у него, это видно. По дороге домой она внутренним взглядом проверяла свое ощущение и старалась не смотреть на него. Но странное чувство ее не покидало.
Молодой человек тоже с интересом смотрел на нее, - он что-то непринужденно рассказывал о себе, что, Мария так и не услышала, так как была полностью занята своим внутренним голосом, который кричал и звал ее к этому человеку. Все бушевало и бурлило у нее внутри, как вскипевший суп, и обжигало, и хотело вырваться наружу. Однако внешне Мария была совершенно спокойно и успешно скрывала ту бурю, которая терзала ее изнутри. Кажется, впервые за долгие годы она вдруг вновь почувствовал себя женщиной.
Оказавшись дома, Мария не переставала думать об этой встрече. Нет, не может быть, чтобы судьба так жестоко подшутила над ней, - это было бы уже слишком. Разве не достаточно она настрадалась, разве не сожгла всю душу, пытаясь вытравить последствия своего ужасного поступка, вместе с воспоминаниями и чувствами? А может быть, судьба просто решила дать ей второй шанс? Шанс все исправить? Они так похожи, хотя и совсем разные. Но нет, второго шанса быть не может, по крайней мере, здесь, что за глупость. Нечего даже тешить себя надеждой, это так же глупо, как просить воды у пустыни.
Это все происки лукавого, - ну конечно! Сбивает ее с пути истинного,  подсовывая такой дар, от которого она просто не сможет отказаться. В душе же она чувствует, что это не ее, а чувства ее никогда не обманывали. Мария решила, что ей надо делать. Больше они никогда не увидятся. Несколько успокоенная, отправилась в храм. Несмотря на позднее время, в храме толпилось много народа и шла торжественная служба. Марию словно током ударило, - как она могла забыть! Сегодня же соборование, куда специально она собиралась, и куда приехали соборовать святые отцы из большого храма, чтобы совершить этот обряд перед большим праздником - Благовещением. Еще после исповеди Вера большая посоветовала Марии принять соборование, которое избавляет ото всех грехов, в которых забываешь покаяться на исповеди. И вот она, которая так долго готовилась к нему, забыла! Мария готова была растерзать себя. Она не смела взглянуть в глаза священникам, некоторые из которых ее уже знали, и стояла, дожидаясь своей очереди. В течение соборования происходила служба, а сам ритуал заключался в том, что священники обходили паству и помазывали после каждого большого песнопения лоб кисточкой, смоченной в масле, крестообразно. Всего помазаний должно было быть семь, и всех присутствующих успели помазать по пяти, а некоторых – по шести раз. С замиранием сердца Мария стояла у стены, не зная, что же ей делать. К ней подошел священник и, не видя ее ранее, просил:
- Какой раз? Пятый или шестой?
- Первый, - прошептала Мария, опустив глаза книзу.
Священник немного отошел и позвал другого.
- Вот тут, первый раз, - в некотором замешательстве сказал он.
Тот пристально посмотрел на Марию, но, видимо, узнал, потому что подошел к ней, и, взяв кисточку, несколькими движениями помазал ее пять раз подряд. Потом подозвал первого.
- Вот. Теперь можно шестой.
Мария стояла ни жива ни мертва. Чувства переполняли ее. И когда пришла следующая исповедь, она подошла к исповеднику и решительно сказала:
- Батюшка, благословите меня, потому что я хочу взять обет.
- Какой же?
- Я клянусь перед Богом, что никогда больше никого не полюблю, - сказала Мария.

Глава IV. В которой к Магде приходит уголовный розыск.
Магда открыла дверь. Она была в лиловом домашнем костюме, на котором красовались две кошки, в центре и на правом бедре, а третья сидела у нее на плече, обвив хвост вокруг оси. У порога стояли несколько человек. Один из них протянул корочку.
- Уголовный розыск.
Магда молниеносно отпрыгнула и захлопнула дверь. Сердце у нее заколотилось. В дверь тут же принялись колотить с той стороны, но дверь была железная, поэтому Магда чувствовала себя довольно уверенно. Как и большинство людей, она испытывала безотчетный страх перед людьми в форме.
- Откройте дверь, - потребовал человек, который показывал корочку.
Магда ушла в комнату, решив, что если не обращать внимания, то они сами уйдут. Но они не уходили, и более того, колотили в дверь все более и более настойчиво. Тогда Магда решила вступить в переговоры.
- А вы кто?
- Оперуполномоченный Грызлов.
- Так вас же четверо.
- Со мной еще трое наших сотрудников.
- Слышь ты, - раздался из-за двери рычащий бас, в точности как у майора Жеглова из фильма, -  ты хоть знаешь, что такое МУР?
- Знаю, - ответила Магда, и тут же пожалела об этом.
- Открывай сейчас же, а то пожалеешь у меня. Пакет у тебя найду, и загремишь на нары лет на десять.
- И вы думаете, я после этого открою? – мужественно спросила Магда, хотя боялась до смерти.
- Открывайте, - сказал оперуполномоченный. – Ничего не будет, мы просто зададим пару вопросов.
- А что вам надо? – вежливо поинтересовалась Магда.
- Мы разыскиваем убийцу. По нашим сведениям он должен быть у вас.
- Да кто он-то?
- Убийца.
- Бред какой.
- Если вы и дальше будете не открывать, то нам так не покажется.
- А ордер у вас есть? – наконец, вспомнила, что нужно спрашивать в таких случаях Магда.
- Я сейчас тебе такой ордер покажу! – взорвался за дверью Жеглов.
Судя по звукам, за дверями произошла небольшая потасовка.
- Он точно там.
- Да нет тут никого! – в сердцах крикнула Магда. - Ну, как вам доказать.
- Открыть дверь.
- Вот уж это вряд ли.
В дверь заколотили так энергично, что Магда стала опасаться, что ее действительно сломают. Вдобавок она была  сильно напугана.
- Так, - собралась она, - вообще все это как-то подозрительно. Из какого вы отделения милиции?
- Из 28-го.
- А телефон у вас есть?
Ей продиктовали телефон. Магда подошла к аппарату и набрала номер.
- Алло? Мне начальника, пожалуйста. Вы начальник? Ко мне тут ваши сотрудники ломятся, какого-то убийцу ищут. Как выглядят? Ну, один в кожаной куртке такой, оперуполномоченный. Второй – не разглядела, только рычит, как Жеглов, и еще два такие невыразительные. Ваши? Оперативная разработка? Да, - несколько разочарованно произнесла она. – И что мне делать? Открыть дверь? Ясно, спасибо.
Магда повесила трубку и подошла к двери.
- В общем, так. Дверь я вам открывать не буду, потому что дома никого нет. Я сейчас кое-кому позвоню, и когда он приедет, тогда вместе и войдете, при свидетелях.
Из-за двери голосом Жеглова раздалось что-то неописуемое. Магда вышла в комнату и начала звонить. Следующие четыре часа прошли как в тумане. Периодически в дверь начинали колотить, Магда подходила к двери, слушала и на цыпочках отходила. Иногда случался короткий диалог.
- Слышь ты, быстро открывай.
- А вы что, так и будете здесь стоять?
- Не твое дело.
- Да, теперь я вижу, что у вас за оперативная работа. Сидеть по четыре часа под дверью у девочек, вместо того, чтобы ловить убийц.
Через несколько часов приехал Такси.
Дверь открылась, и в квартиру вошли четыре человека. За несколько часов они где-то успели подвыпить, и теперь глаза их стали красные, а походка – шатающейся. Уверенно держал себя только оперуполномоченный в аккуратной кожаной куртке и с папочкой.  Такси обращался с ними совершенно спокойно, и, повинуясь его фразам с легким юмором, они тоже несколько остыли.
- Что ж вы пугаете мирных жителей? Четыре здоровых мужика на одну маленькую девочку.
- По нашим сведениям, в этой квартире должен находиться убийца.
- Ну, смотрите.
Люди прошли в комнату, заглядывая во все углы и изображая тщательный осмотр.
- На антресолях еще проверьте, - не удержалась Магда.
Не обнаружив ничего, они прошли на кухню, и начался допрос.
- Так, ваша фамилия?
- Прошина.
- Вы одна в доме?
- Как видите.
- А почему у вас в коридоре  десять пар обуви? Вас что, здесь, много живет?
Магда прямо переполнилась язвительностью.
- А вам не приходило в голову, что человек может менять больше одной пары обуви в год? Тем более если он – девушка?
- Тогда как вы объясните то, что там размеры от 35-го до 36-го включительно?
- Знаете, - процедила Магда, - мне кажется, если бы там размеры были от 35-го до 40-го, тогда можно было бы о чем-то говорить.
Оперуполномоченный даже ухом не повел.
- Так, а регистрация у вас имеется?
- А вы, простите, что, участковый?
Назревал очередной конфликт.
- Ладно, парни, вы ж видите, что все нормально, - смягчил Такси. – Давайте как-нибудь быстро все решим, а то процесс затянулся.
Решить действительно удалось быстро, и, спустя несколько минут, в квартире наконец-то стало тихо. Такси еще некоторое время покурил с ними в коридоре, потом вернулся в комнату. Надевая ботинки, он обнаружил, что у одного отгрызен шнурок.
- Это, наверное, кошка, - стараясь подавить улыбку, сказала Магда.
- Странно, - сказал Такси, – у всех остальных было сделано то же самое.

Глава XI. В которой Магду посещает дурное предчувствие.
Жизнь постепенно вошла в свою колею. Теперь Магда жила с Такси, и, кажется, впервые в жизни чувствовала себя защищенной. Ее по-прежнему выводило из себя отсутствие денег, но она смогла частично решить проблему самостоятельно, - устроившись в новый мюзикл в балет. Магде сказочно повезло, потому что набор был ограниченный, и, успешно пройдя пробы, она вновь возомнила себя звездой. Ее несколько смущало место во втором ряду кордебалета, но, в конце концов, это было делом времени, – Магда была в этом абсолютно уверена. Еще ее донимал Такси, который теперь превратился в домашнего кота, заставлял ее рано вставать по утрам и учил готовить завтраки. Магда, у которой было совершенно иное представление о семейной жизни, поначалу шла у него на поводу, и делала вид, что с интересом перенимает его привычки, поначалу казавшиеся ей занятными и экзотическими.
Кошка совсем выросла и превратилась во взрослую девочку. Магда назвала ее Лисой. Ее поражало, как кошка привязалась к ней, она радовалась ее успехам, удивлялась ее уму. Кошка всегда безошибочно чувствовала ее настроение. Встречала после работы, лежала у нее на плече, приходила, когда Магде было особенно плохо, и молча ложилась на голову или грудь, в зависимости от того, что больше болело. Если Магда бывала не в настроении, она приходила и тихонько сидела напротив, глядя на Магду своими огромными загадочными глазами, и подчас Магде казалось, что она понимает даже больше, чем она сама. Постепенно Магда привыкла делиться с ней своими радостями и горестями, советоваться по любому поводу, и Лиса сделалась у нее чем-то вроде фамилиара, древнего наперсника ведьм и египетских фараонов.
Вот и сегодня Магда привычно сидела в кресле за книжкой, а Лиса уютно примостилась у нее на груди, греясь и бархатно рыча. На Магде было розовое домашнее платье с изображением кошки на груди, пускающей сердечки. Услышав звонок, Магда отправилась открывать, удивившись, что Такси так рано пришел, но на пороге стояла незнакомая женщина. Она была невысокого роста, довольно бедно одетая, со сморщенным старым лицом и печальными светлыми глазами.
- Простите, - сказала она, - я хозяйка этой квартиры.
Несмотря на приобретенную подозрительность, Магда сразу ей поверила, - женщина выглядела печальной и очень честной. Магда снимала эту квартиру через агентство и была не знакома с ее истинным владельцем.
- Проходите, - пропустила ее Магда. – Хотите чаю?
- Да, - попросила женщина. – Если можно.
Они сели на кухне, и некоторое время в молчании дожидались, пока чайник вскипит. Разливая чай, Магда раздумывала, что может быть нужно этой женщине.
- Я только сегодня приехала, - словно угадав ее мысли, пояснила та. – Мне пришло извещение с решением суда.
В это время прозвенел звонок, и Магда отправилась открывать. На этот раз действительно вернулся Такси.
- Вот, - пояснила она. – Хозяйка квартиры.
Магда налила Такси чаю тоже, и, сев вдвоем напротив нее, они приготовились слушать.
- Вообще-то это квартира моей дочери и ее мужа. Но она осталась после того… после того, как… - женщина остановилась и всхлипнула.
- Не волнуйтесь, пожалуйста, - попыталась успокоить ее Магда. – Налить вам еще чаю?
- Спасибо. В общем, мне пришла бумага, что квартира переходит ко мне. Вы, конечно, можете оставаться в ней столько, сколько захотите, а потом я думаю ее продать. Проклятое место, - вдруг с отчаянием сказала она.
Мария с Такси переглянулись.
На некоторое время воцарилось молчание. Потом Такси осторожно спросил:
- А где теперь ваш ээ зять?
Женщина подняла на него заплаканные глаза.
- Его недавно выпустили. Простите меня.
Из ее глаз полились слезы, и она, достав платок, принялась их вытирать. Магда, ничего не понимая, вопросительно посмотрела на Такси, который явно знал больше нее. «Потом»,  - взглядом ответил он.
- Главное, я чувствовала, я все время чувствовала, - погрузившись в какие-то свои воспоминания, причитала женщина. – Не надо было им сюда приезжать. Это же проклятое место, я сразу сказала. Завод с одной стороны, Ходынка с другой, - столько крови. И дом какой-то странный был, - года не проходило, чтобы кто-нибудь не спился или из окна не выбросился. Все соседи поразъезжались кто куда, - кто в другой район, кто на окраину. Проклятое место, - с упорством в чем-то убежденного человека повторила она.
Магде стало не по себе.
- Я прошу прощения, а что здесь все-таки произошло?
- А вы не знаете? – посмотрела на нее женщина. Они жили здесь, и он убил ее. Мою девочку, - глаза ее вновь наполнились слезами и она тихо, безутешно расплакалась.
- Кто? – не понимая, спросила Магда.
- Ее муж, этот зверь. Она же не знала, что выходит замуж за дьявола, и я не знала, и позволила сделать ей это. А он убил ее со своими дружками, – и женщина снова расплакалась.
Магде стало невыносимо ее слушать.  Почувствовав это, Такси попытался утешить женщину:
- Мы можем вам как-то помочь?
- Да чем же вы мне поможете? – глядя на них светлыми глазами, спросила женщина. – Спасибо, что выслушали. Я, собственно, пришла сказать, что вы можете теперь оставлять деньги прямо мне, я уже обо всем договорилась.
Когда женщина ушла, она оставила у Магды тягостное впечатление. Чувствуя, что не все знает, она повернулась к Такси:
- Так. Рассказывай.
- Да что рассказывать? Помнишь, к тебе приходил уголовный розыск?
- Ну.
- Так вот они искали убийцу – этого самого зятя этой женщины. Не знаю, что у них там произошло, но он убил свою жену. Ужасно, правда?
- Да, - машинально повторила Магда.
- Тип, судя по всему, был еще тот, потому что сделал это со своими приятелями и с особой жестокостью. Ему дали 20 лет, но, не досидев три, он сбежал. Поэтому они к тебе и приходили, - думали, что он здесь прячется. Ну, теще, наверное, сказали, что отпустили его, – чтобы не волновалась зря.
- Почему ты мне ничего не сказал?
- Я же не думал, что она когда-нибудь придет. Основное было понятно в общих чертах. Я только не хотел говорить тебе, что это произошло… прямо здесь.
- Как здесь? – не поверила Магда.
- Именно поэтому я и не стал говорить. Такого идеального жилья мы бы не нашли, а жить здесь с этой мыслью тебе бы было, наверное, тяжело.
- И вот теперь мне придется жить здесь с этой мыслью.
- Мы что-нибудь придумаем.
У Магды зашевелились волосы на голове. Какой кошмар. На этом самом месте. И она жила, ничего не зная об этом. Подходила к столу, за которым, возможно, сидел он. Или они, ведь он был со своими приятелями. Ходила по полу, на котором, возможно, еще остались следы от засохших капель крови. И, - о ужас, Магда бросила взгляд на кровать.
- Да, - сказал Такси. – Я тоже об этом думал.
Думал? Магда не знала, куда деться от нахлынувшего на нее наваждения. Она словно оказалась в этой комнате двадцать лет назад, представила несколько человек, сидящих за столом, распивающих водку и что-то громко обсуждающих. Представила тихую фигуру, молча подносящую им еду, и потом, эту же фигуру, - связанную на кровати. События предстали перед ней с такой живостью, что ей захотелось закрыть глаза.
Но деваться было некуда. Они бы действительно никогда не нашли такой хорошей и такой дешевой квартиры, поэтому оставалось одно, - или начать искать, причем почти со стопроцентной уверенностью, что на другую квартиру у них не хватит денег, и переезжать на окраину или смириться. Магда предпочла промежуточный вариант. Она с остервенением отмыла всю квартиру, пройдя все поверхности с зубной щеткой, поменяла все белье, несколько раз проветрила квартиру и выкинула страшную кровать, заменив ее современной софою. На некоторое время ей стало легче.
В один из дней они, как обычно, сидели перед телевизором с Такси. Лиса ходила вокруг правильными кругами.
- Тебя это не раздражает? – спросил Такси.
- А что такое?
- Она ходит кругами.
Присмотревшись, Магда действительно увидела: Лиса описывала круг у них за головами, слева подходила к телевизору, взбиралась на него, проходила сверху, потом справа по подоконнику возвращалась на диван, проходила за головами и так все сначала.
- Она так может целыми часами ходить.
Магда улыбнулась:
- По-моему, это даже забавно.
- Да? А вот мне так не кажется.
Магда попыталась сменить тему.
- Знаешь, они опять лежали сегодня.
В подъезде на втором этаже жили алкоголики, и раз в неделю они почему-то ложились перед дверью подъезда, видимо, допившись до потери сознания, и ничуть не беспокоились, что их может ударить тяжелой железной штангой или даже проломить голову.
- Пьяницы, что с них возьмешь. Ты прошла?
- Нет, я подождала, пока их уберут. Знаешь, почему-то не могу через них перешагивать.
Но Такси предпочел вернуться к теме.
- С Лисой надо что-то делать.
- А что такое?
- Знаешь, когда она смотрит на меня, и ходит кругами, это еще куда ни шло. Но, когда она, глядя прямо на меня невинными глазами, стала мочиться на мои брюки…
- Не может быть. Она с детства воспитана.
- Посмотри.
Вопреки ожиданиям, Магда даже развеселилась:
- Может быть, она просто ревнует.
- Мне не по себе, когда она на меня смотрит в темноте.
- Ты же не будешь бояться кошки.
- Надо с ней что-то делать, - упорно повторил Такси.
Но им не удалось ничего сделать, так как новое событие настигло их, подарив новую почву для опасений. Как-то, придя домой, Магда обнаружила, что в их квартире кто-то побывал. На полу валялись разбросанные вещи, а на кухне остался недоеденный батон.
- У нас кто-то был, - сообщила она Такси, ощущая неприятный холодок внутри.
- Странно, - через некоторое время сказал Такси, – замок остался нетронутым, как будто кто-то открыл его своим ключом. И ничего не взяли. Надо поменять замки.
Они поменяли замки, но это не помогло. В дом регулярно кто-то наведывался, открывая шкафы, раскидывая вещи и оставляя повсюду свои следы. Несмотря на это, из дома ничего не пропадало, и вообще разрушения носили какой-то стихийный характер. Постепенно Магде стало не по себе.
- Может быть, это он?
Такси сразу понял, о ком речь.
- Но мы же поменяли замки.
- Может быть, он в тюрьме научился пользоваться отмычками.
- Но зачем это ему?
- Хочет выкурить нас отсюда.
- Но он же все равно не сможет здесь жить, - его в два счета поймают.
- Просто из принципа.
- Нужно позвонить в уголовный розыск.
- О, еще один сеанс дивного общения с этими нежными людьми? Ни за что.
Так все и осталось. Разрушения продолжали происходить, на этот раз с меньшей регулярностью, и постепенно они даже привыкли к ним. Но все же Магду, болезненно относившуюся к своей территории, трясло только от мысли, что к ее вещам мог кто-то прикасаться. Тем не менее, как они и предполагали, их попытки найти другое жилье ничем не увенчались – все остальное, даже на окраине было в полтора-два раза дороже и несравненно более убогое, чем их уютная нора, и им не оставалось ничего другого, как только мириться с этой ситуацией.
Однажды, в очередной раз делая уборку, Магда обнаружила огромную дыру в полу. Пол был деревянным, и дыра, судя по следам, была прогрызена острыми зубами, – вокруг даже остались опилки от усердия.
- О Боже, - пробормотала Магда.
- Все ясно. Это крысы, - глядя на дыру, сказал Такси. Тайна таинственных посещений была раскрыта, но, осознав ее истинный смысл, Магда наполнилась таким животным ужасом, что кинулась на плечи к Такси, и, схватив его за руки, устроила истерику:
- Давай уедем отсюда, я не могу больше, - рыдала она, - давай уедем отсюда, ну, пожалуйста. Неужели тебе совсем меня не жалко, я же умираю в этом проклятом месте, это как Бермудский треугольник какой-то, вилла дьявола.
- Хорошо, хорошо, мы уедем, - утешал ее Такси, сам до конца не веря в это. – Мы обязательно уедем, только не плачь.
На следующий день они решили купить крысиной отравы, и даже выделили день, чтобы отправиться за ней на рынок. Страшную дыру прикрыли каменной плитой, и, кажется, после этого набеги прекратились. У Магды в это время случился первый гастрольный тур, так что на время она забыла обо всем происшедшем, захваченная новыми эмоциями.
В туре было упоительно сказочно, - с детства любившая путешествия, Магда отдалась ему, как ласковому летнему ветру, унесшему ее от стылого города, к тому же, мучимая дома ужасными видениями, она в туре испытала такое облегчение, что ей показалось, что она, находясь долгие месяцы в удушливом тюремном застенке, наконец, вырвалась на свободу.
Все было прекрасно, - и гастроли, и повседневная работа, если бы не тонкое зудящее чувство, которое иногда посещало Магду. С сардонической улыбкой слушала она арии в исполнении главных героинь, - так ли их надо было петь! Магда отлично представляла, как бы она с ними справилась, но это было абсолютно ни к чему, - не ведя близкого знакомства с продюсерами и режиссерами, она могла обладать голосом Кабалье и так и остаться всю жизнь в кордебалете. С горечью Магда осознавала, что ее далекий протеже, похоже, оказывался прав, - без определенной сноровки и способности везде проталкивать свое гибкое, податливое тело, в искусстве было делать нечего. Сохраняя все же остатки чувства противоречия, Магда продолжала мужественно отплясывать в балете, в смутном ожидании какого-то волшебного случая, который перевернет ее жизнь и в миг вознесет на вершину заслуженной славы.
Вернувшись из тура в приподнятом настроении, и, встретившись с Такси в аэропорту, она с нетерпением возвращалась домой, ожидая встречи с Лисой, по которой изрядно соскучилась. Зайдя домой, она удивилась странной тишине. Вопреки обыкновению, ее никто не выбежал встречать. В недоумении пройдя в комнату, она повела глазами вокруг, но никого не увидела. Такси, в таком же недоумении заглянул под кровать, и, взяв Магду за руки, вывел ее из комнаты. В коридоре опять валялись остатки надгрызенного батона.
- Не смотри туда, - сказал ей Такси.
Пораженная смутной догадкой, Магда стояла, расширив глаза, и замерев, как каменная.
- Там.
Такси обнял ее, и попытался положить ее голову к себе на плечо.
Ослепленная догадкой, Магда еще некоторое время постояла, вдруг обретя упругость и сопротивляясь его руке, как китайский болванчик, а потом, словно ее прорвало, вдруг разрыдалась так неудержимо, что сердце разрывалось, стоило, услышать ее. Она рыдала долго и страстно, и все страхи, все переживания прошлых дней вылились в это отчаянное, вязкое рыдание, которое вызывало потоки слез и проходило, не принося облегчения.
- Это ты виноват! – вырвавшись, вдруг выкрикнула Магда. – Это ты хотел ее смерти, она мешала тебе!
- Не говори ерунды, - пробормотал Такси.
Устыдившись, Магда действительно подумала, что хватила лишка и затаила свою ненависть где-то глубоко в угольках глаз. Но отчужденность, возникшая вдруг в этом показавшемся чужим и диким доме, не проходила. Не зная, что еще сказать друг другу, они не поднимали навстречу глаза. Они так и не переехали.

Глава XII. В которой Мария попадает впросак.
Мария поставила в вазу веточку вербы и присела на стул. Ваза была прозрачная и квадратная, и ветка смотрелась в ней, как хрупкий кусочек живой природы, застывший в строгом футляре мертвого стекла. Верба несла в себе бушующий аромат весны, - тот чарующий запах свежей земли, перемешанной с прошлогодней травой и листьями, который пробивается наружу, заставляя таять лед, а снег превращаться в съеживающиеся шарики. Всю весну Мария с лирическим удовольствием наблюдала этот мощный процесс: как сначала, под рентгеном солнца, пронизывающим ледяной воздух, снег превращался в тающий сахар, словно его заливали горячим кофе, в сахар, который становился темнее и темнее, покрывался дырочками, пока не приобретал ломкий вид осыпавшейся слюды, пронизанной угольно-серыми и черными жилами. Как подо льдом, тончавшим с каждым днем, переливалась свежая кровь весенних ручейков, пока один из них пробив себе дорогу, не прокладывал первый весенний путь, по дороге сзывая к себе тысячи себе подобных. Пока, наконец, земля не сбрасывала свою теплую шубу, все более и более обнажаясь и подставляя солнцу поблекшие незагорелые места. Вся эта весенняя канитель сосредоточилась теперь в запахе вербы, терпком и тонком, полном внутренней силы, с нежными почками, которые своей обманчивой мягкостью способны победить самые лютые морозы.
Мария сорвала эту ветку накануне праздника, - назавтра ожидалось Вербное воскресенье. С утра она собиралась отнести ветку в храм, чтобы освятить ее, как полагалось по обычаю. На Марии была черная водолазка и желто-коричневая юбка, и ее переполняло светлое чувство предчувствия завершения какого-то приятного ритуала, и лишь одно смутно тревожило ее, заставляя напрягаться мышцы лица и глазные нервы. Что это было, - Мария еще не вполне осознала, или, может быть, не до конца признавалась самой себе, не допускала эту мысль внутрь себя, подсознательно уже готовая ее принять и лишь готовя разум к ее встрече.
А мысль была такая, страшная: что в последнее время она стала ходить на службу не только из чистого рвения, и стоять там долгие часы не только из благих побуждений. А потому, что это ей нравится. Ей нравится стоять за спиной священника и слушать его голос, как он читает нараспев древние песнопения. Нравится следить за его фигурой, как он ходит по храму, совершая ритуальные движения, быстро и уверенно. Нравятся движения, законченные и уверенные, нравится сама фигура и лицо, с чистыми чертами лица и небольшой мягкой бородой. Мария лишь постепенно осознала это безотчетное чувство, - и ей стало страшно, таким сильным оно показалось. Устыдившись своих неверных мыслей, Мария постаралась загнать их как можно глубже, - и тщетно, мысли не давали покоя, преследуя навязчиво и вызывая где-то в глубине груди тоненькую ноющую боль, как от свежей раны.
Приказывая себе избавиться от грешного чувства, Мария не смела признаться в нем никому, даже своему исповеднику, говоря себе, что оно еще не достигло тех критических масштабов, чтобы можно было о нем говорить как о полноправно совершившемся грехе. И, тем не менее, внешне уверенная в своей победе, внутренне она сдавала позиции, неизменно стараясь приходить именно на ту службу, где служил тот самый священник, ведомая безотчетным чувством необходимости. Это было как наваждение – несильное, но привязавшее ее, как невидимая тоненькая ниточка, - кажется, она могла бы порвать ее одним движением, но почему-то не хотелось.
Постепенно Мария стала отмечать, что и священник бросает на нее взгляды, - спокойный и несколько отстраненный, всегда уверенный, он всегда останавливал на ней глаза, когда видел ее, Мария замечала это, когда робко бросала взгляды исподлобья. Впрочем, Мария была уверена, что эти взгляды не выходят за рамки обычной вежливости. Стараясь не выдать себя, Мария не позволяла себе ничего лишнего, и любовалась объектом своего внимания издали, исподтишка, испытывая запретную, тайную радость.
Однажды они поздоровались, - и их голоса все сказали друг другу. В немного охрипшем тоне чуть нарочитой вежливости заключалось все то, что становится ясно без слов тому, кто чувствует. Теперь Мария знала, - он тоже знает. И ей от этого было не легче. Между установилась какая-то молчаливая связь. Они не сказали друг другу и слова, но Мария всегда знала, есть ли он в храме,- чувствовала это, а когда они находились рядом, они словно переговаривались. Редко Мария на службе становилась таким образом, что оказывалась прямо за ним, и в такие минуты испытывала острые чувства, - чувство необычайной близости, смешанное со страхом и сознанием своей вины.
Марии даже в голову не приходило подумать, чем это может закончиться. Конечно, если бы она была другим человеком, тогда она могла бы подумать, что когда-нибудь… священникам ведь не возбраняется иметь семью. Но она то, что она есть, и ни о чем подобном не может быть и речи. Сейчас Мария сидела, смотрела на свою веточку, и думала, что и ее чувство вот такое же, - обманчиво мягкое и незаметное, но способное прорасти сквозь самую черствую почву. Мария задумалась о предстоящем празднике, - они наверняка опять встретятся. Сколько же это будет продолжаться? Мария не могла сказать.
На следующий день в храме было людно. Он был полон вербных веток, и как-то весь посвежел, заполненный весной снаружи и изнутри. По случаю праздника была торжественная служба и крестный ход. После службы, длившейся больше обычного, священники с прихожанами с хоругвями в руках вышли на весеннюю улицу и трижды обошли вокруг храма с песнопениями, останавливаясь на каждом углу, чтобы побрызгать паству специальным веничком, смоченным в воде. Мария ходила вместе со всеми, любуясь на открывшееся весеннее небо, ловя капли воды на своем лице, и настроение у нее было светлое и немного печальное.
Всю страстную неделю Мария провела в работе, - нужно было вычистить храм перед Пасхой. После Вербного воскресенья в храме оказалось много накапавшего воска, и женщины принялись за большую работу, - нужно было очистить с маслом весь пол в храме, включая большой входной коридор. Мария взялась за работу с уверенностью, - теперь для нее в храме не было неизвестных мест. Она начала с комнаты, которая находилась за распятием, и на которую когда-то она не смела взглянуть. В комнате находилось несколько икон с подсвечниками, и гроб, накрытый черным полотном, - что там находилось, Мария не знала, но предполагала, что видимо, это мощи какого-то святого. Мария убрала комнатку, в которой было особенно тихо и торжественно, и принялась за пол в храме. Работа была сложной. Особенно трудно давался коридор, за год затоптанный до такой степени, что каждый кирпичик приходилось оттирать минут по десять. Мария старательно возилась с каждым кирпичиком, по сантиметру очищая поверхность, и по крупинке прибавляя отвоеванную территорию. Вера большая делала то же в центральном приделе. Мария потратила на пол в коридоре целый день, и тем не менее дошла только до половины. Отчаявшись закончить работу, к счастью, к ней присоединилась Люба, которая пришла и помогла закончить коридор. Тем не менее Мария устала, как никогда в жизни, а руки ее стерлись почти до крови о жесткую алюминиевую щетку. Вдобавок Мария почти ничего не ела,- пост стал для нее таким же привычным делом, как обычный рацион, и, когда наступила суббота, она достигла такого необычайно легкого состояния, которое только бывает, когда ограничиваешь себя в пище и воде и не даешь застояться телу, постоянно занимая его работой.
В честь вербного воскресенья Мария приняла причастие. Это тоже было для нее впервые. Она когда-то причащалась в детстве, и даже помнила необычный острый вкус кусочка, который ей клали в рот при крещении, но сейчас это все равно было как заново. Вера большая научила ее, как готовиться к причастию, описав его так живо, что Марии оно представилось поэтичным красочным действом. После службы, несколько увеличенной по времени, которой предшествовала общая исповедь, к пастве выходили несколько священников с золотым чашами. Из чаш золотыми лопаточками они доставали небольшие кусочки, пропитанные вином, символизировавшие кровь и тело Господне. Прихожане подходили по одному, и священник давал на лопаточке каждому кусочек, а двое других держали перед ним белое полотенце. Как и советовала Вера большая, Мария почти ничего не ела накануне, почти не спала ночь, боясь проспать службу, и, когда она отстояла несколько часов на голодный желудок, кусочек, который положили ей в рот из золотой чаши, проскользнул внутрь, как божественная манна, слегка отуманив ей голову и насытив ее словно по волшебству. Мария наполнилась внутренним светом, в нее влились новые силы, и, под впечатлением от этого действа, она приготовилась к главному событию в году, - встрече Пасхи.
Перед Пасхой осуществлялось Всенощное бдение, - две ночи, в пятницу и в субботу, прихожане приходили храм и стояли на службе, которая продолжалась от полуночи до четырех-шести часов утра.
Стоять целую ночь было сложно. Несмотря на то, что Вера маленькая предупредила Марию, что ей сложно будет выстоять целую ночь, и что если она не может, то ничего страшного в этом нет, Мария пришла к Всенощной, твердо решив отстоять. Служба была как обычно, за исключением того, что продолжаться она должна была около шести часов. В храме собралось довольно большое количество людей. Все они собрались на Всенощную до конца. В храме стояла особая, скорбная тишина, прерываемая неслышными шорохами, и нарушаемая только чтением молитв.
Мария облюбовала себе место перед центральным приделом, возле иконы Богоматери. На лавках сидели бабушки, и, отстояв несколько часов, Мария тоже стала присаживаться на скамейку, чтобы немного отдохнуть. Служба длилась долго. За время службы Мария подходила и убирала огарки свечей, сгоревших дотла. Таких огарков за время службы набралось несколько поколений. А служба все не заканчивалась и не заканчивалась. Мария смотрела в окно, которое сначала стало темным, словно затянутом черным бархатом, а постепенно стало светлеть, набирая небесную глубину, пока, наконец, не превратилось в совсем утренний синий квадрат, дышащий прохладой и свежестью.
А служба все не заканчивалась. Постепенно Мария впала в подобие некоего транса, когда она уже не могла в точности сказать, сколько прошло времени, и сколько сейчас. Ей показалось, что эта службы идет вне времени, что время остановилась, и это мерное чтение, прерываемое песнопениями, и эти распевы будут длиться всегда. Механически она все повторяла и повторяла поклоны на положенных местах, которые возвращались снова и снова, кругообразно, и у нее возникло ощущение, что так было и так будет всегда, - она всегда будет стоять на этом месте, всегда слушать это песнопение и всегда отдавать поклоны.
Когда Мария совсем отчаялась выйти наружу, служба закончилась. Мария была так измучена, что не заметила, как дошла до дома, как закрыла воспаленные глаза, и как незаметно заснула, еще некоторое время ощущая шум, порывы ветра и смутные распевы в голове. Одновременно ее не покидало чувства выполненного долга и странного удовлетворения, что она все же смогла сделать то, на что добровольно подвиглась. То же повторилось и на следующую ночь. Народа в храме было еще больше, а служба – еще длиннее. Мария выстояла ее до конца, хотя неоднократно хотелось уйти домой, да и Веры советовали сделать ей это. Повсюду в храме была снедь, - куличи и яйца, которые стояли на скамейках вдоль стен, ожидая, когда их освятит священник. Это была последняя служба перед Пасхой.
На следующий день светило солнце. Проснувшись, Мария почувствовала ощущение чего-то свершившегося и радости, наполнявшей ее. Отправившись в храм, она обнаружила, что он полон народа. Постоянные прихожане были одеты в красные одежды, а на голове у них были белые платки. От этого храм приобрел праздничный, сказочный вид, знакомые здоровались, приветствовали друг друга праздничными возгласами, и целовались. Мария не варила яиц, но принесла свой кулич, который и собиралась освятить, однако обнаружила, что снеди в храме уже нет, - все закончилось. Однако она заметила, что несколько женщин подготовили свои куличи и яйца, - видимо, священник еще раз будет выходить и окроплять их. Мария приготовилась подать свой кулич вместе с ними. Встретившись со знакомыми женщинами, она обменялась с ними приветствиями. На вопрос Веры, где же ее пасхальные яйца, Мария ответила, что у нее нет, и тогда они принялись разыскивать, у кого же есть лишние, и в итоге пришедшая Любовь дала ей два своих. Теперь у Марии было все, что нужно, и она отправилась искать священника.
По случаю праздника народа было больше обычного, - все приходили со своими семьями. Проходя по двору, Магда вдруг заметила знакомую фигуру, это был священник, к которому она испытывала особые чувства. Он держал на руках ребенка. Видение ослепило Марию, как удар тока. Как в тумане, она сделала несколько шагов, пораженная тем, что увидела. Конечно, она не могла не предполагать, что так все и будет, - слишком он был хорош, чтобы у него не было семьи. Но такое ясное видение, как фильтр, показавшее Марии всю бесплодность ее помыслов и всю греховность ее мыслей, было так нестерпимо, что слезы чуть не брызнули у нее из глаз. Повинуясь безотчетному желанию, Мария механически вошла в храм, механически освятила кулич, и на выходе, долго стояла перед иконой Богородицы. Но сколько бы она не всматривалась в нее, ее не покидало чувство, что на этот раз та смотрит на нее с осуждением, и сколько бы она не стояла, это чувство не проходило, наполняя ее страхом и отчаянием. Внезапно она почувствовала себя такой одинокой, такой маленькой, а жизнь ее представилась ей такой серой и бесцветной, что у Марии недостало сил, и, повинуясь какой-то неведомой силе, и не в силах смотреть никому в глаза и разговаривать с людьми, она вышла из храма и отправилась домой.

Глава XIII. В которой к Марии приходит смерть.

Все, чем она жила в последнее время, вдруг обесценилось и приобрело невзрачный вид, как старая бумага с золотым тиснением. Мария посмотрела на серые стены своего жилища, представила такую же серую и одинокую свою жизнь, представила остальных людей, у которых непременно сегодня был семейный праздник, и ей стало так горько и тоскливо, что захотелось сломать все, что есть и все начать сначала. Мария не знала, что именно ей предпринять, чувствовала только, что не сможет приходить в храм, как раньше, не сможет больше отдаваться своему делу так, как раньше, потому что какая-то невидимая трещина прорезала ее убеждения, и Мария ощутила странную внутреннюю пустоту. Ей не хотелось ничего, - ровно ничего, и стало абсолютно все равно, что с ней будет, хотелось только, чтобы кончилась эта внутренняя боль, которая из тихой ноющей нотки превратилась в острый нож, который медленно резал ее изнутри тонкими просвечивающимися кусками.
В этот день Мария готовилась ко Дню рождения. Точнее, совсем не готовилась, - он просто наступил, неотвратимо и неожиданно. Все последние полгода Мария пребывала в каком-то странном состоянии духа. Она как будто погрузилась в глубоководное течение, которое неудержимо несло ее куда-то в мутной воде, куда, - она и сама не знала, а она вяло и тоскливо сопротивлялась, хватаясь за все проплывающие мимо водоросли-дни, и больше всего на свете желая увязнуть в спасительной и мягкой тине. Ей все казалось, что время идет слишком быстро, она еще ожидала осень, когда уже наступила зима, и Марии хотелось задержать каждый день, чтобы время остановилось.
Каждое утро начиналось для Марии одинаково. Она просыпалась на закате дня, а иногда, когда было уже совсем темно. Спросонья натягивала халат, и некоторое время просто бродила по дому безо всякого дела и мыслей в голове, думая только о том, как у нее противно на душе и как бы поскорее умереть. Внутри все болело страшно. Область груди и живот словно охвачены были внутренней коррозией, которая подтачивала ее изнутри, заставляя все изнутри ныть и стонать так, как будто там круглосуточно работали сотни крошечных дробильных машинок. Сердце разрывалось. Иногда раскалывалась голова.
Мария когда-то и где-то читала, что чувства человека отражаются на трех основных ступенях. Низшие существа ощущают все яркие моменты животом, - например, холодок в ответственные минуты или радостное волнение предвкушения. Люди с развитым и богатым эмоциональным миром ощущают все в области груди, - именно там у них болит и ноет, там же и радостно сжимается. И лишь гении чувствуют все головой, - все, даже самые бурные эмоциональные баталии у них происходят там. Мария иногда прислушивалась к своим ощущениям, и ей было радостно, что в минуты особого подъема ее чувства поднимались к области груди, заставляя ее расширяться и позволяя дышать шире. Сейчас же ныло все, - верх и низ живота, поясница, а грудь просто хотелось раздвинуть и выставить напоказ подышать воздухом кровавую охваченную ребрами массу.
В таком состоянии Мария машинально готовила себе что-нибудь поесть, - совсем несложное, какую-нибудь кашу или пельмени. Она часто забывала о том, что готовит, и каша или пельмени превращались в раскисшую холодную массу, эту отраву Мария машинально съедала с легким отвращением. Потом она ложилась на диван и так лежала долго-долго, погрузившись в мир воспоминаний. Иногда она вспоминала, как хорошо ей было когда-то, вспоминала храм, думала, и передумывала по много раз, как было бы замечательно, если бы все сложилось иначе. Мария строила в своем воображении дивные картины, где она была совершенно другим человеком, - то счастливой матерью, то верной женой, и все было неизменно идиллически-солнечно. Потом Мария вдруг возвращалась на землю, и, осознав тягость своего положения, принималась долго и протяжно тосковать. Так незаметно проходила ночь, и на рассвете, Мария, измученная и опустошенная, переходила   с дивана на кровать, и незаметно засыпала.
Так проходили недели, и постепенно Мария замкнулась в своем затворничестве, замкнув мир на замок где-то за порогом своего жилища, и даже в магазин за продуктами выходила очень редко, и только в случае крайней необходимости. Надевала темную и незаметную одежду, проходила по двору неслышными шагами, так же быстро и незаметно покупала свою вечную кашу, и с облегчением скрывалась за стенами своего жилища. Ей казалось, что она проходит по какому-то невидимому коридору, состоящему из прозрачных стен, а вокруг этих стен плескались и перекатывались волны жизни, которая шла, несмотря ни на что. Иногда Мария смотрела на эту жизнь, - на женщин, выгуливавших коляски, молодых людей, кучками и парочками сгрудившихся возле свободных лавочек, на проходящих мимо мужчин и женщин, занятых какими-то бытовыми разговорами о работе и детских садах, и ей казалось, что она находится на другой планете.
Мария не понимала, ни что творится вокруг нее, ни что происходит где-то в мире. Ей казалось, что она погрузилась в невидимый кокон, и она была почти уверена, что сама стала такой же невидимой, и никто, кроме нее самой, не замечает ее присутствия. Ей даже нравилось такое состояние, - она словно выступала в роли созерцателя, и жизнь под таким спокойным и трезвым взглядом казалась не такой уж плохой. Ее не покидало чувство, что когда-то это все уже было, и жизнь представилась ей медленным восхождением в темноте по прозрачной спирали, - каждый раз, когда ты оказываешься над тем же местом, ты смотришь вниз, и понимаешь, что так уже было, и хочешь вернуться, но назад дороги нет. Постепенно она отвыкла и стала бояться дневного света. Особенно ее раздражили телефонные звонки, - ей не хотелось, чтобы кто-то знал о ее положении, и все, чего она желала в жизни, - это скоро и незаметно умереть.
В таком настроении она как обычно подошла к столу, и приготовилась поставить воду, когда вдруг зазвонил телефон. Мария обернулась, не зная, как реагировать. Некоторое время поколебалась, послушала, пока не прозвенело четыре звонка. «Наверное, кто-нибудь ошибся номером»,- подумала она. И еще: «Если число звонков дойдет до шести, сниму». Прослушав еще два, она сняла трубку. На том конце оказался очень низкий мужской голос.
- Это Мария?
Голос был незнакомым, но приятным.
- Да.
- Меня зовут Иван. С Днем рождения.
- Что?
- У вас же сегодня День рождения?
Мария подняла глаза на календарь. На дате значилось: 14 марта.
- О Боже.
- Хотел вас поздравить. Дело в том, что мне звонила ваша подруга.
- Какая еще подруга?
- Я не знаю, она не назвалась. Может быть, это прозвучит достаточно странно, но дело было так. Я давал объявление в газету, о том, что ищу подругу. Мне позвонила ваша подруга, и рассказала про вас. Почему-то она была уверена, что вам нужен именно я. Она, видимо, таким образом решила нас познакомить, и дала мне ваш телефон.
Мария слушала все это, как в дурном сне.
- И что?
- Хм, - голос был сильным и каким-то веселым, - собственно, я все же хотел бы познакомиться, если вы не против.
Это было так дико, что даже забавно.
- Так вы не против?
- Я? Нет. – Она была не против, но и не за.
- Отлично. Тогда я заеду минут через двадцать. Диктуйте адрес.
Мария в каком-то сонном оцепенении продиктовала адрес, и положила трубку. Подруга. Вот так номер. Но у нее нет подруг. По крайней мере, из тех, с кем бы она общалась в последнее время. Да еще таких, кто занимался бы сватовством через газету. Вот, значит, как. Значит, она производит совсем уж жалкое впечатление. Ну, что ж, значит, так оно и есть. Вот только зачем ей все это. Зачем ей этот Иван, которого она увидит в первый раз в жизни. Да еще таким нелепым образом. Придется ведь о чем-то говорить, что-то объяснять. А впрочем, что она теряет. Ровным счетом, ничего.
Но как не хочется выходить из дома. Покидать уютное гнездо, куда-то ехать. Но придется. Мария подошла к шкафу и с почти забытым чувством остановилась, раздумывая, что же ей надеть. Интересно, каков из себя этот Иван. Наверное, не очень, - разве красивый человек будет давать объявление в газету. Ну, что ж, она тоже не в лучшем виде, -  у них получится отличная пара. Мария фыркнула. Пожалуй, не стоит придавать этому слишком большого значения. В конце концов, это всего лишь эпизод, который, как и многие другие, ни к чему не приведет. Мария наугад вытащила что попало, из шкафа, почти не глядя, натянула вещи, накинула темное пальто, надела ботинки, и в таком полураскрытом состоянии вышла из подъезда.
Она распахнула дверь. Прямо перед ней стоял невысокий молодой человек в роскошном кожаном пальто. Он непринужденно упирался обеими ногами в землю, находясь в той позе, в которой обычно все прочие испытывают неудобство, норовя осесть на ту или иную ногу или сунуть руки в карман. Молодой же человек чувствовал себя абсолютно комфортно, судя по всему, и от всей его фигуры разило той неотразимой щегольской уверенностью, которая так интуитивно нравится всякой женщине. Он стоял, освещенный софитами маячившего за ним такси, в его руках был огромный букет, и вообще вся эта сцена напоминала эпизод из мелодрамы на съемочной площадке.
- Привет, - сказал молодой человек, и помахал рукой. Мир переменился.
Все стало как-то легче. Мария, еще не вполне отойдя от своей сонной комы, деревянно взяла букет, послушно оказалась в такси, и уже обретя осмысленный взгляд, взглянула на молодого человека. Он и впрямь вел себя как герой. Черные волосы, как смоль, щегольской плащ, небрежные манеры, - все выдавало в нем сильную обаятельную личность, перед которой трудно было устоять. Марию можно было понять, - даже если не учесть ее опыт изгнанничества, на его фоне все прочие молодые люди терялись и казались совершенной деревней. У щеголя плюс ко всему оказался магнетический низкий голос и такая всепобеждающая уверенность во всем и в себе в частности, что с ним без оглядки хотелось уехать на край света. Что, собственно, Мария и сделала.
В это время щеголь продолжал весело и как-то бесшабашно болтать:
- Слушай, а я только что из КПЗ. Представляешь, упекли на сутки. Вчера вечером подрался в одном кабаке, так они целую ночь в обезьяннике держали. Выпить хочу страшно. Куда отправимся? Слушай, у меня тут кабак есть шикарный, – недалеко от киностудии, можем туда. Или в гостиницу центральную. Хотя нет, меня там, наверное, после вчерашнего, не пустят. Вот зараза, а? – развеселился он. – Куда ни ткни, везде или подрался, или окна побил. Что ты будешь делать! Але, шеф! – вдруг крикнул он водителю. – Куда пойти-то хорошему человеку, на ночь глядя? Не посоветуешь?
Шеф молча улыбнулся в усы.
- Он меня знает. Меня почти все таксисты знают, - я у них постоянный клиент. Нет, но выпить все-таки хочется. Или знаешь что? Давай в болгарское посольство, а? Там тоже кабак ничего. Поехали посмотрим, жив ли он еще.
Такси развернулось и поехало в другом направлении.
- Ты похож на киногероя, - сказала Мария.
- Да? – засмеялся Иван. – Я такой и есть.
Некоторое время они проехали в молчании. Мария осваивалась с непривычной обстановкой, время от времени осторожно нюхая розы. Они были необычные, густо малинового цвета на белой подкладке. Сколько их было, она никак не могла сосчитать.
- Вообще-то я не большой любитель по кабакам ходить, - неуверенно сказала Мария.
- А куда ты хочешь? – спросил Иван. – Нет, мы можем поехать куда угодно, без вопросов, только выпить хочется. Сказать по правде, я тоже не большой фанат по кабакам ходить, - лучше дома посидеть у меня или у тебя. Только ты, меня, наверное, не пригласишь, мы ж едва знакомы.
Мария, у которой было правило никогда не приглашать в дом никого чужого, вдруг ответила:
- Ну почему? Поехали.
Когда они вновь оказались перед ее подъездом, Иван небрежно кинул: «Шеф, подождешь?», и они поднялись к ней. Дорогу перебежала изящная бездомная кошка, которую время от времени подкармливала Мария. Вдруг при виде Ивана она выгнулась, ощетинилась, и распушила хвост. Мария присела перед ней и протянула руку, как это делала обычно. Кошка попятилась назад, и даже открыла рот, как будто хотела зашипеть. Мария с некоторым удивлением посмотрела на нее, но Иван уже открыл дверь и увлек ее вглубь подъезда.
Открыв входную дверь, Мария прошла на кухню. Там она достала вазу, налила воды и поставила розы. Они были очень красивы и сразу оживили все вокруг. Иван, не раздеваясь, сел на табуретке и вытянул ноги.
- Слушай, а что у тебя так грустно? У тебя же День рождения вроде.
Мария подняла голову, посмотрела на него. И вдруг ее глаза наполнились слезами. Боль и тоска словно ожили и встали перед ней беспощадными серыми фигурами, и она наглядно увидела свое убожество, серость своей жизни, к которой она было уже совсем привыкла.
- У меня…Нечто вроде траура, - пробормотала Мария, сама себе не веря, - и вдруг села на противоположный табурет и заплакала.
- Ну, ладно, - примирительно сказал Иван. – Не расстраивайся, - и похлопал ее по руке.
- Уже все. – Мария, которая терпеть не могла плакать на людях, взяла себя в руки и вытерла слезы.
- Давай лучше выпьем.
- У меня ничего нет, - растерялась Мария.
- Вот те раз. Ну, ты, мать, даешь. Зачем же мы тогда ехали?
Мария как-то растерянно улыбнулась.
- В общем, ясно. Поехали ко мне. Да не бойся, - засмеялся он. – Ничего я тебе не сделаю.
- Я и не боюсь, - пробормотала Мария.
Иван жил недалеко, - в огромном генеральском доме. Вокруг дома находился небольшой парк, за которым высился шпиль высотки, которую было видно в окно, и вблизи она казалась особенно величественной. Жилище у Ивана оказалось роскошным. Четыре огромные комнаты, дорого и вычурно обставленные. Кожаная мебель, массивные шкафы, и мягкие персидские коврики. Они расположились в гостиной, на двух необъятных креслах сливочного цвета, между которыми стоял красный дубовый столик. Мария сразу забралась в кресло с ногами, и почувствовала себя очень уютно. Иван достал из бара бутылку виски, и налил себе полстакана:
- Ты будешь?
Мария отрицательно покачала головой.
- А я налью.
Янтарная пшеничная жидкость полилась в тяжелый невысокий стакан, и, налив его наполовину, Иван в несколько глотков осушил его.
-  Теперь рассказывай, - потребовала Мария.
- Да, собственно, рассказывать особо нечего. Начало ты знаешь. Почему твоя подруга выбрала именно меня, я понять не могу. Так как я сразу написал, что выпиваю. И даже не просто выпиваю, а сильно пью.
- Ты алкоголик?
- Хронический. Пью с восьми лет, как и мой отец. У меня это наследственное, то есть не лечится.
- А ты пробовал?
- Пробовал, как же. И зашивали меня, и за границу возили, все без толку. И я сразу предупреждаю, - это моя особенность. И мое личное дело. Кто с этим не согласен – могу сразу показать на дверь. Пил, пью, и пить не перестану. Но в остальном я вполне нормальный человек. И даже местами хороший.
Мария улыбнулась.
- Просто я ни от кого ничего не скрываю, и всем сразу говорю, какой я есть. Да, есть недостатки. Но есть и достоинства. На меня можно положиться. Я в состоянии окружить близкого человека всем, что ему пожелается. У моего любимого человека будет все. Но меня надо понять. В конце концов, для страны алкоголиков, где пьют все, от сантехника до академика, думаю, не так уж плохо.
Мария невольно улыбнулась.
- Кажется, я начинаю понимать свою «подругу». Кстати, ты не знаешь, как ее зовут?
- В том-то и дело, что нет. Да мне и неважно. Я сразу сказал, что мне интересно познакомиться с человеком. Если мне предоставят такую возможность, - я это сделаю. Пусть даже таким идиотским образом.
- А зачем ты дал объявление в газету?
- Потому что так проще. На самом деле я веду довольно замкнутый образ жизни, и довольно домашний человек. Ну, да, иногда делаю вылазки в кабаки. Но знакомиться там? Там одни проститутки. А через газету проще, - все сами тебе пишут, ты только выбираешь. Был устроен конкурс, - как-то торжественно объявил он. – Я все о себе честно написал, и стал отсеивать претенденток. Причем, скажу тебе, кандидатур было много, и не самые последние. Ты даже себе не представляешь, сколько у нас в стране одиноких женщин. В результате были отобраны три, в том числе и ты. В течение двух недель будет принято окончательное решение.
Мария слушала и удивлялась.
- Я польщена, - улыбнулась она.
- Между прочим, ты зря смеешься. Я могу показать список претенденток, я тебя уверяю, ты будешь удивлена.
- Спасибо.
Мария немного помолчала.
- А какими ты видишь наши отношения?
- Ничего сверхъестественного. Мне нужны нормальные семейные отношения. Проще говоря, я ищу подругу жизни. Мне нужен человек, который бы меня любил, следил за мной, готовил еду и убирал в квартире. Взамен я обязуюсь любить его, заботиться и делать так, чтобы этот человек ни в чем не нуждался, - поверь мне, я это сумею. Я сразу предупреждаю, - я очень сложный человек. Мои предыдущие жены это знают. Но. Я никогда никого не предавал. Обычно все сами уходили от меня. А потом жалели. А на самом деле ничего сверхъестестенного мне не нужно. Но человек должен осознавать, на что он идет. Ты была замужем?
- Разведена.
- Значит, один развод. А у меня их четыре.
- И ты думаешь, что не будет пятого?
- Ну, будет, значит, будет. В любом случае надо попробовать.
Мария посмотрела на него, и вдруг подумала: а почему бы и нет? Ей вдруг стало немного жаль этого человека, такого веселого, умного, и такого одинокого, съежившегося в своей роскошной квартире за бутылкой виски. Он ведь просто пропадает, медленно вливая в себя эту отраву и капля по капле убивая себя. Как это бессмысленно, - жить вот так, тратя жизнь только на себя, по одиночке и даже не подозревая, что рядом протекает такая же одинокая и бессмысленная жизнь.
Может быть, ее миссия заключается именно в том, чтобы посвятить себя какому-нибудь человеку, отдать всю себя на служение, полюбить его, и подарить ему свое тепло. И тогда, может быть, хоть кому-то на этом свете станет легче. Пусть она не любит его, и, возможно, никогда не сможет полюбить, - но она сможет сделать так, чтобы он почувствовал себя любимым, и тогда, как знать. Может быть, произойдет чудо, и он выздоровеет. Господь всякое допускает, может быть, допустит и это, и, пройдя через все испытания, они заживут вместе, дружно и счастливо.
Внезапно Мария почувствовала духоту. В накуренном и пропитанном алкоголем помещении ей показалось душно. Она машинально поднесла руку к вороту, словно стараясь ослабить его, но смогла только слегка оттянуть вниз тугое горлышко свитера. Мария поднялась с кресла на негнущихся ногах, и, преодолевая себя, с усилием подошла к окну. Перед глазами стало темно, и заплясали разноцветные зеленые и фиолетовые круги, цветом напоминающие переливающуюся перламутром черную спинку навозного жука.
- Это окно открывается? – чужим голосом спросила Мария.
- Да, - потяни за фрамугу.
Мария потянула за веревку, и после нескольких бессмысленных движений, наконец, смогла чуть-чуть приоткрыть форточку. В комнату проструился глоток свежего воздуха, и Мария, высунув нос наружу, жадно прильнула к этой струе. Ей показалось, что она простояла так несколько часов. Воздуха было мало. Тогда Мария поняла, что ей необходимо оказаться на улице, выйти на белый снег, который спасет ее.
- Знаешь, я пойду, - безвольным голосом сказала она.
Иван, который успел уже уговорить больше половины бутылки, не в такт покивал в ответ. Мария, не разбирая дороги, и держась за стены, добралась до прихожей, молча натянула ботинки и свое пальто. Иван вышел ее провожать. Мария несколько месяцев застегивала ботинки, потом долго не могла справиться с замком. Наконец с голодным скрежетом он растворился, и Мария оказалась на лестничной клетке. Как она спустилась по лестнице, она не помнила.
Она пришла в себя только на улице. Выйдя из подъезда, и пройдя через арку, она внезапно потеряла все свои силы и осознала себя сидящей на тротуаре на корточках, держась одной рукой за землю. Мария смотрела на снег и старалась глубоко дышать, - где-то подсознательно она чувствовала, что это принесет ей облегчение. Действительно, через несколько лет пелена перед глазами рассеялась, опять появились жучиные круги, и Мария стала чувствовать свои члены, по которым по всей поверхности бегали мурашки, как если бы она их отсидела.
Марии было очень неудобно, - она боялась, как бы ее не увидели соседи, и как бы кто не подошел и не начал помогать, - она ужасно не любила оказываться перед людьми в беспомощном положении. Впрочем, боялась она напрасно, - в равнодушном ко всему городе люди не привыкли проявлять излишний интерес к друг к другу, и редкие прохожие не только не обращали на нее никакого внимания, но, кажется, даже старались не смотреть.
Мария протянула руку и принялась есть снег, который был  свежий и отдавал синевой. Снег был очень сухой и рассыпчатый, он высыпался из руки, и оставлял во рту колючий привкус, но Марии стало гораздо легче, и через некоторое время она даже смогла подняться на ноги. Переход через парк был похож на преодоление минного поля. Через каждые пару шагов Мария останавливалась и прислушивалась к своему состоянию, боясь вновь потерять сознание. Ей было плохо, как никогда в жизни. Так, с остановками на глубокое дыхание и маленькими трудными шажками она в течение нескольких десятилетий преодолела этот небольшой путь от дома к дороге, - там, где ездили машины, и была открыта магистраль в большой мир. Сквозь туман раздумий и тяжеть усилий, она на последнем дыхании встала на обочине.
Перед ней высилась безмолвная высотка. За ней разгорался оранжевый закат, оставлявший кровавые следы на снегу, и золотивший придорожную снежную помесь цвета подтаявшей халвы. По дороге проезжали редкие машины, из которых никто не обращал на Марию никакого внимания. Начинался обычный зимний день. Наконец затормозил небольшой высокий грузовичок. За рулем сидел человек не совсем обычного вида. Он молча вопросительно кивнул, приглашая озвучить направление. Мария в замешательстве молчала. Наконец, она сделала над собой усилие и выдавила:
- В центр.
- С вами, - хоть на край света, - беспечно отозвался тот.
Мария открыла дверь и влезла на сиденье.
- На самом деле я сама не знаю, куда мне ехать, - то ли подумала, то ли прошептала она.
- А куда бы ты хотела? – вдруг спросил ее собеседник.
- Не знаю, - не особо задумываясь, отвечала Мария, - может быть, к северной звезде.
- Нет проблем. Поехали.
От неожиданности Мария несколько опешила. К такому повороту событий она не была готова.
- Что? Страшно?
- Скорее неожиданно.
- Ты же сама сказала, что хочешь уехать, куда угодно. Я тебе и предлагаю это сделать.
- Но ведь это…
- Что?
- Нехорошо.
- Ах, мой друг. Все так относительно. Что хорошо, что нехорошо? Иногда грань между добром и злом стирается. Причем ты даже не заметишь, как это произойдет. Вот тебе сейчас хорошо?
Мария с удивлением отметила, что да.
- И мне хорошо. Тогда что в этом плохого?
Марии пришлось согласиться.
- Так что, едем?
Мария поразмыслила немного и подумала: а что, собственно, такого? Ничего особенного не сможет произойти. И внезапно ей стало так легко и так решительно все равно, что она с легкостью согласилась. И через несколько минут уже была на пути в северную столицу.

Глава XIII. В котором Магда идет на показ мод.
Магда закончила расчесывать прядь и посмотрелась в зеркало. Выглядела она вполне удовлетворительно, в пору выходить в свет. За последнее время Магда пообтесалась, стала увереннее себя вести и даже приобрела некоторые светские манеры, чему способствовало постоянное вращение в большом мире и периодические вылазки в свет, куда Магда попадала благодаря приглашениям, которые иногда попадали в труппу от солистов. Постепенно Магда сообразила, что вечеринки – это удачный способ организовать нужное знакомство, и стала изыскивать способы бывать там чаще. Очень скоро она придумала, как это сделать. Магда заметила, что на вечеринках всегда толклась куча народу, причем никто в точности не знал, откуда они взялись. Магда решила воспользоваться этим, но так, чтобы не проколоться. Она не стала смело приходить и с наглым видом пытаться проникнуть внутрь, сделав вид, что забыла приглашение, как это делали некоторые. Она просто, узнав об очередной вечеринке, звонила по телефону организаторов, записывалась, как корреспондент несуществующего журнала «Мулен руж», и спокойно приходила на вечеринки. Постепенно ее иногда стали узнавать и даже звонили иногда с просьбой написать ту или иную статью, что Магду ужасно веселило.
Сегодня Магда собиралась посетить показ мод, - ее любимое мероприятие. Хотя на таких вечеринках почти никогда не давали подарков, а если и давали, то какую-нибудь ерунду, Магда любила показы мод больше всего, - во-первых, в силу своей привязанности, - Магда обожала яркую одежду, как попугай, а во-вторых, потому что здесь всегда можно было встретить кучу «изысканной» публики.
Чтобы не опозориться, Магда в таких случаях одевалась, как правило, скромнее, чем обычно, чтобы на этом фоне вдруг не выделиться аляповатой дешевизной. Вот и сегодня на ней было простенькое черное платье с белым отложным воротником, удачно купленное на распродаже за смешные деньги, которые, впрочем, составили половину ее зарплаты. И изящные черно-белые босоножки без пятки и на каблуке, которые никто бы не смог определить, какой марки, но которые очень были похожи на французские. Образ довершала простая черная сумочка, которую Магда для изысканности перевязала бархатным шарфом, - и все вместе получилось действительно волшебно. Для пущего эффекта в сумке находилась черно-белая очень дорогая пудреница, которая доставалась в случае необходимости, и которая уравновешивала ансамбль.
За это время Магда окончательно завершила работу над своим образом, раз и навсегда определив для себя любимые фасоны и излюбленные цветовые сочетания. В своем гардеробе Магда, следуя своему правилу, собрала самые различные вещи, которые невозможно было определить, какого года создания, но которые в продуманном ансамбле выглядели неизменно привлекательно. «Мода существует для тех, у кого нет стиля. Когда у тебя есть стиль, мода не нужна» – был ее любимый девиз.
Как-то исподволь она привыкла различать дни недели по цветам. Где-то нахватавшись правил хорошего вкуса, Магда старалась не допускать в своем гардеробе присутствия более трех цветов, часто ограничивалась двумя, искусно их комбинируя, а иногда полностью погружалась в несколько оттенков одного и того же излюбленного цвета. Любимых цветов у Магды было три: небесно-голубой, яблочно-салатовый и клубнично-розовый, цвета подтаявшего мороженого, плюс черный и белый в качестве обязательных. Черно-белыми были у Магды будни. Они предполагали сосредоточенный взгляд и повседневную пружинящую стойку всегда готовой к прыжку городской кошки. В небесно-голубые дни Магда окружала себя холодным льдистым сиянием и напускала неприступность, иногда даже начиная вдруг говорить с невозможным польско-скандинавским акцентом, и даже одевая очки в тонкой оправе. Яблочно-салатовые дни выпадали крайне редко, зато если уж это случалось, то Магда могла выйти на улицу в одинаково светящихся майке и длинных носках цвета свежего огрызка, и в это время была способна на все. Любимыми же днями у Магды были розовые, сопровождающиеся лирическим настроением, освещающие ее лицо детским румянцем, придающие взгляду невинность и нежность и сопровождаемые карамельным привкусом ванили и  клубники. Сегодня был обычный будничный день, но не лишенный интереса, поэтому Магда предпочла смешанный черно-белый вариант.
Такси не разделял магдиных пристрастий, сам предпочитая образ жизни и гардероб, на Магду навевавший глубокое уныние. Серые и синие свитера, темные брюки, - все это казалось Магде мышиным и ужасно неинтересным. Пару раз она вытащила Такси на свои вечеринки, он посмотрел, потом плюнул, и никогда больше с ней не ходил. Магду озадачивал такой подход, – ей было трудно представить, что кому-то может не нравиться то, что так нравится ей. Впрочем, она не очень расстроилась, и, несмотря на явные протесты Такси, стала ходить на вечеринки одна, утверждая, что ей это «очень необходимо».
Вечеринка оказалась действительно неплохая. В недавно построенном торговом центре, полном света и стекла, отдаленно грохотала музыку. Пойдя на звук, Магда оказалась в одном из фойе, в котором толпился народ в ожидании начала показа. Показ должен был состояться в соседнем помещении, куда пока не пускали. В зале было довольно душно, а вокруг стояли столы с бокалами шампанского. Магда взяла шампанского, отошла к одному из столов и стала рассматривать людей. Люди были разные, - девушки с пергидрольными прическами, несколько человек без лица в костюмах с галстуками, и очень много молодых людей в облегающих маечках. Все громко и несколько нарочито смеялись, переговаривались, целовались в щеку. Около Магды забилась в угол довольно скромно одетая пара, явно выбивавшаяся из контекста и попавшая сюда тоже явно случайно. С другой стороны стояли два неопределенного пола молодых человека в маечках, а третий что-то торопливо говорил им, причем невольно прислушавшись, Магда увлеклась разговором.
- Да. Да. Шоу-балет. Ис-клю-чи-тельно. Ну, во-первых денежки, во-вторых, поездки. Ой, ну я тебя умоляю. Хххыы.
И рассказчик рассыпался в заразительном жеманном хохоте. Магда скосила глаза и попыталась рассмотреть его. Им оказался человек довольно плотной комплекции с круглым живым лицом и светлыми глазами в облегающей маечке. На голове красовался светлый ежик, к которому очень пошли бы небольшие рожки, а пухлые руки выписывали какие-то плавные движения, и в целом фигура вызывала несколько комичные, но довольно симпатичные эмоции. В этом время дверь в зал приоткрыли и публика потянулась туда. Подхваченная потоком, Магда одна из первых проникла в зал, и, несколько поколебавшись, заняла место в первом ряду.
В ожидании начала она стала привычно рассматривать публику. Она была такой же разношерстной, как и в фойе. Посреди зала расстилался длинный подиум. Вдоль него стояли стулья в несколько рядов. Первый ряд постепенно заняли молодые люди в маечках, довольно развязные и громко смеющиеся. Магде показалось, что они просто заполонили зал, но, возможно, они просто составили самую заметную его часть. Во втором ряду расположились пары и одинокие девушки околожурнального вида, - их можно было определить по довольно сумбурному гардеробу с аксессуарами от известных марок, впрочем, довольно недорогим и узнаваемым, - такие часто давали в подарок. Слева, в самом дальнем конце от подиума, сидела небольшая группа людей в белых рубашках и неброских костюмах среднего возраста, составлявшая главную область пристального внимания Магды, - еще со времен своего первого знакомства с бизнесом Магда научилась безошибочно определять его крупных представителей по нюху. Но, как всегда, эта группа была бесконечно недоступна и далека.
Рядом с Магдой неожиданно приземлился «шоу-балет». Он непрерывно ерзал и оглядывался, видимо, задерживая соседнее место для кого-то из знакомых. Магда искоса принялась его разглядывать, и вблизи он показался ей еще забавнее. Тогда, внезапно осененная задорной мыслью, она приняла томный вид, достала пудреницу, и, пристально посмотрев исподлобья на него, внезапно сказала:
- А вы, наверное, из шоу-балета.
- Да, - удивленно оглянулся он, - а вы меня знаете?
Магда многозначительно ухмыльнулась. Просто удивительно, как легко можно произвести впечатление на человека.
- А вы? Клиентка Дома? – в свою очередь проявил интерес «шоу-балет».
Магда что-то невыразительно промурлыкала. Испепелив взглядом пудреницу, «шоу-балет» пошел в атаку:
- Я в восторге от этой марки, просто в восторге. А вы видели новую коллекцию?
- Нет еще.
- Роскошно, - убедительно проговорил шоу-балет. И тут же откинулся, сложил ручки на груди, расплылся в сладкой улыбке и жеманно помахал кому-то в противоположном ряду.
- Мой преследователь, - заговорщически прошептал он Магде.
- Да? – улыбнулась Магда.
- Представляете, - зашептал шоу-балет. – Выхожу утром из квартиры. А там букет! – с таким видом, как будто он произнес «Там бомба», трагически произнес шоу-балет. – Я, конечно, не стал брать. Выхожу из подъезда, а там дежурит черный автомобиль, - так большой джип, знаете? – «шоу-балет» откинулся, чтобы оценить впечатление.
Магда сочувственно покачала головой.
- И так уже месяц. Не знаю, что делать.
- Ужас, - согласилась Магда. И подала ему ручку. – Меня Магда зовут.
- Борис, - с чувством произнес «шоу-балет». – Можно просто Боря.
Весь показ они просидели, мило болтая и подхихикивая. Борис, как большинство представителей его пола, оказался очень гибким, живым и довольно остроумным. Магда узнала массу интересного и о моделях, дефилировавших по подиуму, и о большинстве сидящих напротив.
- А это кто? – спросила она, показывая на переливающегося человека с толстым лицом и в шубе.
- Эта прошмондовка? – с презрением произнес шоу-балет. – Это же наша краса и гордость, надежда русской оперы. Я его недавно спрашиваю: «Ты в консерваторию поступил за блат или за деньги?» Ну, он давай крутиться, как свинья на веревке, так и не ответил. Но после этого стал избегать. Я однажды иду в театре по коридору, как обычно, гроссе веселых шуток и розыгрышей, вдруг смотрю, навстречу мне дефилирует гордо. А у меня в руках два стаканчика с чаем было. Ну, я один так аккуратненько уронил: «Ой!». С тех пор он вообще делает вид, что не знает меня.
Тем временем на сцене начался показ. По подиуму дефилировали юноши и девушки с одинаковыми широкоскулыми угрюмыми лицами, в позолоченных фашистских касках и меховых сапогах. Молодые люди усердно топали ногами, меховые куртки были раскрашены во все цвета радуги, и в целом было похоже, что на сцене шествует карнавал арабов, торжественно отмечающий принятие в СС. Зрелище было ярким и захватывающим, и публика восторженно принимала каждую наиболее яркую модель или тех, кого знала лично, - об этом можно было судить по взрывам возгласов и свиста, раздающихся в отдельных группах. Показ шел по нарастающей, превалировали азиатские мотивы, которые вкупе с оглушающим грохотом и масштабным натиском производили впечатление иноземного набега.
- Да, - задумчиво сказала Магда. – Азия идет.
- Что, прости? – подвинул к ней ухо Боря.
- Я говорю, что через несколько лет мы все будем одеты в Китай. Причем не только в дешевый.
- Так мы уже одеты. В одном из пригородов Шанхая стоит огромный завод твоей любимой марки. Мне приятель рассказывал, настоящий завод – огромное пятиэтажное здание.
- Подделки? – предположила Магда.
- Ну да, - фыркнул Боря, - официальное производство. Ты думаешь, они много выручки делают на своем эксклюзиве?
- Я, в принципе, предполагала, что подделки делаются с ведома корпораций…
- А это и не подделки. Это просто линия такая.
- Н-да, тогда особенно трогательно наблюдать их борьбу с подделками: ах, какой ужас, нас опять подделали! Прямо как рейд ОМОНа против проституции.
- У меня одна подруга приехала из Англии. Так она зашла в наш переход, увидела все эти подделки, у нее прямо глаза на лоб полезли. Там у них это строго запрещено, и можно купить только подпольно за большие деньги. А тут – такая роскошь почти бесплатно. Она скупила пол-перехода и уехала к себе, счастливая.
- А все-таки они начинают влиять. Заметь, какими раньше были популярными азиатские мотивы. А сейчас Европа намеренно создает строгий силуэт серо-черной гаммы, как будто испугалась этой экспансии. Зато откуда не возьмись вылезли все эти азиатские лэйблы, которые завалили рынок.
- Мода, рыба моя. У нас появились деньги. А вкусы наших людей ты знаешь, - бриллианты на полголовы и стразы на попе. И пока у них будут деньги, азиаты не пропадут.
Словно подтверждая их слова, показ закончился грандиозным дождем из мелко нарезанной золотистой бумаги. Еще под впечатлением от увиденного, Магда с Борей вышли на улицу и остановились у подъезда.
- Мне надо подождать одну мою подругу, - мы с ней вместе собираемся в клуб, – доверительно поведал Боря. – Хочешь с нами?
Магда хотела. И, дождавшись подруг, они поехали в клуб. Подругами оказались две девицы средних лет. Одна была с длинными светлыми волосами, другая – с пергидрольной прической. По дороге они то и дело смотрели друг на друга и неестественными голосами переговаривались:
- А ты видела, как он на меня смотрел?
- Ага. У него еще друг в банке работает.
- Ну, он еще с этой мымрой был.
- А папа у нее знаешь кто?
- Да, что-то такое статусное.
- А помнишь, этот, в Испании?
- Так он еще потребовал, чтобы я ему деньги вернула, а машину так и не отдал.
- Вот гад.
- Три месяца коту под хвост.
- Ужас.
- Кошмар.
Магда с улыбкой и некоторым состраданием слушала все это. Она давно не общалась с женщинами. Ее забавлял печально-кукольный, как маска Пьеро, образ большинства современных ей женщин с отчаянным старанием придать себе товарный вид, пергидрольно закручивая волосы, обнажая ноги и живот, одеваясь в нижнюю одежду под видом верхней и немилосердно раскрашиваясь, как будто все это может скрыть напряжение и то особое, жалкое выражение лица, в вечном ожидании, когда же на него наконец обратят внимание. Магда не понимала, как можно настолько себя не уважать, что посвятить все свои устремления тому, чтобы найти мифического «мужчину своей мечты». Неужели не понятно, что, занимая такую позицию, ты сразу ставишь себя в заведомо  слабое и зависимое положение. Если хочешь чего-то добиться, сделай вид, что тебе это совершенно не нужно, - и тогда жертва сама к тебе придет, заинтересованная такой позицией. Видя же такую ужасающую покорность и такое нарочитое предложение, Магда бы на месте мужчин просто бы нагло этим пользовалась, - что в большинстве своем мужчины и делали. Магде было жаль современных женщин, - поставленные в невыносимые рамки, с одной стороны диктующие обзавестись семьей, а с другой предполагавшие вседозволенность, которая настолько распустила мужчин, что, не получив своего, они могли спокойно обернуться на другую сторону и найти то же самое, - то есть женщина в любом случае оставалась в проигрыше. Положение становилось тем катастрофичнее, чем старше становилась женщина, - сюда добавлялись еще и возрастные рамки, и выйти замуж после тридцати просто не представлялось возможным. Магда не жалела себя, - она знала, что всегда получит то, что ей нужно. А если не совсем то, то можно немного подождать, - и уж тогда оно непременно появится. Да и вообще ее занимали вещи посерьезнее, чем отчаянный поиск своей пары, - ей надо было подумать о свой карьере и славе. А это было намного интереснее.
Оказавшись в клубе, история приобрела карикатурную нарочитость. Девицы, ухватившись за Борю, прошествовали в клуб, где и заняли позицию, пританцовывая и то и дело оглядываясь по сторонам. В клубе было не протолкнуться. На входе стояли толпы народа в ожидании войти. Слегка удивившись, Магда поинтересовалась у Бори, что они тут делают. В ответ Боря пожал плечами: «Ну, это же самый престижный клуб. Всем хочется». Сам Боря знал всех. Просунув гибкое тело, он из-за глыбы охранника мило помахал ручкой какому-то такому же человеку в маечке, и, спустя минуту и несколько дежурных поцелуев, они проскользнули среди толпы, вызвав волну недовольства и зависти.
В клубе ничего особенного не было. Большое пространство амфитеатром, разгороженное на зоны, как в зоопарке, надменные крутящиеся официанты и очень много народа, из-за которого невозможно было не то, что пройти, но даже повернуться. Впрочем, музыка была отличной, и казалось, никто не испытывал дискомфорта от такого тесного общения, с удовольствием неся себя или наблюдая за окружающими.
Весь клуб как бы разделялся на два невидимых лагеря. Одни, заметные, большие и красивые, гордо несли себя, словно не обращая внимания на всех прочих, и кожей впитывая окружающее их внимание. Другие, низкие с поднятыми головами, рефлекторно оглядывались по сторонам, не в силах справиться с любопытством и неудержимым желанием посмотреть на тех, высоких. Никогда еще Магда не видела так отчетливо, как общаются между собой маленький и большой мир. Сама она сразу заняла позицию высоких, - пусть она недостаточно еще богата и знаменита, но она назло будет держать именно такой вид. Расчет оправдался, - сзади Магды сразу же образовался маленький кружок, который сосредоточил на ней свое внимание. Один из представителей кружка даже попытался что-то дружелюбно ей прокричать по-английски, но Магда, занятая поддержанием имиджа, не сочла нужным ответить.
Выйдя из клуба, она принялась делиться с Борей впечатлениями:
- Забавное место. Прямо какая-то модная кунсткамера.
- Я бы на твоем месте так не забавлялся. Сюда многие мечтают попасть, а ты проскочила просто так.
- Это из этого листа ожидания?
- Между прочим, у каждого из них хватило бы денег, чтобы три раза купить этот клуб.
- Тогда зачем они стоят?
- Закон человеческого желания. Всем хочется именно то, что нельзя. А некоторые умело этим пользуются.
- Точно. Твои подруги умирают от желания, только бы на них обратили внимание, а обращают внимание не на них, а на меня.
- Между прочим, могла бы и ответить. Сын военного атташе Великобритании – не тот человек, на которого стоит забивать.
Магда прикусила язык. Черт, опять она упустила что-то важное.
Домой они поехали вместе, - им оказалось по пути. После шумного клуба Боря казался поблекшим и немного уставшим, - как грустный клоун после представления.
- Вот у меня всегда так. Стоит только выпасть какой-то возможности, и на меня тут же нападает какая-то непонятная спесь, которая портит все дело, - принялась жаловаться Магда.
- Ну, рыба моя, тебе же не семь лет. Пора уже научиться держать себя в руках, - тоном мамаши-наседки ответил ей Боря, энергично переключая скорость. У Бори был небольшой автомобильчик, невзрачный снаружи, но развеселый, с рыжими вставками внутри, и Боря маневрировал на нем, как на маленькой торпеде, строптиво пробивая себе дорогу в плотном потоке больших машин, и не стесняясь выражать эмоции их владельцам. Вот и сейчас справа со свистом притормозил какой-то линкор, и из него полилась нецензурная брань. Боря высунулся в окошко и нагло закричал:
- Ну, что? Что?
Из линкора посыпались угрозы. Боря, храбро кивая головой, нагло отвечал:
- И что?
Из линкора кто-то полез, кажется, обещая Боре разобраться, как мужчина с мужчиной. Это привело Борю в восторг.
- Давай! – страстно закричал он. – Давай поговорим, как мужчина с мужчиной! – жеманно растягивая слова и вылезая из машины всей своей стокилограммовой тушей, затянутой в маечку, пел Боря. Владелец линкора плюнул и поехал свой дорогой. Пряча улыбку, Магда сказала:
- Ну, ты и ездишь.
- А как еще ездить на маленькой машинке? – капризно возразил Боря, впрочем, страшно довольный собой.
Между тем Магда вернулась к своей теме:
- Знаешь, если бы не это мое дурацкое упрямство, я бы, сейчас, наверное, уже была ведущей какого-нибудь супер-тиви-шоу.
- Ну, точно, – хмыкнул Боря.
- Ты мне не веришь? – удивилась Магда. И рассказала про свое давнее знакомство.
- Ты его знаешь? – расширил глаза Боря.
- Теперь уже нет. Но случай такой был определенно.
- А почему вы расстались?
- Понимаешь… - протянула Магда. Он захотел мм как бы это сказать более близких отношений.
- А ты что?
- А я была не готова.
- Ну и дура, - выразительно резюмировал Боря. – На твоем месте другая бы уже сделала карьеру.
- Каким образом?
- Ой, не будь наивной. Я знаю многих женщин, которые, даже не обладая особой красотой, удачно пользуясь знакомствами, отлично живут себе, палец о палец не ударяя. Причем даже не обязательно вступают со своими протеже в как ты говоришь близкие отношения. Но это умные женщины.
- Я же говорю, у меня какой-то дефект, видимо. В нужный момент дает сбой.
- Прямо не знаю, что с тобой делать, - завздыхал Боря, – хоть на свидания с тобой ходи.
- А что, это идея, – оживилась Магда.
- Угу! – скептически воскликнул Боря, - в подружку, что ли, будешь меня переодевать?
Магда, представив это зрелище, ухмыльнулась.
- Ладно, в следующий раз, когда произойдет судьбоносное знакомство, я тебе обязательно сообщу, - сказал Магда.
- Угу, - хмыкнул Боря, - когда это будет.
- А разве на модных вечеринках нельзя ни с кем познакомиться?
- Я тебя умоляю. Туда таскаются только бедные журналисты да всякая шушера вроде тех, что ты видела. Кстати, твоя прямая конкуренция.
- А где же тогда?
- А ты подумай, где такая публика может останавливаться.
Магда подумала, но пока ей в голову ничего путного не пришло.
- Вообще не понимаю, зачем я с тобой вожусь, - произнес Боря.
- Да, а действительно, зачем? – заинтересованная, проговорила Магда.
- Может быть, я душу свою спасаю, - неожиданно сказал Боря. Это прозвучало так неожиданно, что Магда подняла глаза и долго, не отрываясь, смотрела на него.

Глава XV. В которой Магда идет в отель.
Раздумывая над словами Бори, Магда стала думать о местах скопления своих потенциальных жертв. В самом деле, где же можно встретить их, да не просто встретить, а так, чтобы завязалось удачное знакомство? Перебирая умственно возможные места, Магда откидывала их одно за другим. Где они могут проводить время? Во-первых, на работе. Но туда ее никто не пустит, а во-вторых, вряд ли в таких условиях может завязаться что-то путное. Интернет она сразу отбросила за ненадобностью, – один снаряд дважды в одну воронку не падает. Театры? Смешно. Выставки, галереи? Возможно, но очень ненадежно. Антикварные ряды? Вполне вероятно, но, чтобы туда попасть, нужно, во-первых, знать, когда ни проводятся, а во-вторых, хоть мало-мальски изучить конъюктуру, иначе будешь выглядеть там, как  корова на льду. И тут Магду осенило. Ну, конечно! Где же еще останавливаться ее «клиентам», как не в загородном доме отдыха! Вот идеальное место. Во-первых, там гарантированно попадется именно та публика, которая нужна, - другим там просто нечего делать. Во-вторых, там свободный вход и туда не нужно приглашение. В-третьих, там как раз та непринужденная обстановка, которая легко позволит свести нужное знакомство в холле или в лобио. Решено. Магда наметила ближайший день, когда она должна была попытать удачу. После недолгих размышлений ее выбор остановился на одном из пансионатов за городом, - ей нравилось расположение у реки, подходящий престижный район, большой просторный холл, в котором постоянно кто-то сидел, особенно же привлекали внимание галерея бутиков и лобио на втором этаже, всегда полное живописных групп. Магда намеренно остановила внимание на загородном доме, - так как справедливо предположила, что в городе всем будет не до нее, а тут, в расслабляющей обстановке, все решится гораздо проще. Наконец, в одни из выходных она отправилась за город.
На Магде была свежая облегающая маечка салатного цвета, черно-белые бриджи в полоску и такие же свежие длинные носки, с черно-белыми босоножками поверх. Все вместе смотрелось довольно мило и необычно, и, по цветовому магдиному кодексу, свидетельствовало о ее готовности к любым приключениям. Оказавшись в пансионате, Магда прошла по мягким ковровым дорожкам, и оказалась в лобио, где тут же заняла выгодную позицию возле окна, достала сигареты и принялась наблюдать за постояльцами. Поскольку день был в разгаре, народа в лобио было немного, - сидел пожилой иностранец, видимо, кого-то ожидая, и человек с газетою. В ожидании «клиентов», Магда взяла журнал со столика и развернула его, раздумывая о том, как лучше всего повернуть события и время от времени разглядывая поверх журнала лобио.
Как назло, народ попадался все больше не тот, - прошла семья с двумя детьми, пожилого иностранца сменила дама с собачкой, человек с газетой покинул свой пост, а вместо него спустились двое в спортивных костюмах, переговариваясь, - но их вид Магду совершенно не впечатлил, и, несколько расстроенная, она продолжила свое ожидание. От нечего делать она подумала, что не вредно бы подойти к стойке администратора, и что-нибудь спросить, - а то еще чего доброго, они обратят на нее внимание, и кто-нибудь подойдет к ней и поинтересуется, что же она, собственно, здесь делает. Магда поднялась, и, ощущая затекшие ноги, подошла к стойке. Там сидела не очень приветливая женщина, и Магда помедлила несколько мгновений, прежде чем обратиться к ней с вопросом.
В это время с другой стороны к администратору подошла еще одна женщина, и свой вопрос они задали почти одновременно:
- Скажите, а где можно заказать такси?
- Слушайте, у вас тут дискотеки есть?
И они подняли глаза, уставившись друг на друга. Женщина неодобрительно посмотрела на них, и, хлопнув на полку путеводитель, захлопнула окошко.
- Нет, ну ты видела? Совок он и в пяти звездах совок, - заволновавшись, произнесла соседка Магды. Теперь она рассмотрела ее внимательнее. Перед Магдой стояла какая-то невероятная женщина. Мощная атлетическая фигура с далеко выдающейся грудью была затянута в облегающую маечку веселого цвета с массивной блестящей аппликацией на груди и облегающие же леопардовые бриджи. Из всего этого одеяния фигура стремилась, как подошедшее тесто из квашни, и переливалась внушительными объемами. На лице у женщины нарисованы были светлые глаза с огромными ресницами и очень большие ярко раскрашенные губы. Образ довершали длинный светлый хвост с челкой и маленькие шлепанцы на каблучке с большими бантами. «А ведь такой могу быть и я», - вдруг осененная неожиданной мыслью, подумала Магда.
От всего этого великолепия веяло такой львиной энергией, которой мог бы позавидовать электрический разряд. Магда знала в этом толк, - будучи энергетическим вампиром, она всегда тонко чувствовала энергию, исходившую от человека. Некоторые были настолько слабы, что, лишь прислушавшись, можно было уловить тонкую, прерывистую ниточку импульсов, исходивших от них, а некоторые, обладающие силой и волей, сразу погружали собеседника в такое мощное энергетическое поле, что Магде, почти физически чувствовавшей эту энергию, даже хотелось отклониться под невидимым напором. От женщины веяло таким мощным потоком энергии и силы, что в него хотелось окунуться, как во встречный ветер, нагнув голову и сопротивляясь.
- Мне кажется, я слышала музыку в соседнем пансионате, когда ехала сюда, - чуть помедлив, сказала Магда.
- Да? А где? А то я умираю уже тут со скуки, пришла вечером на танцы, так тут одни пенсионеры.
Поглядев на женщину, Магда сочла, что действительно, ее облик с пенсионерами не совместный.
- Я могу показать, - предложила Магда.
- Отлично. Поедешь с нами – покажешь. Тебе же такси нужно было? Ну, вот мы как раз тебя подвезем. Здесь все равно такси нет. Сейчас, я только водителю своему позвоню, - в ее руке тут же оказался мобильный, густо усеянный стразами, и она принялась так же эмоционально говорить: «Але? Так, приезжай сюда, мой дорогой, подвезешь меня в соседний пансионат. Зачем? Слушай, давай без вопросов, а? Машина в гараже? Ну, возьми свою. Ну, я тебя очень прошу. И еще, ну ты знаешь, - женщина принялась что-то невнятно шептать, - да, давай, мой дорогой, очень тебя прошу, - и она повесила трубку, - Мой водитель, - пояснила она Магде, - вообще-то он не должен меня возить, муж запретил. Но я уж его попрошу по старой дружбе, - она подмигнула, - Ну, пошли на выход, - и она решительно направилась к дверям, - тебя как зовут-то? Тьфу ты, ну и имя. Меня Алла.
Магда еще раз подивилась ее энергии. Казалось, Алла была способна все смести на своем пути. Она легко общалась абсолютно со всеми, кто ей попадался, покоряя их немного панибратской простотой, и запросто находя общий язык с любым человеком. Видимо, по привычке, Алла тут же принялась командовать:
- Так, пошли за ворота, а то его сюда не пустят. Он не на нашей приедет, а на своей. А у нас сама знаешь, менталитет какой. Когда приезжаешь на нескольких джипах с мигалками, тебя хоть в Кремль пропустят. А когда на отечественной развалюхе, можешь хоть министерским удостоверением махать, он даже к воротам не подойдет.
Словно подтверждая ее слова, охрана даже не шелохнулась, когда к воротам подкатила изрядно забрызганная грязью «шестерка». За рулем оказался полноватый человек в свободной майке и бейсболке довольно плутоватого вида. Вместе с Аллой они составили парочку на манер лисы Алисы и кота Базилио. Они тут же стали переговариваться на непонятные Магде темы. Потом они замолчали, и некоторое время слышался только гул мотора. Дорога шла по безлюдной лесной полосе, и, кроме них, на ней никого не было. Внезапно Магду охватил какой-то подсознательный страх. Она даже не успела сообразить, чего именно она боится, и чего действительно стоит бояться, просто уж больно подозрительно выглядела эта парочка, подобных которой Магда еще не видела. Подчиняясь какому-то безотчетному желанию, Магда попросила остановить машину.
- А что такое? – повернулся к ней «кот».
- Мне надо позвонить, - соврала Магда.
К ее удивлению, переглянувшись, они без вопросов остановили машину, и даже дали Магде телефон.
- Тебе по межгороду? Тогда лучше с аллиного.
Выйдя из машины, Магда сделала вид, что она кому-то звонит, в то же время продолжая лихорадочно соображать, как же ей лучше поступить. Ее не покидало ощущение какой-то реально нависшей опасности. Так ничего и не придумав, она вернулась в машину. Через некоторое время они приехали в соседний пансионат, и Магда успокоилась. Музыки уже не звучало, и вообще пансионат казался довольно пустынным.
- Ну, и куда ты нас привезла? – требовательно спросила Алла. И тут же, увидев какую-то группу людей, прокричала, - эй, тут что-нибудь слышно вообще? Мы повеселиться приехали.
- Уже все закончилось, - ответили ей.
- Ну, я так и знала, - подвела итог Алла, - ладно, что теперь делать? Поехали что ли, выпьем чего-нибудь, я уже устала тут по песку бегать.
- Я, наверное, домой, - неуверенно сказала Магда.
- Да? Ну, смотри. А то оставайся, - предложила Алла.
- Нет, я все-таки поеду.
- Ну, ладно. Запиши мой телефон, - позвони, если что. Пока, Матильда!
Магда записала, и пошла разыскивать такси. Как и в соседнем пансионате, такси перед подъездом не оказалось, а вызывать из города оказалось настолько дорого, что Магда напрочь отбросила этот вариант. К счастью, перед воротами стояла какая-то машина, из которой при виде Магды донеслось:
- Девушка, вам куда? Можем до города подвезти.
Не видя лучшего варианта, Магда погрузилась в машину. Двери захлопнулись, и машина мягко отъехала от пансионата. Это оказалась небольшая тонированная иномарка с правым рулем. За рулем сидел какой-то неприметного вида парень, рядом с ним, - довольно внушительный в плечах. Они помолчали некоторое время, провожая взглядом пробегавшие леса. Потом водитель поднял задвижки в машине, и она прибавила хода. Внушительный повернулся к Магде и предложил:
- Ты мне не дашь свой телефон позвонить? А то у моего батарейка села.
Магда, быстро сообразив, что к чему, что-то несусветно наврала. И тут же инстинктивно стала набирать аллин телефон. Еще несколько минут они проехали в молчании. Наконец, Алла сняла трубку.
- Але? – стараясь сделать беззаботный голос, произнесла Магда. – Вы еще там? Слушай, я, кажется, забыла удостоверение. Я сейчас вернусь к вам, минут через десять. Твой тоже там? Отлично.
Алла, видимо, что-то почувствовав, сразу все поняла, и спокойно отвечала:
- Давай, приезжай, мы тебя ждем.
Магда повесила трубку, и, стараясь унять дрожь в голосе, произнесла:
- Мне очень жаль, ребята. Наверное, придется вернуться.
Повисла пауза, во время которой у Магды заходилось сердце, - мысленно она уже представила себя в лесу, - и, наконец, машина развернулась, и медленно направилась обратно. В молчании они проехали обратный путь, и, когда дверь, наконец, распахнулась, Магда почувствовала такое невероятное облегчение, что чуть не расцеловала своих потенциальных мучителей:
- Спасибо, ребята.
Внушительный молча кивнул в ответ.
Вернувшись к Алле, она на вопросительный взгляд рассказала, что с ней приключилось. Не удержавшись, она с ее спутником громко рассмеялись:
- И она еще нас пробивала, думала, мы ее в лес увезем. Я уж решила, что ты умный ребенок, а ты так вляпалась. Ну, ладно, не расстраивайся. Просто у тебя опыта еще нет, не можешь нормальных людей от чужих отличать. Зато ты везучая, можешь радоваться. Из таких ситуаций не все выбираются. Ладно, поехали уже поедим, - у тебя деньги-то хоть есть? Я за тебя платить не буду, - предупредила Алла.
Магда, еще в состоянии легкого шока, уверила ее, что деньги есть, - в таком состоянии ей любая трата казалась совершенно несущественной, и они отправились ужинать.
За ужином Алла разговорилась, и, пользуясь преимуществом в возрасте, и, возможно, чувствуя к Магде что-то вроде симпатии, принялась учить ее жизни:
- Да, ребенок ты рисковый. Я в твои годы такая же была. Вечно вляпывалась в какие-нибудь ситуации. Но! – подняла Алла палец, - я умела из них выходить. Вот, например, помню в пятнадцать лет, - а я красивая была, ужас. Зашла как-то в кабак, с подружками. А в этом кабаке бандиты в основном сидели. И вот одному из них я приглянулась. Ну, он давай ко мне и так и так. А я гордая была и смелая, - вообще ничего не боялась. Он мне: пойдешь со мной? А я ему: с тобой что ли? И рассмеялась, - ну не понравился мне он. Тут, я смотрю, официантка мне шепчет: «Ты что, не знаешь, кто это? С ним нельзя так». Да уж поздно было. Чувствую, что-то назревает. А что делать, не знаю. Хорошо, официантка мне черный ход показала, я через него быстренько смылась. Иначе не знаю, что бы со мной сделали. Пропала бы, никто и не вспомнил. Я, между прочим, знаешь кто? – придвинувшись к Магде, произнесла Алла.
Магда вопросительно кивнула.
- Ты фильмы смотрела про бандитов? Помнишь там самого главного злодея? Так вот прототип – это мой муж.
Магда прыснула.
- Не веришь? Могу паспорт показать. Его фамилию весь город знает. Да, знала бы, за кого замуж выходила, - и Алла мечтательно подняла глаза вверх.
- Зачем же выходила тогда?
- Без меня меня женили. Я же говорю, красивая была. Тогда, в кабаке, спаслась, только ненадолго. Однажды утром проснулась, смотрю, - а у меня в паспорте другая фамилия. Вот так замуж и вышла.
Магда слушала, развесив уши.
- Но ты не бойся. Мы добрые. И я тебе так скажу: главное, не чем человек занимается, а какой он на самом деле. Вот ты, наверное, решила, что мы бандиты, звонить побежала. А я тебе скажу, что если с тобой захотят что-нибудь сделать, то никто и ничто не поможет. Вот, например, ты подумала, что мы мошенники. А теперь посмотри сюда, - и Алла, как по волшебству, достала два удостоверения, на одном из которых была она, а на другом, - кот, - И у нас их знаешь, сколько? Нескольких ведомств, причем настоящие. И такие же у моего мужа и всех его друзей. Ну, и к кому ты побежишь от этих бандитов? Так что если уж судьба тебя грохнуть, тебя грохнут. Но, конечно, надо ухо востро держать. И во что попало не встревать. Запомни несколько правил. Никогда, ни при каких обстоятельствах не садись в чужую машину. За город, ни на какие дачи не езди, - там с тобой могут сделать все, что угодно. И фильтруй людей, - научись отличать нормальных. Это самое главное в жизни. Со слабыми не общайся, - не нужно это тебе. Общайся с сильными, с теми, у кого можно чему-то научиться, тогда и сама станешь сильной. Вот видишь меня? Я сама себя сделала. Могла бы выйти замуж, и стать тряпкой бандитской, которую потом выкинули бы и забыли. А я начала свой бизнес, мужу помогаю, и теперь меня тоже весь город знает, - и не только как его жену.
Магда слушала нехитрую философию, невольно поддаваясь очарованию этой сильной и необычной женщины, как поддавались все, кто только оказывался в ее поле зрения. Поужинав, они отправились в бар, где заказали мартини. Алла вела себя как своя. В баре было несколько подростков, которые, видимо отдыхали за отсутствием клиентов, и даже не пошевелились навстречу гостьям. Алла одним взглядом подняла их со стульев, и принялась негромко, но уверенно указывать:
- Так. Ну-ка, вставай, к тебе клиенты зашли. Дай-ка нам вина грамм по двести. Я сама выберу. Ну-ка, бутылку покажи,- Алла придирчиво оглядела бутылку, - нет, это не годится, дорогих не давай, это все ерунда, давай другую. Так, эта подойдет. И водой не разбавляй, давай как есть. И сделай музыку какую-нибудь, что ли.
Официант сделал какой-то протестный жест, но девчонка рядом его одернула:
- Тсс. Она сама официанткой работала, все знает.
Видимо, Алла действительно была довольно известным человеком, потому что через несколько минут все было сделано, и, выпив немного вина, через некоторое время Алла уже отплясывала с одним из подростков, рискованно кружась и высоко поднимая ноги. Магда сидела за столом, дивясь ее нескончаемой энергии и бесшабашности. Когда Алла ненадолго возвращалась за стол, она продолжала учить Магду житейской мудрости.
- А тебе что надо, так это мужика хорошего. Его сейчас непросто найти, - вам, молодым, не повезло, мужики как-то повыродились. Но при желании можно.
- А где его искать? – посетовала Магда и рассказала о своих планах познакомиться с кем-нибудь подходящим в пансионате. Алла тут же разбила ее иллюзии.
- Нет, здесь ты точно никого не найдешь. Ты думаешь, если бы тут был кто-то, муж бы меня сюда поместил? Здесь же одни пенсионеры. Запомни мой совет: с нормальным человеком нужно знакомиться в хорошем месте: в казино или дорогом ресторане. Тогда из этого выйдет что-нибудь путное. Иначе нарвешься еще на какую-нибудь шушеру, - ее сейчас везде полно.
Отправившись домой на все-таки вызванном Аллой такси, Магда долго думала над ее словами. Алла поразила ее, и Магда с удовольствием стала бы такой, как она, - столько очарования было у этой сильной и энергичной женщины. И в то же время ей было немного жаль Аллу, - наверное, непросто быть в вечно зависимом положении, настолько, чтобы бояться даже звонка своего мужа. Она представила этого гипотетического мужа, - плотного, с залысинами, и от которого веет зловещей властью, и, мысленным взором нарисовав такую перспективу, Магде стало довольно уныло.

Глава XVII. В которой Магда идет в казино.
Магда поглядела на Такси, и заметила, что он несколько поблек за последнее время. Кожа стала бледнее, вытянулась, любимые свитера растянулись, брюки местами вытерлись. Магда подумала, что она плохая жена, - никогда не умела делать всех этих маленьких, но нужных вещей, гладить, стирать, чистить щеткой. Иногда, правда, предпринимались какие-то попытки, которые были скорее героические, чем с практической пользой. Да, так вот всегда бывает, размышляла Магда. Даст Бог таланта, но не даст практичности. Или даст красоты, но не даст таланта. Баланс. Это была любимая магдина игра, которой она увлеклась в последнее время. Ее новейшая теория гласила, что мировые блага распределяются очень равномерно, и нет ни одного человека, которому бы было все дано изначально, или кому было бы вообще все дано. Зорким глазом она находила у богатых людей, вызывавших у нее неизменную скрытую зависть, недостатки внешности. В красавцах изыскивала глупость и пустоту. В умниках – серость и некрасивость, словом, уравновешивала любой ансамбль. Эта теория легко поясняла, почему у нее, такой красивой, молодой и талантливой, до сих пор нет ни денег, ни славы. Баланс.
Магда приучила к этой игре и Такси, и она оказалась на редкость увлекательной. Можно было заметить любого человека на улице или на дороге, и тут же найти очередное подтверждение магдиной теории.
- Машину купил, а ездить забыл научиться.
- Голова большая, а мозг маленький.
- Баланс.
- Баланс.
Такие диалоги были не редкостью, и очень веселили и Магду, и Такси. После особо пристальных рассуждений Магда, например, заметила, что не бывает равномерно красивых пар, - непременно или девушка красивее, или молодой человек. Трудно сказать, чем это можно было объяснить, - возможно, красавиц боялись, а красавцы, устав от своей красоты, намеренно выбирали себе серых мышек, но факт оставался фактом, еще раз доказывая магдину правоту. Также не было идеальных людей, - любимые магдины миллионеры как правило оказывались холодными расчетливыми «клиентами», а прекрасные добрые люди как правило сидели без копейки денег.
Несмотря на явную состоятельность теории, Магда не хотела с ней мириться, продолжая отыскивать мифические возможности пробраться на вершину с помощью таких же мифических людей – влиятельных, добрых и бескорыстных. Помня об аллиных советах, Магда наметила себе следующий участок работ – казино. Конечно, лучше бы было отправиться в дорогой ресторан, как и советовала Алла, но на ресторан у Магды не было денег, а сидеть там просто так она не считала возможным. Да и не с кем ей было туда отправиться, - разумнее всего выходить на такие дела с подругой, а подруг у Магды не было. Итак, казино. Магда с воодушевлением рассматривала эту возможность. Во-первых, она была уверена, что в казино точно полно крупной рыбы,  - правда, есть шанс нарваться на игрока, но Магда была уверена, что сумеет отличить его по характерному блеску в глазах и нервным движениям.
Поход в казино Магда наметила на полночь, - как ей казалось, оптимальное время для сбора основных сил. Она тщательно приготовилась, продумав свой выход. В последнее время Магду не покидало лирическое настроение, предполагавшее сладкие запахи и розовый цвет. Этот день был ультрарозовым. Для бенефиса Магда выбрала атласную юбку клубничного цвета, бледно-розовую маечку, розовую же бейсболку и почти белые сапоги со стразами. Поглядевшись в зеркало, Магда подумала, что похожа на малолетнюю богатую наследницу какого-нибудь колбасного короля, и это ее вполне устроило.
Оставался один маленький минус – Такси. Относясь неодобрительно в целом к ее похождениям, он бы ни за что не отпустил ее в двенадцатом часу, да еще в казино. Но Магда быстро нашла выход из сложившейся ситуации, ибо опыт у нее уже имелся. Самое проверенное средство – спровоцировать скандал. Тогда все само уладится, Магда сделает все свои дела, а после можно и помириться. К счастью, повода искать не пришлось, так как атмосфера в последние дни и так была напряжена, и, лишь увидев Магду в таком снаряжении, тут же полетели искры:
- И куда это мы собрались?
- Ты знаешь, - принялась врать Магда. – у нас сегодня частный заказ, мы выступаем на одной корпоративной вечеринке.
- В двенадцать ночи?
- Ну, это очень поздняя вечеринка.
- Теперь это так называется?
- На что ты намекаешь? – приготовилась оскорбиться Магда.
- Ты отлично знаешь.
Пока все шло по плану. Настало время применить запрещенный прием:
- Между прочим, если бы кто-то зарабатывал побольше, мне бы не пришлось тратить свое время и нервы на сверхурочные.
- Ты считаешь, что я мало зарабатываю? – лицо Такси стало другим. – Ты считаешь, что я мало зарабатываю? – распаляясь, начинал закипать он.
- А ты сам-то как считаешь? – независимо продолжала свою линию Магда.
Дальше все пошло как по нотам.
- Ну, так катись к своим клиентам, которые зарабатывают больше меня. Ты же только об этом и мечтаешь.
- Уже покатилась, - и Магда выпорхнула за дверь.
Отлично, теперь его немножко помучает чувство вины, которое потом перейдет в беспокойство, все-таки она впервые так поздно уезжает из дома, а он ее даже не проводил, потом он начнет нервничать, и, когда она, наконец, вернется, он будет как раз в такой кондиции, чтобы помириться. Еще слегка взбудораженная, Магда поймала такси и поехала в казино.
Еще накануне она выбрала объектом своего внимания казино недалеко от дома, не и не слишком близко, достаточно просторное, с несколькими залами, не слишком дорогое, но и не слишком дешевое. Зайдя внутрь, она быстро сориентировалась, куда ей нужно, и, пройдя в зал, уставленный карточными столами, принялась негромко наблюдать. Магде понравилась атмосфера казино, покоящаяся на мягких ковровых дорожках и золотых загородках, в которой явственно ощущался запах денег, - любимый магдин аромат.
Она немного понаблюдала за игроками, - пока не было ничего интересного, несколько довольно мрачного вида мужчин средних лет, молодой игрок, явно зависимый, - об этом говорили несколько дрожащие руки и постоянные перемещения с места на место, и пару компаний, все взрослые, довольно обычные на вид. С собой Магда взяла немного денег, чтобы не сидеть без дела и в случае надобности их проиграть, но пока не хотела их тратить и присматривалась к тому, что происходит. Рулетка ее совершенно не впечатлила, - ей показалось, что выиграть в нее просто невозможно. Во-первых, слишком маленькая вероятность изначально, а во-вторых, кто мешает заведению устроить какой-нибудь магнит под столом, который будет притягивать шарик к нужному числу? В общем, Магда сразу решила, что в рулетку выиграть невозможно, и потеряла к ней интерес.
Гораздо больше ее заинтересовали карты, - вот это уже действительно интереснее. Магда еще не вполне поняла, как устроена игра, но примостилась за столом, и стала наблюдать, стараясь понять, как все это действует. Постепенно она начала соображать, какие выигрывают комбинации, и поняла основные принципы игры. В это время к столу подошло довольно шумное трио, и, то и дело споря и задираясь, село играть. Магда скосила глаза и заметила, что трио не лишено интереса. Лидировал в нем мужчина средних лет, поджарый, с чуть седыми волосами и бородой, прозрачными круглыми глазами и очень активный, - он громко спорил хриплым голосом, то и дело хохотал, хватал своих спутниц за разные места и вертелся, как черт – Магда тут же мысленно прозвала его Чертом. Женщины рядом с ним тоже оказались как на подбор, - одна, статная, рыжеволосая, с зелеными глазами, ослепительно белыми округлыми плечами в декольте и медной струящейся прической, была похожа на роковую Миледи. Манеры у нее были соответствующие – плавные, уверенные и слегка надменные. Она досадливо отмахивалась от Черта и смотрела в карты, щуря глаза. Вторая, которую Магда тут же окрестила Вандой, была полной ее противоположностью – с длинными черными спутанными волосами, высокая, сухощавая, довольно мужественная на вид и молчаливая, - только поблескивающая изнутри темными зеркальными глазами, в которых то и дело вспыхивал скрытый огонь.
Черт уселся рядом с Магдой и принялся эмоционально играть. Он громко радовался удаче, хохотал, как безумный, когда выпадала нужная комбинация, и в ярости швырял карты, когда проигрывал. Крупье посматривали на него, но замечаний не делали.
- А ты что не играешь? – внезапно обратился Черт к Магде. – Давай, давай, я научу. Ты в первый раз? Дамы, она в первый раз! – торжественно объявил он. – Все, ты наша. – И троица стремительно окружила Магду. Черт остался у нее по левую руку, справа устроилась Миледи, старательно заглядывающая в карты, а за спиной расположилась Ванда, несколько смущая Магду, спиной чувствующую ее спокойное холодное дыхание.
Под пристальным руководством Черта Магда начала играть. Сначала она беспрекословно выполняла все его требования, - а у него были именно требования, и скоро выиграла небольшую сумму. Магде действительно везло, - только, как большинство новичков, она не могла еще почувствовать свою удачу – все карты были для нее одинаковы на вкус, и иногда, в то время как Черт случайно отвлекался, она даже пропускала выигрышные комбинации, заставляя того взвывать от досады. Постепенно Магда втянулась, - ее заинтересовал процесс игры, томительный интерес ожидания выигрыша, острая радость победы, тянущаяся горечь разочарования, которая остается еще несколько конов, заставляя все снова и снова проигрывать в памяти возможную, но не сложившуюся ситуацию. Магда погрузилась в игру, и не заметила, как фишки перед ней на игровом столе внезапно кончились.
- На, - небрежно протянул ей Черт несколько своих. – Когда идет игра, не надо останавливаться. Надо только подождать, и тогда поймаешь удачу.
Магда подивилась, как легко он расстался с фишками, - ее маленькая горочка казалась ей заботливо собранным сокровищем, которое надо оберегать и охранять, перед Чертом же высилась небрежно скроенная гора, из которой высыпались отдельные фишки, и которой он распоряжался совершенно небрежно, - мог выбросить сразу несколько, или рассеяно сунуть в карман, или вовсе уронить, а то так ударить рукой по столу, что все рассыпалось.
Магда взяла фишки, и снова стала играть. Когда фишки заканчивались, Черт придвигал к ней еще, и еще, и через некоторое время Магда действительно выиграла.
- Вот видишь, - со знанием дела подмигнул Черт.
Магда стала уже сознательно играть и мысленно просить те или иные комбинации. Однажды к ней действительно пришла комбинация из четырех карт, в которой для полного счастья не хватало пятой.
- Меняй, - скосив глазом, сказал Черт.
С замиранием сердца Магда протянула карту и фишку на обмен. Внутренне она просила: «Пусть бы мне пришла эта карта, вот бы действительно пришла». Она медленно протянула к себе следующую карту, - и каково же было ее удивление, когда это оказалась действительно она! Магду охватила такая страшная радость, что она подпрыгнула на кресле, рассмеялась, и громко хлопнула в ладоши. Черт не менее эмоционально поддержал ее. Они хлопнули друг друга в ладоши, и получили выигрыш. Магда начала входить во вкус.
Когда она вшестеро превысила сумму, с которой пришла, Магда засобиралась домой.
- С ума сошла, - посмотрел на нее, как на ненормальную, Черт. – Только-только игра началась. И не думай даже.
И Магда осталась. В этот вечер троице необычайно везло. Особенно радовался Черт, - он бурно выражал свои эмоции, швырял фишки крупье и болтал всякие глупости. Миледи молча покусывала губы, щуря глаза, и Ванда молча улыбалась сзади. За ночь им везло несколько раз. Несколько раз они спускали все и снова выигрывали в два раза больше, пару раз приходили редкие комбинации, которые Черт потом долго вспоминал, припоминая такие же аналогичные случаи, происходившие с ним или еще с кем-либо, и так продолжалось до тех пор, пока у Магды не стали слипаться веки, а от карт не начало рябить в глазах. Тем не менее она находилась в каком-то лихорадочном состоянии, казалось, поддерживаемая одним живым желанием, - что же окажется под рубашкой очередной раздачи, и этот жгучий интерес питал в ней неестественную, болезненную жизнь, заставляя блестеть глаза и подрагивать руки. Черт тоже выглядел уставшим и стал заметно более жестким, - былая веселость сменилась на какую-то азартную злость. У Магды снова закончились фишки, и, нарушив свой принцип, никогда ничего не просить, она обратилась к Черту и попросила:
- Дай мне еще немного отыграться?
- Все, хватит, - жестко ответил он ей. – Карта не идет.
Магда ощутила такую неприязнь, как будто ее ударили по лицу и выставили за дверь. Она осталась сидеть, и теперь просто наблюдала за игрой, хотя руки у нее чесались и тосковали, чтобы опять открывать эти карты, и ей казалось, что вот только немножко фишек, хотя бы четыре, нет, даже двух хватит, и она опять поймает удачу за хвост. Но удача не шла. От огромной кучи Черта осталась мизерная кучка, он спрятал несколько крупных фишек в карман, и сказал:
- Так, проигрываем это и уходим.
У Миледи дела тоже шли не лучшим образом, - проиграв основной капитал, она ставила теперь по одной маленькой фишке, мучительно продлевая сладкое мучение, которое неизбежно должно было закончиться конов через десять. Магда смотрела на нее, и словно физически испытывала то же, что и она, - ей было мучительно жалко каждой фишки, которую отбирал жестокий крупье, она ненавидела эти карты, которых всегда почему-то оказывалось больше у него, а фишек становилось все меньше и меньше, пока они, наконец, не закончились совсем. Напоследок выпала небольшая комбинация, как последний залп перед окончанием салюта, но и небольшой выигрыш был вскоре проигран. Проиграны были и фишки, оставленные Чертом, и в легком состоянии без копейки денег трио и Магда вышли из казино, впитывая ночную прохладу.
Магда ощущала странную опустошенность, острое сознание проигрыша и мучительное желание вернуться, еще раз вернуться и попытать счастья, опять отыграть свои деньги, с таким трудом заработанные, и так легко потерянные в один миг. В сумраке улиц Черт уже не показался таким блестящим и эффектным, - Магда заметила, что рубашка его взмокла от пота, что голос охрип, что сам он немного хромает. Рядом неслись Ванда и Миледи, все такие же свежие, но тоже чуть-чуть уставшие и еще более молчаливые.
- Мы ужинать, - сообщил Черт. – Ты с нами?
Магда отправилась с ними. Ужинали в одном из ресторанов в центре города. Ресторан представлял собой большое двухэтажное здание со швейцаром при входе, все наполненное красным светом, лепниной и позолотой. При свете неярких фонарей у Магды еще более усилилось впечатление от троицы, и даже показалось, что у Черта шевелится хвост за спиной, а у Миледи слишком острые зубы. Когда троица появилась в ресторане, он был полон народа, а в одном из углов уже сидела компания, к которой они и присоединились. Словно по волшебству, Черт опять ожил, принялся рассказывать какие-то невероятные истории, кричать, спорить с официантками, швыряться салфетками, и вообще вести себя, как шут. Публика за столом благосклонно принимала его. Это были несколько человек со своими женами, одетые довольно нейтрально, - в джинсовые костюмы и бейсболки, но державшиеся довольно спокойно и уверенно. Все они были средних лет, и среди них четко чувствовалась невидимая иерархия. Главным был человек во главе стола, дававший распоряжения официанту, и к которому в основном обращался Черт. Напротив него сидела пара поскромнее, больше слушавшая и со знанием дела улыбавшаяся в нужный момент. Миледи, слегка подавшись вперед, сидела на другом конце стола, а Черт солировал посредине, выступая в роли живого артиста.
Магда смотрела на всех них раскрыв глаза, и чувствуя присутствие большого мира. Она не вполне понимала,  о чем толкует Черт, и о чем пересмеиваются эти странные люди, но чувствовала, что именно здесь и так решаются вопросы, которые она так хотела решить. Время от времени Черт обращался к Магде за каким-нибудь пустяком, но в целом его внимание было сосредоточенно на другом конце стола, и он вел себя довольно небрежно. Магда почувствовала себя как-то не так, - на нее никто не обращал внимания, и она вела себя довольно скованно. Но встать и уйти у нее не хватало сил. Внезапно одна из женщин обратилась к ней:
- А ты тоже артистка?
- Да, - несколько неестественным голосом произнесла Магда, - я играю вторую роль в одном из мюзиклов.
- А, - довольно равнодушно протянула женщина, - что-то припоминаю. Они, кажется, просили у нас денег на постановку.
Черт тут же вклинился в их разговор, перебивая их красочным монологом и сообщил все подробности как о реализации мюзикла, так и о личной жизни всех его главных участников и организаторов. Его собеседники, забавляясь, слушали Черта.
- А ты всегда носишь кепку с юбкой? – опять поинтересовалась женщина.
- Ну да, - улыбнулась Магда, - часть образа.
В это время Черт, размахивая руками, одним движением сорвал бейсболку с ее головы, и дурашливо примерил на себя. Магда, со своим обостренным чувством собственной территории, рефлекторно протянула руку и вернула ее на место, при этом больно ударив Черта по голове. Удивившись и выкатив глаза, Черт молниеносно тем же движением опять сорвал кепку, и зашвырнул ее в угол. Магда сидела, не шевелясь, только губы у нее побелели. За столом, казалось, ничего не заметили. Только несколько минут спустя хозяин стола наклонился и молча подал Магде бейсболку.
Ужин шел своим чередом, и через некоторое время хозяева стола встали и начали прощаться. За ними тут же поднялась пара второго плана, и, после нескольких прощальных поклонов, за столом остались только трио и Магда. Черт как-то сразу стих, несколькими короткими фразами спросил впечатление у Миледи и Ванды. «Я, по-моему, сегодня пережал немного?», «Ну, было, было». Те согласно покивали. Допивая остатки водки, Черт принялся делать какие-то планы на столе, на что Ванда тихо, но категорично сказала: «Девочку я беру с собой». Магда посмотрела на них, и внезапно ее охватило странное чувство предчувствия чего-то нехорошего. Это был какой-то безотчетный страх перед неведомым. Если бы Магду спросили, чего именно она боится, она бы не могла сказать, а если бы и попыталась описать, то ей самой бы стало смешно, такими бы нелепыми ей показались ее страхи. Но чувство было совершенно отчетливое, и, поддаваясь внезапному импульсу, она встала:
- Мне пора.
Ванда немного удивленно посмотрела на нее и предложила:
- Я могу подвезти.
- Ничего, спасибо. Вы же еще тут побудете.
Несколько удивленные, они все же не стали ей препятствовать, и Магда вышла на улицу. Утренняя свежесть охватила ее серыми мокрыми лапами. В лицо подул туманный городской ветер с запахом асфальта. Было типичное противное утро, особенно чувствующееся после бессонной ночи. Магда в некотором полузабытьи поймала машину и отправилась домой. По дороге она смотрела на утренний просыпающийся город, и после ярко раскрашенной тяжелыми масляными красками ночи он казался каким-то ненастоящим, словно построенным на большом листе тонкой серой бумаги, с домами, вырезанными из картона и крошечными марионеточными фигурками, снующими туда-сюда, из линованной бумаги.
Магду поразил контраст двух миров, находившихся так близко и так мало знавших друг о друге. Эти люди, спешащие на работу или просто, идущие по своим делам, едущие в соседних машинах или виднеющиеся в высоких окнах троллейбусов, были погружены в повседневные заботы и не думали о том, что прямо рядом, за стеной одного из этих домов, сидят другие люди, на вид такие же, но, может быть, чуть более изобретательные, изворотливые, которые в эту самую минуту так же спокойно, быть может, решают их судьбу, и так же не думают, и не желают знать ничего об этих людях.
В раздумье Магда подъехала к своему дому, и, в таком же раздумье медлила, перед тем как отправиться туда. По дороге она решила зайти в уже открывшийся магазин, чтобы купить какой-нибудь еды – после бессонной ночи ее воспаленному организму хотелось какого-то успокоения. Чего именно она хотела, Магда не знала, но чувствовала потребность купить что-то необычное и успокаивающее, что может пролить бальзам не только на раздраженный желудок, но и на обеспокоенное сердце, которое уже начали подгрызать муки совести за бездарно потраченные деньги. В магазине было не очень много народа – несколько рабочих, с утра пораньше пришедших за белой горячкой, и женщина с большой сумкой. Перед витриной стояла маленькая старушка с очень сморщенным лицом, в платке и пальто с искусственным воротником, который показался Магде невероятно трогательным. Старушка постояла некоторое время перед прилавком, потом дрожащими руками раскрыла ветхий кошелек, пересчитала находившуюся там мелочь. Потом спросила у продавщицы, сколько стоит творог и молоко, еще немного постояла, и, так ничего и не купив, вышла из магазина. Магда купила минералки и направилась домой. Перед одним из подъездов стояла та самая старушка. Сердце у Магды сжалось, и, повинуясь внезапному порыву, она достала несколько смятых купюр, которые у нее остались, подошла к старушке, и, ужасно стесняясь, протянула ей. Та посмотрела на нее строгими светлыми глазами и отодвинула руку.
- Спасибо. Я не нищая.
Магда еще больше смутилась и принялась сбивчиво объяснять:
- Но, я не потому, что вы нищая, просто возьмите. Купите себе что-нибудь. Пожалуйста.
Старушка посмотрела на нее еще раз и молча взяла деньги. Магда отвернулась и быстро пошла к своему дому, а сердце у нее ныло.
Когда она оказалась в квартире, Такси еще спал. Магда нашла, что это к лучшему, быстро и бесшумно переоделась и отправилась на работу, отложив все разговоры до вечера. Но вечер все же наступил. Когда Магда опять оказалась лицом к лицу с неизбежным, ей стало страшно посмотреть в это лицо. В оцепенении с каким-то внутренним дрожанием она ожидала начала разговора. Первый вопрос был, конечно, предсказуемым:
- Где ты была?
- В казино, - неожиданно выдала Магда. Ей вдруг стало совершенно все равно, и она даже немного развеселилась.
- Где? – от неожиданности Такси повернулся.
- Мне еще раз повторить?
- Тебе что, приключений мало?
- Мало. Я подумала, какой скучный и неинтересный образ жизни мы ведем.
- Ты всю ночь была в казино?
- Ну, что ты. Сначала я была там, а потом познакомилась кое с кем, и мы отправились в ресторан.
- Я сейчас тебя убью, - произнес Такси.
- Валяй, - устало сказала Магда. – Может быть, хоть это будет интереснее. Твои регулярные завтраки такая тоска. И ужины, кстати, тоже.
Такси как-то странно посмотрел на нее:
- Ты знаешь, я долго думал, что с тобой не так. А потом я понял. Ты просто кочевник. У тебя нет здесь ни корней, ни родственников, - ничего, что бы тебя держало. Поэтому тебе абсолютно плевать на все, и ты просто используешь этот город как стартовую площадку, вообще не задумываясь о том, как чувствуют себя люди вокруг тебя. А для меня этот город родной. Я знаю, что такое выходить из дому, и знать в лицо всех соседей. Да, ты многого добилась, - никто не спорит. Даже большего, чем все мои знакомые. Только это потому, что ты идешь по головам людей, и тебе ровным счетом наплевать, что они чувствуют.
- Тебя послушать, я просто дракон из сказки.
- Неет, ты хуже. Ты, конечно, супер-женщина. Никогда я не встречал таких, и, наверное, уже не встречу. Все самое хорошее и самое плохое в моей жизни связано с тобой. Это как огромный яркий кусок, - вся жизнь за год. Знаешь, я, наверное, после тебя уже не смогу встречаться с другими женщинами, - не будет той остроты. Но, знаешь, наверное, мы все-таки разные вещи в жизни ценим. Мне нужно, чтобы дома было хорошо и уютно, и мне каждое утро готовили бутерброды на завтрак. А ты лучше иди к своим поклонникам, пусть они тебя катают на самолете, водят в рестораны с гребешками, ты и правда этого заслуживаешь.
- Ты как будто со мной расстаться хочешь.
- А знаешь, ты очень везучая. Просто исключительно везучая. Я такого никогда в жизни не видел. Чтобы одному человеку в одни руки столько всего было дано. Да, ты красивая. Умная. Тебя постоянно заносит в такие места, о которых многие могут только мечтать, и с тобой знакомятся такие люди, с которым ищут знакомства миллионы. Только тебе все мало. Жизнь все время как будто предлагает тебе тортик по кусочку, а ты отказываешься. Она говорит тебе: возьми, ну пожалуйста. Ты отодвигаешь. Тогда она достает кусочек еще больше, - вот, возьми. Но тебе и этот плох.
- Это ты про себя, что ли? Тоже мне, тортик. Скорее, кнут без пряника.
- Ты просто неблагодарная дрянь.
- А ты ничтожество, - спокойно ответила Магда, - вместо того, чтобы упрекать меня, что я захотела лучшей жизни, может быть, лучше попробовать дать мне эту самую жизнь? Но нет, это же требует усилий, а клясть гораздо проще, чем что-то предпринимать. Родной город? Хорош же город, в котором живут не люди, а волки. Когда я умирала, не нашлось ни одного человека в твоем распрекрасном городе, кто бы хоть как-то мне помог. Все только и знают, что кричать, ах, понаехали тут, хотя стоит им палец о палец ударить, и они бы добились в миллион раз больше. Но нет! Легче жить за чужой счет, и мириться с тем, что твоя женщина зарабатывает гораздо больше тебя, и еще ее же упрекать в себялюбии, только, чтобы хоть как-то оправдать свою ущербность. И еще тыкать ей постоянно тем, что она не умеет стирать и готовить, и, видите ли, ведет себя, как кочевник. Кстати, может быть, ты не в курсе, но бывают такие люди, которые для этих целей нанимают кухарок и горничных, если они, конечно, в состоянии. Но ты, вероятно, не из их числа.
Такси побледнел, сжал кулаки, бросился на Магду и прижал ее к стене. Некоторое время он стоял, нависнув над ней, и Магда уже приготовилась было испугаться, но ничего так и не произошло.
- Вот видишь, - затуманенно глядя на него своими монгольскими глазами, сказала Магда. – Ты даже убить меня не можешь.

Глава XX. В которой Магда отправляется навстречу судьбе.
На следующий день Магда решила начать новую жизнь. Хватит тешить себя иллюзиями, ничего из ее героических стараний прожить честную жизнь «в горе и в радости» не выйдет. Да и не стоит обманывать себя, что именно эта жизнь ей предназначена. Хватит пытаться обманывать себя, что она может стать другим человеком, что может «и рыбку съесть, и в травке поваляться», найти и любовь, и богатство. Да и с чего она решила, что она заслужила любовь? Что она такого сделала в жизни, чтобы та подарила ей это волшебное чувство? Ничего. Напротив, она наделала массу глупостей, за которые еще долго придется расплачиваться. Ну, конечно, в этом все дело. Не может человек быть счастлив, когда на совести у него столько всего. Закон сохранения энергии, - чем больше зла ты делаешь, тем больше его к тебе возвращается. Магда пока не видела прямых доказательств этой своей теории, но интуитивно чувствовала, что именно так дело и обстоит. А зла она наделала уже немало.
Вот и теперь, к примеру. Такси, конечно, жалко. Но она и сама расплачивается за то, что натворила. Ей очень плохо. Она одна. Она совершенно не привыкла к такому состоянию, и оно просто ужасает ее, во-первых, томительным ощущением пустоты, а во-вторых, страшного неудобства, вдруг настигшего ее. Привычки, такие незаметные, но теплым пледом окутавшие ее, и ставшие такими незаметными, и незаменимыми, что, лишившись их, Магда почувствовала себя как на Северном полюсе. Поездки домой, звонки, сообщения, даже дурацкие завтраки, - без этого стало так трудно, так невыносимо. Так всегда, за двумя зайцами погонишься, – ни одного не словишь. Она – типичная жертва собственной алчности. Но она, конечно, справится. И, возможно, это и к лучшему, - все-таки строить свою новую жизнь на костях старой невообразимо цинично. А так – и свобода передвижения, и совесть чиста. Вот только кому она нужна, такая свобода. Но Магда решила не унывать, и начать все с чистого листа. И, как большинство женщин, начала с парикмахерского салона.
Магда еще не вполне решила, что она хочет с собой сделать, и ощущала лишь смутную потребность что-либо изменить, поэтому мудро решила положиться на умение мастера. Она пришла в салон в достаточно взвинченном состоянии, и, присев за столик, стала нервно попивать холодный чай. Через некоторое время ей навстречу вышла хрупкая женщина с глубокими карими глазами и невесомыми светлыми волосами. На женщине была легкая, очень мягкая на вид одежда, - трикотажная облегающая кофточка с рукавами в три четверти и широкая юбка с воланом до колен. От женщины веяло еле слышным сладким ароматом и такой волной спокойствия и уверенности, что у Магды невольно вздрогнули ноздри. Женщина внимательно посмотрела на Магду, и протянула теплую тонкую руку:
- Элина.
- Магда, - ответила Магда на рукопожатие.
Элина взяла ее за руку и мягко повлекла ее к креслу. Магда почувствовала себя, как в колыбели. Элина усадила ее в кресло и принялась руками легко и уверенно взбивать ее волосы, отчего Магду охватило такое непередаваемое ощущение неги, что даже захотелось спать.
- Красивые, красивые волосы, - бархатным голосом произнесла Элина. – Что мы с ними будем делать?
- То, что им лучше всего подойдет, - ответила Магда. – Я вам доверяю.
Элина загадочно улыбнулась, и опять принялась перебирать волосы. В этой женщине была какая-то магия – непохожая на других, легкая и воздушная, она погружала всех в свой собственный мир нежности и красоты, который обволакивал облаком, создавая неповторимую атмосферу этого места. Полная чувства внутреннего достоинства, она, тем не менее, умела окружать всех такой искренней заботой и готовностью угодить, что каждый чувствовал себя у нее как среди ладошек матери – легко, уверенно и счастливо.
В течение всего ритуала Магда исподтишка наблюдала за Элиной, - это была первая женщина, которая не вызвала у нее никакого раздражения или усмешки, - а лишь одно большое уважение, близкое к поклонению. Магду восхищали ее быстрые, уверенные, но в то же время мягкие, как у пантеры, движения. Ее искусство быстро и легко делать именно то, что нужно. Ее манера молча с улыбкой выслушивать собеседника, изредка роняя фразы, каждая из которых была как драгоценная капля нежности и внимания. Первое время Магда молча наслаждалась белой пеной, прохладной струей воды, нежными пальцами и хитроумными ножницам, властвующим над ее головой и постепенно заставляющими ее мышцы расслабляться, а мысли наполняться плавностью и умиротворением.
Наконец, она решилась и, переполняемая блаженством, позволила его излишкам вылиться наружу:
- Мне давно не было так хорошо.
Элина загадочно улыбнулась, продолжая тщательно и по кусочку отстригать волосы. Магда помолчала еще немного, потом произнесла:
- Это какое-то особое искусство?
- Какое?
- Доставлять людям столько блаженства.
Элина опять так же загадочно улыбнулась. У нее было удивительное качество, - искусно создавать атмосферу непринужденности, в то же время окутывая себя ореолом загадочности и тайны.
- Это японская вещь? – внимательно посмотрев на гребень Магды, спросила она.
- Да.
- Любишь Японию?
- Очень. Мне кажется, это единственная страна, где люди знают, зачем они живут.
- Я была в Японии. Очень необычная страна.
- О, я бы мечтала съездить туда. Даже просто посмотреть на них. Они так отличаются от того, что можно увидеть у нас.
- Чем же?
- Они какие-то очень чистые. И стремящиеся. У нас цель жизни пролезть по чужим головам и, растолкав всех, отвоевать себе место. А у них – идеально пройти тот жизненный путь, для которого ты предназначен. У нас вышестоящих над тобой ненавидят, а у них – беспрекословно уважают. У нас боятся смерти, а у них – ее культ.
Элина продолжала так же загадочно улыбаться.
- Мне кажется, сейчас людям очень не хватает любви.
- В каком смысле? – не поняла Магда.
- Современный человек очень зажат. Он постоянно находится в оборонной готовности, стремится как можно большего достичь, не позволяя себе расслабиться. Чем большего он достигает, тем меньше времени у него остается на чувства, и тем меньше он нуждается в них. А ведь это так важно. Большинству современных людей я бы посоветовала просто позволить себе влюбиться. Это роскошь, которую может позволить себе каждый, но которая доступна далеко не всем.
Магда, удивляясь и невольно подчиняясь ее очарованию, слушала ее. Ей почему-то всегда казалось, что чувства – это такая вещь, вроде воды, бесплатная и в общем-то необязательная, к которым всегда можно обратиться в случае надобности, но которые всегда под рукой. Другое дело – достичь чего-то в жизни. Это намного сложнее и гораздо более трудно. И вот эта прекрасная женщина, у которой есть все, что можно только пожелать, говорит ей совершенно о другом.
Может быть, дело именно в этом? Ну, конечно! Все дело в том, что они просто никого не любила. А как можно жить без любви? Именно потому у нее такое жуткое чувство неудовлетворенности, которое преследует и преследует ее, грызет острыми зубами, и отпустило ее только ненадолго здесь, в этом прекрасном месте. Ей просто нужно влюбиться. В кого? Да в кого угодно! Она не сможет влюбиться в кого попало. Это в любом случае будет человек, полностью соответствующий ее кодексу, - в этом она теперь уверена. А может быть, дело как раз в этом? Что просто никто до этого в полной мере не соответствовал тому, что она давно и упорно носила в своем воображении. И стоит встретить этого человека, чудо произойдет. От мыслей ее отвлекла Элина.
- У современного человека, если он чего-то добился, есть все, что нужно для легкой и красивой жизни, - продолжала Элина. – Он может построить красивый дом, окружить себя красивыми вещами. Единственное, чего ему сейчас не хватает – это роскоши общения.
Подумав, каким образом общается большинство ее знакомых, вечно озабоченных поиском средств для существования и состоянием дел своих ближних, Магда вынуждена была с ней согласиться. Сама Элина на их фоне выглядела инопланетянкой и живым воплощением своей правоты.
Магда вышла из салона окрыленная. По-новому взглянула она на окружающий мир, ощущая необычайную легкость. Элина превратила ее непослушные волосы в небрежную прическу в парижском стиле. Золотистые тугие колечки превратились в светлые невесомые локоны. Когда Магда с некоторым недоумением посмотрела на слегка мальчишеские пряди разной длины и чуть неровную челку, Элина легко убедила ее:
- Небрежность. Естественность роскоши. Это и есть люкс.
И Магда с ней согласилась. Чувствуя свое новое «я» всем телом, она бережно несла свою новую прическу, ощущая на себе заинтересованные взгляды. Все-таки как легко можно поменять себя – стоит немного изменить прическу, и вот уже меняется состояние души, а с ним – и выражение лица и сама внутренность. В таком предполетном состоянии Магда вернулась домой и, еще в состоянии легкой эйфории позвонила Черту. Он ответил совершенно другим, заспанным и усталым голосом, впрочем, зато лишенным дурашливости и гораздо более осмысленным. Магда осведомилась о его здоровье. Черт нехотя отвечал.
- Слушай, давай попозже, а? Голова раскалывается страшно. А вечером мы едем на гастроли.
- На гастроли? – протянула Магда, - и вдруг, движимая внезапным порывом, спросила, - а можно с вами?
- Хочешь с нами? – ухмыльнулся Черт, - а не страшно? – он немного подумал, - ну давай. В семь вечера на вокзале.
Ночь спустя Магда уже была в северной столице. Ее потряс этот город. Собираясь туда, она до конца все же не могла себе представить его, а, оказавшись там, вдруг почувствовала себя так, как будто уже была здесь. Ее поразила нарочитая, немного состаренная красота, застывшая в каменных набережных, бескрайней глади реки, с игольчатыми шпилями по кромке, каменные изваяния старинных зданий и даже ажурные фонари, - все было пропитано нарочитой красотой. Немного портила все компания, состоящая преимущественно из хватких молодых людей, которые совершенно не обращали внимания на всю эту красоту, поглощенные решением каких-то своих насущных проблем и несколько высокомерными сравнениями в привычках и менталитетах. 
На гастроли взяли группу из десяти человек, которые должны были выступать на празднике города, в организации которого принимал участие Черт. Весь день они носились на машинах по городу, переезжая с площадки на площадку, энергично выступая то там, то тут, и пружиня, словно резиновые шарики. Магда чувствовала себя немного неуютно среди этого динамизма – и не участвовала в разговорах, которые заключались преимущественно из того, где и какой кастинг проводится, и кто и куда недавно пролез. Группа тоже смотрела на Магду, как на чужачку, и, не найдя союзников своему впечатлению, она отправилась бродить по городу одна. Город казался ей странно знакомым – и одновременно незнакомым. Она ощущала какую-то необыкновенную теплоту на улицах, и во взглядах прохожих, объясняющих путь с неподражаемой интеллигентностью и некоторой гордостью. На одном из перекрестков ее догнал какой-то молодой человек и спросил, как пройти к Русскому музею. Магда, улыбнувшись, объяснила, - это она уже знала. Молодой человек поблагодарил и принялся знакомиться:
- Знаете, я только вчера из столицы, - ничего здесь не знаю.
- Знаете, - я тоже, - разочаровала его Магда.
- Ну, вот. А я так хотел познакомиться с коренной жительницей.
- Бывает.
И Магда отправилась дальше. Русский музей, - отличная идея. В самом деле, почему бы и нет? Магда без труда отыскала неприметное здание, и окунулась в него, как в другой мир. В музее ей в целом понравилось, - даже более чем. Раньше она бы никогда не подумала, что будет с удовольствием ходить по музейным экспозициям, а теперь они ее как-то заинтересовали. Древнее искусство на нее не произвело впечатления, - в музее оно выглядело как-то схематично и неубедительно, как мумия в саргофаге по сравнению с живым фараонским блеском. Реализм ее впечатлил чуть больше – особенно по части ярких красок и острых сюжетов. Но что ее действительно привлекло, так это конструктивизм прошлого века, располагающиеся за лимонно-синими индийскими залами. Ей оказались удивительно близкими эти абстрактные рисунки, люди с котелками на головах, казалось бы, безликие, но в то же время так тонко передающие состояние современного человека, для которого внешний мир превратился в созданную своими же руками абстракцию, в которой иногда трудно даже уловить исконные природные очертания.
Магда перешла в следующий зал и присела отдохнуть на скамейку. Перед ней во всю ширину стены висело длинное синее полотно. Магда машинально посмотрела на него и задержала взгляд. На картине была изображена поверженная фигура. Она покоилась у подножия высоких гор, окутанная черно-синими разводами, создававшими эффект беспорядочного месива. Очертания фигуры было рассмотреть трудно, - скорее это были какие-то обрывки, из которых, тем не менее, складывалась цельная художественная масса. Магда попыталась рассмотреть отдельные фрагменты, что оказалось делом довольно сложным. Мысленно приблизив взгляд, Магда обнаружила, что детали не просматриваются вблизи, превращаясь в беспорядочные мазки, и целое можно уловить только на расстоянии, и то оно видится лишь намеками, не давая полноценной картины. Но эти намеки оставляли больший простор для воображения, и Магда отметила удивительное свойство картины, - она как бы погружала, затягивая внутрь и заставляя почувствовать все то, что на ней было изображено, как если бы Магда сама была этой поверженной фигурой. Самой замечательной частью на картине было лицо, которое Магда поначалу даже не разглядела. Но, стоило его увидеть, оно перетянуло на себя все внимание, служа своеобразным магнетическим центром, вокруг которого формировалось все остальное. Лицо было мертвенно белое и очень безжизненное  - таких лиц не бывает у живых. Черты лица его были очень странные и какие-то ненастоящие, - никак невозможно было уловить его характерные черты, как это обычно бывает при первом взгляде на человеческое лицо. И только глаза горели сумрачным неугасимым светом, как если бы это был неподвижный черный огонь, если бы огонь мог быть черным. Магда смотрела в эти глаза, смотрела не отрываясь, и чем больше она смотрела, тем больше ей казалось, что глаза эти были полны печали.
Время остановилось, и Магда даже не заметила, сколько она просидела так, неподвижно и глядя на странную картину. Выйдя из музея и оказавшись на улице, Магда вдруг с удивлением обнаружила, что уже наступил вечер, теплый и пронзительно синий. Ехать в гостиницу к гуттаперчевой труппе совершенно не хотелось, более того, Магде захотелось тут же поменять билет и уехать из города сей же момент. Немного поколебавшись, она решилась, и подняла руку, чтобы найти ближайшие авиакассы. После непродолжительных попыток перед ней остановился белый замызганный фургон. За рулем сидел человечек, похожий на ударника старой металлической группы, - в потертой джинсовой куртке и с хвостом чуть вьющихся волос, схваченным резинкой сзади. Оглядев Магду, он милостиво кивнул, и Магда залезла внутрь.
Вблизи человечек оказался еще более забавным. Немного пухлый и очень подвижный, он восседал за рулем своего фургона так, как будто это была карета императорской особы, и вообще имел манеры довольно вычурные. Испросив, куда нужно ехать Магде, он сверился с картой и деловито повез ее в нужном направлении.
- Уже уезжаете? – по-домашнему осведомился он.
- Да. Так получилось, - чувствуя себя как-то виновато, ответила Магда, - у вас чудесный город.
- Вам понравилось? – оживился человечек.
- Очень, - честно призналась Магда, - невероятно красиво.
- А вы заметили, какая глубокая история? – спросил человечек с таким видом, как будто он лично закладывал этот город.
- Честно говоря, я здесь толком ничего не знаю, потому что всего первый день. Но то, что я видела, просто потрясающе.
- Ну, как же, - заволновался человечек, - вот в этом здании, к примеру, жил известный граф. А здесь останавливалась балерина, императорская фаворитка, знаете ли. Да-с, - здесь каждый кирпичик дышит историей.
- Удивительно, - глазея по сторонам, сказала Магда. – Как, это должно быть, интересно.
- А вы откуда приехали? – строго спросил человечек.
- Из столицы.
- Вы не похожи на столичную жительницу, - так же строго продолжил он.
- Это вероятно, потому, что я родилась в маленьком городе, - впервые в жизни призналась Магда.
- Скорее всего. Я недавно подвозил одну столичную жительницу. Так она через пять минут начала мне рассказывать, как здесь скучно, и как у них в столице динамично, и какие здесь все неповоротливые. Знаете, - доверительно сказал человечек, - я ее даже высадил, - признался он с таким видом, как будто совершил уголовное преступление. Хотя мне деньги тогда очень нужны были, - я ведь так зарабатываю, выезжаю и подвожу, кто попадется.
Магда смотрела на него с удивлением. Человечек был настолько открыт и откровенен, что ее, привыкшую к опасностям большого города и колючему общению мегаполиса, это даже несколько насторожило.
- На мой взгляд, это несколько надуманное противостояние, - осторожно сказала она.
- Конечно, абсолютно, абсолютно надуманное. Ну, как можно не отдавать должное нашему городу, это же имперский центр! Вы только посмотрите, - в этом доме жил великий художник. А вон в том – композитор! Здесь останавливались писатели, поэты! Это же просто кладезь культуры. Кстати, знаете как моя фамилия?
Магда вопросительно посмотрела на человечка.
- Глинка! – торжествующе сказал он.
- Не может быть, - сказала Магда.
- Точно. Тот самый. Правда, я не чистокровный Глинка, потому что по матушке у меня в роду были крепостные. Но из тех, из настоящих Глинок, из которых был и композитор.
Магда вдруг посмотрела на город с совсем другой стороны. Каждый дом для нее наполнился живыми людьми, всеми этими графами, князьями и баронами, давно ушедшей аристократией, которая, оказывается, еще жива. Она представила живых, передвигающихся по городу на метро в современных одеждах и тени их далеких предков, в чулках, камзолах и напудренных париках. Как же должна была измениться страна, чтобы этот потомок одного из самых знаменитых русских родов теперь занимался частным извозом на американском фургончике!
- И вы с ними… встречаетесь? – поинтересовалась Магда, заинтригованная, существуют ли еще аристократические собрания новейших времен.
- Нет, - невозмутимо сказал Глинка, - я отошел от семьи. Они, конечно, собираются каждый год, но, поскольку я не чистокровный представитель, они меня не любят. Ну, и я не отвечаю взаимностью, - подмигнул он Магде и захихикал.
Магда задумалась о хитросплетениях дворянских семей и о том, как могла складываться их жизнь в такие непростые и разные времена. Словно угадав ее мысли, Глинка принялся пояснять:
- Вы думаете, почему я этим занимаюсь? У нашей семьи была очень, очень трагическая история. Деда сослали, а мама осталась, - она не хотела никуда уезжать. Сначала все было ничего, - она работала научным сотрудником в музее, я ходил в школу. Потом кто-то написал донос, и маму арестовали. Она долгое время провела в тюрьме, потом заболела и умерла. А я… я так долго не уделял ей никакого внимания, - Глинка как-то всхлипнул, и Магде показалось, что он сейчас расплачется. Но все обошлось, человечек взял себя в руки. – Я одно время работал историком, потом случились все эти перемены, и научный труд оказался никому не нужен. По счастью, у меня случился американский друг, который купил этот фургончик, а я беру его иногда, и подвожу людей. Кстати, если хотите, можете со мной покататься. Денег я с вас не возьму, а заодно покажу наш город.
Зачарованная новыми открывшимися перед ней видами, Магда тут же согласилась. Глинка, видимо, обнаружив в ней заинтересованного слушателя, взахлеб делился своими слежавшимися и от долгого хранения ставшими терпкими, как вино, энциклопедическими познаниями по части истории города, и через некоторое время у Магды уже кружилась голова от всех этих особняков, родовых имений и длинных родословных. Иногда они останавливались и подбирали кого-то, кого требовалось подвезти. Глинка придирчиво присматривался к дежурящим у тротуара пассажирам, и решал: «Этих берем. А этого не надо, - он мне не внушает доверия». Он оказался на редкость словоохотливым, и радостно сообщал пассажирам: «Вот. Столичная жительница. Провожу экскурсию». Пассажиры понимающе кивали. В их лице перед Магдой разворачивалась вся история одной ночи большого города. Вначале это были гуляющие студенты, отвозящие своих подруг домой, затем – слегка подвыпившие пары и троицы, развозящие своих благоверных по домам, а еще чуть позже – совсем некондиционные гуляки, из последних сил пытающиеся доползти до своих медвежьих углов. Глинка демонстрировал полную осведомленность о том, в какие часы и где удачнее всего «ловится рыба», иногда в строго определенные минуты доставал строго распределенные сигареты, два раза ходил за кофе, чтобы подкрепить истощенные силы, а параллельно не забывал отмечать все достопримечательности, не пропуская ни один дом, который был ему знаком лично.
Под утро, когда уже стало светать, у Магды отяжелели веки, но она продолжала держаться, не желая обидеть Глинку и все-таки планируя посетить аэропорт. Примерно в это время в машину сел неприметный молчаливый человек. Он назвал местом назначения порт и обменялся несколькими фразами с Глинкой. Нужно отметить, что Глинка кардинально менялся, как только в а машине оказывался новый пассажир. Со студентами он принимал легкий тон, обмениваясь новостями о событиях в городе. С рабочими переходил на народный говорок, обсуждая цены на бензин и марки автомобилей. С дамами галантно заигрывал, а подгулявших забулдыжек проворно, и грубовато доставлял на место, таким образом с каждым разговаривая на их языке. Когда Магда заметила это, Глинка согласился:
- А, вы заметили? Ведь таксист – это психолог. С каждым надо разговаривать на его языке. И я их знаю массу, уж поверьте мне.
- Но какой же из них – ваш? – в таком случае поинтересовалась Магда.
- Тот, на котором я общаюсь с вами, наиболее мне близок, - высокопарно ответил Глинка. С ней он общался на подчеркнуто литературном языке, на котором писалась классика позапрошлого века.
С  молчаливым пассажиром они обменялись несколькими непонятными фразами, и тот в конце сказал:
- Я поеду на территорию, вы только паспорта свои покажете, и все.
Поначалу Магду это совершенно не насторожило. Но, когда они выехали из праздничного центра в довольно унылую окраину, и постепенно, преодолев несколько довольно невзрачных районов, оказались в отчужденной промышленной зоне порта, Магду охватило какое-то жуткое предчувствие. Фраза про паспорта показалась ей ужасно зловещей, и, когда они выехали на безлюдную дорогу, окруженную глухими бетонными заборами, которая и должна была привести в порт, Магда вдруг инстинктивно почувствовала, что ей туда ехать ни в коем случае нельзя. Она не могла объяснить, что именно ее пугает, но чем ближе приближался зловещий и незнакомый порт, тем больше она испытывала такой животный ужас, что постепенно он стал просто непереносимым. Не выдержав этой пытки, она вдруг попросила:
- Остановите, пожалуйста.
Глинка посмотрел на нее непонимающим взглядом.
- Мы только заедем и обратно, - отвезем пассажира. Это совсем недолго.
- Нет, - вдруг как-то резко сказала Магда. Я выйду здесь.
- Но здесь пустая дорога, и никого нет.
- Все равно, - упрямо сказала Магда.
Глинка, казалось, не знал, как ему поступить. Он остановил машину, и хотел еще что-то сказать Магде, но она уже открыла дверь, и выпрыгнула на дорогу. Машина отправилась в сторону порта, а Магда зашагала обратно. Какой ужас. Вот так чуть не попалась в ловушку. Или попалась? Как можно было заехать в такую глухомань, - она ведь чувствовала, куда едет? Надо было раньше выйти, это все Глинка заморочил ей голову своими россказнями. А собственно, что она о нем знает? Ровным счетом ничего, даже номер машины не запомнила. А если он никакой и не Глинка? А какой-нибудь бандит? Хотя нет, для бандита, он, пожалуй, чересчур образован. Хотя всякое может быть. В этих мыслях Магду опять нагнал глинкинский фургон, и тот предложил ей сесть обратно. Не видя другого варианта, она согласилась, - надо же было как-то выбираться отсюда.
- Теперь мы можем отправиться в аэропорт, - радостно сказал Глинка, - кстати, напрасно вы здесь вышли, если вы не хотели ехать в порт, то здесь еще опаснее – место пустынное, и ездят только фуры в основном. Лучше уж было со мной остаться.
Магда тактично промолчала.
- Вы мне не доверяете? – вдруг догадался он. – О Боже. Ну, посмотрите, вот. Мой паспорт. Видите? Написано, Глинка. Вот документы на машину,  смотрите, здесь моя фамилия. Теперь верите?
Пристыженная, Магда даже не посмотрела толком. Эти неопровержимые доказательства должны были полностью рассеять ее подозрения. Впрочем, Магде так не казалось. Липкий страх, раз тронув ее своими лапами, стремительно набирал обороты. Она вдруг осознала, что находится здесь одна, со всеми своими деньгами и ценностями, и, в общем-то, ему ничего не стоит завести ее куда-нибудь, и там обобрать, а может быть, даже и убить, ничего не стоит. Правда, краем сознания она спрашивала себя, зачем тогда возить ее по всему городу с экскурсиями, а теперь вот бесплатно везти в аэропорт, но, может быть, это как раз для того, чтобы она там обменяла билет на деньги, и вот тогда уж…
Словом, Магду понесло. Однако она не вышла из машины и не отправилась куда глаза глядят, во-первых, потому что была очень далеко в незнакомом городе, а во-вторых, потому что все же добраться в аэропорт было нужно. Отлично. Тогда она доедет только до аэропорта – до этих пор с ней ведь ничего не случится.
- Кажется, колесо спустилось, - проговорил Глинка. – Надо остановиться посмотреть.
- Да нет, - искусственным голосом сказала Магда, - я ничего такого не слышу.
- Да, возможно, мне показалось, - сказал Глинка. – Было бы неприятно, если бы так произошло. Запаски нет, и сервиса поблизости тоже.
- Но, мы бы тогда попросили кого-нибудь, чтобы он нас подвез на сервис, и привезли бы запасное колесо, - нарочито бодро сказала Магда.
- Да, правильно, - обрадовался Глинка. – Так бы мы и сделали.
И, успокоенные, они доехали до аэропорта.
В аэровокзал они вошли вместе. Касса была еще закрыта. Тогда Магда предложила подождать ее внизу, а сама отправилась на поиски какой-нибудь другой кассы. Отлично, до аэропорта она доехала. Теперь нужно что-нибудь предпринять. Билет, она, разумеется, менять не будет. Нужно придумать, что сказать. И внезапно на Магду нахлынуло такое раздражение, с которым она уже не могла совладать. Она спустилась к Глинке и объявила:
- Все закрыто. Откроется через пятнадцать минут.
- Хорошо, давайте подождем.
- Нет, я не буду ждать.
Глинка несколько обескуражился.
- Но, как же. Может быть, все-таки подождать, чтобы мы не зря ехали?
- Нет, я передумала. И знаете что, я, наверное, поеду обратно на автобусе.
На Глинку стало жалко смотреть. Он как-то весь поблек и съежился. «Ага, расстроился», - мстительно подумала Магда. И, чтобы скрыть неловкость, предложила:
- Давайте я запишу ваш телефон, на всякий случай.
- Да, конечно, - как-то растерянно проговорил Глинка. И, чуть помявшись, назвал цифры. Магда педантично записала их, и, помахав на прощание рукой, отправилась в автобус. Глинка еще некоторое время помялся на стоянке, и, сев в свой фургончик, укатил. Магда посидела некоторое время в автобусе, думая о том, что пережила самое захватывающее приключение в своей жизни. Потом подумала, что, наверное, немного грубовато обошлась, даже если он и затевал что-то плохое. А вдруг нет? Тогда совсем уж глупо. Глупо и невежливо. Поддавшись раздумьям, Магда достала телефон и набрала телефонный номер. Металлический голос диктора ответил ей: «Набранный вами номер не существует». И внезапно Магде стало очень стыдно.

Глава XIX. В которой Мария едет к северной звезде.
Мария отняла от уха телефонную трубку и повесила ее. Потом она вернулась в машину:
- Никто не берет? – участливо спросил ее спутник.
- Да.
- А ты кому хотела дозвониться?
- Мне говорили, что у меня здесь должны быть какие-то родственники, у меня даже телефон записан. Но, похоже, никого не осталось.
Ее спутник молча посмотрел на нее и снова устремил взгляд на дорогу. Он оказался человеком странным, но не лишенным интереса. Когда Мария впервые увидела его, она даже несколько удивилась. Высокая худощавая фигура. Белая рубашка и облегающие джинсы. Загорелая холеная кожа. Красивые очень ухоженные блестящие темные волосы, которые складывались в элегантную чуть удлиненную прическу. И очки в пол лица, чуть старомодные, но сидящие на нем очень органично. Тонкие неподвижные губы и плавные, несколько механические движения. Он прибыл на небольшом черном грузовичке, таком же подтянутом и аккуратном, в котором чуть слышно пахло парфюмерией и кожей.
С первых же минут он повел себя очень непринужденно. Галантно и уверенно помог усесться Марии на сиденье, одним небрежным движением забросил ее вещи на заднее сидение, и, так же небрежно тронулся. Поначалу он был не очень многословен, и некоторое время соблюдал молчание, видимо, оценивая произведенное впечатление. Тем не менее Марии с самого начала показалось с ним очень легко. Ей сразу захотелось выпытать, кто он и откуда, но он оставался каким0то неуловимым, сообщив только имя:
- Люцио.
Его имя почему-то не показалось ей странным, и вообще вся эта ситуация была для нее настолько естественна, как будто именно такого развития событий она и ожидала. Мария, хотя и считала, что каждый человек должен стараться сам вершить свою жизнь, тем не менее всегда была подсознательно уверена в какой-то предначертанности судьбы.
Объяснялось это очень просто. К примеру, если Мария принималась за безнадежное, но очень успокаивающее занятие, - начинала воображать, как бы сложилась ее жизнь, если бы не… на этом месте могло быть что угодно, и постепенно остановились несколько ключевых моментов, которых в жизни каждого человека бывает немало, после которых жизнь может всегда повернуться в ту или иную сторону, то она всегда приходила к парадоксальному выводу, что иначе быть и не могло. В ее жизни было все, - и плохое, и хорошее. Плохого было больше, но, если подумать, то хорошего было тоже немало, а если совсем хорошо подумать, то выяснялось, что и в плохом можно было найти положительные черты, а хорошее на поверку оказывалось не таким уж безупречным.
Еще одно обстоятельство смущало Марию. На своем жизненном пути она встречала разных людей, - некоторых она вспоминала с почти восторженной благодарностью и преклонением, а с некоторыми предпочла бы никогда не встречаться, если бы только это было возможно. Но, как ни парадоксально, без самых неприятных встреч и самые главные были бы невозможны, и, вырезая из жизни эти моменты, Мария автоматически лишалась и других, дорогих ее сердцу. Этого она простить не могла, и была вынуждена мириться и с тем, и с этим. Чем больше она размышляла о том, как бы изменилась ее жизнь, если бы она могла вернуться назад и повернуть все совсем по-другому, тем больше она приходила к выводу, что ее жизнь, - именно такая, какова она есть, и во всем этом есть какая-то неведомая, тайная динамика, которая мудро управляет всем, незримо ведя ее к какому-то значительному, но неизвестному результату.
Постепенно Мария научилась прислушиваться к этому голосу судьбы. Сначала она слышала его очень редко, - и только в самые ответственные моменты. Просто какое-то движение души заставляло ее обращаться именно к этому человеку, а не к другому, а необъяснимо переплетающиеся жизненные нити создавали именно те обстоятельства, в которые она просто не могла не попасть, по большей части все же помогая ей, в чем можно было убедиться, все тщательно проанализировав. Поначалу Мария не до конца доверяла этому голосу, и очень расстраивалась, если что-то шло не по ее плану, - всегда тщательно составленному, продуманному, и которого она старалась придерживаться несмотря ни на что. Параллельно Марию всегда удивляла, что ее толкает на совершение казалось бы необъяснимых поступков, над которыми она была не властна, и которые словно происходили несмотря на ее волю, как бы она внешне разумно не сопротивлялась.
Но постепенно, когда нити сплетались в стройный узор, а поступки и побуждения приводили к какому-то определенному результату, Мария была вынуждена признать, что именно такой вариант и был единственно возможным и хорошим для нее, и что она не представляет, как бы все сложилось, если бы не эти обстоятельства. А ее побуждения превращались в мудрый внутренний голос, который, часто наперекор внешнему, разумному и громкому, молча вел ее в нужную сторону, не обращая внимания на внешний голос, и больно давая по носу, если тот думал сопротивляться.
Так постепенно Мария научилась не сопротивляться ему, чутко прислушиваясь к этому голосу, и воспринимая все обстоятельства как должное, не расстраиваясь видимым неудачам, и воспринимая кажущиеся блага как ей не предназначенные. Она обрела уверенность и мудрую середину между желанием что-то делать и в то же время не сопротивляться жизненной энергии, и научилась чувствовать себя в жизни как в водном потоке, который несет ее куда-то вперед, чему она не может сопротивляться, но может слегка изменять веслом направление и скорость полета.
Вот и теперь ее наполнило ощущение свершившейся данности, словно она ожидала, что именно так все и произойдет. В самом деле, куда бы она отправилась из дома? Ни денег, ни жилья у нее нет. Подруг она так и не завела, а родственников у нее сроду не было. Возвращаться туда? Нет, она не смогла бы. Сама судьба послала ей этот счастливый грузовичок, и Мария чувствовала, что за него нужно ухватиться. Постепенно они разговорились.
- А ты смелая девушка, - отметил Люцио, - не каждая поедет в другой город с незнакомым человеком.
- Я умею различать людей, - храбро ответила Мария.
- Каким образом?
- Ну, я вижу, кто хороший и кто плохой.
- Да? – Люцио с неподдельным интересом посмотрел на нее. – И какое впечатление я произвожу?
Мария немного помедлила с ответом.
- Думаю, что со мной ничего не случится.
Люцио неопределенно хмыкнул.
- Случиться может со всяким.
В свою очередь Мария поинтересовалась тоже:
- А зачем тебе эта поездка?
- Хочу развеяться. Надоедает, знаешь ли, сидеть на одном месте.
Тут уже Мария слегка удивилась.
Люцио достал небольшую тоненькую флягу, и, отпив из нее, протянул Марии:
- Будешь?
- Нет, спасибо, я не пью.
- Не пьешь и едешь за город? Какая неосторожность, - и Люцио, запрокинув голову, отхлебнул еще глоток. – Не возражаешь, если я закурю?
- Пожалуйста.
Люцио достал тонкую коричневую сигарету, затянулся и пробормотал:
- Пассивное курение гораздо вреднее активного.
Некоторое время они проехали в молчании. Потом Люцио нарушил его:
- Кстати, а как ты определяешь, хороший человек или плохой?
- Я это чувствую. От каждого человека исходит энергия – как свет от лампочки. От кого-то исходит светлый, теплый свет, который освещает все вокруг и о который можно даже погреть руки. От кого-то – чуть затемненный, но спокойный, иногда чуть светлее, иногда чуть темнее. А от кого-то веет неприятной черной волной. С такими людьми сложно рядом находиться.
Люцио внимательно посмотрел на нее:
- И давно это у тебя?
- Я точно не знаю. Но в последнее время чувства особенно обострились, так что я чувствую это почти физически. Например, однажды я не смогла находиться в людном месте, потому что там было скопление людей, среди которых назревала ссора. Меня стало мутить и захотелось поскорее уйти.
Люцио неопределенно хмыкнул.
- И что же, ты не бываешь в общественных местах?
- Нет. Единственное, где я была в последнее время, - это… впрочем, неважно. В людных местах я не появляюсь, а если приходится это делать, то стараюсь проделать это очень быстро, например, сходить в магазин.
- И ты не ходишь ни на работу, ни в гости, ни в театр, наконец?
- Нет.
- Ну, хорошо, а общественный транспорт?
- Я никуда не езжу дальше своего района.
Люцио улыбнулся.
- Уникальный случай. Но я тебя понимаю. Иногда кажется, что людей и впрямь развелось слишком много.
- Правда? У тебя тоже так было? – оживилась Мария. – А тебе случалось испытывать дискомфорт, когда к тебе кто-то близко приближается?
- Социофобия – обычное заболевание. Думаю, станет очень модным через пару десятков лет. Возникает у тех профессий, которым приходится по долгу службы общаться со слишком большим количеством людей.
- А тебе приходится?
- Не то слово. Через некоторое время тебя начинает раздражать, когда к тебе просто кто-то обращается.
- И ты не любишь, когда тебя трогают?
- Когда меня трогают? – поднял Люцио бровь, - я и ударить могу.
Мария улыбнулась:
- Значит, ты меня понимаешь.
- Понимаю. Вот только как тебе удается так долго прожить в своем вакууме.
- Как видишь, я его уже нарушила.
- Рано или поздно любой вакуум нарушается. Зависит от того, как скоро ты этого захочешь.
- Что ты имеешь в виду?
- Ты никогда не слышала историю о Девушке и Смерти?
- Нет.
- Довольно занимательная повесть.
- Расскажи.
И Люцио принялся рассказывать.
- Жила-была Девушка. Она была молода и прекрасна. И единственное, чего она в жизни боялась, это Смерти. Она видела, как Смерть уносила жизни ее любимых и друзей, знакомых и соседей, видела, как она обрушивалась на целые поколения. Ей было больно смотреть, как Смерть разрушает целые города, как она долго мучает людей, наполняя тело немощью, а внутренности – болезнями. Она помнила, как Смерть унесла ее родителей, а потом братьев и сестер, и однажды Смерть украла у нее возлюбленного, за которого Девушка собиралась замуж. И тогда она решила обмануть ее. Она ушла прочь из селения в заброшенную хижину на горе, окруженную со всех сторон лесом. Она заколотила хижину снаружи и изнутри досками, так, чтобы ни просвета не осталось, а все щели заткнула мхом, чтобы ни один вздох, ни один микроб не просочился. Она заперлась в этой хижине и решила, что если не будет никогда выходить, то Смерть никак не достанет ее. Она не выходила из хижины и не открывала окна, чтобы Смерть с ветром не влетела в ее убежище. Она не топила печь и не подметала пол, чтобы Смерть с пылью не прокралась к ее постели. Она почти ничего не ела, лишь два раза в год лесник приносил ей съестные припасы к порогу, которые каким-то образом через некоторое время исчезали. Через некоторое время дом ее покрылся мхом и паутиной, тропинка к нему заросла, а жители селения забыли о ней, думая, что она давно умерла, и лишь лесник изредка приходил к ней и приносил свои припасы, уже сам превратившись в древнего старца. Со временем она стала еще подозрительнее, и еще внимательнее следила, чтобы Смерть не обманула ее. Она не подходила к окну, где гулял свежий ветер: «Знаю, знаю, - сварливо ворчала она, - стоит мне только открыть окно, и ты влетишь, незаметная, и проникнешь в мое дыхание, и прогрызешь меня изнутри, стоит мне только заглядеться. Но меня не обманешь, - и, шевеля беззубым ртом, она грозила Смерти, и смеялась, думая, что победила ее. Она не подходила к порогу, за которым чирикали лесные птицы: «Знаю, знаю, - кричала она, - это ты прилетела ко мне на крыльях, чтобы я погладила тебя и впустила в свой дом. Не дождешься!», - и она еще упорнее куталась в свой плед и закрывала все щели, чтобы ни один солнечный лучик не проник в ее убогое жилище. Так прошло сто лет. И Смерти не было. Однажды в чудесный солнечный день поляну перед ее домом перешел прекрасный юноша. Он постучался в ее дверь и принялся ждать на пороге. «Кто там? - сварливо крикнула она, - разве вам неизвестно, что я никогда не открываю эту дверь и не общаюсь ни с кем из внешнего мира?» - «Прости меня, прекрасная дева, - ответил ей юноша, - я заблудился и не могу найти дорогу. Не покажешь ли  мне, как добраться до селения?» «Ага, - закричала она, - Заблудилась, говоришь? Наглая лгунья, я узнала тебя! Я вижу твой беззубый рот и чувствую твое гнилое дыхание. Ты хочешь меня обмануть, прикинувшись юношей и приняв прекрасное обличье. Но я узнаю тебя в тысяче лиц, услышу твой голос среди тысячи голосов, и тебе не удастся обмануть меня. Убирайся, ты не получишь меня!» «Прекрасная дева, не гневайся, - ответил ей юноша. – Ты приняла меня за кого-то другого. Да и чего бояться тебе, если твои глаза сияют небесной синевой, а кожа твоя бела и прекрасна, а сама ты как солнце, что светит в полуденный день и наполняет мир радостью и счастьем? Если не веришь мне, посмотри», - и юноша просунул под дверь крохотное серебряное зеркальце. Она подняла зеркальце и увидела себя такой, какой была в 18 лет. Ее глаза сияли светом и молодостью, ноги налились силой и стали резвы, стан распрямился, и она вдруг почувствовала такую необычайную легкость, какой не ощущала со времен своей юности. «Кто ты?» – спросила она у юноши. «Я – твоя любовь. Разве ты не узнаешь меня?». И Девушка вдруг узнала его, увидела свою давнюю любовь, такую, какой была она в дни ее юности. «Это ты?» - осторожно спросила она, не веря своим глазам. «Конечно, я. Я сейчас уйду, но оставлю тебе склянку с волшебным напитком. В нем – один день твоей молодости. Если ты выпьешь его, ты снова станешь такой, какой была в 18 лет. Ты проведешь весь день со мной, мы будем гулять в лесу и валяться в траве, наслаждаясь лучшим летним днем. А потом мы поедем с тобой в город, и ты познаешь счастье любви вместе со мной. А потом я заберу тебя, и мы всегда будем вместе». «Это правда? – спросила девушка, - и все будет как прежде?» – «Все-все». – «И я снова буду молодой и красивой?» – «Красивее всех на свете». «И мы поедем в город на поезде, и будем кататься там, на каруселях весь день напролет?» - «Будет так, и весь город будет любоваться на нас и говорить, какая мы красивая пара». «А потом ты останешься со мной, и мы проведем ночь вместе?» – «Лучшую ночь в твоей жизни». «Но ты заберешь мою жизнь за это?» - «А разве твоя жизнь не стоит этого?». И юноша тихонько оставил пузырек на крыльце, а сам скрылся в лесу. Девушка кинулась на пол, рыдая. Она металась по комнате, и рвала паутину на углах. Она разорвала одежду на себе, и чуть не вырвала себе все волосы. Наконец, словно оцепенев на миг, она распахнула дверь. Солнце залило ее с ног до головы, осветив каждый угол ее убогого жилища и позолотив его драгоценным светом. Свежий ветер пахнул ей в лицо ароматом жизни. Она схватила пузырек и одним глотком выпила его. Словно сама жизнь растеклась по ее венам, заставляя кровь играть и наполняя ее невиданной силой. Девушка расправила плечи и засмеялась. Вприпрыжку она побежала к лесочку, и ей хотелось летать. А навстречу ей шла ее любовь, чтобы взять ее за руку и унести в самый счастливый день в ее жизни.
Мария завороженно слушала рассказ. С детства обладая способностью живо рисовать картины перед своим воображением, которые в ее мысленном взоре становились такими же живыми и осязаемыми, как и реальная жизнь, она быстро нарисовала себе волшебную картинку. Нарисовала солнце, лесок, избушку и горы. Почувствовала запах пыли и старого жилища, ощутила старческую немощь, потрогала окружающий ее со всех сторон страх. И с такой же силой втянула ноздрями свежий, пронизанный солнцем ветер, доносящий до нее запах полевых цветов и аромат первой любви, кружащий голову несравненно с вином.
- Мне кажется, я ее понимаю, - наконец, произнесла она.
- Да? – посмотрел на нее Люцио, - а я нет. По-моему, жизнь создана для того, чтобы ею наслаждаться, а не хиреть.
- Но ведь она потеряла любовь.
- Ну и что?
Мария не нашла, что ответить.
- По-твоему, любовь не стоит того, чтобы жить?
- Жизнь сама по себе этого стоит. Для этого люди и рождаются на свет. А все остальное они себе просто придумывают. Кстати, вы – удивительный народ. Ни в одном месте я не видел, чтобы люди так любили страдать. Вы из всего делаете проблему!
- Кто это мы? – с недоверием спросила Мария.
- Вы – в смысле мы, какая разница, - легкомысленно поправился Люцио.
- А для чего живешь ты?
- Чтобы жить! А для чего же еще?
- Так просто?
- Ты слишком много думаешь о посторонних вещах. Расслабься. Смотри на мир проще.
- Но должно же быть в жизни что-то особенное.
- Хочешь, я расскажу тебе про особенное? Один человек жил и считал себя очень особенным. Он смотрел на себя, сравнивал с другими людьми, и поражался, ах, какой же я особенный. Какой же непохожий на всех. Я, наверное, очень талантливый. Я отличаюсь от всех других людей, потому что  они не понимают меня. Вероятно, я гений. Человек провел с этой мыслью всю свою жизнь, и только перед смертью он понял, что находится в сумасшедшем доме.
Мария усмехнулась. Она сосредоточенно посмотрела перед собой и подумала, а действительно, не слишком ли она все усложняет. Люцио выглядел таким уверенным. С ним все было хорошо.
- Но это же грех, - неуверенно сказала Мария.
- Что именно?
- Все.
- Все – это ничего. Говори конкретнее.
- Такая любовь.
- Ты имеешь в виду отношения между мужчиной и женщиной? А что в этом плохого?
- Но ведь это запрещено.
- Что запрещено? Плотские отношения?
- Да.
- Хорошо, плотские отношения – это грех. А зачем люди вступают в отношения? Наверное, чтобы получить удовольствие? Но ведь удовольствие можно получить, и, не вступая в отношения, думаю, ты это прекрасно знаешь. Итак, что же на самом деле грех, отношения или удовольствие?
Мария, когда-то знавшая ответы на все вопросы, почему-то задумалась. Но Люцио не успокоился:
- Поцелуй – это грех?
- Наверное, нет.
- А можно ли назвать поцелуй отношениями?
Мария промолчала.
- Скорее нет.
- А можно ли назвать изменой поцелуй, если у тебя отношения с кем-то другим?
Мария опять промолчала.
- А ласки – это отношения?
- Наверное, не совсем.
- Но их помощью тоже можно добиться удовольствия, не прибегая к более близким отношениям. Видишь, как все условно.
- А что, тогда, по-твоему, грех?
- Не более, чем условное понятие, - и Люцио элегантно выдул дым.
- Знаешь, у тебя все удивительно легко получается.
- Просто я ничего не усложняю. В жизни нужно делать только то, что тебе хочется.
С Люцио действительно было очень легко. Он обладал какой-то притягательной силой, в орбите которой хотелось находиться, чтобы на душе стало так же весело. Раз попав в его невидимое поле, хотелось не расставаться с ним, потому что, проникаясь его взглядом на мир, ты и сам приобретал какую-то значимость и иллюзию свободы. Все казалось возможным и зримым. Своими парадоксальными силлогизмами Люцио словно освобождал Марию от каких-то невидимых оков, в которые она сама себя заковала. И она стряхивала их, невольно шаг за шагом приближаясь к нему и уже протягивая руку за ниточкой, которую он специально для нее привесил. Но это было лучше, чем мучаться и страдать. И, честное слово, Мария была готова на что угодно, чтобы только это все с ней продолжалось. Она чувствовала удивительную легкость и способность говорить все, не заботясь о том, какое она произведет впечатление. Мария вздохнула и расправила плечи.
- И что же с тобой случилось, что ты очертя голову бросилась вон из большого города?
- Я убила своего мужа.
- За что? – поинтересовался Люцио.
- Он был очень плохим человеком.
- Ну, тогда ты оказала услугу и ему, и обществу, - с улыбкой сказал он.
Мария, которая уже внутренне сама себя осудила и уже интуитивно приготовилась к такому же отношению со стороны общества, подняла на него глаза и удивилась, как может быть, что он продолжает с ней разговаривать. И, даже, кажется, совсем не считает это чем-то противоестественным. С ней самой творилось что-то странное. С одной стороны, она все так же осознавала себя, но то, что с ней произошло, вдруг начало расплываться, терять силу. Ей уже не казалось это таким всепоглощающим, таким окончательным. Гораздо более важным ей показалось то, что происходит с ней здесь и сейчас, а все прочее словно осталось за стеклом автомобиля, и сейчас со свистом проносилось мимо окон, оставляя такой же невнятный след, как неприметный равнинный пейзаж. Мария обрела способность говорить о том, о чем бы не осмелилась и заикнуться раньше, свободно и без стеснения, и даже с некоторым сознанием своей своеобычности, что придавало ей чуть приятное чувство гордости отличия от других. Тем временем Люцио, казалось, совсем не удивился.
- У меня была одна убийца, - небрежно поделился он. Еду как-то по дороге, смотрю, - сидит на остановке, раскачивается. Я останавливаюсь, спрашиваю, - что случилось? Она: убили-убили! Я, где убили? Кого убили? Наконец, выяснил, она, оказывается, убила своих родителей, потому что они ей мало денег давали. Она просто ушла утром, когда они еще спали, и оставила включенным газ. Самое интересное, что денег она так и не нашла, хотя весь дом обшарила. Ну, мы с ней провели какое-то время вместе, - но потом я ее повел в парк, и там и оставил на лавочке, - она на меня как-то странно стала посматривать.
- Я тебя не буду убивать, - сказала Мария. 
- Попробуй только, - улыбнулся он. Ну, а что же квартира?
- Я ее ненавижу. Нет, поначалу все было хорошо. Но потом он стал больше пить, и нам пришлось переехать в это ужасное место. Я не хочу туда больше возвращаться.
- Почему?
- Туда ходит смерть.
- Да ну? – Люцио широко открыл глаза. – И только?
- Ты не понимаешь.
- Отчего же, прекрасно понимаю.
- Я потеряла веру.
- Это серьезно. Ты знаешь, я тоже. У меня был один случай, – познакомился с такой же новообращенной. Но я ей сразу сказал, - меня твои дела не касаются, меня интересуют только плотские отношения. А она мне: «Да-да-да, только мне надо в монастырь съездить». Я ей дал денег на поездку. Неделю нет, две нет. Потом приходит телеграмма – еще денег нужно. Я ей выслал. Так и не приехала. Я после этого как-то стал не доверять этим монашкам.
- Тебе смешно, - горько усмехнулась Мария.
- А что мне, грустить по-твоему? Ну, одним алкоголиком на земле стало меньше, так радоваться надо, он потомства уже не наплодит, - меньше человек будет мучиться. С его и с твоей стороны это наиболее гуманный поступок.
- Да?
- Ты не представляешь себе, насколько далеко заходит человеческая глупость. Была у меня еще одна знакомая, - познакомились совершенно случайно. Я, знаешь, вообще молоденьких предпочитаю. Но это был особый случай, ей уже в одиннадцать на вид было, как  двадцать пять. Я с ней познакомился, когда она была уже беременна. Причем забеременела так глупо, от грузчика. Работала на складе, помогала матери. Я ей говорю, - а что ж ты с ним пошла-то? А она ревет, говорит, угрожал уволить. Ну, что ты с такими будешь делать? Ладно, родила. Денег нет, кормить нечем. Мать больная сама ничего не может, а тут еще такая обуза на шее. Ну, она его и утопила. Ладно. Я ей деньгами помогал, приезжал иногда. Проходит еще два месяца, - она опять беременна. Я ее чуть не убил, говорю, у тебя мозги вообще есть или нет? Тебе одного раза было недостаточно? Она ревет, ничего не отвечает. Повторилась та же история в точности, только на этот раз была зима, она ребенка на помойке оставила. Опять три месяца проходит, - и она опять беременна. У меня просто волосы дыбом на голове встали, - нет, ну надо же обладать таким упорством! Существуют же какие-то элементарные меры безопасности, в конце концов, просто голова на плечах, так нет же! Человеку свойственно наступать на одни и те же грабли, и иногда просто поражаешься, с каким упорством он их отыскивает в каждом углу. А ты говоришь, - убила мужа. Плюнь и порадуйся. Тебе сколько лет?
- Семнадцать, - солгала Мария.
- Почти как моей жене.
- У тебя есть жена?
- А тебя это пугает?
- Не знаю.
- Вот и я не знаю. Но думаю, что это нам ничуть не помешает. Или у тебя есть какие-то возражения?
Возражений у Марии не было.
- Но все-таки мне это неприятно, - констатировала Мария.
- А кем бы ты хотела стать?
Мария подумала, пошевелив фантазию.
- Наверное, второй женой.
- Второй женой. Это, конечно, интересно. Но, боюсь, действующее законодательство будет не на нашей стороне. А принимать ислам мне как-то неохота.
- Что же делать?
- Придумай что-нибудь другое.
- Любовницей я быть не хочу.
- А что так?
- Это как-то противно.
- Да. Наверное, ужасно противно.
И тут Марию осенило.
- Я могу стать твоей сестрой. Это очень просто, - я просто возьму твою фамилию. Я всегда мечтала о брате. Тогда я буду тайной женой. То есть я как бы буду, но меня как бы не будет.
В сознании Марии эта функция выстроилась так же четко, как если бы была прописана в семейном кодексе.
- Отличная идея! – похвалил Люцио. Представляю, какое будет производить впечатление, когда на глазах у изумленных гостей родственники вдруг будут сливаться в жарком поцелуе, - надо будет это отрепетировать этот момент.
- Нам надо будет…
- А как же?
- Но мне надо будет подготовиться. Я не могу так сразу.
- Знаешь что, давай не будем задумываться по этому поводу. Все произойдет так, как должно произойти. Если нам вдруг захочется стать ближе, мы это сделаем. Если не захочется, - не будем делать. Все должно быть красиво и естественно, так, как и должно происходить.
Мария почувствовала себя вдруг легко и уверенно, и так, как давно, а может быть, и никогда себя не чувствовала, - под надежной защитой, которая обещала ей райские кущи, и впереди расстилалась яркая, беззаботная жизнь. Ей захотелось приблизить ее и в то же время получить какие-то гарантии. Она почувствовала себя в состоянии говорить совершенно откровенно.
- Знаешь, мне очень нужны деньги, - вдруг сказала Мария. – Ты мне дашь?
- Ну конечно.
- Отлично, - Мария обрадовалась. – Прямо сейчас?
- Ну, давай не будем портить все так сразу. Это такой дурной тон. Мы поедем, проведем какое-то время вместе, а потом посмотрим, что есть у тебя и что есть у меня. И, возможно, поменяемся.
Мария почувствовала разочарование, и какую-то тянущуюся неуверенность.
- А почему не сразу?
- Ну, сразу. Так неинтересно. И потом это очень не по-женски, вот так сразу вываливать: давай деньги! Любой через пять минут просто сбежит. Я тебе объясню, как надо, научу. Вот, например, мы приходим куда-нибудь, и тебе чего-то хочется, и ты хочешь, чтобы я тебе это купил. Ты так кокетливо делаешь вид, чтобы привлечь мое внимание, и так вроде ненароком, но указываешь на это, и в то же время, я понимаю, чего тебе хочется. Понимаешь, это такая тонкая психологическая игра, тут нельзя нахрапом. Но я тебя научу всему, не волнуйся.
Мария почувствовала себя как в детстве. Ей захотелось полной безответственности и покорности, и ни о чем не думать. Она стала полностью зависимой. Один жест этого человека, – и она поворачивалась в его сторону, шла за ним, как привязанная, и готова была сделать все, что угодно, только бы продолжалась эта незаметная связь, которая давала иллюзию защищенности, и которая, как только она покидала пределы невидимого круга, словно разрывалась, оставляя у Марии чувство одиночества и потребности опять замкнуть круг. Ее как будто все время дергали за невидимую ниточку внутри большого теплого шара, который, как только разрушался, сразу вносил холодное дыхание воздуха.
В северной столице у Люцио оказалась куча дел. Целый день они только и делали, что переезжали с места на место. Люцио встречался с какими-то таинственными людьми, некоторое время с ними переговаривался, и перевозил с места на место какие-то бумаги. Эти операции повторялись несколько раз, причем у Марии неоднократно возникло ощущение, что он берет одни бумаги в одном месте и перевозит их в другое, там берет другие, и перевозит их в первое, потом меняет их местами, и так до бесконечности. Она даже подумала, что он делает это для собственного удовольствия, чтобы только попробовать и этот вид деятельности, - настолько легкомысленным это занятие в его исполнении казалось.
Подглядев краем глаза, Мария заметила, что после этих манипуляций один из карманов Люцио опух от огромной суммы денег, таких, каких ей ни разу не доводилось не то, что держать в руках, но даже видеть. Все это было очень загадочно и очень непохоже на обычную жизнь, рабочую или конторскую, но в любом случае строго 8-ми часовую. Однако Марии это совсем не казалось странным, - напротив, ей представлялось, что именно такой и будет вся ее дальнейшая жизнь, - легкой, загадочной и непохожей на все другие.
Люцио знал в городе всех, точнее, некую избранную часть, которая составляла между собой некое тайное сообщество. Он словно посещал с визитами это сообщество, связанное между собою незримыми нитями, и служил связующим звеном, объединяя их и всюду служа невидимым центром. Мария, поневоле вовлеченная в эту жизнь, тоже стала участницей процесса, правда, пока только в роли ожидающего, и ей казалось, что она заняла место в зале ожидания вокзала «желание», и стоит ей поднять руку, чтобы взять билет на самый заманчивый рейс.
В перерыве между разъездами они заехали пообедать в ресторан. Мария не была в ресторане сто лет, и даже не представляла, насколько они изменились. На фронтоне ресторана красовались две львиные морды, между которыми был роскошный аркообразный вход. Все соседние здания занимали какие-то учреждения, и лишь ресторан выделялся особняком, а почему, - Мария не могла толком сказать.
Внутри было тоже необычно. Пройдя через наполовину наполненный зал, в котором сидели люди, напоминающие манекены, они уселись на возвышении. К ним подошел официант и присел перед ними на корточки. Он состроил смешную рожицу и спросил:
- Чего изволите-с?
Люцио что-то ответил ему в тон, потом сделал заказ, и небрежно ударил салфеткой по лицу. Мария смотрела на это во все глаза:
- Разве так бывает?
- Ну конечно.
- А почему он так странно себя ведет?
- У него работа такая.
Мария посмотрела на официанта с какой-то симпатией. Тот уже скрылся, и мелькал вдалеке, оформляя заказ, и посматривая на их столик, и тут же отвечая Марии какой-нибудь невероятной гримасой, как только ловил на себе ее взгляд. Она не обратила внимания на меню, хотя это стоило бы сделать. Блюда в ресторане были на манер времен императрицы, - подчеркнуто диетические и на вкус современного человека даже не очень съедобные, - очень уж пресные, и без соли. Однако, если прислушаться, они обладали неуловимым ароматом очарования и неподражаемым привкусом старины, что особенно ценно искушенному гурману. Но Мария была далеко от этих изысков. Ей ресторан представлялся обычной точкой общественного питания, ну, может быть, чуть более комфортной, чем другие. Она даже не взяла в руки объемную толстую книжечку в переплете из тисненой кожи, которая лежала при входе на конторке, и в которой, если бы она открыла ее, она бы нашла фамилии знаменитых посетителей, имена которых были прославлены в литературе и выгравированы в камне. А в материале обложки она, если бы пригляделась, смогла бы без труда узнать человеческую кожу.
Но Мария слишком была захвачена своими желаниями. Поэтому она потребовала себе того, что в данный момент нарисовало ее воображение, - жареного картофеля, соуса и грибов. Из напитков она заказала тот же, что и Люцио, позарившись на его необычный коктейль, оранжево-красный, переливающийся от донышка к горлышку с плавающими на поверхности какими-то кровавыми сгустками. Коктейль оказался удивительным и приятным на вкус, не то горьким, не то кислым, не то сладким, но прекрасно утоляющим жажду, который хотелось пить еще и еще.
- Что это? – с удивлением спросила Мария.
- Твой первый в жизни портвейн, - ответил Люцио.
Мария с удивлением обнаружила, что, несмотря на чувство голода, она совсем не может есть, а несколько кусочков картофеля, и, особенно, густой грибной соус, вызывают у нее непредсказуемые реакции, и вообще ее сильно мутит. Мария заказала еще волшебного коктейля, и через некоторое время ей стало легче.
В это время Люцио по телефону позвонил какой-то друг. Он подошел к стойке, снял телефонную трубку, и стал с кем-то быстро разговаривать на непонятном языке. Потом он быстро посмотрел на Марию, прочирикал еще что-то, и вернулся за столик.
- Тебе нужно будет еще с кем-то встретиться? – спросила Мария.
- Да, на несколько минут.
- Только не оставляй меня на лавочке, хорошо?
Люцио засмеялся.
- Ну что, ты. У нас с тобой большие планы. Если хочешь, ты можешь пойти со мной. Только придется немного подождать.
Мария согласилась. Они спустились вниз, и спустя несколько минут к ресторану подъехала черная машина с большими крыльями. Люцио скользнул внутрь и приказал Марии подождать. Мария, которая никогда в жизни никого не ждала, оказалась в довольно неловкой ситуации. Она стояла на улице, и глядела прямо в черные непроницаемые окна огромной машины. А внутри нее происходило какое-то движение. Мария постаралась принять независимую позу, но в то же время такую, чтобы не потерять из виду машину. Ее обуревал страшный внутренний страх потерять из виду Люцио, - ей казалось, что тогда он пропадет, растает, как мираж, а вместе с ним и новая, только что обретенная жизнь.
Машина еле заметно стронулась с места. Марию охватила паника. Машина так же медленно проехала несколько метров. Подаваясь внутреннему позыву, Мария двинулась за ней, одновременно ощущая внутри жгучее чувство стыда, что она, вот так покорно, готова следовать за своим повелителем. В то же время ее охватил дикий страх, что же она будет делать, если машина уедет. На минуту ей захотелось броситься к ней и рвануть дверцу, но каким-то усилием воли она заставила себя не делать этого, потому что это будет совсем уж дико. Машина остановилась, раскачиваясь на месте. Некоторое время Мария провела в мучительном ожидании, и, наконец, Люцио вышел наружу. Мария с облегчением встретила его, и они вернулись к своему грузовичку.
Когда она снова оказалась внутри, она вдруг обнаружила, что забыла свою куртку.
- Я, наверное, оставила ее в ресторане.
- Ты уверена?
- Ну, конечно. А где же еще?
Люцио развернул машину, и через некоторое время они вернулись к ресторану. Мария вышла из машины и направилась к зданию, но знакомого фронтона уже не было. Из подъезда входили и выходили люди будничного вида. Мария посмотрела на табличку, потом вернулась в машину и объявила:
- Там ее нет.
- Неудивительно, - меланхолично сказал Люцио, - все течет, все меняется.
- Куда мы едем? – спросила Мария через некоторое время.
- К моим друзьям на кораблик, - ответил Люцио, - ты же любишь кораблики?
- Да, - ответила Мария, - наверное. А потом?
- А потом мы поедем в город, и сходим в кино, и еще куда-нибудь, и купим чего-нибудь сладкого, и погуляем по набережной. В общем, будем делать то, что хочется, и проведем самый лучший день в своей жизни.
- А знаешь, я счастлива, - внезапно сказала Мария.
- Почему ты так решила? – посмотрел на нее Люцио.
- Мне так кажется. Мне просто очень хорошо сейчас. А тебе хорошо?
- Да. Неплохо.
- Вот видишь. Тебе хорошо. Мне хорошо. Значит, это и есть счастье.
- Счастье – вообще очень непонятная вещь. Никогда нельзя сказать, что вот именно сейчас ты счастлив. Потому что это ощущается только потом. Проходят дни, месяцы, а чаще годы. И только после всего этого времени ты вспоминаешь какой-то один момент из своей жизни, - может быть, день, а может быть, минуту. И вдруг говоришь себе, что вот, это-то и было твое счастье. Знаешь историю про счастье обычного человека?
- Нет.
- Жил-был обычный человек. И он всю жизнь ждал чего-то удивительного. Он жил и думал, когда же наступит это светлое и удивительное, что перевернет всю его жизнь и наконец-то осчастливит. Однажды он шел по улице и внезапно наткнулся на что-то, лежащее на мостовой. Это была свиная нога, - наверное, ее обронил проезжающий грузовик с мясокомбината. Человек очень обрадовался, поднял свиную ногу, и отправился домой, - вообще-то он выходил за водкой, и на радостях купил целый ящик. Он сидел с друзьями всю ночь, они пили водку, пели песни и ели ногу. На следующий день человек проснулся со страшным похмельем, и в этот день думал только о том, чтобы перестала болеть голова. Но на следующий день он опять принялся ожидать чего-то сказочного и удивительного. Прошли годы, протекла его жизнь, и однажды это сказочное и удивительное произошло. Человек состарился и умер. Но перед смертью он подумал, что самым счастливым днем в его жизни был тот, в который он нашел свиную ногу, видимо, упавшую с грузовика.
- В таком случае у меня есть нечто большее, чем свиная нога, - рассмеялась Мария.
Так хорошо она себя давно не чувствовала. А может быть, и никогда. Ее члены наполнились необычайной радостью и тем непередаваемым ощущением жизни, которое бывает лишь в самом юном возрасте, когда тело, еще не изнуренное ежедневной работой, и не измученное повседневной жизнью, так тонко откликается и поет от каждого движения, особенно солнечным днем или поутру. Вот точно так же внутри у Марии все пело. Ей хотелось бегать, прыгать, летать, смеяться и делать глупости. Ее глаза загорелись каким-то необычным феерическим блеском, а весь мир стал сплошной солнечной вуалью, сотканной из воздуха, пропитанного счастьем, и Мария небрежно играла с ним, как с только что приобретенной, но уже полюбившейся обновкой, которой суждено стать любимой вещью.
Она не отдавала себе отчета, что именно происходит с ней, - она только знала, что никогда в жизни ей не было так хорошо. Так вот каким, оказывается, бывает счастье. Счастье – это свобода. Свобода выбирать все, что тебе только захочется. Свобода поступать так, или иначе. Правда, ее свобода была несколько ограничена кругом этого человека, и Мария страшилась даже подумать, что будет, шагни она за этот круг. Но ей было так хорошо внутри, что просто не верилось, что когда-нибудь будет иначе, - так человек, захваченный недавно приобретенным счастьем, не хочет думать о том, что где-то оно заканчивается, и начинаются чужие заботы, горести и несчастья, ведь они касаются других.
Единственное, чего ей хотелось на данный момент, - чтобы эта упоительная поездка не заканчивалась, превратившись в такую же упоительную и сказочную жизнь. Мария смотрела на нее, как будто открывала заново, - она была способна на самые смелые поступки, и ей казалось, что даже встречные прохожие улыбаются ей приветливой улыбкой. В каком-то приступе захватившего ее веселья она сорвала с себя берет и швырнула из окна. Берет мелькнул и растворился.
- Может, поймать? – с сожалением спохватилась Мария.
- Не стоит. Он уже далеко.
Тем временем они въехали в порт. Какое-то время они поплутали среди промышленных застроек и гаражей, не сразу отыскав подъезд к набережной.
- Никогда не хотела стать моряком? – спросил у Марии Люцио.
- Нет. Я хотела стать актрисой, - ответила Мария.
- А ты знаешь, что актеров до XVII века запрещалось хоронить на общем кладбище?
- Почему?
- Бесовское ремесло, - потеха дьяволу. Их хоронили за церковной стеной. Приехали.
Машина с шумом остановилась, и, после того, как заглох мотор, стало непривычно тихо. Мария осторожно вылезла из машины и размяла ноги, которые изрядно затекли. Перед ней расстилался серый и неприютный пейзаж большого порта. Впрочем, он ей показался манящим и удивительно спокойным, - после всех переживаний ей захотелось стать ближе к этой мутной колеблющейся воде, которая навевала забытье своим неверным колыханием.
- Перед входом вытри ноги, - сказал Люцио, и вытер ноги о песок. Мария последовала его примеру, и даже сняла туфли.
Люцио взял Марию за руку и перевел ее на корабль по тонким шатающимся мосткам.
- Не пугайся моих друзей, - сказал он ей над ухом мягким голосом.
Они вошли внутрь. На кораблике было очень тесно и душно. Внутренность была совсем обычной, такой, какая и бывает на всех подобных судах, - несколько потертая мебель, пыльные коврики на полу, барная стойка и два широких кожаных дивана. На одном из них лежал человек необъятных размеров. На вид в нем было килограммов двести. Его туша заливала собой весь диван, наслаиваясь ряд за рядом мясистыми кусками, и переливалась за край. Человек лежал на животе и смотрел мультфильм. Сзади неслышно показался еще один человек, среднего роста, тонкий и с большими стеклянными немигающими глазами.
- У нас гостья, - вкрадчивым голосом сказал он. – Прошу к столу. Не взыщите за скромность, - и он заговорщически подмигнул.
Люцио уселся на противоположный от туши диван, и небрежно закинул ногу за ногу.
- Прошу на наш скромный борт. Добро пожаловать и все такое. Чувствуй себя как дома. Азель, ознакомь барышню с местностью.
Тонкий взял Марию за руку, - его рука оказалась мягкой и податливой, как теплый воск, - и подвел ее к туше.
- Мария, - приветливо сказала Мария и протянула руку.
- Мафусаил, - пропыхтел толстяк в ответ. Его пожатие, в отличие от тонкого, оказалось маленьким и жгучим, как будто он зажимал раскаленный камешек в кулачок.
- Ну, не будем мешать, - и тонкий отвлек Марию к барной стойке.
Краем глаза Марии показалось, что мимо промелькнула еще одна тень, - какого-то очень маленького человечка или карлика, который быстро перебежал палубу вдалеке.
Люцио вынул несколько лепешек и бросил тонкому на стойку. Лепешки развернулись, покраснели и наполнились фаршем, который в течение нескольких секунд подрумянился и изошел кровью. У тонкого сверкнули глаза. Он достал из-под полки большой идеально заточенный тесак, и легким движением разрубил лепешки на несколько тонких очень правильных кусков.
- Угощайтесь, - сладко подвинул он блюдо Марии. Мария посмотрела на него с отвращением, но все же взяла один кусок. Тем временем Люцио принялся что-то обсуждать с тушей, но так невнятно, что ни одного слова нельзя было разобрать. Мария с трудом проглотила кусочек странного кушанья, и теперь сидела, переваривая съеденное. Блюдо показалось ей чересчур жирным, и она в который раз почувствовала дурноту.
- Вам нехорошо? – участливо осведомился тонкий, - пойдемте, я вас провожу, - и, все так же галантно придерживая ее под руку, он вывел ее на верхнюю палубу.
На воздухе Марии стало значительно легче. Она уперлась руками о перила, и с наслаждением смотрела, как далеко за рекой догорает закат. Он был по-августовски хорош, но уже подернут печалью наступающей осени. Небо было раскрашено серыми длинными неравномерным полосками, из-за которых пробивалось оранжевое зарево. За полосками вдалеке рассеивались перистые хлопья оставшихся облаков. В воздухе висел запах печали и ностальгии, словно с ушедшим солнцем уходило лето, тепло, и все хорошее, что сбылось, не сбылось, и могло сбыться. За бортом успокаивающе плескалась вода, и весь мир дышал тем особым успокоением, которое бывает только лишь однажды. Несмотря на то, что вокруг расстилались индустриальные пейзажи, Марии показалось так хорошо, как летом на даче, и ее посетило такое успокоение, что она захотела здесь остаться надолго, надолго.
- Нравится? – вывел ее из задумчивости тонкий.
- Да, - с чувством произнесла Мария, - у вас чудесный корабль.
- Знаменитый. Его очень любят известные люди, - артисты здесь свои дни рождения справляют, крупные чиновники, спецслужбы. Наш кораблик все знают, - со странной интонацией рассказывал тонкий.
- Так вот стоишь у моря, и кажется, что так бы и провела здесь всю жизнь, - поделилась впечатлениями Мария.
- Это только кажется, - проницательно сказал тонкий, - а на самом деле посидишь вот так несколько веков, и опять хочется в жизнь, в движение.
- Точнее, в видимость жизни.
- Так все видимость. Кто знает, кто он и что он на самом деле. И что его ждет за пределами того, что он привык считать жизнью.
- А вы знаете?
- Ровно столько, сколько и вы, - улыбнулся тонкий.
- Мне кажется, что я ровным счетом ничего не знаю.
- Это правильное ощущение. Все попытки человека объяснить все так или иначе, истолковать свое происхождение, а также то, что происходит за пределами его разума, напоминают большой муравейник на обочине шоссе. Муравейник стоит в лесу. Где-то за деревьями шумят машины. Они едут по шоссе, которое ведет в огромный город, - населенный людьми, бурлящий жизнью, сложный, современный. Так вот представления человека о том, о чем вы сейчас подумали, можно уподобить мнению муравьев, которое они могут составить о городе по шуму, доносящемуся с шоссе. Картина абсолютно идентичная. Самое забавное, что муравей пытается познать себя, выползая иногда на шоссе. Тогда как правильнее было бы покопаться вот здесь, - и тонкий постучал по лбу.
- Как страшно жить в неведении.
- Что вы. Очень весело. Если бы человек только представил хотя бы на секунду, что ждет его там, произошло бы массовое самоубийство. Впрочем, вы еще имеете шанс вернуться.
- Я, наверное, нескоро захочу, - сказала Мария.
- Это кажется. Но вы совсем замерзли. Пойдемте вниз.
Мария посмотрела на свои руки и заметила, что они стали совсем белые. Под кожей отчетливо проступили вены, которые стали очень синими, и по которым явственно бежала кровь, - вверх и вниз.
- Голубая кровь, - пристально глядя Марии в глаза, сказал тонкий. Потом взял ее за руку и поцеловал в область вены.
Они спустились вниз. Люцио все разговаривал с тушей. Мария присела на край дивана и принялась смотреть мультфильм. Ей показалось, что ничего более забавного она в жизни не видела. Она смотрела и смеялась. Смеялась радостно и с облегчением, - как смеется человек, узнав, что все его страхи заключались в маленьком пушистом зверьке, который приходил каждую ночь, только на промысел съестного. Потом она встала и уже без спросу вышла на верхнюю палубу, только уже с другой стороны. Она повернула лицо к берегу. Там стояли другие корабли. На одном из них были две клетки, - в одной из них находился павлин, а в другой бегали две лисицы, однообразно и циклично, крутя хвостами. Мария некоторое время понаблюдала за ними, потом взяла себя за руки. Закат близился к своему завершению, и над водой повисла туманная летняя мгла, отдающая росой и прохладой.
Из каюты показались два человека, которых Мария до этого не видела. Они были одеты как матросы и босиком. Их лица были совершенно невыразительные и какие-то напуганные, словно на них в детстве кто-то сильно и незаслуженно накричал. Они тащили с двух сторон небольшой сильно потрепанный диван с пледом. От пледа пахло старостью, и он был непонятного сине-голубого цвета, по которому прыгали дельфины.
- Для вас, - подобострастно сказал один из матросов, когда они установили диван. Мария сделала шаг в сторону, и они тут же передвинули диван туда, чтобы она села.
- Не нужно, спасибо, мне удобно.
Она села на диван и завернулась в плед.
- Осторожно, - так же подобострастно предупредил ее матрос, глядя на дельфинов, - кусаются.
Мария посмотрела на плед, но не сняла его. Матросы исчезли. Мария сидела в сумерках, и думала о том, как хорошо ни о чем не думать. Она увидела перед собой склонившееся лицо Люцио, показавшееся ей в синих сумерках бледным и осунувшимся. Его волосы были черны как ночь, и глаза как будто печальны. Мария закрыла глаза и пережила все, что с ней случилось. Потом приоткрыла их, посмотрела вниз, и внятно сказала:
- Я тебя люблю.

Глава XX. В которой появляется Маша Неизвестная.

Она возвращалась домой, когда было почти темно. Наступила та промежуточная пора, когда невозможно сказать, какого именно цвета погода, - то ли синяя, то ли серая, то ли черная, - и ты не особенно хочешь определить это, потому что спешишь. Она видела перед собой огни, горевшие в окнах, и этот свет придавал ей силы. Она всегда возвращалась домой одной и той же дорогой, и свет, заметный издалека, сразу согревал ей сердце и заставлял его чуть слышно сжиматься от радостного предчувствия.
Она жила в месте, похожем на мультфильм. Посреди большого окраинного поля стояли ровными змейками три группы из девяти одинаковых девятиэтажек, - девять красных, девять синих, и девять желтых. Когда-то они были нарядными и красивыми, но со временем дожди и холод съели краску, и желтые дома облупились, а синие стали совсем зелеными. Она когда-то жила в желтых домах, - в самом центре, в пятом доме, на пятом этаже. Эта точка придавала ей равновесия, и ей казалось, что она не могла бы жить в каком-нибудь другом доме или даже на другом этаже. Чтобы подобраться к нему, нужно было пройти большое поле, с которого уже был виден свет в окнах. Поле на самом деле было бомбоубежищем,- под ним находился огромный бункер на случай войны, и она, проходя по нему, всякий раз гадала, когда он понадобится. Именно по нему сейчас она и шагала, изредка поглядывая на свой маячок.
Ее немного беспокоили порывы ветра, которые доносились из-за города, - они не были похожи на обычный ветер, неопасный и даже где-то волнующий. От них веяло чем-то зловещим, это был мертвый ветер, который заставлял сердце дрожать и сжиматься, а отчего – трудно было сказать. Еще больше ее тревожило то, что она никак не могла понять, что же сегодня не так. Она прислушивалась к своим чувствам, но они, обычно чуткие и податливые, на этот раз молчали, ничего не в состоянии выдать и ничем не в состоянии помочь. Хотя если бы она задумалась, она бы легко поняла, в чем дело, - просто, кроме нее, на улице не было ни единого человека, да и свет в окне казался каким-то неестественным.
Да еще этот ветер. Этот ветер. От него деревья качаются, и проседают провода. Старая береза, толстая, и оттого неповоротливая, которая столько же лет, сколько Маша, стоит на горе, ничуть не меняясь, и только по обычаю дрожа время от времени своими листьями, совсем прогнулась. А ветер все качает и качает их, взвивая тонны пыли. Странно, но, несмотря на то, что она изо всех сил торопится, она ни на шаг не продвигается вперед, как будто застыла, и плывет по воздуху, в то же время находясь на том же самом месте. И еще она абсолютно не чувствует своего тела. Только этот ветер, - она видит ветер, играющий пылью.
Кажется, это не поле перед домом, а пустыня, огромная песчаная пустыня с несносным ветром, которую она никак не может перейти. А впереди маячат дома, такие близкие, такие знакомые, до которых так легко добраться, что можно потрогать рукой. Но только не сейчас. Она как будто застыла в пространстве и времени. Нет, она все же передвигается, - но не по направлению к дому, а в каком-то неизвестном измерении, одновременно двигаясь в материи и в пространстве, изменяясь и изменяя все вокруг. Странно, но она почти не ощущает никаких чувств, - только чувство спокойной уверенности, что идет к какой-то точке, к точке, где все должно завершиться, - но это ее не пугает. Она продвигается все ближе и ближе, время и материя сжимается и сжимается… и вдруг желтые домики наклоняются, и бесшумно падают вниз.
- Мне опять снился этот сон, - очнувшись, сказала Маша, - она подтянула колени к подбородку и обняла их руками. На ней была простенькая ночная рубашка, надетая прямо на загорелую кожу, которой едва касались густые седые волосы. Ее лицо просветлело.
- Что именно?
- Я видела собственную смерть.
Ее собеседник взял руку и пощупал у нее пульс.
- И какая она?
- Совсем не страшная. Ты просто перестаешь что-либо ощущать. Не чувствуешь совсем ничего. Ни света, - темнота. Ни ощущения, - твоего тела просто нет. Ни чувств, - они куда-то исчезают. Остается одно сознание, просто сознание того, что тебя нет.
- Разве это возможно?
- Да. Просто это трудно описать. Это невозможно почувствовать в жизни, и поэтому нет слов для того, чтобы это передать. Но это невероятное чувство. И я испытала его.
Ее спутник взял ее руку своими спокойными белыми руками и бережно прикрыл ее одеялом.
- Вот видишь, - подумал он, - теперь ты начала видеть будущее.

Глава XXI. В которой Мария разговаривает с дельфинами.
Мария посмотрела на дельфина и погладила его по голове. Кожа у него была очень мягкая, а лицо веселое и ласковое. Дельфин мотал головой, подставляя ее под руку Марии, и хитро смотрел на нее, время от времени пища улыбчивым ртом. Второй дельфин оказался более непослушным и где-то шевелился, блестя переливающейся спиной. Дельфины были серые, с темными спинками, и на вид казалось, что они обтянуты очень тонким мерцающим бархатом. Мария обняла послушного дельфина покрепче и замерла, вглядываясь в сумерки.
- Ты ведь тоже ни о чем не думаешь? – спросила она.
Дельфин хитро на нее посмотрел и покивал, растянуто улыбаясь.
- Как это хорошо – ни о чем не думать.
Всю жизнь мы о чем-то думаем, мучаемся, размышляем о различных вещах, и это заставляет нас страдать. Тогда как все так просто, - если тебе неприятна какая-то вещь, - просто не думай об этом. Или допусти существование другого, что сейчас кажется тебе невозможным, - и ты с удивлением заметишь, что ничего невозможного нет. Если не можешь изменить мир, измени свое представление о нем, - сказал один европейский философ. Восточные же люди думали глубже, - измени себя, и ты изменишь весь мир. В сущности, на всем белом свете не было ничего такого, что было бы окончательно и бесповоротно, - лишь смерть не имела конца.
Какими мелкими и незначительными оказываются все те вещи, которые занимают нас, как только мы перестаем о них беспокоиться. Что, в сущности, волнует нас в жизни? Бытовые неурядицы, - о них даже не стоит говорить. Они проходят, как песок, который ложится под ногами. Не успеешь заметить одну волну, как на нее накатывает другая, и вот уже и она сменяется третьей, и все течет и меняется, оставаясь в то же время неизменным. Жажда обладания, - чем? Роскошью, предметами? Они так же преходящи, как и ты, и когда ты, наконец, завладеваешь желанным, на горизонте уже маячит новое. Ты переживаешь, что не имеешь того, чего, как тебе кажется, ты вполне заслуживаешь? Вспомни, о чем мечтал ты в детстве или много лет назад, - и ты с удивлением обнаружишь, что все это у тебя уже есть. Ты потерял все, что имел? И что же? У тебя уже было все, что хотелось, так чего же ты хочешь еще? Ведь ты все равно потеряешь все рано или поздно с наступлением смерти. Так забудь о том и наслаждайся свободой.
Нас мучает то, что у кого-то есть то, чего так хотелось бы иметь нам самим? Представь, что у тебя уже есть все это. Представь хорошенько, подумай, что ты будешь делать. И не забудь, что для того, чтобы это приобрести, ты должен будешь расстаться со всем, что у тебя есть сейчас. Равноценный ли это обмен? Хорошо подумай. Нас мучает жажда первенства. Просто невыносимо думать, что кто-то оказался лучше, быстрее, успешнее тебя. Но что тебе до этого? Они на своем месте, а ты на своем, - и у тебя вся вечность впереди, и есть, куда стремиться.
А больше всего на свете нас мучает любовь. Она хватает нас за горло своими вьющимися тисками, и не дает дышать. Она на миг наделяет нас счастьем, таким, что весь мир расцветает и поет для тебя. А потом она коварно отбирает все это, или уходит сама, оставляя после себя только пепел пожарища, и ты ходишь по нему, и не понимаешь, кто же первым бросил головешку, и сжег этот чудесный дом? Так отрекись от любви, забудь ее. Ни один человек на земле не способен заставить тебя страдать, если только ты сам не хочешь этого.
Жизнь сложная штука, но открывается она просто, как ящик. Прожив жизнь, ты обнаружишь, что у тебя нет ничего, кроме воспоминаний. Время благосклонно к тебе, и оставляет только то, что больше всего нравится. Ты сидишь и перебираешь их, как прозрачные камешки, и рассматриваешь их на солнце, и любуешься блеском, которые они дают. И все, зачем человек живет, представляется только так, - начувствоваться, настрадаться, наполнить свою сущность эмоциями, которые со временем превращаются в воспоминания и составляют твой истинный невесомый багаж.
Загляни внутрь себя. Что ты видишь? Чувства, эмоции. Но они же твои. Посмотри на них как бы со стороны. Препарируй их, разложи на столе, и отрежь все то, что заставляет тебя содрогаться, - черное, тинное, зловонное, истерзанное, рваное, сочащееся кровью. Оставь только живое, жизнеспособное, заставляющее тебя радоваться и испытывать счастье, - попробуй испытать его. И ты увидишь, как это легко.
Муки совести, тяжесть греха, страх перед разоблачением, и отсюда нелюбовь к самому себе, - все это твоя личная ноша, которую ты сам на себя взваливаешь, и несешь ее, сгибаясь под тяжестью и вызывая смех у других людей, видящих, как ты бредешь по жизни, согнувшись под тяжеленным кулем. Сбрось ее, эту ненужную ношу, и тебе сразу станет легче. Забудь обо всем, думай только о том, что происходит с тобой здесь и сейчас, - и с тобой не будет происходить ничего такого, чего бы ты сам не хотел.
Люди сами себя загоняют в рамки, - условностей, приличий, собственных и чужих представлений о том, что должно и что не должно, как нужно и как правильно жить. Прислушайся к себе и скажи себе раз и навсегда, чего ты на самом деле хочешь. И сделай это. Подумай, как можно добиться этого, но думай не обычными категориями, а так, как если бы у тебя была возможность все изменить, - и через некоторое время ты обнаружишь, что действительно ты изменить все в состоянии. Не бойся ничего, - ибо нет ничего такого, чего бы ты не мог сделать в жизни. Потому что нет предела человеческим возможностям, есть только предел воображению, рамки, которые он создает себе сам. Улыбнись жизни, и жизнь улыбнется тебе, - сказал один мудрый человек. Мария улыбнулась и зарылась головой в дельфинов.
Она обняла их, оперлась на их упругие спины, и поплыла на них по теплому синему морю. Перед ней расстилался бескрайний простор, солнце мерцало по всей поверхности яркими бликами, и Мария отпустила себя на волю, подчиняясь течению стихий, и наслаждаясь моментом. Весь мир исчез, растворился в бескрайнем синем просторе. Под ее руками пружинили и переливались две надежные теплые спины, а впереди была невыразимо яркая, счастливая бесконечность.

Глава XXII. В которой Маша Неизвестная видит сон о Всемирном потопе.
Гладкая водная поверхность расстилалась окрест. Она наполнила все до краев, так, что на всей земле не осталось ни одного сухого места. Прозрачная вода переливалась, пропуская свет в самом начале, и сгущаясь невидимыми сумерками в конце, и невозможно было разглядеть, где находится дно, и есть ли оно вообще. Маша находилась лишь в одном месте этого подтопления, но была уверена, что именно так обстоит дело на всей земле. Ее наполняло странное чувство, - то, что кроме нее, в мире не осталось ни одного живого человека. Чувство было очень пугающее, спокойное, - настолько необычное, что его было не с чем сравнить.
Странно было подумать, что больше никому не доведется сказать ни одного слова, не с кем будет даже обсудить эту уникальную запруду, и вообще на всем огромном пространстве осталась только одно существо, - ты и твои мысли. Вокруг стояла такая тишина, что, казалось, она способна поглотить и впитать в себя все, поэтому Маша даже не подавала голоса, боясь, что он тут же растворится в этом всеобъемлющем безмолвии. Она как бы парила над всем этим водным миром, не страдая от наступившей аномалии и одновременно четко видя все вокруг.
Все знакомые предметы были наполовину погружены в воду. Разноцветные змейки домов, желтые, красные и синие, были наполовину затоплены, и всю поверхность, насколько хватал глаз, заливала безмолвная прозрачная вода. Под водой были деревья, где-то далеко в глубине притаились ландшафтные изгибы, дворовые площадки и детские садики, но этого всего не было видно на поверхности, где колебалась одна вода, иногда морщась легкой рябью от налетевшего ветра.
С тем же чувством спокойной уверенности Маша нашла глазами какой-то предмет, возвышавшийся над водой, как остров, и вылезла на него, высвободив тело из-под власти воды. Ей предстояла большая работа.
В коридоре раздались шаги и на пороге показались две пожилые медсестры. Одна из них посмотрела на спящую Машу и что-то отметила в журнале. Вторая громко вздохнула:
- И берутся же откуда-то такие.
Вторая, с журналом, промолчала.
- Как ты написала ее?
- Маша Неизвестная. Будет так, пока фамилию не вспомнит.
- Да куда уж там.
Вторая опять сделала в журнале какие-то пометки.
- Дай хоть посмотреть, как она к нам попала, - любопытно нагнулась к журналу первая.
- Ее в порту нашли.
- Да что ты? Вот дела. Что ж она там делала?
- Понятия не имею.
- А привезли-то ее хоспади! Голая, волосы до пола, черная вся, страх! Как ее еще до этого никто не подобрал, уму непостижимо!
- Пойдем, - поторопила ее первая, - нам еще другие палаты надо обойти.
И через несколько минут их шаги скрылись в коридоре.

Глава XXIII. В которой Магда едет в Египет.
Магда стояла на мостике и смотрела на воду. Мостик был очень красивый, выгнутый, покрытый лаком, деревянный и с перилами, а под ним расстилалась небольшая река, очень мелкая, так что на дне ее просматривались все камешки, даже мелкие. Река была искусственная, наполненная морской водой, и, управляемая чьей-то  причудливой волей, вытекала из моря, и, пройдя заданный круговорот, впадала в него, по намеченному извилистому пути.  Днем по реке плавали перевозчики, - они возили на гондолах пассажиров, желающих осмотреть окрестности, но сейчас, ночью, никого не было, и только река, подсвеченная изнутри, излучала  мягкий молочный свет.
У Магды возникло ощущение, знакомое ей с детства, - как будто она когда-то уже стояла у этой реки, на этом мостике. Но, конечно, это было невозможно, потому что она в первый раз была в этом месте. Магда попала сюда с помощью Черта, - и нужно сказать,  это было для нее большой удачей. Примерно неделю назад Черт, с которым у Магды установились прочные неприятельские отношения, вдруг позвонил ей, и в обычной бесцеремонной манере закричал в трубку:
- Хочешь с нами в Египет?
- С чего это вдруг? – скептически отозвалась Магда.
- Нашу труппу туда приглашают, - можем и тебя с собой взять.
Предложение при всей неожиданности было очень соблазнительным. Но Магда не сразу сдалась.
- А что там будет?
- Ну, там будет грандиозная вечеринка по случаю открытия Отеля. Это будет восьмое чудо света, семизвездочный отель. Поедет много наших, будут и мировые звезды, - и Черт назвал несколько нашумевших имен.
Это было уже интересно. Магда, конечно, совсем не хотела в Египет, - она с детства не любила южные страны, и презирала пляжный отдых, с валянием на пляже и наеданием живота. Но такие знаменитости, - большая редкость, и уж если они туда приедут, значит, вечеринка будет действительно хороша. Магда легко согласилась.
Следующие дни были наполнены бесконечными телефонными переговорами, - бессмысленными, но очень увлекательными. Собственно, никакого практического результата в них не было, - так как все было давно оформлено и требовалось только вписать Магдину фамилию в какой-то список. Но постоянно приходили какие-то уточнения, задерживались подтверждения приглашающей стороны, в результате чего создавалась та особая предпоездочная суета, которая не столько создается сама по себе, сколько ее создают люди.
Наконец, все было решено, и в состоянии легкой эйфории Магда отправилась в аэропорт. По дороге она позвонила Черту, и сообщила о том, что она выезжает.
- А почему так поздно? – спросил тот.
- Ты же сказал, в 14.30 в аэропорту.
- Я сказал, в 13.30.
Магду охватило жгучее чувство невыполненности чего-то важного, и одновременно того, что в один момент все может рухнуть.
- Но я точно помню, что ты говорил, - 14.30.
- Я говорил, 13.30, - неумолимо повторил Черт.
- Ладно, неважно, - сдалась Магда. – я думаю, я все равно успею.
- Давай быстрее, - возмутительно равнодушно потребовал Черт, - иначе самолет без тебя улетит.
Магда взялась подбивать водителя лететь на всех парах. Времени, которого, казалось, было так много, внезапно оказалось в обрез. На ее счастье, дорога оказалась довольно свободной, но водитель, кажется, специально иногда задерживал ход, по крайней мере, так казалось Магде, которая вся подалась вперед от желания обогнать время. Впрочем, они доехали довольно быстро, вот только Магда осталась такая взбудораженная, что, попав в аэропорт, на том же ходу бросилась искать Черта.
Это казалось занятием неблагодарным. Подбежав к одной стойке, она там никого не обнаружила. Позвонив, она услышала наглый голос Черта, который спокойно сообщил, что они уже переместились. Магда бросилась за ними, но и там никого не нашла. Начиная злиться, она метнулась в другую сторону, и, наконец, после мучительных поисков, обнаружила фигуру Черта. Она грозно направилась к нему, собираясь уже обрушить на него все свое негодование, но он опередил ее, по-деловому отправив:
- Так, беги быстренько оформляй билет, мы уже улетаем.
Магда, проглотив слова, схватила билет и помчалась на оформление. У стойки она столкнулась с такой же опоздавшей, которая, судя по всему, находилась в похожем состоянии. Вместе с чемоданами, они обе поволоклись к стойке, и, после некоторых метаний, оформили документы и вновь присоединились к группе. Но все эти манипуляции вызывали такую нервозность и такое устойчивое чувство, что вот-вот все улетят, и тебя забудут, что на инерции этого чувства, они бросились пробиваться вперед, сквозь очередь, по дороге на свой самолет. В порыве Магда проехалась чемоданом по чьей-то ноге, чья владелица зашипела и оскорбленно выкрикнула: «Девушка!»
Но Магда со своей соседкой уже просочились внутрь. Ее соседка оказалась девушкой довольно средней внешности, невысокая, с непонятного цвета химическими волосами, длинным носом и прозрачными глазами навыкате. При этом не лишенная определенной доли манерности и ханжества, характерных для девушек, выросших в хорошей семье, у которых раз и навсегда все слажено и установлено, - и родители, и заботливый отец, и какой-нибудь муж, и дети.
Сейчас она стояла рядом с Магдой, со спокойным, несколько вытянутым лошадиным лицом, хотя внутри чувствовалась некоторая озабоченность. Тем временем очередь продвигалась необычайно медленно, и Магда, в своей всегдашней манере везде пролезать, предприняла и здесь попытку продвинуться. Ее тут же довольно невежливо оттеснили.
- Я на Египет, - попробовала объяснить она.
- Здесь все на Египет, - с каким-то смешком ответили ей.
У прохода Магда оказалась одновременно с молодым человеком с хитрым лисиным лицом, в синей маечке и встопорщенными сзади волосами. Он спокойно, как будто ее рядом и не было, направился ко входу. Этого Магда уже допустить не могла. Она пошла на хитрость, - засунула свой чемодан раньше его, и, как бы следуя за ним, стала пробиваться следом.
- Девушка, вы мне еще на голову залезьте, - гнусаво проскрипел юнец.
- У меня там сумка, - резонно возразила Магда.
- Ну, давайте мы тоже все свои запихнем, и будем рваться за ними.
Магда, когда ее хитрость так явно открыли, смутилась. Но было уже поздно, - они преодолели заветный порог, и, оказавшись по ту сторону, сразу сбросили напряжение. Магда, впрочем, еще не отошла от пережитого унижения. Чтобы как-то реабилитироваться, она поделилась со своей соседкой: «Никогда такого не видела». «А, этот ужасный молодой человек?», - неожиданно поддержала ее соседка. Магда обрадовалась пониманию, и испытала к ней теплые чувства.
Оказавшись в самолете, они принялись осматриваться. Публика была совершенно незнакомая. Магда знала, что где-то в самолете летит Черт, но искать его совершенно не хотелось, хотя надо было. Магда посмотрела на своих соседей, и они ее совершенно не впечатлили, - какая-то безликая толстеющая масса. Так что единственным знакомым лицом оставалась ее соседка. С ней она и порешила свести первое знакомство.
Ощущение взлета подарило ей полузабытый с детства и теперь с новой силой захвативший ее вкус небесной эйфории. Магда всегда с трепетом относилась ко всему, что было связано с небом, - обожала самолеты, и испытывала почти детское восхищение перед редкими летчиками, которые попадались ей на пути. Некоторое время она провела с замиранием сердца, наслаждаясь ощущением обманчивой невесомости, и наблюдая за убегающей землей.
Но потом ее опять захватили бытовые заботы, и она принялась обсуждать их со своей соседкой, так как при кажущейся устроенности все же оставалось много непонятностей. Непонятно было, кто их будет встречать, и где они разместятся, и вообще хотелось какой-то определенности, - Магда надеялась, что все-таки сумбур и суета отъезда скорее случайное явление. Обсудив и поделившись недовольством с соседкой, Магда пришла к выводу, что нужно все-таки отыскать Черта. Она поднялась с кресла и направилась в обход самолета.
По дороге ей попалась та самая парочка, с которой у нее произошла стычка на проходной – лисий человек в майке и его сосед, которого Магда не запомнила. Магда неприятно удивилась, - ей в голову не пришло, что с кем-то из людей в аэропорту ей предстоит лететь в самолете. Теперь же выясняется, что не только лететь, но и возможно, провести ближайшие две недели вместе. Поколебавшись секунду, Магда сочла, что лучшим решением будет как-то сгладить ситуацию, - мало ли что.
- Вы на меня не сердитесь? – самым любезным мягким голосом спросила Магда, поравнявшись с лисим.
Тот, видимо, плохо перенося полет, небрежно махнул рукой.
Удовлетворенная, но не успокоенная, Магда продолжила свой путь. Из пассажиров ей запомнилась одна пара, - томный молодой человек в черных очках, с загорелой холеной кожей и белой рубашке навыпуск. Рядом с ним располагалась какая-то дама, искусно создавшая себе образ девушки, и они томно подремывали, облокотившись друг на друга. Магда завидела вдалеке Черта, - он, как обычно, был в гуще событий, и громко хохотал и разговаривал с кем-то, уже держа пластиковый стаканчик в руке. Магда хотела было подойти к нему, но раздумала, - не хотелось встревать в чужую компанию. По дороге обратно ее вдруг кто-то потрогал сзади. Она оскорбилась, и обернулась, уже готовая дать сдачи, или, по крайней мере, ответить чем-нибудь соленым, но внезапно увидела, что перед ней сидит ребенок, поджимая ручки и мерзко хихикая.
- Что, расстроилась? – раздался голос сзади. – Наверное, хотела ответить, а тут ребенок? – и сзади засмеялись.
Магде хотелось объясниться, сказать «Я вовсе не…», но вместо этого она молча повернулась и, не говоря ни слова села на свое место. Желание бродить пропало сразу. Зато появилось желание выпрыгнуть из самолета. Что же это за мерзкий мир, где какой-то ребенок может потрогать ее, и сделать все, что хочет, а окружающие взрослые будут только подобострастно потакать, потому что его отец его какая-нибудь важная шишка. Магда почувствовала себя, как вещь. Какой смысл во всей ее красе, и уме, и таланте, если все это не имеет ровно никакого значения, а значение имеет только одно, - деньги. Но как же страшно действуют они на людей, если ради них приходится превращаться в скотов. Ведь это просто скотство, - до такой степени опускаться, чтобы служить какой-то поживой для более сильных, преданно смотря им в рот, и потакая всем их желаниям. Вот и ее, видимо, восприняли в качестве такого же мяса, бросившегося на поиски лучшей жизни и отчаянно предлагающего себя всем подряд по бросовой цене. Но ведь это не так. Да, она хочет стать богатой и знаменитой. Но она никогда никому не служила. И не будет, даже если от этого будет зависеть ее карьера и благосостояние. Ведь это мерзко, воспринимать себя в качестве такого вот придаточного материала. Но пусть они думают, что хотят. Пусть воспринимают ее, как нравится. На большее у них все равно не хватит воображения. И, озлобившись и замкнувшись, Магда с независимым видом уставилась в окно.
В Отеле все оказалось хуже, чем она предполагала. Они остановились на ресепшн, и принялись ждать кого-то или чего-то, кто поможет им разместиться, и вообще возьмет инициативу на себя. Как выяснилось, их никто не ждал. Черт затерялся где-то в коридорах отеля, и оказался вдруг недоступен. Их окружали толпы людей, озабоченных той же проблемой, что и у них. Магда, ее соседка, и еще несколько несчастных, оказавшихся той знакомыми, столпились группкой возле входа, и стали ожидать непонятно чего. Время от времени они вылавливали какого-нибудь администратора, или просто человека с табличкой в глазах, и пытались выяснить у него подробности своего пребывания. Человек обещал разобраться и со взглядом, устремленным куда-то вдаль, исчезал, чтобы больше не появиться.
У стойки регистрации стояла толпа. Они осаждали несчастных клерков, громко выкрикивая угрозы и жестикулируя. Они тоже не ожидали, что их никто не примет радушно, но выражали свои эмоции по-другому, - напыщенно и важно, как слуге, который утром по ошибке принес не домашние тапочки, а ботинки. Как удалось понять Магде, суть проблемы заключалась в том, что устроители торжества пригласили на свою вечеринку людей в три раза больше, чем могли принять. И теперь, когда они съехались, встал вопрос размещения. Люди, среди которых были и очень важные гости, приехав и обнаружив, что нет свободных номеров, или, еще лучше, что их номер занят, по чисто человеческой особенности, вместо того, чтобы тут же уехать, подступали к стойке и начинали громко качать права. То и дело разносилось:
- Да вы хоть знаете, кто я? Да вы посмотрите на документы? Где ваше начальство?
Но поскольку такими, то есть заслуживающими особого внимания, были почти все, то администрации оставалось только какими-то нейтральными фразами сдерживать напор в надежде, что все как-нибудь само собой рассосется. Как всегда бывает в таких случаях, начальство куда-то подевалось, и удар держали администраторы и клерки, на которых обрушивался весь высочайший гнев. Магда мстительно смотрела на всю эту неразбериху, наблюдая, как те самые, напыщенные и сильные, толкутся у стойки, как в очереди в универмаг, доказывая свои права, и отталкивая друг друга. Почувствуйте же и вы себя так, как ежедневно чувствуют себя миллионы. Кстати, вы ничем не лучше их. Будь я на вашем месте, я просто развернулась бы, и ушла, улетела бы на своем частном самолете или лайнере. Вам же надо во что бы то не стало доказать свое превосходство, чтобы и здесь убедить в этом самих себя. Я бы ушла и сейчас, - уж больно противно здесь стоять. Но у меня здесь свои планы, поэтому я останусь.
Постепенно Магда заметила, что и среди этой толпы наблюдалась некоторая неоднородность. Одни, самые шумные, не отходили от стойки ни на миг, требуя немедленно номер. Их некоторое время проверяли на выдержку, потом применяли обманные меры: давали ключ якобы от номера. Те с гордым видом отправлялись в законно отбитые покои. Проплутав с полчаса по гигантским коридорам, они находили свой вожделенный номер, и обнаруживали в нем уже спящих людей. Устраивался скандал, с большей или меньшей степенью сутяжности. После этого, с еще более высоким градусом они возвращались к стойке. Там повторялось то же самое. Когда градус достигал кипения, к ним подходил неприметный араб, который доставал из кармана карточки от дверей, и, перетасовав их, как карты, наконец, ловко выхватывал одну из них, и всовывал надоевшему клиенту.
Другие, более молчаливые и тихие, сразу подходили к арабу, который стоял неподалеку, окруженный подельниками, как карточный шулер на рынке. Время от времени как по волшебству в его руках появлялась колода из карточек, которая, так же по волшебству, внезапно исчезала. Магда, привлеченная таким необычным способом, решила попытать удачу и подошла к арабу.
- Дай мне карточку? – просто сказала она.
- Э? – сделал вид, что не понимает он.
- Карточки. Мне нужна карточка, – продолжала испытывать Магда.
- Как твой фамилия? – спросил араб, доставая колоду. – Магда краем глаза разглядела, что на каждой карточке была написана фамилия, среди которых были и очень даже известные.
Магда наугад назвала свою фамилию. Араб порылся в карточках, но не обнаружил ее.
- Но она должна там быть, - попыталась доиграть Магда, но араб уже спрятал карточки, и собрался исчезнуть.
- Послушай, - задержала его Магда. - Я известная актриса, я хорошо заплачу.
- Сэколько? – прищурился араб.
- Договоримся. Так у тебя есть лишние карточки?
- Лишние – нет.
- Тогда дай мне чью-нибудь. А завтра, когда половина разъедется, я отдам.
Араб немного подумал.
- Подожди, - сказал он Магде, и исчез.
Магда принялась ждать. У стойки происходило все то же, - скандалы, споры, выяснения. Люди сменялись, приходили те же. Магдина группка все так же стояла у порога.
- Кажется, я поняла, как у них тут все устроено, - поделилась наблюдениями Магда.
- Да? И как же? – заинтересовалась ее соседка. Но Магда не сочла нужным разглашать свои разведданные. Она лишь многозначительно намекнула, - Если все будет в порядке, то может быть, через некоторое время мы все тут устроимся.
Но время шло, а ничего не менялось. Люди сменялись, их постепенно становилось меньше. Время от времени Магда подходила к арабу, но ответ был неизменно один и тот же:
- Подожди.
После нескольких попыток Магда решила конкретизировать, надеясь, что это поможет, и стала спрашивать:
- Сколько?
Араб называл разные цифры, то двадцать, то сорок минут, то полчаса, но, когда задуманное время проходило, Магда возвращались только затем, чтобы получить новые цифры. Двое из группки, решив применить другую тактику, и на протяжении нескольких часов осаждавшие стойку, получили-таки карточки и направились наверх. Мимо Магды прогремели, волоча чемоданы, лисий с товарищем. Этого она уже вынести не могла. Она отправилась к группке, и получила там неожиданное известие.
- Кажется, они решили поселить нас в соседний отель, - не такой, конечно. Но говорят, довольно приличный. А сюда мы сможем приезжать.
- Так поехали, - тут же сказала Магда.
- Но это очень неудобно, - возразила одна из группки, - как мы будем ездить каждый день туда-сюда?
- И потом, что значит, «приезжать»? – добавила Магдина соседка. – Нас пригласили сюда, значит, мы должны жить здесь. Как они это решат, это их проблемы.
Но Магда была так измучена всей этой историей, и так хотела отдохнуть, что, не колеблясь, отправилась к автобусу, который и отвез ее в другой отель. Она не усматривала в этом ничего оскорбительного, - если они не могут обеспечить ей достойной встречи, ну что ж, она найдет себе другое место, это лучше, чем стоять и выклянчивать милости. Позже она узнала, что спустя несколько часов, так же поступила и группка.
На следующее утро Магда проснулась в полной боевой готовности. Она чувствовала, что вот сейчас-то и начнется большая жизнь. Что именно ее ждет, она не знала. Но она безошибочным чутьем чувствовала энергию большого мира, - она проявлялась во всем, в стремительном мелькании сильных, уверенных людей, в торопливых приготовлениях, свидетельствующих о наступлении чего-то значительного, и в том особенном, сгущенном воздухе, который всегда возникает, когда в одном месте собирается много известных, недоступных для прочих людей.
По своему обыкновению Магда знала, что если будет искать дружбы со всеми без разбору, то это ни к чему не приведет, - но определенную активность проявить было нужно. Магда решила показаться во всеоружии. Она достала из чемодана припасенное заранее свое лучшее платье, - чудного переливающегося голубого цвета, переходящего от почти белого через изгибы тела к бирюзовому и небесно-синему. Платье было очень мягким, и обволакивало тело, как морская волна. На голову Магда нацепила шляпу с широкими полями, придававшую ей аристократичный вид. Кроме того, шляпа помогала защитить лицо от солнца, так как загорать Магда категорически не любила, находя это занятие вульгарным. Удивительно, насколько наряд влияет на наше внутреннее состояние. Магда убеждалась в этом не раз. Вот и теперь, облачившись в аристократически-морское одеяние, и окутав себя подходящим свежим ароматом, она почувствовала себя, как принцесса на отдыхе, по какому-то случаю решившая совершить путешествие инкогнито и без полагающейся свиты.
Выйдя в холл, Магда тут же начала ловить на себе мимолетные взгляды постояльцев, - платье начинало работать. Публика в отеле была скучная, - по большей части пенсионеры да редкие семейные пары, - все самое интересное, без сомнения, было там, куда Магда направлялась. В ожидании такси она присела на диване в лобио, меланхолично спрятавшись за широкими стеклами темных очков и благосклонно наблюдая за входящими и выходящими. Через некоторое время к ней неслышно подсел загорелый молодой человек и вежливо осведомился на английском:
- Вы в Отель?
- Да, - в тон ему ответила Магда.
Это был тот самый человек, которого она заприметила  в самолете.
- Вы одна приехали или с кем-то?
- С друзьями, - уклончиво сказала Магда. – А вы?
- Я с группой. Мы с артистами будем там выступать.
Молодой человек был очень вежлив и смотрел заинтересованно. Магда решила не раскрывать свои карты, и остаться инкогнито. Но внутренне порадовалась первому успеху. Через некоторое время группа уехала, и Магда вновь осталась в одиночестве. Когда подошел такси, она вышла на веранду, и уже собралась было сесть в машину, как ее догнал странный человек. Внешность у него была невероятная, - рыжие всклокоченные волосы, рыжая же козликом борода, очки и толстый живот, - какая-то помесь Мефистофеля с Гарпагоном. Если бы к его голове прибавить небольшие рожки, получилась бы полная картина первородного греха.
- Подождите, - пропыхтел Мефистофель, - я с вами.
Магда ничуть не удивилась такому обстоятельству, и позволила толстяку погрузиться вместе с ней. По дороге он довольно дотошно выспрашивал, кто она, откуда, но Магда предпочла отделываться общими фразами, не желая расставаться с таким уютным образом загадочной инкогнито. Когда они подъехали к Отелю, толстяк засуетился, открыл перед нею дверь, и незаметно повлек ее ко входу. Из Отеля вышел человек довольно выразительной наружности, с черными блестящими волосами, довольно упитанный, с хитрыми глазами, и очень уверенный в себе. Своей хозяйской манерой держать себя он сразу производил впечатление человека, которому все позволено.
- Вот, - протягивая Магду, как бумажку, отчитался Гарпагон.
- Здравствуйте, здравствуйте, - с интересом приветствовал Магду тот. – Вы откуда?
- Из мира искусства, - выспренно представилась она. И протянула руку, - Магда.
- Лучано, - пожал тот ей руку, - и хихикнул.
- Певец? – глупо уточнила Магда.
- Нет, - совсем развеселился Лучано. – Скорее меценат. Тебе что, мое имя ни о чем не говорит?
- Нет, я вас не знаю, - ответила Магда.
Лучано явно удивился.
-  Ну, какой же ты артист после этого. Меня весь мир знает, - и похлопал ее по руке, - Ну, ничего, еще узнаешь.
- Ты одна или с кем-то? – перешел он прямо к делу.
- Одна, - призналась Магда. – Я приехала с артистами.
- Здесь остановилась?
- Нет. Тут не было номеров, и нас отвезли в другой отель, хотя это очень неудобно.
- Пошли, - скомандовал Лучано.
Немного удивившись, Магда, тем не менее, последовала за ним. Поодаль за ними засеменил и Гарпагон. Лучано искоса пристально осмотрел Магду, и, видимо, сделал какие-то выводы.
- Напрасно ты меня не знаешь, - продолжал он веселиться по дороге. - Мое имя открывает многие двери. И очень многие хотели бы им воспользоваться. А тебе я его сказал просто так.
Магда ничего не ответила, и чуть посторонилась. Лучано дышал тяжело и в опасной близости.
- Да не бойся ты, - ободрил он, видя замешательство Магды. – Никто с тобой тут ничего не сделает.
- А вдруг? – хотелось брякнуть Магде, но она удержалась.
Они поднялись на лифте на верхний этаж, и прошли по коридору. Лучано достал из кармана пачку заветных карточек и одной из них открыл дверь.
- Так, - по-хозяйски сказал он, войдя в номер. – Это твой номер. Располагайся.
Магда медлила на пороге.
- Ну, чего ты боишься?
Магда не отвечала.
- Ну, ты что, думаешь, я на тебя наброшусь тут же?
- Спасибо, - наконец, выдавила из себя Магда, - не надо.
- Вот глупая, - раздосадовался Лучано. – Послушай. Чего ты боишься? Как женщина ты здесь никого не интересуешь. Тебе есть двадцать лет? Есть? Все, нет шансов. Теперь запомни одну вещь. В жизни можно бояться потерять только три вещи: жизнь, здоровье и честь. Жизнь у тебя никто не отнимет, здоровья от того, что ты зайдешь в номер, тоже не убудет, а на честь я не покушаюсь. Ну?
Но это было сильнее Магды. Она ничего не могла с собой поделать, вязкий страх сковал ей ноги, и спеленал лицо. С каким-то одеревенением она вымучила из себя улыбку и промямлила:
- Я лучше как-нибудь в другой раз.
- Ну, как знаешь, - сказал Лучано и захлопнул дверь.
Еще под впечатлением от произошедшего, Магда спустилась вниз и прошла по вестибюлю. После вчерашней давки здесь было непривычно тихо, - только ходили постояльцы, уже по-домашнему, в майках и тапочках. Магда не знала, что ей делать, - то ли отправляться на разведку, то ли возвращаться в свой отель, - чего не хотелось. И тогда, вдруг соблазненная внезапной мыслью, она решилась на эксперимент. С независимым видом она подошла к стойке и уверенно сказала:
- Здравствуйте, мне должны выдать ключ.
Администратор посмотрел на нее и сверился с журналом.
- На какое имя?
Внутренне похолодев, Магда назвала имя Лучано. Администратор чуть помедлил, и через несколько минут чудо свершилось, - у Магды в руке оказалась заветная карточка. Душа ее запела, и она бросилась обратно в свой отель за вещами. Утро прошло в приятных хлопотах переезда, - Магда уже с уверенным видом вошла в Отель, и, взглядом приказав отнести за ней вещи, отправилась в номер.
Номер был чудесный. Уютный и мягкий, он был словно весь обит изнутри теплой шерстью. На полу был барашковый ковер, по бокам виднелись квадратные торшеры, а кровати были покрыты тяжелыми покрывалами цвета подернувшегося пылью шоколада. Номер имел балкон, с которого открывался самый чудесный вид, который Магде только доводилось видеть. Но она недолго любовалась, - у нее были дела поважнее. Приведя себя в надлежащий вид, и понадежнее закрепив очки, она отправилась изучать Отель.
Когда она впервые вышла на внутреннюю территорию, ее охватил восторг. Отель был чудесный. Сколько хватал глаз, простиралась огромная территория, обрамленная заботливо посаженными соснами и можжевельниками. Прямо перед Магдой расстилалась неглубокая искусственная река с мостиками, по которой ездили коричневые покрытые лаком гондолы. Слева и справа виднелись рестораны, столики которых были вынесены прямо на улицу, на берег реки, а вдалеке блестело море. Чуть поодаль виднелась целая сосновая роща, но что было за ней, видно не было, так как эту часть закрывало крыло отеля, в котором была арка, с которой, как гигантский занавес, спускался водопад. Посреди реки бил фонтан, рассыпающийся водной пылью, на котором отражались спроецированные картины, - морские вихри или стаи рыб. Все это походило на какую-то сказку.
Походив по Отелю, Магда обнаружила еще несколько чудес. Справа от водопада она наткнулась на лавку, в которой продавались восточные редкости, - подобных вещей она не видела ни разу. По всему периметру отеля шли самые дорогие магазины, собранные со всего мира, а в противоположной от лавки части была устроена целая улица из них, вымощенная кладкой и покрытая стеклянной крышей с искусственным освещением, которое создавало дневной свет даже в ночное время, такое своеобразное вечное утро, и полностью обеспечивало отрыв от реальности.
Магда бродила по Отелю до изнеможения, - он был так огромен, и столько всего хотелось посмотреть, что она даже не заметила, как натрудила ноги, и пропустила обеденное время. Когда она, наконец, решила поесть, выяснилось, что все столы уже убрали, и придется ждать ужина. Магда огорчилась этому обстоятельству, но, под впечатлением от увиденного, решила не очень расстраиваться и пошла отдохнуть в номер. Вечером ожидалась грандиозная вечеринка.
Когда стемнело, перед пляжем возвели огромную сцену, а все пространство от Отеля до нее уставили столиками с тяжелыми белыми скатертями, в середине каждого горела свеча. В окружении воды и теплого воздуха все это было чрезвычайно романтично. Магда то и дело проходила мимо, но, поскольку точно не знала, когда должно начаться торжество, решила дождаться открытия на балконе, и только потом спуститься вниз, во всем блеске. Так и сделала. Когда она появилась, все столики были уже заняты. На всем протяжении звенела бокалами и смехом нарядная толпа, чернея и сливаясь с бархатом ночи и выделяясь смуглыми декольте. Магда немного оробела и вначале даже не знала, как поступить.
Она трижды обошла толпу по периметру, выискивая знакомых, но так никого и не обнаружила. Она с удовлетворением отметила, что ее сияющее белое платье и здесь вызывает заинтересованные взгляды, вот только не могла понять, оттого ли, что ее фигура привлекает взгляд своей пропорциональностью, или просто люди с недоумением наблюдают ее брожения. Она постаралась придать себе как можно более светский и непринужденный вид, и обещала самой себе, что этот круг станет во что бы то ни стало последним. Когда он был завершен, Магда перешла к решительным мерам. Подойти прямо к какому-нибудь столику, и, осведомившись, не занято ли, непринужденно присесть, - такова была ее мысль. Она выбрала центральные ряды, ближайшие к сцене, и прошла вдоль них. Но все они по большей части были заняты, а публика, сидевшая возле них, заставила оробеть даже ее бесконечно наглое сердце. Однако надо было на что-то решаться. В отчаянии Магда повернула назад и сделала единственно верный шаг, - подошла к распорядителю, и, сделав вид, что смутилась, на ломаном иностранном языке принялась объяснять, что ищет друзей, и что они должны быть «где-то здесь». Без лишних вопросов девушка-распорядитель жестом предложила ей пройти, и усадила за столик, почти возле самой сцены. Среди двух почтенных пар и одного юркого господина Магда вдруг с удивлением обнаружила свою соседку и еще двух человек из «группки». Она встретила их чуть не с распростертыми объятиями, искренне обрадовавшись знакомому лицу. Озадачило только одно, - то, что за столиком не оказалось лишнего места. Люди из «группки» тут же взялись устранить эту неприятность, и даже позвали официанта, тот быстро появился и так же стремительно скрылся. Магда осталась его ждать в довольно глупом положении стоя за столом. Ей даже в голову не пришло, что, появись она здесь пораньше, и прямо изложи свои намерения, этой ситуации удалось бы избежать. Она же, напротив, думала о том, что хитроумно проникла туда, куда и хотела, лишь только досадовала на то, что приходилось стоять тут в таком дурацком виде. Долго она, впрочем, не выдержала, и, известив, что ей нужно повидать еще кое-кого, отправилась опять к выходу.
Она и вправду собиралась отсидеться в номере, пока этот дурацкий официант не принесет ей стул, и через некоторое время вернуться. Но, проходя через террасу, тоже уставленную столиками, она вдруг за одним из них увидела Черта. Магда очень обрадовалась, - характерная фигура с бокалом в руке, громко разглагольствующая перед какой-то очередной группой людей, показалась ей почти родной. Она бросилась к нему навстречу, и так же радостно приветствовала его.
- О, - удивился Черт, - и ты здесь.
По всей видимости, он изрядно набрался, что на нем, правда, сказывалось только сильным возбуждением и остекленелыми глазами. Он без конца трещал, громко смеялся и бегал от одного конца стола к другому, чокаясь и обнимаясь со всеми подряд. Магда как-то исподволь присела за их столик. За ним находились несколько мужчин и женщин довольно сурового вида, - мужчины преимущественно с внушительными плечами и крупными лицами, женщины, - тоже спортивные, в трико и кепках.
- Вы спортсмены? – спросила Магда.
- Ага, - хохотнула одна из женщин. – Чемпионы мира. По шашкам.
Они общались в той непривычной Магде иронично-наплевательской манере, которая, как потом она выяснила, составляла особенность их круга. Магда предприняла еще несколько попыток как-то завязать разговор, но скоро перестала, охлажденная такими же отталкивающими ответами, вдобавок женщина с ней рядом демонстративно зевнула и отвернулась.
- А ты артистка? – вдруг резко спросил какой-то тушеобразный человек с той стороны стола.
- Да, - храбро ответила Магда. – Я играю роль второго плана в одном из мюзиклов.
- О, роль второго плана, - перемигиваясь, и гадко посмеиваясь, так же издевательски переглянулись они между собой. И опять противно засмеялись. Магда хотела было подняться, но уйти вот так, с позором, как-то не хотелось. Да и позор был какой-то непонятный, - вроде бы ничего не сделала, а все равно противно. Магда вдруг ужасно разозлилась.
- А за что вы так не любите артистов? – вдруг напрямик она обратилась к туше. – Они что, не люди?
- Ладно, расслабься, - тихо сказал ей плечистый человек рядом, - не надо нагнетать.
Но Магду уже несло.
- Могу поспорить, что среди них есть люди ничем не хуже вас. А может быть, даже и лучше.
- На что спорим? – лениво отозвалась «туша».
- На ваши ботинки, - объявила Магда первое, что в голову пришло.
Тут на нее впервые посмотрела женщина, что сидела между «тушей» и плечистым.
- Вы не знаете, какие он ботинки носит. У вас зарплаты не хватит расплатиться, - холодно сказала она.
- Ничего, как-нибудь, - продолжала Магда.
Но ею уже никто не интересовался. Люди продолжали сидеть, вести свои дела, разговаривая о чем-то, только им понятном, и совершенно не обращая внимания на нее. Магда посидела еще некоторое время, потом вдруг поднялась, и, ни словом ни обмолвившись, ушла. Она вернулась к столику, где сидела группка, и он показался ей очень теплым. Стула еще не принесли, и Магде пришлось еще раз лично допросить официанта. Наконец, после продолжительных поисков, нашли то, что нужно. Магда присела к столику и впервые передохнула.
На сцене тем временем выступали какие-то важные лица, появлялись известные персоны, но Магде, погруженной в свои переживания, было совершенно не до того. Она решила сконцентрировать внимание на своих соседях. Почтенные пары оказались какими-то видными арабскими промышленниками на пенсии, о которых тут же шепотом сообщили ее соседи из «группки», рядом сидел еще один араб, по всей видимости, попавший сюда случайно, отчего имел очень восторженный вид. Группка обсуждала меню и гостей «А ты этого видела? А этого?» Среди прочих они назвали и Черта, и Магда удивилась, что, оказывается, он был небезызвестной персоной. Мимоходом она упомянула, что отходила именно за его столик. Группка с видимым интересом посмотрела на нее. Все это показалось Магде ужасно пресным.
Тем временем ужин шел своим чередом, важные персоны уже покинули его, и началось то послесловие, которое всегда бывает после главного банкета, когда остаются в основном те, кто приехал сюда ради того, чтобы «приобщиться», то есть извлечь максимум из главной части, на которую и собираются все главные люди, и кто не в силах оставить это притягательное место, из того ли, что еще не может отдышаться после напряженного марафона нужных знакомств, или же хочет надышаться этой манящей атмосферой, или же  просто не в силах оторваться от фуршета. Магда, послушав восторги соседнего араба, и сложив скептическую мину, решила повторить удачный опыт, и, подойдя к девушке-распорядителю, уже более осмысленно рассказала ей, что так и не нашла своих друзей-иностранцев, и попросила провести ее к таковым, если они есть в зале. И ничуть не удивилась, когда девушка провела ее к столику у самого моря, который имел довольно занятный вид.
На одном конце сидел огромного сложения человек с устрашающим блестящим жиром лицом, в простых брюках и косоворотке, непонятной же национальности, всем своим видом смахивавший на большого, лоснящегося кабана. Возле него примостились мать и дочь, обе одинаково искусственно блондинистые, и даже похожие на лицо, только мать с неприятно морщинистым лицом, явно проигрывающая на фоне дочери и ревниво сознающая это. Они сидели тихо, и, прежде чем вступить в разговор, бросали взгляд на борова. Напротив сидела женщина, кутавшаяся в шаль с трагически страдающим лицом, а рядом с ней – типичный яппи, одетый подчеркнуто празднично в белоснежную рубашку и смокинг, что невероятно контрастировало с нарядами соседей. Яппи много пил и иногда бросал громкие ироничные замечания. Женщина молча и с ужасом взирала на все происходящее. Все в целом это очень напоминало символическое противостояние Европы и Азии за одним отдельно взятым столом.
Магда, почувствовав себя гораздо свободнее, завела разговор поначалу с женщиной и яппи. Женщина махнула рукой и продолжала молчать, а яппи, отпустив еще одну колкость, принес Магде порцию джина.
- За эту прекрасную вечеринку! – провозгласил он.
- Вам не нравится? – осведомилась Магда.
- О, что вы. Я просто в восторге. Никогда не видел столько интересных и замечательных людей. Особенно меня порадовали мировые звезды.
- А разве они выступали?
- О, пока нет. Но нам же обещали!
И, усмехнувшись, он опять принялся за джин.
Магда посмотрела на события с другой стороны. Действительно, а что, собственно, здесь такого? Ну, река с морской водой, ну, сцена в полстадиона. Да еще Черт с его дурацкой компанией,- тоже мне общество. Другое дело вот, - настоящие европейцы, брезгливо морщащиеся на все это мракобесие и даже потешающиеся над ним. Магда тут же решила присоединиться к почетной миссии. Она принялась с интересом обсуждать европейские нравы и обычаи, проявляя необычайную живость и даже осведомленность. Со временем в их разговор втянулись мать и дочь, и вообще столик как-то оживился. Довольная достигнутым, но не желая излишне надоедать (Магда быстро учила уроки), она вернулась на свое место и уже с несколько снисходительным видом продолжала следить за зрелищем.
Праздник подошел к концу. Все речи были сказаны, все звезды отпели, и в завершение должен был случиться какой-то последний аккорд. Магда уже приготовилась было, зевая, встать, как вдруг где-то вдали глухо пророкотало. Магда подняла голову, и небо прямо над ней рассыпалось звездами. Магда оглохла от грохота, а сверху на нее посыпались золотые искры, освещая все кругом и спускаясь невероятным фантастическим дождем. Магда онемела от зрелища, - нет, она вовсе не была дикарем, и не раз наблюдала фейерверки, но никогда такой огромный и никогда не была в эпицентре их. Прямо над ее головой рвались зеленые и красные ракеты, вырастали фиолетовые шары, которые упруго раздувались, прорастая внутренними отпрысками, а иногда осыпаясь остаточным дождем. Все небо заполонили сияющие сполохи, и земля ушла из под ног, заставляя каждой клеточкой впитывать это невероятное сияние и поражаться его фантастическому размаху. Магда, задрав голову, не могла оторваться от дивного зрелища. Это был один из тех немногих моментов, которые захватывают тебя полностью, не оставляя место для других эмоций, и все тело становится чистым вместилищем одной-единственной главной идеи. Когда фейерверк закончился, Магда, все еще немного оглохшая, новыми глазами посмотрела на мир, и подумала, что никогда этого не забудет.
- Так вот каким бывает небо в алмазах, - сама себе сказала она.
Тем временем гости, кажется, окончательно разошлись, остались лишь незначительные кучки совсем загулявших прохожих. Неожиданно к ним присоединился и яппи, - он явно перебрал, и желал продолжения банкета.
- А говорят еще, европейцы мало пьют. Еще хуже наших, - неожиданно на родном языке пробормотала женщина, и, показав на яппи, сделала символический жест. Магда многозначительно ей кивнула.
Яппи тем временем с видимым интересом расспрашивал об энергетике и природных богатствах магдиных соотечественников, изрядно подпивших, и оттого знакомо ласковых и душой нараспашку, все норовивших обнять и склонных к задушевному разговору. Магда стояла в яппином смокинге и немножко мерзла от южной ночи. Наконец, закончилось и это. Магда, едва не горбясь, потащила на себе яппи, и, обнаружив, что он совершенно неуправляем, под благовидным предлогом избавилась от него. Перед завтрашним днем ей предстояло хорошенько выспаться.
Проходя мимо ресепшн, Магда под влиянием какого-то внезапного порыва, подошла к стойке и спросила:
- Вы можете передать записку?
- Да, конечно.
Магда попросила лист бумаги и карандаш, сложила его вдвое, а потом вчетверо, потом написала: «Вы были правы. М.», и нарисовала иероглиф, означающий зрение.
- Вы можете передать это господину Лучано?
Администратор безучастно посмотрел на нее:
- К сожалению, нет. Он больше не живет в этом номере. Он переехал на виллу.
Магда так удивилась, что не сразу поняла, о чем речь. Путем длительных сумбурных расспросов ей удалось узнать, что за прозрачной завесой водопада скрывалась особая зона, которая даже по сравнению с роскошью Отеля была делом совершенно особым. Это была так называемая деревня миллионеров, состоящая преимущественно из вилл, каждая со своим бассейном и окруженная той самой сосновой рощей, которая так заманчиво маячила вдали. Один день на вилле стоил целое состояние, что делало эту закрытую местность недоступной даже для большинства постояльцев Отеля, самих по себе не самых последних людей. Попасть в деревню миллионеров можно было только на гондоле, что исключало случайные проникновения, и способствовало спокойствию ее обитателей. Так Магда узнала о наличии особого рая, куда доступ закрыт был не только большинству из смертных, но даже ей. Ее это обстоятельство чрезвычайно задело.

Глава XXIV. В которой Магда снимает розовые очки.
Давно Магде не было так хорошо. Она лежала посреди огромного мраморного зала, над ней клубился и уходил ввысь тонкими струйками пар, а вокруг расстилалась огромная терма, посреди которой она нежилась. Еще утром Магда приняла решение отвлечься от своих зудящих мыслей, впивающихся ей в виски острыми жалами и заставляющие ее сердце ныть ощущением чего-то несбывшегося. Неожиданно для себя в глубине Отеля Магда обнаружила это чудесное место, куда торопливыми стайками стекались женщины-постояльцы. Место показалось ей смутно знакомым. Впрочем, вероятно, так были устроены все современные курорты, призванные дать отдохновение для тела и души.
Термы располагались внизу. В ожидании лифта Магда небрежно посмотрела в сторону двух рабочих, что-то ремонтировавших неподалеку. Сочетание ее легкой белоснежной одежды с их запачканными цементом робами и коричневыми лицами показалось ей таким несовместимым, что она даже слегка улыбнулась. Ее подчеркнуто белая кожа и широкополая шляпа тем временем продолжали интриговать. Задумавшись, она не сразу отреагировала на голос, возникший прямо над ее ухом. Голос был очень мягкий и вкрадчивый.
- Вам наверх?
- Нет, вниз.
- Мне тоже, - говорившим оказался человек, имевший вид успешного пенсионера, - высокая худощавая фигура, шорты и тенниска, густая седая шевелюра и прозрачные, рачьи глаза навыкате. Словом, типичный магнат.
- Вы одна? – бросил он привычный вопрос.
Магда, уже выбрав нужный ответ, спасовала:
- С друзьями.
- Разрешите вас прокатить? – слегка насмешливо, но с безупречной вежливостью, предложил магнат.
Уже немного научившись сразу оценивать ситуацию, Магда прямо отреагировала:
- Я не по этой части, - и, проводив магната взглядом в подошедший лифт, приготовилась помахать ему рукой.
- А по какой? – живо поинтересовался магнат, с поразительной быстротой выпрыгнувший из уже отправлявшегося было лифта.
- Я… писательница, - с внезапным азартом предложила Магда.
- Очень хорошо, - серьезно отозвался магнат. – У меня много бесценного материала. За одно интервью со мной можете сделать бестселлер.
- А вы чем занимаетесь? – так же напролом продолжала прикидываться Магда.
Магнат пристально посмотрел на нее и выразительно произнес:
- Антиквариатом.
Магда подумала, чего бы еще сказать, но не нашлась. Кажется, она смотрелась рядом с этим лощеным миллионером ужасно нелепо. Впрочем, магнат нашелся сам.
- Не хотите зайти ко мне в гости?
Магда фыркнула, - опять одно и то же.
- Боюсь, мне начальство не позволит, - загадочно сказала она.
- Да? – даже ухом не повел магнат. – Я думаю, одного упоминания моего имени будет достаточно для того, чтобы начальство не только позволило, но настоятельно рекомендовало вам посетить меня. Поверьте, здесь многие об этом мечтают.
- Я думаю, мое начальство все же будет против, - насмешливо возразила Магда.
- А кто ваш начальник? – нетерпеливо спросил магнат.
Магда молча указала глазами наверх.
- Боженька, что ли? – глаза магната стали совершенно прозрачными и какими-то скучливыми. – У, как у вас все серьезно. Вам, наверное, очень сложно жить, - сочувственно предположил он.
- Не жалуюсь, - запальчиво ответила Магда.
- Вы-то, конечно, - как-то непонятно отреагировал магнат. – Ну, вот что, - стал вдруг он страшно деловым, - у меня очень мало времени, поэтому решайтесь. Я назову вам свой номер, и вы примете решение, придете или нет. Если сомневаетесь в моей репутации, спросите у любой женщины, что ходят тут, - любая подтвердит, что это отличное предложение. Называть или нет? Считаю до трех: раз, два…
У Магды вихрем пронеслось ее всегдашнее «нельзя, не могу, не хочу», и в последний момент она выпалила:
- Да.
- Запоминайте: номер 636. Жду до шести часов. Исчезаю.
И он исчез так же быстро, как и появился. Немного призадумавшись, и позабавившись такому явлению, Магда спустилась в термы. Безусловно, ей льстило такое внимание, только миллионеры все были какие-то невнятные, как на подбор, то старые, то толстые, к тому же с весьма недвусмысленными предложениями, что Магду совсем не устраивало. А что было делать?
Немного поболтав с приветливыми темнокожими рабами у стойки, Магда дала себя раздеть и накинула прозрачное легкое одеяние, а на ноги – деревянные сандалии. Она сразу почувствовала ту необычайную легкость, которая появляется, стоит избавиться от одежды в общественном месте. Впрочем, Магда не любила выступать в домашнем виде при посторонних, и предпочла незаметно проскользнуть внутрь. На ее счастье, время было утреннее, и в терме почти никого не было. Магда, постукивая сандалиями, прошла и спустилась в бассейн. Она присела на краешек, немного подумала, потом опустилась в прозрачную горячую воду.
Магду захватило чувство нежности и покоя. Она закрыла глаза. Пар сгустился вокруг ее гладких рельефных плеч, и мир исчез. Терма была огромной, с гладкими полированными стенами и высокими мраморными колоннами. На потолке виднелась лепнина, которую, впрочем, трудно было разглядеть из-за тонких струек пара, сгущающихся кверху томным облаком. Где-то в полумраке стояли ниши с красными ложами, покрытыми драгоценным материалом и мягчайшими подушками. В зале еле слышно раздавались босые шаги сверх обученных рабов и ветер покрывал услужливых рабынь. Они, наклоняясь, подливали в терму горячей воды, и она не размыкая век слышала это легкое движение, и помахивание опахала у нее над головой. Она знала, что, стоит ей пошевелить хотя бы пальцем ног, или просто дрогнуть веками, и любого из этих людей могут заточить, убить, или замучить до смерти. Это сознание было приятным. В таком полусонном состоянии Магда пролежала долго-долго, пока не очнулась от какого-то шума, пришедшего извне. В терме появились еще две женщины. С ощущением легкого недовольства Магда тут же встала, и поднялась, - ей показалось не очень удобным присутствие здесь еще кого-либо. Одевшись, она еще некоторое время ощущала то легкое тепло, которое возникает от комфортных процедур.
После ванны Магда решила некоторое время понежиться на пляже. В ее представлении это заключалось в меланхоличном лежании на шезлонге, закутавшись в шелк и в неизменной шляпе, под широким тентом, надежно защищающим от солнца. Из-под темных очков, Магда втихомолку заметила, что продолжает привлекать любопытные взгляды, но сама пока ни с кем в контакт не вступала, да и к ней никто не обращался. Некоторое время спустя к ней все же приблизился какой-то изрядно покрасневший молодой человек, и Магда с удивлением обнаружила в нем вчерашнего яппи.
- Как дела? – приветливо помахала она рукой.
Яппи, видимо, несколько смущенный вчерашним своим поведением, стеснительно улыбался.
- Что ты будешь делать вечером? – на ломаном языке спросил он.
- Не знаю, - легкомысленно отозвалась Магда, - а ты? Может быть, сходим куда-нибудь?
- Здесь будет закрытая вечеринка, - сказал яппи, - в честь хозяина Отеля, - ты не знала об этом?
- Нет, - заинтересовалась Магда, - а что, тут еще вечеринки планируются?
Но яппи, видимо, поняв, что выдал больше информации, чем удастся получить, умело свел разговор на другую тему, и, видимо, собрался уходить. Еще некоторое время они поболтали, потом Магда как бы невзначай и в шутку рассказала о своем недавнем приключении. Про себя она уже примерилась к яппи, решив хотя бы на это время заручиться его дружбой, - пусть он и не был магнатом, но, по крайней мере, он был молод, а красивая пара гораздо нужнее показного одиночества, которое на третий день станет невыносимым. Яппи не очень внимательно слушал Магду, но, когда она случайно упомянула фамилию своего недавнего знакомца, со смехом описывая его, яппи вдруг широко раскрыл глаза:
- Он? Тот самый? Так ты с ним знакома?
- Теперь да, - несколько удивленная, ответила Магда, - а что, это действительно какая-то известная личность?
У яппи пересохло в горле:
- Да ты что! Это же один из известнейших европейских магнатов, ему принадлежит 37% одной из гигантских корпораций!
- Да? – разом сникла Магда, - а я и не знала.
Дальнейший разговор как-то не клеился. Яппи со своими восторгами сразу потускнел, да и Магда почувствовала себя как-то неуверенно. Она поднялась в номер, и растянулась на широкой кровати. Почему так мерзко устроен этот мир? Ведь кажется, что может быть лучше? Ты находишься в прекрасном месте, наслаждаешься всеми благами жизни, вроде бы живи и радуйся, так нет же! Всегда, прямо перед твоим носом, найдется что-то лучшее, кто-то больший, что будет тебя манить новыми соблазнами, и чем захочется тут же и немедленно обладать. Вся прошлая жизнь покажется пустой и несущественной по сравнению с этой, такой манящей и блестящей, что невозможно описать. Если бы не одно но.
Чтобы получить эту новую жизнь, придется чем-то пожертвовать. Точнее сказать, всем. Как жаль, что она не может, как эти женщины, которые, вероятно, специально и приезжают в такие места специально для этого, просто взять и отправиться в чей-то номер, чтобы просто поменять свои достоинства на чужие деньги. Причем непонятно, что ее удерживает! Почему то, что она делала тысячи раз, стало просто невозможным здесь, где оно имеет самый привлекательный и легкий вид, и даже не осуждается, а напротив, вызывает неподдельное уважение и зависть у общества!
Но ей этого мало. Потому что ей мало получить просто мимолетный выигрыш. Потому что она хочет получить все. Да, именно в этом дело. Она идет ва-банк и играет по-крупному именно потому, что хочет получить сразу все, и при этом ничего не потерять, то есть сохранить при этом лицо и достоинство. Вот что ее так страшно раздражало во всех окружающих ее людях, - эта, при всей их видимой важности и чванстве, низкая готовность тут же принять лакейский вид, как только вблизи появится другой, более сильный хищник. Здесь, на маленькой территории, где априори собрались самые хитрые и сильные, это было видно особенно ясно. Как же мелочны были все эти местные князьки, воротилы и магнаты, которые, безусловно, безраздельно царствуют, каждый в своей деревне, и которых, охотно верю, многие боятся, может быть, даже десятки, и тысячи, но которые здесь же могут моментально согнуться и принять искательный вид, как только в поле их зрения окажется кто-то, кто имеет сферу влияния, в том числе и на их маленький тотем.
Нигде нет такой четкой иерархии, как в мире денег. И никакой путь так не противен и ублюдочен. Человек переживает все, что можно, теряет сам себя, прежде чем ему удастся подняться хотя бы над средним уровнем. Тогда он начинает с таким же усердием втаптывать в грязь себе подобных. Эта иерархия убийствена, и ни на одной ступеньке невозможно себя почувствовать сносно, кроме первой. Отсюда нездоровый блеск в глазах и выражение вечной готовности к обороне. Однако когда человек попадает в мир больших денег, это не приносит ему желаемого удовлетворения. Особенно губительно это сказывается на девушках. Олигархов так мало, а конкуренция так велика, что приходится или жертвовать честью, причем быстро, обыденно, и грязно, или оставаться не у дел. Чем выше проникаешь, тем больше подкатывает ощущение такой тошноты, от которой можно избавиться только, выйдя навсегда из этого мира. Мир больших денег похож на бесконечный день, проведенный в сильноалкогольном опьянении от виски в сочетании с кокаином, табачным дымом и запахом зеленого сукна и мужского парфюма. И, тем не менее, он представляет собой главный объект стремления большинства. И приобщиться к нему можно не только через прямое зарабатывание денег, но и через пребывание в нем.
Магда всегда презирала это в людях, - готовность служить и унижаться. Сама она была неспособна на это, и не понимала, как можно сознательно подвергать себя таким мукам. Разумом, она, конечно, предполагала, что на этой иерархии стоится все людское общество, и что, не послужив самому, невозможно стать выше. Но поскольку сама она каким-то чудом вырвалась сразу на несколько ступенек выше, и, между прочим, оказалась здесь, среди прочих «известных и сильных», при этом никогда не идя на сознательное унижение, а наоборот, везде, где только можно, проявляя свой несносный характер, то она еще больше укрепилась в своем презрении, мысленно машинально ставя этих, возможно, формально занимающих более высокое положение людей, ниже себя.
Обнаруживая везде одно и то же искательство и суетящееся желание извлечь максимум из своего пребывания, и старательное и навязчивое желание завести нужные знакомства; постоянно удивляясь, как одни и те же люди меняются просто на глазах, за одну секунду демонстрируя молниеносный переход от подобострастно-прилизанного вида, если они думали, что вы можете быть чем-то лучше их, к пренебрежительно-хамскому, если они сделают вывод, что это не так. Магда удивлялась этой комедии, разворачивающейся повсеместно на глазах, когда самый незначительный эпизод мог стать главной сенсацией дня, если он случался с какой-то известной персоной, и ощущая себя как бы под софитами под пронзительными и всепроникающими взглядами, сопровождающими каждое движение сколько-нибудь заметной личности.
Устав от этой ярмарки тщеславия и постоянного выяснения, кто же есть кто и какое занимает место в этой иерархии, Магда подсознательно стала стремиться найти самого сильного, самого богатого, самого знаменитого, - как ей внутренне казалось, только он сможет удовлетворить все ее потребности, и только с ним она сможет себя почувствовать по-настоящему свободно. И, кажется, она уже знала, кто именно может стать ее пропуском в этот новый мир. Закрытая вечеринка? Отлично. Именно там все и соберутся. Наверняка и ее недавний друг тоже там будет. Вот и прекрасно, можно отправиться к нему на интервью. За задушевной беседой последует приятное приглашение, Магда попадется в круг избранных, а там уж… Хотя нет, это не годится. Наверняка интервью быстро примет нежелательный оборот, а если Магда по обыкновению сбежит, то номер не удастся. Нет, нужно сделать по-другому. Ах, да, вот как! Она назначит встречу на вечер. Тогда вариантов просто не останется, и, окрыленный возможностью, он предложит ей сопровождать его на вечеринке, Магда согласится, попадет в круг избранных, а там уж… Магда еще парила в желе мыслей, когда раздался телефонный звонок. Магда подняла трубку, но там уже повесили. Не выпуская трубки из руки, она попыталась вспомнить названный номер, и, не без усилий, припомнила. Наугад набрала три цифры, и, к ее удивлению, на том конце незамедлительно раздался знакомый мягкий голос.
- Это Магда, - объявила она.
- Я рад, - сразу же отозвался магнат. Магда порадовалась, что никаких объяснений делать не пришлось, - так вы ко мне зайдете?
- К сожалению, сейчас я не могу, - заготовленно сказала Магда, - но мы можем перенести встречу на вечер.
- К сожалению, вечером я не могу, - ровно сказал магнат, - вечером я иду на вечеринку, и не знаю, во сколько она закончится.
Это был провал. Магда еще не осознавала, но уже почувствовала тот странный холодок, который ее охватывал при приближении неизбежного фиаско.
- Давайте встретимся до или после вечеринки, - предложил магнат.
Магде вдруг стало все равно.
- Боюсь, это повредит моей репутации, - съязвила она.
Магнат даже ухом не повел.
- Уверяю вас, что напротив. Если кто-нибудь станет свидетелем этого события, вам это очень поможет.
- Что ж, видимо, это не мой удел, - сказала Магда.
- Всего хорошего, - вежливо сказал магнат.
Магда положила трубку. Ну, вот и все. Все, на что она надеялась, все, ради чего жила, в один миг провалилось. Стоило лишать себя всех удовольствий, стоило выгадывать каждую мелочь, стоило стремиться сюда, чтобы обнаружить здесь то, от чего она сбежала несколько лет назад. Круг замкнулся.
Внезапно и резко зазвонил телефон.
Магда молча подняла трубку. В ней раздался голос яппи. Он приглашал ее на ужин. Магде вдруг стало ужасно противно. Каким-то мертвым голосом она отказалась.
- Ты идешь на вечеринку? – удивился яппи.
- Нечто вроде, - выдавила Магда, не желая никого пускать к себе, и, с трудом дослушав его пожелания прекрасного вечера, повесила трубку.
Все то, что она пережила за последнее время навалилось на нее, сдавив плечи невиданной тяжестью. Дверь в невидимый рай захлопнулась, больно щелкнув по носу. Тот желанный мир, который представлялся Магде таким хорошим и послушным в ожидании ее прихода, оказался дешевым и циничным, полным лжи и мелкого ехидства. Обняв себя за плечи, и низко опустив голову, Магда направилась в ванную. Ей хотелось смыть с себя всю ту грязь, которая хотела так настойчиво прилепиться к ней в последнее время. Вода шумно и настойчиво текла, успокаивая ее, и даря тупое успокоение. Магда налила в воду синей жижи, отчего она сделалась голубой и манящей, как в море, и опустилась в нее. Ощутив эту спасительную влагу, и эти теплые, самые мягкие и ласковые в мире руки, которые бережно обняли Магду и стали ее тихо укачивать, она впервые в жизни горестно и безудержно расплакалась.

Глава XXV. В которой Магда летает на самолете.
Когда Магда пришла в себя, была уже глубокая ночь. Где-то за окном слышалась музыка, чернело небо, и пели звезды, но Магде не хотелось туда, - ей не хотелось ничего больше. Она решила пересидеть в номере весь этот не ее праздник, чтобы никто не стал свидетелем ее позора. Как все-таки жестока и несправедлива жизнь, - ткнуть ее носом в то же самое, отчего она отреклась. А может быть, это и не жизнь вовсе? Она ведь была неоднократно свидетелем того, как жизнь таяла и подавалась под ловкими руками тех, кто ею управлял, - и все, даже самые, казалось бы, нейтральные события, оказывались лишь частью спланированной акции в пользу тех или иных интересов. Может быть, и ее тот давний отказ не прошел просто так и отозвался ей теперешним фарсом с показательными выступлениями всех тех, кто разными словами говорил ей в сущности об одном и том же?
Магда посмотрелась в зеркало. А не скрывается ли за этой поверхностью чей-нибудь невидимый глаз? Она зашла в ванную и почувствовала себя там неуютно. Запахнув поглубже халат, она принялась ходить по комнате и лихорадочно размышлять. Все события представились вдруг ей в ином свете. Ну, конечно, и эту поездку, и знакомство с Чертом, все это можно было очень легко спланировать. Но кто, кто мог заняться этим? И какая за этим преследуется цель? Только ли указать ей на ее ничтожество? Но это и так понятно. Или что-то большее?
В каком-то интуитивном порыве Магда достала свой телефон и набрала знакомый номер. Немного волнуясь, она привычно и торопливо поздоровалась и поделилась своими страхами. Голос Такси был ужасно холодный.
- А я тебе чем могу помочь?
- Не знаю, - сказала Магда, - я просто не знаю, что мне делать.
- Ты удивительный человек. Ты никогда не звонишь, когда у тебя все хорошо. Ты звонишь только, когда у тебя проблемы. Ты же всегда хотела влезть в этот мир. Вот и выбирайся из него сама.
И Такси повесил трубку. Магда уже было приготовилась расплакаться, но оказалось, что слез у нее не осталось, кроме того, дело было серьезнее, чтобы тратить его на бесплодные слезы. Она вдруг ощутила себя очень беспомощной. А в сущности, что она им может противопоставить? Она абсолютно бесправна в этой стране. Отбери сейчас у нее паспорт, - и никто даже не хватится. В Отеле сейчас никого нет. В номер может зайти каждый. Телефон… Магда сняла телефонную трубку. Телефон не работал.
Тогда Магда очень быстро переоделась, надев самую неприметную одежду, которую только можно было найти в гардеробе. Сделать это было довольно сложно, и после долгих поисков Магда наконец натянула на себя белые джинсы и розовую кофту с капюшоном, надвинула поглубже кепку на глаза, и в таком виде вышла из номера. Ее с удивлением проводили взглядом горничные, но Отель ей удалось покинуть практически незамеченной. Стараясь держаться темной стороны, Магда вышла на тропинку между кустарника, и стала плутать по каким-то извилистым горкам, путаясь между зарослей можжевельника и изредка поднимая голову к шумящим вверху соснам. Через некоторое время она увидела вдалеке просвет и решила подойти поближе. Сквозь сосны вдалеке виднелся свет из белого дома, перед которым светила синь бассейна. Каким-то образом Магде удалось выйти на территорию вилл.
Все еще находясь во взбудораженном состоянии, Магда, тем не менее, привлеченная необычным зрелищем, решила разведать поподробнее, что же представляет из себя запретная территория. Виллы были очень уютные. Напротив друг друга извилистыми тихими улочками располагались роскошные двухэтажные особняки, вокруг которых вилась река, а вдалеке шумело море. Повсюду росли сосны, и стояла такая тишина, что хотелось немедленно остаться и насладиться ею вполне. Иногда из какого-нибудь из домов выходила неслышная фигура, и так же неслышно скрывалась опять, но по большей части вокруг было так неподвижно, как будто никто и не жил здесь. Магда постаралась обогнуть деревню так, чтобы не проходить по освещенным местам, и наконец, вышла к морю. Оно здесь было тоже не такое, как везде, - без шумных развлечений и остатков дневных пляжей, какое-то очень черное и дикое. Магда стояла и любовалась на него, пока ей не стало немного холодно. Тогда она собралась повернуться, как вдруг ей кто-то положил руку на плечо. От неожиданности она чуть не вскрикнула.
- Гуляем? – за ней стоял и усмехался Лучано.
- Ты был прав, - сказала Магда.
- А я всегда прав.
- Просто я из тех, кому нужно убедиться во всем на собственной шкуре.
- Это плохо. Шкура может и треснуть.
- Она уже трещит по швам.
- Да, я слышу, - его глаза по обыкновению щурились и смеялись. – Хочешь полетать?
- Хочу.
Перед пристанью тут же оказался небольшой самолет. Пройдя по пирсу, Магда подошла к нему, и он показался в темноте ей очень маленьким.
- Не бойся, - сказал Лучано.
Магда спустилась внутрь, и действительно, изнутри самолет оказался таким же вместительным как не самый большой пассажирский лайнер.
- Мы же в темноте ничего не увидим, - сказала Магда.
- А, это не проблема, - уверил ее Лучано.
Когда они поднялись, небо окрасилось в розовые и багряные тона, и над горизонтом Магда увидела закатное солнце. Земля под ней была очень маленькая, и отчетливо разделена на квадраты, - были видны красные и зеленые квадраты сельскохозяйственных угодий, желтые и коричневые квадраты древних построек, серые изрешеченные квадраты больших городов, а вот и Отель, прибился маленьким серебристым квадратиком к берегу моря.
- Сверху все кажется таким незначительным, - сказала Магда.
Лучано усмехнулся.
- Теперь я понимаю, почему так глупо просить у Него чего-то. На Его месте я бы тоже вряд ли бы обратила внимание. Уж больно много всех, и все маленькие.
- Как муравьи в муравейнике. Тебе нет никакого дела до большинства, но ты с интересом проследишь за судьбой того, кого отметишь лично, например, синей или красной краской. Ты будешь каждый день наблюдать, как они строят свои домишки, решают семейный вопрос и вступают в битвы за их смехотворную территорию.
- Зная, что ты в любой момент можешь прищелкнуть их одним пальцем.
- А зачем? Гораздо интереснее наблюдать свободное волеизъявление. В различных условиях.
- Которые ты же и создаешь.
- Необязательно. Нет такой пирамиды, которую нельзя было бы построить своими руками. И посмотри на этих милых муравьишек, - маленькие, жалкие, а муравейники строят в тысячи раз больше самых себя!
- И тебе их не жалко?
- А тебе?
- Если подумать, то действительно, в большинстве своем их судьба тебя не особо волнует. Разве что если тебя укусит какой-нибудь из муравьев.
- О, это даже интересно.
- Или если ты сядешь на муравейник. Или если муравейник вдруг кто-нибудь разрушит, - ты будешь неминуемо сострадать им некоторое время.
- А потом они построят себе другой муравейник, и все повторится сначала.
- А еще можно оградить муравейник и повестить табличку «Охраняется государством».
- Тогда это будет привелигированный муравейник. И он будет думать, что лучше, чем все прочие муравейники. А все другие должны им подчиняться. И когда-нибудь он захочет расширить свои владения, и пойдет завоевывать другие муравейники, а те будут усиленно сопротивляться.
- Но как можно уследить за всеми муравьями?
- А зачем за всеми? Я интересуюсь только теми, кто хоть как-то выделяется. Остальные болтаются сами по себе.
- Может быть, это и к лучшему для них.
- Не думаю. Не узнав добра, не узнаешь и зла. И наоборот.
- А знаешь, Земля очень красивая.
- Ты заметила? – с воодушевлением переспросил Лучано.
- Но, наверное, не красивее, чем рай.
- Рай, - фыркнул тот. – Чахлая рощица и никому не нужный храм на отшибе?
- А знаешь, это ведь был мой рай, - с удивлением обнаружила Магда, - точнее, это был ее рай. А я его разрушила.
- А чем тебе здесь не рай? Посмотри!
Магда выглянула в окно. Прямо на нее шли гряды розовых облаков. Это было захватывающее зрелище. Три, пять, кучных, пенящихся гряд, напирая друг на друга, давали неслыханный гала-концерт, клубясь и принимая все возможные формы существующей на земле красоты. А заправляла всем этим Фата-Моргана, сидя на призрачной колеснице, и улыбаясь Магде своей загадочной глубокой улыбкой. Земли не было, страха не было, смерти не было, было только всепоглощающее счастье и радость полета, и еще трепет перед этим удивительным зрелищем. Поддавшись какому-то слепому искушению, Магда расправила руки, и прыгнула вниз, но обнаружила, что не сдвинулась со своего места.
- Смерти нет? – спросила она.
- И никогда не было.
- То есть я бессмертна?
- Как и я.
- Почему же это меня не радует? – спросила Магда.
- Потому что у тебя нет самого главного.
- Что же это?
- Любовь.

Глава XXVI. В которой Магда переходит мостик.
Какая все-таки это странная штука – любовь. Непостижимая и загадочная, она волнует нас больше всего на свете, как бы мы ни пытались занять свой разум прочими, побочными вещами. О любви написано столько слов, что, даже говорить о ней как будто неприлично, что ни скажешь, все скука и банальщина. И, несмотря на это, никто не может объяснить природы этого явления, потому что никто не знает, откуда она берется и куда исчезает вдруг.
Под этим многозначным и затасканным словом чаще всего как правило понимают страсть, - то, что связывает вдруг двух людей крепкими узами, заставляя одного мучаться и страдать, изнывая от сладкой тоски, а второго – принимать этот бесценный дар, с вниманием или небрежно. Это чувство неизменно связано с болью, потому что такая любовь равна обладанию, она стремится к нему, и, поскольку полное обладание одним человеком другим невозможно, и сама она никогда не бывает достижима. Но попытайтесь объяснить это влюбленному, - он испытает в лучшем случае раздражение, ведь ему кажется, что ничего важнее этого чувства на свете нет и быть не может.
Эта болезнь возникает внезапно. В юности, еще не совсем изученная, она чаще всего творится самим же больным, который охотно попадается в ее объятья. Он еще отчетливо не может выяснить симптомов, и даже не может определить точное время возникновения заболевания, но именно в это время она бывает самой острой, - захватывает сразу, всего, и надолго. В счастливом исходе она постепенно перерождается, превращается в управляемый и комфортный сплав, который, при существовании некоторых условий, может прожить довольно долго. Но так, к сожалению, бывает редко, и чаще всего, раскаляясь до предела от непривычных температур, она превращается в расплавленную сталь, обжигая своего обладателя, а часто и предмет его, отравляя организм, как чрезмерная доза алкоголя, попробованного впервые в жизни.
С возрастом, она, перебраживая как молодое вино, превращается в более благородный напиток.  Если в юности ее пьют, не разбирая, большими чашками, а зачастую из горла, не обращая внимания на качество и содержимое, а стремясь только испытать это новое, приятное состояние, то с годами ее начинают ценить и разделять на сорта, оставляя место и для сухого вина, и для дорогого абсента, и для дешевого портвейна на случай. И только в зрелости, пройдя выдержку и закат, она приобретает благородный коньячный цвет, и долго выдерживается, прежде чем ее счастливый обладатель решится вновь извлечь ее на свет божий.
Почти отвыкший от нее, погруженный в какие-то другие сферы, он вдруг натыкается на нее, внезапно, как на старую, забытую бутылку, которая в новом качестве притягательно сверкает и манит его. Он безошибочно узнает ее, - по еле заметным движениям глаз, губ, тому особому настроению, которое заставляет голос чуть-чуть дрожать, и тому невидимому магниту, который вдруг связывает двоих, заставляя их ближе подходить друг к другу. Она приходит, вызывая легкую, чуть ироничную улыбку у них на губах, которая вдруг моментально раскрашивает мир в яркие краски. И тогда знаток, уже знакомый с коварной смутьянкой, сначала долго и пристально любуется ею в небольшом глотке в красивом прозрачном бокале, смотрит сквозь нее на солнце, оценивая его блик, и, очарованный ее божественным ароматом, с приятностью позволяет погрузить себя в еле заметное состояние легкой эйфории, которое почти подзабыл, сам дивясь и радуясь этому.
Любовь – она такая разная. Яркая, пламенная и обжигающая, такой, какой рисуют ее в романах, она бывает там, где за нее принимают обманщицу-выскочку, нарядившуюся в яркие одежды, - влечение и страсть. Она бывает и другой – тихой, жертвенной, теплящейся, как лампада в полутемном киоте, дрожащим, сбивающимся огоньком, который, кажется, вот дунет ветер, и он погаснет, а он все горит и горит. Она бывает тихой и покорной, как любовь к супругу или родителям, ласковой, как любовь к ребенку, и всеобъемлющей, как любовь к ближнему, которую редко кому доводится испытать. Страсть выматывает и заставляет страдать, любовь же наполняет все существо светом, придавая ему внутреннее свечение и словно заставляя петь.
Магда не знала, любила ли она в жизни. Да, она испытывала в некоторые моменты влечение, была даже сильно увлечена или захвачена каким-то человеком. Ей нравилось то состояние легкой эйфории, которое охватывало ее при нарождающемся чувстве, - она безошибочно определяла его, и считала по количеству его отношения, - без этого легкого оттенка они становились бессмысленными и навязчивыми. Магда любила и развитие, бурное, захватывающее ее с головой. Она страшилась лишь той тянущейся пустоты, которая неизбежно возникала при расставании, поэтому с опаской решалась погрузиться в новые отношения, а иногда и сознательно, сама того не подозревая, разрушая их, только чтобы поскорее испытать и прогнать эту боль. Но эти, пусть даже и самые сильные эмоции, настолько быстро проходили и промчались, что ей не хотелось об этом даже вспоминать. Все это представлялось ей какой-то совершенно ненужной суетой, и, поскольку не увенчалось никаким заметным результатом, который был бы с ней до сих пор, то улетело из ее памяти как бумажный пепел из костра. И, под ошметками всего этого пожарища, сквозь дым и пепел, окрашенный в багровые тона, она вдруг разглядела на дне то единственное, что осталось на дне ее души.
Она стояла на мостике и вспоминала. Она вспомнила комнату, окрашенную в палевые тона жаркого осеннего солнца. Вспомнила распахнутое окно. Какое-то страшное и томительное чувство сжало ей сердце, - она словно увидела, что сейчас должно произойти что-то страшное. Она приблизилась к окну, растворила двери и вышла на балкон. Там было жарко и пламенно. Ветер взвивал колючий песок. Магда подошла к самому краю.
Она стояла на мосту. Под ней расстилалась прозрачная река, на дне которой был виден каждый камешек. Камешки были все белые, только один сверкал гладкой чернотой. Магда наклонилась и подняла этот камешек. Он оказался необычной крупной формы. Магда сжала его в руке и перевела взгляд на реку. Она тихо и спокойно несла свои воды, направляясь к заветному месту – шумящему занавесу, за которым скрывался ее желанный рай. Неслышно подплыла лодка с золотокожим человеком на борту. Он смотрел на Магду и улыбался. Она спустилась в лодку, и они тихо поплыли навстречу ветру. Шумящий занавес становился все ближе и ближе, его шум становился все громче, заглушая все звуки вокруг, и, когда они почти приблизились, он вдруг остановился на секунду, открывая им дорогу, и…
- Кого-то потеряли, мэм? – раздался над ее ухом знакомый мягкий голос. Звезды осыпались вниз. Магда все еще была в лодке, но река переломилась посередине, накренившись по вертикали и стекая краями в бездонную черную мглу. Человек исчез, Магда вышла из лодки, и оказалась на самом краю этой черной безбрежной бездны.
- Я вас узнала, - сказала Магда.
- Ну, наконец-то. После стольких лет, - дурашливо сделал поклон молодой человек и приподнял запыленную коричневую шляпу. Он подошел к Магде и поцеловал ее руку в вену, - голубая кровь.
Магда отдернула руку. Она инстинктивно повернулась, ища кого-то глазами.
- Не его ищешь? – повернувшись назад, спросил коричневый. Вдалеке показалась фигура высокого человека с крупными чертами лица, который шел по воде по направлению к ним. Магда вся подалась навстречу фигуре, протянув руки и собираясь упасть на колени. Но коричневый перехватил ее в движении, приняв ее, как в танго, и наклонив вниз:
- А поговорить?
Магда свирепо вырвалась и снова застыла. В ее голове проносились смутные видения с невероятной быстротой, сменяя друг друга и наполняя ее мозг фантасмагорическими картинами.
- Так значит, это ты все подстроил, - медленно приходя в себя, сказала она.
- Ну, наконец-то. Не прошло и шести тысяч лет! – захохотал коричневый. Тем временем человек в светлом приблизился к ним и молча остановился напротив. Магда хотела приблизиться к нему, но коричневый охладил ее:
- Бесполезно. Не работает в обратном режиме. Приближаться, трогать и искать ответов нельзя. Можно только взывать.
Магда с отвращением посмотрела на него.
- Зато я к вашим услугам, - ухмыльнулся он. Он легко спрыгнул к высокому на воду, и обернулся черным средневековым грандом со сверкающим белым воротником и кастильским плащом. – Рекомендую воспользоваться, - подмигнул он ей, щелкнул шпорами и махнул плащом, - Я на редкость отзывчив. Ты же знаешь, добро всегда скромно. Вызываю на дуэль!
Магда задумалась на несколько секунд, и, наконец, выдала:
- Значит, тогда на мостике был ты. Следовательно, всю последующую историю с этими соблазнами, чертями и магнатами подстроил тоже ты. Да, ловко вы меня разыграли, - как по нотам. У меня просто не было шансов уцелеть.
- Слава, - с наслаждением сказал коричневый, - мое любимое пристрастие, - и с мелодичным звоном скрестил шпагу с  противником.
- А деньги?
- О, это так банально. Хотя бывают оригинальные проявления, но в массе своей люди ведут себя достаточно похоже. А вот ради славы ты просто не представляешь себе, на что они идут, - и он отступил, завершив выпад.
- Ну, хорошо, но ведь я так и не добилась славы? В самый ответственный момент у меня всегда что-нибудь ломалось.
- Вот это было самое противное. Но и самое интересное. Ты, конечно, невероятно бессовестный объект. Создавались самые удачные условия, самые выразительные знакомства, - и всегда, в самый ответственный момент происходил сбой.
- Правда, при этом я изо всех сил стремилась к этому, прилагала все усилия, жертвовала всем, чтобы в один момент от этого отказаться.
- Вот, - в восхищении обернулся коричневый, - теперь ты понимаешь?
- Но тогда по идее нужно было давно все бросить, но меня все время подстегивало это проклятое ощущение избранности, оно меня прямо доконало.
- А, теперь ты смогла оценить? Неплохо придумано, правда? Взять сознание царицы, и поместить ее в строго инкубационные условия с непременным «не до». Родиться красивой, но с небольшими недостатками, которые будут мучить всю юность, заставляя себя чувствовать не такой, как все. Спесивой, но в бедной семье, что создаст чувство социальной несправедливости и вечную зависть. Умной, но не слишком, чтобы уметь уживаться с людьми. Талантливой, но не настолько, чтобы состояться в чем-то одном и надолго. И, главное, с этим зудящим ощущением первенства, которое почему-то никто не хочет признавать. По-моему, гениально, а? На мой взгляд, так просто шедевр.
Магда вдруг посмотрела на себя, и увидела, что она преобразилась. Руки и ноги сковали тонкие золотые обручи, на теле выстроилась строгая золотая одежда, а на голове, - высокая тиара из чистого золота, ну, в точности, как на древних изображениях, которыми Магда любовалась.
- И это была я, - выдохнула она.
- Какими близкими оказываются кумиры, - пропел ее собеседник, - не правда ли? Я даже больше тебе скажу.
Магда вдруг ощутила смену туалета, ее локоны завились, золоченая одежда сменилась легкой изящной туникой, перехваченной поясом, ноги обвили котурны, а вдали раздался смутный грохот войны. Коричневый сделал с ней несколько вальсовых па под музыку из старинных пассионов.
- Что и говорить, ты умела волновать умы.
- И эта гадалка. Она же сказала мне, что в прошлой жизни я принадлежала к высшей касте, возможно, даже была царицей, и что моя нынешняя карма - перейти из этого состояния в более духовное, чтобы потом достичь высшей сферы.
- Да, незатейливый грим. Люблю пофанфаронить. Но ты же ей не поверила.
- Где-то внутри – да. Я же это чувствовала. Но так хотелось достичь чего-то в этой жизни, - ведь казалось, что она у тебя одна. Поэтому и все эти попытки. Которые неизменно заканчивались провалами.
- А главное, что держало? Честь? Смешно. Принципы? Такая эфемерная вещь. Страх? Пожалуй. Но перед чем, вот в чем вопрос? – и он, перевоплотившись в рыцаря в шкуре и черепом сделал пас своему противнику, который его так же легко отбил.
- Я и сама хотела бы это объяснить. Это какой-то неосознанный страх потерять что-то, но вот что – совершенно непонятно.
- Не лги.
- Пожалуй, да. Понятно. Но почему тогда, если я потеряла это еще в юности, тебе этого оказалось недостаточно?
- Важен не факт. Важна даже по большому счету не вещь. Важно сознание. Под номинальной ценностью может фигурировать что угодно, - хоть сломанная игрушка из детства, хоть судьбы миллионов людей. Каждый сам определяет себе планку, - мы же уважаем свободу воли, - он улыбнулся, - но именно в этой границе и заключается ценность каждого человека. И он заканчивается, как только ему приходится пересечь эту границу, - он преобразился в спортсмена в изящных шортах и с ракеткой, и широким движением отправил мяч через сетку, - конкретно ты больше всего разозлила меня своим глупым обещанием, - ибо сказано, не соблюдайте обеты, а не давайте обетов вовсе. Потому что, дав обет Ему, тебе уже никого не удастся обмануть. Ты можешь давать тысячи обещаний на земле, кому угодно, хоть себе, хоть людям. Но Его ты не обманешь, поэтому любой твой обет – это попытка сравняться с ним. Естественно, первое, что приходит на ум, - это показать всю глупость и бездарность этой попытки.
- Что ж, ты это продемонстрировал. Правда, с запрещенными приемами.
- Почему же? Все в рамках дозволенного. Первым наказанием человека стала его способность отличать добро и зло, естественно возникшая из появления последнего. У животных нет понятия добра и зла, - у них есть инстинкт. Я сохранил человеку инстинкты, но естественным образом возникли и новые, и первым из них было любопытство. Дальше – инстинкт продолжения рода, инстинкт самосохранения, и далее по иерархии, в соответствии с теми вещами, которые человек познавал благодаря первичному инстинкту. Но я был всегда на вашей стороне. Первородный грех? Пожалуйста, вот вам инстинкт продолжения рода и самое сильное удовольствие на свете. Появление смерти? Держите инстинкт самосохранения, который не даст вам перемереть от отчаяния того, куда вы попали. Голод? Вот вам инстинкт охотника, и так далее. Инстинкты не могут быть плохими, потому что они естественны. Но они естественны в рамках той среды обитания, которую вы сами выбрали благодаря своему любопытству. Но произошло вот что. Сохранилось подсознательное ощущение того, как все было на самом деле. Это эфемерное ощущение добра! Какая ничтожная вещь, а ведь заложена в каждом человеке. И некоторым непременно понадобилось начать развивать это смутное ощущение. Ведь верно, когда встаешь на тернистый путь, ты начинаешь лучше разбираться в сути? И глаза у тебя открываются, и вообще все становится как-то по-другому. Только вот в чем дело, рай-то уже не вернешь. Как ни пытайся создать его кустарными средствами, - это все равно будет лишь дешевая подделка. А те, кто пытается, получают естественное наказание. Они испытывают на себе все безмерие зла. Потому что зло вечно. И только оно одно и царствует на земле. Потому что зло – это то, что вы получили, то, что так хотели узнать. Мне легко, - люди не всегда умеют отличить одно от другого. Для этого существует развитая система ценностей и те инстинкты, которыми они наделены. Они легко отвечают на зло злом, принимая это за справедливость, а иногда и вовсе путая понятия. Самые упрямые подвергаются самым большим страданиям, - но каждый ровно в тех долях, которые для него предназначены. Он наделяет всех по-разному, но и спрашивает по делам каждого. И испытывает тех, кого любит. Точнее, это ваша иллюзия. На самом деле здесь работаю только я. А он только ждет. И наблюдает. Никто не подвергается страданиям, большим, чем мог бы перенести. Но не все переносят. Ощущение добра – очень странная вещь. Она может почти пропасть, а потом вдруг проявиться с неслыханной силой. Те же, кто перестает чувствовать границу, теряют разум. Так почему не может быть наоборот?
- Потому что всегда, где-то внутри, остается вера.
- О, да, это верно. Она может быть очень глубоко, ее может быть даже и не видно, ты можешь топтать ее, выбрасывать за дверь, но она все равно будет с тобой, даже забитая и униженная. Только вот в чем дело, - какова она, твоя истинная вера? То ли чувство смирения и немого восхищения перед тем, что ты не можешь объяснить, во что можно только веровать, в настоящем смысле этого слова? Чувство, которое заставляет тебя отрекаться от всех земных благ, и искать благ небесных, которых не увидишь, не почувствуешь, которые даже неизвестно, будут или нет, и ты просто слепо подчиняешься тому, что тебе опровергают на каждом шагу, но во что ты все равно продолжаешь верить, как истукан? То, перед чем ты преклоняешься, бережно хранишь в себе, то, что наполняет всю тебя светом, примиряя тебя с миром и с самой собой, и даря невидимое, неизведанное счастье? То, что ты не променяешь ни на что, как бы соблазнительны не были дары и как бы ни тяжело было нести это сквозь все испытания? Или то обманчивое чувство, в которое ты бросаешься в минуты отчаяния, как к единственному спасению, которое только у тебя может быть? Почему к вере не приходят в успехе, в блеске, в благополучии? Почему к вере приползают в горе, несчастье, болезни, старости, как к последнему средству, которое еще может утешить? Или же приходят, разочаровавшись в мире и людях, посвятив себя мысленно тому высокому, что никогда не будет на земле, и уже тем самым поставив себя выше других людей. Ведь гораздо легче преклоняться перед Ним, чем перед людьми. Почему в истинной вере нет места богатству и успеху, а есть место только бедности и смирению?
- Возможно, в разумных пределах это можно сочетать.
- Невозможно! Неужели ты этого еще не поняла? Ах, конечно, ведь весь твой путь был прожит под символом: давайте попробуем. И успех испытать, и не пожертвовать верой ради себя. А так не бывает. Потому что любая слава, любой успех, любая власть, любое богатство достижимо только путями, несовместимыми с верой. Разве не читала ты, что праздная радость есть грех? И что любое излишество грех? Ты, верно, специально пропускала эти строчки. Если не в книге, то в сердце своем. Тебе просто так хотелось испытать это, а потом ведь всегда можно покаяться. Только всегда приходится выбирать: или то, или это. Или вера, или успех. В этом нет ничего страшного, это разумно и логично. Чем больше ты снимаешь ограничения, тем большего тебе удается добиться. Посмотри на успешных людей, – они мыслят по-разному. А вера – это одно сплошное ограничение. А если хочешь и то, и это, то в итоге не получаешь ничего.
- Все верно. Так неужели надежды нет?
- Надежда, - какое сладкое слово, - он покатал на руке прозрачный шарик из слез. Из сотни вряд ли кто понимает его истинное значение. Надежда дается каждому человеку, кто бы он ни был. Где бы он не родился, в какой угодно семье, с какими угодно пороками, в какой угодно стране и в любых условиях, ему всегда изначально дана надежда. Ты же сама очень верно заметила мировой баланс. Только ты совершенно не так его истолковала. Человек может быть каким угодно уродом, несчастным, с плохими родителями, с дурной наследственностью, с невыносимыми условиями жизни, с предопределяющими его жизнь предрасположенностями. Но у любого, слышишь, у любого человека всегда есть шанс. Есть шанс исправить что-то в жизни, ведь для этого ему эта жизнь и дана. И у него всегда есть выбор. Он может выбрать внешние проявления. Он может решить добиться успеха. И ему это удастся, поверь мне. Для любого человека нет ничего невозможного, потому что возможности человеческие беспредельны, и только само его сознание диктует ему рамки, в которые он сам себя загоняет, и единственное, что ему мешает в жизни, - это он сам, будь это страх перед неизвестностью или просто лень. Но он может выбрать и другой путь, - для этого ему нужно посмотреть не вокруг себя, а внутри. И если смотреть очень внимательно и очень долго, то ты с удивлением обнаружишь, что все, что тебе необходимо для счастья, у тебя уже в достаточном количестве есть внутри. Нужно лишь поверить в это и ощутить. Потому что ничто не может сравниться с ощущением того волшебного, истинного счастья, которое дает единение с Ним. Оно пронизывает всю твою сущность, превращая тебя в светоносный сосуд, и словно невидимой рукой защищает тебя от всяких земных невзгод. И тогда, тогда ты сможешь испытать и истинное счастье на земле, а если оно будет и недолгим, - так ведь и жизнь, - одно мгновение, о котором ты даже не вспомнишь, когда закончишь свой путь.
- Что же такое счастье?
- Счастье, - улыбнулся он тонкой загадочной улыбкой. – Не скажу тебе ничего нового. Счастье – это любовь. И каждый, кто хоть раз встретился с ней, это знает. Только вся штука в том, что любовь – это такой же эфемер на земле, как и все остальное. Который может превратиться в самую прекрасную вещь, но может и убить, если ею неправильно пользоваться. Люди забыли истинное значение слова «любить», они разучились любить Его, ближнего, они разучились испытывать то светозарное чувство, которое пронизывало весь тот прекрасный мир, который они потеряли. Они стали называть ею низменную страсть, животную, грязную, которая заставляет нас испытывать неодолимую зависимость по отношению к какому-нибудь человечку, причем неважно, что это будет за человек, важна та боль, которую он тебе причиняет своим существованием, которую ты холишь и лелеешь в себе, и которая по кусочкам ест тебя. Ты же не хочешь, чтобы этот человек просто был счастлив, ты не хочешь служить ему, а если и хочешь, то только как разновидность зависимости, а не бескорыстно. Ты хочешь, чтобы этот человек принадлежал тебе, неважно, насколько, и в какой форме, и тогда любовь приобретает отвратительно низкие очертания, заставляя людей идти на безумие и превращая их в свиней. Любовь – это то, с помощью чего я управляю миром. Я могу внушить ее любой глупостью – излишним умом, или силой, а может быть, просто изгибом бровей или длиною ног, и люди, отравленные этим ядом, пойдут за мной, как привязанные, готовые на все, только чтобы не потерять этот сладкий яд, дающий им такое обманчивое, но такое реальное ощущение счастья. Потому что под счастьем они подразумевают те вещи, которые я дал им, и которые обладают такой манящей силой. И вещи эти: успех и красота. А ведь на самом деле, если бы они подумали хоть немного, они бы поняли, что то, что они называют любовью, это все воплощение одного и того же бесплодного и отчаянного чувства, - любви к самому себе. Потому что не может быть другой любви, кроме любви к Нему. Эта истинная и настоящая любовь не бывает несчастной. К кому ты приходишь в минуты отчаяния и безнадежности? Кто готов принять тебя таким, какой ты есть, в любом виде, и с любым пригрешением? Кто, несмотря ни на что, любит тебя, любит со всеми твоими мерзостями и несчастьями, любит тебя, слабого, отвратительного и ежедневно предающего Его? И кого подсознательно хочешь любить и ты, любить всем своим сердцем, всей душой, зная, что только это чувство может подарить тебе душевный покой и примирить тебя с миром? И не можешь любить, чувствуя себя недостойным. Если ты испытаешь хоть раз это чувство, ты станешь не способен на зло, - ты просто не сможешь его сделать, настолько отталкивающим оно тебе покажется. Ты поймешь, что бессмысленно отвечать насилием на насилие, злом на зло, умножая и умножая его количества на и без того омытой безбрежно им земле. Зло невозможно победить, - оно всегда будет красивее, сильнее, успешнее. От него можно только отречься, - и только один этот путь способен подарить спасение и благодаря этому еще существует это милое забавное место под названием земля. Ты поймешь, как можно ответить добром на насилие, и молитвой на проклятие. Ты поймешь, какое это счастье, - смирение и милосердие. Но это дано лишь немногим, и только тем, кто испытал истинную любовь. А такую испытать дано не многим. Лишь один человек на земле был способен любить всех оставшихся так же, как и самого себя. И только он один показал им, как это бывает, подарив им надежду, из которой родилась вера. Он один любил всех. Но люди даже не оценили этого, они потеряли эту любовь, и, одинокие и несчастные, в поисках истины, они обратили любовь в противоположную сторону, - направив ее на самое себя. Наивные, им показалось, что если они будут любить кого-то особенно, то и он должен ответить им чем-то, и в этом прекрасном чувстве они обретут потерянное счастье. Да, они утратили любовь к Нему, усомнившись в нем и захотев сравняться с ним. И их любовь сменилась гордынею. Они остались вдвоем, - так можно ведь любить друг друга! Земная любовь, - то, что я подарил им в утешение. Неправда ли, достойный дар? Потом, правда им и этого стало мало, - им стало казаться, что один все же любит недостаточно, и они стали ненавидеть и презирать друг друга, чтобы хоть чем-то отличить любовь. Потом и это показалось скучно, и они объявили главною любовь к самому себе, - ведь верно, если никто на свете не может полюбить тебя так же, как ты сам, так почему бы самому не сделать этого? Какие жалкие и нелепые попытки, неправда ли? А ведь все они управляются одним-единственным мотивом, одним главным побуждением, - страстной, неудержимой потребности в любви. Которую все ищут, ищут, ищут. И никак не могут найти.
- Но некоторым все же удается.
- Да. Им дано счастье на земле.
- Послушай, но ведь не все было так плохо. Поначалу были и хорошие моменты.
- Ты помнишь? Да, в Вальгалле было неплохо. Да и древний мир по сути был неплох.
- Особенно Греция.
- Пожалуй. Во всяком случае, было однозначно чище. Вот только вся штука в том, что, набредя на удачную мысль объявить себя богами и разделить на касты, человечество, не получив ожидаемого удовлетворения, погрязало в пороках и в итоге самоуничтожалось. Причем не раз, но, видимо, его ничто не учит.
- Значит, вся страсть к наживе, вся жажда славы, успеха, стремление к власти и любое желание продемонстрировать миру свою исключительность есть не что иное, как желание сравниться с богами?
- Самое распространенное заблуждение. Человеку кажется, что если он овладеет миром, то он приблизится к Нему, и, во всяком случае, хоть так ему станет на земле чуть менее паршиво. Но мы-то с тобой знаем, что это не так.
- Ну, на протяжении такой жизни ощущаешь себя довольно сносно.
- А после этого попадаешь в очередную жизнь.
- Да, это ужасно. Но, с другой стороны, все забываешь, в чем большой плюс.
- Ну да. Все продумано.
- Боже мой, а ведь при жизни так боишься смерти. И не подозреваешь, что на самом деле просто боишься попасть в другую жизнь. Просто фарс какой-то.
- Согласись, безукоризненная система. Впрочем, все находятся в равных условиях, - ведь никто ничего не запрещает, и никого насильно никуда не тащат.
- А бессовестная агитация?
- Ну, милая моя, на то есть право каждого. И потом существует масса методической литературы, только ею никто не пользуется. Все гении с периодическими перерывами вдруг делают вид, что их осенило блестящее открытие, и с видом просветленных старцев пишут толстенные книги об одном и том же, не подозревая, что вся сюжетная канва почерпнута из одного-единственного источника. Ну, хорошо, из двух, хотя свою версию я считаю только вывернутой наизнанку официальной. Все картины, все гениальные музыкальные шедевры, все кинофильмы, все книги, все талдычат об одном и том же, противостояние добра и зла. Хватило бы только осознать это, и действовать согласно инструкции, так нет же. Их читают с умными лицами, делятся между собой впечатлениями, бывает, даже делают какие-то выводы. А потом ставят книжку на полку, выходят из кинотеатра и принимаются за то, чем они занимались и до прочтения, то есть полной противоположностью тому, что там написано.
- Тебе, должно быть, забавно наблюдать все эти потуги. Но, наверное, и приятно, - тебе там уделено столько же места, если не больше.
- Да, местами попадаются неплохие откровения.
- Например, Босх.
- Мне больше нравится Врубель. Как и тебе. Ему удалось передать это ощущение, - то, чего никто не понимает, но где-то глубоко каждый чувствует. Что страх не в том, что ты почувствуешь что-то ужасное, - будешь гореть в котле или плавиться в жидком азоте. И не в том, что тебе придумают какие-то особые пытки, и ты будешь ощущать все то, чего больше всего боишься в жизни, причем вечно. А истинный страх в том, что ты не будешь ощущать Ничего, - в том, что ты навсегда потеряешь возможность соединиться с Ним, и испытать то, чего ни одному человеку испытать не дано при жизни. Ад, - это вечное пребывание без Него, и жизнь, - тот бесценный дар, который дается для того, чтобы не допустить этого. Потому что Он, - это и есть Жизнь. Он – это Бытие. А все остальное – лишь Хаос. ОН ПЫТАЛСЯ ЕГО УКРОТИТЬ.
- Как же, должно быть, я погрязла, если болтаюсь здесь столько времени, - пробормотала Магда, садясь на край воды.
- Да, ты с самого начала нас изрядно забавляла. Помнишь, как она решила стать святой? – обратился он к своему визави, - это было трогательно. Но не очень практично. А как она в Вавилоне упражнялась в познании греха? Думала кого-то удивить. А как в Аравии каждую ночь ложилась с самым грязным рабом, которого только удалось отыскать, а к утру возвращалась в гарем? Это был тот самый бунт непослушания. Но, конечно, лучше всего получилось с Троей и Французской революцией, - второе было захватывающе, а первое просто красиво. Современные войны тоже впечатляют, но уж больно много шлаку от них. А какие муки она испытывала! Каждый раз она ненавидела себя, как только понимала, что единственное, что оставляет после себя в жизни, - это разрушение. Как она мучалась всю свою жизнь, как мучительно искала путь избавления от этого, а ведь он был всегда под носом! Но ты даже не подозревала, что попалась на мою самую древнюю удочку, - женский комплекс вины, и всегда выбирала неверный вариант.
Магда снова очутилась на крыше.
- Я ведь тогда прыгнула, верно?
- Да. Самоубийство – твоя любимая форма протеста. Высшее проявление гордыни и самый смертный грех – ты отрицаешь то, что тебе дано Им как шанс к спасению. Впрочем, убийство не лучше, - ведь ты лишаешь шанса другого.
Магда вспомнила, как убивала сама, и как заставляла убивать себя своих близких.
- И ведь это тоже была я.
- Видишь, как ты многообразна.
- Но… кто же я? – спросила Магда и замолкла, с ужасом ожидая в преддверие ответа.

Глава XXVII. В которой Магда разговаривает с жизнью.
Она снова посмотрела в окно самолета.
- Это невероятно красиво. Прямо дух захватывает, когда думаешь, что это принадлежит только тебе.
- Ты просто не привыкла к этой мысли. Допусти ее, – и тебе будет принадлежать весь мир.
- Все верно. Главное, сделать правильный выбор?
- Не начинай знакомства с обслуги и приживалов. Начинай с хозяев дома.
- У тебя можно многому научиться.
- Всему.
Магда обернулась и вновь посмотрела на коричневого.
- И что же дальше?
- Дальше? – поднял он бровь, - Как обычно. Тебе предстоит «нелегкий выбор», - он обернулся карточным шутом и раскинул перед ней веером стопку лотерейных билетов, - впрочем, тебе это вряд ли поможет.
Магда усмехнулась.
- Ты зря смеешься, - покосился он на нее, - по моим расчетам все будет примерно так: ты примешь предложение Лучано, но, как только это произойдет, он тут же потеряет к тебе интерес. Некоторое время ты будешь с ним, и это мимолетное мгновение окажется самым ярким в твоей неспокойной жизни. За это время ты привыкнешь к сладкой жизни и уже не сможешь вернуться к прежней. Работать ты тоже не сможешь, - потому что потеряешь здоровье и связи. Ты вернешься в свой родной городок, который тебе так ненавистен, и проведешь всю оставшуюся жизнь, ежеминутно вспоминая свой потерянный рай и думая о том, как все могло бы быть чудесно, если бы не.
- Ты так уверен в своей победе?
- Статистика, мой друг.
- И все же тебе не удастся меня победить.
- Забавная мысль.
- Я узнаю тебя.
- Ну что ж, попробуй.
- Я тебя узнаю.
- Буду только рад.
Магда посмотрела на Лучано и сказала:
- Все это не для меня.
Теперь-то она уж точно знала, что ей нужно делать. Лучано ничего не сказал, и развернул самолет обратно.
На другой день Магда проснулась в аду. Сначала она еще не поняла, что же именно произошло, только вдруг почувствовала некоторую неуверенность. Выйдя из номера, она по привычке прошла по Отелю, взглядом отыскивая знакомых и уже готовясь улыбнуться им, как вдруг стала обнаруживать, что мимолетные люди, с которыми она мило улыбалась, и которые были так внимательны к ней, разом потеряли интерес, и сделали вид, словно не знают друг друга. Это было еще полбеды. Отдыхающие и приживалы, вся та мелкая мишура, что, как мошкара липла к ней, окружая льстивым облаком, с таким же рвением и стала в лицо подсмеиваться над ней, и Магда ничего не могла поделать с этим. А горничные и половые, смотря на нее, перешептывались, и Магда заметила это, когда проходила к себе. Это было невыносимо.
Магда в отчаянии стала искать поддержки хоть в ком-то, и хоть какого-то мнимого благообразия, ее бы устроило даже равнодушие, но только не это глумливое перешептывающееся сообщество, уничтожающее ее всеобщим презрением, против которого она оказалась бессильна, и которое скопом заключило ее в прозрачный вакуум, как ходячий холерный барак. Во всем чувствовалось пренебрежение, - ей забывали подать белье, или убрать номер, персонал делал вид, что разучился понимать на любом языке, кроме своего родного, она никак не могла добиться ни у кого, когда же планируется вылет, и вообще все было плохо. Однако улететь все же было нужно. Магда так желала этого, что пошла на заведомое унижение и принялась разыскивать Черта.
Наконец, после долгих и мучительных поисков, заметив его вертлявую фигуру вдалеке, она бросилась к нему, и, тронув за локоть, поинтересовалась, когда же будет самолет.
- А ты разве не улетела? – принял Черт индифферентный  вид. Он решил сделать вид, что был уверен, что Магда улетит с Лучано.
Магда от досады закусила губу. Черт тем временем отправился завтракать, не приглашая Магду, но и не прогоняя ее. Проклиная себя, она потащилась за ним, надеясь все-таки выяснить этот вопрос. Она перенесла все пытки завтрака с незнакомыми, насмехающимися людьми, перенесла даже унижение предательства, когда Черт, у которого спросили, откуда она взялась, пожал плечами: «Не знаю. Прибилась как-то». Пересилив себя, она выяснила, у кого можно узнать по поводу отлета, и даже нашла его в холле. Когда она приблизилась, она увидела того самого человека-тушу, с которым она собиралась поспорить за столом. Туша, развалившись в кресле, покуривала в окружении своих гостей и лениво сбивала кегли. Магда приблизилась к нему, и, бледная, дрожащим от унижения голосом спросила про вылет. Туша даже не отреагировала. Такого даже Магда не ожидала. Она повторила вопрос, но человек сделал вид, что ее просто нет. Тогда Магда повернулась и вышла. Ей хотелось разнести весь Отель.
В бешенстве она бросилась собирать чемоданы. Ей стало плевать на все, - на страх, на гордость, она готова была выйти на обочину шоссе, в совершенно незнакомом городе, в чужой, неприютной стране, и доехать до аэропорта хоть автостопом, хоть дойти пешком, только бы не видеть больше эти издевающиеся презрительные рожи. Магда наспех утрамбовала чемодан, и яростно потащила его вниз. Перед выходом оказалась ее группка, которая помогла ей погрузиться в автобус, который через некоторое время довез ее в аэропорт.
Следующие два месяца были похожи на непрерывный дурной сон. Сначала Магде отказали от роли. Она перенесла это довольно стойко, - этого и следовало ожидать. Но, к ее удивлению, все ее попытки найти работу, не увенчались успехом, - несмотря на казалось бы беспроигрышные данные и упорные попытки, ей мягко, нелепо отказывали, часто и вовсе словно забывая позвонить. В целом все сводилось к какому-то вялому бултыханию без конкретного результата. А главное, Магда подсознательно чувствовала всю бесполезность этого занятия, как будто оно с самого начала было обречено.
«Ага, выдавливаешь меня. Не выйдет», - сжав зубы, шипела она, представляя лицо коричневого.
Деньги заканчивались с катастрофической быстротой, нужно было платить за квартиру, а ничего не менялось. Вдобавок Магда стала ощущать какую-то липкую слабость, которая как паутина связывала ее по утрам, сковывая непреодолимым страхом ее голову и тело, и заставляя со дня на день оставаться дома, не в силах выйти в колючий уличный холод. Магда смотрела в серое пасмурное окно, и ей казалось, что она попала в такую же серую и пасмурную полосу. Ей хотелось остаться в этом сером уюте, задержаться, чтобы он не кончался. Ей, всегда такой деятельной и решительной, вдруг стало как-то вяло все равно. Она словно пустила себе по волнам течения, одновременно испытывая нереальное желание  оставаться в том же самом месте.
Ей хотелось задержать время, схватить его, чтобы только не наступало завтра, где была безработица, заботы, долги, а чтобы оставалось туманное, призрачное сегодня, еще один день, когда можно ни о чем не думать, и ни о чем не вспоминать. Магда попыталась позвонить кое-кому из прежних знакомых, - но ни один номер не отвечал, а из тех, с кем удалось поговорить, кто-то ответил, что страшно занят, а кто-то холодно отбрехался, что и сам по горло в долгах. Постепенно вокруг Магды создался какой-то вязкий вакуум, и она не хотела его нарушать, находя даже уютным свое спокойное растительное существование. К ней вдруг полезли со всех сторон какие-то странные случайные знакомцы, о которых она даже не вспоминала, и которые оказались в ее жизни непонятно как, как иногда в корзине с ягодами оказываются пахучие зеленые жуки и мелкие букашки. Магда, всегда трепетно относившаяся к своему кругу и предпочитавшая общаться с сильными, красивыми людьми, с удивлением наблюдала, откуда бралась вся эта пакость, незаметная в ее блестящие времена. Она все же шла на уступки, ходила на серые, никому не нужные встречи, оставлявшие у нее ощущение старого не проваренного киселя, который ты выпиваешь, только потому, что не знаешь, куда его выбросить. У Магды сводило зубы и печень от раздражения, и, силясь выглядеть естественно, она крепилась и мужалась на этих встречах, про себя с каким-то злобным наслаждением сравнивая этот гротеск с прежней блестящей жизнью, но постепенно сводила их на нет, - уж больно мучительно было сравнение. Так постепенно ее жизнь потухла и превратилась в большой серый ком, который медленно подкатился к обрыву, и уже собирался упасть вниз. Магда уже понимала, что все сбывается так, как и предсказывал коричневый, и ей действительно придется уехать туда, куда она больше всего на свете боялась вернуться. Но в каком-то отчаянном экстазе, в сонном забытьи она все твердила «Нет. Нет», по большей части убеждая саму себя, и надеясь неизвестно на что, потому что надеяться уже не осталось абсолютно не на что.
В таком настроении Магда как-то вышла из дому, чтобы совершить очередной бессмысленный поступок, - починить телефон. В последнее время ей стало абсолютно наплевать, как она выглядит, и, перестав смущать своим видом умы горожан, Магда нацепила на себя в этот день совершенно невзрачный костюм, буквально первое, что попалось под руку, - черные брюки с тинейджерскими надписями, черную же футболку, черную куртку с капюшоном, кроссовки и бейсболку сверху. Против ожидания, когда она принялась ловить такси, перед ней остановилась высокая сияющая машина, в которой оказался довольно представительный человек. Он вопросительно кивнул ей, спрашивая направление. Магда совершенно серьезно сказала:
- Вообще-то мне нужно починить телефон. Если вы меня туда отвезете, то буду премного благодарна.
Человек молча кивнул и освободил сиденье. Магда залезла в машину и искоса покосилась на него. Ничего особенного, типичный представитель какого-нибудь крупного дела.
- Мне нужно завершить кое-какие свои дела. А потом я могу отвезти тебя в любое место с твоим телефоном. Идет? – спросил водитель.
- Идет, - согласилась Магда. Делать было все равно нечего.
По дороге они разговорились. Водитель, которого звали очень смешно – Мефисто Иванович, оказался незаурядным собеседником. Магда узнала массу новых вещей. Например, что у каждой причины есть цена, и об относительности материи.
- То есть получается, что ты на самом деле можешь ошибочно представлять себе мир?
- Не исключено. Вот сейчас мы с тобой, например, разговариваем, а может быть, мы сидим где-то на далекой планете и делаем знаки длинными зелеными руками, и воображаем, что мы едем в машине по земле.
- Или вообще все это у меня в мозгу происходит.
- Или например.
Мефисто Иванович производил впечатление человека солидного и обстоятельного. Как удалось понять Магде, у него была семья и несколько детей, и вообще он имел вид довольно положительный и всезнающий, - с такими хорошо советоваться и утверждаться в собственных мыслях. Мефисто Иванович тут же развеял все Магдины страхи.
- Слушай, а зачем тебе телефон?
Магда объяснила, что ей очень нужен телефон, потому что она ищет работу, а работа ей нужна, потому что совершенно нет денег, ну и так далее. Предысторию она умолчала. К ее неожиданному удивлению Мефисто Иванович серьезно отнесся к ее проблемам и даже обещал помочь.
- Это все ерунда. Найдем мы тебе и работу, и деньги.
- Правда? – раскрыла глаза Магда.
- Ну да. Но с одним условием.
- Каким?
- Тебе сколько лет? Я помогаю только несовершеннолетним, - и он как-то жирно улыбнулся.
- Семнадцать, - тут же соврала Магда. Это был шанс.
- Годится, - согласился Мефисто Иванович.
Весь день они проездили по его делам, - Магду немного, а потом все сильнее и сильнее раздражало, что ей приходится бегать за ним, как собачке, что было невероятно унизительно для ее гордой натуры. Она еще тут же подумала, что, увидь ее сейчас кто-нибудь из ее прежних знакомых, он бы изрядно посмеялся над ней. Но Мефисто Иванович выглядел таким многообещающим, а времени оставалось так мало, что Магда положилась на судьбу, которая, кажется, все-таки решила сыграть с ней хорошую шутку. К тому же надо было блюсти имидж, так быстро и нахально принятый Магдой, поэтому она вовсю делала «наивные глаза», и вела себя, как ребенок.
Когда все дела были улажены, и все его вопросы были решены, они поехали к Магде, чтобы обсудить ее дела, и отдохнуть немного. По дороге они заехали, чтобы купить фруктов и напитков. Магда, прочно войдя в роль, набрала самых дорогих и изысканных на ее взгляд деликатесов, и, оказавшись у себя, с наслаждением разложила на подносе огромную твердую клубнику, чернику размером с большую клюкву, устрицы и шоколад, и разлила по бокалам терпкий прозрачный напиток. Растянувшись перед диваном, на котором сидел Мефисто Иванович, в красивом легком платье, Магда впервые почувствовала себя как настоящая женщина. Поэтому и почему-то послушно не стала возражать, когда вдруг с ее плеча спустилась шлейка.
Когда Магда поднялась с колен, ее первой мыслью было, - это надо же, сколько она потеряла. Как, оказывается все просто было устроено, и как глупо было так долго избегать этого, что так естественно и даже приятно. В самом деле, она получает двойное удовольствие, - то, чувственное, ради которого люди и идут на все это, плюс еще и решение всех своих житейских проблем. Магда чуть не взлетела.
И в этот момент все ее тело пронзило такой острой болью, что она пошатнулась, и ей захотелось схватиться за грудь.
- Что такое? – спросил ее Мефисто Иванович.
- Кажется, я испытываю чувство вины.
- Так человек для того и создан, чтобы испытывать эмоции. Вот ты и испытываешь одну из них.
Мефисто Иванович совершенно спокойно оделся, потом достал из кармана огромную пачку денег, методично отсчитал Магде несколько бумажек, и оставил на столе. Магда, с каким-то внутренним чувством отвращения, все же пересчитала их, и, когда убедилась, что их достаточно, попыталась создать себе чувство удовлетворения. Когда входная дверь захлопнулась, она все еще держала в руках эти бумажки, и, еще не вполне осознав, что произошло, испытывала только радость, что, кажется, удастся решить все ее проблемы, которые в таком количестве были созданы, и за этим математическим занятием не заметила, как неслышно и тихо отлетела ее душа.
Маша сидела перед зеркалом и молча смотрела в свои воспоминания. Воспоминания клубились сигаретным дымом у нее над головой, то сгущаясь, то растекаясь перистыми облаками. Маша смотрела прямо перед собой, и только мысли ее лениво перебирала воспоминания. Они заставляли ее сердце сжиматься и мучительно ныть, они дурманили ее мучительным дымом, который разъедал грудь и от которого не было спасения. Маша смотрела на них с нарастающим раздражением и тоской. Потом рукой раздвинула свою грудную клетку, вырвала из нее сердце и бросила в раковину.

Глава XXVIII. В которой Магда узнает тайну рождения.
Магда сидела за круглым столом, застеленным кружевной скатертью, и смотрела на старый огромный буфет, который стоял здесь с неизвестных времен. Она пыталась вспомнить, когда же она приняла решение приехать сюда. И не могла с точностью определить момента. Она помнила только ту чудовищную, раздирающую боль, которая мучила ее некоторое время, сменив тупую ноющую тоску на рваное смердящее отчаяние, от которого не было ни средства, ни спасения. За отчаянием пришла такая страшная, бесчеловечная пустота, которая была хуже всего, и которую хотелось мучительно чем-то наполнить, заглушить, но которая была молчалива и огромна, как бездонный колодец. Наверное, от этого ощущения пустоты она все же решилась сделать то, чего так хотела избежать, и принять это как должное, и приехать в этот дом.
Она приехала сюда не просто так. У нее было много вопросов. Она готовила их долго, сначала мучительно перебирая их в своей голове, ворочая, как жирную весеннюю землю лопатой, пристально присматриваясь к отдельным участкам грунта и отделяя попадавшихся жуков и червяков. Выбирала случайные корешки и зацепки. И, наконец, сложила себе определенную картину, которая, все же, требовала прояснения.
Теперь она сидела за этим столом за чашкой чая и одновременно с нетерпением и страхом ждала, когда же получит ответ. Как ей и было предсказано, она испытывала мучительное, зудящее чувство потерянности и безвозвратности, но не оттого, что так глупо отказала Лучано, и не оттого, что так глупо вела себя всю свою жизнь, и даже не оттого, что оставила ее там, за чертой, оставила все, что она зарабатывала горьким опытом все эти годы, и что стало ей дорого. Она испытывала острый зуд от всего этого вместе. Каждый момент мучил и жег ее душу, заставляя ее то содрогаться от собственной глупости, то ругать собственную лень и гордыню, то пытаться в своих мыслях повернуть это вспять, а то и ненавидеть себя за ту слепоту и безразличие, ту поражающую наглую разгульность, которая казалась особенно дикой здесь, в этой скромной обстановке гордой и бедной доброты. В особенности же ее мучило то, что случилось с ней в то серое и будничное, что казалось таким незначительным и естественным, а стало такой страшной катастрофой.
Наконец к ней вышла старая сухонькая женщина, со старыми семейными альбомами, из которых вываливались фотографии.
- А ты меня так и не узнала тогда. Конечно, откуда, ведь ты тогда была совсем маленькой. А я сразу узнала тебя, хоть ты и стала такой красавицей за это время. Ты очень похожа на нее.
- А на него?
Женщина строго посмотрела на нее.
- Мы только о том и молились, чтобы ты не унаследовала его черты. Чтоб только не была похожа.
- Почему?
- Ох, это долго рассказывать, - вздохнула женщина.
- Расскажите, - попросила Магда.
- Что тебе рассказать?
- Ну, например, за что вы его так ненавидите.
- Потому что он убил твою мать, - сказала женщина, и глаза ее стали жесткими и прозрачными.
- Странно. Я всегда думала, что это она убила его. Он говорил мне, что она была не очень-то хорошим человеком.
- Он так говорил? – странно посмотрела на нее женщина. – А что именно он говорил?
- Ну, он говорил, что она вела… не очень достойный образ жизни, из-за этого в конце концов спилась и пропала, а потом вы добились того, что его осудили за ее смерть, хотя он был не виноват, и сломали всю его жизнь. Я ведь думала, что он и умер из-за этого всего.
- Так вот что он говорил, - сказала женщина. – Поэтому ты никогда не приезжала к нам.
- Он запретил мне общаться с вами.
- Какой же он был страшный человек. Он специально говорил так, только чтобы оправдать себя. Подумать только, а ведь на самом деле все было наоборот.
- Как же?
- Ох, тяжело вспоминать. Ведь это он испортил нам всю жизнь, - это было как болезнь. Сначала мы этого не замечали, а потом уж поздно было. Он ведь был очень талантливый человек.
- Да, мне говорили. Я даже думала, что все мои таланты как раз от него.
- Только что толку. У него было все, или могло быть все. Только ведь ему все было мало. Это не нравилось, то не нравилось. Ему все казалось, что ему дают не ту работу, которую он заслуживает. Он действительно был намного умнее многих. Но не может же человек сразу достичь всего и сразу, а он хотел все.
- Я его понимаю, - улыбнулась Магда.
- А люди не любят таких, высокомерных, и вот, ему не давали работы, а наоборот, придерживали его, он начинал больше пить, и в конце уже не мог остановиться. Мы говорили ему, пытались остановить, а что толку. Я даже ходила заступаться за него, и знаешь, что мне там сказали?
- Что?
- Мне сказали: передайте ему, что не нужно считать себя выше других. Он же ведет себя так, как будто только он один человек, а все остальные грязь, а не люди.
- Так и сказали? – спросила пораженная Магда.
- Так и сказали. Я была поражена. И ведь действительно это всегда было в нем, - это высокомерие. Он словно выделялся над всеми, дружил только с избранными, а всех остальных считал за ничто.
- Это у меня от него, - пробормотала Магда.
Женщина внимательно посмотрела на нее.
- Почему же вы тогда приняли его?
- О, разве тогда кто-то мог предположить, что все так сложится. Он ведь показался твоей матери, как принц. Такой красивый, перспективный. Он ей нарассказывал, что он известный сын, что у него шикарное будущее, и тогда действительно так казалось. Он умел удивительно очаровывать людей, по сравнению с ним все казались просто деревней. О, если он хотел, он умел очаровать кого угодно. Только потом мы поняли, кого мы приняли на самом деле.
- Почему же вы смирились с этим тогда?
- А что мы могли сделать? Они жили не с нами, твоя мать ничего нам не говорила, - только когда они приезжали, мы замечали, что что-то неладно, - он все время куда-то ходил, в какие-то кафе, рестораны, да и мама выглядела как-то странно. Но мы тогда не придавали этому значения, а потом появилась ты, и мы думали, что все наладится.
- Но ничего не наладилось.
- Как подумаю об этом, сердце разрывается, - на глаза женщины навернулись слезы. – Он ведь вел себя, как изверг. А когда напивался, и вовсе становился похож на зверя. Я не знаю, как она могла все это перенести. Мы потом только узнали, что он устраивал погромы среди ночи, увозил тебя.
- Надо же, - глядя сквозь себя, произнесла Магда, - я выросла в аду.
- Потом они уехали в столицу, и мы подумали, что уж там-то все уладится, - ему предложили хорошую работу, и мы думали, что он, наконец, встанет на ноги. Но когда узнали, о том, что произошло, - женщина не выдержала, и поднесла платок к глазам, из которых потекли слезы.
У Магды сжалось сердце, ей захотелось обнять ее, утешить, но она осталась сидеть на месте.
- Мы хотели сразу забрать тебя, - продолжала женщина. Но он не дал нам этого сделать, нашел каких-то юристов и добился того, чтобы нас лишили такой возможности, а тебя отправили в спецшколу. Наверное, надеялся, что скоро выйдет, и боялся, как бы мы не настроили тебя против него. 
«Так вот благодаря кому все это», - хотелось в сердцах сказать Магде, но она сдержалась. Несмотря на весь ужас того, о чем она сейчас узнавала, несмотря на всю бесспорность и непреложность фактов, она почему-то все еще оставалась на стороне этого человека, позиция которого казалась ей такой близкой и понятной, и на которого она так привыкла за всю свою жизнь полагаться. А главное, ее поражала неумолимость и страшная ирония судьбы, которая неизменно возвращает людям то, что они сами посеяли, будь то хорошее или плохое, с такой математической точностью, как если бы это мерилось на самых точных в мире весах. Ее мать пожертвовала ее возможными будущим интересами взамен на свои личные интересы, на удовлетворение своего личного счастья, искренне веря в его возможность, не думая о том, какие последствия для ее ребенка могут от всего этого быть. И вот что она получила. Пожертвовали ей, а она, ее ребенок, всю жизнь ее ненавидела. Ее отец так любил ее, что готов был обманывать ее и идти на все, чтобы только она не узнала о нем всю правду, и продолжала искренне верить в него, он готов был пожертвовать даже ее свободой. И он сам лишился свободы, и лишился ее уважения, и любви. Он ведь только хотел, чтобы она любила его, а она не узнала его, предала. Магде хотелось сказать женщине все это, рассказать о том, как она видела его, жалкого и поломанного, возле тюрьмы, но она не стала этого делать. Вместо этого она сказала:
- Это всегда для меня оставалось загадкой. Откуда взялось столько ненависти, ведь у вас, насколько я знаю, была чудесная семья.
- О, у нас было все замечательно, - никогда слова плохого никто не сказал, а о семье нашей знал весь город, и до сих пор еще вспоминают добрым словом. Но все пошло прахом, как только он появился. Он, как какое-то проклятие, ворвался, и разрушил всю нашу жизнь. И никто не мог ему противостоять, - ведь у нас все были добрые, порядочные. Мухи никто не мог обидеть. Что мы могли ему сделать? Только переживать. Ах, как у нас все переживали. Ведь из-за него у нас все и умерли раньше времени, - все, кому довелось испытать от него зло. А мой брат, когда все это случилось, он хотел поехать в столицу, и только сказать, только сказать ему, какой же он подлец, - женщина судорожно вздохнула. - Одна я осталась, - наконец, немного успокоилась она, - Наверное, чтобы вот посмотреть на тебя, - и она снова приготовилась заплакать.
- Откуда же взялось все это?
- Наверное, из его семьи, - наконец сказала женщина. Ты слышала что-нибудь о его отце? – посмотрела она на Магду.
- Нет, никогда.
- Я слышала, что он был точно таким же. И точно также поступил с его семьей. Пришел и разрушил, оставив его мать с тремя детьми. Как она натерпелась от него, но выдержала, вырастила детей. Хотя не хотела и слышать о нем всю свою жизнь. Значит, и он в отца пошел, вот откуда это все, только теперь я поняла до конца, откуда взялась вся эта ненависть.
- Я думаю, это гораздо глубже, - сказала Магда.
Женщина посмотрела на нее, но Магда не стала объяснять. Она словно заглянула внутрь, в свои вены, по которым бежала кровь, на которой мельчайшими частицами была написана вся история, которая повторялась из года в год, из века в век, ведя начало от той проклятой точки, от которой все завертелось. Словно раскручивая невидимую пружину, Магда бежала по ее спирали, забираясь все дальше и дальше, спускаясь все ниже и ниже, по дороге бегло читая свою историю, историю своего отца, его деда и прадеда, их прапрадедов, прапрапрадедов и пращуров, и каждый виток, каждое кольцо, с неумолимостью возвращало ее на одну и ту же точку, с какой-то идиотической точностью все повторяя и повторяя одно и то же. Магда с каким-то нереальным стонущим наслаждением спускалась и спускалась вниз, до самого конца, пройдя всю историю отчаяния, мести и ненависти, спустившись на самое дно, синее, холодное, которое охватило ее кромешной мглой, заставляя почувствовать только сломанные крылья и перебитые ребра, и еще печаль, невыразимую печаль, залившую глаза. И в этих космически-синих сумерках, в холоде, сковавшем ее мертвенным пленом, Магда вдруг остановилась и широко раскрыла глаза.
- Нет, это не ненависть. Это просто отсутствие любви.

Глава XXIX. В которой все становится ясно.
Магда обернулась и прямо посмотрела в лицо коричневому.
- Ведь я права?
- Абсолютно.
Магда стояла неподвижно, уставившись в одну точку и плавно поворачиваясь вокруг своей оси. Напротив нее маячило такое же неподвижное лицо коричневого. Магда старалась не шевелиться и даже говорила медленно, словно боясь расплескать поднимающуюся в ней волну знания.
- Деньги, слава, успех, - все это в сущности лишь грани одного стакана. Который ты тщетно силишься наполнить. А ведь все так просто, - Магда с озарением подняла глаза, - все, чего мы в жизни желаем, это чтобы нас хоть немного, хоть чуточку любили. Вот почему нам так приятно внимание, вот почему так кружит слава, - еще бы, тебя любит сразу такое количество людей! В этом теплом море просто можно утонуть. А деньги, - они притягивают людей, заставляют их услужливо относиться к тебе, и самое интересное, что подсознательно ты ведь тоже воспринимаешь это как проявление любви. Успех, - он кружит голову больше всего. Ведь, вызывая зависть у других людей и возвышаясь над ними, ты как будто становишься на одну ступеньку ближе к Нему, а стало быть, к истинной любви. Ах, если бы это было так. Но самое большое заблуждение – это эта ваша самая любовь. Ах, как легко принять ее за то самое, к чему ты инстинктивно тянешься всю жизнь, с того самого момента, как тебе разрежут пуповину. Знаешь, я никогда не могла понять, как можно полюбить Его превыше всех людей, превыше близких, любимых, родителей. А теперь, кажется, понимаю. Ведь все на свете сотворено им, и обожествлять кого-то так же глупо, как поклоняться деревянному божку. И когда до меня это дошло, я вдруг поняла: я ведь в жизни своей никого не любила.
- Ты любила себя.
- Так вот за какую ниточку ты всех держишь. Все верно. Ни разу ни испытав любви, ты не узнаешь, что это такое. А раз познав, ты будешь искать этого всю свою жизнь. А если не найдешь, придется чем-то компенсировать.
- У тебя всегда были оригинальные идеи.
- Не самые оригинальные. Но ты умело играл на них, как на струнах с детства знакомого инструмента. Это было естественно. А главное, просто. Всего лишь две простейших составляющих: страсть, которая неизменно увлекает человека, какого бы рода она его не захватила, так уж он устроен. Страсть рождает любопытство, - человек не сможет успокоиться, пока не попробует все лично, это мучает его. Он не верит написанному, и хочет удостовериться сам, пусть даже он пострадает, ведь потом можно покаяться. И гордыня, которая свойственна по природе человеку, таков уж его выбор, и от которой он при всем желании никак не сможет избавиться. А главное, ты ничего не нарушаешь. Если посмотреть в корень, то ты даже чтишь законы. Ведь сказано было: не поддавайся страсти! Ведь ты отчетливо осознаешь, когда происходит этот момент, с той или иной степенью ответственности, в зависимости от того, насколько тяжелый груз на тебе висит и насколько высоко ты забралась. Но ты не можешь остановиться, - нет! Ведь тебе дана индульгенция. И где-то в глубине души ты всегда надеешься на прощение, и что это так, пройдет. А гордыня? Сказано ведь – не гордись! И ведь нет на земле человека, который бы не считал, что он заслуживает большего. Который ни разу в жизни не спросил Его: за что мне это? Хотя если бы он хотя бы просто более внимательно задумался, он бы сразу понял, за что. Ведь наказание действительно существует, и наказание – это ты. Это ты раздаешь почести и ты же караешь, здесь и сейчас. Наказание может быть немного отсрочено, или же может быть слишком долгим, или же слишком большим, чтобы лечь целиком на тебя, и тогда оно растягивается на целые поколения. И многие, многие, не понимая, чем они провинились, в справедливой тоске вопрошают, чем они заслужили такую несправедливую кару. А если внимательно посмотреть и на свою жизнь, то ты заметишь, что все, что ты делаешь, ровно в той же пропорции возвращается и к тебе. И в этом даже нет моей заслуги, - просто все, что создано, в том числе и зло, множась, и размножаясь, рано или поздно возвращается к своему источнику. Неправда ли, самое ужасное чувство на свете, с вершины вдруг оказаться на самом низу? Или нет, не на самом, а так, у подножия. Особенно если ты толком не понимаешь, а что же, собственно, произошло. Опасно гордиться и считать кого-то ниже себя. Всегда можешь в следующий раз оказаться на его месте.
В больничной палате внезапно включили свет. Разлилась мертвенная, ватная темнота, которая постепенно заполнилась молочным светом светильников. Маша поднялась с подушки и схватила доктора за руку:
- Я поняла. Я все поняла! Понимаете, это все гены, просто гены! Все так просто, - и Маша засмеялась, осененная своей догадкой. – Просто вся информация о нас записывается на крови, знаете, как выражение, тайна на крови, и хранится в нас самих, как в банке. Там отражено все-все, и наши прихоти, и наши заслуги, и наши самые-самые малейшие пригрешения. От этого ничего не утаить, не скрыться. Можно скрыть от людей, можно не признаваться себе самой, но кровь все равно бесшумно, предательски нашепчет. И ты даже не узнаешь, откуда в тебе столько дряни и мути, и почему все так происходит с тобой, а ты ничего не можешь изменить. О, он все продумал! – Маша горящими глазами взглянула куда-то вдаль, - он ничего не упустил! Он засунул своего демона прямо в нас, в каждого из нас. Потому что никто не в состоянии справиться с тем, что он даже не видит, да никому и в голову не приходит поискать причину того, что каждый день преследует тебя снаружи, внутри самого себя.
Доктор внимательно посмотрел на нее, ничего не сказал, и пощупал пульс. Маша перешла на шепот.
- Только знаете что? Я вам открою тайну. У каждого человека есть шанс. Только он не догадывается, что для этого ему нужно сделать. У каждого-каждого, кем бы он ни был, каким бы он ни родился, что бы он не совершил. У него всегда есть шанс стать прекрасным творением. Только для этого ему надо заглянуть, - вот сюда.
Маша показала рукой на свою грудную клетку, в которой зияла большая окровавленная дыра.
- Поздно, - жестко сказал коричневый. Он стоял, широко расставив ноги, и глядел на нее в упор, держа в руке ее сердце.
- Отдай, - попыталась схватить его за руку Магда. Коричневый стал вдруг очень гибким, и, перегнувшись назад, согнулся спиной пополам, став плоским и прозрачным. Магда стала тыкать рукой в воздух.
Доктор перехватил жгутом руку Маши и сделал ей укол. Коричневый рассмеялся диким хохотом. Машу начало крутить и дергать.
- Нет! – закричала она, - Не надо!
- Тебе не принадлежит это больше.
Магда прыгнула на него, и схватила за шею. Некоторое время они боролись, пока Магда не поняла, что всего-навсего разминает в руках какую-то прозрачную резиновую массу. Тогда она отступила и стала сжигать коричневого взглядом, мысленно пытаясь приказать ему приблизиться.
- Делаешь уроки, - насмешливо отозвался коричневый, - только все это зря, - и, размахнувшись, он швырнул ее сердце в пропасть. Магда прыгнула за ним и ринулась прямо в сужающуюся книзу спиралью пустоту. Она летела долго-долго, кажется, миллионы лет, пока, наконец, не достигла самого дна и не оказалась на самом дне бездонного колодца, на небольшом круглом пятачке, освещенным белым светом. Магда подняла голову и посмотрела наверх. Насколько хватал глаз, ее окружал черный вакуум. Магда опустила голову и села.
- Я все равно узнаю, кто я, - прошептала она, - я все равно узнаю, - и подняв голову, посмотрела прямо перед собой, дойдя по спирали до самого конца.
Жаркий ветер вздыбил колючий бархан песка. Ветер набился в платье и остался там скрипящими разводами.
- Теперь тебе известна моя история, - промолвила Мария Египетская странствующему монаху, - теперь же оставь меня и позволь удалиться, чтобы продолжить вои мытарства.
- О блаженная Мария, - промолвил в ответ монах. – История твоя прекрасна и удивительна. Но тебе не нужно больше прятаться от людей, ибо я принес тебе великую весть. Скажи мне, Мария, с чего начались твои страдания, и что было причиною того, что ты впала в столь великий грех?
Мария помедлила и медленно промолвила:
- Я полюбила юношу знатнее себя, и отдала всю себя ему. А когда он оставил меня, я воспылала таким диким гневом, что убила его, чтобы не достался он никому другому. И, придя в ужас от того, что содеяла, я хотела убить и себя. Но не смогла даже этого сделать. И тогда мне стало все равно, и произошло то, что ты знаешь. Не проходило и ночи, чтобы меня не мучил этот грех, и только недавно он стал меня отпускать.
- Так знай же, Мария, - торжественно промолвил монах, - что я пришел сказать тебе, что тебе не нужно больше прятаться в пустыне. Посмотри в мое лицо, и ты поймешь. Ты прощена.
Монах откинул с лица капюшон, и Мария вскрикнула, увидав такое страшное, такое любимое забытое лицо. Это было его лицо.
- Я все поняла, - прошептала Магда. – Он просто не мог понять, как она, такая нечистая и грешная, заслужила прощение, и почему только ему, одному ему, прощения нет. Он просто позавидовал ей в тот момент, - с каким-то странным удивлением сказала Магда, - но почему? Почему он все это делал? Почему так упорно преследовал то, что, возможно, единственное могло спасти его? Почему он так к этому стремился?
И вдруг Магда поняла.
- Ну конечно. Все так просто. Он просто хотел любви. Как и я, как и все на земле. Он просто хотел, чтобы его хоть чуть-чуть, хоть немножечко любили. Как, это должно быть, страшно, когда ты знаешь, что единственное, что ты оставляешь на земле, - это только зло и разрушение.
И, осененная этой мыслью, Магда вдруг испытала такую жгучую, такую обжигающую жалость, такое великое человеческое сострадание, что она забыла обо всем, забыла о себе, забыла о всем, что с ней приключилось. Она лишь только на мгновение почувствовала ту адскую боль, которая давила ее все эти годы, но которая была лишь молекулой того бескрайнего океана, в котором, омытая щедро, покоилась земля, над которой летел он, поверженный, забытый, со сломанными крыльями, и невероятно, бесконечно одинокий. Из глаз Магды выкатилась одна-единственная прозрачная слеза. Она бесценной каплей упала в бездонную темноту, пролетела ее,  разлилась океаном, пронеслась цунами по свету, и, осыпав дождями и оплакав ее родную землю, упала на раскрытую книгу, которая лежала на полу, остановившись ровно посередине, прямо на синюю картину.
Маша обернулась к окну, и медленно пошла к нему, приближаясь все ближе и ближе. По мере приближения она и ее спутник странно менялись, то облачаясь в средневековые одежды, то меняя их на романтические туалеты, то вдруг преставая в пикантных образах начала прошлого века, а однажды даже в паре японской семьи. Приближаясь, и меняясь с каждым шагом, Маша преодолела заветное расстояние, и, когда оказалась перед самым окном, из-за занавески вынырнул именинник, и, когда они, наконец, встретились в поцелуе, она с облегчением поняла, что, кажется, ничего страшного не произошло.

Эпилог.
Маша лежала тихо-тихо, слушая, как за окном висит жизнь, тихо посвистывая. Сейчас жизнь была темно-синяя, и немного холодная, как летняя ночь, которая, несмотря на прохладу, непреодолимо манит далеким сверканием звезд и неверными звуками улиц, звучащих отчетливо и оттого особенно притягательно. Маша лежала и всем телом ощущала покой, который разлился вдруг по всем ее членам. Он наполнял ее неведомой доселе негой и отдохновением. «А еще, знаешь, самое приятное, - рассказывала Маша, мысленно обращаясь только ей одной было известно, к кому, - это когда ты лежишь, наполненная внутренним светом. И словно покоишься на розовых облаках, а вокруг тебя – только воздух и полет, и ты летишь, совершенно спокойная, не думая совершенно ни о чем, и ничего нет прекраснее этого». Спустя несколько минут она поднялась, подошла к черному чуть тронутому луной окну, подалась вперед и оказалась на улице. Она легко преодолела расстояние от окна до земли и, глядя прямо перед собой на лунный свет, пошла по дорожке, пока ее фигура не скрылась вдали. И если посмотреть на нее со стороны, то можно было заметить, что она плыла над землей на расстоянии примерно в полметра. А если вдруг так бы случилось, что кто-то заглянул ей в лицо, то ему бы показалось, что глаза у нее были полны печали.