Илья Кормильцев. Культура Бухгалтеров-Некрофилов

В восьмидесятых несчастные влюбленные сладострастно резали вены, насвистывая "Я брал острую бритву и правил себя". В девяностые и нулевые оставшиеся в живых и поумневшие фэны "Нау" читали Ника Кейва, Чака Паланика, выучили слово "потре****ство" и узнали, что Аллах не в восторге от Америки. А организатор и вдохновитель всех этих безобразий Илья Кормильцев безмятежно сидит передо мной у себя на кухне, жалуется на перманентную небритость и объясняет, почему людям необходимо постоянно действовать на нервы.

Х: Илья Валерьевич, Вы ведь только что из путешествия? Что хорошего видели в поездке и что больше всего бросилось в глаза по возвращении?

Илья Кормильцев: Человек ездит по миру зачем? Чтобы увидеть одновременно и какая Земля большая, и какая Земля маленькая, какие люди разные и какие люди одинаковые везде. Через путешествия человек познает единство противоположностей. Я с удовольствием выбрал бы для себя такой стиль жизни, чтобы путешествовать каждый год по полгода, жить в нескольких местах мира. Я по природе цыган и кочевник! Что больше всего поражает, когда возвращаешься домой? Я называю это "чувство глаз". Типа, Мордор приближается, и ты это чувствуешь. Есть какое-то зло, которое здесь до сих пор не уничтожено. Хотя уже и лица пограничников стали улыбчивыми. Все равно ты чувствуешь, что пересекаешь не просто границу, которые сейчас везде в мире такие, что ты их проходишь и не замечаешь. Что-то тревожное и стремное.

Х: "В искусстве надо действовать так, как действует террорист". Что именно надо взрывать и кого захватывать в заложники?

ИК: Мозги надо взрывать и их же захватывать. Единственное, что отличает арт-терроризм от настоящего - то, что жертв не бывает. Человек по своей природе враг искусства. Деградировать всегда легче, чем эволюционировать, вернуться к обезьяне всегда проще, чем двигаться к космонавту. А искусство если и хочется оставить, то такое, которое не мешает трахаться и жрать. Настоящее искусство должно выбить человека из животного состояния и запустить в космос, а человеку это не очень нравится! Он же испытывает дискомфорт, он понимает, что в нем есть что-то еще помимо обезьяны, что налагает на него ответственность - жертвовать собой, или совершать еще какие-то нехарактерные для обезьяны поступки. Поэтому искусство должно иметь боеголовку на конце, бронированный кулак. Стержень его должен быть шокирующим, оно должно быть наступательным, оно должно говорить: а ну, сука, ****ь, проснись!

Х: А лично Ваша террористическая деятельность в чем заключается?

ИК: Мы стараемся выпускать скандальные книги, которые заставляют людей думать над проблемами. Ведь самое интересное в жизни - это табуированная тема. Как нас учил старик Фрейд, почему табу на наркотики? Потому что всем очень хочется их употреблять, включая наркологов, ментов и президента России. Пока люди для себя эту тему не проговорят, она так и будет оставаться подавленным комплексом, и как всякий подавленный комплекс, будет вызывать неврозы. То же самое касается религиозного фундаментализма, сексуальных извращений. Вот бухгалтерша сидит, и ее очень волнует некрофилия…

Радостный гогот всех присутствующих. По ходу, ещё много кого волнует некрофилия.

Но поскольку она подумать даже не может о таких страшных вещах, она вместо этого пилит мужа, портит жизнь детям. А так сходила бы, труп обняла один раз, может, все бы и прошло (смеется). Будущее счастье человечества зависит от того, насколько оно переведет неврозы и табу в разряд учебника для первого класса общеобразовательной школы под названием "Познай самого себя". Ты сам должен познать возможность и решить, почему она тебе нужна или не нужна. Свободный выбор.

Х: Ваше издательство называется "Ультра.Культура". Почему нам нужна еще какая-то культура кроме той, что уже есть в наличии?

ИК: Культура - это империя, а искусство - террор, направленный на расшатывание ее оснований. Культура - это Волочкова, "Лебединое Озеро", Большой Театр - именно Большой, а не Мариинка, когда то, что было когда-то искусством, превращено в объект потребления. Вот, например, слово "ерзать" пятьсот лет назад значило "****ься". Может, и слово "ебаться" через пятьсот лет в русском языке не будет значить "трахаться", а будет значить, допустим, "работать". Его будут все меньше табуировать, когда-то оно первый раз попадет в газету без звездочек, диктор его скажет… Все снимается, все поглощается культурой. И искусство должно все время эволюционировать, чтобы сопротивляться процессу омертвления. А "Ультра.Культура" - как раз то, что за пределами культуры, что не может быть воспринято спокойно, без раздражения, без мобилизации психики и эмоций.

Х: То есть нам еще есть куда эволюционировать?

ИК: Само собой. Если человека из неолита сейчас сюда поставить, он вряд ли решит, что мы люди - ему придется распознать, что это на нас одежда, а не шкура такая и прочее. Он решит, что попал или к демонам, или к инопланетянам, или вообще *** знает куда!

Х: Третий вариант практически очевиден.

ИК: А сейчас появляется новый этап - технологическая инволюция, человек начинает перестраивать себя. Постчеловек - это не только новый софт, но и новое железо тоже. Мы в такой же ситуации находимся, как во времена воздушных шаров. Было понятно, что это еще не тот полет, о котором мечталось, но от земли с подскоками уже отрываются. Ну, а как постчеловек будет выглядеть - а хрен его знает. Может, человек предпочтет выглядеть так же, как он был, только все заменить более прочными тканями. Популярными станут уродства, потому что будет считаться, что это свидетельство трушности. Все перестанут обращать внимание на таких баб и мужиков, а какой-нибудь перекошенный весь, кошмарик без одного уха, будет просто номер один, будут все в очередь к нему выстраиваться.

Х: Как Вы начали заниматься переводом книг? Какой из проектов был для Вас самым необычным?

ИК: Я стараюсь подбирать книги под себя, и вряд ли что-нибудь необычное возьмусь делать - то, что совсем мне никак. Я один тип книг перевожу - динамичный, экшн. Перевожу всю жизнь - сперва в школе тексты песен, потом статьи из музыкальных журналов. А в какой-то момент мне пришлось заниматься этим более интенсивно, чтобы деньги зарабатывать. Труд неблагодарный и плохо оплачиваемый - на Западе это техническая работа, подработка для университетских преподавателей. А у нас переводчик - как чувак, вернувшийся в советские времена из загранпоездки, чтобы рассказать, "как там у них". Но зато это вернуло меня в литературу после того, как с музыкой все лопнуло.

Х: Насколько Вам близки персонажи переведенных Вами книг? Американские бойцы, шотландские торчки, кровосмешение, яблочный самогон?

ИК: Близки эмоционально. Я люблю библейский стиль, готический пафос. Когда ставится вопрос, на *** ты здесь, как ты живешь, что будет, когда ты помрешь. Конечно, я никогда не был шотландским нарком, не был белым сектантом на американском Юге, так ведь Пушкин тоже никогда не был ни в Италии, ни на Балканах! Я всегда на стороне тех, кто против всех, кто в этом мире чувствует себя оскорбленным, кто восстает против мирового порядка.

Х: Почему в английском оригинале у всех героев через слово "fuck", "shit", "cunt", "mazafaka", а в русском переводе на этом же месте, как правило, "уходи, я тебя больше не люблю"?

ИК: Можно материться как профессор, а можно как гоп-стоп из Ново-Ебуново - важно с этим не перебрать. В некоторых книгах нецензурная лексика звучит неуместно. Английское отношение ко всем этим four-letter words совсем другое - есть разница, если написать "положил на стол", "бросил на стол" или "ебнул об стол"? Люди, которые настаивают, чтобы вместо каждого английского "fuck" стоял русский "***", неправы в принципе. Английское "what"s the fuck?" - это, по уровню эмоции, не "какого хуя?", а "извините, но какого черта?" И расставляя везде хуи, ты рискуешь попасть. Конечно, если персонаж по социальной позиции ауткаст - тогда сплошной мат нормален. А у Ника Кейва факи встречаются два раза за весь роман. И если среди библейских красот написать вместо "хрен" "хуй", это будет по-русски очень смешно.

Х: Откуда в литературе столько грязи, крови порнухи и патологии? Общество потребления забыло, как выглядит смерть?

ИК: Современный человек живет в нереальном объеме насилия. Деревенский чел десять лет обсуждал, как Семен Петра топором по пьяни зарубил. А сейчас в любой деревне можно видеть, как падают башни-близнецы. На нас сваливается все насилие мира. Ценность жизни возросла, тем более стало интересным все, что связано с ее потерей, потерей человеческого облика. Человечество сейчас находится в пубертате, когда интересно все, связанное с еблей, разбитыми носами и отрыжкой. Оно вышло из младшего школьного возраста…

Х: …и вошло в возраст Батт-хеда! Круто, Бивис, круто, телки любят девственников!

ИК: Еще и коллективно при этом! И пытается понять, как с этим всем жить.

Х: Аллах когда-нибудь полюбит Америку и тех, кто ей тупо подражает?

ИК: В названии этой книжки речь идет о столкновении двух фундаментализмов - исламского и американо-постхристианского, где один другого еще к тому же и выкормил. Даже обложка была знаменитая, где Буш с бородой Усамы и в тюрбане, а Бин Ладен бритый и в костюме - просто близнецы-братья, индийское кино можно снимать! Если Америка - это госаппарат и соответствующие властные структуры, то не полюбит никогда. А если под Америкой подразумевать людей-леса-поля-города, думаю, что Аллах не имеет ничего против того, чтобы любить Америку не меньше, чем все другие страны.

Х: "Наутилус Помпилиус" многие считают отцами готик-рока в России. Как Вы себя чувствуете в роли гота?

ИК: Никогда не слышал это от живого гота, правда, я их вижу в основном на улице и издалека. Но приятно. Готика - это положительная психотерапия, особенно в определенном возрасте. Вот Мэрилин Мэнсон для меня совершенно позитивный персонаж! Настоящие сатанисты собираются в ООН и носят костюмы и галстуки. А такой профилактический сатанизм заставляет понять, что миром правят силы, и тебе уже решать, на чью сторону встать.

Х: После "Нау" Вы продолжаете писать тексты для групп?

ИК: Не пишу, хотя меня никто особо и не просит. Пришел я как-то диски авторские забирать, а на выдаче сидел молодой человек лет двадцати. Я начал расписываться, а он увидел и говорит: "Вы тот самый Кормильцев? А я думал, Вы уже умерли!" Видно, все думают так же. А мне нравится разная музыка, лишь бы была сделана хорошо. Я душевно отношусь к хип-хопу, хотя понимаю, что писать тексты и не читать самому нелепо. И из русской музыки кроме хип-хопа ничего и не слушаю.

Х: А что за хип-хоп?

ИК: "Кровосток", "Гуф". Это следующий логический этап после русского рока, просто состояться он никак не может. Нет "Машины Времени" в рэпе пока, не говоря уж об "Аквариуме".

Х: Правда ли, что Вы были родоначальником цветомузыки и дымопыханья в СССР, а также показали комсомольцам надувной член?

ИК: Надувной член был, дым был, цветомузыка была. Насколько мы были первыми, сказать не могу, информация распространялась медленно. Люди чудили кто как мог. Вот насчет надувных фигур на сцене нас, похоже, никто не обогнал. Слямзили мы эту идею из привозных фотографий. Надували член пылесосом, поскольку других компрессоров не было.

Х: Кто такие "ватные бармалеи" и с чем их едят?

ИК: Термин придумал барабанщик "Урфин Джюса" Зема. Это некие силы, которые пытаются выглядеть грозно, а на самом деле дутые, как тот член. В журналистике, в музыке, везде, где появляются люди, которые начинают судить: "Вот, мы знаем, как все должно быть, как надо". Беда в том, что большинство людей боятся их фантомов и доверяют им рулить процессом, составлять плей-листы, законы писать.

Х: Типа "Нашего Говнорадио"?

ИК: Миша Козырев, в отличие от большинства ватных бармалеев, был трудолюбив. И как менеджер он сделал много, кое-кто вообще не делает ни фига.

Х: С одной стороны, Вы публикуете книги про скинхедов и тексты левых патриотов, с другой - известны ваши высказывания о том, что "Россия - это кусок говна, который нужно пустить под нож бульдозера". Не боитесь, что в случае чего Вам достанется и от наших, и от ваших?

ИК: Получить от наших и от ваших я не боюсь, потому что никуда я от этого не денусь. Ни фундаментализм, ни национализм мне сами по себе не симпатичны. Но они задают правильные вопросы, только ответы дают неправильные. Мы не поддерживаем этих людей, но даем им возможность высказаться. Процесс отмены наций - это еще более опасный процесс, чем любой фашизм. Вот у тебя есть друг, который не очень воспитан и от него разит. Но при этом тебе с ним интересно. А в один прекрасный день ты приходишь, и на его месте находишь пластмассового андроида, который с тобой не спорит, а говорит "да, конечно, извините, пожалуйста". Потому что он робот и его ничего не интересует, кроме батареек.

Х: Некие евразийцы заочно приговорили Вас к расстрелу за работу над романом Хоума "Отсос". Насколько это для Вас серьезно?

ИК: Ха, насколько это серьезно для них! За базар вообще положено отвечать. Александра Дугина я все время встречаю и жду, когда же он сам эту тему поднимет - ни разу не поднял. У нас очень любят бросаться такими словами, а потом удивляются, откуда что берется.

Х: Существует ли грань, которая отделяет хулиганство художественное от уголовно наказуемого?

ИК: Да, если не имело место физических действий, не получивших одобрения со стороны иного лица. За символическую деятельность не может быть никакого уголовного преследования. Детям, конечно, до определенного возраста, лучше чего-то не видеть. Хотя чем раньше прививается человеку знание обо всех элементах реальности, тем потом ему проще жить. В деревнях раньше к семи годам все уже знали, и откуда дети берутся, и что с телом после смерти бывает - и что, хуже люди были, чем сейчас? Думаю, что лучше.

Х: Говорят, что маленький Ленин разбил в гостях вазу и не только не побоялся признаться, но и хозяйку обматерил, и ее дочке фингал поставил. А какой поступок из Вашей жизни Вы могли бы рекомендовать как пример для подражания?

ИК: Когда разгоняли с милицией пластиночную толкучку в Е-бурге, я схватил булыжник и обезвредил громкоговоритель милицейского "газика" прямым попаданием. Первый мой сознательный антисоциальный акт. К сожалению, не могу рекомендовать в качестве примера, потому что время было другим - тогда могли только догнать и дать ****ы, а сейчас за это можно и пулю получить. В общем, надо было камни чаще кидать!

Журнал "Хулиган", сентябрь 2005.