4. С грибами не шутят

Из цикла «Свояк никакухи (Адепт нейтралитета)»

1.
- Филимон, а Филимон?! Ну не спи. Давай поговорим.
- Отвянь!

- Филимоша, ну скажи мне, пожалуйста, что-нибудь ласковое. А?
- Позавчера говорил.

- Ну, миленький, тогда ты сказал "Холостая слониха". Это не нежно.
- Хорошего помаленьку.

- Ну, Филимон!
- Заткнись, гориллочка беременная.

- А-а??!!.. Ты что-то там гавкнул?
- Да-да, моль перепончатая. У-у-й, ты чего толкаешься, жабья отрыжка?

- Пошел к чертям, дрянной выдерьмыш! Сын запора - внук поноса!
- Чего? Это я-то? Так ты, тля, обзываться? Ну, получай! Знаешь ты кто? Дитя расстроенного желудка, безудержный взрыв экскрементов! Вот!

- Ха-ха, банально. Перепевы моих сравнений, ростбиф из гноя.
- Ну-ну, валяй, мурло сортирное.
- А ты - питомник гонококков!

- Что?! Ты меня ОСКОРБЛЯЕШЬ?! Ты МЕНЯ оскорбляешь?! Не хнычь! Отвечай! Кого ТЫ оскорбила? Ты понимаешь хоть КОГО ты оскорбила? Ты осознаешь, что ты наделала, пьяная кобра?

- Филимоша, не уходи, я дура.
- Отвянь.

- Я беременная горилла, Фили, я тумбочка кособокая, я…
- Вот-вот, уже лучше. Что и требовалось доказать. Спокойной ночи, крысенок.
- Уже с добрым утром... А, ну как скажешь. Спокойной ночи, Фили…
 
2.
- Лиза! Крысенок, пожрать что есть?
- Яйцо всмятку и две мороженные фрикадельки.

- А хлеб? - Филимон привстал на локтях.
- Махонький огрызочек, Фили.
- Ну, эт мы еще проверим.

Филимон поднялся и с гримасой колесуемого нечестивца размял суставы. На кухне он посмотрелся в кастрюлю с водяным слоем над жирной размазней, окунул туда кончик левого мизиинца, промокнул глаза. Зрачки вдруг вспыхнули тревогой. Шизанутым тараканом метнулся он к хлебнице, выудил кусок черствейшего батона.

- Что такое, Фили? - Лиза нагишом стирала в тазике пеньюар.

Филимон, с досадой отпихнув развешенные на веревке женские трусики,  вскричал: «Ай-ай-ай! звери-то голодные бегают». После чего помыл под краном и поставил на пол блюдечко, заботливо покрошил туда хлебца. Отовсюду к блюдечку ринулись тараканы.
 
Лиза оглянулась, вздохнула, снова отвернулась и нагнулась над тазиком. Филимон жизнелюбиво хохотнул, подкрался к сожительнице, тиснул ее за бока и с жеребячьим ржаньем поволок в спальню.

- С ума ты сошел, Фили! Пусти, ну... – для виду сопротивлялась она, воротя крайне, между тем, довольную мордашку.
   
- Ах ты, прорва! - взвыл тут Филимон, грубо отшвыривая Лизу на угол включенного электрообогревателя.

- Ай! Ой! Рехнулся что ли?!

- Гррр-ри-бы!!! - жутко пророкотал адепт нейтралитета, буровая, и распахнул дверь на балкон. Бурный ливень бичевал затопленную жижу чернозема, комьями и струями оползавшую вниз. Каждую минуту что-то уныло шлепало, и кто-то образно бранился.

- ГрЫбы, - отрешенно прошептал Филимон, усаживаясь на пол, и опустил в грязь босые ступни.

- Говорила я тебе: грибы на балконах не разводят. Толь¬ко грязи навозил. - Причитала Лиза, просовываясь на балкон.

- Не зли. - Отрывисто порекомендовал он и ожесточенно ляпнул ногой, обдавая любовницу грязью. Осекшись, она показала пялившемуся мужчине из дома напротив язык, грациозно развернулась и ушла, повиливая прижженным тазом.

С улицы поступательно разрасталась канонада воплей, оскорблений и угроз. Расшвыривая мокрый грунт, Филимон прорвался к перилам, перевесился.
О-о!!!
 
Десятки лице-глоток с нижних этажей и с асфальта посылали ему дружественные напутствия, а после кратковременного исчезновения в миг падения очередного ошметка, возникали вновь - полувытертые, но с резко возросшими децибелами.
 
В самом низу среди обширной лужи топтался господин в некогда сером плаще. Он яростно размахивал продавленным грязевой лавиной зонтиком. Филимон мрачно мыкнул: "Глупые люди", - бросил в обломанную сточную трубу ба¬ночку с окурками и гордо покинул балкон.

- Лиза, Крысенок! Надо развеяться.
- Конечно, Фили.
- Пойдем на бега!

- Куда пожелаешь, Фили. Только вот у меня ни грошика.
- Одевайся. На кино хватит. - Приказал он.

- Ура, родненький! Я так тебя люблю, миленький! - пела Лиза, зависнув на шее системы «баобаб». Филимон дернул губой, стряхнул ношу, подошел к бару, с кислым лицом отпил шерри из початой бутылки, напялил пыльные джинсы...

3.
У дешевого кинотеатра Филимона и Лизу нагнал грязноватый старик со сломанный зонтом. Яростно брызжа слюной, сбивчиво погнал он ураганные филиппики, хотя в данном случае уместней было бы слово «филимоники». По частому фигурированию своего имени даже Филимон догадался, кого тут превозносят и благодарят.

Почтительно, с кроткой улыбкой тоскующего аллигатора слушал он бесноватого, силясь опознать, кто бы это мог быть. Лиза томно висела на его руке.

- Прелестный денек, господин Мелье, не правда ли?! - воскликнул, наконец,  Филимон. Это произошло сразу после того, как помельчавший дождик размыл черно-гипсовую маску с уже порядочно размытой годами физиономии киоскера.
 
От неожиданности загрязненный обличитель проглотил ком, но затем злобливо бросил:
- Знаете, Филимон, общество действительно не зря считает вас за неандертальца.

- Ейно право, папаша, считать, мое же - думать и не считаться с ихними считалками. - Успокоительно тронув старика за плечо, сказал Филимон, после чего, избегая запачкаться, приподнял Мелье, аккуратно развернул на 180 градусов и полегонечку утолкал к дверям общественного туалета. - Идем, Лиза. У каждого свои интересы.

…Перед фильмом крутили кинохронику. Филимон с интересом ознакомился с сюжетом из ночной жизни тузов республики. Хроника называлась: "Контрасты ночи". Притулясь на плече дружка, Лиза умиротворенно мурлыкала и предвкушающе облизывалась, улавливая ванильную близость предстоящей мелодрамы. И вдруг…

В какой-то миг Филимон как бы весь насторожился. Вытянув бетонированную шею, он настороженно ввинтился в экран. Синий взгляд медленно густел, пустел, забеливаясь бессмыслицей. Разом скинув обручи неги, Лиза тревожно напряглась.

Теперь съемка отдавала дилетантизмом. Кадры вприпрыжку вымучивали трясущийся негатив, который не сразу преобразился в массивного субъекта, неторопливо раскачивавшегося над ворохом отбросов. Типа прямо-таки шарахало из стороны в сторону. В поисках баланса мужчина долго примеривался, потом сосредоточенно опускался на колени. Потом рылся, рылся, рылся, изредка отшвыривая мало-изящные комки. Один из них, угодив в стекло кинокамеры, скользким пятном размазался по объективу.

Мелькнувшая рука оператора смахнула  гадость.  По всему видать, съемка велась наспех.

Кое-как пьяный поднялся, но тут же провалился в скрытую гнилью впадину. Скособочившись и хныча от бессилия, он покрыл задом мокрый обломок табурета. Там задремал, ужаснулся во сне, чуть не упал, встряхнулся, качнулся и стал возиться с башмаком. В конце концов, здоровенный тип его снял и стал нюхать. Даже темноте не удалось «засветить» радикально оранжевого окраса ботинка и зевающего  в трех местах носок.
 
В этот  момент  ночной хмырь заметил, что его снимают. Для начала он просто нахмуримся. Затем с молодцеватостью человека, продолжающего вполне почтенное дело, потряс башмаком и попытался его натянуть. Вышло сикось-накось. Хмель швырял его то назад, то вперед, то влево, то вправо. Увы, ступня в изголодавшемся носке неизменно промахивалась. Стоически перенеся дюжину осечек и падений, детина швырнул ботинок на землю и сунул в рот окурок – судя по всему, главный итог предыдущих раскопок. Далее, сообщив всему организму предельную сосредоточенность, он обеими руками, точно снаряд, зажал разутую ногу, прицелился - «Бронебойным! Пли!» - и… о, браво!!! - вогнал ступню в оранжевое жерло.

Попадание состоялось! Хозяин помойки бойко захромал, глубже и глубже втискивая ногу.
 
Все это время с его лица не сползала искренняя по натужности улыбка добропорядочного директора обувной фабрики. Более внимательный глаз легко бы обнаружил явственный вампиризм губ, пошевеливаемых скрежещущими зубами. Но такой глаз во всем кинотеатре был у одного человека. Его звали Лиза.

Финал был резок: взмах руки, - и изображение тухнет. Логика подсказывала: герой очерка опрокинул камеру вместе с оператором. Эпилог был чисто акустическим: глухие удары, скорее всего, ног, чередуемые сдавленными стонами... «Контрасты ночи»!
 
- Дебелые болваны, - лапидарно сцедил Филимон, когда зажегся свет, и принялся нудно и зловеще рычать себе под нос.

- Похоже, очередной облом. - Огорченно вздохнула Лиза.
 
- Пошли! - хрипло буркнул он, ссутулился и, обернув верхушку баобаба воротником батника, потащил спутницу на выход.

Люди оживленно загалдели, провожая смешками и прожигая глазами долговязую фигуру в латанных джинсах и оранжевых туфлях. Похоже, к Филимону постучалась слава, он же тщетно пытался спрятаться от нее.
 
Лиза шла чуть позади и с нежно-немою укоризной ласкала затылок возлюблен¬ного. Будь у баобаба глаза, он бы заметил, как в любящих глазах женщины рождается что-то новое, судя по всему, фанатичное. И он бы понял тогда: даже «Крысенку» приятно льстит, когда ее партнером интересуется кино! Во всяком случае, Лиза глаз не прятала. Но он не увидел и не понял ничего. Да и лизиных восторгов не разделял.

…К той поре дождь свернул свою нудную работенку. Ноздри Филимона с облегчением втягивали свежую мокрядь. У Лизы отлегло.

Тут адепта тронули за рукав. Этак легонечко тронули. Но адепт среагировал бурно. Вертанув белками, он скопировал разъяренного Тайсона и еще быстрее сдулся: глаза и пальцы ткнулись в двухметрового служителя порядка с удручающим подбородком.
 
У подножия живой горы, молитвенно сложив на брюшке ручки, переминался смиреннейший г-н Мелье. С заискивающей почтительностью киоскер заглядывал в правую ноздрю Филимона.

Герой кинохроники брезгливо сплюнул, и ветер сделал поправку на лизино плечо. Лиза шумно вздохнула и от¬вернулась.

4.
…Она являлась к нему каждый день. И всякий раз сквозь стеклянный барьер слышалось одно и то же:
- Фили, милый, ну скажи: мне что-нибудь.

- Отвянь, не до тебя.
- Ну, обрадуй меня, Фили.

- Дура ты, Крысенок.
- Ну, скажи, Филечка.

Обычно на этой фазе арестант взрывался:
- О! Ё….!!! Какое счастье! Тюрьмой от тебя огородили!
- Но это же ненадолго? Правда, Фи?

- На двести лет.
- Не надо так шутить...

- Я к тебе и через триста не вернусь. Язва влажная. Бе-э!!! - и раскатав язык, свояк никакухи сбегал со свиданки.

Лиза не видела, как, яро буксанув за углом, он делал оборот и аккуратно выставлял оттуда ровно полглаза…

Часто-часто вздыхающая Лиза обмакивала глаза и с растроганным всхлипом плелась домой. А там с бутылкой ликера и консервированными лягушками ее дожидался манекенщик Жу-Жу.

1987 г.

Иллюстрация скачана из Интернета и трансформирована, авторство не установлено. В случае претензии будет удалена.

Адрес разворота со всеми историями абсурдного цикла про Филимона:

http://proza.ru/avtor/plotsam1963&book=14#14