Синбад

                Дональд Бартельм.
                Перевод с английсого.

  Морской берег:
  Синдбад, его корабль, напоминающий утонувшее животное, затиснутое в песках на другом берегу этого острова.
  Его правая рука будто создана для игры на фортепиано. Она сжимается и разжимается. Он покрыт багровым румянцем, его борода бела от морской соли. Рядом валяется поломанная балка, за которую он уцепился, отплывая от лежащего поблизости разбитого судна.
  Он слышит звуки вальса, доносящиеся из-за деревьев.
  Ему нужно, конечно, очнуться, встать на ноги, собрать плоды этих деревьев, найти пресную воду, развести огонь, которым он сможет подать сигнал проходящим мимо кораблям, или попасть в течение, которое унесет его отсюда, подальше от этой странной земли, где ему неизбежно придется столкнуться с ужасами людоедства, с людьми, которые будут хитрее его, которые овладеют его рубинами и алмазами – большими как бейсбольные мячи, которые для них будут не более чем просто мусор.

  «Занимайте свои места, господа».
  Помещение аудитории:
  Это, правда, что студенты попросили меня, чтобы я ушел. Никогда прежде я не преподавал в дневное время, чтобы знать, как это выглядит в светлое время суток.
  Думаю, им не нравятся книги, написанные мной. Я – в темных очках (мои глаза не привыкли к яркому дневному свету) и в пиджаке, который, надо заметить, слишком для меня велик. Я расхаживаю между передними столами, и сидящие за ними, наверное, чувствуют себя не слишком комфортно.
  «Пожалуйста», - загалдели студенты. – «Будет лучше, если вы уйдете».
  Секретарша на кафедре спросила меня: «Вы бы не хотели попробовать преподавать днем, хотя бы раз?» Я сказал, что я не слишком себе представляю, насколько это для меня хорошо. «Да вы не волнуйтесь, Роберт», - сказала она. – «Слишком много людей ушло в отпуск, а теперь еще и грипп, который всех валит с ног…» Я сказал, что тщательно подготовлюсь и куплю себе новую рубашку. «Хорошая идея», - сказала она, глядя на ту, которая на мне: она давно уже вылиняла, ее когда-то мне отдал мой младший брат – адвокат. Он из нее вырос.

  Жены Синдбада вспоминают былое:
  - Я его знала. Разве ты не знаешь, как мы с ним были близки?
  - Не думаю, что кто-нибудь может так знать его как ты.
  - Каждую его морщинку. Я была его девятой женой.
  - Конечно, ты многое значила в его жизни, и на твоем месте было бы разумно ожидать от него чего-либо хорошего.
  - Он обращался со мной хорошо – по большей части. В те годы, когда мы были близки, он покупал мне самые дорогие платья.
  - Но ты не можешь знать, как это на тебе выглядит. Теперь мне понятно.
  - Ладно, у меня есть и многое другое. Я не всегда ношу лучшую свою одежду. Кроме платьев он привозил мне юбки, сарафаны, и еще туфли из пойманного им крокодила.
  - Может еще и драгоценные камни?
  - Рубины и алмазы, большие как бейсбольные мячи, и, кажется, еще украшенные камнями плети для моих лошадей, чтобы их хлестать. По утрам я каталась по утесам – тем, с которых видно море.
  - У вас было море.
  - Да, целый берег был его собственностью. Он любил море.
  - Должно быть, он был очень состоятельным человеком. Когда я познакомилась с ним, он был всего лишь купцом – мелким купцом.
  - Да, он начинал бедняком, ему это не нравилось, а затем у него пошло, и он стал уходить в море.

  Расписанный живописью шар:
  Около расписанного живописью шара, подаренного отделением архитектуры и искусства, я увидел, как в мужских хлопчатобумажных кальсонах появилась молодая женщина. Ее нижняя рубашка была без рукавов и завязок, по бокам были высокие разрезы, а на поясе ярко-красными буквами в полдюйма высотой красовалось название: «Эджизио».
  - Кто вы? - спросил я.
  Она подняла руки, облаченные в перчатки из красной кожи. «Леди Макбет», - сказала она, а затем попросила меня уйти.
  И я в своем костюме вышел на автостоянку, с отполированным до блеска английским рогом в руках. Если кто-нибудь бы меня спросил, кто я, то я бы назло сказал, что я один из братьев Робин Гуда. Ко мне привязалась одна из студенток. Ее интересовало: есть ли у меня жена? Я ей мило ответил, что жены у меня нет, и что, если преподаешь по вечерам, то быть женатым непозволительно. Это – один из неписаных законов, объясняющих все: «Непозволительно быть женатым, и непозволительно иметь машину», - ответил я ей милым голосом.
  - Тогда, что вы делаете на автостоянке? - спросила она, и я показал ей на свой старый, окрашенный синей краской велосипед, привязанный между «Камаро» и «Транс-Амом».
  - У вас есть дом? - спросила она, и я ей сказал, что у меня есть комната, в которой есть приемник и маленький холодильник, помещающийся на столе.
 
   «Синдбад» был первым универмагом в Багдаде. Когда мы его открыли, то не получили того результата, который ожидали.
  Люди проскакивали через очередь в кассу, вырывали товары из наших рук и с полок прямо за кассовыми аппаратами.
  Работники секций бегали вперед и назад между складом и кассовым отделом. Мы делали все, чтобы работники секции «А» не сталкивались с работниками секции «В», потому что иначе товары летели на пол, приходя в полную негодность.
  Нам всегда хотелось придти в магазин. Ведь, еще детьми мы играли в «продавцов и покупателей», раскладывая по маленьким коробочкам из кедрового дерева предметы, напоминающие реальные товары. Теперь у нас был настоящий магазин со стенами и потолком, украшенным перламутром цвета насыщенного нефрита.
  Каждый день, люди проскакивали через кассу, не заплатив, выхватывая товары из рук наших храбрых, терпеливых продавцов. У нас был великолепный магазин, почти как в сказке, можно сказать, лучшее из того, что мы смогли создать. Часто годами люди впустую тратили время и деньги, пытаясь найти что-нибудь необычное, прекрасное. И когда они проходили через нашу большую бронзовую, филигранно отделанную дверь, то в этом и заключалось все великолепие.
  Даже самые скромные вещи на прилавках были лучшими в своем роде. Наши прямые булавки были прямее, чем любые другие, когда-либо предлагаемые покупателю, и скрепляли они также лучше.
  Однажды, в магазин пришла маленькая девочка – одна. У нее лишь были несколько золотых монет, и мы их приняли, чем как нельзя осчастливили ее. На протяжении всей нашей торговой карьеры мы еще не видели более счастливой маленькой девочки, уходящей из нашего магазина с маленькими, но особенными вещами в руках, конечно, из того, что можно купить на ее немногие, но настоящие золотые монеты.
  Однажды к нам зашел человек. Он был высоким, но он почти сложился, его скрутило от артрита чуть ли не пополам, но, можно было сказать, что он был высоким или был таким прежде, чем его скрутило. На его лбу четыре морщины кричали о его муках. Он просил еды. Мы принесли ему продукты от «Телевана» из Парижа – самые лучшие, и не взяли с него ни цента, потому что его согнуло пополам от боли.
   В нашем украшенном жемчугом магазине был жемчуг, большие хрустальные тюльпаны и красивые статуи девушек рабынь. Они были выставлены за тяжелым стеклом на покрытых золотом витринах. Все это продаже не подлежало, так как этому не было цены. Идеализм взял над нами верх.

  Студенты:
  «Пожалуйста, уйдите», - просили они. – «Будьте добры».
  Потом они повернулись друг к другу на своих местах и начали между собой разговаривать. Воздух наполнился гулом человеческих голосов, и все это стало похоже на коктейльную вечеринку за исключением того, что каждый из них сидел на своем месте. Дверь открылась, и в помещение вошел официант с напитками на подносе, за ним появился еще один официант с еще одним подносом, уже с другими напитками. Все это уж точно напоминало вечеринку за исключением того, что все они сидели. Я взял с подноса стакан с коктейлем и присоединился к одной из групп, пытаясь понять, о чем они говорят.

  Теннис:
  Да. В тот день другого подходящего занятия для него бы и не нашлось: вернуться домой ему точно не предстояло, как и полагать, что он вернется в Багдад живым. Он играл в теннис с двумя ограми-людоедами – высокими, как дома (он был не выше колена каждого из них). У каждого из них было по одному красному глазу в середине лба и пенсне в проволочной оправе, от которого спускалась цепочка к поясу. Он мог отбить мяч в левую позицию, в это время глядя на огра, стоящего справа от него в ожидании возврата, и тогда стоящий слева неизменно его пропускал, а у правого не получался удар слева, как бы тот не старался. Игра в теннис с двумя ограми стала неплохой добавкой в список приключений Синбада. Две женщины-огра пристально наблюдали за игрой своими единственными глазами через цветные стекла их пенсне, от которых отражались солнечные блики, напоминающие ему лучи от двух далеких маяков…

  Вечером:
  Вечером офисные здания были пусты. Уборщица звонила по телефону из кабинета декана кафедры факультета. Она говорила по-испански. Автостоянка была освещена желтым светом.
  Сидя на ступеньках, ведущих к двери трансформаторной будки, я увидел, как какой-то человек нес пишущую машинку «IBM-Selectric-III». Я подумал, что это один из тех, кто ворует пишущие машинки из университета. «Ты умеешь печатать?» - спросил я его. И он ответил: «Дерьмо собачье. Парень – не глупи». Я спросил его, зачем он украл пишущую машинку, и он ответил: «Да, какой матери до них есть дело? И что стоит ее украсть?» Мне уже показалось, что он возвращает ее назад, пока я не увидел еще одного человека, несущего другую такую машинку. «Я ее маму… тяжелая», - сказал он, и, громко ругаясь, они вдвоем пошли дальше. «IBM-Selectric-lll» весила не менее чем четыре фунта.
  «Студенты. Можно не сомневаться», - прошептал я сам себе.
  - Я слышал, что сегодня он читал лекции.
  - Этому сосунку позволяют читать лекции днем, когда настоящие преподаватели чуть ли ушли в мир иной.
  - У тебя дырка в пальто.
  - Гвоздь… его мать.
  Я продолжал стоять в коридоре, пристально глядя им вслед из темного пространства. «Какая хорошая компания!» - подумал я. Интересно, что утром об этом подумает Стивенс?

  Опыт:
  Синдбад не руководствовался опытом.
  Благоразумный человек после первого, второго, третьего, четвертого, пятого, шестого и седьмого путешествия по морю, никогда бы снова не оставил еду на палубе корабля. Каждый из кораблей, отправляющийся с товарами, или шел ко дну, не проплыв и двух дней, или садился на мель у необитаемого острова. В первом же путешествии он оказался в чреве гигантского кита, во втором – его пленили безумные ликующие существа, летящие по воздуху, в третьем – его похитило жуткое, похожее на обезьяну чудовище ростом не более чем три фута, в четвертом – он был сокрушен разъяренным воплем, в пятом – его забросали с воздуха огромными камнями гигантские птицы, а в шестом путешествии его корабль был разбит о скалистый берег никогда не затихающими ветрами.
  Но всегда ему под руку попадалось нечто, на что можно было положиться: деревянное корыто, весло, какой-нибудь обломок корабля – все, за что можно было бы уцепиться, и остров, богатый рубинами и алмазами, с неисчерпаемым бесценным жемчугом и отборным янтарем, что тут же становилось его достоянием. Синдбад ни разу не возвращался в Багдад, будучи богаче, чем прежде, со всеми его роскошными подарками для друзей и родственников, собирающихся в его доме, чтобы послушать новости о самом последнем его героическом подвиге.
  Синбаду не доставало благоразумия, но смелости ему было не занимать. Из регулярно уходящих в море он был одним из тех, кого неодобрительно называли «искателем приключений».

  Брандспойт:
  Выпускники не желают покидать университетский городок, и нам придется их разогнать. Я сказал «нам», потому что я отношу себя к администрации, хотя никто из администрации не спрашивал мое мнение по этому вопросу. Я думаю, что брандспойт – это крайнее средство. Я раньше не видел его кроме как по телевизору в репортажах из Восточной Германии, но, кажется, есть эффективные и относительно гуманные средства для разгона демонстраций. Но мне брандспойт точно бы не помешал. Иногда попадаются люди, которых было бы неплохо прогнать именно таким образом.
  Группа хозяйственной поддержки стояла на краю поля в ожидании, чтобы убрать пластиковые стулья. Музыканты оркестра уже свернули свои инструменты. У выпускников должны были быть щиты, приготовленные в кустах и среди деревьев. Они начали строить навесы, большинство которых появлялось у корпуса научных исследований, некоторые – у Студенческого Центра. Были разожжены костры. Выпускники сидели на корточках вокруг костров, жаря на прутьях кукурузу. Перед навесами были установлены щитки с написанными на них требованиями к администрации. Ректор вышел к микрофону: «Пора разойтись, пора разойтись», - сказал он. Но выпускники отказывались уходить.

  Вальс:
  Синдбад встает на ноги, отталкиваясь от земли, и направляется к посадке деревьев. Вальс? Такая музыка была для него экзотикой, он никогда такой еще не слышал. Он поздравляет себя с тем, что в его восьмое путешествие мир все еще может вознаградить его новыми познаниями и впечатлениями.

  Лекция:
  Я снова вошел в аудиторию и включил яркий, беспощадный к моим глазам свет. Я начал лекцию. Им нужно было опустить стаканы с напитками, наколоть креветки на зубочистки и начать слушать.
  Как я сказал, я и в правду никогда не преподавал днем, что мой холодильник был маленьким, а пиджак слишком большим и мешком висел на моих плечах.
  Но, не поддаваясь унынию, я сказал, что мне есть чему их научить: «Будьте такими, как Синдбад! Продолжайте рисковать! Стремитесь навстречу волнам! Пусть ваши ботинки крепко сидят на ваших ногах! Пусть глубокая морская пучина встречает вас пеной, и ждет полное сюрпризов море! Вам предстоит принять все таким, каким оно будет на вашем пути!»
  - Но мы ничего там не видим, - возразили они.
  - Это неверно, - ответил я. - Абсолютно неверно. Там вальс, тростниковые мечи и море, слепящее глаза.
  - А что такое тростниковые мечи? - стали спрашивать они, и я с облегчением погрузился в рассказываемую им романтическую историю.