Каунасские колокола

28.02.09г.
Рисуя, словом миражи…

Как можно словом передать, что видим звук, а слышим цвет! – нам трудно это воспринять.
Мы цветом слышим звук! – и как это понять?
Всё оттого что цвет и звук одну вибрацию несут; но где-то ухо слышит, а где-то видит глаз.
Сначала Звук потом и Слово несут вибрацию для нас…
Входя в материю, его увидит глаз.
И Мир то вверх, то вниз переворачивает всё не раз.
Для этого и нужен Разум чтоб на земле одновременно и ухо слышало, и непременно, видел глаз!

Как, казалось бы, совсем в недавнюю бытность, оказавшуюся для неё, как ни странно, уже прошлым, экстравагантная и своенравная Лялька, вернулась в Каунас.
И для этого у неё было целых три основания.
О первом она, скорее всего, постарается умолчать и будет права…
Во-вторых, она безумно хотела ещё раз послушать Каунасские колокола.
В Башню, расположенную в центре города  и входящую в комплекс исторического музея, было вмонтировано тридцать пять колоколов от самого мизерного до, большого. В старое время там можно было послушать музыкальную программу, начиная от классических произведений до музыки разных народов, включая произведения и самих исполнителей.
А так же и литовского композитора и художника М.К. Чюрлёниса. Его музей, (тоже входивший в исторический комплекс) находился по соседству.
Чюрлёнис был единственным в своём роде художником, сочиняющим, и рисовавшим музыку.
Для Ляльки это было не просто интересно…, а памятуя, о её новом увлечении безумно интересно. В этом, как ей казалось, и была прелесть жизни: ухватить миг не понятого… и неосознанного, того, что со временем станет обыденностью; её привлекала неординарность… во всём.
И, раз побывав здесь, ей вновь хотелось всё увидеть и услышать, в чём она не находила ничего зазорного.
Прослушав музыкальную программу и купив диск (имеющуюся у неё пластинку воспроизвести уже было не на чем), она устремилась в музей.
Художник, безусловно, был знаком с восточной философией о сотворении Мира, и это Лялька поняла сразу, так как и сама этим увлекалась.
Поднявшись по лестнице (зал был пуст) первое, во что воткнулся её восторженный как всегда взгляд, был триптих  «Сотворение Мира».
Разглядывая уже забывшиеся картины, она  пыталась уловить и совместить глубину цветовой гаммы, меняющейся от картины к картине, и соединить увиденное с музыкой и представить, что же мог видеть и чувствовать сам художник.
В «Ноктюрнах» и «Кантатах» цвета были спокойнее и приглушённее, и лишь присутствующие спады и подъёмы разновеликих параллелограммов предполагали усиление звука. Пастельные тона вдруг, словно речитатив (как перебор по клавишам) раскрывались в разноцветные, меняющиеся, по мере сжимания, тональности спиралей, убыстряющих скорость своих вращений.
У Ляльки от безумства красок и почти реального кружения спиралей заболела голова, она вышла на свежий воздух, где слышался колокольный перезвон, и долго стояла в задумчивости, приходя в себя. Она и сама ощущала себя словно закрученной в спираль, ей тоже требовался взрыв для высвобождения скопившейся и сжавшейся как пружина энергии…

Свои картины рисовал Чюрлёнис,
                ловя у музыки каприз.
От «Сотворенья мира» до «Ноктюрна
                и цвет и музыка сплелись.
Свои сонаты и кантаты
                писал под колокольный звон:

       – Что ж в это время видел он?

В нём как цветные витражи
                мелькали в вихре миражи.
С мелодией плыла душа,
           вздымаясь ввысь срываясь вниз.
Свои картины рисовал Чюрлёнис,
                вбирая музыки каприз.

О третьей причине ей говорить и думать не хотелось… Всё сокровенное и запрятанное в глубину она отдала на радость музыке, чтобы невзначай не сорваться.
Как жаль, бездарно терять друзей из-за того, что сменилась власть, поменялся мир и ты не можешь даже позвонить, боясь испортить им жизнь. Когда-нибудь в благословенные минуты мы встретимся…, если доживём, до этого момента… Я знаю! – здесь помнят обо мне!