Naruto - Про гребень

*зарисовко, Орочимару/Кабуто (или наоборот, кстати), рейтинга вроде нет. и да, афтор не почти признаёт названий


**

Холодный гребень скользит по волосам, почти не встречая сопротивления.
Бронзовый, с крупными длинными зубцами, в любой ладони послабее он лежал бы камнем.
Руки Кабуто, с его светлой кожей и чуткими ладонями, ведут гребень уверенно, каждый жест - точен и лёгок, движение - непрерывно. Так же он держит скальпель, кунай, любое оружие.
Гребень рассекает чёрные длинные волосы, как воду омута, зубцы тонут среди тяжёлых прядей. Орочимару замер, как статуя, разве что если чуть заметно коснуться пальцами его виска, он слегка повернёт голову. Единственная реакция, которую он себе позволяет.
Он сидит в жёстком деревянном кресле почти неподвижно, пока Кабуто расчёсывает каждую прядь, от концов, потом мягко собирает их в ладонь и снова пропускает сквозь тусклые, поблескивающие зеленым зубцы. Оба молчат - нечего обсуждать.
Просто когда у тебя отказали руки, совершать некоторые действия становится на порядок сложнее.
Волосы Орочимару - пламя иногда чуть вздрагивает и бросает на них случайный тёплый отблеск, - свисают тёмной завесой за спинку кресла. Кабуто опускается на одно колено, чтобы было проще доставать да самых концов. Кусок бронзы в руке тяжёл и холоден, волосы у Орочимару влажные, и чуть подавшись вперёд, Кабуто замечает, что они пахнут горькой травой, которую он никак не может определить, а ещё чем-то неуловимым, прохладно-сладковатым.
На секунду он проводит по ним ладонью.
Этой секунды слишком мало, чтобы вместить недовольное движение головой или полуоборот, не говоря уже о большем. Но Кабуто - хватает.
Гребень мерцает тускло, как блик в тёмной воде.


Когда Кабуто спустился в дальние комнаты спустя почти неделю после гибели Сарутоби, он едва узнал встретившего его человека.
Орочимару, всё это время никого к себе не пускавший, молча прошёл мимо него к столу с единственной целой лампой. Кожа словно сухой бумагой обтягивает напряжённые скулы, волосы свалялись, как высохшая речная тина, а глаза похожи на расплавленную бронзу - смотрят тускло, тяжело.
И руки - непривычно, неестественно, невыносимо неподвижные, свисают вдоль тела тёмными мягкими плетьми.
На несколько мгновений Кабуто почудился в воздухе запах лёгкой, приторно-сладковатой гнили.
Даже не железа...
Дёрнув плечом, Орочимару сбросил с горем пополам державшийся на нём балахон. Тот грудой серого тряпья опал к его ногам.
Кабуто продолжал смотреть, не двигаясь с места, как на его лице мелькает болезненная гримаса, но он всё-таки выпрямляется, вскидывает голову - и поводит плечами вперёд.
Тёмные плети безвольно покачнулись.
- Сделай с этим что-нибудь, - негромко, будто вспоминая слова на вкус, произнёс он. - Мне нужно работать.
На столе и на полу мерцали груды битого стекла.
Кабуто нашёл какие-то мази, бинты, придумал, как на время приглушить боль и позволить саннину хотя бы не отвлекаться постоянно на искалеченные руки. Отыскал одежду, обработал их и наложил бинт, отчитался коротко и исчерпывающе о том, что происходило в Конохе за эти дни, чего в Отогакуре не происходило вовсе, чего всем следует ждать, откуда, кто, как скоро... Потом собрал со стола и пола осколки, инструменты. Наложил ещё один слой бинтов, закрепил повязку.
Около кресла, в котором застыл с прямой, как доска, спиной Орочимару, он нашёл на полу металлический гребень с редкими и крупными зубцами.
Поднял глаза.
Орочимару неподвижно смотрел вперёд. Спутанные угольно–черные клочья свисали, закрывая половину лица.
Бронза у него в глазах плавилась, впитывала тусклые блики от лампы.
Кабуто поднялся, не говоря ни слова, обошёл кресло, - и коснулся гребнем спутанных волос.
Тень от пальцев Орочимару, недвижно лежащих на его коленях, чуть заметно вздрогнула.


...Запнувшись, гребень оставналивается, рука у Кабуто мгновенно замирает.
Чуть отстранившись, он разделяет чёрную копну на отдельные пряди (те поддаются его рукам так же легко, как потоки чакры в теле врага в момент атаки), пытается расчесать их по одной. Пальцам холодно от влажных тяжёлых волос, воздух рядом с ним пропитан травяной горечью и чуть заметно - сладким, гребень редок и прочен. Невесть откуда взявшийся колтун не даётся ни его жёстким зубцам, ни чутким, как подводное течение, быстрым пальцам.
Кабуто поднимает глаза, внимательно смотрит на Орочимару. Тот не оборачивается и, кажется, едва замечает чужое присутствие.
Он откладывает гребень в сторону, продолжая пропускать между пальцами хлёсткие пряди. Второй ладонью медленно собирает их в одну горсть, удерживая чуть выше спутанного участка.
Обсуждать - нечего.


После того, как он в очередной раз сменил тело, его руки почти полностью восстановились. Об этом известно всем, включая шпионов и врагов, и тем не менее Кабуто продолжает иногда спускаться сюда - просто так, и бронзовый гребень лежит в его руке так же надёжно, как кунай или медицинский скальпель.
Орочимару привычно, без слов, поворачивается к нему спиной, позволяет, как позволяют играть котятам, - и безжалостно вычесывать спутавшиеся в очередной раз клочья, и едва заметно касаться их ладонями, запускать в них пальцы, словно в воду.
Это - одна из граней того, что называется доверием.


Во второй, свободной руке у Кабуто мелькает тонкое лезвие.
Он задерживает дыхание - ровно на ту самую секунду, которой не хватает на то, чтобы обернуться.
Орочимару почти успевает.
И Кабуто, резко натянув вниз зажатую в руке тёмную копну, быстро делает взмах.


Орочимару смотрит на него, прищурив жёлтые глаза.
Кабуто со всем почтением опускает взгляд. Уголки губ у него чуть вздрагивают.

На полу лежат несколько безнадёжно спутанных, только что отсечённых коротких прядей.