Черное и Белое - клавиши жизни

Мне было очень трудно написать об этом. Но сил молчать больше не было. Мысли каждый раз возвращали меня к этому человеку и его истории. Необычной истории. Истории которая изменила мою жизнь, мой мир. Истории, которая так и не стала известной в Вашем мире.
                Тот кого зовут автором

Глава 1 — Черное (10е-начало 20тых)

Рассвет

Светало. Было очень тихо. Лишь из леса доносились голоса недавно проснувшихся птиц. Солдаты сидели в окопах. Каждый ждал восхода солнца по своему: кто-то чистил винтовку кто-то закрыв глаза, тихо дремал. Кто-то разговаривал с сослуживцами, но на секунду все замерли и притихли ибо зазвучал голос. Очень редко можно услышать такое. Это была песня. Пел простой солдат, сидящий в окопе. Пел он о том, что земля устала от войны, что не хватает места мертвецам в Аду, и что должно настать время когда можно будет вернуться домой. Красиво он пел, звучно. Слышали его и свои, и чужие, слушали и молчали. А он пел и снова и снова восхвалял свободу мира, безграничность силы любви и единство всего живого. Он опять и опят возвращался к тому что сходства больше чем различий, а значит мир ближе чем война... Но вот до звучали последние слова песни. Он закрыл глаза и облокотился на край окопа. К нему сразу подбежали солдаты, они хотели сказать, что никогда в жизни ни что еще так не волновало их сердца. Кто-то жал ему руку, кто-то громко голосил от счастья, а один взял свою начищенную винтовку и выстрелил в певца. Пуля попала в сердце как потом заключила военно-медицинская экспертиза. Уже мертвый певец мягко просел в окопе, и уже не дыша, но продолжая улыбаться, смотрел куда-то вдаль. На его лице осталось чувство той свободы о которой минуты назад он пел. Убийцу повели прочь. А песню записали и начали петь время от времени, обычно когда провожали товарищей в последний путь.
…
Вахту в трибунальных камерах нес Никола Кюри. До призыва подающий надежды пианист, а сейчас просто солдат. Он медленно подошел к камере осужденного и облокотившись на стену у решетки спросил:
- Зачем ты так?
- Глупый! Таких голосов не должны слышать люди в нашем мире. Не должно быть чего-то, что лучше превосходного.
- Ты безумец, - кинул Кюри и продолжил обход.
- Или мудрец, что по сути одно и тоже…. - Пробубнил уже себе поднос заключенный, получше укутываясь дряхлым одеялом.
                Заметки из дневника Николы Кюри


Victoria

Дым, гарь, наши войска брали город. Враг оборонялся, сражались все, даже дети и женщины. Меня подстрелили на широкой дороге ведущей к центру города. Заботливый мед-брат отволок меня в сторону от дороги, давая солдатам продолжить работу по штурму уже без меня. Дальше все было очень быстро, или может вне сражения время идет по другому? Я не знаю, но мы взяли город жестким даже скорее жестоким приступом. "Война это не человечно", вот то что я читал на стене дома пока мед-брат возился с моей ногой. Я просматривал эту надпись снова и снова, как будто хотел получше запомнить эту ужасную истину. Потом я видел, как ведут колонны пленных. Длинная, очень длинная, колона шла мимо меня по недавно захваченной улице. Неопытному мед-брату все не удавалось, правильно затянуть жгут. По этому я был вынужден просто лежать и смотреть на идущих, так же как и они в ответ смотрели на меня. В их взглядах было все от презрения до сострадания, от ужаса до непокорности, очень сильные достойные жить люди. Посреди колонны я приметил мальчика, он громко распевал песенку. Это была Victoria, песня, которая была символом победы и поражения, ибо в нашем случае этот вопрос был относительным. Он просто пел ее безмятежным или даже счастливым голосом. Вся колонна, молча, двигалась, при этом как бы вслушиваясь в каждое слово мальчугана. А мальчик просто напевал:
Ля-Ля-ЛяЛяЛя-Ля-Ля—Ля-Ля-ЛяЛя-Ля….
Кто-то из конвоиров не выдержал и резким басовым потоком брани попытался заставить мальца замолчать. В ответ мальчик стал петь еще громче. Началась суета потом звук выстрела на фоне отдаленного артиллерийского огня. Тело мальчика обмякло, но его тут же подхватили идущие следом так же как колона подхватила его песню. Солдаты тщетно пытались унять пленных. Так и прошла мимо меня поющая колонна непобежденных людей. Медик все же не совладав с моей ногой, решил просто помочь мне добраться до мед части.

10 февраля хх19 года
дневник Николы Кюри


В небо

В кабаке «У Роберто» была славная пьянка. Присутствовавшие солдаты не скупились на выпивку и горячие слова. Еще бы, приступом была взята Рига, город осада, которого длилась пять лет. Солдатская пьянка близилась к своей кульминации кто-то уже начал драться. Но к всеобщему удивлению эта самая кульминация была сорвана пронзительным звуком полицейского свистка. Кабак в мгновение умолк.
Вошедшие были военными, первый седой генерал явно с большим обилием титулов и медалей, второй походил на его адъютанта. Последний громко сказал:
- Мы ищем Кюри.
Ответом была тишина.
- Я повторю, мы ищем Николу Кюри.
Какой-то малый выбрался из закоулка кабака и подошел к требовавшему Кюри.
- Кюри? Тихо спросил адъютант.
- Так точно ваше превосходительство, отрапортовал солдат, вытянувшись в струнку перед седым генералом явно игнорируя спросившего.
- Вольно, пойдем. - Буркнул ему в ответ генерал.
Кюри кивнул.
Они вышли из утихшего кабака, у входа стояла машина…
Ехали быстро, несмотря на дождь и непогоду. По дороге беседовали. Седой говорил с Кюри мягко, но уверено. Кюри отвечал запально и весело, он был безумно счастлив поговорить со старым другом.
Вильгельм Ван Хезер, так звали собеседника Кюри, в молодости покорял воздух и небо вместе с отцом Кюри. Именно по этому Вильгельм прекрасно зная способности молодого Кюри жутко хотел заполучить его в военно-воздушные силы. Ведь когда-то сам он был свидетелем как одиннадцати летний мальчишка выделывал фигуры высшего пилотажа на старой этажерке своего отца. «Хороший пилот стоит армии солдат», именно так и сказал Вильгельм Кюри после того как сделал предложение от которого Никола не мог, да и не особо хотел отказываться.
…
Кюри встал за два часа до рассвета. Умылся, выбрился, потом подумав принял душ. Облачившись в рабочий комбинезон, он тихо вышел на улицу. Утренняя свежесть бодрила. Мрак старался рассеяться, но у него это явно не получалось. Никола закрыл глаза и прислушался. Вокруг была тишина. Он улыбнулся, как давно он не слушал... Он потихоньку вошел в Ангар номер Два. Повозившись с включателями он все же смог осветить ангар. Он пошел вдоль стройных рядов Т-4. Лучшие истребители этой войны. Обойдя все он направился к той машине, которая предназначалась ему. Первое знакомство было очень простое. Он вел рукой по обшивке самолета ,чувствуя каждую шероховатость и изгиб этого механизма. Самолет в свою очередь потянулся к Кюри, пытаясь изучить эту незаурядную личность. Кюри обошел вокруг своего нового знакомого и остановившись у винта, легонько покрутил лопасть. Т-4 мурлыкнул в ответ. Кюри погладил его еще раз  и потом забрался в кабину. Некоторое время он просто знакомился с приборной панелью. Затем по нажимал на спусковой крючок. Автоматы тихо пощелкали ему в ответ. Потрогал затворы и петли осмотрел рулевое управление. Закончив с осмотром кабины, и не упустив ни одной детали, он принялся за двигатель. Откинув крышку он произнес:
- И какую же музыку мы с тобой можем сыграть!
…
Рано утром старый, но могучий воздушный воин как всегда вышел на балкон чтобы выпить свой любимый кофе. Но только он уселся в своем кресле, как что-то с визгом пронеслось над ним взмыло в высь и с двойной мертвой петли ушло в право. Кружка кофе полетал на пол. И старый Вильгельм, а также его адъютант, который быстро появился на балконе, смотрели как Т-4 выделывает необычайные фигуры в воздухе: замедленная управляемая бочка затем восходящая бочка, полуторная петля, двойная полупетля, двойной восходящий разворот с полубочкой, вертикальная восьмерка и штопор прямо над головами зрителей.
- Он хороший пилот. - медленно прокомментировал Адъютант.
- Нет, он лучший, - отозвался Вильгельм.


Скрипач

Самолет падал очень стремительно, единственная мысль, которая была у пилота это «Выжить»…
…Пилот так и не понял, как, но он оказался на земле. Парашют был рядом. Мысли возвращались быстро, хотя часть сознания еще была в пылу воздушной битвы... Нужно уходить… Он на чужой земле. Нужно уходить. Пилот быстро отстегнул парашют и спрятал его за огромным валуном у дерева. Все, что у него было это пистолет и семь патронов. Нужно уходить. Пилот двинулся в сторону предполагаемой линии фронта.
Полчаса спустя он понял, что кто-то идет по его следу. Это было просто предчувствие. То самое предчувствие, которое десятки раз его спасало в кабине самолета. Он решил сделать круг и сесть на хвост преследователю. Получилось, вот только после трех кругов. Он понял, что ходит с преследователем по кругу. Вдруг из-за камней поднялась высокая фигура и, отбросив винтовку, крикнула:
- Эй, супостат! Харэ кругами ходить, давай на кулаках - кто кого!?
И хорош был момент пустить пулю в лоб запальному малому, да не таков был ведущий пилот шестой эскадрильи Никола Кюри. Он просто встал, отбросил пистолет и крикнул:
- Давай, - сказал Кюри, вставая и отбрасывая пистолет.
Началась возня, сначала стоя, потом на земле. Возились около часа – устали. А одолеть друг друга не смогли. Лежали на земле и уже не действиями, а лишь бранными словами боролись друг с другом. Отдышавшись от непрерывной брани, Кюри спросил:
- Тебя зовут-то как?
- Штайнер.
- Меня Никола.
Никола, приподнявшись, сел на камень, Штайнер последовал его примеру.
- А служишь где? - Продолжал интересоваться Кюри.
Начался долгий разговор. Оказалось, что они оба музыканты, но, в отличие от Николы, Штайнер играет на скрипке. И по его словам играет более, чем сносно. Также Кюри узнал, что Штайнер был призван на войну около года назад, и служить ему еще около 4 лет. Так они и говорили о жизни и о многом другом.
Разговор прервала пуля, угодившая Николе прямехонько в грудь. В самый центр, как будто там у него была нарисована невидимая мишень. Как-то глупо посмотрел Никола на ручеек крови, текший из раны. Все, что он помнил после - это кровь, лицо перепуганного Штайнера, песок… Глаза закрылись кто-то тряс его, тряс настойчиво… потом были сны. Очень долгие и тяжелые сны. Он сочинял музыку и видел своих родителей, друзей, потом наступала чернота, затем сны повторялись.

Белые палаты

Я не любил этих белых палат, наполненных стонами и страданиями. Для меня это было ужасным испытанием. Единственное, что не давало мене потерять остаток рассудка - это Мария Герц и ее дочь. Мария была медсестрой и часто навещала меня. Иногда она оставляла дочь Настеньку. В таких случаях Настенька брала скрипку и начинала играть. Она смеялась, как колокольчик, когда ей аплодировали, ее игра была детской наивной и по-настоящему доброй. А иногда мы просто общались с ней. Общались о том, почему светит солнце, и откуда берутся снежинки или как появились люди, и что их ждет после смерти. После таких бесед она брала скрипку и играла то, о чем мы только, что общались. Она очень легко воплощала все мысли и эмоции в музыке - детской скрипке. Именно она своей игрой заставила меня поверить, что я поднимусь с койки.
28 февраля хх22 года
Дневник Николы Кюри

Рассказ про войну

Сегодня меня спросили о войне. Что я помню из этого темного периода моей жизни. Я не смог ответить. Столь много всего всколыхнулось в моем сердце, столь много картинок пробежало перед глазами, столь много людей встало передо мной, словно они и не погибали в этой черной бесконечной пучине. Я потерялся перед этим вопросом, который мне так неожиданно задала Настя. Я еще раз взглянул в ее красивое лицо, в нем не было и тени смущения. Скорее удивление. И тогда я решился рассказать ей про то, что породил человек. Я надел свой больничный халат и, взяв ее за руку, вышел из палаты, в которой лежал уже 11-ый месяц…
(Страница вырвана)
Декабрь хх22
Дневник Николы Кюри
…
Два человека, не включая свет, тихо прокрались в маленькое помещение. Один был высокий в больничном халате, который составлял контраст сумрачной темноте, второй маленький - ребенок. Они закрыли дверь и подошли к роялю. Немного подумав, высокий все же сел за рояль, девочка плюхнулась рядом. Легкий страх овладел Николой. Он по-настоящему понял, сколь давно он не прикасался к заветным клавишам рояля, и что, тем не менее, он не прекращал писать музыку на протяжении всех нескончаемых военных лет. Это еще раз пронеслось в его сознании, но было столь мимолетным, что Настя не смогла уловить мгновенную перемену.
- Так что ты делал на войне? - Снова произнесла она.
- На войне я писал музыку... - Руки Кюри очень плавно опустились на клавиатуру рояля. Рояль издал звук, который хоть и был ожидаем, все же заставил вздрогнуть Настю. Затем руки Кюри быстро забегали по клавиатуре рояля. Словно он проверял себя и свой рояль. Как он красиво звучал?! Кюри не увидел, но отчетливо почувствовал, что по ребенку пробежала легкая дрожь.
- Я сыграю тебе...
Рояль зазвучал тихо и мелодично, музыка убаюкивала, отодвигая реалии мрачной комнаты на задний план. Музыка сама начинала рисовать картины, куда более реальные, нежели серые стены…
Звуки трубы… общий подъем… крики солдат… пылающий медный диск появляется из-за горизонта…
Настя смотрела на это словно на чудо, хотела восхититься, но не могла оторваться. Она действительно видела картины в необычайных звуках рояля.
Залп… крики «ура»… снова выстрел… смерть… жизнь… яркая любовь… теплая радость… бесконечная грусть…
Музыка вымещала тысячу чувств, заставляя ребенка меняться вместе с собой: радоваться, злиться, плакать и смеяться.
Но вот музыка исчезла. Мрачный зал вернулся. Настя, молча, сидела, пытаясь понять, что же произошло, ей казалось, что Кюри приоткрыл занавес и показал ей то, чем жил сам на протяжении этих лет.
- Я не хочу, чтобы была война, - произнесла она, взглянув на него своими голубыми глазами.
- Я тоже не хочу. - Ответил озадачено Кюри, облокотившись на клавиши рояля, высвободив тем самым очень нескладный звук.

Глава 2 — Белое

Прочь от иллюзий и страстей.
Прочь в сторону.
Прочь туда, где тишина и социальный лоск.
Прочь с войны.
Я ухожу в мир.
Философ нашего времени

Прочь от войны

Зал

В приемной уже второй десяток минут сидел приятный мужчина, уже не молодой еще не старый. Он бодро осматривал всех входящих, и он явно ждал, когда его примут.
- Он ждет вас, - пролепетал подошедший клерк.
- Хорошо, - отозвался бодрый голос.
Мужчина медленно поднялся из глубокого кресла и двинулся за клерком. Ворвавшись в комнату, и ударив по столу секретаря, он прикрикнул:
- МНЕ НУЖЕН ВАШ ЗАЛ!
- Пр.. простите, - заикаясь, начал секретарь, - но зал забронирован на все выходные в ближайшего месяца.
- Ну, так раз бронируйте его! В конце концов, я приезжаю в ваш город не каждый день!!!!
- Да, но Ваш приезд был столь неожиданным, что мы не могли этого предвидеть... секретарь умолк.
- Но теперь вы в курсе и можете мне помочь! - На лице мужчины появилась веселая невозмутимость.
- Да... то есть, нет, то есть... я рад бы... но все билеты на эти выходные распроданы по двойной цене, ожидается аншлаг... Приедут люди из правительства.
- Это намек, что зала не будет, правильно я понимаю?
- Хоть я и хочу, я не смогу вам ничем помочь, простите. - Обреченно сказал секретарь.
Старик рассмеялся так раскатисто, что секретарь совсем смутился.
- Ну, скажите хоть, кто этот человек? Кто там будет выступать? - Спросил он, отсмеявшись.
Секретарь медленно передал рекламный лист. Окинув его огненным взглядом, мужчина произнес:
- Хорошо, - затем развернулся и вышел. Он так и не заметил человека с газетой, сидящего в углу комнаты за маленьким письменным столиком.
Когда дверь нарочито громко хлопнула. Кюри сложил газету пополам и, положив ее на край столика, произнес:
- Вы отстояли мой зал у самого Джозефа Бернерди.
- Это плохой жест, - произнес секретарь.
- Не думаю, - весело ответил Кюри.

Накануне

Весь город был увешан афишами двух пианистов. На одной красовался молодой человек, никому не знакомый доселе Никола Кюри, на другой - Фортепьяно Мира Джозеф Бернерди. Во всех газетах появились большие статьи. Люди просто толпами стояли у касс...

Дуэль

К роялю на сцене Старой оперы подошел и, кланяясь, сел веселый старичок лет так шестидесяти пяти. Он прикоснулся к клавиатуре рояля и его руки, как будто получив какой-то невидимый импульс, начали носиться по черно-белым клавишам.  Он играл Баха на рояле, причем мелодия ускорялась и ускорялась. И вот это уже была не музыка, это уже было что-то другое - это напоминало шумный город в полдень, когда сотни распаренных тел спешат укрыться в тени вечных деревьев. Он продолжал, и это уже выстрелы артиллерии, осаждающей город. Еще секунда, и рояль начинал подражать соловью, напевающему утренние песни. По залу пробежал легкий шум. Кто-то сказал, что это невозможно. Люди не верили тому, что слышали, но это уже было неважно, так как соловей летел навстречу прибою и сразу же…

Как ни странно, прямо напротив Гранд Паласа выступал другой талант. Он тоже сел за рояль, но, не раскланиваясь, как его седой коллега, он просто сел. Его руки не коснулись клавиш, они как бы пролетели над ними и тем самым породили странный звук. Аудитория зашушукалась. Пианист же ударил по клавишам, все притихли, он заиграл Восьмую симфонию Бетховена. Но зазвучало почему-то два рояля вместо одного. Через мгновение зазвучало что-то еще, кто-то в аудитории ахнул, кто-то присвистнул. Он звучал, как несколько роялей, играющих что-то, очень отдалено похожее на восьмую симфонию, но столь необычайное прекрасное. Играя со столь безумной скоростью, что никто в аудитории не мог и шевельнуться, он продолжал наращивать темпы «восьмой симфонии», оставляя при этом ее очень легкой, не жертвуя мелодией и ритмом. В завершение он заставил фортепьяно сыграть что-то из старого доброго джаза, совсем позабыв о Бетховене. Но и это он сделал в «два рояля», устраивая соревнования себя и природы.
Публика была просто подавлена. Никогда она не видела ни такой виртуозности, ни такой скорости, и никогда она не слышала такой красоты.

Пресса

«Произошла встреча величайших пианистов этой половины Земли - Николы Кюри и Джозефа Бернерди» - репортаж Лукаша Промера. «Я присутствовал в момент официальной встречи. Кюри пришел к Джозефу и прямо сказал: «Я хочу быть вашим учеником». Я видел, как Джозеф поморщился и прервал беседу с мадам Энабэль. Его тяжелый взгляд оценил молодого пианиста. Затем он предложил ему уединиться… Дальнейшие их действия пока неизвестны. Но по слухам Кюри стал первым учеником Джозефа Бернерди. Теперь есть приемник у великого мастера».
Ежедневные новости.

Комната

Они вошли в большую комнату, посередине комнаты стоял рояль, а вокруг выстроилась пустота. Один предложил сесть второму, тот аккуратно сел за рояль. Зазвучала очень легкая, но очень глубокая музыка. Старик опустился на стул рядом. В его глазах и рассудке осталась только начало войны. Музыка, как бы угадывая его мысли, рассказывала о том далеком и вроде забытом времени. Старый мастер опустил руки на клавиатуру, и к этой музыке добавился шум взрывов, вой сирены и плач, заставляющий закрыть глаза плач.
Но  что-то начало меняться в музыке. «Стой мальчишка», - мелькнуло у старика. Но эта мысль мгновенно растаяла, и он начал вторить меняющейся музыке. Среди шума и гама заиграла гармошка, детская гармошка. Она играла песню свободы. Старик подхватил, и звуки взрывов перешли в порывы ветра, свист пуль - в пение птиц. Все быстро менялось. Играла уже не одна гармошка, а целый детский оркестр, сопровождаемый смехом, радостью и счастьем. Музыка кончилась, они синхронно прекратили играть и убрали руки с клавиатуры.
- Я хочу тебя научить кое-чему, - сказал старик и, поднявшись, вышел.

Письмо

Утро. Стук в дверь.
Он встает и открывает ее. В каждом движении чувствуется легкое возмущение и сонливость. Дверь открыта.
Перед ним стоит почтальон. Он протягивает ему письмо и, взяв расписку, уходит. Текст был следующий:
«Мистер Кюри, моя мама погибла при бомбежке госпиталя. Меня отправили в приют города Милан. Скоро мой день рождения, вы один, кого я могу пригласить… Настя».

Прощанье

Утро. Старый магистр музыкального искусства пьет кофе, перелистывая страницы вчерашней газеты. Временами попадаются интересные заголовки: «Прорыв на восточном фронте привел к краху противника, его войска отступают, более 100 000 человек погибло». Затем он откладывает газету в сторону, смотрит на появившегося в проходе человека. Это уже не молодой, но еще далеко старый мужчина… Его озорной взгляд черных пронзительных глаз бегает по комнате.
- Пора? - Спрашивает старик.
- Пора, - отвечает черноглазый, при этом безмолвно выражает благодарность.
- Ты мог бы остаться у меня насколько хочешь.
- Я знаю, спасибо. Вы были хорошим учителем, теперь мне пора к тем, кто ждет меня.
Старик встает, подходит к дверному проему и тихо произносит: - «Бог тебе в помощь».
Оба от души смеются, и после крепких объятий старик добавляет:
- Не забывай своего старого учителя.
- Не забуду.

Быстрее ветра

День рождения был уже завтра, а до Милана около 800 км. Он взял телефон и, недолго думая, набрал номер.
- Раэли, как поживаешь дружище? Мне нужна твоя помощь.
Через час он уже был в гидроплане и, смеющимися глазами, смотрел на ночную Италию, которая не менее смеющимися глазами следила за гидропланом.
«Странно, он уже давно так не летал. С того самого момента как разбился и чудом выжил», - пролетало у него в голове.
- Кюри.
- Да?
- Ты думал о войне, после того как ушел?
- Чаще, чем хотелось бы.
- Тогда ты поймешь меня. Я не могу спокойно думать о войне. Я хочу ее прекратить. Я хочу остановить наше правительство.  - Выпалил Раэли, уставившись на Кюри.
- Раэли, следи за дорогой. - По инерции сказал Кюри, вдогонку понимая, что сказал глупость.
Раэли рассмеялся.
- Ты очень давно не летал!?
- Целую вечность, по-моему.
- Я понимаю, но я хочу вернуться к моему разговору...
- Ты занялся политикой? - Перебил его Кюри.
- Нет, ты не понял. Я во главе ордена сопротивления, и я хочу видеть тебя в своих  рядах.
- Нет, - последовал мгновенный ответ.
- Почему?
- Просто нет. Не обижайся.
- Я не понимаю почему?
- Я не вижу решения войны в новой войне. Зачем убивать, если ты хочешь прекратить убийства. Тебе не кажется это нелогичным.
- Это во имя человечества.
- Во имя какого человечества был взорван автобус с детьми в Париже?
- Это случайность... И пойми, их нужно чем-то пронять, нужна угроза.
- Не важно, просто это не выход.
- А где выход?
- В искусстве, - закончил Никола и снова уставился в иллюминатор. Так они и летели, молча, оставшийся час.

Бомбежка

Они устроили большой пикник на природе. Пришлось ехать на поезде полчаса, прежде чем показались поля и леса. Они не стали уходить далеко от станции просто расстелили скатерть на первой понравившейся поляне. Настя и еще три девочки начали раскладывать еду на скатерть. За ними удовлетворенно наблюдала воспитательница. Никола Кюри с двумя мальчиками пошли искать ветки для костра. Через час они начали поздравлять Настю с днем рождения и дарить ей подарки. Ей исполнилось 13. Она была очень счастливой. Наверное, самой счастливой на Земле в этот момент.
- С днем рождения, Настюша, - сказал Никола и протянул ей коробку с подарком.
Со стороны станции донеслись какие-то сиренные звуки.
- Что это? - Спросил воспитатель.
- Тревога! - Громко сказал Никола и встал. Нам нужно очень быстро собраться и попасть в деревню. Ребята помогите потушить костер. Девочки, воспитатель покажет, куда сложить еду.
- Куда? - Спросила Настя, не расставаясь с заветной неоткрытой коробкой.
- Так, Настенька, все бутерброды в эту сумку, бифштекс в ту.
Через пятнадцать минут двое взрослых и пятеро детей вошли в бомбоубежище. Его уже давно использовали не по назначению, и в нем было много ненужных вещей. Где-то вдали начались взрывы. «Бомбежка», - подумал Никола. - «Как на войне, это надолго». Он подошел к куче вещей, отвалив два матраса от общей кучи, он обнаружил пианино. Матрасы сразу же облюбовали дети. Начали прыгать на них, выбивая из них скопившуюся пыль. Воспитательница тщетно пыталась их угомонить. В конце концов, она поймала себя на мысли, что прыгает на матрасах вместе с детьми и испытывает настоящее детское удовольствие. Никола, не обращая внимания на клубящиеся облачка пыли, опробовал пианино. Не работало шесть клавиш, да и те, что работали, оставляли желать лучшего, но оно играло. Он подобрался к струнам. Сразу стала понятна причина неполадки. Механизм молоточка был очень старый, и он просто сломался. Настроить пианино тоже было невозможно. Поэтому он просто сел и начал играть. Да, это звучало странно, но и на расстроенном пианино можно играть. Он начал импровизировать веселенькие детские мелодии. А дети, радостно приняв такой подарок, начали играть, развалившись на матрасах. Бомбежка была очень долгой, бомбили все, что хоть на полметра возвышалось над землей. Но в бункере была жизнь, дети и будущее этой войны…

Фестиваль

Хотя мир и был поделен на две части, было несколько недель, когда солдаты могли не браться за свои винтовки. Это были олимпийские игры и международный фестиваль искусства. Проводили эти мероприятия в нейтральных странах, таких как Финляндия, Швейцария, Индия и др. Эти страны, не приняли позицию ни одной из держав, позже их нейтралитет стал оберегаться обеими сверхдержавами.
Фестиваль искусства начался с грандиозного салюта. Само по себе не укладывалось в голове, как две державы столь сильно ненавидящие друг друга делают это. «Но как ни странно, люди иногда делают глупые вещи», - думал Кюри, подходя к креслу и садясь в него. Было тяжело смириться с идеей, что рядом с ним те, кого он пять лет назад убивал на войне. Но когда на сцену вышел скрипач и взял первый аккорд, это перестало иметь значение. На секунду показалось, что вообще все потеряло значение, ибо музыка на секунду приоткрыла просторы не доступные человеку, не этому человеку, затем что-то хлопком вернуло зал на землю, и сразу же началась веселая свирель соловья, затем полет шмеля и огромное кол-во других виртуозных вещей. Но Никола знал, что скрипач больше не приоткроет ту странную калитку и не даст им взглянуть на тот необычайный мир.
Аплодисменты поглотила тишина.
…
- Как тебя зовут? - Спросил Кюри, подойдя к курящему скрипачу.
- Росси, - тихо ответил тот, затем протянул руку.
Кюри пожал руку скрипача, сказав:
- Никола... Кюри.
- Я из республики Кротц. А ты?
- Шеденбергское графство.
- С одной стороны, стало быть, - улыбнулся Росси.
- Стало быть так, - ответил Кюри...

Фортепьяно

Кюри был впервые на фестивале и собравшиеся пианисты лишь изредка обменивались слухами, посматривая в его сторону. Конкурс для фортепьяно проводили в три этапа.  Первый это «Классика в исполнении любителя», второй «Импровизация в стиле …», третий «Вольная импровизация». Наконец, вышел первый музыкант. Кюри зааплодировал, а стоящий рядом Бернерди сказал:
- Это так, троечка из шести баллов.
Он сыграл что-то из Листа.
Затем пошла череда пианисток, они были хороши, но в среднем их игра не была тем, чего ждали все.
Затем поднялся высокий блондин. Его глаза сверкали странной уверенностью и самолюбием.
Проходя мимо, Кюри он сказал:
- Можешь даже не стараться.
- Это вызов? - Удивился Кюри.
- Скорее пари! - Парировал блондин.
Он сел за рояль и зазвучало что-то очень, очень, очень странное. Было тяжело понять то ли это Бах, переложенный на пианино, то ли Паганини уступил скрипку роялю.
- Он уже четыре раза побеждает. Он виртуоз. Конечно, с ним я хотел бы посоревноваться, - сказал Бернерди.
- Что останавливает? - Полюбопытствовал Кюри.
- Возраст.
- Между тем блондин закончил играть и получил высший бал.
Возвращаясь, он крикнул Кюри:
- Утри нос!
Кюри  вышел на сцену и легко сел за рояль. Он закрыл глаза, и пальцы с колоссальной скоростью забегали по роялю. Было очень трудно понять, касаются ли они рояля, но тот начал издавать звуки, которые очень скоро превратились в капризы Паганини. Самое интересное, что они скорее походили на скрипичные капризы, чем на рояльные. По завершению игры Никола встал и ушел, так и не узнав оценки…
Оценка была выше средней и даже более того, она позволила Кюри быть на втором месте.
Второй выход был «импровизацией на тему джаз». Блондин потряс весь зал своей игрой, и люди не могли отвести взгляда от его рук. Когда вышел Кюри, блондин по имени Черо смотрел своими блестящими глазами в сторону пианино, Кюри начал играть, и по залу пробежала волна неодобрения. Он играл ту же самую мелодию. Он повторил ее в точности и не изменил ни одной ноты. Зал был возмущен, судьи снизили оценку, за отсутствие импровизации, и кражу чужой мелодии. Лишь Черо по-настоящему искренне аплодировал Кюри. Последняя импровизация Черо была столь потрясающей, что по ее завершению зал молчал несколько минут. Даже судьи на некоторое время забыли о своей великой должности ставить оценки. Кюри сыграл скромнее. По его игре было видно, что ему не нужна победа, и он просто развлекается, ибо он веселил зал, выкидывая необычные музыкальные пируэты, за что и получил свой балл.

Зайцы

- Почему ты его не вздернул? - Удивлялся Бернерди.
- Он достоин победы.
- Но победил ты! - Протестовал старый учитель.
- Он это знает…
- Но…
- Это неважно. Важно будущее.
- Сколько зайцев ты хочешь поймать? - С искренним любопытством спросил Бернерди.
- Очень много, - Кюри улыбнулся и пошел в сторону своей комнаты.
Бернерди вздохнул и ушел к себе.

Мастер

Настя обожала бывать в особняке Кюри. Огромное здание привлекало своей теплотой и сказочностью. Поэтому она с большим трудом дожидалась каникул в интернате и сразу же приезжала в дом Кюри. Она излазила все этажи этого старого здания. Единственное, куда путь был ей закрыт это мастерская Николы. Поэтому она просто подслушивала, что там происходит. Часто она слышала разговоры, плач и шепот. А как-то она услышала детский смех. Настя могла только догадываться, что там происходит. Никола же говорил, что в этой комнате он творит чудеса, и когда-нибудь он ей это покажет. Но случилось так, что однажды Настя услышала музыку, которую слышала в детстве - это была песня Victoria. Она подбежала к двери мастерской и, прислонившись ухом, обнаружила, что дверь не заперта. Она потихоньку открыла дверь в мастерскую. Поток звонкого воздуха ударил ей в лицо, и она зажмурила глаза, когда она вновь открыла их, то увидела странное механическое создание, которое уже не походило, на пианино, но не стало еще чем-то другим. Четыре ряда клавиш, огромное количество струн и молоточков, все это венчал темный силуэт человека, который как будто одержимый бился с этой махиной, заставляя ее подчиняться. И результатом этой титанической битвы была музыка, такая музыка заставляла задуматься о жизни, посмотреть на правильное и неправильное, подумать о содеянном. Но самое необъяснимое - это ребяческий голос, он бодро распевал песню. Но ребенка-то не было. Звук шел из недр необычной машины. Настя аккуратно села прямо на пыльный пол. Она слушала каждый вздох, каждую мелодию. Она в первые слышала, как поет фортепьяно.

Глава 3 — Клавиши жизни

Глаза

Кюри быстро шел по мостовой. Дойдя до места назначения, он громко постучал в дверь. Его пустила внутрь горничная.
- Бернерди? - Позвал Кюри, снимая перчатки.
- Да? - Отозвался старый мастер.
- Почему они преследуют меня повсюду?
- Ты про тайную полицию?
- Да. Я вроде ничего не украл, никого не убил, конечно, если не брать мой послужной список.
- Они чувствуют твои цели, прощупывают твоих зайцев, так сказать, - ответил старик, появившийся в дверях.
- Да, наверное, ты прав. Но вот что самое смешное - я их вижу повсюду, - сказал Никола, протягивая Бернерди бутылку красного полусладкого.
- О, так вот чем ты решил меня порадовать.
- Да, торговый корабль вернулся сегодня. Вот я и решил отдать свой скромный долг.
- Скромный! - Крякнул старик, - Одна бутылка, небось, полмиллиона стоит, а насчет агентов не беспокойся, я тоже их вижу.
Старик улыбнулся и продолжил осматривать драгоценную бутылку.
- Представляешь, как дорого обходятся правительству таланты? Ведь к каждому нужно приставить пару десятков агентов тайной полиции.
Старый Бернерди громко рассмеялся, его смех подхватил и Никола.
- Ты пройдешь? - Спросил Бернерди, когда смех утих.
- Нет, у меня встреча с одним Лекарем, потом концерт Росси.
- Ну, смотри, а то бы опробовали твой подарок?
- Нет, спасибо, я пойду.
- Удачи, и, пожалуйста, не попадай в передряги.
- Разве это возможно?
Старик не ответил, лишь грустно улыбнулся.

Судьба или Рок?

- Ну? - Спросил Кюри после долгого молчания.
- Я лишь скажу, что дело плохо, - ответил врач.
- Насколько?
- Очень.
- Я болен?
- Да.
- Чем?
- Название Вам не поможет, скорее наоборот, да и не запомните Вы его. Но суть в радиации, она вызвала и ускорила эту болезнь.
- Рак?
- Скорее его быстро прогрессирующая разновидность.
- … Сколько мне осталось? - Спросил музыкант после недолгого молчания.
- Пять месяцев. Конечно, мы …
- Можете запереть меня в белой палате и превратить последние дни в ад? - Вкрадчиво спросил Кюри.
- Абсолютно точно. Понимаете, Вы слишком…
-…поздно попал к вам? - Закончил Никола с чувством.
- Да, - сказал абсолютно не обиженным тоном врач.
- Я не буду портить себе жизнь, не хочу умирать, как дикая птичка в клетке.
- Это Ваш выбор, болезнь будет обостряться.
- Не важно.
- Вам лучше не играть, потому что …
- Это тоже не важно, больше не важно, - сказал Кюри с чувством … Он встал и пошел к двери, открыв ее, он обернулся. - Но не делайте, пожалуйста, из этого сенсацию века.
 - Врачебная тайна, - искренне произнес доктор.

Росси

- Здравствуй, Никола, - воскликнул молодой и энергичный композитор.
- Привет! Ну что, сцена готова, и зрители ждут?
- Нет... Все пропало, - выдавил Росси обречено.
- Почему?
- Оркестранты взбунтовались. Концерт отменяется.
- Ты уже сообщил администрации зала?
- Нет, вот как раз хотел пойти сказать.
- Хорошо, тогда не делай этого.
- Почему?
- Мы будем выступать.
- Мы вдвоем?
- Да, ты прекрасный скрипач, я не последний пианист, мы сможем расшевелить народец, набившийся в зале.
- Ты, конечно, виртуоз, а я вот скрипку уже полгода в руках не держал.
- А и не надо, просто вспомни свое выступление на Фестивале 5 лет назад.
- Занавес? Но я уже композитор.
- И что?
Подумав секунду, Росси сказал:
-Ты прав, пойдем.
…
Занавес медленно открылся, посреди сцены стоял человек со скрипкой. Публика недоуменно загудела. Росси заиграл первую часть своего произведения. Недовольство публики начало выражаться сильнее. Кюри, молча, сидел за своим роялем и полностью, будучи уверенным, что Росси должен сам справиться с этими людьми. Росси продолжал играть, потом на секунду приостановил музыку. И резко врезал смычком по скрипке. Все замолкли. А он начал безумный звуковой диссонанс, который просто не давал людям что-то делать. И они слушали. Кюри улыбнулся и вдогонку ударил по клавишам. Музыка была необычной, скорее даже необычайной. Похоже было, что она обладала какой-то магической силой, не позволяющей слушателям отвлечься. Концерт имел неописуемый успех.

Лебединая песня - Белое

Новый фестиваль начался потрясающим фейерверком...
...Кюри вышел на сцену, поклонился. Великолепная выдержка не давала смотрящим на него понять, каково ему сейчас. Сев за рояль, он прикоснулся к его черно-белой клавиатуре, затем зазвучала музыка. Музыка была простой и мягкой, словно старый знакомый. Она пробиралась в душу, наполняя каждый ее уголочек неописуемой радостью и добротой. Необычайная музыка, не по звучанию, скорее по своей идее. Но автор явно не собирался останавливаться, и его произведение начало принимать необычайно яркий вид, словно кто-то рисовал то, что он играет. Словно каждый звук, порожденный его фортепьяно, происходит здесь, происходит сейчас. Прозвучала всем до боли знакомая сирена, оповещающая начало бомбежки, неистовый вой собак, затяжные очереди пулеметов, бомбежка, смерть, ВОЙНА. Музыка звучала иначе — жестко, неприятно. Хотелось убежать, уйти, не слушать, но музыка не позволяла этого сделать. Она словно приковывала к себе, убеждая выслушать свой неистовый порыв до конца. Слушать и верить. И люди слушали. А музыка снова преображалась, превращаясь в бесконечные колонны пленных и горы убитых братьев, мужей, отцов и детей. В слезы матерей и сестер. В стоны и пронзительные крики, заставляющие просыпаться по ночам ничего не подозревающих штатских... В кульминации она почти свела слушателей с ума, ибо ни один живущий на земле не смог бы пережить всего, что вымещала эта музыка. Почти свела... Но именно в этот момент воцарилась тишина, сквозь которую тихо пробивался пастуший рожок. Звук рожка становился все громче и четче, и вот он уже радостно насвистывает песню Victoria, которой вторит столь же известная песнь Свободы. Две абсолютно разные песни, сочиненные народом в двух воюющих странах, словно свились во что-то единое, образуя необычайную вариацию, которая просто дарит свободу, убивает жестокость, выкидывает барьеры и мелочные цели, лечит, объединяет, заставляет верить в большее и не мириться с меньшим, изменяет и вдохновляет. Эти звуки сдирают шелуху с сонных людей, погрязших в этой бесконечной войне. Они дарят надежду и веру в свободу. В свободу слова, любви и мечты, в свободу от тяжестей прошлого и свободу для будущего. Ту свободу, которая есть в каждом, и которую невозможно продать или купить. Музыка возрождает целостность и убирает страх.
Она просто показывает людям, что это жизнь, и она принадлежит им.
Он играл последний раз для себя, и первый раз для всего мира

Лебединая песня - Черное

Как ни странно, но это был "век пуль и гнева", как выразился позже великий философ уже наших времен. Когда Кюри закончил играть, он встал перед залом и просто смотрел на людей. Зал молчал, даже Настя перестала плакать, она смотрела на случившееся, как на чудо. Кюри знал, первое, что он получит, будет пуля. Она прошла очень мягко через левое плечо, что-то теплое потекло по спине. Кюри стоял и запоминал. Он смотрел на людей, на их лица, эти перепуганные, но в тоже время очень счастливые лица. На то, как он сам почти уходит из тела. На Настю, которая привстала и готова ринуться к нему, но эффект недавней музыки все еще имеет силу и не дает ей этого сделать. Он смотрел на все это и думал: «Наверное, ПОРА. Ах, нет, есть еще одно дело» Он поклонился и медленно пошел за кулисы, оставляя следы крови. Настя сорвалась с места и понеслась за Кюри. Она нашла его в гримерной. Он был жив. Еще жив. Она взяла его руку и, прижав к щеке, смотрела на него. Она прощалась.
- Спасибо, - прошептала она.
- Пожалуйста, - только и смог сказать ей, протягивая небольшой конверт.
Она кивнула и взяла последние слова уходящего музыканта.

Клавиши жизни

Жизнь похожа на клавиши рояля, в ней есть черные и белые.
Бернерди скончался в 12.11.05 в тот момент, когда узнал о смерти Николы Кюри. Заключение врача было простым. Не выдержало сердце. Позже врач говорил о том, что великий пианист и так был плох последнее время, и одной новости хватило, чтобы увести его на тот свет.
Росси, узнав о смерти Кюри, отказался от музыки и трижды проклял искусство.
Ван Берг Штайнер был расстрелян за час до выступления Кюри. В приговоре отчетливо звучали слова:  «Предательство - идеи народа». В историю же он попал, как человек, отдавший жизнь за свободу.  Черо стал первым политическим беженцем, на другой стороне он продолжил дело Николы.
Жизнь перелистнула страницу истории.

Трансляция на весь мир

В общей зале был переполох, власть имущие были в гневе, кто-то рвал и метал как бешеный, кто-то просто делал ноги. Но мало кто обращал внимание на власть имущих. Потихоньку на сцену вышла девушка со скрипкой она заиграла. Сначала никто не смотрел на нее. Потом кто-то крикнул:
- Она играет его музыку, выдворить ее.
И тут же инициатор этих слов, оказавшись в дружбе с тяжелой тростью, присел отдохнуть. Люди слушали её. Трансляция на весь мир не прерывалась и никто не хотел, да и не мог остановить происходящее в зале.

Конец

Правительства двух стран впервые за тридцать лет подписали акт перемирия.
Но как ни странно, они не могли сделать что-то другое. Ведь народ просто не был за правительство. Народ сказал «НЕТ».

Эпилог

Солдат бросил оружие и пошел прочь от линии фронта.
- Стой, стой дезертир, - надрывался командир.
- Стой стрелять буду. Схватить его не дать уйти.
Солдаты, молча, смотрели в спину уходящему солдату. Тем самым увеличивая гнетущую тишину. Не было ни столь привычной стрельбы, ни криков, ничего. И эта тишина давила и ломала. Затем вдруг еще один солдат откинул винтовку, снял пилотку и последовал за первым.
- Хватать, убить, - орал командир, махая пистолетом. Он даже попытался пальнуть пару раз в уходящие силуэты. Но приклад чьей-то винтовки его быстро утихомирил. Кто-то из офицеров последовал примеру солдат, и вот уже сотни и тысячи людей начали покидать линию фронта. Они просто уходили домой.

Поправка автора

Я написал эти строки, стараясь показать в полной мере действительно близкого мне человека. Не могу оценить, насколько это удалось. Возможно, позже я смогу что-то добавить или убрать, ибо память имеет свойство меняться, превращая прошлое в приятные воспоминания. Но я лишь хочу отдать дань уважения Николе Кюри, моему хорошему другу.
27 февраля 2009
Алекс Ворло