Два толстяка

    - Ах ты, жабье вымя!
   -  Молчи, петушиные твои глаза!
Я уже начинал беспокоиться.  Ребята, оставив меня заложником этим чудовищам, ушли за пивом, и нету их.  Час нет, два нет…  На фофаны я играть решительно отказался, и монстры потешались между собой.
   -  Жабье вымя!..
   -  Петушиные глаза!..
   -  Бура!!! На, сука, на!- выигравший Барабан отвешивал Старшому Федулу толстым пальцем в жирный лоб.
Я думал: «Кому больнее, бьющему или подставляющему лоб?».
Обоим было равнодушно-весело. Эмоции слышались только в голосах, лица же ничего не выражали.  Забава им нравилась, но и яичный чёс нравился бы им не больше и не меньше.
Как безобразно похожи безобразно толстые люди! У них одинаковое выражение лиц: одинаково брезгливые рты, одинаково – капризно  изогнутые брови, одинаково мягкие  на вид  розовые мочки ушей, одинаково сарделечные пальцы,  одинаковые вздутые вверху щеки, одинаково невидимые глаза, и одинаково сладко - мерзко пахнет изо рта. Они похожи друг на друга, как бывают похожи карлики или дауны.
Барабан вяло бил. Старшой вяло морщился. Я тихо сидел в углу в маминой водолазке – привете из конца 70-х. Не было пива. Не было ребят. Пела Анна Герман.
Мы в тот день решили идти на дискотеку. Младшой Федул ходил легендой района как самый ярый фанат «Депеш Мод», имел черные джинсы,  ботинки-бундесы с железяками на мысах и редкий тогда гель для волос.  И мы – трое парней: один – в югославских топ-сайдерах, другой в мохеровом свитере  из индийского магазина «Ганга» и я в маминой водолазке и полушерстяных  костюмных брюках из ГДР. Зато у всех прически площадкой, как у Дэйва. 
Дискотеки тогда были опасные. Можно было поехать в Метрогородок, где всегда серое небо и серые лица, и долго бежать от местной быдло-массы, если не так посмотришь. Люди носили телогрейки и кирзачи, использовали велосипедные цепи и самодельные кастеты. Передвигались они небольшими группами по 30-40 человек, так что шансы победить были только в бегстве. Можно было поехать в депешистское «Молоко» на Юго-запад и бежать оттуда от перекачанных люберов  – любителей установить «правила» на чужой территории. А можно было остаться в микрорайоне и пойти на школьный дискач, где рулила команда диско-клуба «Экипаж» во главе с бородатым сутулым несостоявшимся комсоргом в свитере геолога, ничего не понимающим в музыке. Будут на входе завуч с физруком нюхать - кто бухой. Будет светомузыка из ворованных светофоров, на медляки будут освещать зеркальный шар, который оклеивали осколками энтузиасты из «Экипажа», будут галопировать «металлисты» в самопроклепанных куртках из кожзама.
Мы с ребятами решили остаться – бегать не хотелось.
Был шанс, что Федула не пустят. Он в прошлый раз под «Энджой де сайленс » вылезал на сцену в актовом зале, топал ножкой, поднимал по-иисусовски руки,  имитировал пение в микрофон, а потом взял да и показал пипиську взволнованной аудитории. Конечно, бородатый с двумя ментами сняли его со сцены и вывели.
Время – три, танцы – в семь. Чо делать? Взяли две канистры пива и - к Федулу. А там Старшой и Барабан. У них - свои две.
Мы только по стаканчику, а толстяки уже по три. Наше допили, стали из их канистр наливать, а они нам: «Ишь, бля, насосики свои включили! Ну ка, бля, насосики все выключили!  Взрослым не хватает! Вы чо?».  Младшой умолять, а брат с Барабаном непреклонны – сами за пять минут допили и еще хотят. Ну, у школьников, ясно, денег нет.  Барабан - Старшому: «Давай, неси,  жабье вымя, я у тебя видал, раскошеливайся!».  Старшой отпирается минуту, вздыхает, уходит в комнату за нычкой, звенит  там хрусталями в сервантах и несет трёшку. Пыхтит, устал небось.
- Только  одного оставляем, -  говорит,  - а то пива купите и сами все выжрете, суки. Я с утра до ночи въебываю, а вы насосики свои… Петушиные глаза!..
 Не поспоришь со спонсором. Скинулись на «камень-ножницы-бумага», я проиграл.
Барабан напутствие дает: «Если не придете, мы его вверх ногами подвесим и будем картохой кидать».
Вот сижу теперь в углу в водолазке, побаиваюсь на предмет картохи, а дискотека уже через час.
Барабан и Старшой – фигуры в районе легендарные. Они везде вместе, и зовут их за глаза – «двое из ларца» или «где Тибул?». Потому,  что  у  Олеши в «Трех толстяках» именно они отважного канатоходца Тибула куда-то там засадили. Им можно брать пиво в ларьке без очереди, у них на двоих – 300 кг чистого здоровья, и к ударам они нечувствительны. Попробуй - победи!  Барабана видно издалека, на нем всегда грязный оранжевый китайский пуховик, который ему велик на пару размеров, что само по себе – феномен.  Еще он славен тем, что, будучи экспедитором, вывалился из ЗИЛа  на резком повороте у метро, и, прокатившись кубарем метров двадцать, погнул розовым телом стальную конструкцию коммерческого ларька.  Очевидцы говорили, что это было похоже на огромный огненный шар, Тунгусский метеорит прямо.  Рост у него – под два метра, как он эту палатку вообще не снес. Я собственными глазами видел, как однажды Старшого из пивняка менты вывели, погнали «бананами», стали в УАЗик запихивать, а он в заднюю дверь не пролезает.  У него в руке недопитая кружка, менты ему пальцы разжимают, они не разжимаются.  Крутят – вертят его, он пивко попивает, кружку не отдает. Попотели, устали, плюнули, уехали. Старшой стоит, покачивается, пытается прикурить от спички одной рукой, допивает свою кружку, и вдруг, оловянным солдатиком - лбом в асфальт. Я думал – лоб треснет. Подхожу: «Федул, как ты?». А он храпит и губами причмокивает, сигарета к щеке прилипла.
Вот еще полчаса проходит. Наконец, заявляются ребята с пивом. Надо за 15 минут выпить пиво и идти на дискотеку. Младшой Федул поставил  «Депеш Мод», а брат – ему: «Выключи ты на *** этого еврея!». Мы в один голос за Дэйва впряглись: «Никакой он ни еврей, он – англичанин!». Младшой громче всех кричит, аж  раскраснелся. Тогда Старшой хватает его за шею, трясет и спокойным голосом поясняет: «Он, ****ь, настоящий еврей – Давид его зовут. Понял? Голову они мне тут делать будут…  Заебала эта пидерсия. Ставь опять Анну Герман, охламон».
В напряженной тишине раздалось «Один раз в год сады цветут…». У Барабана из глазной складки медленно потекла слезинка, и он отвернулся к окну. Мы напугано молчали с опущенными плечами, и Старшой примирительно сказал: «Ладно, малышня, включайте свои насосики».