всё, чтобы разрушить реальность

Я сидел, смотря в окно на миллионы гипнотических ударов лезвий дождя, задумчиво уложив голову на руки, которые в свою очередь обитали на столе. Мне не хотелось смотреть на этот явный гипноз природы, но отяжелевшая от гудевшего рядом процессора голова дала мне соглашение только на одно положение – повёрнутое к окну, поэтому волей-неволей я смотрел на эту серую реальность, правда, разбавленную яркими пятнами желтых и оранжевых осенних одёжек деревьев, кроны которых виднелись из моего кабинета. Я всегда выбирал место у окна – я любил быть ближе к свободе.
Я смотрел на эту "свободу" за окном, которая сегодня намеревалась меня поработить, до пелены на глазах, я смотрел на струйки, завораживающе медленно стекающие вниз по стеклу, пока не почувствовал, что те же струйки в том же ритме стекают по моей душе.
"Мне не нравится эта реальность", - мысль была вполне осознанной, и билась в голове довольно давно, но этот танец на окне делал её вялой и не побуждающей к действию. Неожиданно в колонках прозвучал сигнал ошибки, словно молотом стукнувший меня в затылок. Я резко дёрнулся, откинувшись на спинку стула, понимая, что узор на стекле больше меня волновал.
Но мне всё равно не нравится эта реальность.
С мрачным спокойствием я осмотрел ребро ладони. Внутри ничего не дрогнуло, сознание отрешённо наблюдало, как бренное тело неспешно поднялось с мягкого кресла и приблизилось к окну. Глаза смотрели вникуда, сквозь стекло, стену дождя, дальше пёстрого видневшегося ковра, проскальзывали в щелях между домов, сворачивая с этой реальности, наблюдая совсем другую. Сознание витало где-то рядом, в мрачном предвкушении наблюдая, как рука поднимается на уровень лица, как ладонь поворачивается ребром и, напоминая тот же сабельный удар струй дождя, резко встречает на своём пути гладь стекла.
Сознание вернулось, съёженное от пронзившей ладонь боли от осколков, врезавшихся в кожу, потрясённое жалобным звоном падающего на землю стекла, разбивающегося на ещё тысячи алмазных капель. И всё же боль была отрезвляющей, той, которой можно упиваться, что я и делал, поставляя лицо навстречу каплям дождя, проникнувшим в стены здания, и принимая ветер, растрёпывающий волосы. Нет, я уже не чувствовал, что дождь гипнотизирует. Теперь он оживлял.
Я резко нажал пальцем кнопку на офисном телефоне, краем всё же вернувшейся сущности отмечая, что на белый пластик упало несколько алых капель, и спокойно бросил в трубку:
- Генри, будь добр заказать мне в кабинет новое стекло, - не желая выслушивать жалобы, что это уже третье стекло, я отпустил кнопку. Всё равно я плачу, и тем более Генри не поймёт, почему я это сделал. Его эта реальность вполне устроила бы.
Но кое-кто способен понять меня.
Я засунул окровавленную руку в карман брюк и медленно двинулся к лифту. Медпункт был на первом этаже, а мой кабинет – на пятом. Левой рукой ткнув на вызов лифта, чтобы не шокировать проходившего мимо только начинающего работать приятной наружности молодого человека, я шагнул в довольно быстро пришедший лифт, нажав уже третью кнопку за последние пять минут. Да, если мне что-то действительно нужно, то всё в этом здании начинает меня слушаться, хотя характер у окружающих меня предметов довольно капризный.
Лифт остановился прямо перед кабинетом нашей медсестры, и я три раза легко стукнул в белую дверь, которая немедленно распахнулась.
Сара полувопросительно приподняла бровь, впуская меня в пропахшее таблетками помещение, запирая за мной дверь и прислоняясь к ней спиной, всё ещё вопросительно смотря на меня. Я без слов явил на свет окровавленную конечность, напоминающую ёжика со стеклянными иглами. Сара без вопросов взяла мою руку, начиная извлекать осколки. Я лениво наблюдал за тем, как вслед за каждым извлекающимся осколком стекала тёплая красная струйка.
Всё ещё без слов Сара подвела меня к раковине, смывая кровь, залившую ладонь и, оставив меня на несколько секунд, пошла к шкафу за бинтами. Но за эти мгновенно пролетевшие секунды я успел скептически осмотреть недавно заросшие шрамы на том же ребре ладони. Указав мне лёгким жестом руки на банкетку, куда я незамедлительно сел, она приземлилась рядом на стул и начала перебинтовывать пострадавшую конечность.
И вот только тогда, когда бинт был перерезан, разделён на две ленточки и завязан бантиком, Сара взглянула мне в глаза и тихо спросила:
- Зачем?
Я выдержал её взгляд, в свою очередь внимательно наблюдая за ней. Её глаза неожиданно блеснули так знакомым мне зеленоватым огоньком. Я перевёл взгляд на её правую руку и усмехнулся.
Легко коснувшись пострадавшей ладонью её руки, точно так же перебинтованной, я, смотря ей в глаза, тихо произнёс:
- Ты знаешь, почему. Мы знаем.