Добытчик

_______________________________________________________В. Санину, с благодарностью…

   Тэ-ээкс… «Матиш» готов! «Дойча» завтра… Что там у нас по расписанию в дневнике?.. Точно – «дойча» нет. По физике... Так контрольная на прошлом уроке по массе и инерции была. Не задали… Ур-ра! А «руссиш»?  Он же последним уроком. На большой перемене успею у Таньки перекатать. А не даст? А не даст – портфелем по башке! Пусть только попробует. Ладно, там у Лёшки где-то были фантики от тех шоколадных конфет, что отец перед Октябрьскими из Новосибирска привёз. Вот. «Белочка»… Их у него целых три. Зачем? Одну - бере-о-ом.. И – «Мишка на Севере» по ледяным торосам пробирается.. Такой точно у Таньки нет. Берё-о-ом.. Ну, а если мелочь гундосить начнёт? Та-ак… Ха! А на что золотая флотская пуговица, что дня три тому выменял у Витьки на кусок карбида?
   Витька! Времени то уже… Полпятого! А договорились с ним... В пять. Под мостом.
Успеваю. Но... В самую-самую притирочку…
   Что там завтра?.. Учебники… Тетради… Дневник. В портфель… В портфель. Вроде всё. Точно? Дневник… Тетради… Учебники… Всё!
   Теперь рюкзак. Последний раз... Последний – на Иткуль ходили. Он ещё тогда промок изрядно. А после сушки... Куда его мать могла убрать? Точно, вот, в чулане на верёвке, вместе с мешками. И мешо-ок…  Вот он-то нам как раз и нужен! Или Витька возьмёт? Нет, с Витьки отцов «шахтёрик» с аккумулятором. Да даже если и возьмёт, то всё в норме. Добыча будет, как делить? А так, его – в его мешок, моя – в мой. Всё?.. А жрач? Хлеб... Чёрт! Четверина всего. Мать же говорила, что за хлебом надо! Вот, и двугривенный у солонки. Ладно, уже не успеть! Где там карандаш? Листок из тетрадки... Всё-равно собирался Лёшке пуговицу отдавать…
   «Лёш!!!! Купи буханку серого за 18». С восклицательными не переборщил? Не, пусть Лёхин знает, что то – надо!
   На записку – двугривенный и пуговицу… Пуговицу жалко.. Ничего, завтра сгоняем к автобазе, там  в закутке у сварщиков, вроде ещё карбид оставался… А Витькиному старшему формёнка уже зачем? Отфорсил месяц после дембеля, теперь на путейской тужурке пуговицы – не хуже…
   Хлеб есть. Сало… Так, что там у нас в холодильной нише, что в стене под подоконником? Вот, оно... Много?  Если и на Витьку, то в самый раз. А так вроде особо и не заметно, что отрезАли. Не, прозрачные пакеты, что у матери выстиранные над печкой висят, брать нельзя. Они все у неё сосчитаны и для чего-то там уже предназначены. «Известия». За какое? Старая. Сгодится. В газетку его. Всё? Вроде бы…
   Топор! То – в сарайке…
   Старый, ещё армейский, перелицованный отцов бушлат, ушанка, валенки…
   Вперёд!
   Ну, налим… Берегись!

      *        *        *
   На улице уже стемнело…
   Мимо водонапорной башни, и вот она - дорога на Каяк. Хорошо, луна сегодня. Не так темно. Завёрнутый в мешковину топор оттягивает рюкзак и при каждом шаге подгоняет несильным ударом в спину. «Быстрее, быстрее»…
   А вот и тёмный пролёт моста, у которого уже стоит, переминаясь с ноги на ногу, знакомая фигурка.
   - Привет! Как фонарик? Взял?
   - Да. Вот он.
   И Витькина рука в рукавичке хлопает по аккумуляторной батарее, уже закреплённой на поясе.
   - Как, работает? Ну-ка, посвети!
   - Работает, работает. Проверено. Щас-то зачем? «Шахтёрик» - списанный, батарея – слабая. Хорошо, если часа на три хватит.
   - Нам больше и не надо. К восьми, кровь из носу, но уже  дома быть. А то, сам знаешь, такая головомойка будет…
   - Э-ээх… Налима, его б - ночью. Он тогда вообще, - сонный. Бери – не хочу.
   - Так того мужики и глушат его по ночам. Но кто ж тебя в такое время с собой возьмёт?
   - Батяня, может, и взял бы. Так мать… Сразу своё – «не пущ-щу» заводит…
   - Ладно, чё, до того как, стонать? Посмотрим, мож и нам сегодня подфартит! Свети уж. Проверим... Нормалёк! Выключай. Пошли… «Куда-куда»… Давай, к Горелому лесу. Прошлый год оттуда отец чуть не мешок приволок. Да и недалеко. Ну что, ходу?

      *        *        *
   Под мост и, - вот он, - Чулым. 
   Бежит, не поспешая, без малого почти четыре сотни километров от Васюганских болот до самых Малых Чанов, петляя нещадно, как и жизнь наша, которой никак по прямой торной дорожке не ходится. Да разве ж о том думается в детстве?
   Иссиня-тёмное, чуть подсвеченное неяркой луной, по зимнему холодное небо, отражающееся в ледяном зеркале, что уже легло по затону речных изгибов, очерченых строгой графикой голых ветвей прибрежного ивняка. 
   Лёд уже приличный, сантиметров десять, бараний подростковый вес выдерживает влёгкую, даже и не потрескивает. Снегу на реке ещё нет, так что через прозрачный ледяной панцирь, особенно, если посветить «шахтёриком», хорошо видно, что творится на речной отмели.
   Но сейчас – не до того.
   Ходу! Быстрее, быстрее. Не одни мы такие умные! Место хорошее, как бы уже кто из хлебозаводских не занял поляну…
   А вот и Горелый лес. Никого. Ну, с этим повезло…
   Теперь – был бы налим! Рюкзак - с плеч, тесьму – на себя. Хитрый узел, который ещё по осени, на Иткуле, учил вязать физрук, распускается сам собой, без особого усилия. Топор.
   - Свети…
   - А костёр? Может, перекусим сначала?
   - Ты что, жрать сюда пришёл? Сначала – дело, с костром - успеется.
   - Ага. Успеется… И как ты его разжигать будешь окоченевшими руками? После ледяной-то воды?
   - А ты на что? Ты - светишь, я – топором и вытаскиваю! Тебе-то с «шахтёриком» и рукавицы можно не снимать. Свети. Свети давай!
   Сам уже осторожненько по льду от берега по направлению к речному стрежню. Но недалеко. Метров семь – десять и, - хорош. Достаточно.
   - Пошли вдоль излучины. Свети, свети… Да не по косой. Так луч ото льда отражается и нич-чер-та не видно! Прямо, прямо лампочку держи…
   Как ни старался, вглядывался, Витька – первый, громким шепотом:
   - Во-от… Здоро-овый…
   Точно, почти прямо под ногами характерный тёмный силуэт с широкой мордой. Здоро-овый. Килограмма два будет.. А то может..
   - Ну, что стоишь? Бе-ей!
   - Не ори! Тебя не то что налим, на станции услышат!
   Но обухом топора, с размаху, изо всей силы – по льду. Прямо над головой налима – «бу-ум-м».. В свете «шахтёрика» хорошо видно, что всё идёт по плану. Оглушенная ударом рыбина медленно переворачивается светлым брюхом вверх и, обездвиженная, замирает. Теперь времени терять никак нельзя... Уже лезвием топора по льду, вырубая вокруг налима небольшую лунку. Быстрее-быстрее… Витька тоже, в азарте скинув рукавицы, споро выгребает ледяное крошево из расширяющегося отверстия…
   - Переворачивается на спину. Смотри, хвостом зашевелил... Уходит… Уходит! Ну, что ты возишься?!
   - Сам вижу!
   И опять - обухом по льду над налимьей башкой – «бу-ум-м», а лезвием – новую лунку в новом месте…
   - Бушлат… Бушлат скинь, рукава замочишь!
   И то... Бушлат - на лёд. Рукава свитера и рубашки – закатать. Повыше. Повы-ыше...
   - Опять переворачивается…
   «Бум-м-бу-ум-м». «Хрясь – хрясь». Ну, наконец-то… И руки по самые локти –  в воду. У-у-у-ууу… Не лето! Цоп, голубчика. Наверх, наверх. За ушко, да на солнышко. Какое солнышко? На луну... Тьфу! Хлюп... Не только руки, но и вся морда, грудь частью – мокрые.
   - Ну, ты что?
   - Сам попробуй! Он знаешь, какой склизкий...
   - Дай!
   - Оп-пять... Уходит!
   «Бум-м – бу-ум-м». «Хрясь – хрясь».
   И уже Витька, скинув ватник, руки – в воду. У-у-ууу..
   У-ур-ррра! Есть первый! 
   - Хоро-ош… Хорош, скотина!
   - Да, поросё-о-оночек... Упитанный. Килограмма два точно будет!
   - Больше, точно больше. Под три. Верняк!
   - Ну что, к берегу его?
   - Куда он денется с той подводной лодки? Брось тут. Потом подберём. Пошли дальше…

      *        *        *
   Часа через полтора, уже слегка схваченные морозцем,  на берегу лежали три налимьи тушки.
   - Ну, что? Говорил же тебе, давай костёр сначала! Теперь-то как? У меня так, смотри... Пальцы – совсем не гнутся.
   - Не ссы в компот. Там повар ноги моет… Видишь, старые «Известия»? Щас, щас… Веточек тоненьких наломать…
   Давай, сюда. Над газетой – шалашиком. А торец валежины – топором. Расщепить малость. «Как-как»… Вот, плечи-то не замёрзли? Ими и работай. Зажми просто в прямых ладошках топор и по валежине – раз, другой. А я – спичками.
   Та-ак. Коробок  ладошкой - к коленке. Негнущимися пальцами другой руки легонько – в торец спичечный. Вот они, рядком, головка к головке. Как же их? Вот, вот.. Между указательным и средним. А большим – прижмём! Чирк... Чирк…  Тьфу ты. Чё-о-орт! Выпала. По новой. Между указательным и средним. Большим прижали. Чирк.. Ур-раа!
   Газетка, газетка… И на занявшуюся огнём бумагу:
   - Фу-у-у-у…
   Заплясал. Затанцевал, миленький. Хватает веточки.
   - Подожди, не пихай валежину пока. Ещё веточек. Щас, схватится.
   А когда уже с голодной жадностью перебросился с прогоревшей бумаги и дружно занявшихся веточек на предварительно расщепленный торец небольшого древесного обломка, четыре изрядно иззябнувших руки – к приятному теплу. И только спустя какое время после того:
   - Что, остались ещё веточки? Давай. Мы сало на них.
   Разве может что быть вкуснее поджаренного над костром сала? Когда оно начинает шкварчать, отстреливать в разные стороны вытапливаемым жиром, а довольный костёр вспыхивает от сытого удовольствия над упавшей капелькой и стремительно взмывает язычками пламени вверх – за добавкой? Э-э-ээ… Хитёр! Мы и сами с усами. И сало тоже любим. Особенно вот такое – горячее. С дымком! И промёрзшим серым хлебом – вдогонку за тем кусочком горячего сала. Сухарик, не сухарик, но так же смачно грызётся, когда дело сделано. И неплохо, вроде бы, сделано…

      *        *        *
   - Ну, что? Тебе вот эти два – поменьше, а я себе – первого поросёнка? Или наоборот? Ты что, мешка не взял? Ладно, бери мой. Я – в рюкзак. И ходу. Домой. Времени-то уже, наверное…
   А перед глазами уже ласковое, улыбающееся и, сразу видно, довольное лицо мамы…
   «Добытчик»!