Санинструктор

ХОЧУ ПОСВЯТИТЬ ЭТУ КНИГУ ОДЕССИТАМ.
ВЫЖИВШИМ И ЖЕРТВАМ ТРАГЕДИИ 2 МАЯ 2014 ГОДА.
ВСПОМНИТЕ, ЗА ЧТО БОРОЛИСЬ НАШИ МНОГОНАЦИОНАЛЬНЫЕ ДЕДЫ, КОГДА В 1941 НА НАШУ ЗЕМЛЮ ПРИШЛА БОЛЬШАЯ БЕДА!
ЧТО ТОГДА ИМЕЛО НАСТОЯЩУЮ ЦЕННОСТЬ!
И БУДЕМ ДОСТОЙНЫ НАШИХ ДЕДОВ-ПОБЕДИТЕЛЕЙ!


Посвящается всем тем, кто выбрал себе нелёгкую судьбу Солдата в годы лихолетья Великой Отечественной…

Моему деду-победителю посвящается…












Андрей Негривода

«Санинструктор»














Все герои этой книги реальные люди,
живые или уже ушедшие…
Автор намеренно изменил их фамилии и имена,
дабы не смущать покой живых…
И умерших, да будет земля им пухом,
и вечная память…
Всё написанное – дань памяти тем людям,
которые подарили нам счастье жить под мирным небом…




















* * * * *
От автора.

Ну, вот мы и встретились, мой дорогой читатель, вновь…
Здравствуй!..
Долгие годы меня мучила мысль, что я чего-то ещё не сделал в этой жизни.
С самого своего детства, каждый год, 9 мая, в день Великой Победы нашего народа, над фашистскими захватчиками, я всматривался в лица тех, кто нам эту Победу принёс.
С самого детства я смотрел на этих людей, на их просветлённые, одухотворённые лица, и понимал, или догадывался, что вот именно они-то и счастливы по-настоящему! Они, самые простые люди, с разными профессиями, с разным образованием, с разной судьбой, все они счастливы оттого, что на их плечи выпало огромное счастье стать Освободителями!
И пусть это звучит нарочито пафосно, но других слов подобрать просто невозможно. Но это именно они, пройдя через смерть, ранения, болезни, горечи утрат, принесли своему народу счастье быть свободным, и непорабощённым.
Это они, эти ветераны Великой Отечественной, с самого первого дня войны делали всё, что было в их силах, чтобы одержать эту Великую народную Победу, потому что и сами были частью своего великого народа, своей великой страны!
Каждый год, я всматриваюсь в эти лица, и понимаю, что с каждым годом их становится всё меньше и меньше…
Время, к сожалению, безжалостно, и оно неумолимо забирает тех немногих, которые ещё остались… Они, эти героические ветераны, сумели победить такого сильного и безжалостного врага, и потом, стиснув зубы, прожить ещё долгую-долгую жизнь!..
Совсем скоро придёт ещё одна годовщина Победы, и кое-кто из тех, кто эту победу принёс, порадуется в очередной раз! Но их, победителей, к сожалению, с каждым годом становится всё меньше и меньше…
Этой книгой, я хочу отдать дань огромного Уважения этим героическим людям, тем их ежедневным большим и малым подвигам, которые они совершали, потому что презирать смерть ради правого дела – это уже само по себе большой подвиг!
Живите долго, дорогие наши ветераны! Живите долго и счастливо! И я желаю вам теперь, через столько прожитых лет, точно так же презирать смерть, как вы это делали тогда, больше полувека назад!..
…В этой большой книге я расскажу о каждом годе, проведённом простым деревенским мужиком на войне!.. О каждом, прожитом им годе!..






















Книга первая

41-й…













Часть первая
Жемчужина у моря…

…Есть город, который я вижу во сне.
О, если б вы знали, как дорог
У Чёрного моря открывшийся мне
В цветущих акациях город.
У Чёрного моря!

Есть море, в котором я плыл и тонул,
И на берег вытащен, к счастью.
Есть воздух, который я в детстве вдохнул
И вдоволь не мог надышаться.
У Чёрного моря!

Вовек не забуду бульвар и маяк,
Огни парохода живые,
Скамью, где с тобой, дорогая моя,
В глаза посмотрели впервые
У Чёрного моря.

Родная земля, где мой друг дорогой
Лежал, обжигаемый боем.
Недаром венок ему свит золотой
И назван мой город героем
У Чёрного моря.

А жизнь остаётся прекрасной всегда,
Хоть старишься ты или молод.
На каждой весною так тянет меня
В Одессу – в мой солнечный город.
В Одессу – в мой солнечный город
У Чёрного моря!..


* * *
1 августа 1941 г. Одесса.

…- Шо мы делаем, Евтух?! Для чего?!
Крепкий молодой мужчина большим ломом выковыривал из мостовой камни, и отбрасывал их в сторону, в большую кучу. А рядом с этой кучей камней суетилось десятка полтора таких же молодых и крепких мужиков, который подхватывали отёсанные булыжники и бросали их, кто в кузов «полуторки», а кто в телеги.
- Не знаю, Петро… – Ответил угрюмо бригадир. – Передали приказ коменданта, шо надо разбирать, вот мы и разбираем… Из этих булыжников где-то что-то строят…
- Сколько ж труда положили! Сколько ж пота пролили, чтобы эту мостовую уложить!.. С самого мая здесь жаримся, почти половину улицы сделать успели!.. А теперь всё псу под хвост! – Не унимался говоривший. – Эх, если б знать!.. Никогда не поехал бы на эти заработки! Работы жалко!
- Не тебе одному, кум! – Рявкнул в сердцах бригадир. – Давай! Меньше говори, больше делай – некогда сейчас слёзы лить! Быстрее сделаем – быстрее домой поедем!
Он с силой и каким-то остервенением вонзил тяжёлый лом между камнями, и вывернул из мостовой очередной булыжник…
Это лето…
В тот год на юге Украины лето выдалось необычно раннее и жаркое…
Казалось, что с самого утра, и до самого вечера солнце не совершало свой обычный путь по небосклону с востока на запад, а подвешивалось кем-то в самом зените над головой, да так и палило, что было сил, в макушки до самого вечера…
Этим летом, как только начинался день, казалось, что воздух, немного освежённый за ночь ночным морским бризом, в течение часа плавился и становился похожим на кисель, который с трудом можно было пропихнуть в свои лёгкие.
На улицах Одессы стояло какое-то непонятное, обжигающее марево – помесь лёгкой пыли и этого воздушного густого «киселя»…
Даже море, всегда такое ласковое и немного прохладное здесь, в одесской бухте, из-за течения, разогрелось этим летом до совершенно необычной температуры, и теперь едва-едва приносило облегчение тем, кто находил время в нём искупаться! Одесситы говорили, что вода этим летом настолько тёплая, что похожа на мочу молодого поросёнка!..
Да только…
На все километры вправо и влево – ни одного человека!..
Палевые, буро-красно-желтые скалы нависали над берегом. Море шелестело волнами, постукивало, перекатывая серые гладкие голыши, нагретый воздух был настоян на запахе чебреца и полыни, томном и горьком, как запоздалое счастье. И все это – привычное, виденное не однажды, теперь казалось неузнаваемым, странным, настороженным.
Так казалось в первую секунду. Потом становилось слышно, как звенят на городских улицах трамваи, гудят автомобили, что-то доносится из больших, с черными раструбами и длинной шеей, громкоговорителей, висевших на центральных перекрестках гроздьями – по две-три штуки. И в голосе радиотруб и даже в звонках трамваев слышалось что-то тревожащее.
Даже рыбаки, забыв о своих посудинках, забыв об уловах кефали, которым отдавали всю свою жизнь, цепочкой, один за другим, и почему-то стараясь ступать след в след, устремлялись с жёлтого пески побережья вверх по натоптанным мозолистым тропинкам, взбегающим на гребень обрыва.
Пляжи опустели…
Даже вездесущая жизнерадостная одесская пацанва теперь очень редко прибегала на необычно безлюдные, опустевшие и «осиротевшие» одесские пляжи, не говоря уже о горожанах постарше…
На лицах одесситов, всегда таких весёлых и неунывающих ни при каких обстоятельствах, теперь, словно серая вуаль, одна на всех, вот уже больше месяца лежала печать большого горя…
Война…
Сначала, в самые первые дни, все думали, да просто были уверены в том, что немцы обязательно будут остановлены частями Красной Армии и разбиты ещё где-то там, у самой границы! Все знали, что именно так и будет!..
Только вот что-то шло не так. Не так, как должно было бы быть. Не так, как хотелось и надеялось…
Шли дни, шли недели, а вместе с ними шли и немцы… Они рвались вперёд, вглубь страны он Балтийского до Чёрного моря, и… Здесь, на юге, на Украине, уже были захвачены Львов, Луцк, Тернополь, Чернигов, Винница… Киев ещё держался, но был уже окружён… На очереди была Одесса, а потом и Крым…
И на лицах одесситов серая «вуаль» постепенно превращалась в чёрную… Кто-то начинал понимать, что немцев просто так уже не остановить… Да если бы это были только немцы! Вместе с ними шли и румыны, и венгры, и словаки! Чуть не вся Европа, порабощённая Адольфом, теперь ополчилась против Советского Союза!..
Ежедневно одесситы собирались у рупоров громкоговорителей, развешенных на телеграфных столбах, и вслушивались в сводки Совинформбюро, в надежде услышать хорошие вести. И расходились, понурив головы – новости с фронтов были всё хуже и хуже…
А когда войска Приморской армии были вынуждены оставить Бессарабию и отойти за Днестр, Одесса начала готовиться к обороне…
17 июля на подступах к городу начали возводиться дальние рубежи обороны, и туда, за 25 километров от города, стали свозить всё, что могло пригодиться, весь тот строительный материал, который только можно было найти в городе…
Местность, где теперь в очень скором времени неминуемо должны были разгореться ожесточенные бои, представляла собой слегка всхолмленную, понижающуюся к морю степь.
Берега Чёрного моря здесь, недалеко от Одессы, высокие и довольно крутые, с узкими песчаными и каменистыми пляжами… И веся эта, ковыльная степь пересечена широкими, глубиной порой до 40 метров, балками, вытянутыми с севера на юг семью лиманами.
Некоторые из этих лиманов были отделены от морского побережья пересыпями, которые в некоторых местах достигали в ширину 5 километров, как например Хаджибейский лиман, и его дамбу уже готовили к взрыву, чтобы, когда понадобится, отрезать водой наступавших с северо-востока румынские дивизии, затопив один из самых известных районов города Пересыпь. А другие, Днестровский или Аджалыкский лиманы, напрямую соединялись с морем.
Да и сами лиманы были разные. Длина их колебалась от 6 до 40 километров, ширина – от 1 до 5 километров, а глубина – от 3 до 9 метров. С высокими и обрывистыми берегами…
…Если оценивать местность на подступах к Одессе с точки зрения военных, то, положа руку на сердце, надо сказать, что она представляла намного больше удобства для наступавших на город немецких и румынских дивизий, чем для его обороны…
Лиманы, делящие побережье на несколько изолированных друг от друга участков, затрудняли маневрирование обороняющихся войсковых частей с запада на восток и обратно, и, понятное дело, осложняли их взаимодействие… А вот с берега моря, местность вообще едва просматривалась – оттуда можно было видеть только прибрежные балки, долины и устья лиманов…
Никто не предполагал, что обстоятельства сложатся именно так, и поэтому в мирное время оборона Одессы с суши небыла подготовлена совершенно, и вот теперь в городе был аврал…
На строительство рубежей были брошены все силы, не занятые на службе в армии или на Флоте. Участвовали буквально все, кто мог держать в руках хотя бы молоток! И это были не только коренные горожане, но и жители ближайших деревёнь, сёл, совхозов и колхозов… Все старались внести свою посильную лепту, потому что понимали, что беда пришла ко всем…
…1 августа…
…С того дня, когда город начали спешно готовить к обороне прошло уже две недели… Две недели нечеловеческого труда, который прерывался только тогда, когда начинали завывать сирены, а потом рваться бомбы – немецкие бомбардировщики теперь прилетали всё чаще и чаще, и попросту засыпали город и порт смертоносным металлом…
Но были и такие смельчаки, которые даже под бомбёжками не бросали своей работы, стараясь как можно быстрее закончить начатое дело…
…Возле покрытых серой пылью, крепких, злых, и лоснящихся от пота мужиков, трудившихся посредине улицы, остановился военный, с «кубарями» младшего лейтенанта в петлицах:
- Кто старший? – Крикнул он громко.
Ответом ему были только удары металла о камень брусчатки, да едва слышные матюги, которые слетали порой с губ озлобленных работяг.
- Кто бригадир, мужики?
Крепкий, высокий, худощавый, но очень жилистый мужик, лет тридцати пяти, отбросил в сторону тяжёлый лом и подошёл к офицеру:
- Я бригадир… Шо надо?
Молоденький, совсем ещё безусый лейтенантик, который, по всему видать, только день-два, как получил своё звание, посмотрел на бригадира, и…
Как-то очень неуверенно спросил:
- А зовут вас как?
- Евтух.
- Как? – Не понял паренёк.
Бригадир только улыбнулся грустно:
- Проценко Евтихий Васильевич.
- Евтихий… Понятно… Странное имя… Необычное…
- Чего звал, командир? – Прервал его бригадир, и оглянулся на своих товарищей. – Работы полно! Нам ещё пол-улицы сломать надо успеть, над которой два месяца трудились, а потом и домой, к семьям возвращаться! Так что… Говори чего надо, лейтенант? А если сказать нечего, то я к своим кумовьям иду!..
Лейтенантик посмотрел вдоль улицы:
- Так эту мостовую вы делали? Сами?
- Мы, а то кто ж… Мы в Одессе не только на этой улице мостовую укладывали… Да и не только в Одессе… И в Кировограде, и в Умани работали, и в Вознесенске, и в Гайвороне… По нашим мостовым, если посчитать по райцентрам, то почитай вся Одесская и Кировоградская области ездят… Ездили… Теперь вот сами и ломаем, то что с таким трудом делали… Эх, ити твою за ногу! – Сплюнул мужик в сердцах. – Сколько труда положено!
Офицер помолчал с полминуты, понимая как тяжело этим работягам ломать своими руками то, что было сделано с такой любовью и мастерством:
- А за сколько вы успеете разобрать оставшееся? – Спросил он тихо.
Бригадир тоже взглянул вдоль улицы, прищурив правый глаз, словно прицеливался:
- Метров двести осталось… Если поднажмём, то за день-два… А потом и домой подадимся, в деревню…
- А далеко живёте?
Мужчина посмотрел на свою бригаду:
- Не близко… Голованевск… Знаешь такой райцентр?
- Голованевск?
- Ну, да… Голованевский район… Деревня Межиричка…
- А где это?
- Километров двести с гаком от Одессы… – Ответил бригадир. – В Кировоградской области… Не доезжая до Умани…
Лейтенант посмотрел на бригадира каким-то странным взглядом и протянул ему слегка помятый, желтоватый листок:
- Не поедете вы уже никуда, Евтихий Васильевич…
- Это почему же?
- Вот… Прочитайте… Это приказ начальника Одесского гарнизона…
Бригадир развернул листок и пробежал глазами по тексту:

«Приказ начальника Одесского гарнизона № 25, от 1 августа 1941 года:
В связи с ухудшением обстановке на Южном фронте, и сложившейся критической ситуацией для города Одесса и Одесской военно-морской базы, приказываю:
1. С 19:00 1 августа сего года город Одесса с окрестностями объявляется на осадном положении.
2. Въезд граждан в город без специальных пропусков, выдаваемых председателями райисполкомов, запрещается.
3. Во изменение приказа по гарнизону № 21 от 27 июля 1941 г. движение граждан и всех видов гражданского транспорта с 20:00 и до 6:00 запрещается. Возвращение с работы и следование по служебным делам в этот период разрешается лишь по специальным пропускам, выдаваемым комендантом гарнизона.
4. За всякие диверсионные вылазки (стрельба с чердаков, подача световых сигналов, работа радиопередатчиков) отвечают домовладельцы, управляющие домами и дворники.
5. За нарушение приказа виновные будут привлекаться к строжайшей ответственности по законам военного времени.
Начальник гарнизона гор. Одессы контр-адмирал Жуков.
Комиссар гарнизона гор. Одессы Дитятковский.
Комендант гарнизона гор. Одессы Проценюк»…

…Мужчина оторвал взгляд от этой бумажки, и непонимающе уставился на офицера:
- Как же это? Нам же домой надо! К семьям! – Он протянул лейтенанту листок дрожащей рукой. – Семьи же у нас там, лейтенант! Жёны, дети малые!
Офицер только посмотрел на этого крепкого мужика с болью:
- Нельзя, Евтихий Васильевич… Да и не успеете вы уже домой…
- Как это не успеем? До чего не успеем?!!
- Этот приказ… В общем… Немцы там уже, бригадир…
- Какие немцы?!! – Вскричал мужчина. – Какие немцы, мать твою?!!
- Или румыны… Со вчерашнего дня… Умань уже захватили… Там в «котёл» целых две наших армии попало… А остальные на юг рванулись… Так что… Хреновые дела, бригадир…
Да только бригадир уже не слышал офицера…
Теперь все его мысли, его душа, всё его естество уже было там, в родной Межиричке, в родной хате под камышовой крышей…
- Как же это, лейтенант… Как же…
- Юго-Западный фронт прорван… Да и Южный… Силы очень не равные, Евтихий Васильевич… У нас очень большие потери… Потому и отступают войска…
- А дальше-то что? – Бригадир строго посмотрел на лейтенантика. – Так всю Украину и отдадим немцам да румынам, мать их за ногу?!!
- Начальником гарнизона объявлена всеобщая мобилизация граждан, бригадир… Теперь под ружьё встанут все, кому меньше 60 лет от роду… Одессу надо удержать!..
Этот разговор не остался незамеченным, и к ним стали подтягиваться мужики, побросавшие ломы и носилки на землю. Угрюмые, со злыми лицами, они встали полукольцом вокруг говоривших.
- И шо теперь будет, лейтенант? – Спросил один из работяг.
Офицер обернулся на голос:
- Защищать будем город. Защищать, товарищи!
- А шо ж вы об этом раньше-то не подумали, а? Когда надо было наши семьи, шо в деревнях остались, защищать! Или город важнее, чем простые деревни, и селяне в них живущие? А? Скажи! Ты же офицер, мать твою!!!
- А ну, тихо мне тут! – Рявкнул на своих работников бригадир. – Чего на пацана вызверились?!! Он что ли приказы отступать отдавал?!!
- Не он, так такие, как он! – Проговорил кто-то из толпы. – Деятели-полководцы!.. Понацепляли «кубари» да «шпалы»  в петлицы, и ну командовать! А на простых деревенских им наплевать! Наплевать же, да, лейтенант?!! Тут порт, военная база – это важно, это защищать надо! А деревни в степи никакой ценности не имеют, их и отдать можно! Так что ли?!!
- Ты чего это разгулялся, Петро?!! – Проговорил Евтихий. – Ты шо это на пацана быком попёр, а? Да он ещё неделю назад, наверное, и не думал с офицерскими «кубарями» щеголять!
Бригадир обернулся к офицеру:
- Так я говорю, или не так? Ты когда младшим лейтенантом-то стал, хлопец?
Паренёк в офицерской форме потупил взгляд:
- Позавчера… В городе были организованы двухнедельные офицерские курсы… Вот я и подумал, что моё место здесь, на обороне…
От этого ответа, такого откровенного и наивного, бригадир даже онемел на секунду:
- И шо? На эти курсы любого вот просто так и берут?
- Нет, не любого… Я только-только университет окончил… Факультет иностранных языков… Я хорошо немецкий язык знаю… И диалекты… Потому и подумал, что смогу пригодится в армии…
- А лет-то тебе сколько, вьюноша?
- Двадцать один уже! – Гордо вскинул голову паренёк.
- Двадцать один… Ага… Ну, да… Большой уже, и совсем взрослый… Офицер… «Младший лейтенант»… – Он обернулся к своим рабочим. – Что ещё не ясно мужики? Посмотрите на него! Сопля зелёная! Тяжелее ложки с детства в руках ничего не держал! Кроме как болтать по-немецки не умеет ни хрена! А он решил Одессу защищать!.. Не стыдно вам, мужики?!!
- Да ладно, Евтух… Шо ж мы не понимаем, шо этот хлопчик ни причём… Только обидно, итить твою налево! – Проговорил Пётр. – Где вся наша армия, где настоящие, кадровые офицеры, если теперь вот такие нами командовать будут? И что с нашими родными станется под немцем, да румыном? Вот я о чём!
- Товарищи! Товарищи! – Вскинулся лейтенантик. – Обороняться надо! Всем вместе! А потом и освобождать захваченные города от фашистов!
- И ты знаешь, как это сделать? – Спросил бригадир.
- Знаю! – Сказал молоденький лейтенантик уверенно.
- Ну, тогда говори что знаешь, «младшой»! – Выкрикнул кто-то из толпы. – Раз домой нельзя по-доброму вернуться, то пойдём фрицев крушить! Нечего им в наших домах хозяйничать! Так я говорю, мужики?!!
Гул одобрения поднялся вокруг лейтенанта, и он обратился к бригадиру:
- Вы знаете, Евтихий Васильевич, где в городе на находится Таможенная площадь?
- Так возле порта, кажется… Или нет?
- Правильно, возле порта… Так вот… Я здесь по приказу коменданта… Вы работу свою заканчивайте… И желательно побыстрее – эти булыжники на строительство укрепрайона идут…
- Ну, это-то понятное дело – мы всегда заканчиваем то, что начали… Хоть и обидно до чётриков свою же работу ломать, но раз надо… Ну, а потом-то что?
- А потом идите на Таможенную!
- А на кой? Шо там делать? – Опять спросил нетерпеливый кум бригадира.
- Там сейчас новый полк формируют в самом срочном порядке! – Ответил младший лейтенант. – Первый Черноморский полк морской пехоты…
- Морской пехоты? Это шо ж такое? По дну, что ли бегать? А если кто плавать не умеет, тогда как?
Лейтенант только грустно улыбнулся в ответ наивным словам деревенских мужиков:
- Нет, товарищи, по дну бегать не нужно… Но побегать, всё же, придётся!
- Так шо ж это за пехота такая тогда, лейтенант? Морская…
- Ну, в общем-то, если честно, я и сам толком ничего не знаю… Только Одессу оборонять будут пограничники, что из Бессарабии отошли, стрелковые дивизии Приморской армии, и моряки…
- Ну, моряки – это понятно! – Проговорил бригадир. – Только вот беда какая – мы-то не моряки!
- Да просто всё, товарищи! Туда сейчас, в этот полк, набирают всех добровольцев из гражданских, которые хоть как-то умеют держать оружие, потому что он сразу же пойдёт на передовую… А вы мужики взрослые… Кто-то, наверное, и в Финской участвовал…
- Ладно, младшой! – Прервал его Евтух, и посмотрел в небо. – Понятно всё!.. В пехоту, так в пехоту, в морскую, так в морскую… Да хоть в конную авиацию, только бы поскорее этим фрицам шею сломить, да до хаты вернуться! Правильно я говорю, мужики!
- Ты у нас голова, Евтихий! – послышались возгласы. – Ты бригадир, тебе и решать, как всегда!
- Добре! На том и порешим! А теперь за работу! – Он приставил ко лбу ладонь «козырьком», прикрывая глаза от слепящего солнца. – Вон, опять летят, сволочи! Опять корабли и порт бомбить станут!.. Давайте-ка, хлопцы, ломы и носилки в руки, и потрудимся, пока можно… А там, глядишь, может сегодня и мимо пронесёт!.. Не много уже осталось! Добьём улицу, снимем все камни, и пойдём в пехоту эту морскую, послужим для людей…
- У-у-у-вау-у-вау-у-вау-у-у! – Завыла сирена, предупреждая одесситов о том, что на город опять летят армады бомбардировщиков.
- Внимание!!! Внимание!!! – Заговорили рупора громкоговорителей. – Воздушная тревога!!! Воздушная тревога!!!
- За ломы, мужики!!! За ломы!!!
…Бригада «дорожников», повинуясь властному окрику бригадира, бросилась врассыпную, к тем местам, где они оставили свои инструменты. Крепкие мужики похватали в свои мозолистые руки кто ломы, кто кирки, кто носилки и тачки, и работа закипела с новой силой…
- У-у-у-у-у-у-у-у-у! – Гудело в небе.
Этот монотонный мало-помалу нарастающий гул, казалось, давил на плечи и проникал в самые потаённые глубины мозга…
- Опять летят, сволочи! – Проговорил кто-то зло.
- У-у-у-у-у-у-у-у-у! – От этого звука воздух, и без того густой и жаркий, казалось, сгустился ещё сильнее…
- Чтоб вам пусто было, гады нерусские! – Проворчал громко ещё кто-то.
- Быстрее, хлопцы! Быстрее! – Выкрикнул бригадир, напрягая пересохшую глотку. – Веселее ломами шевелите!.. Чую – сегодня они не только порт, но и город бомбить будут… Много их сегодня что-то…
- Ду-ду-ду-ду-ду-ду!
Где-то далеко, наверное, на окраине Одессы, заработали зенитные батареи, прикрывающие город.
- Пушкари заработали… – Раздался голос. – Значит, немец близко уже… Щас опять начнётся…
Евтух поднял взгляд в голубовато-белёсое от жары небо и увидел…
Да, сегодня их было много… Больше, чем обычно, больше, чем было раньше… Большие, чётные бомбардировщики летели в чётком строю, похожие на птичью стаю, выстроившуюся в стройный клин. Только… Они наплывали на город чёрной тучей, закрывая своими крыльями не только голубое, но и горизонт!..
- Сколько же вас, мать вашу! – Прошептал бригадир. – Откуда ж вас столько взялось на нашу голову!..
- У-у-у-у-у-у-у-у-у! – Было ему ответом.
Этот низкий гул становился с каждой минутой настолько плотным и давящим, что ему стоило огромных усилий справляться со своими нервами и оставаться здесь, на улице, а не рвануть куда-нибудь подальше в подворотню, да и забиться в какой-нибудь тёмный угол под лестницей.
- У-у-у-у-у-у-у-у-у!..
От этого гула становилось по-настоящему страшно, и волосы начинали шевелиться на голове, остриженной под «полубокс»…
- Быстрее! Быстрее, хлопцы! – Кричал бригадир, надрывая глотку, и работая тяжёлым ломом так, что от брусчатки во все стороны летели искры. – Ещё немного! «Полуторку» отправим отсюда, и под деревья прятаться!!! Ну-ка, р-раз, р-раз!!! Ы-эх!!! Ых-х!!! Ы-ых!!!
Гул буквально прижимал работяг к земле, но они даже думали бросать на звенящую одесскую брусчатку свои инструменты, глядя на то, как трудился их бригадир, обливаясь липким потом…
Сначала от кучи камней отъехала одна нагруженная повозка, за ней вторая… Потом фыркнула двигателем и рванула от них куда-то, вдоль по улице, надрывая мотор, перегруженная булыжниками, просевшая на рессорах, «полуторка»…
И тут…
- Фи-у-у-у-у! – Послышался душераздирающий свист.
- В парк! – Прокричал бригадир со всей мочи. – В парк, под деревья!
- Фи-у-у-у-у! Фи-у-у-у-у! Фи-у-у-у-у! Фи-у-у-у-у!
Около десятка мужиков, побросав на землю ломы, кирки и лопаты, тут же припустили крупным галопом к спасительным деревьям, но… Тут же и становились, как вкопанные, настигнутые грозным окриком бригадира:
- Куда!!! А ну, назад!!! Собрать инструмент, мать вашу!!! Чем потом работать будем, халамидники?!!
Именно в этот момент первые бомбы и достигли земли:
- Бу-бух!!! Бу-бух!!! Бу-бух!!! Бу-бух!!! – Раздались взрывы где-то на соседних улицах. – Бу-бух!!! Бу-бух!!! Бу-бух!!! Бу-бух!!!
- Всё собрать! – Евтух бросал в тачку брошенные бригадой инструменты и продолжал надрывать горло. – Куда побежали, как те крысы с корабля, шо подумали, шо он уже тонет! А подумали, как потом отчитываться перед завхозом будете, если хоть одна лопата потеряется! А ну, назад!!!
- Фи-у-у-у-у! Фи-у-у-у-у! Фи-у-у-у-у! Бу-бух!!! Бу-бух!!! Бу-бух!!!
Страшно… Страшно было всем, но…
Мужики, успевшие уже добежать до деревьев парка, стали по одному возвращаться обратно, чтобы помочь своему упрямому бригадиру…
А взрывы всё приближались и приближались… И уже откуда-то полетели камни и обломки ракушняка, из которого в Одессе строили дома добывая его в катакомбах, а густая жёлтая пыль заволокла всё в округ…
- Всё, хлопцы! – Прокричал бригадир осипшим голосом. – Теперь за мной! От домов подальше, а то ещё завалит, не дай-то Бог! Бегом, бегом!
Они выскочили из подворотни, в которой сложили весь свой «колхозный» инструмент, и бросились крупным галопом по Маразлиевской улице к тенистым аллеям Центрального городского парка…
- Опять порт бомбят, сволочи! – Прохрипел Пётр, бежавший рядом с бригадиром. – Где же наши? Где зенитчики, где лётчики-истребители? Где, Евтух?!! Куда подевались все?!!
- Беги, куме! – Прохрипел в ответ бригадир. – Беги, Петрусь, и не задавай мне дурных вопросов! Слышал, что тот лейтенантик говорил?! Ополчение в Одессе собирают!.. Значит хреновые дела на фронте… Только мы тоже не будем, как те пацюки  по щелям сидеть? Так, куме, я мыслю, или может, ты не согласен?
- Я так точно не буду!..
- Бу-бух!!! Бу-бух!!! – Мощно рванули взрывы за их спинами.
Какая-то неведомая сила так мощно толкнула в спины бежавших к парку мужиков, что, казалось, приподняла их над землёй, и бросила в полёт, как больших птиц… Только полёт это был не долгим – всего-то метра три-четыре… И слава Богу, что здесь была уже не гранитная одесская брусчатка, а мягкая трава парка, только вот не зелёная, а посеревшая от пыли…
- Ы-гых-х! – Выдохнул бригадир, приземлившись со всего маху рёбрами на эту травку…
…Водимо он отключился на несколько секунд или минут, но продлилось это не долго. Евтух открыл глаза и огляделся…
В том месте, где ещё несколько секунд назад стоял большой дом, в арке которого они и сложили все свои «железки», теперь густым плотным облаком клубилась жёлто-серая пыль… Бомбёжка продолжалась и бомбы продолжали падать где-то рядом, но, всё же, бригадир посмотрел в, такое же серое, небо и понял каким-то странным чутьём напуганного большого зверя, что армада бомбардировщиков ушла. Всего-то чуть-чуть дальше ушла, к порту – самолёты с чёрными крестами на крыльях заходили в пике и сбрасывали свой смертоносный груз совсем недалеко, но уже, всё же, не на улицы города – там, в одесской бухте, где стояли военные корабли и гражданские суда, для них было что побомбить…
Евтух протёр кулаками селящиеся от боли и мелкой пыли глаза, и посмотрел по сторонам, отыскивая взглядом своего родственника и закадычного друга:
- Петро! Куме! – Его «родственник» корчился от жуткого сухого кашля совсем рядом, всего в двух-трёх метрах. – Петро, ты живой?
- Кхе-е-е-кхе!!! Кхе-хе!!! Живой!!! Кхе-е-кхе!!! – Выдавил из себя совершенно серый от пыли, едва не задохнувшийся мужик. – Живой! Мать-ти ити!!! Кха-кха-кха-а-э-э-э!!! Вот это гахнуло, так гахнуло!
Бригадир ещё раз осмотрелся по сторонам, до только больше никого из своих односельчан не увидел:
- А где наши, Петрусь! Где все наши?
- Сзади, за тобой бёгли! Кхе-е-кхе!!! Да толь за тобой разве угонишься, куме! Ты ж всегда так несёшься как тот племенной жеребец за кобылой! Кхе-хе!!!  Кха-кха-кха-а-э-э-э!!! З-зараза!!! Полную пасть песка набило!!!
Евтух посмотрел в ту сторону, где они работали всей бригадой ещё несколько минут назад, на тот дом, от которого теперь остались только дымящиеся обломки мягкого жёлтого камня, и негромко проговорил:
- Всё, куме… Теперь нам с тобой только на Таможенную идти и осталось…
Тяжёлая, большая бомба, а может быть и две сразу, попали прямо в здание… И теперь от него остались только жалкие руины, большая куча жёлтого ломанного ракушняка, вперемешку с железяками, черепицей, деревянными балками, и какими-то грязными тряпками… Большой красивый четырёхэтажный дом от взрывов попросту развалился до основания, засыпав своими обломками едва ли не всю Маразлиевскую улицу…
- Где все наши, Евтух? Где наши хлопцы? – Проговорил Пётр. – Где они все, куме? Кхе-кхе-кхе!!! Где наша бригада?
Бригадир, в который уже раз, потёр глаза кулаками, словно не мог поверить в увиденное, и тихо проговорил:
- Нет больше нашей бригады, Петрусь… Никого больше нет… Все наши мужики под этими развалинами остались…
- Фи-у-у-у-у! Фи-у-у-у-у! Фи-у-у-у-у! Бу-бух!!! Бу-бух!!! Бу-бух!!! – Продолжали рваться взрывы неподалёку. – Фи-у-у-у-у! Фи-у-у-у-у! Фи-у-у-у! Бу-бух!!! Бу-бух!!! Бу-бух!!!
Да только… Эти взрывы уже не волновали Петра, только что, в одночасье потерявшего всех своих друзей. Он медленно поднялся с травы, и поплёлся в сторону таких близких, дымящихся руин.
- Не вставай, придурок! – Евтух ударил его ногой под колено. – Ползком! Или на карачках! И за мной!
Он пустился было бежать на четвереньках дальше вглубь парка под раскидистые спасительные кроны одесских платанов, но сделав всего пять-шесть шагов, остановился и оглянулся:
- Ну!!! Чего уселся, кум?!!
Пётр сидел на траве и смотрел слезящимися глазами на развалины дома:
- Там же наши хлопцы, Евтух… Все наши хлопцы… Восемь крепких молодых мужиков… Шо мы теперь их семьям скажем? Их жинкам, их детям?.. Их надо достать оттуда, бригадир… Может не поздно ещё!..
- Поздно, Петрусь… – Бригадир вернулся к своему «родственнику» и помог ему встать на ноги. – Это не по-человечески, конечно – знаю! Только… Чтобы такую груду камня разобрать, десятка три мужиков понадобится!.. И не один день работы… Не сможем мы, куме, ничего голыми руками сделать… Никак не сможем…
- А что ж делать-то, Евтух?
- Теперь уже ничего не сделать, Петро… Да и инструмента у нас уже тоже больше нет… Похоронила эта бомба всю бригаду, только мы с тобой и остались… Идти надо…
- Куда?!! Куда идти?!! Куда нам идти-то теперь? – Выкрикнул Пётр сорвавшимся голосом.
Бригадир посмотрел в сторону моря:
- Надо сначала посмотреть, шо там в порту твориться… А потом… Помнишь, что тот «младшой» говорил? Про полк морской пехоты?.. Вот туда и пойдём… Да и не далече тут…
- А наши? С нашими-то как?
Евтух ещё раз посмотрел на руины большого дома, и проговорил тихо:
- Место это запомнить надо, Петрусь… А потом, если вернёмся до наших хат, тогда и расскажем, где они схоронены… Улица Маразлиевская, дом 12… Запомни это место, куме! Забей себе в мозгу!..
…Они бежали под деревьями парка, по его совершенно безлюдным теперь тропикам и аллеям, в сторону моря, в сторону порта. А над головой продолжалась  смертоносная карусель…
- В-ву-у-у-у-а-а-а! В-ву-у-у-у-а-а-а! В-ву-у-у-у-а-а-а! – Завывали на душераздирающей высокой ноте двигатели бомбардировщиков, заходящих в пике.
- Фи-у-у-у-у! Фи-у-у-у-у! Фи-у-у-у-у! Фи-у-у-у-у! – Выли летящие к земле бомбы.
И рвались раз за разом:
- Бу-бух!!! Бу-бух!!! Бу-бух!!! Бу-бух!!!
И небыло конца этому светопреставлению, и казалось, что земля встала на дыбы, и начался Конец Света…
- В-ву-у-у-у-а-а-а! В-ву-у-у-у-а-а-а! Фи-у-у-у-у-у! Фи-у-у-у-у! Бу-бух!!! Бу-бух!!!
…Деревья и кусты закончились как-то неожиданно резко, и эти двое, чудом спасшихся от смерти деревенских мужика, едва не налетели со всего маху на высокий каменный парапет…
Когда-то, лет 150 назад, здесь высились бастионы и крепостные стены неприступной турецкой крепости Хаджибей. Потом, после взятия Суворовым этой крепости, на её месте стал строиться город. Где-то эти стены были разрушены, а где-то остались… Как у Потёмкинской лестницы, которая и спускалась-то к порту именно с такой стены, или как здесь, на окраине центрального городского парка, где с одной стороны с её высоты можно было видеть всю одесскую бухту и порт, а с другой преспокойно спуститься к самому, наверное, известному одесскому пляжу Лонжерон…
- Бомбят, сволочи! – Прошипел Пётр.
- Бомбят… На Карантинную гавань нацелились, гады…
Они смотрели, как бомбардировщики с блестящими на солнце фюзеляжами, чёрными крестами на крыльях и хвостах, парами, раз за разом заходили в атаку и сбрасывали бомбы на порт, вываливаясь из большой «стаи». Они видели, как ультрамариновая вода одесской бухты вскипала большими белыми фонтанами взрывов…
А ещё они видели, как бесстрашно отстреливались от этой воздушной армады расчёты зенитных батарей, прикрывавших от налёта Одесский порт…
- Смотри! Смотри, Евтух! – Кричал Пётр, и его глаза блестели какой-то сумасшедшинкой. – Так им! Так их, псов смердячих!!! За наших мужиков! Дайте им перца, хлопчики! Больше перца!
 На портовых молах и на улицах города, которые примыкали к порту, были наскоро сооружены несколько зенитных гнёзд спаренных пулемётов. Они-то, практически никак не защищённые от пуль и осколков, ну, разве что несколькими мешками с песком, и защищали теперь военно-морскую базу от немецких воздушных асов. Их было не много, этих пулемётных гнёзд, и если бы не пограничные катера, с палуб которых тоже стреляли по бомбардировщикам, и несколько зенитных установок крейсера «Шаумян», стоявшего у входа в бухту, то «сухопутным» зенитчикам было бы совсем туго…
Но, как бы это ни было странно, эти совершенно героические парни делали своё дело!
- В-ву-у-у-у-у!..
Пуская за собой большой пушистый чёрный дымный след, один из бомбардировщиков вывалился вдруг из общего строя, и заваливаясь на крыло, стал стремительно падать в море…
- А-а-ах-ха-ха-ха-а-а! – Орал во всю глотку Пётр. – Есть!!! Попали! Попали, хлопчики, мои дорогие!!! Ур-ра-а-а!!!
- Ур-ра-а-а-а-а-а! – Не удержался и бригадир. – Так!!! Так их!!! От то добре-е-е-е!!!
- Вон!!! Вон, смотри, куме!!! – Не унимался Пётр. – Ещё одного достали!!!
И это тоже было правдой – ещё один самолёт, задымив правым двигателем, вышел из общего строя, высыпал из своего нутра прямо в море пару десятков небольших бомб, как горох из дырявого мешка, да и потянул куда-то туда, на запад, в надежде долететь до своего аэродрома…
- Ай, как то добре!!! – Кричал Евтух. – Значит можно их бить, Петро! Значит, не так страшен тот германец, как про него бабки на Привозе базланили!!!
- Ур-ра-а-а-а! – Орал в ответ совершенно ополоумевший кум…
…Сколько прошло времени, друзья не знали, но… Налёт, в конце концов, закончился, и армада немецких бомбардировщиков, высыпав весь свой боезапас на город, потянула восвояси, как большая стая чёрных ворон…
…- И шо это вы тут орёте, граждане уважаемая публика, как-будто вам прямо с неба медовых пряников отсыпали, я вас спрашиваю!
Евтух и Пётр резко обернулись на этот голос, так неожиданно раздавшийся за их спинами, и  недоумённо уставились на говорившего.
- Шо? – Переспросил Пётр.
- Ша, я спрашиваю!!! И не шокойте мне тут, посредине Одессы! – Улыбнулся говоривший, и сверкнул в улыбке стальной фиксой, заменявшей ему один из зубов. – Вы из-под какого плуга в Одессу вылезли, граждане колхозники? И шо это вы тут орёте, как два полудурка, шо аж у в Черноморке слышно, я имею вас спросить?
Кумовья только переглянулись в ответ, пытаясь понять, откуда взялся этот «товарищ» совершенно «одесского обличия»…
Этот парень… Это был яркий представитель Одессы!..
Сухощавый, худощавый, невысокого роста, этот паренёк-одессит походил на ртуть – все его конечности, всё его тело, находилось в каком-то постоянном движении, казалось, что даже его уши шевелились! В общем, паренёк, как говорится, «весь был не пружинках»!
А вот то, как он был одет…
Что и говорить, но, наверное, даже легендарный Великий Комбинатор Ося Бендер позавидовал бы этой, поистине одесской аляповатости!
Лёгкая, белая кепочка-«восьмиклинка» «с пуговичкой» совершенно необъяснимым образом держалась на его макушке, а скорее даже на затылке, задрав квадратный козырёк к небу – её не иначе, как гвоздём прибили к стриженой под «полубокс» светло-русой голове, иначе объяснить то, как она там держалась было просто невозможно!.. Голубая майка, по размеру походившая больше на чехол на танк, отрывавшая жилистую грудь, была заправлена в лёгкие светло-серые брюки, такие широченные, что их клёшами натурально можно было при ходьбе подметать улицы. Поверх майки, практически на голое тело, потому, что майка была не в счёт, был надет лёгкий, короткий пиджачишко, белый в тонкую чёрную полоску. На ногах паренька красовались белые же, правда, теперь изрядно запачканные, парусиновые штиблеты. Ну, и завершала всю эту «картину», конечно же, поблёскивавшая на солнце стальная фикса…
- А это шо за пряник, Евтух? – Спросил перто недоумённо. – Може ему тот стальной зуб выбить за раз, шо б дурных вопросов не задавал, незнакомым людям, а?
- Но-но! – Парень отступил на два шага назад, но улыбаться при этом не перестал. – Только не надо перед моим портретом своими «граблями» размахивать!
Он прищурился хитро:
- И шо это вы такие обидчивые, а, селяне?
- А ты шо лыбишься, паря? – Пётр наклонил голову словно бык, и шагнул к пареньку. – Или шо-то радостное тут увидел, а?
- Ша!!! Только не надо лишних телодвижений! – Он действительно был «как на пружинках», потому что в одну секунду успел отскочить от друзей ещё на несколько метров. – Сеньку «Два пальца» в Одессе уважают, и без дела по морде не бьют! Да и вообще! Я ж вас ещё не успел обидеть!
- Только попробуй! – Пётр показал одесситу мозолистый пудовый кулачище. – Вмиг без зубов останешься! Ты кто такой есть, вопросы нам задавать?
- Я ж сказал – Сеня «Два пальца»…
- Это шо, за фамилия у тебя такая? «Два пальца»… – Не понял Евтух.
В ответ парень только улыбнулся ещё шире:
- Фамилиё моё – Вайнштейн… А «Два пальца» – это скорее звание…
- Как это? За шо ж такие звания дают?
- За высокую квалификацию и профессионализм…
- О как!.. И кем же ты работаешь, Сенька?
- Профессия моя не нуждается в особой рекламе… А вы сами-то кто, мужичилы? – Казалось, что он стоит на месте, но, тем не менее, он совершенно непостижимым образом уже успел оказаться у каменного парапета.
- Мы мостовые из булыжников кладём… Бригада…
- Бригада из двух морд?
Евтух грустно посмотрел в сторону моря:
- Была бригада… Ещё сегодня… Теперь нас только двое и осталось…
- Так это вы на Маразлиевской булыжник сначала укладывали, а потом, как те полудурки обратно разбирали? – Проговорил паренёк с интересом.
- Там вся наша бригада и осталась сегодня…
- Дом номер двенадцать?
Пётр внимательно посмотрел на говорившего:
- А ты откуда знаешь, паря?
И только сейчас улыбка сошла с его лица:
- Знаю… Я в центре всю ночь на крыше торчал, как «Попка-дурак», чтобы от немецких «зажигалок» не занялась, а утром, как дежурство сдал, домой шёл… А дома-то моего уже и нема…
- Так ты в том доме живёшь?
- Жил… Теперь от того дома только вонючая куча ракушняка осталась…
Он посмотрел в небо, и обернулся к мужикам:
- Так шо вы так орали, как те мартовские коты, которым котята в бейцах по ночам покоя не дают?
- Так наши же два германских аэроплана сбили!
- И шо с того?
- Как это шо? Сбили же!!!
- Два сбили, так десяток новых прилетит… Два – это мало!..
- И то хорошо! Два здесь, два там…
- Ясно… И шо вы теперь себе думаете, «бригада»? До дому подадитесь?
Евтух посмотрел на своего кума, словно искал у него поддержки:
- Не получится у нас до наших хат вернутся – немец уже там… Слушай, хлопче… А ты знаешь где на Таможенной набирают в морскую пехоту, а?
Парень только хмыкнул неопределённо:
- Вам, мужики, только в конную авиацию надо!.. В морскую пехоту они захотели! Вы хоть плавать-то умеете, селяне? Или вы собрались у в порту дно перепахивать?
- Я те щас точно в морду дам! – Набычился Пётр. – Знаешь или нет говори? Или идь отсюда!
- От только не надо тут опять раздувать ноздри! – Ответил паренёк. – Шо там особенного знать?!! На Приморской улице, у в самом начале, практически на Таможенной площади… Туда уже как дня три все уважающие себя одесситы идут, шобы в тот полк Якова Осипова записаться…
- А провести сможешь? А то, как бы нам не заблудиться?
- Значит, в морскую пехоту хотите?
- Так, а больше ж добровольцами и пойти, наверное, некуда…
- Шо да – то да! Пока некуда… – Он спрыгнул с парапета, и решительно пошёл по аллее. – Ну, и шо вы там засохли, как та тарань под солнцем? Хотели на Таможенную, так гребите за мной! Щас дойдём до Канатной, спустимся к порту, и вы уже таки да – на месте! Пятнадцать минут, и вы уже таки станете мореманами!
- Кем-кем?
- Там объяснят!  – Улыбнулся Семён. – Так вы будете уже идти, или дальше задавать своих глупых вопросов? Или мне таки и без вас есть куда пойти, шо бы долго не нянькаться!
- Ну, шо, кум, идём? – Проговорил Евтух.
- А больше хоть так, хоть иначе, а всё равно податься некуда… – Ответил Пётр. – А там посмотрим, шо это за пехота такая, морская…
- Так вы уже идёте в добровольцы, или я с ночи ещё ничего не ел и поэтому иду до своей тётки на Екатерининскую?
- Ладно! – Проговорил Евтух. – Веди… Шпана…
Парень резко обернулся, и поднял указательный палец:
- И ещё, дядя, я очень попросил бы вас не выражаться такими матёрыми словами!!! Я не шпана! – Он резко обернулся и оказался лицом к лицу с бригадиром. – Я уже таки уважаемый и известный у в узких кругах в Одессе человек!
- Да мне один хрен, Сеня…
…Дорога, как и обещал парень, заняла бы не больше пятнадцати минут, если бы… Одессит не учёл того, что только что бомбили не только порт, но и сам город…
Особенно сильно следы налёта были видны именно на тех улицах, которые к порту примыкали… Канатная, Польская, Приморская… То тут, то там, на этих улицах, вместо красивых некогда домов теперь высились уродливые руины, которые приходилось обходить, а через некоторые так и вовсе перебираться, словно на горных перевалах Кавказа…
- От же суки! – Шипел тихо паренёк и сплёвывал презрительно на мостовую. – Такой город поуродовали, падлы!.. Не, я таки плюну на свою уважаемую профессию, и тоже пойду у в Яшкин полк!.. Это ж просто сэрцэ кровью обливается и не выдерживает, когда смотришь по сторонам! Это ж просто невозможно таки вот так взять и оставить!..
- Знакомые места? – Спросил Евтух у парня.
- Шо значит знакомые? – Семён остановился и внимательно посмотрел на бригадира. – Вот твоя деревня, дядя, тебе сильно знакомое место?
- Так я ж там родился! Меня там каждая собака знает!
- А если разбомбят твою деревню? Шо тогда делать будешь?
Евтух надолго задумался и ничего не ответил пареньку. Он пытался представить разрушенной и сожжённой свою родную Межиричку, но перед глазами вставали только аккуратные белые мазанки, зелёные сады и огромные плакучие ивы, склонившие свои ветви к самой воде неширокой извилистой речушки…
- Не может такого быть! – Произнёс он, наконец.
- Я тоже ещё недавно был такой же шлимазл, шо не верил… А Одессу таки бомбят!.. И меня здесь тоже, таки «каждая собака» знает, дядя!.. И теперь, вместо того, чтобы ездить на трамвайчике в Аркадию и попутно щупать шо там лежит у в карманах приезжих поцов, я должен ломать себе ноги по этим камням, шо когда-то были домами?!! Не-е-е, дядя!!! Я таки тоже уже уйду у в морскую пехоту – это паскудство таки кто-то должен наказать!!!
…Двухэтажное здание одесской таможни и площадь к ней примыкающая, были похожи на потревоженный пчелиный улей – все куда-то спешили! Кто-то тащил ящики, кто-то орал матом, но не в чей-то конкретно адрес или со злобы, а просто потому, что требовала душа – сэрцэ одесситов кровью обливалось, как сказал недавно Семён…
Небольшая кучка мужского населения Одессы, пока ещё в гражданской одежде, толпилась возле одной из дверей, рядом с которой, прямо на стену был приклеен листок бумаги.
- Шо читаем, граждане уважаемая одесская публика? – Спросил громко Семён, и стал протискиваться сквозь топу.
Евтух и Пётр пытались поспеть за своим новым знакомым, но сделать это было очень не просто – парень, словно только что выловленная из моря, скользкая кефаль, буквально просачивался, проскальзывал через сплошную стену крепких мужских спин…
- Так! – Его белая кепочка-«восьмиклинка» уже мелькала около двери. – И шо мы тут имеем?
Он обеими ладонями пригладил трепетавший под лёгким бризом листок бумаги, прижал его к стене, и громко прочитал:
- «Обращение Одесского областного и городского комитетов КП(б)У, и исполкомов областного и городского Советов депутатов трудящихся ко всем жителям Одессы»… Интэрэсно!!!
- Так давай уже читай в голос, халамидник, раз до той бумаги добрался! – Крикнул кто-то из толпы.
- А сами шо, не грамотные? – Обернулся Семён.
- Давай-давай, не кобенься, паря! Ту тебе не баня – нет ни дурных, ни голых! – Послышались и другие возгласы. – А пока каждый прочитает, так это до самой ночи будет! Так шо, раз ты уже до неё пролез без мыла, аж до самой бумаги, так и прочти её людям – уважь Одессу!
- Так, а шо я, против?
Паренёк прокашлялся для виду, и стал читать вслух:
- «Товарищи!
Враг стоит у ворот Одессы – одного из важнейших жизненных центров нашей Родины. В опасности наш родной солнечный город. В опасности все то, что создано в нем руками трудящихся. В опасности жизнь наших детей, жён, матерей. Нас, свободолюбивых граждан, фашистские головорезы хотят превратить в рабов. Пришло время, когда каждый из нас обязан встать на защиту родного города. Забыть всё личное, отдать все свои силы на защиту города – долг каждого гражданина... Выполняйте все указания военного командования. До последней капли крови бейтесь за свой родной город, за каждый дом, за каждое предприятие. Деритесь за каждую пядь земли своего города! Уничтожайте фашистских людоедов! Будьте стойкими до конца!
Наше дело правое. Враг будет разбит! Победа будет за нами.
Одесса всегда будет несокрушимой крепостью большевизма на Черном море!»
- Правильно! – Загудела толпа. – Защитим Маму!!! А ну, кто там ближе до дверей, давай шевели того, кто к Осипову в полк записывает! Шо он там засел, как тот таракан за плинтусом!!!
Семён уже совсем было решился войти внутрь здания, когда на пороге появился строгий мужчина, одетый в форму морского офицера.
- Так нас таки уже начнут записывать добровольцами или где? – Спросил «Два пальца», и посмотрел поверх голов в сторону своих новых знакомых. – Эй, дядя! Ты шо там, яшку бросил ? А, ну бери ноги в руки и греби сюда, пока все самые лучшие места у в полку не заняли!
Лица одесситов, толпившихся у входа, улыбнулись, а их хозяева стали оборачиваться, чтобы посмотреть, кого подзывал этот ушлый одесский воришка – одесское любопытство это не черта характера, а диагноз, и вылечить эту «болезнь» невозможно! Даже если над Одессой разверзнется небо, и с него начнут падать камни, настоящий одессит обязательно пойдёт посмотреть шо это за камни, и куда именно они падают, чтобы потом было что обсудить со своими товарищами, родственниками и соседями! Одесса всегда жила вот такими новостями – слухами и сплетнями…
Евтух и Петро, простые мужики не привыкшие ко всеобщему вниманию, отчего-то покраснели до самых ушей, словно их абсолютно голых выставили на всеобщее обозрение прямо посредине Таможенной площади, но, тем не менее, стали активно пробираться сквозь толпу к дверям…
И уже через десять минут все трое стояли перед письменным столом, за которым сидел морской офицер, составлявший списки добровольцев:
- Фамилия, имя, отчество. Место и год рождения. Место проживания? – Проговорил он, посмотрел на первого из этой троицы, и приготовился записывать.
- Проценко Евтихий Васильевич… – Проговорил бригадир. – 1906 года… Место рождения – село Межиричка, Голованевского района, Кировоградской области… Там же и проживаю…
- Ясно… – Проговорил неопределённо моряк. – А в Одессе чего?
- Мостовые укладывали… Бригада мы… А я бригадир… – Проговорил Евтух. – Ты это, мил человек… Записывай нас поскорее в полк – устал я уже всё это объяснять…
- Не торопи, Евтихий Васильевич!.. А бригада-то твоя где?
- Их всех на Маразлиевской сегодня утром засыпало! – Влез в разговор Семён. – Шо не ясно, рыбная твоя душа? Записывай побыстрее, и не тереби нерв мужику!
Офицер посмотрел на говорившего:
- До тебя, биндюжник, разговор ещё дойдёт! А пока отскочи в сторону и закрой фонтан с той стороны, а то позову щас охрану, и тебя проводят под белы руки отсюда аж до самых ворот известного тебе заведения! – И опять обратился к бригадиру. – Стрелять умеете?
- Служил… Но так, чтобы на войне, то не доводилось…
- Никому не доводилось! Мы все теперь заново учиться будем… Ладно! – Он протянул какой-то листочек. – Это покажете на складе – получите оружие и обмундирование… Следующий!
- Подопригора Пётр Николаевич… – К столу подошёл кум бригадира. – 1910 года. Родился и проживаю там же, где и Евтух – село Межиричка…
- Ясно… Стрелять доводилось?
- В армии служил…
- Добро! – И очередная бумажка появилась в его руках. – На склад!.. Следующий!
- Семён Аронович Вайнштейн… – Проговорил паренёк и сверкнул в улыбке фиксой. – 1919 года рождения. Город Одесса. Маразлиевская 12…
Морской офицер вдруг откинулся на спинку стула и проговорил:
- От кого-кого, а тебя, «Два пальца», я таки не ожидал здесь увидеть!.. Ты почему до сих пор в Одессе гужуешься и смущаешь честных граждан, а не на Колыме лес валишь?
Паренёк внимательно посмотрел на моряка, и улыбнулся так широко, что той улыбки хватило бы на троих:
- Ба-а! Какие люди! А шо такое? Одесских оперов уже перекрасили у в «морских»? – Он снял кепочку и картинно поклонился. – Наше вам таки здрасти! А насчёт Колымы, так хто ж меня туда направит? Вот вы, гражданин начальник, сами, меня таки так и не поймали за руку!
- А жаль! – Ответил офицер, и посмотрел на колхозников, которые ещё не успели уйти. – Где этот швыцар до вас прилип, мужики?
- На улице познакомились… После бомбёжки… – Ответил Евтух. – А шо такое?
- Карманы свои проверяли?
- Так нет в наших карманах ничего… На шо ж их проверять?
- Тогда повезло… Вот, познакомьтесь… – Он кивнул головой в сторону паренька, который продолжал улыбаться. – Известный всему одесскому уголовному розыску вор-карманник Сенька «Два пальца»… Молодой, но оч-чень талантливый в своём деле! Если у вас есть ганец с грошами, то он его не то что из кармана, из задницы вытащит, и вы таки об этом не узнаете!
- Та шо вы такое говорите, гражданин бывший опер! – Картинно возмутился Семён. – Када такое было, чтобы Сенька «Два пальца» колхозных лопухов обижал? Они ж как дети малые – их обидеть жалко!
- Я тебе щас точно морду начищу, сопля! – Рявкнул Пётр.
- Давно пора! – Улыбнулся моряк. – А то наш Сэмэньчик успел подумать о себе, шо он таки, на минуточку, самый неуловимый щипач в Одессе!
- Вы меня за руку таки и не поймали, гражданин бывший опер! – Семён показал свои ладони. – Так шо? Мы будем меня записывать у в армию, или где?
- Или как! – Поправил говорившего офицер.
- Или что?..
- Слухай, Сеня… Во-первых – не в армию, а на флот, в первый Черноморский полк морской пехоты! А во-вторых… На шо мне этот гембель? Да и тебе тоже? Ты же вор! Вор-карманник! Щипач!!! Ты же, засранец, обязательно что-то сопрёшь! Да только после этого разговор с тобой будет «по законам военного времени»… Шёл бы ты домой от греха подальше, «Два пальца», и не буравил бы мне мозг, и без тебя голова кругом…
- Обидно говоришь, начальник! – Улыбка сошла с лица Семёна. – Тот гембель, шо кругом творится, он не только твой, или вот этих колхозников, а и мой тоже! Или может ты подумал, что если Сеня Вайнштейн вор, то он уже таки перестал любить свой город? Или ты подумал, шо я просто так подарю немцу тот факт, шо он, падла, скинул бомбу прямо на мою крышу? Так я тебе скажу, начальник, шо б ты зарубил себе в память, шо Сенька «Два пальца» не пёс приблудный, и жить в конуре не будет! И если какая падла мой дом взорвала, так я его теперь буду зубами рвать! И ещё тебе слово скажу! Или ты меня сейчас запишешь добровольцем, или я таки пойду на склад, и без твоей бумаженции добуду себе ствол! А дальше посмотрим, шо это там за поцы против Одессы воевать пошли!..
Офицер выслушал эту речь, затем, молча, взял очередной листочек, что-то написал в нём и протянул Семёну:
- Ладно… Поглядим, какой ты патриот, Сэмэньчик… Но смотри у меня! Если что не так – лично пристрелю!
- Не гони волну, начальник – всё будет, как в лучших домах Парижа и Лондона! – Улыбнулся паренёк.
- Свободны!..

8 августа 1941. Подступы к Одессе. Берег Большого Аджалыкского лимана…

…- От же, мать твою за ногу!!! – Матерился Семён Вайнштейн, бросая в сторону комки сухой земли маленькой сапёрной лопаткой. – Или я ни хрена не понимаю, и меня, таки обули, как дешёвого поца на Привозе!
- Чего воздух сотрясаешь, «Два пальца»? – Улыбнулся Евтух, копая рядом с ним такую же стрелковую ячейку для себя. – Хто тебя, в чём обдурил?
- Нет, вот, ты скажи, дядя! – Семён отбросил лопатку в сторону, и уселся на хлипкий бруствер, который с грехом пополам сумел соорудить. – Вот ты когда-нибудь видел еврея с лопатой, а? Вот скажи!!!
Евтух улыбнулся одними уголками рта, и хитро посмотрел на этого никогда не унывающего, и никогда не замолкающего балагура. Нравился ему этот бывший одесский карманник. Именно он, Сеня «Два пальца» вот уже неделю веселил, как мог, весь взвод добровольцев, не давая новоиспечённым бойцам-краснофлотцам поддаться унынию и грусти… Этот парень буквально фонтанировал шутками и насмешками, и его неунывающая натура еже была известна и знакома всем бойцам и офицерам не только взвода, но и роты…
- Ну, так и шо ты замолк, как та тухлая селёдка, Василич? – Семён не отставал со своими вопросами от Евтуха. – От положи щас руку на левое яйцо, и таки признайся мне, шо ты такое чудо природы, как еврей машущий лопатой, ты никогда не видел!
- Ну, не видел… – Признался бывший бригадир. – И шо с того!
- А то! То, шо я таки шёл добровольцем воевать, у в немцев с румынами стрелять из этого карамультука , а не кидать землю лопатой, как на Беломорканале!!! Короче, обули меня, как последнего фраера на пляже!.. – Он погладил приклад свое старенькой «трёхлинейки» и мечтательно посмотрел в ту сторону, откуда должны были в скором времени начать штурм Одессы румынские дивизии. – А я бы щас таки в этих «не наших молдаван» популял бы от всей моей души из этой страшной штуки!..

* * *
Очень маленькая авторская справочка для тех, кто совсем ничего не знает о русском стрелковом оружии начала ХХ века…

…Винтовка Мосина…
Также она известна как «винтовка Мосина-Нагана, трёхлинейная винтовка» и попросту «трехлинейка» – магазинная винтовка, созданная Сергеем Ивановичем Мосиным ещё в 1891 году.
Эта легендарная винтовка активно использовалась больше полувека, с 1891 по 1960-е годы.
Её название, «трёхлинейка», произошло от калибра, который равен трём линиям. Исходя из принятой в те годы, а сейчас уже устаревшей меры длины – «одна линия» равнялась одной десятой дюйма, или 2,54 миллиметра, соответственно «три линии» равны 7,62 миллиметра – старый, «добрый», проверенный и повсеместно известный калибр…
…Исходя из опыта русско-турецкой войны 1877—1878 годов, в которой русские войска были вооружены однозарядными винтовками Бердана, а турецкие – многозарядными винтовками Винчестера, Главное Артиллерийское управление царской России в 1882 году поставило задачу на разработку многозарядной, магазинного типа винтовки. После неудач в попытках модифицировать «берданки», была образована «Специальная комиссия по проверке магазинных винтовок» с целью испытать различные новые конструкции винтовок, например системы Маузер, системы Ли-Метфорд, системы Лебеля. В 1889 году молодой капитан Сергей Иванович Мосин предложил трёхлинейную винтовку. Одновременно бельгиец Леон Наган предложил винтовку 3,5-линейной конструкции.
По результатам испытаний винтовка Нагана показала преимущество, и комиссия проголосовала 14 голосами против 10 за винтовку Нагана. Однако влиятельные офицеры в комиссии поддерживали отечественную разработку, и таким образом, был принят компромисс: была принята винтовка Мосина с механизмом подачи патронов Нагана.
Винтовка Мосина образца 1891 года была принята на вооружение под наименованием «Трёхлинейная винтовка образца 1891 года», что было актом явной несправедливости по отношению к С. И. Мосину: едва ли не впервые в истории российского огнестрельного оружия фамилия конструктора была вычеркнута из названия принятого на вооружение образца. Фамилия конструктора в названии винтовки появилась только в 1924 г.
Производство этой, поистине легендарной, винтовки началось в 1892 году на Тульском, Ижевском и Сестрорецком оружейных заводах. К началу русско-японской войны в русскую армию было поставлено примерно три с половиной миллиона винтовок.
После принятия на вооружение в 1891 году, и до 1910 года были сделаны  некоторые усовершенствования к существующим винтовкам, и разработаны новые образцы.
К моменту вступления России в Первую Мировую войну винтовки образца 1891 года производились уже только в кавалерийской и пехотной разновидностях. Из-за катастрофического недостатка оружия и проблем у всё ещё развивающейся внутренней промышленности, российское правительство заказало 1,5 миллиона винтовок у компании «Ремингтон» и ещё 1,8 миллионов у компании «Нью-Ингланд Вестингхауз» в США. Большое количество этих винтовок было захвачено немецкими и австро-венгерскими войсками и было принято на вооружение в запасных частях и на немецком флоте!..
Во время гражданской войны, в России производились оба типа винтовок, и кавалерийская и пехотная, правда, в значительно меньших количествах. В 1924 году был образован комитет по модернизации винтовки, которой к тому моменту было уже больше 30-и лет. В результате модификации появилась «модель образца 1891/1930 года», которая основывалась на укороченной, кавалерийской версии.
Позже, в 1932 году, винтовка Мосина была принята на вооружение Красной Армии уже в качестве снайперской винтовки, и именно она выдавалась советским снайперам во время Великой Отечественной войны.
В тридцатые годы в СССР было очень популярно движение «ворошиловских стрелков». Это всеобщее увлечение стрельбой очень помогло снайперской подготовке, правда, надо понимать, что снайперской тактике и обращению с оптическим прицелом в этих клубах, конечно же, не учили. Но с началом Великой Отечественной войны в Красной Армии было экстренно подготовлено очень большое количество снайперов. И стреляли они, в основном, из трёхлинейной винтовки Мосина. У СССР были и другие снайперские винтовки, но по своим боевым качествам они не могли сравниться с проверенной «трёхлинейкой». И тактика «снайперского террора» на практике подтвердила свою правильность!
Единственное нововведение в снайперской тактике, произошедшее с тех далёких времён – это стрельба по оборудованию, например радиостанциям или самолётам, с больших расстояний, в 1 километр и выше, и особо мощными патронами…
А если вернуться к Великой отечественной войне, то Герой Советского Союза, легендарный снайпер Василий Григорьевич Зайцев во время Сталинградской битвы, в своей известной снайперской дуэли с руководителем Берлинской школы снайперов майором Кёнигом, пользовался именно этой винтовкой, «трёхлинейкой» Мосина! Да и не менее легендарная, девушка-снайпер, да, к тому же, и единственный офицер, Герой Советского Союза, Людмила Павличенко, служившая в 25-ой Чапаевской стрелковой дивизии, и ставшая живой легендой при обороне Одессы и Севастополя, которая записала на свой снайперский счёт 309 фашистов, и выиграла 17 снайперских дуэлей, тоже именно из «Мосинки»!
«Трёхлинейки» пользовались уважением за надёжность, точность и простоту ухода. Теперь её снайперские модификации являются огромной редкостью и очень ценятся коллекционерами, особенно на Западе…
Но тогда, в 41-ом, к началу Великой Отечественной, к моменту всеобщей мобилизации, в Красной Армии только-только начинали принимать на вооружение автоматическое оружие, – ППШ, или «пистолет-пулемёт Шпагина» – а поэтому и вооружали всех добровольцев и «мобилизованных» именно ей, пятидесятилетней старушкой «трёхлинейкой»…
После Второй мировой войны Советский Союз прекратил производство винтовок Мосина и снял их с вооружения, заменив карабином СКС и автоматами Калашникова.
Но, несмотря на это, винтовка Мосина продолжала использоваться в Восточной Европе и по всему миру ещё несколько десятилетий. Винтовки Мосина использовались во многих современных войнах – от Кореи и Вьетнама до Афганистана. И использовались эти винтовки не только в качестве запасного, но и в качестве основного фронтового оружия!..

* * *
…- Ещё успеешь настреляться, Сеня! – Улыбнулся Евтух. – Только если ты сейчас не перестанешь тарахтеть, как трещотка, и не начнёшь копать свой окопчик, то ровно через пять минут после начала стрельбы тебе обязательно отстрелят либо твою умную голову, либо твою ленивую задницу!..
Бывший бригадир опять взялся за свою лопатку:
- Давай, Сеня, оторви зад от бушлата, и начинай копать!
- Ладно, Василич… – «Два пальца» встал на колени, взял в руки сапёрную лопатку и стал, словно землеройная машина, бросать комки сухой земли на бруствер. – Ты у нас старшой, тебе и командовать… Только заруби себе в память, шо я таки на это пыльное дело не подписывался! Мне руки надо беречь, как тому скрипачу, или я через тех немцев окончательно потеряю квалификацию в своём толком деле!
- То не страшно! – Улыбнулся Евтух. – Покидаешь земельку, глядишь и станешь человеком!
Они закапывались в сухой, окаменевший чернозём приморской степи, а Евтух, волей-неволей, вспоминал то, что происходило с ними всю последнюю неделю…

* * *
…Вчера, 7 августа, сформированный наспех 1-й Черноморский полк морской пехоты под командованием полковника Якова Ивановича Осипова занял свой участок обороны Одессы в восточном секторе, в районе деревень Григорьевка, Чабанка, Булдинка, Старая Дофиновка…
Остаток ночи, и всё утро бойцы полка наскоро окапывались, ковыряя лопатками высохшую, до состояния камня под августовским солнцем землю, пытаясь создать здесь очередной рубеж обороны… Уже на ближних подступах к городу – до Одессы отсюда оставалось не более 15-17 километров…
Ещё вчерашним утром 7 августа они были в городе, и хоть наскоро, хоть кое-как, но учились обращаться с оружием, да только…
Уже ближе к вечеру, полк был спешно построен на площади у таможни, и когда взвода и роты выстроились в чёрные «коробки», к своим бойцам вышел полковник Осипов:
- Товарищи, краснофлотцы! Долго говорить не буду, потому что не умею… Сегодня немецкие и румынские захватчики захватили города Котовск, Первомайск, Кировоград, Вознесенск, а их авангардные танковые части достигли Кременчуга… Создалась прямая угроза разгрома всего левого фланга Южного фронта. Опасность нависла над Одессой, Николаевом, Очаковом и Херсоном… Враг рвётся к Одессе, товарищи, и он уже близко… Мы обязаны защитить наш город, товарищи, и тех, к то в этом городе живёт… С сегодняшнего дня Одесса в полной блокаде, товарищи… Части Приморской армии отступили к Крыму… Теперь надежда только на нас с вами… Я уверен, что командование поможет защитникам Одессы и пришлёт подкрепление, но до того момента… Мы должны вгрызться зубами в землю, и во что бы то ни стало удержать тот участок обороны, который нам с вами доверили… Командирам рот! Командуйте подразделениями!..
…А потом был ночной марш по улицам города, по Пересыпи…
И везде, где прошли той ночью бойцы этого, истинно «одесского», полка, вдоль всего его пути, стояли посуровевшие в одночасье одесситы. Они отдавали «морским пехотинцам» хиленькие котомочки со словами:
- Вот, сынки… Тут кефалька вяленая, сальце, огурчики свежие… Берите, сынки, берите! Кушайте на здоровье! Набирайтесь сил… Только не допустите тех немцев до города, родненькие… Защитите нашу Одессу…
Горожане провожали на войну своих сыновей, надеялись и верили в них, и в то, что они сумеют защитит город… Хоть и понимали, наверное, что очень многие из них не вернутся – немцы сосредоточили под Одессой свыше пяти армейских корпусов, и создали пятикратное превосходство на защитниками в живой силе и артиллерии… Но… В Одессе всегда шутили, что: «Спасение утопающих – дело рук самих утопающих!», и теперь эта старая шутка превратилась в суровую явь…

* * *
…Под утро полк Осипова начал окапываться в сухой степи…
Роте капитана Лямзина, в которую попали служить Евтух, Пётр и Семён, определили участок обороны близ деревни Булдинка, практически на берегу, на северной оконечности Большого Аджалыкского лимана…
…Августовское солнце палило так, что новоиспечённым краснофлотцам, поднимавшим фонтанчики пыли своими лопатками казалось, что их бросил всех вместе на большую сковороду, и теперь медленно поджаривают… Даже комья высохшей земли казались такими же горячими, как если бы им пришлось схватить голыми руками с раскалённой сковороды только что изжаренные котлеты…
Странное дело, но этим утром вокруг стояла какая-то совершенно умиротворяющая тишина…
Не рвались бомбы и снаряды, не было слышно выстрелов, и даже далёкая канонада отдалилась, ушла на восток, да так и затихла где-то там, у Николаева…
Танки Манштейна ушли дальше, к Крыму, оставив здесь под Одессой своих не самых смелых и решительных союзников – румынские кавалерийские дивизии… А румыны, видимо, взяли небольшую передышку-«перекур», и дали передышку защитникам города… Все набирались сил перед решающими боями, но…
Сегодня над степью повисла тишина…
Над прибрежными оврагами колыхалось седыми прядями море ковыля. Под лёгкими порывами прибрежного морского бриза тихо шуршала спелыми колосьями пшеница на колхозных полях, впитывая в себя такое жаркое солнце. Небо было такое высокое и ярко-голубое, что походило на свежевыстиранную простыню, по которой редкими барашками плыли белые облачка. И где-то там, высоко-высоко в голубом поднебесье, пел свою песню одинокий жаворонок…
И казалось, что вот, наконец-то, пришло умиротворение!.. Что навоевались уже люди, и не будет больше ни боёв, ни бомбардировок… Хотелось просто раскинуть в сторону руки, лечь на спину, и часами смотреть в это глубокое небо, провожать глазами редкие облака, выискивать взглядом едва заметную чёрную точечку жаворонка, вдыхать пьянящий запах ковыля и полыни, и… Слившись в этой вселенской гармонии с природой не думать больше ни о чём на свете! Хотелось просто жить, и наслаждаться жизнью!..
Да только…
Не могли себе позволить такой роскоши моряки полка Осипова!..
Не могли, потому что понимали, что тишина эта продлится очень недолго – может день, может час, а может уже через минуту всё это умиротворение закончится, и люди опять начнут убивать друг друга…
Потому-то и ловили моряки эти последние минуты тишины. Ловили, не для того, чтобы раззявив рот «ловить ворон», а чтобы поглубже вгрызться в землю…
Матросы уже давно сняли чёрные бушлаты и тельняшки, и, обливаясь липким потом, ковыряли землю лопатками и матюгами, сооружали траншеи… Везде виднелись крепкие мужские спины, припорошенные серой пылью…
…- Ты бы хоть людей постеснялся, Сеня! Ы-ых! – Прокричал Пётр, и мощно, двумя руками вогнал в землю лопатку. – Отсвечиваешь тут своими мослами аж на ту сторону лимана! Смотри, изжаришь всю своё хозяйство под солнцем! От тебя ж уже палёной резиной несёт!
Петр стоял на коленях в окопчике и так орудовал своёй лопаткой, что над землёй уже виднелась только его голова. Да и не он один трудился здесь изо всех сил – траншея уже почти была готова. И только в одном месте, там, где её должен был копать Семён Вайнштейн, ротная траншея была похожа на мелкую, по колено, водосточную канаву…
«Два пальца» скинул с себя всю, такую непривычную для него, грубую морскую форму, снял и отставил в сторону невысокие сапоги, подкрутил калачиком «штанины» синих ситцевых трусов, заголив не только худощавые жилистые бёдра, но и ягодицы, и теперь, развалившись на траве, загорал…
- А шо это ты так орёшь, дядя? – Он покусывал длинную соломинку, и мечтательно смотрел на зеленоватую воду лимана. – То ж я для маскировки загораю – за вас забочусь!
- Хороша маскировка – отсвечивать голой жопой аж до румынских позиций! – Хмыкнул Пётр. – Да ты в этой траве виден за пару километров! И шо ж это ты таким макаром маскируешь?
- Ни хрена ты не смыслишь в тактике, Петруччо! Одно слово – «колхозник»!.. Ты возьми себе в мозг, деревенщина, шо подумает тот же тупой румын, когда срисует меня с той стороны лимана у в своё пенсне!
- И шо ж он такое подумает?
«Два пальца» встал во весь рост, и победоносно посмотрел на Петра:
- А подумает тот румын, шо здесь не орлы-морские пехотинцы окапываются, а какой-то полудурок позагорать вышел! И решит себе, шо тут таки нет никакой обороны! А когда сунется сюда, мы его по портрету и треснем со всем своим большим самозабвением и любовью! Ты понял, или мне таки придётся ещё раз объяснять? – Семён потянулся, и стал прохаживаться. – Я ж, можно сказать, всей роте помогаю спокойно рыть землю, и таки сильно рискую!
- Шо-то ты, Сэмэньчик, совсем загнул! – Улыбнулся Евтух, понимая, что заставить взять в руки лопату этого ушлого паренька врядли у кого получится. – Чем ты рискуешь, так это окончательно изжариться под солнцем!
- Вот от кого-кого, а от тебя, Василич, я таки не ожидал такого не понимания! – Возмутился одессит. – А если по мне сейчас из пушки лупанут? Или, к примеру, бомбу с аэроплана скинут? Шо тогда?!! Помру один за всех, прикрывая своим телом целую роту! Да мне уже только за это медаль «За Отвагу» должны вручить, за то шо я тут голожопый отмаячиваю на виду у всей румынской армии!
- Ха-ха-ха!!! – Раздался дружный многоголосый взрыв смеха. – Во даёт, «Два пальца»!!! Ха-ха-ха!!! И на какое ж место тебе ту медаль повесить, а?!! Ха-ха-ха-ха-ха-ха!!! Хорошо ещё трусы на себе оставил, а то пришлось бы прямо на чехол твоего «штыка» прикреплять! Ха-ха-ха-ха-ха-ха!!!
- Э-э-эх!!! Я ещё мне кто-то утверждал, что в матросы грамотных людей, типа меня, набирают! А вы ж жеребцы безмозглые! – И тут он резко сдёрнул до колен то, что называлось трусами. – Так таки смотри и просвещайся! Тот чехол от штыка, шо ты имел в виду, у меня уже давно остался только в далёких детских воспоминаниях!!!
- Ха-ха-ха-ха-ха-ха!!!
Теперь над этим представлением ржал целый стоголосый ротный хор…
- Ты хоть беску  на башку натяни, Сеня, тогда тебе твою медаль на лоб вместо «краба» прицепят! Ха-ха-ха-ха-ха-ха!!!
- Не будут на тебя бомбу кидать! – Проговорил задыхавшийся от смеха Пётр. – И из пушки стрелять не будут!
- А шо так?
- А по убогим и клоунам никто не стреляет – их Бог и так мозгой обидел! Ха-ха-ха!!! Ты ж – сопля худосочная! По тебе, шо по воробьям из пушки – никакого толку! Ха-ха-ха-ха-ха!!! Те, вон, ромашкой по рылу двинуть, и того хватит – только поминай, как звали!
Семён только улыбнулся в ответ:
- А ты пессимист, дядя!
- О! А это хто ж такой!
- А тот, хто только плохое видит!.. Как в том анекдоте… И вообще, Петруччо, имею вам сказать, шо вы таки не правы! Я не худосочный, а жилистый!
- Ты трусы-то надень, Сеня, прикрой «главную жилу», а то ещё сгорит на солнце! Ха-ха-ха-ха-ха-ха!!! – Проорал кто-то держась за живот.
- Правильно, граждане колхозники, завидуйте – я таки весь в корень пошёл! За то меня и любили многие одесские дамочки! – Торжествующе проговорил парень, даже и, не подумав прикрыться. – А ты, Петруччо, вместо того, шобы так бездарно насмехаться над своим боевым товарищем, который уже больше часа рискует жизнью, прикрывая тебя своим телом от румынских снарядов, лучше бы взял, да и выкопал бы ему тот кусочек траншеи, до которого у меня таки ещё не дошли руки!
- Шалопай! Ха-ха-ха!!! – Хохотали вокруг. – От же биндюжник! Хоть как, а найдёт способ не работать! Ха-ха-ха!!! Давай, Петро, помоги ему, своему защитнику! Ха-ха-ха!!!
- Придётся, куда деваться… Только пусть он тот анекдот расскажет, про этого… Как его?
- За пессимиста? – Догадался Семён. – Так это ты, Петруччо, уже оплату труда требуешь!
- Давай-давай, Сеня! – Крикнул Евтух. – Или надевай штаны, и бери лопату сам!
- А я шо против?
Он наклонился над своим обмундированием, сложенным на траве аккуратной стопочкой, и водрузил на свою голову чёрную бескозырку:
- От так краше будет, шобы темечко не напекло… – Проговорил «Два пальца».
И стал расхаживать вдоль траншеи, ничуть не смущаясь того, что это был единственный предмет из всей формы, который был сейчас на нём надет:
- У в Одессе дело было… – Начал он рассказывать совершенно невозмутимым, серьёзным тоном, ничуть не обращая внимания на то, что вокруг него все просто ухохатывались. – Родился в одной молодой еврейской семье мальчик… И надо ж такое горе родителям – без век… Шо делать? Как быть? Никто таки не знает! А тут сосед, шо работал хирургом у в еврейской больнице, и вырезал аппендициты и чирьи на жопах трудящихся, говорит, шо он видит только один выход… Когда малому, как это положено в добропорядочных еврейских семьях, сделают на седьмой день брит-милу, в смысле обрезание для непонимающих, то он может пришить ему отрезанное, шобы у пацаны таки было, как закрыть глаза для поспать…
- Ха-ха-ха-ха-ха-ха!!! – Многоголосый хохот стоял уже такой, что его, наверное, было слышно и на той стороне лимана.
- …И тут Блюма, мамаша новорожденного, говорит, шо это дело очень религиозное, серьёзное, и они таки обязаны посоветоваться с местным равом… Вот и похилял молодой папаша до синагоги, испросить совет у раввина… «Рэбэ!.. – Говорит. – Так и так… Вот такое горе, а Изя-хирург предлагает пришить малому отрезанное… Так шо вы думаете по этому поводу?»…
«Два пальца» замолчал, выдерживая настоящую театральную паузу, и у кого-то из матросов не выдержали нервы:
- Ну, что же тот раввин ему ответил?
И тут Семён улыбнулся, сверкнув на солнце фиксой:
- Раввин долго думал, а потом сказал: «Я говорю тебе, Наум, своё категорическое «Нет»!..
- Почему? – Опять послышался вопрос из траншеи.
- Вот и Наум говорит: «Почему, рэбэ?»… – Семён бросил взгляд по сторонам и торжественно проговорил, указывая пальцем на затихшего Петра. – «Я думаю, – Сказал рав. – Что после этого у мальчика, как и у нашего Петруччо, будет фуёвый взгляд на жизнь!»…
- Ха-ха-ха-ха-ха-ха!!! – Казалось, что в траншее взорвалась большая бомба. – Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!!!
- Я тебя щас пришибу, на хрен, сопля зелёная!
Семён, как был голяком, рванул во все лопатки вдоль траншеи, а вслед ему полетел сапог, запущенный сильной рукой. Да и догнал беглеца, мощно шлёпнув его прямо между лопаток…
- А-а-а-а-а! – Закричал во весь голос Семён. – У меня ранениё средней тяжести, идиёт!!! Ты же всю роту демаскировал, Петруччо!!! Хто ж теперь будет тебя от осколков своим телом прикрывать!!!
- Я тебя щас возьму, и воткну в эту землю башкой вниз! – Смеялся Пётр вместе со всеми. – На следующую весну глядишь, и прорастёшь!
- Не прорасту! Ты не подумал, дядя, шо у меня «корень» с другой стороны!..
…Смех смехом, но благодаря этому бесшабашному балагуру уныние и меланхолия в роте улетучились бесследно, и работа закипела с новой силой. А «Два пальца» уже неспеша, как настоящий «герой», вернулся к своему участку траншеи с гордо поднятой головой…
- Что это за балаган здесь?!! – Раздался откуда-то со стороны суровый, командирский возглас.
К траншее, в которой от хохота покотом валялись бойцы-краснофлотцы, широким шагом приближался комроты капитан Лямзин:
- Что здесь происходит, кто старший, где командир взвода?!! – И тут его взгляд остановился на Семёне. – Ага!.. Ну, теперь понятно…
Он потёр нос, затем снял фуражку и отёр ладонью пот со лба:
- Краснофлотец Вайнштейн!
- Я вас слухаю, гражданин начальник! – Улыбнулся «Два пальца».
- Значит так, гражданин бывший вор! – Офицер приблизился к нарушителю. – То, что я тебе сейчас скажу – будет произнесено лично для тебя, в первый и в последний раз!.. Когда я тебя неделю назад записывал добровольцем к себе в роту, то предупреждал, что лично расстреляю, если что-то будет «не так»! Было?
- Так я ж ничего таки не «помыл» у граждан! – Возмутился Сеня. – А даже наоборот – поднимаю боевой дух морской пехоты!
- А я сейчас не об этом, товарищ Вайнштейн! – Ротный был суров, но было заметно, что уже и он еле сдерживался, чтобы не рассмеяться вместе со всеми. – На Флоте, куда вы попали добровольцем, товарищ Вайнштейн, принята определённая форма одежды! А вы, товарищ краснофлотец, сейчас похожи на голое, облезлое пугало с колхозного огорода – это, во-первых! А во-вторых – я могу расценить ваше поведение, как саботаж и подрыв боеспособности целой роты! А за это, по законам военного времени, полагается…
- Так я же уже казал за то, гражданин начальник! Я таки смехом поднимаю боевой дух родного возвода, а заодно, таки и произвожу маскировку фортификационных работ, типа какой-то поц до сего момента не понял, шо идёт война!
- …Ты бы лучше лопатку свою с земли поднял! – Хохотнул Евтух, заканчивая копать свой окопчик.
- …И, в-третьих, «Два пальца»! – Продолжил свой «грозный» монолог Лямзин. – Здесь нет больше, «граждан уголовников» и «граждан начальников» – теперь мы все «товарищи»! Я – «товарищ капитан, командир роты», а вот твой Евтух Васильевич, к примеру – «товарищ краснофлотец, командир отделения»! Ясно, товарищ краснофлотец Вайнштейн?
Семён уже совсем, было дело, натянувший на свои худосочные ляжки синие трусы, «затормозил» этот процесс на середине бёдер, выпрямился, и с превеликим удивлением уставился на ротного. У него только, что челюсть не отвисла до земли, но лицо выражало огромное удивление:
- Ба-а-а!!! Эти слова таки надо записать, а потом ту записку выставить под стеклом, и показывать гостям города за деньги!.. Гражданин старший опер одесского уголовного розыска, всю жизнь говоривший мне, Сеньке «Два пальца», слово «гражданин», и обещавший таки упечь меня на лесоповал, назвал меня «товарищем»! Или у меня шо-то произошло с ушами и я слышу то, шо не может быть, или у меня шо-то с мозгой случилось, как у того поца из старой одесской поговорки: «Вышел я в августе в лыжи обутый… Толи лыжи не едут, толи я е….тый!»…
- Скорее всего, Сеня, последнее! – Крикнул хохотавший Пётр.
- От тож и я так думаю!
- Мы теперь все товарищи, Семён… – Улыбнулся наконец-то Лямзин. – Потому что все вместе делаем одно дело!.. Так что… Натягивай свои синие «парашюты», прикрывай срам, и берись за лопату – хорош «сачка давить», краснофлотец!..
- Так я уже! – Семён кинулся, было, к своей лопатке.
Но его душевный порыв был остановлен возгласом:
- Поздно, морда твоя голожопая! – Проговорил Пётр, и воткнул в бруствер лопатку. – За этими смефуёчками, я тебе, «Два пальца», уже и ячейку, и окопчик отрыл! Ну и наглая же ты рожа, Семён!
- Вот видите, товарищ капитан, как Сеньку «Два пальца» народ уважает и ценит! – Семён наконец-то натянул чёрные флотские штаны и тяжёлые ботинки-«крокодилы». – А вы говорите «саботаж»…
- Повезло тебе, краснофлотец! – Улыбнулся Лямзин, и, развернувшись, отправился по своим делам, бросив напоследок. – Только запомни последнее – у краснофлотца не может и не должно быть поганой воровской клички! Ты Семён Вайнштейн, а не «Два пальца»! Запомни это, и заруби себе в мозг – ты краснофлотец Первого Черноморского полка морской пехоты!!!
Капитан поспешил вдоль ломаной линии траншеи к другому взводу, а Семён посмотрел ему вслед, усмехнулся как-то странно и негромко проговорил:
- И кто бы мог подумать ещё два месяца назад, шо «Македонский» не посадит меня в кутузку при первой же встрече, а таки назовёт своим товарищем…
- Македонский? – Переспросил Евтух. – Это хто ж такой?
- Ротный наш… Капитан…
Бывший бригадир непонимающе уставился на Семёна:
- Так он же Лямзин!
На это «Два пальца» только улыбнулся снисходительно, и уселся на бруствер по-турецки:
- Ну и тёмный же ты человек, Василич! Деревня!.. Капитана нашего как зовут? Правильно – Александр! Так вот! Был когда-то давно, такой полководец, Александр Македонский… Так вот он, со своим войском таки полмира завоевал!
- Ну, и шо? До чего тут наш ротный?
- Это он сейчас ротный, Евтух, а ещё совсем недавно он у в Одессе так шуровал по воровским хазам, по за год успел таки отправить на лесоповал добрую половину «уважаемого» народа…
- Воров и жуликов, что ли?
- «Форточники», «чердачники», «майданщики», «медвежатники»… Много народу с его «помощью» уехало из Одессы на север лес валить… Даже «щипачей», почти моей квалификации, и тех стало у в половину меньше… Вот за то его и прозвали в «нашем мире» «Македонским»…
- А тебя он не прищучил?
- Я таки оч-чень хороший «щипач», дядя… – Улыбнулся Семён. – А хорошего карманника можно посадить, только если поймал его за щупальца, «на кармане у клиента»…
- В общем, тебе повезло, я так понимаю?
- Он не меньше десяти раз мог меня упечь, Василич!.. Только Александр Семёныч до подлости и обмана никогда не опускался… Если я успевал скинул чужой «лапоть», пока он меня за клешню не слапал, то он мне только морду бил и отпускал с обещанкой в следующий раз уже посадить наверняка… И ни разу не сунул чужой «лапоть» у в мой карман, хотя точно знал, шо я «щипач»!.. – Семён как-то странно, словно с ностальгией смотрел вдаль. – За то его среди воров и уважали – за принципиальность и честность! Если уж он ловил кого, то только по закону!.. Потому и шли одесские урки на лесоповал без второго слова – их же «прихватил» сам «Македонский»…
- Уважаемый, значит, человек…
- Ещё какой! – Улыбнулся бывший вор. – Его у в Одессе не только каждая собака знала и здоровалась, но даже и её малолетние щенки!..
…Солнце, жаркое, палящее, обжигающее, ещё только-только перевалило за зенит, а бойцы-краснофлотцы, которые уже почти закончили обустраивать свои ячейки, окопы, и траншеи, просто изнывали от пекла… Казалось, что даже воздух расплавился, и теперь перетекал над степью полужидким, похожим на студень, вязким маревом…
- Не, ну это уже форменное издевательство! – Проговорил Пётр, который сидел рядом с Евтухом на дне траншеи, пытаясь спрятаться в тени её стенки, и всё равно обливался потом. – Ни одного деревца! И шмалит так, словно собралось нас здесь живьём изжарить!
Он отвинтил пробочку солдатской алюминиевой фляжки и попытался вылить её содержимое себе на голову, но из горлышка выкатилось всего несколько скупых капель:
- От же гадство, мать его ити! И вода вже закончилась! – Он посмотрел на Евтуха. – Ты же командир отделения, бригадир! Ты до лейтенанта нашего взводного ходил? Когда вода будет?
- Как повара со своей кухней расчушаются, так и будет, куме! – Отрезал Евтух, который и сам от жары мучился не меньше своего родственника. – Вместе с обедом подвезти должны!
- Ну и где тот обед? Да и на кой он по такому пеклу? Они бы лучше бочку воды до нас подтянули!
- Не зуди, Петро, как та назойливая муха! Самому от той жары тошно!..
Осыпая землю с бруствера, в траншею, едва ли не наголову Евтуха и Петра, спрыгнул Семён Вайнштейн, и уселся рядом:
- Ну, шо, колхознички, шнюх повесили?
- Сеня… А пошёл бы ты в жопу! – Вяло проговорил Пётр пересохшими губами. – И без тебя погано!
- Так и я за то! – Улыбнулся «Два пальца», и посмотрел на Евтуха. – Я тут подумал… Я же таки не тот верблюд с двумя горбами, который може под солнцем вялиться, как кефаль! У меня уже рот таки как пещера – всё пересохло, командир! Я его щас как раззявлю, так таки туда сразу оба штиблета упихну и не замечу!..
- Шо ты из-под меня хочешь, Сеня? – Проговорил устало Евтух. – Или говори, или ийдь отсель, не дави на мозоль…
- Я тут с мужиками поговорил… – Семён хитро прищурился. – За водой собрался я сгонять…
Он встал и стащил с бруствера на дно траншеи ремень, на который было навешано никак не меньше десятка фляг:
- Вам как, колхозники, водички треба, или будете под солнцем камбалой вялиться и дальше?
Евтух в упор посмотрел на этого проныру:
- Ты шо там себе удумал, Семён? Какая вода на хрен? Кто тебя куда отпустит?
- Ты… – Улыбнулся Семён. – Ты же командир моего отделения!
- А не пошёл бы ты кобыле в зад, добрый молодец! – Ответил Евтух и посмотрел на своего кума. – Отвечай потом за его шастания перед лейтенантом!
- Так он не заметит, Василич! – «Два пальца» хитро подмигнул Евтуху и воровато оглянулся по сторонам. – Тут такое дело… Десять минут назад от ротного какой-то швыцар прискакал на рысях, как тот племенной жеребец, шо за молодой кобылой носится, и передал приказ на таких же рысях бежать до комбата… Какой-то там намечается большой офицерский шухер… А мине приказал найти товарища командира отделения Евтуха Проценко и доложить, шо если он таки командир первого отделения у взводе, то фактически является таки его заместителем и командиром взвода в отсутствие офицера…
Евтух только недоумённо посмотрел на кума, а Семён продолжал заговорщицким тоном:
- Так я того «коня», шо за нашим лейтенантом прибежал, взял за язык, и он мне пробазлал, шо офицерские посиделки будут не меньше часа… Вот я и подумал, а шо такое, если за это время за водой смотаюсь, с разрешения замкомвзвода, конечно… Ни хто ничё не узнает, а мужикам польза… А то сидят по окопам и жевальниками от жары хлопают, как те бычки, шо я ловил у в Черноморке… Надо ж их водичкой полить, а то совсем протухнут!
- Нельзя!!! – Отрезал Евтихий. – А вдруг чего случится! Твою беготню за водой, Сеня, могут, как дезертирство расценить…
- Так мне шо теперь, сказать мужикам шобы они друг другу не дали помереть посреди этой степи и сцали друг другу на голову?
- А хоть и так, Сеня! – Проговорил Пётр. – Ты же слышал, шо тебе бригадир ответил! Нельзя!!!
- Може и тебе на лысину посцать, дядя? – Улыбнулся «Два пальца». – Так я бы со всем моим удовольствием и любовью!.. Только уже и побрызгать нечем – увся моча через кожу испарилась! Ещё пару часов так посидим и мой конец отсохнет, как у того спелого арбуза! Только я имею вам заметить, шо я таки человек, а не тупой толстый арбуз… Кстати за арбузы…
- Стоп!!! – Рявкнул Евтух. – Совсем забалабонил!!! Тарахтелка!!!
Он уселся поудобнее, посмотрел на Петра, который просто изнемогал от зноя, на других солдат, которые сидели поодаль на дне траншеи, и точно так же страдали, и спросил тихо:
- Ты шо это, аж до Булдинки собрался? Так до неё не меньше пяти вёрст!..
- Ты, Василич, наверное, подумал, шо моя мама родила себе сына-идиёта? Я шо так сильно похож на того поца, который будет под таким солнцем чесать десять километров? Так ты обидно подумал, дядя!!! Мне даже стыдно сидеть с тобой в одном окопе!!! С какого перепугу мне до Булдинки ноги бить?!!
- Тогда поясни что к чему!
- А лиман нам на шо? Любоваться пейзажами?
- А с него воду-то пить можно?
- Костерок разведём, в котелочках вскипятим – еще, как можно будет!.. А до него тут, только с обрыва спуститься! – Усмехнулся паренёк. – Пять минут туда, пять минут набулькать воды во фляжки, и десять минут вернуться!.. Никто ничего и не заметит!
- А сколько лейтенанта не будет, ты говоришь?
- Тот фраерок, шо прискакал до взводного с выпученными глазами и языком на плече, ляпнул, шо не меньше часа… Так я пошёл, Василич? Давай свою флягу!
- Подожди!!!
Евтух привстал и посмотрел на голубоватую водную гладь Аджалыкского лимана, которая зеркалом лежала едва ли не под ногами – к воде нужно было всего-лишь спуститься с тридцатиметровой кручи обрыва. И обрыв тот был не отвесный, хоть и очень крутой, и «хоженый» ногами местных жителей – то тут, то там были видны узенькие тропиночки, поднимавшиеся от воды к степи… Сходить за водой было вполне возможно, хоть это наверняка потребовало бы определённой ловкости…
- Так шо скажешь, командир?
- А шо ты там ещё и за арбузы говорил, Семён? Что-то наши повара задерживаются, а пожрать совсем не мешало бы… А арбуз – он тебе и вода, и еда, и всё под одной кожурой…
И Семён, почувствовав, что Евтух уже почти готов на авантюру, заговорил с запалом:
- Так тут колхозный баштан рядом! От нашей траншеи всего-то метров двести отскочить! – Он встал и ткнул пальцем в колосившееся пшеничное море. – Там, за полем… Тут колхозная пшеница клином «на нет» сходит, а за ней баштан!.. Арбузы такие, шо как две мои головы!!!
- А ты откуда знаешь, Сеня? – Евтух подозрительно посмотрел на говорившего.
- Так… Ветер нашептал…
- Уже ходил туда, жопа!!! Без разрешения!!! Под трибунал, как дезертир захотел?!!
- Так, а шо вдруг дезертир? – «Два пальца» встал в позу. – Я шо там жить остался, посреди тех арбузов с дынями? Или я таки вернулся и спрашиваю твоего разрешения? Ой-вей!!! И если мине сейчас никто не наплюёт в глаза, так я это таки сделаю себе сам – шобы Сеня «Два пальца» просил разрешения покушать арбуз у колхозника!!! Так это даже селёдке смешно!!! Вместе со всеми мидиями, шо можно найти на пляжах от Лонжерона до Черноморки!!! От такого стыда увсе крабы, шо вылезли на песок, должны покраснеть и даже без кипятка!!! Та шоб мине после такого позора увсе одесские вороны бесперерывно гадили прямо на лысину, пока она у меня таки не появится от старости! Так шоб у меня увсе пальцы покрючило, и уже таки не смог никогда больше узнать, как шуршит чужой карман! Та шоб…
- Заткни фонтан, Семён! – Отрезал Евтихий. – Дай подумать без твоих причитаний минуту…
- Так думай быстрее, Василич, а то за твоими размышлениями время уходит, как вода у в песок на пляже!..
Бывший бригадир умел принимать решения быстро, никогда не боялся брать ответственности на себя:
- Петро! – Посмотрел он на своего кума. – Бери троих мужиков, прихватите по паре «сидоров» с собой, и дуйте за теми арбузами!
- О! То уже дело! – Обрадовался Семён. – Как раз по две морды на арбуз пообедать получится, да ещё и взводному останется…
- А мы, Сеня, с тобой за водой пойдём! Вдвоём! Чтобы ты под приглядом был, и самодеятельностью не занимался! Собирай фляги у мужиков! Бегом!..
Не прошло и пяти минут, как Евтух, посмотрев сначала в удаляющиеся через жёлтую пшеницу спины мужиков, отправленных на баштан за арбузами, отправился вместе с Семёном Вайнштейном за водой…
…По узенькой, извивающейся, как припадочная змея среди глыб жёлтого ракушняка, пыльной, и потому скользкой тропинке, они вместе спустились примерно на середину обрыва, когда «Два пальца» остановился на небольшой, но довольно ровной площадке. Место было очень удобным, и было понятно, что её уже давно местные жители использовали для того, чтобы передохнуть несколько минут и перевести дыхание на середине этого подъёма.
- Василич… Ты посиди здесь, ага?.. На тот берег погляди… А я до воды сгоняю… Шо там вдвоём делать? – Он посмотрел на два ремня, на которых болталось два десятка фляг. – Или я не дотяну сюда каких-то десять литров воды?
Евтух думал не долго, понимая, что его шустрый подчинённый прав:
- Добро, Сеня… Дуй к воде… Только если я шо-то засеку отсюда и тебе крикну, то кидай всё и пулей ко мне наверх! Ты меня понял?
- Не бзди, командир! Всё будет, как надо!!! – Усмехнулся Семён и припустил бегом вниз по тропинке…
…Где-то там, километрах в десяти или больше, гремела орудийная канонада – румынские дивизии рвались к побережью Чёрного моря, пытаясь захватить Григорьевку и Сычавку, и тем самым полностью отрезать Одесский оборонительный район от отступавших, под натиском танков генерал-полковника Манштейна, частей Красной Армии.
В небе, где-то там, далеко, над побережьем и морем, с воем кружились «карусели» воздушных баталий – «Юнкерсы», сбрасывали бомбы на обороняющиеся части Приморской армии, но им вовсю мешали делать своё дело краснозвёздные истребители. Они раз за разом взлетали со Школьного аэродрома в Одессе и с «водного» аэродрома, организованного на Хаджибейском лимане…
Но здесь, у северного окончания Большого Аджалыкского лимана пока было тихо. Здесь только готовились к предстоящим боям…
…Евтух вглядывался в противоположный берег, высившийся над зеленоватой водной гладью метрах в семистах, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь, и думал:
«…Эх! Бинокль бы сюда! Тогда можно было бы хоть что-то увидеть! Не могут те румыны ничего не делать! Где-то у них и пулемёты есть, и миномёты стоят, и пушки… Только как заметишь, если далеко и глаз не хватает? – Он посмотрел на худую фигуру Семёна, который уже бросил ремни с флягами в воду, и пока те наполнялись, шустро окатывал себя тёплой пресной водой. – Вот же прохвост! Даже искупаться успеет, по ходу дела!.. Только бы его с той стороны не засекли!..»
И словно накаркал…
На той стороне лимана, чуть поодаль от берега, вдруг поднялся белый клуб дыма, а ещё через секунду до слуха Евтуха донесся звук артиллерийского выстрела:
- Б-бу-у!!!
«…Дождались, бля! Доигрались!..»
- Семён!!! Назад!!! Назад!!!
«Два пальца» замер на секунду, посмотрел на обрыв, где на площадочке укрылся его командир отделения, и…
- Д-ду-дух-х!!!
С большим недолётом, метрах в ста, в воде вырос большой белый водяной столб, немного «подпорченный» донным песком, илом, и зелёными водорослями…
- Давай назад, полудурок!!! – Орал с обрыва Евтух.
И опять он увидел белый клубок дыма, поднявшегося на той стороне лимана.
- Фи-и-у-у-р-р-р! – Зашелестел в воздухе ещё один смертоносный румынский «подарок».
- Д-ду-дух-х!!! – Этот снаряд тоже упал с недолётом, но уже гораздо ближе…
Семён, который стоял в воде по колено, присел немного, пристально посмотрел в сторону противоположного берега, и приподнял из воды ремни с флягами. Встряхнул их, словно проверял насколько они наполнены, и… Воровато оглянувшись, снова опустил из в воду…
- Та кидай же ты их уже на хрен! – Надрывал горло Евтух, заметив третий сизый дымный клубок орудийного выстрела. – Сюда! Сюда беги, придурок!!!
- Фи-и-у-у-р-р-р! Д-ду-дух-х!!!
Видимо румынские артиллеристы пристрелялись понемногу, и этот взрыв был уже на берегу…
Метрах в пятидесяти левее Семёна, вырос большой земляной гриб, и швырнул во все стороны большие комья земли, песка и каменной крошки. Эти жёлтые камешки долетели даже до площадки, на которой сидел Евтух, что уж говорить о Семёне, которого сбило взрывной волной с ног, и швырнуло в воду, накрывая сверху земляным ливнем…
- Мать твою за ногу, Сеня! Вставай!!!
Евтух выскочил из-за валуна и, сломя голову, понёсся вниз по тропинке к воде лимана, пытаясь не потерять из виду то место, куда с головой нырнул его товарищ...
- Б-бу-у!!! Б-бу-у!!! Б-бу-у!!! – Доносилось до ушей бывшего бригадира.
Вражеские артиллеристы начинали стараться вовсю… Скорее всего румыны не знали русской поговорки, что из пушки по воробьям не стреляют – сейчас они даже не думали жалеть свой боезапас…
- Фи-и-у-у-р-р-р!!! Фи-и-у-у-р-р-р!!! Фи-и-у-у-р-р-р!!! Д-ду-дух-х!!! Д-ду-дух-х!!! Д-ду-дух-х!!!
- Семён, скотина!!! Вставай!!!
Евтуха несколько раз сбило с ног тугой взрывной волной, а уже на последних метрах этого безумного галопа он поскользнулся на пыльной тропинке и кубарем покатился вниз. Да так со всего маху и влетел в воду…
…Они вынырнули вместе.
«Два пальца» очумелым взглядом озирался по сторонам, словно пытался понять, что же такое вокруг происходит, когда очередной взрыв опять опрокинул его в воду.
- От же халэпа!!! Откуда ты взялся на мою голову, придурок!!!
Евтух сунул руки в воду по локоть, так, как это делают когда месят тесто в большом чане, и выдернул на свет божий незадачливого водоноса:
- Живой?!! Шо молчишь?!! – Он притянул к себе Семёна «за грудки», и теперь тормошил его, словно грушу и орал прямо в лицо. – Ты живой, Семён?!!
- Фи-и-у-у-р-р-р!!! Фи-и-у-у-р-р-р!!! Фи-и-у-у-р-р-р!!! Д-ду-дух-х!!! Д-ду-дух-х!!! Д-ду-дух-х!!! – Уже весь берег встал на дыбы под взрывами снарядов.
И тут Семён Вайнштейн посмотрел на Евтуха таким взглядом, словно увидел его впервые в жизни:
- О! Дядя!!! А ты шо тут?
- Живой!!! Слава, Боже!!! – Обрадовался «бригадир». – Идти можешь?
- А я шо, каличный или убогий? – Проговорил «Два пальца» заплетающимся языком. – А де наши фляги, дядя?
- Забудь!!! Давай сами ноги уносить!!!
- Д-ду-дух-х!!! Д-ду-дух-х!!! Д-ду-дух-х!!! – Снаряды разорвались уже совсем рядом, и опять бросили этих двоих в воду.
Но теперь они вынырнули почти сразу, и Евтух поволок Семёна к берегу.
- Фляги! Вода! – Крикнул тот.
- Да ну их, Семён! Бежи давай до обрыва!
- Не-е-е!!! – Семён, как самый настоящий ишак, упёрся в затиненное дно руками и ногами. – Ты шо подумал, дядя? Шо я уже таки обосрал себе ляжки, и брошу взводное имущество?!! Так ты таки ошибся!!!
Он встал на карачки, и стал шарить руками по дну, благо здесь было не глубоко, всего-то по колено…
И тут, метрах в тридцати от друзей, вскипела строчка белых фонтанчиков – по незадачливым краснофлотцам, с румынского берега, стал довольно прицельно бить пулемёт…

* * *
И ещё одна небольшая авторская справочка для тех, кто совсем ничего не знает о стрелковом оружии начала ХХ века…

…Единый пулемет MG 34 – по-настоящему легендарное оружие второй мировой войны. Эти, ставшие классикой пулеметы, во многом определили направление дальнейшего развития стрелкового оружия.
В 1930 году Управление вооружений Рейхсвера, уже готовясь к войне, разработало тактико-технические требования к «единому пулемету». Пулемет должен был быть достаточно легким, иметь скорострельность порядка 600 выстрелов в минуту, воздушное охлаждение, ленточное и магазинное питание, использовать винтовочно-пулеметный патрон калибра 7,92 миллиметра, иметь возможность установки на все виды боевой техники, а также использоваться в зенитных пулеметных установках с колиматорным или оптическим прицелом…
И немецкая промышленность с честью выполнила заказ.
В результате, германская армия вступила во Вторую мировую войну с единым пулеметом MG-34, опыт боевого применения которого целиком подтвердил правильность концепции единого пулемета. Вместе с тем, уже с началом серийного производства MG-34 немецкие инженеры развернули работы над новым, более технологичным и дешёвым образцом, в перечень требований к которому позже была добавлена слабая чувствительность к засорению и состоянию смазки – это было настоящим «бичом» MG-34. В результате реализации этих требований был создан пулемет MG-42, который многие специалисты считают лучшим пулеметом Второй мировой войны – он поступил на вооружение только к концу 1942 года.
А тогда, летом 1941-го…
Пулемет MG 34 (Maschinengewehr-34).
MG-34 был принят на вооружение в 1934 году и вплоть до 1942 года являлся основным пулеметом пехоты, механизированных и танковых частей Вермахта.
MG-34 – это первый единый пулемет в мировой практике!
Именно в нем была воплощена концепция универсального пулемета, способного выполнять как роль ручного пулемета, используемого с сошек, так и станкового, используемого с пехотного или зенитного станка, а также танкового, используемого в спаренных и отдельных пулеметных установках танков и других боевых машин. Понятно, что подобная унификация MG-34 значительно упрощала вопросы эксплуатации и ремонта пулемета, снабжения и обучения войск, обеспечивала командирам необходимую тактическую гибкость в применении оружия.
MG-34 был абсолютно универсален, имел не только ленточное, но и магазинное питание, а направление подачи ленты было двухстороннее!
В целом, MG-34 являлся весьма достойным оружием. Однако его производство было достаточно дорого и трудоемко. Понятно, что в условиях военного времени все это не позволяло восполнить возрастающие потребности войск в пулеметах. Именно в связи этим к 1942 году было принято решение о начале производства нового, более простого и надежного пулемета MG-42. Вместе с тем, производство MG-34 не прекращалось вплоть до 45-го года! Часть пулеметов поставлялась в пехотные части, но основная масса MG-34 устанавливалась на танки и другие боевые машины вермахта, так как он, в силу некоторых конструктивных особенностей, способа смены ствола и возможность подачи ленты с любой стороны, значительно более подходил для установки на боевой технике, нежели MG-42…
Но, что самое уникальное было в этом пулемёте, так это то, что при относительной лёгкости, его прицельная дальность стрельбы составляла до 2200 метров, тогда как ручной пулемёт Дегтярёва, стоявший на вооружении Красной Армии с 1927 года, имел дальность в 1500 метров. И даже старенький, проверенный многими войнами станковый пулемёт Максим, уступал MG-34, со своей прицельной дальностью до 2000 метров, хотя, положа руку на сердце, чаще использовался на дальностях от 700 до 1000 метров…

* * *
…- Вот видишь, дядя, какой я таки важный и, я даже сказал бы, страшный для тех румынов человек! – «Два пальца», совершенно не обращая внимания на то, что вражеский пулемётчик постепенно «нащупывал» дальность, и его очереди уже взрывали воду белыми фонтанчиками всё ближе и ближе, продолжал, уподобясь крабу, шарить руками по дну в поисках ремней с флягами. – Мало им было запулить пару тройку снарядов, так они в меня ещё и из пары пулемётов лупят, идиёты! Только они не пошевелили своей тупой мозгой, и не поняли, шо в меня попасть, таки совсем не просто – я худой и вёрткий!
«Два пальца» был прав – к первому уже успел присоединиться и второй пулемёт…
- Та брось же ты всё, придурок! Застрелят же!!! Бежим!!! – Орал Евтух во всё горло. – Давай, Сеня!!!
- Фи-и-у-у-р-р-р!!! Фи-и-у-у-р-р-р!!! Д-ду-дух-х!!! Д-ду-дух-х!!! – Прилетели и взорвались ещё несколько снарядов…
- Есть!!! – Семён вдруг вскочил и выпрямился во весь рост, победоносно сжимая в обеих руках ремни, на которых болтались потяжелевшие, наполненные мутной водой алюминиевые фляги. – Нашёл!!!
И тут же рухнул плашмя на прибрежный песок, а рядом с ним, прямо носом в водоросли «приземлился» и Евтух – последний снаряд, прилетевший с той стороны лимана, взорвался так близко, что было просто чудом, что друзей не зацепило ни одним осколком!.. Их, кажется, даже приподняло немного от земли и, в согласии с законами тяготения и земной гравитации, мощно, словно это были какие-то тряпичные куклы, бросило на прибрежный песок…
Евтух выплюнул изо рта зелёные, осклизлые водоросли и посмотрел на Семёна. А тот, с выпученными глазами, хватал ртом воздух, словно рыба, выброшенная на берег…
- З-зараза!!! – Проговорил «бригадир», ещё не зная, ранен его подопечный или нет. – За-ра-за-а!!!
С берега нужно было убираться, и немедленно, потому что и артиллеристы и пулемётчики успели пристреляться, и теперь в любую секунду можно было ожидать в спину «смертельный привет», но Семён, даже не пытался встать на ноги.
- Ну, жопа, дай только до наших добраться! – Проговорил Евтух зло, и встал на ноги. – От тогда и огребёшь ты от меня, по самое первое число!
Он хватанул худого Семёна за пояс флотских штанов, как схватил бы ведро с водой за  проволочную ручку, оторвал его от земли, и побежал к тропинке…
- М-мы-ы-ы!!!
«Два пальца» пытался что-то проговорить, протестуя против такого бесцеремонного способа перемещения своего тела, но его язык заплетался, а Евтуху бело не до выслушивания бредней Семёна, которые, если бы не контузия, наверняка уже лились бы из него, как из фонтана – пулемётные очереди уже выбивали «фонтанчики» из прибрежного песка.
«…Давай! Давай! Беги!!! – Приказывал он сам себе, напрягая мышцы ног. – Вытягивай этого полудурка малолетнего!!!»
Добежав до тропинки, Евтух, словно в его руке был не человек, а что-то не тяжелее пустого пыльного мешка под картошку, перехватил Семёна второй рукой и тут же вскинул его на своё плечо:
- От так удобнее будет!
Он с обезьяньей ловкостью стал взбираться по тропинке вверх по склону, лавируя между камней – теперь, свисавший с плеча пыльной тряпкой незадачливый водонос-краснофлотец Семён Вайнштейн больше не занимал его рук, свисая с крепкого плеча, и Евтух использовал все четыре «конечности», чтобы поскорее добраться хотя бы до площадки…
Через несколько минут, когда они уже были на середине подъёма, в мозгу «бригадира» мелькнула мысль:
«…Как бы ноги не устали на такую крутизну бежать, да ещё этот мешок на своём горбу тащить!.. Та только совсем уж шклявый он какой-то, балабол-то наш – моя Параска и то потяжелее будет… Не, останавливаться не стоит – допру его до наших и так! Да и вообще поскорее надо, пока лейтенант до взвода не вернулся… Так шо… Давай, Евтухе, дуй до верху!..»
 Поняв для самого себя, что дотащит Семёна до своих траншей наверху обрыва и без «перекура», Евтух без остановки миновал площадку, с которой ещё так недавно осматривал противоположный берег лимана, и устремился дальше по склону.
И тут «ожил» «Два пальца»:
- Ты бы остановился на минуту, Василич… – Проговорил он заплетающимся языком. – А то ведь уроню воду…
- Ты шо, фляги за собой тащишь? Не бросил? – От удивления Евтух даже приостановился.
- Ты ж меня потом сам живьём съел, и без соли, за те фляги…
- Ладно!!! Потом разберёмся!!!
- Фи-и-у-у-р-р-р!!! Фи-и-у-у-р-р-р!!! Д-ду-дух-х!!! Д-ду-дух-х!!!
Снаряды продолжали рваться на берегу, но теперь взрывов стало меньше – видимо артиллеристы решили, что с «водоносами» покончено. Перестали строчить и пулемёты, выискивая своими смертоносными очередями случайные глупые жертвы…
…Прошло ещё несколько минут, когда…
- Ф-фу-уф-ф!!! – Выдохнул Евтух, и бережно положил «ожившего» Семёна на дно траншеи. – Ну, слава Богу, выскочили…
Он встал с колен, посмотрел на мужиков, своего бойцов взвода, которые толпились вокруг, и вдруг заметил Петра:
- Как дела, куме? Арбузы принесли?
- Твою мать, бригадир! – Отозвался взволнованный родственник. – Я вже полные штаны наложил, пока смотрел, как вы от того лимана вверх, до нас скакали! Шо ж вы, мать вашу… На хрена?!! Шо бы я потом твоей Параске сказал, а? Шо Евтух, как тот баран попёрся за водой и его из пушки расстреляли? Ты ж нормальный, вроде, куме! За то тебя и в бригадиры выдвинули – за ум и рассудительность!
- Ничё… Нормально, Петро…
- И водичка есть… – Подол голос Семён со дна траншеи, успевший уже немного прийти в себя. – Разбирайте баклаги, колхознички… Только сразу пить не рекомендуется, шобы дрыщ не разобрал!.. Не хватало нам здесь, у взводе, ещё и дизентерии, и обосранных окопов… Вы её на костерок в котелочке, а потом пить…
Он понемногу приходил в себя, и уже сидел, вытянув ноги в проходе траншеи, и теребил ремни, на которых болталось два десятка фляг, и которые он только теперь выпустил из своих цепких ладоней.
- Так ты их так и не бросил, Сеня? – Удивился Евтух.
- А ты за кого меня держишь, командир? – Проговорил Семен, и вяло улыбнулся. – Когда это такое было, шо Сеня «Два пальца» пошёл на дело, взял хабар, а потом кинул его только оттого, что кто-то громко пёрнул?!. Да меня ж за такой ляп все «щипачи» Одессы уважать перестанут! Я ж потом ни в одном уважаемом обществе от стыда появиться не смогу!..
- Тебя ж, дура, через те фляги чуть не убили! Да и кума заодно! – Воскликнул Пётр.
- Ну, был небольшой шухер… Не скрою… – Согласился Семён, и вымученно улыбнулся. – Так мы ж для общества старались!
Он всей пятернёй утёр свой горбатый, истинно «национальный одесский нос», из которого тоненькой скупой струйкой вдруг пошла кровь.
- Ты как себя чувствуешь, шпанюк одесский? – Проговорил Евтух и улыбнулся. – Котелок-то варит ещё, или в медсанбат пойдёшь?
- Обидно говоришь, Василич! – Семён размазал кровавые сопли по щеке. – Меня, бывало, и штакетиной от забора по балде угощали, а один раз, по малолетству, у в Холодной балке, когда в чужую хату залез, так и здоровенной оглоблей приласкали… И ничего! А тут шо такое? Воздухом по мозгам дунуло?.. Нормально… Вон, арбуза щас умну, шо Петруччо наш приволок, и буду как огурец – зелёный и в пупырышках!!!
- Вот же балаболка! – Усмехнулся Пётр. – У него контузия, кровь из носу хлещет, а оно балаболит, шо хочет арбуза сожрать!
- Так ты его принёс, того полосатого, Петруччо, или где?
- Принёс-принёс!!! И даже весь тебе отдам! Хай тебе моя пайка на пользу пойдёт, Сеня, а то у тебя после того артобстрела мозга слегка набекрень встала… Так шо ты это, жуй давай, поправляй извилины!..
- Что здесь происходит?!! – Раздался возглас из-за толпы. – Почему  краснофлотцы покинули позиции?!! Кто разрешил?!!
Новоиспечённые морские пехотинцы тут же разбежались по своим стрелковым ячейкам, оставив Евтуха, Семёна и Петра один на один с, невесть откуда появившимися, офицерами.
А было их тут предостаточно: взводный лейтенант Горобец, капитан Лямзин, командир батальона майор Гроховой, батальонный комиссар, что соответствовало званию майора, Иевлев и, единственный из всех, не в морской, а в армейской форме…
Вернее, даже не армейской – на голове этого офицера красовалась фуражка с малиновым околышем и синей тульей, а на левом рукаве тёмно-зелёной, не «полевой», как у других, а повседневной гимнастёрки красовался нашитый шеврон в виде щита с мечом… Да и суровый из-под бровей взгляд, и весь его грозный вид говорили о том, что этот офицер представитель не самого популярного в народе «Народного Комиссариата Внутренних Дел», а попросту военной контрразведки… А вот две его лейтенантские «шпалы» в петлицах…

* * *
…В те годы в органах НКВД, к которым  относились не только сотрудники Особых Отделов, милиция и пограничники, но и военнослужащие дивизий НКВД, воевавших на фронте, были несколько иные знаки различия.
Сержантский состав, например, имел «кубики» вместо обычных треугольничков, средний начальствующий состав «шпалы» вместо «кубиков», старший начальствующий состав «ромбы» вместо «шпал». В этих частях, особенно непосредственно частях НКВД, были «свои» звания, которые были на несколько рангов выше, чем в войсках. Например, «сержант НКВД» соответствовал войсковому «лейтенанту», и носил в петлицах столько же «кубарей». А вот «лейтенант НКВД», носивший две шпалы, соответствовал уже «майору»…
Так что… «Энкавэдэшные» лейтенантские «шпалы» говорили о том, что этот офицер надёлен очень большими полномочиями, а его «энкавэдэшное» лейтенантское звание соответствует званиям командира батальона и комиссара…
И именно он, представитель того «народного комиссариата», который за последних несколько лет заставил дрожать за свои жизни даже многих заслуженных генералов, героев былых сражений, а многих из них, по приказу Вождя Народов, попросту ликвидировал, и задавал сейчас вопрос…

* * *
«Лейтенант» спрашивал, напрочь игнорируя присутствие двух офицеров, которые хоть и были равны с ним в звании, но находились в батальоне на вышестоящих командных должностях. Видимо у «контрика» сказывалась давно отработанная в «энкавэдэшных» кабинетах привычка задавать вопросы, хотя сам лейтенант выглядел довольно молодо…
- Я спрашиваю: «Что здесь происходит?»… Отвечать на вопрос офицера, граждане краснофлотцы!
- О! Ты смотри, Василич. Не успел я стать «товарищем», как меня опять «гражданином» обозвали… – Проговорил Семён в полголоса, и без тени уважения, даже нагло, тоже видать по старой привычке, взглянул на говорившего. – Ты шо за поц такой с бугра, начальник?
Лейтенант в одну секунду лицом своим уподобился варёному раку, и схватился за кобуру, висевшую на ремне:
- Ты, сука приблатнённая!!! – Задохнулся он от возмущения. – Ты как, гад, с офицером НКВД разговариваешь! Да я тебя, мразь, сейчас прямо здесь, по законам военного времени, без суда и следствия!..
Довести до конца обещанное он не успел, потому что буквально в двух метрах от всей этой «офицерской группы» резко «тормознул» всадник, поставив гнедого коня на дыбы в «свечку». Верховым оказался старший лейтенант, офицер по особым поручениям из штаба полка.
- Кто проводил разведку боем, товарищ майор? – Обратился он к комбату.
Гроховой вопросительно посмотрел на Лямзина, и тот ответил:
- Краснофлотцы Проценко, Подопригора и Вайнштейн!
- Командиром полка полковником Осиповым приказано объявить морякам благодарность!
- Какая на хрен благодарность, лейтенант?!! – Вскипел «контрик». – Это дезертиры, которые пытались покинуть расположение батальона!!!
Офицер, не слезая с лошади, бросил презрительный взгляд на «энкавэдэшника», и громко, так чтобы слышали все присутствующие, проговорил:
- Моё звание «старший лейтенант», товарищ лейтенант НКВД Решетов – это первое! И второе! Вчера полку была поставлена задача – с помощью разведдействий выяснить расположение румынских артиллерийских и миномётных батарей, а, по возможности, и пулемётных гнёзд, и передать эти данные, артиллеристам 412 береговой батареи… Что уже и сделано офицером связи полка! Так что, товарищ Решетов, краснофлотцам, которые, рискуя жизнью, вызвали на себя пулемётный и артиллерийский огонь, и тем самым раскрыли позиции румынских батарей, полковник Осипов приказал от его имени объявить благодарность!
Лямзин только улыбнулся краешком рта, и, не дожидаясь более ни чьих приказов, громко скомандовал:
- Краснофлотцы Проценко, Вайнштейн, Подопригора! От лица командования полка, за проявленные инициативу и личное мужество во время проведения разведывательной операции объявляю вам благодарность!
- Служим трудовому народу! – Рявкнули три глотки.
«Два пальца» широко улыбнулся, свернув на солнце своей стальной фиксой, и сказал, обращаясь к Петру:
- Ты смотри, Петруччо, как быстро власть меняется! Только щас мы уже были «гражданами», а вже опять таки «товарищи»… – И нагло посмотрел на лейтенанта НКВД. – А ты, «цветной», до того как клешнёй свой шпалер начинаешь лапать, сначала спроси у народа, шо он под румынскими снарядами делал! Мож ты и не знаешь, шо кого-то в разведку отправляли! А то, если так сильно пошмалять желаешь, так мы тебя у в следующий раз с собой в разведку прихватим! Он там и покажешь, какой ты есть «Ворошиловский стрелок»! Или у в румынов, которые с пушками и пулемётами пулять страшнее, чем у в честных и безоружных граждан?
Лицо лейтенанта из красного стало бордовым, и он уже, наверное, готов был достать из кабуры наган, и «привести приговор в исполнение», когда…
- Б-бу-бу-у-у-у!..
Этот орудийный залп был очень далёким, километрах в десяти, никак не меньше, но… Даже здесь, на северном окончании Большого Аджалыкского лимана, показалось, что дрогнула земля под ногами…
- Фи-и-и-и-у-у-у-у!..
Очень высоко в голубом августовском небе засвистело, и этот свист буквально вжимал людей в землю – казалось, что на голову падает что-то огромное… Никак не меньше эсминца или крейсера… От этого душераздирающего звука хотелось вжаться в землю, заползти под какой-нибудь камень, уподобившись степной гадюке, да и не вылазить из-под него никогда…
Работали тяжёлые пушки дальнобойной артиллерии…

* * *
…Одесский залив, сама одесская бухта, похожа на большой полумесяц, рогами которого стали два больших мыса. Один находится на юго-западе, в районе «Дачи Ковалевского», а второй на востоке, около деревни Чабанка. Между ними, по прямой, через бухту, больше 25 километров, а дальше начинается открытое море…
Это обстоятельство и явилось, в своё время, решающим в выборе места для строительства 411 и 412 тяжёлых береговых батарей, что позволяло держать всю акваторию одесской бухты под кинжальным перекрёстным огнём тяжёлой дальнобойной артиллерии, и прикрывать Одесскую военно-морскую базу.
Батареи эти начали строить в мае 34-го, и закончили уже к июню 36-го.
Обе батареи состояли их трёх 180-миллиметровых орудий с дальностью стрельбы до 40 км!.. Кроме «главного калибра» здесь, для прикрытия от авианалётов на каждой батарее, находились отдельные зенитные взвода: отделение зенитных пушек – 3 орудия калибра 45 миллиметра и отделение зенитных пулемётов – 3 счетверенных пулемета. Личный состав батарей насчитывал 356 человек.
Эти батареи представляли собой сложный комплекс сооружений со множеством служб. Железобетонные сооружения, построенные на глубине от 10 до 23 метров, опоясывались двумя слоями бронированной стали толщиной 30 мм, а толщина самого железобетона в отдельных местах доходила почти до двух метров! В то время, к началу войны, ещё не было оружия, способного разрушить подобные укрепления.
Под толщей земли, железа и бетона находился целый городок со своей электростанцией, радиотелефоном, сложной системой вентиляции, откачки грунтовых вод, котельной установкой, водопроводом, артезианской скважиной, паровым отоплением, помещениями для личного состава, складами для топлива, продовольствия и боеприпасов…
А на поверхности, в железобетонных канонирах находились лишь орудия с надстроенными сверху металлическими домиками, имитирующими крестьянские хаты для маскировки.
Все 3 орудийных дворика были соединены между собой подземным ходом, кроме того, батарея имела центральный пост наводки, который находился на командном посту, на берегу моря, соединённом подземным ходом с орудиями.
Для дезинформации противника в полукилометре от каждой из батарей были сооружены ложные позиции с макетами орудий из брёвен…
Но самыми уникальными во всём этом, конечно же, сами орудия…
Высота траектории полёта снаряда при стрельбе на предельную дальность составляла 18 километров, а дальность до 40!.. Поэтому, когда первые снаряды, падавшие почти отвесно, взрывались в расположениях противника, фашисты почти всегда думали, что их бомбит советская авиация. Открывался заградительный огонь из всех видов противовоздушных средств, но… Тяжёлые снаряды продолжали рваться, сея панику и смерть в стане врага…

* * *
…Сегодня моряки на своей собственной шкуре ощутили мощь этих «главных калибров»…
- Фи-и-и-и-у-у-у-у!
От воя падающих снарядов казалось, что даже небо стало ниже.
- В укрытие! – Рявкнул майор Гроховой, и первым спрыгнул в траншею. – Всем в укрытие!!!
Прошло ещё несколько томительных секунд, и в семистах метрах, на противоположном берегу Аджалыкского лимана…
Казалось, что в том месте, откуда ещё недавно по незадачливым «водоносам» роты Лямзина стреляли румынские пушки, земля встала дыбом… Чёрные земляные грибы взрывов, казалось поднялись до самого неба… Это была просто земляная стена, сооружённая в одну секунду кем-то огромным, всесильным и невидимым…
Земля смешалась с небом, и эта адская смесь, густо замешанная на металле закрыла собой яркое августовское солнце…

* * *
14 августа 1941 г. ООР . В окружении…

…Командир 1-го Черноморского полка морской пехоты полковник Осипов…
Яков Иванович Осипов… Он был яркой, неординарной личностью, человеком трудной, но интересной судьбы…
Начинал он свой боевой путь свой ещё в гражданскую войну. В составе отряда военных моряков выполнял под Астраханью задания по подавлению контрреволюционных мятежей. Задания самого Сергея Мироновича Кирова. Мироныч в те годы довольно часто встречался с этим молодым «краскомом», уважал его за отвагу и боевую смётку.
И когда Осипову довелось стать командиром 1-го Черноморского полка морской пехоты, основную часть которого составили добровольцы, Яков Иванович стал воспитывать своих подчиненных на традициях советских военных моряков. Хотя сделать это было не так-то уж и просто – в полку насчитывались представители более чем 20 национальностей…
В этом легендарном полку свято чтился и настоящий флотский дух, и память о героях гражданской войны, даже все атрибуты были флотские – полосатая тельняшка и широкий черный пояс с квадратной медной бляхой! И это уважалось коренными одесситами, каждый из которых в душе до самозабвения любил «своё» море и свой город, и которым, волею судеб теперь пришлось стать военными моряками, военморами!
Но!..
Когда традиции шли против здравого смысла, верх брал именно здравый смысл. И пример показывал сам командир полка.
Темная флотская форма демаскировала бойцов – издалека видны были рубахи-голландки и чёрные бушлаты, неудобны в полевых условиях, и конечно же дорогие любому флотскому сердцу бескозырки. И когда командование отдало приказ переодеть военморов в общеармейскую полевую форму, то нашлись горячие головы, которые пытались обсуждать приказ и даже возражать против него!
Все разговоры и перепалки по этому поводу стихли 12 августа, тогда, когда комполка вышел из своего КП в защитного цвета армейской гимнастерке и лихо сбитой набок пилотке… И лишь во время атак Осипов разрешил своим военморам надевать бескозырки и расстёгивать гимнастерки, чтобы видна была «душа» морских пехотинцев – полосатая тельняшка. И все равно звал враг морских пехотинцев «черной тучей» и «черными дьяволами»…
…Первый штурм Одессы румынскими кавалерийскими дивизиями, имевший целью овладение городом с ходу, был отражен. И тогда врагу, рвавшемуся к черноморской Жемчужине, пришлось немного охладил свой пыл, перегруппироваться и набраться сил… Недельная передышка была только на руку защитникам Одессы, но…
Очень скоро эта тишина закончилась…
14 августа румынские дивизии начали развивать наступление на Одессу с востока. При этом главный, основной удар наносился по Григорьевке, высоте 59,8, и северной оконечности Большого Аджалыкского лимана – тому участку обороны Одессы, который защищал 1-й Черноморский полк морской пехоты – враг рвался к побережью, к деревне Чабанка, откуда уже возможно было обстреливать одесскую бухту, установив дальнобойные пушки…

* * *
…14 августа, 14.30…
…Уже около получаса позиции полка Осипова засыпали бомбами воющие «Юнкерсы», и от них не отставала артиллерия. Земля вперемешку с тучами осколков, поднятая взрывами, сыпалась на голову морпехов непрерывным чёрным дождём, и казалось, что этому ливню не будет конца…
…- Б-бу-бух-х! Б-бу-бух-х! Б-бу-бух-х!
Взрывы раздавались совсем рядом с ячейками, в которых, сжавшись в комок, и прикрывая головы руками, словно это могло спасти от осколков, сидели наполовину оглушённые моряки роты Лямзина.
- Б-бу-бух-х! Б-бу-бух-х! Б-бу-бух-х!..
…- Или у меня мираж, как в той пустыне, Василич или те пушкари стали пулять в нас снаряды реже! – Проговорил Семён, и привстал, высунув голову над бруствером в надежде хоть что-то разглядеть.
- Сядь назад, дура! – Рявкнул Евтух, и потянул непоседливого «Два пальца» вниз на дно окопа. – Без башки останешься!
Да только Семён не обратил на него никакого внимания:
- Хапай у в клешню свой карамультук, командир, и начинай целиться! Пора вже выползать из этой норы! Я таки прав – эти «не наши молдаване» решили, шо здесь уже никого нет, и как те идиёты идут на нас в атаку!
- Рота, занять позиции! – Послышался крик Лямзина. – Приготовиться к бою! Огонь открывать только по моей команде!
- От то добре! – Проговорил возбуждённо находившийся неподалёку Пётр, передёргивая затвор своей «трёхлинейки». – Хоть до дела дошло! А то совсем уже в этих окопах на вяленую рыбу похожи стали!
- Ты давай не шебуршись особо, куме! Распетушился, герой! Тут тебе не поиграться с детями малыми! Тут пулю в лоб зарядят, и поминай, как звали! – Проговорил Евтух, и тоже передёрнул затвор, досылая патрон в патронник. – Этих надо аккуратно снимать, и собственную голову беречь!
Пули, со стороны наступавших густой цепью румынских солдат, летели так густо, что казалось, будто они создали в воздухе большую свинцовую толчею, и теперь пробиваются к окопам моряков, мешая друг другу и расталкивая своими округлыми боками своих, таких же смертоносных товарок…
- Вж-виу-у-у! В-виу-у-у! В-ва-ва-виу-виу-у-у-у!!!
Цепи атакующих приближались с каждой минутой, и наконец-то настал момент, когда капитан Лямзин прокричал во всё горло, перекрикивая шум выстрелов и взрывов:
- Краснофлотцы!!! По врагу!!! Залпом!!! Огонь!!!
- Понеслась звезда по кочкам! – Прокричал Семён и выстрелил из своей винтовки.
- Давай, мужики! – Прокричал Евтух, раз за разом передёргивая затвор «трёхлинейки» и стреляя в наступавших. – Дадим перцу гадам!
И понеслась круговерть боя…
Стреляли все!.. Чувство близкой опасности, да ещё вскипевшая в душах защитников ненависть к захватчикам, спаяла таких разных людей в один клубок нервов, злости и непреодолимого желания победить!..
…14 августа, 18.30…
…Румыны вот уже четыре часа к ряду пёрли на пулемёты военморов, как полоумные. Они совершенно не обезумели в своём желании сбросить защитников Одессы в море, и не обращали внимания на собственные потери…
- Да они бухие все, Василич! Та-та-та-та-та!!! – Проорал Семён, отстреливаясь из пулемёта. – Обожрались своей поганой цуйки, сверху фрицевского шнапса добавили, а теперь думают, шо от наших пуль у в танки попрятались! От же идиёты!..
…Минут десять назад Евтух, буквально «краем уха» услышал, что замолчал «дегтярёв», строчивший на фланге взвода, и отправил этого ушлого одесского пройдоху посмотреть, что там случилось с пулемётчиком. А ещё через две-три минуты «Два пальца» вернулся в свою ячейку и приволок пулемёт и несколько «блинов» к нему со словами:
- Кончился наш пулемётчик, Василич… Прямо в лоб пулю поймал… Теперь я за него поработаю! Мне с этой «швейной машинкой» таки удобнее будет расчищать пейзажи от этих мамалыжников!
- А сумеешь?
- Так, а шо там особенно уметь, командир? – Улыбнулся Семён, и передёрнул затвор пулемёта. – Целься и пуляй! И затвор каждый раз дёргать не надо! Как раз по мне «стрелялка»!
- Ага! То же мне ещё, «оружие для лентяев» нашёл? А то, шо пулемётчиков в первую очередь отстреливают, забыл?
- Да хрен им в нос, Василич! – Семён улыбнулся ещё шире. – Я маленький – в меня не попадут! Та-та-та-та-та!!!
…Бой продолжался, и накал его всё возрастал, а Евтух иногда бросал взгляды в сторону Семёна, и думал:
«…Вот же засранец! И где только насобачился так с пулемётом управляться?!! Или он из «дегтяря» и раньше стрелял, да не сказал ничего?.. Словно всю жизнь с ним бегал!..»
Это и в самом деле было удивительно – одесский жулик, вор-карманник, стрелял из ручного пулемёта так, словно всю свою недолгую жизнь только это и делал! Он валил атакующих, словно кегли, по двое, а то и по трое за одну короткую очередь в три-четыре патрона! И наступавшие цепи румынских солдат дрогнули, натолкнувшись на кинжальные очереди Сени «Два пальца»…
- Так! Так вам, мамалыжники! Та-та-та! Та-та! Та-та! – Исступлённо орал он в каком-то экстазе. – Тут вам не здесь, халамидники! Тут вам, на минуточку, Сеня стреляет!
Через десять минут бойцы-военморы поняли, что наступавшие перестали бездумно атаковать позиции роты Лямзина, которая очень больно огрызалась из всех стволов, и стали плавно, почти незаметно, роту обходить, как морская волна, которая натолкнулась у одесского пляжа на бетонный волнорез…
Румынские цепи сместились в сторону, и дружно навалились на другие роты, оставив, до поры, роту Лямзина в покое…
- Товарищ капитан! – Проговорил озабоченно Евтихий, обращаясь к ротному. – Обходят?
- Где лейтенант Малышев? – обернулся по сторонам Лямзин.
- Нет больше взводного, товарищ капитан… – Ответил Евтух. – Пуля прямо под сердцу прилетела… Там он лежит, в траншее…
- Кто командует взводом?
- Так… А кто ж его знает… Тут в этой запарке не разберёшься ни хрена… Я – своим отделением командовал… А взводом… Мож из сержантов кто?
- Пулемётчик твой? Кто пулемётчик?
- Мой… – Усмехнулся Евтух, но договорить не успел.
Из-за его спины выскочил Семён, у которого на плече висел пулемёт:
- А таки я, товарищ начальник! – Он улыбнулся, как довольный кот на чужую сметану. – А шо, ничего себе так получилось!
Лямзин просто опешил:
- Ты?!! Во дела-то!!! Ты где так наловчился, «Два пальца»?
- А я знаю? Само как-то… Мне затвором карамультука дёргать лень, да и руки беречь надо – при моей профессии мозоли на клешнях ни к чему!.. А тут такой аппарат без присмотра валяется! Я и шевельнул мозгой, шо с него по тем баранам стрелять – работы меньше…
- Ну, ты!.. – Капитан даже запнулся на секунду, подыскивая нужное сравнение. – Конь с яйцами!.. Так и шо? Ты теперь хочешь быть пулемётчиком?
Семён погладил пулемёт по плоскому «блину», смахивая несуществующие пылинки:
- Нормальный аппарат, товарищ начальник! Самое оно для такого «лентяя», как я! Только прикажите патронов приволочь – я тогда тут такую оборону Одессы организую, шо всем этим мамалыжникам тошно станет!..
- Патроны надо беречь! – Сказал капитан и обернулся в Евтуху. – Вы слышали, товарищ командир отделения! Пока мы здесь держали оборону, батальон отошёл…
- По ходу пьесы нас окружили? – Переспросил Семён.
- Временно отрезали от основных сил полка! – Поправил его капитан.
- Так надо до своим пробиваться, товарищ капитан, до нашего батальона! – Сказал Евтух. – Шо нам тут теперь делать, раз весь полк отошёл?
- Приказа к отступлению не поступало! – Проговорил Лямзин, но после этих слов опустился на корточки, и опёрся спиной о стенку траншеи.
Он устало посмотрел в белёсое перед вечерними сумерками небо, и надолго замолчал…
Евтух смотрел на своего ротного и думал, ожидая его решения:
«…Нормальный мужик, кажется… Офицер! Только не кадровый войсковой, а «гражданский» из милиции… Неужели он не понимает, шо если мы тут и дальше будем сидеть, то тогда всей роте хана… «Приказа на отход не поступало»! Да до нас просто посыльный не добежал, срезало его где-то по дороге! Ведь весь полк отошёл! Значит, был приказ!..»
Лямзин «очнулся» через несколько минут, словно прочитав мысли Евтуха:
- Роту надо выводить к нашим… К Дофиновке… Туда весь наш полк отошёл… – Проговорил он тихо ни к кому не обращаясь. – Только теперь поздно – румыны уже в Булдинке… Отрезали нас… А тут ещё ни деревца, ни балочки никакой, одно колхозное поле, ровное, как стол! И полкилометра не пройдём, как всю роту положат!..
И в этот миг в голове бывшего бригадира промелькнула мысль. Он даже привстал, чтобы осмотреться по сторонам над бруствером.
- Товарищ капитан… Я, кажысь, знаю, как роту до наши вывести… Есть кое-какие мыслишки…
Лямзин взглянул остро и требовательно, и Евтух проговорил скороговоркой:
- Пшеница!
- Говори яснее, Евтихий Василич! Какая пшеница?
- Так колхозная же! Тут гектаров!.. – Он с сожалением настоящего крестьянского мужика посмотрел на колосившиеся спелыми тяжёлыми колосьями колхозные хлеба. – Не дарить же её тем хабарникам!.. Эх, ма!!! Сколько труда, пота людского вложено! А какой урожай мог быть!!!
- Некогда здесь слезу пускать, Евтихий! – Отрезал капитан. – Людей спасать надо! Роту! От неё и так уже половина осталась – бойцов пятьдесят, не больше!.. А ты, как баба!..
- Я не баба, товарищ капитан! – Евтух в одну секунду превратился в жёсткого, уверенного в своей правоте, командира. – Я дело говорю!!! А труда людского жалко! Вам, городским, того не понять! Вы хлеб только в буханках видели, а как его растить, и скольких то трудов стоит, вы и близко не догадываетесь!..
Получив этот «отлуп» Лямзин «дал в машину «Задний ход» :
- Говори яснее, «бригадир», время не ждёт – если промедлим, то уже завтра утром нас здесь сомнут и похоронят в наших же траншеях! Времени у нас – вечер и ночь!
- Так я и говорю! – Евтух строго посмотрел на капитана. – Уходить надо через колхозное поле, по пшенице!
- Это форменное самоубийство, «бригадир»! Всю роту из пулемётов посекут! А потом ещё и из миномётов сверху прировняют!
- Не посекут, товарищ капитан! – Проговорил Евтух уверенно. – По темноте идти надо, часов через пять!.. Кум всю роту через пшеницу проведёт до колхозного баштана, а там и дальше, до самой Дофиновки!
- Проведу! – Подтвердил Пётр. – За кавунами для взвода ходили – дорогу знаю!
- От и добре! – Усмехнулся Евтух.
- А дальше-то шо? – Лямзин никак не мог понять задуманного. – Кто отход роты прикроет?!!
- Я и Семён…
- Ты, Евтух Василич, точно ничего в военном деле не смыслишь… – Лямзин был разочарован. – Догонят нас, и постреляют, как тех зайцев в чистом поле…
- Не догонят! Да вы послушайте, товарищ капитан! – «Бригадир» навис над сидевшим командиром роты всем телом. – Сначала надо будет дать румынам жару из всех стволов, шобы они не пёрли за нами, как те бараны, а потом рота пойдёт за Петром…
- И что?
- А мы с Семёном останемся, и подпалим пшеницу… – Он обернулся к Сеньке, который чему-то весело улыбался. – Ты как, шпана одесская, останешься со мной?
- Со всем моим удовольствием!
- Добре!.. Танков здесь нет, шобы за нами через огонь пошли… – Евтух продолжал говорить, а Лямзин уже начинал понимать весь план. – У здесь румын только лошади! Но, ни лошади, ни люди в огонь не пойдут! Так? Так!.. Подпалим поле, и догоним роту! Хлеба сухие стоят – полыхнёт аж до самого неба! Пока догорит – мы уже до самой Дофиновки дойти успеем, и с полком соединиться!..
Лямзин, уже стоявший в траншее в полный рост, заглянул в глаза командира отделения:
- И ты, сможешь собственноручно поджечь такие поля?.. Ну, с Семёном, с этим башибузуком всё понятно – у него рука не дрогнет, он никогда их не растил! А ты?
- Потому и не дрогнет, командир… – Проговорил тихо Евтух. – Именно потому, шо знаю, сколь труда положено, шобы такой хлеб вырастить!.. Не дрогнет!!! Нельзя этот хлеб врагу дарить! Не для того люди над ним свой пот проливали!
Капитан думал не долго:
- Хорошо! Спасибо тебе, Василич, за то, что даёшь шанс выжить всей роте! От всех спасибо!
- Не за что пока «спасибкаться» – дело ещё сделать надо!..
…14 августа, 23.30…
…Дождавшись, когда на степь опустилась чернильная ночная темнота, капитан Лямзин, всё это время чувствовавший себя, словно уж на сковородке, дожидаясь момента, отдал наконец-то приказ:
- Краснофлотцы! Залпом! Огонь!
Только сейчас, несколько минут назад поредевшая рота морпехов сумела отбить очередную атаку на свои позиции, и капитан решил, что лучшего момента может больше и не представиться – румынские цепи, здорово «получившие по зубам» опять откатывались, и теперь военморы имитировали огнём из всех стволов контратаку.
- Та-та-та-та-та!!! Та-та-та!!! Та-та!!! Та-та!!! – Заливались короткими злыми очередями два уцелевших пулемёта.
- Пах! Пах! Пах! Пах! – Не отставали от них «трёхлинейки» со всех сторон.
И вражеские командиры, подумав, что моряки решили отбить деревню Булдинку, вместе со своими солдатами припустили к её околице со всех ног, стараясь схорониться за очередями основательно окопавшихся там пулемётов.
- Отходим! – Передали по цепочке приказ капитана. – Повзводно!..
…- Куме… Ты это… Ты не геройствуй особо – я ж тебя сумасброда знаю! – Петр топтался рядом с Евтухом и его взгляд был опущен долу. – Как подпалите, так сразу и бежите до нас… Добре?
- Ты роту через пшеницу и баштан выведи, Петро, а за нас с Сенькой не волнуйся – мы догоним…
- Давай, Петруччо, выводи людей! – «Два пальца» хлопнул его по плечу. – Шо мы маленькие, или ты за нас так некрасиво подумал?!! Или я сильно хочу стать свежезажаренной глосью на сковородке моей соседки тёти Песи? Так ты таки ошибся, дядя!!! Мине таких радостей не интересны!
- Балабол! – Петр в сердцах сплюнул, развернулся и пошёл в ночь.
- Так ты ж смотри, Петруччо, веди роту до Дофиновки! – Крикнул вслед Семён. – А то перепутаешь сдуру возьмёшь, да и попрёшь у в свою Межиричку, шо за двести километров!
- Пошёл ты в жопу, Семён! – Послышалось из темени. – Лучше возвращайтесь скорее!
…Румынские роты, видимо так и не дождавшиеся контратаки моряков и понявшие, что их элементарно обвели вокруг пальца, через полчаса вновь пошли в атаку. Но морякам этих минут хватило, что бы оторваться и уйти через пшеничные поля в том направлении, куда днём отступил со своих позиций весь полк. Времени хватило всей роте, но его не осталось для двоих смельчаков, которые остались, чтобы прикрыть отход своих товарищей…
К тому времени, когда моряки уже должны были выйти к арбузному полю, а цепи наступавших приблизились к опустевшим окопам метров на триста, Евтух и Семён успели связать большие пучки сухой соломы.
- Ну, шо, Сеня, пора? – Спросил «бригадир». – Как думаешь? Наши успели до того баштана дойти?
- Без вопросов! – Подтвердил Семён. – Они ж не дети малые и не каличи!
- Тогда будем и мы отходить – пора и нам!
- Давно пора! Пока вас за жопу не взяли!..
Они резко обернулись на голос, и увидели запыхавшегося Петра.
- О!!! Явление народу! А ты шо здесь нарисовался, Петруччо? – Проговорил Семён.
Но договорить ему не дал Евтух:
- Где рота, кум?!! – Спросил он строго.
- Так уже через те кавуны пошли! Я им показал куда, они и пошли!
- Я ты шо?
- А я за вами прибёг, куме! Подумал, шо втроём оно сподручнее будет! Меня капитан лично до вас отпустил! – Пётр выхватил из рук Семёна туго скрученный пук соломы. – Ты, Сеня, давай, строчи из своей машинки, а то те мамалыжники шо-то очень скоро идти начали, а мы с кумом отбежим в разные стороны, да и подпалим хлеб! Так, Евтух?
«Бригадир» с благодарностью посмотрел на своего родственника:
- Добре, Петро! Так и сделаем!
- От и ладненько! – Улыбнулся неунывающий Семён. – Мине таки меньше беготни будет! Шо-то мне не улыбается скакать как тот дурной жеребец по полю! Я лучше у в тех полудурков с пулемёта популяю! Да оно и полезнее для всех будет!
Больше не говоря ни слова, Евтух достал из кармана коробок спичек, извлёк из него сразу несколько штук, и чиркнул головками по тёрке.
Когда оба факела разгорелись от поднесённых к ним спичек, он посмотрел на Петра и тихо проговорил:
- Бежи со всех ног минуту, куме, и пали пшеницу, потом бросай факел подальше и иди до баштана, чтобы зад не подпалить!
- А ты?
- И я також сделаю! – Ответил Евтух и посмотрел на «Два пальца». – Сеня! Стреляешь минуту, а потом отходишь! И не задерживайся тут, иначе живьём сгоришь – пшеница сухая совсем, полыхнёт сильно и сразу!
- Сделаю, Василич, не боись! – Проговорил Семён, и передёрнул затвор «Дегтярева». – Через минуту буду скакать як молодой сайгак по степи!!!
- Тогда, всё! Побежали!
Сколько может пробежать по полю за одну минуту крепкий молодой мужик? Полкилометра? Больше?..
Видимо, наступавшие румыны заметили, как в темноте по кромке пшеничного поля побежал огонь. Словно кто-то невидимый рисовал огненными карандашами одновременно. Огонь разошёлся из одной точки в разные стороны очень быстро, и осветил своим неверным светов поле, и цепи румынских солдат. И эти цепи побежали на опустевшие траншеи моряков.
До окопов им оставалось уже двести пятьдесят метров. Затем двести… Сто…
И в этот момент из пылающей пшеницы заработал одинокий пулемёт…
- Та-та-та-та-та!!! Та-та-та-та-та!!! Та-та-та!!!
…Евтух уже отбросил свой факел и бежал от огня прочь в темноту, когда резко остановился, и обернулся, подумав:
«…Сенька! Ты чего, придурок, там делаешь?!! Ты же уже должен был уйти оттуда, дурила!!! Вот же халэпа на мою голову!..»
Он развернулся, и побежал навстречу огню, к тому месту, где продолжал строчить одинокий пулемёт…
Огонь разгорался с всё большей силой, и его жар уже обжигал лицо, но Евтух не обращал на это никакого внимания – впереди, был его друг, который лежал посреди огня с пулемётом, сдерживая стремительно наступающего врага.
Евтух бежал по пылающему полю так, как, наверное, не бегал никогда в своей жизни:
- Семён, уходи!!! Уходи, придурок!!! – Орал он во всё горло. – Да уходи же ты оттуда, гадёныш!!!
Заблудиться в этой, теперь уже почти сплошной стене огня и едкого дыма можно было совершенно спокойно, но у Евтуха был «маяк» – он бежал на короткие злые очереди одинокого «Дегтярёва».
«Бригадир» вывалился из пылающей пшеницы точно к тому месту, где лежал Семён именно в тот момент, когда пулемёт замолк, словно поперхнулся собственными патронами…
Сеня «Два пальца» лежал посреди огня, обнявшись с пулемётом, уткнувшись лицом в землю, и не шевелился.
- Вот же, мать твою за ногу! – Рявкнул Евтух. – Доигрался шпанюк одесский!
Задерживаться здесь теперь было уже очень опасно – можно было либо сгореть заживо, либо получить пулю от румынов, залёгших метрах в ста от огненной стены – и Евтух не стал медлить. Уже «по старой привычке», не разбираясь, жив его сумасбродный друг, или нет, перебросил пулемёт через плечо, схватил Семёна за ремень, как за ручку ведра, оторвал от земли, и… Буквально нырнул в море огня…
- Кха-кха-кха! – Он бежал через едкий дым и кашлял, надрывая лёгкие. – Кха-а-кха-ха!!!
…Отдельные протуберанцы пламени уже несколько раз лизнули своими языками голову «бригадира», и от этих огненных поцелуев волосы на его голове, и так коротко стриженные под «полубокс», свернулись, оплавились, и превратились в крохотные «барашки», а лицо покраснело от ожогов.
- И на шо ты мне сдался, засранец! Кха-а-кха-ха!!! А-а-а, мать твою!!! – Кричал он во весь голос, и до предела напрягал ноги, заставляя их бежать всё быстрее и быстрее. – Жарко-то как! Как у рогатого на сковородке!
Он не знал, сколько прошло времени в этом беге, но в какой-то миг Евтух, неожиданно даже для самого себя, вывалился из стены огня на арбузное поле. И тут же едва не наступил на лежавшего навзничь Петра… Он, так же, как совсем недавно Семён, лежал на земле лицом вниз, и не подавал никаких признаков жизни…
- З-зараза!!! – Только и смог проговорить Евтух.
А дальше его руки стали делать своё дело уже автоматически.
Он перебросил через плечо винтовку своего родственника, а затем схватился свободной пятернёй за его ремень, так же, как и Семёна, и резко разогнулся, отрывая его от земли:
- Ы-ы-а-а-а! – Выпрямился он с натугой. – Де ж вы взялись на мою голову?!!
Пётр был не в пример тяжелее Семёна, но… Евтух, казалось, уже и не чувствовал веса двух мужчин, болтавшихся в его руках, как тряпичные куклы. Он просто знал, что если бросит их здесь, то эти, родные ему уже люди, ни за что не смогут выбраться отсюда сами…
Он не знал, живы ли они, но был почему-то уверен, что им обязательно нужна его помощь… И тащил двоих через ночь, через поле, спотыкаясь о большие мячи спелых арбузов, разбивая их в куски тяжёлыми сапогами, постепенно удаляясь от пылающего, до самого неба, ярко рыжими огненными языками, пшеничного поля…
…- Стой!!! Стой, кто идёт?!! Стой, стрелять буду!!!
Этот почти мальчишеский, в одну секунду ставший, для измотанного до нельзя Евтуха, таким родным, голос, прозвучал впереди тогда, когда небо над горизонтом уже начало понемногу светлеть…
- Свои! Мать твою! Свои! – Ответил он остало.
- Кто свои?!!
- Краснофлотцы из роты Лямзина!..
- Не может того быть – рота капитана Лямзина пришла ещё ночью!
Евтух устало опустился на землю со своей драгоценной ношей, и вытянул дрожавшие от напряжения ноги:
- Может, не может… Ты самого капитана позови, мальчик… Он тебе и скажет, что «не может быть»… – Бригадир посмотрел на своих друзей, лежавших от него по обе стороны, и добавил. – И санитаров позови – здесь двое раненных!.. Давай, малец, шевели копытами! Некогда мне здесь рассиживаться – мужикам медики нужны…
Прошло ещё немного времени, и Евтух протирая глаза, которые столько времени разъедало дымом, сначала услышал, а затем и увидел в предрассветной мгле, как к нему бежали несколько человек…
- Вышли!!! Вышли, чертяки!!! – Первым к Евтуху подбежал сам Лямзин. – Как же вы выскочили-то?!! Я уж думал, что конец вам!!
- Повезло… – Ответил «бригадир» устало, и посмотрел на Семёна и Петра, около которых уже суетился ротный санинструктор. – Только вот мужиков жалко…
Он протирал обильно слёзящиеся глаза, и не за этим занятием не заметил, как произошли перемены.
- Рано вы своих друзей похоронили! – Воскликнул медик. – Дыма наглотались ваши товарищи, вот и потеряли сознание! Ничего страшного! Поживут ещё!!!
Евтух вскочил на ноги, и бросился к своим друзьям, которые уже пришли в себя, нюхнув нашатыря, и теперь надрывали свои лёгкие в тяжёлом кашле:
- Петро, Семён!!! – Он упал рядом с ними на колени и стал прижимать к себе головы с опалёнными волосами. – Шо же вы меня так напугали, бисовы диты! Я ж вже думал, шо конец вам, засранцы!
- Кха-а-кхе-е-кхе! – Надрывался Семён в кашле. – Кха-а-кха-ха!
Он утёр выступившие слёзы, и посмотрел на Евтуха:
- Ты слышал, Василич, за Абрама Соломоновича, шо жил у в Одессе на Молдаванке? Кха-а-кха-кха-кха!
- Какого Абрама, Сеня? – «Бригадир» даже отпрянул немного назад. – Ты шо, от того дыма мозгами повредился?
- Не слышал, значит!.. Кха-а-кха-ха! Тогда слушай! Кха-а-кхе-е-кхе! – Он утёр обильные слёзы, улыбнулся, и хитро посмотрел на своего спасителя. – Заходит он как-то у в свой родной двор, шо на Мясоедовской улице… Старый совсем, идёт, на полочку опирается, ногами по земле шаркает… Кха-а-кха-ха-а! А тут из окна ему соседка кричит, шо живёт этажом выше: «Здравствуйте, Абрам Соломонович! Как таки ваше драгоценное здоровье? Как себя чувствуете?»… Так он в ответ сует ей прямо в нос большую дулю и говорит: «Не дождётесь!»…
- Х-ха-ха-ха! – Грохнул в предрассветных сумерках дружный взрыв смеха. – Во даёт, Семён!!! Ха-ха-ха!!! Полуживой, а всё шутит!
- Так язык же без костей – его не сломаешь! Ха-ха-ха-ха-ха!
- От же засранец! – Смеялся вместе со всеми и Евтух. – И откуда ты только выпал на мою голову?
- Я таки прошу заметить, кха-а-кха-кха, шо я не выпал, а появился у всей красе! Кха-а-кхе-е-кхе!
- Молодцы! Вы все молодцы! – Обнимал этих троих капитан Лямзин. – Вы дали людям уйти и без потерь добраться до полка! Вы всю роту спасли, мужики! А вы, товарищ Проценко, молодец вдвойне – вы ещё и двоих своих товарищей вынесли!
- И как только смог? – Удивлялся санинструктор. – Двоих сразу вытащить? Это ж какую силу надо иметь?
- А моего кума вся деревня знает! Кха-кха-а-кхе-е-кхе! – Прохрипел сквозь кашель Пётр. – В нём дурная сила природой вложена! Кха-а-кха-кха-кха! Он на карьере, когда гранит для мостовой взрывали, такие глыбы ворочал, шо пяти здоровым мужикам не под силу было! Кха-а-кха-кха-кхе-е-е!..

* * *
…Бои за Одессу продолжались, и ожесточённость их нарастала с каждым днём. Особенно жестокое противостояние было в восточном секторе обороны города…
Превосходящим силам противника удалось прорвать здесь оборону и в ночь на 15 августа занять Булдинку. И враг устремился дальше, к деревне Дофиновка, где успел закрепиться отошедший полк морпехов….
А потом… Полк морской пехоты Осипова в течение всего того дня, благодаря артиллерийской поддержке пушек эсминца «Шаумян» и береговых батарей, сумел отбить несколько атак противника, и остановил его продвижение.
Утром 16 августа противник опять возобновил наступление на участке обороны полка, нанося главный удар в направлении Шитцлы, и снова 1-й полк, усиленный двумя батальонами 2-го полка морской пехоты, ведя активную оборону и контратакуя, остановил наступление противника.
На следующий день морские пехотинцы полковника Осипова во взаимодействии с пограничниками майора Маловского, и при поддержке огнём береговой батареи и канонерской лодки «Красная Грузия» окружили и уничтожили до батальона противника, прорвавшегося в Шитцлы, захватив при этом в плен свыше 200 солдат и офицеров!
И тогда, 18 августа, противник, сосредоточив 18 своих дивизий против четырех стрелковых дивизий, защищавших Одессу, начал наступление одновременно против всех секторов обороны.
В тот день морские пехотинцы 1-го полка отбили пять атак…
19 августа противник, ввёл в бой ещё две пехотные дивизии, при поддержке 50 танков и авиации, и с утра снова атаковал участок обороны полка в районе Аджалыкского и Большого Аджалыкского лиманов, да только и на этот раз все его атаки были безуспешны. «Чёрные дьяволы» Осипова не просто оборонялись, а раз за разом переходили в контратаки и срывали своим героизмом все планы фашистов…
В течение пяти суток противник беспрерывно атаковал позиции морской пехоты, рассчитывая выйти к городу с востока, но…
Защищая буквально каждую пядь земли, морпехи сорвали все планы немецкого командования, по захвату Одессы с восточного направления…
И уже по всему фронту гремела слава морских пехотинцев 1-го Черноморского полка морской пехоты и их командира, полковника Якова Ивановича Осипова…
И уже ходили по позициям оборонявших Одессу частей Красной Армии, рассказы-легенды о том, как шли в атаку «чёрные дьяволы». Как они расстегивали свои гимнастёрки, а то и вовсе сбрасывали их с плеч, являли на свет свои полосатые тельняшки, доставали из-за пазухи чёрные бескозырки, и, невзирая на смертельную опасность, шли в полный рост на врага…
…В результате беспрерывных ожесточенных атак, противник, ценой огромных, потерь вышел к 21 августа на линию: молочная ферма Допра – совхоз «Ильичевка» – Корсунцы – соляная мельница – высота 77,9 – хутор Черевичный.
Командование Одесского оборонительного района приняло решение в ночь с 24 на 25 августа отвести правофланговые части восточного сектора к Александровке. Отход этот прикрывался огнем 412 береговой батареи, стоявшей в Чабанке. После этого батарея была взорвана…
Бои шли буквально за каждую деревню или рыбацкий хутор, и очень часто дело доходило даже до рукопашных схваток, которые постоянно возникали то тут, то там.
Но, в конце концов, в руках противника оказалась и Фонтанка.
Целыми днями над одесской бухтой стояла орудийная канонада, гремели артиллерийские раскаты – канонерки и эсминцы, стоявшие на траверзе восточного мыса, вели огонь по вражеской батарее, которая уже начала обстреливать порт…
В конце концов «чёрные дьяволы» полковника Осипова преградили врагу путь к Одессе, вынудив его перейти к обороне…

* * *
22 сентября 1941 г. Григорьевский десант…

С момента введения осадного положения в Одессе прошел месяц.
Стойкая оборона города приковала к себе большие силы противника, замедлилось его наступление на Донбасс. Гитлеровское командование торопило румын с захватом Одессы, и пополняло их своими резервами…
Все тяжелее и тяжелее становилось оборонять город, и, тем не менее, защитники Одессы, получив в конце сентября подкрепление с Большой земли, нанесли, но противнику контрудар в восточном секторе…
…Идея такого наступления уже давно зрела в замыслах командования Одесского оборонительного района и Черноморского флота.
Однако осуществить его без усиления гарнизона Одессы хотя бы одной стрелковой дивизией было невозможно. Да и независимо от планов наступления присылка нового войскового соединения была абсолютно необходимой мерой.
Поэтому Военный совет Одесского оборонительного района запросил Ставку Верховного Главнокомандования о возможности получения пополнения для частей Приморской армии, хотя бы одной стрелковой дивизии.
15 сентября из Ставки пришел ответ:

«Передайте просьбу Ставки Верховного Главнокомандования бойцам и командирам, защищающим Одессу, продержаться 6-7 дней, в течение которых они получат подмогу в виде авиации и вооруженного пополнения»…

…18 сентября из Новороссийска в Одессу кораблями была переброшена 157-я стрелковая дивизия численностью около 12500 человек с 70 орудиями и 15 танками, которая составила резерв командующего оборонительным районом. Прибытие этой дивизии было встречено защитниками города с огромным энтузиазмом – теперь все понимали, что должно быть наступление, и ждали его с огромным нетерпением…
И командование Одесского оборонительного района разработало контрнаступательную операцию.
Замысел этой операции был таков, что…
На правом фланге обороны, в районе Григорьевки, должен высадиться морской десант и нанести удар по тылам противника в северо-западном направлении. Одновременно с морским десантом должны перейти в наступление на северо-восток, из района деревень Крыжановка, Ильичёвка, и Куяльницкого лимана, и нанести внезапный контрудар по румынским войскам в направлении деревни Свердлово, части вновь прибывшей 157-й и 421-й Одесской стрелковых дивизий. Ну и, конечно же, «чёрные дьяволы» 1-го Черноморского полка морской пехоты, вошедшего в её состав.
Таким образом, операция намечалась как мощный, комбинированный удар сухопутных войск с фронта, и морского десанта с тыла.
Конечной целью, этой рискованной во всех отношениях, операции было окружение и уничтожение группировки противника, действовавшей между Аджалыкским и Большим Аджалыкским лиманами. Предстояло выбить врага из Чабанки и Фонтанки, и уничтожить дальнобойные артиллерийские батарей, которые обстреливали порт…
Морским десантом должен был стать 3-й Черноморский полк морской пехоты, который был спешно сформирован и прошёл в Севастополе, в Казачьей бухте.
Выход кораблей с десантом из Севастополя был назначен на полуденное время 21 сентября, с тем, чтобы к часу ночи 22 сентября подойти к району Григорьевки.
Готовившаяся десантная операция держалась в строгой тайне.
Только после выхода кораблей в открытое море командирам подразделений десантного отряда была объявлена боевая задача. До этого никто из них не знал ни места, ни срока высадки, ни направления удара. Перед началом операции была проведена тщательная авиационная и наземная разведка районов, входивших в зону будущих действий десанта. Днем 21-го и в ночь на 22 сентября советские самолеты нанесли бомбовые удары по скоплениям войск противника в восточном секторе обороны. В том секторе, который обороняли «чёрные дьяволы», или, как их уже успели окрестить, «осиповцы»…

* * *
…За прошедший месяц практически беспрерывных боёв, с нашими друзьями произошли большие перемены…
Пётр Подопригора, кум Евтихия, был ранен, и эвакуирован на одном из военных кораблей в тыл, вместе с другими раненными.
Тогда бывший бригадир опять вынес Петра с поля боя, да и не его одного.
Что-то такое произошло в голове Евтуха, и он теперь всегда после атак, практически в одиночку возвращался из ротной траншеи на простреливаемое со всех сторон поле боя, за остававшимися там однополчанами.
Так же случилось и после того боя, когда морпехи откатились обратно к своим позициям после контратаки и жестокой рукопашной схватки…
Не обращая внимания на плотный пулемётный огонь, под пулями, жужжавшими огромными роями над степью, ринулся из траншеи обратно в искорёженное, перепаханное взрывами поле, где лежали раненные, стонущие военморы, и стал вытаскивать их из-под огня парами, как сделал это ещё недавно с Петром и Семёном, ухватившись за крепкие кожаные флотские ремни…
И хоть ему этого никто не приказывал, и даже не просил, но Евтух делал это с таким упорством и самоотверженностью Титана, что капитан Лямзин, в конце концов, приказал бойцам своей роты прикрывать огнём этого сумасшедшего «бригадира» – кроме него ни один санинструктор не рискнул высунуть нос из траншеи, чтобы помочь раненным…
А Евтух…
Он, казалось, был просто заговорённый от пуль и осколков своей бесшабашной смелостью! Даже не пытаясь пригибаться, он тащил к траншеям двоих раненных за раз, передавал их в руки санитаров, и возвращался обратно…
Своего кума он нашёл и вытащил в свой восьмой, или девятый «рейс»…
А потом, точно так же вытащил и двоих раненных санинструкторов, рискнувших сунуться на поле за ним следом…
Скольких раненных бойцов Евтух вытащил в тот день, не помнил ни он сам, ни другие. Но когда он, уже совершенно обессилевший вернулся в окопы из своего последнего похода, то рядом с капитаном Лямзиным уже находились комбат майор Гроховой и батальонный комиссар Иевлев – они, как оказалось позже, пришли сюда из блиндажа батальонного КП именно для того, чтобы поближе увидеть этого смельчака…
- Ваша фамилия?! – Спросил требовательно комбат.
- Краснофлотец Проценко, товарищ майор! – Еле-еле проворочал языком Евтух, и стал жадно, большими глотками пить воду из поднесённой Семёном алюминиевой фляги.
Усталость была такой, что он даже не смог встать на ноги.
Комбат посмотрел на Лямзина:
- После боя, товарищ капитан, напишите на младшего сержанта Проценко представление к медали «За Отвагу!».
- Есть, товарищ майор! – Ответил тогда Лямзин и улыбнулся.
А майор уже обращался к новоиспечённому младшему сержанту:
- Что же это вы, товарищ Проценко, так бездумно под пули лезете? И собственной головы не жалко?
- Людей жалко… – Ответил Евтух. – Они ж не убитые ещё, а только раненные… Хто ж им помог бы? От я и пошёл…
- И по двое вытаскивал?!.
- Так, а шо ж тут такого… Пока здоровье есть…
- Ясно… Здоровье, значит, есть… – Майор задумался на минуту. – В личном составе медсанбата большие потери, младший сержант… Вы хоть что-то в медицине понимаете? Перевязывать, если придётся, сумеете?
- Дык… Перевязать – дело не хитрое… В карьере, когда динамитом гранит взрывали, иногда бывало, что и каменюкой в лоб прилетит кому… Вот я, как бригадир, и перевязывал… Было бы чем… А в медицине понимать… Ну, тоже немного кумекаю… Наш сельский фельдшер мне двоюродным братом приходится, так шо рассказывал иногда, что к чему, под стакан «первачка»…
- Отлично, младший сержант! – Казалось, майор даже обрадовался таким «глубоким» познаниям Евтуха в медицине. – Хотите быть санинструктором, Проценко? Служить при медсанбате и делать и дальше то, что вы делали только что.
- Я уже в роте привык, товарищ майор. Сподручнее мне здесь… Но если прикажете, товарищ майор…
Гроховой обернулся к Лямзину, но тот уже знал, каков будет вопрос, и ответил не дожидаясь:
- В роте не осталось ни одного санинструктора, товарищ майор! Младший сержант Проценко только сейчас двоих последних из-под огня вытащил!..
И комбат опять обратился к Евтуху:
- Ну, а ротным санинструктором будешь, младший сержант? Тут тебе двойная нагрузка будет – сначала воевать наравне и вместе со всеми, а потом ещё и раненных в тыл выносить…
Евтух уже успел перевести дух и уверенно проговорил:
- Если так, товарищ майор, если в родной роте, то это совсем другое дело!
- Вот и договорились, Проценко! Теперь твоей заботой будут раненные краснофлотцы роты!
- Младший сержант Проценко был в роте командиром отделения, товарищ майор! – Подал голос Лямзин. – Хорошим командиром! Без него подразделение останется «голым»!
- Найди замену, капитан! Или нет кандидатов?
Лямзин задумался всего на несколько секунд:
- В общем есть…
- Ну, а ты-то сам, младший сержант, кого вместо себя поставил бы отделением командовать? – Спросил майор Евтуха.
И тот ответил, не задумываясь и не сомневаясь:
- Сеню «Два пальца»!
- Кого-кого? – Не понял майор.
- Краснофлотца Семёна Вайнштейна, товарищ майор! – Ответил за «бригадира» командир роты. – Я и сам о нём думал!
- Подождите! – Майор потёр наморщенный лоб ладонью. – Это не этим ли двоим башибузукам, командиром полка объявлена благодарность месяц назад за проведённую в голом виде «разведку боем» на берегу лимана?..
- Так точно, товарищ майор! – Улыбнулся Лямзин. – А после этого, через несколько дней, краснофлотец Вайнштейн в одиночку, с одним пулемётом, прикрывал отход роты, и обеспечил её выход из окружения и соединением с полком… А Проценко его тогда тоже вынес… Мною уже подано в штаб батальона представление краснофлотца Вайнштейна к медали…
- С этой минуты младшего сержанта Вайнштейна! – Поправил Гроховой. – Что ж, капитан, выбор хороший! Поддерживаю!..
…Вот так и получили Евтух и Семён свои самые первые звания, по одному треугольничку «младших сержантов» в свои петлицы…
…После того дня, когда был ранен в бою и эвакуирован на «Большую землю» Пётр, они сблизились, сдружились настолько, что теперь стали просто «не разлей вода!»… И совершенно не удивительно, что теперь ротный санинструктор младший сержант Проценко во время боёв чаще всего появлялся именно у позиций родного взвода. И, конечно же, не удивительно, что именно этот его взвод больше всего и прикрывал отчаянного смельчака-санинструктора огнём из всех стволов, когда тот, едва ли не в одиночку, шастал под пулями по полям после атак, вытаскивая раненных…
А вечером 19 сентября, на следующий день после прибытия в Одессу подкрепления из Новороссийска, в расположении роты Лямзина появился сам командир полка полковник Осипов…
- Срочно разыщите младших сержантов Проценко и Вайнштейна, капитан! – Приказал комполка требовательно, и посмотрел на своего «офицера по особым поручениям».
Старший лейтенант стоял за его спиной, и в его руке была чем-то плотно набитая полевая кожаная сумка-«планшетка»…
Немного запыхавшиеся от бега друзья, появились перед командиром полка через несколько минут, и полковник, видимо очень торопившийся, не стал выслушивать уставных докладов:
- За время боёв за Одессу, товарищи младшие сержанты, вы проявили себя, как отменные, храбрые бойцы, за что и были отмечены вашими командирами и мной лично…
Он обернулся к старлею и взял из его ладони две плоские картонные коробочки, а потом протянул их друзьям со словами:
- Младший сержант Проценко и младший сержант Вайнштейн, награждены медалями «За Отвагу»! Поздравляю, товарищи краснофлотцы!
- Служим трудовому народу! – Рявкнули Евтух и Семён в одну глотку.
- Надеюсь, что вы и дальше будете служить Родине так же смело и самоотверженно, и не посрамите честь Военного Флота!
С этими словами Осипов ушёл дальше по траншее в другие роты –  «планшетка», которую нёс за ним старший лейтенант, была ещё наполовину заполнена…

* * *
…22 сентября. Ночь, 1.00…
…Эта сентябрьская ночь, опустившаяся на приморскую степь, была непривычно тихой…
Почти, как тогда, три месяца назад, ещё до войны, мирно пели ночные рулады степные цикады, тёрли лапками по крылышкам полевые сверчки, выводя свои трели, а в безоблачном небе сиял прожектор луны, окружённый бриллиантовыми мириадами звёзд… Совсем тихо, едва слышно, шуршал и перешёптывался о чём-то с полынью седой ковыль…
Было так тихо, словно и небыло вовсе войны и горя… Словно время вернулось вспять, опять подарив людям покой и умиротворение…
Разве что стало немного прохладнее – всё же уже заканчивался сентябрь, и с моря уже начинал поддувать остывший над морем ночной бриз…
…Они сидели рядом на дне окопа, опершись спинами о его стенки, и курили толстые самокрутки…
Сколько же всего может измениться в человеке за каких-то полтора-два месяца, особенно если эти месяцы были прожиты на войне!..
Теперь и Евтуху, и Семёну иногда хотелось, в короткие минуты передышек между боями, занять чем-то дрожавшие от напряжения пальцы и успокоить нервы, вот и пристрастились они к табачку-самосаду. Даже вышитыми кисетами обзавелись!
Иногда, так случалось, и до «чёрных дьяволов» доходили «посылки», которые собирали для своих защитников жители Одессы – тёплые вязаные носки, небольшие «кирпичики» сала «со слезой», вяленная кефалька, и вышитые мешочки-кисеты, под завязку набитые крепчайшим самосадом… Эти посылки тыловые подводы  иногда привозили из города вместе с боеприпасами – кто, чем мог, помогал фронту…
…- Слушай, Сеня… Всё хотел тебя спросить, да что-то никак не получалось… – Проговорил Евтух, глубоко затягиваясь дымом «горлодёра». – А у тебя семья-то есть?
- А шо, Василич? Шо это ты вдруг вспомнил?
- Да так… – Ответил Евтух и посмотрел в звёздное небо. – О Петре подумал, о куме… Как он там, в госпитале? Довезли ли живого? О семье его подумал… Ну, и о своей… Вот и спросил…
Семён повернулся лицом к другу:
- Да… Петруччо нашему здорово отвалило… Ничё, выскочит – он мужичила крепкий! Так шо, не бери дурного в голову!.. – И толкнул Евтуха в плечо. – Слушай, Василич! А давай ты сначала за своих расскажи, а я потом… У тебя-то самого хто у в твоей Межиричке остался…
- Семья… – Вздохнул Евтух.
- И шо? Таки большая? Дети е?
- Дочка… Анютка…
- Малая?
- В апреле 3 года сполнилось…
- Тю-ю-ю! А я думал, шо у тебя семеро по лавкам сидят! Ты ж мужик уже взрослый! А у в тебя только одна доча, и та совсем сопливая! А шо ж так, Василич? Долго не мог найти себе жинку по сердцу?
- У меня  ещё сын есть – Николай… Он трошки постарше… А Параска – то у меня вже друга  жинка…
- Параска? – Удивился Семён. – Шо это за имя такое?
- Так Прасковья, Сеня… Прасковья…
- Ага!.. И шо ж твоя Параска?
Евтух вздохнул тяжело, и посмотрел прямо в глаза другу:
- Тут такое дело, Семён… Тяжёлая она была… Месяц назад примерно, в начале августа, должна была родить… Потому я и торопил всю бригаду к тому времени мостовую уложить, да и до дому поехать… А тут война…
- Твою мать! Всем жизнь пересрали эти фрицы со своим Адольфом! – Сплюнул Семён в сердцах, и приобнял Евтуха за плечи. –  Ну, ничё! Мы ещё за всех посчитаемся!.. Всё у в порядке будет с твоей семьёй, Евтихий Василич, всё будет хорошо!..
- Под немцами они там сейчас, Сеня… Понимаешь? Под немцами! Если не убили… А я тут!..
Семён посмотрел на своего старшего друга, у которого предательски задрожал голос, и чтобы хоть его как-то отвлечь, спросил:
- Сына небось хотел, а, Василич?
- Сына… Помощника, на старости лет… – Ответил санинструктор и тоскливо посмотрел в ночное небо. – А Параска надеялась, шо друга дочка родится… Вона, Сеня, мне перед нашим отъездом до Одессы сказала, шо для неё вже даже имя придумала – Надежда… Хай так и буде… Только б живы остались!..
- Будут живы, Василич! – Семён опять толкнул друга в плечо и натянуто улыбнулся. – Не бери дурного в голову, дядя, а бери тяжёлое в руку! Побьём фашиста с мамалыжниками, вернёшься у в свою Межиричку, и соорудишь себе ещё и сына!
- Так мож уже сын? – Евтух возмущённо посмотрел на друга.
- Не-е-е, Василич! От тут ты фраернулся! – «Два пальца», улыбнувшись, сверкнул в темноте своей, уже знаменитой на весь батальон стальной фиксой. – Раньше думать надо было! «Умыла» тебя твоя Параска – раньше тебя имя дитю придумала! Так шо дочка родится! А ты уж теперь, заранее, имя сыну придумывай, загодя, а то будет у тебя полный дом женщин!..
Семён глубоко затянулся дымом, так что ярко тлеющий табак самокрутки осветил розовым светом хитрое лицо:
- А ты, кстати, Василич, знаешь, как по-французски будет «женщины»?
- Так откуда ж? Мы языкам не обучены…
- Темнота! Деревня! – Семён улыбнулся ещё шире, и, с прекрасно сымитированным протяжным французским прононсом произнёс. – Бабйё-о-о-о!
Евтух сначала обалдел от услышанного, а потом несильно стукнул своего друга кулаком в плечо:
- Да пошёл ты кобыле в зад, балаболка одесская! Никогда с тобой серьёзно, по душам, не поговоришь – всё опаскудишь, говнюк! Засранец малолетний! – Хохотнул он.
- Засранец на засранец, а таки вже младший сержант и медаль имею! – Семён потёл пальцами висевшую на его груди на маленькой красной колодочке медаль , металлически поблёскивавшую в темноте, проговорил. – А ты таки послушай, шо тебе Сеня «Два пальца» говорит!
- Ну, и как же ты посоветуешь мне назвать моего будущего сына, балаболка?
- А в честь нашего раненного Петруччо! – Семён даже не задумался ни на секунду. – Так и назови своего сына – Петром! Верно, тебе говорю, Василич! Век свободы не видать! У меня глаз, шо у того орла!
- Ладно, шпанюк! Босота одесская!.. – Засмеялся тихо Евтух. – Посмотрим, когда время придёт…
Эх! Знал бы кто тогда, что эти слова неисправимого оптимиста Сеньки «Два пальца», произнесённые на дне окопа сентябрьской ночью 41-го только для того, чтобы отвлечь своего друга от тяжёлых и грустных мыслей, станут поистине пророческими! Да только…
Кто-то из «великих греков», ещё в доисторические времена изрёк для потомков: «Нам не дано предугадать, как наше слово обернётся!»…
…Евтух хмыкнул несколько раз, представив себе то, что только что сказал Семён, и спросил:
- Ну, а сам-то, Сеня? У тебя-то как с семьёй?
- А шо у меня, Василич? – Усмехнулся тот в ответ. – Правильно ты сказал – босота я одесская, воровская шпана!..
- Но родные-то у тебя есть? Ты ж молодой ещё!
- Есть… Тётка престарелая…
- А отец, мать?
- А вот тут загвоздка!.. – Семён затянулся дымом, и вдавил окурок в земляную стенку окопа. – Батю своего я не знал, и никогда не видел… Только слышал, шо за него на воровских «малинах» базлали… Он у меня, как оказалось, очень авторитетный вор-«медвежатник» был… Его ещё до Октября вся Одесская «охранка» ловила Арона Вайнштейна за то, шо он среди бела дня ломанул в доме генерал-губернатора сейф с «рыженьким» … А у в 17-ом году, когда ему уже около «сороковника» было, он до Мишки-«Япончика» прибился, и стали они громить сейфы все подряд… Так они с моей мамашкой у в 18-ом и познакомились, на налёте… Ей тогда 17 лет было… У в мозге один сплошной сквозняк!.. Прилипла до знаменитого на всю Одессу «медвежатника», як тот банный лист до жопы!.. Ну, а папачос не стал рылом воротить – видать сладенькая была девчонка малолетняя…
Семён замолк, и так же, как недавно Евтух, посмотрел со вздохом в звёздное небо.
- А потом? – Не выдержал Евтихий длинной паузы.
- А шо потом, дядя?.. Настоящий вор, а папачос мой был настоящим вором, не имеет права иметь ни жены, ни семьи, ни дома, ни хабаров в тёмных углах… Настоящий вор должен жить в воровских хазах и жить только с того, что украл, и большую часть отдавать в воровской общак… В общем, по «воровским законам», вор должен быть «бездомным импотентом»! Его дом – тюрьма!..
- Как это – «бездомным импотентом»? – Не понял Евтух.
На что Семён только улыбнулся горько:
- Поговорку «Ни кола, ни двора!» слышал Василич? Вот это, оно самое и есть – «бездомный импотент»… – Он свернул ещё одну самокруточку, закурил, и через пару минут заговорил снова. – В общем… Не нужна была Арону малолетняя дура – якорь на ноги!.. Ну, «поборолись» они пару-тройку раз под одеялом… Папачос мой ей навешал лапши на уши, шо женится… Пошутил, говнюк!.. Только… Он-то пошутил, а мамашка подумала, шо серьёзно, и «надулась» шариком – решила себе, дура, шо ребёнок заставит вора остепениться… Ага! Щас! Навэрно!.. Вор-«медвежатник» с двадцатилетним стажем, которого по всей России знали по имени «Фарт»! Такие дела, Василич… Арон Вайнштейн, по кличке «Фарт», и «остепениться» – это два разных человека! И я, признаться, его понимаю… На кой ему были этих радостей с засраными пелёнками?!. «Фарт» – был вольной птицей!.. Потому, папачос мой в 19-ом взял, да и вместе с Мишкой-«Япончиком» на войну попёрся, да так под Вознесенском его «чекисты» и прихлопнули вместе со всей этой воровской кодлой, которую сдуру «войском» обозвали…

* * *
Маленькая одесская легенда-история, которую знает любой настоящий одессит.

…Мишка-«Япончик»…
Его настоящее имя и фамилия – Моисей Вольфович Винницкий. Знаменитый одесский налётчик времён Гражданской Войны, прозванный «Япончиком» за характерный разрез глаз.
Родился «Япончик» 30 октября 1891 года в семье фургонщика, а по-одесски биндюжника, Меера-Вольфа Мордковича Винницкого, на Молдаванке. При рождении получил двойное имя Мойше-Яков, отчего его, иногда неверно именуют «Моисеем Яковлевичем».
Оставшись без отца в шестилетнем возрасте, работал учеником в матрасной мастерской, одновременно посещая еврейскую школу, затем, позже, поступил электриком на завод «Анатра».
Во время еврейских погромов в октябре 1905 года участвовал в еврейской самообороне. После этого присоединился к отряду анархистов-террористов «Молодая воля». После убийства полицмейстера Михайловского участка в 1907 году, «Япончик» был осуждён на смертную казнь, которую, в виде «помилования» заменили 12 годами каторги… Именно тогда, в тюрьме, он и познакомился со знаменитым будущим «красным» комбригом Григорием Ивановичем Котовским.
В 1917 «Япончик» вышел на свободу по амнистии Керенского, и практически сразу организовал в Одессе большую банду налётчиков… Две банды, налётчиков Мишки-«Япончика», и те, которые утверждали, что работают в Одессе на, уже давно ставшую легендой воровского мира, Соньку-«Золотую ручку», стали грозой Одессы.
12 декабря 1918 года, во время эвакуации из Одессы австро-германской армии, Мишка организовал успешное нападение на Одесскую тюрьму, результатом которого было бегство огромного количества заключенных.
Позже, во время оккупации Одессы интервентами в начале 1919 года, «Япончик», которому было «глубоко по тулумбасу» при каком правительстве, и какой власти он живёт – «было бы у кого сейф вскрыть», но при этом будучи истинным патриотом своего города, он активно сотрудничал с большевистским подпольем, в том числе и через Григория Ивановича Котовского. По словам дружившего с ним Леонида Утесова, «Япончик» старался избегать убийств и покровительствовал артистам.
После занятия города Красной Армией в апреле 1919 года – он даже командовал бронепоездом, посланным воевать против атамана Григорьева!
В мае 1919 года, «Япончик» получил разрешение сформировать из одесских уголовников отряд в составе 3-й Украинской Армии, затем преобразованный в «54-й имени Ленина советский революционный полк». Адъютантом у него стал Мейер Зайдер, по кличке «Майорик», который впоследствии и застрел в 1925 году Григория Котовского…
Зрелище это, этот «революционный полк», было поистине цирковым, или «исконно одесским»!..
Полк «Япончика» был собран из одесских уголовников, боевиков-анархистов и мобилизованных студентов Новороссийского университета. «Красноармейцы» «Япончика» не имели единой формы, и поэтому многие из них щеголяли в шляпах, в белых плоских шляпках-канотье и даже в цилиндрах, но каждый считал делом чести носить тельняшку!
Наверное, это и был, на самом деле, самый первый Одесский полк «морской пехоты»! Так, по крайней мере, казалось со стороны…
Полк был подчинен бригаде Котовского в составе 45-й дивизии Ионы Якира, и в июле направлен воевать против Петлюры.
Первая атака полка в районе Бирзулы против петлюровцев была успешная, полк даже сумел захватить деревню Вапнярку, и взять пленных и трофеи… Но последовавшая на следующий день контратака петлюровцев привела к разгрому и бегству всего полка – не военными людьми были эти одесские жулики, никак не военными.
Часть полка после этого дезертировала.
Бытует легенда, что полк якобы взбунтовался и захватил два поезда, чтобы вернуться в Одессу. По другим же сведениям, «Япончик», с целью изолировать его от вояк своего взбунтовавшегося полка, получил приказ от самого Котовского направиться в Киев. Однако Япончик с ротой охраны, а по сути, со своими самыми приближёнными, многократно проверенными в прежних налётах бандюками, в Киев не поехал, а попытался вернуться в Одессу.
Это и стало его роковой ошибкой – в Вознесенске он попал в организованную чекистами засаду и был убит при аресте…
Плохим был Мишка-«Япончик» или хорошим, теперь уже тяжело судить! Да и не нам!
Но, как бы там ни было, он стал для Одессы поистине легендарной личностью, притчей во языцех, потому и послужил одним из прообразов литературного персонажа – Бени Крика из «Одесских рассказов» Исаака Бабеля, ну и, конечно же, некоторых «блатных» песен «одесского» цикла 1981-1984 годов певца-барда Александра Розенбаума…


* * *
…- Ну, вот… – Продолжал Сеня. – Родился я уже без папашки, своего, якорь ему в глотку… Ну, а мамаша… Семейство Гликберг было очень набожным, и жёстко соблюдало иудейские традиции. Поэтому, когда их блудная дочь вернулась с младенцем в подоле, со мной то есть, и, не будучи  при этом официально выдана замуж раввином, то мои дедушка с бабушкой, старые маразматики, меня, байстрюка приняли, а дочке дали пинка под круглый зад… Тётка рассказывала, шо она покантовалась, какое-то время, в одном из одесских борделей, обслуживавших залётных моряков-иностранцев, а потом выскочила замуж за какого-то грека, да так и отвалила из Одессы в Элладу с концами… А за меня таки и не вспомнила… Воровская маруха, она и есть маруха…
- Ну, а дед с бабкой? Шо они? – Евтух удивлялся всё больше и больше этой истории.
- А шо они?.. – Горько усмехнулся Сеня. – Как-то пришли до старого одесского ювелира Эфраима Гликберга у в 24 году пьяная матросня с кривыми револьверами, и потребовали от деды «золотой запас»… Помнишь, анекдот такой был…
- Какой ещё анекдот, Сеня?
- Так обычный, по тем годам!.. – Теперь его улыбка уже не была грустной. – Завалили как-то у в Одессе в дом до пожилого еврея, шо увсю жизнь трудился ювелиром, «товарищи», и давай сдвигать брови и грозно спрашивать: «Абрам! У тебя золото есть?»… Так престарелый Абрам и отвечает честно: «Есть, как не быть…». Тогда обрадовавшиеся «товарищи» спрашивают дальше: «Много есть?». На шо Абрам им опять честно отвечает: «Сто двадцать килограмм… Увсю жизнь, сорок лет, всей семьёй накапливали! По крупицам! Сколько лет на это потратил!..»… Да только один, «самый главный» «товарищ» говорит строго: «Кончилось твоё время, Абрам! Давай всё своё золото сюда! Для нужд Рабоче-крестьянской партии большевиков!»… Абрам только пожал плечами недоумённо, и крикнул: «Сара, Золотце моё, иди сюда! За тобой пришли! Ты таки нужна для нужд их партии!»…
Евтух тихо хмыкнул в кулак и проговорил заговорщицки:
- Ты, Сеня, только этот анекдот больше никому не рассказывай, а то ещё «загремишь» к нашему НКВДшнику «на разговор»…
- Василич! За кого ты меня держишь?! – Деланно обиделся Сеня. – Мож я и похож на идиёта, но не до такой же степени! И ты, мой, можно сказать, «старший» друг за меня так обидно подумал?!!
- Ладно!.. Так шо там с твоими дедом и бабкой?
- А шо?.. Ничего выдающегося… Вывели их тогда у в дворик того дома, шо ещё недавно стоял на улице Маразлиевской 12, приставили обоих лбами к стеночке около общественной сральни, да и… – Семён замолчал на минуту. – А меня тётка к себе забрала…
Евтух посидел, молча, а потом спросил:
- Я вот только одного не понял… Твои дед с бабкой носили фамилию Гликберг?
- Гликберг… – Подтвердил Сеня.
- И мать твоя была Гликберг?
- И мамашка тоже – Блюма Гликберг… – Кивнул Семён головой.
- А как же ты Вайнштейном-то стал?
- А это всё мой дед! – Улыбнулся Семён. – Ушлый он у меня старикан был!.. Арон Вайнштейн, папачос мой, был у в Одессе личностью знаменитой! «Фарта» знал весь город и его окрестности!.. Дед, перед тем как свою блудную дочь выпереть из дома, испросил таки, кто же это ей соорудил такую «радость»… Ну, она, понятное дело, и рассказала… А дед, не будь дураком, записал меня на отцовскую фамилию… С дальним прицелом «стрелял» дедуган – если бы мой папачос вернулся у в Одессу, то он бы предъявил бы ему прямо под нос «последствия его шутки», и потребовал бы компенсации… А у еврейских мужчин, Василич, это я тебе по секрету скажу, не принято отказываться от своих детей, тем более, если это сын! Сыну еврейский мужчина обязан передать свою профессию!.. Только ошибся дед – не в то время я родился, а папачос мой таки просто сгинул…
- Но профессию передал… – Улыбнулся Евтух.
- Так ну не на помойке же меня нашли и не пальцем делали! – Семён опять засверкал в улыбке своей стальной фиксой. – Я – дитя страсти, Василич! А со страстью от мужика его детям, все остальные привычки передаются… Вот он моей мамке, страстно и самозабвенно, и накапал будущего «щипача»-виртуоза за которого знала вся одесская «уголовка», но так ни разу и не прихватила за руку на кармане!..
- Во даёт, шпана! – Усмехнулся Евтух. – Слушай, Сеня! А за шо тебя назвали «Два пальца»?
Семён даже привстал «от удивления», и пару раз толкнул Евтуха в грудь:
- А ты шо, Василич, так до сих пор и не понял?!!
- Ну, я догадываюсь…
- Догадываюсь!.. – «Собезьянничал» Семён и вновь уселся на дно окопа. – Ладно!.. Давай закурим, я тебе и объясню…
Евтух полез за своим кисетом, и… Замер!.. Затем засуетился, хлопая себя по карманам и приговаривая:
- От же, итить твою за ногу!.. Куда ж я его сунул?
- Шо-то потерял, Василич?
- Да кисет сунул куда-то, а куды – не помню… Вроде в кармане был…
- Не этот?
Перед лицом Евтихия болтался его кисет, который двумя тонкими, длинными, как у пианиста, пальцами держал за шнурочек Семён, и при этом хитро улыбался…
- Спёр, засранец!!!
- Но-но!!! Я попросил бы вас быть аккуратнее в ваших выражовываниях, товарищ младший сержант Проценко! «Прут» те рукопомойники, халамидники, шо работают по чужим карманам с «пиской» ! – Семён деланно «обиделся». – А я элегантно и ненавязчиво освободил вас своими двумя пальцами от того непосильного для вас груза, который вы так неаккуратно таскали у в своей кишене !.. Вот это, друже, и есть то мастерство у в моей профессии, за которое меня ловил весь одесский Уголовный Розыск! И именно за это мне уважаемые у в Одессе люди и дали «погремушку» «Два пальца»!.. Теперь ты понял за шо, дядя?
- Грех не понять… – Усмехнулся Евтух и взял свой кисет.
- А раз понял, Василич, то тогда «варежку» не разевай и гав не лови у в Одессе и её окрестностях! А то чего посерьёзнее кисета потерять можно! – Хохотнул Семён.
Евтух только вздохнул сокрушённо:
- Эх, Одесса-Одесса…
…22 сентября, 1.30…
…Где-то лениво постреливал одинокий пулемёт, словно сообщал морпехам Осипова, что румынские вояки не спят, а поэтому их не стоит лишний раз нервировать. Но его короткие очереди «в никуда», удивительное дело, не нарушали общей гармонии тёплой сентябрьской ночи…
Друзья покуривали, какие уже по счёту, самокруточки, и молча, думали каждый о своём…
В какой-то момент Евтух опять захотел что-то спросить у Семёна, но…
Тот вдруг поднял вверх указательный палец, и замер, словно прислушивался к чему-то…
- Ты чего, Сеня? – Спросил «бригадир» шёпотом.
- Т-с-с-с-с! – Прошипел он, приставив палец к губам. – Слушай!
Теперь уже и Евтух стал напрягать слух, прислушиваясь к звукам приморской степи. И услышал…
- У-у-у-у-у-у-у-у…
Звук был далёкий, и едва угадывался, но ошибиться в том, что это такое, друзья уже не могли – за последних два месяца они слышали эти звуки по несколько раз на день.
- Бомбардировщик… – Прошептал Семён. – Тяжёлый…
- Наш… – Подтвердил догадку Евтух. – С моря идёт… Со стороны Крыма…
- Почему один? Без прикрытия… Они же так не летали никогда… Собьют же его, к Бениной маме!..
- Это не бомбардировщик, Сеня…
- А шо ж тогда?
- У-у-у-у-у-у-у-у-у… – Протяжный и какой-то даже тоскливый звук постепенно приближался.
- Тяжёлый аэроплан, ночью, один… – Думал вслух «бригадир».
- Думаешь, шо это «транспортник»? Груз до партизан потащил?
Евтух уже вылез из окопа, встал в полный рост на бруствер, и теперь всматривался в ночь. Но не в сторону вражеских позиций, а в море…
- Может и так… А может и иначе…
- А как оно может быть иначе, Василич? – Не понял Семён.
- А ты сюда, ко мне поднимись – тогда и поймёшь…
- Та шо ж я, полоумный из окопа лезть? Подстрелят ни за грош!
- Не бзди, босота! – Усмехнулся Евтух. – Прислушайся лучше! Тот пулемётчик-мамалыжник, шо страдает бессонницей, успокоился кажысь! Или затаился… Да и дидько ему в бок!.. Ползи сюда, Сеня, посмотри на море!
- От же ты неугомонный, Василич… Тебе шо, скипидару в одно интимное местно налили? – Покряхтел по-стариковски «Два пальца», выбираясь из окопа. – И шо тебе только на месте не сидится посреди… Фи-и-фи-фи-у-у-у!!!
Договорить он не сумел, а только присвистнул от увиденного…
На траверзе маяка, примерно в миле от берега, в призрачном свете огромной луны, и «лунных дорожек» на морской глади, были видны чёрные силуэты несколько больших военных кораблей, которые не освещались ни единым огонёчком. Они, даже на таком расстоянии от берега, выглядели громадными, и казались компанией «Летучих Голландцев», которые собрались здесь, у восточного окончания одесской бухты, чтобы переброситься между собой парой-тройкой пиратских шуток…
- Что-то сегодня будет, Сеня…
- Большой кильдым сегодня будет, Василич! – Проговорил в ответ Семён. – Не просто так в одном месте болтаются такие здоровенные «утюги»!
Его молодые глаза уже сумели разглядеть на «лунных дорожках» несколько катеров и баркасов, которые в устремились от кораблей к берегу:
- Десант это будет! А тот аэроплан…
- По всему видать не до партизан он летел! – Проговорил Евтух, уже догадавшись о том, что хочет сказать его друг. – Кого-то, кажысь, на парашютах выбросят…
- Наступление это, дядя! – Семён радостно посмотрел в глаза своего товарища. – Понимаешь?
- Дождались…
…Они оба были правы – это действительно было наступление! Вернее самый первый в той войне, морской десант…
Только узнали об этом гораздо позже…
А пока они во все глаза смотрели в ночное море, плыли катера и баркасы, несшие их побратимов-морпехов к побережью…



* * *
21 сентября, днём, была произведена посадка десанта в Севастополе, и уже ночью 22 сентября к Одессе, с морскими пехотинцами на борту, подошли крейсеры «Красный Крым», доставивший 720 морпехов 3-го полка, «Красный Кавказ», с 1000 человек на борту, и эсминцы «Безупречный» и «Бойкий», на которых было по одной роте десантников…
А для того, чтобы обеспечить беспрепятственный десант полка на побережье, в тылу румынских позиций, примерно в 10 км от побережья, в районе высоты 57.3, должен был быть высажен парашютный десант в количестве около 20 человек. Они должны были нарушать связь и управление противника, создавать панику в его тылу, оттягивая тем самым на себя часть его сил.
Это был едва ли не самый первый парашютный десант нашей армии в той войне…
Тот отряд парашютистов, состоящий в основном из моряков-добровольцев авиационных частей флота, формировался в Севастополе и проходил ускоренную подготовку одновременно с 3-м полком морской пехоты.
С учетом специфики предстоящих действий каждый воздушный десантник вооружался новеньким ППШ с двумя-тремя запасными магазинами, кинжалом и несколькими ручными гранатами. Предполагалось, что все зачисленные в отряд бойцы уже имеют необходимую парашютную подготовку, только… На самом деле это далеко не соответствовало действительности – многие из них должны были прыть впервые. Но на это внимания командирами не особенно-то и обращалось. Главное внимание на занятиях уделялось основам общевойсковой тактики, приобретению навыков владения огнестрельным и холодным оружием, отработке приемов рукопашного боя.
Личному составу этого отряда парашютистов до самого последнего момента не сообщались истинные цели их такой усиленной подготовки. Считалось, что они готовятся для длительных партизанских действий в глубоком тылу врага.
…В 1.30 ночи 22 сентября, 23 человека под командованием старшины Кузнецова выпрыгнули с парашютами из самолета ТБ-3 в районе высоты 57,3…
Сильный ветер, ограниченная видимость, а также явно недостаточная парашютная подготовка не позволили отряду полностью собраться после приземления. В результате этого десанта некоторым парашютистам пришлось действовать в одиночку, и это привело к неоправданным потерям: из 23 человек погибли и пропали без вести более 10…
Тем не менее, в течение нескольких часов десантники уничтожили 5 линий проводной связи, командный пункт румынского пехотного полка, вывели из строя около 30 солдат и офицеров противника и к рассвету 22 сентября соединились с наступающими подразделениями полка, практически чудом выбравшись из вражеского тыла…

* * *
…- Все в укрытие! – Послышался далёкий голос капитана Лямзина. – Беречь головы! Приготовиться к атаке!
- Ну вот, Василич, и началось!..
- Б-бу-у! Б-бу-у! Б-бу-у! Б-бу-у!
Это было подтверждением слов Семёна – далеко в море дружными залпами «главных калибров» заработали корабельные артиллеристы, наводя свои орудия на позиции окопавшихся румынских дивизий…
…И понеслась круговерть грандиозной артподготовки…
Ещё такая недавняя, умиротворяющая тишина, была разорвана в клочья. Далёких орудийных выстрелов за разрывами тяжёлых снарядов уже небыло слышно и в помине, и теперь казалось, что земля взрывается сама собой…
…Сколько длилась эта артиллерийская вакханалия, бойцы 1-го Черноморского полка не знали, но им уже начинало казаться, что целую вечность. А ещё им казалось, что конца этому светопреставлению уже не будет никогда…
…- Чего сидим? – Орал во всю глотку «Два пальца» на ухо своему другу, прикрываясь ладонями от камней и комьев земли, падавших с неба на их головы. – Чего команды в атаку не дают?
- Сиди на жопе, егоза! – Проорал в ответ Евтух. – Какая атака? Тут сейчас пушкари соревнуются! А наше время ещё придёт! Сиди, дура, башку береги!..
Земля всё взрывалась, и сыпалась с неба, уподобясь ливню…
…22 сентября. Около 5.30 утра. Рассвет…
…Канонада и близкие взрывы за это время стали настолько привычными, и даже несколько обыденными, что друзья, устав прятаться, уселись рядом на дне траншеи и опять свернули толстенные самокрутки… А Семён снял с головы каску. И положил её на блин своего «Дегтярёва»…
…- Надень, Сеня… А то ещё как прилетит шо-то по твоей дурной башке – пукнуть не успеешь, как окочуришься! А мне потом с тобой возись, перевязывай, вытаскивай… Надень её, от греха подальше!
- Сам же сказал, шо она дурная, Василич! – Улыбнулся Семён и постучал указательным пальцем по своему темечку, а затем, чиркнув спичкой, поднёс огонёк к самокрутке друга. – Потому ей ничего и не будет! А прилетит шо, так отскочит! А вот если какая каменюка по пулемёту долбанёт да покорёжит… И с чем я тогда у в атаку побегу румынов воевать?
Евтух только усмехнулся:
- Ну, ты-то найдёшь с чем, балабол! Да ты одними своими матюгами целую дивизию румын в плен возьмёшь! Забьёшь мозгами!
- Не, Василич, они румыны! Мамалыжники! Их мозгой не забьёшь, потому шо забивать нечего… Да и по нашему они ни балакают… Так шо плохой вариант!
- Ну, тогда, снимешь свои портки, и пойдёшь на румын без них! Как тогда в первый день, когда мы коло Булдинки траншеи рыли…
- Из одежды одна бескозырка и «меч»? А шо – это вариант! – Улыбнулся Семён. – Только тоже не пройдёт – не сезон…
- Ты это о чём, Сеня?
- Как это «о чём»? В августе жарко было! Вот тогда и надо было в атаку ходить с балдой на первес – можно было хоть «калибром» напугать!
- А щас-то шо с твоим «главным калибром» случилось?
- Так холодно же! – Возмутился Семён. – От того холода у меня вже все медебейцалы сжались-скукожились! А «главный калибр», так вообще в «мелкашку» превратился… Не, Василич, тоже не конает вариант – румыны если от такого зрелища и помрут, то только со смеху! А если у кого чувство юмора ампутировано, тогда как? Не-е, фигня получается!..
- Ну, тогда только одно остаётся…
Общаясь с этим одесситом уже столько времени, Евтихий уже и сам начинал понимать местный юмор, и даже шутить, как самый настоящий одессит.
- И какой же? – Спросил заинтересованно Семён.
- Будешь бежать в атаку на тех мамалыжников без штанов, иногда приседать, гадить себе в жменю, и пулять в них этим за место пуль! – Выдал «бригадир».
И тут же пригнулся сам и накрыл своей широкой ладонью голову Семёна, прикрывая её он камней, прилетевших к ним в траншею после последнего близкого взрыва…
- А ты где такое видел, Василич? – Спросил Семён, сплёвывая с языка пыль.
- Так в Одессе, в зоопарке! Там одна обезьяна, если ей конфету не давали, сильно обижалась на зевак, срала в жменю и кидала в народ!..
- Так ты шо, Василич, подумал, на минуточку, шо я могу у в атаку на врага идти как тот гамадрил из Африки?! – Семён даже округлил глаза от «возмущения». – С голой жопой и агрессивный!!! И пулять у в мамалыжников тем, шо успел на бегу нагадить у в собственную жменю?!! Ну, спасибо! А ещё друг, называется!..
- Ладно… Не дуйся, Сеня… – Евтуху вдруг стало стыдно перед этим худосочным пареньком, за то что он сравнил его с обезьяной. – То ж я так, не со зла ляпнул, а по дружбе!..
Да только «Два пальца» и не думал обижаться…
Он весело посмотрел на своего друга, давая понять, что теперь «его выход»:
- Я ж не за ту макаку, которой ты меня обозвал, обиделся, а за то, шо ты таки до сих пор так и не взял себе в мозг, хто я такой на всём этом курултае есть!
- И хто же?
- Вот если бы я был простым краснофлотцем, с «трёхлинейкой» у в жменях, то тогда твоё предложение – самое «оно»! Но!..
- Шо «но»?
- А то, шо я командир отделения, младший сержант, и, ко всем этим, прочим «радостям» ещё и пулемётчик!
- Ну и шо с того? – Евтух никак не мог понять, к чему ведёт его друг.
- Как «шо»? Напряги извилину, Василич!.. Я же должен пример бойцам своего отделения показывать!.. А строчить тем, шо нагадил себе в ладонь, по румынам со скоростью моего «Дегтяря», я таки не сумею! Для такой «радости» мне надо было пару часов назад откушать жирной вяленой кефали, запить её парой-тройкой литров молока, а потом ещё и полведра зелёных огурцов съесть!.. От тогда можно было бы выходить на рубеж «прямого огня», разворачиваться до тех румынов своим «вторым главным калибром», и хорошо надувшись, подавлять издалека «массированным огнём» его огневые точки… «Боезапасу» на пару часов боя точно хватило бы!.. Только бы молоко и огурцы с селёдкой почаще подносили, чтобы «перезаряжать» мою уникальную, скорострельную «срокопятку»…
Сказать, что Евтух уже несколько минут держась за живот ржал, уподобившись коню – это не сказать ничего!.. Он просто корчился от смеха, валяясь на дне окопа, и сучил ногами, как в предсмертных судорогах.
- …А так как ты с нашим ротным поваром не договорился заранее, Василич, об обеспечении меня «боеприпасами» для проведения такой атаки на румын, то и вариант твой не подходит! – Семён поставил «последнюю точку» в своём «тексте». – Самое большее, шо я могу, с таким его обеспечением, так это высунуться из траншеи, посильнее напрячься, и «дунуть» в сторону вражеской обороны разок, в надежде, шо они помрут от отсутствия противогазов!.. Благо, шо и ветерок как раз в ту сторону – с моря… Ну и, попутно, дать всему полку «звуковой сигнал» к началу атаки! Вместо сигнальных ракет… На КП полка его наверняка услышат!..
- Сеня!!! – Задыхался смеющийся Евтух. – Заткни фонтан!
- …Так шо мне, товарищ санинструктор, с пулемётом спокойнее… – Он словно и не замечал, не слышал того, что вокруг ржал уже весь взвод. – И давай, заканчивай тут валяться, и совать ногами, как припадочный, Василич! Кажысь артподготовка на спад пошла… Надо готовиться к лёгкому утреннему моциону… Скоро, чую, пробежимся всем кагалом по ближайшим окрестностям…
Он потянулся, и выдал последнее, «заключительное» слово:
- Эх, мама дорогая! – Проговорил «Два пальца» мечтательно. – Хорошо в краю родном – пахнет сеном и говном! Выйдешь в поле, сядешь срать – далеко тебя видать! Одуванчик в жопу тычет! Эх, какая благодать!.. Отделение! Приготовиться к бою! Расчехлить «души», чтобы мамалыжникам тошно стало!
Бойцы начали сбрасывать, стягивать с себя общевойсковые «полевые» гимнастёрки и развязывать узелки-лямки на своих «сидорах» , и…
В их руках появились чёрные флотские бушлаты и бескозырки!
Бойцы 1-го Черноморского полка морской пехоты, влившегося не так давно в 421-ю стрелковую дивизию, и ставшего теперь 1330-ым стрелковым полком, всё равно оставались в душе военморами «бригады Осипова», легендарными «чёрными дьяволами», и в атаку ходили только так – в чёрных бушлатах, в форме военных моряков, наваливаясь на врага чёрным безудержным цунами!..
- Ну, шо, мужчины? Дадим перцу мамалыжникам?!! – Прокричал Семён так, чтобы его услышали и в соседних окопах. – Поможем нашим братишкам, шо подсыпали им под хвоста жару с моря!
- Не ори! – Рявкнул на Семёна Евтух.
- Не понял?
- Не рви горло, сказал!
- А шо так? – Удивился Семён.
- Да ты послушай! Сам послушай, тарахтелка!
Евтух был похож на собаку гончей породы, которая учуяла нюхом дичь, и уже готова сорваться с места.
Его глаза пристально всматривались куда-то в предрассветный туман, стелившийся густыми молочными клубами над степью, а ноздри крючковатого, орлиного носа раздувались как у коня, почуявшего волчью стаю.
- А ты шо это вдруг в «низком старте», Василич? Шо ты там такое услышал, а?
- Смолкни на хрен, Сеня! – Евтух требовательно поднял указательный палец, и опять прислушался. – Наши там…
- Шо? Где? Та не может того быть!
- Точно наши!.. Слушай!.. ППШ тарахтит… Ещё один… – Он ловил ухом едва слышные за взрывами звуки автоматных очередей где-то впереди, на «нейтральной полосе», между траншеями моряков и румынов. – А это уже «немец»… Опять ППШ…
Он в упор посмотрел на Семёна:
- Наши там, младший сержант… Точно тебе говорю!.. Бой ведут… Только мало их…
- Думаешь – те десантники, шо с самолёта спрыгнули на головы полудуркам? – Теперь уже и Семён услышал эти звуки.
- Не знаю! Только это точно не те, шо с баркасов на берег прыгали – этих там, впереди, мало!..
- Ну! И шо теперь с этим делать?
- …Метров триста до нас, не больше… Вот, опять ППШ… А это «немец»!.. Опять «немец»… – Казалось, что у санинструктора даже уши вытянулись вверх и встали торчком. – А это уже пулемёт, мать его за ногу!.. Опять «немец»… ППШ… Только шо ж они так редко стреляют… Или побили уже всех, или патроны кончились?..
«Два пальца» тоже стал похож на гончую, и тоже вслушивался в звуки далёкого боя.
- Побили их там, Сеня… Стреляют редко… – Проговорил Евтихий, и вдруг, поправил медицинскую сумку, перебросив её за спину, облокотил свою винтовку о стенку окопа, и решительно вылез на бруствер. – Пойду я!..
- Куда?!! Куда ты прёшься, дядя?!!
- Там наши, Семён! И их вытаскивать надо!
- Да с чего ты взял, идиёт?!!
- По стрельбе слышу… Им помощь нужна! Пошёл я!
И, пригибаясь, побежал вперёд, на звуки боя.
- Подожди! Василич, подожди! Я хоть лейтенанту доложу!
- Некогда! Потом поздно будет! – Крикнул Евтух, и с головой нырнул в белёсые клубы предрассветного тумана…
…Он бежал, слегка пригибаясь, и своим чутким ухом пытался уловить звуки, и понять поточнее, где же идёт бой.
Он бежал вперёд, а его уши бежали впереди него самого… Санинструктор не знал куда бежать, но точно знал, что кому-то очень нужна его помощь, и поэтому ноги сами находили себе дорогу, словно принадлежали совершенно другому человеку. И Евтух, полностью доверившись своим, неизвестно откуда и почему, проявившимся инстинктам следопыта, бежал и бежал, вперёд… Он несколько раз споткнулся, и даже чуть было не упал, но даже и не подумал остановиться – редкие, короткие и злые очереди из ППШ, были уже почти рядом…
В белёсом мареве степного тумана, который стелется над землёй, когда всё кажется совершенно одинаковым, когда, в этом сплошном молоке, можно не заметить, что у тебя прямо под ногами, долго и «безнаказанно» бежать просто невозможно – рано или поздно приходит такой момент, когда человек, рискнувший на такую прогулку, обязательно влетит ногой в нору суслика, или просто яму. Так же случилось и с Евтухом…
Он почувствовал, каким-то невероятным, двадцать шестым «чувством «Ж», что уже добежал туда, куда так стремился, когда…
«Чувство «Ж», говорят на Флоте…
Это такая, мягкая, даже можно сказать печатная форма выражения, означающего наличие у человека самоконтроля… Причем, где-то даже на уровне интуиции. Это чувство приближающейся опасности, или ясного ощущения предела, на котором надо остановится, при нарушении определенных норм и правил, или момента  времени, когда необходимо прекратить бездеятельность и начать что-то интенсивно предпринимать в свете своих обязанностей на корабле или в части. Ну, или, точно так же надо прочувствовать момент, когда пора резко прекратить что-то делать, во избежание последствий…
Да, его «чувство «Ж», сработало вовремя, дав ему понять, что его цель рядом. Но, скорее всего, просто не смогло поспеть за своим хозяином, а потому и сработало не полностью, а лишь наполовину, забыв предупредить, что уже пора остановиться…
Земля вдруг исчезла из-под ноги Евтуха, и он, со всего маху, полетел куда-то вниз головой…
И воткнулся бескозыркой, которая была на его голове, прямо в грудь человека в сером комбинезоне, лежавшего на дне воронки с автоматом в руках…
- Твою мать! – Выругался санинструктор в полголоса, и посмотрел на молодого парня, лицо которого было перепачкано кровью. – Ты один, парень? Ты ранен?
- Т-с-с-с-с! – Приложил он палец к губам, давая понять, что сейчас не время для разговоров.
Потом он, всё же, ответил Евтуху, молча мотнув головой, и показал взглядом куда-то в сторону… Там, у противоположной стенки воронки, которую Евтух преодолел в полёте, лежали ещё трое… Одетые в такие же серые комбинезоны, с автоматами ППШ в руках, они внимательно и строго смотрели на младшего сержанта. И это, наверное, было максимумом, что они могли сделать… У двоих были буквально изрешечены пулями ноги. У третьего десантника на губах пузырилась кровавая пена, и комбинезон был окровавлен на правой стороне груди…
Парень, который приказал Евтуху молчать, подозвал его к себе жестом, и заговорил шёпотом в самое ухо:
- Ты кто? Ты один?
- Младший сержант Проценко. Санинструктор первой роты «бригады Осипова»… – Так же, одними губами прошептал Евтух. – Услышал бой и прибежал… Пока один…
- Хреново… Вдвоём нам троих не вынести отсюда… Я – старшина Кузнецов, командир отряда десантников…
- Десантники? – Догадался санинструктор.
- Десантники…
- Много вас?
- Двадцать три прыгало… Только ветер в разные стороны всех разбросал… Нас, вот, четверо собралось… Может ещё кто сумел выжить… Может кто и выйдет к нашим… Жаль мужиков…
- Выйдут! Обязательно!
- Т-с-с-с-с-с-с! – Прошипел ещё раз старшина, призывая к молчанию, и затаился.
- Aten;ie! Uita-te jos! Ele sunt undeva aici! Privind ;n p;lnie! F; ru;ii au r;nit! Toate c;utare parasutisti! Lua;i ;n via;;!  – Голоса раздавались не далеко, метрах в пятидесяти.
- С-суки румынские, никак не отстанут… – Прошептал Старшина, и пополз из воронки наверх. – Уже час по пятам идут, твари!..
- Я с тобой!
Евтух отобрал автомат у одного из раненных десантников, и, извиваясь змеёй, выполз из воронки. Старшина лежал в траве метрах в трёх слева от воронки, изготовившись к стрельбе, и прицеливался куда-то в туман, на голос.
«…Ну, от и добре… – Подумал Евтух, отползая по траве, покрытой крупными каплями росы, вправо от воронки. – За раз румын постреляем! А там и до наших подадимся – пацанятам пораненным до врачей срочно надо!..»
Он посмотрел на старшину, силуэт которого еле-еле угадывался в тумане, и увидел, как тот махнул рукой, подавая сигнал – враги, шедшие редкой цепочкой, были уже метрах в тридцати, и над туманом уже были видны их серые кепочки…
- Хай вам грэць! – Рявкнул Евтух, и нажал на спусковой крючок автомата. – Та-та-та-та-та-та-та! Та-та! Та-та! Та-та!
Ярко-оранжевый в предрассветных сумерках, сантиметров в десять в длину, столбик огня вырвался из ствола ППШ, отправляя смертельные сюрпризы врагам. И те стали валиться с ног, как подрубленные деревья. Рядом строчил из автомата старшина Кузнецов…
- Foc! Foc! – Послышались команды румынского командира. – Trage o salv; de tun trage! Focul, idio;i!
Но было поздно – его солдаты ловили в себя пули, и валились замертво в предрассветный туман.
И тут…
- Та-та-та-та-та-та-та-та-та!!!
Где-то совсем рядом, за спинами, залился злой длинной очередью «Дегтярёв»…
Туман уже начинал потихонечку рассеиваться, по крайней мере, он перестал быть похож на сплошное молоко, в его клубах появились разрывы, и Евтух, обернувшись, увидел стоявший на сошках на краю воронки пулемёт, а за ним озабоченное, но, как ни странно, улыбающееся лицо Семёна Вайнштейна…
- Сеня, мать твою! Ты какого красного дюделя тут делаешь?
- Здрасти!!! – Семён сделал вид, что неимоверно удивлён таким вопросом. – Наше вам с кисточкой, через окно!!! А шо я, по-твоему, ещё могу тут делать?!! Пуляю у в мамалыжников тем, шо мне нагадили у в жменю наши обозники! Та-та-та-та-та-та-та!!! А ты говорил, Василич, шо без штанов оно удобнее воевать! Та-та-та-та!!! Так я тебе имею сказать, шо ты таки был у в корне не прав! Та-та-та-та-та-та!!! Моё говно, так оно только воняет, а пулемёт таки валит наповал! Та-та-та!!! И вообще!!! Или ты, Василич, на минуточку решил, шо справишься без Сеньки «Два пальца»? И мож, что ещё хуже, ты, не дай Боже, подумал, шо я дам тебе сюда одному прибечь?!! Так ты таки крупно ошибся, дядя!!!
- Сенька! Мать твою! Ну, ты ж и засранец!..
Сказать, что и Евтух, и старшина Кузнецов были рады этой подмоге – и в самом деле не сказать ничего! Сказать, что подмога пулемётом Сеньки «Два пальца» своевременной – значит сказать ещё меньше!.. Румыны шли цепью, и их было не меньше полусотни, а в автоматах десантников к тому времени оставалось патронов по пятнадцать…
«Дегтярёв» в умелых руках Семёна просто разметал эту цепь по полю, и румыны откатились назад в туман, не солоно хлебавши…
А потом… Потом пришло время выползать с «нейтральной полосы» к своим траншеям подобру-поздорову, и вытаскивать раненных – именно ради них и рисковали своими головами младшие сержанты Проценко и Вайнштейн…
Евтух, по старой уже, сложившейся привычке, схватил раненных в ноги десантников за ремни, и потащил их к своим окопам, как «два ведра». Но перед этим приказал старшине и Семёну уложить раненного в грудь бойца на плащ-палатку, и выносить его к окопам вдвоём, да ещё и проследил, как они это будут делать – в те моменты, когда нужно было спасать жизни воинов, он становился «главным командиром на поле боя» в этом нелёгком деле… Да и успел уже поднатаскаться в медицине за то время, которое был ротным санинструктором, уже понимал степень и тяжесть ранений, и уже знал, как надо выносить раненных, чтобы они дожили до настоящих врачей…
…По ним, конечно же, стреляли…
Сначала два пулемёта пытались «нащупать» в тумане беглецов, а через несколько минут, когда враг понял, что видимо из этого ничего не получилось, своё слово сказали румынские миномётчики, которые буквально засыпали «нейтральную полосу» минами… Они рвались повсюду, в опасной близости к этим отчаянным смельчакам, но…
Видимо Марс уважает не только тех воинов, которые готовы отдать свою жизнь на поле боя, но и тех, кто эти жизни пытается спасти, рискуя собственной…
…Прошло какое-то время, и они, вшестером, свалились в родную траншею, едва ли не наголову капитана Лямзина, которому уже успели доложить о «походе на нейтралку» Евтуха и Семёна…
Только…
Им двоим повезло с самого начала, ещё тогда, когда они пришли к зданию таможни записываться добровольцами на фронт, и попали именно в эту роту… Лямзин был не просто командиром, но ещё и настоящим человеком! И он небыл солдафоном-службистом, какими были многие другие командиры! Сеня «Два пальца» как-то очень правильно дал ему характеристику одним словом – «гражданский капитан»…
- Вынесли? – Это был его самый первый вопрос к запыхавшемуся Евтуху.
- Кого нашли… – Ответил санинструктор.
- И на том спасибо!..
Евтух посмотрел на своего друга и тут же вскочил, как ужаленный большим шмелём прямо посредине задницы.
Семён был ранен в голову – по его лицу обильной рекой текла кровь…
- Шо, Сеня? Шо? Говорил же тебе, шо надо каску надевать на свою дурную башку! Сильно?!!
- Не страшно, Василич… – Проговорил Семён устало, и как-то вымученно. – Ещё девок по Одессе попорчу – то «дурное дело» не хитрое, и для него мозга не требуется, в таком деле другое важно… У настоящего мусчины увсё должно торчать!.. Главное, ребята, перцем не стареть!.. А он таки целый остался… Так шо не поднимай волну…
Евтух уже бинтовал русый «полубокс» своего друга, и приговаривал:
- То ерунда, Сеня… То не страшно… Видать осколком мины вскользь зацепило… Только шкуру со лба и содрало… Ничего!.. Щас пойдёшь до медсанбата, а там тебя вылечат, может, и шкуру назад пришьют…
Ранение Семёна было довольно серьёзным – осколок буквально прорезал, и задрал с его лба назад большой лоскут кожи, размером с мужскую ладонь… И теперь Евтух кое-как пытался этот «лоскут» приладить обратно, на лоб его отчаянно смелого друга…
- А вот хрен ты угадал, Василич! – «Два пальца» как-то очень уж строго, не по своим годам посмотрел на друга. – Не хрена мне там делать!!! Да шо бы Сеня Вайнштейн пропустил сбегать в атаку на мамалыжников?!! Так дайте мне зелёную краску, и прямо у в окопе покрасьте меня в зелёный цвет!!! Ты шо, дядя, мозгой повредился от больших переживаний и усталости?!! Какой кобыле в зад может быть медсанбат, когда наш полк у в атаку собирается, я тебя спрашиваю?!! Или ты таки хочешь меня обидеть?!!
- Ты же ранен, Сеня!
- Та шо б я так жил, как прибедняюсь! Ты шо подумал, шо я вже амбал-сороконожка? Так ты таки ошибся! – Улыбнулся «Два пальца». – Я ещё на свадьбе твоих дочек погуляю!
- Так ты идёшь?
- Только до румынов! С пулемётом у в гости!
- Ну и хрен с тобой! – Сплюнул Евтух.
- Так он всегда со мной, Василич!.. Нормаль! Ещё повоюем!..
Капитан Лямзин посмотрел на эту перепалку закадычных друзей, и только хмыкнув без слов, направился по траншее к блиндажу, который был ротным командным пунктом…
…А потом…
Потом настал черёд «чёрных дьяволов» поддержать своих севастопольских собратьев…
…В 8 часов утра 22 сентября после массированной артиллерийской и авиационной подготовки перешли в наступление полки 157-ой и 421-ой стрелковых дивизий. И пошли на соединение с морским десантом…
Поднялась сплошная волна черных бушлатов, и впереди, как всегда, были морские пехотинцы, «чёрные дьяволы» бригады Осипова. Ничто не могло сдержать их стремительной атаки. Ни автоматный огонь, ни густые проволочные заграждения не спасли от них гитлеровских вояк…
Правда… Противник тоже был не лыком шит, и пошёл ранним утром пошёл под звуки духового оркестра в «психическую атаку» на позиции полка. Видимо, для того, чтобы хоть как-то оправдаться перед самим собой…
Солнце еще только вставало, и в первых лучах его хорошо были видны фигуры вражеских солдат, шедших в полный рост, и совершенно не таясь. Гулко бухал духовой оркестр, ярко начищенная медь труб сияла под первыми лучами поднимавшегося солнца.
- Тусь! Туси-ту-си-тусь! – Отбивал темп большой барабан.
- Вести огонь только прицельно! – Пронеслась команда из конца в конец по окопам военморов. – Только прицельный огонь!!!
Выстрелы были нечастыми, но точными.
Несмотря на потери, враг продолжал атаку. Подгоняемые офицерами и унтерами, солдаты ускорили шаг, оркестр уже не был слышен, заглушил его рев сотен глоток.
- Надеть бескозырки! Изготовиться к контратаке!
И тогда…
Первым над бруствером траншей поднялся сам полковник Осипов:
- Моряки! Вперед! За Родину!..
- Ур-ра-а-а-а-а-а!!! – Пронеслось над степью многоголосое цунами, и навстречу врагу ринулась яростная лавина…
Большим чёрным клином врезались советские военморы во вражеские цепи. И начался рукопашный бой…
Эта рубка длилась он недолго… Противник побежал, не выдержав ярости «чёрных дьяволов», а наши военморы вернулись на свою позицию, унося трофеи и уводя пленных…
…О боевых делах полка Осипова Совинформбюро позже сообщало, что только за 3 дня после высадки Григорьевского десанта, бойцы 1-го Черноморского полка морской пехоты уничтожили до 2 пехотных полков противника, 4 танка, много автомашин, орудий и пулеметов, взяли в плен более 200 солдат-пехотинцев и кавалерийский эскадрон во главе с командиром! А так же захватили большие трофеи, в числе которых было 6 танков, 18 пушек, несколько сот винтовок, много патронов, 8 минометов, 20 автоматов, 17 пулеметов, несколько тысяч снарядов и много ручных гранат!..

…Везде, где труднее работа,
Где круче расправа с врагом
Выходит морская пехота:
За Родину! В бой! Напролом!
 
В десант, под огонь пулемета,
На мины, на пушечный гром
Повсюду морская пехота:
За Родину! В бой! Напролом!..

…Противник, не выдержав комбинированного удара защитников Одессы с моря и суши, начал поспешно отступать в северном направлении.
А в это время, 3-й Черноморский полк морской пехоты, высадившись с кораблей и преодолев упорное сопротивление противника, к 18 часам 22 сентября, выполнил поставленную задачу и вышел на рубеж Чабанка, высота 57,3, Старая и Новая Дофиновка.
Ночью морские пехотинцы из Севастополя соединились с 1-м Черноморским полком морской пехоты, а утром 23 сентября с основными частями 421-й стрелковой дивизии…
* * *
Десант в районе Григорьевки был первым крупным, но, что самое главное, успешным и очень результативным, тактическим десантом Черноморского флота в годы Великой Отечественной войны!
В результате этого удара войска Одесского оборонительного района отбросили противника на 8-10 км, освободили несколько населенных пунктов и разгромили две румынские дивизии.
Плацдарм восточного сектора обороны увеличен на 120 квадратных километров, и фашисты лишились возможности безнаказанно обстреливать город и порт из своих дальнобойных орудий.
Теперь весь восточный берег Аджалыкского лимана оказался в руках защитников Одессы.
В ходе этой уникальной операции, противник потерял около 2 тысяч солдат и офицеров. Наши войска захватили 6 танков, 50 орудий и минометов, 127 пулеметов, 1100 винтовок и автоматов, 13500 мин и ручных гранат.
Потери же самого 3-го Черноморского полка, который высадился с моря в тыл румынским дивизиям, составили убитыми 29 и ранеными 407 человек!..
…На стволах и щитах захваченных вражеских пушек, обстреливавших город, советские воины написали: «Больше по Одессе стрелять не будет!», и уже на следующий день эти орудия с надписями были доставлены в город…
Свободный вход наших судов в порт был обеспечен.
Но самое главное – эта операция подняла боевой дух защитников Одессы. А население города с энтузиазмом встретило героев-десантников…
…Немалую роль сыграла здесь и советская пропаганда.
В расположение войск противника и в тыл врага сотнями и тысячами забрасывались листовки и «пропуска». Таких «пропусков для сдачи» в плен было выпущено больше 200 тысяч.
Несмотря на строжайшие запреты и угрозы, немецкие и румынские солдаты, как оказалось, внимательно читали советские листовки, и, в конце концов, это принесло свои, хоть и небольшие, но плоды – 31 августа 1941 года на участке 1-го Черноморского полка морской пехоты сдалась в плен довольно большая группа солдат 10-го румынского пехотного полка, около 70 человек, во главе с офицером, лейтенантом, командиром взвода. Они принесли с собой винтовки, несколько пулеметов и даже один миномет. И при сдаче в плен все солдаты предъявляли листовки-«пропуска»…
…В результате всех этих успешных боев в сентябре, фронт Одесского оборонительного района к концу месяца прочно стабилизировался.
К 30 сентября передний край обороны на ближних подступах к Одессе проходил по линии:
в восточном секторе, где находились части 421-й стрелковой дивизии: деревня Новая Дофиновка – Большой Аджалыкский лиман – деревня Протопоповка;
в западном секторе, где сражались 95-я и 157-я стрелковые дивизии: село Алтестово – деревня Гниляково – посёлок Дальник;
в южном секторе, где фронт держали 25-я Чапаевская стрелковая и 2-я кавалерийская дивизии: посёлок Дальник – хутора Болгарские – восточный берег Сухого лимана…
Закрепившись на этих рубежах, советские войска продолжали успешно отражать атаки противника, и неоднократно и сами переходили к активным действиям и мощным контратакам.
Готовясь оборонять Одессу в течение длительного времени, командование оборонительного района разработало мероприятия по подготовке к зиме. Были начаты утепление землянок, заготовка топлива для войск и населения.
Командиры соединений получили указание использовать передышки между боями для дооборудования землянок с учетом близких холодов, особенно на тех позициях, которые мы не собирались в ближайшее время улучшать. Начальник штаба 95-й дивизии докладывал, что у них во втором эшелоне организована заготовка картофеля и засолка капусты. Того и другого было немало на заброшенных теперь полях пригородных совхозов. Запасались также соломой для утепления землянок. После того как удалось отбросить врага в Восточном секторе, в армии уверились, что зимовать они будут под Одессой.
Готовился к зиме и город.
24 сентября бюро обкома партии приняло постановление об улучшении условий жизни в катакомбах и подвалах, куда переселились, спасаясь от бомбежек, тысячи семей.
Одесские предприятия получали дополнительные заказы на разного рода вооружение. Город уже дал армии четыре бронепоезда, десятки танков-бронетракторов, которые очень успешно воевали до этого момента под Одессой, и которые одесситы окрестили «На испуг», сотни тысяч гранат, десятки тысяч мин. Наладился ремонт стрелкового оружия. А производство 50-миллиметровых минометов достигло такого размаха, что одесситы смогли выделить партию их для формировавшихся в Крыму морских бригад…
Очень «популярными» в те дни были в Одессе люди, проявившие себя в боях, как истинные патриоты города: командир полка морпехов Яков Иванович Осипов, герои-летчики Михаил Асташкин, Аггей Елохин, Алексей Маланов, капитан-артиллерист Василий Барковский, минометчик Владимир Симонок, истребитель танков Дмитрий Якунин. Да разве перечислишь всех, о ком шла по Одессе боевая слава!
Широчайшую известность приобрел среди своих земляков боец-богатырь, недавний грузчик порта, Яков Бегельфер, который уничтожил штыком и прикладом больше двух десятков фашистов. Почти невероятные, хотя и совершенно правдивые, истории рассказывались об артиллерийском разведчике младшем сержанте Александре Нечипуренко, депутате областного Совета. Чтобы лучше корректировать огонь подвижной береговой батареи, он пробирался со своей рацией в расположение противника, а на обратном пути уничтожал гранатами то минометный расчет, то пулеметное гнездо. А однажды Нечипуренко вернулся с упряжкой лошадей, которые везли румынскую противотанковую пушку и ящики, полные боеприпасов...
В ночь на 23 сентября из Новороссийска пришел транспорт «Чапаев», доставивший в Одессу новое, тогда ещё никому не знакомое оружие. В телеграмме, предварившей прибытие судна, командующий флотом предупреждал об особой секретности этого оружия и особой ответственности за то, чтобы оно ни при каких обстоятельствах не попало в руки врага…
Для швартовки «Чапаева» отвели не используемый обычно причал. Следовавшие на транспорте бойцы сами оцепили место выгрузки. На причале вскоре появились грузовые машины с какими-то надстройками, которые издали казались похожими на понтоны, но почему-то зачехленные…
А на армейский командный пункт явился невысокого роста старший лейтенант, представившийся как командир отдельного гвардейского минометного дивизиона Небоженко.
Это происходило через два месяца после того, как наша реактивная артиллерия произвела на советско-германском фронте свой первый боевой залп…
О гвардейских минометах, которые бойцы окрестили потом «катюшами», ещё ничего не сообщалось в печати, и в Одессе хотя и слышали о них, однако представление имели довольно смутное. Да и дивизионов таких было пока очень немного. Выделение одного из них для Одесского оборонительного района подтверждало большое внимание Ставки к этому участку фронта.
Дивизион старлея Небоженко зачислили в армейский резерв, с подчинением начальнику артиллерии полковнику Рыжи. Для охраны техники выделили стрелковый взвод. Кроме того, по требованию командира дивизиона, имевшего соответствующую инструкцию, в его распоряжение передали группу саперов для уничтожения боевых установок в случае угрозы захвата их противником.
Старший лейтенант ревностно оберегал свои машины от постороннего глаза, не разрешая осматривать их почти никому.
Посмотреть, как действует новое оружие, выезжали на наблюдательный пункт сам контр-адмирал Жуков, члены Военного совета ООР. Первый залп произвели в районе Дальника – там противник всё ещё продолжал атаки. Ночью Небоженко вывел свои машины на огневую позицию. Рыжи выделил дивизиону отдельный участок в полкилометра шириной, по которому не должна была вести огонь обычная артиллерия. Неприятельские траншеи в этом месте хорошо просматривались с нашей стороны.
Вражеская атака началась как по расписанию, через час после рассвета. На соседних участках на пехоту противника, находившуюся еще на исходных позициях, обрушился огонь наших батарей.
И… Заработали «Катюши»…
Взвились клубы дыма, раздались рев и скрежет, и небо прочертили десятки огненнохвостых ракет. Все наблюдавшие этот залп видели такую картину впервые. По совету командира дивизиона бойцов, оборонявшихся на этом участке, специально предупредили, что будет нечто особенное, чтоб не пугались.
А затем ракеты стали с ослепительным блеском и раскатистым грохотом рваться там, где только что поднялась в атаку неприятельская пехота. Когда грохот стих, до нашего наблюдательного пункта донеслись истошные вопли, и было видно, как те солдаты, что уцелели в траншеях, в панике бегут.
У противника началась такая паника, что даже прекратили огонь находившиеся поблизости, но не задетые залпом батареи. Утренняя атака врага на этом участке была сорвана сразу. Потом, правда, он опомнился. В тот раз «катюши» дали всего одни залп, и шок не мог продолжаться слишком долго.
В дальнейшем дивизион Небоженко использовался при отражении попыток противника прорвать наш фронт в районе Татарки и Болгарских хуторов. Огонь гвардейских минометов неизменно ошеломлял врага. Но присланный в Одессу запас реактивных снарядов был невелик, и расходовали их экономно, берегли ракетные залпы для нового контрудара, к которому уже готовились…
 Между тем с 3-м морским полком происходило примерно то же, что пережил в начале Одесской обороны и 1-й Черноморский полк Осипова…
Краснофлотцы, отлично показавшие себя в десанте, не умели и не любили окапываться, и вообще были не в ладах с сухопутной тактикой, не знали всего того многого, от чего зависит стойкость в обороне.
Все это, конечно же, имело неприятные последствия: 26 сентября противник, атаковав правый фланг обороны за Большим Аджалыкским лиманом, выбил моряков из Новой Дофиновки. Правда, ненадолго: через шесть часов морской полк, поддержанный огнем кораблей, вновь овладел этой деревней, нанеся врагу довольно значительный урон. Подтверждалась уже известная истина: моряки, только начинающие воевать на суше, сильнее в атаке, в наступлении, чем в обороне.
Командованию ООР пришлось, как это было сделано в свое время и в полку Осипова, заменить и в 3-м морском часть командного состава армейцами, более подготовленными тактически. В полк добавили пулеметов, влили человек четыреста пехотинцев из нового маршевого пополнения. Была предпринята даже такая мера: моряки побатальонно выводились на два-три дня в тыловой район для практической учебы. Результаты не замедлили сказаться.
- Освоились морячки в окопах! – Докладывал, вскоре командир 421-й дивизии начальнику ООР.
Тем временем противник, усилив свой левый фланг, 28 сентября предпринял наступление вдоль восточного берега Куяльницкого лимана – на Гильдендорф, одновременно атакуя на перешейке между Куяльницким и Хаджибейским лиманами, пытаясь вернуть утраченные позиции.
Но и это наступление противника было сорвано решительными действиями защитников города.
Все как один, ободрённые успехом Григорьевского десанта, одержав эту первую и такую важную для всех одесситов победу, теперь были уверены в своих силах! Теперь защитники Одессы знали, что они могут, а главное умеют отстоять этот город!.. Настроение защитников, после высадки десанта из Севастополя поднялось настолько, что теперь даже в бой они шли с улыбками на обветренных лицах.
Лозунг «Никогда не отдадим Одессу!» жил в сердцах защитников города, и звучал песней…
Но…
1 сентября, в связи с угрозой прорыва немецко-фашистских войск в Крым, Ставка Верховного Главнокомандования приказала эвакуировать войска Одесского оборонительного района на Крымский полуостров…
Защитники Одессы действительно сделали для этого города всё, что могли, и теперь должны были уйти.
Но уйти так, чтобы захватчики навсегда запомнили, и даже ни на секунду не усомнились бы и не смогли бы сказать, что Одесса пала… Потому, что моряки готовы были и дальше защищать любимый город!
Покидая родной город, они должны были, да просто обязаны, «держать фасон»!..

* * *
16 октября 1941 г. По пути в Крым.

«…Прощай любимый город,
Уходим завтра в море!
И ранней порой, мелькнёт за кормой
Знакомый платок голубой…»

…В этой директиве Ставки Верховного Главнокомандования об эвакуации войск, высоко оценивалась боевая деятельность бойцов и командиров, оборонявших Одессу, и указывались конкретные действия по эвакуации города:

«...В связи с угрозой потери Крымского полуострова, представляющего главную базу Черноморского флота, и ввиду того, что в настоящее время армия не в состоянии одновременно оборонять Крымский полуостров и Одесский оборонительный район, Ставка Верховного Главнокомандования решила эвакуировать ООР и за счет его войск усилить оборону Крымского полуострова. Храбро и честно выполнившим свою задачу бойцам и командирам Одесского оборонительного района приказывается в кратчайший срок эвакуироваться на Крымский полуостров»…

Далее Ставка обращала особое внимание командования Одесского оборонительного района на необходимость удержания обоих флангов обороны до окончательной эвакуации города…
Город ещё не знал этого, хотя и чувствовал, что происходит что-то необычное: слишком много судов прибывало каждую ночь, слишком много машин начинало двигаться с наступлением темноты в сторону порта…
…После долго державшегося тепла вдруг резко похолодало. Над городом повисли серые тучи. На давно не подметавшихся улицах ветер шелестел опадающей листвой чинар и каштанов. Редкие прохожие шагали торопливо и как-то настороженно. Казалось, сам воздух этих хмурых осенних дней насыщен затаенной тревогой…
…Выполняя директиву Ставки, командование Одесского оборонительного района совместно со штабом Черноморского флота разработало план эвакуации.
В первую очередь, с 1 по 6 октября, транспортами в Крым вывозились 157-я стрелковая дивизия и строительные батальоны.
Во вторую очередь, с 7 по 15 октября, семьи военнослужащих, партийных и советских работников, квалифицированные рабочие и ценное оборудование предприятий Одессы, тыловые учреждения армии.
В третью очередь, с 16 по 25 октября – основные воинские части…
…Защитники Одессы стойко и мужественно отражали попытки врага прорваться в город.
После эвакуации 157-й стрелковой дивизии, раненых воинов, квалифицированных рабочих, семей военнослужащих, партийных и советских работников, тыловых армейских учреждений и наиболее ценного оборудования предприятий, для защитников города наступили самые решающие дни.
Оставалось выполнить последнюю задачу – осуществить отрыв советских войск от противника, погрузить их на суда и выйти в море…
Одновременный отрыв от противника на всем фронте в условиях открытой местности представлял собой неимоверно трудную задачу. Требовались исключительно четкая организация, твердость руководства и высокая дисциплинированность и мужество бойцов и командиров.
После тщательного изучения обстановки Военный совет Одесского оборонительного района принял решение и ночь с 15 на 16 октября снять с фронта главные силы, походными колоннами вывести их в районы посадок, посадить на суда и немедленно отправить в Крым.
Прикрытие отхода возлагалось на арьергардные части, остававшиеся на фронте до окончания переброски главных сил в районы посадок на суда…
Для дезориентации противника за два дня до начала отхода главных сил войска Приморской армии должны были создать видимость нового наступления, предпринимая местные контратаки и ведя днём и ночью систематический артиллерийский обстрел вражеских позиций. После эвакуации артиллерии и главных сил, огонь по врагу должна была вести уже тяжёлая дальнобойная корабельная артиллерия.
Сосредоточение у соответствующих причалов порта транспортных судов и кораблей, предназначенных для перевозки вооруженных сил Одесского оборонительного района в Крым, проходило в ночное время.
В каждый район посадки назначался комендант, а на каждое судно – начальник и комиссар. Для сопровождения частей в районы посадки выделялись проводники. Кроме того, в каждую дивизию были направлены представители оперативного отдела штаба Приморской армии, которые должны были находиться при штабах дивизий до самого прибытия их в Севастополь…
Последними должны были покинуть город те войска, которым было поручено прикрывать всю эвакуацию ООР. И на эту ответственейшую роль определялись те полки и батальоны, которые лучше всех проявили себя во время все обороны Одессы… В эти, самые последние бои за Одессу шли только самые лучшие, и именно они прикрывали собой спины уходящих!
И не удивительно, что с восточной стороны последними с рубежа обороны уходили «чёрные дьяволы» «бригады Осипова»…

* * *
…Транспорт за транспортом с войсками уходили по ночам из Одессы в крымские порты.
Из города уходили героические защитники Одессы…
Настроение бойцов было мрачным. Они не хотели оставлять город, где так мужественно сражались, и где каждый рубеж, каждая высотка были политы кровью их товарищей. Конечно, они понимали, что уход из Одессы вызван стратегическими соображениями, но…
Одно дело было понимать, и совершенно другое – чувствовать в душе, что оставляешь родные места, в которые очень скоро придёт враг…
Это, как говорят в Одессе: «Две большие разницы!»…
…15 октября, 23.50…
…- Шо пригорюнился, детина? – Евтух толкнул в плечо своего друга. – Совсем нос повесил, Сеня!..
Они уже знали, что та атака, в которую они пойдут через десять минут, ровно в полночь, будет последней. «Осиповцы» должны будут накатить на румынскую обороны «чёрной волной», но!.. Стреляя из всех стволов примерно до половины «нейтральной полосы», а потом, якобы напоровшись на интенсивный пулемётный огонь, откатиться обратно в свои траншеи…
В которых, к тому времени, уже должны будут сидеть бойцы партизанских отрядов…
«Чёрные дьяволы» должны будут вернуться в траншеи, и, уже не задерживаясь больше ни на секунду, двинуться по ним в сторону Дофиновки… Потом, ускоренным организованным маршем всего полка, выйти к деревне Лески, потом к Крыжановке, и постепенно втянуться на Пересыпь. А на пляже Лузановка, выйти к пирсу, к которому ещё так недавно причаливали прогулочные катера, погрузиться на баркасы, и…
В Севастополь они уходили на крейсере «Красный Кавказ»…
Об этих планах офицеры полка поведали младшим командирам полчаса назад, чтобы не получилось в подразделениях морпехов сумятицы, и возмущений – легендарные «чёрные дьяволы» были готовы сражаться здесь до конца, но, ни в коем случае не отдать Одессу врагу…
Всё это было верно и оправдано, да только…
…- Всё в порядке с моим шнюхом, Василич! – Ответил угрюмо всегда такой весёлый и неунывающий Семён.
- Ну, а шо ж ты тогда?
- Одессу оставляем… Так шо я теперь с этого радоваться должен, как дебильный ребёнок? – Семён даже самокрутку свою свернул как-то совсем уж зло, резко и нервно. – Понимаешь ты это, дядя? Мы ж с Одессы уходим!
- Такой приказ, Сеня… Что тут поделаешь… – Вздохнул Евтух, понимая чувства одессита.
- Приказ!.. Да на хрена вообще такие приказы нужны? Шо они там, у в своей Ставке понимают? – Семён был по-настоящему зол на весь свет. – Мы ж, после того, как пацаны из Севастополя у ту Григорьевку высадились, мамалыжникам такого перца дали, шо аж гай шумел! И так тут закрепились, шо ещё год, не дай Боже, могли бы их у в Одессу не пустить! А им там, у в Ставке, всё это по большому тулумбасу!.. Решили они себе!.. Акадэмики!.. А теперь шо? Просто так берём и уходим? А на хрена ж тогда весь этот кильдым надо было затевать, с беготнёй по полю, а? Вот скажи мне, Василич? Ты мужик взрослый, умный, иногда разговоры командиров слышишь… Скажи, на кой ясный красный мы здесь рогом упирались целых два месяца? Шо бы теперь просто взять, отвалить на тех калошах из Одессы, и гуцать на них аж до самого Крыма? Мы ж тикаем, получается! Выскакиваем на кислород! Это ж получается, шо мы делаем ноги, от этих придурковатые румыны, шо свою цуйку бесперерывно сосут и потому вечно бухие? Или как? Они ж, увсем своим кагалом «голый ноль в пустом месте»! И от этих полудурков мы делаем ноги?
- Не надо так громко бакланить, Сеня! Возьми полтона ниже!.. – Проговорил Евтух как заправский одессит, понимая, что Семён Вайнштейн сейчас по-другому никак не поймёт. – Не так все…
Да только Семёна видимо душили такие чувства, что он уже никого и ничего не слышал:
- А шо не так? Шо не так, Василич?!! Ты шо, вольтанутый? Не-е-е, дядыя!!! Ты мне уже просто начинаешь нравиться, дядя! Вот скажи! Где у нас случилось?  – Его глаза горели бешенным огнём, и было видно, что сейчас лучше не быть врагом бывшего одесского «щипача» – своего врага Сеня был готов рвать зубами. – Они ж уже в плен сдаваться начали, только шо бы с нами, «чёрными дьяволами» не воевать! Мы ж им такой изжоги нагнали, шо аж у в жопе печёт! И шо? Шо с Одессой будет? С городом, с людьми? Как им теперь? Тем, кто остаётся? Э-эх-х, бля!!!
Он сплюнул в сердцах, и глубоко затянулся «горлодёром»:
- Ведь взорвут же всё, суки… Синагогу нашу… Вокзал… «Горсад»… Оперный… – Он посмотрел на своего друга глазами полными слёз. – Ты знаешь, Василич, шо наш Одесский Оперный театр считается самым красивым у всём мире?!! А Жэдэ-вокзал?!. Эти «вражеские молдаваны»… Они ж два придурка в три ряда – всё сломают!..
- Да-а-а… Дела… – Протянул с сожалением Евтух.
- Дела, как в Польше… Дочапаем до Севастополя, а там будем делать морду, шо мы красиво ушли? Держать фасон, шо мы таки отстояли Одессу? Херня получается, Василич! Не поймут нас местные севастопольские мореманы, да ещё и грызло начистят!.. И до сраки им будут наши кари очи!.. – Он зло посмотрел на своего друга, и вдруг проговорил тихо. – Не могу я так, дядя! Просто взять и отвалить с концами – обидно мне! Останусь я…
- Где останешься? Ты шо, больной?!! – Не понял Евтух. – В плен собрался!
- Дурак ты, Василич, и уши у тебя холодные! И шо это ты кинул брови на лоб? Ты шо, имеешь меня за идиота? Так если не знаешь, шо умное сказать, то лучше дышите носом, ловите ушами моих слов, и не нарывайтесь на комплименты! С партизанами я останусь, и до Фени мне, шо там про меня скажут командиры! Я таки за Одессу воевать буду!!! Я им тут ещё всем устрою кадухис на живот!!!
- Отставить, сержант! Отставить, Семён… – Никто даже и не заметил, как к говорившим подошёл комроты капитан Лямзин. – Не такой ты, Сеня, здесь большой Пуриц, чтобы для тебя издавали отдельные приказы!..
Семён обернулся на голос, и проговорил:
- От только не надо мне поднимать волну, гражданин начальник! Я шо, поц, кугут или обмороженный? Или вы думаете, шо я за здрасти, как тот Миша Режет Кабана, буду «делать паровоз» аж до самого Севастополя? Так вы таки ошиблись – до Крыма не полквартала вдоль Привоза! И те мамалыжники раскатали губу, аж до неприличия, если взяли себе в мозг, шо я уйду с Одессы! Для Сени «Два пальца» теперь есть одна только дорога – «с видом на кладбище и обратно»!..
Капитан, как-то совсем уж по-отечески, погладил ладонью топорщившийся на голове Семёна непослушный «ёжик», потом присел на корточки рядом, и заглянул ему в глаза:
- Ещё недавно, Семён, ты был знаменитым на всю Одессу «Кишинёвским»… Можно сказать – лучшим…
- Раз имеете сказать, так не набирайте кизяк в рот! – Огрызнулся Сеня.
Лямзин сделал вид, что не заметил грубости:
- Я и говорю – лучшим «Кишинёвским» на всю Одессу!.. А теперь ты солдат, Семён! Военный моряк! Лучший краснофлотец в моей роте! – Улыбнулся капитан грустно. – Ели не считать твоего друга, Евтихия Василича, конечно… И не просто солдат – ты командир, Семён Вайнштейн, сержант! Ты просто должен показывать пример своим бойцам…
- Я должен только папе с мамой!
- Нет, Сеня! Уже нет! Потому, что война кругом! Потому что все мы делаем теперь одно дело! Все вместе: я – бывший капитан уголовного розыска, ты – бывший вор-карманник, Василич – бывший бригадир каменщиков!.. У нас теперь одно дело, и мы теперь «должны» все вместе! Своему городу и своему народу должны!
- Так и я ж о том! Потому и останусь!
- Не останешься, Семён!!! Для Одессы мы сделали всё, что могли! Оккупантам достанется пустой город!.. Но теперь наша помощь, наша храбрость, и наш уже опыт, нужен Севастополю – его ещё только-только начинают эвакуировать… Твой народ, Сеня, это не только Одесса – это вся страна! И он нуждается в твоей помощи!
Семён внимательно посмотрел в глаза капитана, словно пытался там прочесть какую-то тайну:
- Ты же только шо мне тут надул в уши, начальник, шо я таки не самый Большой Пуриц у в «бригаде Дяди Яши» !
- Но ты им становишься с каждой минутой! – Улыбнулся, наконец-то, Лямзин, сообразив, что «Два пальца» почти «сломался» в своём решении остаться с партизанами, и уже готов его изменить.
Он поковырялся несколько секунд в кармане своего флотского кителя, в который почему-то был одет вместо полевой гимнастёрки пехоты, и протянул к Семёну свою раскрытую ладонь:
- Держи!
- И шо это за воши? – Семён попытался разглядеть в темноте то, что протягивал ему капитан.
В лунном свете, на ладони капитана поблёскивали два маленьких металлических «треугольничка»:
- То не воши, Семён!.. Хотел как положено сделать, перед строем, да только времени нет на эти реверансы… Ты, Семён Вайнштейн, с этой минуты уже сержант, и заместитель командира взвода!.. Случись что с лейтенантом, и командовать взводом придётся уже тебе!.. Так шо прочувствуй момент, подбери сопли, сержант – на тебя люди смотрят, и покажи, как умеет воевать настоящий одессит!..
«Треугольнички» с руки Лямзина взял Евтух, и, молча, не говоря ни слова, прикрепил их в петлицах своего друга.
- Ну вот! – Проговорил ротный. – Совсем другое дело!..
Он посмотрел на часы и встал:
- Пора, мужики… Атака начнётся через три минуты… Для тебя персонально, сержант! – Он строго посмотрел на Семёна. – Сигнал к отходу полка в обратно, в траншеи – две красные ракеты! Ясно? И забей себе в память, Сеня «Два пальца» – мы обязательно вернёмся в Одессу! Обязательно!!!
Капитан ушёл в ночь, к своему КП, а Евтух посмотрел ему вслед и тихо проговорил, скидывая с себя гимнастёрку, и надевая на тельняшку чёрный флотский бушлат, а на голову бескозырку:
- Вот так, товарищ сержант Сеня, воевать будем, а не слёзы плакать! – Он передёрнул затвор своего ППШ. – Ну, шо? Сделаем этим полудуркам кисло в борщ?
Семён тоже уже был одет «чёрным дьяволом». Он только стряхнул со своего любимого «Дегтярёва» несуществующую пыль, и зло произнёс:
- Я им ща такие кишмары нагоню, шо пока до Одессы не вернёмся, помнить будут!..
И в этот момент над степью взлетели две белые ракеты…
И опять, в последний раз, поднялась из окопов «чёрная волна»…
…16 октября, 2.30…
…Видимо румыны не ожидали этой внезапной атаки сегодняшней ночью. Не ожидали потому, что сообразили добраться до своих пулемётов и открыть по морпехам огонь только тогда, когда военморы-«осиповцы» успели пробежать половину «нейтральной полосы», поливая позиции врага из всех стволов, и над их головами расцвели два красных цветка сигнала «Отход!»…
И получилось даже лучше, чем предполагалось!
Получилось почти натурально – румыны начали стрелять, и моряки откатились назад, на свои позиции, чтобы избежать ненужных потерь…
Как сказал Евтух, когда они стали отходить:
- Ну шо, сержант Сеня, мы типа испугались? Пошли в траншеи в зад?
…Всё это время, всё время этого хазарского набега военморов, Евтух был рядом со своим другом. Нет, он не думал, конечно же, что Сеня сделает ноги в румынскую сторону – он просто очень боялся, что этот паренёк, в своей безрассудной ярости, и безудержной храбрости, попрёт прямо на пулемёты и будет ранен, а потерять эту, ставшую уже родной, душу, санинструктор не хотел ни при каких условиях.
Остановить сержанта Евтух, конечно же, тоже не мог, да и никто не смог бы, но он надеялся на то, что сумеет вытащить Семёна к своим, случись что…
Они бесстрашно бежали рядом, не пригибаясь, в полный рост, и стреляли по румынским позициям. И…
Как говориться: «Смелого пуля боится – смелого штык не берёт!»…
Через пятнадцать минут этого безумного забега на вражеские позиции рота Лямзина спрыгнула обратно в свои же траншеи, в которых уже находились партизаны. Спрыгнула в полном составе!.. Лямзин не потерял во время этой атаки ни одного человека! Хотя… В роте уже давно было едва ли четверть того состава, который набрали из добровольцев в августе – весь её личный состав сейчас, был бойцов 25-30…
Да и от всего «полка Дяди Яши» осталось едва ли треть – бойцов 300-350 от силы… Воевала все эти два месяца «бригада Осипова», что и говорить, геройски… И героев своих теряла…
Но… В этой, последней атаке, у Ламзина не погиб ни один моряк!..
Хотя раненные были… Но Евтух перевязывал их уже на ходу – ранения были только лёгкие, и, странное дело, только в руки – бойцы роты шли за своим капитаном по траншеям в сторону Дофиновки.
…По ходу движения, они присоединялись к другим, таким же поредевшим ротам батальона. Потом соединились воедино и все батальоны бывшего 1-го Черноморского полка морской пехоты…
И уже через два часа, по дороге к деревне Крыжановка, в сторону Пересыпи двигалась вся «бригада Осипова». Сильно поредевшая, потерявшая в боях за Одессу больше половины своих краснофлотцев, но так и не побеждённая врагом, а потому… Каждый её боец уже сам по себе был живой легендой и настоящим героем…
И странное дело, но в этом строю не нашлось, ни одного, кто был бы одет этой ночью в пехотные гимнастёрки и пилотки! Ни единого человека!..
Одетые в чёрные морские бушлаты, а кое-кто, у кого кипела кипятком кровь в жилах, и просто во фланки с развивающимися на ветру «сопливчиками», с бескозырками на головах, по ночной дороге шла чёрная, грозная туча… И вид этот вызвал не только уважение, но и нагонял ужас и благоговейный трепет…
Из Одессы, чёрной грозовой тучей, готовой и дальше извергать смертоносные молнии, не побеждённые врагом, уходили её защитники, выполнившие свой долг перед этим городом до конца!.. Но все знали, что эта туча сюда обязательно вернётся, и упадёт карой небесной на головы тех, кто покусился на этот священный город… Вернётся тогда, когда «переменится ветер»…
И тогда будет шторм, и будет буря, и… Город очистится от иноземной скверны, и опять начнёт дышать полной грудью! И шутить над жизненными дрязгами так же, как это было всегда!..
…Они шли молчаливыми, угрюмыми, чёрными колоннами, а вдоль дороги стояли редкие и такие же молчаливые жители… Сначала Дофиновки, затем Крыжановки, а в самом конце их пути, уже и одесситы, жители окраины… И небыло в их глазах укора, а только сожаление…
- Возвращайтесь, родненькие наши… Возвращайтесь!.. – И совали в руки моряков худенькие котомки с тем, что удалось собрать дома. – Вот… Покушаете потом… Мож и за Одессу увспомните… Берите, хлопчики, берите!.. Не румынам же это оставлять… А мы как-нибудь… Наше море доброе – оно Одессу всегда прокормит…
И моряки брали эти скудные припасы… Потому, что знали, что они от чистого сердца! От великой широкой, и всегда распахнутой настежь для хороших людей, души… От души настоящих одесситов… Брали «осиповцы» эти котомочки, свёрнутые из завязанных узелком женских платков, а по щеками их текли жгучие, молчаливые слёзы…
- Мы вернёмся, мать! Обязательно! Только ты нас дождись! – Слышалось из строя то тут, то там…
16 октября, в 3.00, как это и было запланировано, «бригада Осипова» погрузилась на баркасы и шаланды, на которых до этого никогда не перевозили людей, а исключительно только ту рыбу, которую удалось поймать рыбакам, и отчалила от деревянного пирса…
Из Одессы, самыми последними, уходили её добровольцы, которых теперь именовали не иначе как «чёрными дьяволами»…
…- Шо ж это такое деется, Василич? Шо ж это? – Сержант Вайнштейн вглядывался в отдаляющуюся с каждой минутой тонкую полоску чёрного берега, и не стеснялся своих слёз.
Да и не одинок он был в своём горе. Здесь, на борту небольшого рыбацкого баркаса, небыло ни одного человека, который бы не смотрел на удаляющийся берег, на удаляющийся тёмный, без единого огонька, город и не клялся бы себе, что обязательно сюда вернётся! И почти у всех на глазах были слёзы…
Горькие, молчаливые, злые мужские слёзы…
- Не горюй, Сэмэньчик… Ты же мужик! – Евтух сидел рядом со своим другом, обнимая его одной рукой за плечи. – Вернёмся мы! Как же иначе!.. А ты сопли-то утри, и расскажи-ка лучше анекдот людям, для поднятия настроения! Давай! Улыбнись, одессит!!! Ты же сержант теперь, потому и должен пример подавать! Ну!!! Сеня!!! Налей мужикам анекдот, чтобы не так тошно было!..
Семён посмотрел на Евтуха, вымученно улыбнулся, и проговорил:
- На Молдаванке дело было… Как-то в квартиру Наума Рабиновича пришли делать обыск товарищи из НКВД… Ну, и нашли самогонный аппарат… Участковый обрадовался аж до самой жопы: «Та-ак, гражданин Рабинович! Будем вас судить за самогоноварение!». Наум посмотрел на него недоумённо: «Но ведь я же не гнал самогон!»… «Ну и что? Аппарат же есть! – Отвечает участковый… «А-а!.. Ну, тогда судите меня и за изнасилование подруги моей жены – Рахели!» – Отвечает Наум… «А вы что, кого-то  ещё и изнасиловали? – Спрашивает недоумённо участковый милиционер… «Нет! – Гордо отвечает Наум, и стягивает до колен штаны. –  Но аппарат же есть!»…
- Вот засранец! – Послышались робкие смешки. – И откуда, только он их берёт, анекдоты свои…
А Семён встряхнул головой и продолжил уже гораздо более бодрым голосом:
- А вот ещё история… Прямо у в моём дворе разговор был!.. У нас там одна семейная пара жила… Почти уважаемые люди… Так вот как-то Циля и говорит своему мужу-ювелиру: «Хаим, дай мне денег, мне нужно купить бюзгальтер»… На шо прижимистый Хаим и отвечает: «Циля, солнце моё! И на шо он тебе нужен? Тебе же в него даже нечего положить!»… Тогда Циля стаёт в позу «Прямо щас дам в морду», упирает руки у в талию и гордо отвечает: «Шо «да», то – «да»! Но ведь ты же тоже носишь трусы!»…
- Ха-ха-ха! – Раздался первый смех. – Во даёт! Ха-ха-ха!
Настроение военморов постепенно «прояснялось», и Семён, заметив эти метаморфозы, посмотрел на Евтуха:
- Вот так, друже! Моё слово лечит не хуже, чем твои примочки, товарищ санинструктор!
- А хто в том сомневался?!! – Улыбнулся Евтух. – Покажите мне пальцем, и я пропишу ему ведровую клизьму!
- Ты, Евтух, лучше тоже расскажи что-нибудь! – Раздался чей-то голос в темноте. – Ты же всем мужикам, когда их, раненных, из-под пуль вытаскиваешь, рассказываешь что-то, от чего они потом ржут в медсанбате, как полоумные! Слышали мы про это, от медсестричек! Аж самому хочется осколок «поймать», чтобы услышать, что ты там такое рассказываешь, после чего раненные мужики вовсе помирать не собираются!
- Не дай Боже! – Вскинулся ротный санинструктор. – Лучше не надо!
- Так тогда сам расскажи!
- Так… А шо ж я такого рассказать-то могу?
- Можешь-можешь! – Раздался дружный разноголосый хор «чёрных дьяволов». – Ты с Сенькой всё время рядом, вот и набрался уже от него!
- Так хай Сеня и расскажет!
- Не, дядя, не пойдёт такой гешефт! – Улыбнулся «Два пальца». – Народ именно тебя просит! Давай, Евтух, скажи слово, продай талант!
Евтух подумал немного и проговорил:
- Ладно, зубоскалы… Вам бы только поржать, как тем жеребцам с колхозной конюшни… – Он ухмыльнулся и продолжил. – Не знаю правда или нет, но вроде бы такое было на Привозе… Торговали как-то мужики приезжие свой товар, а потом пообедать уселись… И тут к ним один подходит, и по всему видать, шо грек с торговой «калоши», шо уже пару дней, как в порту причалила… Ну, мужики его и пригласили пообедать вместе… Мореман греческий не отказался, но сделал такую морду, шо он в этой жизни уже всё видел и знает… Посмотрел на деревенское застолье, и показывает на куриную лапку, шо в руке у одного мужика: «А это шо у тебя?»… Мужик отвечает: «Птичья ляжка»… Тогда грек делает морду: «Разве это ляжка? Я в Австралии видел ляжку страуса, вот то ляжка! А это так, мелочь!..»… Мужик лапку и спрятал, а другой вытягивает на стол свиной окорок… «А это шо?» – Спрашивает грек… «Так окорок же!» – Отвечают ему. А он опять: «Разве это окорок – это же мелочёвка! Вот я в Африке видел окорок бегемота, так там, да – окорок!»… Спрятали и окорок назад, чтобы не позориться перед иностранцем. Тогда третий мужик достаёт здоровенный полосатый кавун  и хрясть его на середину стола… И только грек хотел шо-то сказать, как ко всей компании подскакивает одессит, шо наблюдал весь разговор стоя неподалёку, и говорит греку: «Ша-а-а, кугут! Не надо слов! Это крыжовник!»…
И палуба баркаса взорвалась от хохота:
- Ха-ха-ха-ха-ха!..
…Баркасы с «осиповцами», преодолевая небольшие волны, медленно приближались к громаде крейсера «Красный Кавказ»… Ещё немного, и огромный военный корабли вышел в открытое море…
…Солнечным утром 16 октября 1941 года по необозримой глади Черного моря двигался караван судов, державших курс на Севастополь.
И, как это всегда и бывает в пути, когда мысли уезжающих сначала прикованы к местам, которые только что покинуты, а затем обращаются к будущему, так и в настроении бойцов произошли перемены.
Вскоре главным их желанием стало быстрее достичь берегов Крыма и там продолжать борьбу с ненавистным врагом.
Движение этого огромного каравана судов и транспортов, последнего каравана из оставленной Одессы, прикрывали военные корабли Черноморского флота. Впереди всего каравана шли два крейсера «Червона Украина» и «Красный Кавказ», охранявшие теплоходы, на которых находились основные силы эвакуируемых войск, а эсминцы «Бодрый» и «Смышленый» охраняли крупные транспорты, шедшие в арьергарде каравана…
Бомбардировщики противника, конечно же, пытались сделать своё чёрное дело, и ожесточенно атаковали советские суда. Воздушные атаки особенно усилились после полудня 16 октября. Неоднократно, в течение всего этого пути, вступали в бой корабельная зенитная артиллерия и истребительная авиация Черноморского флота. И воевали зенитчики и лётчики, надо признать, очень успешно – всего только за один этот день они отразили свыше 20 мощных атак вражеской авиации, сбив при этом 20 самолетов противника… Был торпедирован и затонул танкер «Большевик»… Но остальные корабли, и транспорты, в 19.00, 17 октября, благополучно добрались к месту назначения.
Защитники Одессы вступили на крымскую землю…
Успешная эвакуация войск Одесского оборонительного района на Крымский полуостров имела большое значение для организации длительной обороны Севастополя. В состав войск, оборонявших Крым, вошла целая Приморская армия, насчитывавшая четыре стрелковых и одну кавалерийскую дивизии общей численностью до 80 тысяч человек. Она не просто отошла, а ещё и сумела сохранить всё свое вооружение: 19 танков и бронемашин, около 500 различных орудий, 163 трактора и свыше 1000 автомашин, а также боеприпасы, снаряжение и продовольствие…
Под ногами опять была родная твердая земля, только теперь это уже был Крымский полуостров, древняя Таврида…
Отдельная Приморская Армия, выстоявшая семьдесят три дня под Одессой, прибыла по приказу Родины на новый свой плацдарм. Прибыла, чтобы бить врага ещё крепче и упорнее, приближая его полный разгром и великий день грядущей победы…













Часть вторая
Бескозырки в крымских скалах…

…Прощайте скалистые горы
На подвиг Отчизна зовет
Мы вышли в открытое море
В суровый и дальний поход
А волны и стонут и плачут
И плещут на борт корабля
Растаял в далеком тумане
Рыбачий – родимая наша земля

Корабль мой упрямо качает
Крутая морская волна
Поднимет и снова бросает
В  кипящую бездну она
Обратно вернусь я не скоро
Но хватит для битвы огня
Я знаю друзья, что не жить мне без моря,
Как море мертво без меня.

Нелегкой походкой матросской
Иду я навстречу врагам
А после с победой геройской
К скалистым вернусь берегам
Хоть волны и стонут и плачут
И плещут на борт корабля
Но радостно встретит героев
 Рыбачий – родимая наша земля…

* * *
Ноябрь 1941 г. На подступах…

…17 октября Отдельная Приморская армия прибыла из Одессы в Крым…
Этот первый день на крымской земле запомнился нашим друзьям удивительной, после Одессы, давно уже забытой там тишиной…
Ни гула орудий, ни разрывов бомб…
С безоблачного неба сняло ещё по-летнему теплое солнце, золотилась гладь широких бухт, где спокойно стояли на «мирных» якорных стоянках огромные грозные военные корабли, которые сейчас казались задремавшими и умиротворёнными… А ведь когда они проходили в Одессу, и Евтух, и Семён привыкли видеть их стреляющими по берегу из огромных палубных орудий или отбивающимися от воздушных атак…
Разглядев на мысу за бухтой старую крепость с обращенными к морю рядами пустых бойниц, они догадались, что это и есть знаменитый старинный Константиновский крепостной равелин…
Но вот сам город оказался не таким, как рисовался в мыслях. Он был обширнее, разбросаннее что ли. И выглядел новее и моложе Одессы...
Зато всё напоминало о том, что здесь большой военный порт, флотская столица. И грозные, ощетинившиеся «главными калибрами», корабли на рейде, и морская форма повсюду… Эту флотскую форму, только без нашивок на рукавах, означавших воинские звания, носили многие гражданские люди, и даже некоторые городские руководители…
В Севастополе не было той задорной, немного беспечной веселости, которая так ощущалась в уличной толпе Одессы, пока к ней не подступил враг, и которая, нет-нет, да и заявляла о себе даже в дни осады. Здесь как-будто вообще никто не прогуливался по улицам и бульварам – все шли ускоренным деловым шагом, и большинство с зелёными полотняными противогазными сумками через плечо…
И все же в этом солнечном и строгом городе было очень спокойно…
Он отправлял в боевые походы корабли. Уверенно отражал редкие пока налеты фашистских самолетов, а местные предприятия работали на нужды фронта. И то, что этот фронт был уже близок, всего-то километров полтораста по-прямой, здесь как-то и не ощущалось вовсе…
В те дни всех волновало приближение фашистских полчищ к Москве…
Совинформбюро сообщало об этом сдержанно и лаконично, но уже слова «Можайское направление» или тревожная фраза в одной из сводок о том, что в течение ночи положение на Западном фронте ухудшилось, давали понять, какая опасность нависает над советской столицей. Люди останавливались у уличного репродуктора и с суровыми лицами слушали передававшуюся по радио статью из «Правды» – «Закрыть врагу путь к Москве»…
А вот насколько серьезно положение на севере Крыма, многие в Севастополе в те октябрьские дни, может быть, ещё себе даже и не представляли…
Сошедшим на севастопольский берег войскам эвакуированной Отдельной Приморской армии отвели для временного размещения казармы военно-морских училищ и другие здания на Корабельной стороне, а командованию армии и штабу даже номера в гостинице…
Конечно же, дивизиям, отходившим на посадку в Одесский порт прямо с передовой, было насущно, да просто жизненно необходимо некоторое время, для приведения себя в порядок, пополнения вооружением и разным войсковым имуществом – как ни старались вывезти из Одессы огромное армейское хозяйство с минимальными потерями, но поместилось на суда далеко не всё… В частях не хватало многого, начиная от автомашин и лошадей, и кончая полевыми кухнями…
Но, тем не менее, настроение солдат в полках было по-настоящему боевое! Как ни измотали людей одесские бои, как ни прибавила усталости сама переброска в Крым, а для солдата, не привычного к морю с его особыми тревогами и опасностями, это передряга немалая, даже если всё кончается благополучно, никто не позволял себе расслабляться. Все, от рядового до генерала понимали, что долгой передышки быть не может…
Именно так и случилось…
…В тот же день 17 октября, к вечеру, эвакуированная из Одессы Отдельная Приморская армия была передана в подчинение 51-й Отдельной армии. И некоторые, отдельные её части были переброшены на север Крыма на Ишуньские позиции…
…Так началась для «одесситов» оборона Севастополя…
25 октября полки 9-й и Отдельной Приморской армий перешли в наступление, чтобы совместными усилиями, восстановить под Ишунью, утраченные ранее, позиции. Однако уже на следующий день противник ввел в бой резервы, и измотанные в предшествующих боях соединения этих двух армий вынуждены были начать отход. Не смогла изменить положение и выдвинутая из Севастополя 7-я бригада морской пехоты.
   К 29 октября противник вырвался на оперативный простор Крымского полуострова…
Кажется, совсем невелик Крым! «Треугольник» «Симферополь – Алушта – Севастополь», вмещающий всю южную часть полуострова, можно объехать на машине за несколько часов. Но обманчивы короткие крымские расстояния, если надо пересекать этот треугольник через горные хребты и их отроги. А тем более, если приходится прокладывать себе путь с боем…
Войска 11-й немецкой армии вели наступление в трех направлениях.
42-й армейский корпус преследовал отходившую в направлении Феодосии и Керчи 51-ю Отдельную армию. 54-й армейский корпус наступал в направлении на Бахчисарая и Севастополя. А 30-й армейский корпус немцев должен был помешать войскам Приморской армии удержать рубежи в отрогах Крымских гор, и перерезать прибрежную дорогу Алушта-Севастополь…
…30 октября противник с севера вышел на дальние подступы к Севастополю…
…Во Второй мировой войне к тому времени уже было немало примеров, когда морские крепости быстро брались с суши. Так, например, японцы в течение 10 дней овладели первоклассной английской морской крепостью Сингапур. Они же сравнительно быстро захватили Гонконг и Сурабайю. Недолго продержались и французские военно-морские базы – Бизерта, Брест и другие… Немецкое командование планировало операцию по овладению Севастополем с учетом опыта «молниеносной войны» и захвата с суши военно-морских баз в Западной Европе и Северной Африке. И немцам казалось, что овладение Севастополем тоже не займет много времени…
Да только… С этим городом не получилось!
29 октября в Севастополе приказом начальника гарнизона было введено осадное положение… А в первых числах ноября был создан Севастопольский оборонительный район (СОР) в составе Приморской армии, частей и подразделений береговой обороны главной Военно-морской базы Черноморского Флота, морской пехоты и некоторых авиационных частей Черноморского флота…
А уже 7 ноября в Севастополе была получена директива Ставки…
Она требовала, в целях сковывания сил противника в Крыму и недопущения его на Кавказ через Керченский и Таманский полуострова, считать активную оборону Севастополя, как и Керченского полуострова, главной задачей Черноморского флота!..
Приказ Ставки был предельно ясен:

«Севастополя не сдавать ни в коем случае и оборонять его всеми силами!»…

Документ Верховного Главнокомандования вносил ту наивысшую, исключающую всякие сомнения ясность, которая очень нужна людям в трудной обстановке. Важно было и то, что в директиве подчеркивалась ответственность, которую несет за Севастополь Черноморский флот…
11 ноября противник опять предпринял на «город моряков» широкомасштабное наступление со всех сторон…
Советские воины сражались очень самоотверженно, но силы были неравны…
Потрёпанная в боях за Одессу, сильно поредевшая, Отдельная Приморская армия медленно, упорно сдерживая противника, отходила на очередной условный, то есть совершенно необорудованный, степной рубеж, выделив 421-ю дивизию для прикрытия Алуштинского перевала.
…Так начиналась уже севастопольская история «чёрных дьяволов» одесской «бригады Дяди Яши»…
Начиналась так же, как и два месяца назад под Одессой – с организовывания линии обороны и копания окопов и траншей…

* * *
7 ноября 1941 г. На ялтинском «курорте»…

…День. Что-то около 13.00…
…К этому праздничному дню «бригада Осипова» и один полк 25-й Чапаевской дивизии, которые уже трое суток вместе с пограничниками сдерживали противника у Алушты, опять отошли и заняли оборону уже под самой Ялтой, а немцы заняли Гурзуф и знаменитый «Артек»…
И, видимо, немецкие командиры решили немного отдохнуть на известных курортах, потому что на линии фронта перед «осиповцами» воцарилось короткое затишье… Малюсенькая передышка между боями…
…Они, обливаясь потом, морские пехотинцы опять копали окопы, но теперь «сачков», как это было ещё летом под Одессой, уже небыло – трудились все, и рядовые и сержанты, и даже офицеры, которых с каждым днём становилось всё меньше и меньше…
Так же было и во взводе сержанта Семёна Вайнштейна, который теперь им и командовал – лейтенант погиб несколько дней назад, во время контратаки, в которую пошли «осиповцы»…
Теперь этого неунывающего паренька, Сеню «Два пальца» было просто не узнать – он как-то очень быстро повзрослел и остепенился от навалившейся на него ответственности…
Но не перестал быть одесситом!..
…- Ну-ка, военные, интенсивнее машем «вёслами»! – Кричал громко Семён, раз за разом выбрасывая из своего, полуотрытого окопа, землю на бруствер. – Больше жизни, граждане уважаемая публика! Шевели костями!
Рядом с ним, как всегда, была его «тень» – ротный санинструктор младший сержант Евтух Проценко…
- Не ори, горлохват! – Улыбался он, глядя на неуёмную энергию своего друга. – Холодно уже становится!..
- И шо с того? – Семён остановился, и недоумённо посмотрел на Евтуха.
Даже этот, до мозга костей одессит, не сообразил сразу, что хотел сказать его друг… Процесс превращения Евтуха Проценко из простого колхозника в «коренного одессита», стараниями Сени, шёл семимильными шагами!..
- Как шо, Сеня? Тебе теперь себя беречь надо! Ты же уже «большой командир», взводом командуешь! – Улыбнулся санинструктор. – А ну, как кишки простудишь, и шо тогда? Тебя ж дристать от такой неприятности потянет! И вот скажи мне, друже, какой же ты будешь подавать пример своим бойцам вот в таком виде – сидючи с голым тухесом на бруствере, как «чайка морской» пехоты на одесской помойке?
- Так, а ты на шо, Василич? Шо не вылечишь своего дружбана, такого большого начальника? – Улыбнулся в ответ Семён.
- Так придётся! Куда ж от тебя денешься?.. Да и бинтов у меня в сумке пока хватает…
И опять Семён не сообразил, куда клонит его «ученик»:
- Не понял? Ты шо, Василич, мой будущий дрыщ бинтами лечить собрался?
К этому времени уже весь, основательно поредевший взвод «чёрных дьяволов» ухохатывался от этой сержантской словесной перепалки, продолжая, тем временем, рыть окопы.
- Конечно, товарищ сержант! А как же иначе?.. – Евтух, взрослый тридцатипятилетний мужик, совершенно по-детски радовался тому, что ему удалось провести этого ушлого одесского словоблуда, и довести задуманную шутку до конца. – То ж совсем будет не по-«осиповски», когда «чёрный дьявол», легендарный уже сержант, да ещё и командир геройского взвода, попадёт в медсанбат с детским поносом!
- Точно говорит! – Крикнул кто-то рядом. – Позор на всю морскую пехоту! Ха-ха-ха!!!
- И шо? – Семён всё ещё не понимал, что будет дальше.
- А то, Сеня, шо я просто буду обязан, шо б тебе самому перед медсанбатскими сестричками стыдно небыло, перевязать твою жопу кучей бинтов, а военврачам сказать, что у тебя тяжёлое осколочное ранение прямо в Мадам Сижу!!! Да и пятна на бинтах это подтвердят!
- Так они ж у нашего командира коричневые будут, товарищ младший сержант! – Крикнул кто-то по-соседству. – Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!!!
- А то не страшно, товарищ краснофлотец!!! – Евтух был невозмутим. – То – самое оно!!! Кровь, когда старая и запёкшаяся, она тоже уже не красная, а бурая становится!..
- А смирод? – Никак не мог угомониться взвод, забрасывая Евтуха вопросами. – Духман же ж будет такой, шо вся рыба в море кверху пузом всплывёт, как от сероводорода!
- А я скажу, шо долго нёс сержанта с поля боя, вот он и протух по дороге, и малец завонялся…
- Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха! – Грохнул дружный залп смеха в траншее.
Смеялся и сам Семён:
- От же ты халамидник, Василич! Меня, Сеньку Вайнштейна, на три пальца развёл!
- А ты шо себе думал, Сеня? – Улыбался Евтух. – Шо раз «колхозник», так и говорить не умею? Так ты ж меня сам и «научил»!..
- Ага… Научил, на свою голову… – Улыбнулся Семён ещё шире. – И теперь мой «старинный друг» будет подрывать мой командирский авторитет перед моими же подчинёнными, рассказывая всем и каждому, шо я таки не командир взвода морской пехоты прославленной «бригады Дяди Яши», а засранец, каких свет не видел!
- Ха-ха-ха!!! – Ответом ему был дружный взводный хохот.
- Чего ржёте, жеребцы? – послышался голос капитана Лямзина.
Евтух обернулся на голос, и посмотрел на приближающегося офицера.
Было видно, что командир роты устал. Он хоть и был с санинструктором почти одного возраста, ну или чуть-чуть постарше, но тот груз командира, который давил на него эти последние три месяца, превратил «цветущего мужчину средних лет и приятной наружности» в «почти пожилого», измотанного заботами «еврейского отца семейства»…
- Вы бы, лучше, чем ржать и зубоскалить, нужным делом занялись, бойцы! Немец, он не будет спрашивать, почему траншеи не готовы – ему это только на руку!
- Так всё кипит, шипит и пузырится, товарищ капитан! – Ответил Евтух, опережая Семёна. – Народ – смеётся, окопы – копаются, немец – боится!..
- Добре, если так… – Он строго и очень внимательно посмотрел в лицо Семёна. – А чего ржали-то?
- Так это… – Замялся Семён с ответом, не зная, как объяснить ротному причину веселья.
Но ему на выручку пришёл Евтух:
- Так товарищ сержант рассказал бойцам анекдот для поднятия духа, товарищ капитан, вот они смеются!
- И за шо тот анекдот? – Поинтересовался капитан.
- Так, а за шо? – Деланно удивился Евтух. – За жизнь, конечно!
- И шо? Таки смешной?
- А то как же? – Улыбнулся санинструктор во все зубы. – Нам же ж та «песня строить и жить помогает!», товарищ капитан!
- Ну, а командиру расскажешь, сержант? Чтобы мне тоже уже жить помогало…
- За здрасти! – Откликнулся Семён. – Тем более, шо тема…
Он весело и даже как-то хитро посмотрел на Евтуха, и заговорил:
- Жила не так давно у в Одессе, на Малой Арнаутской улице, Сарочка, и была она замужем за Абрамом. А на Старопортофранковской жила её сестра Циля, шо до бальзаковского возраста досиделась у девках… Ну, и надо понимать, шо у той Цили вечно свирбело в заднице накормить семью своей любимой сестры… – Семён весело посмотрел на командира. – Ну, вот… Пришла она раз до Сары, и принесла с Привоза цыплёнка в авоське… «Сарочка! – Говорит сестре прямо с порога. – Давай с этого курёнка сварим вам бульон!»… Сара нюхает тушку и выкатывает глаза, шо у того рака в кастрюле с кипятком: «Циля! Солнце моё! Он уже же воняет!»… «Какой воняет?!! – Обижается сестра. – Он же только шо бегал!»… Но Сара упрямо стоит на своём: «А я тебе говорю, шо он, таки да, уже воняет!»… Они поспорили на кухне какое-то время, и тогда Циля придумала выход: «Сарочка! А шо твой Абраша дома или где?»… «Дома! – Отвечает сестра. – Спит себе в комнате пузом кверху! Халамидник!»… «Так давай проверим тухлый этот курёнок или нет! Поднесём Абраше под нос!.. Если он проснётся – значит тухлый, если нет – будем варить бульон!»… Так и сделали. Зашли у в комнату, и поднесли курицу Абраму под нос… А ничего не подозревающий, спящий Абрам, не открывая глаз, повёл носом из стороны в сторону пару раз, и говорит сонно: «Сарочка, Солнышко! Сколько раз я тебя предупреждал – через меня не перелазить!!!»…
- Га-а-га-ха-ха-ха-ха-ха-ха!!! – Взрыв смеха в траншее был посильнее всего ротного залпа…
Евтух подождал немного, пока командир роты посмеётся, и задал вопрос, который волновал всех бойцов роты:
- А шо, товарищ капитан, обедать сегодня будем? Или как?
- Точно! – Поддержал друга Семён. – Давно пора! А то уж время срать, а мы не жрали! Где этот «молдавский козёл» волындается?
И тут из-за спин столпившихся солдат вынырнул довольно крепкий мужичок, приземистый и кривоногий, в полевой гимнастёрке, с двумя треугольничками «младшего сержанта» в петлицах:
- Товарищ сержант! – Проговорил он, и сделал вид, что обиделся. – Сколько раз вам уже говорить, что моё фамилия – Козул! Нормальная молдавская фамилия!.. А пожрать я вам привёз! Кухня там, в лощинке стоит…
- Вот-вот! – Улыбнулся Семён, да и все окружающие – этот ротный повар, безобидный и добрый мужик, был вечной мишенью для его едких шуточек. – Я и говорю: «Молдавский Козёл»… Ты, Ион, не обижайся! А то у нас с тобой, как у того зайца получается…
От этих слов взвод замер, в напряжённом ожидании очередной смачной шутки, а простоватый повар, конечно же, спросил:
- Какого такого зайца?
- Так это когда Сеня на «гастроли» в славный город Воронеж ездил, там у него и случилось!.. – Проговорил Евтух, «перехватив слово» у своего друга.
- И шо ж там такое случилось, сержанты? – Даже у капитана не хватило терпения выждать классическую паузу.
- Так, а шо, товарищ капитан? – Улыбнулся ротный санинструктор. – Вышел как-то Сеня в лес, шо за городом, погулять, присел за дерево, а тут… Он мне сам рассказывал, а не верить такому героическому товарищу сержанту я просто не имею права!..
- Так шо там было?
- Смотрит Семён, а по лесу заяц гуляет… Медленно так, важно… – Евтух уже и сам начал захлёбываться от смеха, но рассказ продолжил. – Ну, вот… Подходит к какой-то норе, и давай в неё орать: «Эй! Фуйня! Выходи, погуляем!»… Ну, вылазит через какое-то время из норы пушистый такой зверёк, и с обидой говорит: «Заяц! Ну, сколько же ещё раз тебе говорить, что я не «фуйня»! Я – выхухоль!!!»… На что косой и отвечает: «Вот ещё! Буду я всякую фуйню на «Вы» называть!»…
- Ха-ха-ха-ха-ха-ха!!! – Теперь уже смеялась вся рота. – Ха-ха-ха-ха-ха!!!
А повар только усмехнулся, и пошёл к своей полевой кухне, махнув рукой:
- Да ну вас на хрен, зубоскалы чертовы! – Проговорил он без обиды. – Всё бы вам над Козулом смеяться… А я, младший сержант Козул, между прочим, только что из разведки вернулся!.. И добыл такие секретные сведения, что они могли бы помочь по-людски отметить праздник!.. Всему полку Осипова, между прочим, помочь!.. Да только я теперь вам их не скажу! Будете пустую «дробь 16»  лопать!.. А ну, вояки, бегом за пайками, пока я добрый!..
И военморы роты Лямзина потянулись за поваром, доставая на ходу, из своих «сидоров» армейские котелки и ложки…
Бойцы уплетали эту кашу за оба уха, нахваливая поварское искусство их «спасителя», и им казалось, что нет на свете ничего вкуснее этой каши!
После почти двух суток практически беспрерывных боёв, когда не то, чтобы поесть, а даже отвернуться в сторону своего тыла на полминуты было смертельно опасно, эта простая, незамысловатая каша была для них просто праздничным обедом!..

* * *
Небольшие ностальгические размышления автора о психологии «старого солдата»…

…Уверен, что кое-кто сейчас улыбнётся, вспоминая свои солдатские «праздничные обеды» с гречневой кашей и двумя яйцами, сваренными «в крутую», а кое-кого даже накроет тоскливая ностальгия по ним…
И хоть мы «военное поколение» уже другой войны, но…
Да… Так было…
И, наверное, это были самые вкусные обеды, которым и в подмётки не годились никакие изыски московских ресторанов «Прага», «Пекин» или «Метрополь»…
Тогда, в той боевой юности, были совершенно иные мерки и вкусы… И они остались в памяти навсегда, на всю оставшуюся жизнь!.. И, если честно, иногда, сидя за шикарным праздничным столом, под которым прогибаются ножки от всяческих деликатесов, хочется просто поесть алюминиевой ложкой рассыпчатую «гречку», предварительно мелко накрошив в неё два яйца сваренных до «синих» желтков!.. И вспомнить, о том, что она для наших дедов, сидящих в окопах Великой Отечественной, была бы просто пределом мечтаний!!!
Ностальгия, мать её!.. Нет, не по еде! А по ушедшей юности, и по тому, что с ней было связано…
…Судьба – это как снайперская винтовка…
Как только попадаешь на прицел – ты уже не принадлежишь себе до конца.
В знак предупреждения начинаешь получать мелкие неприятности. Затем, не вняв предупреждениям, натыкаешься на прочную стену, которая даёт тебе только один выбор – либо жить в установленных стеной границах, спрятавшись от предназначенной тебе судьбой пули, либо преодолеть стену и умереть свободным…
Главное – вовремя понять, что ты уже достиг этой своей стены, познал предел дозволенного, предел своего могущества…
Побывав однажды там, за стеной, двадцать из ста остаются жить в «том мире», где все и за всё Готовы платить любую цену, ибо там, за стеной, всё прямо, просто и понятно...
И дёшево… Особенно собственная жизнь…
…Как все мы похожи! Те, кто побывал в аду войны!..
И те, кто прошёл страшное горнило Великой Отечественной, и те, кому довелось воевать много позже…
Мы все словно ходим по заколдованному кругу, открывая одни и те же двери, не находя разумных, гибких решений из простых бытовых ситуаций. Превращая каждую из них в собственную «маленькую войну», уповая на собственное везение, не считаясь с ценой и потерями, и часто переступая через себя…
Всё получается именно так, как и было написано сотни веков назад в Священной книге:
«И сказал Создатель: «Рано давать им крылья, они понесут на них смерть и разрушение. Но я дам им горы. Пусть некоторые боятся их, но для других они будут спасением»…
Эти призрачные «горы» и в самом деле стали спасением для многих – это истинно!.. Но истинно и другое – люди без Создателя придумали, как подняться в воздух, придумали, как полететь, уподобившись Икару, и… Понесли на своих крыльях смерть и разрушения…
Прости нас Господи, детей твоих неразумных, ибо не ведаем мы что творим в гордыне своей!.. Мы лезли в эти свои «горы», каждый в свои, и думали, что сумели покорит судьбу, и обманули время…
А потом…
Потом с нами случается то, чего мы боялись в нашей, боевой молодости больше всего на свете – стать «пиджаками»…
Мы всю жизнь хорохорились, жили былыми привычками и смеялись над пузатыми дядьками, с большими пивными животами! Мы назвали их слабаками и неудачниками, которые прошли всё, но сломались где-то на этой дороге, и перестали быть настоящими воинами – мы презрительно называли их одним словом, «Пиджак»…
Но…
Приходит вдруг день, ты смотришь в зеркало и понимаешь, что сам превратился в того, с кого смеялся всю свою жизнь, с кем боролся, и в кого подспудно боялся превратиться – ты видишь в зеркале того самого «Пиджака»…
И тебя опять, вдруг, непреодолимо потянет плюнуть на всё, попробовать опять «обмануть время», и вернуться туда, в те времена, когда ты ел ложкой простую «гречку» с яйцом «в крутую», и называл всю эту еду – «ПРАЗДНИЧНЫМ ОБЕДОМ»!..
И тогда остаётся лишь один вопрос…
А хватит ли у тебя сил, чтобы пробежать этот последний марш-бросок и не сдохнуть где-нибудь посредине дистанции?..
И если ты готов рискнуть, если ты всё ещё веришь в себя и в свои силы, то можешь смело и открыто плюнуть в лицо тому, кто назовёт тебя стариком!
И пусть у тебя выросло огромное пивное брюхо!..
Пусть у тебя постоянно болят и ноют шрамы, оставшиеся от былых ранений!..
Пусть, порой, ты еле передвигаешь ноги и перематываешь на ночь суставы эластичным бинтом, когда весной или осенью по десять раз на дню меняется погода!..
Пусть твоя жена называет тебя старой развалиной и импотентом!..
Пусть!!! Всё пусть!!!
Но!..
Если ты опять, через столько лет, захотел пойти в эти «горы» со своим верным, стареньким автоматом в руках и проверенным вещмешком за плечам, и если это желание засосало «под ложечкой» до боли!..
Если тебя не поразил навсегда вирус безразличия и апатии, и ты опять готов стать тем же молодым солдатом с обострённым чувством справедливости, то тогда, которым ты был так много лет назад…
Тогда смотри в это зеркало смело!!! Ты такой же, как и был 20 или 30 лет назад – ты ВОИН!!!
Но!.. Есть и другое…
Если ты хоть на секунду задумался о делах, заботах и проблемах…
Если ты «готов идти куда прикажут», но «сначала нужно доделать начатые дела и уладить некоторые срочные вопросы»…
Если ты получаешь «море кайфа и адреналина в кровь, и вспоминаешь боевую молодость» от того, что побегаешь несколько минут с игрушечным оружием на пейнболе…
Если ты, мать твою, после всего этого мчишься в сауну, «чтобы снять моральное и физическое напряжение»…
И если ты, совершенно не стыдясь всего этого говна, ещё и делишься этим всем со своей любимой женщиной, желая показать ей, как ты, на самом деле, «крут»!..
То ты – просто слабак!..
Ты тот, кто променял сладкое и спокойное болото, на настоящую, мужскую жизнь!.. И никогда, нигде и никому не говори о том, что ты был воином!.. Ибо настоящий воин тебя просто не поймёт!.. И не скажет ничего, а только горько разочаруется в потерянном боевом друге… Возразит и начнёт спорить с тобой только такой же как и ты… Потому, что вы все понимаете, что былого не вернуть, что хочется ещё, «чего-то такого», но только хочется…
Вы живёте былыми заслугами, хорохорясь, как старые общипанные павлины, но былых перьев-то уже нет!..  И вы больше не стараетесь сделать в этой жизни ничего такого, что сделал бы настоящий Солдат!..
Потому, что…
Потому, что вы – «ПИДЖАКИ», мать вашу!..

* * *
…7 ноября. Что-то около 14.00…
…Военморы «бригады Осипова» с удовольствием ели свой «праздничный обед», и только двоим слова, брошенные ротным поваром мимоходом, никак не давали покоя…
- Слухай сюда, Василич!.. – Проговорил, наконец, Семён, облизнув ложку. – Шо-то мне свербит у в одном хитром месте тот текст, шо дал наш «молдавский козёл»!..
- Ты за ту его «разведку», Сеня?
- Именно!
- Та я тоже за неё мозг морщу… Повар наш – мужик простой, как грабли, он просто так брехать не будет…
- И шо ты себе маракуешь на этот предмет?
- Надо его пощупать за вымя, Сеня… Шо он там такое знает, наш разведчик-тыловик с полевой кухней наперевес?
Больше не говоря ни слова, получив такую поддержку от своего друга Семён решительно встал, и направился в строну, дымившей из трубы сизым дымком, кухни:
- Щас узнаем!..
Повар уже закрыл крышку большого котла, и, как настоящий капитан корабля, который покидает его последним, только сначала накормив бойцов роты, теперь и сам, последним, приступил к обеду, усевшись на землю и опершись спиной об колесо своей кухни…
- Ну, что, товарищи «младший комсостав», как вам моя каша? – Спросил он у приближавшихся Евтуха и Семёна. – Жалко только, что соли нет… Да ещё бы перчику острого... Тогда бы она вообще была «Сказкой венского леса»!..
- На этом твоём клейстере хорошо было бы у в Одессе на театральных тумбах афиши расклеивать! – Ответил Семён и улыбнулся, сверкнув фиксой.
- Да… – Согласился повар. – С солью да с перцем оно вкуснее было бы… Так где ж взять-то когда ни у кого в полку нет?..
- Слухай, Иончик… – Проговорил Евтух, присаживаясь рядом с «кормильцем» на землю. – А шо ты там за какие-то «разведданные» калякал?
- Да, так… Ничего особенного… – Ответил повар и спрятал глаза.
- Младший сержант Ионел Козул!!! – Сеня «Два пальца» навис над говорившим. – Если ты, на минуточку, подумал, шо сможешь меня надуть своей брехнёй, так ты таки сильно ошибся!.. Колись, давай, за ту свою разведку, или мне придётся сделать одно из двух!
- Как это?
- Получишь в морду! – Ответил ласково Евтух, приобняв повара за плечи рукой. – Или по зубам! Одно из двух… Так шо ты лучше поведай нам те «разведданные», Иончик, не зли Сеню…
Повар только хмыкнул, усмехнувшись:
- Собрались тут, оба два… – Проговорил он, с аппетитом облизывая ложку. – Как что-то узнать, так «Иончик», а как насмехаться, там «молдавский козёл»… А у меня фамилия такой – Ион Козул!
- Ион!!! – «Два пальца» сжал свой костистый кулак и поднёс его прямо под нос повара. – Он таки уже не просто чешется, и очень даже зудит! И так и просится на почесаться об твои зубы!..
- Ладно! – Усмехнулся повар. – Только это «совершенно секретная» информация!
Семён присел на корточки и склонился к самому уху Иона:
- Ну, так мы ж не вражеские диверсанты! И тайну хранить умеем!.. Давай! Шо ты там своим шнобелем нанюхал?
- Ладно, горлохваты! – Сдался наконец-то повар. – Выпить хотите?
- Тю-ю-ю-ю! – Семён разочарованно отстранился от Иона и посмотрел на Евтуха. – И этот халамидник подумал, шо такой фуфлыжной шуткой может удивить Сеню Вайнштейна? Василич, он меня шо, за полного фраера держит?.. А я уже подумал, шо он серьёзный мусчина!..
- Да подожди ты, Семён! – Повар схватил сержанта за рукав бушлата. – Я серьёзно! Серьёзно говорю!
- Крест на пузе? – Семён строго посмотрел в его глаза.
- Та чтоб мне провалиться вместе с кухней!
- Тогда говори, Ион! – Прошептал требовательно Евтух.
И повар заговорил громким шёпотом:
- Я соль искал… У наших обозников её уже ни у кого не осталось, вот я и прокатился со своей кухней до ближайшего посёлка… А посёлок-то, Массандра называется!.. – Его глаза заблестели так, словно он нашёл настоящий клад.
- Ну, и шо с того? – Удивился Семён.
- Эх, ты!.. А ещё одессит называется! Грамотный человек! – Повар с огромным разочарованием посмотрел на сержанта. – А я-то думал, что ты всё знаешь, Сеня…
- Ты не тяни кота за все подробности, Ион! Дело говори! Причём здесь название той деревни?
- Сам ты «деревня», сержант!.. Я же сам родом из Молдавии, мужики, из посёлка Криково!.. У меня вся семья – виноделы!.. И прадед, и дед, и отец… Ну и я, по семейной традиции… А «Криковские» винные подвалы – они самые большие во всей Европе! Мои предки вином весь Императорский Двор и царскую семью вином снабжали!.. Ах, какой у нас «Кагор» делали! А какой «Херес»!!! Просто песня!..
- Ионел! – Не выдержал Евтух. – Это я тебе сейчас сделаю херес на всю морду! А потом перевяжу и в медсанбат отправлю с ранением в «портрет» и тяжёлой контузией головы! Дело говори!!!
- Так я и говорю!.. Вы знаете, что Гришка Распутин пил только «Мадеру»?
- И шо с того? – Спросил Семён, у которого уже начало просыпаться понимание.
- Все думали, что ту «Мадеру» ему возили прямо из Испании! Так это брехня – мы ту «Мадеру» делали, мы!.. И ещё виноделы Массандры!.. И Распутин пил и нашу, и эту, местную, крымскую! И мой отец говорил, что он никак не мог решить какая «Мадера» лучше!.. Понимаете теперь, хлопцы?.. И Криково, и Массандра, были поставщиками Императорского Двора, и всегда между собой соревновались, у кого вина лучше!.. Наши вина до этой войны проклятой всей Европе за золото продавали!.. Это же самый настоящий Золотой запас!.. – Ион посмотрел куда-то вдаль, и проговорил тихо и даже как-то мечтательно. – И, если честно, то «Массандровские» вина тоже не плохие… Я попробовал… Их «Мадера» и в самом деле лучше нашей, «Криковской»…
Евтух и Семён только переглянулись, молча, поняв, наконец, в чём дело, и что это за «секретная информация»:
- Слухай, Иончик… – Проговорил ласково Семён. – А ты не заливаешь тут нам туфту? Мож это «французский» коньяк марки «Самжэнэ», который делают в Хундуплеевке, а?
Повар только взглянул снисходительно на сержанта, и протянул ему свою флягу:
- На! Сам попробуй!.. Только смотри, не выпали в осадок раньше времени, а то мне от Лямзина такой нагоняй будет, что небо с овчинку покажется!..
Не говоря ни слова, Семён открутил пробочку алюминиевой фляги, и…
В носы «разведчиков» шибанул такой мощный аромат прекрасного тёрпкого вина, что устоять было просто невозможно!..
Семён мощно втянул носом это амбре, а потом сделал из горлышка небольшой глоток… И передал флягу своему другу…
Евтух в точности повторил действия сержанта, потом вернул флягу повару и тихо, заговорщиски спросил:
- А сколько ты говоришь километров до той Массандры, Ионел?
- Так два! Ну, два с половиной, от силы…
Евтух посмотрел на Семёна, а тот уже крутил головой во все стороны:
- За два часа туда-сюда обернёмся, Василич!.. И сделаем в роте праздник… Так!.. – Крикнул он. – Воробейчик! Ко мне!!!
К «заговорщикам» тут же подбежал морячок:
- Товарищ сержант! Младший сержант Воробейчик по вашему приказанию прибыл! – Отрапортовал он лихо, щёлкнув каблуками флотских ботинок.
- Так, Воробей! Ты, как мой заместитель, временно принимаешь командование взводом!
- А вы, товарищ сержант? – Спросил недоумённо «заместитель».
- А я, Гриша, на случай, если у взводе нарисуется Лямзин, вместе с младшими сержантами Проценко и Козул пошёл в разведку! Нужно проверить стратегически важную и секретную информацию, добытую с риском для жизни!.. Вернёмся через два часа! Вопросы есть?
- Никак нет!
- Тогда выполняй, «младшой»!.. И это… Держи язык на привязи, если меня никто спрашивать не будет…
- Ясно, Сеня… – Улыбнулся «заместитель».
- Ну и не загораживай мне тогда горизонт, раз ясно! – Улыбнулся в ответ командир взвода. – Давай, сделай так, шо б я тебя искал, Гриша! Суетись заместитель! Немедленно суетись! И шо б к нашему возвращению взвод закопался в траншею по самые мэдэбэйцалы!
- Сделаем!..
Семён посмотрел вслед удалявшемуся «заместителю» и проговорил:
- Ну, шо, товарищи военные моряки? Кинем кости по окрестностям? Пробежимся до той Массандры и обратно? Сёдня ж праздник, други, так мужичкам нашим геройским и выпить маленько не грех! Я правильно мыслю или где?
- Правильно, Сеня, не сомневайся! – Проговорил Евтух.
- Всё правильно, товарищ сержант! Только я сначала термосы возьму… – Проговорил повар.
С «передка» полевой кухни он снял три двадцатилитровых металлических термоса с брезентовыми плечевыми лямками, в которых ему не однажды приходилось носить пищу в роту во время боёв, тогда, когда невозможно было добраться до передовой так, чтобы не потерять лошадь, и вручил их Семёну и Евтуху:
- Тебе, санинструктор, два, на оба плеча – для тебя такой вес что игрушка!
- Давай уж, «кормилец»… Допру, не обломаюсь… – Согласился Евтух.
Затем повар и на свою спину повесил сразу два термоса, и обернулся к Семёну:
- Идём, что ли?
- А ты сам-то, Ион, донесёшь два термоса?
Повар только усмехнулся, снисходительно посмотрев на сержанта:
- Чтобы потомственный винодел не донёс полсотни литров вина? За это и в самом деле на тебя пора обидеться, Семён! – Он поправил термосы на спине и посмотрел на друзей. – Ну, что, сержанты? Будем воздух сотрясать, и за вином сходим?
- Двинули! – Согласился сержант Вайнштейн, и решительно зашагал вслед потомственному виноделу…
…Примерно через полчаса…
…Они шли по склону горы среди пожухлых виноградников, и всё посматривали на своего «проводника», который шёл впереди, и только вздыхал сокрушённо, нежно прикасаясь рукой к толстым стеблям виноградника:
- Какая лоза! Сколько же здесь трудов человеческих положено! – Он обернулся к своим спутникам. – Вот вы представляете, мужики, сколько времени надо на то, чтобы лоза стала приносить хороший виноград?
- Я имею себе представить… – Ответил Сеня неопределённо.
- Не имеешь, сержант! Это годы тяжелейшего труда! Десятилетия! Виноград очень капризный, Семён! Он, как женщина – не обласкал, не согрел, не полил вовремя, она и зачахнет!.. – Повал повернулся и опять пошёл вдоль поднятой на проволоку виноградной лозы. – А теперь что? Всё под топор? Чтобы немчуре не досталось?
- Не тебе одному это дело, шо серпом по яйцам! – Проговорил Семён с пониманием. – Ты вон Евтуха спроси, шо он чувствовал, когда под Одессой хлеб поджигал!.. Ничего, Ионел, виноград мы ещё вырастим, после войны!.. А вот ты лично, ты на них за этот виноград ещё злее будешь!
- Никогда не прощу… – Пробурчал повар, шагая дальше.
Прошло ещё несколько минут, когда Евтух начал вертеть головой по сторонам:
- Слухай, Ион! А ты не заблудился часом? – Проговорил он озабоченно. – Шо-то я смотрю тот посёлок в стороне остался!
- Всё правильно! Идём куда надо! – Оглянулся повар и прибавил шагу. – То посёлок! А винзавод от него в стороне немного…
- Так мы на винзавод топаем? – Спросил Семён.
- Нет! – Отрезал Ион.
- Не понял?! – Сержант даже остановился от неожиданности. – А ты нас случаем не в румынский плен ведёшь?
- Совсем ты дурак, Сеня! – И Ион обиделся. – У меня среди фашистов родственников нет!.. На склады я вас веду!
- А они шо, не на заводе?
- Сразу видно, что ты, сержант, вино только пил, и никогда не делал! – Улыбнулся ротный повар. – Чтобы виноградный сок в вино превратился, его надо в тёмном и прохладном месте держать!.. Подвалы это, Сеня! Большие подвалы! У нас, в Криково, эти подвалы винные, почти на двадцать километров тянутся! Там целые штольни и вагонетки, как у шахтёров, внутри ездят!
- Ни хрена себе!!! – Поразился Евтух. – Так то в Молдавии! Там земля, чернозём – копай сколько душе угодно! А как же здесь такое соорудить умудрились? Здесь же голый камень кругом! Скалы сплошные! Мы даже окопы толком отрыть не можем – один гранит кругом! Здесь же землю только динамитом рвать!
- Не знаю, Василич… – Ответил Ион. – Может это пещеры какие раньше были… Только труда там положено!.. Не один десяток лет те подвалы строили!..
- Ну и де они, те подвалы? – Не выдержал Семён. – Мы шо тут, до завтра гулять будем?
- Всё! Пришли! – Проговорил вдруг Ион, и остановился.
Впереди, метрах в пятидесяти, прямо в скалу были врублены большие, в два человеческих роста, наглухо закрытые железные ворота, к которым подходила основательно накатанная дорога. А немного в стороне от них, метрах в тридцати, на ухоженной ровной площадке, стоял аккуратный маленький домик…
- Тут сторож живёт… – Проговорил Ион. – Строгий такой, въедливый старикан! Пока не понял, что я в винах разбираюсь, калитку не открыл!..
- Ну, и шо теперь? Будем здесь торчать, как те три придурочные статуи на ветру, или уже до того сторожа пойдём?
- Пойдём!
Они подошли к невысокому забору-штакенику, и в этот момент на крыльце показался седовато-лысоватый дедок с колючим взглядом из-под кудлатых бровей и старенькой охотничьей двустволкой в руках:
- Кто такие, мать вашу?!! – Проговорил он грозно и прицелился в друзей. – Кого черти носят?!!
- Э-э-э! Дедусь! – Проговорил сержант и отступил на шаг назад от калитки. – Ты свою гаубицу-то крупнокалиберную опусти! А то ещё пальнёшь не разобравшись! А от такого калибра в пузе можно такой скворечник соорудить, шо потом все окрестные воробьи с галками тебе спасибо скажут! Убери орудие от греха подальше, и давай покалякаем за тот предмет, шо ты тут охраняешь!
- А ну-ка!!! – Рявкнул дед грозно. – Пшли вот от секретного, охраняемого объекта! Считаю до трёх и стреляю!!! Раз!!! Два!..
Евтух тронул Семёна за рукав и проговорил тихо:
- Шо-то я чую, шо нам тут щас вместо вина в термосы, пару зарядов картечи в задницу прилетит! Не обломится нам здесь праздник, Сеня…
И тут вдруг заговорил повар:
- Дед Никифор! Ты что это? Меня не узнал что ли? Это ж я Ион! Ион Козул!!!
Грозный сторож напряг старческое зрение и опустил ружьё:
- А-а-а! Это ты? Тот молдаванин, что доказывал мне, что у нас вина хуже, чем в вашем Криково? Ну, и чего ты опять припёрся? Или вино понравилось?
- Понравилось, дед Никифор! Вот и друзьям моим понравилось!
- То-то!!! А я уж подумал, кого это ко мне ветром надуло… Чего припёрлись-то, вояки?
- Мы тут подумали, дедушка… – Заговорил Евтух. – Может вы нам дадите пару литров вашего вина?.. Для героических моряков, которые тут воюют… Чтобы они по-человечески всенародный праздник отметили…
- Герои-ических! – Передразнил дед. – Ишь ты, как!!! Были б вы такими героическими, так не бегали бы от германца, как зайцы! Я это чертово семя ещё до революции, в Первую Мировую, под Брестом, бил так, что аж гай шумел!.. Героических, мать вашу!.. Через вас, таких героев, все беды! Наложили в штаны, и тикаете! Куда ж дальше моря побежите-то?!! Или, может, как весь Крым просрёте, так и в плен к германцу подадитесь, а?!!
Евтух посмотрел внимательно на деда, потом развернулся, молча, и пошёл обратно:
- Спасибо тебе, дед, за тёплые слова…
- Зря вы так, дедушка! – Проговорил и Семён, и направился за другом. – Мы честно воевали!.. И медали наши честно заработанные!..
Они успели отойти всего-то метров десять от калитки, когда услышали за спиной возглас:
- А ну стой, вояки! Стоять, я сказал!!! – Прокричал дед, словно старый ворон прокаркал. – Ишь ты! Обидчивые какие! А мне не обидно, что вы уходите все, а народное добро мне старому охранять приходится! А ну, кругом! И шагом марш ко мне!
Семён подмигнул Евтуху, почувствовав, что настроение деда-сторожа изменилось к лучшему.
Они подошли к калитке, а дед уже вышел из-за заборчика, и, позвякивая большой связкой ключей, и по-стариковски шаркая по пыли старыми калошами, пошёл в сторону больших складских ворот:
- Ходят тут всякие… – Бормотал он незлобно. – Вина им дай!.. А то вино, между прочим, золото стоит… Балбесы!.. Как воевать, так в кусты, а как вина выпить, так к Никифору прибежали!..
Он позвенел ключами, и открыл дверь, которая была врезана в одну из створок ворот, вошёл внутрь, щёлкнул где-то там выключателем, включая свет, и позвал уже из склада:
- Ну, что встали, как засватанные? Заходите? Или я вам вино ещё и вынести должен?!! Эх, молодёжь-молодёжь…
…Ион, который здесь, надо понимать, уже побывал, смотрел на Евтуха и Семёна с победоносным видом, мол, ну что я вам говорил! А они… Они смотрели во все глаза! Так, как это бывает у человека, который впервые попал в Эрмитаж, или в какой другой музей…
- Фи-фи-фи-у-у-у-у! – Присвистнул Сеня «Два пальца». – Вот так ни хрена себе!
- Не свисти! Мальчишка! – Рявкнул дедок, но сделал это едва ли вполголоса. – Вино тишину любит! Тогда и «играет» как положено!
- Так шо заткни поддувало, Сеня, и дыши носом! – Проговорил шёпотом Евтух. – А то от тех твоих «ветров», шо ты решил не из Мадам Сижу выпустить, а изо рта, всё вино скиснет…
Они стояли внутри огромных винных подвалов у самых ворот, едва переступив порог, в «дегустационном предбаннике».
Здесь всё было устроено для удобства работы кладовщика, который и «выдавал» отсюда настоявшиеся, выдержанные годами вина на завод. Большой дубовый стол был уставлен какими-то непонятными колбочками и прочей стеклянной тарой, а вдоль стен стояли деревянные козлы, на которых, в два ряда покоились небольшие, литров на пятьдесят, бочонки, к которым были привязаны какие-то таблички.
А вот дальше…
Метрах в тридцати от «дегустаторского предбанника» и начинались сами винные подвалы… В три ряда – два вдоль стен, и ещё один посредине – куда-то в темень, вглубь этой бесконечной «пещеры» уходили бочки… Если их вообще можно было назвать бочками!
Это были самые настоящие деревянные цистерны!
Изготовленные из дуба, метра по три-четыре в длину, и в диаметре метра по два с половиной, они, каждая на своём отдельно, стояли на мощных, деревянных козлах! И у каждой в торце был сделан кран. Деревянный!!! Деревянный кран! Чтобы окислившимся металлом не испортить вина!..
Сколько этих бочек-цистерн здесь было на самом деле, наши друзья так и не сообразили, потому что свет дедушка-сторож включил только у входа, но то, что здесь были сотни, если не тысячи, тонн вина было понятно по тому эху, которое гуляло по этой «бездонной пещере Аладдина»…
- Мать моя – женщина!.. – Проговорил громким шёпотом поряжённый Семён. – Сколько же его здесь?!! Это ж сколько лет такие запасы собирать надо?
- Много, сынок, много!.. – Ухмыльнулся дед и махнул рукой куда-то вглубь «пещеры». – Там, от входа подальше, есть бочки с вином, для которого я со своим отцом собирал свой первый виноград… Мне тогда лет десять было от роду… А есть и такие, которые с «первого урожая» моего отца…
- А сколько же вам лет, уважаемый? – Спросил Евтух.
- Так… 1860 года я… Старый уже…
- Так этому вину уже…
- Много лет, внучок, много… Есть такое, что больше века стоит…
- Твою мать! – Только и проговорил Семён. – Это ж и в самом деле настоящее золото, Евтух! Я же даже и подумать за такое не мог!..
- Так что, вояки? Вина-то вам сколько? – Улыбнулся дедок и посмотрел на железные термосы, которые болтались на лямках краснофлотцев. – Литров сто сюда войдет, я думаю…
- Если дадите… – Проговорил Ион.
- Дам… Чего уж теперь… Только не того, что за золото продавали! На то вино даже не надейтесь! – Сторож ткнул пальцем в сторону Семёна. – Вам просто горло промочить, на такое дело вино и попроще сойдёт! А то, другое, это народное достояние! Мне за него ещё отчитываться придётся перед властями! Так что… Я вам «Мадеры» семилетней налью!
- А коньяк у вас есть, дед Никифор? – Спросил вдруг Ион.
- А не жирно ли тебе ещё и коньяку, будет? Молдавская твоя рожа?
- Так я ж не для себя! – Вскинулся повар. – У меня в роте бойцов, ещё немного, и придётся сухарями кормить – все крупы закончились! Да и не у меня одного! Весь полк скоро голодать будет!.. А на пустой желудок много не навоюешь!.. Мне бы два термоса коньячку, дедушка… Я бы его тогда у тыловиков дивизии на провиант для всего полка сменял! Месяц бы мои морячки нормально питались!
Сторож внимательно посмотрел на ротного повара и спросил строго:
- Сколь же тебе коньяка надо, чтобы месяц целый полк кормить?
Ион сбросил с плеч лямки:
- Да вот этих два термоса и хватило бы… Литров сорок надо… Думаю, этого хватит!..
Сторож подумал минуту и ответил:
- Ладно!.. Будет тебе коньяк, Ион!.. Раз ты его не пить, а на провизию для всего полка сменять собрался… Есть тут… Такой, что за сорок литров всю дивизию прокормить можно – пятнадцать лет в бочке томится!..
…Минут двадцать ушло у старика на то, чтобы наполнить армейские термосы «Мадерой» и коньяком, а потом он стал выпроваживать своих гостей:
- Всё, молодцы! Идите себе! Воюйте! За праздник с товарищами доброго вина выпейте… Идите! Немец вас ждать не будет!
- А вы? – Спросил Евтух.
- А что я, сынок?
- Как же вы тут? Совсем один останетесь?
- Почему один?.. У меня дочка есть! И внук совсем взрослый – 16 ему уже!.. Они уж неделю, как в горы к партизанам подались… Обещали навещать старика…
- А вы ж чего остались, дедушка Никифор?
- Старый я уже, козлом по кручам скакать – это дело молодых… Хотя я тоже ещё повоевал бы… Да только моё место здесь, у этих подвалов! Меня никто с моего поста не снимал, значит так надо! Начальству виднее! Раз оставили здесь, значит, это народное добро надо охранять! Вот я и буду его беречь, сынок!.. Здесь мне самое и место!.. – Дед закрыл замок двери большим ключом, обернулся к друзьям и проговорил с напускной суровостью. – Ну, всё! Некогда мне тут с вами лясы точить! Идите уже отсель!!! А мне за вверенным объектом надо следить!..
…И ещё спустя час…
…Они опять шагали втроем по виноградникам, но уже в обратную сторону, немного согнувшись под термосами, в которых негромко побулькивало, а у санинструктора в голове билась птицей о прутья клетки беспокойная мысль:
«…А ведь убьют старика! Как пить дать убьют!.. – Думал Евтух, глядя себе под ноги. – Ведь он же просто так подвалы немцам не откроет! Ни за что не откроет! Да ещё и пальбу из своего «бердана» поднимет… Жалко деда! Добро-то оно, конечно, народное, только не стоит то вино всё вместе взятое, жизни человеческой! Нет, не стоит!.. Ему бы к партизанам в отряд, в горы, к дочке с внуком поближе… Воевать он уже старый, конечно, а вот при кухне там, или просто при хозяйстве конечно же сгодился бы – крепкий ещё старикан, ещё, как дубок!.. А так… Посекут его немцы из пулемёта, а потом будут вино жрать!.. Или вывезут к себе, в Германию!.. Взорвать бы те ворота, на хрен!..»
- Если те ворота взрывать, Василич, то так, шобы не разгребли через неделю! Тут постараться надо!
Евтух остановился и недоумённо посмотрел на Семёна, а тот только усмехнулся горько:
- Ты очень «громко» думаешь, санинструктор!.. Та тут и думать-то особо не надо! Если немцы до той пещеры доберутся, то прихлопнут деда, шо муху на столе, и даже не наморщат лоб!.. Ему уходить оттуда треба!.. – Семён оглянулся и внимательно посмотрел в ту сторону, откуда они шли, в сторону, где находились винные подвалы. – Наш Ионел и в самом деле очень важную, и сильно секретную информацию добыл! Только из молдаванских своих мозгов не понял, насколько важную!..
- Лямзину доложить надо, Сеня! – Проговорил Евтух.
- Я бы даже сказал, самому полковнику Осипову! – Согласился сержант. – Дед те склады не убережёт – это и к гадалке не ходить, а голову свою седую там положит!.. А вот если рвануть те ворота, да так, шобы ещё метров двадцать той норы камнем завалило, то тогда нормально! До «стратегического винного запаса СССР» фрицы не докопаются, а дедугану – свобода с той гадской кичи! И нехай потом хиляет оттуда, куда хочет! Хоть в партизаны, хоть куда!.. А когда вся эта война закончится, вот тогда, кому положено, до тех складов и докопается!.. Я так розумею, друже?
- Так, Сеня! Точно так!
- От и добре, Василич! На том и решим!..
…Что-то около 17.00 того же дня…
…Идти с таким «грузом» за плечами, зная, что где-то там, на охране «стратегического объекта» остался практически беспомощный старик, было невыносимо! Ноги словно прирастали к земле, словно увязали в густой тягучей и трясине!.. Потому-то и заняла обратная дорога вдвое больше времени, хоть и говорят, что «путь домой вдвое короче», но… Этих троих друзей удерживало понимание того, что они оставили древнего старика на верную смерть…
А когда они, всё же, с грехом пополам, вернулись в расположение, в почти родные ротные окопы, то к Семёну тут же подбежал младший сержант Воробейчик:
- Сеня! – Проговорил он громким шёпотом. – Жопа!
- Ну?!! – Тут же спросил Семён. – Шо за шухер? Где у нас опять случилось?
- Лямзин!..
- Шо Лямзин? – Вступил в разговор Евтух. – Не жуй кизяк, Гриша! Дело говори своему командиру взвода!
- В роту приходил!..
- И шо? – Спросил Семён.
- Осмотрел окопы… Спросил де ты, и подался до своего КП…
- Поц, мама дома?!! – Выдохнул облегчённо сержант. – Иди кидаться мордой в навоз, Гриша-полудурок!!! И если это всё, шо ты имел мне сказать за комроты, то ты таки меня сильно разочаровал!
- Он сказал…
- Ты уже родишь, наконец, или я таки сделаю тебе Кесарево сечение через всю жопу на фашистский знак?!! Шо он там тебе такое сказал уже?!!
- Сказал: «Когда эти вояки вернуться из своей «сержантской разведки», так пусть они сразу возьмут жопы в руки и бегут на ротный КП! Я буду их «иметь» за самовольную отлучку в военное время так, как не имел ни один гамадрил свою жену-обезьяну – грубо, жестоко и без сожаления! И есть вместо «ионеловской» каши их персональный мозг!»…
- О! Вот теперь уже шо-то ясно! – Улыбнулся сержант Вайнштейн. – Ну, с Ионом ротному сложно будет – в его молдавской голове одна кость! А вот нашим мозгом он таки да может закусить… И шо ж это он так взгрелся не по сезону, а?
- А я знаю?
- Добре… Иди до взвода, Гриша, и будь готов вместо меня стать «дежурной жопой» у в нашем взводе! – Семён посмотрел на удаляющегося заместителя, потом поднял указательный палец, улыбнулся, и посмотрел на Евтуха. – Ты когда-нибудь участвовал в групповом разврате, Василич?
- А шо это такое?
- Это когда кого-то «имеют» не втихаря под одеялом и без света, как ты и привык это делать у в своей деревне, а при стечении публики, с гортанными матерными выкриками во весь голос, не стесняясь окружающих, да ещё и кого и куда попало. Ну, в общем, как макаки в одесском зоопарке!..
- Ты шо, с ума соскочил, Сеня? – Евтух даже отстранился от своего друга. – Да разве ж такое возможно?
- Взрослый ты мужик, а многого в жизни не видел, как я посмотрю… От щас мы с тобой пойдём до нашего Лямзина, друже… Так ты будь готов удивляться! Есть у меня сильное «чувство «Ж», шо он нам сейчас такой «кордебалет с матюгами и мордобоем» покажет, шо любая оперетта Имре Кальмана детским лепетом покажется!..
- Имре Кальмана? – Переспросил санинструктор недоумённо. – Это шо, тоже твой друг? Он шо, тоже бывший одесский жулик?
Семён улыбнулся, сверкнув фиксой:
- Деревня!.. Ладно!.. Идём до ротного, нам же ещё за те подвалы его просветить надо!..
- Так… А хто такой тот твой Кальман, Сеня?
- А ты у капитана спроси – он тебе щас подробно растолкует!..
…«Группового разврата», как обещал Семён Евтуху, не случилось – на ротном КП кроме капитана Лямзина находился командир батальона, и комполка полковник Осипов со штабными офицерами.
Зная крутой нрав полковника, а ещё зная и то, что эти трое ни за что не ушли бы в свой «поход» если бы не чрезвычайные обстоятельства, капитан всё сделал правильно – когда Евтух, Семён и Ион доложили о том, что они прибыли, Лямзин тут же обратился к Осипову:
- Прибыла разведгруппа, товарищ полковник.
- Ну-ка, давай и сюда! Что они там наразведовали! – Он посмотрел на друзей строгим взглядом. – Кто ходил в разведку старшим группы?
Ответил за бойцов Лямзин:
- Командир взвода, сержант Вайнштейн!
- Ну? Что сумели узнать сержант? – Осипов подошёл к Семёну, и пристально посмотрел ему в глаза. – Есть что-то важное?
- Так точно, товарищ полковник! Информация очень важная! – И тут он немного замялся. – Правда не совсем военного характера… Вернее… Совсем не военного…
Полковник удивлённо поднял брови «домиком»:
- Докладывайте, сержант! Времени нет!
Ровно через пять минут, с помощью «главного консультанта по винам» повара Иона, и более обстоятельного Евтуха, Осипов уже знал то, что успели узнать за этот день его сержанты…
- М-м-да-а-а!.. Как же это эти подвалы не вывезли?
- Не успели, наверное, товарищ полковник… – Проговорил капитан Лямзин, находившийся в состоянии лёгкого шока от услышанного.
- Взрывать склады надо… – Проговорил задумчиво Осипов. – Да только сапёров у нас в полку нет… Некому, это дело провернуть! Эх, черт!!! Жаль, если всё это немцам достанется!
- Если будет пару ящиков динамита, товарищ полковник, да кабеля достаточно, то я смогу всё сделать! – Проговорил Евтух.
- Ты же санинструктор, Проценко! – Удивился полковник.
- Санинструктором я только несколько месяцев! А до этого… Мы же мостовые из булыжника укладывали. А булыжник тот в карьере брали… Там гранит нужно было взрывать, да ещё и правильно взрывать, так чтобы хорошие глыбы получались… Вот я, как бригадир, всё это и делал не один год, товарищ полковник… Опыту достаточно – взорвём те подвалы в лучшем виде! Обвалим вход, а сами запасы не пострадают – гарантию даю!.. А потом…
- Потом уже не наша забота! – Прервал его Осипов. – Добро! Что тебе для этого надо, младший сержант?
Евтух подумал немного и ответил:
- Два ящика динамита… Два десятка детонаторов, на всякий случай к каждой шашке… В катушке кабеля метров пятьсот, значит – 5-6 катушек… Машинку-магнето… Ну, и донести всё это добро до тех подвалов человек пять…
Осипов только посмотрел на Лямзина, давая молчаливое добро.
- Значит так, Проценко! – Капитан посмотрел на свои часы на запястье. – Сейчас 18.00… Времени у тебя на всё, про всё – три часа! В 21.00 по Гурзуфу будет произведена мощная артподготовка, вот под этот «шумок» и можно будет рвануть те подвалы! Но!.. Под этот же «шумок», полк покидает свои позиции и отходит к Балаклаве – получен приказ… Так что…
- Всё ясно, товарищ капитан! – Ответил Евтух. – Всё сделаем и не потеряемся! Не волнуйтесь! Только… У меня часов нет…
Осипов усмехнулся, расстегнул на своём запястье кожаный ремешок и протянул санинструктору часы:
- Можешь считать их своим именным подарком от командира полка, товарищ младший сержант, за ту работу, которую ты, я надеюсь, сумеешь сделать…
- Спасибо, товарищ полковник! – Евтух надел часы на свою руку. – Всё зробим в лучшем виде!
- Тогда торопись, младший сержант – времени у тебя уже нет!..
- Мне бы ещё это… Товарищ полковник…
- Что?
- Бумагу надо бы, чтобы вы одну черканули…
Полковник достал из сумки-«планшетки» блокнот, карандаш, и вопросительно посмотрел на Евтуха, приготовившись писать:
- Говори, что за бумага тебе нужна!
- Значит так… – Евтух подумал несколько секунд. – Пишите, товарищ полковник: «Я, командир 1330-го стрелкового полка, 421-ой стрелковой дивизии, полковник Осипов Я.И., приказываю!..»…
…7 ноября, 20.30…
…Убедить старого деда Никифора оставить свой «пост», Евтуху удалось только тогда, когда он предъявил ему письменный на то приказ, за подписью командира полка!..
Дед Никифор, этот вояка старой закалки, внимательно, несколько раз перечитал документ, потом аккуратно сложил его и спрятал на груди в кармане рубашки:
- Теперь, если кто спросит, почему я оставил «объект», то у меня будет официальный приказ целого полковника – а это тебе не шутки, и не хухры-мухры!.. – Он похлопал ладонью по груди, в том месте, где была спрятана «официальная бумага». – Жаль, конечно, родной дом оставлять… Но, раз приказ, то делать нечего – в нём ясно прописано, чтобы я в течение суток явился в партизанский отряд!.. Что ж, сынки… Раз такое дело… Вы уж хорошо заминировать здесь всё постарайтесь! Чтобы ни одной щели не осталось! Чтобы до сроку туда и мышь не пролезла!..
- Всё сделаем в лучшем виде, дедушка! – Заверил старого Евтух.
- А это ты здесь за главного? Ты всё минировать будешь?
- Я, дед Никифор! – Ответил санинструктор-«минёр».
- Тогда просьбу мою одну, личную, можешь выполнить?
- А что за просьба, дедушка?
- Положи пару кирпичиков динамита и под мой дом! – Дед с сожалением посмотрел на свое ухоженное, аккуратное жилище. – Раз подвалы приказано взорвать, то и дом мой здесь ни к чему… Пусть всё прахом идёт!.. А немцу пусть достанутся только руины и большая дуля под нос!.. Сделаешь?
- Хорошо, дедушка… Сделаю…
- Ну, вот и добре… А я пошёл, хлопцы… У меня приказ! А до отряда ещё идти и идти… Успеть бы за сутки, а то ещё нагоняй от командования получу!..
Бойцы с горькой усмешкой посмотрели вслед удалявшегося старика, и потянули кабель в сторону своих позиций…
Судьба знаменитых винных подвалов была решена…
…Вечер, 21.00…
В опустевшей ротной траншее было как-то совсем уж пусто и неуютно.
Евтух, Семён, и ещё пятеро военморов вернулись к своим позициям минут за пятнадцать до назначенного срока, дотянув сюда последние метры кабеля с последней катушки.
А в траншее их ждал Лямзин:
- Ну, вот и вы! – Выдохнул он так, словно с его души свалился огромный камень. – Успели, и, слава Богу!
- А где рота, товарищ капитан? – Сержант Вайнштейн удивлённо озирался по сторонам.
- Рота, выполняя приказ, пять минут назад ушла в составе полка в заданном направлении! А я, вот, решил вас дождаться… Ну, теперь и я пойду! И бойцы со мной! Вдвоём-то с Евтухом справитесь?
- Крутануть ручку магнето – дело не хитрое, товарищ капитан!.. – Ответил Евтух. – Тут и одного человека хватит!
- Хорошо!.. Тогда так… Семён остаётся с тобой! На всякий случай… Артподготовка начнётся через десять минут… Ждёте минут пять с начала, чтобы подозрительно небыло, потом рвёте склады, и догоняете роту… Полк к тому времени уже полчаса будет на марше, так что не задерживайтесь здесь!
- Всё сделаем, как лучших домах Парижа и Лондона! – Улыбнулся Семён в ответ.
- Тогда я пошёл роту догонять! – Лямзин пожал руки сержантам, заглянул им в глаза и проговорил. – Удачи, мужики! Не задерживайтесь здесь! Мне в роте лишних потерь не надо!..
…Где-то очень далеко, за спинами, лежавших на бруствере в томительном ожидании Евтуха и Семёна, точно в назначенный срок, мощно ухнул залп далёких тяжёлых орудий.
- Началось! – Вздохнул облегчённо Евтух, и посмотрел на необычно серьёзного Семёна.
А тот прислушался, и ответил невпопад:
- Серьёзно немчуру щас обработают… – И кивнул головой в сторону моря. – Утюги, я смотрю, тоже решили пригладить германцев малец…
Справа от них, где-то там, в море, были видны далёкие сполохи орудийных залпов – по берегу работали «главные корабельные калибры» эсминцев или линкоров…
Тяжёлые снаряды падали, как дождь на немецкие позиции, перемешивая с землёй, в единое «тесто» людей, оружие, технику, камни… Уже где-то пылало зарево пожаров…
Взрывы всё рвались и рвались…
Евтух и Семён, словно завороженные смотрели на эту фантасмагорию чужого горя, страха и смерти, и… У них небыло никакого чувства сожаления, а только гордость за советских комендоров…
- Ну, что, Сеня-друже? Мож и нам уже пора?
Сержант только вздохнул тяжело:
- Пора, Василич… Хай всё идет прахом, как сказал дед Никифор! Хай той немчуре только камни и останутся! Якорь им в горло!..
Евтух взялся за ручку «адской машинки»:
- Ну!.. С Богом!.. Господи прости!..
И крутанул рукоятку…
За всей канонадой, звука «своего» взрыва они, конечно же, не услышали. Но увидели, как в двух с лишним километрах, там, куда они ходили за вином, в темноте поднялся к небу огненно-рыжий гриб…
- Хай йому грець!.. – Только и проговорил Евтух, и вытер тыльной стороной ладони непрошенную слезу, выкатившуюся из уголка глаза.
- Не тужи, Василич… – Семён не подавал вида, но его душили те же чувства, и такая же одинокая, горькая, жгучая слеза выкатилась и из уголка его глаза. – Эти суки нам за наши слёзы ещё ответят! Кровавыми умоются! Я их, гнид, зубами рвать буду!..
Они посмотрели на то, как медленно растаял огненный грибок в темени ночи, и сползли в траншею:
- Всё, друже… – Проговорил Семён. – Пора и нам собирать свои бебехи, и догонять полк… А то ещё потеряемся ненароком…
Евтух молча, пошёл по траншее, а потом проговорил не оглядываясь:
- Идём, Сеня… Нельзя нам потеряться… Полк уже больше получаса как в сторону Балаклавы топает, так шо…
- Пора нажимать на педали, Василич, пока нам чего не дали!.. Вперёд!..
Они ещё раз, с огромным сожалением посмотрели в сторону Ялты, потом туда, где остались замурованными под землёй до поры огромными гранитными глыбами знаменитые винные подвалы Массандры, посмотрели друг другу в глаза… Не сговариваясь сплюнули смачно не землю, и…
Пошли в ту сторону, куда отошёл весь полк…
На Балаклаву…
* * *
26 ноября 1941 г. Балаклава…

…Тогда, три недели назад, ротный повар Ион Козул очень мудро и щедро распорядился добытым вином. Отметить всенародный праздник удалось не только его родной роте, а и всему полку! 60 литров прекрасного вина! Это, наверное, любому покажется мало на такое количество глоток, но!.. В сильно поредевшем в боях полку Осипова насчитывалось едва ли 500 бойцов… И теперь… Каждому морскому пехотинцу «бригады Осипова» в тот день достались 100 «наркомовских» грамм «Мадеры»!.. Они выпили их на марше, когда отходили по шоссе к Балаклаве… А оставшиеся несколько литров, хитрый потомственный винодел припрятал до поры, как и 40 литров прекраснейшего коньяка…
А потом…
Ион Козул поступил со своим личным «стратегическим запасом» именно так, как и обещал старому деду Никифору – он собрал всех ротных поваров полка, смотался с ними к дивизионным интендантам, и… С того дня в рационе морских пехотинцев полка Осипова появились несколько видов круп, картошка, и даже макароны!.. Не говоря уже о том, что хлеб, который доставляли в полк, был не просто свежим, а ещё тёплым, а иногда даже и горячим!..
И воевать с того дня военморам Осипова было немного веселее – всё не на голодный желудок!..
Веселее, но никак не легче!..
11 ноября, оправившись после мощнейшей артподготовки, враг начал наступление…
Сосредоточив на юге Крыма 4 пехотные дивизии, моторизованный отряд и румынскую мотобригаду, а всего около 60 тысяч человек, противник возобновил наступление на Севастополь. Нанося главный удар вдоль Ялтинского шоссе на Балаклаву и вспомогательный – из р-на Черкез-Кермен вдоль долины Кара-Кобя…
В результате напряженных и упорных боёв ему удалось лишь вклиниться на отдельных участках в передовую оборонительную полосу на 8-10 километров – защитники Севастополя за те, короткие дни «передышки» с 7 ноября, успели вгрызться в каменистую, гранитную крымскую землю, и теперь стояли насмерть, так же несокрушимо, как и местные знаменитые крымские горы Аю-Даг и Ай-Петри…
И выкурить, выбить защитников Севастополя с этих позиций никак не удавалось – под Балаклавой немцы захлебнулись собственным наступлением…
17 декабря, но уже севернее, противник предпринял второе наступление, в котором участвовало уже 7 немецких пехотных дивизий, 2 румынские горнострелковые бригады, 1275 орудий и минометов, свыше 150 танков и до 300 самолетов…
Главный удар наносился силами трех дивизий через Мекензиевы горы к Северной бухте, вспомогательный – одной дивизией вдоль речки Черная на Инкерман. Противник имел почти двойное превосходство в людях и технике!..
 В районе Мекензиевых гор он вклинился в расположение советских войск и создал угрозу прорыва к Северной бухте. Но защитники города сражались так самоотверженно, что…
Немцы, понеся огромные потери в живой силе и технике, с 21 ноября вынуждены были прекратить атаки и перейти уже к планомерной осаде города…
Ставка Верховного Главнокомандования не бросила отважных защитников Севастополя, а даже усилила пополнением войска Севастопольского оборонительного района – двумя стрелковыми дивизиями и одной бригадой, переброшенными по морю, и…
Почти полностью повторилась история с Григорьевским десантом под Одессой!..
При поддержке прибывших кораблей и авиации войска Севастопольского оборонительного района нанесли мощный контрудар и отбросили противника на главном направлении…
Эта, операция, этот Керченско-Феодосийский морской десант с кораблей и с Таманского полуострова, сыграл огромнейшую роль в срыве второго вражеского наступления, и вынудила противника оттянуть от самого Севастополя значительные силы…
Но далась эта удача большой ценой…
И, конечно же, за эти дни в судьбе ротного санинструктора, младшего сержанта Евтуха Васильевича Проценко тоже произошли большие перемены…
…11 ноября, 14.00…
…Это был первый серьёзный бой полка с того самого момента, как он оставил Ялту и отошёл к Балаклаве…
Теперь уже немецкие артиллеристы показывали своё умение, так же, как и их пилоты бомбардировщиков.
Такого массированного обстрела Евтух ещё не помнил за все те месяцы, которые воевал. И таких больших потерь в полку тоже…
…Казалось, что небо разверзлось! Только с него, на головы защитников Севастопола, сыпался ливень не дождевой воды, а снарядов и бомб…
- Ф-фи-и-у-у-у! Б-бу-бу-х-х!!! – Раздавалось вокруг позиций полка беспрерывно. – Ф-фи-и-у-у-у! Б-бу-бу-х-х!!! Ф-фи-и-у-у-у! Б-бу-бу-х-х!..
И казалось, что не будет этому конца…
Но пришёл какой-то момент, когда где-то поблизости от полкового КП, на котором находился и Евтух, раздался тревожный крик:
- Танки!!!
Евтух высунул голову из окопа, осмотрелся за несколько секунд, и понял, что его полк сумеет отбить и эту атаку.
Дело в том, что местные, горные условия, не давали возможности немецким танкистам применить широкую танковую атаку – дорога на Балаклаву была всего одна, и ширина её позволяла уместить максимум две бронированные машины! Пехоте было проще, и она шла широкой цепью по склонам, но!.. Идти вот так, в полный рост, не имея возможности спрятаться за танками на окопавшегося противника! Идти прямо на пулемёты!..
Нет, не хватало у немцев на это духу! Никогда не хватало!..
…- Начальник артиллерии! – Прокричал Осипов.
Рядом с ним появился офицер в пропыленном стёганом ватнике и с «кубарями» старшего лейтенанта в петлицах гимнастёрки, и вопросительно посмотрел на комполка, ожидая приказ.
- Сколько у тебя орудий, готовых стрелять, старший лейтенант?
- Две 85-миллиметровые пушки, товарищ полковник! Остальные разбиты…
- Снаряды?
- Хватает! От других орудий поднесём! По два с половиной боекомплекта, а то и по три, получится!
- Отлично! Танки видишь?
- Так точно, товарищ полковник!
- Выводи своих на прямую наводку, и закупорь мне эту крысиную щель, артиллерист! Мне надо, чтобы ты подбил хотя бы две машины, но так, чтобы другие не смогли их объехать! Заткни ими дорогу, старлей! Сумеете?
- Сделаем, товарищ полковник!
- Добро! Тогда не теряй времени! – Осипов дождался пока начальник артиллерии полка убежал к своим подчинённым, и обернулся к начальнику штаба. – Передайте в батальоны приказ, товарищ майор! Всем бойцам стрелять прицельно, тщательно выбирая цель! Патронов зря не тратить! Как только наши пушкари заткнут танками дорогу, полк поднимется в контратаку! Но, ни секундой раньше, и только по моему личному приказу! Вопросы есть?
- Никак нет, товарищ полковник!
- Действуй, майор!
И тут Осипов устало обернулся к Евтуху:
- Ну, что, товарищ санинструктор? Как настроение повоевать?
- Настроение боевое, товарищ полковник! – Ответил Евтух. – Только…
- Что?
- Раненых бы нам поменьше, и убитых…
- Да… Лишние потери нам ни к чему, младший сержант… Да только не обойтись без них…
- Поменьше бы, товарищ полковник… – Вздохнул санинструктор. – Людей жалко… Да и… От того полка, что в августе под Одессой был, уже одни воспоминания остались…
- Как повезёт, Проценко… Как повезёт…
…А через несколько минут заработали артиллеристы полка…
Две противотанковые пушки стреляли практически с открытых позиций по ползущим на них танкам, но их расчёты даже и не думали попытаться спрятаться! Они, словно трудолюбивые муравьи, чётко и слаженно делали своё дело под ливнем пуль и осколков… И эта самоотверженная настойчивость принесла свои плоды – не прошло и пяти минут, как два танка, шедшие по шоссе рядом, запылали яркими факелами, наглухо закупоривая дорогу другим…
И тогда полковник Осипов, не обращая внимания на смертельную опасность, влез на бруствер, встал в полный рост, вынул из кабуры наган, и прокричал, что было сил:
- Военморы!!! Морпехи!!! Надеть бескозырки!!! За мной!!! В атаку!!! За Родину!!! За Сталина!!! Ур-ра-а-а-а!!! – И побежал навстречу немецким цепям.
- У-ра-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!! – Прокатилось многоголосое эхо.
И вслед за героическим командиром в атаку поднялся весь его полк…
Евтух бежал в атаку на немцев и стрелял очередями из своего ППШ как самый обычный пехотинец, в пяти шагах от полковника, и пытался не упустить его из виду:
- Ур-ра-а-а-а! Та-та-та-та-та!!! Ур-ра-а-а!!! А-а-а-а-а-а-а-а-!!! Та-та-та-та!!!
…Ах, какая же вдруг появилась лёгкость в его ногах в те минуты!
Он словно и не бежал вовсе, он словно летел на крыльях! И не мешала тому бегу ни тяжёлая полотняная сумка с нашитым красным крестом и набитая медикаментами, которая била его по бедру, ни автомат, из которого нужно было стрелять на бегу и желательно точно в цель, и ни даже камни и рытвины, попадавшиеся ему под ноги!..
«Лететь» в атаку на врага в едином, общем порыве не мешало ничего – Евтух знал, что всё  это правильно, что именно так и должно быть, потому что они и в самом деле сражались за свою Родину…
Но…
Нет!.. Не всё было правильно в этой атаке…
Краем глаза он увидел, как в какой-то момент, его командир, его полковник, словно запнулся на бегу, и рухнул со всего маху лицом на землю…
«…Нет! Не может быть! – Прокричал санинструктор мысленно, и бросился к Осипову. – Этого не может быть!!! Не должно так быть!!!»
Через миг он уже был рядом с полковником…
Евтух бросился на колени, перевернул Осипова лицом к небу и увидел на его гимнастёрке, в районе сердца, окровавленную дыру…
- Командир ранен!!! – Закричал он во всю глотку. – Ко-ман-дир-ра-не-н!!!
И в ту же секунду, словно из-под земли, рядом с ним оказались Семён Вайнштейн и командир батальона майор Лямзин.
- Что?!! – Рявкнул комбат. – Что, Евтух?!!
- Осипов ранен!!! – Евтух, прямо поверх гимнастёрки, уже перематывал грудь полковника. – Тяжело ранен!!!
И в этот момент Осипов открыл глаза:
- Майор… – Прошептал он пересохшими губами.
- Я, товарищ полковник! – Лямзин наклонился к его губам.
- Принимаешь полк!.. Командуй, майор… И чтобы отсюда ни шагу назад!..
- Есть, товарищ полковник! Выполним!
- Старший сержант Вайнштейн…
- Я! – Откликнулся Семён.
- Офицеров в полку совсем мало осталось… Примешь под команду свою роту… Ты в ней самый опытный и самый заслуженный сержант… Не подведи меня, босота одесская!..
- Всё сделаю, товарищ полковник! – Прошептал Сеня, и на его глазах появились слёзы. – Эти гады никогда не забудут роту Сени «Два пальца»…
И тут Осипов, наконец-то, посмотрел на Евтуха:
- Ну, что, сержант?.. Пора?..
- Пора, товарищ полковник…
Санинструктор поднял полковника на руки так, как поднял бы любимую женщину… И вот так, во весь рост, повернувшись спиной к бою, не обращая внимания на жужжавших злыми смертельными роями свинцовых шмелей, медленно и очень осторожно понёс Осипова в тыл…
Сколько времени нёс Евтух своего полковника он не знал…
Пять минут или час, триста метров или три километра… Путь этот казался бесконечным, а все те минуты смешались в его голове младшего сержанта… И только одна мысль заполошно билась в его мозгу:
«…Всё будет хорошо! Надо только потерпеть! Я вынесу! Я его вынесу! Всё будет хорошо!..»
…Он добрёл до большой палатки медсанбата, в которой спасали раненых военные хирурги и заорал, что было мочи:
- Полковник ранен! Полковник Осипов ранен!..
Навстречу, на крик, из палатки тут же выскочила медсестра, двое санитаров с носилками, и майор-военврач – полковник Яков Иванович Осипов уже давно был «живой легендой» и отношение к нему было особое…
Евтух уложил полковника на носилки, и над ним тут же склонился доктор… Он щупал его пульс, заглядывал под веки, потом наклонился и приложил ухо к его груди…
- Ну, что? Что, товарищ майор? Быстрее же надо! – Кричал Евтух и носился вокруг носилок, не находя себе места. – Чего вы ждёте? Его же срочно оперировать надо! Срочно!!!
Наконец майор встал, выпрямился во весь свой небольшой рост, и грустно, посмотрел на Евтуха:
- Поздно…
- Что поздно?!! Что?!! Его лечить надо!!!
- Не кипятись, сержант… – Майор поймал Евтуха за рукав чёрного бушлата, и притянул к себе. – Не кипятись!.. Ты всё правильно сделал, Евтух… Всё правильно!.. Только… Умер полковник… Давно умер… Ты всю дорогу его уже мёртвым нёс… Осколок… Он вошёл точно в сердце…
- Но ведь, он же разговаривал со мной!
Майор только посмотрел с сожалением на сержанта:
- Это ты сам с собой разговаривал, сержант… Нет больше Осипова… Погиб полковник…
- Как герой погиб! – Проговорил Евтух. – Когда за собой в атаку весь полк повёл!..
- Вечная ему память, герою! – Проговорил майор и подал знак санитарам.
Поднялись носилки, и Осипова унесли…
Это был последний раз, когда Евтух видел своего героического командира, командира «бригады Осипова»…
…Эта потеря была, наверное, самой большой утратой для полка… Конечно, майор Лямзин был прекрасным офицером, строгим и справедливым, опытным уже, прошедшим со своим полком все бои от самого его формирования, и командовал теперь не хуже самого Осипова. Но всё же… Каждый морпех, каждый из тех, кто начинал свой боевой путь ещё в Одессе под командой «дяди Яши», считал смерть Осипова своей личной потерей, и продолжал называть себя бойцом «бригады Осипова». Включая и самого Лямзина…
…В тот день немцы опять пошли в наступление. Не такое ожесточённое, как тогда девять дней назад в день гибели Осипова, потому что теперь основной удар они наносили севернее, но… Захватить Балаклаву для них было очень важной задачей!
Балаклава…
Это был не просто небольшой городок на южных подступах к Севастополю. Здесь была основная база подводников Черноморского Флота!
В почти отвесных, в некоторых местах под сотню метров, скалистых берегах Балаклавской бухты, были сооружены уникальные, циклопические по своим размерам, доки для подводных лодок. И не просто на воде – доки были сооружены в этих скалах! Словно взяли огромное сверло, да и просверлили им несколько дыр. Некоторые из этих доков уходили на полкилометра вглубь берега! Тяжело себе даже представить, сколько труда было положено на эти секретные сооружения!
Зашедшая в Балаклавскую бухту подлодка заходила в эти отстойники своим ходом, попросту вплывая в один из этих рукотворных гротов! И уже там, под землёй, её ремонтировали, если это требовалось, чистили, смазывали, и пополняли боезапас из огромных подземных хранилищ. И лодка опять была готова выйти в море, чтобы сражаться с врагом… Причём места в этих доках хватало для 8-10 лодок одновременно, и входя в них или уплывая в море, лодки совершенно не мешали друг другу – ширина гротов позволяла поставить в ряд даже не две, а три субмарины!..
Потеря этой базы для Черноморского Флота была бы большим ударом – тогда подводники должны были защищать крымские прибрежные воды, а на ремонт и пополнение боезапаса уходить в Новороссийск, или даже в Туапсе, за сотни морских миль от Севастополя!
Маленькая Балаклава была по-настоящему стратегической точкой…
Настолько важной, что на её оборону бросали лучших бойцов.
В те ноябрьские, продуваемые холодными ветрами, дни, в сильнейшую непогоду, отбивали они яростные натиски врага, потому что стояли на направлении главного удара…
…20 ноября…
…- Ну, теперь мы точно сделаем фрицам кадухес на живот! – Непонятно чему радовался старший сержант Вайнштейн, который уже десятый день выполнял обязанности командира роты.
Роты… Смех сквозь слёзы, да и только!.. От той, «одесской» роты Лямзина осталось… 27 краснофлотцев… Даже не полный взвод, если знать комплектацию подразделений по Уставу…
- Ну, теперь всем этим полудурикам будет полный алес капут!
- Ты шо это так развеселился, товарищ комроты? – Спросил у своего друга Евтух, перекладывая какие-то медикаменты в своей сумке. – Шо тебе за такой подарок приснился!
- Так пулемётным же расчётом с нами «чапаевцы» поделились! И расчёт этот будет в нашей роте!
- И шо с того, Семён? – Удивился Евтух. – Всего-то один «Максим»… Это, конечно, хорошо… Только… Сеня! Это же всего один пулемётный расчёт! Шо радоваться-то? Шо такого случилось?
- Один!!! – Семён сверкнул своей стальной фиксой. – Один да какой! Ты хоть знаешь, кто в этом расчёте «первый номер»?
- Господь Бог, что ли?
- Ага! Или почти он!.. – Семён хлопнул друга по плечу, наклонился к самому уху и прошептал загадочно. – Нина Онилова! Понимаешь ты, клистирная трубка? Онилова!!!
И только теперь Евтух понял, чему так радовался его друг:
- Та самая? Она же ранена была, говорили! Ещё под Одессой!
- Вернулась, недавно! – Проговорил Семён, и свернул здоровенную самокрутку.
- Ну, теперь повоюем… – Проговорил с пониманием Евтух.
- Только… Знаешь что, Евтух… Я тебе, как командир роты, приказываю!.. Ты последи за ней… И если вдруг чего… Ты её просто обязан будешь вынести отсюда!!! Нельзя нам такую девчонку потерять, никак нельзя!!! А как война закончится, я её найду, и женюсь!..
- А-а-а! Ну, раз за ради такого дела… – Улыбнулся в ответ Евтух. – То тогда не беспокойся, товарищ комроты! Я твою невесту спасу!.. А она хоть знает, кто у неё в женихах ходит?
- А узнает! Дурное ж дело – не хитрое! Вот прямо щас пойду и скажу ей, шо она моя невеста!
- А не боишься, потом, от неё аж до Бениной Мамы сходить?
- Не-а!!! Не боюсь!!! Не решится такого она геройского старшего сержанта, туда послать?
Евтух только улыбнулся:
- Это ты о себе, или может о ком другом, Сеня? Да таких как ты я тебе в полчаса два пучка найду! А Нина – она такая одна на всю нашу Отдельную Приморскую армию! Ведь пошлёт же, и глазом не моргнёт!
- Не пошлёт! – Проговорил уверенно Семён. – Если её расчёт придали именно в мою роту, значит она лучшая! А я, значит, лучший ротный командир! Тут понимать надо, товарищ санинструктор!
- Был ты босяком, Сеня, босяком и остался! – Ответил Евтух. – А за Ниной я присмотрю… Нам её, тут ты прав, никак потерять нельзя!..

* * *
Нину Онилову, командира пулеметного расчета Чапаевской дивизии, обаятельную и до легендарности смелую, девушку, к ноябрю 41-го хорошо знали не только в Отдельной Приморской армии, но и сражавшиеся на всех рубежах обороны Севастополя!..
..Жизнь у нее была нелегкая и, до обидного, короткая, но яркая и героическая!
Родилась она в 1921 году в тихом украинском селе Новониколаевке на Одесщине. В одиннадцать лет осталась сиротой и переехала в Одессу к сестре. Там ещё подростком стала работать на трикотажной фабрике и одновременно поступила в вечернюю школу…
В предвоенные годы героями мечтали стать не только ребята, но и девушки. Особенно после того, как посмотрели кинофильм «Чапаев»…
Смотрела его и Нина! Один раз, другой...
И у неё уже не было сомнений – она будет пулеметчицей! Такой, как чапаевская Анка – смелой и мужественной!..
И Нина стала с увлечением заниматься в пулеметном кружке и окончила его на «отлично»…
В первые же военные дни Нина с подругами Галей и Валей пошла в военкомат. В армию их, конечно же, сразу не взяли. Но девушки были из настойчивых, и 4 августа 1941 года надели всё же солдатские гимнастерки… Галя попала в 412-ю береговую батарею, Валя – в зенитную часть.
А Нина… О чудо! В 25-ю Чапаевскую дивизию, в ту самую, в составе которой сражалась в годы Гражданской войны легендарная Анка-пулемётчица!..
Правда, сперва ей пришлось стать санинструктором роты…
Но однажды, во время боя рядом с ней вдруг умолк пулемёт…
- Потерпи немного… – Сказала девушка раненому пулемётчику, которого уже успела перевязать, кинулась к «Максиму» и…
Повела точный убийственный огонь по наступавшим фашистам…
После этого боя она обратилась к командиру полка с просьбой перевести её в пулемётный взвод. И вскоре возглавила пулемётный расчёт, в который вошли два красноармейца из запасников. Немолодые, они называли своего командира дочкой…
Под Одессой её расчет прославился выдержкой, бесстрашием и очень точной стрельбой! А «фирменным» боевым почерком пулеметчицы Ониловой было – подпустить врага как можно ближе и бить, бить наверняка!
Но не всё складывалось так гладко, как кажется… Под Одессой Нину ранило, но 11 ноября 1941 года она вновь вернулась в родную дивизию, которая теперь воевала уже под Севастополем…
И опять среди защитников Севастополя пронесся слух о подвигах ставшей уже просто легендарной пулемётчицы…
…Утром 14 ноября противник атаковал позиции 56-го Рязанского полка. При поддержке сильного артиллерийского огня два батальона пехоты в сопровождении танков атаковали участок первой стрелковой роты.
Первыми встретили врага артиллеристы. Но, несмотря на потери, фашисты приближались.
Когда «заговорил» пулемёт Ониловой, цепь противника залегла. И тут же вокруг окопа заухали разрывы вражеских мин – фашисты пристреливались по пулемёту. Окоп Нины закрыла пелена пыли и гари. А когда артобстрел поутих и ветер отнёс поднятую снарядами пыль в сторону, фашисты снова пошли в атаку. И вновь неторопливая, басовитая дробь «Максима» влилась в шум боя, прижимая гитлеровцев к земле…
В пылу того боя Нина не заметила, как к окопу приблизился танк.
За пулеметом Онилова была одна. Мироненко, второй номер, заменил своего погибшего товарища, и вёл огонь из ручного пулемета.
Противотанковых гранат и связок у Нины не было. Она схватила бутылки с зажигательной смесью, с известным «Коктейлем Молотова», и одну за другой бросила в танк. И танк загорелся… А перед окопом поднялась завеса черного дыма…
Когда дым отнесло ветром, Нина увидела фашистов. Они шли во весь рост – видимо, были уверены, что пулемётчик наверняка погиб…
И Онилова вновь открыла огонь…
Потом перед щитком «Максима» разорвалась граната… Нина была контужена, но снова прильнула к пулемету…
Сколько прошло времени никто не знал, но… Наконец, бой затих…
Фашисты откатывались на исходные позиции…
Вокруг окопа Ониловой лежали десятки убитых немцев, а недалеко догорал вражеский танк…
Об этом боевом эпизоде на следующий день даже рассказала дивизионная газета «Красный боец»…
А ещё через несколько дней, получая свои за боевые подвиги награду – орден Красного Знамени, Нина сказала всего несколько слов:
- Я не умею говорить речи, но с фашистами я умею разговаривать языком моего пулемёта…
Даже бывалые бойцы удивлялись выдержке, мужеству и храбрости этой маленькой пулеметчицы…

* * *
…И вот теперь, сверкая эмалью новенького, непотёртого ещё ордена, прикреплённого к гимнастёрке на груди, Нина Онилова стояла неподалёку в ротной траншее, и со знанием дела протирала и настраивала к предстоящей «работе» свой «Максим»… Сюда, в «бригаду Осипова», она прибыла прямо после награждения, из Севастополя, по приказу-просьбе самого командарма Петрова…
…Евтух смотрел на эту двадцатилетнюю девушку и думал:
«…Боже ж ты мой! Вот на что людей война толкает, если такая девчушка хрупкая, а такие чудеса с пулемётом творит, то мы эту войну обязательно победим! – Странное, совершенно необъяснимое чувство посетило в то утро Евтуха – в горле стоял комок, когда он смотрел на эту девчонку, а душу его переполняла радость. – Да и наши мужики, на неё глядячи, тоже носы не опустят, постесняются! Только бы не ранило её, а там…»
…А потом начался тот бой…
И опять, как и всегда, сначала позиции полка стали обрабатывать бомбардировщики и немецкие артиллеристы… И опять вставала дыбом земля… И опадала чёрным дождём, засыпая краснофлотцев кого черными комьями, а кого и раскалёнными смертоносными кусками металла…
Бойцы сидели на дне траншей и окопов, прикрывая головы стальными касками, и старались вжаться в эту чёрную землю, чтобы не получить в своё бренное тело осколок… И только один человек, презрев смерть, даже не пытался спрятаться, потому что именно у него сейчас, раз за разом, появлялась работа…
Младший сержант, ротный санинструктор Евтух Проценко, бегал по траншеям, выискивал раненных и выносил их в тыл. Он даже не пытался пригибаться под взрывами, и, странное дело, осколки облетали его стороной, словно этот сильный, худощавый человек был заговорённым…
…20 ноября, 15.00…
Немецкая артподготовка закончилась так же внезапно, как и началась…
Евтух как раз вернулся из своего очередного похода в тыл до палаток медсанбата, и только-только спрыгнул в траншею, когда услышал чей-то крик неподалёку:
- Немцы! Приготовиться!..
Полковой командно-наблюдательный пункт был устроен очень просто и надёжно – в каком-то месте траншею расширили метров до трёх-четырёх, укрепили стенки брёвнами, вкопав и стоя, потом перекрыли всё это длинными брёвнами поверху, в три наката, а сверху забросали землёй – было время хоть немного обустроиться… Теперь этот полковой КНП мог выдержать прямое попадание 130-тимиллиметрового снаряда… Сюда же связисты протянули кабели полёвых телефонов, а у узкой амбразуры, выходившей в сторону немцев, установили мощную буссоль…
Только вот майор Лямзин, который командовал теперь полком, никак не мог привыкнуть наблюдать за немцами из укрытия: «Там воздуха не хватает!», говорил он сам. Он всегда стоял в траншее, в полный рост, и наблюдал в обычный бинокль…
Вот и сейчас он был рядом с блиндажом, метрах в семи от Евтуха…
- Как дела в роте, санинструктор? – Спросил он громко.
- Нормально, товарищ майор… Вы бы схоронились в блиндажике, от греха… – Евтух всегда, когда сталкивался с Лямзиным, просил его об этом.
А тот всегда отмахивался:
- Пуля – дура, Проценко! Захочет, так и в блиндаже найдёт… Как с раненными, сержант?
- Только шо последнего в медсанбат доставил, и вернулся – успел… Блиндаж пуст, так шо…
У Евтуха тоже были свои личные «апартаменты» в этой траншее – такой же, даже немного побольше, чем у комполка, блиндаж… В который он и сносил раненных на поле боя… Здесь были две молоденькие медсестрички, совсем соплюшки ещё, которые этих раненных и перевязывали, пока он бежал по полю боя под пулями за следующими. И ещё сюда прибегали из медсанбата санитары с носилками… А когда наступало относительное затишье, тогда сержант сам таскал раненных из блиндажа в тыл…
Сейчас, перед очередной ожесточённой атакой, а это было видно по тому, сколько вражеских цепей шло на оборонявшихся, этот блиндаж был пуст, и ждал своих очередных «постояльцев»…
…Больше не говоря ни слова, сержант развернулся, и побежал к своим «апартаментам», поближе к родной роте…
И вовремя – наступавшие были уже довольно близко, метрах в четырёхстах, и вот-вот должны были ринуться на полковые траншеи…
…- Сеня, как дела? – Крикнул Евтух своему другу, который уже готовил к бою свой любимый «Дегтярёв». – Не протух ты тут ещё? Не соскучился?
- С этими кугутами соскучишься! – Улыбнулся старший сержант и передёрнул затвор пулемёта. – Даже пару анекдотов народу травануть не дают! И шо им тут такое? Як те мухи на мёд!
- Эх, ты, Сеня! Дитя города! Элементарных деревенских вещей не знаешь! – Улыбнулся санинструктор. – На мёд, Сеня, скажу тебе по секрету, летят пчёлы! А вот мухи только на говно!
И уже заулыбались вокруг бойцы, готовившиеся к бою, ожидая очередной перепалки этих, таких, по сути разных, не только по характеру, а и по возрасту, неугомонных друзёй. А Семён уже выпрямился, встал в стойку «Щас дам в морду», подбоченился, выпятил свою узкую грудь колесом и проговорил:
- Шо-то я не понял! Ты шо, дядя, имеешь мне здесь сказать, шо Сенька «Два пальца», таки говно?
- Та Боже меня упаси от такой глупости! – Отмахнулся Евтух. – Разве ж может быть старший сержант «бригады Осипова», защитивший своей грудью всю Одессу, и за то получивший медаль, а тем более ещё и комроты, быть говном? Та я ж первый наплюю в рот тому, хто это скажет!
- Вот я и говорю!
- Хотя… – Продолжил Евтух задумчиво, под довольно откровенные уже смешки солдат, словно уже и, не замечая друга. – Если подумать, то той грудью Смёна Вайнштейна, которой была прикрыта вся Одесса, когда я его, шо то ведро, нёс за ремень штанов в наш тыл, даже и не пахло!.. А пахло совсем другим…
Евтух посмотрел на свою костистую сухую, но очень широкую ладонь:
- Так я вам скажу, граждане, товарищи военморы, шо тот смирод мне до сей поры чудится… И вот я думаю себе иногда, може я тогда плохо руки помыл, а?.. – Посмотрел он на бойцов, которые уже откровенно ржали, уподобившись племенным рысакам. – Хотя нет, вроде… А как до старшего сержанта подхожу, так вроде опять смердит…
И тут он посмотрел на Сеню:
- А може то и не рука смердит, а? – И он оглянулся на бойцов. – Слухайте, хлопцы… А шо вам такое сегодня наш молдаванский повар Иончик Козул «на пожрать» привозил, часом не горох?
- Варёные бобы! – Кто-то выдавил из себя через хохот.
- Стратег! Суворов! – Поднял палец Евтух. – Просто цяця! Это шо ж он, придумал? Перед немецкой атакой поддержать наших полковых пушкарей своей «молдавской артиллерией»?
- Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха! – Пронёсся гогот над траншеями.
- Так мы теперь хто получается? Не морские пехотинцы, а, спасибо нашему повару, артиллерийский полк?
- Миномётная рота! – Задохнулся кто-то от смеха.
- Это хуже… – Проговорил задумчиво санинструктор и посмотрел на Семёна, который смеялся вместе со всеми – сегодня был «бенефис» Евтуха. – Тогда всей нашей роте таки придётся прямо щас снять штаны, пока до фрицев ещё далековато, встать на позиции и изготовиться к стрельбе!..
- Ага! И сорвать этим немецкую атаку? – Проговорил Сеня, и занял позицию за своим пулемётом. – Не, не пойдёт, товарищ сержант медслужбы! Шо-то мне сегодня сильно руки чешутся и есть непреодолимое желание кому-то пощупать морду!
Он обернулся к Евтуху и сверкнул фиксой:
- Только тебе, Василич, нельзя, бо, во-первых – ты хоть и хреновый, но мой друг, а во-вторых – ещё забудешь вынести меня с поля за той своей обиды!.. А поэтому мне таки придётся сходить у в рукопашную…
- Типун тебе на язык, размером с беску, шо б я тебя выносил – сам вернёшься! Живой и здоровый – Перекрестился Евтух. – Ты, товарищ старший сержант Сеня, нам всем, всей роте ещё нужен!.. За вместо Совинформбюро!.. Ты у нас просто ротное радио! У тебя ж язык совсем без костей!.. И потом!.. И шо это вдруг немчура должна сдать назад, при виде нашей «молдавской артиллерии»? От полковой шо-то они не особо тикают!..
- Так тут совсем другое дело, дядя! – Рассмеялся Семён. – У наших, «полковых», всего две пушчонки! Зелёные, и 85-тимиллиметровые!.. А тут тебе за раз, два десятка мортир калибра в 300 миллиметров не меньше, да ещё и белые!!! Та фрицы только от такого вида ослепнут!!! А я шо живодёр со слепыми инвалидами воевать?..
- То-то я смотрю, шо вже пару дней на позиции полка, а особенно роты, немчура, как те мухи на кучу кизяка лезут, а я не могу близко подойти, бо воняет! Ты, Сеня, свою мортиру уже и пристрелял ночью, не иначе!!! – Теперь смеялся уже и сам Евтух. – Только, а шо ж ты тогда спрашивал, какого лысого дюделя они прут на тебя как мухи на это… Ты ж их сам, как карасей на пожив прикармливал!
- Шо прикормил, то и ловить буду! Ты бы, Василич, лучше бы девушки постеснялся, так опускать перед ней авторитет командира роты! – Сеня хитро кивнул головой в сторону пулемётного гнезда, находившегося от него в каких-то пяти-семи метрах. – А то ещё возьмёт себе в голову, шо её таки выделили усилять роту засранцев!..
Немецкие цепи были уже близко, до них оставалось метров двести не больше, и уже вся рота изготовилась к стрельбе.
Пулемётный расчёт «Максима», тоже уже был в полной боевой готовности, но… Девушка, стоявшая за пулемётом «первым номером», улыбалась широко и искренне, поглядывая через прицельную планку на врага… Потом она, вдруг, обернулась на секунду, и крикнула задорно:
- Не волнуйтесь, товарищ старший сержант! Ваша ротная «тяжёлая артиллерия» пусть будет вашим скрытым резервом! А если что, то и пригодиться может! После боя, для обогрева, когда бойцы спать лягут!
- Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха! – Пронеслось над траншеей.
- О!!! А шо я тебе говорил, Василич! – Усмехнулся Семён. – Наша девка! Своя в доску! Даром, шо её вся армия во главе с командармом знает! Нет!!! Точно женюсь! Вот прямо после этого боя и женюсь!
- После боя и посмотрим, какой ты мне тут жених выискался, товарищ комроты! – Прокричала в ответ Нина. – Я девка горячая, и злая! Мне не всякий полковник в женихи годится!
- Так и я не огурец, который зелёный и в пупырышках! – Ответил Сеня задорно и рявкнул, что было сил. – Приготовиться, рота! Разобрать цели! Стрелять по моей команде!..
Немцы с быстрого шага уже перешли на бег, и лёгкой рысью неслись к полковым окопам:
- Внимание! – Проорал Сеня. – Рота!!! Залпом!!! Огонь!!!
И понеслась круговерть очередного боя…
От былой весёлости не осталось и следа – все были злы и сосредоточенны! Но… Настроение, всё же, было иное, чем несколько минут назад… Бойцы в очередной раз почувствовали, что нет ничего такого, над чем нельзя было бы посмеяться! А смех, как известно, продлевает жизнь! Даже на войне!.. И вселяет в сердца и души безграничный оптимизм!..
«…Или мы не одесситы? – Думали бойцы, стреляя в приближающиеся вражеские цепи. – Или, може нам страшно?..»
Нет… Им небыло страшно… Никому!..
Они уже настолько привыкли к постоянным боям, что когда этих боёв небыло, а так иногда случалось, то «осиповцам» уже чего-то не хватало, и они начинали впадать в уныние…
Евтух был примерно посредине, между Семёном, строчившим по немцам из «Дегтяря», и расчётом «Максима», который, направляемый умелой и опытной рукой, буквально косил вражеские цепи.
Он тоже стрелял из своего ППШ, и поглядывал краем глаза то в одну, то в другую сторону…
«…Эх вы, детишки! – Думал он, видя по обе стороны от себя Семёна и Нину. – Вам бы и в самом деле, забросить бы всё подальше, нарожать бы детишек кучу, да и жить себе тихо, по-семейному…»
Он стрелял, и посматривал на эти, сосредоточенные не по возрасту, перекошенные от напряжения лица, и тихо молил всех святых, чтобы они уберегли эти молодые и такие отчаянные головы от беды…
А враг, тем временем наседал…
Нет, немцы уже не шли цепью – пулемёты краснофлотцев заставили их залечь метрах в ста от окопов, но и не отступали. Они залегли и стали поливать ожесточённым огнём позиции «осиповцев»…
- Ду-ду-ду-ду-ду-ду-ду-ду!!! – Басил «Максим» справа от Евтуха, прижимая немцев к земле. – Ду-ду-ду-ду-ду-ду-ду-ду!!!
- Та-та-та! Та-та-та! Та-та-та-та-та-та-та! – Вторил ему баритон «Дегтярёва» по левую рука, с которым умело управлялся Семён Вайнштейн.
- Тах-тах-тах! Та-тах! Та-тах! – Прыгал в руках Евтуха, и поддерживал тенором своих более серьёзных собратьев, ППШ…
Вся линия траншей огрызалась метким, убийственным огнём…
И немцы дрогнули, не выдержав нервного напряжения боя, и стали откатываться восвояси.
- Р-рота-а-а!!! – Вскочил Семён, схватил в руки свой пулемёт, и проорал, перекрикивая грохот боя. – З-за-а мно-о-ой!!!
Он влез на бруствер, перескочил его, и побежал по полю, поливая очередями от бедра…
- Стой, дурак!!! – Прокричал ему вслед Евтух. – Стой!!!
Но было уже поздно – чуть больше двух десятков человек в чёрных флотских бушлатах и с бескозырками на головах, всё то войско, которое гордо называлось ротой, ринулось в контратаку за своим командиром…
«Чёрные дьяволы»…
Они, как это бывало и раньше, уже одним своим свирепым видом и презрением к смерти, обращали противника сначала в панику, а потом и в бегство…
Только мало их осталось… Тех, кто действительно был «чёрными дьяволами» ещё того, «первого набора»… А в атаку уже шла не чёрная волна, как под Одессой, а зелёная, в общевойсковых гимнастёрка и бушлатах, и только кое-где в ней были чёрный пятна морских пехотинцев «бригады Осипова»…
И эта, уже, эта не чёрная, а зелёно-чёрная «волна», не производила такого ошеломляющего психического действия на немцев… И они, теперь, если и отступали, то не бежали от военморов сломя голову, как это делали под Одессой румыны, а огрызались… И порой очень больно…
Евтух совсем уже, было дело, собрался влезть на бруствер, и побежать за своей ротой, как обычно метрах в пятидесяти позади, потому, что его дело было не идти в контратаку, а подбирать и выносить раненных, когда услышал, как запнулся «Максим»…
Вот, только секунду назад, он ещё басовито строчил, посылая смертоносные подарки в спину отступавшего противника, и вдруг… Словно подавился…
Конечно! Бывало и так, что патрон перекосится, или вовсе закончится лента, ведь не бесконечная же она, и пулемёт надо перезарядить! Но… Седьмым чувством, кожей на затылке, он почувствовал, что с расчётом случилось что-то, намного худшее…
И ротный санинструктор бросился к смолкшему пулемёту…
…Это была, скорее всего, шальная пуля, влетевшая в прицельное квадратное окошко защитного щитка пулемёта… Простая, нелепая случайность, которые иногда случаются на войне…
…Девушка словно устала, и прилегла отдохнуть, обняв пулемёт руками. Рядом с ней, у её ног, на дне траншеи, лицом к немцам, неподвижно сидел её «второй номер» со своим «Дегтярём» в обнимку. Да только Евтуху было достаточно всего одного взгляда, чтобы понять, что этот пятидесятилетний красноармеец не просто устал, а «устал смертельно» – из-под каски, по лбу и вдоль носа спускался, и капал крупными каплями на безвольно опущенные руки и на «блин» ручного пулемёта, красный кровавый ручеёк…
А вот Нина…
Евтух подскочил к девушке, бережно взял её за талию, и потянул на себя. А потом уложил на дно окопа… Пуля вошла пулемётчице в грудь, немного повыше сердца, прямо около новенького ордена «Красное Знамя», и, пробив на выходе лопатку, ушла дальше в неизвестность…
- Эх, ма!!! – Только сказал санинструктор.
Он стянул с Нины бушлат, расстегнул гимнастёрку на упругой девичьей груди, затем встал на корточки сам, усадил девушку и, придерживая её тело своими коленями с обеих сторон, чтобы она не опрокинулась на землю, стал запихивать под её гимнастёрку тугие ватные тампоны, пытаясь закрыть ими дырки на груди и спине… Кое-как приладив их на нужные места, Евтух стал перевязывать безвольное тело бинтами прямо поверх гимнастёрки…
- Шо ж ты, девонька! – Пыхтел Евтух, перевязывая пулемётчицу. – Как же это ты эту пулю-то поймала! Эх! Горе-то какое! Ты дыши, давай, дыши, родная! Ты только дыши, а я тебе вынесу!!!
Нина дышала… Еле-еле… Но врядли слышала санинструктора, потому что была без сознания…
Евтух уже закончил, перевязку, превратив своими бинтами Нину в самую настоящую мумию, и уже совсем было собрался нести её в медицинский блиндаж, когда понял, или скорее почувствовал, что там, на поле боя, куда ринулся Семён Вайнштейн со своей ротой, происходит что-то не так. Не так, как должно было бы происходить…
Он высунул голову над бруствером, и… Понял всё в одну секунду…
«Максим» Нины молчал уже несколько минут, а это была очень серьёзная поддержка морякам, их очень весомый аргумент! Но теперь этого аргумента небыло… И немцы осмелели настолько, что решились схлестнуться с морпехами в рукопашной схватке…
Да только, вот в чём беда…
Как-то так получилось, что в эту контратаку пошла только она одна, одна единственная из всего полка, рота старшего сержанта Вайнштейна… И если бы это была полнокровная рота, то всё сложилось бы удачно… Но в роте Сени едва насчитывалось два десятка человек!.. Всего два десятка отчаянных смельчаков поднялись за ним в контратаку!..
Хотя… Каждый «чёрный дьявол» стоял, как минимум, пятерых бойцов…
Рукопашная была жестокой, и немцы даже дрогнули и побежали, хоть и было их на этом участке раза в три больше!.. А Семён, понимая, что с такой горсткой бойцов, когда из окопов не поднялся полк, он ничего сделать не сможет, отдал приказ отходить обратно, к своим окопам…
Они не бежали, а пятились, к траншеям как раки, считая позором для настоящего «осиповца» показать свою спину врагу, и ожесточённо стреляли во врага… А немцы, почуяв, что у моряков пошло что-то не так, увидели, что тот страшный, безжалостный пулемёт молчит уже несколько минут, и вновь поднялись в атаку…
Евтух видел из окопа наступавших, но между ним и немцами были спины в чёрных бушлатах…
- Эх, ма!!! Та шо ж это такое за день сегодня!!! – Он обернулся к раненной Нине и проговорил. – Потерпи ещё немного, дочка… Я скоро! Только нашим подмогну чуток…
И ротный санинструктор бросился к молчавшему «Максиму»…
На то, чтобы понять, что с самим пулёмётом всё в порядке, и есть ещё половина не расстрелянной ленты, ушла одна секунда, и тогда Евтух заорал, что было мочи:
- На землю, братишки!!! На землю!!!
Его услышали и поняли, благо до окопов оставалось метров тридцать. Морпехи как по команде залегли, и открыли простор для нового пулемётчика. И вовремя – немцам пробежать до окопов оставалось не больше сотни метров…
- Ду-ду-ду-ду-ду-ду-ду-ду!!! – Опять басил грозный «Максим», управляемый рукой Евтуха, и безжалостно, напропалую косил немецкие атакующие цепи. – Ду-ду-ду-ду-ду-ду-ду-ду!!!
Евтух управлялся с пулемётом так, словно всю свою жизнь только это и делал!.. Цепи в серой, «мышиной», форме редели просто на глазах, их словно выкашивала невидимая сила, а пулемёт всё стрелял и стрелял:
- Ду-ду-ду-ду-ду-ду-ду!!! Ду-ду-ду-ду-ду!!! Ду-ду-ду-ду-ду!!!
Уже и пальцы сержанта онемели от сильнейшего напряжения, а всё равно нажимали на гашетку…
Евтух перестал стрелять только тогда, когда пулемёт выплюнул во врагов последний патрон из ленты… Сколько времени ему пришлось побыть пулемётчиком, сержант не знал, но когда во врага из ствола «Максима» вылетела последняя пуля, он сообразил, наконец-то, что немцы уже далеко, и они бегут!.. И не просто бегут, а натурально сверкая пятками!..
А рота военморов уже успела благополучно вернуться в родную полковую траншею…
- Хай вам грець! – Проорал он вслед удиравшим фрицам.
И плюнул в сердцах в ту же сторону, словно этот плевок был такой же пулей тз «Максима», и бросился к раненной девушке:
- А вот теперь, милая, мы пойдём с тобой в тыл…
Он поднял её на руки и сделал буквально десяток шагов по траншее, когда его остановил крик:
- Санитара!!! Санитара!!! Командир роты ранен!!!
Нет… Не мог Евтух уйти, услышав эти слова…
Он опять положил девушку на дно траншей, приложил ухо к её губам, и, услышав хриплое дыхание, прошептал:
- Сеня там, милая… Ранило его кажысь… Подожди тут немного, потерпи, а я пока за твоим непутёвым женихом сбегаю… Я быстро!..
…Его вынесли из-под огня в траншею те, кто постоянно смеялся над солёными шуточками своего старшего сержанта, но и любил его, настоящей незыблемой солдатской любовью к своему командиру.
Его вынесли с поля боя и усадили на дно траншеи…
- Сэмэньчик! – Евтух подскочил к нему, словно коршун, заприметивший добычу, и тут же разогнал всех остальных «зевак». – Ты шо ж это, гадёныш, такое удумал, а? Ты часом не помирать мне здесь удумал? Так я ж тебе, бля, не дам того сделать! А ну-ка открыть мне здесь быстро глаза, одессит!!!
Семён был очень бледен, и по его лицу, не смотря на то, что был конец ноября, и было уже довольно холодно, стекали крупные капли пота…
- А ну, открыть глаза, старший сержант Вайнштейн! – Рявкнул Евтух. – Или я тебя щас расстреляю из того «Максима», как дезертира, который решил покинуть не только поле боя, но и лучшего друга! Открывай глаза, «Два пальца»! Открывай! Прямо сейчас!!!
И Семён взглянул на Евтуха мутными от боли, некогда голубыми, а теперь серыми, глазами:
- И шо ж ты так орешь, Василич? – Проговорил он заплетающимся языком. – Как «потерпевший» на «Привозе»…
- Ну, слава Богу! – Выдохнул санинструктор. – Живой!
- Не дождутся… Только когда рак свистнет на Шкодовой горе… – Промямлил Семён. – Куда они меня пометили эти швабы, Василич? А то шо-то понять не могу – словно меня всю ночь били ногами, не снимая ботинок, в портовом кабаке…
А Евтух уже, едва ли не со скоростью света, бинтовал-перематывал раны Семёна. Он торопился, но, всё же, ответил:
- В бедро… Это понятно – это шо бы ты, дурная твоя башка, не гонялся за превосходящим по численности противником, как тот поц с «Привоза» убегающим карманником… И, кажется, кость задета… – Бинты, виток за витком, ложились на раны Семёна. – А вот за шо такое они тебя, дуралей ты мой родной, ещё и в руку подстрелили, так это уже я не знаю, Сеня…
- А я им, когда патроны закончились, стал дули совать и пару раз «моржовый» и «конский» с двух рук изобразил… – Сеня вымученно сверкнул фиксой в страдальческой улыбке.
- А-га! Тогда понятно… Видать обиделись… А хто б не обиделся?.. – Евтух уже закончил перевязывать искалеченное бедро, и приступил к простреленной руке. – Хорошо ещё, шо ты не догадался снять штаны и показать им свою «сорокапятку», мать твою за ногу, Сеня! И как бы я тебя тогда перевязывал – это ж курам на смех!!!
- Так я хотел уже… Та только подумал, шо на кой ляд мне в моей корме вторая дырка… Мне в ней и одной всегда хватало… – И застонал, закрыв глаза. – У-м-м-м-м-м!!!
- Терпи! – Проговорил Евтух. – Терпи, ротный!!!
Евтух обернулся и крикнул:
- Гриша! Младший сержант Воробейчик! Ко мне!!!
Этот «вечный» заместитель Семёна подбежал тут же, и Евтух проговорил строго, словно сам и был командиром полка:
- Принимай роту, «младшой», больше некому!
- Есть, товарищ сержант! – Вытянулся Григорий.
- Да не тянись ты передо мной – я хоть и сержант, но всего лишь санинструктор, а ты уже неделю как в «командирах взвода» ходишь…
- Ага… Только во взводе у меня шесть человек…
- Временно принимай роту, Воробей! А я Лямзину доложу, тогда он всё и решит!.. А пока, ротный… Давай-ка ты мне двоих бойцов с плащ-палаткой – Семёна до медицинского блиндажа донесть треба!
- Это щас, Василич! Считай, что уже сделано!..
Евтух лично уложил, потерявшего от боли сознание, Семёна на брезент плащ-палатки, и побежал вдоль по траншее впереди…
Возле пулемётчицы Нины его небыло не больше трёх минут…
Он опять подхватил девушку на руки и понёс к блиндажу:
- Ну и семейка ж у вас будет, милая… Мать его за ногу!.. – Говорил он в полголоса. – И де такое видано, шо бы невесту на руках нёс не сам жених, а его друг, потому шо самого жениха несут на носилках, як того турецкого падишаха!.. Эх, детишки вы мои!.. Шо ж это за день такой сегодня клятый! Таку семью те суки поломали! Вы же ж даже ни разу поцеловаться не успели!
Он обернулся назад, и посмотрел, как за ним поторапливали бойцы, несущие Семёна:
- А этот балабол так ни разу тебя и за задок не пощупал! – Он сильнее прижал к груди девушку. – От же ж дурень!!! Ты ж, милая, така девка, шо самый сок! С тебя ж воды напиться, да и только!.. А он всё языком балаболить!.. Та если б не моя Параска, то я б на его месте тебя прямо перед боем в  этот блиндажик увёл…
Они уже входили в медицинский блиндаж – «апартаменты сержанта Проценко»…
- Ну, ничёго!.. В госпитале вас подлечат, а там… Пока все ранки заживут, глядишь и полюбитесь друг с дружкой… – Он поднял глаза и увидел двух санитаров из медсанбата в белых, вернее бело-грязных, халатах и с носилками а руках, и грозно рявкнул. – Бойцы! Ко мне!!!
Они уложили девушку на носилки. На вторые, которые были в блиндаже, переложили с плащ-палатки Семёна, и почти не задержавшись, побежали крупной рысью в сторону, где стояли палатки медсанбата…
Но не успели они пробежать и десяти метров, как рядом, словно из-под земли, возник комполка майор Лямзин:
- В чём дело, Проценко?
- Пулемётчица Онилова ранена, товарищ майор! Тяжело!!! – Крикнул на бегу Евтух. – И комроты Вайнштейн!
И майор крикнул вслед этому скорбному каравану:
- Проценко! Это приказ!!! Под твою личную ответственность!.. Сегодня же доставить обоих в госпиталь, в Севастополь! Лично доставить!!! А если кто будет мешать, скажешь, что это приказ командира полка! А не поймёт – пристрели на месте, как саботажника! Всё ясно, сержант?!!
- Так точно, товарищ майор! – Крикнул уже издалека Евтух.
- Под твою личную ответственность, Евтихий Василич! Головой за них отвечаешь! Лично в Севастополь доставь!
- Сделаю!..
…20 ноября, 20.00…
…Имя легендарной Нины Ониловой, о которой знали все защитники Севастополя, конечно же, стало для Евтуха зелёным цветом светофора и «пропуском». Для неё, конечно же, в течение четверти часа нашлась «полуторка», которая шла из Балаклавы в Севастополь, и не попутная, а специально отправленная – эту легендарную девушку ценили и уважали буквально все!
И точно так же незнакомые люди начинали резко уважать сержанта медслужбы Проценко, который не просто вынес её с поля боя, а ещё и, когда это понадобилось, сменил раненную Нину за пулемётом, и тем самым спас целую роту «осиповцев»!.. На войне, как это ни странно, такие вот известия распространяются со скоростью света!
«Сарафанное радио»…
Пока Евтух бежал рядом с носилками «молодожёнов» к медсанбату, а это километра три не меньше, Лямзин кратко рассказал, в чём дело своему телефонисту и приказал связаться с медиками и предупредить, какие раненные в скором времени должны поступить на их попечение…
А дальше…
Семён Вайнштейн был в «бригаде Осипова» самой, наверное, неординарной личностью, и знали этого безрассудно смелого одесского балабола буквально все! А уж когда по телефонным проводам понеслась весть о том, что ранена сама Онилова со своим «женихом» и их срочно должны доставить в медсанбат, а потом и дальше, при этом присовокупив историю о том, какой санинструктор сопровождает этих раненных и что он для них сделал!..
В общем…
Когда через двадцать минут все они прибежали к палаткам медсанбата, то уже из Севастополя, лично от командарма Отдельной Приморской армии генерала Петрова пришёл приказ о срочной эвакуации Нины, Семёна и Евтуха, в качестве сопровождающего медика, в главный госпиталь Севастополя!.. И уже была выделена для этого машина, и даже сопровождение-охрана в виде четырёх верховых конников и двоих в кузове «полуторки»…
Но… Как бы ни торопили приказы, а выполнить их с точностью до минуты в той обстановке было практически невозможно…
Одинокую машину дважды, сначала не доезжая Сапун-горы, а потом сразу же после неё, обстреляли немецкие «воздушные охотники» – истребители «Мессершмидт-109», которые вылетали со своих аэродромов без какого-либо конкретного задания, а просто на охоту… «Воздушные охотники», одним словом... Они рыскали над крымским побережьем и, словно лисы или волки, выискивали себе добычу и в небе, и на земле…
Дважды за этот путь водителю «полуторки», в которой везли в Севастополь особо ценных раненных, приходилось сворачивать с дороги, и прятать машину под деревьями, а «охранникам» отстреливаться от самолётов из автоматов и «Дегтярёва»… Этих 15 километров, от Балаклавы до Севастополя они ехали около 4 часов!.. И в самом конце пути, в кузове, под брезентовым тентом с нарисованным на нём огромным красным крестом, было уже не двое, а шестеро раненных… И слава Богу, что Евтух тоже был здесь, и мог помочь этим солдатам своими грубыми и сильными, но… Такими нежными и человечными руками…
…До Севастополя они добрались уже затемно…
И тут же, не задерживаясь ни на секунду, водитель «полуторки», местный доброволец, знавший свой родной город «на зубок», завертел туда-сюда баранкой грузовичка… А ещё через несколько минут машина прибыла к одному из военных причалов Северной Бухты…
…Когда-то в этих подземных казематах располагался главный арсенал Черноморского Флота, в котором хранилось запасное вооружение и боеприпасы самых различных калибров для всех плавсредств, кораблей, катеров и подводных лодок, базой приписки которых был Севастополь. Теперь, вот уже почти два месяца, здесь, под землёй, под защитой трёхметрового железобетона, находился самый большой, основной госпиталь осаждённого города, в который эвакуировали с полей сражение защитников города…
Здесь за раненными ухаживало, лечило их, оперировало, и отправляло с морскими транспортами в Туапсе и Сухуми, и дальше на Кавказ, такое огромное количество людей в белых халатах, что только их набралось бы, наверное, на целый, полнокровный полк!..
Именно сюда и прибыла та «полуторка», в кузове которой, на куче старых ватников, лежали Нина Онилова и Семён Вайнштейн…
И их уже ждали!..
Стоило только заикнуться Евтуху о том, кого они привезли, как тут же возникли санитары с носилками, две медсестры и врач-хирург, в белом халате забрызганном в нескольких местах пятнами крови и двумя «шпалами» майора в петлицах гимнастёрки, выглядывавшей из-под халата…
- Вы санинструктор сержант Проценко? – Спросил врач.
- Так точно, товарищ майор! – Ответил Евтух.
- Следуйте за мной! – Проговорил требовательно хирург.
- Мне в полк возвращаться надо!
- Успеете! Вас ждут, товарищ сержант! Так что, без разговоров!..
И они поспешили за носилками…
…Через несколько минут похода по долгим скорбным коридорам, в которых, на кроватях, а то и прямо на носилках, стоявших не полу, лежали сотни раненных защитников Севастополя. Отовсюду слышались стоны, а в нос остро шибал запах медикаментов. И везде слышались негромкие голоса медсестёр и наничек-сиделок самых разных возрастов, и совсем ещё девчонок, и уже полудревних бабушек, которые только и говорили:
- Потерпи, милый, потерпи…
…Наконец они свернули в какое-то помещение, довольно скудно освещённое керосиновыми лампами, где носилки с Ниной и Семёном поставили на большой деревянный стол…
Майор тут же склонился над легендарной пулемётчицей, а над Семёном стала хлопотать его коллега, женщина хирург, по петлицам которой было понятно, что она в звании «капитан»…
Вердикт этой женщины был очень скорым:
- Срочно готовить к операции! – Проговорила она строго.
И два санитара унесли куда-то на носилках, так и не пришедшего в сознание, Семёна.
Евтух бросил тревожный взгляд в их спины:
- Ты выживи, братишка! Только выживи! – Проводил он своего друга тихими словами.
А вот с Ниной… Тут дела обстояли иначе…
Майор всё пытался прослушать её сердце, всё делал что-то, когда…
Из тени к столу подошёл высокий крепкий и немолодой мужчина, на носу которого поблёскивало пенсне:
- Ну, что у вас, товарищ майор? Что скажете? – Спросил он густым баритоном. – Что с ней?
- Срочно на операционный стол! Санитары!!! – Проговорил резко хирург, и словно даже не заметил этого человека в генеральском френче. – Только, кажется уже поздно… Срочно готовить к операции!
…Когда девушку унесли, а вместе с ней исчез и майор, Евтух нервно посмотрел по сторонам, не зная, что же ему теперь делать, и натолкнулся на взгляд человека в пенсне…
- Кто тот парень, которого привезли с Ниной? – Спросил он требовательным тоном человека привыкшего отдавать приказы. – Я слышал, что он её жених?
- А вы?..
- Командующий Приморской армией, генерал-майор Петров! – Представился мужчина.
И Евтух невольно вытянулся перед ним по стойке «Смирно!».
- Ну? Что же вы, сержант? Докладывайте! Кто этот парень? Он действительно её жених?
И как было ему ответить на этот вопрос?..
- Они собирались пожениться после боя, товарищ генерал!
- И для того, чтобы окончательно завоевать сердце легендарной пулемётчицы, этот старший сержант… Вайнштейн… Так кажется его фамилия?
- Так точно, товарищ командарм!
- Так вот ради этого он поднял в контратаку целую роту, и тем самым решил исход боя для всего полка?
- Так точно, товарищ генерал! – Ответил Евтух.
- Ну что ж… Геройский парень… – Генерал снял пенсне и протёр его носовым платком. – Ну, а вы? Сержант Проценко, надо понимать? Меня правильно проинформировали? Санинструктор роты этого «жениха»?
- Так точно!
- Хорош санинструктор, который сумел заменить пулемётчика в самый критический момент боя!..
- Так получилось, товарищ командарм… – Пожал плечами Евтух. – Иначе…
- Понимаю!.. – Ответил генерал. – Ну что ж, товарищ сержант… Времени у нас с вами нет – Севастополь под угрозой… Дождёмся окончания операции, потому что Нина для меня как дочь, и разъедемся в разные стороны… Вы в свою роту, а я…
- Так точно…
- Но пока мы здесь…
И тут произошло то, что Евтух вспоминал потом всю свою оставшуюся жизнь…
Генерал расстегнул свой френч, и покопошился немного за пазухой, и… Снял со своей груди медаль «За Отвагу!», и подошёл к Евтуху:
- Вот, товарищ сержант Проценко! Жаль, что не могу в данный момент сделать для вас большего… Спасибо! От всей Приморской армии и от меня лично за то, что вы для неё сделали!
Он протянул свою жёсткую ладонь для рукопожатия, а потом прикрепил на гимнастёрку Евтуха его вторую медаль «За Отвагу!»…
- Служу трудовому народу! – Проговорил сержант негромко, так, чтобы не потревожить раненных.
Он посмотрел на свою грудь, а потом на командарма:
- Разрешите вопрос, товарищ генерал-майор?
- Говорите! – Был лаконичный ответ.
- А Семён? В смысле… Старший сержант Вайнштейн?
- Но ему же не уезжать на передовую прямо теперь… Твоему старшему сержанту здесь придётся задержаться немного… Так что, не волнуйся, сержант – твой друг получит то, чего достоин… Обещаю тебе, санинструктор! Слово генерала!
- Спасибо товарищ, командарм!
- Ну, а теперь… Садись, сержант… Подождём… Не могу я сейчас уехать отсюда, пока не узнаю, что с Ниной нашей… А в одиночку сидеть и ждать – совсем уж тоскливо… Так что, придётся тебе здесь, со мной, несколько часов скоротать – не отпускаю я тебя пока…
…Время тянулось очень медленно…
Здесь, в этом помещении, где молча, сидели рядом и курили генерал-майор и сержант, стояли несколько телефонных аппаратов, возле которых суетились два телефониста.
И удивительное дело…
В подземный севастопольский госпиталь один за другим шли звонки из батальонов, полков и дивизий Приморской армии. Все спрашивали о состоянии пулемётчицы Нины Ониловой. Всех волновала её судьба…
А потом, через несколько часов, к ним вышел тот самый майор-хирург, и проговорил тихо:
- Тот парень, тот старший сержант, он будет жить… Хоть и досталось ему основательно… Но операция прошла успешно… Так что…
- А Онилова? – Спросил генерал.
И майор понурил голову:
- Я до сих пор удивляюсь, товарищ командарм, как её вообще довезли живой… По всем медицинским правилам, девушка должна была умереть через несколько минут, сразу после ранения прямо там, под Балаклавой…
- Проводите меня к ней, майор!..
…Они прошли пару-тройку коридоров, вошли в какое-то помещение, где на кровати лежала мертвенно бледное тело Нины Ониловой.
Евтух видел, как командующий Отдельной Приморской армией, живая легенда обороны Одессы, а теперь уже и Севастополя генерал-майор Иван Ефимович Петров, стоял у её постели, склонив голову, часто снимая пенсне, и что-то делал жёсткими пальцами около переносицы…
А потом Евтух услышал его прощальные слова:
- Ну, что ж дочка… Повоевала ты славно… – Проговорил командующий и склонил голову. – Спасибо тебе от всей Приморской армии, от всего нашего народа, Нина... Весь Севастополь знает тебя. Что ж… Вся страна тоже будет знать!..

* * *
…Позже, уже генерал армии, командующий 4-ым Украинским Фронтом, сдержал своё слово, данное над телом девушки.
И, действительно, вся страна узнала о подвигах легендарной пулеметчицы…
И по сей день среди фамилий 54 Героев Советского Союза, высеченных на гранитной плите у Вечного огня на главной площади Севастополя, есть имена двух женщин, защищавших этот город, и воевавших в 25-ой Чапаевской стрелковой дивизии – легендарного снайпера старшего лейтенанта Людмилы Павличенко, и…
Пулемётчицы Нины Ониловой…
И на могиле этой удивительной девушки, Героя Советского Союза, на кладбище коммунаров в Севастополе, всегда лежат свежие цветы – люди помнят героев, сражавшихся в те суровые дни за их город…

* * *
…21 ноября, 11.00…
…Тогда, утром 21 ноября, сержант Проценко вернулся в родной «осиповский» полк, уже будучи, по приказу самого командарма, командиром медико-санитарного взвода…
И оказалось, что тот, вчерашний бой, был последней атакой немцев на позиции военморов… Их параллельные наступления на защитников Севастополя здесь, на юге Крыма, на Балаклаву, и севернее, в районе Мекензиевых гор, были окончательно сорваны защитниками Севастопольского оборонительного района, и теперь…
…- Товарищ майор! – Евтух вошёл в блиндаж комполка Лямзина. – Разрешите доложить! Сержант Проценко!
- А вернулся уже, Василич…
- Так точно, товарищ майор!
Лямзин обернулся к санинструктору, и натолкнулся взглядом на его грудь:
- Поздравляю, сержант… – Проговорил он устало, и посмотрел на телефониста, который сидел на патронном ящике и загадочно улыбался. – Мне уже доложили, что командарм лично наградил тебя за вчерашний бой, сняв свою медаль с кителя…
- Так точно, товарищ майор!
- Это дорого стоит, Василич… Нину, пулемётчицу нашу, мы не уберегли, к сожалению – это я уже тоже знаю… А что «Два пальца»? Как он?
- Я его видел после операции всего одним глазком, товарищ майор, не допустили даже попрощаться с ним… Но с хирургом я поговорил… – Ответил Евтух. – Врач, что его оперировала, сказала, что вовремя привезли, иначе ногу ему пришлось бы отнять… А так… Потанцует ещё наш Сенька Вайнштейн… Правда подлечиться ему какое-то время придётся… Так что его будут отправлять в тыл, на Кавказ, с каким-нибудь морским транспортом… Ну, а с рукой у него тем более порядок – на вылет, даже кость не задета… Так что и дули тоже ещё сумеет крутить…
- Хорошо!.. Он хоть и засранец порядочный, и заставил меня до войны за собой побегать, а вот вишь, каким человеком оказался!.. – Проговорил майор. – Вот так оно всегда и случается, Василич… На одного думаешь, что он порядочный человек, на другого, что сволочь и жулик, а как приходит большая беда, так и узнаешь, что «не всё то золото, шо блестит» – жулики становятся героями, а «порядочные» настоящим дерьмом…
- И так бывает…
- Бывает-бывает, не сомневайся!.. Помнишь того лейтенанта НКВД Решетова, что ещё под Одессой, в начале августа, чуть было не забрал вас двоих в Особый отдел, когда вы к берегу Аджалыкского лимана на «разведку» сходили? – Спросил Лямзин.
- Конечно, товарищ майор! Такое разве забудешь! С «энкавэдэшниками» дело иметь – себе дороже! А тот лейтенант тогда такой грозный был, шо…
- Отвезли вчера Решетова в Севастополь… Следом за вами, только ближе к вечеру… В Особый отдел армии…
- Та вы шо, товарищ майор! – Поразился Евтух.
- …После той атаки, шо с твоей помощью отбили, часа через два я разведку на «нейтральную полосу» запустил, чтобы посмотрели, что да как… Вот они его там и выловили… На ту сторону полз, гад…
- Не может быть!
- Может, сержант… Он не просто трусом, он предателем и перебежчиком оказался!.. Таких, вообще-то, есть приказ самого Петрова, по законам военного времени, без суда и следствия… Да только я не стал мараться об эту гниду… Доложил в штаб, и получил приказ… Пусть его теперь там свои же бывшие товарищи и парят…
- Ну и правильно, товарищ майор! – Проговорил Евтух. – С таким дерьмом дело иметь – сам весь измажешься…
- М-да… И такое бывает…
Майор посмотрел на сержанта, и словно переключил мысли на другое, спросил:
- Взвод уже принял, Василич?
- Нет ещё. Сразу к вам на доклад, товарищ майор… Да и хотел обстановку узнать, шо тут и как… Бойцов же ж сориентировать надо, куда и как бежать, кого выносить… – Евтух кинул взгляд на мощную буссоль, а потом опять посмотрел на комполка. – Як тут, товарищ майор? Шибуршит немчура? Опять в атаку собирается?
- Шибуршит – это точно! – Улыбнулся майор, и кивнул головой в сторону буссоли. – Сам посмотри, чтобы лишний раз не спрашивать, а мне просто так не трепаться… Посмотри, сам всё и поймёшь…
Евтух прильнул глазами к окулярам буссоли, и…
Он обернулся и посмотрел непонимающе на майора:
- Не понял?.. Они шо?..
- Окапываются, Василич, окапываются! – Улыбнулся Лямзин. – Больше здесь, в ближайшее время, по крайней мере, атак не будет – фрицы переходят к позиционной войне, и готовятся к длительной осаде… А это значит, сержант, что мы, все вместе, сорвали большое наступление! Вот так!
Евтух ещё несколько минут смотрел в мощную оптику буссоли, и видел, как примерно в двух километрах, или немного больше, немецкие солдаты рыли окопы, подтягивали откуда-то брёвна для блиндажей и землянок, и устанавливали перед траншеями заграждения из колючей проволоки…
Здесь, под Балаклавой начиналась окопная война…
- От то добре! – Воскликнул он, и весело посмотрел на Лямзина. – Выстояли пока, товарищ майор!
- Выстояли, Василич… – Подтвердил комполка.
- А там, глядишь, как под Одессой ещё и в контрнаступление перейдём!..
- А этого, мы знать не можем, сержант… Но будем надеяться… И, в любом случае, выполнять приказ!..
- Разрешите идти, раз так! – Евтух вытянулся по стойке «Смирно!».
- Иди, сержант!.. Иди во взвод, принимай хозяйство, носилки, медикаменты, ещё там что… Тебе видней!.. И подучи людей, пока затишье намечается… Шобы они не хуже тебя были! – И майор пожал руку санинструктора. – Иди, сержант – время не ждёт, а у тебя во взводе много нового пополнения! Обучай!
- Есть, обучить!
Евтух вышел из полкового КНП, и направился по траншеям к медсанбату.
А на душе его, хоть и был тяжёлый осадок, но…
Она пела от радости и счастья – они выстояли!!!

* * *
…26 ноября, 14.30…
…В тот день Евтух, как этот уже стало обычно для него за последние дни, с самого утра занимался обучением своих новобранцев. И, что самое интересное, не только своих! Молоденькие, необстрелянные лейтенантики, которые так же, как и были на должности командиров медико-санитарных взводов, но прибыли сюда вместе с недавним новым пополнением, сами приходили на эти занятия, чтобы поучиться и набраться опыту, и приводили своих людей.
Да и справедливо!
Санинструктором был сержант Евтух Проценко, или нет, но…
Пока, это был единственный сержант, не только на всю «бригаду Осипова», а и, практически, на всю Приморскую армию, который носил на своей груди уже две медали «За Отвагу!»…
А о том, как этот сухощавый высокий сержант выносит с поля боя, не пригибаясь под пулями и осколками, по двое раненных, уже ходили такие слухи и рассказы по всей бригаде, что порой Евтух, услышав случайно разговор, даже не понимал поначалу, о ком идёт речь…
- Ты знаешь, какой это мужик? – Рассказывал один раненный в ногу боец молоденькому медбрату, лёжа на носилках в медсанбатовской палатке. – Да он за раз троих раненных вынес из-под огня!
- И тебя тоже?
- И меня! – Этот щуплый солдатик абсолютно верил в свои слова. – Двоих за ремни в руки, а меня… Я же худой! Так он меня через шею перебросил, прям как рушник, да так и доволок!
- Ни чё себе! – Восхищался новобранец. – Это ж сколько весу у него в руках в руках было?
- Много, салага! – Говорил гордо боец. – У меня хоть и бараний вес, а килограмм шестьдесят так точно есть! А те двое – обычные, средние мужики! Вот и посчитай сам! Два с половиной центнера, почитай, наш Василич на себе не меньше километра пёр! Это ж какую силищу надо иметь!!! Это ж понимать надо, салага!
- Вот это да-а-а-а!!! А с виду и не скажешь!
- А ты на вид не смотри! Он тебе не баба, чтоб на его «виды» смотреть! – Обозлился раненый. – Да если б за один десяток раненых, что санинструкторы выносят, по одной медали давали, то у сержанта их уже полтора десятка было бы! Во как!!! А ты говоришь «с виду»! Салага ты сопливый, и ни хрена в жизни ещё не понимаешь!
- А я чё? – Оправдывался новобранец. – Я же верю!!!
- Вот и верь! – Откинулся раненный на носилках. – Ты думаешь ему за просто так две медали дали! Друг у него был один, тоже сержант, ранили его, а второго ещё раньше, так вот они втроём, под Одессой, прикрыли отход всей «бригады Осипова»! А против них тогда целая румынская кавалерийская дивизия шла!
- Втроём?!!
- Да у кого хошь спроси, из тех, кто там был! Да вот те крест на пузе!!! За то они и получили свои первые медали!
- А вторую?
Евтух заглянул в «окошечко» палатки, и увидел, как раненный поднял указательный палец вверх:
- О!!! А вторую ему сам командарм Петров вручил!!! Со своей груди снял! Свою собственную! И Василичу вручил! А та медаль у генерала, между прочим, ещё за бои на реке Халхин-Гол! И не пожалел – времени небыло новую искать, вот и отдал ему свою!.. Так-то, салага! – Раненный откинулся устало на носилки. – Ты его слушай, сопля, нашего Василича… Он тебя и уму-разуму научит, и поможет если что… А ты, глядишь, после его учений, если гавка не словишь, конечно, то ещё и выживешь…
Новобранец ушёл, а через минуту рядом с раненным присел Евтух.
Он посмотрел на бойца, лицо которого было ему смутно знакомо, и проговорил:
- Тебя как звать?
- Так… Николай. – Ответил раненный, и стыдливо спрятал глаза.
- Сильно тебя?
- Доктор сказал, что нога заживёт… Не скоро, но заживёт…
- Понятно, ну, хоть так и то добре… – Вздохнул Евтух. – А вот, скажи-ка мне, Коля, к примеру… А шо ж это ты брешешь за меня молодняку, як та чайка морской пехоты на заборе?
- И шо ж я такое сбрехал, товарищ сержант?! За медали ваши? Так то почти чистая правда – за них все «осиповцы» знают!
- Но, то ж не я тебя с поля выносил, Коля… – Улыбнулся Евтух.
- А вот то вже не важно! – Улыбнулся в ответ раненный боец. – То вже только моя личная история! Но ведь мог бы, Василич? И ведь вынес бы, если б рядом был!
- А то как же!..
- Вот и я о том же! А те мелкие подробности, так это… Ну надул в уши малому малец! Так это ж только для пользы дела! Малой посмотрит на тебя, Василич, меня послушает, кого другого, и у него боевой дух вскочит!
- Эт точно… Главное, шо б ничего другого не вскочило!.. Ладно, морпех… Пойду я… – И Евтух крепко пожал руку раненному. – Выздоравливай, давай, Николай… И не бреши больше, за санинструктора Проценко… Ни к чему те лишние сказки… Жизнь, она сама всё покажет, кому надо, а кому не надо, так и сказки те ни к чему…
…26 ноября, 15.00…
…Этот одинокий, сверкающий на солнце дюралевыми плоскостями «Фокке-Вульф 190», истребитель, который мог нести под своим брюхом две средние бомбы, повадился делать налёты на палатки медсанбата…
И его пилот, сволочь, видел большие красные кресты, нарисованные на брезенте, и людей в белых халатах, и раненных! И всё равно, вот уже несколько дней к ряду, прилетал сюда, поливал медсанбат из своих пулемётов и пушек, и сбрасывал бомбы…
И уже были потери, и среди раненных, и среди медиков…
…- Воздух!!! – Крикнул кто-то заполошно.
И забегали среди палаток люди…
- От же ж сука! – Рявкнул Евтух и бросился к палатке своего взвода, в которой была пирамида с оружием. – Что ж ты сволота по «красному кресту» бьёшь? Какая ж мать тебя такого выродила, мерзота!
Он заскочил в палатку, рванул из пирамиды «Дегтярёв», и проорал во всю глотку:
- Всем вон отсюда! Потом жрать будете! Вон! В окопы!!!
Несколько солдатиков побросали свои алюминиевые котелки и ложки, и ломанулись из палатки так, словно за ними гналось целое стадо крокодилов…
А Евтух уже передёрнул затвор пулемёта, и стал высматривать его в небе:
- Иди сюда, сволота! Иди! Я зараз с тобой поздороваюсь!
Сверкающий на солнце самолёт сделал вираж вдалеке, и, развернувшись, стал с воем пикировать на палатки медсанбата:
- В-ви-и-и-и-и-у-у-у-у-у!
- Ду-ду-ду-ду-ду-ду-ду-ду-ду! – Заговорили его пулемёты.
Под крыльями самолёта засверкали огненные вспышки, а по земле, двумя дорожками, понеслись прямо на Евтуха фонтанчики земли…
- Ну, гад! – И сержант вскинул к плечу свой пулемёт. – Вот тебе и здрасти! Та-та-та-та-та-та-та-та-та!
«Дегтярёв» трясся в руках сержанта, содрогая в отдаче всё его тело, по земле неслись земляные фонтаны, а с неба с неимоверным рёвом, надвигался на Евтуха блестящий вражеский истребитель…
Это была самая настоящая дуэль…
- Ду-ду-ду-ду-ду-ду-ду-ду-ду! – Ревели авиационные пулемёты, посылая к земле смертоносные куски металла.
- Та-та-та-та-та-та-та-та-та! – Строчил с земли «Дегтярёв»…
Евтух видел, как бешено вращался винт самолёта, превратившись в сплошное, сверкающее на солнце стальное колесо, и самолёт был уже так близко, что ему даже показалось в какой-то момент, что он увидел в кокпите улыбающееся лицо вражеского пилота…
- А-а-а-а-а-с-су-у-у-у-ка-а-а-а-а-а-а-а!!!
Самолёт пронёсся прямо над головой сержанта, а тот, завалившись на спину, выпустил последние патроны из пулемёта прямо в его обтекаемое, сверкающее брюхо…
- В-ву-у-у-у-у! – Проревела машина, и унеслась куда-то дальше.
А Евтух вскочил с земли и опять бросился во взводную палатку. Он знал, что у него есть несколько минут, пока самолёт вернётся, и решил использовать из с пользой… Подскочил к патронному ящику, рванул, открывая, его крышку, и достал снаряжённый диск к пулемёту:
- Вот и добре! Научились таки хоть чему-то, салаги!
Да, это была действительно именно его заслуга – новобранцы никак не могли понять поначалу, для чего санинструкторам иметь в своей палатке заряженное оружие! И не только оружие, а ещё и все запасные диски, которые полагались ППШ и «Дегтярёву»…
Евтух с силой, со щелчком, пристегнул новый «блин» к пулемёту, и вновь выскочил наружу:
- Я тебя достану, гад! Достану!!!
Видимо пилот тоже воспринял сержанта-санинструктора, как личного врага, потому что здесь ему отвечал очередями из пулемёта только он, и, сделав очередной вираж, опять заходил в пике, но теперь не на палатки медсанбата, а именно на него, на человека, посмевшего начать отстреливаться от самолёта…
- В-ви-и-и-и-и-у-у-у-у-у! – Послышался с неба душераздирающий вой пикирующего самолёта, стрелявшего из пулемётов. – Ду-ду-ду-ду-ду-ду-ду-ду!
И опять понеслись на Евтуха по земле строчки земляных фонтанов…
- Н-на-а-а-а-а-г-га-а-а-ад-д! – Прокричал сержант в бешенстве, и вскинул пулемёт. – Та-та-та-та-та-та-та-та-та!..
…Самолёт был уже совсем рядом, когда что-то мощно ударило Евтуха в ногу, а потом… Пулемёт в его руках брызнул во все стороны искорёженными запчастями, и долбанул сержанта в грудь, опрокидывая на спину…
- В-ву-у-у-у-у-и-и-и-и! – Пронёсся над его головой истребитель, но…
В его голосе теперь что-то изменилось…
Евтух лежал навзничь на земле лицом к небу, и улыбался:
- Я тебя достал, гад! – Прошептал он. – Достал!..
А где-то вдалеке, вой самолёта закончился мощным взрывом…
- Б-бу-бух-х!..
…К сержанту подбежали сразу несколько бойцов, выскочивших, из окопов, а от операционной палатки уже бежал офицер-хирург…
- Ну, ты и отмочил канкан, сержант! – Орали над Евтухом восхищённые солдаты. – Ты же самолёт сбил!..
Да только голоса эти звучали в голове Евтуха, словно через воду…
- Разойтись! Разойтись! – Раздался крик врача, и Евтух увидел склонившееся над ним лицо. – Ты как, сержант? Как себя чувствуешь, Василич?
- Каком к верху! – Улыбнулся сержант, и в его глазах всё поплыло. – Шо там у меня, товарищ майор?..
- Держи фасон, сержант! В грудь тебе только твой пулемёт прилетел – это до фени! Не страшно – рёбра заживут!
- А нога? – Спросил Евтух, чувствуя, что начинает вываливаться из действительности.
- А ногу я тебе сейчас прооперирую, герой! Санитары! Носилки!!! Быстро!!!
- Вы мне её только не режьте, товарищ майор… А остальное мне – до сраки кари очи… – Проговорил сержант, заплетающимся языком.
Перед глазами у Евтуха всё поплыло, завертелось… Потом в голове лопнул большой красный шар, и он провалился в забытье…

* * *
1 декабря 1941 г. На Кавказ…

…Он пришёл в себя от боли, и оттого, что его что-то довольно сильно било снизу, в поясницу и раненную ногу…
- Ум-м-ф-ф-ф! – Застонал сержант и открыл глаза.
Над головой покачивался выцветший брезент, и Евтух понял, что он едет куда-то в кузове «полуторки».
- У-у-ум-м-м-м-ф-ф-ф! – Застонал он ещё раз и уже громче, когда машину тряхнуло на каком-то ухабе.
- Потерпи! Потерпи, милок! – Раздался рядом голос, и над ним возникло лицо пожилой женщины, одетой в белый халат. – Потерпи, касатик, скоро уже приедем!
- А куда это мы, мать?
- Так в порт же! На корабль! Сейчас приедем, вас погрузят, и поплывёте вы аж в город Сухуми… А там на поезде…
- А на поезде куда? – Спросил Евтух пересохшими губами.
- А на поезде, милок, в город Баку! – Женщина вытерла марлевым тампоном пот с лица Евтуха. – Туда всех тяжелораненых из Севастополя везут… Госпиталь там большой, да и другие, что эвакуировались… Там и врачи хорошие, и медикаменты… Ты водички попей, касатик – тебе можно!..
Ах, какая же была она вкусная, эта вода из алюминиевой кружки!
Холодная, до ломоты зубовной, и неимоверно вкусная!..
- Напился? – Спросила женщина. – Вот и хорошо… А то уж сколько дней сам не пьёшь, а только просишь…
- А какое сегодня число, мать? – Спросил сержант.
- Так, 1 декабря, уж!.. Ты, почитай пять дней без сознания был…
И тут Евтух вспомнил всё, что произошло с ним в тот день возле палаток медсанбата… Вспомнил свою сумасшедшую дуэль с немецким истребителем… Вспомнил блики вращающегося винта, и блестящие на солнце дюралевые плоскости самолёта… Бешено мчащиеся прямо на него два дорожки земляных фонтанчиков… Улыбающееся лицо немецкого лётчика за стеклом кабины… Вспомнил свой трясущийся от выстрелов «Дегтярёв»… Брюхо самолёта, вспоротое его очередью… И сумасшедшую боль в ноге…
- Что с моей ногой, мать? Её спасли?
- Да ты сам возьми и посмотри на неё, дядя! – Раздался рядом знакомый до боли голос. – Всё в порядке с твоим копытом!
Евтух повернул голову, и увидел рядом с собой знакомое лицо и улыбающиеся, радостные глаза:
- Сеня!.. – Прошептал он. – Сенька «Два пальца»!..
- А то хто ж! – Воскликнул старшина Вайнштейн, ибо в петлицах его гимнастёрки красовались уже четыре «треугольничка». – Меня убить совсем не просто! Не вылили ещё ту пулю, Василич!
Евтух смотрел на своего друга и чувствовал, что к его горлу подкатил такой ком, что и не проглотить! С каким бы удовольствием, он вскочил бы сейчас с этих носилок, да и обнял бы своего друга, да только… Его грудь была очень туго перебинтована, словно на неё надели железную рубашку…
- А что с грудью-то у меня, мамаша?
- Так четыре ребра сломано, касатик…
- Это ты, Василич, вместо того, шобы с «Дегтярём» правильно управляться, взял, да и в грудину себе его воткнул! – Проговорил Семён, и опёрся на один локоть. – Вот говорил же я тебе, товарищ сержант, шо не твоё дело пулемёты! Ты знай себе, таскай раненных с поля боя, а серьёзное оружие, тебе в руки давать никак нельзя! Обязательно или пулемёт сломаешь, или сам поранишься!
- Ты-то откуда знаешь, балаболка одесская!
- Я-то? Так за то, як ты немецкий самолёт сбил, шо на медсанбат охотился, уже не только я, а вся Приморская армия знает! – Улыбнулся Семён ещё шире. – А мне уж знать и сам Бог велел – ты друг мой, или где?
- А ты говоришь, шо я не умею с пулемётом обращаться! – Улыбнулся вымученно Евтух.
- Конечно, не умеешь! – В полумраке сверкнула фикса. – Вот если бы то я там с пулемётом был, так я бы и ещё парочку бомбардировщиков завалил, и не позволил бы себя ранить! Вот так-то, дядя!
- Сеня! – Евтух улыбнулся и закрыл устало глаза. – Иди в баню…
…Он, наверное, заснул, а может, просто опять потерял сознание от боли и усталости…
Но… Очнулся Евтух уже тогда, когда кто-то очень осторожно затормошил его за плечо…
- Василич! Василич! Проснись уже! Хорош бармалейничать мне здесь, и кидаться шлангом посредине палубы! Ты только посмотри, какая краса кругом! Это ж море!!!
Евтух открыл глаза, и посмотрел на Семёна:
- Шо опять орёшь, «Два пальца»?
- Так море же, Василич! Мы в море вышли!
В небе, над головой кружили чайки, а воздух, который гулял теперь над раненными, лежавшими прямо на палубе большого парохода был настолько чист и свеж, что пьянил, в самом прямом смысле слова…
Всего два месяца назад Евтух впервые в своей жизни попал на корабль, который увозил «бригаду Осипова» из Одессы, но… Что-то было такое величественное в этой стихии, что он навсегда заболел морем!..
И частенько, ещё тогда, когда они стояли в обороне под Ялтой, а потом и под Балаклавой, Евтух частенько, посматривал со скалистых берегов на осенние свинцовые волны, и думал, когда ему ещё раз удастся попасть на корабль, и удастся ли вообще… Но, он, в тайне от всех, мечтал об этом, и надеялся, что мечта его сбудется…
И вот теперь…
Евтух почувствовал, наконец, как под ним что-то мощно и размеренно покачивается…
- Сеня… – Проговорил он слабым голосом. – Я хочу посмотреть на море, дружище…
- Щас!.. Щас сделаем! – Отозвался неугомонный друг. – Эй! Санитары! Шо вы там швендяете без дела?! А ну-ка ноги в руки и бегом сюда! И шо бы мигом мне, мигом!
К ним тут же подбежали четверо дюжих мужиков в белых халатах – не могли они отказать старшине, у которого на груди поблёскивала серебром медаль «За Отвагу» и красной эмалью новенький орден «Красной Звезды»!..
- Кому-то плохо? – Спросил один из них.
- Моему другу плохо, халамидники! Вот! – Он показал на Евтуха. – Видите этого геройского сержанта?
- Так точно, товарищ старшина!
- А вы слыхали, шо пару дней назад один санинструктор, ваш коллега, таки хапнул у руки пулемёт и сбил с него «Фоккер», и тем самым спас весь медсанбат?
- Так про этот случай уже вся Приморская армия уже знает! – Ответил один из санитаров. – Говорили даже, что тому санинструктору за тот самолёт должны орден Ленина дать, ни как не меньше, а то и Героя Советского Союза!..
- Дадут, раз говорили!.. Так я вам имею сказать, шо вы имеете счастье видеть этого геройского сержанта и моего друга! А он не имеет счастья видеть море, которое он так любит! – Семён раскинул пальцы «веером». – Вам таки увсё уже понятно, или мне для ваших кугутских мозгов треба подыскать другие слова! Так это мы мигом!
- Так… А как же мы это сделать-то сможем, товарищ старшина?
- Каком кверху и быстро! – Рявкнул Семён, и осклабился. – И не надо мне здесь рассказывать одесские майсы, и делать дяде Сене беременную голову а себе квадратные глаза! И шо у вас не получается? Ну-ка взяли наши носилки и быстренько в темпе вальса понесли их до борта!
Евтух почувствовал, как его носилки оторвались от покачивающейся палубы, и проплыли куда-то несколько метров…
- О!!! А теперь ставьте нас взад на палубу! – Услышал он голос неугомонного Семёна. – Есть? А теперь взяли нас аккуратненько с носилок под белы руки, и подняли на ноги! И помнить мне, шо мы с Василичем тяжелораненые в ноги, «чёрные дьяволы», и к тому же у меня ещё рука, а у него вся грудь!
Крепкие руки подхватили Евтуха с двух сторон под мышки, и просто подняли его, утвердив у борта в вертикальном положении на единственной здоровой ноге.
- Аккуратно я сказал, а не абы как! Или тебе собственные зубы жмут? Так я щас поправлю это безобразие и таки сделаю тебе кисло в борщ! У тебя шо, грабки за вместо рук, адиёт! – Возмущался Семён. – Тебе ж сказали, шо вы имеете счастье, заботится о геройских сержантах!
Семен всё продолжал возмущаться, а Евтух уже почти и не слышал его слов, жадно втягивая носом солёный морской воздух, пропитанный запахом йода, и смотрел свинцовые волны, крымский берег, который вытянулся вдоль горизонта тёмной полоской, и на Херсонесский маяк проплывающий вдалеке…
А ещё он смотрел на довольно большой караван гражданских судов огибающий мыс Херсонес, и несколько военных крейсеров, которые этот караван охраняли, ощетинившись в сторону берега «главными калибрами», а в небо зенитными орудиями…
Море слегка штормило, и чайки, кружившие над пароходами в надежде лёгкой поживы, кружили над палубами довольно низко…
Евтух стоял на одной ноге, поддерживаемый, так же, как и Семён Вайнштейн, дюжими санитарами с двух сторон и вдыхал полной грудью и этот тёрпкий настой морского воздуха…
- Хорошо, Сеня!.. Живём!.. – Проговорил он счастливо.
- Ага! Хорошо! – Отозвался Семён. – Тебе-то точно хорошо!.. А вот на меня уже насрали, как на того Абрама на Деребасовской!..
Евтух повернул голову и увидел, как старшина здоровой рукой пытается оттереть со своей гимнастёрки свежее и довольно большое пятно, которым его успела пометить пролетавшая чайка:
- Это ж не птица, мать её, а прям какой-то тяжелый бомбардировщик, типа «Юнкерса»!.. З-зараза!!! – Ругался Семён, а санитары, поддерживавшие его, уже еле держались на ногах от хохота. – И шо она такое сожрала, сволота, шо дристанула таким количеством! Та шо б меня покрасили в зелёный цвет малярной кистью, шобы я ещё, когда-нить этих бакланов подкормил!!! Ты ему хлеб кидаешь, а он же ж, гад, тебе на голову серет!!!
- Сеня! – Евтух дёргался в полузадушенном смехе, и у него ужасно от этого болели сломанные рёбра, но не спросить он не мог, даже зная, что может потерять сознание от боли. – А за какого Абрама на Дерибасовской ты только шо вспоминал?
- Так за Рабиновича же! – Сверкнул Семён своей знаменитой фиксой, в улыбке. – За ту историю увся ж Одесса смеялась!.. Пошли они, как-то со своим другом, Наумом Перельштейном погуцать у в центре города, кинуть кости по Дерибасовской! А оба два уже ж такие возрастом, шо наверное ещё помнили, как Суворов отбил у тех турков крепость Хаджибей и назвал её Одессой!..
Эту историю уже услышали и другие раненные, и стали потихоньку подтягиваться поближе, не скрывая улыбок.
А Семён продолжал тем временем:
- …Ну вот… Дыбают они по Деребабе, еле-еле переставляют ноги, держатся друг за друга, как самые родные, шобы, не дай Боже, не кинуть нос на брусчатку… И тут, вдруг, пролетающая мимо чайка морской пехоты, дристанула на лысину Абрама, примерно так же, як только шо на меня…
- Ха-ха-ха! – Раздались первые смешки.
- Только та, по всему видать, поопытнее моей была, и умела лучше прицеливаться… Короче! Отметилась она точно Абраше на темечко! Аж брызги во все стороны на прохожих!..
- Ха-ха-ха-ха-ха!!!
- Сеня, мать твою! Ха-а! Х-ха-а! Ых-ха-а! – Евтух держался за грудь обеими руками, а из глаз его градом валили слёзы. – Не тяни кота за все подробности, или я прямо щас помру! Трави быстрее! Х-ха-а-а! Ых-ха! Ха!..
- Так я же и говорю, Василич! Ты не померай пока, дай дорасскажу! – Семён заговорил немного быстрее. – Ну, так Абрам мазнул ладонью по лысине, понюхал, и говорит другу: «Наум! У тебя часом нет с собой бумажки, подтереть?»… А Наум посмотрел на него, не понимая вопроса, и говорит с удивлением: «А зачем, Абраша? Жопа же уже улетела!»…
- Га-а-ха-ха-ха-ха-ха! – Грохнул над палубой взрыв хохота.
- Сеня, сволочь! Ха-а-а-ха! – Проговорил Евтух, у которого уже в глазах стояли цветные фейерверки. – Я тебя когда-нибудь просто убью!
- Не, Василич, не убьёшь! Я ж Сеня «Два пальца»! И я твой друг!..
Их опять уложили на носилки, и отнесли на прежнее место на палубе…
…2 декабря…
…Большой, некогда пассажирский, пароход продолжал свой путь…
…И через сутки, без особых приключений, они пришвартовались у большого причала в Сухуми…
Семёна Вайнштейна, который чувствовал теперь себя гораздо лучше, оставили долечиваться в госпитале этого города, а Евтуха…
Ранение сержанта Проценко, как оказалось, было сложнее, чем это могло показаться в начале. Он раз от разу терял сознание и проваливался в забытье… И его, как и обещала та пожилая санитарка в «полуторке», погрузили в медицинский эшелон и отправили на восток, в Баку…
- Мы ещё встретимся, Василич! – Пообещал ему старшина Вайнштейн, когда узнал, что их военные пути-дороги расходятся. – Обязательно! Это я тебе обещаю – Сеня «Два пальца»! И не смей мне погибнуть, Евтихий Василич!!! И даже думать за то не моги! Нам с тобой ещё Одессу от швабов освобождать!
Семён смотрел на своего друга, а из глаз этого вечного насмешника текли слёзы, которые старшина попросту не замечал…
- Не погибну, Сеня! – Пообещал ему Евтух, и тоже утёр невольную слезу. – Ты, балаболка одесская, просто так легко от меня не отделаешься! Вот выздоровлю, ногу подлечу, и вернусь! И обязательно найду тот батальон, где будет служить старшина Сеня Вайнштейн!
- Давай, Василич! – Семён склонился над носилками и крепко обнял здоровой рукой Евтуха. – Возвращайся!
- Только тогда и ты не смей мне погибнуть, братишка!
- Ну, я-то тебя точно дождусь! А потом сделаем всем швабам кадухес на живот, шобы бегли с Одессы так, шо б аж пятками себя по своему затылку тупому били!
- Береги себя, старшина! – Проговорил Евтух.
- И ты береги себя, санинструктор!..
…И разошлись военные пути-дороги этих таких разных, но испивших общую чашу горя и ставших после того пойла родными, людей… И никто не знал, сведёт ли их вместе судьба опять… Но они от всей души верили, что именно так и будет!..






















* * * * *
Эпилог

…12 декабря…
…Санитарный поезд нёс раненных на восток, в тёплый, солнечный Баку, а Евтух лежал на своём топчанчике, и думал, под перестук колёс:
«…Встретимся ли мы ещё, Семён? Встретимся ли, дорогой ты мой, неугомонный человечище?.. Хоть бы ты выжил, горячая голова!.. Хоть бы услышать от тебя ещё раз все твои одесские анекдоты, Сеня «Два пальца»… Ты только выживи в этой мясорубке, неугомонная твоя душа! Только выживи, дружище!.. Ничего! Вон под Москвой, как дали немцам жару под хвост!.. Это только начало! Скоро отовсюду их выкинем!..»
И уже, казалось, не болели его раны…
Теперь, в тревоге за друга, болела его душа…

* * *
…Тогда, в самом декабре 1941 года, ещё никто не знал, сколько ещё продлится эта война, сколько жизней близких людей она заберёт, но… Все надеялись, что продлится она не долго! Недолго потому, что они стояли на смерть, они сражались за свою Родину! Сражались, кто как, и где мог, от мала до велика! Все поднялись на эту священную борьбу, все, кто хоть чем-то мог помочь фронту!..
И уже были первые, большие успехи – под Москвой было проведено знаменитое контрнаступление!..
5 декабря 1941 года, началась наступательная операция советских войск под Москвой. И Красная Армия отбросила фашистов от стен столицы от 100 до 250 километров в некоторых местах!
В ходе этой великой битвы Германия потерпела своё самое первое серьезное поражение во Второй Мировой войне! Здесь было разгромлено 38 вражеских дивизий, в том числе и 15 танковых и моторизованных. Противник потерял более полумиллиона человек, 1300 танков, 2500 орудий, более 15 тысяч автомобилей и много другой техники!
А Гитлер, узнав об этом позорном поражении немецкой армии, отправил в отставку 35 высших чинов Вермахта! И были среди них такие известные немецкие полководцы, как генерал-фельдмаршалы фон Браухич и фон Бок, генерал-полковники Гудериан и Штраус…
А по фронтам, среди простых русских солдат, уже волной прокатилась новая, поистине народная песня!
…И пели тихонько раненные бойцы под перестук вагонных колёс эту песню, родившуюся в душах и сердцах защитников не только Москвы, но и Ленинграда, Одессы, Севастополя…
В душах всех тех, кто не щадил своих жизней, защищая Родину…

Двадцать второго июня,
Ровно в четыре часа
Киев бомбили, нам объявили,
Что началася война.

Война началась на рассвете
Чтоб больше народу убить.
Спали родители, спали их дети
Когда стали Киев бомбить.

Врагов шли большие лавины,
Их не было сил удержать,
Как в земли вступили родной Украины
То стали людей убивать.

За землю родной Батькивщины
Поднялся украинский народ.
На бой уходили все – все мужчины,
Сжигая свой дом и завод.

Рвалися снаряды и мины,
Танки гремели броней,
Ястребы красны в небе кружили,
Мчались на запад стрелой.

Началася зимняя стужа
Были враги близ Москвы,
Пушки палили, мины рвалися,
Немцев терзая в куски.

Кончился бой за столицу
Бросились немцы бежать
Бросили танки, бросили мины,
Несколько тысяч солдат.

Помните Гансы и Фрицы
Скоро настанет тот час,
Мы вам начешем вшивый затылок,
Будете помнить вы нас!..

…И катил эшелон на восток, но все надеялись, что очень скоро они, здоровые и крепкие, вернуться в других эшелонах на фронты, и будут продолжать делать своё правое дело!..
Впереди были ещё годы войны…
Впереди были ещё долгие и кровавые военные дороги…
Да только…
Кто тогда об этом мог знать?..
Было лишь, одно на всех, жгучее желание поскорее вернуться в строй…









































* * * * *
Полутолковый словарь

АБЫ – лишь бы.
АДИЁТ (Адя, адивот, дьёт) – идиот
АЖ ГАЙ ШУМИТ – Крылатая фраза одной из многочисленных титульных слагаемых одесской нации – украинцев, внесших огромный вклад в создание и развитие одесского языка. Это выражение, как правило, применяется во время обсуждения всевозможных событий или поступков, зачастую носящих буйно-помешанный характер. Синоним выражения «ПРЯМО ДЫМ ИДЕТ». Термин образован не от распространенного слова «гай», что переводится на русский язык как лесок или роща, а от малоизвестного древнего термина «гай», означающего «облавная охота». Для этой охоты феодалы-помещики зачастую привлекали своих крестьян. Они сжимали кольцо облавы, подымая невероятный шум, и шли вперед с дикими криками, выгоняя потенциальную добычу на «номера».
АМБАЛ-СОРОКАНОЖКА – доходяга
БАКЛАНИТЬ – повышать голос; нести чушь, говорить не по делу. Выражение берет начало от манеры поведения ближайшего родственника чайки – баклана, у которого редко закрывается клюв.
БАЛАБОЛ – Крайне опасная личность, хотя внешне его поведение мало чем отличается от манеры вести себя, подобно тем, кого именуют более широко распространенным термином – балаболка. Балабол – это рубаха-парень, душа нараспашку, всегда готов прийти на помощь в трудную минуту, море обаяния, улыбка в тридцать два зуба. Словом, как пелось в одной старой песне «он и тосты произносит лучше всех, и костюмы даже носит лучше всех. Он приветлив, лучезарен, за любым столом он свой. Он такой хороший парень, просто парень мировой». Словесный водопад, который обрушивает балабол на окружающих, вызван одним-единственным обстоятельством – балабол стремится к тому, чтобы его не воспринимали всерьез. Но когда наступает удобное время он легко и непринужденно в лучшем случае обворовывает тех, кто ему уже полностью доверяет. От несколько трусоватого и заискивающего поведения не остается и следа, улыбка превращается в волчий оскал, за которым следуют не менее приятные метаморфозы.
БАРМАЛЕИНИЧАТЬ – проказничать.
БЕЖИ – беги.
БЕБЕХИ – шмотьё, барахло, что-то типа личного имущества.
БЕЗ ЛИШНИХ УШЕЙ – Полностью соответствует выражению «С глазу на глаз» в русском языке. Термин этот свидетельствует о необычайной тактичности жителей нашего города. Представьте себе, что фельдмаршал Кутузов и адмирал Нельсон решили бы поговорить с глазу па глаз...
БЕНИНА МАМА – мама некоего Бени, одновременно проживающая на разных улицах Одессы. В иных городах вместо мамы Бени люди посылают друг друга к какой-то анонимной матери, мало чем отличающейся от иных женщин.
БОЛЬШОЙ ПУРИЦ – человек с высоким самомнением; гораздо реже это выражение служит синонимом выражения «большой начальник». Большим Пурицем называли в девятнадцатом веке главного врача одной из одесских больниц Пурица – талантливейшего хирурга и организатора, вместе с тем необычайно амбициозного человека огромного роста. Уже в те далекие годы фамилия Пуриц была в Одессе нарицательным, ироничным словом, использовавшимся в качестве сравнения. Задолго до начала блестящей карьеры Пурица-хирурга, Великим Пурицем без тени иронии в городе именовали одного из создателей ныне усопшего Черноморского пароходства, выдающегося финансиста Пурица, вся бухгалтерия которого умещалась в записной книжке.
«ВЕСЬ В ОРДЕНАХ И С КОРТИКОМ!» – быть одетым «с иголочки».
ВЗЯТЬ РАЗБЕГ – не сдвинуться с места.
ВОЕННЫЙ – буйный; помешанный; решительно настроенный.
ВОЗЬМИ ПОЛТОНА НИЖЕ – ведите себя спокойнее; не стоит так громко нервничать. А вообще, это строка из старинной одесской песни: «Алеша, ша! Возьми полтона ниже», ставшая крылатой фразой.
ВОЛЬТАНУТЫЙ (ПРИШИБЕЙЛО) – то ли током ударенный, то ли с лошади упавший. «Диагноз» этот разночтений не вызывает: «Сдвиг по фазе».
ВОЛЫНДАТЬСЯ – таскаться по окрестностям без дела.
ВЫ МНЕ ПРОСТО НАЧИНАЕТЕ НРАВИТЬСЯ! – ваши речи всем уже порядком надоели.
ГАВКНУТЬ(СЯ) – сломать; выйти из строя.
ГАМУЗОМ – оптом, или толпой, скопом.
ГДЕ У НАС СЛУЧИЛОСЬ? – что произошло?
ГЕШЕФТ – какой-то обмен в истинно одесском стиле, или получение прибыли с чего-либо.
ГОЛЫЙ НОЛЬ В ПУСТОМ МЕСТЕ – не представляющий никакого интереса; человек, от которого нет никакого толку.
ГНАТЬ ВОЛНУ – что-либо утрировать.
ГРУДЬ МОРЯКА, СПИНА ГРУЧИКА – комплиментарная фраза, свидетельствующая о большой физической силе или прекрасной фигуре человека. Прямая противоположность русскоязычного выражения «Грудь моряка, жопа старика».
ГРЫЗЛО – рот. Нередко употребляется в негативном смысле.
ГУЦАТЬ – совершать променад; делать моцион; просто гулять.
ДВА ПРИДУРКА В ТРИ РЯДА – пара придурков, равных которым по идиотизму в мире не сыскать.
ДВА РАЗА! – долго будешь ждать!
ДОЛЖЕН ПАПЕ С МАМОЙ – никому ничего не должен.
ДЕЛА, КАК В ПОЛЬШЕ – Давняя крылатая фраза одной из многочисленных титульных слагаемых одесской нации поляков, внесших большой вклад в создание и развитие одесского языка. Фраза эта родилась в Одессе во времена, когда Варшава также была российским городом.
Фраза означала «хуже некуда». Как это ни покажется сегодня странным, однако крылатая фраза родилась отнюдь не по политическим причинам. Просто во времена оные средняя оплата труда рабочего в Одессе за один день была равна месячному (!) заработку рабочего на всей остальной территории Российской империи, а также – на много порядков выше уровня оплаты труда в Германии, Италии, Франции, Бельгии и других стран, регулярно поставлявших своих гастарбайтеров в столицу Новороссии – Одессу. Но, как говорится, «среднее – понятие растяжимое». В то время, когда крепостной рабочий уральского завода зашибал аж шестьдесят копеек в месяц, минимальная дневная ставка одесского босяка, занятого выгрузкой арбузов, составляла шесть рублей. На эти деньги можно было купить двенадцать палубных билетов в Константинополь. Стоит ли удивляться, что живя в таком городе, даже выходцы из оккупированной Польши и их потомки проникались чувством необычайной гордости, именуя себя одесситами.
ДЕЛАТЬ БЕРЕМЕННУЮ ГОЛОВУ – скандалить; делегировать кому-то часть своих проблем.
ДЕЛАТЬ КВАДРАТНЫЕ ГЛАЗА – удивляться. Идентично выражению «круглые глаза» в русском языке.
ДЕЛАТЬ НОГИ – убегать.
ДЕЛАТЬ МОРДУ – делать вид.
ДЕРЖАТЬ ФАСОН – вести себя достойно, вне зависимости от обстоятельств. Одной из одесских заповедей, является строка из старинной песни:
- Моня, будь здоров, не кашляй, лопни, но держи фасон!
Выражение «Будь здоров, не кашляй» применяется в одесском языке крайне редко. Гораздо чаще оно употребляется людьми, конфликтующими с законом. Именно с помощью этой фразы всем известный, державший фасон Фокс прощался с Шараповым после допроса.
ДО СРАКИ КАРИ ОЧИ! – выражение абсолютного безразличия. Соответствует фразе «Ни тепло, ни холодно» в русском языке.
ДО МОЗГА КОСТЕЙ – до последней капли крови
ДО ФЕНИ! – одесский синоним таких выражений, как «до лампочки», «по фигу». Термин этот не имеет отношения к слову «феня», означающему «блатной жаргон» (ПО ФЕНЕ БОТАТЬ – разговаривать блатном на жаргоне). Феня – некогда распространенное в Одессе имя. А само выражение произведено от имени несчастной частной торговки, продававшей холодными ночами горячие бублики. Известно, что она была из неблагополучной семьи: отец – хронический алкоголик, мать работала уборщицей, сестра стала проституткой, а младший брат – карманником. Судьба Фени была абсолютно безразлична всем её родным и близким, что и породило термин.
ДЫШИ НОСОМ – закрой рот.
ДУХМАН – и это слово стало частью «одесского языка», когда пришло в город от украинцев. «Духмяный» в переводе означает имеющий приятный, нежный запах. Только одесситы переделали это значение на свой лад. (смотреть слово СМИРОД)
ЗА ЗДРАСТИ! – не напрягаясь, легко и непринуждённо!
ЗАСУНУТЬ ШНОБЕЛЬ НА ЧАСЫ – выяснить, который час с точностью до минуты.
ЗДРАВСТВУЙТЕ! – наиболее слабая степень возмущения.
ЗУСМАН – холод; некогда распространенная в Одессе фамилия.
ИДИ В БАНЮ! – Давний традиционный дружеский доброжелательный ответ на несерьезное, либо не устраивающее предложение. Некогда баня была сродни клубу. Отправить человека в баню означало пожелать ему приятного времяпрепровождения. Одесские бани издавна славились в Европе. В них можно было принять морские, серные, щелочные, сывороточные, минеральные и прочие ванны. Что касается внутренней отделки ванных помещений, то сам Гиляровский, так упоительно описавший московские бани, был бы сражен, попав в одесские заведения, славившиеся невиданной роскошью. Даже эмир Бухары, побывавший в одной из местных бань, чуть не упал в обморок из-за того, что до приезда в Одессу полагал свои бани лучшими в мире. Эта баня, находящаяся по сию пору на Княжеской улице, принадлежала известному одесскому художнику и меценату Е. Буковецкому, одна из работ которого украшает Третьяковскую галерею. В настоящее время вы вполне можете пойти по стопам эмира бухарского и даже, подобно ему, чуть не упасть в обморок даже от внешнего вида некогда бани Буковецкого, сгоравшей с завидной периодичностью после очередного «по-советски» капитального ремонта. Если, конечно, до того не свалитесь в одну из ям, которые уже в течение четверти века служащих непременной частью околобанного пейзажа. Теперь, надеюсь, вам ясно, что означает в современном одесском языке его древний термин.
ИДИ ЗНАЙ – быть может.
ИДИ КИДАТЬСЯ ГОЛОВОЙ В НАВОЗ! – одно из наиболее сильных оскорблений. В переводе на русский язык оно означает: «Тебе пора возвращаться туда, откуда ты родом, ибо таким, как ты, в этом городе нечего делать», последние десятилетия фраза устарела, так как сама жизнь убедительно доказала: в родном городе давным-давно нечего делать самим одесситам.
ИЛИ КАК? – что вы собираетесь делать вместо предлагаемого? ваши дальнейшие действия?
ИМЕТЬ ЗА ИДИОТА – считать весьма своеобразным человеком. В настоящее время старинный одесский термин «иметь за...», то есть, «воспринимать в качестве» окончательно утвердился в русском языке.
ИМЕТЬ ЗА СЧАСТЬЕ – считать счастьем; довольствоваться, чем придется.
КАДУХИС НА ЖИВОТ – смерть.
КАК ВАМ ЭТО НРАВИТСЯ? – что вы думаете по этому поводу? Иногда выражение приводится в качестве убедительного подтверждения ранее высказанного
КАКОМ КВЕРХУ И ПО-БЫСТРОМУ! – немедленно и в лучшем виде. Еще во времена Советского Союза эта фраза была хорошо известна многим работникам общепита во всей стране. Однажды, находясь в Юрмале, мы с моим товарищем Андреем Б. зашли позавтракать в один ресторанчик. У местного населения тогда имелась манера пить сто грамм в течение пары часов, потому официантка вытаращила глаза, услышав заказ Андрея: «Три бутылки коньяка и яичница из шестидесяти яичек». «Как это?» - спросила официантка, глядя на нас, как на явных оккупантов. «Каком кверху и по-быстрому!» - пояснил мой тёзка. «Ага! Одесситы!» - тут же просияла официантка и в темпе вальса унеслась по направлению к кухне
КАК ПИТЬ ДАТЬ – непременно. Выражение наполнилось новым смыслом в 1941 году, когда защитники осажденного города, испытывая нехватку питьевой воды, делили её по глоткам.
КАПАТЬ НА МОЗГИ – читать нотации; говорить чепуху
КИДАТЬСЯ ШЛАНГОМ – притворяться дурачком (дурочкой).
КИНУТЬ БРОВИ НА ЛОБ – удивиться.
КИСЛО В БОРЩ – фраза, подчеркивающая полное безразличие; не все ли равно. Или обещание неприятностей: «Я ему сделаю кисло в борщ!».
КИШЕНЯ – карман; запазуха. Тех, кто любил шарить по чужим кишеням, то есть «щипачей», в Одессе именовали Кишеневскими.  Потому что по-украински «карманник» – кишеньковый злодий.
КИШМАРЫ – кошмары. Термин употребляется только во множественном числе. Был несколько раз использован в качестве характерного образчика одесской речи в кинофильме «Котовский», снятого в манере социалистического реализма. Имя героя гражданской войны Котовского до сих пор носит одесский Поскот, хотя на самом деле во время той войны город захватила не бригада Котовского, о чем живописуют многочисленные книги, кинофильмы и оперетта «Четверо с улицы Жанны», а шайка «братков» Григорьева, через несколько лет уничтоженного его краснозвездными соратниками. Тем не менее, комбриг Котовский к Одессе отношение имеет. Он совершил здесь немало налетов и убийств. Будучи несколько раз судимым, но не совсем авторитетным уголовником набирался трудовых навыков и понятий в местной тюрьме.
Через двенадцать лет после «его университетов» в нашем городе, ещё до гражданской войны проходил суд над пока беспартийным, но уже известным бессарабским вором, убийцей и рецидивистом-налетчиком Гришкой Котовским, в связи с его бурной общественно-политической деятельностью, в том числе и «полной сексуальной победой» в борьбе с дамой, не пожелавшей добровольно сдаться на милость столь выдающейся личности. Впоследствии и этот подвиг бригадира Котовского «с чистой победой в партере» стали именовать «революционной борьбой». А одесситы добавили к уже имеющимся кличке выдающегося революционера (Кот) еще одну –Скотовский.
У Ростове-на-Дону
Первый раз попал в тюрьму.
И садился, и садился я на нары.
Тогда я малый был дурак.
Носил ворованный спинджак...
Кишмары, кишмары, кишмары...
КИЧА – старинное воровское слово означающее «тюрьму».
КОГДА РАК НА ГОРЕ СВИСТНЕТ – долго будешь ждать; держи карман на всю ширину собственной придурковатости. Первоначально фраза звучала: «Когда Рак на Шкодовой горе свистнет». Шкодова гора не имеет никакого отношения к производству и эксплуатации автомобилей марки «шкода», не пользующихся в Одессе популярностью по той же причине, что и в свое время «Жигули» на западноевропейском рынке. Слово «жигули» для многих европейцев чересчур созвучно с широко употребляемым ими термином «жиголо» (мужчина, оказывающий дамам платные секс-услуги). Никто не изъявил желание ездить на машине с таким названием и несколько моделей «Жигулей» в спешном порядке переименовали в «Ладу». «Шкоду», поставляемую на наш рынок, пока не переименовывают, хотя в переводе с украинского языка это слово означает гадость; пакость и тому подобное… Именно таким определением – шкода – награждали чумаки объездную дорогу в гору от Пересыпи, по которой были вынуждены вести обозы в период муссонов. Так возникло название Шкодова гора. Память о тех давних нелегких временах становления одесских транспортных магистралей сохраняют сильные дожди, изредка заливающие Пересыпь и в наши дни, парализуя движение трамвайного и автомобильного транспорта. По мнению синоптиков и прогнозам экономистов, одна из основных транспортных магистралей Одессы будет функционировать нормально при любой погоде, когда свистнет рак на близлежащей объездной дороге. Во времена появления присказки о свистящем раке последнее слово писалось с большой буквы. «Рак» – кличка известного одесского марвихера, так некогда именовали воров-гастролеров, Ракачинского. Данная ему не столько из-за фамилии, как по поводу особой приметы – сильно выпученных глаз. Однажды Рак проиграл пари, согласно которому был обязан оглашать троекратным свистом объездную пересыпьскую дорогу, «Шкодову гору», во время её интенсивного использования. Так как дожди заливали Пересыпь крайне редко, это обстоятельство и породило известную фразу. Название «Шкодова гора» по сию пору сохраняется в топонимике города. Выпавшее из выражения уточнение «Шкодова», заметно ослабило смысловую нагрузку фразы.
КОНЬЯК МАРКИ «САМЖЭНЭ» – Если вам предложат коньяк этой старинной французской марки, знайте, что слово «сам» одинаково звучит и по-русски, и по-украински. Что же до «жэнэ», то в переводе с украинского языка на русский это означает «гонит». Между прочим, один мой приятель, знающий толк в крепких напитках, безоговорочно соглашался разбартеровать бутылку настоящего «Камю» на пол-литра этого коньяка, изготовленного по старинным рецептам в городе Калиновка Винницкой области.
КРАЙНИЙ – последний, особенно в очереди.
КРЕСТ НА ПУЗЕ – эта «страшная клятва» пришла в «разговорный одесский язык» очень давно, ещё из дореволюционных воровских понятий. Крест, сам по себе, воры ещё тогда приняли, как свою «воровскую масть», и делали всяческие татуировки «на религиозные темы» на своём теле. Кресты обычно накалывались на груди, плечах, руках… По этим «картинам» можно было прочитать всю «воровскую биографию». Настоящий, «убеждённый» вор, обязан был всегда говорить правду, и всегда отвечать за свои слова! Но, если уж такое случалось, и вор был уличён во вранье, то ему делали другую татуировку – ему накалывали крест в районе пупка! И это говорило о том, что этот вор балабол, пустобрёх, и его словам ни в коем случае нельзя доверять!.. И когда одессит клянётся «крест на пузе» – это означает, что он абсолютно уверен в своих словах, иначе все узнают, что он трепло!
КУГУТ – Термин, которым обогатила одесский язык одна из титульных слагаемых одесской нации, внесшая огромный вклад в создание и развитие одесского языка – русские. Кугут в России является синонимом существительного «петух» во всех смыслах этого слова. В Одессе имеет иное значение: рядом с кугутом последний жлоб будет выглядеть настоящим «джентельменом» или даже «джентльменом»!
КУПИ СЕБЕ ПЕТУХА! – не морочьте мне голову! Часть крылатой одесской фразы «Купи себе петуха и крути ему яйца».
ЛОВИТЬ ГАВ (ДАТЬ ГАВКА) – прозевать; быть крайне невнимательным.
ЛОВИТЕ УШАМИ МОИХ СЛОВ – слушайте меня очень внимательно
ЛОШАДЬ НА СВАДЬБЕ – Выражение, свидетельствующее о крайней усталости. С уходом в прошлое гужевого транспорта, а значит и такой истинно одесской прослойки, как биндюжники, применяется крайне редко. «Я, как та лошадь на свадьбе: морда в цветах, а жопа в мыле». Тоже самое подразумевается, когда говорят «День рождения у лошади – голова в цветах…» и так далее…
ЛЯЖ! – лежать!
МАДАМ СИЖУ (ПЯТАЯ ТОЧКА) – место, которое ещё именуют мягким.
МАЛАМУРИТЬ (НАВОРАЧИВАТЬ; РУБАТЬ) – есть, зачастую с большим аппетитом.
МАМАЛЫЖНИКИ – так одесситы выражают своё презрение к кому-либо. Вообще-то мамалыга – это элемент молдавской и румынской национальной кухни, каша из кукурузной крупы с козьим сыром. И штука, надо признать довольно вкусная, если приготовлена со знанием дела. И здесь имеет место аналогия с французскими «лягушатниками» или итальянскими «макаронниками». Но!!! Только аналогия и не больше!.. Мамалыга имеет такой ярко-жёлтый цвет, а от козьего сыра запах, что… При первой с ней «встрече» возникает совершенно иная аналогия – с «отходами» грудного ребёнка… Поэтому, когда в Одессе хотят кому-то пожелать тяжёлого, материального «неблагосостояния», то говорят: «Чтобы ты всю жизнь мамалыгу ел!»… Надеюсь понятно, о какой еде идёт речь…
МАНСЫ – россказни; сомнительные поступки. Некоторые зарубежные словари толкуют термин мансы как производный от слова «романсы». На самом деле мансы из той же оперы, что и «малина». За пределами Одессы выражение это нередко звучит искаженно из-за популярной песни А. Розенбаума со словами: «Бэла, не ломайся, не рассказывай мне майсы».
МАРАКОВАТЬ – думать. Маракуйте – думайте, маракую – думаю.
МЕСТЕЧКОВЫЙ – провинциальный; тупой; малообразованный; незначительный. Первоначально термин применялся только по отношению к евреям – синоним фразеологизма «деревня» в русском языке. Термин образован от ныне устаревшего слова «местечко». Так некогда на Украине именовали либо села, в которых проживали евреи, либо место компактного проживания евреев практически в каждом украинском селе. Во время Великой Отечественной войны местечки вместе с их обитателями были уничтожены и больше не возродились. Тем не менее, в одесском языке по сию пору сохраняется этот термин. Как поется в одной относительно новой песне: «Улыбки Одессы, вас смыть не сумели дожди, верховная власть, местечковые наши вожди».
МЭДЭБЭЙЦАЛЫ – выражение, которое понимают только истинные одесситы… Слово «бейца» с языка иврит означает «яйцо». «Бейцим», соответственно – «яйца», или много яиц… Ну, а одесситы, конечно же адаптировали это слово под своё уникальное произношение! «Закопаться по самые мэдэбэйцалы» означает закопаться так, чтобы и ушей небыло видно, или что-то вроде этого.
НА (ОДНУ) МИНУТОЧКУ! – позвольте спросить; Ничего себе!; Вот это да!
НАБРАЛ КИЗЯК В РОТ! – выражение более грубое, чем то, которое тоже произносят в Одессе: «Молчит, как рыба об лёд!», потому, что кизяк, по-украински – это коровьи «лепёшки». В русском языке есть аналог этого выражения: «Как в рот воды набрал». Поэтому, когда человеку предлагают высказаться, ему говорят: «Выплюнь кизяк и таки уже скажи слово!»…
НАДУТЬ В УШИ – рассказать что-либо.
НАРВАТЬСЯ НА КОМПЛИМЕНТЫ – Вести себя таким образом, чтобы в самом лучшем случае напихали полный рот. В данном контексте слово «комплименты» - синоним неприятностей.
НЕ ФОНТАН – Один из самых распространенных одесских терминов в других языках. В отличие от них, в языке, породившем этот термин, слово Фонтан по-прежнему пишется с большой буквы. В давние времена Одесса, как и сегодня, испытывала острую нехватку в хорошей питьевой воде. Лучшей в те времена считалась вода с Фонтана, как по сию пору называется один из районов города. Очень часто биндюжники, развозившие питьевую воду в бочках, набирали её, где придется, но при этом рекламировали, что вода доставлена с самого Фонтана. Горожане, пробуя такую воду, качали головами и говорили: «Нет, это не Фонтан!». С тех пор словосочетание «не Фонтан» вышло за пределы Одессы как синоним подделки, некачественного товара, а в самом городе качество питьевой воды стало таким, что тот давний не Фонтан сегодня бы прошел за счастье.
НЕХАЙ – Одно из многих украинских слов в одесском языке. Означает «пусть». Не путать с выражением НЕ ХАЙ, которое означает «не ругай».
НИКАКИХ ГВОЗДЕЙ – В русском языке трактуется в качестве невзирая ни на что; что бы там ни было. В одесском языке термин зачастую употребляется при гарантии уже имеющегося состояния здоровья и безопасности жизни в ближайшем будущем.
ОБА ДВА – аж два.
ОБМОРОЖЕННЫЙ (ОТМОРОЖЕННЫЙ). – В Одессе, с её мягким климатом, термин этот издавна именуют людей, ведущих себя так, словно они явно переохладились, то есть инфантильных, ко всему безразличных. Иногда явно пытающийся согреть тело и душу, такой человек ведет себя неадекватно. То есть, прыгает ко всем не по делу, размахивает конечностями, орет согревающие исключительно его душу всякие неправильные слова, хватается за предметы с тяжелыми последствиями. За пределами одесского языка всего несколько лет назад появился производный термин ОТМОРОЗОК, ставший синонимом понятия «беспределыцик». Этот термин применяется во всех российских регионах. Даже, несмотря на то, что функции привычного для них мороза по созданию аномальных человеческих явлений там издавна брало на себя солнце, бьющее людей по голове.
ОБУТЬ – обмануть. Выражение обрело жизнь много лет назад, после того, как хозяин одного из подпольных цехов обул всю Одессу в «импортные» туфли. Необходимо отметить, что его подделки не уступали оригиналу по качеству, это вам не сегодня! А во время первого допроса у следователя НКВД подозреваемый вел себя как кристально честный советский человек. На следующий день, переночевав в камере, он, осознав и глубоко раскаиваясь, повел себя как настоящий советский человек, чистосердечно рассказав всё без утайки. В том числе, вспомнил о трехлитровых бутылях с закрутками, хранящимися под бетонированной дорожкой его дачи. Увидев эти консервы домашнего изготовления, менты поняли, что их клиенту уже не светит, а прямо-таки сверкает расстрельная статья, подобно золотым червонцам царской чеканки, извлеченным из бутылей. Это же, как нужно было глубоко раскаяться в течение ночи, чтобы вместо обувной статьи добровольно уйти под благостную сень вышки. «Он, конечно, обувал людей! – Судачили тогда в городе после справедливого приговора суда. – Но его самого обули – дальше стенки некуда!».
ОДНО ИЗ ПЯТИ – угроза физической расправы. Иногда может переводиться как «одно из двух».
ОТМОЧИТЬ КАНКАНТ – совершить нечто, из ряда вон выходящее; устроить номер. Образовано по аналогии с выражением «оторвать чечетку».
ПЕРЕСТАНЬТЕ СКАЗАТЬ – вы не совсем правы; прекратите такие речи. Более обтекаемый синоним выражения «Прекратите этих глупостей».
ПОДНЯТЬ ВОЛНУ – «накалить» разговор, предъявить претензии.
ПОЦ (ИВАНОВИЧ, МОИСЕЕВИЧ, ГНАТОВИЧ, ЭДМУНДОВИЧ…) – Традиционное дружеское обращение по имени-отчеству с заменой имени приятеля на слово поц. Допускается только в тех случаях, когда человек делает какую-то очевидную глупость либо совершает ошибку в работе. Услышав такое обращение, человек исправляет оплошность без лишних объяснений
ПОЦ, МАМА ДОМА? – В настоящее время является и синонимом вышеуказанного термина Поц Иванович. Первоначально соответствовал только таким выражениям, как «затвори калитку» в русском языке, что означает «у вас не застегнуты брюки на самом интересном месте».
ПО ТУЛУМБАСУ – выражение полного безразличия. Аналог русского «по барабану».
РАСКАТАТЬ ГУБУ – Соответствует таким понятиям в русском языке, как разинуть рот на чужой каравай; пустить слюну; позариться; держать карман на всю ширину собственной придурковатости.
СВИРБЕТЬ – чесаться. Когда в Одессе говорят, что у него кого-то что-то «свербит в заднице», то имеется в виду, что этому человеку что-то не даёт покоя, и что это его навязчивая идея.
С ВИДОМ НА КЛАДБИЩЕ И ОБРАТНО – прямая противоположность виду на море и обратно.
С УМА ДВИНУТЬСЯ МОЗГАМИ! – восклицание, свидетельствующее о предстрессовом состоянии его произносящего; комментарий к чьим-либо действиям, нередко направленным на улучшение жизни народа; синоним понятия «Сойти с ума».
СДЕЛАЙ ВИД, ЧТОБЫ Я ТЕБЯ ДОЛГО ИСКАЛ! – подите прочь; исчезни раз и навсегда; посмотри на Дюка с люка.
СДЕЛАТЬ ПАРОВОЗИК… – Эти слова употребляются чересчур интеллигентными и добрыми людьми, которые предпочитают обтекаемые определения. Поэтому, если возникает необходимость сказать «Больной на всю голову», они предпочитают выразиться иначе, благо одесский язык позволяет и не такое…
Это выражение является характерным примером подобной тактичной замены более широко распространенных терминов. Тем более что люди, поверхностно знающие одесский язык, могут воспринять слова: «Он способен сделать паровозик» в свой адрес как комплимент. На самом же деле выражение стало крылатым очень много лет назад, ещё в довоенной Одессе, из-за способа зарабатывать известного одесского сумасшедшего по кличке Миша Режет Кабана, Миша Задается. Миша Режет Кабана, постоянно работавший со своим сольным номером «Паровозик» у Привоза, исполнял его почти за символическую, но стопроцентную предоплату по несколько раз на день.
Миша Режет Кабана расстегивал штаны и доставал свой гигантский фаллос. Одной рукой деятель «привозного искусства» придерживал его, направляя в небо, вторую прикладывал к губам. Издав могучий гудок «Т-ту-ту-у-у-у!», сумасшедший, уверенно имитируя вибрацию паровоза на рельсах, разрезал уличную толпу. Не обращая никакого внимания на бурную реакцию зрителей, он честно отрабатывал свой гонорар: локомотив, развивая скорость, мчался до конца квартала и обратно к воротам Привоза с постоянными гудками, сбрасыванием пара и шумовым эффектом на рельсовых стыках. Сумасшедший, «делавший паровозик», добивался такого правдоподобия, что будь здесь великий Станиславский, он бы вполне мог закричать: «Верю!»…
СЕРПОМ ПО ЯЙЦАМ – Соответствует выражению «нож вострый» в русском языке. Термин свидетельствует не только о неразрывной духовной связи пролетариата и колхозного крестьянства, но и хранит память о гербе Страны Советов, на котором был изображен серп и молот, или как говорили в народе, смерть и голод. Намекая на этот герб, при возникновении какой-то весьма неприятной ситуации, одесситы комментировали: «Как серпом по яйцам и молотом по темени». И как это часто случалось с аналогичными фразами, в повседневной речи стала активно использоваться лишь её первая часть.
СЛУШАЙТЕ СЮДА – послушайте.
СНАЙПЭР – В свое время Совнарком принял, как всегда мудрое решение: все мужчины Советского Союза, вне зависимости от возраста, должны научиться стрелять. Знаменитого уже тогда академика-офтальмолога Филатова обучал стрельбе из «трехлинейной» винтовки студент Грейз.
Через много лет директор музея истории Одесского порта А. Грейз восторженно вспоминал о встречах со всемирно известным ученым: «Это был тот еще снайпэр!». Сам академик Филатов, будучи также настоящим одесситом, обладал чувством юмора в надлежащей мере. Во время его юбилея студенты медицинского института преподнесли академику картину, на которой был изображен огромный глаз с портретом Филатова на месте зрачка.
«Какое счастье, что я не гинеколог!» – Сказал тогда академик, принимая подарок. Хотя академик Филатов был снайпэром, его клиника на протяжении десятилетий считалась лучшей в Советском Союзе. Память об этом хранит одна из рекламно-туристических песен со словами:
«Я за Одессу вам веду рассказ.
Бывают драки с матом и без мата.
Но если вам в Одессе выбьют глаз,
Так этот глаз уставит вам Филатов».

СМИРОД – это слово пришло в Одессу из украинского языка, на котором «смердеть», означает вонять. Только вот, одесситы придают этому выражению более «концентрированную» окраску. Иногда строгая одесская еврейская свекровь, которая «должна» знать о семейной жизни своего любимого сына все подробности, приходит к нему в гости и обязательно заглядывает в холодильник, чтобы проверить, не голодает ли её великовозрастное чадо. А так как «одесская мама» – это просто Чудо Природы, которое уверенно, что вкуснее всего накормит сыночка именно она, а ни какая-то там её невестка, то она обязательно шмыгнёт недовольно носом и выдаст невестке текст, примерно такого содержания: «И шо это у тебя, милочка, за такой густой смирод в холодильнике? В нём шо, таки хто-то умер?»…
СОПЛИВЧИК – матросский форменный галстук.
ТАКИ – утверждение.
ТЕБЕ ЖМУТ ЗУБЫ? – вы ведете себя столь недостойно, что я могу помочь вам срочно встретиться со стоматологом; у вас, наверное, имеется куда больше, чем 32 зуба, если вы рискуете так широко раскрывать рот.
ТОРБОХВАТ – Термин, претерпевший несколько изменений. Сперва, так именовали работников торгового флота, имевших, в отличие от остальных советских граждан, возможность приобретать заграницей все, чем благодаря морякам был богат одесский толчок. Затем торбохватами стали именовать воришек, промышляющих на железнодорожных вокзалах, специализирующихся на торбах пассажиров, а также продавцов колхозных рынков. И, конечно же, горе-рыболовов, которым все равно, как и на что ловить, лишь бы поплотнее набить уловом торбу.
ТРАВИТЬ – Есть несколько смыслов у этого истинно морского, флотского, одесского выражения:
1) врать, болтать, рассказывать истории.
2) рвать, проявление рвотного рефлекса.
3) ослаблять натяжение, ПОТРАВИТЬ – дать слабину, дать возможность отдыха, разрядить обстановку.
ТРАВЕРЗ, «СТОЯТЬ НА ТРАВЕРЗЕ» – быть напротив какого-то места, или постоянного ориентира – например «На траверзе маяка».
ТУХЕС (ТУХИС) – Никому не режущее слух слово, в отличие от русского синонима «жопа», она же «срака» в украинском. Зато одесское «тухес» запросто употребляли даже воспитанники детских садов и никто им не делал замечаний.
«У БАБЫ УТИ» – ресторан. Баба Утя была первой, кто открыл пункт общественного питания в Одессе ещё в 20-е годы. В память об этой легендарной даме ещё в середине двадцатого века «пойти до бабы Ути» означало сходить в ресторан. Более того, в те годы в Одессе функционировал ресторанчик безо всякой вывески, но почти с одноименным названием «У тети Ути». Официанткой в этом заведении была не менее легендарная тетя Утя, работавшая по принципу: одна нога здесь, а другая – хромая. Тетя Утя постоянно приговаривала, обращаясь к клиентам: «Рибки мои хрустальные, щас я вас всех обслужу, обсчитаю!». Чтобы попасть в кабачок, нужно было зайти во Дворец бракосочетания. Если женитьба не входила в планы посетителя, в вестибюле он сворачивал направо, спускался в подвал и таким образом вместо уз Гименея попадал в куда более приятные объятия Бабы Ути. Впоследствии во избежание всевозможных жизненных ошибок вход в заведение перенесли в подъезд Дворца бракосочетания.
УРОНИТЬ ЧЕЛЮСТЬ НА ПОЛ – раскрыть рот от изумления.
УТЮГ – большой, тяжелый корабль. Так ещё в русском флоте назывались первые железные и стальные корабли, сменившие деревянные парусники.
ФИКСА – металлическая коронка
ФУФЛО – какая-то явная ерунда, дребедень.
ФУФЛОГОН – торгующий фуфлом. Гораздо чаще выражение служит синонимом понятия «трепач»; диагноз больного словесным энурезом.
ХАБАНЕРА – фигляр; кривляка. За пределами одесского языка Xабанера – это испанский танец.
ХАЙ (ХАЁШЬ) – Поднимется в ста процентах случаев употребления термина. Поднять хай, означает орать, быть инициаторов скандала, максимально привлекать внимание к своей персоне громкими выкриками.
ХАПАЙ МЕШКИ – ВОКЗАЛ ОТХОДИТ! – Крылатое выражение, когда кому-то говорят, что он опаздывает. В былые времена  в Одессу из деревень поторговать на Привозе частенько приезжали на паровозе. Который на самом вокзале стоял очень не долго, а потом уходил в депо. А у селян, как правило, было по нескольку мешков. У каждого! Вот и получалась давка на выходе из вагонов. Всё это отнимало довольно много времени. И когда паровоз уже давал гудок об отходе с вокзала, одесситы орали прибывшим именно эту фразу.
ХИЛЯТЬ – ходить, прогуливаться неспеша, а иногда даже и «фланировать тудом-сюдом».
ЦИДУЛЯ (ЦИДУЛЬКА) – письменное распоряжение; уведомление; рекомендация, к которой получивший её относится с чересчур подчеркнутым рвением, судя даже по звучанию термина.
ЦУЙКА – это уже не коньяк «Самжэнэ», а откровенная, вонючая свекольная самогонка нижайшего качества.
ЧАЙКА МОРСКОЙ ПЕХОТЫ – а попросту ворона или большой ворон, конкурент чаек в борьбе за добычу в прибрежной зоне и на помойках.
ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ  ДЯТЕЛ – Одна из высших степеней слова «дурак», замаскированное ругательство, когда хочется и эмоционально охарактеризовать кого-либо, и, вместе с тем, избежать оскорбления кого-то неприкрыто-матерными словами.
ЧТО ЭТО ЗА ВОШИ? – так одесситы презрительно выражаются обо всём мелком: о мелких креветках, о мелкой рыбе, о мелких жареных семечках, о малой прибыли и даже о металлической мелочи в кармане. Да практически обо всём!
ЧТО ЭТО ЗА ТУРОК? – кто это такой? Ныне общепринятое на территории всего бывшего СССР выражение родилось ровно двести лет назад в Одессе, на Пересыпи, где обитали, в основном, казаки, строившие город. Однажды они увидели возле своих домов явного представителя турецкой нации, в долгих спорах с которой казаки изломали немало копий и сабель. «А что это за турок?» – спросил тогда один из поселенцев, привычно положив руку на рукоять пистолета. Буквально через минуту безо всякого кровопролития выяснилось, что обильно раскрывший рот прохожий действительно был только турком до тех самых пор, пока не стал настоящим одесситом. С тех пор не только казаки, но и остальные одесситы иногда заменяют выражение на его синоним «ЧТО ЭТО ЗА ОДИН?».
ЧТО Я С ЭТОГО БУДУ ИМЕТЬ? – Самый популярный из всех вопросов в одесском языке. Это вам не сакраментальное «Быть или не быть?». Подобным вопросом одессит никогда не задается: конечно быть! И быть хорошо. О главных жизненных приоритетах одесситов могут свидетельствовать и миллионы людей, и одесские песни.
ЧТОБЫ ВЫ ТАК ЖИЛИ! – пожелание собеседнику, явно не желающего вашего благополучия
ЧТОБЫ ДА, ТАК НЕТ – Выражение не имеет отношения к клятвам и дословно переводится на русский язык «немножко не совсем».
ЧТОБ Я ТАК ЖИЛ! – Наиболее сильная из клятв. Произносящий её, отвечает не здоровьем, которое иногда удается поправить, а самим фактом своего существования.
ША! – резкое одесское требование «Тихо мне!».
ШВЕНДЯТЬ – шляться; гулять в любом значении этого слова.
ШИЛО – спирт. Ужасно необходимая на флоте жидкость. Серьезно, для приборов и техники в условиях характерной сырости, неизлечимой коррозии металлов и хронически пониженного сопротивления изоляции ничего лучше не придумаешь, ничем не заменишь, во всяком случае, в обозримом будущем. А также – для людей. Замерзшего, промокшего, залитого штормовыми волнами,  продрогшего человека, если его ещё и выловили из-за борта, что иногда бывает, одним только чаем не отпоишь и не отогреешь, и, конечно, в боевой строй быстро не вернешь! «Шилом» этим можно было проковырять дырку  в стене непонимания ваших нужд и потребностей у каких-то конкретных личностей, трудящихся в сфере  снабжения, с его помощью решить некоторые технические проблемы, а также установить  достойный уровень делового сотрудничества и человеческого взаимопонимания  с новыми полезными людьми.
ШНОБЕЛЬ – эта выдающаяся часть лица может быть только у настоящего, «породистого» одессита! И когда так говорят о ком-то «другом», то делают ему от лица всего города большущий комплимент, причисляя к своей когорте! Обычно, про нос «не одессита» говорят ШНЮХ…
ЩАС! – держи карман шире; будешь долго ждать.
Я ДИКО ИЗВИНЯЮСЬ! – я вас умоляю простить меня.
Я ЗНАЮ? – сомневаюсь, что из этого что-нибудь получится; не могу сказать ничего конкретного.
Одесса была единственным городом в Советском Союзе, где учеников не заставляли учить наизусть обязательное для школьной программы стихотворение В.Маяковского из-за наличия в нем слов «я знаю», выражения «такие люди», имеющего значение «те ещё люди», а также интонационных особенностей одесского языка.
Я знаю? Город будет?
Я знаю? Саду цвесть?
Когда такие люди
В Стране Советской есть!..

Я СЕБЕ ИМЕЮ ПРЕДСТАВИТЬ – нарисовать в собственном воображении фантастическую картину, основанную на реальном факте.
ЯШКА – якорь. Выражения по этому поводу могут быть самыми разными! Например,  «встать на «Яшку», «отдать «Яшку», «бросить «Яшку» и тому подобное…