Цель вижу! 1 книга дилогии

Посвящается всем тем, кто выбрал себе нелёгкую судьбу Солдата в годы лихолетья Великой Отечественной…

Женщинам и девушкам, взявшим в руки оружие, посвящается…


Андрей Негривода

«Цель вижу!..»


* * * * *
От автора.


…С самого своего детства, каждый год, 9 мая, в день Великой Победы нашего народа, над фашистскими захватчиками, каждый из нас видит лица тех, кто нам эту Победу принёс… С самого детства мы смотрим на этих людей, на их просветлённые, одухотворённые лица, и понимаем, или догадываемся, что вот именно они-то и счастливы по-настоящему! Они, самые простые люди, с разными профессиями, с разным образованием, с разной судьбой, все они счастливы оттого, что на их плечи выпало огромное счастье стать Освободителями!
Это именно они, пройдя через смерть, ранения, болезни, горечи утрат, принесли своему народу счастье быть свободным, и непорабощённым.
Это они, эти ветераны Великой Отечественной, с самого первого дня войны делали всё, что было в их силах, чтобы одержать эту Великую народную Победу, потому что и сами были частью своего великого народа, своей великой и не побеждённой страны!
Каждый год, всматриваясь в эти лица, мы понимаем, что с каждым годом их становится всё меньше и меньше… Время, к сожалению, безжалостно, и оно неумолимо забирает тех немногих, которые ещё остались… А ведь они, эти героические ветераны, сумели победить такого сильного и безжалостного врага, и потом, стиснув зубы, прожить ещё долгую-долгую жизнь!..
Совсем скоро придёт ещё одна, очередная годовщина Великой Победы, и кое-кто из тех, кто эту победу принёс, порадуется в очередной раз! Но их, Победителей, к сожалению, с каждым годом становится всё меньше и меньше…
Этой книгой я постарался отдать дань нашего огромного Уважения именно женщинам на войне! Женщинам, которым, на самом деле, там совсем не место, ибо они, в первую очередь, наши матери, жёны и сёстры…
Этим героическим женщинам, и тем их ежедневным большим и малым подвигам, которые они совершали, потому что презирать смерть ради правого дела – это уже само по себе большой подвиг!..
Живите счастливо, дорогие наши! Живите долго!..

А. Негривода






* * * * *
Пролог

…То, что будет сказано в самом начале этой большой книги, основано на личном опыте авторов, и явилось плодом длительного и многолетнего изучения искусства, которое в современной жизни назвали не очень благозвучным словом «снайпинг»…
И эта небольшая часть книги, небольшой экскурс в прошлое, в историю развития этой науки, мы надеемся, не очень утомит читателя, но даст понимание того, о чём была написана вся книга…
Итак…
Снайпер – это не просто стрелок со снайперской винтовкой. Это сверхметкий стрелок на дальние дистанции. Эталон снайперской точности – попадание противнику между глаз на расстоянии 800 метров…
…Когда именно впервые появилась идея использовать для уничтожения врага специально обученных меткой стрельбе людей? Можно предположить, что тогда же когда и началась первая война.
Мы не будем, уподобляясь учебникам для школьников, рассказывать о племенах охотников, которые, враждуя друг с другом, поняли, что один меткий боец, действующий скрытно, способен успешно противостоять вражескому отряду и уничтожить его. Не будем приводить в пример и Робин Гуда, который использовал в борьбе со знатью особо метких и скрытно действующих бойцов. Расскажем лучше о том, что известно достоверно…
А достоверно известно, что при Петре I в русской армии отличные стрелки и унтер-офицеры были вооружены нарезными штуцерами с лучшей кучностью боя и большей дальностью стрельбы, чем гладкоствольное ружьё, состоявшее на вооружении рядовых солдат…
Суворов специально использовал метких стрелков в бою. При штурме крепости Измаил в 1790 году. По его приказанию отдельным группам отборных стрелков было поручено уничтожать защитников вала, мешающих русским солдатам взбираться по лестницам на стены крепости.
Ученик и последователь Суворова, полководец Кутузов также придавал большое значение подготовке отличных стрелков-охотников…
Кутузову принадлежит особая роль в разработке принципов тактического использования отборных стрелков. Одним из наиболее ярких примеров, умелого использования отборных стрелков, является бой у села Бородино в 1812 году. В этом бою егеря и отборные стрелки-охотники Кутузова метким огнем сдерживали более часа натиск семитысячной французской армии.
Позднее, в «Правилах рассыпного строя», изданных штабом 1-й армии в 1818 году, говорилось:
«…Сила пехоты преимущественно в её огне, однако же, не во множестве, но в цельности выстрелов!»…
Указывая на преимущества рассыпного строя, автор «Правил» рекомендовал иметь отборных людей, «...доведенных преимущественно перед прочими до высшей степени совершенства искусства стрельбы в цель». Но все перечисленное не имеет главного признака действий современного снайпера – сосредоточенность на поставленной цели и скрытности действий.
Понимание преимуществ использования снайперов приходило во многом вынужденно. При ведении боевых действий, слабая сторона, не имея возможности противостоять противнику в открытом бою, была вынуждена использовать тактику быстрых ударов, оставляя своих бойцов незаметными для врага.
Ярким примером эффективного использования отличных стрелков для выполнения особых боевых задач стала в англо-бурская кампания в 1899-1902 годах. Бурские охотники, избегая вступать в открытый бой с англичанами, маскируясь, устраивая засады, подпускали солдат противника, на близкое расстояние и выводили их из строя метким огнем. Эта неравная борьба за свою независимость горстки стрелков против численно превосходящих и хорошо снаряженных английских войск продолжалась более трех лет. Англичане от огня бурских снайперов несли очень большие потери. Даже когда в английской армии сменили цветное обмундирование на форму цвета хаки, не выделявшуюся на фоне песчаных холмов Трансвааля, меткий огонь буров продолжал наносить англичанам огромные потери.
Именно на этой войне, на позициях английских войск, родилось джентльменское правило – «трое от одной спички не прикуривают»… А случилось это из-за повторяющихся с трагичной периодичностью случаев, когда собравшиеся вместе офицеры в темное время суток расслаблялись никотином. Им казалось, что в темную Африканскую ночь они невидимы для бурских стрелков. Но вот зажигалась спичка, от которой прикуривал сигару первый офицер и бурский снайпер засекал в темноте вспышку. Затем прикуривал второй, и загоралась вторая сигара. В темноте, хорошо было видно, как перемещался огонек спички и снайпер брал упреждение на перенос огня. Когда же прикуривал третий, то стрелок уже точно представлял его местоположение и этому, третьему, сразу же доставалась пуля в голову…
«Снайпер» в переводе с английского означает «меткий стрелок по летящим уткам».
Когда-то в Англии так называли удачливых охотников. Потом так стали называть бурских стрелков. Причины этому были. Буры со своими дальнобойными винтовками доставали англичан в любое время суток, и, казалось бы, в самых безопасных местах.
…Снайперский промысел, как таковой, в начале и середине XIX века не культивировался из-за отсутствия точного дальнобойного оружия. Бывали единичные случаи в Крымской кампании и русско-турецкой войне, когда английские аристократы из дальнобойных нарезных штуцеров с диоптрическими прицелами, сделанных на заказ, охотились за русскими солдатами и офицерами.
И именно этот опыт англичан переняли голландские поселенцы республики Трансвааль в англо-бурской войне. На вооружении буров в это время уже появились оптические прицелы, правда, громоздкие и несовершенные, но они были! Это был прорыв в военной технике. Любое изменение в боевой тактике – следствие прогресса в развитии оружия. Оптические прицелы, установленные на немецкие винтовки Маузера калибра 6.5 миллиметров, использование бездымного пороха, резко повысили стрелковую результативность буров. Эффект массового применения такого оружия был неожиданным и впечатляющим!
По существу, это и были первые снайперские винтовки…
…Во время Первой мировой и последующей гражданской войн снайперы в войсках практически не применялись. Не было снайперского оружия и оптических прицелов, а также отработанных снайперских методик. И лишь изредка стреляли друг по другу призовые стрелки, ради собственной потехи устраивая на фронтах свободную охоту…
После гражданской войны в Красной Армии снайперов считали ненужной блажью. Расчёт на основное поражение противника, как и в царской армии, строился на плотности огня…
В последнее время стали просачиваться сведения, что это было следствием указания свыше – военным незачем было знать снайперские тонкости. Это должны были знать только те, кому положено знать…
В системе ОГПУ-НКВД при Генрихе Ягоде снайперской подготовке сотрудников для выполнения специальных заданий уделялось повышенное внимание, и выделялись немалые средства. Бригады подготовленных снайперов существовали и при сталинской охране. Для этого в Германии были закуплены весьма неплохие оптические прицелы, на базе которых впоследствии были созданы очень хорошие прицелы ПЕ и ПБ. В СССР развивался стрелковый спорт, но общевойсковых тактических снайперских методик перед Великой Отечественной войной всё-таки не было… Как и специального оружия…
…Жестокий урок русским преподали финны во время зимней кампании 1939 года. Финское командование отлично подготовилось к войне и учло буквально все, в том числе и возможности метких стрелков…
Но об этом будет рассказано позже, уже в самой книге…
После выигранной, ценой неимоверного количества жертв, финской войны советское командование сделало соответствующие выводы. Для снайперского применения были разработаны новые образцы снайперского оружия: винтовка СВТ и оптический прицел универсальный ПУ, который оказался настолько удачным, что применяется, и по сей день!..
…В то же время была обобщена общевойсковая снайперская тактика и разработана практическая методика стрелковых тренировок, пригодная для широкого применения.
Немцы перед Великой Отечественной войной тоже разрабатывали снайперские методики и основную ставку при этом сделали на высокую технику меткого выстрела.
Подготовка снайпера в довоенной Германии длилась не менее двух лет!..
Надо отдать должное, немецкие снайперы стреляли очень хорошо, и подготовлено их было большое количество.

В тридцатые годы в СССР было очень популярно движение «ворошиловских стрелков». Это всеобщее увлечение стрельбой очень помогло снайперской подготовке, правда, надо понимать, что снайперской тактике и обращению с оптическим прицелом в этих клубах, конечно же, не учили. И поэтому… Мы, к сожалению, в снайперском плане к войне подошли неподготовленными…
Война требовала немедленного действия, и поэтому в Красной Армии упор делался на физическую выносливость снайпера, маскировку и массовость. Основой специальной тактики стал снайперский террор…
И тактика эта, в условиях такого широкомасштабного военного конфликта, оказалась единственно правильной и применялась до конца Второй мировой войны. В первые месяцы войны подготовленных снайперов в Красной Армии фактически не было. Солдаты и офицеры овладевали снайперским мастерством по ходу боевых действий.
Позднее, в самом начале 1942 году, стали функционировать сначала трехмесячные, а затем шестимесячные снайперские курсы. Но этого было недостаточно. Во второй половине войны срок обучения снайперов был увеличен до восьми месяцев в специализированных снайперских школах…
 Во время Великой Отечественной наше снайперское движение оказалось результативнее немецкого и прочих благодаря не только массовости, но, главным образом, беспредельной русской изобретательности, нечеловеческой выносливости и адскому терпению, способности работать в грязи, снегу, под палящим солнцем…
Способность русских снайперов из вроде бы примитивного оружия – «трехлинейной» винтовки «Мосина» образца 1891 года – попадать противнику между глаз с расстояния 700-800 метров приводило гитлеровцев настоящий шок и наводило панику.
На войне время спрессовывалось. Жестокая необходимость обостряла восприимчивость и заставляла человеческий организм работать на грани невозможного. На что в мирное время требовались годы, на войне уходили месяцы и недели. В экстремальных жестоких условиях человек довольно быстро превращался в то, что сейчас называют модным термином – ниндзя. Боевое искусство советские снайперы довели до совершенства, и до наших японским снайперам-ниндзя было очень и очень далеко!..
 …За время, прошедшее после Великой Отечественной войны, снайперская тактика в принципе не изменилась…
Оружие осталось таких же калибров и такой же дальнобойности. Снайперский промысел по-прежнему, как и в те годы, тяжел и опасен…
Снайпер, как и раньше, не имеет права на промах. И принцип профессиональной чести остался таким же, как и в те далёкие годы – цель должна быть поражена на предельно дальней дистанции, между глаз и с первого выстрела…
….В середине весны 1942 года Наркоматом Обороны СССР была сформирована первая Центральная женская школа снайперов.
За два года было подготовлено более 1800 женщин-снайперов, которые до конца войны уничтожили, по самым грубым подсчетам, более 18000 немцев, то есть одну немецкую дивизию полного фронтового состава…
Но уже никто не помнит того, что этими снайперами становились девушки, которым едва-едва исполнилось 18 лет…




























































Книга первая
Лейтенант Мила





















Все загадочное порождает легенды. Искусство боевого снайпера граничит с мистикой. Эффект его работы ужасен, а способность возникать в самом неожиданном месте и бесследно исчезать после выстрела кажется сверхъестественной…





Часть первая
Пути-дороги…



* * *
Май 1942 г.

…Поезд, нёсся на восток, рассекая ночь…
Бешено крутились большие диски колёс паровоза, подгоняя весь эшелон… Всё дальше и дальше от фронта в тыл, туда, где небыло слышно непрерывной артиллерийской канонады, где не взрывались тяжёлые снаряды, где не визжали над головой осколки и пули…
Впереди была передышка…
Нет, не отдых, потому, что вот уже почти целый год никто не знал отдыха – шла война, тяжёлая и кровавая… Но… Случались иногда вот такие передышки, когда можно было, по крайней мере, не опасаться, что тебя, сдуру высунувшего голову над бруствером траншеи поприветствует поцелуем вражеский снайпер… Пулей посреди лба…
Через несколько долгих часов можно будет просто пройтись… Не ползти по-пластунски, прячась за каждый камень и куст, а именно пройтись!.. И не пригибаясь, не на полусогнутых в коленях ногах, а в полный рост, распрямив плечи! И не оглядываясь при этом с опаской по сторонам, и не вглядываясь в окружающие кусты… Почти забытые ощущения того, что ты нормальный, обычный человек…
…Миловидная, даже красивая, молодая девушка лет 25 в военной форме, сидела на нижнем ярусе деревянных нар, и рассеянно посматривала на «постояльцев» вагона под глухой перестук колёс на рельсах
«Теплушка» была переполнена…
В основном здесь были обычные гражданские люди, которым повезло, и теперь они эвакуировались в глубокий тыл… Женщины, дети, старики… Они, уставшие и измученные, спали вповалку на двухъярусных нарах «теплушки», установленных по обе стороны некогда товарного вагона…
Девушка повернула голову и увидела, как в углу, прямо на полу, сидит женщина со спящим годовалым ребенком на руках, а рядом с ней, опустив голову на колени женщине, спит мальчик, лет шести…
«…Господи! – Подумала она вяло. – Когда же это всё закончится? Когда же они домой-то вернутся… И будет ли ещё тот дом?.»
Она поднялась, поправила на плечах шинель, подошла к женщине, и легонько коснулась пальцами её плеча:
- Женщина… – Прошептала она тихо, и, увидев, как та открыла глаза и с тревогой посмотрела на ней, проговорила. – Не волнуйтесь!..
- Немцы? – Спросила женщина и прижала к себе детей.
- Нет! Не волнуйтесь! Всё в порядке! – Девушка в форме наклонилась и проговорила тихо, чтобы не разбудить малыша. – Там место есть, на нижнем ярусе… Идите туда… А то здесь, возле дверей, ещё ребёнка застудите…
- А вы как же?
- А я и так доеду… Не долго уже осталось… Всего-то до утра… Идите-идите! Там и детям удобнее будет!
- Спасибо тебе, милая! – Ответила женщина. – Как звать-то тебя?
И девушка улыбнулась в ответ:
- А вот так и звать – Мила… Или Людмила Сизова, если по документам…
- Знакомое имя… – Женщина наморщила лоб. – Что-то я о тебе слышала…
- Вряд ли… – Улыбнулась ещё раз Мила. – Ну, вы идите, устраивайтесь, а я уж тут… Воздухом подышу… Вон май-то какой!.. Скоро совсем уж тепло станет…
Она посмотрела, как женщина с детьми устроилась на её месте, потом поплотнее запахнула шинель на груди, подняла воротник, закрываясь от довольно холодного ещё, майского ветра, который задувало в приоткрытый дверной проём «теплушки», поудобнее оперлась плечом о стенку вагона, и проговорила едва слышно:
- Слышала… – Ухмыльнулась она. – Может и слышала…
Она смотрела в ночь, в никуда…
Тугой ветерок трепал и лохматил её коротко стриженные волосы, но девушка уже не обращала на это никакого внимания… По её отрешённому взгляду было видно, что она уже была не здесь…
Да так и было на самом деле – Мила уже летела прочь из душной «теплушки» за своей мыслью, по волнам воспоминаний…
…То была темная степная ночь…
И тот состав остановился тогда посреди степи в Бессарабии… Дёрнулся раз-другой, лязгнули буфера вагонов, таких же «теплушек», в которой ехала Мила и теперь…
Разница была лишь в том, что тогда она ехала на фронт…


* * *
Июнь 1941 г.

…Сгружались из эшелона в непроглядную темноту Бессарабской степи… Молча, сгружались, и были слышны в этой тишине, да и то лишь изредка, только позвякивания металла о металл…
После духоты теплушек степная ночь ошеломляла и опьяняла тёрпкими запахами полыни, клевера и ковыля…
Люда Сизова ещё совсем недавняя выпускница университета, абсолютно городской житель, ещё не успела освоиться с такой темнотой, когда не видно даже собственных рук, со степью, со всеми этими, такими новыми для неё запахами и звуками, когда…
Поблизости ухнули орудия…
- Что это? – Спросила она у кого-то. – Это немцы или наши?
Да только никто не стал отвечать…
Послышалась команда:
- Полк! В колонну по четыре! Становись!
Так, в колонне они прошли несколько сотен шагов и остановились около невысокого холма, вокруг которого полки стрелковой дивизии выстроились в большое каре…
Посредине на холме стоял высокий человек, и поблёскивал в призрачном свете своим пенсне – это был командир дивизии генерал-майор Петров. А прямо над ним развивалось, трепыхало на лёгком ветру, полотнище знамени…
- Может, знамя вам и не видно сейчас… – Услышала Люда тогда, посреди той ночи. – Но я его знаю! Выцветшее, продырявленное… И имя на нём Чапаева – он брал его в руки! Этому легендарному знамени столько же лет, сколько нашей революции! Поклянемся же Родине, бойцы, Чапаю прогнать Гитлера с нашей земли!..
На этом знамени, той ночью, поклялись все… Поклялась и снайпер, сержант взвода снайперов, Люда Сизова. Поклялась не щадить своей жизни, так же, как не щадил её легендарный Чапай...
А комдив продолжал:
- И помните, красноармейцы, какая вам оказана честь! Вы теперь бойцы и командиры 25-й имени Василия Чапаева стрелковой дивизии! Она приняла бой в первую же ночь войны... А теперь берите лопаты, отправляйтесь рыть окопы...
…Ещё несколько дней назад, она, выпускница университета приехала из Киева в Одессу, чтобы закончить здесь свою дипломную работу.
И тут её застигла война… В тот проклятый день – 22 июня 41-го года…
Люда поступила тогда так, как в эти дни поступали тысячи её сверстников – она бросилась в военкомат, чтобы уйти добровольцем на фронт.
И долго убеждать работников военкомата не пришлось…
Помогло Сизовой её удостоверение о том, что она Мастер Спорта по стрельбе, и второе – об окончании снайперской школы Осоавиахима, а снайперы фронту были очень нужны… До войны она специально, в тайне от своего тренера, окончила эту снайперскую школу, потому что мечтала уехать по «комсомольской путёвке» в далёкий Мадрид и сразиться с фашистами на земле Испании…
Но теперь они пришли сюда, и уже с опытом войны…
…Людмилу зачислили в снайперский взвод…
Вот тут и началось самое для неё тяжкое…
Мало было обладать меткостью стрельбы спортсмена – необходимо было научиться терпению и хладнокровию!  Стать мастером точной, снайперской стрельбы было совсем не просто!.. Те знания, которые она приобрела в «снайперской школе», конечно же, помогали, но… Молодая, горячая и влюблённая, она, бегая на занятия в Осоавиахим ещё под мирным небом, не понимала, для чего ей нужны были ей все эти премудрости!
«…Прицелился, выстрелил, попал! – Думала она. – Чего ещё надо?..»
Но Люда справилась и с этой, не самой простой задачей…
Справилась потому, что рядом с ней тогда был умный, умелый и опытный командир взвода двадцатипятилетний лейтенант Василий Ковтун, который повоевал и в Испании, в 12 интернациональной бригаде, и в Финляндии, и носил на своей груди два ордена… Именно он-то и научил её тогда вести наблюдение, чувствовать винтовку, как живое существо, вести поиск… Именно он, лейтенант Ковтун, и научил её, необстрелянную девчонку, быть настоящим снайпером…

* * *
Май 1942. Поезд…

…Мила настолько глубоко ушла в свои воспоминания, что даже не заметила, как к ней неслышно подошла рыжеволосая, с длинными косичками до пояса, девушка в толстой вязаной кофте, которая была ей явно не по размеру.
Она протянула Миле большую, слегка помятую алюминиевую кружку:
- Чаю не хотите? Правда, он уже холодный совсем… – Проговорила девушка, и, словно застеснявшись чего-то, опустила глаза. – Но заварка совсем свежая, вчера заваривала!
Она одной рукой протягивала кружку, а другой укутывала горло большим воротником кофты:
- Прохладно, что-то. А ещё ехать и ехать…
Мила, словно очнувшись, от нахлынувших на неё воспоминаний, посмотрела на это веснушчатое, конопатое улыбающееся лицо и проговорила, в ответ, невольно улыбнувшись:
- Уже скоро… Утром прибудем на место… Спасибо тебе!.. Иди спать, красавица… Иди, отдыхай…
Она взяла из рук девушки кружку, отхлебнула большой глоток холодного тёрпкого чая, и…
Словно опять нырнула в пучину своих воспоминаний…
А девушка с рыжими косами…
Она, немного замявшись, постояла смущённо несколько минут рядом с Милой, робко поглядывая в её сторону, словно узнав ней кого-то, а потом, поняв, наверное, что разговора между ними так и не будет, тихонько, едва не на цыпочках ушла вглубь «теплушки». И много странного и непонятного было бы в её поведении для тех, кто мог бы не спать в эти часы…
Но пассажиры спали, а девушка, стоявшая у двери «теплушки» и зябко кутавшаяся в поднятый воротник шинели опять отрешённо смотрела в темноту, в даль…
Мила вспоминала, и на её скулах появились, вдруг, большие, тяжёлые желваки. И она сама не заметила, когда её тонкие ладони сжались в жёсткие кулаки, а глаза сузились так, словно она прицеливалась в кого-то в пролетающей мимо, за стенкой вагона, ночи…
Воспоминания, воспоминания…

* * *
Август 1941 г.

…Её полк, вместе со всей дивизией отходил с боями к Одессе, а потом почти два месяца воевал за этот город на его дальних рубежах…
Знойные дни под Одессой, бесчисленные атаки, которые отбивали «чапаевцы», ночные бои, тяжелые утраты многому научили вчерашнюю студентку Люду Сизову…
Ничто не давалось на войне легко, и каждый день, а иногда даже час приносил новые испытания…
Её «взводный», лейтенант Ковтун был требовательным и строгим командиром, но… Мила была единственной девушкой в его подразделении, и он всячески, когда случалась такая возможность, пытался оберечь Люду, понимая, как трудно молодой женщине на фронте… Но она, упрямая максималистка всегда резко протестовала против этих «поблажек», всегда «вставала на дыбы» перед лейтенантом пытаясь доказать, что она никакая не особенная, и что такой же солдат, как и все остальные.
Да и воинская дружба, которой она уже успела научиться, её ко многому обязывала…
А потом настал тот день, который запомнился Миле навсегда…
…В тот день лейтенант Ковтун зашёл в блиндаж, где Люда отдыхала после недавнего тяжелого боя, и сказал ровным голосом, как о само собой разумеющемся:
- Сегодня мы выйдем на позиции, и взводом будем прикрывать отход полка, а ты, сержант, уйдешь вместе с полком на новый рубеж…
- Как уйду? – Люда вскочила с топчана, на котором сидела и воинственно выпятила грудь. – Я буду прикрывать полк вместе со своим взводом, товарищ лейтенант!
- Это приказ, сержант! – Ответил он, и устало посмотрел в глаза девушки. – Это очень опасно, Люда… Полк, по приказу комдива, отходит на новые позиции… Нам, моему взводу, приказано прикрыть его отход… Но… Немцы обязательно попытаются «сесть на плечи» полка и прорвать оборону… А мы… Мы должны не дать этого сделать… Это почти невозможно – нас очень мало. Но есть приказ комдива Петрова продержаться двое суток, и ни часом меньше… С нами идёт комиссар полка, потому что… Мы идём на смерть, Мила… Ради наших товарищей… И поэтому в этот бой ты не пойдёшь! Ты должна жить!
- Пойду, товарищ лейтенант! – Сказала Мила решительно, и выбежала из блиндажа. – Обязательно пойду!
Ей помог тогда комиссар полка, которого сержант Сизова убедила в том, что не может оставить свой взвод в таком тяжёлом задании, когда каждый меткий ствол и верный глаз может быть на счету, и Ковтун согласился оставить Люду в прикрытии…
…Немцы атаковали позиции полка двумя батальонами, но безуспешно – горсточка снайперов продержалась тогда в своих окопчиках весь долгий летний день, и положила перед опустевшими полковыми траншеями не один десяток фрицев…
А когда, наконец-то, наступила ночь, они тут же, в окопах, похоронили своих погибших товарищей…
Ранним утром следующего дня лейтенант Ковтун приказал бойцам своего снайперского взвода нацепить пилотки на саперные лопатки и воткнуть их около себя:
- Пусть маячат, нам будет легче, а немцам больше хлопот…
…От жары трескались и кровоточили губы… Хотелось пить так, что кроме этой жуткой жажды Мила уже не могла думать почти ни о чём… Глаза разъедала мелкая едкая пыль и они слезились и болели так, словно в них сыпанули горсть перца…
Но надо было держаться! Ещё весь день…
Против взвода Ковтуна немцы бросили тогда свой снайперский взвод… Видимо, решили управиться с советскими стрелками по-быстрому, но…
Та, массовая снайперская дуэль тянулась несколько часов!
Взвод Ковтуна потерял больше половины своих бойцов… Но и ряды немецкого взвода снайперов очень сильно поредели!.. Мила за тот день «записала на свой счёт» четверых немецких стрелков!..
И немцы поняли, наконец-то, что «управиться по-быстрому» здесь у них не получится…
И наступила тягостная пауза… Над полем боя на несколько часов повисла такая кладбищенская тишина, что аж в ушах звенело!
А потом стемнело, на степь упала летняя ночь…
И пришло время, уходить…
Снайперы лейтенанта Ковтуна совершили совершенно невозможное, задержав здесь наступление немцев на целых двое суток!.. Теперь нужно было уходить им самим…
…Над окопчиком Люды показалась голова лейтенанта.
Его синие глаза в сумерках казались черными:
- Слушай, Люда, твоя винтовка шалит, я по звуку слышу… Засорилась что ли… – И он протянул ей свою проверенную «мосинку». – Вот! Бери мою, заслужила… А я к пулемету пойду… Будете отходить – я прикрою!..
- Я не уйду от тебя, Василь! – Вскинулась Мила. – Нельзя так! Все вместе уйдём!
И Ковтун только улыбнулся грустно:
- Я приказываю, сержант... Не получится у нас всем вместе, Мила, не получится… Не дадут они нам, гады, этого сделать… Не отпустят просто так… Поэтому я и остаюсь…
…Не успели снайперы отойти от траншей и нескольких метров, оставляя там, за своей спиной молчаливый пока пулемёт, как…
Заработали немецкие миномёты… Видимо ждали фрицы, когда начнут оставлять позиции русские снайперы, и очень внимательно за ними следили… И дождались своего часа…
- Фи-у-у-у-у! Фи-у-у-у-у! Фи-у-у-у-у! – Взвыли в воздухе немецкие мины.
И…
- Б-ба-бах-х-х! Б-ба-бах-х-х! Б-ба-бах-х-х!..
…Взвод сумасшедшим галопом вернулся обратно, потому что все понимали, что в открытой степи они, даже ночью, если уж и не совсем похожи на мишени, то, во всяком случае, очень уязвимы для вражеских миномётчиков…
Мила спрыгнула в окоп пулемётной ячейки, и…
Увидела лейтенанта, спина которого была превращена осколками мины в страшное, кровавое месиво…
Она бросилась к нему и зашептала:
- Товарищ лейтенант!  - Она тормошила тело и приговаривала. – Товарищ лейтенант! Вася! Вставай! Вставай, командир!
Да только…
И тогда она крикнула во весь голос, так чтобы перекричать грохот взрывов:
- Лейтенанта убили! Ковтуна убили!!! – И замерла истуканом, глядя в его открытые, ультрамариновые глаза…
В окоп спрыгнули несколько бойцов, и Мила, словно через воду, услышала, как прокричал старшина Маренко:
- Командование взводом принимаю на себя!.. Огонь! Искать цели, бойцы! И огонь!!!
Пулемёт Ковтуна перешёл к Маренко, винтовка этого синеглазого украинца уже была у Люды… И они стреляли в ночь, стоя плечом к плечу…
Маренко подавал команды охрипшим голосом, вылетавшим из пересохшей глотки, которая уже сутки не знала воды…
И немцы опять «облизнулись», и не решились наступать на опустевшие полковые траншеи…
А под утро, всё же, решено было отходить… Теперь у снайперов оставались только гранаты…
Люда приподнялась, чтобы вылезти из окопчика, и застыла, как изваяние… Она должна была перешагнуть через тело Ковтуна, но не могла сдвинуться с места…
Вот тогда-то к ней и подполз комиссар полка, взял её, полуоглушённую, схватил в охапку, и потащил их траншеи наружу… В тыл… И Люда видела, когда оглядывалась через плечо, как Маренко и ещё двое раненых снайперов зарывали тело лейтенанта Ковтуна прямо там, в окопе, чтобы над ним не надругались фашистские вурдалаки…
Они тогда вышли…
Едва ли треть прежнего взвода, но вышли…
…А потом, в сентябрьских боях, когда полк отбивал одну атаку противника, погиб и новый командир взвода старшина Маренко…
И Люда приняла командование на себя…
В том бою она услышала, как захлебнулся на высокой ноте «Дегтярёв», и, почувствовав неладное, поспешила к тому месту, где в отдельной ячейке с ним мастерски управлялся старшина Маренко, и поспешила, побежав вдоль траншеи к своему «взводному»…
- Как же так? – Выкрикнула она, ещё не добежав до места.
Маренко полусидел на дне ячейки и не шевелился, а на его гимнастёрке, на груди, уже расплывалось большое кроваво-красное пятно…
Мила бросилась к старшине, заглянула в его глаза, и увидела там бездонную пустоту…
И тогда она бросилась к пулемету…
- Ну! Идите! Идите сюда, сволочи! – Рявкнула девушка и прицелилась.
Цепи мышино-серого цвета приближались. И тода опять заговорил пулемёт:
- Та-та-та-та-та-та!!! Та-та-та!!! Та-та-та!!! Та-та-та-та-та-та-та-та!!!
Мила положила винтовку Ковтуна, с которой теперь не расставалась ни на минуту на бруствер, а сама продолжала строчить из пулемёта…
А когда, уже намётанным глазом опытного снайпера, находила во вражеской цепи офицера, то отрывалась от приклада «Дегтярёва» и брала в руки проверенную «мосинку»:
- Бах! – Выплёвывала «трёхлинейка» снайперскую пулю.
И где-то там, впереди, в цепи атакующих, падал, словно подкошенный, немецкий офицер…
- Пятьдесят два! – Говорила про негромко Мила, и возвращалась к пулемёту…
Та атака захлебнулась и немцы стали отходить… А ещё через несколько минут передний край обороны полка стали обрабатывать из своих пушек немецкие артиллеристы…
- Б-бу-бух-х! Б-бу-бух-х! Б-бу-бух-х! Б-бу-бух-х! – Снаряды сыпались с неба, как дождь. - Б-бу-бух-х! Б-бу-бух-х! Б-бу-бух-х!..
Тот снаряд разорвался совсем рядом…
Людмилу ударило о землю, винтовку Василия Ковтуна разнесло в щепы...
Она была контужена… Тяжело… В голове её гудело, как церковный набат, а перед глазами всё плыло, но поле боя Мила не покинула – в атаку опять поднялись немецкие цепи, и она опять прильнула к прикладу «Дегтярёва»…
А после боя вообще отказалась идти в госпиталь – чувствовала, что может обойтись и без этого, а взводом кому-то надо было командовать…
Во тогда-то о ней и заговорили… Не только в дивизии, а и во всей Отдельной Приморской армии, а генерал Петров, который уже ей командовал, лично вручил Людмиле  её первый орден…
Он ней писали газеты оборонявшейся, осаждённой Одессы, о ней писали газеты других армий и фронтов, о ней писала газета «Правда», поднимая её примером боевой дух красноармейцев всей Красной Армии…
И ей стали приходить письма…
Со всех концов великой страны, со всех фронтов!..
Людмилу Сизову, легендарную девушку-снайпера, знали, наверное, все, или, по крайней мере, слышали о ней…
А где-то на востоке страны, в эвакуации, за её судьбу тревожилась мать… Мила, со слезами на глазах, читала письма, которые приходили от этой старушки, но, всё же… Её мысли, её самые большие тревоги были не там, в крошечном посёлке, затерявшемся в казахской степи, а… Они витали по фронтам, где-то в Красной Армии, где сражался против фашистов её любимый, её Серёжа, лейтенант Николаев…
Вскоре, по приказу командарма Отдельной Приморской армии генерала Петрова, Мила стала не просто полноправным командиром снайперского взвода – сержант Сизова стала «лейтенантом»…
А в октябре 1941 года Приморская армия была переброшена в Крым, и после боев на севере полуострова встала на защиту Севастополя…

* * *
Май 1942 г. Поезд…

…Кто-то бесцеремонно дернул за рукав шинели, вырывая Милу из её воспоминаний:
- Скучаешь, подруга?
Сизова повернула голову и посмотрела на девушку, с трудом возвращаясь к действительности, и уже заранее злясь на «нарушителя спокойствия»…
Разбитная, рослая девушка с двумя «треугольниками» сержанта в петлицах, с расстегнутым на все пуговицы воротом гимнастерки, без ремня, уверенно и невозмутимо утвердилась рядом.
Тугая, торчащая грудь распирала её гимнастерку, а её хозяйка уже уверенно опёрлась локтями на защитное ограждение дверного проёма…
«Сержант» закурила папиросу, по-мужски прикрывая огонёк горящей спички в, сложенных лодочкой, ладонях, от налетающих тугих порывов ветра, и небрежно выбросила её в тугой поток ветра. Потом с наслаждением затянулась сигаретным дымком, выпустила в ночь густую струю дыма, и проговорила томно, словно она валялась сейчас на широкой двуспальной кровати, а не ехала в душном вагоне:
- Хорошо! Скоро дома будем!.. – И обернулась к Миле. – Ты сама-то насовсем в тыл, или в командировку?
И не дождавшись ответа, глубоко втянула ноздрями воздух:
- Весна, жизнь начинается! Кр-расота-а-а! – Она потянулась, как большая кошка, и похлопала себя ладонями по животу. – А для меня вот всё – война кончилась! Будь она проклята… Рожать вот еду…
Мила равнодушно скользнула взглядом по ладной, сбитой фигуре сержанта, отвернулась, и подумала:
«…А разве она для тебя когда-то начиналась? – Неприязненная мысль мазнула чёрной краской её мозг. – Ты ж и ехала-то туда, наверное, не воевать, а «солидного» мужичка «при больших погонах» на себя заарканить!..  А военные сейчас, тем более, «в цене»… А ты тут такая, «вся из себя томная, да мягкая и податливая»… Вот и клюнул кто-то на «наживку»!.. Эх!.. Кому война, а кому – мать родна!..»
А девушка, которой, видимо, хотело с кем-то поделиться, даже не видела, да просто не хотела видеть настроение Милы:
- Я думала, это любовь… Носилась за ним, обстирывала, чуть ли не сопли вытирала… – Девушка зло сплюнула перед собой. – Интендантишко паршивый! Как узнал, что ребенок будет, так полные штаны напрудил – жена у него, видите ли, есть, законная! И сбежал, сволочь, в другую часть! Ни слуху, ни духу…
Оживившись, она повернулась к Людмиле:
- Ну, да и хрен с ним! Фамилию я его знаю, звание и должность тоже… Захочу, так через политотдел армии найду – никуда не денется, и от ребёнка не отвертится! Будет, гадёныш, мне на меня и на ребёнка продуктовые карточки пересылать, что офицеру на фронте полагаются! Я его, гадёныша, за глотку-то возьму! До самого Калинина дойду! – Девушка потрясла в воздухе крепким кулаком, и посмотрела, наконец, на свою «собеседницу». – А у тебя как с этим делом? Завела кого-нибудь или не повезло?
Людмила бросила снизу вверх на эту рослую, плотно сбитую, просто «кровь с молоком» девушку-сержанта неприязненный жесткий, немигающий взгляд, и одёрнула шинель, словно поёжилась…
И…
Шинель скользнула с плеча, Милы… Обнажая взору девушки-сержанта петлицы с двумя малиновыми «кубарями» лейтенанта РККА, два ордена «Красной Звезды», привинченные на груди, над кармашком её гимнастерки, медаль «За отвагу» и нагрудный знак «Снайпер-инструктор»…
- Шла бы ты… Спать!.. Подруга… – Мила неприязненно и с издёвкой взглянула искоса на девушку. – Тебе теперь «последствия» своих «боевых действий» беречь надо… А то ещё застудишь, гляди… И тогда никаких карточек не будет – все «труды» на смарку… И курить бросай, сержант! Это на твоих «последствиях войны» тоже очень сказаться может!..
- Извините, тов-в-ва-арищ  лейтенант… – Девушка даже отступила назад, словно натолкнулась на то, чего совершенно не ожидала увидеть в этой «теплушке». – Не признала в темноте…
- Свободна! – Прошипела Сизова, не желая будить спящих. – В темноте, красивая моя, надо «признавать» каждого!.. Иначе «последствия» могут случиться совсем уж неожиданные!.. Кр-ругом!.. Свободна!..
Сержант, совершенно автоматически застегнула на все пуговицы свою гимнастерку, вынула из-под погона пилотку, водрузила её на свою голову, отдала честь, и отступила в глубину вагона…
Мила только поёжилась зябко, словно прикоснулась к чему-то очень неприятному рукой, поправила шинель, водрузив её на плечи в изначальное положение, отвернулась, и…
Опять застыла, глядя в черный проём двери…
«…Повезло с «кем-то»!.. – Хмыкнула Мила. – Да тебе ли судить о том! Тебе ли, дура, знать, как, кому и с кем повезло! Ты же на войну за карточками ездила! А о любви, наверное, даже и не слышала никогда, дура!.. Тебе ли понять, кому и с кем повезло!..»
И опять, под размеренный стук вагонных колес, Мила уплыла на волнах своих воспоминаний…
Но теперь Мила,  улыбалась едва заметно, и лишь изредка поправляла на плечах шинель, съезжавшую с её плеч под порывами ветра…
Да только движения эти были чисто автоматическими – в эти минуты ей было тепло, и даже немного жарко! Как тем летом, два года назад…

* * *
Лето 1940 г.
Любовь нечаянно нагрянет, когда её совсем не ждёшь…

…Нет, Люда не летела незнамо куда, сломя голову от радости, как это делали другие, выскакивая из дверей главного входа в университет, сдав экзамены.
Она порхала…
За спиной были экзамены, и ещё одна, очередная, сданная на «отлично» летняя сессия предпоследнего курса. Впереди было целое лето! А потом, потом ещё один год, и она станет дипломированным переводчиком с романо-германских языков, и, возможно, поедет работать в какое-нибудь посольство или консульство СССР за границу!..
Правда, первоначальные планы у неё были совсем другие – она, от всёй души веря в свою правоту, стремилась попасть в Испанию, раздираемую гражданский войной, и помочь местным испанским коммунистам! Она даже представляла себе, как на баррикадах Барселоны или Мадрида, она будет выкрикивать вместе с другими революционный лозунг: «Ellos no andar;n! La victoria – por nosotros!» …
Но… Одного желания было мало!
И Людмила поступила в университет, чтобы знать языки, и стала упорно тренироваться у прославленного тренера, некогда чемпионки СССР…
Да только… Закончилась война в Испании, ещё до того, как Люда получила свой диплом, год назад закончилась, в 39-ом… Был, конечно, у неё горький осадок того, что она чего-то не успела, но…
Молодая, красивая, жизнерадостная и очень целеустремлённая, она даже не подумала огорчиться по этому поводу, сказав себе однажды: «Пусть всё будет так, как будет!»…
Теперь ей оставался последний год учёбы, и она уже гордо носила на своей высокой, красиво очерченной девичьей груди, рядом с комсомольским значком, значок «Мастер Спорта СССР»!..
Невысокого роста, но очень ладно скроенная, лёгкая и даже изящная, она вызывала завистливые, и порой даже и плотоядные взгляды проходящих мужчин, а девушки, завидев ей, пытались вспомнить в каком же виде спорта в сборной команде СССР они её могли видеть, и были абсолютно уверены, что она гимнастка или легкоатлетка…
В общем…
Ей некуда было спешить в тот день, и она просто легко парила по тенистым улицам, в легкомысленном белом ситцевом платьице в мелкий красный горошек, цокала каблучками по брусчатке мостовых, да так и забрела, в конце концов, в Центральный городской Парк Культуры и Отдыха…
Стоял ясный, солнечный, жаркий день…
Народ толпился у аттракционов… Где-то кружили карусели, и на них визжали от удовольствия детишки. Где-то, такие же малыши, усердно крутили педали трёхколёсных велосипедов по тенистым аллеям…
Где-то, на не видимой ей за деревьями, танцплощадке духовой оркестр играл вальсы, и Мила даже представляла себе, как кружатся там пары…
А прямо над головой, из мощных репродукторов неслось:

… Мы рождены, чтоб сказку сделать былью,
Преодолеть пространство и простор,
Нам разум дал стальные руки-крылья,
А вместо сердца – пламенный мотор!

Бросая ввысь свой аппарат послушный
Или творя невиданный полет,
Мы сознаем, как крепнет флот воздушный,
Наш первый в мире пролетарский флот!

Все выше, и выше, и выше!
Стремим мы полет наших птиц,
И в каждом пропеллере дышит
Спокойствие наших границ!..

…Мила с лёгкой завистью посмотрела на пары, катающиеся по глади пруда на лодках, на их счастливые лица, на то, как они целуются иногда, прикрываясь от посторонних взглядов лёгкими шляпками…
Девушка фыркнула себе под нос, едва слышно, как потревоженная кошка, купила себе мороженое «Пломбир» и небольшого лоточка, и тут…
Мила заметила довольно большую толпу зевак, сгрудившихся у небольшого летнего павильончика с надписью «Тир». А ещё она услышала хлопки выстрелов из пневматических ружей, и, иногда, возгласы одобрения и даже аплодисменты…
- Ну-ка? – Проговорила она сама себе. – Что там такого необычного?..
Стена из спин, толпящихся у пневматического тира людей, была настолько плотной, что ей, хрупкой девушке, ничего не оставалось, как рассматривать чужие затылки.
А сухие щелчки выстрелов продолжали раздаваться раз за разом, сопровождаемые одобрительными возгласами:
- Молодец! Здорово попал!
- Ничего особенного! – Отвечал кто-то из толпы. – Просто надо хорошо прицелиться! Вот и всё!
- Так пойди и ты, прицелься!..
Мила вставала на цыпочки, чтобы увидеть хоть что-нибудь, но так ничего и, не разглядев, отошла на шаг назад и уже совсем, было собралась уходить, когда прямо на неё из толпы зевак, едва не задев плечом, вывалился молодой парень в безрукавке и светлой соломенной шляпе.
В руках у него была нарядная кукла…
Паренёк поправил на голове, съехавшую на затылок, соломенную шляпку-канотье, и торжественно протянул куклу девушке в легком платьице, стоявшей тут же:
- Вот! Тебе! Приз выиграл…
Девушка восхищенным взглядом посмотрела на парня, чмокнула его в щёку, да так, что он тут же зарделся, как знамя, взяла куклу, и прижала её к груди:
- Спасибо… Я знала, что ты самый лучший…
Мила посмотрела на эту пару, опять хмыкнула неопределённо, и, развернувшись, пошла прочь от тира… Да только не успела она сделать и трёх шагов, как услышала за спиной:
- Девушка! Девушка! Разрешите обратиться?!!
Мила обернулась и увидела перед собой…
Когда раньше ей говорили подруги-студентки, что бывает любовь с первого взгляда, то Мила не понимала о чём вообще идёт речь! Она настолько была погружена в своею учёбу и увлечена тренировками, что практически вообще не замечала парней… А те, боялись даже подступиться к такой красавице, отличнице, комсомолке, активистке, и так далее… Так уж получилось, что у Люды Сизовой до сего дня небыло даже «первой любви»…
Так было до этой минуты… А теперь…
Толи природа взяла своё в этом молодом крепком теле, толи пора подошла, толи это была просто искра Божья, но…
Она смотрела на этого молоденького, бравого военного, с малиновыми «кубарями» лейтенанта в красных петлицах пехотного офицера, и понимала, что готова вот прямо сейчас, в сию секунду, бросится в его объятия, и не выпускать его из своих уже никогда!..
Да и парень… Высокий, статный, прямо как с плаката сошедший, смотрел на неё широко раскрытыми зелёными глазами, и… На секунду даже потерял дар речи…
- Вы что-то хотели у меня спросить, товарищ военный? – Еле вытолкнула из себя Мила.
- Д-да-а! – Проговорил лейтенант, немного запнувшись. – А-а… А как вас зовут, девушка?
И она ответила, словно под гипнозом:
- Мила… Людмила Сизова… А вас?
- Лейтенант Николаев… То есть… Сергей…
Они стояли, смотрели друг на друга, и, как дети, глупо улыбались, понимая, что вот, именно сейчас, каждый из них нашёл на земле среди миллионов людей свою половинку…
- А вы любите кукол, Мила? – Нашёлся, наконец-то лейтенант.
И Людмила кивнула головой:
- Люблю… Только плюшевых мишек больше!.. – Вдруг затараторила она. – С детства хотела большого такого, плюшевого медведя!..
- Медведя, значит… – Проговорил Сергей серьёзно. – Ни больше, ни меньше…
Он обернулся на толпу зевак, окружившую тир, решительно взял Милу за руку и проговорил:
- Ну-ка! Пойдем-ка со мной!
Мила даже не подумала освободить руку, а только робко спросила, послушно засеменив за своим новым знакомым:
- Куда?
- На охоту пойдём! За медведем!.. – Последовал лаконичный офицерский ответ…
Они протиснулись через толпу зевак к прилавку с разложенными ружьями, за которым ещё стреляли трое мужчин.
И Сергей обратился к пожилому армянину в белой войлочной панаме, по всему видать, хозяину тира, который безучастно стоял у стены, скрестив на груди руки, и наблюдал за стрелявшими:
- Что нужно, чтобы приз получить? – Спросил лейтенант.
- Пять попаданий из пяти… – Ответил равнодушно пожилой армянин, и показал пальцем на стрелявших. – Стрельба в стойке, без упора…
- Всего-то? – Удивился лейтенант.
Он обернулся к Миле и весело подмигнул.
- Попади, если можешь! – Проговорил хозяин тира, скучая. – Попадёшь – всё для тебя, дорогой! Всё, что видишь на нижней полке…
Лейтенант посмотрел на нижнюю полку, где были расставлены небольшие куклы, маленькие плюшевые мишки, и какие-то другие вещи, и перевёл взгляд поверх головы армянина:
- А на верхней что?
- О-о-о! Это большой приз, дорогой! – Улыбнулся хозяин тира снисходительно. – Десять из десяти, из стойки без упора!.. Выбьешь – заберешь что хочешь!
Мила с детским любопытством посмотрела на полку, которая была уставлена сверкающими медью самоварами, огромными куклами, настольными лампами в массивных зелёных абажурах, и… Огромный белый плюшевый медведь!
Николай тем временем осмотрел винтовку, и повернулся к девушке:
- Что будем стрелять, Мила?
- Большой! – Проговорила она громким шёпотом.
Армянин, видать, тоже услышал её слова и с ухмылкой и лёгким недоумением посмотрел на Милу, словно оценивал её, а потом, видимо составив о ней своё мнение, хмыкнул неопределённо в седые усы и отвернулся, тут же «потеряв интерес».
- С ума сошла? – Проговорил Сергей, склонившись к её маленькому ушку. – Десять из десяти! Из стойки!..
И тут Мила положила обе руки на его широкую грудь:
- Сереж!.. Ну, пожалуйста, а!.. – Она заглянула в его зелёные глаза. – Сделай мне этот подарок, а? Дай я постреляю, а? Ну, я очень тебя прошу!..
Сергей нехотя передал винтовку Миле, посмотрел на армянина, пожал плечами, и проговорил, словно оправдывался:
- Девушка пострелять хочет… Желание женщины – закон!..
Пожилой хозяин тира только пожал плечами, мол, я тут и не такое видывал, и высыпал десять свинцовых пулек на стол:
- Прошу, девушка! – Проговорил он и сделал рукой по-кавказски широкий жест. – Выиграешь – все призы ваши!
- Правда что ли? – Изумилась девушка.
Армянин расплылся в великодушной улыбке:
- Всё попадешь – вся полка твоя, красавица!
- Хорошо… – Ответила она неопределённо, и посмотрела на своего нового знакомого. – Серёж… Можно тебя попросить?
- Проси, чего уж? – Улыбнулся лейтенант. – Раз такое дело…
- Только ты сам не стреляй, пожалуйста! Ладно? – Заговорила Люда скороговоркой и посмотрела лейтенанту прямо в глаза. – Ты мне только помоги немного, ладно?
- Как же тебе смогу помочь тогда? – Спросил недоумённо лейтенант.
- Вот эти две винтовки.. – Проговорила девушка и показала на оружие. – Я буду стрелять, а ты заряжай следующую!.. Не хочу на это время терять… Договорились?
И опять лейтенанту оставалось только пожать плечами:
- Если ты так хочешь…
- Здорово! – Всплеснула она совсем по-детски ладошами. – Ну, что? Постреляем? Поохотимся на медведя?..
Мила переломила ствол винтовки, пальцами вставила маленькую свинцовую пульку, с сухим щелчком заперла ствол… Посмотрела на Сергея, который уже успел сделать тоже самое со второй винтовкой, весело и даже задорно подмигнула ему:
- Всё хорошо, Серёжа!
И стала глазами выбирать мишень.
- Я по свечкам буду стрелять!
Вот тут-то и замерли все, кто наблюдал за этой картиной – огонёк свечи, это даже не металлические мишеньки, размером в пятак! Огонь свечи намного меньше, уже, да ко всему прочему не статичная мишень, которая стоит неподвижно – огонёк свечи может отклониться в любой миг от малейшего сквознячка! И тогда будет промах…
Мила уверенно вскинула винтовку к плечу и замерла…
И все, кто наблюдал за этим «соревнованием», увидели, какая в эту секунду с девушкой произошла метаморфоза…
Перед ними был настоящий стрелок, и это чувствовалось во всём!
В жёсткой стойке профессионального стрелка… В том, как она переводит ствол чуть влево и сверху вниз, выбирая мишень для первого выстрела…
Все, буквально все, включая и хозяина тира, и лейтенанта Николаева, замерли, затаив в лёгких воздух, наблюдая за Людмилой…
А она…
Она уже священнодействовала, полностью отключившись от реальности…
Глубокий выдох… Небольшая пауза… Палец плавно потянул за спусковой крючок…
- П-пах! – Металлически щёлкнул выстрел…
Огонёк крайней справа свечи, всплеснул в стороны расплавленным, жидким парафином, и потух…
- Молодец! Вот это да! – Послышались возгласы одобрения из толпы.
Армянин, хозяин тира, заинтересованно и даже как-то озабоченно перевёл взгляд с потухшей мишени на Милу, и даже хотел что-то сказать, но… Так и не проронил ни слова, поняв, что девушка его сейчас всё равно не услышит…
А Мила уже попросту превратилась в «стреляющую машину», без каких либо эмоций…
Она схватила из рук лейтенанта заряженную винтовку, и всё повторилось снова: прицеливание, выдох, пауза, палец плавно потянул крючок спуска… Выстрел!..
- П-пах!..
И вот уже вторая свеча задымила без пламени на чёрном фоне задней стенки тира…
А потом…
Потом выстрелы следовали один за другим, практически без пауз, чередуясь калейдоскопом…
- П-пах! П-пах! П-пах! П-пах!..
Лейтенант был ошарашен всем эти действом не меньше остальных, хоть и был кадровым военным…
Вернее именно поэтому! Потому, что кому уж, как не ему было знать, и понимать какой класс стрельбы сейчас показывала сейчас в тире эта хрупкая девчонка! Да ещё с такой скоростью, что он едва поспевал за ней, перезаряжать и подавать готовое к стрельбе оружие…
А Мила…
Нет, она, всё же, не превратилась в машину!
Каждый раз, принимая от Сергея заряженную винтовку, она бросала на него загадочный, хитрый и даже озорной взгляд… И всё это время такая же загадочная улыбка не сходила с её губ…
Сергей был просто заворожён! Её красотой, ей простотой, и её мастерством! Он с тихим восхищением смотрел на Милу, и, конце концов, забыл зарядить в винтовку последнюю пульку… И опомнился только тогда, когда Мила требовательно протянула к нему руку:
- Ну!!!
- Сейчас! – Опомнился лейтенант.
Он протянул ей оружие, Мила вскинула его к плечу, и прицелилась, как Сергею показалось, наскоро и небрежно…
- П-пах!
И… Внезапная, оглушающая тишина…
И только, какой-то даже слегка обиженный голос девушки:
- Все…
Такая звенящая тишина, наверное, никогда не висела в этом месте – тир не библиотека, как-никак… Но в эту минуту…
Ни звука, ни движения…
Все замерли, как изваяния, глядя на десяток потушенных свечей…
- Вы нам вон того медведя дадите?
Этот вопрос Милы прозвучал для армянина, словно гром с ясного неба, и привёл, наконец, его в чувства:
- Конечно, красавица! Бери что хочешь! Всё бери, да! Всё твоё! Вазген тебе говорит! – Он подошёл к Миле, взял её руку в свои ладони и посмотрел ей в глаза. – Так не видел ещё, чтоб стреляли! Мамой клянусь!.. А я на своём веку много чего видел дочка! Бери, что хочешь! Всё забирай!!!
- Мне не надо всё, дядя Вазген! – Мила потупила взгляд. – Мне мишку вон того дайте! Он красивый…
… Потом Мила и Сергей, взявшись за руки, шли по аллее парка…
Она, обнимая, несла подмышкой большого белого медведя, а Сергей, и это было видно, всё-таки немного хмурился…
И тогда Мила заговорила первой:
- Ты что, обиделся на меня, Серёж?
- Нет! Ни за что!!! На тебя невозможно обижаться!!! – Ответил он горячо. – Просто подумал… Вот я – кадровый офицер, командир стрелкового взвода… Занял третье место в Киевском Военном Округе по стрельбе!.. А, если честно, то так ты сегодня, наверное, не смог бы… Десять из десяти по свечкам, да ещё и из стойки!.. Да так, наверное, вообще в нашем округе никто не смог бы!.. А ведь я – кадровый военный!..
И тут он хитро и весело посмотрел ей в глаза, воровато обернулся по сторонам, и проговорил шёпотом, наклонившись к самому её уху:
- А не уругвайский ли ты, какой-нибудь, разведчик, Людмила Сизова? Такая молодая, красивая, и такая меткая…
- Дурак! – Она хлопнула его ладошкой по груди и отстранилась немного. – Я спортсменка! Мастер Спорта по стрельбе и член Сборной СССР! Понятно? Вот смотри?
Она выпятила свою грудь, показывая прикреплённый к платью значок «Мастера»:
- Да к тому же закончила в Осоавиахиме снайперские курсы, и выполнила норматив «Ворошиловского стрелка»! У меня даже удостоверение и значок есть! Понял теперь?!!
Сергей заворожено смотрел на то место, где был прикреплён значок «Мастера»…
- А чего ж ты его тогда не носишь! – Проговорил он как-то заторможено.
- А для чего? Мне и «Мастера» хватает! – Ответила Мила. – И потом… Тренер у меня… Морозова Зоя Павловна… Она ничего не знает про эти снайперские курсы.
- А что тут такого? Половина страны в Осоавиахиме занимаются! Стреляют, с парашютом прыгают!
- Она очень строгая! – Вздохнула Людмила. – И я её боюсь, если честно… Она знаешь какая? Как посмотрит, так, кажется, насвкозь тебя видит!.. Она считает, что моя судьба – быть выдающейся спортсменкой… Она же сама когда-то была чемпионом СССР, вот теперь и из меня чемпионку сделать хочет… А на всё остальное, она считает, времени тратить не стоит, ну кроме университета, разве что… Говорит, что спорт может намного больше поднять престиж страны, чем всё остальное, только заниматься им нужно очень серьёзно… Вот и гоняет меня, как Сидорову козу…
Она говорила задумчиво, даже как-то погрузившись в свои мысли, и вдруг… Она в какой-то момент сообразила, проследив его взгляд, что так внимательно рассматривал лейтенант, и тут же залилась румянцем:
- Серёж!.. Мне почему-то кажется, что ты не на значок смотришь, а на мою грудь…
И теперь залился румянцем, да аж до самых ушей, лейтенант:
- Да ладно тебе, Мил!!! – Проговорил он нарочито равнодушно. – Что я, женской груди не видел?!! Грудь как грудь…
Мила поджала губы и бросила:
- Ну, и дурак!!!
И быстро пошла от лейтенанта вдоль по аллее…
Он догнал её через пять шагов, схватил в охапку вместе с огромным плюшевым медведем, прижал к себе, и проговорил громким шёпотом:
- Мил! Я – дурак!!! Я полный – кретин!!! Прости меня, пожалуйста!!! – Он с жаром поцеловал её прямо в губы, а потом выпалил. – У тебя самая красивая грудь, которую только можно представить! И ты самая красивая! И вообще!.. Я тебя люблю!!!
Девушка высвободилась их его медвежьих объятий, посмотрела по сторонам, одёрнула платье, вскинула подмышку медведя, и… Притянув к себе голову Сергея, коротко чмокнула его в губы, и побежала по аллее:
- Я же говорила – дурак!..
… Потом Мила и Сергей, взявшись за руки, смеясь и рассказывая что-то друг другу, долго гуляли по аллеям парка…
Ели мороженое «Крем-брюле», зажатое с двух сторон вафельными кружками, купленное у розовощекой продавщицы в белом кружевном «кокошнике». Пили «газировку с клубничным сиропом»…
И чувствовали они, что… Вот оно, Настоящее Счастье!..
А потом…
Потом были несколько недель совершенно безумной страсти, сладкой боли и совершенно незабываемого ощущения невесомости и полёта, этих молодых, полных сил тел…
- Серёж! А ты надолго приехал? – Спрашивала Мила, и утыкалась лицом в его грудь.
- На месяц, Милка… Всего-то, на месяц… – Вздыхал сокрушённо Сергей.
- А потом?
- А потом мне нужно будет вернуться на место службы…
- В эту Молдавию?
- Там стоим мой полк…
- А ты не можешь перевестись оттуда куда поближе?
- Я ведь всего год служу, Мил… А это мой самый первый отпуск… Да и как? Я же ведь не полковник какой, а простой лейтенант, «Ванька взводный»…
- Жаль… – Вздыхала девушка, и заглядывала в его глаза. – Я без тебя уже, наверное, не смогу, Серёж…
- Так ведь это же ненадолго, Мил! – Говорил он и сам верил в свои слова. – Всего-то на год! Ты университет закончишь как раз, диплом получишь… А там у меня следующий отпуск будет, в начале августа…
- В начале августа, 41-го года… – Словно эхо повторяла за ним Людмила.
- Ты меня будешь ждать?
- Конечно, буду, Серёж! Я тебя теперь всю жизнь ждать буду!..
…Чем ближе подходил к концу отпуск лейтенанта Николаева, тем больше страшилась Мила предстоящей с ним разлуки…
Она всё больше нервничала, и это становилось всё больше и больше заметно тем людям, которые её окружали…
Она продолжала ходить на тренировки, а после них очертя голову бежала на свидание со своим Серёжкой…
А потом пришёл тот день…
…Мила пришла тогда на свою обычную тренировку, переоделась в спортивный костюм и стрелковую кожаную куртку, получила оружие и вышла на стрельбище…
Её тренер уже была здесь:
- Здравствуй, Людмила!
- Здрасть, Зоя Павловна… – Пробурчала девушка угрюмо, и стала готовиться к стрельбе.
- У тебя всё в порядке? Ну-ка, посмотри-ка на меня! Ничего не случилось?
- Всё в порядке, Зоя Павловна… – Мила спрятала глаза и отвернулась, поправляя на голове две легкомысленные косички, уложенные на голове крендельком. – Я готова!
Тренер, небольшого роста темноволосая женщина лет 38-40 со строгим и мудрым взглядом, в спортивных бриджах и кожаной летной куртке, только хмыкнула неопределённо и направилась пол козырёк тира, где был установлен перископ:
- Тогда… Шагом марш на огневой рубеж! Раз всё у тебя в порядке… – Проговорила она задумчиво. – Стрельба в колена!
- Ф-фу! Ф-фу! Ф-фу!
Мила глубоко задышала, пытаясь восстановит дыхание, но сердце, в её груди отбивая какой-то странный и не известный ей до селе ритм, трепыхалось, как заячий хвост.
«…Так всё! – Попыталась приказать себе девушка мысленно. – Успокоится! Взять себя в руки! Ничего страшного не произошло!.. Спокойствие, Мила! Спокойствие!..»
Она перехватила ремень тяжелой армейской винтовки, петлей и туго, намертво закрепила свой локоть. Медленно выдохнула, покачивая стволом винтовки сверху вниз. И замерла, как изваяние, сосредоточенно прицелившись в мишень, виднеющуюся метрах в ста…
Тренер смотрела то на девушку, в ожидании выстрела, то на мишень, и, наконец, не выдержала:
- Не «зацеливайся»! Долго! Очень долго! – Прокричала она своей ученице, но выстрела так и не последовало. – Всё! Стоп!
Мила подняла ствол винтовки вверх, посмотрела на приближавшуюся к ней разгневанную Морозову, и удрученно опустила голову...
- Да что с тобой сегодня происходит такое, Людмила? Ты можешь мне объяснить? – Рявкнула тренер над ухом девушки. – С таким настроением мы с тобой далеко не уйдём! Ну-ка! Давай-ка ты соберись с мыслями своими, и попробуем ещё раз…
«…Нет, надо успокоиться, а то совсем уж как-то нехорошо получается! – Подумала Люда. – И её подвожу, и команду!..»
Она прицелилась, и, как это бывало и раньше, замерла всего на одну секунду:
- Б-бах! – Рявкнула винтовка и немного прыгнула стволом вверх.
- Девятка на шесть часов! – Услышала она голос Морозовой.
Мила, не меняя положения изготовки, перезарядила винтовку. Вскинула её к плечу, и опять замерла на секунду:
- Б-бах! – Мила всего чуть-чуть подалась назад от отдачи оружия, и опять замерла, как изваяние.
- Десятка…
«…Ну, вот! Уже лучше, Милка! – Похвалила она сама себя. – А то совсем уж сопли распустила! Расквасилась, как маленький ребёнок!..»
Она быстро и уверенно, отточенным до автоматизма движением перезарядила винтовку, и жёстко взглянула:
«…Ну, всё!!! Спокойствие! Отстреляться надо поточнее, а то съест меня Павловна!..»
Она, совершенно непрофессионально, воровато зыркнула через плечо, туда, где её тренер делала какие-то пометки в тетради, приникая к окулярам перископа.
- Ф-ф-ф-ф! – Мила медленно выпустила воздух через зубы.
- Б-бах! – Грохнул выстрел.
- Семёрка на двенадцать…
Мила в сердцах сорвала ремень винтовки с локтя, с раздражением отбросила её в сторону на землю, и решительно встала…
- Та-а-ак!!! Это что это тут ты за кренделя выписываешь? – Тренер встала в грозную стойку, уперев руки в бока, грозно взглянула на девушку, и проговорила голосом, в котором зазвучал металл. – Ну-ка, подняла винтовку! Быстро! Тебе кто позволил оружие на землю бросать? Размазня!..
Мила нехотя подняла винтовку с травы, отёрла её рукой от соринок… Да так и застыла на месте, опустив голову…
Морозова, нагая не по-женски широко, подошла к Миле и решительно взяла её за подбородок:
- Ну-ка! Посмотри мне в глаза… Ну!
Мила подняла голову, и Морозова увидела, что глаза её ученицы наполнились предательскими слезами, да только… Это никогда небыло для неё поводом, чтобы отложить разнос на будущее…
Не изменила своим правилам она и сейчас:
- Не можешь справиться со своими нервами, тогда на стрельбище тебе делать нечего! И настоящего штучного стрелка из тебя не получится никогда! – И она решительно взмахнула рукой, словно указывала направление. – А инфантильные плаксивые девчонки-истерички мне на стрельбище не нужны! Да и в команде тоже! Истерики закатывать будешь вон там, за воротами!
Мила виновато опускает голову:
- Простите, Зоя Павловна… Я не специально…
Она, проследив движение руки своего тренера, машинально посмотрела на ворота стрельбища, и…
Широко распахнула свои миндалевидные глаза…
…Он был в легких светлых брюках и свободной рубашке-безрукавке с отложным воротником… Сергей Николаев… Её Серёжка!.. Он прижимал к груди маленький букетик цветов и не двигался с места, зачарованный увиденным зрелищем…
- Та-ак… Все ясно! – Услышала Мила за спиной. – Вот теперь ясно, Людмила, что с тобой происходит! А то, «всё в порядке Зоя Павловна»!.. Сейчас я посмотрю, какой там у тебя порядок! Вот сейчас и разберёмся!..
Оставив Милу, она решительным шагом направилась к воротам, где стоял  Сергей, и поманила его пальцем, не доходя до парня метров пяти:
- Иди-ка сюда, добрый молодец!..
Сергей, только улыбнулся смущенно, и подошёл к женщине…
- Ты как здесь оказался, красавец? – Нет, в эту минуту она была не женщина, а разъярённая мегера. – У неё соревнования на носу, а результат нулевой! У нас каждая тренировка на вес золота… Ты тут…
Но Сергей попросту перебил разозлённую женщину, проговорив мягко:
- Простите, Зоя Павловна… Уезжаю вот… Уже сегодня вечером… Отпуск закончился – пора возвращаться на службу… – И после секундного замешательства протянул ей букетик. – Вот! Это вам…
И куда-то тут же испарился из Морозовой весь её боевой запал.
Она, даже слегка растерянно, посмотрела на парня, потом оглянулась на Милу, которая замерла в позе статуи «Девушка с веслом», только в руках у неё была винтовка, и старалась услышать, что же между ними происходит, вытянув свою точёную шейку…
Морозова опять обернулась к Сергею и проговорила уже не громко:
- Теперь понятно… – Она как-то обречённо махнула рукой, понимая, что на сегодня тренировка в любом случае уже закончена, и сказала Сергею. – Цветы отдай той, кому принёс! А ко мне подлизываться нечего!..  Тоже мне ещё… Жених выискался… Кавалер…
И повернувшись в сторону Милы, крикнула:
- Сизова! Не тяни шею, а то сломаешь ещё! – Улыбнулась женщина. – Оружие почистить, сдать, и вон отсюда, с глаз моих долой! Тренировка закончена!.. А вот завтра, чтобы как штык! И ты мне отработаешь за оба дня!.. А не сумеешь – семь шкур с тебя спущу!.. Ну-ка бегом! Вишь, какой красавец тебя дожидается! А у него времени-то уже и нет, поди…
- Ура! – Мила, подпрыгнув от радости, и тут же позабыв о винтовке, подбежала к Сергею, по пути, почти на бегу, чмокнув женщину в щеку:
- Спасибо, Зоя Павловна… Вы мой самый любимый тренер!..  Самый-самый! И самый понимающий! – Она поцеловала Сергея в губы, заставив его покраснеть, и выпалила. – Завтра – как штык!..
- Беги уже, коза-дереза!.. Вишь, как он «копытом»-то бьёт от нетерпения… Беги, Милка!.. Лови своё счастье…
Сергей, почти насильно, всунул букетик цветов в руки Зои Павловны, подхватил Милу, приобняв её за точёную талию и, они вместе, такие молодые и красивые скрылись за воротами стрельбища…
А тренер… Она только сдержанно улыбнулась им вслед, покачала головой, и проговорила себе под нос:
- Эх!.. Молодо-зелено… Один ветер в голове! Никакой серьёзности, никакой ответственности…
…В тот день, Мила познакомила Сергея со своей мамой…
И они, немного смущаясь добрых взглядов пожилой женщины, пили душистый чай с кизиловым вареньем и баранками…
…А потом, уже вечером, когда Людмила провожала своего бравого лейтенанта на железнодорожном вокзале, стоя у вагона, который через несколько минут должен был увезти его за сотни километров, Сергей задал ей самый главный вопрос…
Они стояли, обнявшись, и не обращали никакого внимания на проходящих мимо людей, как вдруг…
Сергей шепнул ей в самое ухо:
- Милка… Ты пойдёшь за меня замуж?
Нет, этот его вопрос небыл неожиданным для девушки… Она ждала его весь этот месяц, она готовилась к нему, но… И всё равно он прозвучал неожиданно…
Мила вздрогнула всем телом, словно замёрзла этим жарким летним вечером, и посмотрела в глаза Сергея:
- А я что, какая-то особенная разве? Ты, вон какой!.. Офицер, командир! Красивый, умный!.. – И улыбнулась грустно. – Да у тебя там, на твоей службе, наверное, три десятка девчонок есть!.. А я что? Я же самая простая… Обыкновенная…
- Ты необыкновенная, Мила! – Зашептал горячо лейтенант. – Ты самая необыкновенная! И ты у меня единственная!.. Нет у меня там никого, а теперь уже и не будет!.. Так ты согласна?
Она пристально посмотрела Сергею в глаза, и вдруг…
Что-то в её взгляде изменилось в ту секунду!.. И в них запрыгали лукавые чертята:
- Но ведь, ты же уезжаешь, Серёж! Поезд через пять минут!
- Я просто знать хочу, Мил! А поезд… Я приеду в часть, доложу комполка свои «семейные обстоятельства», и… – Сергей гордо выпятил грудь. – У меня, между прочим, лучший взвод во всём полку! И командир ко мне очень хорошо относится!.. Думаю, если я ему расскажу о тебе, то он даст мне «чрезвычайный отпуск» на трое суток!..
- Не надо отпуска, Серёж…
- Так ты мне отказываешь? – У лейтенанта резко упало настроение. – Жаль… А я уж думал, что…
- Нет… Я согласна, Серёжка… Я согласна стать твоей женой!.. Только…
- Что только, Мил? Скажи!
Девушка хитро опустила глаза и проговорила:
- Мне ещё университет закончить надо… Ты же сам говорил!.. Всего один год и остался… А то получится ещё, что перед самым дипломом пойдут пелёнки-распашонки… Что же я, зря училась получается? – И она взглянула Сергею не просто в глаза, а в самую душу. – Год, Серёжа! Всего год!
- Обещаешь?
- Обещаю, товарищ лейтенант! – Она комично вытянулась в его объятиях по стойке «Смирно!». – А за это время, за одно, и проверим, как сильно ты меня любишь… Может через гот ты меня и не вспомнишь вовсе!..
- Год, Мила! Год!!! Ты сама сказала! – Он вскочил на подножку вагона тронувшегося поезда, и прокричал, махая рукой. – В августе 41-го!!! Пиши мне каждый день!!! И помни!!! В августе свадьба!!!
Мила смотрела вслед удаляющемуся поезду, по её щекам текли крупные слёзы толи счастья, толи горечи разлуки, но девушка не замечала их, и только шептала, как заведённая:
- В августе 41-го!.. В августе 41-го!..

* * *
Май 1942 г.

…Осуществиться их планам помешала тем летом война…
Начавшаяся в июне…
Сергей с Милой так и не встретились в августе того года, для того, чтобы пожениться… И не в сентябре, и даже не в январе 42-го…
Они встретились гораздо позже…
…Эшелон всё дальше и дальше от фронта на восток увозил своих пассажиров…
Уже давным-давно задули огоньки в стеклянных фонарях, внутри которых стояли свечи, и теперь «теплушку» освещал лишь один единственный тусклый огонёк, который, в общем-то, и света-то никакого не давал, а лишь горел в темноте слабым маячком…
Люди, уставшие от беспрерывных тревог и волнений, здесь, в этом стареньком вагоне нашли временной, более или менее спокойное убежище, и теперь попросту спали… Тревожно, но спали… Кто-то вскрикивал, кто-то что-то бормотал во сне…
Мерно перестукивали колёса вагона на стыках рельс, мерно покачивался сам вагон… Мимо, в приоткрытом проёме двери пробегали какие-то пейзажи, которые кое-как но уже можно было разглядеть – было что-то около 4 часов утра, и небо начинало терять свою чернильную темень, и постепенно сереть – за деревянной стенкой несущейся вслед за паровозом «теплушки», медленно наступали предрассветные сумерки…
И только один пассажир этого вагона так и не сомкнул глаз…
Мила словно и не замечала вовсе того, что уже несколько часов кряду стояла у этого дверного проёма, опершись спиной о деревянную стенку. Словно это и не её вовсе ноги затекли, и гудели уже, как колокола. Словно не из её глаз выбивал встречный ветер слезу… Словно это была вообще не она здесь!.. Да так и было на самом деле – Мила Сизова была далеко отсюда, с головой окунувшись в свои воспоминания…
В какой-то миг, она повернула голову, и посмотрела на женщину с детьми, которой уступила своё место, и… Улыбнулась грустно, увидев ту картину…
Шестилетний мальчишка вытянулся во весь рост на топчане с краю, а под стенкой мирно посапывал годовалый ребёнок, они были заботливо накрыты старым потрёпанным пальтецом, а женщина…
«…Мать всегда остаётся матерью… – Подумала Мила. – Всё самое лучшее – детям!..»
Женщина сидела на полу, рядом со своими детьми, поджав под себя ноги, и склонившись на руку, положенную на край топчана, забылась в тревожном сне…
Совершенно непроизвольно Мила под шинелью погладила себя по животу ладонью, вскинула подбородок вверх, словно хотела что-то рассмотреть на тёмном потолке вагона, а потом резко повернула голову, и вновь посмотрела в ночь:
«…Ничего, Милка! Ничего! Всё ещё будет хорошо!..»

* * *
Начало апреля 1942 г. Встречи…

…Её, очень сильно поредевший в боях под Одессой стрелковый полк, вот уже почти пять месяцев сражался на крымской земле, защищая Севастополь…
Много всего случилось с лейтенантом Сизовой за это время…
Она уже была настолько известна, как один из самых результативных снайперов, что её знали во всей Красной Армии! О ней, и о её подвигах уже писали все центральные, и все фронтовые газеты! Она уже носила на своей груди два ордена и медаль! Она уже была трижды ранена и бесчисленное количество раз контужена… Но всегда отказывалась уезжать в тыл дальше дивизионного медсанбата, и всегда, как только начинала чувствовать, что может держать в руках свою легендарную «мосинку», тут же возвращалась в строй!..
И всё это время она пыталась найти своего Серёжку… Своего, «самого-самого», лейтенанта Николаева…
Ей пачками приходили письма! Со всей страны, со всех фронтов, но… Она ждала одного единственного, маленького «треугольничка», отправленного рукой её Серёжи…
…В марте у неё случилось очередное ранение…
Её «снайперская пара» попала под случайный миномётный обстрел… А может быть и не совсем случайный… Против лейтенанта Сизовой, имевшей на своём «снайперском счету» уже около трёхсот фашистов, из которых, как минимум, два десятка были матёрые снайперы, и она выиграла эти дуэли, теперь «одиноких немецких Робин Гудов» не посылали – против неё теперь выставляли до роты пехоты, которая, почти всегда, поддерживалась целой миномётной батареей!.. Боялись Милу Сизову фрицы!.. До панического ужаса!..
Но бывали и обидные случайности… Как в тот раз…
Осколок мины пролетел мимо неё в нескольких миллиметрах, и лишь самым краем, вскользь, зацепил ей низ живота…
Мила тогда сама перевязалась и выползла с «нейтралки» к переднему краю родного полка. А потом, чрезвычайно удивлённая тем, что такое пустячное ранение, да просто царапина, почему-то очень кровоточит, отправилась в медсанбат, посоветоваться с хирургом… Разговор тот был очень недолгим, всего-то минут пять, пока майор «медицинской службы» осматривал её «царапину»…
А потом от лейтенанта уже ничего не зависело – майор, невзирая на её протесты «заживёт, как на собаке, только немного зашить надо», уложил Милу на операционный стол…
- Как вы себя чувствуете? – Он пришёл к ней через сутки после операции.
- Да я вообще не понимаю, что вы тут со мной делали, товарищ майор! – О крутом нраве лейтенанта Сизовой знали почти все, и она не дала в этом усомниться и теперь. – Из-за какой-то пустячной царапины вы лишили мой полк снайперского прикрытия! Я буду жаловаться на вас, товарищ майор!
- Это была не «пустячная царапина», Людмила…
Хирург проговорил это таким загробным тоном, что Мила поняла, что врач чего-то ей не договаривает.
- Тогда, раз так, расскажите, какого чёрта вы меня оперировали и копались в моём животе!
Майор грустно посмотрел в её глаза и тихо произнёс:
- Я пытался сделать что мог… Но в этих условиях…
- Что?
И майор, наконец, решился:
- Тот осколок… Он не просто рассёк кожу… Он рассёк некоторые внутренние органы… Женские органы…
И словно стокилограммовая бомба взорвалась тогда в голове Милы, потому, что она уже догадалась, каким будет продолжение… Она откинулась в изнеможении на подушку и спросила тихо:
- И что же теперь? У меня не будет детей? Никогда?
- Я постарался очень аккуратно зашить все повреждения… Но… Я всего лишь полевой хирург и гинекология никогда небыла моей специализацией… Я сделал всё что мог, лейтенант… Но боюсь… Что вы правы…
- И ничего нельзя сделать?
- Может быть и можно – медицина всегда шагает вперёд… Но никак не в этих, полевых условиях… – Он по-отечески посмотрел на девушку, по щекам которой текли крупные слёзы, и проговорил тихо. – Ты прости уж меня, дочка… Я очень старался сделать всё, что от меня зависело!.. Но… Очень уж сильное было рассечение…
- Сволочи! – Прошептала Мила. – Сволочи-и-и!!! Я же вам теперь ещё и за своих не рождённых детей мстить буду!..
- Ты не отчаивайся уж так-то совсем, Людмила!.. Я же не профессор, и тем более не Господь Бог – я и ошибаться могу!.. Организм человеческий, а тем более ваш, женский, он же не изучен до конца! Все его внутренние ресурсы… Может, ткани матки со временем как-то регенерируются, переродятся, растворят келоидные швы, оставшиеся после операции… – Он взял в свои пальцы холодную, как у мертвеца, ладонь девушки и попытался хитро подмигнуть. – Вы же, женщины, для нас, мужчин, всегда загадка!.. Да и для себя, я думаю, тоже… Ты не отчаивайся девочка! Может всё ещё будет хорошо!..
А на следующий день легендарную девушку-снайпера, переправили с Севастопольский госпиталь…
…Мила пролежала тогда в лазарете две недели…
Ей пачками носили письма, но она читала их автоматически, думая свои горькие думы о женской судьбе…
В тот день…
…Она прочитала очередное письмо от солдата, сражавшегося под Ленинградом, с предложением выйти за него замуж после войны, улыбнулась,  отложила его в сторону. Взяла очередной «треугольничек», и…
И «волна кипятка» обдала её от макушки до пят…
Она нервно, дрожащими, как в лихорадке, пальцами развернула «треугольник», едва не порвав на клочки, и жадно впилась глазами в ровные, уверенные строчки, написанные твёрдой рукой:

«Здравствуй, Мила! Здравствуй радость моя!
Уже и не надеялся тебя увидеть когда-нибудь! Нет! Не правда!!! Надеялся! Очень надеялся, что ты сумела эвакуироваться и теперь живёшь где-нибудь в глубоком тылу. Надеялся, что ты жива и здорова!..
Я много раз слышал о снайпере Людмиле Сизовой, но думал, что это просто твоя однофамилица! И даже предположить не мог, что это ты, пока мне случайно не попала в руки фронтовая газета с твоей фотографией! Я смотрел на ней, любовался, и… Я до сих пор не могу поверить, что та, хрупкая девочка, которая обещала стать моей женой, теперь знаменитый на всю страну снайпер! Милка!.. Это ты?!! Неужели это ты?!! Ответь мне, потому что я не верю в это до сих пор! Неужели это та девушка, которая… В общем… Я до сих пор не верю, что это ты, радость моя!!!
Но если я всё-таки не ошибся… Мы воюем с тобой в соседних дивизиях! С самого начала этой проклятой войны! И если это ты, ты мне только ответь, то я упрошу командование, и приеду к тебе, хоть на пару часов!..
Я так скучаю по тебе, любовь моя!
Люблю тебя!!! Помню!!! И надеюсь на встречу!!!
Всегда, навеки твой!
Командир стрелкового батальона, капитан Николаев…»

…- Серёжка! – Прошептала девушка в изнеможении, и откинулась на подушку. – Нашёлся… Наконец-то…
…Через несколько дней, за два дня до выписки из госпиталя, Людмилу посетил командующий Отдельной Приморской армией генерал-майор Петров…
Он довольно часто навещал раненных в этом госпитале, находил для этого время, чтобы поддержать защитников… И уж, конечно, узнав, что здесь лежит на излечении лейтенант Сизова, не мог пройти мимо…
- Как вы себя чувствуете, лейтенант?
- Уже всё в порядке, товарищ командарм! – Бодро ответила Мила.
- Хорошо… У вас есть какие-то просьбы? Пожелания?
- Так точно, товарищ генерал-майор! – Выпалила девушка.
- Слушаю вас?
- Мой снайперский взвод ведь является специальным резервом армии?
- Да, это так, и вы об этом знаете… Потому, товарищ лейтенант, мы и перебрасываем вас из одного полка в другой – туда, где складывается особенно трудное положение…
- Та точно!
- И в чём же ваш вопрос?
- Скорее просьба, товарищ генерал… Личная…
Петров снял пенсне, протёр его носовым платком, водрузил обратно и внимательно, но уже не как командарм, а как просто человек намного старше возрастом, посмотрел на девушку:
- Любовь?
- Угу… – Кивнула головой Мила.
- И давно? Кому ж это удалось разбить сердце легендарному лейтенанту? Какой-то комполка?
- Командир батальона, товарищ командарм… Капитан Николаев…
Генерал вскинул бровь, и заинтересованно посмотрел на девушку:
- А вы друг друга стоите!.. Знаю я этого комбата!.. Молодой сумасброд!.. Ни Бога, ни чёрта не боится!.. – Грустно улыбнулся генерал. – Награждал его орденом совсем недавно… Только… Если мне не изменяет память, ваш взвод, Людмила, ни в тот полк, ни в ту дивизию, ещё не направлялся ни разу! И как вас прикажете понимать?
- Я ещё за год до войны, товарищ командарм, летом 40-го, обещала Серёже… Простите, капитану Николаеву… Выйти за него замуж…
- Вот даже как? – Генерал пристально посмотрел на девушку, блеснув стёклами пенсне. – Давнишняя, значит, любовь? Не военная «скороспелка»?
- Никак нет!
- А то мне на секунду даже стало обидно за вас, Людмила!.. Вы и в статусе ППЖ  – нонсенс…
- Я его всю войну искала, товарищ командарм все эти месяцы! – Вскинулась Мила. – А теперь вот!..
Она протянула генералу «треугольничек» письма:
- Прочтите сами!
Генерал взял в руки письмо, и вопросительно посмотрел на Милу:
- Это личное письмо женщине, милая девушка… И я считаю себя не вправе читать такие письма!
- Это письмо ко мне, товарищ генерал-майор! И я очень прошу вас, его прочитать!
- Разве что, если вы настаиваете…
- Пожалуйста! – Мила сложила вместе ладошки, и приставила их к груди.
Командарм читал не долго… Потом он молча сложил «треугольничек», так же молча, вернул его Миле, и задумался на несколько минут…
А потом командарм решительно встал, одёрнул френч, и проговорил:
- Что ж… Направление, на котором воюет полк капитана Николаева одно из самых неблагоприятных… И… – И тут голос генерала опять приобрёл былую жёсткость. – В свете оперативных данных, а так же тактической необходимости, ваш взвод снайперов, товарищ лейтенант Сизова, перебрасывается, по вашему возвращению в подразделение, на новое направление!.. Приказ ясен, лейтенант?
- Так точно, товарищ генерал-майор! – Четко проговорила Люда, и добавила еле слышно. – Спасибо вам, Иван Ефимович…
Генерал только блеснул стёклами своего пенсне, улыбнулся уголком рта, и проговорил жёстко:
- Желаю скорейшего выздоровления, лейтенант! Вас ждут на фронте!..
И ушёл, сопровождаемый свитой штабных офицеров…
…Мила решила, что её появление в полку намного опередит «полевую почту», а поэтому, заручившись приказом о переброске её взвода от самого командарма Петрова, решила не писать ответного письма Сергею…
«…А зачем теперь-то уж? Его письмо, из дивизии в дивизию, судя по штемпелям, два месяца шло!.. А мы за сутки до места доберёмся!.. – Думала Мила, едучи к новому месту службы с двумя десятками своих бойцов в кузове «полуторки». – Мы уж так, как-то… Так оно быстрее будет!..»
Да только…
Снайперский взвод прибыл в полк тогда, когда на всяческие уставные доклады небыло времени – немцы опять пошли в атаку…
Лейтенанту Сизовой, кто-то из офицеров штаба полка, указали наиболее уязвимое направление, и… Снайперы, «с корабля на бал», ринулись в полковые траншеи…
…Мощный взрыв неподалёку выбросил вверх огромный столб пыли неподалёку от Милы и черной земли:
- Б-бу-бу-у-у-у!!!
Вой артиллерийских снарядов, падавших с неба на позиции полка, был таким мощным и непрерывным, что казалось, что святые архангелы взяли, наконец-то, в длани свои огненные мечи, и решили покарать непослушных «детей своих»… Да вот… Только перепутали немного, кого нужно карать… Или не перепутали… Пути Господни, как известно – неисповедимы…
- Б-бу-бу-у-у-у!!! Б-бу-бу-у-у-у!!! Б-бу-бу-у-у-у!!! – Грохотали взрывы один за други практически без паузы.
- В-ва-у-у-у! В-ва-у-у-у-у! – Взвывали смертоносные осколки.
…На дне траншее, укрепленной по стенкам досками и жердями, и заполненной дымом, Мила увидела лежавшие, с нелепо разбросанными в стороны руками и ногами, изувеченные тела убитых красноармейцев и крикнула бойцам своего взвода:
- Растянуться вдоль траншеи! Дистанция десять метров! Между вами не меньше двух бойцов из местного батальона! – Прокричала лейтенант и посмотрела вслед своим бойцам. – Главное – офицеры и унтеры! Стрелять по моей команде! По местам!!!
Взрыв на краю траншеи швырнул на противоположную стенку окопа пробегающего мимо красноармейца. Мила присела немного и увидела, как ещё один молоденький красноармеец в, съехавшей набок каске, сидит на дне траншеи, обхватив колени руками. Он прижимался спиной к, осыпающейся стенке, на дне своей стрелковой ячейки, сверху на него сыпались комья земли, покрывая солдатика с головы до ног мелкой, въедливой, пылью… А он судорожно вздрагивал от каждого взрыва, и, полными ужаса глазами смотрел на  окровавленные тела двух убитых бойцов, которые лежали рядом с ним в окопе…
- Не боись, солдат! – Улыбнулась «желторотику» Мила. – Всё обойдётся! Ты только оружие своё подними!
Она встала, посмотрела над бруствером на приближавшиеся цепи атакующих, и вдруг увидела, как два красноармейца неподалёку, выскочили из окопа и испуганно оглядываясь, попытались бежать в тыл.
- Стоять!!! – Рявкнула она. – Назад! В траншею! В траншею!!!
Но…
В этот момент мощная серия взрывов подбросила одного их них в воздух и швырнула безжизненное, бесформенное тело на бруствер окопа, а второй боец попросту исчез в клубах черной пыли…
Мила скрипнула зубами и проговорила зло, посмотрев на атакующих немцев:
- Ну, с-сволочи!!! Вы мне за всё ответите!
Вдалеке, перед траншеей, сквозь стелющийся дым, были видны цепи наступающих немецких солдат, слышен треск автоматных очередей…
Немцы приближались, передвигаясь короткими перебежками. Они вскакивали с земли, бежали несколько метров, а затем вновь падали на землю и тут же укрывались за какими-то мелкими камнями или кочками. Выпускали несколько коротких очередей в сторону окопов, а затем опять вскакивают, и, пригнувшись, делали короткий рывок… И всё повторялось сызнова – падали на землю, тут же находили укрытие, и стреляли, поддерживая своим огнём, других бегущих…
Волна наступающих неумолимо приближалась… Ещё немного и они перейдут к последнему броску – открытой атаке…
- Хорошо идут, гады! – Проговорила Мила сквозь зубы. – Красиво идут!.. Научились!..
Она посмотрела по сторонам, и…
- Ну, ничего! Сейчас я эту красоту поправлю, раз больше некому! – И бросилась бежать вдоль траншеи…

* * *
А тем временем на командно-наблюдательном пункте полка тоже наблюдали за немецкой атакой…
Начальник штаба полка, майор лет 35, принимал доклады командиров по полевому телефону, опершись кулаком о дощатый стол, на котором была развёрнута карта, и лицо его было темнее тучи:
- Что?!! Так открывай огонь! Как связь прервана? Так немедленно восстановить!
Весь блиндаж содрогался от взрывов, сверху, на карту, на головы и плечи офицеров сыпалась тоненькими струйками серая земля, но никто этого не замечал – не до того было.
В углу блиндажа, придерживая одной рукой радиостанцию и прижав другую к наушникам, на патронном ящике сидел радист и что-то торопливо записывал карандашом в свой журнал.
Начальник штаба с досадой бросил телефонную трубку на стол:
- Товарищ подполковник! – Проговорил он, взглянув в спину комполка. –  Немцы атакуют на левом фланге третьего батальона… Большие потери… Связь с ротами прервана… Пулеметы молчат… В полк должен был прибыть взвод снайперов, да только до сих пор нет доклада…
Командир полка, сухощавый подполковник лет 35-40, стоял у смотровой щели блиндажа, и почти невозмутимо наблюдал за ходом боя в бинокль… Почти, потому что на его скулах играли огромные желваки…
Рядом с ним были ещё три офицера с майорскими шпалами в петлицах. У всех на головах были стальные каски, но они всё равно после каждого взрыва инстинктивно вжимали головы в плечи…
Услышав слова начальника штаба, комполка, даже не шелохнувшись, приказал жёстким голосом:
- Командира этого батальона мне на связь! Быстро!
Солдат-телефонист тут же закрутил ручкой полевого телефона, дунул несколько раз в трубку, что-то проговорил, и, видимо услышав ответ, как-то даже по-детски обрадовался, и протянул трубку командиру полка:
- Товарищ подполковник, капитан Николаев на связи!
Подполковник выхватил трубку из рук телефониста и рявкнул в неё так, что всем остальным показалось, что от этого голоса блиндаж содрогнулся ничуть не меньше, чем от недавнего близкого взрыва:
- Николаев!!! Что у тебя там?!! Где твои пулеметчики?!! Почему снайпера не работают?!! Какого хрена ты там, тогда в носу ковыряешь?!! Ноги у тебя есть? Тогда бегом на левый фланг! Немедленно проверить, что там происходит! Если понадобится, то встань за пулемёт и стреляй сам, капитан! Пулемёт должен заговорить!!! И, чтобы не одна гадина там не прошла! Всё! Выполнять!!!
Положение действительно было очень опасным.
Фашисты, заметив, очевидно, что огонь красноармейцев здесь, на левом фланге батальона был слабее, чем в других местах начали накапливаться на этом фланге для атаки…
Командир батальона, капитан Николаев, пригнувшись, а иногда и  пригибаясь к самой земле, стремительно бежал по траншее, левой рукой придерживая полевую сумку, а в правой сжимая автомат… Перепрыгивал через убитых бойцов, опять пригибался от, падающей на него сверху, земли… Поправлял, то и дело, съезжающую каску с головы каску, но не останавливался…
В какой-то момент мощный взрыв посреди окопа прямо перед ним, обрушил стенки траншеи, и капитан упал плашмя, прикрывая голову руками. На его спину и голову, словно высыпанные из ковша бешено воющего экскаватора, упали большие комья земли.
- Ф-фиу-у! Ф-фиу-у! Б-бу-у! Б-бу-у! Б-бу-у! – Выли и мощно взрывались вокруг немецкие снаряды.
Капитан приподнялся, посмотрел в сторону атакующих, и увидел, что немецкие цепи всё ближе и ближе…
- Ну, с-суки! – Он вскочил, встряхнул головой и зло выплюнул изо рта пыль. – Врёшь! Не пройдёшь!!!
Комбат огляделся по сторонам, прыгнул грудью на, образовавшийся земляной завал, выбрался из полуразрушенной траншеи, и пополз по-пластунски туда, где вдалеке в окопе, он это знал наверняка, было пулемётное гнездо…
Он трудился локтями и коленями так мощно, что не прошло и минуты, как он увидел…
В пулеметном окопе, у старенького, но проверенного «Максима», застывшую фигуру щуплого пулемётчика в накинутой на плечи плащ-палатке.
Он стоял спиной к Николаеву, склонившись к пулемёту, и, казалось,  не обращал никакого внимания на разрывы снарядов. У его ног лежали, присыпанные землей, тела двух убитых бойцов, а рядом сидел «второй номер» и прямо поверх гимнастёрки перевязывал раненную руку, да только бинты на ней тут же из белых превращались в красные…
- Пулеметчик, огонь! Огонь, твою мать!!! – Прокричал во всю глотку капитан.
И ещё мощнее заработав локтями, стал стремительно подползать к окопу.
А пулеметчик…
Он словно и не слышал вовсе крика комбата! Он даже не шелохнулся и не изменил позы, никак не реагируя на приказ командира…
- Убит, что ли? – Прокричал капитан.
Николаев вскочил, прыгнул с бруствера вниз и, пригнувшись, побежал по траншее, но очередной близкий взрыв опять заставил капитана упасть на дно траншеи.
Комья земли падали сверху на плечи и голову, застывшего, пулеметчика, а Николаев орал, что было сил:
- Стреляй же, мать твою! Стреляй! Чего ждёшь?!
Немцы, стреляя на ходу, уже бежали к полковой траншее неукротимой лавой… Они приближались стремительно, и казалось неотвратимо… Ещё немного и они спрыгнули бы в окопы…
И тогда Николаев вскочил на ноги, презирая все вместе взятые осколки и пули, свистевшие вокруг, бросился к пулемётчику, и…
Услышал охрипший голос:
- Далеко ещё… Пусть немного поближе подойдут!.. – Проговорил тот, не оборачиваясь, совершенно спокойным голосом.
А до вражеской цепи уже оставалось каких-то семьдесят метров!..
И Николаев не выдержал:
- Да что ж ты делаешь, твою мать? Они же сейчас тебя гранатами забросают!
Он уже готов был оттолкнуть пулеметчика в сторону, чтобы самому встать за пулемёт и открыть огонь, но в это мгновение…
Пулемёт взорвался, басовито зарокотав над полем боя, длинной очередью… Его ствол, сотрясаясь, выплёвывал тугое, пульсирующее пламя, а стреляные гильзы веером летели в сторону…
Немецкие солдаты скопились на одном узком участке, и первая же очередь скосила их, чуть ли не половину. Они были так близко, что и спрятаться уже было негде, и поэтому были лёгкой добычей для «Максима»…
Немцы, падали на землю, словно нарвавшись на бегу на невидимую натянутую проволоку… Некоторые из них ещё продолжали бежать вперед к окопам, но пулемётный свинец укладывал их одного за другим…
Николаев упал грудью на бруствер, и тоже застрочил по немцам из своего автомата:
- Огонь!!! Батальон!!! Всем огонь!!! – Прокричал он, что было сил.
И его услышали!
Перепуганные, уцелевшие после артподготовки солдаты батальона поднялись из окопов и стали стрелять вслед убегавшим немцам…
Вдоль траншеи, сколько хватало взгляда, были видны искаженные ненавистью лица стреляющих солдат, и их рты перекошенные, в беззвучном крике… И почти каждая пуля теперь находила свою цель…
Старенький, но проверенный «Максим» сотрясался от длинных очередей… Извивалась и дергалась серая змея пулеметной ленты… Летело в сторону немцев тугое пульсирующее пламя…
Пулемётчик, словно слившись с «Максимом» в единое целое, поворачивал ствол то в одну, то в другую сторону, раз за разом находя новые жертвы…
И немцы дрогнули… И побежали… Нет, они уже не отходили отстреливаясь, а именно бежали, показывая спины и сверкающие пятки…
…Николаев застыл на какой-то миг, оглядывая поле боя и результат огня пулеметчика.
Уцелевшие немцы в панике пытались отойти, бежали, переползали, пытаясь укрыться от смертоносного свинцового ливня, но пули доставали их везде…
И вдруг пулемёт, внезапно смолк…
Николаев посмотрел в сторону смолкшего «Максима» и увидел, что рядом с пулемётчиком уже стреляет из автомата пожилой боец, тот, который ещё минуту назад перевязывал свою раненную руку.
Он улыбался, хотя улыбка эта больше была похожа на оскал, и стрелял, удерживая автомат одной рукой, уперев его круглым магазином в бруствер окопа:
- А-а, немчура поганая!!! Та-та-та! Та-та! Та-та! Не нравится? Та-та-та!!!
А пулемётчик тем временем пытался перезарядить раскалившийся за время боя «Максим» вставив в патроноприёмник новую ленту… Его маленькие ладошки умело и профессионально делали своё дело, а капитан… Он, словно заворожённый следил несколько секунд за ними, а потом перевёл взгляд на поле боя, туда, где только что были немцы…
Такого действия пулеметного огня, кажется, никто в его батальоне, включая и самого Николаева, и никогда не видел…
Капитан подбежал к пулемётчику лопнул его по плечу:
- Молодчина! – Воскликнул он восхищённо. – Ты только посмотри, сколько там фрицев лежит! Да тебе за это и ордена мало дать! Ты же сейчас весь полк спас!
«Первый номер» вздрогнул, словно не ожидал услышать этого голоса, и…
И тогда пулеметчик повернулся, наконец, к командиру батальона, оторвавшись от старенького «Максима», показав, наконец-то, капитану своё лицо…
Мила улыбнулась задорно и проговорила:
- Орден – это хорошо, конечно, товарищ командир! – Проговорила, она, хитро улыбаясь. – Только я сюда не ради него пришла...
Николаев застыл от неожиданности, и только и смог выдавить из себя:
- Мила?
- Сережа…
- Милка! Родная моя!!! – Он радостно схватил девушку в охапку и прижал к себе. – Неужели это ты?!!
Они опустились на корточки на дно окопа, так и не выпустив друг друга из объятий.
- Я, Серёж… Кто ж ещё-то? – Улыбнулась девушка. – Что, не ожидал?
Николаев нежно посмотрел на Милу, осторожно, самыми кончиками пальцев, как самой бесценной хрустальной вазе, прикоснулся к её щеке, которая вся была в грязных потёках и копоти, поправил, сбившуюся на затылок каску на её голове и проговорил нежно:
- Милка, жива… А, я уж думал… – И воровато посмотрел по сторонам. –  Ты это… Ты посиди здесь пока… Ладно? Подожди меня, а я скоро! Я очень скоро вернусь, Мил!!!
Он вскочил на ноги, одним рывком выпрыгнул из траншеи на бруствер, поднялся во весь рост, и прокричал изо всех сил:
- Батальон!!! В атаку!!! За мной!!! Вперёд!!!
И побежал по полю вслед за убегающими немцами, стреляя из своего ППШ… И батальон поднялся из окопов за своим отчаянным командиром!.. Бойцы выскакивали на бруствер из траншеи и бежали, вслед за капитаном стреляя из всего имевшегося оружия прямо на ходу, от бедра.
А Мила услышала протяжный крик своего Сергея:
- Ура-а-а-а!!!
И понеслось над траншеями, и по полю, многоголосое эхо и перекрывая грохот боя:
- Ур-ра-а-а-а-а-а-а-а-а!!!
…Пожилой боец, оставшийся рядом с Милой в траншее, прижал, как ребёнка свою раненную руку к груди, и с завистью посмотрел вслед атакующим:
- Геройский парень, наш комбат… Жаль только, что такие долго не живут…
Мила бросила гневный взгляд на пожилого бойца, и проговорила зло:
- Не каркай, дядя!!! Он будет жить долго!!! – И тоже посмотрела в спину удалявшегося по полю капитана…
…Вот так и произошла их та, самая первая встреча, почти через два года разлуки…

* * *
Май 1942 г. «Школа»…

…- Ну вот, товарищ лейтенант! Прибыли! – Проговорил пожилой водитель «полуторки» с седыми усами. – Как и говорил вам у комендатуры – пятнадцать минут и мы на месте!
- Отлично! – Улыбнулась Мила. – Спасибо вам!
Она открыла деревянную дверь кабины грузовичка, и легко выпрыгнула из машины наружу.
Красноармеец-водитель тоже выбрался из своей машины наружу, лёгкой трусцой обежал машину, и достал из кузова фанерный чемодан в защитном матерчатом чехле, шинель в «скатку», и протянул всё это Людмиле:
- Вон до того поворота, товарищ лейтенант… – Показал он Миле рукой следующий перекрёсток по улице, до которого было несколько сотен метров. – Повернёте налево, и сразу увидите – метров через триста будут большие зелёные ворота! А мне, товарищ лейтенант, вот здесь уже и сворачивать… Так что не обессудьте уж…
Людмила протянула руку водителю, улыбнулась и проговорила негромко:
- Ничего, тут уже не далеко – я найду! – И пожала крепкую, узловатую ладонь. – Спасибо вам! Счастливого пути!..
- И вам удачи, товарищ лейтенант! – Улыбнулся в седые усы красноармеец, шустро, не по годам, прыгнул в кабину, дал газу, и уже проезжая мимо посигналил и крикнул через окно. – До встречи на фронте, товарищ лейтенант!
Она только махнула рукой вслед грузовичку, и посмотрела по сторонам…
…Редкие прохожие на улице этого утреннего города куда-то целеустремлённо торопились по своим делам. На окнах домов были видны наклеенные, крест-накрест, бумажные полоски…
- Ну, вот, товарищ лейтенант Сизова! – Проговорила она сама себе в полголоса. – Вот ты, действительно, почти и прибыла на новое место службы…
И хмыкнула каким-то своим мыслям:
- Преподаватель-наставник!.. Ну, что? Вперёд?!
Лейтенант потянулась, как большая кошка, разминая занемевшие после долгой ночи в поезде, а потом и езды в неудобной кабине «полуторки», ноги. Поправила под ремнём портупеи, безукоризненно сидевшую на ней, без единой складочки, парадную гимнастёрку ПШ. Двумя руками провела по бёдрам, на которых, как влитая, сидела тёмно-синяя форменная юбка. Посмотрела на блестящие, безукоризненно начищенные хромовые сапоги. Кокетливо сдвинула на ухо и чуть-чуть назад тёмно-синий берет. Подняла с чемодан и шинель…
- Шагом марш, Мила! В новую часть! – Скомандовала она себе улыбнувшись.
И, едва не печатая шаг, направилась в том направлении, о котором рассказал ей седоусый водитель «полуторки»…
Настроение лейтенанта было под стать сегодняшнему солнечному тёплому майскому утро, и Мила шла вперёд, широко улыбаясь каждому прохожему. И люди отвечали ей встречными улыбками…
…Через пятнадцать минут она, уже спускалась со ступеней КПП, засовывая на ходу в нагрудный карман гимнастёрки свои документы, которые только что проверял дежурный лейтенант…
Людмила улыбнулась солдату-дневальному, вытянувшемуся по стойке «Смирно!», отдала в ответ честь, и…
Ступила со ступенек крыльца КПП на территорию воинской части, в которой ей теперь предстояло служить дальше…
…Она неторопливо шла по тенистой, чисто подметённой аллее и удивлялась тому, что вся территория «Школы» похожа на очень ухоженный заботливым и рачительным хозяином, парк – она просто утопала в буйной зелени!.. И ничто не напоминало здесь того, что всего в нескольких сотнях километров был фронт, рвались снаряды и бомбы, гибли люди…
Здесь была какая-то совсем уж умиротворяющая тишина… Как в довоенном лесу, куда Мила так любила иногда выезжать из большого города…
Где-то в кронах раскидистых деревьев, пощёлкивали, попискивали небольшие пичуги, продолжая, невзирая ни на что, делать своё дело, которое велел делать им инстинкт… Жизнь продолжалась!.. А один раз Мила даже успела заметить намётанным глазом снайпера, как от одной сосны к другой, по земле перебежала серая белка, распушив свой хвост…
«…Всё правильно! Именно так и должно быть! Маскировка и с земли, и с воздуха! – Оценивала она окружающее опытным глазом боевого офицера. – Чтобы никто даже и предположить не смог, кто здесь служит и что здесь делается! Всё правильно!..»
На КПП у «дежурного» она узнала, где находится штаб этой такой необычной воинской части, и теперь довольно уверенно, благо ориентироваться она умела хорошо, продвигалась к нему в этом хитросплетении «парковых» аллёй, и была уже почти у цели, потому что уже видела за деревьями плац, когда…
Путь Людмиле пересёк разномастный, пёстрый строй совсем ещё юных девушек, будущих курсанток «Школы»… Они ещё были в своих домашних платьях, не переодеты в военную форму, и не переобутые в тяжёлые армейские «кирзачи», а у некоторых…
Мила только усмехнулась и подумала:
«…Бог ты мой! Совсем соплюшки ещё!.. Почти дети!..»
И у неё, словно кто-то невидимый сдавил большой ладонью, сжалось в груди сердце от увиденной, такой знакомой из прошлого, и уже такой давно забытой за войну, картины – у некоторых девчонок в косичках были заплетены трогательные, детские бантики…
Девушки старательно пытались шагать в ногу, и неуклюже шлепали своими тапочками и сандалетами по щербатому асфальту…
Мила посмотрела в конец строя, пытаясь увидеть командира этого незадачливого войска…
Сурового вида девушка-сержант, коротко, по-мальчишески стриженная, и почти ровесница по возрасту будущим курсанткам, тщетно пыталась придать этому «войску» некое подобие воинского подразделения. Она, одетая в мужские гимнастерку и брюки-галифе, заправленные в кирзовые сапоги, и с двумя «треугольничками» сержанта в петлицах, командовала, по ходу движения, неожиданно низким и резким голосом:
- Р-раз! Р-раз! Р-раз, два, три-и!.. Р-раз! Р-раз! Р-раз, два, три-и!.. Тверже шаг!!! Тянуть носок! Не шлепать по асфальту, как старухи!
Проходя мимо Людмилы, она заинтересованно и уважительно бросила короткий взгляд на её ордена на груди, одёрнула, и без того безупречно заправленную под ремень, гимнастерку, и, молодцевато, и даже с некоторым шиком, резко вскинула ладонь к пилотке, по-уставному отдавая честь.
Мила ответила таким же уставным приветствием, а девушка-сержант уже продолжала командовать своему «войску» дальше:
- Ир-раз! Ир-раз! Ир-раз, два, три-и! Ир-раз! Ир-раз! Ир-раз, два, три-и! Выше ногу! Здесь беременных нет! Два, три-и!..
Строй ушёл дальше по аллее, а Мила только сдержанно улыбнулась той напускной суровости сержанта, провела его взглядом и проговорила тихо:
- Ну, что, лейтенант… Чай не Боги горшки обжигают… Сама такой же была… Что ж… Учить, так учить…

* * *
Февраль 1942 г. Сибирь…

…- Тс-с-с! – Девушка обернулась, грозно зыркнула на паренька лет четырнадцати, шедшего позади неё, приставила палец к губам, и шикнула, зло сверкнув глазами. – Тс-с-с!!!
Эта пара, пробиравшаяся по, хрустевшему от двадцатиградусного мороза, снегу, была довольно живописной…
Худенький, завёрнутый в большой, совершенно не по росту и перетянутый на поясе куском пеньковой верёвки, овечий тулуп, паренёк, раз за разом шмыгал носом. И раз за разом поправлял на голове, постоянно сбивавшийся на глаза, большой пушистый волчий малахай. На широких, чтобы не проваливаться в рыхлый снег, самодельных, подбитых снизу для лучшего скольжения мехом, лыжах он стоял довольно уверенно, хотя со стороны было видно, что ходит он на них не с самого детства, а вот карабин… Охотничий карабин-«винтарь» выглядел в его руках странно и даже как-то нелепо…
А вот девушка…
Со стороны, что называется «издалека», было видно, что оружие в её руках ничуть не менее привычный предмет, чем, скажем, ложка…
Лет, примерно, около двадцати от роду, крепкая, ширококостная, вся её ладная фигура буквально излучала природную силу и ловкость, как у молодой уссурийской тигрицы, и внушала уверенность в том, что случись «что», она обязательно сумеет помочь… В общем, из тех русских женщин, о которых написано классиком: «коня на скаку остановит, в горящую избу войдёт»!..
Она была одета в короткий, до середины бёдер, овечий тулупчик, перепоясанный широким кожаным ремнём, на котором с одной стороны в ножнах висел, довольно внушительных размеров, самодельный охотничий нож с костяной рукояткой, а с другой был заткнут топор. Мужские ватные штаны были заткнуты в добротные валенки, уверенно стоявшие на широких самодельных лыжах. На голове девушки небыло шапки – её голову покрывал белый вязанный пуховый платок, концы которого были обёрнуты вокруг шеи и завязаны узелком сзади. За плечами девушки висел, чем-то довольно туго набитый, вещмешок-«сидор» – тайга есть тайга, и в ней всё может пригодиться…
А вот в руках…
В руках девушки был самый настоящий пятизарядный кавалерийский карабин армейского образца! И держала его девушка не так, как паренёк!..
Приклад оружия был приставлен к плечу, руки девушки там, где и положены – одна удерживала цевьё, а указательный палец второй был готов в любой момент нажать на спусковой крючок…
Да и вся фигура девушки…
Она стояла, чуть наклонившись вперёд, и уже прицеливалась, правда ещё не знала куда, потому что очень медленно вела стволом карабина слева направо… Очень медленно и плавно…
И было что-то завораживающее во всём её облике!.. Что-то притягивало взгляд, и хотелось часами смотреть на то, как эта девушка, стоявшая посреди тайги с оружием в руках, выискивает взглядом свою цель…
Что-то было в ней такое, что говорило постороннему человеку, что она не просто охотник или «местный житель» – она буквально выросла в тайге, и как живого человека, знала все её хитрости, и опасности…
Да… На неё можно было смотреть часами… Если бы сама девушка дала такую возможность…
В какой-то момент неподалёку раздался заполошный лай собаки:
- Гав-гав! Гав-гав-гав! Гав-гав-гав! Гав-гав!
Девушка резко повела стволом в сторону, и…
- Б-бах! – Разорвал тишину выстрел.
- Попала? – Спросил, уже не таясь, паренёк.
- Попала… – Ответила девушка без тени рисовки. – Нам, Васятка, теперь промахиваться никак нельзя…
- Гав-гав-гав-гав!
К ним подскочила очень красивая, пушистая лайка породы хаски, и стала радостно скакать вокруг этой живописной пары.
Девушка улыбнулась, и потрепала собаку по загривку:
- Молодец, Алмаз! Хороший! Хороший пёс! Загнал ты его, всё-таки! Молодец! А я уж думала, что потеряли мы его!..
Девушка двинулась на лыжах в ту сторону, куда совсем недавно стреляла, и метров через пятьдесят подошла к стволу большого кедра, около которого лежала пушистая тушка мёртвого зверька:
- Хитрый попался… Матёрый видать!.. Сколь километров мы за ним с тобой отмахали-то, Васятка!..
Паренёк посмотрел на тушку зверька, которую уже держала в руках девушка, погладил ладошкой красивый густой тёмный мех, и посмотрел на охотницу:
- Это он, Капа? Это соболь?
- Соболь, Васятка, соболь…
- Ух ты… Я такого в первый раз вижу… У нас, на Дону, таких и нет вовсе… Там только куницы да белки…
- Это Сибирь, Василий! – Улыбнулась девушка и шутливо надвинула парню малахай на глаза. – Здесь много чего водится,  чего на Дону нет!
- А зачем на него охотится, Капа? Он такой красивый…
Капитолина посмотрела на паренька грустным взглядом и проговорила:
- Это – золото, Вася… За это золото потом у Америки покупают самолёты для фронта…
- Какое же это золото? – Проговорил недоумённо паренёк. – Это же просто зверь?
- Соболя, ещё называют «мягкое золото», Васятка! – Проговорила девушка наставительным тоном. – Соболь только у нас, в России, и водится! А вот мех его очень ценный и очень дорогой! Сам посмотри, какой красавец!.. Вот так и получается… Ходят по тайге охотники-промысловики…
- Как ты?
- Как я… Ходят, бьют соболя… Потом сдают мех… А потом нам за этот мех Америка присылает свои самолёты и другие машины…
- И потом на них воюют?
- И потом на них воюют… – Улыбнулась грустно девушка. – Вот и получается, казак, что мы с тобой помогаем фронту, помогаем нашей Красной Армии…
- Это ты помогаешь… – Парень отвернулся в сторону и проговорил с обидой в голосе. – А я просто так с тобой по тайге таскаюсь!.. Вот если бы и я так умел!.. А так… Что от меня толку-то?..
Капитолина грустно посмотрела на этого парня, который появился в Уссурийске вместе со своей семьёй только месяца полтора назад, когда прибыл эшелон с эвакуированными из Воронежа гражданскими жителями.
Капа жила со своей престарелой матерью на самой окраине города в, хоть и не большом, но довольно основательно построенном, доме, вот и подселили городские власти им эту семью, «попросив» немного потесниться… А они приняли эвакуированных с радостью – всё веселей, чем вдвоём…
Теперь по дому бегало двое донских казачат, десяти и семи лет, Егор и Иван. Самый старший, Василий, всё пытался помогать Капитолине по хозяйству. А матери девушки теперь было с кем погрустить о жизни и женской доле – муж казачки Марии, глава всего этого семейства воевал где-то на фронте в казачьем кавалерийском корпусе…
…И вот теперь, в этот раз, Василий сумел-таки уговорить девушку взять его с собой на охоту – было самое время для охотников-промысловиков, выходящих на соболя. Они и в самом деле вот таким способом помогали армии.
Капитолина была права – соболиный мех, это «мягкое золото», шёл на нужды фронта…
За эту уникальную пушнину шли через Атлантику по «Ленд Лизу» большие транспорты их Соединённых Штатов в порты Мурманска и Архангельска, перевозившие в своих огромных трюмах «Аэрокобры», на которых потом воевали советские лётчики-истребители, легковые джипы «Виллисы», и тяжёлые «Студебеккеры», которые могли перевозить в своих кузовах побольше груза, чем родные «полуторки». Не говоря уже о том, сколько прибывало на этих транспортах американской тушёнки, сгущённого молока в жестяных банках, яичного порошка, бобов, зерна в мешках и других продуктов для нужд фронта!.. Помощь эта от союзников, хоть и не бесплатная, была практически неоценимой для страны, которая изо всех сил отбивалась от сильного и кровожадного врага…
В общем, девушка делала своё дело, как умела, а паренёк, как умел, ей помогал…
…Потом, через двое суток, когда они вернулись в Уссурийск, Капа сдала в заготконтору пять свежих соболиных шкурок и несколько беличьих и куньих шкурок…
Старый приёмщик пушнины, некогда знаменитый на весь край охотник, бережно и очень внимательно осмотрел, ощупал шкурки и поднял свои раскосые глаза на девушку:
- Ты, как всегда, молодец, дочка… – Проговорил он каркающим сиплым голосом. – Научил тебя кое-чему твой отец, научил… Жаль только, что не может видеть теперь, какую охотницу вырастил – будь проклята та росомаха!.. А какой знатный промысловик был!.. Мой лучший ученик!..
- Теперь я вместо него, дедушка Игнат… – Проговорила Капа, и посмотрела в слезящиеся глаза старика. – Соболя-то много добыли?
- Есть немного, дочка… Есть… – Ответил старик, и бережно взяв соболиные шкурки, понёс их куда-то внутрь склада. – И соболь есть, и лиса есть, и рыжая, и «чёрно-бурая», и горностай, и белка… Есть, нашей артели отдать в центральную заготконтору… Что-то мы сдадим, что-то из Приморья охотники набьют, что-то с Камчатки придёт… Да и в Якутии мужички не сидят сложа руки… Наберётся мех, дочка… Наберётся…
Капа подождала, пока старик вернулся, и записал в толстенный гроссбух аккуратными буквами её имя и те шкурки, что она принесла с охоты, и спросила:
- Что нового слышно, дед Игнат? Меня почитай неделю в городе небыло, может от каких-то новостей отстала?
- А что может быть нового, Капитолина, когда война идёт?.. – Вздохнул старый охотник. – Только и слышно, что то один город оставили, то другой… Эх!.. Если бы я, хоть чуть-чуть, помоложе был бы!.. В Гражданскую нас, местных промысловиков-охотников, «беляки»-то боялись!.. Как собрались всей артелью, так… Враг, он же не соболь и не горностай – ему не обязательно пулю точно в глаз класть, чтобы шкурку не попортить!.. Мы тогда тех шкурок много попортили, дочка!.. Погуляли на славу!..
Девушка вздохнула, улыбнулась грустно и пошла к двери:
- Ладно уж, Аника-воин… – Прошептала она, а потом обернулась и проговорила громче. – До свиданья, дед Игнат! Не болей! Пойду я…
- Иди, дочка, иди… И тебе не хворать!..
…Капа вышла из дверей большого деревянного ангара склада, и пошла по уже давно привычному «маршруту», сложившемуся несколько месяцев назад. Она теперь постоянно проделывала этот путь после возвращения с промысла: «заготконтора – военкомат»…
…- Опять ты?!! – Рявкнул военком. – Я же приказал тебя не впускать в военкомат!
- Так, а меня попробуй не впусти! – Улыбнулась Капа в ответ, и показала довольно увесистый для девушки, крепкий кулак. – Я щас этому вашему «охраннику» набросала немного, так он бежал от меня быстрее своего собственного визга…
- Под арест пойдёт! На гауптвахту!.. – И военком с силой хлопнул ладонью по крышке письменного стола, за которым сидел, да так, что аж пыль взвилась. – Была б ты мужиком, Капитолина, я б тебе уже и сам набросал бы! За все твои кренделя!..
Лет 40-ка, в военной форме с двумя «шпалами» майора в петлицах, и орденом «Красное Знамя» над кармашком форменной гимнастёрки, военный комиссар Уссурийска был довольно видным мужчиной. Высокий, широкоплечий, с благородными седыми висками, орлиным взглядом и умными глазами…
Что называется «завидный жених для молодой вдовушки»…
Он мог бы быть ярким примером, почти, как с плаката, каким должен быть настоящий офицер Красной Армии, если бы не… Пустой правый рукав его гимнастёрки – наследие Гражданской войны…
- Вот скажи, на милость, Яровая! Почему, как ты не появляешься в военкомате, так у меня обязательно пара-тройка бойцов потом ходят с «фонарями» на роже? Да не просто «фонарями»! У них же после твоих посещений все рожи синие!
- Так ведь пускать же не хотят! К вам! – Ответила девушка и задумчиво посмотрела на свой кулак. – Да и не мужик я, сами же сказали, Николай Иванович… Мне сдачи давать не положено – засмеют ведь потом… Да и какие они бойцы?!! Всё больные сплошь…
- То не твоего ума дело! Девчонка!!! – Рявкнул военком. – А не пускают, потому что выполняют мой приказ! А приказ прост – Капитолину Яровую не пускать в военный комиссариат даже на порог! А ты что? Опять своевольничать вздумала!
- Так я же по делу, товарищ военком!
- Знаю я твоё дело! Наслышался уже! Опять на фронт проситься будешь…
- И буду! – Набычилась Капа. – А что я? Хуже других? Я вас измором возьму, Николай Иванович!.. И вы меня всё равно отпустите!..
- Не отпущу! – Майор опять с силой шарахнул ладонью по столу. – Не отпущу и точка! На тебя государственная бронь наложена, Яровая! Ты – лучший охотник-промысловик!.. Кто будет выполнять госзаказ по заготовке пушнины, если ты на фронт уйдёшь?
- Так ведь, есть же и другие промысловики! И они очень хорошие охотники!
- И все на фронт просятся! Только они хоть мужики! Опытные люди! А ты? Сопля зелёная! Сколько тебе лет? Вот скажи мне!
- Восемнадцать уже… Три месяца уже как!.. – Проговорила Капа угрюмо. – Как в тайгу на соболя да на горностая в одиночку ходить, так нормально – возраста хватает, а как на фронт, так: «Малая ещё, да к тому же девушка!»… Обидно мне, товарищ военком! Очень обидно!..
Майор посмотрел на девушку, которая подошла к двери кабинета и взялась за ручку, и проговорил спокойным тоном, словно и небыло только что всей этой перепалки:
- Жаль мне тебя, Капа… Я ж с отцом твои дружил… А теперь я как бы в ответе за тебя… Ну зачем тебе этот фронт? Ты своим метким глазом фронту здесь помогаешь поболе, чем кто другой в иных местах!..
Девушка резко развернулась на эти слова, и посмотрела майору прямо в глаза:
- Правильно! Метким глазом! Сами сказали! – Проговорила она с горячностью. – А вы представляете, дядя Коля, сколько я немцев могу положить, со своим метким глазом? Мне, вон, только сейчас дед Игнат сказал, что враг не пушной зверь и его шкурку беречь не обязательно – только бери да стреляй промеж глаз!.. Я же охотница! Неужто не попаду?!! Да я их там, на фронте, столько набью, сколько мой отец за всю жизнь на промысле пушнины не настрелял!
Майор посмотрел на девушку по-отечески, и произнёс тихо:
- Дура ты, Капитолина… Хоть и умная девка выросла!.. А всё равно дура… Там тебе на тайга!.. Там тот «зверь» тоже огрызаться будет… Да не зубами, а свинцовыми пулями…
- А я всё равно уду! – Упрямо пробурчала девушка. – Вот возьму, сяду на паровоз, доеду до Хабаровска, а там!.. Да такую, как я, сразу же в армию возьмут!
- Только попробуй!.. – И что-то вдруг изменилось во взгляде военкома и он даже прищурил один глаз и наклонил набок голову. – А ну-ка… Скажи-ка мне, раз ты такой стрелок-охотник хороший, как говоришь… Когда заканчивается промысел на пушного зверя?
- Так… Смотря, на какого…
- А на соболя, к примеру?
- Так пока снег лежит… В этом году, думаю до конца марта можно будет за ним в тайгу ходить… – Ответила девушка задумавшись. – А потом соболь линять начнёт… Да и другой зверь тож… А пока.. Не меньше месяца ещё, дядь Коль!
- Ага!!! – Обрадовался военный комиссар, и строго посмотрел на девушку. – Значит вот так мы с тобой, Капитолина Яровая, и поступим! Ты будешь помогать фронту, добывая пушнину, до самого конца промыслового сезона! До конца марта! Ты сама мне только что это сказала!
- Так, я это… – Капа уже поняла, что попалась в ловушку, расставленную майором. – Я же и ошибиться могу!.. Я же за погоду отвечать не могу!..
- А вот это меня уже не интересует! – Отрезал военком. – Слово, не воробей – выпустила, не поймаешь!.. Сказала сама, значит, так тому и быть!.. И даже не пробуй меня обмануть – не получится!
Он встал из-за стола, и проговорил жёстко, с металлом в голосе:
- А теперь идите, комсомолка Яровая!  Добывайте «золото» для фронта, и не докучайте мне своими просьбами! До самого конца марта!!! А заявитесь раньше, я передам вас в НКВД, как человека, который саботирует работу военного комиссариата!..
- Это не хорошо, Николай Иванович…
- Это правильно! – Отрезал майор. – Закончится сезон, отработаешь своё в тайге на благо Родины, тогда и приходи!.. В конце марта!!! И иди отсюда, хоть на все четыре ветра!.. Всё!!! А теперь вон отсюда, Яровая! Или я вызову вооружённый конвой, который выбросит тебя из военкомата, и не посмотрит на то, что ты девушка! Тебе всё понятно, Капитолина?!!
- Папа набил бы вам лицо, дядя Коля, если бы услышал, как вы разговариваете с его дочерью! – На глаза девушки навернулись слёзы.
- Твой отец, и мой друг, если бы был теперь жив, пожал бы мне мою единственную руку! Потому, что понял бы, почему я так с тобой разговариваю! – И он в третий раз грохнул ладонью по крышке стола так, что, казалось, задребезжали стёкла. – И даже не смей заявиться сюда раньше, Капитолина! Сама знаешь – моё слово кремень!.. Видит Бог – я этого не хочу, но я посажу тебя под замок на гауптвахте! Так и знай! Всё! Свободна! У меня куча работы!!!
- Только потом вы от меня уже не отвертитесь, товарищ майор! – Капа по-мужски утёрла выступившие из глаз слёзы кулаком, и вышла из кабинета, бросив напоследок, словно угрожая. – А я приду! Обязательно приду, товарищ военком! Даже не сомневайтесь!..
…Она шла по заснеженной улице Уссурийска к своему дому, прикрывая лицо от колючего ветра ладонями, и бормотала на ходу под нос:
- Ладно, дядя Коля!.. Ладно!.. Пусть так… Но только я вам попомню ваши слова, товарищ майор, через месяц, если опять какую отговорку придумаете! Обязательно попомню!.. – Она даже погрозила сжатым кулаком в пустоту. – Весь ваш поганый военкомат разнесу, и уеду!.. Вот возьму, сяду на поезд, и уеду!.. В Хабаровск или Читу! Там-то уж меня с руками и ногами заберут – такие стрелки, как я на фронте как воздух нужны!.. Похожу на зверя ещё месяц, и всё!!! И только попробуйте мне тогда отказать, товарищ военком! Капитолину просто так злить не стоит!..

* * *
Апрель 1942 г. Москва…

…- Но, папа!!!
- Ольга!!! Ты достаточно воспитанная девочка! Не зли отца! – Проговорил человек с благородной внешностью и седой ухоженной бородкой «La Espanola»…
Он очень напоминал… Да если бы Сервантес, когда писал одиссею своего Дона Кихота, увидел бы этого человека тогда, то… А может быть всё происходило наоборот, и именно этот мужчина полувекового возраста, представляя себе того рыцаря, «без страха и упрёка», отрастил и себе такою же бородку, и такие же усы, которые поседели с годами и стали походить на припорошенные снегом или инеем…
- В Университете только-только опять начались занятия! – Говорил мужчина, сверкая стёклами пенсне. – Сейчас только конец апреля, Ольга… Через два-три месяца весь университет, те последние факультеты, которые остались в Москве, будут эвакуированы на Урал… Нам тоже придётся туда поехать, так как я ведущий преподаватель, профессор кафедры… Там ты, дочка, в спокойной обстановке сможешь закончить своё обучение…
…Немного отвлёкшись от основного повествования, надо сказать, что…
…С октября 1941 года Московский Государственный Университет имени М.Ю. Ломоносова находился в эвакуации… Сначала, осенью 41-го, часть его факультетов была эвакуирована в Ашхабад, а с лета по октябрь 1942 года другая часть факультетов была вывезена из Москвы в Свердловск…
В Москву университет вернулся только весной 1943 года…
Но!.. Занятия с оставшимися в столице студентами, не пожелавшим оставить Москву в тяжёлый период, возобновились, по некоторым отдельным дисциплинам, уже в феврале 1942-го, сразу же после разгрома фашистских полчищ под Москвой в декабре 1941 года…
…- В спокойной?!! – Вскипела девушка и её красивые зелёные глаза стали метать молнии. – Да как ты, учёный с мировым именем, да просто советский человек вообще можешь говорить такое, папа?!! Когда вся страна воюет! Когда ты сам отказался полгода назад уезжать из Москвы, рассказывая всем и каждому, что патриот и не оставишь столицу в такой трудный момент! Ты предлагаешь своей дочери отсидеться в тылу и «в спокойной обстановке закончить образование»?!! Да как же тебе не стыдно такое говорить, папа!!!
Красивая, стройная и довольно высокая, с точёной, словно из-под резца талантливого скульптора фигурой, с копной светло-рыжих волос, она всегда пользовалась повышенным вниманием и успехом у мужчин…
Выросшая в почти инкубаторских условиях, Ольга никогда не тяготилась этой, родительской заботой, потому что считала, что именно так и должно быть… И для единственной дочери никогда ничего не жалели и ни в чём не отказывали – все её желания или капризы были едва ли не законом для ей пожилых родителей…
Большая профессорская квартира всегда была полна народу! Сюда захаживали и отцовские ученики, которые уже и сами успели стать довольно известными учёными с докторскими степенями.
Бывали здесь, в гостях у профессора, и молодые талантливые аспиранты… Которые потом приходили сюда всё чаще и чаще, и все понимали, что они посещают уже не столько профессора Рублёва, чтобы осудить с ним какую-то научную проблему или гипотезу, а чтобы лишний раз полюбоваться его дочкой…
Да и не одиноки они были в своих стремлениях эти «будущие советские учёные с мировыми именами» – Ольга Рублёва, не по семнадцати годам развитая, вполне сложившаяся девушка, привлекала, манила к себе взоры не только «книжных червей, грызущих гранит науки»… Бывали здесь и молодые дипломаты, дети высокопоставленных руководителей… И известные всей стране Народные Комиссары… А «всесоюзный староста» дедушка Калинин, так просто и открыто восторгался её красотой, и всё сетовал шутя, что он не моложе лет на тридцать…
Бывали в этих стенах и люди военные… И именно Валерий Чкалов, будучи другом семьи, своим авторитетом помог Рублёвым избежать ареста в 37-ом… А уж Владимир Коккинаки, настоящий национальный герой СССР, и, абсолютно заслуженно, Герой Советского Союза, тридцатишестилетний лётчик-красавец в 40-ом году так просто заявил, сверкая широкой белозубой улыбкой, что дождётся зимы 42-го, Ольгиного совершеннолетия, и украдёт девушку, как настоящий джигит, если ему не отдут её в жёны добровольно…
Бывали в этом огромной квартире и работники НКВД…
Но теперь они приходили не с ордером на арест, а с совершенно иными целями… Особенно молодые лейтенанты, и капитаны, которые сопровождали своих непосредственных начальников, в петлицах которых алели рубиновые «комбриговские» ромбы…
…- Ольга! – Повысил голос профессор.
- Папа!!! – Почти прокричала девушка. – Я комсомолка, в конце концов! И в Осоавиахим я ходила не развлекаться, а научиться воевать! И теперь это может пригодится на фронте!!! Достаточно того, что я слушала тебя с мамой почти целый год! Но тогда мне ещё было только семнадцать!.. Теперь я уже совершеннолетняя и имею право принимать решения самостоятельно! Особенно теперь, когда немцев отбросили от Москвы! Война вообще, может быть, скоро закончится! Мои сокурсники вернутся… И как, будь добр скажи, я буду смотреть им в глаза? Отличница, активистка, член комитета комсомола, который отсиделся в тылу, когда другие воевали?
Профессор устало присел на стул, снял пенсне и стал протирать его стёклышки носовым платком:
- Ольга… – Проговорил он как-то очень уж обречённо. – Пойми ты… Ты у нас с мамой очень поздний и единственный ребёнок… Когда ты родилась мне было уже за пятьдесят… Нам всё не позволяли обстоятельства иметь детей… Сначала это была учёба… Потом Революция в 17-ом… Потом, Гражданская война… Потом надо было возрождать в России науку… И все эти годы нам приходилось не особенно сладко, потому что наша дворянская фамилия Рублёвых… Нас же, из-за неё, чуть было не забрали пять лет назад, и ты об этом прекрасно знаешь… Слава, Богу этого не случилось – спасибо людям, которые оценили всё-таки мои научные труды…
- Я всё это знаю, папа! – Проговорила девушка уже гораздо спокойнее. – Но что это меняет?
- Мы с мамой уже очень немолодые люди… Если с тобой что-нибудь случится, там, на войне… Мы просто этого не переживём!.. Пожалей моё и её сердце, Ольга…
Девушка в изнеможении от этого спора, всклочила обеими руками волосы на своей голове, превращая их в большую копну сена:
- Па-па!!! Послушай себя!!! Ты предлагаешь мне, здоровой, взрослой девушке стать настоящей «профессорской дочкой», эдакой павой-недотрогой, и сидеть рядом с вами в эвакуации, и преспокойно учиться, когда другие воюют? – Ольга была похожа на разъярённую фурию. – И ты думаешь, что у меня на это хватит совести?!!
- Но ведь твоё образование нужно будет и после войны! Тем более, после войны!!! Когда нужно будет обучать молодых людей родной литературе! Ты же будущий филолог, Ольга! Кто, как не филологи будут рассказывать другим о великом русском языке, учить детей? Неужели же ты думаешь, что это будет менее патриотично, чем пойти воевать в окопы?!!
- Потом, может быть, и да! Но не теперь! Я уже всё решила отец! И ты меня не отговоришь – ты знаешь мой характер, и лучше, чем другие знаешь, как я умею быть «непослушной дочкой»! – Отрезала девушка. – Давай мы лучше закончим этот бесполезный спор – я сделаю так, как сказала, отец!
Профессор посмотрел беспомощным взглядом на человека, который всё это время, молча, сидел в этой гостинной на большом кожаном диване, не вмешиваясь до поры в перепалку отца и дочери, словно искал у него поддержки:
- Ну, хоть вы ей скажите, Юрий Сергеевич!
Мужчина, словно дождавшись, наконец, своего часа, встал с дивана, поправил и без того безукоризненно сидящую на его ладной не по годам фигуре форменную гимнастёрку, и, поскрипывая, блестящими, словно зеркало, хромовыми сапогами, сделал несколько шагов по большой гостиной вокруг огромного овального стола.
- А что я могу здесь сказать, уважаемый Пётр Николаевич! – Проговорил он, поглядев на профессора. – Тут у нас образовалась, как говорят ваши коллеги учёные, почти неразрешимая дилемма…
- Но, как же?.. Ведь, вы же комиссар, Юрий Сергеевич! Комиссар НКВД!.. Разве…
- Вот именно поэтому Пётр Николаевич! Именно поэтому!.. Именно потому, что комиссар!.. – Проговорил он. – Я могу понять вас, как отца… Но!.. Прекрасно понимаю и вашу красавицу дочь… И знаете… Положа руку на сердце…
Он говорил довольно медленно, размеренно, и негромко, как-то уж очень «увесисто», как человек, который привык, что к его словам прислушиваются особенно внимательно, и тщательно их запоминают, чтобы потом не ошибиться в своих поступках:
- Именно потому, что я представитель Народного Комиссариата Внутренних Дел, и не самый последний его представитель, надо сказать… Именно поэтому я скажу вам следующее, уважаемый профессор…
Он достал из кармана коробку папирос «Герцеговина Флор», любимый табак «Вождя Народов», который был доступен в те годы даже далеко не каждому генералу, закурил и продолжил задумчиво:
- В сложившейся на данный момент обстановке в Красной Армии, Пётр Николаевич, Политбюро ЦК ВКП(б), провозгласило лозунг: «Всё лучшее – фронту!»… Так сейчас живёт вся страна, и не вам мне об этом говорить… Я прекрасно понимаю ваши отцовские чувства, мы достаточно давно с вами дружны… Но!.. – Он посмотрел на девушку. – Ольга, и в самом деле теперь, после того, как переступила порог совершеннолетия, имеет полное право принимать решения самостоятельно!.. Тем более, если это решение связано с убытием на фронт!.. «Всё лучшее – фронту!» в нашей ситуации имеет абсолютно физическое воплощение!.. Хоть и довольно крикливое, надо признаться…
- Но, Юрий Сергеевич!.. – Вскочил со стула профессор.
И в этот момент взгляд офицера стал каким-то странным…
Он, непроизвольно, провёл большим пальцем своей руки, словно стирал несуществующую пыль, с малинового «ромба» в петлице гимнастёрки, и сказал, словно уронил несколько гранитных глыб:
- Пётр Николаевич!.. Вы понимаете, насколько сложна обстановка даже в моём комиссариате?.. Если хоть кто-то узнает, что вы «беспричинно» препятствуете гражданке Ольге Рублёвой добровольно уйти на фронт, то… События в вашей семье, случившиеся в 37-ом, могут оказаться просто детским лепетом на лужайке!.. В военное время такие действия могут быть расценены, как прямой саботаж фронта, или даже как прямая диверсия… А это статья 58-я, «прим» 1…
- За то, что я хочу уберечь свою дочь от гибели, я и моя семья можем стать «врагами народа», да ещё и по «расстрельному» примечанию… – Профессор удручённо склонил голову на грудь.
- И вам, ко всему прочему, могут вспомнить те вздорные обвинения пятилетней давности, и даже больше скажу – обязательно вспомнят… В нашем Комиссариате сейчас образовалось множество различных «подводных течений», к сожалению… И я, уважаемый профессор, при всей своей должности, никак не смогу вам помочь в этот раз, потому что это всё Это, будет истолковано абсолютно правильно… В свете директив Главного Комитета Обороны, подписанных самим… – Офицер замолчал на несколько секунд, словно собирался с мыслями. – Вы прекрасно знаете, профессор, в каком Наркомате я служу, и какую должность занимаю… Простите уж за прямоту, но… Приказ о «санкциях» применительно к профессору Рублёву, если вдруг поступит «сигнал» о вышесказанном, буду вынужден подписать именно я…
- Бог ты мой! – Прошептал профессор. – Куда мы катимся? Куда катится вся наша страна? Ведь вы всего майор Юрий Сергеевич!.. Даже не генерал и не Маршал, как Рокоссовский, Тимошенко или Будённый!.. Боже мой! Всего майор!..
- Всего майор… – Согласился мужчина. – Но «майор НКВД»…

* * *
…Думается, что следует сделать некоторые пояснения, связанные в военной иерархией тех лет, чтобы у читателя не возникало никаких иллюзий по поводу «ошибок» и «опечаток»…
Следует помнить и иметь в виду, что в органах НКВД, к которым  относились не только сотрудники Особых Отделов, милиция и пограничники, но и военнослужащие дивизий НКВД, воевавших на фронте, были несколько иные знаки различия.
Так, например, сержантский состав имел «кубики» вместо обычных «треугольничков». Средний начальствующий состав – «шпалы» вместо «кубиков». А старший начальствующий – состав «ромбы» вместо «шпал»…
В этих частях, особенно непосредственно НКВД, а позже и в «Смерш», были «свои» звания, которые были на несколько рангов выше, чем в «обычных войсках» Красной Армии…
Например «сержант НКВД» соответствовал «лейтенанту» в войсках, и носил столько же «кубарей» в петлицах своей гимнастёрки. А вот «лейтенант НКВД», носивший две шпалы, соответствовал уже «майору»…
А теперь нетрудно подсчитать «соответствие», если знать «обычные» для тех лет офицерские знаки различия, что «капитан НКВД» носил в петлицах четыре «полковничьи» «шпалы»!..
А вот майор…
С этого ранга, или воинского звания, офицеры НКВД носили в своих петлицах уже генеральские «ромбы»…
Один «ромб» в те годы соответствовал званию «комбриг»… «Практически генеральское»… «Практически» потому, что позже звание «генерал-майор» давали «комкорам», командирам корпусов то есть, а комбриги, считавшиеся до того времени генералами, «скатились» до полковников…
И было очень много обиженных, и очень много бывших комбригов продолжало практиковать именно это звание вплоть до января 1943-го, когда в Красной Армии были введены погоны… Кто-то их них стал генералом, а кто-то так и остался полковником…
Но речь о другом…
В НКВД звание «майор НКВД» было абсолютно номинальным, уставным, и его почти никто и почти никогда не произносил! В этом ведомстве по званиям назвали лишь «капитана», а вот дальше…
«Комиссар НКВД», «Комиссар НКВД 3-го ранга», «2-го ранга» и так далее… Потому, что все они, фактически, были генералами. И надо понимать то, что чтобы дослужиться до такого «майора» к началу 40-х годов все они начинали свою службу в этом ведомстве, кто ещё с Феликсом в ВЧК, кто с Менжинским в ОГПУ, а кто и с Арбузовым и Судоплатовым в далёкие 20-е годы, разрабатывая знаменитую операцию «Тарантелла»…
И в любом случае…
Уходили в небытие, Главные Народные Комиссары ВЧК – НКВД – ОГПУ: Дзержинский, Менжинский, Ягода, Ежов… Потому, что они были больше политическими деятелями, на которых и вешались все промахи Наркомата, чем генералами…
А вот те, настоящие «Наркомы НКВД», что были рангом пониже, были настоящими профессионалами… Нет, не общеизвестных сталинских и бериевских репрессий, за которые потом представителей этого ведомства в народе не любили поголовно, всех и каждого, а именно настоящей разведки и контрразведки! И они оставались…
И никто из них, из той, довоенной плеяды «динозавров», это действительный, достоверный факт, за всю свою службу так и не прыгнул, впоследствии, выше звания «генерал-лейтенант»…
…Незнание этих фактов порой приводит к большой путанице и ошибкам в определении званий военнослужащих того времени по снимкам и кинокадрам…
…Человек, который разговаривал с профессором Рублёвым, был именно из таких, из «старых и проверенных кадров», из «реликтов» Наркомата Внутренних Дел, который начинал свою службу молодым энтузиастом ещё в ВЧК, при «Железном» Феликсе…
* * *
…- И что? Ничего нельзя сделать, Юрий Сергеевич? – Едва ли не простонал профессор.
- Ну, почему же… Кое-что сделать, думаю, всё-таки можно… – Проговорил задумчиво «майор», и внимательно посмотрел на Ольгу, которая, за такую «поддержку» перед отцом, уже была готова кинуться на этого пожилого офицера «важного ведомства», и расцеловать его лицо от подбородка до самой макушки. – Ты говорила, Оленька, что ходила на занятия в Осоавиахим?
- Почти полгода! – Выпалила девушка, не задумываясь.
- И какие же у тебя результаты этих походов?
- Я сейчас! – Выпалила Ольга, и исчезла за дверью соседней комнаты. – Сейчас сами всё увидите!
- Я не верю… Я не верю в это… – Проговорил профессор громким шёпотом. – Я не верю в то, что происходит на моих глазах!..
- А пока ничего страшного не произошло… – Ответил таким же шёпотом «майор». – Есть у меня одна мысль, Пётр Николаевич… Ольга же для меня тоже не чужая девчонка…
- Что? – Прошипел змеёй профессор, и в упор уставился на офицера.
Офицер заговорщицки склонился к уху пожилого профессора:
- Я почти уверен, чем Ольга занималась в Осоавиахиме… Парашют, стрельба… Поэтому… Удовлетворим её желание… Несколько дней уже существует приказ Наркомата Обороны… – Майор поднял глаза к потолку. – Приказано создать одну «Школу» и набрать в неё курсантов… Девушек… Она поедет почти туда же, куда эвакуируется и ваш Университет… В тыл, подальше от фронта…
- И что дальше, Юрий Сергеевич?
- Программа обучения в этой «Школе» рассчитана на полгода… Пусть поедет, а там… Во всяком случае – не зря проведёт время… – Пожилой контрразведчик вздохнул. – Кто может знать, как оно будет к ноябрю… Вон, немцев из-под Москвы отогнали… Может и в самом деле вся эта война к тому времени уже закончится…
- А она не сбежит из этой вашей «Школы», Юрий Сергеевич? – И профессор вздохнул сокрушённо. – Очень уж горячая Оленька выросла… Вы же её знаете!..
- А резвее не в кого? – Улыбнулся майор.
- Светлана такой же была, когда мы встретились… – Улыбнулся профессор. – И, положа руку на сердце, это именно она решила, что нам пора завести ребёнка… В таком-то возрасте!.. И добилась же своего!.. А Оленька…Она точная её копия!.. Такой же безрассудный огонь!..
- Иногда это не так уж и плохо, Пётр Николаевич…
- Так, думаете, не сбежит?
- Совершенно исключено! Не дадут!!! – Уверенно ответил майор. – Воспитательские и преподавательские кадры туда собирали со всей страны… По крупицам собирали… Лучших людей… Да и времени у Ольги подумать о том, чтобы сбежать на фронт, не будет – программа обучения очень интенсивная намечена… Да и желания, я думаю, не возникнет…
- Хоть скажите, чему она там учиться будет, Юрий Сергеевич! – Едва ли не взмолился профессор.
- А вот это, простите уж… При всём моём к вам уважении… Не имею права… Поймите сами… Военная, как говориться, тайна…
В гостиную, словно на крыльях влетела Ольга Рублёва, и протянула офицеру какие-то документы:
- Вот! – Произнесла она с гордостью, за самоё себя. – Смотрите, «товарищ комиссар»!
Энкавэдэшник взял в руки документы:
- Пять прыжков с парашютом… Курсы снайперов… «Ворошиловский стрелок»… – Майор перебирал в руках документы. – И даже значок имеется… Ну, что ж… В общем, именно так я и предполагал…
Он вернул вё это богатство девушке и проговорил:
- Что ж, Ольга… Мы тут пообщались с твоим отцом… Ты поедешь для дальнейшего обучения в специальную школу…
- Ура! – Сказала девушка коротко. – А чему меня там будут учить?
- А вот это – военная тайна! – Отрезал майор. – Привыкай к воинской дисциплине, и отвыкай задавать лишние вопросы! Понятно? Иди, собирай вещи! Завтра и поедешь!
- Так точно! – Проговорила задорно Ольга, чмокнула в щёку отца, потом майора, и умчалась в свою комнату.
- Ну, хоть намекните, Юрий Сергеевич… Чтобы отцовское сердце было спокойно… – Проговорил профессор, блеснув пенсне. – Чему, в самом деле, она будет там обучаться, Юрий, Сергеевич?
- Это и в самом деле военная тайна, Пётр Николаевич! – Ответил майор. – Я совершенно не шутил! Но могу вас уверить, что очень полезному для страны делу!.. И вы уже може гордиться своей дочерью, уверяю вас!..
- Ну, что ж… Пусть так…
- По крайней мере, ещё полгода она на фронт не попадёт – это я вам твёрдо обещаю!..
- И на том спасибо! – Он пожал руку офицера.
А майор взглянул в глаза профессора, и проговорил с пониманием:
- Я знаю, каково это, Пётр Николаевич, когда провожаешь единственного ребёнка на фронт… Мой-то, тоже не захотел остаться… Но для него сложно было придумать отговорку – как-никак, а старший лейтенант РККА… – «Комиссар» нервно закурил ещё одну папиросу, и прошёлся по профессорской гостиной так, как наверное привык это делать в своём кабинете, отчеканив шаги по паркету туда-сюда, а топот резко остановился перед профессором и посмотрел на него сверху вниз. – А Ольга… По крайней мере, даже если те знания, которые ей дадут в «школе» и не пригодятся в этой войне, то у неё будет чиста совесть перед своими товарищами – она, тем не менее была в армии… А там, глядишь, может, и в самом деле, через полгода всё и закончится…
- Дай-то Бог, Юрий Сергеевич. – Только и вздохнул профессор. – Дай-то Бог…

* * *
Апрель 1942 г. Узбекистан. Ташкент…

…У этой молоденькой девушки, этим шедшей этим тёплым солнечным утром по улице Ташкента, по набережной вдоль реки Салар, был какой-то странный взгляд…
Ей оставалось пройти ещё всего-то несколько десятков метров и свернуть, потому что впереди был один из основных городских каналов Бурджар, пройтись немного до моста, перебраться на другую сторону канала, а там… Ещё несколько десятков метров и она войдёт в калитку своего нового дома, но…
Девушка не торопилась добраться до своей скрипучей панцирной кровати и завалиться на неё, забывшись в тяжёлом сне, хотя и было заметно по её походке, что она смертельно устала…
Да только…
Никакая усталость, и ни даже война, шедшая уже столько месяцев, так и не сумели убить в ней молодую девушку, и её умение удивляться и радоваться даже самым маленьким радостям…
Нет, она не «летела» – на это у девушки попросту небыло сил – она шла очень медленно, так, словно ей никуда вовсе не нужно было торопиться, и она вдыхала полной грудью свежий, пока ещё не успевший накалиться под азиатским солнцем, утренний апрельский воздух…
Кругом зеленели раскидистые чинары и высоченные пирамидальные тополя, пели какие-то птички в их ветвях. Где-то, совсем рядом несла свои воды река Салар… На ярко-голубом небе небыло ни единого облачка, и оно казалось чистой, свежевыстиранной простынёй, на которую хотелось броситься плашмя, всем телом, да так и утонуть в её чистоте…
Прохожих в этот ранний утренний час, а было что-то около половины седьмого утра, на улицах почти небыло, а те редкие, которые и встречались, спешили по своим неотложным делам с сосредоточенными и совершенно невесёлыми лицами…
Было уже довольно тепло, около 20 градусов, но солнце ещё не успело стать безжалостно жгучим. А воздух, щедро орошаемый влажными испарениями Салара, был так похож на тот, родной, киевский, что…
Она на несколько минут даже забыла, что идёт не по такой знакомой с самого детства набережной Днепра…
Да…
Теперь, этот поистине восточный город, четвёртый по величине, после Москвы, Ленинграда и Киева, напоминал со стороны именно эти города…
Своими жителями…
Теперь в Ташкенте, странное дело, встретить на улице прохожего мужчину или женщину с настоящими, узбекскими чертами лица было едва ли не так же сложно, как в российских, белорусских и украинских городах ещё год назад… Теперь на улицах Ташкента встречались, едва ли не повсеместно, сплошь славянские лица – русские, белорусы, украинцы…
Рабочие, служащие, выздоравливающие после ранений, курсанты Ташкентского военно-пехотного училища…
Складывалось впечатление, что за полгода геополитическая карта сместилась, и европейцы попросту переехали сюда, в Узбекистан… Теперь Ташкент был самой настоящей Меккой, местом паломничества и жительства для славянских народов, которых сорвала с насиженных мест война…
…Девушка потянулась немного, подняв обе руки вверх и встав на цыпочки, и тихо проговорила:
- Ах-хо-ро-шо-о-о!..
Проходившая мимо пожилая узбечка понимающе улыбнулась девчушке, а та… Ей в одну секунду стало так стыдно перед этой женщиной, за свою «слабость», что она тут же покраснела до корней волос:
- П-простите… – Произнесла она запинаясь.
Да только женщина, спешившая куда-то по своим делам, её уже не услышала – ей было не до извинений девушки. Да, собственно, и за что извиняться-то?..
Девушка посмотрела ей вслед, и произнесла негромко:
- Дура! Какая же Машка дура!..
Она торопливо прошла несколько шагов, и остановилась около деревянной скамейки, словно решая сеть на неё, или идти дальше… Идти больше никуда не хотелось, и девушка присела под тенью чинары на тёплые деревянные бруски лавочки…
- Мы немножко посидим, и пойдём! – Проговорила она негромко толи сама себе, толи своей округлой упругой попке, а может и вовсе этой скамейке. – Совсем немножко! А то от этих лекарств за всю ночь, уже голова кружится… Ещё немного и грохнусь прямо посреди улицы…
Она облокотилась на удобную спинку лавочки, ещё раз глубоко вдохнула полной грудью свежий утренний воздух, прикрыла глаза, чтобы насладится окружающим теплом и покоем, и…
Может быть, задумалась, глубоко погрузившись в свои воспоминания, а может быть, её накрыл своим мягким покрывалом сон человека, который отработал тяжёлую трудовую смену, но…

* * *
…Июль 1941г., Киев…
…- Значит так, Мария! – Женщина говорила строго по-мужски. – Ехать долго – путь до Саратова не близкий, но ты мне обещай, что обязательно доберёшься к тёте Тоне!
Лет, что-то около 40-ка по возрасту или немного меньше, одетая в военную форму, да к тому же с «треугольничками» младшего сержанта в петлицах гимнастёрки, эта женщина, и так довольно широко известная в узких спортивных кругах своим крутым нравом, теперь, в военной форме, вызывала безоговорочное уважение, и даже некоторый трепет…
Она смотрела суровым взглядом на девчушку лет шестнадцати, и этим взглядом требовала подчинения и повиновения!
Да только…
Видимо у девчонки были свои планы:
- Ма! – Фыркнула она, словно молодая кобылка. – Ну, объясни мне! Объясни, почему я должна уезжать из дому, за тридевять земель, аж в какой-то Саратов, к троюродной тётке, которую и видела в своей жизни всего-то один раз! Она же мне практически чужой человек! Да и не помню я её совсем!!!
- Антонина Петровна не «чужой человек», а моя троюродная сестра! – Проговорила наставительно женщина. – И она наверняка поможет своей племяннице! Ты только письмо моё к ней не потеряй! Мы очень дружны были в молодости!.. Правда потом жизнь нас разбросала немного… Но это ничего не значит! Теперь даже чужие будут помогать друг другу, не говоря уж о родне! Главное – не потеряй письмо! И адрес запиши ещё раз, и запомни, как самую важную клятву! Поняла, егоза?!!
Девушка подняла на женщину полные слёз глаза, и тихо проговорила:
- А ты, ма? Как папка наш? Пойдёшь на фронт? Может, лучше, вместе в этот Саратов поедем, а?
- Мария! – Женщина подняла ладонью лицо девушки, так чтобы посмотреть в её глаза. – Тебе шестнадцать лет, и ты уже взрослый, самостоятельный человек! Что это я слышу – девчачьи страхи?!! Как у шестилетней девочки? Так тебе не шесть, а шестнадцать! В твоём возрасте в некоторых странах девушки уже замужем давно!.. Или может быть, ты уже успела забыть всё то, чему я тебя учила всю жизнь? Забыла?
- Нет, ма… Я всё помню…
- А вот я тебе напомню ещё раз – ничего не бояться, не нервничать ни при каких обстоятельствах, держать свои переживания в кулаке, и всегда доводить начатое дело до конца! Правильно?
- Правильно… – Всхлипнула девчушка.
- А раз правильно, то твое сейчас самое главное дело – добраться до Саратова к Антонине! – Отрезала женщина.
- А ты пойдёшь на фронт?
- Пойду, Маша… Вот сейчас твой поезд отправится, а через час и мой эшелон… Я хоть со спокойным сердцем поеду…
- Но зачем тебе воевать, ма? Ведь у нас уже папка воюет!
- Твой отец, Мария! – Голос женщины, уже было немного смягчившийся, опять стал суровым. – Капитан пограничных войск! Начальник заставы! Кадровый офицер! И поэтому воевать с фашистами – это его прямая обязанность! Это его профессия, Маша, его этому специально учили!.. И он для этого Присягу принимал!
- Но тебя же не учили воевать, как папку! И Присягу ты не принимала!
- Не учили! – Согласилась женщина. – Но зато я получше иных знаю, как обращаться с оружием! Не тебе, моей дочери, об этом рассказывать! А Присяга, милая моя трусишка-всезнайка, она в душе, в сердце каждого из нас должна быть!.. Так?
- Так…
- А раз так, то я и должна идти на фронт!
- Но почему должна?
- Да хотя бы потому, что если не сама буду воевать, то, по крайней мере, буду учить недотёп и вчерашних интеллигентов правильно обращаться с оружием и метко стрелять! Вот как тебя учила…
- Учить? – Удивилась девушка.
- А ты что думала, что все те, кто идут добровольцами на фронт имеют первый разряд по стрельбе, как ты в свои шестнадцать лет? – Грустно улыбнулась женщина. – Ты ошибалась, Мария Степановна!.. Многие хотят воевать против фашистов, но некоторые из них винтовки в руках даже никогда не держали! А тут одного желания и патриотизма мало!.. Оружие знать надо, чтобы его по назначению использовать, да не просто так, а с толком и пользой…
- Так я тогда тоже, хочу… Добровольцем!.. Я-то с оружием обращаться умею, ма! Ты же сама меня научила!..
Девчушке на секунду показалось, что она нашла ту единственную, «спасительную соломинку», которая убережёт её от отъезда, но… Эта соломинка тут же, сию же секунду, безжалостно, и даже почти грубо, была  сломана женщиной в военной форме:
- Умеешь, не спорю! – Проговорила женщина, и как отрезала. – Только ты, Мария Степановна, ещё совсем сопля зелёная, что бы на фронт в шестнадцать лет идти!
- Мне в сентябре уже семнадцать будет!
- А в армию берут в восемнадцать! Совершеннолетних! Так что даже и не думай об этом!.. А через год, глядишь, всё это безобразие и закончится!..
- Т-ту-ту-у-у-у-у-у-у! – Раздался гудок паровоза вначале эшелона.
- Всё, Машка! Иди! А то без тебя уедут! – Проговорила женщина.
Девушка бросилась ей на шею, расцеловала всё лицо от подбородка до лба, потом схватила фанерный чемоданчик, узелок с продуктами, и бегом рванула к вагону, который уже сдвинулся с места, получив на прощание от матери шлепок ладони по заднице, и напутственные слова:
- Доберись до Антонины, Машка! Обязательно доберись! И не вздумай своевольничать – ты мне своё слово дала!..
Она посмотрела вслед голубенькому ситцевому платьицу, мелькнувшему в тамбуре, оглянулась воровато, и… Еле заметным движением перекрестила отъезжающий поезд:
- С Богом, доча… Береги себя…
…До Саратова тот эшелон с эвакуированными так и не добрался…
Он де доехал даже до Курска…
…Через несколько часов после отбытия из Киева этот беззащитный эшелон разбомбили немецкие «Юнкерсы» – лёгкая была добыча…
И начались Машины мытарства…
Где пешком, где на попутках, ночуя в случайных домах у случайных людей, которые соглашались взять её на постой на ночь просто из жалости, такой потерянной казалась Маша… А иногда и просто прикорнув под кустом в лесу или лесопосадке… Перекусывая где яблоками из теперь уже бесхозных, а некогда колхозных, садов, или картошкой, украдкой выкопанной ночью с совхозного поля, а иногда и просто несколькими спелыми, но такими сухими и невкусными, зёрнами пшеницы, натеребив их ладошками прямо из колосков…
Маша упорно шла на восток…
«…Я дойду! Обязательно дойду!.. Я же дала маме слово комсомолки! – Уговаривала она сама себя. – Дойду, поздороваюсь с тётей Тоней, и запишусь добровольцем на фронт! Но сначала дойду!.. Чтобы ма потом не могла сказать, что я не держу своего слова!.. Только дойти бы… Только бы сил хватило…»
…Дни в этом странном марафоне сменялись другими, и были похожи, как братья близнецы…
Где-то, между этими днями, был оставлен в какой-то лесополосе опостылевший чемодан, который теперь «весил» несколько тонн…
А Маша всё шла и шла, продолжая начатый на Киевском вокзале свой путь…
Щупленькая, невысокого роста, с наивным детским лицом и грязными бантиками в спутавшихся косичках, она похудела за это время настолько, что теперь ей нельзя было дать и четырнадцати лет… И её, такую одинокую и беззащитную, жалели совершенно чужие люди… Её немного подкармливали, давали ночлег, и отправляли с оказией дальше на восток…
…В конце концов она добралась сначала до Тамбова…
Потом, пробравшись аки тать в ночи, на какой-то эшелон, эвакуировавшем какой-то секретный, оборонный завод, из какого-то города, она больше суток тряслась на платформе лёжа рядом с огромным фрезерным, или каким-то иным, станком, укрывшись под его брезентом, и…
Через месяц всех этих мытарств, Маша добралась, наконец, до Воронежа…
Где её благополучно и взяла под белы руки прямо из-под брезента военизированная охрана эшелона и препроводила к коменданту железнодорожной станции…
…- Ну, и кто ты такая есть, скажи-ка на милость? – Проговорил уставший комендант, разглядывая чумазую девчонку. – Может ты диверсант?
- Я не диверсант… – Промямлила девчонка.
- А откуда я это знаю? Охрана тебя сняла с литерного поезда, перевозившего стратегически важный, секретный груз!.. – Пожилой комендант, видавший за последнее время такое уже не раз, давно понял кто она такая, но специально нагонял серьёзности, чтобы нагнать девчонке побольше страху и, впоследствии, избежать ненужных ему проблем и, тем более, забот – своих «с головой» хватало. – А пробраться на такой, усиленно охраняемый эшелон – это ж надо, как минимум, иметь специальную подготовку! Вот я и думаю… А не отправить ли тебя в НКВД, а?.. Пусть они там разберутся, кто ты такая есть!..
- Не надо меня… – Промямлила Маша. – Не надо меня в НКВД… Пожалуйста!..
- А с чего это не надо? – Прищурился комендант. – А может ты какую диверсию на железной дороге удумала?
- Я никакая не диверсантка… Просто к тётке еду, в Саратов… Я – наша!!!
- А из далече ли едешь?
- Из Киева…
Комендант задумчиво потёр ладонью заросший седой щетиной подбородок:
- Вона как… Тогда тебя, тем более, в НКВД надо отправить… Для детального разбирательства… Киев-то… Под немцами уже давно…
И тут произошло то, чего комендант никак не ожидал:
- Не может такого быть! – Взвилась девушка. – Вы врёте! Вы всё врёте! Не могли немцы Киев взять!.. Вы!.. Вы!.. Да вы просто провокатор!!! Да это вас, за такие слова в НКВД отправить надо!!! Этого просто не может быть!!! Никогда!!!
И такой огонь был в её словах, такая сила и уверенность в своей правоте, что комендант…
- Ты когда из Киева-то выехала, дочка?
- Месяц назад…
- И что?
- Разбомбили нас… Даже до Курска не доехали…
- И ты всё это время?..
- Мне мама наказала до тётки добраться, до Саратова… А я пообещала, что доберусь… Вот и…
- Так это ты, от Курска до Воронежа пешком, что ли, добиралась?!! – Поразился комендант. – А ты хоть знаешь, сколь сотен километров ты пёхом прошла, девочка?
- Много, наверное… – Проговорила Маша устало. – Я не знаю – у меня карты нет… Куда люди показывали – туда и шла…
И девчушка как-то совсем уж обречённо посмотрела на пожилого коменданта:
- У меня отец – офицер-пограничник, на польской границе начальником заставы служил… Мама – добровольцем на фронт ушла… А перед тем меня из Киева к тётке отправила… А теперь вы меня с поезда сняли… Видать опять придётся мне пешком идти… – И тут что-то такое случилось в глазах этой девчонки, и они блеснули стальным блеском. – Только я всё равно доберусь до этого Саратова! Поздороваюсь с тётей Тоней, и… Уйду на фронт!!! Как мои папка и мамка, фрицев бить!!!
…Наверное, была какая-то необъяснимая сила в словах этой исхудавшей, щуплой, чумазой девочки, потому что комендант… Он посадил её на тот же эшелон, с которого её и сняли… Только теперь Маша ехала на восток, к своей цели почти с комфортом – начальник поезда, узнав от коменданта историю её «одиссеи», определил Машу до Саратова в одно из купе «штабного вагона»… Где она и проспала почти сутки…

* * *
…Конец августа 1941 г., Саратов…
…Она сидела, опершись спиной о кирпичную стену железнодорожного вокзала, погрузившись в свои тяжкие думы:
«…Ну, что, Машаня? Добралась до тётки? И что теперь? Куда идти-то теперь? Что делать? – Она откинула голову назад, прислонив затылок к холодной кирпичной кладке. – Ни родных, ни близких, ни друзей… Никого! Пустыня!..»
Она посмотрела по сторонам через полуприкрытые веки, и проговорила едва слышно:
- Спокойно!.. Мама учила не впадать в панику и держать эмоции в узде… Ну, и что такого случилось? Тётка переехала полгода назад?.. Не страшно!.. Можно узнать куда, через городскую справочную… Если она работает теперь, конечно… Некуда идти, негде остановиться на ночь? Так мы это уже проходили – можно и в парке, под кустом переночевать, чай не зима, не замёрзну…
И тут на её глаза навернулись слёзы, а за горло схватил крепкой рукой спазм рыданий:
- Зачем я только сюда ехала, а? Зачем?!! – Всхлипнула Маша. – Чтобы поцеловать чужие двери и узнать, что тётя Тоня там уже больше полгода не живёт? Ыг-гы, ыг-гы-и-гы-гы! Ы-ы-ы-г-гы-гы-ы!!!
Она сидела на брусчатке перрона и плакала…
Да нет! Она натурально рыдала! В голос! И слёзы ручьем, да просто водопадом, катились из её глаз!..
…- Ты чего плачешь, подруга?..
Этот голос с едва уловимым азиатским акцентом, эта тонкая, лёгкая и нежная ладонь, которая легла не её давно немытые волосы…
Всё это было настолько неожиданно для Маши, что она дёрнулась всем телом, словно её ударило током, и даже попыталась отползти в сторону, не сообразив в первые секунды, что это не очередная встреча с военным или милицейским патрулём, а лишь вопрос человека, которому небезразлично чужое горе…
…Она посмотрела загнанным зверёнышем снизу вверх и спросила грубо:
- Тебе-то какое до того дело? – Она размазала грязной ладонью слёзы по щёкам, и зло посмотрела, как прицелилась. – Чё, те? Чё, те от меня надо? Вали отсюда по добру, по здорову!!!
Перед ней стояла девушка…
Тонкая, вся какая-то неимоверно изящная, стройная, как серна, и это было видно. Даже под длинным, до середины голени, прямым, не облегающим фигуру, шёлковым платьем-рубашкой яркой национальной расцветки, из-под которого выглядывали такие же цветастые национальные шаровары.
Её иссиня-чёрные волосы, заплетённые в длиннющую косу, оттеняли смуглое, с тонкими линиями, лицо. Раскосые, миндалевидные восточные глаза излучали природную доброту.
И всю эту картину завершала тёмно-синяя бархатная, расшитая серебряными нитками и мелким бисером тюбетейка, плотно сидевшая на её затылке…
- Тебя как звать? – Спросила девушка.
- Маша… – Буркнула наша мученица.
- Вот и хорошо… А меня Зарина… Зарина Рахимова…
Девушка присела около Маши на корточки, погладила её по голове своей тонкой, изящной, совершенно не «трудовой» ладошкой, и спросила с участием:
- Ты чего плачешь, Маша?
- Хочу и плачу!.. Тебе-то что за печаль?
- Ну, значит, есть «печаль», раз спрашиваю! – Улыбнулась Зарина. – Давай, рассказывай, чего ты тут сидишь одна на земле почти посредине вокзала, и ревёшь, как белуга…
В её, по-восточному мягкой и плавной, и, на удивление правильной, русской речи, в которой только чуть-чуть улавливался восточный акцент,  было столько искреннего участия, что Маша, сама того не желая, словно со старшей сестрой, стала делиться с Зариной своими горестями:
- К тётке вот приехала, а её уж и не найти – в том адресе, что мне мама дала, она уже давно не живёт…
- А откуда приехала, Маш?
- Из Киева…
Через десять минут Зарина узнала всю её одиссею, и всё то, что ей пришлось испытать по пути в Саратов…
- М-да… Тебе много досталось, Машунь… – Зарина уже сидела рядом с ней, опершись спиной о стенку вокзала. – Я вот тоже… Из Ленинграда еду…
Маша с нескрываемым удивлением посмотрела на эту яркую представительницу «Советского Востока»:
- Ты? Из Ленинграда?
- Ага, оттуда! – Улыбнулась Зарина. – Что? Не веришь? Не сомневайся – из Ленинграда я… Училась в художественной академии…
- Так ты художница? – Впервые улыбнулась Маша.
- Ну… Не совсем ещё… – Тут же засмущалась Зарина и спрятала свои, с поволокой, глаза. – Я только год проучиться успела… Так, кое-что рисовать умею, но до настоящего художника мне ещё очень далеко… А тут война… Эвакуировали нас… Вот я в свой Ташкент и ехала…
Прошло ещё несколько минут, и Маша поняла вдруг, что её мытарства по пути в Саратов вообще ничто! Что бывают дороги и потяжелее, и что ей ещё, на самом-то деле, очень повезло…
…Эшелон с эвакуированными жителями Ленинграда должен был добраться сначала до Москвы, а потом следовать дальше на восток…
Но…
Не доезжая Калинина эшелон с беженцами попал под обстрел… Под танковый обстрел… Немцы к тому времени обошли Великие Луки, и вклинившись в оборону Красной Армии пытались перерезать эту стратегическую железнодорожную магистраль между двумя столицами…
…Зарина тихим голосом рассказывала Маше, как был расстрелян гражданский эшелон и танковых пушек… Как бежали потом люди во все стороны от железной дороги пытаясь спастись, и как многие из них погибли под гусеницами немецких танков…
- Их даже не расстреливали, Маш, а просто гоняли по полю, как зайцев, и давили! – Зарина сжала кулачки так, что аж побелели костяшки пальцев. – Сволочи! Сидели в открытых люках, смеялись во всю глотку, и я даже звуки губной гармошки слышала!.. И давили людей!.. Как гнилые арбузы…
…Зарина спряталась тогда в каком-то небольшом овражке и только поэтому и спаслась… Но в тот день ей пришлось пережить ещё и бой…
Бой, который произошёл практически над её головой – откуда-то появились несколько советских танков, пехотинцы, и… Немцев тогда отогнали от железной дороги, и они откатились в сторону Ржева, а советские роты пошли за ними, практически через голову девушки-узбечки…
А вот ночью, в каком-то странном исступлении, Зарина вернулась к расстрелянному эшелону и почти до самого утра искала свой вагон…
- Хотела свои картины найти… У меня был большой такой картонный планшет, вот и искала…
- А для чего? – Спросила Маша.
- Да я и сама не знаю… Зачем-то они мне были тогда нужны… Прямо сумасшествие какие-то, не иначе…
…Через две недели Зарина, на попутках добралась всё же до Москвы…
Она попыталась, было, сунуться в военкомат, но там, узнав её историю, и кто она такая, отправили дальше на восток…
- Я же ведь ничего не умею, Маша… Ну, разве что раны перевязывать, да и то с грехом пополам… Я же всю жизнь рисовать училась… – Проговорила девушка грустно. – Вот если бы я стрелять умела, тогда другое дело! А так… Мне так и ответили – нечего тебе, художнице, на фронте делать, мол, проживёшь до первой прилетевшей пули… И отправили на родину, в Ташкент, там теперь много госпиталей, много раненных, там сказали от меня больше толку будет…
- А хочешь, я тебя стрелять научу? – Спросила вдруг Маша. – Хорошо стрелять!
- А ты что, умеешь?
Маша, молча, достала из недр своей одежды и протянула Зарине картонку «Спортивной книжки»:
- Вот, сама смотри!
- Ух, ты! Первый разряд! – Проговорила девушка-узбечка, искренне восхитившись. – Когда же ты успела-то? Ты ж совсем ещё маленькая!
- Я не маленькая! – Обиделась Маша, и надув губы, отвернулась. – Я уже совсем взрослая!
- А тебе сколько лет, Маш? – Улыбнулась на эту обиду Зарина.
- Семнадцать… Будет… Скоро…
- Понятно… Ну, а мне уже девятнадцать… И где же ты меня будешь учить?
- Не знаю? – Маша пожала плечами. – Наверное, можно было бы что-то придумать…
Зарина помолчала тогда несколько секунд и проговорила уверенно:
- А я уже придумала!
- Правда? – Маша с надеждой посмотрела в глаза своей новой знакомой.
- Правда! – Кивнула в ответ Зарина. – У тебя же, как я поняла, в Саратове никого нет? И идти тебе некуда? Так?
- Так…
- А поехали со мной…
- Куда это?
- В Ташкент!.. Там у меня мама, два младших брата…
- И что я там буду делать, Зарина?
- Ну… Что делать – всегда найдётся!.. Там теперь действительно много госпиталей – как ни посмотришь на санитарный поезд с тяжелоранеными, так он обязательно в Ташкент идёт или, по крайней мере, в Актюбинск… Работать в госпиталь пойдём, вот тебе и работа!
- А стрелять учиться? – Прозвучал наивный вопрос.
- У нас сосед в доме квартировал… Так он в военном училище служил…
- А в Ташкенте что, есть такое училище? Военное? – Искренне удивилась Маша.
- А ты, наверное, думала, раз это Средняя Азия, так там и никаких учебных заведений нет? Думала, небось, глухой забитый край? – Улыбнулась Зарина и толкнула Машу в плечо. – Ну, признайся! Думала?
- Угу…
- Так вот… Ташкентское военно-пехотное училище, чтоб ты знала, было самым молодым военным училищем в России! Оно было основано ещё в 1914 году! А теперь оно имени Ленина! У нас его все «Ленинкой» называют! Вот так-то вот!
- Извини… – Пробурчала Маша. – Зарин… Я – просто дура!
- Ты не дура! Ты просто ещё мало что знаешь!.. Так вот… Наш сосед служил в этом училище каким-то начальником… И до сих пор служит, наверное, если на фронт не ушёл… Он хороший человек, и ко мне всегда хорошо относился… Мы его попросим, и он нам разрешит ходить в их тир, или на стрельбище! – И Зарина опять посмотрела на свою новую подругу. – Ну что? Уговорила я тебя? Поедем? Что тебе тут, в чужом городе без знакомых и родственников делать?
- А там что? Что у меня полный Ташкент родственников? Там же, то же самое!
- А я что?
- А что ты? – Маша удивлённо посмотрела на узбечку.
- Я же тебе уже как сестра! – Улыбнулась Зарина. – Или ты – «против»?
- Я?!! Я, «против»?!! Да я!..
Всё это было настолько неожиданно для Маши, что она не удержалась, крепко обняла Зарину, и опять разрыдалась в голос…
- Ну, вот и решили, Машунь… – Девушка нежно, с участием погладила ей по голове. – А раз решили, то тогда – поехали!..

* * *
…Осень 1941 г. Ташкент…
…Тогда, в Саратове, эти две «беспризорные» девушки, не долго думая, попросились санитарками в санитарный эшелон, который шёл… В Ташкент!.. Им, правда, пришлось подождать ещё сутки пока этот скорбный эшелон придёт в город, но это было уже не так тяжело и страшно – теперь их было двое!..
А когда они узнали, что санитарный поезд уже в Саратове, и стоять будет ещё сутки, то Зарина взяла «в охапку» Машу, отвела её километра за два от вокзала, в крохотный домик около железной дороги, где жила пожилая женщина, «жена смотрителя стрелки», ушедшего на фронт. Теперь именно она, заменив своего мужа, стала «стрелочником», и делала эту нелёгкую для женщины работу, распределяя составы по большой узловой станции в соответствии с указаниями коменданта…
Зарина, более старшая, а значит и более рассудительная, что вообще присуще восточным женщинам, которые взрослеют очень рано, попросилась к ней на постой на сутки и…
Не стала попусту терять драгоценного времени, занявшись очень важным для них обеих делом…
- Мы тебя, сестрёнка, умоем, причешем!.. – Говорила она Маше, намыливая большим куском хозяйственного мыла над ведром горячей воды её некогда пышные ухоженные волосы, которые теперь были похожи на всклоченную мочалку. – Одежду твою постираем… Да и мою тоже давно пора… К раненным нас в таком виде не пустят, а поэтому мы должны быть чистыми и опрятными…
- А присохнуть успеет? – Проговорила Маша, трогательно, совершенно по-детски, утирая кулачками мыло попавшее в глаза. – Ой! Щиплет-то как!!!
- Не маленькая – потерпишь! – Проговорила строгим голосом, но при этом улыбаясь «старшая сестра». – Успеет просохнуть! Эшелон только через сутки дальше на восток тронется, а на дворе смотри какая жара стоит!.. Почти, как у нас, в Ташкенте!.. И отутюжить успеем!..
Конец лета 41-го, на Волге, действительно был очень жарким…
- А как же мы эти сутки ходить-то будем? – Спросила Маша и округлила свои зелённые глазищи. – Голышом что ли?
- А что? – Хитро улыбнулась Зарина. – А хоть бы и голышом! Мы же с тобой не уродины какие-нибудь – мы красивые молодые девушки!..
- Неудобно как-то… Стыдно…
- Нельзя стесняться своей красоты, Машка! – Проговорила Зарина, а потом, не выдержав, прыснула в кулачок, глядя на растерянную девчонку. – Чего испугалась-то?!! Стеснительная какая!!! Пошутила я!.. Попросим у тёти Глаши какие-нибудь вещи на эти сутки поносить… Чай не откажет!..
- Ф-фу-у-у! – Выдохнула Маша с облегчением. – Я и правда очень стесняюсь, Зара… Очень-очень!.. Как это? Совсем голышом скакать!..
- А знаешь… – Зарина посмотрела на фигурку Маши оценивающим взглядом. – Скакать-то, как раз, и не надо было бы… А вот если бы ты захотела… Я бы тебя могла нарисовать за это время… У тебя фигура, просто как у Венеры!.. Ты могла бы в нашей Академии быть самой настоящей моделью-натурщицей!..
- Вот ещё!!! Чего не хватало!!! – Фыркнула Маша. – Чтоб на меня голую все пялились?!! Да не бывать такому никогда!!! Что я, сумасшедшая по твоему!!!
- Глупенькая! – Улыбнулась Зарина. – Женская красота, которую запечатлели на холсте – она же вечная!
- Только что-то я нарисованных голых тёток ещё ни разу не видала! – Скривила лицо Маша.
- Эх, ты, «тётка»!.. Это потому, что ты вообще ещё мало что видала! – Проговорила Зарина мечтательно. – Женское тело – это же очень красиво!.. Знаешь… Вот Гойя, например, рисовал свою «Маху обнажённую» ещё во времена инквизиции да к тому же в Испании! Когда даже на нарисованную голую женскую лодыжку можно было пойти на дыбу или даже на костёр!.. А он взял и нарисовал!.. Головой рисковал, а рисовал!.. И Веласкес рисовал, и Рембрандт, и Тициан, и Боттичелли, и Пьеро ди Козимо… А какая красивая «Спящая Венера» Джорджоне!.. Если бы ты только знала!.. Все они рисовали обнажённых женщин, Машка! А теперь это самые известные картины! Известные, всему миру! И они по-настоящему бесценны!.. Самые известные музеи и картинные галереи мира гордятся тем, что обладают этими полотнами!..
Маша, заслушавшись этим рассказом, замерла, раскрыв рот и широко распахнув свои глазищи, и совершенно позабыла, что…
И Зарина, безо всякого перехода, словно само собой разумеющееся, проговорила, хитро улыбнувшись:
- Вот если бы ты вот так мне попозировала бы, как сейчас стоишь, то я попробовала бы рискнуть, и нарисовать обнажённую женскую натуру…
- Ой!!! – Маша резко дёрнулась, потом, взмахнув руками, прикрыла ладошками грудь и кудрявый лобок, отвернулась от Зарины и бросила в крайнем смущении через плечо. – Дура!!!
- А я могу и с такого ракурса! – Засмеялась узбечка, окинув профессиональным взглядом художника красивой формы Машины округлости. – У тебя и бёдра, и ноги, и ягодицы просто идеальные, Машунь! Уникально красивые, очень пропорционально сложены, а кожа молочно-мраморного цвета – просто мечта художника!
- Ой!!! – Маша схватила лежавшую рядом простыню, и стала поспешно заворачивать в неё свою обнажённую «натуру». – Дура, Зарка!!! Дура!!! Как тебе только не стыдно!
Зарина только ухмыльнулась:
- Может быть я и дура… Только… Я умею видеть красивое, Маш – это моя профессия… Несостоявшаяся пока, но профессия… Может быть, когда-нибудь, придёт такое время, когда советские женщины перестанут быть ханжами, и перестанут стесняться собственной красоты… – Она мечтательно посмотрела в потолок. – Вот тогда и наступит настоящий рай для художников и скульпторов!.. Знаешь… Считается, что Венера Мелосская была уникальна, и что её фигура бесподобно красива!.. Так я тебе скажу, что это не так!!! Стоит только посмотреть на тебя, сестрица!!!
Маша уже оправилась о смущения, но…
Девичий стыд, всё же, не давал ей покоя:
- Да брось ты! То – Венера, а то – я… – И тут в ней проснулся интерес. – А кто такая эта Венера Мелосская? Расскажи, а?
- А нарисовать себя позволишь? – Улыбнулась Зарина.
- Только не голой!
- Да ладно, тебе!.. Не бойся!.. – Улыбнулась Зарина. – Не буду!.. Я только лицо нарисую… Портрет…
- Тогда ладно… Только ты тогда рассказывай!
Узбечка достала из своей небольшой котомки небольшой, размером с блокнот, альбом, простой карандаш, и проговорила:
- Тогда сядь, Машка, и не дёргайся!.. И смотри в окно… Ну, вот, значит…
Она очень быстро задвигала карандашом по белому листу бумаги, периодически поглядывая на застывшую Машу, и размеренно заговорила, словно читала лекцию:
- Порой мастера эллинизма обращали свои взоры в прошлое, Маша, к возвышенным образам греческой классики… Под их влиянием и появлялись такие замечательные произведения искусства, как статуя богини Афродиты, найденная в прошлом веке на небольшом греческом островке Мелос… Её создал великий греческий мастер Александр ещё около 120 года до нашей эры…
- Ого! – Дёрнулась Маша от удивления и посмотрела на Зарину. – Так давно!
- Не дёргайся! Работать натурщицей – это не самый простой труд, я знаю, но ты просто замри и слушай… – Строго проговорила «старшая сестра». – Так вот… Именно эта знаменитая ныне на весь мир статуя вошла в историю под названием Венеры Мелосской… Полуобнаженная фигура богини высечена и белого паросского мрамора… Но скульптура без рук...
- А почему? – Теперь Маша говорила одними губами, боясь пошевелиться, и сама была похожа на скульптуру.
- Руки её были утрачены ещё в древности, Машунь… Ученые предполагают, что в одной руке Афродита держала яблоко, символ острова Мелос, а другой придерживала ниспадающую одежду… Вообще, вся фигура богини с разных точек зрения кажется то гибкой и подвижной, то полной сдержанного покоя… Уникальное произведение искусства, Маша!.. – Проговорила художница с задумчивым восхищением. – Скульптор достиг удивительной тонкости в обработке материала: по поверхности мрамора легко и трепетно скользят световые блики и прозрачные тени, создавая ощущение живого и прекрасного человеческого тела, а весь облик богини, в котором естественно сочетаются и нежность, и сила, привлекает здоровой и целомудренной красотой. Лицо Афродиты с идеально правильными чертами, просто пленяет ясным спокойствием и поэтической одухотворенностью, женственностью… В этой статуе, так утверждают признанные скульпторы и художники с мировыми именами, слились воедино лучшие достижения греческого искусства!.. Она рождает чувство абсолютно светлой гармонии, и показывает, какой чистоты и нравственного совершенства мог бы достичь человек…
- А ты что, её видела?
- Только на фотографиях, к сожалению… – Вздохнула Зарина. – Но знаешь… И этого было достаточно, чтобы понять какое это уникальное произведение… Ну вот! Всё!!! Можешь посмотреть!..
Маша вскочила с табурета, на котором сидела всё это время, выхватила, с нетерпением, альбом из руки узбечки, и впилась глазами в рисунок…
Прошло не меньше пяти минут, когда она произнесла:
- Ух ты-ы-ы!.. Здорово!!! Я даже не фотографиях всегда хуже получалась! – Маша нежно и бережно, как нечто особо ценное потрогала бумагу пушечкой пальца. – И всего-то за пять минут! И ты ещё говоришь, что ничего не умеешь? Да ты, Заринка, ещё скромнее, чем я думала! Ты же самый настоящий художник!!!
Зарина опустила глаза:
- Восточная женщина должна быть очень тихой и скромной – это наша национальная традиция…
- Зарин, а, Зарин… – Маша бережно вернула альбом хозяйке. – Ты просто молодец! Просто чудо какое-то!.. Только я тебя попросить хочу, если можно…
- Что, сестричка?
- …У меня простыня с груди сползла, пока я, как полная дура, уши развесила, и твой рассказ про эту Афродиту слушала, а я этого и не заметила вовсе… Можно как-то её спрятать? Дорисовать немножко, а?.. – Она в стеснении потупила взгляд. – А то неудобно как-то совсем… И даже не покажешь никому…
Зарина посмотрела на свою названную сестру снисходительным взглядом:
- Боже… Какой же ты ещё в сущности ребёнок – сама себя стесняешься… – Улыбнулась узбечка. – А мы и не будем никому показывать! Это же ещё не портрет, а просто набросок! Ну, как в школе «черновик»… А такие вещи никому не показывают – это секрет!..
- Правда?!!
- Правда-правда!.. Я потом, если получится, другой твой портрет нарисую!.. Настоящий, на большом холсте… А этот мы сохраним просто на память…
…На санитарный поезд их приняли практически безоговорочно – эшелон шёл не на фронт, а в тыл и поэтому решение, взять их или нет, мог принимать начальник поезда. Да и лишние две пары рук, которые могли ухаживать за раненными, конечно же, лишними небыли…
И замелькали за окнами вагонов города…
Уральск, Оренбург, Соль-Илецк, Актюбинск, Аральск, Джусалы…
…Они ехали почти две недели…
Порой на сутки, или даже не двое, застревали на больших узловых станциях, пропуская воинские эшелоны, которые мчались на запад, к фронту… А иногда они останавливались на больших полустанках, чтобы… Похоронить тех раненных солдат, которые не сумели доехать в этом скорбном поезде до конца пути и умерли от ран прямо в поезде… И остановок таких, к сожалению, было не мало…
А когда за спиной остался город Кзыл-Орда, и до Ташкента оставалось уже меньше суток ходу, Маша, вдруг потерялась…
Зарина нашла её только через час, забившуюся в угол одного из дальних, хвостовых вагонов, и увидела на лице своей названной сестры молчаливые, горькие слёзы…
- Ты чего, Маш? Ты чего ревёшь-то? Что-то случилось?
- Угу… – Только и ответила девушка…
- Что случилось? Что?!! Тебя кто-то обидел?!! – Зарина в одну секунду перестала быть похожа сама на себя – теперь она была похожа на потревоженную кобру. – Кто? Скажи кто?!! Я к начальнику поезда пойду!!! Я эту сволочь!..
- Не надо никуда ходить, Зара… – Всхлипнула Маша. – Просто… Просто у меня сегодня День Рождения случился… Семнадцать лет…
- И всё?!!
- И всё…
- Так чего же ты ревёшь, дура! – Опешила художница. – Радоваться же надо! Веселиться!!!
- Просто… Я этот день всегда с родителями отмечала… Папка, всегда, со службы в этот день приезжал, и ни разу его не пропустил!.. Мы пирог с мамой пекли… А потом ели его, и запивали чаем, а я лимонадом… А потом все вместе мы шли гулять в Центральный городской парк, и я каталась на каруселях до умопомрачения!.. Пока голова не начинала кружиться так, что я идти уже не могла… И папка брал меня на руки и нёс домой… Так было всегда, Зара… Даже год назад!..
Зарина присела рядом на корточки, прижала ладонями голову Маши к своей груди и тихо проговорила:
- Бог ты мой… Да ты ребёнок ещё совсем…
- Я уже не ребёнок, Зара! Я уже столько видела и пережила… – Жалобно пропищала Маша. – Я попрощалась со своим детством ещё там, под Курском, когда нас разбомбили… Только…
- Тебе хочется, чтобы твой отец опять взял тебя на руки?
Маша вскинула голову, и долго и очень пристально смотрела в глаза подруги, ставшей почти сестрой, а потом тихо произнесла:
- Хотя бы сегодня… В самый последний разочек… Только…
- Я всё знаю, Машунь… Всё понимаю… – Зарина нежно погладила именинницу по голове. – Только… Ты не грусти, Маш, ладно?
- Ладно… – Послушно согласилась девушка и утёрла слёзы. – Не буду больше… Просто… Ну, так… Накатило…
- Пойдём, а? Не надо здесь сидеть… А твой День Рождения… Мы его ещё отметим – обещаю!..
…Поезд должен был добраться до Ташкента только утром…
А вот ближе к ночи…
Зарина, совершенно неожиданно для Маши, выполнила своё обещание, и не когда-нибудь в будущем году или позже, а сегодня, зная, как «дорога ложка к обеду» и понимая состояние своей названной младшей сестры!..
…Они собрались в ту ночь в купе начальника поезда, очень строгой и, порой, даже суровой женщины-хирурга, майора медицинской службы, которая сутками напролёт лично делала, под перестук колёс, операции раненным в движущемся на восток поезде… Её боялись, как огня, а Маше она напоминала её собственную, такую же суровую и бескомпромиссную мать…
Но той ночью…
«Товарищ майор Ирина Сергеевна» была в своём купе совсем иной… Смертельно уставшей, но добродушной и доброжелательной хозяйкой…
Их собралось совсем немного, всего-то человек пять – раненные требовали постоянного ухода и отлучаться надолго от них небыло никакой возможности – но, «личный состав» санитарного эшелона, находил минутку-две, чтобы заскочить в это купе и поздравить именинницу…
- С твоим днём тебя, дочка! – Говорили они, выпивали «наркомовских» сто граммов чистого спирта, и бежали дальше…
- Будь здорова и счастлива!..
- И жениха тебе! Красавца! Тебе же под стать!..
- И пусть скорее закончится война!..
- Расцветай, красавица!..
…Маша уже даже и не знала толком, что же ей делать теперь – толи смеяться, толи плакать…
А уже ближе к полуночи, когда её поздравили все, кто мог, и в купе начальника поезда, наконец-то, образовалось относительное спокойствие, гранёный стакан, которой на четверть был наполнен самым настоящим, медицинским, девяностошестиградусным спиртом, подняла сама «товарищ майор»:
- Ну, что, Мария Степановна… – Произнесла она устало. – Семнадцать лет тебе уже… Самое странное состояние человека… До совершеннолетия ещё целый год, но ты уже себя чувствуешь взрослым человеком… А на самом деле – это грань, меду детством, и взрослостью, которая называется юность… Этот год, который тебе теперь предстоит прожить, Маша… Он в жизни каждого человека, наверное, самый сложный… Между 17-ю и 18-ю… Когда приходит пора выбирать себе путь на всю жизнь… Это я по себе знаю… А уж тебе-то… Война идёт… И оттого, какой путь ты себе выберешь в такое лихолетье, будет зависеть вся твоя оставшаяся жизнь… Дай Бог, чтобы она была долгой и безоблачной…
Она покрутила стакан в руке, рассматривая его содержимое, а потом взглянула на «виновницу»:
- Тебе, наверняка, будет сложнее, чем нам, выбрать этот самый правильный путь, когда кругом такое горе… Поэтому… – Она остро взглянула на девушку. – Хочу пожелать тебе взвешенных решений и смелости, чтобы их принимать!.. Потому, что её-то, порой и не хватает…
- Правильно! – Послышался чей-то шёпот.
- …И поэтому… – Продолжила майор, хитро взглянув на Машу. – Давайте выпьем за нашу Машу, товарищи!
Все присутствующие выжидательно смотрели на девушку, а она…
Она с каким-то благоговейным страхом смотрела не свой «гранчак», в котором было налито, не больше 25-30 граммов, чистого, медицинского спирта…
- Я ещё никогда… – Проговорила она в полнейшей тишине. – Я ещё даже вина не пробовала…
- Вот в этом и есть сама суть того, что я сказала… – Улыбнулась майор. – Смелость в принятии решений, и их взвешенность… Ты вступаешь во взрослый мир, девочка, и должна научиться принимать взрослые решения… И от них может зависеть вся твоя жизнь!.. Думай! Теперь как поступить тебе никто не подскажет!..
Маша поколебалась ещё несколько секунд, потом решительно взяла стакан, и опрокинула его себе в рот…
- Молодец! – Это было последнее, что она услышала в ту ночь от «товарища майора». – Не испугалась неизвестного!.. Значит, будет толк из девчонки!.. Смелая, и решительная вырастет!..
…Потом она пришла в себя оттого, что кто-то тормошил её за плечо, а знакомый, и уже почти родной голос, говорил в самое ухо:
- Вставай, Машка! Хватит спать! Мы уже почти проехали! Вот он, Ташкент!.. Добрались, наконец…
Маша открыла глаза и, всё ещё пьяно, спросила Зарину:
- Мы уже приехали?
- Приехали, Машка! Приехали!!! Мы дома!!!

* * *
…С того дня, когда они ранним сентябрьским утром прибыли с санитарным поездом в «цветущий город», жизнь завертела подруг в своём немыслимом стремительном водовороте…
Зарина, поднатаскавшись ухаживать за раненными, и помогать врачам ещё в санитарных поездах, пока добиралась до Саратова, устроилась на работу в госпиталь медсестрой…
А Маша…
Она, не желая сидеть, сложа руки, и приняв для себя, как и напутствовала её «товарищ майор Ирина Сергеевна», важное, «взрослое решение», попросилась на работу нянечкой-сиделкой в тот же госпиталь…
Их суточные смены частенько не совпадали, потому что Маша, ввиду своего несовершеннолетия работала сутки, которых ей хватало с маковкой, а потом двое суток отдыхала.
А вот Зарина… Она, отработав 24 часа, возвращалась домой на столько же часов, а потом опять уходила «на сутки»… Это назвалось «с ночи, до ночи»…
Но!..
Эта хрупкая «женщина Востока» находила в себе силы, в своё свободное от работы в госпитале время, ходить с Машей в тир… В тир Осоавиахима, который, наверное, один из последних в те годы во всей стране, который остался, и работал в Ташкенте как и прежде, перед войной… И училась стрелять…
Маша сполна выполнила своё обещание подруге – в марте Зарина Рахимова выполнила норматив, и получила удостоверение и значок «Ворошиловского стрелка»…
И никто из инструкторов клуба не вмешивался в это её становление, поняв, единожды, ещё в сентябре 41-го, когда она впервые пришла на стрельбище, что та девчонка, которая её учит, помогает и наставляет – знает толк в этом деле не хуже их самих…
Так они и учились, в перерывах между тяжёлой работой в госпитале…
Зарина училась от самого начала, а Маша, попутно, показывая на личном примере, что и как надо делать, оттачивала своё мастерство…
Так пролетела осень… Потом зима… Наступила весна 42-го…

* * *
…Кто-то тормошил её безжалостно, а Маша всё никак не могла сообразить, где она находится…
- Маш-ка!!! Да проснись же ты, наконе-ец! – Кто-то, такой знакомый, не давал ей отдохнуть. – Я уже испереживалась вся, уж не случилось ли чего! Дома ждала-ждала, и решила навстречу пойти! А ты тут на лавочке спишь! Просыпайся, чудо ты моё гороховое!!! Некогда сейчас спать! Раз домой не дошла после смены, так пойдём тогда со мной!!!
Она наконец-то открыла глаза, и, сквозь пелену уходящего сна увидела лицо Зарины:
- Ты чего, Зара?..
- Вставай, соня!.. Нас ждут великие дела!.. Мне тут Равшан шепнул ненароком…
- Это твой лейтенантик из военкомата?..
- Ага… Так вот!.. Есть какая-то директива ГКО, чтобы набрать в какую-то часть девушек, умеющих хорошо стрелять!.. Ты меня слышишь, Ма-ша!!! Девушки будут отправлены служить по «Комсомольским путёвкам», понимаешь ты?!! Я наконец-то смогу уехать на фронт!
Нет…
Машу уже не нужно было тормошить и пробуждать от сна – эти слова Зарины были для неё, словно ушат холодной воды!..
Она вскочила со скамейки и пристально посмотрела Зарине в глаза:
- Ты уверена?
- Равшан не будет обманывать… – Проговорила зарина и опустила глаза. –  Он уже калым за меня матери прислал… Зачем ему теперь врать?..
- Понятно!.. И что ты решила?
- Калым подождёт!.. – Ответила зарина твёрдым голосом. – Надо идти и узнавать! И записываться!..
- Молодец, Зарка! – Улыбнулась Маша. – Правильно! Не до любви сейчас…
Узбечка только улыбнулась грустно каким-то своим мыслям, и спросила:
- Глупышка… Любви ничто не помеха… Пойдёшь со мной, Маш?
- А ты что, сомневаешься?
- Тебе ж восемнадцать только через полгода исполнится… Ведь не возьмут же тебя…
- Не через полгода, Зарочка, а через четыре месяца, в сентябре! – Проговорила Маша и вскочила с деревянной лавочки, давшей ей здесь приют на это время. – А это не так-то уж и много! А если что… Скажу, что уже совершеннолетняя! А ты это подтвердишь!..
- Но, это же обман, Маш! За такое могут…
- Не смогут! – Проговорила уверенно девушка. – Я тоже не в тылу отсиживаться собралась, а на фронт! И я уже взрослая, и оружие знаю!.. А то, что мне всего-то пары месяцев до 18-ти не хватает… Так это когда разберутся – простят! Тем более что уже поздно будет!.. Ну, что, сестричка? Пойдём, что ли? Чего на разговоры зря время терять?!!
В военкомате всё случилось именно так, как и предполагала Зарина – военком, пожилой подполковник, заподозрил, что Маша рановато собралась в армию…
Но уже ровно через несколько минут был переубеждён вескими доводами…
Маша тогда выскочила на улицу, вся в слезах после разговора с подполковником, сумела самым невероятным образом, несмотря на всю свою хрупкость, убедить-отобрать у часового, стоявшего перед входом в военкомат, такую знакомую «мосинку», и…
Почти не делая паузы, свалить к его ногам часового три вороны, которые кружили над зданием… А потом попросила пожилого солдата подбросить вверх свою пилотку, и, почти не целясь, на вскидку, продырявила и её…
И всё это «представление» наблюдал из окна своего кабинета военный комиссар…
- Ну, ладно… Иметь такие навыки в допризывном возрасте… Ладно! Поверю, что вам восемнадцать… Под личную ответственность…
А ещё через сутки, Маша и Зарина уже ехали на запад… На фронт… И пусть они не доехали до него каких-то пару сотен километров, но!.. Это уже были не те, пару тысяч…










































Часть вторая
Курсанты…




* * *
Май 1942 г. Штаб…

…Мила ещё раз проводила взглядом разношёрстное войско, которое направлялось, судя по всему, к зданию из красного кирпича с большой вывеской «Баня», ухмыльнулась своим мыслям, и пошла дальше, уже наблюдая за деревьями свою конечную цель – штаб «Школы»…
Не прошло и нескольких минут, как она поднялась на три ступеньки крыльца длинного одноэтажного здания, вошла внутрь, отдала честь знамени, около которого стоял часовой по стойке «Смирно!», и протянула свои документы, по-армейски «козырнув», молодому капитану с красной повязкой «Дежурный по части» на рукаве:
- Лейтенант Сизова, товарищ капитан! – Проговорила Людмила. – Прибыла для дальнейшего прохождения службы!
Капитан внимательно рассмотрел документы, и проговорил, кивнул головой:
- Хорошо, лейтенант… Вот ваши документы!.. Кабинет командира «Школы» справа по коридору. Четвёртая дверь… Можете идти, представляться… – И улыбнулся белозубой улыбкой. – И поаккуратнее там, лейтенант… Полковник у нас – командир строгий…
- Спасибо, товарищ капитан… – Улыбнулась Мила в ответ. – Учту…
Она прошла по коридору до указанной двери, остановилась и прочла на ней табличку: «Командир части полковник Алдонина В.И.»
- Оч-чень интересно… – Пробурчала она себе под нос. – Ну, посмотрим… Что же это за такой «строгий полковник»…

* * *
…А в это время за дверью кабинета…
..Это был строгий, лаконичный кабинет с, почти спартанской, обстановкой, обычной для того времени…
У стены рядом с окном стоял большой двухтумбовый стол, на котором мирно уживались настольная лампа с зеленым стеклянным абажуром и два телефонных аппарата. Массивный сейф в углу кабинета…
Всё было под рукой, и всё было функционально…
Обязательный портрет Сталина за спиной над головой…
А вот перед глазами командира части, на противоположной стене, висела большая карта Советского Союза, в которую были воткнуты красные и синие флажочки-булавочки, обозначавшие линию фронта…
…Полковник Алдонина, начальник «Школы», стройная женщина 40-45 лет, в хорошо подогнанном по фигуре полушерстяном военном платье, с четырьмя тёмно-зелёными полковничьими «шпалами» в зелёных петлицах полевой формы сидела за столом…
Её грудь украшали два ордена «Красное Знамя» и один «Красной Звезды»…
Гладкие, чёрные волосы, с лёгкой проседью, были забраны в тугой пучок на затылке.
Умные и проницательные глаза полковника посматривали то на открытую папку «Личного дела», которая лежала открытой перед ней на столе, то на офицера, стоявшего перед столом…
Опираясь на палку-трость, посреди небольшого кабинета стоял начальник строевого части «Школы», капитан  Сиротин…
Невысокий, худощавый, лет 30, с русыми волосами, и явно заметной, и не по годам обильной, проседью на висках…
…Полковник неспеша вчитывалась в строчки «Личного дела», потом немного отодвинула папку в сторону и размеренно проговорила:
- Хорошие кадры прибывают, товарищ капитан… И грамотные! Ты смотри, имела отсрочку, почти университет закончила, а не воспользовалась – ушла добровольцем… – Проговорила полковник, и перевернула очередную страничку. – Спортсменка! Была неоднократной чемпионкой своего города по стрельбе и даже призёром республиканских соревнований! На фронте – снайпер! Знаменитость на всю страну!!! И не просто снайпер, а инструктор – мало того, что сама немцев стреляла, так ещё и других учила стрелять! Молодец!.. Девчонка ещё совсем, а уже сколько фашистов уничтожила!.. Думаю, что такая, многому чему может научить наши курсантов…
- Не знаю, товарищ полковник… – Проговорил капитан угрюмо. – Молода, мне кажется, слишком… Чтобы других учить…
- Молода? – Алдонина посмотрела на капитана. – Воевать и немцев бить, значит в самый раз! И ордена за это получать – тоже подходит!.. А учить, значит, молода ещё?..
- Виноват, товарищ полковник. Не подумал…
- А думать не помешало бы, капитан! – Отрезала полковник. – Причём всегда, а не только по случаю…   
Алдонина подняла трубку телефона и проговорила, словно отрезала:
- Дежурный! Старшину Морозову ко мне в кабинет! Срочно!
Сиротин бросил на Алдонину короткий, колючий взгляд, и стал переминаться с ноги на ногу…
- Что мнешься, капитан? Приглашай уже! Заждалась, поди, наша лейтенант за дверью-то!
Сиротин, прихрамывая и скрипя негнущимся протезом ноги, подошёл к двери, открыл её, и проговорил командным голосом:
- Сизова! Проходите!..

* * *
…Людмила уверенно вошла в кабинет, по-уставному приложила руку к своему тёмно-синему парадному берету, и, глядя прямо в глаза полковнику, чётко проговорила:
- Товарищ, полковник! Лейтенант Сизова! Представляюсь по случаю прибытия для дальнейшего прохождения службы!
Алдонина, встала из-за навстречу лейтенанту и приняла строевую стойку, дожидаясь окончания доклада, а потом вышла из-за стола, подошла к Сизовой, замершей посредине кабинета по стойке «Смирно!», и решительно протянула руку:
- Полковник Алдонина, Валентина Ивановна… Начальник Центральной Женской школы снайперской подготовки… Ну, здравствуй, Людмила… Алексеевна, кажется? Я не ошиблась?
- Никак нет, товарищ полковник! – Улыбнулась лейтенант.
- Сама только недавно приняла должность… – Проговорила Алдонина, возвращаясь к столу. – Пока только знакомлюсь с личными делами личного состава «школы», поэтому ещё не всех запомнила… Ну!.. Не будем зря терять времени!
Полковник уселась за столом на жёсткий стул, закрыла папку с личным делом Людмилы, и посмотрела на лейтенанта, которая внимательно слушала её слова:
- Значит так, Людмила Алексеевна… Подписан приказ о твоём назначении командиром учебного взвода курсантов… Кроме своих прямых, уставных обязанностей, ты должна будешь проводить занятия по строевой и физической подготовке, тактике, Воинским Уставам… Ну и, понятное дело, по политической подготовке – это, пожалуй, одно из самых важных… Ну, и, само собой разумеется, неустанное поддержание воинской дисциплины! – Полковник строго посмотрела в глаза Людмилы. –  Подчеркиваю, лейтенант, железной дисциплины! Идёт война! Враг пока ещё под Москвой, хоть и отброшен от её стен!.. А наши курсанты… Они об армии имеют очень отдалённое представление… Так что… Девчонок надо учить и воспитывать! Причём, лучше всего, именно личным примером!
- Так точно, товарищ полковник! Понимаю!
- А девочки, наши будущие курсантки, прибывают, хорошие… – Голос Алдониной немного смягчился. – Как на подбор, девочки!.. Почти все студентки, спортсменки, «ворошиловские стрелки»… Почти все по «комсомольским путевкам»… Можно сказать – «сливки», эталоны советских женщин…
Полковник замолчала на несколько секунд, и заговорила снова:
- Это, что касается ваших обязанностей, лейтенант… А вот, специальной стрелковой подготовкой твоего взвода будет заниматься старший инструктор нашей «Школы» старшина Морозова… Это снайпер высочайшего класса, в прошлом чемпионка Советского Союза… Тоже, как и ты, недавно прибыла к нам прямо с фронта… Я думаю, вы с ней найдете общий язык…
И тут в дверь постучали, потом она приоткрылась немного, и на пороге возникла уверенная коренастая фигура в военной форме:
- Разрешите войти, товарищ полковник?
- Да, старшина! Заходите!
В дверь уверенно вошла небольшого роста, спортивного вида темноволосая, и так же, как все коротко стриженая женщина.
Она была одета в, тщательно подогнанные по фигуре, гимнастерку и галифе. Юфтевые сапоги на ногах были начищены до зеркального блеска…
А на груди поблёскивали рубиновой эмалью орден «Красное Знамя» и орден Красной Звезды…
- Товарищ полковник, старшина Морозова по вашему приказанию прибыла! – Уверенно проговорила женщина.
Мила удивленно посмотрела на старшину, и тут…
Её глаза расширились от неожиданной радости:
- Зоя Павловна? – Мила, в одну секунду позабыв все уставные армейские нормы, бросилась на шею Морозовой, обнимая, и целуя её лицо.
Морозова, сдержанно улыбнулась в ответ, обняла Милу одной рукой, и смущённо посмотрела на Алдонину, которая буквально опешила от происходящего.
И только капитан Сиротин сохранил невозмутимое спокойствие, хотя и с интересом наблюдал за встречей двух давних, по-видимому, подруг…
- Милка?!! Сизова?!! Выросла то как!!! – Проговорила улыбающаяся Морозова. – Ни за что не узнала бы, встреться мы где-нибудь на улице…
- Вы что, знакомы? – Спросила, наконец, полковник.
- Ещё как, товарищ полковник! Ещё как! – Едва не прокричала Сизова от радости, даже не пытаясь сдерживать свои эмоции. – Зоя Павловна – мой тренер с ещё довоенных лет! Все что я умею – это только её, личная заслуга… Ох и помучилась она со мной!..
И только теперь взгляд полковника стал понимающим:
- Вот даже как!.. Ну, что ж – это даже к лучшему… – Проговорила она. – А на то, что ты умеешь, лейтенант, мы ещё обязательно посмотрим… Хотя… Твои ордена на груди, говорят сами за себя… Да и о том, что ты кое-что, все же, можешь тоже… А вот то, что вы давно друг друга знаете, это очень хорошо! Это очень кстати!.. Теперь я за ваш взвод буду спокойна… Что ж… Тогда так!..
Полковник встала из-за стола, давая понять, что разговор подошёл к концу:
- День на обустройство и постановку на все виды довольствия, лейтенант! Капитан  Сиротин  все объяснит и покажет! – Она посмотрела на начальника строевой части. – Иван Филиппович, распорядись по размещению…
Сиротин утвердительно, не проронив ни слова, кивнул головой.
- …Да! И переоденься, лейтенант! На территории школы принята полевая форма одежды… А завтра я вас представлю личному составу вашего взвода… Вопросы ко мне есть?
- Никак нет! – Ответила Сизова.
- Тогда свободны, лейтенант! Идите… – Полковник кивнула головой Сиротину, словно передавала её по эстафете, и посмотрела на Зою Павловну. –  Старшина Морозова! А вы ещё задержитесь…
Мила, приложив руку к головному убору, четко повернулась кругом через левое плечо, как того и требовал Устав и направилась к выходу из кабинета.
За ней вслед, бросив угрюмый взгляд на Алдонину, опираясь на трость, вышел и капитан Сиротин…

* * *
«Школа». Баня…

…Пока в штабе командир «школы» полковник Алдонина знакомилась с новоприбывшими командирами, к бане части приближался пёстрый строй девушек, будущих курсанток Тот строй который пересёк дорогу лейтенанту Сизовой…
Идти строем, в ногу, да ещё и не наступать друг другу на пятки было для этих девчонок неимоверно трудно! Но… Они сами, потратив столько времени на то, чтобы сюда попасть, теперь поджав губки, старались из последних сил, вышагивали, как умели, с серьёзными, сосредоточенными лицами…
- Р-раз! Р-раз! Р-раз, два, три! Сено-солома!!! Р-раз, два, три! Взво-о-д!!! – Скомандовала девушка-сержант протяжно. – Стой!!! Раз-два!!!
Курсантки, словно наткнувшись на невидимое препятствие,  резко остановились перед облупившимся кирпичным зданием, на двери которого висела облупившаяся табличка с надписью «Баня». Кто-то из девушек, не среагировав вовремя на команду, налетела на впереди стоящую… Та, в свою очередь, толкнула ещё одну… И весь этот разномастный строй едва не рассыпался…
Сержант только хмыкнула негромко, заметив всю эту нелепую возню своих подопечных у двери, и громко скомандовала:
- Справа в колонну по одному, в баню, Бего-ом!.. – Она грозно сдвинула брови на переносице, окинула орлиным взглядом строй, и рявкнула. –  Отставить!.. По команде «Бегом!», товарищи будущие курсанты, руки сгибаются в локтях!.. Справа в колонну по одному! Остальные обозначают бег на месте!.. Бего-ом!.. Марш!
Девчонки, суетливо затоптались на месте, переминаясь с ноги на ногу, обозначая бег, и стали одна за другой исчезать в дверях бани…
- Ну вот… Так-то лучше!.. – Проговорила сержант, когда последняя девчонка заскочила в здание. – Пока сойдёт… Для сельской местности…
И вошла в двери следом за своими подопечными…
И началось священнодействие превращения вчерашних гражданских девчонок в будущих солдат Красной Армии…
…Сверкающая хромом ручная парикмахерская машинка, безжалостно вгрызалась в шикарные, густые черные волосы, раз за разом, всё больше оголяя округлый затылок девушки…
Тяжелые черные пряди волнами падали на, сплошь усыпанный волосами, кафельный пол…
Девушка-узбечка, лет двадцати, сидела на табуретке и её взгляд был неподвижен. Словно съежившись, словно от холода, она прикрывала скрещенными руками небольшую, правильной формы грудь, вцепившись напряженными пальцами в плечи… А волосы, прядь за прядью, всё падали и падали с её головы иссиня-чёрным водопадом и безжизненно сползали по груди на колени…
За её спиной, в просторной, белой, в маленький голубенький цветочек, сатиновой ночной сорочке, стояла коренастая, широкоплечая русоволосая девушка, так же, как и первая, лет 19-20, и уверенно работала машинкой…
А за спиной этого доморощенного «парикмахера», в колонну по одному, стоял понурый строй полураздетых девушек…
Кто-то из них был ещё в сатиновых лифчиках и трусиках, кто-то в ночных сорочках, а кто-то просто стоял в одних трусиках, прикрывая грудь скрещенными руками…
Они с любопытством, густо замешанном на страхе и непонимании происходящего, пытались заглянуть через головы подруг вперед, в ожидании своей очереди.
Рядом, метрах в двух, стройная, красивая девушка, с пышной копной светло-рыжих волос на голове, в одних трусиках и лифчике, ещё один доморощенный «парикмахер», с удовлетворением от выполненной работы, похлопала по стриженому затылку сидевшую на лавочке девушку, и слегка подтолкнула её в спину:
- Порядок… Свободна! Следующая!..
На освободившееся место на скамейке, тот же момент уселась совсем молоденькая, девочка-подросток, которой едва ли можно было дать старше 17 лет от роду…
«Парикмахер», одной рукой решительно взяла ей её за макушку, и машинка безжалостно вгрызлась своими ножами в густые волосы, светло-русые волосы… Светло-русые волосы копной падали на пол… «Парикмахер» ногой отпихивала их в сторону…
А девчушка…
Она с интересом и каким-то странным взглядом рассматривала свои волосы на полу…
А затем…
Растерянно улыбаясь, повернула голову в сторону своей оцепеневшей соседки:
- Я ещё никогда в жизни их не стригла…
- Не верти головой! – «Парикмахер» решительно и довольно грубо выравнивает голову девчушки, возвращая её в прежнее положение.
И та, поморщившись от боли, проговорила довольно резко в ответ:
- Аккуратней, ты!.. Не барана стрижешь!
- Ну, извиняйте, барыня… Мы этому делу специально не обучены…
- Так нечего было, и браться тогда! – Неожиданно резко ответила девчушка. – Раз не обучены!
- А приказы сержанта, как нам уже известно, не обсуждаются, товарищ будущий курсант!.. Кого назначили – тот и стрижёт!.. Так что терпи – недолго уже осталось… – Она посмотрела на этот трогательно-лысый подростковый затылок и проговорила, с совершенно другими, более мягкими интонациями в голосе. – А ты кто, мышь?
- Я не мышь! – Ответила девушка резко. – Я – Маша!..
- Ну, я же и говорю – Мышь! – Улыбнулась «парикмахер». – А ты откуда такая выискалась, мышка-норушка?
- Из Ташкента… Вернее… Я, вообще-то, из Киева, а так из Ташкента…
- Ну, да!.. А это совсем рядом, как оказывается!.. – Улыбнулась девушка и состригла ещё одну прядь. – А я, изучая географию, думала, что между этими городами несколько тысяч километров!..
- Я – киевлянка! Только… Ну, так получилось… Что я сюда из Ташкента попала…
- Ладно, Мышь… Потом расскажешь…
- Я не мышь, я – Маша! – Твёрдо проговорила девчушка. – А сам-то ты кто? Всё выспрашиваешь, а про себя ни словечка!..
- Ольга я… Ольга Рублёва!
- Рублёва?.. Я про художника с такой фамилией слышала! Мне Заринка рассказывала!.. Андрей Рублёв, кажется… Он, кажется, храмы когда-то расписывал… Давно… И иконы известные писал… Он тебе не родственник, случайно?.. Ты сама-то откуда?
«Парикмахер» приостановилась на секунду:
- Из Москвы… – Ответила Ольга. – А насчёт родственника… Ну… Вообще-то… Папа мне рассказывал, что в нашей семье есть такая непроверенная и неподтвержденная документами легенда… Что Андрей Рублёв один из наших предков… Только наверняка об этом никто не знает… – Она состригла последний локон и подтолкнула Машу в спину. – Всё, Мышь! Иди… Следующий!
- Все родственники, после Золотой Орды, и все земляки!.. Абсолютно все земляки! – Плюхнулась на лавку очередная девушка. – Москва – Ташкент, Одесса – Уссурийск… Что там тех расстояний?!! Всего-то два лаптя по карте СССР!.. Если на одном конце хорошо чихнуть, то на другом обязательно «Будь здорова!» скажут!..
- Замри, балаболка! – Проговорила Ольга, и приступила к делу…
…Небрежным, нарочито деланным жестом та, первая девушка-«парикмахер» отбросила в сторону новую, стриженую чёрную прядь, состриженную ею с головы оцепеневшей узбечки, и украдкой хлюпнула носом… А по щекам её веснушчатого лица уже скатывались предательские непрошенные слезинки…
Девушка сдула одну из них с губ, не прекращая стрижку, локтем свободной руки избилась от другой, и проговорила таким загробным голосом, словно только что похоронила самого близкого человека:
- Такую красоту – и под нож!.. Не жалко?
И этот вопрос вывел узбечку из «летаргического сна»…
Она едва заметно вздрогнула, а потом ответила деревянным голосом:
- После войны новые вырастут…
«Парикмахер» только хмыкнула грустно:
- Когда только это будет? Дожить бы…
- Доживем, куда мы денемся? – Ответила узбечка, которая уже полностью отошла от шока. – А на войне они, такие, только мешать будут…
- Звать то тебя как?
- Зарина… Зарина Рахимова… А тебя?
- А я Капитолина… Капитолина Яровая… Для подруг можно просто Капа…
- Ты откуда ж такая, «грустное дитя Востока»?
- Из Ташкента…
- А-а-а… Ну, а я – сибирячка! Из Уссурийска!..
Она обернулась на, мнущуюся за её спиной, живую очередь и проговорила решительным и довольно суровым тоном:
- Косы расплетайте заранее, девки! И банты свои выбрасывайте! Чай не на танцы собрались – здесь они уже не понадобятся…
Действо продолжалось и шло своим чередом…
…По мокрому кафельному полу бежали и скользили, сверкая розовыми пятками, голые мокрые девчачьи ноги… Кругом был слышен гомон молодых девичьих голосов… Смех, визг, шум воды в душевых, в лёгком тумане от испарения горячей воды…
А в огромном предбаннике на монументально огромных деревянных скамьях, стоявших по периметру раздевалки, были разбросаны, смятые простыни и белые вафельные полотенца, небрежно брошенные на деревянные спинки…
…Розовощекие, со взъерошенными и уже коротко остриженными волосами девушки, больше похожие на мальчиков-подростков, сидели на лавках и неумело пытались намотать на свои лодыжки непослушные полотняные портянки… На некоторых из девушек уже были надеты мужские солдатские галифе и голубые, большие не по размеру, солдатские майки…
…Худенькая темноволосая девушка лет 18-ти, в огромных тёмно-синих армейских семейных трусах, прыгая на одной ноге, пыталась другой ногой попасть в штанину галифе. Но оступилась, проделывая этот «нечеловеческий», «титанический труд», и едва не упала на, сидевшую на скамье, Капитолину, которая сосредоточенно, деловито и со знанием этого непростого дела, наматывала на ноги портянки:
- Ну, ещё чего? – Капа придержала крепкой рукой едва не грохнувшуюся со всего маху на пол девушку. – Может, сразу на голову сядешь? Чтобы удобнее  одеваться было!..
Не обращая никакого внимания на Капу, девушка выпрямилась, поймав, наконец-то, равновесие, и утвердилась на кафельном полу, широко расставив ноги в широченных, почти до колен, армейских трусах…
 Она подняла перед собой на вытянутых руках злополучные галифе и проговорила недоумённо:
- Они что, издеваются? Как в этом чудище ходить-то? В них же утонуть можно! А эти трусы!.. – Девушка растянула обеими руками резинку трусов на своей осиной талии, и всем, кто её сейчас видел, стало понятно, что в них можно было бы, при желании, запихнуть ещё две, таких же как она по габаритам, девушки. – Я с парашютом прыгала, так там купол, наверное, меньше был!!! Это что? Это разве трусы?!! Это же, натурально – чехол на танк!!! В них же, вместо палатки, вдвоём жить можно!!!
Капа улыбнулась и проговорила:
- О!!! А ты, наверняка, одесситка, подруга?
- А ты откуда знаешь? – Спросила удивлённая девушка.
- Так!.. Наслышаны ж про вас и у нас в Сибири! И про шуточки ваши, по любому поводу! – Улыбнулась Капитолина и протянула свою крепкую ладонь. – Капа, я! Капа Яровая!
- А я – Леся Мартынюк! – Улыбнулась девушка в ответ.
Она протянула свою ладошку в ответ, и с неё тут же на пол свалились огромные галифе, потянув за собой к полу и прусы…
Да только она не обратила на это никакого внимания:
- А за Одессу ты права, подруга!.. Оттуда я… Коренная!..
- Ты штаны-то подтяни, «коренная»… – Заулыбалась Капитолина и кивнула на непонятный ворох одежды лежавший у ног Леси. – А то, ненароком, «пристяжной» станешь!..
Леся нагнулась, подтянула к талии, свалившиеся с её узких бёдер галифе, и проговорила весело:
- Нормально! Оказывается, в Сибири тоже шутить умеют! А я думала, что у вас по тайге только лешие, да кикиморы живут!
Капа только улыбнулась ещё шире в ответ, и несильно, а скорее дружески, шлёпнула девушку по крепкой попке, потерявшейся в складках галифе:
- Иди уже… Кикимора черноморская…
…В глубине раздевалки, периодически распахивалась дверь, и из помывочного отделения, сопровождаемые клубами пара, выскакивали небольшие группки голых, разгоряченных  девичьих тел…
Девушки вытирались и, распаренные, расслабленно садились на тёплое дерево лавок, чтобы хоть немного передохнуть, откинувшись на такие же тёплые спинки…
И тут же вскакивали, как ужаленные, настигнутые суровым окриком девушки-сержанта:
- А вы чего там расселись, телушки? Ну-ка бегом получать обмундирование! Не на пляже – некогда загорать! Кто не успеет, тот выйдет на построение прямо так – с голой задницей!..
И видать никто из них не хотел отсвечивать голыми ляжками в строю…
Обмотав себя полотенцами наподобие набедренных повязок, девушки мчались, поскальзываясь на мокром кафеле, и обгоняя друг друга, к окну выдачи обмундирования.
А там… Там их уже ждала оживленная очередь из разгоряченных голых тел – тех кто был попроворнее…
Рядом с окном, с совершенно невозмутимым видом, словно она видала такое каждый день, а скорее всего именно так и было, стояла суровая девушка-сержант, и «крепкой рукой и командным голосом» наводила порядок:
- Не толкаться! Всем хватит! В затылок построились! В затылок!..
…В за окошком, в глубине каптёрки, были видны кипы разложенного на столах нательного белья… Всё было разложено с армейской аккуратностью в отдельные стопки: портянки, синие «безразмерные» трусы, и такие же «безразмерные» голубые майки…
На полках, уходящих вглубь каптёрки, были видны, сложенные комплекты обмундирования, каждый из которых был перетянут зелёным полотняным ремнём с блестящей медной пряжкой, со звёздочкой и «серпом и молотом», а на полу высилась гора, связанных попарно, кирзовых сапог…
Девушка-каптенармус быстро и сноровисто брала комплекты обмундирования и подавала их через окошко в протянутые руки…
…Одна из девчонок схватила в охапку такой «пакет» и отбежала в сторону, но её настиг строгий окрик каптенармуса:
- Куда пошла, подруга? А сапоги кто брать будет? Или ты здесь босиком шлёпать собралась? Ну-ка лови свои «сапоги-скороходы»!..
Она швырнула в окно зазевавшейся девушке-курсанту пару связанных сапог и прокричала громогласно:
- Следующий! Не зевай!..
Это был самый настоящий калейдоскоп!..
В протянутые руки через окно летели обмундирование, трусы, майки, портянки, и догоняли всё это, летящие следом, сапоги…
…Казалось, что время замедлило свой бег в этой бане…
Но…
Всё, тем не менее, шло своим размеренным порядком…
…Капа, уже полностью одетая в новенькую непотёртую и нестиранную форму, в сапогах и гимнастерке без ремня, уже примеряла пилотку… Зарина, в майке и галифе, натянув кое-как на ноги сапоги, уже натянула гимнастерку, и стала одёргивать её, поправляла подвернувшийся воротник…
И тут…
- Ну, как я вам? По-моему, очень даже ничего себе!..  Красиво… – Проговорила Ольга Рублёва.
Ольга, уже тоже коротко остриженная, стояла посреди этого огромного предбанника-раздевалки, полностью одетая в, словно специально по ней сшитую, форму…
Ремень, плотно перетягивал её идеальную осиную талию. Пилотка кокетливо была сдвинута к правому уху…
Ольга, с царственной осанкой, поворачивалась к девушкам то одним, то другим боком, демонстрируя своё «почти совершенство»…
И девушки замерли…
И Зарина, и Леся, и даже грубоватая сибирячка Капа, восхищенно смотрели на Ольгу…
- Везет же, кому не попадя!.. – Проговорила Леся с оттенком зависти в голосе. – Что ни надень, все к лицу!.. И за что некоторым такое счастье отваливает, кто бы мне ответил?..
В этот момент к девушкам подбежала полуголая, ещё мокрая и разгорячённая после бани Маша, с охапкой одежды в руках и бросила всё это на лавку...
- Где тебя носит, Машка? – Проговорила Зарина. –  Построение уже скоро, а ты ещё голышом бегаешь!
- Моего размера нет… Вот, всучили что было… – Она виновато показала Зарине огромного размера форму и кивнула головой в сторону девушки-сержанта. – Я не хотела брать такое барахло, так эта меня быстро заткнула – «Бери, что дают! Здесь тебе не модельная мастерская, а армия!..»…
- Ничего, Машунь… – Зарина погладила Машу по стриженой макушке. – Это ерунда! Ты сейчас форму надень, а потом, после отбоя, мы с тобой возьмём нитки, иголки, и всё по тебе подгоним…
- Я же говорила – Мышь!.. – Подала «царственный» голос Ольга и снисходительно взглянула на девчушку. – Да таких размеров даже и не шьют, наверное! Тебе одежду только в «Детском мире» и покупать!
- Я – Маша! – Отрезала девушка довольно резко. – И перестань меня дразнить!
- Да что с неё взять, с «королевы»… – Неожиданно поддержала девчушку одесситка Леся. – Они там, в «москвах» своих, дальше себя и не видят никого… Мы же для таких цац кто? Да просто «глухая провинция»! «Деревенское быдло», не иначе!.. Вот она и издевается над слабыми! А попробовала бы она мне что-то сказать! Я бы ей таких ответов натолкала бы – полны карманы её «модельной формы»! До дверей не донесла бы!.. Не боись, землячка, я тебя ей в обиду не дам!..
Ольга хотела сказать что-то в ответ, но ей не дал окрик девушки-сержанта, которая всё это время невозмутимо прохаживалась у входной двери и периодически посматривала на часы:
- Всё!.. Время закончилось!.. Выходи строиться!.. Построение взвода перед крыльцом через две минуты! Время пошло!..
- Ну, вот и приплыли, тюльки!.. – Проговорила Леся. – Начались веселые денечки… Кому, чего не нравится – пишите письма мелким почерком!.. Пошли строиться что ли? А то эта скарпена ещё чего придумает…
- А кто такая скарпена, Лесь? – Наивно спросила Маша.
- Эх, ты! Тарань засушенная! – Улыбнулась Леся, и приобняла Машу одной рукой. – Скарпена – это рыба такая ядовитая… Протвная-а-а!.. Она, как оборотень! С виду – самый настоящий бычок-кнут! Такая же пятнистая, с таким же телом, и огромной башкой!.. А как её из воды на воздух на леске вытащишь, так она все свои плавники и распускает веером! Это верный признак – настоящий бычок так никогда не делает!
- А чего это она так?
- А того, что защищается! – Улыбнулась Леся. – Они у неё ядовитые, плавники-то!.. Знающий рыбак её даже в руки не возьмёт, а просто стряхнёт с крючка и всё!.. Её плавниками если поколоться, то потом недели две руки нарывать могут, да ещё и температура может до 40-ка градусов подняться… В общем… Последствия после скарпены не самые приятные…
- А ты-то сама откуда это знаешь, Лесь? – Маша посмотрела на девушку. – Ловила что ли?
- Да уж знаю… По малолетству, бывало, по пол-лета с перевязанными руками ходила… – И она весело взглянула на щупленькую Машу и улыбнулась какой-то своей мысли. – Слушай, Машунь… А ведь «королева» в чём-то права – ты и в самом деле маленькая мышь…
- Да идите вы все! – Маша стряхнула руку Леси со своего плеча и направилась к выходу. – Строиться пошли!.. Слонихи!.. И вообще!.. Я никакая не мышь!!! Маша – я! Понятно? Ма-ша!!!
И она вышла из бани на улицу под дружный хохот своих новых подруг…

* * *
Офицерское общежитие «школы»…

…Со скрипом распахнулась щербатая, обшарпанная дверь, и в комнату вошла лейтенант Сизова…
Вслед за ней в комнату втиснулась пожилая, лет 50-ти, и довольно полная женщина-комендант, небольшого роста, прижимая к груди свернутый рулоном матрац, поверх которого лежало, стопкой сложенное, постельное белье и тёмно-синее армейское одеяло…
А Мила уже пристально разглядывала своё новое пристанище…
Совершенно пустая, но чисто убранная небольшая комната, с недавно вымытыми досками пола, всё равно говорила о том, что здесь уже давным-давно никто не жил – всё носило отпечаток заброшенности…
Четыре незастеленные солдатские кровати вдоль стен, старый двухстворчатый, и слегка покосившийся, как старичок, на сторону, шкаф в углу, квадратный, крашенный коричневой краской, стол у окна…
А сквозь пыльные, мутные стекла с трудом просматривались деревья…
…Пока Мила, остановившись на пороге и поставив на пол чемодан, окидывала пытливым взглядом своё новое жилище, комендант, мягко отодвинув её с дороги всем корпусом, направилась к одной из кроватей, положила на панцирную сетку и расправила на ней скатку матраца. Затем бросила сверху стопку постельного белья и синее байковое солдатское одеяло…
- Ну, вот и ваши хоромы, товарищ лейтенант… Пока что в одиночку, но это не надолго – скоро ещё девочки подъедут, тогда и веселей будет… – Она доброжелательно посмотрела на Милу. – Воздух у нас – никакого санатория не надо – утром не надышишься! Красотища-а!!! Правда тебе здесь прибраться немного надо и красоту навести…
Она посмотрела в грязное окно и повернула голову к Миле:
- Ты, я вижу, девчонка тёртая, не белоручка… Так что и с окном, и с паутиной по углам справишься… Ведро и тряпку я тебе дам, а дальше уж сама себе уют налаживай… Ну, а окно запасной простынкой прикроешь… Тут уж извините, товарищ лейтенант – занавесками пока не разжились, уж не обессудь… Питаться будете в курсантской столовой… Там отдельные столы специально для офицеров накрываются…
Женщина огляделась по сторонам, и проговорила:
- Ну, всё вроде… Обживайся, лейтенант…
Мила вошла, наконец, внутрь, подошла и села на громко скрипнувшую пружинами кровать, и задумчиво посмотрела в окно…
- Да не расстраивайся ты, девонька… Это спервоначалу завсегда так, на новом то месте… – Проговорила участливо женщина, которая хоть и была в военной форме, по сути была сугубо гражданским человеком. – А потом служба закрутит и… Вздохнуть некогда будет… Отдыхай пока… А то потом его, глядишь, и не вовсе будет, отдыха-то… Да!.. Вот ещё что… Анной Матвеевной меня зовут… Старший сержант Асафьева… Так что… Ты обращайся, милая… Если что…
Комендант тихо, понимая, что её постоялица уже унеслась своими мыслями в какие-то свои воспоминания,  вышла, и тихо прикрыла за собой дверь…
Мила только провела её мутным взглядом, потом прислушалась к негромким, удаляющимся шагам, раздававшимся из коридора за дверью, и откинулась всем телом на кровать, забросив руки за голову…
Её взгляд скользнул по давно небеленому потолку, потом в углы, где сходились потолок и стены, и увидела там лёгкие, воздушные кружева паутины…
«…Ничего… Пауки, люди говорят – это к добру…»
И через секунду нырнула с головой в воспоминания двухнедельной давности…

* * *
Конец апреля 1942 г. Две недели назад…

…После той памятной для них обоих встречи, того сумасшедшего боя, и той неудержимой контратаки, в которую повёл капитан Николаев свой батальон прошло всего пара недель…
И всё это время Сергей, настаивал, чтобы Мила уехала в тыл… Особенно после того, как узнал о её недавнем ранении…
- Мила, послушай меня… Езжай ты отсюда… Ну что тебе на фронте делать?.. – Говаривал он по ночам, когда она, уже утомлённая его любовью, засыпала на плече комбата в его блиндаже. – Поедешь в Москву… Там есть хорошие врачи… Тебя прооперируют в нормальных условиях, а не в медсанбатовской палатке, как тот коновал, глядишь и наладится всё!.. Ведь мы же хотим с тобой детей, Милка! А там тебя наверняка вылечат! Ну что тебе здесь, на фронте делать!
- Тот майор вовсе не коновал, Серёж! – Отвечала ему полусонно Людмила. -  Он мне жизнь спас, на самом деле… Если бы не он, то кто знает, как бы оно было… Может быть я бы и вовсе кровью изошла… А на фронте… Ну как же я теперь уеду отсюда, когда меня вся армия знает?
Она хитро смотрела на него из-под полуприкрыты ресниц:
- Не может лучший снайпер Приморской армии просто так взять и уехать в тыл! Для этого серьёзный повод нужен, товарищ мой любимый капитан! – Улыбалась она томно. – Да и как же я тебя теперь здесь одного оставлю, скажи на милость? Ты же без меня здесь всю войну проиграешь, даром, что кадровый офицер! Я теперь здесь твоя самая главная «палочка-выручалочка» со своей винтовкой, Серёж!..
- Ну, что ж ты такое говоришь-то, Люда!!! – Тут же вскипал горячий капитан, а ей было смешно наблюдать за тем, как он кипятится и пытается доказать ей свою правоту. – Причём здесь всё это?!! Войну мы, уж как-нибудь, и без тебя не проиграем! А ты хоть понимаешь, что со мной творится всякий раз, когда ты в свой очередной поиск на «нейтралку» уходишь?!! Понимаешь?!! Да уж лучше бы мы вовсе не встречались, в самом деле!!! Раньше я просто знал себе, что моя невеста живёт где-то, далеко от фронта, и сердце было спокойно! А теперь что? Да я скоро, наверное, не от пули или от осколка погибну, а оттого, что разорвалось сердце от переживаний за тебя!
- Ты ещё молодой, Серёж!.. – Улыбалась Мила. – И сердце у тебя молодое и здоровое… И вообще ты очень крепкий и сильный!..
- Да какое там! – Вскрикивал молодой капитан. – Я же боюсь теперь!!! Боюсь до одури!!! За тебя боюсь!!! Всегда, когда ты на свои «поиски» уходишь! Понимаешь, ты? Да я, как только узнаю, что снайперская группа опять ушла на «нейтралку», так у меня весь батальон тут же встаёт под ружьё! Я же, случись чего, готов за тебя не только весь свой батальон поднять – я сам, один, против полка фрицев в атаку пойду!!! Уезжай отсюда, Мил, от греха подальше!.. Прошу тебя!.. Уезжай в тыл… Полечись… Ведь четыре же ранения уже!!! А это уже не шутки! Да такое не каждый мужик переживёт!!! Хватит уже с тебя – навоевалась!!! Езжай, лечись, а мы тут и без тебя справимся…
- Да как же я уеду-то, дурачок! – Улыбалась она в ответ. – А же уже не просто Мила Сизова, Серёжка, я теперь лейтенант Сизова! Командир снайперского взвода! Как же я могу, просто так взять и уехать? Это же теперь совсем не просто сделать!!! На меня же теперь все смотрят! Почитай вся страна!.. Не могу я теперь просто так, без оснований взять и попроситься с фронта – не поймут меня, товарищ капитан, не поймут!..
- Без оснований говоришь… Ладно!.. Я тебе организую эти самые «основания»! Я не я буду, а организую!!!
- Пристрелишь что ли? – Смеялась лейтенант.
- А хоть бы и так! Только бы ты подальше от фронта очутилась!..
- Боже!!! Какой же ты у меня дурачок, товарищ капитан Николаев! А ещё целый командир батальона!..
Да только видать, не знала Мила, каким упорным в достижении своей цели, каким настырным может быть её любимый капитан…
…А потом случился день, который опять повернул судьбу знаменитого лейтенанта на 180 градусов…
…В тот день, вернее утро, в блиндаж снайперского взвода заскочил взмыленный солдат-посыльный и сообщил, что её, лейтенанта Сизову, срочно вызывает к себе командир полка.
- Где он? – Спросила Мила, вскакивая с жёсткого топчана, на который улеглась всего час назад, вернувшись из очередного «поиска» с нейтральной полосы.
- Дык… У дороги! На воём «Виллисе» подъехал, и сразу же за вами послал, товарищ лейтенант…
- Ладно!..
Она выскочила из блиндажа и широким шагом, иногда переходя на бег, направилась туда, где её ожидало полковое начальство…
Вдоль полевой дороги шли пешие колонны советских солдат… Грузовики тянули за собой пушки и полевые кухни, оставляют за собой клубы густой пыли…
А лейтенант Сизова, улыбаясь, бежала по вдоль дороги, придерживая, предательски сползающую с головы, пилотку…
Она обгоняла по пыльной обочине идущие колонны солдат, и иногда, кому-то приветливо махала рукой…
В мужских, мешковатых солдатских брюках и гимнастерке, в петлицах которой, в целях маскировки, небыло никаких «треугольничков» и «кубарей» – снайпер есть снайпер, и он даже в своём глубоком тылу, не должен выделяться среди основной массы солдат… А уж тем более такой известный, как Мила, на которую вражеские снайперы уже давно объявили охоту…
И только хромовые сапоги выдавали её принадлежность к офицерскому составу…
Ну и ещё, конечно, если приглядеться повнимательнее, Милу немного демаскировало её же оружие… На правом плече девушки висела стволом вниз – признак высокого профессионализма в своём деле – снайперская винтовка «Мосина» с оптическим прицелом в брезентовом чехле…
Ветер трепал развивающуюся за спиной большими крыльями, тёмно-зелёную плащ-палатку, а Людмила упорно продвигалась вдоль полевой дороги вперёд, и уже видела издалека конечную цель своего пути…
Командир полка стоял у открытого «Виллиса», притормозившего на обочине, чтобы не мешать движению войск. А рядом с ним стояли начальник штаба полка и командир батальона капитан Николаев…
Водитель, красноармеец средних лет, как то и положено было водителю, поковырялся какое-то время в двигателе американского джипа, и, захлопнув, наконец-то капот, стал протирать его тряпкой, а через некоторое время уселся, наконец-то за руль….
- Спасибо, товарищ подполковник! – Проговорил капитан Николаев, обращаясь к комполка, пока его не услышала Мила. – Я пытался ей объяснить… Не женское дело – война, в самом деле… Но разве ж она послушает… Вот где характер, так характер – кремень!..
Командир полка, глядя на проходящие мимо колонны солдат и техники, снял с головы пилотку, и вытер носовым платком взмокший лоб:
- Благодарить меня не стоит, Николаев… Раньше, для отправки в тыл Сизовой оснований не было… А тут, как раз приказ Наркомата Обороны подоспел… Так что я тут не причём…
Николаев, стоял, вытянувшись по стойке «Смирно!», но на его лице блуждала счастливая улыбка.
- …Да, и выглядеть всё будет, как поощрение – лучшему снайперу полка доверено воспитание молодых кадров для фронта!.. Не женское это дело, воевать… Тут, я с тобой согласен… – И тут комполка, наблюдавший издалека за приближавшейся Людмилой, улыбнулся и взглянул на капитана. – А невеста у тебя, что надо! Молодец, Николаев!  Одобряю!.. И завидую…
Командир полка сдержанно улыбнулся ещё раз, и обернулся ко второму офицеру:
- Что скажешь, начальник штаба?
- Вроде, от горшка два вершка, а такой снайпер…
- Ну, положим, ты тоже на «Илью Муромца»-то не особо тянешь, майор! – Подполковник сурово свёл брови на переносице. – Что по сути дела можешь сказать?
- Предписание и аттестаты готовы, перевозочные документы тоже! – Тут же доложил майор. – Сегодня же вечером лейтенант Сизова уже может убывать по предписанию к новому месту службы!.. Машиной до станции обеспечим…
- Ну, вот! Это уже кое-что!..
В этот момент Мила, запыхавшись, подбежала к стоящим офицерам, перехватывает поудобнее ремень винтовки, вытянулась по стойке «Смирно!», и, лихо вскинув в пилотке ладонь, громко доложила командиру полка:
- Товарищ, подполковник, лейтенант Сизова по вашему приказанию прибыла!
- Ага! Наша героиня! Ну, здравствуй, Сизова, здравствуй! Молодец! Дала жару немцам!.. – Командир полка крепко, по-мужски, пожимает руку Людмилы. – Вот что, Сизова… Пришёл приказ Наркомата Обороны… В тылу, пока обстановка на фронтах немного стабилизировалась, сформирована Центральная женская снайперская школа… Наркоматом приказано укомплектовать её лучшими командирами и инструкторами, имеющими боевой опыт… Нам, всему фронту, сейчас очень нужны грамотные, квалифицированные снайперы… Что бы и один в поле воин!..
Рев пролетающего самолета заглушил слова командира полка, и подполковник, который, видимо и так немного нервничал, замолчал, и, с раздражением, посмотрел вверх, дожидаясь пока гул самолета, удалится достаточно, что бы продолжить:
- Так вот, Сизова… Ты у нас лучший снайпер полка, а поэтому, кому, как не тебе, готовить молодежь для фронта? И к тому же ты женщина, значит, лучше других будешь понимать своих будущих курсантов! Так что поздравляю! – И он грозно, заранее пресекая всяческие попытки Милы вступить с ним в пререкания, посмотрел на девушку. – Получишь все положенные документы у начальника штаба и сегодня же убыть к новому месту службы!
В этот момент на лице Милы, всегда такой уверенной в себе и знающей, что делать, появилось выражение глубокой растерянности. Она недоуменно перевела взгляд с комполка на начальника штаба, потом на Николаева, и…
Проговорила голосом провинившейся ученицы у доски:
- Как же так, товарищ подполковник?.. За что?..
- Не понял? – Вскинул брови комполка. – Ты что, не рада?
- Никак нет, товарищ подполковник! Не рада! Совсем не рада! Мое место здесь, на фронте, с моим взводом! Да и какая там «Школа»? Я и здесь вон уже скольких снайперов подготовила!.. И вообще… – Она странным взглядом посмотрела на капитана Николаева. – Я не хочу никуда отсюда ехать!..
Подполковник, который уже совсем собрался, было, усесться на сидение автомобиля, обернулся и посмотрел на Людмилу жёстким взглядом:
- Нет такого слова в армии «Не хочу!», товарищ лейтенант! Это приказ Наркомата Обороны и он не обсуждается! – Проговорил он резко, и тут же заговорил тоном старого директора школы, отчитывавшего нерадивого ученика. – Ей доверена важнейшая государственная задача – готовить кадры для фронта, а она «Не хочу!»… Дома будете капризничать, Сизова! После войны!..
Он уселся рядом с водителем, и поставил в разговоре «жирную точку»:
- А на войне… За попытку не исполнить приказ Наркома Обороны – отдам под трибунал! Всё, Сизова! Разговор окончен! Приказ вы получили! Выполняйте! – И толкнул водителя в плечо. – Поехали!!!
Машина командира полка так резко сорвалась с места, что начальник штаба едва успел запрыгнуть в неё на ходу…
Пыль, поднятая, уехавшей машиной, окутала Милу с ног до головы, а она всё смотрела вслед «Виллису» немигающими глазами, на которые уже наворачивались слёзы обиды и непонимания…
Капитан Николаев, едва сдерживая улыбку, подошёл к Миле, обнял за плечо и прижимает к себе:
- Ну, и чего это ты вздумала развести тут это мокрое бабское дело? Ничего ведь страшного не случилось, Мил! А даже наоборот! Даже ещё лучше, чем можно было бы себе представить! – Он держал её лицо своими большими ладонями, и утирал горькие слезинки, катившиеся по щекам лейтенанта большими пальцами. – Из армии ты не уходишь! И снайперское дело не бросаешь! Всё так, как ты и хотела, Мил!
- Я хотела быть рядом с тобой, Серёжа! Я ради этого лично командарма просила, чтобы он меня с моим взводом в другую дивизию перебросил! К тебе поближе… – С обидой смотрела в глаза Сергея. – Я так хотела быть рядом с тобой, а ты меня от себя отправляешь подальше!.. Я знаю! Это всё ты так устроил!!!
Николаев только улыбнулся:
- Ну-ка ты прекрати слёзы лить – негоже такое дело офицеру Красной Армии! А ну, как увидит кто!.. А потом… То что ты мне только что сказала, ты Мил, только не говори больше никому, а то ещё подумают, что у тебя тяжёлая контузия… – Проговорил капитан и поцеловал девушку в покрасневший нос. – Не такой уж всесильный капитан Николаев, хоть и не слабак, конечно, чтобы заставить самого Наркома Обороны подписать такой приказ только ради того, чтобы его любимая лейтенант Сизова уехала с фронта!.. Или ты иначе думаешь?
Мила только улыбнулась в ответ:
- С тебя станется!..
- Просто так случайно совпало… И я, признаюсь, очень рад такому совпадению, чего скрывать! – Теперь уже усмехнулся и сам капитан. – Хотя, если честно, я не верю в случайные совпадения, товарищ Сизова!.. А это значит что?
- Что?
- А то, что так распорядилась сама жизнь! А ей виднее!!!
- Я к тебе вернусь, Серёжа! – Проговорила Людмила убеждённо и с истинно женским упрямством. – Обязательно вернусь!!!
- Ты лучше, чем о фронте думать, подумай о наших будущих детях, глупая… – Он прижал её голову к своей груди. – Войну мы выиграем, Милка! Выиграем и без тебя! А вот такие её последствия нам уж точно не нужны! Старость мы свою должны встретить с детьми и внуками!.. Не переживай, Мил… Так даже лучше. И мне будет спокойнее…
Мила резко отскочила от капитана и посмотрела так, словно прицеливалась в него через прицел своей винтовки:
- Что? Спокойнее? Значит – это всё-таки ты всё подстроил! И за меня всё решил, да? А обо мне ты подумал?
- Да не кипятись же ты, Мила! – Едва сдерживаясь проговорил Николаев. – Ну, не место женщине на войне, как ты этого не поймешь!..
- Ах не место? – Девушка едва не задохнулась от душившего её негодования. – Да, как ты можешь!.. Дак то ты такой, чтобы решать за других кому и где место?!. Да я… Да я, после этих слов, с тобой вообще разговаривать не хочу!.. Никогда!..
Мила повернулась спиной к Николаеву и решительно зашагала прочь:
- Мила, погоди!.. Мила!!!
Да только…
Мила, не оборачиваясь, удалялась быстрым шагом всё дальше и дальше, уходя от капитана вдоль обочины дороги… Нет… Сейчас её ничего не заставило бы её обернуться, и показать Сергею свои горькие слёзы обиды, которые катились по щекам…
А капитан… Он долго смотрел ей в след… И двоякие чувства терзали его душу… Ему очень не хотелось расставаться с Милой вот так, поссорившись, но… Он чувствовал за собой правоту, отправив любимую женщину подальше от фронта…
«…Ладно! – Думал он, глядя девушке в спину. – Потом всё образуется!..»
Так и расстались тогда эти гордецы…
Даже не поцеловав друг друга на прощание…
В тот же день, или скорее вечер, лейтенант Сизова прибыла с передовой в тыл и…
Ушла из Севастополя, по личному приказу командарма Петрова на Большую землю, в Сухуми, на подводной лодке, шедшей на эту базу на ремонт…

* * *
«Школа». Плац…

…На следующее утро, как и говорила полковник Алдонина, на плацу перед штабом «Школы» были построены новобранцы…
Около тридцати вчерашних девчонок, они все уже были в военной форме… В кое-как, в ручную, ночью, в темноте казармы, подогнанных по фигурам гимнастёрках и брюках-галифе, туго перепоясанные ремнями, и в надраенных до блеска «кирзачах»…
Видимо их временный командир, та девушка-сержант, знала своё дело, потому что всего за одну ночь, вчерашние девчонки теперь, в сдвинутых к правому уху пилотках, уже хоть как-то были похожи на настоящих солдат!.. На молоденьких солдатиков-новобранцев, почти подростков, со своими коротко стриженными затылками и длинными тонкими шеями, но… Тем не менее, всё же, солдат!..
Сержант, видимо довольная результатами своей работы, стояла на правом фланге этого строя и сдержанно улыбалась. А рядом с ней, внимательно вслушиваясь в слова полковника стояли в ряд Капа Яровая, Ольга Рублёва, Леся Мартынюк… И только в самом конце строя, там гда должны быть самые низкорослые бойцы любого подразделения, стояла Зарина Рахимова, а из-за её плеча выглядывала щупленькая Маша…
…Эхом разносится звонкий голос Алдониной над плацом, в звенящей, тревожной тишине:
- Товарищи курсанты! В это тяжелое и сложное время вам предстоит служить и учиться в нашей школе! Фашистские полчища всё ещё стоят под Москвой! Подбираются к Сталинграду!.. Но врагу не удастся покорить нас…
Полковник Алдонина стояла перед строем курсантов, а рядом с ней, только чуть-чуть позади, Людмила Сизова и старшина Морозова, которые тоже, очень внимательно вслушивались в слова командира:
- Но мы знаем и верим, что коварный враг будет разбит и не будет ему, ни пощады ни снисхождения! Наша общая цель – победа над фашистской Германией. И цель эту вы должны видеть через прицел своей винтовки!.. – Говорила полковник и такой силой веяло от этих слов, что кое-кто даже поёжился от пробежавших по спине мурашек. – Только лютая ненависть к врагу поможет нам одолеть его и уничтожить! Вам предстоит овладеть нелегкой военной профессией. Профессией снайпера!.. Тем, кто окончит школу на «отлично» будут вручены именные снайперские винтовки! Ещё!.. Отличники будут зачислены в роту снайперов-инструкторов и продолжат обучение в стенах нашей «Школы» ещё шесть месяцев… Оттачивая своё мастерство!.. А теперь… Представляю вам вашего непосредственного начальника – командира вашего взвода, лейтенанта Сизову Людмилу Алексеевну!..
Мила, в отглаженной полевой форме с орденами на груди, четко, строевым шагом вышла вперед и становится рядом с Алдониной.
- Лейтенант Сизова, летом 41-го, посчитав, что это важнее, добровольцем ушла на фронт, так и не получив университетского диплома… В боях с фашистами проявила настоящие мужество и героизм, за что и была награждена боевыми орденами! И как лучший снайпер, она направлена в нашу «Школу», чтобы делиться своим богатым опытом с вами, товарищи курсанты! А опыт этот, действительно очень богатый – Людмила Алексеевна имеет на своём личном снайперском счету около 250 фашистов, и 17 выигранных снайперских дуэлей! Так что… Есть чему поучиться, товарищи курсанты!..
Девушки-курсанты из второй шеренги стали с любопытством тянуть свои шеи, чтобы получше разглядеть Сизову, а полковник, тем временем продолжала говорить:
- Специальной, снайперской подготовкой и обучением стрельбе с вами будет заниматься старший инструктор нашей «школы» старшина Морозова Зоя Павловна…
Морозова, так же, как до неё это сделала лейтенант, вышла вперед и остановилась рядом с Сизовой.
И никто не заметил, как в этот момент щупленькая Маша, стоящая во второй шеренге, словно не нарочно, медленно спряталась за спину Зарины…
- …Старшина Морозова, в своём довоенном прошлом была гордостью нашей страны, чемпионкой Советского Союза по стрельбе и выдающимся тренером… Кстати, воспитавшая и вашего нового командира взвода!.. В боях лично уничтожила из своей винтовки 120 фашистов, из которых 22 были снайперами!..
Алдонина повернулась к Сизовой и Морозовой, и проговорила уже тише:
- Ну, что ж… Командуйте, товарищ лейтенант!.. Взвод в вашем распоряжении!.. Можете приступать к занятиям!..
Мила повернулась к Алдониной, четко, как того требовал Устав и отдала честь, приложив ладонь к пилотке:
- Есть, товарищ полковник!
Она подождала пока Алдонина, ответно прижила ладонь к пилотке, а потом развернулась и направилась к штабу, и громко скомандовала:
- Смирно!
- Вольно! – Бросила полковник, покидая плац. – Занимайтесь…
- Товарищ сержант! – Скомандовала Сизова.
- Я! – Ответила девушка на правом фланге строя.
- Взвод расположение за учебными принадлежностями! Потом – в класс! Занятия по расписанию!
- Есть!
Сержант строевым шагом вышла из строя, четко повернулась кругом.
- Взвод! На пра-а-во! – раздался звонкий голос над плацем.
Курсанты неуверенно повернулись кто налево, кто направо, и тут же засуетились, пытаясь исправить оплошность…
Кто-то из них поворачивался направо, но им опять не хватало пол-оборота, и девчонки замерли, в растерянности уставившись на сержанта.
- Отставить!.. На пра-а-во!
Со второй попытки получилось гораздо лучше, и строй курсантов, уже без ошибок, повернулся в нужном направлении.
- Шагом!!!  М-марш!!! – Скомандовала сержант, и грозно посмотрела на то, как строй, в разнобой начал движение. – Горох! В ногу, в ногу идти! И-раз! И-раз! И-раз-два-три! Левой, левой, и-раз-два-три! Подтянулись! Шире шаг!..
…Мила и Морозова провели серьёзными взглядами удаляющийся взвод…
- М-да-а!.. Со строевой слабовато… Придётся подтягивать! – Проговорила Сизова, и посмотрела на старшину. – Ну, что, Зоя Павловна? С Богом? Пожелайте удачи…
- Не волнуйся Люда… Всё получится… – Проговорила Морозова.
- Даже и не знаю с чего начать… – Проговорила лейтенант. – Если честно…
- А ты просто вспомни, что ты офицер Красной Армии… Командир… И что командир всегда учит личным примером… Не надо долго задумываться, Мила, что и как ты будешь делать! – Проговорила старшина наставительным тоном, который Мила слышала от неё на тренировках ещё до войны. – Ты просто вспомни что-нибудь, из личного боевого опыта… Такой, знаешь, показательный случай, да и расскажи девчонкам… Ведь есть же у тебя такие случаи?
- Да уж есть немного… – Улыбнулась Мила.
- Вот и отлично! Вот мы и будем твои боевые ситуации разбирать, как учебное пособие! И ничего придумывать не нужно будет! Чем не учёба? Когда она построена на личном опыте?
- Может быть вы и правы, Зоя Павловна! – Проговорила Сизова задумавшись. – Может быть…
- Не переживай, Милка! – Старшина подтолкнула лейтенанта в плечо и улыбнулась. – Что? Страшно кого-то чему-то учит? А я, вот, с вами, соплюшками, всю жизнь маюсь!..  Не дрейфь, командир! Всё у нас будет в полном ажуре!.. Ты иди, давай, в класс, а я на стрельбище – надо проверить наши винтовки… Может ещё, и пристреливать придётся…
Внезапно, Морозова остановила взгляд на щупленькой фигурке одной из, идущей в конце строя, девушек, которая боязливо, украдкой обернулась и тут же попыталась скрыться за фигурой соседки по строю…
Глаза Морозовой расширились от неожиданности, и она со странным для неё состоянием растерянности на лице проговорила:
- Ты иди, Мила, иди… А мне тут ещё кое в чем разобраться надо…
Морозова широким решительным шагом поспешила за удалявшимся к казарме строем, а лейтенант…
Мила медленно пошла к учебному корпусу, погрузившись в собственные мысли:
«…Что же им рассказать-то такое, в самом начале? Может…»
И она унеслась, в своих воспоминаниях, на несколько месяцев назад, в Крым, на Мекензиевы горы…
К своей последней снайперской дуэли…

* * *
Февраль 1942г. Дуэль…

…Теперь снайпер, лейтенант Людмила Сизова действовала в условиях горной войны. Это была её первая военная осень в горах и первая зима на скалистой крымской земле, на подступах к Севастополю…
…Каждый день, как только забрезжит рассвет, Мила уходила «на охоту»…
Часами, а то и целыми днями, в дождь и на солнцепеке, тщательно замаскировавшись, лежала она в засаде, дожидаясь появления «цели»…
И не раз выходила победителем в дуэлях с немецкими снайперами!..
…В три часа утра обычно она уже выходила в засаду.
Иногда она тонула в тумане, иногда искала спасительного укрытия от прорвавшегося сквозь облака солнца, лежала на мокрой, сочащейся влагой земле…
Стрелять можно только наверняка, и до выстрела иногда лежала дорога терпения длиною в день или даже в два…
Ни одной ошибки – если обнаружишь себя, то спасения уже не будет…
И она, каждый раз командовала сама себе:
«…Тщательно бери цель!..»
Как короткая мысль об этом, как и всё на войне длится очень долго!..
…Однажды, на Безымянной, против неё в засаду вышли сразу шестеро немецких автоматчиков.
Они заметили Милу накануне, когда лейтенант одна вела неравный бой весь день и даже вечер…
Гитлеровцы нависли над дорогой, по которой подвозили боеприпасы к соседнему полку дивизии…
Долго, по-пластунски, поднималась она тогда в гору… Болели локти и колени. Пули со всхлипом впивались в деревца, то впереди, то сзади Люды. Иногда они зарывались в землю совсем рядом…
И пришёл момент, когда одна пуля срезала ветку дуба у самого виска, а другая пробила верх пилотки…
И тогда Мила сделала всего два выстрела!..
И замолчал, наконец, тот, кто едва не поразил её в висок, и тот, кто чуть-чуть не угодил ей в лоб… Истерично стреляли четверо оставшихся в живых, и снова, уползая, извиваясь, как змея, она била точно туда, откуда раздавались выстрелы… И ещё трое немцев остались на месте…
Убежать сумел только один…
И тогда Сизова замерла…
Теперь нужно было только ждать…
Нельзя ни приподняться, ни сдвинуться – один из автоматчиков мог притвориться мертвым, и, быть может, он выжидал, когда она пошевелится…
Или тот, кто убежал, уже привел с собой других автоматчиков…
…Начал сгущаться предвечерний туман…
Вдруг раздался выстрел, второй...
«…Издалека, бьёт… Гад!..» – Подумала тогда Мила, и…
И тогда Сизова решила подползти навстречу к своим врагам.
И она снова ползла по-пластунски…
Взяла автомат убитого, нашла в укрытии ручной пулемёт…
Расположила оружие так, что пулемёт оказался посередине, и приготовилась к бою…
Беспорядочная стрельба гитлеровцев, наползавших на неё из тумана, усиливалась, а она отвечала то из пулемета, то из автомата, чтобы враги вообразили, будто здесь несколько бойцов…
Этот неравный бой был долгим…
К ночи поднялся холодный, пронизывающий ветер, и Люда влезла в окопчик, который бросил утром один из немецких автоматчиков, который пытался подползти к ней поближе…
И, наконец, стрельба прекратилась – немцы не отважились искать отважную девушку в темноте...
…А через день после того боя, она вышла в «поиск» на немецкого стрелка, который, как показал пленный, доставленный разведчиками, охотился теперь именно на неё, «на русскую бестию с меткими глазами»…
Этот гитлеровский снайпер один, за неполных двое суток, уже сумел принести бед, чётко показав своё мастерство – он уже успел убить двух снайперов взвода Сизовой!..
…Как правило, немецкие снайперы прятались за передним краем своих, тщательно маскировались, надевая пятнистые с зелеными разводами халаты, ведь уже почти наступила весна 42-го года…
У этого же был свой манёвр…
Он выползал из своего гнезда и шёл на сближение с противником!..
И Людмила приняла этот «вызов»!..
…Долго тогда лежала Люда в своём «гнезде» превратившись в мумию, и ждала, ждала своего часа…
День уже почти прошёл, приближался вечер, а вражеский снайпер не подавал признаков жизни…
Он, скорее всего, заметил солдата-наблюдателя, но решил его не бить – хотел выследить саму Милу и уложить её на месте, потому что именно она была его целью, и ас не желал размениваться на «мелочёвку»…
…Люда тихо свистнула, отдавая приказал своему наблюдателю, лежавшему метрах в пятидесяти от нее, чтобы тот уходил в тыл…
И осталась на ночь…
…Мысль её была проста:
«…Немец, снайпер такого класса, наверняка почитаемый офицер, и привык спать в блиндаже, а поэтому и вымотается быстрее, чем я, если застрянет здесь на ночь…»
…Так они пролежали сутки!.. Не шелохнувшись!..
Это было уже не столько противостояние мастерства, сколько характеров…
А утром опять лег туман…
Голова Милы отяжелела от напряжения, в горле першило от холода, а одежда пропиталась сыростью…
И даже руки ломило в суставах от сырости и холода!.. Но она продолжала наблюдать…
…Медленно, нехотя туман рассеялся, просветлело, и тогда… Его выдало солнце… Вернее солнечный блик на оптике прицела его «Маузера»…
Мила увидела, как, прячась за макет коряги, снайпер передвигается едва заметными толчками…
Все ближе и ближе к ней!..
И…
Она двинулась ему навстречу!..
Одеревеневшее за ночь тело было тяжелым и неповоротливым, но она продолжала ползти, сантиметр за сантиметром, преодолевая холодную каменистую подстилку.
И держала винтовку перед собой – Люда не отрывала глаз от оптического прицела…
…Реальность стала нереальной, а секунда приобрела новую, почти бесконечную протяженность…
…Вдруг в прицеле Люда уловила водянистые глаза, желтые волосы, тяжелую челюсть. Вражеский снайпер смотрел на неё, и глаза их встретились…
И в этот момент напряженное лицо немецкого снайпера исказила гримаса, он понял – против него женщина! Та, которую он искал!..
Мгновение было ценою в жизнь, и она спустила курок…
И, всего лишь на одну, спасительную секунду, выстрел Люды опередил немца…
Она вжалась в землю и успела увидеть в прицеле, как моргнул полный ужаса глаз немца…
А гитлеровские автоматчики молчали, не зная как поступить, не зная, кто же выиграл в этой дуэли… И тогда Люда выждала несколько долгих минут, а потом поползла к снайперу…
Он лежал, все ещё целясь в неё… Только уже мёртвый…
…Мила аккуратно перевернула тело, расстегнула клапан нагрудного кармана и вынула оттуда снайперскую книжку гитлеровца…
Прекрасно зная немецкий язык, она прочла название города: «Dunkerque»… Рядом стояла цифра… И ещё… И ещё… Французские названия и цифры… Более четырехсот французов и англичан приняли смерть от руки этого арийца!..
Этот немецкий снайпер-ас открыл свой счёт в Европе ещё в 1940 году! Сюда, в Севастополь, его перебросили в начале сорок второго, и цифра «сто» напротив названия города была прочерчена чёрной тушью… А рядом общий итог – «пятьсот»…
Люда взяла тогда его винтовку, документы, записную книжку, и очень удобную для снайпера кепи с длинным и широким козырьком, прикрывающим глаза от солнца, и поползла обратно к своему переднему краю…
А немцы тогда так и не открыли огонь, опасаясь ранить своего именитого снайпера…
…Такой была её последняя снайперская дуэль…
…Было что рассказать девчонкам-курсантам…

* * *
«Школа». Встреча…

Строй девушек-курсантов стоял в две шеренги перед казармой, а перед ним прохаживалась «школьный волкодав», как её за сутки уже успели окрестить девчонки, строгая девушка-сержант:
- Всем взять сумки, проверить тетради и без опозданий в класс! Первое занятие – огневая подготовка. Тема – изучение материальной части «трёхлинейной» винтовки Мосина… Второе занятие – тактика ведения снайперского боя. Его проведёт лично командир взвода…
К строю неспеша приблизилась старшина Морозова…
А сержант продолжала, тем временем:
- Начало занятий через пять минут! Взвод! Р-равняйсь! Смир-рно!!! По команде «Разойдись!» строй должен рассыпаться в две секунды, как горох их порванного мешка! – Она замолчала на секунду. – Вольно! Разойдись!!!
Строй рассыпался в разные стороны в одну секунду – никому из девчонок не хотелось оттачивать ещё и эту команду в свободные пять минут, а сержант запросто могла это устроить…
Курсанты, негромко переговариваясь друг с другом, направлялись уже ко входу в учебный корпус, неподалёку от которого заняла «боевую позицию» старшина Морозова и суровым взглядом взирала на происходящее, явно с какой-то своей, никому не известной целью…
…Щупленькая Маша попыталась, было проскользнуть незамеченной мимо старшины, боязливо прячась за спинами подруг, но…
Суровый окрик был похож на неожиданный выстрел:
- Товарищ курсант!
Все курсанты остановились у входа в учебный корпус, озираясь в растерянности, и не понимая, к кому именно обратилась старшина…
- Вот вы, курсант, вы! – Старшина вскинула руку, и показала указательным пальцем. – Та, что прячется от меня за спину подруги! Ко мне! Бегом марш!!!
Маша виновато и даже как-то затравленно оглянулась по сторонам, и медленно направилась к Морозовой.
- Бегом марш! Был приказ!!!
Маша сорвалась с места, словно её от души огрели вожжами по округлым ягодицам, и под недоуменными взглядами подруг, толкавшихся у входа на крыльце, бросилась бежать к суровой старшине.
Девушки по одной входили в дверь учебного корпуса, удивлённо перешёптываясь:
- Что это с ней, девчонки?
- А кто её знает? Мож провинилась в чём…
Строй курсантов уже растворился в дверях, просочившись внутрь здания, когда Маша подбежала к старшине…
Она остановилась, неуклюже отдала честь, и проговорила громким сиплым шёпотом, потому что её звонкий голос вдруг пропал куда-то в одну секунду:
- Товарищ старшина, курсант Морозова по вашему приказанию прибыла!
- Что? Голос пропал?
Маша виновата опустила голову, в ожидании расправы…
- Ты что же это вытворяешь, засранка эдакая, а? – Зашипела старшина, как потревоженная змея, метая глазами молнии. – Мать места себе не находит! Думает, как там доченька у тётки поживает, всего ли ей хватает!.. А она вот, оказывается, где?
- Но, мама…
- Что, мама? Что?!! На мать тебе, видно, просто наплевать! Ладно!.. Так об отце подумала бы! Как он воюет, чем его порадовать?!! – Старшина в сердцах отвернулась от Маши. – Да уж… Порадовала… Нечего сказать…
- Ма, не надо…
- Нет надо! – Казалось, что женщина прямо сейчас схватит её за ухо. – Ты как здесь оказалась? Тебе же всего 17 лет…
- Через три месяца будет восемнадцать…
- Вот когда будет, тогда и твори, что хочешь! А пока!.. Сегодня же доложу начальнику школы о вопиющем нарушении! И чтобы через сутки духу твоего здесь не было!
- Но ма! Не надо! – На глаза девчушки навернулись слёзы. – Я тебя умоляю! Я уже взрослая!.. Я же всегда хотела быть такой как ты! Я мечтала… А тут такой случай!..
- Забудь, мечтательница! – Отрезала старшина. – Небыло никакого случая, и тебе здесь не место! Понимаешь, ты это?..
И Морозова с грустью посмотрела на дочь:
- Не выдержишь, ты здесь Машка…
- Выдержу, ма! – Заговорила Маша, и заглянула в глаза матери. – Я же твоя дочь! Поэтому и выдержу!
- Как же мне жить-то после этого, а? – Старшина страдальчески взглянула в глаза дочери. – Своего ребенка на пули посылать…
- А других, выходит, можно? А ведь у них у всех матери есть!..
Морозова, молча, отвернула голову в сторону, чтобы Маша не увидела её, уже блестевшие предательской влагой, глаза…
Девчушка подошла, обняла мать, и подставила свою стриженную головку под нежную материнскую ладонь:
- Ма… Ты только не говори никому, что я твоя дочь… Ладно? – Она, как котёнок потёрлась о материнскую грудь и проговорила громким шёпотом. – А я тебя не подведу!.. Правда-правда!.. Я буду очень стараться! Просто не хочу, чтобы девчонки за моей спиной говорили…
Морозова-старшая улыбнулась горько и ответила таким же шёпотом, не отрываясь от дочери:
- Не скажу… Только теперь пощады от меня не жди и на поблажки не рассчитывай! Ты у меня будешь особая курсантка! На особом счету!.. Я тебе покажу, как нарушать мои приказы, засранка, и что за это бывает!..
Маша счастливыми любящими глазами посмотрела в лицо матери, и шмыгнула покрасневшим носом.
- Все! Убрали сопли, товарищ курсант!.. – Скомандовала старшина голосом, в котором опять прорезался былой металл, развернула Машу на 180 градусов и отвесила ладонью смачного, звонко шлепка по заднице. –  Пошла отсюда!.. На занятия!!!
- Есть! – Ответила задорно прощённая до поры Маша и припустилась бежать к дверям учебного корпуса.
Морозова-старшая с грустью провела её взглядом, покачала головой и направилась на стрельбище, проговорив напоследок:
- Моя дочь выросла… И характер мой… Только что мне теперь с ним с таким делать? Вот беда! – Морозова-старшая говорила сама с собой. – Вырастила своё подобие на свою же голову… Что ж теперь со всем этим делать-то, Зоя Павловна? Нет решения?.. Ну, да ладно… Пусть поучится, а там видно будет…

* * *
«Школа». Будни КМБ …

…И начался у вчерашних девчонок, одевших военную форму, напряжённый, выматывающий калейдоскоп «Курса молодого бойца»…
И каждый их день, начинавшийся в шесть утра, был почти похож на предыдущий – «Дневальный», одна из девушек-курсантов, которая была наряде, внимательно смотрела на настенные часы, дожидаясь пока их стрелки покажут шесть часов, и…
Раздавалась громкая команда:
- Взвод подъё-ом!!! Выходи строиться!!!
И начинался день…
Оживали трёхъярусные, деревянные нары, отбрасывались в сторону одеяла, курсантки, в трусах и майках, спрыгивали с нар, гулко стуча о деревянный пол голыми пятками…
Как всегда быстрее всех, натягивала штаны Капа…
Почти не отставала от неё Леся, уже надевавшая гимнастерку…
Щупленькая и самая маленькая по росту Маша, суетливо застегивала брючной ремень одной рукой, а второй, одновременно, пыталась попасть в рукав гимнастерки, что у неё почти никогда не получалось. Не получалось именно потому, что она очень боялась отстать от своих подруг…
А Зарина, к тому времени уже наматывала портянки, вытянув ногу, и втискивала её в сапог…
Ольга Рублёва, на удивление проворная, уже застегивала на талии поясной ремень, хватала в руку пилотку и бежала к выходу…
Ещё полусонные курсантки, молча и торопливо, одевались, и гулко топая сапогами, пробегали мимо «Дневального» и выскакивали наружу, исчезая в дверях казармы…
Всего за несколько дней, они научились, с «помощью» девушки-сержанта, одеваться после подъёма и строиться около казармы в течение 2 минут…
Правда, поначалу, не обходилось и без курьёзов и смешных случаев, но со временем всё наладилось…
…Это случилось уже на второй день их КМБ…
В тот вечер сержант решила устроить им после вечерней поверки тренировку «подъём-отбой»…
Она зажигала спичку, подавала команду:
- Отбой!
И ждала, пока эта спичка догорит, а горит она, и это уже давным-давно было проверено, ровно 45 секунд, и командовала:
- Стоп!!!
Поначалу, едва ли четверть девчонок успевали за это время раздеться, аккуратно сложить обмундирование, и улечься не под одеяло, как это было положено, а просто взгромоздиться на кровать, что для вчерашних девчушек тоже было «уже хорошо»… Он толкались бёдрами в узких проходах между кроватями, сталкивались лбами, обмундирование кучами валилось с табуреток на пол… В общем…
Получалась самая настоящая «Куча-мала»…
И застывали, застигнутые командой на месте, словно статуи… Кто в одном сапоге, кто ещё в гимнастёрке, а кое-кто умудрялся быть в пилотке и трусах… Смех, да и только!..
Но лицо сержанта было сурово, как каменный утёс!..
Потом они отрабатывали команду «Подъём!», когда девчонки-курсантки должны были, за тех же 45 секунд, полностью одеться, и выстроиться в проходе между кроватями… Здесь получалось ещё смешнее…
То ещё было зрелище!..
Поначалу они хихикали, конечно, друг над дружкой, но через два часа таких вот «скачек», которые, кстати сказать, были уже после объявленного по всей части «Отбоя», они уже не веселились, а только сопели и зло поглядывали на сержанта, и старались изо всех сил, понимая, что та не успокоится, пока не добьётся своего…
Прошло ещё несколько минут, когда взмыленная от этой «физкультуры», словно она пробежала не меньше пяти километров, одесситка Леся, встала в позу, подбоченясь, и громко, на всю казарму, проговорила, обращаясь к сержанту:
- Слушай, подруга! Сколько можно скакать?! Прыгай туда, прыгай сюда!.. На кой нам нужен такой спать?!!
Смеялась даже сержант… И, наконец-то, дала девчонкам покой…
…Девчонки строились около казармы и сержант отправляла, и сама конечно тоже вместе с ними, на утреннюю физзарядку… Потом они шли в столовую на завтрак… Но всё это был простой обычный армейский быт…
А вот в восемь часов утра начинались уже занятия…
Вот там то и происходило самое «интересное»…
И с каждым днём становилось всё «интереснее» и «интереснее»…
Даже посмотрев со стороны на эти занятия, девчонок было жалко до слёз!..
Но!!!
Никто из командиров даже и не думал впадать в такую глупость – они учили вчерашних студенток выживать! Выживать там, где ни одна пуля не станет спрашивать имени и жалеть за красоту и молодость… Их учили выживать на войне…
Девчонок учили быть солдатами…
Да… Это был настоящий «калейдоскоп»…
…Вот занятия на выносливость…
…Строй курсанток, бежит по пыльной просёлочной дороге в колону по три… За спинами у девушек болтаются тяжёлые полные вещмешки… Тяжелые, и «очень неудобные», «трехлинейки» оттягивают плечи… Сапёрные лопатки, висящие на ремнях, ритмично шлёпают своими короткими черенками по девичьим ляжкам …
Лейтенант Сизова бежит в голове колонны. Через плечо у неё перекинута офицерская полевая сумка-планшет. Правый бок оттягивает кобура с пистолетом…. Мила… Она словно железный механизм… Кажется, что она вовсе и не устала, пробежав со своим взводом уже пять километров…
А вот девчонки…
Некоторые держались нормально…
Леся… Она уже тяжело дышит, пот течёт по её вискам, но девушка уверенно бежит впереди всего строя, задавая темп…
Зарина… Она бежит довольно легко, словно совершала такие забеги каждый день и для неё это просто привычное занятие… Она поправляет винтовку на плече, и бежит рядом с Лесей…
А вот на некоторых невозможно было смотреть без сожаления…
Маша… Здесь дела обстояли гораздо хуже… Она уже задыхается, уже без сил, и уже пытается остановиться, но…
Капа, эта крупная и не по-девичьи сильная сибирячка, на ходу  подхватывает её винтовку, забрасывает её себе на левое плечо и бежит дальше…
Ольга, эта «столичная штучка», несильно подталкивает Машу в спину:
- Давай мышка! Беги! Перебирай лапками! Нельзя  сейчас останавливаться! Не уложимся взводом в это проклятый норматив – побежим во второй раз! И тогда я тебя убью!..
Маша из последних сил продолжает бег, а Ольга поддерживает её под руку, не давая упасть, и тянет за собой…
…Мила, приостановившись в сторонке, жестами подгоняет отставших…
Четыре девушки, растянувшись на приличное расстояние, еле перебирают ногами. Две из них уже просто медленно идут, прихрамывая, тяжело и надрывно дыша…
«…Эти на отсев!.. – Думает лейтенант. – Слишком себя любят, и даже не думают обо всём взводе! Сломались при первой же трудности!.. Этих из «школы» будем отчислять! Таким, которые так себя любят, на фронте делать нечего – и сами погибнут и других под пули подставят!.. На отсев!..»
И Мила бегом догоняет голову колонны…
…Вот плац, и занятия по строевой подготовке…
…Курсантки в колонну по одному отрабатывают строевой шаг по отделениям.
Мила стоит на плацу и громко подаёт команды:
- Делай, раз, два, три, четыре… Раз, два, три, четыре…
Курсантки, высоко поднимают ногу, твердо ставят её на землю. Глухой стук сапог по асфальту. Замирают, прижав руки по швам. По счету «раз» делают ещё шаг. И опять замирают…
…Дальше – больше…
…Курсантки стоят в одну шеренгу.
Мила стоит перед строем, подает уставные команды.
А курсантки… Отрывисто и четко прикладывают правую руку к пилоткам. И опять замирают, внимательно следя глазами за командиром… Команда Сизовой и… Руки девушек резко опускаются вниз… И курсантки опять замирают, уподобившись статуям…
Команда лейтенанта…
Вскидываются руки к пилоткам… Застывшие в этом положении курсантки… Мила проходит вдоль строя, поправляя положение рук и головы… Строевая подготовка – основа всей армии… Любой армии!..
…А вот курсантки на спортгородке…
Занятия по «физподготовке»…
В майках и брюках-галифе они подтягиваются на длинных пролетах перекладин спортивных турников.
Мила в гимнастерке, но без ремня и головного убора, внимательно и строго следит за выполнением упражнений…
С трудом, извиваясь всем телом, пытается подтянуться Маша. Дергается и болтает, от напряжения, ногами, но подтянуться, и достать подбородком железной перекладины у неё так и не получается… Но она, упрямо не отпускает перекладину, уцепившись за неё как обезьянка, и пытается подтянуться вновь и вновь…
«…Молодец, девчонка! – Думает лейтенант. – Сил нет, и она сама это понимает, но не сдаётся! Пытается преодолеть себя! И ведь знает, что не получится ничего, а всё равно пытается!.. Ай, какая молодчина! Уже боец!!! Силёнки-то придут, а вот с таким характером упрямым… Из неё может что-то очень даже толковое может получится!..»
Зажмурив глаза, с искаженным от напряжения лицом подтягивается Ольга Рублёва, которая тоже не блещет особенной силой, но не сдаётся…
Сурово сжав губы, тяжело, но уверенно подтягивается Капитолина…
Легко и быстро, касаясь подбородком перекладины, выполняет упражнение Леся…
Узбечка Зарина срывается с перекладины вниз… Падает на колени, но тут же встаёт и пытается запрыгнуть опять… Сил допрыгнуть у неё уже не хватает, но она не прекращает попытки…
«…И эта тоже с характером! Да с каким!.. – Смотрит на эти жалкие потуги лейтенант. – Ведь знает же, что уже не допрыгнет, а никак не смирится!.. Хорошо!!! Просто отлично!!! Они с Морозовой вместе приехали, подруги ещё по эвакуации, и у них характеры похожие… Что ж… Вот уже и готовая снайперская пара – одна другую стоит!..»…
…«Физо» идёт своим чередом, и упражнения меняются одно за другим, не давая курсанткам хоть немного прийти в себя…
Вот они, лежа в упоре на руках, ритмично отжимаются от земли…
Все в гимнастерках без ремней… Сосредоточенные лица… Единый гулкий выдох… Пот течет по вискам к подбородкам…
Мила прохаживается вдоль шеренги выполняющих упражнение, курсанток подавая медленные, «изуверские» команды:
- Р-ра-аз! – Девушки согнули руки в локтях, и припали грудью к земле.
И застыли…
И так, чтобы земли касались только носки сапог и ладони!..
И невозможно это выдержать!.. И уже кто-то плюхнулся животом и всем телом на щербатый асфальт…
- Два-а-а! – Курсантки с трудом отжимаются от земли, а кто-то так и остаётся на ней лежать…
«…На отсев! – думает Мила. – Эти даже не пытались отжаться!.. Смирились с поражением… Не проявили характер и силу воли!.. Они уже «умерли»!.. А снайпер-размазня на фронте хуже вражеского снаряда! На отсев! Домой!..»…
…Вот курсантки, сидя на длинной деревянной скамейке и положив руки на плечи подруг-соседок, перегибаются через скамейку вниз к земле, а потом, поднимаются обратно, прижимая плоские животы к коленям… Качают «взводный» пресс…
Казалось бы…
Чего уж проще, как дать подкачать пресс на этих плоских крепких животиках каждой в отдельности? Но!.. Тогда это было бы простое физическое упражнение, направленное на банальную накачку брюшного пресса – тут же всё было куда, как сложнее и глубже!..
По одиночке оно у кого как получается, а тут… Если твоя соседка не может подняться, то её тянешь именно ты!.. Тянешь, когда уже и саму себя тянуть нет никаких сил и желания…
Это «изуверское» физическое упражнение, изначально было направлено не на накачку пресса, а на «накачку» чувства долга перед своими подругами, которые тебя будут тянуть вверх, превозмогая себя…
И девчонки тянули… Сцепив зубы, с искаженными от напряжения и боли лицами… Под медленный счёт Милы:
- Р-раз-з! – И только через 5-6 секунд. – Два-а-а!...
- Ир-раз-з!!! Два-а-а!..
…Да только ли это?!.
…Вот дождь, льёт как из ведра, а курсантки тренируются…
Это уже другие занятия. По тактике проведения боя…
…Тяжелые капли падали и пузырились в грязных лужах…
Курсанты в стальных касках, в полевом снаряжении и с винтовками в руках ползут по-пластунски… Капли дождя грязи стекают по щекам…
Ольга подползает к краю огромной лужи, пытается её обойти стороной, но… Лейтенант Сизова поднимает её со скользкого чернозёма, и возвращает на исходную позицию…
Ольга недоуменно смотрит на лейтенанта, но…
Звучит резкая команда:
- Курсант Рублёва! К бою!
И Ольга снова падает в грязь…
Леся, быстро перебирая локтями по грязи, проползает мимо, и с радостной ухмылкой оглядывается на Ольгу:
- Вперед, Москва!
Ольга, загребая грязь локтями, ползёт к огромной грязной луже, и не останавливаясь, проползает через неё, едва не захлебнувшись жидкой грязью, но… Ускоряется, едва выбравшись на другой «берег», и быстро двигая всем телом, догоняет, уползших на несколько десятков метров вперёд, подруг…
Мила провела её оценивающим взглядом:
«…Ничего девчонка… Шелуха избранности «профессорской дочки» скоро отвалится, а характер останется!.. А характер что надо!.. Никогда бы не подумала!..»
…Бывали дни и «поспокойнее»… В учебном корпусе…
…На стенах класса развешаны плакаты с характеристиками стрелкового оружия. Курсанты по парам сидят за столами и внимательно слушают лейтенанта, делая записи в тетрадях…
Перед затихшим классом стоит лейтенант Сизова у длинного стола… В её руках винтовка «Мосина» с оптическим прицелом… Лейтенант рассказывает курсанткам характеристики винтовки, её положительные черты и недостатки… Отстегивает трубку оптического прицела, показывает его курсантам и рассказывает о его возможностях…
…И опять… Просёлочная дорога…
И опять марш-бросок на 5 километров…
Курсанты строем, в колонну по три бегут по дороге вдоль леса. Все в гимнастерках без ремней и головных уборов…
Мила, в такой же форме бежит рядом со строем. Оглядывается  на отстающих, но…
Таких уже нет! Те, кто остался во взводе, уже втянулись в ритм армейской жизни, поняли простое понятие «единое целое», и сумели пересилить свои слабости!.. Теперь это уже настоящая, боевая единица! Взвод!..
Дождь бьёт в лицо. Мокрые волосы, крупные капли стекают по щекам бегущих… Почерневшие на плечах, от дождевой воды, гимнастерки… Грязные сапоги скользят по размытой грунтовке… Курсантки бегут, тяжело дыша, но… Теперь они уже не жалеют себя, понимая, что из-за слабости характера одной, из-за недостаточной выдержки, пострадают все остальные… И они тянут, из последних сил, перебрасывая ногами пуды грязи, прилипшей к сапогам…
…А вот занятия на стрельбище «Школы» были любимы всеми!..
…Лейтенант Сизова в полевой форме, с сумкой через плечо, поднимает вверх красный флажок…
Она стоит на огневом рубеже…
Перед ней в трёх шагах лежат и прицеливаются курсантки…
Только пока что, все винтовки с механическим прицелом, без оптики…
- Огонь! – Звучит команда командира взвода.
- Бах! Бах! Бах! Бах! – Звучат выстрелы…
Одна за другой, чередуя друг друга, стреляют Капа, Маша, Зарина, Леся Ольга, другие курсантки взвода… А за сто метров от них, от фанерных мишеней отлетают мелкие щепы…
Что-что, а метко стрелять эти девочки умели уже давно…
…Жизнь, в «Школе», обучение вчерашних девчушек, шла своим намеченным чередом, и они постепенно превращались в солдат…
Без остановок вертелся «калейдоскоп» КМБ…
И уже очень мало времени оставалось до принятия Воинской Присяги…

* * *
«Школа». Кабинет полковника Алдониной…

…Была уже глубокая ночь…
…Начальник «Школы» полковник Алдонина сидела за столом, и что-то очень сосредоточенно писала в рабочей тетради…
Справа, в углу стола стопкой были сложены листы и папки с документами. Мягкий свет от зажженной настольной лампы с «классическим», «ленинским» зелёным абажуром падал на бумаги…
Полковник изучала «личные дела», делая для себя какие-то пометки…
И видимо эта работа продолжалось уже не первый час, потому что…
Алдонина, в какой-то момент, положила ручку на стол, устало откинулась на спинку стула, и сжала пальцами мучительно болевшие глаза у переносицы…
И в этот момент…
Без стука открылась массивная высокая дверь, и в кабинет вошёл капитан Сиротин… В левой руке у него была кипа красных папок, перевязанных тесемками…
- Разрешите войти? – Проговорил он с порога.
Алдонина молча вопросительно посмотрела на Сиротина, и тот поспешил ответить на не заданный вопрос:
- Это личные дела офицеров школы, как вы и просили, товарищ полковник…
- Я не просила, капитан! – Проговорила Алдонина достаточно жёстко. – Вы кадровый офицер, как я понимаю, и потому давно должны знать, что командир никогда и ни о чём не просит подчинённого! Я приказала их принести!..
- Виноват! Как вы приказали…
- На виноватых воду возят, майор!.. Положи на стол!.. А ночью я с ними ознакомлюсь…
Сиротин, опираясь на трость, подошёл к столу и аккуратно положил стопку личных дел на край…
Затем выпрямился, принял строевую стойку, и проговорил уставным, без эмоций, «деревянным» языком:
- Разрешите идти, товарищ полковник?
Алдонина задумчиво подняла взгляд на Сиротина, оторвавшись, наконец-то, от бумаг:
- Скажи-ка мне, Сиротин… Только начистоту, как офицер офицеру… Ты чем недоволен? За те дни, что я принимаю дела, у тебя выражение лица, словно два кило лимонов съел… Тебя, капитан, что-то не устраивает в нашей «Школе»?
Сиротин молчал и смотрит прямо перед собой, но его нервное состояние выдавали бегающие на скулах огромные желваки.
- Я жду, капитан! – Проговорила Алдонина.
И Сиротин заговорил с раздражением в голосе:
- Да, не устраивает, товарищ полковник! – Проговорил он без малейшего страха и даже с вызовом. – Первое – это то, что вы обращаетесь ко мне на «Ты»!.. Мы с вами не родственники и не подружки – мы в армии!.. И не только ко мне – ко всем! Но это не главное…
Алдонина спокойно и заинтересованно посмотрела в глаза Сиротина, и стала слушать не перебивая.
А капитан говорил дальше:
- Второе – и вот это главное!.. Я категорически не согласен с тем, что нам придётся из вчерашних школьниц делать снайперов! Это тяжелая и сложная профессия, товарищ полковник! Это даже не воинская специальность – это искусство, и постичь его, дано не всем и далеко не каждому!.. Эти девочки просто не способны стать профессионалами в такие сроки, товарищ полковник! Пять месяцев!.. – Он как-то даже горько усмехнулся. – Мы просто создадим им иллюзию их мастерства, но самого мастерства-то не будет… Мы же обрекаем их на верную гибель, товарищ полковник!..
- Все? – Спросила Алдонина спокойно.
Капитан только мотнул головой, давая понять, что ещё не закончил:
- Я знаю, что наши медсестры, попав в окружение, отстреливались, спасая беспомощных раненных… И погибали при этом… Я могу это понять – так уж сложилась обстановка… Но когда две молодые женщины, почти девочки, ползут ночью со «снайперкой» по нейтральной полосе, чтобы кого-то убивать – это уже «охота»… На людей охота! И страшно подумать, что происходит с их молодой психикой, когда они впервые нажимают на спусковой крючок, держа при этом на прицеле живого человека, пусть даже и врага!.. В разведку я, может быть, с такой и пошёл бы, а вот в жены бы не взял…
Алдонина решительно встала из-за стола, едва не опрокинув стул:
- А вам никто и не предлагает, капитан! – Полковник вышла на середину кабинета и подошла к Сиротину. – Теперь я скажу… С первым пунктом ваших претензий я соглашусь… Прошу прощения, если вас, капитан, это так сильно задело… А вот со вторым – категорически нет!!!
Алдонина нервно заходила по кабинету из угла в угол:
- Для мужчин на войне и так хватает  различных военных профессий, где необходимы физические нагрузки… Снайперское же дело требует, всего лишь, наметанного глаза!.. И потом!.. Женщины менее подвержены стрессам, а значит, умеют концентрироваться в критической ситуации!.. Психофизически женщины намного более приспособлены к работе в экстремальных условиях, чем мужчины!.. Женский порог терпения выше мужского!.. Женщины обладают более обостренными системами восприятия, невероятной наблюдательностью, повышенным ночным зрением, слухом и обонянием!.. У женщин мгновенно срабатывает боевая интуиция, заложенная природой!.. Подготовленная к ведению боевых действий женщина не испытывает в бою чувства растерянности, а её боевая работа производится четко, собранно, целенаправленно и безжалостно!.. Женщины более добросовестно относятся к выполнению служебных инструкций и не отступают от них ни на шаг!.. В бою женщины более осторожны и при ранении – более живучи!..
Алдонина подошла к Сиротину, и посмотрела на него в упор:
- Это не мои слова, капитан – это заключение целой группы ученых-психологов!.. И я его выучила почти наизусть, для именно таких вот случаев и высказываний, похожих на ваши!.. Вы имеете что-то против этого заключения учёных?
- Учёные… – Хмыкнул с горечью капитан Сиротин. – Эти ученые сами-то в бою бывали? Они видели в прицел лицо убитого ими человека? Они знают, насколько изменяется психика снайпера, который стреляет в человека, как в бумажную мишень? Без всяких эмоций… На грани равнодушия... И как это они проверяли живучесть женщин? Стреляли в них и ждали, выживет или не выживет? Уч-чёные они!..
И тут Алдонина посмотрела на капитана с едва скрываемым презрением:
- Вы-то откуда всё это знаете, капитан? Тоже мне ещё, штабной специалист снайперского дела выискался! Сидите тут, в своей строевой части, бумажки по столу из угла в угол перекладываете! А страну защищать надо! – Рявкнула полковник и в сердцах грохнула кулаком по столу. – И мы будем её защищать! Даже если придется погибнуть в бою, всем до одного! И без вот таких советчиков-всезнаек, как вы обойдёмся!!!
Сиротин, сжал челюсти, спокойно смотрел в глаза распалившейся Алдониной, а та продолжала «метать гром и молнии»:
- Что же касается «иллюзии мастерства», как вы изволили выразиться, товарищ капитан!.. То Партия и Нарком Обороны назначили нас сюда именно для того, чтобы мы не создавали никаких иллюзий, а добросовестно обучали и готовили для фронта классных специалистов! И я всё сделаю, чтобы эти решения выполнялись! Всё!!! Свободны, капитан! Можете возвращаться к своим бумажкам!.. – Алдонина наконец-то уселась за стол и раздраженно бросила перед собой папку с личным делом, которую всё это время держала в руках.
- Есть! – Чётко ответил Сиротин, и, подволакивая негнущийся протез, направился к двери кабинета.
Возле которой его нагнали слова уже успокоившейся Алдониной:
- Товарищ капитан…
Сиротин остановился, удивлённо обернулся, уже взявшись за дверную ручку, и вопросительно посмотрел на полковника.
- Ногу-то где потерял? – Спросила Алдонина миролюбиво.
Сиротин неопределённо пожал плечами:
- На Финской…
- Как? Расскажете…
Но, видимо, капитан не был склонен сегодня пускаться в воспоминания. Он так же неопределённо ответил:
- Нечего рассказывать, товарищ полковник… Просто не повезло…
Алдонина сочувственно и понимающе кивнула головой и проговорила, уже полностью успокоившись:
- Ну, хорошо… Идите…

* * *
«Школа». Офицерское общежитие…

…Уставшая, после целого дня напряжённых занятий с курсантами, Мила прикрыла за собой дверь входную дверь, и пошла по, тускло освещенному коридору общежития к двери своей комнаты, когда за её спиной открылась другая дверь, и сонная женщина-комендант выглянула в коридор:
- Сизова… Тебе письмо…
Мила тут же подбежала к коменданту и посмотрела ей в глаза:
- От кого?
- Я чужих писем не читаю, дочка… Тебе лучше знать, от кого. – И улыбнулась совершенно по-матерински. – Смотри-ка? Не успела приехать, а уже  вдогонку письма летят? На! Держи уж!.. А я спать пойду…
Она протянула лейтенанту белый бумажный «треугольничек» письма и тут же закрыла за собой дверь…
- Спасибо вам, Анна Матвеевна… – Прошептала Мила, и посмотрела на письмо глазами, светящимися радостью.
Через минуту она уже открыла свою дверь, и на пол её «холостяцкого» жилище упал клин слабого света из коридора…
Мила пощёлкала выключателем, но свет почему-то так и не загорелся… Тогда лейтенант бросила это бесполезное занятие, подошла к столу, и зажгла настольную лампу под абажуром, и только после этого прикрыла за собой дверь комнаты.
Быстро стянув с себя полевую офицерскую сумку, повесила её на, вбитый в боковую стенку шкафа, гвоздь. Возвращаясь к столу, на ходу сняла с головы  пилотку, расстегнула ремень, бросила все это на стол возле лампы… Поправила простыню, висевшую на окне вместо занавески – женщина, даже в армии, всегда оставалась женщиной…
Расстегнула ворот гимнастерки, бросила подушку в изголовье и легла на скрипучую кровать, не снимая сапог, с наслаждением вытянув натруженные за день ноги…
«…Серёжка! – Она посмотрела на бумажный «треугольник», словно боялась его потревожить. – Написал его, наверное, в тот же день, когда я уехала или на следующий… Я-то сюда быстрее добралась, чем почта сработала, но всё равно… Всего-то меньше десяти дней прошло, и вот оно, письмо!.. Серёженька мой!..»
Она торопливо вскрыла письмо, и стала с жадностью вчитываться в каждое, написанное таким знакомым, твёрдым и уверенным почерком слово…
…Прошло всего несколько минут, а Мила уже лежала на кровати с закрытыми глазами. Но… Нет, она не спала!.. На её губах блуждала легкая, мечтательная улыбка очень счастливой женщины, а на груди лейтенанта лежало, уже прочитанное несколько раз, и даже выученное наизусть письмо её капитана Николаева…
И Мила, уже мысленно, перечитывала его снова и снова, вспоминая каждую запятую:

«…Мила, любимая моя, здравствуй!
С тех пор, как ты уехала, я не получил от тебя ни одного письма. Через штаб дивизии узнал твой адрес и сам решил написать. Не знаю, получишь ли ты мое письмо, но знай, что я очень люблю тебя и жду того дня, когда снова смогу увидеть. Если ты обиделась на мои слова, то прости!.. Пройдет время, и ты поймешь, что я был прав…
Обнимаю и целую тебя.
Твой Сергей…»…

Она ещё и ещё раз вспоминала каждое слово этого письма, и думала:
«…Серёжка-Серёжка!.. Любимый мой капитан Николаев!.. Как же я по тебе скучаю!.. Глупый ты мой комбат!.. Неужели же ты подумал, что отправив меня сюда в «Школу», ты навсегда оградил меня от фронта? Ну, уж нет, любимый!!! Плохо же ты тогда меня знаешь!.. Мы ещё встретимся! И очень скоро!..»

* * *
22 июня 1942 г. День Присяги…

…Пролетел месяц КМБ, за который вчерашние «девчонки с бантиками», приехавшие в конце мая в «Школу», превратились, стараниями своих командиров, в солдат…
Они уже поняли, что такое армия, и даже успели заматереть немного…
И вот наступил, наконец-то, тот, торжественный для каждой из них день, когда они, приняв Присягу, становились настоящими солдатами, бойцами Красной Армии…
И день это был, для каждой ещё более знаменателен тем, что принимали они Присягу день в день, ровно через год, после начала войны…
…Курсанты стояли в коротком строю в две шеренги с винтовками у правой ноги, а перед ними…
…Девушка стояла перед строем, держала в левой руке развернутую красную папку с гербом СССР на обложке, с торжественным лицом произносила священные слова:
- Я, Капитолина Яровая, Гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступая в ряды Рабоче-Крестьянской Красной Армии, принимаю присягу и торжественно клянусь быть честным, дисциплинированным, бдительным бойцом…
Они сменяли перед этим строем друг друга, произнося, наверное, самые важные в их молодых жизнях, слова:
- …Строго хранить военную и государственную тайну, беспрекословно выполнять все воинские уставы и приказания командиров, комиссаров и начальников. Я клянусь добросовестно изучать военное дело… – Так же тожественно, окрепшим голосом произносила Зарина Рахимова.
Потом перед строем её сменила Леся Мартынюк:
- …И до последнего дыхания быть преданным своему народу, своей Советской Родине и Рабоче-Крестьянскому Правительству. Я всегда готов по приказу Рабоче-Крестьянского правительства выступить на защиту моей Родины – Союза Советских Социалистических Республик…
Так же торжественно и чётко проговорила эти слова и Ольга Рублёва:
- …И как воин Рабоче-Крестьянской Красной Армии, я клянусь защищать её мужественно, умело. С достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами…
А вот у Маши Морозовой… У неё от волнения в самом конце дрогнул голос… Но, заметив грозный взгляд старшины Морозовой, очень быстро справилась с собой, и дочитала текст присяги до конца:
- …Если же по злому умыслу я нарушу эту торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение трудящихся…
…Начальник «Школы» смотрела на этих девочек, а думала не о них… Вернее, не только о них, а и о тех, других девушках-новобранцах, которые уже сегодня к вечеру должны были прибыть в «Школу» по «Комсомольским путёвкам» со всех концов страны… И они тоже, как и эти самые первые, должны были начать учиться с самого начала – строевой подготовки, изучения Уставов, учиться выдержке и дисциплине – учиться быть солдатами…
И тяжёлые, много тонные мысли крутились в её голове, и такой ком стоял в горле, что и не продохнуть:
«…Ну, вот… Наши самые первые ласточки… Как-то оно там на фронте у них сложится? Только бы живы остались!..»
…Полковник Алдонина окинула строгим взглядом новоиспечённых солдат, и сказала так громко, что над плацем эхом разнеслись её слова:
- От лица командования поздравляю вас, товарищи бойцы с принятием Воинской Присяги! – Её лицо, как и у всех остальных, было сурово и торжественно. –  Вы выбрали не самый лёгкий путь на войне… И уже даже ваш выбор достоин уважения!.. Хочу пожелать вам удачи на этом пути… А до выпуска из «Школы» огромного терпения и желания узнать как можно больше!.. Знания эти уже оплачены кровью советских солдат, и надеюсь, что вам они помогут выжить в этой жестокой войне!..

* * *
Лето 1942 г. «Школа». Наука выживать…

…Теперь, после принятия Присяги, занятия у курсанток были куда как более серьёзнее!.. Теперь они всё чаще и чаще выходили на «полевые занятия», и уже на практике постигали тайны искусства снайперского дела…
А старшина Морозова и лейтенант Сизова…
Они делали всё, что могли, пытаясь научить этих девчонок как можно большему…
Теперь много занятий было связано именно с развитием в курсантках внимания и терпения – того, без чего боец никогда не смог бы стать настоящим снайпером…
…Чистая, плащ-палатка была расстелена прямо на траве, а на ней в беспорядке были разложены несколько разных предметов: разных размеров и формы пуговицы, винтовочные и пистолетные гильзы, камешки, знаки воинского различия, сигареты разных сортов, а в самом центре этой хаотичной композиции лежал компас…
Старшина Морозова стояла на коленях возле этого импровизированного хаоса и держала руках, ещё одну плащ-палатку.
Напротив неё, так же на коленях стояла Маша и, не отрывая глаз, внимательно смотрела на разложенные предметы, а за её спиной сидели, поджав под себя ноги, притихшие курсантки взвода…
- Минута прошла! – Проговорила старшина, и быстро накрыла разложенные предметы второй плащ-палаткой.
- Компас, пять гильз, четыре папиросы, шесть пуговиц, три петлицы… – Начала говорить Маша Морозова полуприкрыв глаза, и мучительно вспоминая всё то, что она видела на плащ-палатке.
- Все? – Спросила старшина, и грозно свела брови к переносице.
- Ещё… Эмблема танкиста и четыре камешка! – Маша радостно взглянула на своего сурового преподавателя. – Все!
- Нет не все! – Отрезала старшина «металлическим» голосом. – Плохо, курсант Морозова! Очень плохо!
Старшина отбросила плащ-палатку в сторону, давая возможность Маше убедиться в своей правоте. Девушка рассматривала предметы не менее минуты, а потом подняла на старшину недоумённый взгляд:
- Но… Я же всё назвала, товарищ старшина…
Но старшина только улыбнулась иронично:
- Ты, курсант Морозова, запомнила только внешние признаки предметов, но не увидела их содержания! Ты не сказала, от какого оружия, и какого калибра гильзы! Не сказала, каких марок папиросы, какого цвета петлицы, пуговицы каких размеров и от чего они, и из какого материала сделаны… Ты правильно назвала всего-то два предмета – компас и эмблему танкиста! – И старшина посмотрела на затихших курсанток. – А почему? А потому что эмблема была всего одна, а компас – это мощнейший отвлекающий фактор! Человек глядя на его дрожащую стрелку, теряет на это уйму времени, вместо того, чтобы получше рассмотреть, что лежит рядом с ним! Компас запоминается всегда! И всегда отвлекает внимание!.. Так что… Увлёкшись разглядыванием компаса, курсант Морозова, вы потеряли время и не увидели сути других предметов… В бою такое рассеянное внимание может стоить вам жизни!
Старшина Морозова посмотрела на лейтенанта, и та приняла «эстафету» занятия:
- Немецкие снайперы, товарищи курсанты, а такие случаю бывали, иногда недалеко от своих позиций подбрасывали что-то блестящее… – Проговорила Сизова задумчиво, словно что-то вспоминала. – Например гильзу от небольшого снаряда, которая здорово блестит на солнце… И много наших неопытных снайперов попадались на эту приманку!.. Они начинали, как сороки, рассматривать блестящий предмет, пытались понять, откуда он там взялся, и уже почти сразу забывали о том, что это может быть приманка…
- Ага! – Проговорила Леся Мартынюк. – Это как ловить кефаль на блесну!
- Ну, практически – да!.. – Улыбнулась лейтенант такому сравнению. – Только вместо крючка, снайперу прилетала пуля… Нельзя подолгу останавливать своё внимание на одном объекте! Тем более, если он явно притягивает к себе внимание – это обязательно психологическая ловушка! И если не пересилить себя, то ты обязательно в эту ловушку попадёшься...
И в этот момент лейтенант замолчала на несколько секунд…
А перед её глазами молнией пронеслись горькие фронтовые воспоминания…

* * *
Март 1942. Воспоминания лейтенанта Сизовой…

…Много раз она выходила на задание «снайперской парой» с Леонидом Куценко, с которым они вместе пришли воевать в 25-ю Чапаевскую дивизию ещё под Одессой…
…Однажды командование приказало им уничтожить обнаруженный разведчиками командный пункт противника…
Незаметно пробравшись ночью в район, указанный разведчиками, снайперы, замаскировавшись, залегли и стали ждать.
Вот, наконец, ничего не подозревая, ко входу в землянку подошли два немецких офицера… Выстрелы снайперов прозвучали почти одновременно, и сраженные офицеры упали…
Тут же на шум из землянки выскочили ещё несколько человек. И ещё двое были сражены снайперскими выстрелами… А спустя несколько минут место, где находились снайперы, гитлеровцы подвергли ожесточенному миномётному обстрелу… Да только Сизова и Куценко, к тому времени уже отошли, а затем, сменив позицию, снова открыли огонь по новым целям…
Потеряв много офицеров и связистов, враги вынуждены были покинуть этот командный пункт, но…
Гитлеровцы начали охоту за нашими снайперами… Устраивали ловушки, и высылали на их поиски своих снайперов, и автоматчиков…
…Тяжкие испытания выпадали на долю каждого бойца, а на долю снайпера тем более… Томительные часы выжидания, мучительное чувство скованности, напряжение поиска, нередко сутками длящиеся снайперские дуэли, жажда, пробирающий до костей холод камня, и такое опасное и почти необоримое желание уснуть….
Но самым жгучим было чувство тревоги за своих боевых друзей…
…Как-то, в один из дней, они притаились в снайперском гнезде…
…Крымская земля уже начинала оживать после слишком холодной для Севастополя зимы. Весеннее солнце иногда мешало, иногда помогало снайперам…
Мешало, когда весенний луч бил в глаза, вдруг вырываясь из-за облаков, помогало, когда солнечный зайчик выпрыгивал из бинокля врага, обнаруживая его тайник…
Куценко умел молчать, терпеть часами озноб уходящей зимы, по суткам забывать о еде… Но только… Он, также, как и Мила, не умел гнать тревогу за своего друга…
…В тот день солнце неожиданно выдало их, и стелющийся минометный огонь, воющий и стенающий, настиг второго снайпера…
В тот момент, когда второй снайпер Леня Куценко, коснувшись плеча Люды, спросил:
- Ты очень устала? – Осколок мины оторвал ему руку…
Она сама вынесла его из-под огня гитлеровцев… Вынесла стремительно раненного Леонида, идя во весь рост…
А потом, когда его положили на носилки, обеспамятевшего, а она, практически в одиночку, отстреливалась – гитлеровцы перешли в атаку…
Сизова мстила за своего боевого друга… И рос счет уничтоженных ею солдат и офицеров противника…
Истребляла врагов сама и вместе с другими опытными снайперами обучала меткой стрельбе бойцов, передавая им боевой опыт…
Газета Приморской армии сообщала тогда:

«…Товарищ Сизова отлично изучила повадки врага и овладела снайперской тактикой... Почти все пленные, захваченные под Севастополем, с чувством животного страха говорят о наших сверхметких стрелках: «Больше всего потерь мы несем последнее время от пуль русских снайперов».
Приморцы могут гордиться своими снайперами!..»

…Снова и снова выходила Люда на поиск…
Теперь она шла в засаду уже с двумя снайперами, воспитанными ею лично…
В тот выход они взяли немного хлеба и воды и уползли на «нейтральную полосу»…
В этом «выходе» её оружие было необычным… Необычным для неё, снайпера Сизовой… С собой несла пулемёт, а у пояса подвесила две гранаты…
Вышли в половине второго ночи…
До этого «входа» Мила три дня лично разведывала это место…
Отползли метров пятьсот от переднего края.
Люда лежала без каски, чтобы не вызывать лишнего шума и все слышать…
Перед ней был «второй эшелон» гитлеровцев, их надо было ошарашить внезапным нападением – «Пусть хоть в этот день им неповадно будет лезть на наши позиции!»…
Ближе к полудню подвезли полевую кухню…
Гитлеровцы прохаживались вокруг неё, шутили, что-то напевали…
Быть может, тут были и те, кто всего несколько дней назад вел минометный огонь по её снайперскому гнезду? Возможно, офицер, раскуривавший сигарету, и есть убийца снайпера Лёни Куценко?..
И жгучая волна мести поднялась в душе Милы…
…Она первой из трех снайперов открыла огонь…
Враги заметались, упал офицер, взмахнув сигаретой…
А Люда… Сегодня она стреляла из пулемета!..
Раздался истошный крик:
- Русские партизаны!
Стреляла Люда, стреляли двое её товарищей.
Потом они поспешно отползли... Оставив за собой, в стане противника, жуткий хаос и неразбериху…

* * *
…Старшина Морозова, заметив, что Мила задумалась, перехватила инициативу и продолжила её мысль:
- На поле боя снайпер не должен, да просто не имеет права задерживаться взглядом на предмете больше пяти секунд, курсант Морозова! – Проговорила она строго. – Пять секунд на классификацию цели и понимание её сути!.. За минуту хороший снайпер может квалифицировать от 20 до 25 «левых» предметов, находящихся в секторе его обстрела!.. Запомните – это! Пять секунд!!! Задержал взгляд дольше – значит, что-то проворонил! Что-то проворонил – значит, получил пулю в лоб!..
Маша виновато опустила голову, поняв, наконец, в чём её ошибка.
А старшина уже перевела свой «всевидящий взгляд» в сторону:
- Курсант Рахимова…
Зарина встрепенулась, и торопливо что-то спрятала за спиной.
- Я!
- Ты чем там занимаешься, Рахимова? – Проговорила старшина тоном, не предвещающим ничего хорошего. – Что? Не интересно?
- Очень интересно, товарищ старшина! – Засуетилась узбечка. – Очень интересно!..
- Тогда прошу сюда! – Морозова-старшая широким жестом пригласила девушку к плащ-палатке. – И, кстати! Не забудь принести сюда то, что ты так старательно прячешь!..
Зарина подошла к «месту экзекуции» и нехотя протянула Морозовой небольшой альбом в картонной обложке.
Старшина открыла альбом, и на её лице появилось выражение сдержанного изумления,
- Лихо… Так ты у нас художница, Рахимова? Училась где?
- В Ленинграде… – Прозвучал застенчивый голос узбечки. – В художественной Академии…
Зарина, виновато опустив голову, ждала расправы за такое «несанкционированное отклонение от учебного процесса», во время занятия…
- Покажите, товарищ старшина! Что там? Можно посмотреть? – Проговорила любопытная Ольга, и вытянула шею, пытаясь заглянуть в альбом.
- У нас сейчас не художественная выставка, Рублёва! – Пресекла Морозова эти попытки на корню, вернув альбом Зарине. – Значит зрительная память должна быть хорошей… Что ж, проверим…Отвернись.
Зарина повернулась спиной к плащ-палатке, а Морозова-старшая быстро разбросала по её площади какие-то новые предметы, и скомандовала:
- Кру-гом!
Зарина, как положено, повернулась через левое плечо.
- Минута пошла…
Девушка бросила на палатку пристальный взгляд и увидела, что на ней лежали уже совершенно другие предметы, хотя кое-что осталось и от прежних…
Она внимательно смотрела на палатку секунд десять, а потом подняла взгляд на старшину:
- Я готова…
- Ты уверена? – Старшина недоумённо посмотрела на девушку. – Время ещё вагон и маленькая тележка! Ошибёшься – будешь наказана! Лучше не спеши!
- Уверена, товарищ старшина!
- Что ж… Посмотрим на что у нас художники способны…
Морозова набросила сверху вторую плащ-палатку, и вопросительно посмотрела на девушку:
- Докладывай! Глазастая ты наша!..
- Три винтовочных гильзы калибра 7,62 миллиметра… – Заговорила Зарина, и её глаза заволокло какой-то странной пеленой. – Две гильзы от пистолета ТТ калибра 7,62 миллиметра… Компас… Две металлические пуговицы золотистого цвета со звездой, одна перламутровая пуговица от пальто с четырьмя отверстиями… Один маленький камешек диаметром примерно сантиметра в три… Коробок спичек с оторванной этикеткой… Три карандаша: один красный и два синих… Всё!!! Курсант Рахимова доклад закончила!..
Маша, исподлобья, как затравленный волчонок, бросила в сторону Зарины завистливый взгляд…
Капа Яровая, приоткрыв рот, как собственно и все остальные, удивленно слушала доклад Зарины, а потом сравнивала всё названное с тем, что лежало на плащ-палатке…
Не меньше остальных была удивлена и лейтенант Сизова.
А Морозова-старшая, словно и не удивлённая вовсе проявлением такой феноменальной памяти, проговорила гордо:
- Вот, учитесь! Молодец Рахимова! Отлично! – И обернулась к Маше. – А тебе два, Морозова! Это за невнимательность… А за лень – один наряд вне очереди! Доложишь командиру взвода!
- За что, товарищ старшина? – Взвилась Маша.
Но тут же была остановлена суровым приказом:
- Два наряда! Это уже за непонятливость и пререкания!
- Есть два наряда… – Понуро ответила девчушка, и опустила взгляд к земле.
- Так-то лучше!..
Подруги-курсантки только сочувственно посмотрели на свою «взводную страдалицу»…
А старшина уже подавала команду:
- Взвод! Закончить занятия! – Скомандовала она громко. – Собрать матчасть! Строиться!
Взводу пора было возвращаться в расположение «Школы» с «полевого выхода»… Им предстояло пройти по полевым дорогам полигона, не много ни мало, около десяти километров и успеть к ужину…

* * *
Колонна девушек-курсантов с винтовками на ремне шла с «полевого выхода» по проселочной дороге вдоль опушки леса…
Уставшие, и уже еле волочащие ноги, они упрямо тянули вперёд, к «Школе», к казарме, к, уже ставшими такими родными, скрипучим двухъярусным кроватям взводного кубрика…
…- Зоя Павловна… – Мила подошла, и шепнула Морозовой-старшей, так, чтобы никто из курсанток не услышал её слов. – Надо дать отдохнуть девчонкам, минут двадцать… Иначе завтра с коек не поднимутся…
Морозова, шедшая рядом со строем девушек, уже еле передвигавших ноги, только зыркнула, молча, через плечо на лейтенанта, потом внимательно оглядела окрестности и громко скомандовала:
- Принять вправо!
Колонна курсанток, продолжая движение, повернула с дороги в сторону леса, и вошла в тень деревьев…
- Стой! Нале-во!
Остановившийся строй повернулся лицом к Морозовой-старшей.
Капли пота блестели на висках и щеках, впалые щёки, потемневшие круги под глазами… Было видно, что девчонки тянули едва ли не из последних сил…
- Привал пять минут!.. – «Сжалилась» над своими подопечными старшина. – Разойдись! Можно закурить и оправиться!..
Слова эти были произнесены скорее по уже давно въёвшейся привычке немного язвить, потому что здесь никто не то, чтобы не курил, а даже ещё никогда и не пробовал этого адского зелья! И старшина очень строго следила за тем, чтобы этого не случилось – берегла здоровье подчинённых… Исходя из специфики их будущей воинской профессии…
…Глаз – основной рабочий орган снайпера! И снайперу просто нельзя курить! Категорически запрещено!!! Потому, что никотин «зажимает» кровеносные сосуды, снижает остроту зрения и увеличивает пульсацию. После одной единственной выкуренной сигареты па протяжении 2-3 часов качество снайперской стрельбы ухудшается едва ли не на четверть!.. Кроме того, постоянное курение снижает общую чувствительность и восприимчивость…
…А вот вторую часть команды кое-кто из курсанток выполнили с удовольствием, тут же отбежав к ближайшим кустикам…
Но основная часть взвода…
Девушки устало сняли винтовки с натруженных плеч, и стали неспеша разбредаться по небольшой солнечной полянке, и, пройдя всего 2-3 метра валиться с ног прямо на траву в тени деревьев….
…Зарина болезненно морщилась, стягивая ненавистные кирзовые сапоги с растёртых в кровь ног. Она размотала портянки, и на свет божий явились тонкие щиколотки, которые теперь больше были похожи на кровавую отбивную, а портянки, которые легли на траву, имели не обычный, бежево-белый цвет – теперь они были сплошь розовые…
- После занятий – в лазарет! – Скомандовала Зарине старшина Морозова, увидев такое «безобразие». – Почему не доложила раньше, курсант Рахимова?
- А что толку, товарищ старшина? – Усмехнулась болезненно узбечка. – На складе всё равно меньше 40-го размера сапог нет… А у меня 35-й…
Морозова только сдвинула недовольно брови на переносице:
- Л-ладно!.. Я сама разберусь!..
А рядом с узбечкой-художницей с наслаждением уже повалилась спиной прямо на землю Леся, разбросав руки в стороны:
- Хорошо-то как? Так бы и валялась всю жизнь… Вот оно, оказывается, где счастье-то…
Каждая из курсанток использовала эту, такую неожиданную передышку по-своему.
Ольга Рублёва, например, расстегнув ворот гимнастерки и сняв пилотку, расчесывала небольшим гребнем успевшие уже немного отрасти волосы, заглядывая в маленькое круглое зеркальце…
Маша, угрюмо поджав к подбородку колени, сидела, прислонившись спиной к дереву – она была обижена на старшину за «несправедливость», но не хотела этого показывать… Хотя и скрывать этого она не умела…
Зарина, дав своим натруженным ногам отдых, уже что-то быстро рисовала карандашом в своём «секретном альбомчике», бросая короткие острые взгляды в сторону Леси…
Но, тем не менее, все бросали короткие настороженные взгляды на старшину, ожидая команды.
И тут заговорила лейтенант:
- Пока отдыхаете, слушайте меня… Потом, завтра в расположении, сразу приступим к занятиям, чтобы к тому, что я скажу сейчас больше не возвращаться… Кто-то из вас знает, что такое боевая психофизиология снайпера, товарищи курсанты?
Ответом лейтенанту были только внимательные взгляды курсанток.
Капа сосредоточенно наматывала портянки, но делала это уже автоматически, слушая теперь только то, что говорила Сизова… Ольга, не прекратила своего занятия, а только спрятала зеркальце в карман гимнастерки… Леся лежала, повернувшись на бок и, подперев голову рукой… Зарина тоже не бросила карандаш, и продолжала быстро рисовать в своем альбоме, но было видно, что она слушает не менее внимательно, чем все остальные…
И Сизова продолжила:
- Так вот… Это наука о привлечении скрытых, невостребованных  резервов организма человека для резкого повышения эффективности боевой деятельности… Вы должны развивать обостренное зрение и слух, повышенную наблюдательность и «звериное» чутье… Тогда вы сможете предугадать движение противника и его поведение… – Говорила лейтенант уверенно. – Цель надо обнаружить прежде, чем цель обнаружит тебя. А для этого её надо увидеть или определить её наличие по мельчайшим признакам…
Девушки слушали своего опытного командира так внимательно и сосредоточенно, что казалось ещё немного и их маленькие уши увеличатся в размерах вдвое…
- Каждый снайпер обязан быть хорошим стрелком, но не всегда хороший стрелок может быть снайпером!..
- Почему? – Спросила простоватая Капа.
- Тут многое зависит от состояния ваших мозгов, от терпения и упрямства… Вот ты, Яровая! Ты кем была до войны?
Капа попыталась встать, но Сизова её остановила:
- Сиди, не вставай… Мы сейчас не на занятиях, а просто беседуем во время привала… Так кем?
- Охотником-промысловиком, товарищ лейтенант… – Ответила Капитолина и заметила на себе уважительные и заинтересованные взгляды подруг.
- И на кого охотилась?
- Пушного зверя добывали… Белку, куницу, соболя… А, знаете как сложно? Надо в глаз бить, чтобы шкурку не попортить…
- Зверя… Это очень хорошо, Яровая… – Проговорила старшина Морозова, взглянув на сибирячку. – И, может быть,  тебе это поможет…
Капа удивленно посмотрела на Морозову, а лейтенант продолжила:
- Старшина Морозова права, товарищи курсанты!.. Снайпер… Он своего права и времени на один единственный выстрел порой может ждать несколько суток! И в таком ожидании самое главное терпение и маскировка – залёг в «лёжке», затаился, и превратился в камень, в колоду, в придорожную кочку… И в этот момент снайпер сам должен поверить в то, что он этот самый камень или колода… А уж если выстрелил – меняй позицию, не задумываясь!.. И помни, что у врага тоже может найтись стрелок, умеющий обращаться с «оптикой», и со старой позиции он даст тебе стрельнуть ещё не больше одного раза!.. Запомните это, если хотите выжить! – Мила посмотрела на притихших девчонок и грустно улыбнулась. – Как бы это жестоко ни звучало, но снайпер – это все-таки охотник… Охотник за человеком – самым опасным из живых существ… А охотник действительно должен быть невидим. И поэтому стиль жизни снайпера – гармония с окружающей средой, способность чувствовать и сливаться с ней. Главное качество снайпера – нечеловеческое терпение. Удача сопутствует тем, кто умеет ждать!.. Снайперское искусство – это дерзкое умение терпеливых, искусство ждать подходящего момента и мгновенно использовать его!.. Снайпер выслеживает цель, как охотник на промысле, или организует течение событий так, чтобы заставить эту цель появиться и подставиться под выстрел… И ещё запомните!.. Снайпер не имеет права на промах! Промах – это ошибка! Ошибка – следствие неподготовленности! Снайпер, как и сапёр, ошибается один раз!!! И поэтому всё, что делает снайпер, он должен делать безупречно и в совершенстве!..
Девчонки, как заворожённые, смотрели на лейтенанта разинув рты, а та посмотрела на Морозову, словно передавала эстафету.
И тогда заговорила старшина:
- Снайпер – это не только тот, кто работает с оптикой. Вы должны давать одинаковый результат из любого, попавшего вам в руки оружия! И наш с вами результат – мёртвый зверь!.. Но наш с вами зверь, Яровая, не белка… В отличие от нее, он тоже охотится за тобой! – Старшина говорила убеждённо, а тем временем Маша, положив голову на скрещенные на коленях руки, не отрывала восхищённого взгляда от матери. – Запомните одну вещь, девочки мои!.. Война – это безжалостная вещь… И тебе остается либо убивать, либо быть убитым… И сострадание к врагу – верное самоубийство… Враг, которого не убьешь ты, в следующую секунду обязательно убьет тебя!
Она окинула взглядом задумчивые девчачьи лица и вдруг проговорила совершенно другим тоном:
- Чего приуныли, курсанты? – Улыбнулась она, и даже подмигнула глазом. – Если сами захотите, то обязательно всему научитесь! Главное – желание и терпение! И всё у вас обязательно получится!.. А, вообще… Вот вам мой вам совет, девочки – ешьте больше морковки! Бегайте на кухню, добывайте и ешьте! В ней витамин «А», а он очень хорошо улучшает зрение!.. А теперь… Подъём! Взвод строиться в колонну по три!..

* * *
Август 1942 г. Кабинет начальника «Школы»…

…Алдонина сидела за столом, залитым ярким солнечным светом, проникавшим через открытые окна внутрь кабинета, и внимательно перебирала документы, извлечённые из папки с личным делом…
Вот в её руке появилась фотография молодого капитана в парадной форме… На груди ордена Ленина, Красное Знамя, медаль «За отвагу»…
Алдонина довольно долго, внимательно и серьезно разглядывала эту фотографию, потом сунула её обратно в личное дело и перелистула страницу.
Полковник стала читать вполголоса вслух, и с каждой секундой в  интонациях её голоса появлялось всё большее, нарастающее недоумение:
- …Капитан Сиротин Иван Филиппович… Испания… В боях в составе 12 интернациональной бригады сопротивления… Тяжелое ранение… Финская компания… Командир роты снайперов… Героизм в бою под Суоммуссалми… Отличился в операции по ликвидации финских снайперов?!. – Она потёрла виски, словно от мучительной боли, и продолжила читать. – Тяжелое ранение… Уволен по инвалидности... Награжден орденами Ленина, Красное Знамя, медалью «За отвагу»…
Алдонина откинулась на спинку стула и вздохнула как-то тяжело и почти обречённо:
- А на него-то у тебя времени раньше и не нашлось, товарищ полковник! А будь ты повнимательнее к своим подчинённым, глядишь всё могло бы и иначе сложиться!.. Командир снайперской роты! В строевой части!.. – Она посидела немного неподвижно, затем, поднявшись из-за стола, подошла к распахнутому окну к окну, обхватила руками плечи, словно её бил озноб, да так задумавшись, и замерла, глядя в окно. – Начальник строевой части!.. А ведь, пожалуй, в нашей «Школе» более опытного снайпера-то и нет!.. Ещё в 38-ом начинал…
В этот момент открылась дверь, и на пороге появился Сиротин:
- Разрешите войти, товарищ полковник?
Алдонина, задумавшись, продолжала стоять у окна. Она даже не шелохнулась, словно и не слышала обращения…
Капитан, молча, потоптался немного на пороге, бросил на начальника «Школы» настороженный взгляд, и повторил попытку, кашлянув в кулак:
- Товарищ полковник. Разрешите войти?
- Что у вас? – Обернулась, наконец-то полковник.
Сиротин аккуратно прикрыл за собой кабинетную дверь, прихрамывая, подошёл к Алдониной, и открыл папку с документами:
- Еще один рапорт Сизовой, товарищ полковник. Уже третий…
Алдонина устало, но, тем не менее, пристально и, как-будто оценивающе, посмотрела в глаза Сиротину… И капитан спокойно и уверенно выдержал этот начальственный взгляд…
- Давайте… – Полковник взяла руки Сиротина лист бумаги с рапортом, вернулась к столу. – Где она?
- В коридоре. Ждет…
Алдонина ещё раз пристально посмотрела в глаза Сиротину, подошла к нему почти вплотную, и заговорила вполголоса:
- Хорошо… Пусть подождёт немного… Пока у меня есть дело лично к вам, товарищ капитан… – Она не отрывала от Сиротина своего тяжёлого взгляда, а тот не отводил свои глаза, и эта немая дуэль длилась не меньше минуты, когда полковник, всё же, заговорила. – Я , наконец-то, изучила ваше личное дело, Иван Филиппович… И… Прошу меня извинить за сказанные вам ранее обидные слова… Была неправа!.. Я же из авиации пришла… А мы, как оказывается, вместе в Испании воевали… Мне ведь тоже не повезло… Сбили меня, над Мадридом… А потом списали из авиации по ранению… С началом войны подала рапорт на фронт, но… Оказалась здесь… Приказы, как известно, не обсуждаются…
Сиротин, молча, и очень пристально смотрел на Алдонину, и видел…
Что перед ним уже не строгая, а порой даже и суровая начальник «Школы», а уставшая и много пережившая женщина с добрыми глазами…
- А почему вы боевые награды не носите, Иван Филиппович?
…Да только вопрос этот остался без ответа – Сиротин, словно ушёл глубоко в себя, стоял посреди кабинета с отсутствующим взглядом, и смотрел в одну, только ему одному известную, точку…
И Алдониной стало понятно, что он прямо сейчас перенёсся в своих мыслях из кабинета, на два года назад в леса Карельского перешейка…

* * *
Март 1940 г. Финляндия. На «Линии Маннергейма»…

…Во время финской войны самонадеянные советские командиры столкнулись с необъяснимым и страшным явлением – снайперами-«кукушками». Работа их была необычайно эффективна и признана наиболее результативной снайперской практикой всех времен и народов.
Боевая тактика снайперов-«кукушек» была непонятной своей нестандартностью, неуставностью и коварством.
Именно финны в той войне первыми показали, что запрещенных приемов в снайперской практике нет. Приёмам этим не было числа, и они мало повторяли друг друга…
Название «кукушки» финские снайперы получили за то, что поначалу стреляли с деревьев и переговаривались птичьими голосами.
…Удобно устроившись на могучих ветвях вековой сосны, финн выжидал появления цели поважнее, и «снимал» её метким выстрелом.
По дереву, где находилось снайперское гнездо, русские солдаты открывали ураганный огонь из всех стволов, но снайпера там уже не было – хитрый финн на веревке сразу же спускался под прикрытием толстого ствола сосны в заранее выкопанный блиндаж у её подножия, где и пережидал обстрел…
Иногда, по обстоятельствам, чтобы успокоить противника, финн тянул за веревку и стягивал из снайперского гнезда чучело в маскхалате с винтовкой, которое очень красиво падало, переваливаясь с ветви на ветвь, а иногда даже застревало между ветвями в самой неестественной позе…
А после обстрела снайпер вылезал из блиндажа, поднимался на дерево и опять принимался за свою работу…
По дереву снова начинали стрелять. Обычно из, давно пристрелянных, надёжных пулемётов «Максим». Дерево расстреливали вдоль и поперек, пока оно не падало… Но пока пулеметчики, увлеченные стрельбой и оглохшие от неё, «пилили» дерево, другой финн, работавший с первым в «снайперской паре», со стороны, с фланга, расстреливал всех, кто находился сзади пулеметчиков, а потом принимался и за них самих – пулеметчики прекрасно глушили выстрелы финского снайпера, что тому и требовалось…
Финские «кукушки» сидели на деревьях поочередно – пока один высматривал добычу, другой спокойно отсыпался внизу, в утепленном блиндаже. Таким способом на лесных тропах обеспечивалось круглосуточное дежурство, что препятствовало проникновению русских разведдиверсионных групп за линию фронта…
И, что особенно важно, для финских снайперов не было разницы, на какой стороне стрелять по противнику – на своей или сопредельной, в тылу советских войск!..
При широкомасштабном наступлении русских, множество финских снайперов оставалось сидеть замаскированными в «утепленных финских сугробах» оборудованных и оснащённых всем необходимым, вблизи довольно точно прогнозируемого расположения стратегически важных объектов Красной Армии. Они выползали из сугробов вблизи аэродромов, которые устраивались на озерах, покрытых льдом, мест постановки артиллерийских батарей, штабов, узлов связи, коммуникаций, транспортных развязок, сосредоточения живой силы… Обычно это были ровные места в лесах, защищенные по периметру складками местности, вычислить которые было довольно легко.
Финские снайперы, выждав время, начинали действовать в самый неожиданный момент.
И последствия их работы были по-настоящему ужасающими…
Брошенные на захват и поимку «кукушек» подразделения разведчиков подрывались на минах, которыми финн-снайпер заблаговременно окружал свою позицию. Но даже оставшиеся в живых советские разведчики, возвращались ни с чем – финский снайпер вставал на лыжи и уходил к своим… Выросшему на севере финну пройти зимой 100-120 километров на лыжах, и заночевать в снегу при температуре минус 40 градусов было  самым обычным делом…
…Естественно, что боевого искусства снайперов-«кукушек» высокое советское руководство не признавало… И предпочитало о нём попросту умалчивать…
Но, что самое неприятное, в неудачах обвиняло младших командиров, боявшихся проявить инициативу и сделать шаг вправо-влево от тогдашних сталинских уставов…
Высокое военное начальство призадумалось только тогда, когда финские «кукушки» расстреляли несколько штабных автомашин с представителями командования вместе с сопровождающей их свитой уже ближе к весне 40-го…
Расстрелы эти происходили в разных местах, но всегда по одному и тому же сценарию: финский снайпер простреливал заднее колесо автомобиля, обездвиживая машину, и спокойно расстреливал всех, кто в ней находился…
Только после этого высокие военачальники стали понимать, что надо организовать встречные засады на путях выдвижения финских снайперов. Но было поздно – Финская кампания окончилась победой ценой чудовищных потерь…
Но самое интересно в том, что из финских снайперов мало кто был убит, и ни один не был захвачен в плен живым!
Снайперы-«кукушки», свободно перемещавшиеся в лесах, причиняли советским войскам неимоверное количество неприятностей и в чисто диверсионном плане…
Летчики, бывшие на той войне, рассказывали, как «кукушки» открыли однажды шлюзы озера, на льду которого русские обосновали аэродром. При лунном свете больше двух десятков боевых самолетов начали попросту проваливаться под лёд… Зрелище было страшное!.. Лётчики пытались спасти самолёты, но.. Огнем снайперских винтовок финны не давали им приблизиться к шлюзам и закрыть их…
Разработанная финнами тактика работы снайперов в зимнее время оказалась настолько удачной, что впоследствии её применяли и русские, и немцы…
И даже сейчас к ней добавить практически нечего…
И были у финнов свои живые легенды среди «кукушек»…
Но самыми, пожалуй, известными, стали Суко Колка, сумевший подстрелить более 400 советских солдат, и…
Симо Хяюхя…
Этот финский снайпер до сих пор, по прошествии уже стольких лет, считается лучшим снайпером Второй мировой войны, а по мнению некоторых, и вовсе лучший снайпер в мире! На счету этого стрелка, за 112 дней всей Финской компании набралось 542 уничтоженных бойца противника!.. Во время советско-финской войны он наносил столько тяжёлых потерь Советской армии, что он получил прозвище…
«Белая смерть»…

* * *

… Март 40-го. Поединок с «Белой смертью»…
…- Значит так, Иван! – Начальник штаба полка ходил по блиндажу из угла в угол и заметно нервничал. – Дела наши с тобой – хреновые!.. Есть почти достоверные сведения от разведчиков, что штабную колонну нашего комдива расстрелял этот проклятый финн… Как его там? Хайха, что ли… Хрен их разберёшь с ихними именами – язык сломать можно!..
- Хяюхя, товарищ майор… – Поправил Сиротин. – Симо Хяюхя…
- Да хоть фуюха! – Рявкнул начштаба в сердцах. – Генерал в бешенстве! Рвёт и мечет! Да и немудрено, когда на твоём лбу папаху простреливают!
- Неужели промазал «Белая смерть»? – Удивился Сиротин. – Это на него что-то не похоже…
- Да и, слава Богу, что промазал! – Проговорил майор. – Ты хоть представляешь, что было бы, если бы комдива, генерал-майора, на участке фронта нашего полка застрелили?! Да мы бы уже давно все вместе отвечали бы на вопросы волкодавов из НКВД!..
Майор походил ещё немного, и остановился напротив капитана:
- Значит так, Сиротин!.. Ты у нас командир снайперской роты, единственной на всю дивизию, а поэтому…
- С «Белой смертью» придётся разбираться мне лично?
- Это хорошо, что ты понимаешь всю серьёзность ситуации, капитан… Ты, если честно, наш самый опытный снайпер!.. Наверное, не только на всю дивизию, но даже и на весь фронт!.. – Проговорил майор задумчиво. – Ты этим делом уже вон сколько лет занимаешься!.. В Испании себя показал… Кадровый офицер РККА!.. А этот Фуюха, или как его там, если верить данным разведки, ещё полгода назад сидел на своей ферме в глуши, и мухам дули давал от скуки! Так что… Кому, как не тебе, Иван?.. Неужто не сделаешь его «под пятый номер»?.. Да и генерал требует… В оч-чень категоричной форме, Ваня, требует!.. Видать немало в штаны-то наложил, когда папаха с головы от пули слетела…
Сиротин посидел какое-то время, «сверля» глазами пол блиндажа, а потом посмотрел на начштаба:
- Я постараюсь, товарищ майор… Только…
- Что?
- Симо уже четверых моих людей из роты уложил… И совсем не новичков, товарищ майор!..
- Откуда знаешь, что это именно он, Иван?
- По почерку, товарищ майор… У каждого снайпера есть свой почерк, так же, как и у любого человека, пишущего ручкой… Симо всегда сначала либо обездвиживает свою цель, ранив в ногу, а потом добивает в сердце… Либо, если против него снайпер, стреляет в любую часть тела, чтобы вызвать болевой шок… Раненный человек не может оставаться на месте не пошевелившись и обязательно сдвинется с места от болевого шока… И тогда эта сволочь его, раскрывшегося на позиции, добивает вторым выстрелом…
- Ты уверен, капитан?
- …То, что комдиву пробили пулей папаху, говорит только об одном – это был не Хяюхя!.. В голову стреляют другие… Да хоть тот же Суко Колка…
- Вот ты мне эту «суку колкую» и найди!
- …А Симо всегда стреляет в сердце – это его почерк, товарищ майор…
- Слушай, капитан!.. Бери своих, проси чего надо, но избавь меня от разбирательств с комдивом, и побыстрее! Он же звонит каждые три часа и требует доклад о том, что эту «кукушку» уже ощипали…
- А на Симо я сам пойду, товарищ майор… Один… Если это вообще он… – Проговорил задумчиво Сиротин. – Нельзя рисковать – он, гад, если честно, почти любого из моих мужиков уложить может…
- И тебя? – Поднял бровь майор.
- А вот меня – врядли… Я-то, как раз, с ним и могу пободаться на равных… Мне нужны будут только разведчики… Не меньше отделения…
- Да хоть взвод, Иван!
- …Чтобы они меня подстраховали, на отходе из нейтральной полосы… Остальное сделаю сам…
- Что ж… Удачи тебе, капитан… Действуй!..
Весна в тот, 40-ой год, выдалась в холодной Финляндии на удивление ранней и тёплой, и в начале марта на деревьях уже зеленели молодые листочки… Маленькие ещё пока, не полностью раскрывшиеся, но… Лес, есть лес – перед глазами уже пестрило «зелёное море»…
Командир снайперской роты лежал в этом укрытии, не шелохнувшись, уже больше шести часов…
…Перед ним было поле перед опушкой леса…
Редкие кусты колыхали молодыми листьями от легких порывов ветра… Были слышны редкие птичьи голоса… Эхом разносился дробный стук труженика-дятла…
…Сиротин, почти невидимый, под листьями луговой осоки, целился из своей винтовки с оптическим прицелом в какую-то точку…
«…Я тебя нашёл, Симо!.. Ты попался, «кукушонок»!..»
И палец капитана начал медленно выбирать «слабину» на спусковом крючке…
Спокойное, слившееся с прицелом, лицо снайпера…
«…Спокойно, Ваня! – Проговорил он сам себе мысленно. – Он уже на прицеле!.. Теперь только не торопись!.. Успокой дыхание… Нервы… Эмоции выбросить подальше!.. Надо сделать только один хороший выстрел!..»
Палец капитана слегка отпустил спусковой крючок «мосинки», и замер на какое-то время…
Сиротин облизал пересохшие губы и скомандовал сам себе:
«…Ну, что? Успокоился, капитан?.. Тогда… За дело!..»
…Его палец снова надавил на спусковой крючок винтовки…
- Б-бах!
Выстрел был похож на разряд грома над головой, и пронёсся эхом по лесу:
- Ах! Ах! Ах! Ах!..
Сорвались с мест и улетели с деревьев перепуганные птицы…
А Сиротин…
Он был похож на окаменевшую статую… Даже не шелохнувшись после выстрела, он продолжал наблюдать за той, с таким трудом найденной целью, по которой стрелял…
Сначала в кроне высокой сосны ничего не произошло… Словно он выстрелил в пустоту…
Но через полминуту…
Густая крона высокой сосны на той стороне поля, метрах в пятистах, зашевелилась, и…
Ломая ветки, с треском, с высоты 10-12 метров на землю упало человеческое тело…
Сиротин приподнял голову и посмотрел на место падения человека:
«…Достал! Я тебя достал, Симо!..»
У подножия сосны был виден бесформенный предмет, похожий на человека, и он неподвижен…
«…А теперь я посмотрю тебе в глаза, «Белая смерть»!..»
Сиротин медленно встал во весь рост и сделал два шага по направлению к своему поверженному врагу…
И в этот момент…
- Б-бах!
Выстрел был не громкий из-за расстояния, и даже небыл похож на выстрел, а скорее на новогоднюю хлопушку…
Но через секунду…
Правое колено Сиротина разорвалось кровавыми брызгами…
Капитан в недоумении посмотрел на изуродованную пулей ногу и ещё ничего не успел сообразить, когда… Эхо донесло до его слуха звук второго далекого выстрела…
Вторая пуля разорвала гимнастерку капитана прямо над сердцем, а удар пули швырнул Сиротина на землю…
…На той стороне поля, в полукилометре, из-под куста, в пяти метрах от сосны, с которой упал человек, выполз и встал во весь рост финский снайпер в лесном, бесформенном камуфляже «кикимора», длинные лоскуты разноцветной ткани которого, гроздьями свисали до самых пят, и сбросил со своей головы капюшон…
Нет…
Он даже не улыбнулся, как фермер, выполнивший, наконец, свою работу… Он направился к подножию сосны, деловито поднял чучело человека, упавшее сверху, так же деловито забросил за спину винтовку, и… Подхватив чучело одной рукой под мышку, сматывая на ходу длинную веревку, человек в камуфляже скрылся в глубине леса…
…Сиротина тогда вынесли разведчики…
Того взвода, который был придан приказом начштаба лично ему… Через восемь часов, «пропахав», в поисках капитана, всю нейтральную полосу…
Сиротин, был ранен настолько серьёзно, что в последствии не один хирург удивлялся его живучести – с такими ранениями нормальный человек живёт, обычно, не более получаса и… Обязательно(!) умирает либо то болевого шока, либо от потери крови…
Но…
Удивлялись живучести и упрямости капитана не только военные эскулапы, колдовавшие над ним после…
Ещё больше удивлялись разведчики, которые и нашли-то капитана по следам крови на траве…
Он прополз тогда почти километр(!!!), выбираясь к передовым позициям полка…
Правда… Сам он этого не помнил…
Видимо тянул к своим уже просто на животном инстинкте или чувстве «Надо!»…
Может быть, тот финн и записал тогда на свой счёт ещё одного русского снайпера, будучи уверенным в своих выстрелах, да только…
Капитан сумел выжить…

* * *
…Сиротин продолжал стоять с окаменевшим лицом посреди кабинета, а Алдонина… Она, видимо поняв капитана, дала ему ещё несколько минут, а потом проговорила тихо:
- Вы слышите меня, Иван Филиппович?
И капитан отряхнулся от нахлынувших воспоминаний:
- Виноват, задумался, товарищ полковник!.. А награды… Носить не считаю возможным!.. Дело не в самих наградах… У немцев есть поговорка – «Победитель – всегда прав, проигравший – никогда!..»… Финский снайпер меня тогда победил… И он – прав. А я – проигравший…
Алдонина внимательно смотрела на Сиротина, а тот продолжал говорить, словно в забытьи:
- Я даже не ему проиграл… Я себе тогда проиграл… Понимаете?!. Поэтому, не имею морального права…
И тут Алдонина не выдержала этой «самоэкзекуции» и, что было сил шарахнула ладонью по столу:
- Ну, хватит!!! Так далеко же вы там можете зайти в своем самоедстве, товарищ капитан! – Гаркнула она металлическим голосом. – Война есть война!.. И не всегда бывают только победы!
Полковник вышла из-за стола, решительным шагом подошла к капитану и схватила его двумя руками за ремни портупеи и намного притянула к себе:
- В общем, так, Иван Филиппович!.. Нечего тебе делать в своей строевой части! Через два-три месяца выпуск наших первых курсантов. И я очень не хочу, чтобы получилось по нашей поговорке «Первый блин комом» – они, всё же, живые, настоящие, а не из теста! И оттого, как мы их здесь научим, будет зависеть, как они там, на фронте, будут выживать! – Она взглянула в голубые глаза Сиротина так глубоко, что, казалось, влезла в самые сокровенные тайники его души. – И опыт твой… Уж извини, что опять на «Ты», Иван Филиппович – мне так проще… Опыт твой и боевая практика просто бесценны! Стрелять их старшина Морозова научит – это её ещё довоенная профессия, как тренера… А вот тактикой снайперского боя займешься ты, лично! Сизова, конечно, тоже к нам не с бала приехала, и своё дело она знает прекрасно! И даже не одного снайпера ещё там, на фронте обучила! Но!.. Одна голова, как говориться, хорошо, а две – много лучше!.. А ты, капитан, уж как никто другой, сможешь рассказать этим девочкам, что и к чему… Надо успеть, хоть что-нибудь, передать девчонкам! Хоть что-нибудь!.. Им же скоро в бой, Ваня… Помоги им!.. Добро?
- Добро, товарищ полковник! – Улыбнулся капитан. – Спасибо вам… За доверие…
Алдонина уже взяла свои эмоции в руки, и, взглянув на Сиротина, произнесла «казённым» голосом:
- С сегодняшнего дня переводитесь на должность старшего преподавателя «Школы», товарищ капитан!.. А теперь давай-ка ко мне эту Сизову!
- Есть, товарищ полковник! – Лихо козырнул Сиротин, и заковылял к двери кабинета…
А потом случился большой «начальственный разнос»…
…Вот уже почти десять минут Алдонина раздраженно ходила по кабинету, а у её стола на вытяжку стояла Мила…
- И закончим этот пустой разговор, лейтенант Сизова!.. Раз и навсегда закончим! – Почти кричала на Милу Алдонина. – Думаете вы одна такая?! А с этим мне, что прикажете делать?
Алдонина подошла к столу, вынула из ящика стопку листов бумаги, потрясла ею в сердцах, и швырнула на стол:
- Это, между прочим, тоже рапорты! И все на фронт! И курсанты пишут и офицеры… С ума все посходили!!! А, учить и учиться, кто будет? Армия, как воздух, ждёт снайперов, а не мишени для немецких стрелков!
Сиротин, который тоже находился в кабинете полковника, молча, наблюдал за этой перепалкой.
- Но, товарищ полковник! – Попыталась что-то возразить Мила.
Да только Алдонина не дала ей никакого шанса:
- Никаких «Но», лейтенант! Проведёшь выпуск, а там видно будет!.. Мы ещё посмотрим, чему ты этих девчонок научила! Ух, как посмотрим! – Полковник потрясла кулаком в воздухе. – Лично, по всей программе проверю, каждую!!! Всё!!! Свободны, лейтенант! Иди, работай!..
- Есть! – Приложив руку к пилотке и четко развернувшись, Мила, поджав в обиде губы, вышла из кабинета.
А Алдонина подошла к Сиротину:
- Все слышал, Иван Филиппович?
- Так точно… – Ответил капитан.
- А ведь подпишу я ей рапорт!.. Подпишу… Немцы к Сталинграду подбираются, на фронтах обстановка очень тяжёлая… А снайперы, пусть даже и не совсем доученные, сейчас там действительно очень нужны… – Она походила в тяжёлых раздумьях по кабинету. – Только вот поедет она не одна, а вместе со всем своим взводом! Как командир!.. Уже и приказ есть сверху – максимально ускорить выпуск… А с кем я-то здесь останусь они подумали?.. Помоги мне, Иван Филиппович…
Сиротин посмотрел понимающе на полковника, и проговорил негромко:
- Спасибо за доверие, Валентина Ивановна… Чем смогу…
- Ты уж смоги, капитан… – Проговорила устало Алдонина, и уселась за стол. – Ладно… Иди, Иван… Иди… Времени у нас уже почти нет… Иди, учи девочек выжить…
- Есть! – Проговорил Сиротин, и вышел и кабинета…

* * *
«Школа». Солдатская кухня… Почти ночь…

…Из дверного проема появилась толстая пожилая повариха с двумя ведрами, наполненными  картошкой. Она, переваливаясь из стороны в сторону, словно большая жирная утка, подошла к Маше, и с громким стуком поставила ведра на грязный кафельный пол, сплошь усыпанный картофельными очистками:
- Ну, что, болезная, получается? – Проговорила она, тяжело отдуваясь.
Маша, в расстегнутой гимнастерке без ремня, с закатанными до локтей рукавами, с грязным фартуком на коленях, сидела на табуретке, и с унылым видом проткнула ножом очередную большую картофелину, вытягивая её из ведра…
Под её ногами была уже довольно приличная куча очисток, а слева, у ноги, стояли ещё четыре ведра, с горкой, наполненные нечищеной картошкой… Она, молча, срезала по спирали грязную кожуру, уже не обращая никакого внимания на наставления поварихи.
А та всё никак не унималась:
- Бедокурить-то вы все мастера! Но здесь вам, не там!.. Тута у нас здесь армия, как-никак!.. – Повариха назидательно подняла вверх указательный палец. – Дисциплину, её блюсти надо! А за проказы – вот тебе…
Повариха сделала широкий жест рукой в сторону ведер с картошкой:
- …Полезное с приятным… Тебе полезно, а всем остальным на обед будет приятно! – И улыбнулась добродушно. – Ну, работай, казачка!.. К утру, глядишь, и управишься… Глазки только, смотри, почище выковыривай…
И покачивая толстым задом, направилась к выходу…
- Утка! – Устало проговорила Маша, и очередная очищенная картофелина упала в огромную алюминиевую кастрюлю, наполненную водой, брызнув водой во все стороны. – Жирная кряква!..
И в этот момент в коридоре послышались девичьи голоса, сдержанные смешки, и в помещение, где отбывала свой внеочередной наряд Маша, вошли ей подруги:
- О-о!!! Привет трудовому народу! – Весело проговорила Леся. – Какими темпами у нас чистится картошечка? Завтра хоть будет чего пожевать, или опять будем овсянкой питаться? Надо поднапрячься, подруга! А то мы здесь уже столько овса съели, что лошадям стыдно в глаза смотреть!..
Капа, Ольга, Зарина вошли вслед за никогда не унывающей одесситкой из темного проема открытой двери, и остановились не пороге, окидывая пытливыми взглядами «поле боя»…
Маша только подняла голову навстречу, молча, шмыгнула носом, и… Продолжила, гордо и невозмутимо чистить картошку…
- Сколько ещё осталось, Маш? – Спросила Зарина участливо.
- Не видишь, что ли? До утра хватит… – Проговорила Ольга, и уселась упругим задом на угол стола. – Кто-то из ученых давно сказал, что труд из обезьяны сделал человека…
Маша бросила на неё злой взгляд, и молча, продолжила свою работу… Но видно обида, всё же, плескалась в её душе, потому что она швырнула очередную очищенную картофелину в кастрюлю под таким углом, что туча брызг полетела точно на брюки Ольги.
Ольга невозмутимо посмотрела на свои мокрые галифе и так же невозмутимо проговорила:
- Да только, видно, ошибся тот учёный… Не из каждой выходит человек…
Девушки прыснули от смеха, а Маша ещё ниже наклонила голову к ведру…
- Хватит ржать, девки! – Вскинулась Зарина. – Что не видите, что человеку и так тошно!
Леся подошла к Ольге, и проговорила наставительно, подняв указательный палец вверх:
- Кто-то, тот, который сказал про обезьян, наверное, был прав, принцесса! Но!!! – Она сделала истинно театральную паузу. – Он сказал это, не подумав, а чужие глупости повторять – ещё глупее!
- Какие это глупости?
- А такие!!! – Проговорила одесситка торжественно. – Он не понял одного!!! Обезьяна слезла с дерева и взяла в руки орудие труда совершенно не для того, чтобы превратиться в ломовую лошадь!!! А то у наше Мыши, и в самом деле, получается как у той лошади в её день рождения!
- А это как это? – Не сообразила чопорная москвичка.
- А так! – Улыбнулась Леся и, торжественно и громко произнесла. – Голова в цветах, а задница в мыле!..
Вот тут уже засмеялись все, включая и саму Машу, а Леся невозмутимо продолжила монолог, обращаясь уже к «пострадавшей»:
- Чего это старшина на тебя так взъелась, Мышь? Уж который месяц, а она тебя раз за разом всё в наряд и в наряд… И вроде бы однофамильцы… Могла бы и пожалеть… Она что, так свои фамилию не любит? – И не дожидаясь ответа, уперев руки в бока, она оценивающе оглядела вёдра с картошкой, и повернулась к подругам. – Ну? Чего застыли, девки? Тут делов-то – кот накакал…
- Наплакал… – Проговорила Ольга. – Правильно говорить эту поговорку надо: «Кот наплакал»…
- Это в Москве коты плачут! – Ответила Леся и решительно уселась рядом с Машей на соседнюю табуретку, взяв в руки нож. – А в Одессе коты только какают где не попадя, да орут по ночам, как оглашенные… Ну что, девчонки? До отбоя управимся? Налетели!
- Ещё чего не хватало? – Проговорила обиженная Ольга и надула губы. – Она наряды будет хватать, а мы за неё впахивать будем?
- Глядишь, и из тебя что получится, сама говоришь – из обезьяны в человека! – Проговорила Капа и присела на третий табурет, и улыбнулась, посмотрев на Лесю. – В лошадь же тебе никто превращаться не предлагает!
- Пошли, что ли? Принцесса… – Проговорила Зарина, занимая половину последней табуретки, и оставляя место для Ольги. – Приобщимся к народу! Коллективный труд, говорят, облагораживает…
…Очистка картошки значительно ускорилась, вёдра стали пустеть гораздо быстрее, и Маша уже начала надеяться, что ей сегодня удастся поспать хоть несколько часов, свернувшись калачиком на тюфяках в подсобке кухни – наряд есть наряд, и сутки надо было отслужить именно здесь…
- Слушай, Лесь… – Проговорила вдруг Капа, бросая в чан очередную очищенную картофелину. – Вот мы друг про дружку уже почти всё знаем, а про тебя почти ничего… Ну, кроме того, что ты коренная одесситка… Одесса же уже почти год под немцами… Как же ты сюда-то попала?
Леся улыбнулась, но… Не так, как обычно – лицо её приняло выражение жгучей горечи:
- Да что рассказывать, девчонки… Весёлого мало…
- Расскажи, Лесь! – Проговорила Маша. – Расскажи, а? Ты всегда такая смешная, но… Иногда смотришь на тебя…
- И что? Хочется обнять и плакать? – Улыбнулась Леся.
- Ну… Что-то навроде этого… – Подтвердила Капа. – Как грозовая туча в глазах стоит… Того и гляди прольётся…
- Не прольётся! Не дождутся! – Зло проговорила Леся, и тут же смягчилась. – Да нечего особенно рассказывать, девчонки…
Но ей, видимо уже и самой, и уже давно, хотелось поведать подругам свою историю, потому, что пауза была не длинная:
- Я же до войны успела два курса Одесского педагогического института закончить… На физкультурном факультете… – Проговорила Леся, и нож в её руках буквально замелькал, не иначе, как на нервной почве, отбрасывая в сторону длинную «гирлянду». – Хотела детишкам в школе физкультуру преподавать… Я же Мастер спорта по плаванию! А потом у меня ещё был первый разряд по стрельбе, а в Осоавиахиме даже три прыжка с парашютом сделал… А тут война… Ну, я и пошла строить укрепления, как и все, уважающие себя одесситы…
Она взяла очередную картофелину из ведра и продолжила свой рассказ в полной тишине:
- Хотела добровольцем уйти, но… В военкомате сказали, что копать противотанковые рвы на подступах к Одессе тоже почти фронт… Так до августа и ковырялись… Бывало, что по нам из пушек стреляют, кругом снаряды рвутся, а мы копаем… А потом нас вывезли оттуда в город… Тех, кто жив остался… А в начале сентября, нас студенток «педина» во главе с детишками из одесских школ, посадили на огромный транспортный пароход «Армения», и отправили в Севастополь…
- Так ведь там тоже… – Прошептала Маша.
- А ещё через две недели, уже из Крыма, я и ещё несколько моих девчонок, с которыми мы учились вместе в институте, поехали на Кавказ, в Сухуми – мы тогда сопровождали детишек из «Артека»… Представляете, девчонки?.. – Глаза у Леси горели и метали молнии. – Почти три тысячи детишек!!! И все перепуганные, как мышата!.. Со всех концов страны!.. И все домой хотят!.. И почти постоянно плачут…
Девушки сидели и слушали этот тяжёлый рассказ своей такой всегда весёлой подруги, а Леся…
Её, вечно улыбающееся жизнерадостное лицо, было теперь очень сурово:
- Пока шли до Сухуми, нас чуть не потопили…
- Как это? – Спросила Зарина.
- Торпедоносцы, Зара… – Вздохнула Леся. – Хорошо ещё, что мы шли в большом караване, который прикрывали три крейсера и два десятка истребителей… Но… Торпеда прошла всего метрах в ста… Я тогда уже и с жизнью попрощаться успела…
- Сволочи! По детям стрелять!.. – Зло проговорила Капа. – Но ведь вы дошли?
- Дошли… Куда ж деваться? – Наконец-то улыбнулась Леся.
- Ну, а дальше-то что? – Не выдержала Маша.
- А дальше… Нам, студенткам пединститута, каждой поручили по пятьдесят-шестьдесят детишек, и отправили дальше… Так я со всем этим «детским садом» и добралась до Баку на поезде… Там детей устроили в местный  детский дом, а меня взяли воспитательницей…
- Вот это да-а! – протянула поражённая этой историей Ольга. – А как же ты сюда, в «Школу» попала, Леся?
- А я почти каждый день в военкомат ходила и просилась на фронт! – Улыбнулась одесситка. – За полгода до такой изжоги их всех там достала, что они, в конце концов, вручили мне «комсомольскую путёвку» и отправили сюда, на учёбу…
- И что?
- А то, принцесса, что картошка-то уже и закончилась! – Весело воскликнула одесситка. – Всё! Амба! На поверку пора и по койкам люли!!!
Девушки вымыли руки, и направились к выходу, а Леся ещё на одну минуту задержалась около Маши:
- Ну, что, Мышь? – Улыбнулась она. – Иди в кладовку, забейся в уголок, и дрыхни до самого утра – на сегодня ты свободна!
- Спасибо вам, девочки! – Проговорила Маша.
- Да чего уж там! Пока язык точили, вся картошка кончилась! – И Леся легонько шлёпнула подругу ладонью между лопаток. – Иди уж! Страдалица та наша взводная…
Леся бросилась догонять подруг, а Маша… Она действительно прошла в кладовку и улеглась на тёплые мешки с сухим горохом…
«…Принцесса на горошине! – Подумала она, прикрыв глаза. – А если бы не девчонки, то была бы ты, Машка, золушкой с картошкой!..»

* * *
«Школа». Офицерское общежитие…

…Мила прошла по коридору, остановилась около одной из дверей, и тихо постучала в деревянную филёнку… Дверь открылась, и на пороге комнаты появилась женщина-комендант, в гимнастерке без ремня, с расстегнутым воротом…
- Ну что, Анна Матвеевна? – Спросила с тревогой Сизова.
- Нет ничего, Мила… Пока пусто… – И взглянула в затуманившиеся глаза лейтенанта. – Да не паникуй ты… Дело-то военное. Может, перевели его куда, или ещё что… Почта-то знаешь, как сейчас работает…
Мила, молча, кивнула головой, соглашаясь с комендантом, резко повернулась и направилась к выходу.
- Далече-ль  собралась, Мила?
- Пойду, посмотрю, как там вечерняя взвода поверка идёт… Да и проветрюсь заодно…
- Не ходила бы ты, лейтенант! – Комендант сочувственно посмотрела ей в след. – Ведь только злость свою на девчонках сорвешь… А им и так не сладко…
- Всё будет в соответствии с воинским Уставом, товарищ старший сержант! – Послышался голос Милы уже издалека.
- Вот горе-то, так горе… – Проговорила комендант и покачала головой. – Хоть бы он написал уже, этот капитан её… Что ж молчит-то, касатик? Уж столько времени прошло, а он всё не пишет... Девка же совсем уже с ума сходит…

* * *
«Школа». Курсантская казарма…

…Взвод курсанток стоял в две шеренги, а перед ним стояла сержант, «замкомвзвода», держа перед собой развернутый «журнал для вечерних поверок личного состава», и громко зачитывала фамилии:
- Кузнецова! – Проговорила она.
- Я! – Раздался чёткий ответ из строя.
- Леонова!
- Я!..
В этот момент казарму вошла Мила, и направились к строю.
- Взвод, смирно! – Подала команду сержант.
- Продолжайте поверку! – Бросила лейтенант угрюмо.
- Есть! – Ответила замкомвзвода и проговорила громко, назвав фамилию Леси. – Мартынюк!
Ответом ей была тишина в строю…
Сержант подождала две-три секунды, окинула суровым взглядом строй и сделала в журнале пометку карандашом…
- Морозова!
- В наряде по кухне! – Ответили из строя.
- Рахимова!
И опять ответом сержанту была тишина…
Мила, стала раздраженно и зло прохаживаться вдоль строя, заложив руки за спину…
- Рахимова! – Рявкнула сержант, поглядывая на командира. – Где Рахимова?
- Я вижу, что на поверке, кроме Мартынюк и Рахимовой, отсутствуют ещё Рублёва и Яровая! – Проговорила Сизова зло. – В чём дело, сержант?!! Почему бардак в подразделении?!!
Девушка-сержант не успела ответить, потому что в этот момент на пороге казармы послышался топот нескольких пар сапог и весёлые голоса. Она повернула голову на шум и увидела, как в дверях появились, запыхавшиеся, Капа, Ольга, Леся и Зарина…
- Товарищ лейтенант! Разрешите встать в строй? – Проговорила Капа, обратившись к Сизовой.
Мила исподлобья посмотрела на девушек, и в голосе ей прорезался металл:
- В чем дело, курсанты? Почему не в строю?
- Тренировали выносливость, товарищ лейтенант! – Уверенно проговорила Леся. – Кросс бегали…
В глазах лейтенанта блеснули молнии, но проговорила она достаточно спокойно… И это её спокойствие было ещё страшнее:
- Похвально… И я вижу, что вы не особенно-то и устали… Что ж, побегайте ещё… До утра!.. Взвод равняйсь! Смирно!
Капа, Ольга, Леся, и Зарина, стоявшие перед строем в одну шеренгу, замерли, в ожидании наказания…
И оно последовало незамедлительно:
- За опоздание на вечернюю поверку курсантам Рублевой, Яровой, Рахимовой, Мартынюк объявляю наряд вне очереди! – Жестким голосом проговорила лейтенант. – Кругом! Марш! На кухню… Вас ждёт картошка…
- Так мы уже… – Начала было Ольга.
Но Леся и Капа, не дали ей закончить фразу, одновременно с двух сторон толкнув девушку локтями в бок…
А Зарина, стоявшая рядом, уже еле сдерживал рвущийся наружу смех, хоть и старалась быть серьезной…
- Есть один наряд вне очереди! – Выкрикнули одновременно Леся и Капа. – Разрешите выполнят?!
- Выполняйте! – Проговорила Людмила, и отвернулась от провинившихся подруг…
Они уныло брели к зданию кухни по темной аллее, слегка освещенной тусклым далеким фонарем на столбе… Четыре подруги… Капа, Ольга, Леся и Зарина…
Капа, шедшая в центре, словно «коренной» в упряжке, глубоко засунув руки в карманы, молча, додумывала свои невесёлые мысли, как и все остальные…
И только Ольга, как всегда, пыталась прокомментировать случившееся:
- Доигрались! И какая муха сегодня укусила нашу Сизову? Как с цепи сорвалась…
- Что да, то – да! – Согласилась с москвичкой Леся. – Спала бы себе спокойно в своём общежитии… Так нет, припёрлась!..
- Да, ладно, девки! Чего уж теперь! – Проговорила сибирячка Капитолина. – Чай, не переломимся! Да и сколько её там этой картошки? Два ведра туда – два сюда… Плёвое дело!..
- И Машке веселее будет… – Поддержала подругу Зарина.
- Мы, что ей здесь? Клоуны? – Вскипела Ольга. – Веселее ей будет… И уже так из-за нее залетели – дальше некуда!..
- Ну, хватит! – Прекратила намечавшуюся ссору Капа. – Разбазарились… Скоро уже задницы замерять друг дружке начнёте, у кого круче!.. Машка наша подруга, а подругам надо помогать!..
- Вот! – Леся, сверкнув глазами, посмотрела на Ольгу. – Слушай, что народ говорит, принцесса, и делай зарубки на своём столичном носу!
Ольга только хмыкнула в ответ:
- Подумаешь! Философы!.. Да я и сама знала!..
…Через десять минут они гурьбой ввалились в помещение овощерезки, и остановились у входа, с неподдельным интересом и изумлением глядя перед собой…
На табуретке, перед огромной, и пока ещё пустой, кастрюлей сидела Маша и широко улыбалась, а рядом с ней стояла, уперев руки в бока толстая повариха…
У её ног стояли три больших мешка картошки…
- Наконец-то! – Проговорила женщина. – Явились – не запылились! Я что, до утра вас ждать должна?
Повариха сделала широкий жест рукой в сторону мешков с картошкой и, вразвалку, направилась к выходу:
- Всё, девоньки, нечего шалопайничать! Пора за работу! Фронт работ – перед вами, а я пошла!..
Маша провела её взглядом, и хитро посмотрела на подруг, которые продолжали уныло стоять у входа…
- Откуда она узнала-то? – Спросила Капа.
- Из казармы сержант позвонила… – Ответила Маша, и улыбнулась ещё шире. – Что проверить выполнение приказа… А «Утка» и рада стараться…
Леся подошла к столу и выбрала нож:
- Ну, вот теперь и из нас, глядишь, «человеки» получатся… И чтобы потом мне никто не говорил, что мой прадедушка гамадрил! – Она весело посмотрела на девчонок. – Что застыли, подруги? Труба зовет! К станку!..

* * *
Сентябрь 1942 г. Секреты мастерства…

…Капитан Сиротин, с рвением соскучившегося по настоящему делу человека, стал выполнять своё обещание, данное Алдониной, и делился своим опытом, учил курсанток так, что всего за месяц, они действительно успели почти стать снайперами…
Почти…
До настоящего мастерства им было ещё, конечно же очень далеко, но… По крайней мере, они стали понимать глубинную суть этого искусства, прониклись к нему истинным уважением, и пытались впитывать в себя всё, что рассказывал этот геройский, как оказалось, капитан…
А Сиротин…
Он, со своими знаниями в этом деле, казался просто бездонным колодцем! Из которого можно было черпать и черпать информацию, не опасаясь, что она когда-нибудь закончится!..
…Выходить в дальние «полевые выходы» капитану мешал его протез, поэтому он нашёл, буквально за забором «Школы», подходящее место, и проводил свои «практические занятия» именно там, на окраине невспаханного поля, с выгоревшей под солнцем травой, которое клином упиралось в сосновое редколесье…
…Курсантки в ряд лежали на спине, а рядом с ними, вдоль тела, лежали их винтовки.
Сиротин, в полевой форме и пилотке, опираясь на трость, прохаживался в нескольких шагах от курсанток, и говорил размеренным менторским голосом университетского профессора:
- Человек, лежа на спине слышит хуже! – Говорил он. – Положение же «лежа на животе» наоборот, улучшает звуковую ориентацию. Так устроен человеческий организм – это физиология… Перевернулись на живот! Прислушались!..
Курсантки дружно переворачиваются на живот, и замирают, вслушиваются в тихие звуки леса…
А Сиротин продолжал размеренно говорить:
- Вы наблюдали,  когда-нибудь, за глухими людьми? У глухих недостаток слуха компенсируется обостренным зрением и наблюдательностью… Теперь быстро сели! – Подал он резкую команду.
Девушки садятся, скрестив ноги «по-турецки», и стали следить за тем, что делал капитан.
- Повторяйте за мной. – Проговорил он, и приставил трость к стволу дерева.
Затем он плотно прижимает к ушным раковинам свои ладони, сложенные «ракушкой» и стал резко и отрывисто нажимать на уши:
- Делаем массаж ушных раковин… Десять раз быстро нажимаем ладонями на ушные раковины! Воздух должен выходить сквозь пальцы. Приступили!..
Курсантки стали старательно повторять действия Сиротина…
- Закончили. – Скомандовал он через какое-то время. – Теперь слушайте…
Девушки стали внимательно вслушиваться и на лицах появилось изумление:
- А и вправду лучше слышно! – Проговорила удивлённая Маша.
- Какие-то другие звуки появились. – Подтвердила Ольга слова своей подруги. – Раньше их не было…
- Всё правильно, товарищи курсанты! – Улыбнулся капитан. – Слух  работает с полной отдачей только тогда, когда человек спокоен! Рассерженный или разъяренный человек слышит очень плохо! Поэтому хороший снайпер никогда и ни при каких обстоятельствах не должен паниковать и злиться!  Злость нужна пехоте при прямой атаке!.. А вот при точной стрельбе от неё только вред! Злость увеличивает пульсацию сердца, а значит и рук… Снайперу необходимо «боевое равнодушие»! И он должен иметь полную невосприимчивость к стрессам.
Курсантки заворожено слушали Сиротина, не сводят с него внимательных глаз, а он пытался рассказать им как можно больше…
- Времени у нас с вами мало… Поэтому запоминайте… Может, это кому то из вас спасет жизнь. – Говорил он, и с тоской в глазах разглядывал эти, полудетские девичьи лица. – Все легенды, рассказывающиеся о возможностях снайперов, основаны на реальности. Подготовленный снайпер действительно может делать то, чего не могут другие. Снайпер – это длинный нож в сердце противника… Слишком длинный, и слишком жестокий, чтобы с ним не считаться!.. И игнорировать снайпера нельзя! От него не спасают ни расстояние, ни ночь, ни погодные условия! Ничего!.. Снайпер способен в корне изменить обстановку на поле боя, поставить нужную «точку» с точностью хирурга… И даже сама угроза участия снайперов в бою, давит на психику врага и заставляет его пригибать голову!..
Сиротин говорил, замерев взглядом в далёкой, видимой только им одним точке, а девчонки слушали его, буквально разинув рты:
- Настоящий снайпер невидим, беспощаден и неуловим!.. На врага угнетающе действует сам факт его недосягаемости и почти безнаказанности!.. Он появляется из пустоты, выполняет приказ и уходит в пустоту… Исчезает в одном месте, чтобы появиться в другом… И… Надо признаться… Промысел снайпера в чём-то романтичен… Так же романтичен, как и сам процесс выстрела на «свободной охоте»… Но! – Капитан поднял раскрытую ладонь, привлекая всеобщее внимание. – Снайперский промысел, овеянный таинственной романтикой – это не что иное, как очень опасная, напряженная и физически тяжелая боевая работа!!! Снайперам предоставлено право «охоты» в «свободном поиске». Но!.. На войне этот поиск снайпер, помня, что и у врага есть такие же меткие и хорошо обученные стрелки, обязан вести ежедневно! Невзирая на условия, при любых обстоятельствах, и даже будучи на отдыхе в тылу своих войск!.. И ежедневно он обязан давать результат!.. А знать и уметь для этого нужно очень много!..
Капитан стал медленно прохаживаться вдоль сидевших на земле курсанток:
- Вам об этом уже говорили, и не один раз, но… Это настолько важно, что я повторюсь! – Он остановился, и посмотрел внимательным взглядом умных глаз в лицо каждой девушке. – Как бы это жестоко ни звучало, но снайпер – это все-таки охотник… Охотник за человеком – самым опасным из всех живых существ… А охотник действительно должен быть невидим!.. И поэтому стиль жизни снайпера – гармония с окружающей средой, способность чувствовать и сливаться с ней… И ещё одно… После выстрела никогда не любопытствуйте – попал или не попал… «Укусил и скрылся!» – вот девиз, по которому вы должны жить на войне. Если попал – об этом донесет разведка, если нет – тоже ничего страшного…  Это значит лишь то, что ваш противник ещё проявится, и вам в следующий раз просто придётся в засаде быть немного изобретательнее…
- Товарищ капитан! Разрешите вопрос? – Проговорила Капа. – А когда противник наступает? Когда немцев много?
Капитан посмотрел на девушку, и улыбнулся:
- Когда много, говорите? – Он потёр ладонью чисто выбритый подбородок, и проговорил задумчиво. – Опытный снайпер стремится не столько убить свою жертву, сколько попасть ему в туловище так, чтобы враг не смог больше продолжать воевать. Вывести из строя!.. Из личного опыта скажу, что я не обращал внимания на первые три-четыре линии атакующих – это забота пехотинцев в траншеях… Во время атаки, я старался поразить в живот как можно больше бойцов, наступавших позади них… Ранение в живот очень болезненное – это знает любой солдат… Когда первые линии слышали крики за своей спиной, то стремительно начинали терять свой боевой дух, и атака захлебывалась… И вот тогда я переключал внимание на первую линию атакующих, которые уж либо отступали, либо очень серьёзно об этом подумывали… С пятидесяти метров я поражал их в голову или в сердце, чтобы мгновенно вывести их из боя…
…Курсантки всегда молча, и очень внимательно слушали наставления Сиротина на вот таких занятиях, впитывая его огромный опыт, а если и задавали вопросы, то всегда получали на них исчерпывающие ответы…
* * *
Сентябрь 1942 г. Потери…

…Это случилось уже к самому концу сентября…
…Мила быстро шла по затемненной аллее к офицерскому общежитию после вечерней поверки взвода, и лунный свет, пробиваясь сквозь густую листву, слабо освещал её дорогу…
День был тяжёлый – напряжённые занятия вымотали не только курсанток, но саму Сизову, и она хотела побыстрее добраться до своей скрипучей койки…
Он подошла к крыльцу общежития, почти бегом преодолела ступени, рывком открыла дверь и скрылась за ней внутри здания…
Уже проходя по коридору, с его гулкими деревянными полами, она на ходу сняла пилотку, расстегнула воротник гимнастерки, и тут…
Открылась дверь одной из комнат, из неё вышла пожилая старший сержант – комендант общежития, и медленно прикрыла за собой дверь… Она шла навстречу Миле, с глазами полными слез…
Лейтенант резко остановилась и спросила пожилую женщину тревожным голосом:
- Что-то случилось, Анна Матвеевна?
Комендант терла носовым платком покрасневшие глаза и сокрушенно махнула рукой:
- Ну что за человек такой. Из железа она, что ли? – И опять всхлипнула. – Ты не ходи туда, Мила. Пусть она сейчас одна побудет…
- Да о чем вы, Анна Матвеевна?
- Зоя… Твоя старшина Морозова… «Похоронку» она сегодня получила… На мужа… Стоит как памятник – ни единой слезинки не проронила!.. Плохо это, Милочка! Очень плохо!.. Нельзя бабе всё в себе держать… Никак нельзя!.. Эх, горе то какое… А тебе опять ничего с почтой не пришло… Уж лучше ничего чем такое…
Комендант, сокрушенно качая головой, пошла к выходу к выходу, а Мила, словно окаменев, осталась стоять посреди пустого коридора…
«…Вот оно как!.. – Думала она. – Что же теперь будет?..»
Она медленно подошла к комнате, в которой жила Морозова, остановилась около закрытой двери, и, помедлив немного, осторожно открыла её, вошла в тёмную, неосвещённую комнату и увидела…
…Тёмный силуэт женской фигуры напротив окна…
…Морозова, без ремня и с непокрытой головой стояла у окна спиной к дверям, глубоко засунув руки в карманы галифе, и смотрела в окно…
Слабый свет от, стоящего напротив общежития фонаря, тускло освещал в комнату, и…
Неподвижный, застывший, отсутствующий взгляд старшины, и плотно сжатые губы… Лицо Морозовой в эти минуты напоминало неподвижную гипсовую маску…
Мила тихо приблизилась к Морозовой, и, молча, не проронив ни слова, становилась у нее за спиной.
Старшина даже не пошевелилась на это «вторжение – в своих мыслях она была очень далеко от этой комнаты с аскетичным, солдатским убранством…
Мила огляделась по сторонам и, заметив белеющий на столе лист смятой бумаги, протянула у нему руку, но… В самый последний момент отдернула её, словно обожглась кипятком…
Морозова, видимо услышав, наконец, шорохи за своей спиной, повернула голову в сторону Милы, и посмотрела на лейтенанта спокойным, немигающим взглядом…
А Сизова… Она стояла в растерянности, и её, широко раскрытые глаза, были полны слёз…
Старшина, словно оценивала заново, долго всматривалась в лицо своей бывшей ученицы, а потом опять опустила голову и отвернулась к окну…
И тогда Мила подошла к этой, уже давно родной ей женщине, осторожно обняла её сзади, приникла головой, и стала, молча, гладить рукой по плечу…
И не увидела, как в этот момент глаза Морозовой стали злыми, колючими:
- Ну, теперь держись, немчура поганая!.. – Прошипела старшина потревоженной коброй. – Ни один теперь живым не уйдет! Уж я-то не промахнусь! Один выстрел – один труп!..
Они ещё долго стояли вот так, обнявшись, молча, когда Морозова, вдруг, тихо проговорила:
- Никому об этом! Я тебя прошу, Милка!.. – Проговорила старшина шипящим шёпотом. – А то ещё, не ровен час, дочка узнает…
- Чья дочка? – Не поняла лейтенант.
- Моя…
Мила удивлено подняла голову, отстранилась от старшины, и, ожидая ответа, посмотрела ей в глаза.
И Морозова ответила:
- Я не говорила тебе, Людмила… Да и ни к чему это было… Курсант Морозова… Маша Морозова – она моя дочь…

* * *
Конец октября 1942 г. На рубеже…

… Мила подняла вверх красный флажок…
За ее спиной, в две шеренги, стоял взвод девушек-курсантов, которые внимательно смотрели вперёд перед собой…
- Внимание! – Скомандовала лейтенант. – Огонь по готовности!
И махнула флажком, резко опустив руку вниз…
Из-за бруствера окопов, метрах в двухстах, появились поясные мишени – фанерные фигурки в виде немецких солдат в касках…
И эти мишени начали быстро двигаться вдоль бруствера.
Маша Морозова, прильнув, к оптическому прицелу винтовки, нажала на спусковой крючок.
- Б-бах! – Грохнул выстрел и дёрнулся ствол винтовки.
А Маша уже передёрнула затвор, опять прицелилась.
- Б-бах! – Выстрелила Леся, и с любопытством подняла голову, стараясь увидеть результат своей стрельбы…
Старшина Морозова, с отсутствующим выражением лица, равнодушно посмотрела в сторону мишеней, и стала прохаживаться на огневом рубеже вдоль линии стреляющих…
…Капа Яровая, прильнув к винтовке, целилась сосредоточенно, и даже как-то степенно… Здесь чувствовалось мастерство, заложенное природой, и годами промысловых охот… Вот она задержала дыхание…
- Б-бах!..
Поистине по-восточному, спокойно и хладнокровно стреляла Зарина:
- Б-бах! Б-бах! – Прыгал вверх ствол её винтовки, и ударял в плечо приклад, но узбечка не обращала на это никакого внимания…
- Б-бах! – Ольга нажала на спуск и, со злостью на лице быстро перезарядила винтовку. – Б-бах!..
Морозова-старшая опять бросила в сторону мишеней равнодушный взгляд, когда Мила подняла вверх белый флажок:
- Прекратить стрельбу! Смена, встать! Оружие к осмотру!
Морозова быстро прошла вдоль строя, осматривая винтовки, и скомандовала:
- Встать! На осмотр мишеней! Бегом марш!
Солдаты, которые только недавно носили эти фанерные мишени, выскочили из окопа, и выстроились в одну шеренгу, держат мишени перед собой.
Морозова подошла к одной из них…
Рядом со старшиной склонились Маша, Капа, Леся и Ольга…
- М-мда… Ну, что скажете, товарищи курсанты? – Произносит Морозова. – Чья это мишень?
На мишени, у самого края, видна, едва заметная царапина…
- Моя. – Раздался голос безрадостной Леси…
Старшина посмотрела на девушку суровым осуждающим взглядом, после которого, а этот взгляд за месяцы, проведённые в «Школе» уже знали все курсантки, обычно следовало быстрое наказание – внеочередной наряд на кухню, и проговорила каменным голосом:
- Только погладила… Так и в бою собралась стрелять?
Солдат, державший мишень, снисходительно улыбнулся, и проговорил:
- Бывает… Может, мы быстро бежим?
- Тебе кто слово давал, рядовой? – Рявкнула Морозова, резко обернувшись. – А если я тебе лично прикажу вместо мишени побегать, тогда как? Небось, как загнанный олень поскачешь, а?!!
С лица солдата мгновенно слетела улыбка…
А старшина уже перешла к следующей мишени:
- Эта чья?
- Моя… – Ответила Капа.
- Ну, что, зверобой, это уже намного лучше… Из строя ты его вывела… Но все равно – твой враг только ранен!..
На мишени Капитолины была видна пулевая пробоина в районе плеча…
В это время, «на разбор полётов», к Морозовой и курсантам подошла Мила, и остановилась, молча, слушая и наблюдая за происходящим…
А Морозова, тем временем, уже подошла к следующей мишени, в котором пулевая пробоина была в самом центре фигуры…
- Чья?
- Моя. – Гордо проговорила Маша и улыбнулась.
Да только старшина была сурова, как каменный утёс, нависший над рекой:
- Молодец… Что тут сказать?.. По крайней мере, если и не убила, то из боя ты его вывела наверняка…
И пошла дальше, не обращая внимания на то, что Маша обиженно и растерянно поджала губы…
Следующая мишень тоже была пробита точно в центре фигуры…
- Отлично! Кто автор?
- Я, товарищ старшина… – Как всегда застенчиво, подала голос Зарина.
- Я так и думала! Растешь, Рахимова… Чувствуется глазомер художника… Продолжай в том же духе.
Зарина счастливо улыбнулась, и посмотрела на Машу, которая тут же показала ей кончик языка…
«Комиссия» подошла к очередной мишени, и Сизова вопросительно посмотрела на старшину, что та скажет – в мишени было стопроцентное, гарантированно снайперское попадание…
А Морозова-старшая стала рассматривать эту мишень не то, чтобы с вниманием, а даже с лёгким пренебрежением:
- А это случайность… – Проговорила она. – Хотя хорошее попадание есть… Это уже хорошо… Но такой выстрел, Рублёва, у тебя, по крайней мере – чистая случайность…
Мишень была пробита в горле фанерной фигуры…
- Почему случайность, товарищ старшина? – Тут же совершенно по неуставному возмутилась Ольга. – Никакая не случайность?
- Хочешь сказать, что сможешь повторить такой выстрел? – Строго посмотрела на неё старшина. – И много раз подряд сможешь?
Ольга обреченно замолчала и отвела взгляд в сторону:
- А разве такое вообще возможно? Много раз в одну точку… Да такое вообще никто сделать не сможет!..
Сизова, не мигая, пристально посмотрела на Ольгу, перевела взгляд на остальных курсанток, и скомандовала злым голосом:
- Слушать новую вводную! Задача усложняется. Мишень головная! – И обернулась к солдатам с мишенями. – Цель движущаяся. Мишени показать без остановки! Три раза по пять секунд! По местам!..
Солдаты бегом сорвались с места, подбежали к своим окопам и запрыгнули в траншею…
Сизова и Морозова стояли перед строем курсантов, и лейтенант бросала злые слова:
- Некоторые из вас утверждают, что нельзя постоянно давать стабильный результат? Да только на другой, вы просто не имеете права, и этому мы учили вас здесь всё это время! – Она взяла в руки винтовку. – От стабильности вашей стрельбы могут зависеть не только ваши собственные жизни, но и жизни других людей, а иногда и успех всего боя!.. Сейчас стреляю я и старшина Морозова! А вы смотрите! И делайте выводы сами…
…Изготавливаясь к стрельбе, Мила не заметила, как по полевой дороге, по направлению к стрельбищу, не спеша подъехала легковая машина командира «М-1»… Она свернула с дороги, и, мягко переваливаясь на ухабах, проехала ещё несколько десятков метров и остановилась.
Открылись дверцы и из машины вышли Алдонина и Сиротин…
- Скоро выпуск, Иван Филиппович… – Проговорила полковник, кивнула головой в сторону огневого рубежа. – Так что… Заодно и проверим, чему девчонки научились. Смотри, вовремя приехали…
…А в это время, не замечая приехавшего начальства, Мила и старшина Морозова с винтовками в руках подошли к огневому рубежу…
- А ты не погорячилась, Сизова? – Старшина внимательно, даже как-то испытывающе, посмотрела на свою бывшую ученицу. – Опять из-за своего лейтенантика психуешь, Мила?
- На скорость, Зоя Павловна? – Только и ответила лейтенант.
- Скорость на фронте хороша только при ловле вшей!.. – Отрезала Морозова. – На результат!.. Только на результат!..
Сизова опустилась вниз, изготавливаясь для стрельбы с колена…
А Морозова встала в стойку, широко расставив ноги, удерживая винтовку в опущенных, полусогнутых руках…
И жёсткий, колючий взгляд двух пар немигающих глаз профессиональных стрелков…
…Девушка-сержант высоко над головой подняла красный флажок, резко махнула им, и тут же две головные мишени вынырнули из окопа и стали быстро перемещаются справа налево…
Это была такая «классика», на которую было бы, наверное, посмотреть и человеку, который нечего не смыслит в стрельбе!.. Что уж было говорить о том, какими завороженными взглядами наблюдали это действо те, кто понимал, или хотя бы начинал понимать, толк в снайперском искусстве…
…Морозова мгновенно вскинула винтовку к плечу…
Короткое сопровождение мишени стволом, и…
- Б-бах! – От сильной отдачи «мосинки» старшина дёрнулась всем телом и  на миг даже подалась всем корпусом назад, но она уже, не меняя положения винтовки, успевает передёрнуть затвор…
- Б-бах! – От выстрела винтовка подпрыгивает от выстрела в руках Милы, но она спокойно и уверенно продолжает смотреть в прицел…
- Б-бах! Б-бах! Б-бах! Б-бах!..
Выстрели раздавались с такой скоростью, что уже начинало казаться, что здесь стреляли не из двух винтовок, а, по крайней мере, из пулемёта «Максим»…
И летели мелкие щепы из фанерных мишеней…
Этот «бой» продлился считанные секунды…
 Наконец Мила опустила свою винтовку, удерживая её стволом в поле, и повернув голову, посмотрела на старшину…
Морозова, уже тоже закончив стрельбу, сделала перезарядку, контрольный спуск и встала неподвижно, опустив голову…
Девушка-сержант подняла вверх белый флажок и скомандовала:
- Мишени к осмотру!
Два солдата выскочили из окопа и галопом побежали к огневому рубежу…
…Морозова подошла к Сизовой и тихо проговорила:
- У тебя один срыв, Мила… Я уже даже не глядя, могу сказать… Что делать будешь? Перед девочками его как-то надо оправдать… Или не поймут, курсантки-то наши…
Мила нервно прикусила губу, виновато поглядывая на своего тренера, и в этот момент заметила, как Алдонина и Сиротин подошли к строю курсантов.
- Взвод, смирно! – Скомандовала она.
- Вольно, лейтенант, продолжайте! – Проговорила Алдонина, махнув рукой.
…Подбежали два солдата с мишенями, останавливаются в пяти шагах, удерживая мишени перед собой…
Но…
Лейтенант не торопилась узнать результаты стрельбы... Она, с решимостью в глазах, встала перед строем курсанток, спиной к мишеням, и проговорила твёрдым голосом:
- Мы учили вас, что снайпер всегда и при любых обстоятельствах должен оставаться спокойным… И учили своим личным примером… Сейчас я могу сказать, что допустила срыв!.. Потому что в момент стрельбы подумала о совершенно другом. – Она посмотрела на старшину и продолжила. – Если бы такое случилось в снайперской дуэли, в бою, то… И это, товарищи курсанты, тоже ваш опыт… Не только мой личный, но и ваш!.. Учитесь и запоминайте!.. Только глупый человек учится на своих ошибках – умный учится на чужих… А мы, снайперы, права на ошибку не имеем – мы должны это право отдавать своему врагу!..
Морозова-старшая, с лёгкой, едва заметной в уголках губ, улыбкой удовлетворенно посмотрела на Милу…
Алдонина и Сиротин стояли неподалеку, недоумённо переглядываясь между собой, и внимательно наблюдая за действиями Людмилы…
А Мила уже резко обернулась к солдатам:
- Показать мишени!
Солдаты выбежали вперед и остановились перед строем курсантов…
…Точно по центру мишени Морозовой, в районе переносицы, дыра от попавших, почти одна в одну, трёх пуль.
В мишени Сизовой только две пробоины в районе лба, а третья дырка была в районе плеча…
…Морозова, как это бывало ещё тогда, до войны, на тренировках, перевела спокойный взгляд, но, тем не менее, осуждающий взгляд с мишени на Милу, а потом просто незаметно для окружающих подмигнула…
А курсантки… Они с немым восхищением смотрели на мишени своих командиров…
Хотя… Не все… Ольга Рублёва, осмотрев мишени, бросила незаметный ироничный взгляд в сторону Милы…
И тут раздался голос Алдониной:
- Лейтенант Сизова! Объявите перерыв!
- Взвод, десять минут перерыв! Разойдись! – Скомандовала Мила.
…Курсантки, негромко переговариваясь, направились в тень деревьев, и Ольга Рублёва проговорила с иронией в голосе:
- Ещё доказывать, что-то будет?  Сама же и умылась…
- Заткнись ты, дура столичная! – Обрезала её Капитолина. – Не видишь, что ли? Психованная она какая-то в последнее время… По всему видать случилось у неё что-то…
- Снайпер всегда обязан оставаться спокойным и не поддаваться стрессам!.. – Поговорила Зарина, словно прочитала по книжке.
- Что наша старшина и доказала!.. – Поставила «точку» Леся…
Пока курсантки отдыхали, к Алдониной и Сиротину подошли Сизова и Морозова…
- Ну, что, отцы – командиры? – Проговорила полковник с деланной весёлостью. – Подписала я ваши рапорта… Взвод, в полном составе, и под вашим командованием, лейтенант, будет направлен на фронт… Старшина Морозова назначена вашим заместителем… Ну, что скажете мстительницы? Довольны, небось…
- Так точно! – Проговорила Морозова достаточно равнодушным тоном. – Именно так и должно было быть…
- Спасибо, товарищ полковник! – Проговорила Мила с сияющими глазами. – И куда нас?..
- Немец рвётся к Сталинграду, лейтенант… – Проговорила Алдонина. – И положение там очень тяжёлое… Так что…
- Ясно… Спасибо, Валентина Ивановна… – Проговорила Сизова. – Мы не подведём!..
- Теперь, лейтенант – это ваша прямая обязанность… – Проговорила задумчиво Алдонина, и тут же превратилась из женщины в командира части. – Все сопроводительные документы получите в строевой части… Два дня на подготовку взвода для передислокации в район боевых действий… Выезжаете на эшелоне 1 ноября… Всё ясно, лейтенант?
- Так точно, товарищ полковник! – Мила вскинула ладонь к пилотке, отдавая воинскую честь. – Разрешите выполнять?
- Выполняйте, лейтенант! Свободны! – Проговорила полковник, и взглянула в глаза Милы. – Удачи тебе… И… Постарайся сохранить девочек… Им ещё жить и жить…










































Часть третья
В лесу прифронтовом…



* * *
Ноябрь 1942 г. Где-то, в прифронтовой полосе…

…Пехотный майор бежал к штабу полка по деревенской улице вдоль покосившегося забора, затем, достигнув нужного дома, перепрыгнул через изгородь, и перешёл на шаг, одергивая на ходу гимнастерку…
Перед входом в избу стоял часовой, метрах в пяти от него, под деревом, сидят два солдата-разведчика. Рядом с ними валявшимся на земле скомканным парашютом стояли усталых два разведчика и, молч,а курили самокрутку, одну на двоих…
Майор бросил заинтересованный взгляд в сторону разведчиков, и остановился напротив часового:
- Это что за трофей?
- Разведчики парашютиста выловили, товарищ майор… Сейчас его там допрашивают… – Кивнул пожилой солдат в сторону избы.
Майор поправил пилотку и решительно открыл дверь:
- Ясно!..
…Он даже не успел войти толком в сени, как сразу же отступил в сторону, уступая дорогу. Мимо него под конвоем вывели наружу немецкого солдата, в десантной куртке и камуфлированных серых бриджах поверх брюк…
Солдат поднял голову, столкнулся взглядом с майором, и тот увидел в его глазах – беспросветную тоску и безысходность…
Не задерживаясь более ни на секунду, майор вошёл в дом…
Это была довольно просторная комната в деревенской избе-«пятистенке»… Часы-ходики на стене, икона в углу, нехитрая, деревянная мебель из струганных досок… Самая обычная русская изба, каких много…
…В комнате были командир полка и ещё четыре офицера.
Заметив вошедшего майора, комполка спросил:
- Видел? Разведчики вечером с дерева сняли… Видно, ветром снесло…
- Уже допрашивали, товарищ полковник? – Спросил майор.
- Допрос ничего не дал… Твердит, что задачи не знает… Мол, должны были уточнить на месте, после приземления…
- А сколько их?
- Рота, майор! Рота!.. – Проговорил полковник и отошёл от стола к окну. – А это уже серьезно!.. Такими силами можно очень много бед натворить!..
Он вернулся к разложенной на столе карте, посмотрел на неё и задумчиво проговорил:
- Немец говорит, что после приземления они должны совершить марш-бросок километров 30 или даже больше, чтобы уйти с точки приземления… Но вот вопрос – куда? В какую сторону? И где и по какой цели они собираются ударить?.. Вот, что майор. – Полковник посмотрел на офицера, а затем очертил карандашом круг на карте. – Тебе, своим батальоном, поручается весь этот район! Следы они наверняка должны оставить…
- Есть, товарищ полковник!
- Действуй!..

* * *
В тот же вечер, но несколькими часами позже…

…Два немецких солдата-десантника что-то устанавливали под рельсу…
Закончив своё дело, один солдат стал аккуратно разравнивать руками землю, а второй стал отходить железнодорожной насыпи, разматывает по пути тонкий кабель… Ещё через минуту оба немца, словно тени, отбежали от рельсов и исчезли в ночи…
…А всего метрах в трёхстах, на опушке леса, немецкие десантники уже разворачивали минометные расчеты…
Пулеметчики устанавливали коробки на пулемёты, заряжали ленты. Были слышны звуки передернутых затворов…
И тут же, цепь немецких автоматчиков, укрывшись под ветвям деревьев, изготавливалась к стрельбе.
И всё это делалось, молча, сосредоточенно, быстро. И в полной, зловещей тишине…

* * *
Ноябрь 1942 г. На фронт…

…Военный эшелон под перестук колёс нёсся среди лесов и полей среднерусской равнины… Натужно, едва ли не из последних сил, бешено крутились большие диски колёс старенького паровоза, который седовласый и такой же старый машинист погонял к фронту. Пассажирами этого поезда были новое пополнение, стрелковый полк, созданный из добровольцев. Потому-то и трудились, как заведённые, помощник машиниста и кочегар, поблёскивая в отсветах пламени мокрыми от пота молодыми мускулистыми телами, подбрасывая в топку котла чёрный антрацит лопату за лопатой – фронт, потрёпанные пехотные дивизии, как воздух, как глоток воды в пустыне, ждали пополнения. Потому-то нёсся паровоз под всеми парами, рассекая своей клиновидной мордой предвечерние октябрьские сумерки…               
Но был в этом эшелоне один, совершенно особенный, «женский» вагон…
На фронт ехал самый первый, только-только закончивший своё обучение, взвод девушек-снайперов…
Вот уж действительно кого ждали на фронте дивизионные и полковые командиры! Вот на кого возлагали они свои надежды…
…В приоткрытую наполовину дверь «теплушки» внутри вагона врывались тугие порывы пока ещё тёплого осеннего ветерка, и он шевелил ленивые язычки пламени в печке-«буржуйке», стоявшей почти посредине вагона…
Вдоль деревянных стенок вагона стояли двухъярусные лежаки, которые были наполовину заняты – молоденькие девчонки, каждая, занимались своими нехитрыми делами. Кто-то, в который уже раз перечитывал письма, развернув их потёртые «треугольнички», кто-то, окунувшись в свои мысли, смотрел на пролетающие в дверном проёме пейзажи, а кто-то и вовсе дремал…
И лишь небольшая группка подружек сгрудилась вокруг печки, нетерпеливо поглядывая на пузатый чайник, который всё никак не хотел закипать…
В дальнем углу вагона, в «командирском месте», где стояла пирамида с двумя десятками новеньких снайперских винтовок с оптическими прицелами, и всего одна двухъярусная деревянная кровать, на жёстких тюфяках сидели лейтенант Сизова и её заместитель, старшина Морозова, и вели неспешный разговор, изредка поглядывая на своих подчинённых…
…- Как же у тебя жизнь-то сложилась, Мила? А то я за всеми заботами за полгода так и не удосужилась спросить… – Спросила старшина. – Замуж-то выйти успела?
- Нет, Зоя Павловна, не успела… – Лейтенант уселась поудобнее, и, расстегнув кармашек гимнастёрки, достала «треугольник» письма.
- А как же твой лейтенантик-то? – Удивилась Морозова, и посмотрела на письмо, которое теребила в руках Людмила, и словно не решалась его открыть. – Как его? Сергей, кажется? Николаев? Он него письмо-то?
- От него… Серёжка… – Лейтенант мечтательно поднимает глаза.
- Чего не читаешь, раз от него?
- Да я это письмо уже наизусть выучила!.. – Она повертела «треугольник» в пальцах, и вновь спрятала его в карман гимнастёрки. – Капитан он уже, Зоя Павловна, командир батальона…
- Ого! Растёт, как на дрожжах! Того гляди, через год уже и полковником станет!.. Так, а чего ж ты, Милка? Любовь же у вас, кажется, была!..
- Да она и есть, любовь! Никуда не делась… – Как-то нервно ответила Людмила, и стала оглядываться по сторонам, словно не знала чем себя занять. – Только… Некогда нам было… Армия наша целый год в боях была!.. Отступления, отступления… Мы даже не знали, что служим в соседних дивизиях!.. Какая уж тут любовь?.. Бои, бои… Потом я целый месяц в медсанбате провалялась пока нога после осколка зажила… Вернулась, и опять в «поиски»… А потом, когда к Серёжке в полк перевелась, так мы всего-то месяц и послужили вместе… А потом меня вот на эти наши курсы отправили, девчонок учить…
- Не сложилась, значит, жизнь семейная… Пишет хоть?..
- Писал… Раньше. – Ответила Мила грустно. – А за последних два месяца ни одного письма нет!.. Не знаю, что и думать…
- Так ты, поэтому вся не своя последнее время? – Проговорила с пониманием Морозова. – Дура девка! Война кругом! Да мало ли что могло быть? Почта не сработала, часть перебросили на другое место… А у тебя все мозги набекрень…
- Это я сама, Зоя Павловна, во всем виновата. – Ответила лейтенант. – Мы поссорились перед моим отъездом в «Школ»… Он писал мне, а я не отвечала. А как письма перестали приходить, так я поняла, насколько он мне дорог…
- Да-а!.. Ты действительно, дура, Людмила… – Проговорила старшина. – Он же воюет там! Как же так можно-то, а? Не зря люди говорят: «Что имеем – не храним, потерявши – плачем!..»…
- Ничего, Зоя Павловна, сложится ещё! – Она села, взяла в свои ладони ладонь старшины, и весело посмотрела ей прямо в глаза. – Вы знаете, куда нас направили, Зоя Павловна?
- В стрелковый полк… – Морозова удивлённо посмотрела на лейтенанта.
- Правильно! – Улыбнулась мечтательно Сизова  и вскочила с топчана. – Только это мой полк, понимаете?! Полк, в котором я целый месяц перед «Школой» провоевала, понимаете?! В котором и Серёжка мой воюет!
- Вот, значит как… – Глаза старшины Морозовой затянулись в эту минуту какой-то странной пеленой.
Она тоже поднялась с тюфяка, подошла к оружейной пирамиде, и вынула из неё свою винтовку. Нервно передёрнув затвор, заглянула внутрь, потом взяла из пирамиды несколько обойм, и так же нервно стала теребить их пальцами. Потом с каким-то странным выражением лица посмотрела на Сизову:
- Ну, правильно всё, Милка… Всё правильно… Война войной, а жизнь продолжается… – И с этими словами старшина зарядила своё грозное оружие и со щелчком дослала патрон в патронник. – Это вам, молодым, и любить друг друга, и детишек рожать положено… Это правильно, что ты за любовью едешь, дочка… Так и должно быть…
- А вы-то? Вы-то зачем едете, Зоя Павловна? – Лейтенант вплотную подошла к старшине и загула ей в глаза. – Вам же уже…
- А я, Милка, отомстить еду!.. За мужа своего погибшего, за то, что дочку мою, соплюшку ещё совсем, эти фрицы проклятые воевать заставили!..
Морозова-старшая отвернулась от Людмилы, пытаясь спрятать от неё предательскую слезу, и заговорила зло, отчеканивая каждое слово. И слова эти падали, словно пудовые гири:
- Я теперь этих гадов очень крепко «любить» буду! Каждым выстрелом своим!..
Сизова с пониманием посмотрела на своего бывшего тренера, и перевела взгляд на стайку девчонок, сгрудившихся около печки в ожидании кипятка:
- А Капа-то наша какова! – Проговорила она вполголоса пытаясь отвлечь старшину от мрачных мыслей. – Кто чем занимается, а сибирячка-охотница – делом!
- Она молодчина! – Улыбнулась вымученное старшина Морозова. – Обстоятельная, серьёзная… Почти, как ты до войны, когда ко мне тренироваться ходила…
…Капитолина Яровая действительно занималась полезным занятием – она, уже в сотый раз, наверное, протирала мягкой фланелевой тряпочкой окуляр прицела своей винтовки, её металлические части. Девушка даже что-то неслышно нашёптывала своей винтовке, как живой, и любовно гладила её деревянные части.
Но иногда, время от времени, эта сибирячка бросала заинтересованные взгляды на Зарину Рахимову, которая очень сосредоточенно рисовала в своём маленьком альбоме. На Машу Морозову, которая отставила в сторону свои сапоги и теперь рассматривала свои стёртые ноги, и, водимо решала, что делать с мозолями.
Но больше, всё-таки, прислушивалась к тому, как вяло «спорили» между собой Леся Мартынюк и Ольга Рублёва, и едва заметно улыбалась.
- Вот скажи-ка мне, подруга, зачем ты гимнастёрку-то ушиваешь? – Леся, со своим кипучим и живым, словно ртуть, характером всегда старалась «докопаться до самой сути».
- Чтобы красиво было! – Ответила флегматично Ольга, и продолжила «колдовать» с иголкой над своей новенькой гимнастёркой, накладывая стежок за стежком.
- А зачем? Ты что на войне перед кем-то красоваться собралась? – Леся с пренебрежением хмыкнула. – Тоже мне ещё! Королева погорелого театра выискалась!
- Настоящая женщина, Оля, всегда должна красиво выглядеть! – Ответила Ольга назидательным тоном, не прекращая своего занятия. – Даже на войне!
- А зачем? Чтобы тебя, такою «красивую» немцу жальче убивать было? – В голосе одесситки появились злые нотки, а глаза стали колючими. – Или думаешь, что пожалеет тебя немчура, и вместо тебя в кого-нибудь другого из нас выстрелит?
- Дура ты, Леська! Провинция!
- Хороша провинция – Одесса! Это тебе не какая-то там Жмеринка! Это большой к твоему сведению город, Оленька! Конечно, не такой большой, как твоя Москва, но зато у нас люди весёлые и добрые! – Леся всегда была готова доказывать всем и вся, что её Одесса – самое лучшее место на земле. – Не то что «вы»! Наряжается она! На бал собралась!
- Город твой, может и большой, подруга, а ты – «деревня»! – Улыбнулась Ольга и проговорила менторским тоном. – Девушка всегда должна быть во «всеоружии»…
- Конечно, должна! – Согласилась Леся. – Если всё её достоинство, так это то, что она столичная штучка, и «папина дочка»!
Ольга отложила гимнастёрки в сторону и мечтательно потянулась:
- Знаешь, какие к отцу в гости люди приходили?.. Дипломаты, академики, генералы… И как бы я выглядела, если бы к ним в халате выходила?.. А ты говоришь!..
- А отец твой кто, принцесса? Небось в Наркомате каком-то работает! – Съязвила Леся. – То-то я смотрю, ты как пава у нас! И ручки замарать боишься, и ногтики свои всё время чистишь!.. Привыкла за папиной спиной сидеть и всё на дармовщинку получать! И платья крепдешиновые, и туфельки модные, и женихов самых лучших!.. Не нашим, «провинциальным» женихам чета… Твои-то небось сплошь сынки генеральские, да? А наши-то попроще будут – наши женихи моряки торгового флота! Или рыбаки… Сплошь рыбой провоняли! А твои-то, небось, все в одеколонах ходят!
- Папа мой, Леся, профессор МГУ…
- Ага! – Простоватая Леся победоносно подняла пальчик, и посмотрела на Капу. – А я что говорила! «Белая косточка советской интеллигенции»!!! Слышь-ка, Капитолина?! Профессор у неё папа! Не нашим чета! Вот у тебя, к примеру, кто отец?
- Егерем он был… – Ответила Капа, и, поднявшись, пошла к оружейной пирамиде, чтобы вернуть в неё свою «обласканную» винтовку. – Всю жизнь в тайге провёл… Пока его там же росомаха насмерть не задрала…
- Вот! А у тебя, Зара? – Ольга посмотрела на Зарину Рахимову. – Хлопкороб, неверное… И братья, и дяди… У вас же все хлопкоробы…
Та ответила, не отрываясь от своего занятия, продолжая что-то рисовать в своём альбомчике:
- Пичакчи. – Проговорила Зарина еле слышно.
- Кто? – Переспросила Леся.
- Пичакчи… Это мастер-ножёвщик. Ножи делает национальные. Пичак, называется. Красивые и острые как бритва.
Капа одобрительно кивает головой:
- Класс! Вот это дело… Я ножи люблю. На охоте без них никуда…
- Вот!!! – Ещё больше обрадовалась Леся, получая подтверждения своим словам, и взглянула на Машу Морозову. – А у тебя, Машунь?
Морозова младшая в этот момент как раз полила натёртости на своих маленьких ступнях йодом из небольшого пузырька, и тихо ойкнула:
- И-и-и-ай-й!!! – Она смешно наморщила носик на своём миловидном личике, и посмотрела на Ольгу. – Военный он у меня, офицер-пограничник!.. На фронте он! Воюет сейчас где-то… Вот как доберёмся до места, сразу его искать начну! Папка… Соскучилась за ним – ужас как!..
- Вот так, девочки! – Леся уже разошлась в этом споре не на шутку. – А мой папка – простой одесский рыбак! Сколько себя помню в море за кефалью ходил! У нас весь дом этой вяленой кефалью пропах! За три версты унюхать можно было! Это вам не духи с одеколонами столичные… И «женихи» у меня были простыми, сплошь рыбаки – это вам не генеральские «папины сыночки», которые тяжелее ложки ничего не поднимали! Эти, если обнимут, то аж дух из лёгких вон!
Леся опять, но теперь уже с издёвкой посмотрела на Ольгу:
- Вот ты, принцесса, когда замуж за кого из них пойдёшь, уверена, что он тебя возьмёт на руки, да и не уронит через три шага? Нет? – Она победоносно посмотрела на «столичную штучку». – А мой жених меня хоть через всю Одессу на руках пронесёт! У нас парни крепкие, на вашим, столичным чета!
- Ну и что с того? – Ответила флегматично Оля.
- А то, что это ты нам должна завидовать!
- Чего это вдруг? – Теперь уже разозлилась и москвичка, вскочила на ноги и выпятила в сторону Леси грудь. – Чего вам завидовать-то?
- А того, что мы под солнцем, на свежем воздухе выросли – мы настоящие! А ты в своей удушливой Москве – ты как тот тепличный помидор, который с виду красивый, а попробуешь, так ни запаха, на вкуса! Так что вся твоя красота, подруга – это ерунда! Фальшивка это! Всё у тебя ненастоящее!
- А ну-ка хватит! – Рявкнула вдруг Капа, и хлопнула своей широкой ладонью по деревянному ящику, на который к этому времени Морозова-младшая поставила алюминиевые кружки для чая, а Зарина Рахимова, отложив в сторону рисование, стала нарезать скромные «хлебные пайки» и раскладывать на них кусковой сахар. – Чего как две собаки сцепились? Вы бы лучше свою злость не друг на дружку тратили, а приберегли бы для немчуры проклятой!
И Леся, и Ольга, которые к этому времени уже стояли друг напротив друга с решительным видом, словно натолкнулись на невидимую стену. Слова их подруги-сибирячки стали тем ушатом холодной воды, которым разливают сцепившихся в схватке сторожевых псов.
…Сизова и Морозова переглянулись, молча, и улыбнулись на этот «командирский окрик» Капитолины, понимая друг друга без слов, и старшина проговорила громко:
- Кто-то из красноармейцем позаботится принести своим командирам чай, или мы с лейтенантом так и будем смотреть на ваше пиршество, так и не глотнув кипяточку?
- Я сейчас! Сейчас, товарищ старшина! – Засуетилась у печки-«буржуйки» Маша Морозова, наливая в кружки крутой кипяток из чайника. – Уже несу!
Она положила на две кружки «хлебные пайки» крупными кусками сахара, схватила их в обе ладони и понесла в «командирский уголок».
- Вот, товарищ лейтенант, товарищ старшина! – Проговорила она, как-то странно съёжившись. – Чай готов!..
Лейтенант уже была готова взять свою кружку, но Морозова-старшая незаметно придержала её за руку и посмотрела на Машу:
- Чего мнёшься, красноармеец? – Спросила она. – Что, горячо в ладони?
Маша только очень быстро закивала головой в ответ, а на её глазах проступили две слезинки.
- А чего ж ты, дурёха, горячие кружки с кипятком в руки хватаешь?
- Так чай же…
- Ча-ай! – Усмехнулась старшина и взяла свою кружку за ручку. – Учишь вас, учишь… А вы какими были, такими и остались!..
Она строго посмотрела на дочь:
- Запомни раз и навсегда, красноармеец! Снайпер, так же как и скрипач, всегда и везде должен беречь свои пальцы! И думать головой, а не тем местом, на котором штаны держаться!.. Снайпер – это штучный боец, который «и один в поле воин»! А поэтому, во всей армии только снайперу не отдают приказы – снайперу ставят задачу! А приказ к действию он отдаёт себе сам! Стрелять или не стрелять, хватать голыми руками горячие кружки или поберечь их для боя! Ясно?!!
- Так точно, товарищ старшина! – Маша встала по стойке «Смирно!»
- Тогда свободна! Раз ясно… И сапоги надень! Нечего здесь по вагону босиком шлёпать – не в бане!
Девушка вернулась к своим подругам, а Сизова удивлённо посмотрела на старшину:
- Круто вы, Зоя Павловна, с дочкой-то!
- Не круто, Мила – нормально! – Морозова-старшая посмотрела прямо в глаза лейтенанта. – Дочки-матери в тылу остались!.. А здесь есть командир и его подчинённые!.. Привыкнет думать, может и живой останется…
А у печки, тем временем, продолжался разговор.
И Леся и Ольга уже успели «выпустить пар», и теперь, похрустывая сухариками, и запивая их крепким чаем они сидели рядом.
На нижних нарах ещё видны были шевеления и слышны приглушенные голоса. А Леся, допив свой чай, откинулась назад, прислонившись спиной к стене, и стала с хрустом жевать морковку…
- Оль? А ты в Москве, в зоопарке была? Говорят, в Москве он огромный.
- Была. –Флегматично ответила Ольга.
- А в «Третьяковке»?
- Тоже была.
- А в Мавзолее? – Не унималась Леся.
- Была! Ты, что, мне всю Москву будешь перечислять?
Леся с хрустом откусила кусок морковки, никак не реагируя на слова Ольги:
- Везёт. – Проговорила одесситка мечтательно. – Везде была…
- И тебе повезет, Лесь! – Проговорила Ольга и улыбнулась. – Вот война закончится и вернемся мы все вместе в Москву. Я вам, девчонки, всё покажу! С Ленинских гор знаешь, какой вид? Весь город как на ладони! Покатаемся на пароходе по Москве-реке…
- А потом все ко мне в Одессу! – Вскочила Леся. – Такого города нигде больше нет! Одно название улиц чего стоит! Французский бульвар, Малая Арнаутская, Дерибасовская, Итальянская… А Привоз? Вы знаете, что такое Привоз? У-у? Это вообще отдельная песня! В море покупаемся… С батей моим на рыбалку поедем… А потом к Капе рванём. Кап? Спишь, что ли?
Не услышав ответа, откусывает кусок морковки, и невозмутимо продолжила:
- А дальше к Заринке. Дынями и виноградом обжираться! Там дыни огромные, вот такие! – Леся развела руки в стороны. – Сладкие – жуть! Я, правда, сама не ела, но люди рассказывали… И виноград, «Дамский пальчик»… Вот этого у нас на привозе навалом. Сама видела…
Затем она уселась наконец-то, и проговорила, обратившись к москвичке:

- А ты  где училась-то до войны, подруга? – Спросила Ольга. – А то мы только и знаем про тебя, что студентка…
- Училась… В МГУ… На «филфаке»… Папа хотел, чтобы я стала филологом… – Ольга задумчиво посмотрела в огонь печки-«буржуйки». – Специалистом русской словесности…
- Здорово! – Проговорила Леся, и тут же хмыкнула. – Только вот стрелять в фашистов надо не их стишками, а пулями! Вот так-то, подруга!..
…А в «командирском закутке» уже переговаривались шёпотом лейтенант Сизова и старшина Морозова:
- Во даёт, «профессорская дочка»! – Проговорила тихо Мила. – Как думаете, Зоя Павловна, пригодятся нам её литературные познания?
- Посмотрим, как там оно будет… – Проговорила старшина в ответ…
…А у печки, тем временем продолжался неспешный разговор девчонок…
- А ты спортсменкой, значит, была, Леся… – Проговорила Ольга как-то неопределённо, и было непонятно, одобряет ли она Ольгу или осуждает. – Физруком, значит, хотела быть? В школе?
- Ага! – Подтвердила Леся. – Я детишек люблю! Всех!
Ольга улыбнулась:
- А ещё что?
- А ещё мороженое, пломбир в стаканчике! И пирожные сладкие!
- И я пирожные люблю! – Вскинулась Ольга. – Особенно эклеры с заварным кремом! И в Одессе я никогда не была! Там у вас, наверное, красиво? Море!..
- А я в Москве! – Ответила Леся, и как-то резко погрустнела. – Только мечтала… На Кремль посмотреть, на Красную площадь… А Одесса… Разрушили её всю, наверное… Уж целый год под румынами!.. А какой город был! Какие пляжи, какое море!..
Ольга поднялась, обошла вокруг печки-«буржуйки», присела за спиной Леси на корточки, и обняла подругу:
- Не грусти, балаболка… Вот победим фашистов, вернёмся домой, тогда и в гости поедем! Ты ко мне в Москву, а я к тебе в Одессу… Договорились, Лесь?
- Конечно!.. Дожить бы…
…И в этот момент, где-то там впереди всего эшелона стал заполошно гудеть паровоз.
Сцепки вагонов с лязгом ударились друг о друга…
Послышался визгливый скрежет железа по железу…
…Все повскакивали со своих мест и бросились к двери, чтобы посмотреть, что же там такое случилось, и тут же повалились с ног на деревянный пол выгона – машинист поезда начал экстренное торможение…
- Случилось что, командир? – Морозова-старшая уже стояла рядом с лейтенантом Сизовой, сжимая в руке свою винтовку.
- Не знаю, Зоя Павловна… Остановились чего-то…
Дальше ей договорить не дали…
Пулемётные очереди перекрестили весь эшелон, а ещё через несколько секунд с небольшим недолётом, а некоторые и с точным попаданием в вагоны, стали рваться мины, выпушенные из нескольких миномётов сразу…
Тишина была разорвана в клочья…
Одна из мин угодила прямо в крышу вагона и к какофонии боя добавились стоны раненных и умиравших…
- Немцы! – Рявкнула Сизова. – Взять винтовки, и вон из вагона! Быстро, дурёхи! Все вон отсюда!!!
А ей уже вторила старшина Морозова, единственная, если не считать Сизовой, которая не поддалась панике:
- Быстро, клуши! Под вагоны! – Она выхватывала из пирамиды винтовки с оптическими прицелами, хватала полотняные подсумочки, в которых покоились до поры по паре обойм к винтовкам, едва ли не силой совала всё это добро в руки мечущихся по разбитой теплушке девчонок, и с силой выталкивала их из уже начинавшего гореть вагона наружу, под пулемётные очереди. – На четвереньки! И на карачках под вагон!!! Вниз с насыпи, бурёнки толстозадые! Быстрее, быстрее, мать вашу!..
…До конечного пункта назначения вновь сформированный стрелковый полк, и взвод девчонок-снайперов, не доехал каких-то тридцать километров…

* * *
Ноябрь 1942 г. Под огнём…

… Бывшие курсантки выпрыгивали из дверей горящего вагона и кубарем катились под откос вниз…
Черный едкий дым уже стелился над насыпью…
От взрывов вскипала земля… А совсем рядом вырастали фонтаны черной земли:
- Б-бу-бу! Б-бу-бу!..
…Девушки вскакивали, метались, как ополоумевшие под ливнем пуль, и… Падали, насмерть поражённые пулемётным огнём…
…Мила подняла голову, огляделась вокруг себя по сторонам, и крикнула:
- Все  ко мне!!!
Яркие вспышки взрывов освещали её вмиг посуровевшее лицо…
Вдруг, рядом с лейтенантом упали и прижались к земле Ольга, Леся, Маша, Зарина, а ещё через секунду тяжело плюхнулась и Капа, за плечами которой был тяжёлый вещмешок…
- Что это у тебя там, Яровая? – Спросила Сизова.
- Сухпай! Еле успела собрать. Не пропадать же…
- Нашла время о жратве думать!.. – Проговорила Леся.
- Еще спасибо скажешь…
К ним подбежала старшина Морозова и упала рядом… В одной руке  она держала винтовку, во второй вещмешок:
- Я трубу нашла, товарищ лейтенант! – Проговорила старшина. – На ту сторону насыпи… Прямо под путями… И немного боеприпасов прихватить успела… Уходить нам надо, пока всех не перебили…
- Внимание всем! За старшиной! Бегом марш! – Скомандовала Мила. – И пригнуться! Чтобы даже пяток небыло видно!
Девушки, пригнувшись, побежали за Морозовой-старшей, и гулко затопали через несколько секунд по бетонному тоннелю под железнодорожными путями…
А за их спинами продолжали рваться взрывы, освещая яркими вспышками окрестности…
На четвереньках карабкались они по склону… Падали, скользили сапогами по сыпучему грунту…
Но не отставали…
Мила в последний раз оглянулась назад, и увидела, как горели на платформах машины, а вдоль полотна догорали обломки из «теплушки».
- Сволочи! – Проговорила она, и крикнула. – Взвод! За мной, в лес! Старшина Морозова – замыкающая! Бегом марш!..
Старшина зло подтолкнула в спину отставшую, было, Ольгу:
- Шевелись быстрее, клуша! Бегом в лес!..

* * *
В ту же ночь… В овраге…

…Это, наверное, было бы смешно, наблюдать, как молодые девочки, едва-едва успевшие взять в руки оружие, бегут, уподобившись обезьянам, используя все подаренные им природой конечности…
Как они путаются руками в высокой траве, падают лицами прямо в землю, а за ними, передвигаясь точно так же, скачет взрослая женщина, которая и отличалась-то теперь от многоопытной обезьяны только тем, что материлась на чём свет стоит, и раз за разом жёстко подталкивала круглые девичьи зады прикладом своей «трёхлинейки»!..
Да… Это было бы смешно… Если бы за ними по пятам не бежал ужас от произошедшего, а за ним и Костлявая со своей косой, размахивая ею направо и налево и собирая свой страшный урожай молодых жизней…
Им повезло…
Повезло в том, что среди них оказалась молодая, но уже такая многоопытная лейтенант Сизова, которая скакала спугнутой газелью впереди всего этого «стада», прокладывавшая путь к отступлению, как настоящий вожак…
А вторым везением было то, что всё это шествие замыкала такая же опытная старшина Морозова, следившая, рискуя собственной головой, за тем, чтобы хотя бы те, кто успел убежать с расстрелянного эшелона, теперь не отстали, а значит и не погибли из-за паники и страха…
…Они не знали, сколько им пришлось отмахать метров или километров вот так, на четвереньках, но Сизова остановилась только тогда, когда за их спинами полностью исчезли звуки боя…
Толи немцы уже успели полностью расстрелять эшелон, толи убежали девушки так далеко, что боя уже небыло слышно, но…
…Сизова намётанным глазом опытного бойца, который проснулся в ней опять, позабыв о довольно спокойной жизни в снайперской школе, окинула окрестности, и не оборачиваясь, бросила через плечо негромко и коротко:
- Привал!
Это был…
Лес не лес… Да и простой посадкой тоже не назовёшь… У подножия довольно редко растущих деревьев с высокими раскидистыми кронами, был довольно густой подлесок каких-то довольно колючих кустов, типа шиповника. Хотя разбираться в этих ботанических тонкостях у Сизовой небыло ни времени, ни желания – ей было важно, что она нашла место! Место, в котором можно было передохнуть, и попытаться сообразить, наконец-то, что же произошло…
Она просто нырнула в эти колючки, уподобившись хорошему водолазу, и оказалась на дне довольно глубокой лощинки или распадка, который по своим «берегам» густо порос колючим кустарником создавая для себя природное «колючее заграждение», а его дно было устелено огромными лапами ярко-зелёного папоротника…
- Ай!!! – Вскрикнул кто-то из девчонок.
- А ну-ка не вякать на весь лес! – Послышался злой шёпот Морозовой старшей. – Неженки выискались!
- Так колючки же! – Кто-то даже попытался оправдаться. – Все руки до крови!..
- А ты, дура, рукава гимнастёрки на ладони натяни! А на мордочку – уши пилотки опусти! Вперёд!!! Чего встали?!! И чтобы ни одной веточки не сломать! Чтоб ни один листочек с куста не упал!!! – Проговорила старшина, и вздохнула. – Закончились детские игры в войну, кажысь… И начались игры взрослые…
Сизова стояла на дне этого сырого лесного оврага и огромной надеждой смотрела на то, как продирались через заросли шиповника её девчонки. И надежда таяла, растворялась с каждой секундой… Хотя она до последнего момента надеялась на чудо… Но чудо это испарилось, как дым тогда, когда в овражек, через колючки пробралась Зоя Павловна тихо говоря, ни к кому не обращаясь:
- Всё, дочки… Теперь мы будем сдавать наш самый главный экзамен… Все вместе!.. А принимать его у нас с вами будет та погань чёрная, что с косой в руках… Кто на «отлично» сдаст – тот и выживет… А кто на «неуд» – тот…
Сизова слушала эти слова такой многоопытной, взрослой женщины, а сама считала свой личный состав. Считала и понимала, что этот, самый первый бой, её снайперский взвод уже проиграл…
На дне сырого овражка, из всех тех, кого они учили, а потом везли в том проклятом эшелоне на войну, сидели или лежали жалкие остатки боевого подразделения…
Леся Мартынюк и Ольга Рублёва – этих забияк уже успело примирить общее горе потери подруг, и они сидели спина к спине…
Капитолина Яровая – эта сибирячка уже «вышла на охоту» и теперь внимательно прислушивалась к шорохам леса, сжимая в своих, совершенно не женских, лопатообрахных ладонях, винтовку…
Зарина Рахимова была похожа на испуганную, затравленную волками дикую лань, которая нервно дёргалась на каждый шорох. Как и, самая младшая из всех, Маша Морозова… Они стояли рядом на коленях, нервно сжимали в руках винтовки, и было видно, что если ещё один раз ветер прошуршит в листве, то они, не задумываясь ни на секунду, начнут палить из своих «мосинских трёхлинеек», и выпустят в эти шорохи всё, до последней железки…
И только один человек во всём этом напуганном войске, Сизова это видела, не потерял самообладания, и точно знал, что нужно делать – старшина Зоя Павловна Морозова!
Вернее… Она точно знала, чего сейчас надо было делать!..
…- Так, бурёнки мои родные… – Проговорила старшина «почти спокойным» голосом. – Всем слушать меня! Минуту отдышаться! Успокоить нервы и дыхание! Вы же снайперы, девки, мать вашу! А что самое важное в нашей профессии? Правильно!!! Маскировка, крепкие нервы, не стёртые сапогами ноги и ровное дыхание!.. И оружие!!! Ну-ка проверить винтовки!!! Всем!!! А потом портянки перемотать, чтоб не охали мне потом, и не рассказывали про кровавые мозоли!!!
Откуда, в общем-то, гражданский человек, обычный тренер, знал эти простые солдатские истины о том, что «если солдат ничем не занят, то он обязательно начнёт дурковать, и поэтому хороший командир, всегда найдёт ему работу, чтобы от греха подальше!», было непонятно! Интуиция это была, что ли, или просто жизненный опыт, но…
Эти девчонки, которые думали, что уже много чего знают, поняли наконец-то, что Зоя Павловна, их вечный, неумолимый «железный Цербер-старшина», заставляла их делать «неприятные вещи» вовсе не из гнусного характера, а только лишь потому, что заботилась о них всех по-настоящему, по-матерински…
И занялись делом…
- Что у нас на вооружении, старшина?
Сизова уже опять «стала» командиром взвода, и все старые, личные отношения ушли на второй план.
Прошло не больше двух минут, и Зоя Павловна подошла к Людмиле:
- Семь винтовок с «оптикой», товарищ лейтенант… Я проверила девок… В общем… У нас получается по четыре обоймы на каждый ствол…
- По двадцать выстрелов, значит… – Подвела итог Сизова. – М-мда-а!!! Не густо!..
- У меня в вещмешке ещё есть коробки со снаряжёнными обоймами, их надо пересчитать, и… У нас с вами, товарищ лейтенант, ещё по одному «ТТ»…
- Это вообще не в счёт… Это на самый крайний…
- У меня ещё есть нож, товарищ лейтенант… – Проговорила Морозова.
Сизова задумчиво посмотрела на Зою Павловну и тихо проговорила:
- Как думаете, товарищ старшина… Что это было? В тылу… До фронта ещё километров тридцать, если не больше… Кто они? И что они здесь делают? И почему так нагло, не скрываясь… Они же уничтожили целый эшелон! Целый полк новобранцев!!!
- Честно? – Старшина посмотрела на командира.
- А иначе и не стоит!
- Я думаю, что это разведка…
- По нам молотили с такой интенсивностью, Зоя Павловна, что на разведку не особенно-то и похоже… Их там не меньше роты было, да ещё и с миномётами!.. А такая толпа через линию фронта незамеченной пройти просто не могла – чай, не 41-ый, уже полтора года воюем, чему-то да научились!
- А если это десант, Мила? – Как-то так само получилось, что старшина перешла на привычное для неё общение, и лейтенант не стала возражать. – Мог это быть десант?
Сизова задумалась на несколько минут и ответила тихо:
- Мне кажется, что вы правы, Зоя Павловна… Десант это… Точно!.. – И тут она вздохнула, и во вздохе этом не было ничего хорошего. – Только… Это самый плохой вариант…
- Да уж не лучший!.. Если немцы выбросили к нам в тыл парашютную роту, то это может означать только то, что задумали они какую-то очень уж грандиозную пакость!..
- Но ведь… Слушайте… Когда мы стояли на узловой станции, я к коменданту сходила… – Сизова уже попросту думала вслух. – Нам до нашего полка оставалось доехать километров 70-80… А это не больше двух часов по «железке», а то и того меньше… От станции мы ехали примерно час – то есть половина дороги…
- Это уж никто не знает, сколь там до места нам оставалось! – Проговорила Морозова, и тяжело вздохнула. – И главное же, что даже карты нет, чтобы к местности привязаться…
- Ну, предположим, старшина, что это половина дороги!.. – Сизова опять «стала» командиром. – До фронта километров около сорока?
- Наверное… Точнее нам не узнать, товарищ лейтенант…
- И до «узловой» столько же?
- Или даже поболе будет!..
Сизова наморщила лоб:
- А что им здесь нужно было, Зоя Павловна? Посреди степи и леса? Тут же ничего нет кроме железной дороги!.. Да ещё целая рота парашютистов!..
- Но ведь эшелон-то они расстреляли!
- Расстреляли… Только… А не проще ли было немцам его разбомбить «Юнкерсами»? Зачем для обычного эшелона, с обычным пехотным, стрелковым полком, не танковым с техникой, не артиллерийским с пушками, и даже не авиационным с самолётами, а с простым стрелковым полком, зачем для этого нужно было выбрасывать десант?!! Как думаете, старшина?
Морозова только пожала плечами в ответ, а Сизова продолжила:
- Ну, не только же для того, чтобы железнодорожное полотно взорвать! Его же восстановить – всего пару часов уйдёт!
- А тогда что?
- А вот действительно, старшина!!! А что тогда?
Они посмотрели друг другу в глаза и…
Догадались, так же как и сказали шёпотом и одновременно:
- Отвлекающий удар!..
Они смотрели друг на друга не меньше минуты, пытаясь понять масштабы своей догадки…
- Зоя Павловна… – Проговорила наконец Сизова. – Мне кажется я знаю, куда эти гады пойдут… Я, пока мы стояли, с помощником коменданта парой слов перебросилась… Точно, конечно, никто не знает – не положено, но через станцию к фронту, к Сталинграду, каждый день идёт больше десятка эшелонов… Таких, как наш…
- Переброска войск… – Поняла Морозова. – Наверное к наступлению… Думаешь что немцы…
- Так вот её каждый день бомбить пытаются, но не выходит ничего – станцию прикрывает целый отдельный зенитный артдивизион!.. Здесь уже, и до самого фронта, это единственный большой железнодорожный узел, старшина! Есть, правда рокадные дороги, но…
Морозова строго и очень пристально, как в былые времена, посмотрела на свою бывшую ученицу, и проговорила тихо:
- А ведь ты права, Людмила… Даром, что лейтенант… Если станцию разбомбить, то… Что делать-то будем, командир?
И это был, по-настоящему, момент истины – теперь от её решения могло зависеть очень и очень многое…
Людмила зачем-то потрогала рукой карман гимнастёрки, в котором лежали треугольнички писем от Сергея и проговорила:
- Сколько до полка – мы не знаем… Но зато мы хоть примерно знаем, сколько отъехали от «узловой»… Блукать всемером по лесам, глупо и опасно – ещё свои за дезертиров примут да и шлёпнут не разбираясь… Надо к «железке» вернуться… Посмотреть что там и как… А потом… Как-нибудь уж сумеем до станции вернуться… Я к коменданту пойду и доложу о немецком десанте, а там… Там посмотрим… Посадят на другой эшелон и доедем до полка…
Она посмотрела на своё потрёпанное войско и проговорила тихо:
- Только… Вот что, старшина… Просто так возвращаться нельзя… Нужна разведка…
- Мы от эшелона отбежали километров пять-шесть, я думаю? – Спросила Морозова, уже понимая замысел лейтенанта.
- Если и больше, то не намного… Девчонки наши… Думаю Капитолина и Леся должны идти… Они самые выносливые, да и устали, судя по всему меньше остальных…
Старшина только кивнула головой в согласии:
- Яровая, Мартынюк! Ко мне!
Они стояли по стойке «почти Смирно!» и внимательно смотрели на своего недавнего инструктора, а Морозова-старшая ставила им задачу…
Тоже, «почти по Уставу»:
- Значит так, девочки… Мы не зайцы лопоухие, чтобы среди леса от немцев скакать, мелькая пятками – мы снайперы!.. Поэтому слушайте приказ!.. Вы должны пройти обратно, до железной дороги, и разведать обстановку… И сделать всё так, как мы вас учили! От этого, бурёнки вы мои, зависят не только ваши жизни, но и жизни ваших подруг!
- Ясно, Зоя Павловна… – Проговорила Капа. – Сделаем, не сомневайтесь… Считайте, что мы на соболиный промысел вышли! А соболь, он знаете какой? Он всё слышит!!! Соболя обмануть ещё суметь надо!..
- Они не соболя, Капитолина!.. Эти звери намного опаснее!.. – Проговорила Сизова. – Потому вам нужно быть во сто крат осторожнее!..
- Мы сумеем, товарищ лейтенант! – Подала голос Леся.
Лейтенант посмотрела в их лица и проговорила:
- До «полотна» километров пять… Думаю не больше… Рассветёт часа через четыре… Поэтому… Час туда, час обратно, и час времени на оценку обстановки!.. А дальше уже будем решать… Вопросы?
- Никак нет!
- Яровая – старшая группы!..
В этот момент лейтенант даже улыбнулась едва заметно, заметив, как у одесситки Леси надулись от обиды губки…
Она совсем уж не по-уставному обняла их за плечи и проговорила тихо, в самые уши:
- Девчонки… Нам всем надо отсюда выбраться!.. И нас осталось совсем мало!.. Вы уж постарайтесь для нас всех!.. Нам просто нужно добраться до наших, но тыкаться, как слепые котята мы не можем!.. Ты же таёжный следопыт, Капа! Поищи следы, чтобы нам понять, куда эта немчура проклятая пошла, а там…
- Всё сделаем, товарищ лейтенант! – Проговорила сибирячка и вскинула винтовку на плечо. – Все следы найдём, не сомневайтесь!
- Ну, тогда…
Сизова замялась на секунду, но ей на выручку пришла старшина Морозова:
- С Богом, девочки!.. С Богом!..

* * *
В ту же ночь… Разведка…

…Они опять шли тем же путём, который ещё так недавно едва ли не весь проделали на четвереньках, спасаясь от внезапного нападения…
Только теперь это были не две напуганные «обезьянки», теперь по редколесью к железной дороге пробирались две сосредоточенные девушки-снайперы. Они сжимали в руках свои винтовки, готовые в любой момент начать стрельбу, и как-то само собой получалось у них вспоминать всё, чему их учили мудрые преподаватели…
Совершенно не отдавая себе отчёта, едва ли не на рефлексе, они бесшумно передвигались по редколесью, используя «шаг лешего», тот, которому их учил упрямый и суровый майор Сиротин, и ни одна веточка не хрустнула под тяжёлыми «кирзачами». Они, не сговариваясь, вспомнили рассказы майора, о том, как ходили по лесам финские снайперы-«кукушки». Только теперь они понимали, насколько бесценным был этот опыт, и пытались делать так, как их учили…
Но было это ох, как непросто!
Так по лесу могли передвигаться только очень опытные солдаты!
Так ходили либо снайперские пары, либо разведчики в головном дозоре, а как известно, туда отправляются только самые опытные и надёжные бойцы…
Всё просто!..
Давно известно, что человек, «задействующий» одновременно и слух и зрений и обоняние, чувствует, видит и слышит намного меньше, чем человек, у которого одно из этих чувств отсутствует. Ведь каждый знает, что слепой, к примеру, человек, намного лучше слышит звуки и запахи, потому, что его организм вот таким образом компенсирует отсутствие зрения. У глухого человека, намного более острее зрение… И так далее… Об этом знают все, но…
Мало кто знает, что при соответствующих тренировках можно научиться по желанию отключать один их органов, чтобы другие работали намного острее! Именно этому и учил девчонок многоопытный Сиротин.
Двое разведчиков, идущих по лесу, должны – один отключить уши, а другой глаза… Это звучит конечно же довольно глупо для непосвящённого, но это именно так!..
…И именно так сейчас пытались идти Капитолина и Леся…
Сибирячка Капа была в этой крохотной группе разведчиков «глазами», а бесшабашная болтушка-хохотушка, одесситка Леся – «ушами», которые внимательно слушали лес, полностью доверившись острому глазу своей подруги…
И, о чудо! У них начало получаться то, что не получалось никогда на тренировках – они всё видели и слышали…
…С того момента, как они оставили своих подруг в заросшем кустами шиповника и папоротником лесном овражке, прошло не меньше получаса. И они уже успели пройти не меньше половины пути к железной дороге…
Вокруг шумели пожелтевшими листьями кроны деревьев, где-то негромко щебетали редкие, не напуганные войной, ночные пичуги…
Тишина и покой царили кругом, и девушкам уже начало казаться, что всё, что произошло с ними и их подругами так недавно, было просто дурным сном…
- Кап! Капа! – Громко зашептала непоседа Леся. – А для чего нам к «железке» возвращаться?
- Как для чего? – Капитолина даже перестала вглядываться по сторонам и уставилась на Лесю, настолько был неожиданным этот вопрос. – Что бы узнать!
- А что узнать, Кап? Что на поезд немцы напали? Так это и так понятно! Что их много? Так чтобы это понять, много мозгов иметь не надо? Так что нам надо узнать, товарищ командир?
- Ты что дура? Или прикидываешься? – Возмутилась Капитолина. – А приказ? Нам же лейтенант приказала всё узнать, Леська! Мы же военные люди!
- Так я и не спорю, Кап, что приказ выполнять надо! – Леся беззаботно приобняла подругу. – Просто зачем, скажи мне, узнавать то, что и так уже известно?
- Ты или объяснишь мне сейчас, чё хочешь, и я тебе по шее щас такого «леща» залеплю, что аж задница гореть будет! – Капитолина воинственно поднесла под нос подруги свой очень не маленький кулак. – Ну! Говори, что удумала, балаболка одесская!
Леся только улыбнулась:
- Я вот о чём подумала, Капа… Нет же уже немцев возле поезда!
- Так мы это и должны узнать?
- А для чего? Вот в чём вопрос! – Вскинулась Леся. – Чтобы потом преспокойно потопать по шпалам до станции? И всё? А для чего же нас целых полгода на курсах учили? Для чего я норматив «Ворошиловского стрелка» выполняла? Чтобы теперь вот просто так, взять и простить немцам эту бойню?!! А девчонки наши, которые в том поезде погибли? Они как же? Что теперь, Капа, просто взять и убежать?
- Дура! – Выдохнула Капитолина, и пошла в прежнем направлении.
- Почему это я дура?
- Потому, что родилась такой, наверное… Ты как с ними воевать собралась?
- А винтовки нам на что? – Леся встала в воинственную позу и взяла свою «трёхлинейку» в обе руки. – Мы же снайперы, подруга!
- А их там, немчуры этой, не меньше роты!!! – Рявкнула сибирячка в полголоса. – С двумя винтовками против роты с автоматами и миномётами?.. Я же и говорю – дура!!!
- Почему с двумя-то? Нас же вон сколько осталось!.. Девчонки… А старшина и лейтенант, так те самые настоящие снайперы!
- Не две, так семь… Это даже не стрелковое отделение, Леся! – Капа заговорила с теми нотками в голосе, с которыми говорила терпеливая мать с капризным ребёнком. – Пойми же ты, дурёха!!! Немцев раз в десять больше! И оружие у них, не в пример нашего… Пока ты затвор передёрнешь, из тебя сито из автоматов сделают!.. Нельзя нам сейчас с ними воевать, никак нельзя!
- А для чего же мы тогда в разведку идём?
- А в разведку нас с тобой отправили для того, чтобы подруг наших спасти, и о тех немцах рассказать, кому положено! – Капитолина остановилась и посмотрела подруге прямо в глаза. – Вот тогда командиры и примут решение, как с этими гадами воевать! Может даже целый батальон на них спустят! Поняла теперь? Эх ты, Аника-воин…
- А может, мы иначе сделаем, Капа?
- А как иначе-то?
- Найдём следы немцев, и пройдёмся по ним… Хоть немножечко…
- И что нам это даст? Только время потеряем?
- Но ведь ты же сама сказала, что немцев около роты… А может меньше? Мы же их не видели ещё! Мы же не знаем сколько их! И разве эти сведения будут не важны потом, когда мы до станции дойдём, и наша Сизова будет о них докладывать «кому положено»?
Капитолина остановилась, внимательно посмотрела на Лесю, и ответила, подумав несколько секунд:
- А ведь ты права, балаболка… Мы же не знаем сколько их… И пока никто не знает… А лейтенанту мы что докладывать будем? Что у эшелона немцев нет? Так она же нас обязательно спросит, куда они пошли! Так?..
И тут у Леси загорелись глаза, потому, что она поняла, что её дисциплинированный и очень «суровый командир», сибирячка-охотница, точно так же, как и она сама, жаждет отомстить за своих погибших подруг. И не она нарушала приказа Сизовой только лишь потому, что до сего момента никак не могла найти для этого повода или причины…
Но теперь… Теперь они, и Леся это уже знала точно, будут не просто искать следы! Теперь они будут добывать важную информацию…
А Капа продолжала размышлять громким шёпотом:
- Далеко от «железки» они уйти не могли… Ну, точно, не дальше, чем мы! Здесь они где-то, в лесу затаились! Ночью в незнакомом лесу только егеря могут так ходить, чтобы не заблукать, поэтому…
- Они отошли в лес, и организовали лагерь, чтобы переночевать!
- Ладно! – Капа наконец-то приняла решение. – Ты правильно всё придумала! Поищем мы их… А как найдём, то и пересчитаем!
- Здорово! – Леся схватила свою подругу ладонями за лицо и чмокнула прямо в нос. – Ты у меня самая умная командирша!!!
- Только ты мне одно пообещай, или не пойдём никуда! – Капа опять стала строгой не по годам. – Мы в них стрелять не будем! Мы их только пересчитаем, и к девчонкам вернёмся!
- Ладно, уж… – Ответила Леся, и спрятала от подруги свои хитрые лисьи глаза…
…Следы множества ног, обутых в тяжёлые, подбитые коваными гвоздями, армейские ботинки или сапоги, нашлись довольно скоро…
…И вот тут Капитолина Яровая заметно занервничала:
- Плохи дела, Лесь… – Сибирская охотница, словно хорошая собачка хаски, едва не утыкалась носом в траву, и рыскала, от одного дерева до другого. – Уходить нам надо отсюда, и поскорее…
- Что ты там унюхала, следопытша лесная? – Ухмыльнулась Леся.
Но Капа была очень серьёзна, и было заметно, что её настроение с каждой секундой резко ухудшается. И вдруг она перешла на шёпот:
- Здесь не простые немцы были, Леся… Это настоящие охотники!..
- Как это? Какие охотники? Немцы это! Солдаты!
- Да тише ты, дура! – Зашипела Капа потревоженной змеёй. – Тише!!!
Она пристальным подозрительным медленным взглядом окинула сначала ближайшие кусты, потом те, которые были подальше. Затем перенесла взгляд ещё дальше, а когда глаза стали бессильны, она прикрыла веки и замерла, как гончая, вслушиваясь в предвечерние лесные шорохи…
Это странное поведение, не слова, а именно поведение подруги, заставило и Лесю отбросить в сторону свою весёлость.
Прошло несколько минут, когда она решилась всё же спросить:
- Ты чего, Кап?
- Это или охотники, или егеря, Леся… – Проговорила Яровая свистящим шёпотом. – А может, и то, и другое… А может ещё хуже… Это бешенные дикие звери…
- Ты что увидела, Кап?
- Следы… – Ответила Яровая. – Ты посмотри на эти следы…
Она провела рукой по траве, отогнула немного в сторону её стебли, и открыла смазанный, словно его специально затирали, но затирали в спешке, след кованого ботинка.
- И что?
- Их много, Леся… Я их много нашла!.. Они короткой цепью по лесу шли…
- Ну и что? Говори же, не томи!
- А то, что все следы пытались либо уничтожить, либо замаскировать травой, как этот…  За основной группой, шла группа специальная, которая уничтожала следы!..
Словно молния ударила в мозг одесситки:
- Слушай! – Она тоже перешла на шёпот. – Я помню!.. Нам же о таком Сиротин рассказывал! Помнишь? Так в Финляндии диверсанты ходили… Идут и следы за собой ветками затирают…
- Правильно… А ещё они хорошо лес знают!.. – Подтвердила догадку подруги Капа. – Смотри! Здесь овражки небольшие кругом, земля сырая, а ни одного следа на мокрой земле! И ещё!.. Они не идут, как медведи напролом туда, куда им надо, но очень точно выдерживают направление! Они петляют, не боятся свернуть, но общее направление держат очень строго… Я знаю только одного человека, который умел бы так ночью по лесу ходить – мой дед, который и родился-то в тайге…
- И что теперь делать?
- Уходить надо, Леся… К нашим!.. Смотри, все следы идут от железной дороги, значит, их там точно нет! И они торопятся, Леся! Шаги больно широкие… Не будут эти гады ночевать в лесу… Они ночью пойдут!.. К девчонкам надо возвращаться, доложить Сизовой, и уходить! Глядишь, ещё и успеем наших предупредить…
Они стояли на краю довольно большой поляны, даже, скорее, небольшого лесного поля или луга, и смотрели в ту сторону, куда ушли немецкие диверсанты. Там, вдалеке, на фоне лунного, но уже начавшего сереть, предрассветного неба чернела полоска леса, а над горизонтом завис ярко-жёлтый диск полной луны, который уже был готов нырнуть через несколько часов, а может и минут в этот самый лес…
- Нет! – Резко произнесла Леся.
- Что «нет», дура? Уходить надо!
- Нет! Нам нечего рассказать лейтенанту, Капа! – Девушка крепко сжала цевьё своей «мосинки». – Мы так и не знаем сколько их!
- Много!
- А сколько это «много», Капа? Это «очень много», и «чуть-чуть»? Что мы с тобой видели? Следы? И ни одного фрица! – Она передёрнула затвор винтовки, досылая патрон в патронник, и решительно сказала. – У нас есть ещё примерно час, чтобы вернуться к девчонкам… Поэтому я пойду и посмотрю! На ту сторону луга! Пять минут туда, пять обратно! Если ничего не увижу нового, то тогда будем возвращаться!
- Я тебе приказываю не ходить! – Проговорила Капитолина. – Нельзя туда!!!
- А ты кто такая вообще, чтобы мне приказывать? – Леся смело посмотрела в глаза подруги. – Ты даже не ефрейтор! Ты такой же боец, как и я! Рядовая Яровая!..
- Сизова…
- Сизова сейчас далеко, подруга! И она спросит с нас разведданные! И что мы ей расскажем? Что видели много следов? А чьих? Немецких? А на них что, было написано, что они немецкие? А может это наши какие-нибудь, а? Какой-нибудь отряд секретных «смершевцев», которые здесь уже охотятся за теми немцами а? Мы же не знаем ничего!!!
Капитолина думала несколько секунд, понурив голову, а потом подняла глаза и проговорила:
- Леська… Не ходи… Не доброе чую… – Проговорила она уже просительным тоном. – Когда отца в тайге росомаха насмерть порвала, я за сутки беду чуяла… И даже сердце болело… Как сейчас… И голова раскалывалась… Не ходи туда… Пожалуйста!..
Леся присела на корточки около подруги, погладила её по голове и проговорила тихо:
- Да ты не дрейфь, сибирячка! Всё хорошо будет! Я же бегом! Туда и сразу назад! – А потом улыбнулась хитро. – А чтобы ты меня так уж сильно не жалела, так я тебе скажу, как мне мой папка говорил, когда я рассказывала ему песню про то что у меня очень сильно болит голова и поэтому я не пойду в школу: «Это не страшно, Леська! Голова не жопа, на ней за партой не сидеть! Поболит и перестанет!»…
- Дура!
- Ага! – Улыбнулась одесситка. – Я хоть и спортсменка, Капа, но стреляешь ты лучше, чем я… Зато я быстрее бегаю! Сиди здесь, и прикрывай меня, если что… А я скоро!..
С этими словами Леся Мартынюк пригнулась в земле, и на полусогнутых, как их учили бегать ещё до Присяги, на «Курсе молодого бойца», используя, говоря уставным языком «складки местности и естественные укрытия», а попросту от куста к кусту, стала перебегать луг…
«…Дура!!! Куда ж ты бежишь-то, дурёха! – Капитолина залегла у ствола крайнего дерева, и теперь во все глаза смотрела в спину удаляющейся подруги. – Вернись, Леська! Не надо! Не ходи!!!»
Да только разве ж можно было остановить мыслями эту бесшабашную одесситку…
Она хоть и пригибалась к земле, хоть и перебегала от куста к кусту, но делала это так стремительно, что со стороны казалось, что она просто-напросто бежит, как это делала не раз до войны, какую-то спортивную дистанцию…
Грациозная, изящная и лёгкая, как настоящая серна, на бег этой девчонки можно было просто засмотреться!.. И её не портили не мешковатые галифе, ни гимнастёрка надувшаяся парусом, ни грубые кирзовые сапоги, и ни даже винтовка в руке! Красоту, как говориться, ничем не испортишь!..
Видимо об этом же думали и те, другие, которые тоже наблюдали за этим стайерским забегом… Да только…
Не до красоты видать было наблюдателям… Не до эстетики женского тела…
В какой-то момент Капитолина, которая не отрывала глаз от своей подруги, увидела, как Леся вдруг резко остановилась рядом с очередным кустом, словно натолкнулась на стену, и медленно распрямила спину…
«…Ты чего? – Прокричала молча Капа. – Ты чего встала, дура? Прячься! Тебя же за версту видать! Прячься, Леська!..»
Да только было поздно…
Капа увидела, как метрах пятидесяти от её подруги, а от неё самой метрах в двухстах, из большого, раскидистого куста выросли две мужские фигуры во вражеской форме…
- Говорила же я тебе, что это нелюди лесные! – Прошептала Капа, передёрнула затвор своей винтовки и прильнула глазом к прицелу. – Волки бешеные!.. Вурдалаки! Присядь! Присядь, дура! Я же их не вижу!!!
В том, что это были немцы, причём не простые, а именно парашютисты, было понятно сразу…
Одетые в тёплое шерстяное прыжковое трико тёмно-серого цвета, поверх которого были надеты пятнистые, чуть ниже колен, бриджи и такие же пятнистые, в серых тонах, куртки, со множеством карманов, которые были чем-то под завязку набиты… В руках у них были немецкие автоматы…
Двое крепких мужчин медленно приближались к замершей от неожиданности Лесе, и автоматы в их руках были направлены прямо на девушку…
- Halte! Die H;nde nach oben! H;nde Hoch! Die Waffen zu werfen!!!  – Проговорил один из немцев негромко.
А другой сделал на своём лице улыбку, и проговорил «ласково»:
- Gehe hierher! Gehe!..
Они приближались, а Леся всё никак не могла выйти из ступора…
- Да отойди же ты в сторону, дура! – Рявкнула во весь голос Капитолина.
И этот одинокий возглас, словно стал сигналом к чему-то…
Леся резко вскинула свою винтовку, и выстрелила, почти не целясь – до немцев было уже меньше двадцати метров…
- Б-бах! Та-та-та-та! Б-бах!..
Винтовочные выстрелы и короткая автоматная очередь прозвучали почти одновременно…
…Своим единственным выстрелом Леся «записала» на свой снайперский счёт «своего первого немца» – её пуля вошла точно в лоб, точно под срез каски!..
Первого и последнего…
Автоматная очередь перечертила девичье тело на косую, от плеча до бедра, и Леся стала падать на траву… Медленно… Так медленно, словно в кинопроекторе заела плёнка и теперь изображение поплыло…
Второго немца уложила Капитолина… Точно так же, в лоб, и тоже под срез каски… И бросилась бежать сломя голову к своей подруге…
…Всего одного взгляда, даже такой, неискушённой ещё в людской смерти девушки, как Капитолина, было достаточно, чтобы понять, что Леся уже нежилец…
Всего-то четыре крошечных кусочка металла, выпущенные безжалостной рукой из автомата сделали непоправимое – одна из пуль, попала, скорее всего, в подключичную аорту, вызвав такое кровотечение, что уже весь верх её гимнастёрки был не защитного, зелёного, а тёмно-бурого цвета… Вторая пуля вошла точно в «солнечное сплетение» Леси, а третья и четвёртая превратили в месиво её печень…
Странно, но она была ещё жива, когда Капа упала прямо перед ней на колени и приподняла голову:
- Как же это! – Прошептала сибирячка, и её горло сдавили спазмы рыданий. – Что же ты наделала, Леся?
- Больно… – Прошептала смертельно раненная одесситка и улыбнулась. – А всё-таки я раньше тебя, Кап…
Её голова безвольно откинулась назад, а голубые глаза замерли и как-то сразу остекленели…
- Гады! – шептала Капитолина, понимая, что Лесина душа уже отлетела. – Га-ады-ы-ы!!! Я отомщу, Леська!!! За всех наших девчонок отомщу!..
И небыло в её глазах слёз!..
Высохли все! До капли! Так и не пробившись наружу…
Зато вместо них в эти минуты внутри Капы родилась жгучая, душащая ненависть… Да и вся Капитолина, наверное, в этот момент родилась заново… Теперь в ней жило одно единственное чувство – месть! И именно теперь она, если бы узнала, конечно, смогла бы понять в этом чувстве свою старшину Морозову…
Но небыло никого рядом, чтобы подсказать и направить, и…
Капа стала действовать на свой страх и риск…
Зная наверняка, как далеко ночью в лесу разносится звук выстрела, а ещё, понимая, что эти двое убитых немцев могли быть только секретным дозором или разведкой, а все остальные диверсанты не далеко и наверняка захотят узнать, кто это тут нарушает покой предутренних лесных сумерек, она не стала больше мешкать ни секунды.
Оглянувшись воровато по сторонам, Капа подползла на четвереньках к парашютистам...
- Мы ещё повоюем с вами, гады! – Только и сказала сибирячка. – И ваши «трещотки» мне ещё пригодятся!
Она расстегнула пояса убитых, сняла их вместе с подсумками, в которых покоились автоматные магазины. Затем запихнула за свой пояс четыре трофейные гранаты с длинными деревянными ручками, повесила на свои не по-девичьи широкую спину оба автомата, свои и Лесину винтовку, и…
- Пойдём, подруга… Я тебя вынесу… А эти вурдалаки пусть облизнуться!..
Крякнув, совсем по-мужски, когда поднимают что-то тяжёлое, она подняла на руки тело Леси и пошла к лесу. Так быстро, как хватало сил под этой нечеловеческой, горькой ношей…
…Капа была права – звуки в вечернем и ночном лесу слышно очень далеко, особенно если это звуки выстрелов…
Как настоящая сибирячка-охотница она очень легко ориентировалась в лесу, который настоящим лесом, и назвать-то было нельзя! И она точно знала, куда надо идти! Словно чуяла, как лесной зверь…
А ещё она знала, седьмое чувство это было что ли, что та лощинка, в которой они с Лесей оставили своих подруг и командиров, намного ближе, чем могло бы показаться…
И она совсем не удивилась, когда через четверть часа, или чуть-чуть больше, она лицом к лицу столкнулась, на одной из крохотных, как блюдце, полянок, с Сиротиной и Ольгой Рублёвой…
- Что? – Выдохнула лейтенант.
- Напоролись… На поляне… Леська одного срубила!.. А я не успела – тот, второй, раньше выстрелил…
- Далеко?
- Минут пятнадцать шла… – Ответила Капа, так и продолжая держать на руках бездыханное тело подруги.
- Совсем близко!..
- Они за нами пойдут, товарищ лейтенант!.. Точно пойдут!.. Они ночного леса не боятся! Натасканные, волки!..
- Много их?
- Следов было много… Но их убирали!.. С пониманием убирали!..
- Ясно! – Сизова посмотрела на Капитолину с сожалением. – Жаль, Лесю… Глупая смерть…
И тут, едва слышно, проговорила Ольга, которая всё это время молчала и только смотрела, не отрываясь, широко раскрытыми, ничего не понимающими глазами на мёртвую подругу:
- А разве смерть бывает не глупая?.. Смерть двадцатилетней девчонки, которая должна была детей рожать, а не воевать с фашистами!.. Разве её смерть может быть не глупой?
- Может, боец! – Ответила жёстко Сизова. – И это не ты сейчас права, а просто я ошиблась… Боец взвода снайперов, Леся Мартынюк, погибла в неравном бою, как настоящий солдат! За свою Родину! И не испугалась, и сумела уничтожить врага!.. Она приняла достойную смерть, боец! Смерть достойную солдата!..
Она посмотрела в глаза Ольги, полные слёз, и сказала уже намного мягче:
- Из всех вас, девочки мои, она самая первая открыла свои личный снайперский счёт!.. И приняла геройскую смерть…
- А ведь я же на неё никогда не злилась… Честное слово!.. – Только и сумела проговорить Ольга.
- Всё! Закончили сопли, бойцы! – Проговорила Сизова. – Помоги Лесю нести!
- Я её не отдам! – Капа прижала тело подруги к груди. – Я сама её донесу!..
Лейтенант только и сделала, что посмотрела на сибирячку с пониманием, и обратилась к Рублёвой:
- Утри свои «столичные» слюни, красноармеец Рублёва, и возьми у Капы трофеи!.. Чует моё сердце, что они нам ещё пригодятся…
…Через десять минут они уже были в лощинке, в которой укрывались девчонки взвода Сизовой, под началом Морозовой-старшей…
Смерть Леси стала для всех не просто неожиданностью, а повергла в глубокий шок – все знали или думали, по крайней мере, что уж кто-кто, а она, одесситка, сумеет выкрутиться их любой передряги…
…- А теперь мы будем ждать, старшина! – Проговорила Сизова немного погода. – Если Капитолина всё правильно поняла, то эти «непонятные» немцы обязательно попробуют нас найти… Но ночью это сделать будет сложно, а если верить Капке, то они торопятся – значит, очень уж тщательно искать не станут…
- Подождём-посмотрим? – Догадалась Морозова.
- И «сядем на закорки»… – Подвела итог лейтенант. – Мы не знаем, сколько их и куда они стремятся, но выпускать их из этого леса нельзя, Зоя Павловна, чтобы большого горя небыло… Ни за что нельзя!!!
Морозова только посмотрела с пониманием на свою такую повзрослевшую, бывшую ученицу и спросила устало:
- Что предлагаешь, Мила? Воевать с нашими девчонками-полунедоучками? Ведь вдвоём мы с тобой, как ни крути, а не потянем против роты парашютистов…
- А если их меньше?..
- Но мы этого не знаем!
- Они, старшина, нас будут искать, потому что неспроста они здесь, а с каким-то секретным заданием! А если так, то ни один командир разведгруппы не допустит у себя за спиной «блуждающего снайпера»! Никогда не допустит! – Ответила Сизова. – Они нас будут искать обязательно, вернее, уползшего раненного снайпера… А мы их подождём, и посчитаем… А от того счёта и пляс начнём…
- Положим же девок, Мила!.. Дуры они ещё совсем неопытные…
- Они, Зоя Павловна, в первую очередь снайперы! – И в этот момент в голосе Сизовой зазвенел металл. – Вы думаете, что мне их не жалко? Жалко!!! Всех вместе и каждую в отдельности!!! Мы их полгода на курсах «парили», а немцы взяли, да и положили почти всех одним махом, одной миной по вагону!.. Всех жалко!!!
Сизова жестко потёрла своё лицо ладонью:
- Они, сыкухи малолетние, в том вагоне совсем ни за грош погибли!.. А вот Леся… Если выживем, то я её посмертно к Красной Звезде представлю…
- Если выживем… – Словно эхо повторила Морозова.
- Выживем, тренер!.. У нас выбора другого просто нет…
- Мы-то выживем… Раз до этого выживали… А девочки наши? Они же в войне совсем ещё не понимают ни хрена! Стрелять они умеют, мать их!.. Ползать-маскироваться… Снайперские премудрости изучили… – Она говорила жёстко, ещё как тогда до войны, когда учила Милу стрелять в тире. – А вот сумеют наши девки в живого человека выстрелить, а не в мишень?!! Вот в чём большой вопрос, товарищ лейтенант… И получается, что настоящих бойцов в нашем войске, ты да я, да ещё Капитолина, которая сегодня своего самого первого уложила…
- Справимся! – Ответила Сизова. – Нам теперь просто нельзя иначе!..
- Ладно, Милка… Ты у нас командир… Давай подождём…

* * *
Под утро в овраге. Почётный воинский салют…

…Но ждать немцев им пришлось довольно долго…
И за это время…
…- Так, бойцы! Будем сестрёнку нашу хоронить… – Проговорила тихо,  каким-то утробным голосом старшина Морозова. – Не по-нашему это, не по-русски… Только другого выхода у нас сейчас нет…
Лесю Мартынюк, их по-настоящему первую боевую потерю, похоронили прямо здесь, в глухом овражке, выкопав на скорую руку мелкую могилку…
Нашлось здесь такое место, ямка, которую расчистили руками, выбрасывая гнилые сучья и прелую траву, а потом старшина Морозова отдала свой нож Капе, которая и углубила эту ямку немного, не доверив это скорбное дело никому…
Лесю уложили в её последнее пристанище, прикрыли лицо пилоткой, и точно так же, голыми руками, забросали тело осклизлой землёй и сучьями…
Этот, непомерно тяжелый, труд продолжался несколько долгих минут, а к концу, этой ужасной ночи, в глухом лесном овражке вырос одинокий крохотный холмик, прикрытый от посторонних глаз пожухлой гнилой травой…
Вот таким и получилось последнее пристанище для их весёлой подруги одесситки Леси, так и не успевших пожить толком… Без положенной красноармейцу звезды над надгробием, без христианского креста, да и без самого надгробия…
И растёрли девчонки грязь, оставшуюся на руках, по своим миловидным лицам, вытирая горькие и немые слёзы, превращая её в боевую снайперскую маскировку… И именно в этот самый момент они, наверное, и превратились из молоденьких девчонок, в злых, непримиримых и безжалостных снайперов…
И выстроились они рядом с этим холмиком гнилой травы в короткий печальный строй…
Не плакали только Сизова и Морозова, лица которых превратились над этой могилкой в каменные маски Сфинксов…
…Группа стояла строем в одну шеренгу по стойке «Смирно!», отдавая последние воинские почести своей геройской подруге…
- Готовсь! – Готовь скомандовала шёпотом Морозова.
Они подняли свои «мосинки», готовясь дать последний салют.
- Пли!
Сухо щелкнули бойки снайперских винтовок, не произведя ни одного выстрела…
Маскировка, мать её!!!
В это проклятую ночь её нужно было соблюдать как никогда…
- Пли!
- Готовсь!
- Пли!..
Этот немой салют оглушил их больше, чем залп полковой артиллерии.
Он гремел в их головах, отдаваясь, повторенный многократно, эхом памяти…
- Запомните это место, девочки! – Тихо проговорила Сизова. – Запомните, и вернитесь сюда, к нашей Лесе Мартынюк, после войны!.. Вернитесь, кто выживет…

* * *
Утро… Барон фон «Диверсия»…

…Капа была права – эти «волки» действительно умели ходить ночью…
Но…
Видимо, всё же, они не рискнули бросаться в погоню по лесу, в котором, в ночной темени ничего не увидишь, не включив фонаря. И тогда, фонарь этот, его свет, мог бы послужить снайперу прекрасной мишенью! Как в тире – стреляй, не хочу!..
Нет, не рискнули немцы искать в ночном лесу раненного снайпера, и передвигаться по лесу тоже не рискнули! Ведь не известно же где он, тот, кого они хотели найти! Толи уполз, ушёл далеко, толи затаился и ждёт своего часа…
…А ночной лес продолжал жить своей обычной жизнь, словно и небыло кругом войны, словно небыло вокруг смертей – жизнь в лесу шла своим размеренным, установленным тысячелетиями назад, чередом…
Что-то, где-то шуршало в траве и кустах. Были слышны тихие шорохи, попискивания, похрустывания…
А один раз, прямо над головой затаившихся в овражке девчонок, нервы которых были натянуты, как струны арфы, неожиданно ухнул филин:
- Уг-гу-у! Уг-гу-у! – Прокричала большая птица.
И хлопнув несколько раз крыльями, скрылась в темноте лесным ночным призраком…
- Ф-ф-ф-ф-ф! – Зарина натужно выпустила воздух сквозь зубы, посмотрела на Машу Морозову, сидевшую рядом, и проговорила свистящим шёпотом. – Я чуть не выстрелила от страха, Машка… Он так неожиданно появился…
- Цыц, мне! – Шикнула Морозова-старшая. – Не болтать!!! Не на танцах в городском парке!!!
…Это была, наверное, самая длинная ночь в жизни каждой из них… И им уже начинало казаться, что она теперь будет длится вечно, и день уже не наступит никогда…
Но…
Всё имеет своё начало и свой конец, и жёлтому светилу было абсолютно всё равно, что происходит на земле – солнце проснулось вовремя, и стало потихоньку карабкаться на небосвод…
Чернильная темень ночи стала постепенно сереть, теряя свою непроглядную черноту, и на овражек, давший приют на эту ночь напуганным девчонкам, упал густой, как молоко, серо-белый туман… Наступало утро…
И послышались тихие шорохи…
С той стороны, откуда Капитолина принесла из разведки тело своей подруги и пару трофейных автоматов…
Нет…
Что-то было не так в этих шорохах, что-то было в них странное и зловещее…
Капитолина, сибирячка, охотница, с детства ходившая с отцом в тайгу на промысел пушнины, точно знала, как крадётся хищник, потому что не один раз сталкивалась даже с осторожным амурским тигром, не говоря уже о волках или росомахах…
Она-то и услышала первой, своим опытным ухом охотницы, эти странные шорохи, и медленно, подняла руку, привлекая внимание Сизовой и старшины Морозовой. А Зоя Павловна только порадовалась мысленно за то, что среди них есть такая девчонка, пусть и не обстрелянная ещё толком, но очень тонко понимающая лес…
Любой инструктор, преподающий способы маскировки, похвалил бы её теперь, даже вечно придирчивый майор Сиротин!.. Капитолина, сама того не понимая, а только на рефлексе, вбитом ей ещё отцом, поступила совершенно правильно!..
…Дело в том, что ближе к утру, на рассвете, в лесу наступают такие минуты, когда «ночные» его жители уже заканчивают свои дела и собираются залечь в дневную спячку, а «дневные» ещё не проснулись. И тогда в предрассветном лесу наступает полнейшая, звенящая тишина, в которой человеческий чих или кашель, не дай Бог во время войны, слышно почти за километр! А сломанная под подошвой маленькая сухая веточка, «стреляет», как 120-тимиллиметровая гаубица!..
И ещё…
Этому тоже учил Капитолину отец, соболь, за которым они и охотились, обладает не только прекрасным слухом, но ещё и зрением и обонянием! Но лучше всего у него развита реакция – подстрелить этого зверька или заманить в силки, может только тот, кто охотится на него всю жизнь! Так вот! Любое резкое движение в лесу, на фоне неподвижных, или едва колышущихся листьев, опытный следопыт, не говоря уже о соболе, увидит метров за 300-400, а то и больше! Увидит, и обязательно среагирует!!! И вполне возможно автоматной очередью!..
Капа сделала так, как этому учил её отец, охотник-промысловик…
А старшина Морозова поняла…
Поняла, что Капа услышала хищника… Или хищников… Двуногих безжалостных вурдалаков, говорящих по-немецки…
Лейтенант Сизова тоже очень медленно, благо огромный опыт снайпера тоже открыл ей некогда эти секреты, подползла к основанию кустов, где между колючими стеблями можно было увидеть хоть что-то, и посмотрела в сторону, откуда раздались подозрительные шорохи…
Да… Это были они…
Немецкие парашютисты, разгромившие эшелон, и убившие Лесю…
Сначала из кустов медленно и очень осторожно выплыли двое…
Что и говорить, эти немецкие егеря тоже знали своё дело и тоже знали лес, и были, как минимум, элитой среди спецкоманд – они шли очень «правильно», а руки, сжимавшие автоматы, были готовы начать стрелять на любой подозрительный шорох в тот же миг…
Один цепким взглядом осматривал окрестности, а второй их слушал, полуприкрыв глаза – немецкий дозор шёл именно так, как рассказывал о них и учил своих курсанток суровый Сиротин, по принципу: «Смотри – не слушай, слушай – не смотри»…
Это явно был немецкий головной дозор, шедший перед основным отрядом. И передвигался он очень не торопливо…
Как казалось поначалу…
Но прошло две-три секунды, и Сизова с ужасом поняла, что может не успеть спрятаться! Казалось, что немцы передвигаются не быстрее черепах, но за эти считанные секунды они успели «проползти» не меньше трёх, а то четырёх метров, и были уже совсем рядом!..
«…Как идут, гады! Как идут! – Подумала лейтенант, и, уподобившись раку, медленно сдала назад, в овражек. – Профессионалы-диверсанты! Всё видят, всё слышат, а скорость шага, как по просёлочной дороге!..»
Она посмотрела на старшину, потом на Капитолину, и сделала странный жест – вытянула распрямлённую ладонь, а потом медленно, словно вдавливала в землю что-то невидимое, опустила её к земле, да так, что ладонь исчезла в молоке тумана…
И её поняли!.. А ещё через миг, все шесть женских головок просто нырнули в это клубящееся белое марево – девчонки улеглись животами на землю, приминая листья папоротнику, и с головой уходя в туман, благо в овражке его слой был не меньше метра…
И вовремя!..
Буквально просочившись через колючки шиповника, над овражком и над его «молоком», практически бесшумно возникло лицо немецкого дозорного в совокупности с автоматным стволом, который несколько раз хищно поводил своим «чёрным глазом» туда-сюда в разные стороны… А потом и лицо и автомат исчезли… Видимо разведчик решил для себя, что здесь, в овраге, всё чисто…
…Они лежали, чуть дыша, застыв в самых неожиданных, и даже нелепых позах, уподобившись скульптурам «Девушка с веслом», и почти не видели друг друга в этом месиве папоротника и тумана, а Сизова только то и делала, что прислушивалась к шорохам…
Прошло ещё несколько секунд, и она наконец-то услышала приглушённый шёпот:
- Unsere Spione als auch haben diesen Scharfsch;tzen, Karl nicht entdeckt! Und doch ist er verwundet, und nach der Menge des Blutes – ist es schwer! – Проговорил хриплый, прокуренный шёпот человека среднего возраста.
И ему ответил голос более молодой:
- Unsere die Kerle verwenden ganze seine F;higkeit, Herr der Oberstleutnant!.. Offenbar hat dieser Scharfsch;tze заполз in irgendwelche нору, ja eben dem Gott zur;ckgegeben ich ersticke!
- Mich interessieren Ihre Schlussfolgerungen, Herr der Ober-Leutnant nicht! – В голосе «старшего» сквозило неприкрытое раздражение. – Ich der Spezialist, im Unterschied zu Ihnen! Mir ist der K;rper es der Zeiger notwendig, der sogar verwundet gekonnt hat, двоих von Ihrer хвалёной des Kommandos zu legen! Ich will nicht seinen Blick auf dem eigenen Nacken st;ndig f;hlen!
- Verzeihen Sie, Herr Ul'briht, aber ich sehe die Gr;nde nicht, die uns st;ren k;nnten, bis zu diesem Eisenbahnknotenpunkt zu gelangen, diese der Batterie zu zerst;ren, und unseren Fliegern zu erm;glichen, diese die Teufelsstation zu zerst;ren!!! Die Abteilung ist wegen drei gleich die wertvollen Gruppen aufgeteilt, und wenn irgendeinen dort der einsame verwundete Scharfsch;tze pl;tzlich entschieden hat, was kann...
- Sie sind, Karl, wie der Diener Ihren sehr geehrt das Onkelchen, des Generales des Barones den Hintergrund Shaintza dumm! – Резко прервал говорившего злой шёпот. – Nicht schauend darauf, dient was in den besten Teilen Des gro;en Reiches! Sogar kann ein unzeitiger Schuss es den Selbstm;rder, ganze unsere geheime Mission abrei;en! Ich hoffe mich, dass er irgendwo unter dem Busch in diesem verfluchten Wald doch gestorben ist!.. Man mu; sich, Karl – bei uns allen zwei Tages und Nacht beeilen, Bis zu der Station noch vierzig Kilometer und uns noch durch den Fluss bef;rdert zu werden!..
…Шёпот спорящих немецких офицеров постепенно отдалился, и Сизова рискнула высунуть голову из тумана…
И замерла от неожиданности – по ту сторону кустов, совершенно бесшумно, вышагивали тяжёлые немецкие ботинки…
Людмила видела только ноги, но ей было достаточно и этого…
Простояв на руках, уже дрожавших от напряжения, несколько долгих минут, он медленно опустилась грудью на землю, только тихо выдохнула:
- Ф-ф-ф-ф-ф-ф…
Она подождала ещё минуту и села, и её примеру тут же последовали все остальные – лежать в одних гимнастёрках на такой сырой и холодной земле было невыносимо трудно!..
- Старшина! – Позвала Сизова тихо.
И буквально через секунду рядом с ней уже сидела Морозова-старшая:
- Я, товарищ лейтенант!
- Плохи дела, Зоя Павловна… – Только и сказала Людмила.
- Что, товарищ лейтенант?
- Мы с вами были правы, когда думали, что немцы пойдут к узловой станции…
- Откуда знаешь-то, Людмила? – Удивилась Морозова. – Неужто по ихнему шпрехаешь?
- Шпрехаю немного… – Горько усмехнулась Сизова. – На фронт из университета уходила, вы же знаете… После последнего курса «инъяза»…
Она как-то очень не по-женски строго посмотрела на свою старшину:
- Это спецкоманда… И они действительно очень торопятся – Яровая была права! У них есть всего двое суток, до «узловой» около сорока километров, но им, гадам, нужно ещё переправиться, через какую-то местную реку! – Выпалила Сизова на едином дыхании. – Через двое суток, как я поняла, будет большой авианалёт на станцию, и задача этих «призраков» уничтожить зенитные батареи!
- Совсем хреново! – Не удержалась старшина. – А поезд, значит, который они расстреляли вблизи фронта – это действительно был отвлекающий удар…
Она посмотрела по сторонам, словно искала чего-то:
- Пока к эшелону кого-то отправят, пока там, на месте сообразят… – И она пристально посмотрела на свою бывшую ученицу. – А ведь не успеют этих фрицев перехватить, Милка!.. Как пить дать не успеют!.. И что теперь?
- А теперь мы будем воевать по-настоящему, товарищ старшина! – В голосе Сизовой зазвучал металл, а в глазах появились странные огоньки. – Сколько у нас есть патронов?
- То, что успела прихватить и то, что есть у девчонок…
Морозова подтянула поближе к себе выцветший армейский «сидор», и развязала его лямки:
- Вот, товарищ лейтенант… Семь пачек, по десять обойм… Итого триста пятьдесят патронов… На семь ружей… – И тут она резко осеклась, посмотрела на небольшой холмик и продолжила. – На шесть ружей, если попусту не тратить, то почти на батальон немцев хватит укокошить!
- На батальон нам не надо… – Проговорила задумчиво Сизова. – Я насчитала девятнадцать пар сапог… Ну, плюс головной и замыкающий дозоры… Их всего человек 65-70…
- Откуда такой счёт, товарищ лейтенант?
- Я слышала, что они разделились на три равноценных отряда и идут параллельно… К реке идут!... А главный у них… Я за этим гадом уже охотилась однажды, Зоя Павловна… Только он тогда от меня ушёл – хитрый, как лис!.. – Сизова облизнула губы, как это наверняка сделала бы пантера, которая почуяла свою дичь. – Подполковник! Профессор-преподаватель в берлинской школе диверсантов! Барон Хайнц фон Ульбрихт!.. Гад, каких поискать!.. Вся армейская разведка знает, что если поблизости появился барон фон «Диверсия», то где-то в этом районе намечается очень большая пакость, Зоя Павловна! Этот подполковник почти легенда диверсантского ремесла!.. Кавалер Рыцарского Креста! Его этой сволоте сам Гитлер лично вручал!..
- Значит надо сделать так, чтобы больше не вручал! – Отрезала старшина. – Сколько их? Около семидесяти?
- Примерно, старшина…
- Ну, и что такого? По две с половиной обоймы точных выстрелов на каждую? – Старшина как-то даже зло посмотрела на лейтенанта. – Неужто не справимся? А на кой ляд мы тогда наших девчонок полгода своему ремеслу учили? Да мы сами с тобой, Милка, половину этих гавриков уложим – девкам делать будет нечего! Или не помнишь, как перед войной они к нам на первенство приезжали и только облизнулись! Ни один из ихних стрелков даже в первую «десятку» не попал – все призовые места нашими были!..
Сизова только вздохнула в ответ:
- Надо справиться, товарищ старшина… Только здесь будет другое первенство… Кто первый выживет…
Она посмотрела на циферблат своих наручных часов и тихо проговорила, не обращаясь ни к кому:
- Слушай приказ, красноармейцы… Задача – задержать немецкий диверсионный отряд… По возможности – уничтожить!.. Вспомнить всё, чему вас учили – эти немце не «обычные»! Эта команда специально подготовлена для проведения крупных диверсий в тылу врага, а это значит – в нашем тылу… – Она взяла в руки свою проверенную «мосинку» и стёрла ладонью крупные капли росы с её приклада. – Подмога будет, девочки… За тех полсуток, что прошли с момента расстрела нашего эшелона, командование уже должно было её направить… Но пока она придёт… Пока она придёт, мы должны выполнить свой долг, и задержать немцев в этом лесу, не позволив им переправиться через реку! Приказ ясен?
- Так точно? – Был ответ, беззвучный, одними губами.
- Знать бы ещё, сколько до той реки… – Проговорила тихо Морозова-старшая. – Ни карты, ни компаса нет…
- Километра три-четыре, не больше! – Сказала вдруг Капа Яровая.
Старшина усмехнулась скептически:
- Тебе-то откуда знать? Или ты воду, как верблюд в пустыне под песком, на расстоянии нескольких километров чуешь? – Морозова-старшая даже отвернулась к ней спиной. – Тоже мне ещё!.. Если б хоть Зарина такое сказала… Это она может чуять! А эта… Тоже мне ещё, розыскная собака!
- Туман… – Только и ответила Капа.
- Что туман? – Переспросила Сизова, заметив уверенный взгляд сибирячки. – Говори!
- Я всю жизнь в тайгу хожу! – Капитолина словно оправдываясь, заговорила очень быстро, что было совершенно не свойственно её размеренному, и почти флегматичному характеру. – В зимовьях ночевала!.. Я по туману утреннему, точно могу сказать, есть рядом река или нет, и сколько до неё! Туман, он же от воды! Чем до воды ближе, тем туман гуще!.. Километра три-четыре здесь до реки, никак не больше!!!
Морозова и Сизова только переглянулись…
Лейтенант подумала над словами Капы несколько минут, и, наконец-то, приняла окончательное решение:
- Слушать меня всем! – Проговорила она строго, но без «суровой командирской нотки» в голосе. – Значит так, бойцы!.. Девочки мои… Нас мало, а их раз в десять больше… Но задержать этих гадов в этом лесу больше некому… И делать это придётся нам…
Она посмотрела на старшину Морозову:
- Говорю это не только своему заместителю, Зое Павловне, а всем вам, чтобы ни одна из вас не растерялась, если со мной или с ней в бою что-то случится… Вы все должны знать, и понимать свою задачу, и действовать как настоящие снайперы – не дожидаясь дополнительного приказа!.. Потому, что его может и не поступить – бой есть бой, и случится, может всякое…
Она посмотрела на старшину и увидела одобрительный кивок головой.
- Поэтому!.. Сейчас мы будем есть! – Такого поворота не ожидал никто.
Все просто опешили от последних слов лейтенанта…
Первой нашлась Ольга Рублёва:
- Разрешите обратиться, товарищ лейтенант?
- Говори, красноармеец!
- Вы только что нам сказали, что… Ну, что немцев нельзя из этого леса… Что это очень важно, и мы здесь одни… И теперь есть?
Сизова только улыбнулась уголком рта:
- А ты когда ела в последний раз, Рублёва?
- Вчера… Перед…
- А ты, Рахимова? – Спросила лейтенант.
Зарина скосила в сторону свои глаза степной серны, и проговорила, как всегда, словно стеснялась своих слов:
- Я только вчера утром… Вечером не хотелось – я рисовала…
И тут старшина Морозова, видимо поняв мысль Сизовой, подхватила, и продолжила этот «допрос личного состава»:
- Боец Морозова! А вы когда принимали пищу в последний раз?
- Как все… Вчера в поезде… – Ответила Маша, робко взглянув на свою, такую строгую мать. – Чай хотели с девчонками пить… Только не успели…
- С девчонками… Понятно… – Проговорила старшина и посмотрела на Капитолину. – А когда в последний раз ели вы, каптёр взвода, красноармеец Яровая?
- Так!.. А что я? Рыжая?!! – Возмутилась Капа. – Как все!..
И тут лейтенант Сизова опять «взяла слово»:
- А кто из вас вспомнит, чему мы вас, соплюшки, со старшиной Морозовой столько времени учили? На что время тратили?!! На вот такие глупые вопросы в боевой обстановке?!!
- Снайпер всегда должен был быть сыт, чтобы чувство голода не отвлекало его от выполнения поставленной задачи! – Робко проговорила Зарина Рахимова.
- Ну, хоть одна вспомнила! – Выдохнула старшина Морозова. – Молодец, Зарина! Хоть в этом, «в пожрать», лучше других!
Зарина опустила к земле взгляд и стыдливо, едва слышно проговорила:
- Я хорошо стреляю, товарищ старшина – 93 из 100… И маскироваться хорошо умею… Меня майор Сиротин в «Школе» даже хвалил несколько раз… А кушать я никогда, с самого детства не хотела… У меня конституция такая… Я худенькая…
- Отставить оправдываться, красноармеец Рахимова! – Строго шикнула на узбечку старшина.
И опять заговорила лейтенант:
- Красноармеец Яровая! – Проговорила она и увидела, как напряглась Капа. – А скажи-ка мне, на кой ляд ты тащила сюда вещмешок с сухпаем на весь взвод?
- Так… Ну… Каптёрщик же я… Думала – пригодится…
- Вот и пригодилось! – Подвела итог старшина.
- А как же немцы, товарищ лейтенант? – Вскинулась сибирячка. – Вы же сами говорили, что их задержать надо…
- Молодец, Яровая! – Усмехнулась грустно Сизова. – Всё правильно! Только ты же сам сказала, что река недалеко…
- Сказала…
- А как думаешь, широкая она?
Капа задумалась совсем ненадолго:
- Туман был густой, и сырость очень большая – я до нитки промокла… Не малая река, думаю… Саженей до ста между берегами…
- Саженей… – Хмыкнула Сизова. – А как эти сажени немцы переплывать будут, думала?
- Так… Хотя б плот какой… А то пока вплавь догребёшь, так совсем околеешь… – И тут искра понимания промелькнула в её глазах. – Правильно! Холодно уже в речку лезть! Да и автоматы к тому ж, тоже вес! Не одолеть им её вплавь!
- Вот, то-то и оно, девочки! – Голос старшины Морозовой стал по-матерински мягким и добрым. – Пусть они на берег выйдут и плоты себе сделают… На это у немчуры не меньше часа уйдёт…
- Вести бой всемером, против вдесятеро превосходящего противника нельзя – нас в пять минут возьмут в кольцо и посекут в лапшу из автоматов и пулемётов… – Поставила свою вескую «точку» Сизова. – С нашими «мосинками» против семидесяти автоматов воевать – форменное самоубийство!..
И тут Мила сделала то, что всегда делали мудрые и опытные командиры, поступавшие по принципу: «Делай, как я!»… Она развязала тесёмки вещмешка со взводным НЗ, запустила в него руку, достала маленький скукоженный ржаной сухарик, и… Смачно захрустела застарелым хлебом…
- Ну? Чего сидите, бойцы? Ну-ка всем завтракать!
А когда уже все жадно хрустели старыми сухарями, Сизова проговорила:
- Немцам надо дать время соорудить плавсредства… В холодную воду эта «высшая раса» не полезет – значит это будут плоты… Их три группы, примерно по двадцать или чуть больше человек… – Лейтенант посмотрела на Капитолину. – Наша сибирячка обещала, что река не шире ста саженей… Это примерно метров шестьдесят-семьдесят, девчонки… Им надо дать отплыть от берега примерно на середину реки… И тогда…
- На дальности в 30-40 метров пуля из наших «трёхлинеек» пробивает человека навылет и может срубить и второго, если он на одной «огневой линии»! Я такие фокусы на фронте ещё в 41-ом делала! – Проговорила Морозова-старшая. – Как-то обойму расстреляла… Пять выстрелов – восемь фрицев…
- Правда? – Округлила глаза Маша Морозова. – А ты мне не рассказывала…
- За тот бой я своё «Красное Знамя» и получила… – Ответила флегматично Морозова. – На плотах им деваться будет некуда, девочки… Разве что в реку сигать… Да нам и это на руку – плывущий человек беззащитен!.. Большие плоты они сделать не успеют, потому, что у них самих на это времени нет – торопятся, гады! А на малых их чем больше, так нам даже и лучше – как в банке с тушёнкой – ни лечь, ни автомат поднять… В общем… Почти тир… Я правильно говорю, товарищ лейтенант?
И Сизова кивнула согласно:
- Всё правильно, товарищ старшина!.. Только одно сказать забыли – на постройку плотов нужно время… Не меньше часа! Да до реки дойти почти столько же!.. Поэтому мы сейчас будем просто сидеть здесь, на ваших красивых круглых задницах, и есть… Не меньше часа!..
…И Сизова даже не подумала изменить свой план – ровно час эти шестеро жевали сухари с тушёнкой, потом проверяли своё оружие, и принимали от старшины боеприпасы к нему, справедливо разделенные поровну между всеми…
Но…
Пришёл момент, когда Сизова легонько толкнула старшину в плечо:
- Пора, Зоя Павловна…
- Так только твоей команды и жду, Мил…
- В дозор кого-то надо… Народу у нас не много… Кто-то только один пойдёт… Может Капитолина?
- Отставить! – Это был приказ, как минимум полковника, но никак не старшины. – Отставить, Яровую!
- Не поняла, Зоя Павловна! – Опешила Сизова. – Это как же понимать?
- Красноармеец Морозова в дозор пойдёт! – Выдохнула на полушёпоте старшина.
И в этот момент лейтенант натурально впала в ступор…
- Как Морозова? Она же самая… Она же… Она же ваша…
- Вот именно поэтому и пойдёт! – Отрезала старшина.
- Но…
И в этот момент Морозова-старшая резко обернулась, и взглянула не просто в глаза Милы, а в саму душу:
- А чем моя дочь лучше других? – Прошептала она в самое её лицо. – Тем, что «моя»? А других не жалко? Хватит с меня и одной уже!..
- А если…
- А если что… – Морозова вздохнула. – То тогда мне ненужно будет в чужие материнские глаза смотреть!.. Я за Машку сама в свои глаза посмотрю!.. И в совесть свою материнскую… Она пойдёт! И плевать мне, что ты офицер, лейтенант, и командир! Ты меня давно знаешь, Людмила!..
И нечего было ответить лейтенанту…
Она помедлила несколько секунд, а потом произнесла негромко:
- Красноармеец Морозова!
- Я! – Тут же вскинулась Маша.
- Пойдёте в головном дозоре…
- Есть! – Глаза Маши тут же засветились огоньком азарта.
- …И никакой самодеятельности – это приказ!..
- Есть!
- …Следы чёткие и времени прошло достаточно, чтобы немцы дошли до реки. А за то время, пока до них доберёмся мы – они должны успеть соорудить для себя плоты! – Сизова, скрепя сердце, и глядя на эту совсем ещё девчушку, ставила боевую задачу. – Плотов будет три – это очень важно, потому что на четыре у них не будет времени… Ваша задача, боец – найти место постройки плотов, и дождаться нас! Задача ясна?
- Так точно! – Задорно ответила Маша и оглянулась на свою самую близкую подругу Зарину, которая только отвела взгляд в ответ. – Всё сделаю, товарищ лейтенант!
- В бой не вступать ни в коем случае, Морозова!
- Есть!
Сизова подумала несколько секунд и проговорила совсем тихо:
- Здесь не парк аттракционов, Маша… Ты должна только отследить это место… Мы пойдём за тобой минут через десять и тогда будем «работать» по ним все вместе – на плотах они будут, как мишени в тире… И вот ещё что… Попробуй подсчитать, сколько у них офицеров и унтер-офицеров…
Маша немного растерялась:
- А как же я это сделать-то смогу, товарищ лейтенант? Они же все в одинаковой форме…
- Всё, да не все! – Ответила Сизова. – У офицеров, а их будет как минимум два, на голове не каска, а фуражка, а на поясе пистолетная кобура…
- Ясно…
- А унтер-офицеры, сержанты по-нашему, хоть и носят на голове каски, как и все остальные, но у них в довесок к автомату тоже пистолет на поясе… Ясно?
- Так точно! – Ответила Маша.
- Вот по этим признакам ты их и узнаешь… – Проговорила лейтенант и повернулась к Морозовой-старшей. – Вы что-то хотели добавить, товарищ старшина?
Зоя Павловна приблизилась к дочери, и взяла её за ремень винтовки, висевшей на плече:
- Если что-то увидишь не «то» – затаись! Это уже не приказ, а просьба… Хватит с меня и девчонок в вагоне погибших, и Леси, и отца твоего… – Она запнулась, поняв, что случайно проговорилась, и остро взглянула девушке прямо в глаза. – Ты меня поняла, красноармеец Морозова? Не высовываться – это приказ!
А Маша стояла, словно поражённая громом…
Она только и смогла, что пролепетать:
- Есть, товарищ старшина! Есть, не высовываться!.. Так наш папка… Он что, погиб?..  Давно? И ты знала?!! Что же ты мне раньше…
- Вот сегодня и за него, и за всех поквитаемся, Маша! – Ответила Морозова-старшая и отошла в сторону.
- Ну, что, боец? Готова, в разведку? – Проговорила Сизова и взглянула в глаза девушки.
И поразилась увиденному!..
Там, в этих голубых глазах семнадцатилетней девчонки плескалось такое море ненависти, злости и решимости отомстить, которое она не видала раньше даже у многоопытной старшины!.. Это уже была не боец Маша Морозова, и даже не снайпер – это была разъярённая молодая львица, которая готова была разорвать на клочки любого…
- Не наделай глупостей, боец! Это приказ! Без нас не стрелять! – Проговорила Сизова и встряхнула руками Машу, которая, казалось, была в оцепенении. – Ты меня слышала? Ты всё поняла?
- Так точно, товарищ лейтенант! – Кивнула головой девушка и отвела взгляд в сторону.
- Хорошо!.. Тогда… Кругом и шагом марш, выполнять приказ!..
Маша исчезла в кустарнике, а Сизова посмотрела на старшину:
- А ведь не выполнит она моего приказа, Зоя Павловна?
И старшина только крякнула в ответ с досадой:
- Если она моя дочь, то нет… А она моя дочь!..

* * *
Утро… Бой на переправе…

…Откуда только и взялись у этой девчонки те знания, которые она молча высмеивала в Школе снайперов, не понимая, кому это вообще нужно уметь ходить вот так, как лесной зверь… Понимание этого пришло только с горечью утраты… И она была благодарна теперь своей матери, за все те чрезмерные придирки и внеочередные наряды, которыми она была наказана за свою нерадивость… Не мытьём, так катаньем… Да!.. Только сейчас она говорила мысленно спасибо старшине Морозовой, за то, что та гоняла её на тренировках, как Сидорову козу…
Она шла по лесу и шептала тихо:
- Папка… Папка мой… Как же это? За что? Почему так?.. Папуля…
Но небыло в её глазах слёз, потому что вместо них в груди этой девочки, сжимавшей снайперскую винтовку, кипела лава, и этот вулкан ненависти уже был готов взорваться:
- Сволочи! Сволочи все… Зря вы так с моим отцом… Я же вам теперь за него мстить буду!.. Пока всех до последнего в землю не уложу!.. Бойтесь теперь меня, вурдалаки!.. Бойтесь – я уже иду!..
…Сизова была права на все сто процентов, не ринувшись со своими бойцами за немцами сразу, а пересидев час на дне овражка. За этот час лес здорово изменился. Солнце поднялось выше, высушив и загнав обратно в реку сизый туман, и теперь…
Теперь по немецким следам идти было гораздо легче. Сбитые с листьев крупные слёзы росы теперь, утром, уже не восполнялись туманной сыростью, и по этим «безслёзым» листьям можно было идти словно вдоль по городской улице, или по указательным знакам! Ошибиться в том, куда двигался немецкий отряд, было просто не возможно!
Да и не сбилась бы Маша теперь!
Все её чувства обострились настолько, что она и в самом деле была похожа на большую дикую хищную кошку – её вела ненависть…
…Если бы сейчас, в этом лесу, нежданно-негаданно объявился бы какой-нибудь ученный, изучающий природу поведения хищников в дикой природе, то он наверняка подумал бы, наблюдая за Машей Морозовой, что отслеживает поведение крепкой, полной сил, но раненную в самое сердце молодой львицы… А если бы он решил бы понаблюдать за ней в мощный бинокль, то наверняка заметил бы, как у девушки мощно раздуваются ноздри от холодной ярости! А может, она в этот момент нюхала воздух? Он увидел бы, как Маша слушает чащу, как осматривает следы и как внимательно рассматривает, разглядывает то место, куда хочет поставить ногу…
И этому сумасшедшему учёному пришлось бы приложить всё свое умение и нажитый опыт, чтобы не выдавать своего присутствия…
Потому, что теперь он бы шёл не за «зелёной необученной салагой», и не за молодой девушкой, и даже не за человеком! Сейчас, в этом лесу ему пришлось бы идти за опытным хищником, ещё более страшным в том, что сейчас его вела жгучая месть…
…К поросшим кустами, осокой и камышом берегам реки, Маша вышла не через час, как должна была, а минут через сорок, буквально пролетев это расстояние…
И тут же залегла у основания куста шиповника – потому что стоять на ногах и дальше, было уже смертельно опасно…
Немцы были здесь… Вернее не совсем «здесь»…
Да, это были настоящие профессионалы своего дела!
Сизова, отправляя Машу в головной дозор, предполагала, что свои плоты немцы будут строить не меньше часа, потому что: во-первых – их должно быть не меньше трёх, если они разделились на три отряда, а во-вторых – найти материал для плота, который должен выдержать не меньше двадцати взрослых крепких мужчин, да ещё и с вооружением, а это около двух тонн, не так-то и просто! Очень непросто если не наплевать на маскировку, все секретности и не превратиться в одночасье в лесорубов!
Лейтенант всё рассчитала правильно, но не учла только одного – эти немецкие егеря были специально подготовлены именно для таких испытаний…
Через сорок минут, когда Маша выскочила на берег и тут же плюхнулась на живот под куст, первые два плота с немцами уже были почти на середине реки…
- Опаздываем!.. – Прошептала девушка едва слышно. – Опаздываем товарищ лейтенант!
Она смотрела, как немцы дружно орудуют четырьмя длинными шестами на каждом плоту, преодолевая не особенно сильное течение реки, и очень умело, и слаженно направляют свои «плавсредства» к противоположному берегу, и поняла, вдруг, что её девчонки успеют подойти к берегу только тогда, когда немцы уже будут на той стороне.
- Как же так? – Шептала она сама себе. – Как же это? Ведь уйдут же гады!
Она немного приподнялась на локтях, чтобы посмотреть вдоль реки, но ей мешали густые заросли камыша:
- А где же третий? Третий-то где? Неужели уже переправиться успел? – Она опять опустилась на землю – Да они так все уйдут!
Она выставила винтовку в сторону немцев, и стала рассматривать плоты через оптический прицел:
- Так! Один… Кажется лейтенант… И ещё три унтера… – Сосчитала она командиров на ближнем плоту, и перевела взгляд на тот, дальний, которому до противоположного берега оставалось уже каких-то метров тридцать. – А на этом… Четыре унтера, миномёт!.. Старший лейтенант, и… Подполковник?!!
И тут она вспомнила то, что говорила в овражке Сизова:
- Так это ты, барон фон «Диверсия»? – Она сжала зубы так, что, наверное, с них скрошилась эмаль, и передёрнула затвор винтовки. – Лейтенант сказала, что они идут за мной следом в десяти минутах… А за это время немчура уже там будет! Эх, рацию бы, что бы сообщить!..
Она подумала ещё секунду, глядя на слаженные действия немецких плотоводцев, и наконец-то приняла решение:
- Ну, да ладно! Выстрелы услышат, вот и поторопятся… А я пока этими сволочами займусь!..
Она подвела перекрестие своего прицела под козырёк фуражки немецкого подполковника, затаила дыхание, поймала ритм собственного сердца, и плавно потянула за спусковой крючок…
- Б-ба-ба-х!
Выстрел «мосинки» посреди этой тишины показался таким громким, словно это ударил гром над головой во время грозы…
И… О, случай!..
Иногда на войне случается и такое…
Практически в самый момент выстрела, подполковник немного наклонил голову, прикуривая сигарету… Совсем немного отклонил!.. Но вернуть уже ничего было невозможно…
Машина пуля лишь обожгла его щёку!..
Какими бы ни были профессионалами своего дела эти немцы, но даже они замерли, впали в трёхсекундный ступор от неожиданности…
Так бывает, так устроена человеческая психика…
…Каждый мало-мальски опытный снайпер знает, что главная беда человека, попавшего на его прицел в том, что у него есть мозг, который умеет думать и оценивать ситуацию… Да-да!!! Самое настоящее горе от ума!.. Собака, например, или волк, реагирует на смерть своего сородича мгновенно, потому что живет инстинктами, потому что не думает! Инстинкт самосохранения в тот же миг заставляет её пускаться в бегство, в ту же долю секунды! Именно поэтому для снайпера они самые трудные мишени… А вот человек… В нём эти инстинкты давно притупились… Человеку, для осмысления внезапной смерти своего товарища, требуется время, не много, всего-то 2-3 секунды…
Достаточные для снайпера…
…- Бах! Бах! Бах! Бах! – Один за другим грянули одиночные выстрелы с берега.
И с дальнего плота в воду повалились старший лейтенант, и три унтер-офицера, нелепо взмахнув руками, словно марионетки, которым обрезали невидимые нити…
И в тот же момент с обоих плотов по берегу застрочили автоматы:
- Та-та-та-та-та-та-та!!! – Дружно застрочили, залпом, скашивая пулями камыш и ветки кустарника. – Та-та-та-та-та-та-та-та-та!!!
…Маша по-рачьи, распластавшись по земле всем телом, отползла назад, перекатилась на пару метров под соседний куст и достала очередную обойму на пять патронов из парусинового подсумочка.
Зарядить винтовку снова заняло у неё не больше секунды – она всегда это делала на курсах быстрее всех.
- Сейчас девчонки прибегут, вот тогда вам, фрицы, всем смерть придёт! – Прошептала она зло, и просунула ствол винтовки между стеблей куста. – А пока я сама с вами… За папку рассчитаюсь…
Она опять прильнула к прицелу, и…
Это было последнее, что увидела Маша…
В её мозгу лопнул большой красный шар, и развалился, как калейдоскоп, на осколки, оставляя только непроглядную черноту…
«…Убили. – Мелькнула мысль в Машином мозгу. – Вот и меня убили!..»
Но… Странное дело… Она продолжала слышать!..
Она слышала, как оглушающее стреляли с плотов автоматы, как кричали что-то немцы. Она чувствовала, как на голову сыплются сбитые пулями ветки!.. А перед глазами стояла ночь…
Маша отползла на ощупь на метр назад от куста, перевернулась на спину, и дотронулась ладонями своего лица… Нет, боли небыло… Как и ничего мокрого и липкого, напоминающего кровь…
Она просто не видела… Ничего!!!
И в этот миг Маше стало настолько жутко и страшно, что девушка закричала во весь голос, как смертельно раненное животное:
- Ма-ма!!! Ма-моч-ка!!!
И вдруг почувствовала на своём лице тёплые узкие ладони, и услышала знакомый шёпот с лёгким азиатским акцентом:
- Машка! Машка! Не кричи! Это же я, Зарина!
- Зара! Зарочка! – Заплакала Морозова невидящими глазами. – Я ничего не вижу! Я слепая, Зара! Я не вижу!
- Тихо! Тихо, Машунь! – Тёплые руки нежно погладили её лицо. – Не бойся! Всё пройдёт! Вот мы сейчас немцев постреляем, а потом тебя в госпиталь отвезём! И тебя там обязательно вылечат!
- Я же слепая теперь совсем, Заринка!
- Ты не слепая, Машунь! Ты просто устала!.. Полежи тихо, а мне надо наших девочек поддержать!
- Они уже здесь? А лейтенант?
- Все здесь, Маш, все! И они уже стреляют, а я ещё нет! Полежи тихо, и ничего не бойся! Скоро всё закончится! Я скоро, Маш! Я очень скоро вернусь за тобой!..

* * *
Утро… «Цель вижу!..»…

…Тот, самый первый, одиночный выстрел «мосинки» впереди, услышали, конечно же, и Машины подруги, и лейтенант Сизова, и её мать, старшина Морозова:
- Я так и знала!.. Не сдержалась, засранка! – Проговорила она, но не зло и иронично, как всегда, а словно даже одобряла свою дочь, и, посмотрев на Сизову, бросила уже на бегу. – Ну, теперь, Мила, надо брать ноги в руки, и к реке… А то ведь угробят Машку…
- За мной! – Рявкнула лейтенант. – К берегу!..
Только этот приказ прозвучал уже скорее для проформы – весь этот крохотный отряд снайперов, уже, что было сил, напрягал ноги, и девушки, словно дикие серны, буквально летели по лесу, перепрыгивая невысокие кусты и поваленные стволы деревьев…
А когда среди листвы блеснула голубая водная гладь, Сизова крикнула, презирая тишину и маскировку:
- Морозова, Рублёва – на правый фланг! Рахимова, Яровая – на левый! Рассредоточится вдоль берега! Дистанция пять метров! Стрелять самостоятельно! – И уже упав под какой-то куст, прокричала последние слова приказа. – Валите их всех подряд, девочки!!! Всех по косу!!!
И понеслись доклады с разных сторон:
- Вижу цель!
- Готова!
- На прицеле!
- Цель вижу! – Раздался голос старшины.
И лейтенант скомандовала:
- Огонь!!!
И в ту же секунду «мосинки» подали свои басовитые голоса:
- Бах! Бах! Бах! Бах! Бах!
…Теперь немцы стали валиться замертво с плотов в воду гораздо чаще и кучнее. И упавшие в воду, освобождали пространство на плотах для живых… И эти немцы, до которых пока ещё не добрались пули снайперов, теперь могли встать на одно колено или даже лечь на плоту, и стрелять в сторону берега не наобум, а прицельно…
- Та-та-та-та-та-та-та!!! – Застрочил с ближнего плота ручной пулемёт, взрывая берег фонтанчиками земли. – Та-та-та-та-та-та-та!!!
Этот пулемётчик был мастером своего дела…
На несколько секунд он заставил девушек вжать головы в землю, спасаясь от его очередей, и тем самым дал возможность причалить к противоположному берегу самому первому плоту, с которого тут же, словно горох из дырявого мешка, рассыпались по прибрежным кустам выжившие диверсанты…
Вот теперь-то и начался настоящий бой, когда «кто кого»…
Кусты противоположного берега, до которого было метров семьдесят, ожили автоматными и пулемётными вспышками, и на головы залёгших девушек-снайперов ливнем посыпались сбитые пулями с деревьев ветки и лоскуты коры…
…- Бах! Бах! Бах! – Сизова стреляла как робот, как хорошо смазанный механизм, и почти каждая из её пуль находили свою цель. – Бах! Бах!
Она откатилась в сторону, чтобы зарядить винтовку, и услышала…
…Третий плот, который не заметила Маша Морозова…
Он всё-таки был… И немцев на нём было не меньше двух десятков…
Эх, знать бы этой неопытной, необстрелянной девчонке, что опытные диверсанты при форсировании рек, именно так и должны поступать, потому, что долго и упорно этому учатся! На покидаемом берегу всегда остаётся арьергардный отряд, порой до трети основного, чтобы прикрыть его переправу, если понадобится. А потом уже и переправившиеся основные силы, закрепившись на плацдарме, прикрывают с противоположного берега свой «хвост»… Это академическая классика, которой учат любого «зелёного» лейтенанта в любой армии мира… И уж, конечно же, именно так и поступил барон фон «Диверсия»…
И теперь этот арьергард, сообразив, наверное, что преследователей не так-то уж и много, удалил мощным автоматным огнём вдоль реки, в левый фланг цепочки снайперов…
…И «цепочке» этой резко стало хуже – теперь рои смертоносных свинцовых шмелей летели с двух сторон, и была опасность, что немцы могут попросту обойти позиции девчонок, зайти в тыл и прижать к реке…
А тогда…
Тогда бой продлится не больше пяти минут – их попросту забросают гранатами…
Все эти мысли молнией пронеслись в мозгу лейтенанта, и Сизова гаркнула во всё горло:
- Яровая!!! Второй автомат и две гранаты Рахимовой и Морозовой! Быстро!!!
И Капитолина среагировала мгновенно:
- Зара! Лови!!! – Она швырнула туда, где залегла Зарина, автомат, подсумок с запасными магазинами к трофейному автомату, и две гранаты, не снимая чеки, и проорала во всю глотку, передавая приказ командира. – Держите с Машкой фланг! Их там не много!!!
- Я одна! – Ответила Рахимова.
Но в грохоте боя его тонкий голос никто не услышал…
А немцы напирали и были уже совсем близко…
- Я сейчас!
- Что там, Зара? – Подала голос Маша Морозова, которая уже успела справиться со своим первым страхом слепоты и теперь нащупала рукой свою винтовку. – Что, там?!!
- Немцы, Машка! Совсем рядом!
- Далеко?
- Метров двадцать!..
- Покажи куда стрелять!
- Ты же!..
- Покажи, дура, куда стрелять! – Маша опять стала львицей, хоть и подраненной и уже слепой. – Ствол направь!
Зарина подтолкнула ствол Машиной винтовки, направляя его в сторону бегущих немцев, а сама схватила автомат…
- Та-та-та-та-та-та-та! Бах! Бах! Та-та-та! Бах! Бах! Бах! Та-та-та-та!!!
Странный это был, совершенно немыслимый дуэт…
Девушка-узбечка, стреляющая их немецкого автомата, и слепая русская девчонка, раз за разом передёргивавшая затвор снайперской винтовки…
Эх!.. Им бы опыту побольше, этим двоим! А умение стрелять, о нём позаботились в школе снайперов!..
Совершенно непостижимым образом, буквально на слух, Маше удалось свалить ещё двоих немцев! А уж Зарина скосила из автомата не меньше десятка!.. Она даже успела бросить одну гранату, которая навечно успокоила ещё четверых немецких егерей…
Арьергард был практически уничтожен…
Но…
Автомат и «мосинка» опустели, а перезаряжать их, времени уже не оставалось – четверо немцев были уже метрах в трёх от практически безоружных девушек…
И небыло рядом никого, кто мог бы в тот момент поддержать девушек огнём. И Сизова, и Морозова-старшая, и всегда такая чопорная, но сейчас неимоверным образом превратившаяся в прекрасного бойца-снайпера, Ольга Рублёва, сумевшая к этому времени «срубить» уже своего седьмого фашиста, все они вели ожесточённый, напряжённый бой, и не могли отвлечься, ни на секунду!..
Рядом, метрах в семи, была только Капа Яровая, которая тоже, как заправский охотник-промысловик, раз за разом отстреливала свою «дичь», и занесла на свой, «личный счёт» уже девятого немца…
Да только…
Именно её, словно кто и толкнул под локоть в какой-то момент…
Капитолина седьмым чувством, затылком, наверное, почувствовала неладное, и повернула голову в сторону подруг… И увидела, как Зарина, обняв Машу рукой, в которой была граната, резко дёрнула своей второй рукой в сторону…
- Зара, не смей! – Проорала Капа, понимая, что сейчас должно произойти, и не веря собственным глазам.
И повернула ствол автомата в сторону немцев, которые уже спрыгивали в крохотную ложбинку… Но не успела…
Взрыв гранаты, там, где только что лежали её подруги, разметал в стороны оставшихся егерей…
Девчонки всё же сумели сказать своё последнее слово…
- А-а-а-а-а!!! – Взревела Капитолина раненной медведицей. – А-а-а-а-а!!! Га-а-ады-ы-ы-ы-ы!!!
Она, совершенно не соображая уже, от душившей её ярости, что делает, отбросила автомат в сторону Сизовой, рванула чеку одной из гранат, и, поднявшись в полный рост, мощно метнула её в сторону плота, до которого было метров сорок…
- Б-бу-у-у! – Поднялся рядом с немцами белый фонтан воды.
- А-а-а-а-а! Не-уй-дё-о-о-ошь!..
Вторая граната рванула прямо посреди плота, сметая с него, словно метлой, остатки немецкого отряда…
- Капа лежать! – Проорала Сизова, заметив, что сибирячка и не думает падать на землю. – Лежать, дура! На землю!!!
И в этот миг голова Капитолины странно дёрнулась, и она повалилась всем телом на спину, на траву…
Одного взгляда не неё было достаточно лейтенанту, чтобы понять, что произошло – точно по центру лба сибирячки была дырочка, из которой тоненькой скупой струйкой вытекала тёмно-бордовая кровь…
- Искать стрелка! – Прокричала Сизова, забросила за спину винтовку и схватила автомат. – Там снайпер! Рублёва, Морозова! Там снайпер!
И она, стараясь вызвать огонь на себя, побежала вдоль цепочки скошенных пулями кустов, стреляя из трофейного автомата от бедра в сторону противоположного берега…
- П-пуф-ф! – Раздался из далёких кустов звук, словно кто-то громко чихнул на противоположном  берегу и тут же с неба раздался противный свист. – Ф-ви-и-и-у-у-у!
Мила как бежала, так бросилась на землю… И вовремя – в том месте, где только что была её голова, пуля сбила кору с дерева…
- Б-бу-бух-х! – Метрах в тридцати позади лейтенанта раздался взрыв.
- В-вау-у-у! – Взвыли мартовскими котами осколки.
- Снайпера! Снайпера искать! – Проорала лейтенант. – Миномёт мой!!!
А расчёт немецких «трубачей», видимо, уже пристрелялся, и теперь они долбили минами берег со скоростью швейной машинки:
- П-пуф-ф! Ф-ви-и-и-у-у-у-у!!! Б-бу-бух-х!!! П-пуф-ф! Ф-ви-и-и-у-у-у-у!!! Б-бу-бух-х!
Сизова нервно водила из стороны в сторону стволом винтовки, пытаясь разглядеть сквозь дым то место, где окопался миномётный расчёт, и всё никак не могла его найти…
…А в десяти метрах от неё…
- Я его засекла! – Крикнула громко Ольга Рублёва. – Я его сниму товарищ старшина!
Она прицелилась в куст, и…
…Это действительно был опытный снайпер…
Под стволом  кривого, векового дуба рос развесистый куст. Может, он действительно там рос много лет, а может, это была маскировка…
Только Ольга не успела этого понять…
Она выстрелила не в основание куста, а сантиметров на двадцать повыше… И… Реакция врага была стремительной! Миг! И она увидела глубину, целившегося прямо в неё, оптического прицела, как-будто взглянула прямо в чёрный глаз самой Смерти…
Ольга попыталась передёрнуть затвор, и…
Стекло её прицела взорвалось и влетело сотней осколков прямо в зелёный глаз «профессорской дочки»…
Ольга даже не дёрнулась…
Она просто уронила голову на приклад своей винтовки, словно устала, и прилегла отдохнуть, а может и немного поспать… Поспать вечным сном снайпера, проигравшего снайперскую дуэль…
Но эту дуэль не проиграла старшина, которая лежала под кустом в пяти метрах от Ольги…
- Б-бах! – Приклад «мосинки» привычно-упруго толкнул Морозову-старшую в плечо.
А в восьмидесяти метрах, на той стороне реки, подломился и завалился набок, под падающим мёртвым телом, большой куст орешника…
- Вот и отлично! Отстрелялся, падаль!.. – Прошептала старшина и перевела прицел винтовки на следующую цель. – Бах! Одиннадцать… Бах! Двенадцать…
…- П-пуф-ф! Ф-ви-и-и-у-у-у-у!!! Б-бу-бух-х!!! П-пуф-ф! Ф-ви-и-и-у-у-у!!! Б-бу-бух-х!..
Вражеские миномётчики уже пристрелялись к тому месту, где лежала Сизова, и ей опять пришлось сменить позицию.
Она, пригибаясь к самой земле, держа в одной руке винтовку, а в другой полупустой автомат, пробежала несколько метров, и плюхнулась на землю в двух метрах от Морозовой:
- Как дела, старшина? – Крикнула она Морозовой.
- Они дальше уже не пойдут, Милка! Бах! – Ответила Морозова. – Их теперь осталось-то морд двадцать, не больше! Бах! Бах! Отобьемся! Бах! Их теперь только добивать надо!..
- Добьём! – Процедила сквозь зубы Сизова. – Ну, где же он, этот сучий миномёт?!!
И вдруг… Она его увидела!..
Нет, не миномёт…
В оптику её прицела совершенно неожиданно «вплыл»…
Подполковник, барон Хайнц фон Ульбрихт!..
Он стоял на одном колене, наполовину прикрытый толстым стволом дерева, и… Вытянутой рукой, указывал кому-то точно в то место, где находилась Сизова…
- Ну, всё… Отвоевался ты, барон фон «Диверсия»… – Сизова утвердила перекрестие своего прицела точно на лбу подполковника. – Давно я за тобой охотилась!.. Бах!
Она увидела через прицел, как какая-то неведомая сила заставила холёного немца резко вскинуть подбородок вверх, и… Не меняя позы, словно сбитая в тире «грудная мишень», Ульбрихт завалился назад, и грохнулся на спину…
И что-то произошло в этот момент в стане немецких диверсантов…
Было видно, что оставшиеся в живых полтора десятка егерей попросту растерялись!.. Они даже перестали стрелять, и несколько мгновений переглядывались между собой в недоумении…
Не растерялся только один… Видимо это и был тот, кому подполковник указывал цель рукой…
Этот немец высунулся наполовину из зарослей, согнувшись и прикрыв уши руками, а из-за довольно густого куста вырвался тугой столбик белёсого дыма:
- П-пуф-ф! – Донёсся до лейтенанта знакомый звук миномётного выстрела.
- Попался! – Процедила она сквозь зубы, и нажала на спуск. – Бах!
Немецкий миномётчик, взмахнув руками, так словно его огрели по затылку здоровенной оглоблей, рухнул в траву лицом вниз…
- Ф-ви-и-и-у-у-у-у!!! – Противно засвистело в воздухе.
Да только слух и нервы лейтенанта уже успели свыкнуться за сегодня с этим звуком, и она почти не обращала уже на него внимания…
Она перевела прицел на ещё одного фрица, успела выстрелить, и даже увидеть, что попала именно туда, куда целилась, когда…
- Б-бу-бух-х! – Мощно рванула за её спиной…
Словно огромный великан взял, да и решил поиграть с Людмилой, и ударил её мягкой подушкой. Да только не сообразил, что эта подушка, возможно, намного больше размером, чем сама девушка!..
Сизову просто вмяло в землю, и засыпало сучьями, ветками и комьями земли… И сознание лейтенанта не сдюжило и отключилось…
Сколько она пролежала вот так, было неизвестно, но когда Мила подняла голову и встряхнула ею, словно собака, вышедшая из воды, то сообразила, что не долго. По крайней мере, не больше минуты…
Но взглянув на противоположный берег, увидела, что там теперь действительно произошли, какие-то радикальные перемены.
Немцы, эти жалкие остатки от грозного диверсионного отряда, стреляли теперь не в её, а в совершенно противоположную сторону, туда, куда намеревались уйти, переправившись через реку…
- Ну, вот и ладушки… – Улыбнулась она через силу.
Сизова села, огляделась по сторонам и увидела Морозову-старшую…
Старшине повезло меньше…
Та, последняя мина, выпущенная миномётчиком за секунду до своей смерти, разорвалась позади Морозовой метрах в трёх… И нашпиговала её спину множеством мелких осколков…
Через секунду лейтенант уже была рядом, и поняла что её верная старшина, её тренер ещё с довоенной гражданской жизни, жива, и даже в сознании:
- Ну, что, Мила… – Прошептала она, и едва сумела облизать пересохшие, потрескавшиеся губы. – Здорово меня шибануло…
- Ничего, Зоя Павловна! Не страшно! – Сизова смотрела на спину этой женщины, которая была превращена множеством мелких осколков в кровавое месиво материи и плоти. – Там чуть-чуть только… Только поцарапало немного…
- Брось врать, Людмила… Никогда не умела… – Старшина пошевелила рукой, и посмотрела на Сизову. – Как там девчонки-то наши, командир?.. Ольгу жалко, хорошая девчонка была… Её прямо через прицел… Остальные-то хоть живы, не ранены?..
Из глаз Сизовой выкатились две горькие молчаливые слезы, но старшина их не увидела, потому что просто не могла сейчас видеть лицо Людмилы, стоявшей над ней на коленях…
- Я сейчас, Зоя Павловна! – Проговорила тихо Людмила. – Возьму у Капы перевязочные пакеты, и сразу же вернусь!
- Капка у нас молодец… – Прошептала Морозова. – Хозяйственная… Каптёрщица, как-никак… Ты береги её, Мила, она ещё всем немцам покажет, какие девки в нашей Сибири родятся…
Сизова медленно, словно пьяная – контузия здорово давала о себе знать – побрела к тому месту, где лежала Капитолина Яровая:
- Она уже показала… Всем… – Пробормотала лейтенант себе под нос. – Да и все остальные девочки тоже… Только никого из них не осталось больше…
Она добрела, наконец, до того места, где лежала погибшая сибирячка, и подобрала её вещмешок, в котором каптёрщица таскала за своей широкой и такой надёжной спиной, не только сухпай для всего взвода, но и бинты для перевязки и все остальные медикаменты…
И бросила взгляд туда, где лежали изуродованные взрывом гранаты, тела Зарины и Маши… Их здорово посекло осколками, и даже разорвало гимнастёрки…
И вот тогда-то лейтенант и увидела, как из-за пазухи Зарины выглядывал краешек тоненького маленького альбомчика, в котором она все эти полгода что-то рисовала…
Объяснить, что толкнуло тогда под руку Людмилу Сизову, что заставило взять её этот альбом с убитой девочки, она потом так никогда и не смогла даже самой себе…
Через несколько минут она вернулась к Морозовой-старшей…
Старшина была жива, но уже без сознания…
Лейтенант перевязала, как сумела эту мужественную женщину, потом перевернула её на спину, положила её голову себе на колени, и заботливо убрала травинки и маленькие веточки, прилипшие к её лицу:
- Всё будет хорошо, Зоя Павловна… Теперь всё у нас будет хорошо…
…Бой на том берегу реки уже окончательно стих, и на прибрежный песок вышли военные, одетые в форму красноармейцев…
И тогда Сизова подняла свою винтовку, и прямо так, сидя на земле, посмотрела через прицел на лицо офицера, стоявшего посреди солдат… Высокий статный, с решительным, волевым взглядом, он размахивал автоматом ППШ, и отдавал какие-то команды…
- Ну, здравствуй… – Прошептала она без эмоций. – Вот и встретились мы с тобой, наконец, Серёжа… А ты уже майор… Майор Николаев…
Мила устало положила винтовку на траву, и погладила пальцами простреленный альбом Зарины…
…Через реку на двух плотах переправлялись около пятидесяти красноармейцев, а на той стороне, на земле сидела лейтенант Людмила Сизова… На коленях лейтенанта покоилась голова тяжело раненной Зои Павловны Морозовой, а в руках…
Она медленно листала пробитый осколком насквозь, окровавленный альбомчик, и вглядывалась в знакомые, улыбающиеся лица:
- Это я… Здорово получилось… – Шептала она и не замечала ничего вокруг. – Капа Яровая… Леська Мартынюк… Зоя Павловна… Олечка Рублёва… Машенька Морозова… А себя, Заринка, ты так и не нарисовала… Зарина Рахимова… Что же это ты так-то?.. Неужели хотя бы одного крохотного зеркальца не нашла?..
И текли по щекам лейтенанта Сизовой горючие, безутешные, немые слёзы… И трепетали под ветерком листочки этого маленько альбома…
…Было начало ноября 1942-го…
…А до конца войны было ещё долгих два с половиной года…








(продолжение следует)


Рецензии
АНДРЕЙ!

заглянул на минуту и не смог отложить до конца-повесть берёт за живое-рассказано со знанием дела-поздравляю...

с покл нч!

Ник.Чарус   26.02.2016 14:33     Заявить о нарушении
На это произведение написаны 3 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.