Ливень

Октябрьский ливень города-пустоты. Октябрьский ливень глаз из темноты. Безконечные потоки дождя за окном из нависающих свинцовых тучь. Слабавя видимость. Стучат по подоконнику, и когда заносит ветер, по окну. Голоса проецирующиеся сознанием на затянувшуюся пустоту квартиры. Вязкий туман забивающийся в уши, очерендной раз когда ревёт тревожная сирена. Выделенный дневной поёк. Военные сводки по радио и телевизору. Соседний дом снесло при последней бомбандировке. Возможно будут готовить эвакуацию города. Пытка безмолвием одинокой квартиры. Пытка безмолвия опустевшего города. Проехавшиемя по городу танки разрушили дорогу. Проехавшиеся танки раздавили ребёнка. Вскоре и само небо обрушиться на землю напалмом. Вскоре уже ничего не останеться. Города переживают свои последние дни. Они неизбежно исчезнут в вечной тени, создаваемой плотной стеной ливня. Объекты начнут расползаться друг от друга, от плодящейся пустоты пространства и времени, вещи нанут терять какую-либо причинно-следственную связь и любая логика пропадёт в творящемся нудном кошмаре. С яростью бьющие капли дождя по пустым глазницам павших. Глазницам давно лишённым зрачков...

Прострация жизни - лишь одна квартира. По улице маршируют погибшие в войне слепые мертвецы. Их окостенелые, разорванные снарядами, поеденные окопными крысами лица проглядывают оскалами мёртвых голов. Их кости хрустят под шинелями. Их руки могут теперь держать винтовки сколько угодно, даже при жутком холоде. Они лишь сдедствие обречённости этого мира. Их приход лишь предвещение того, что ничего хорошего более не будет. Они поднялись на новый марш, не зная что они мертвы. Они готовы заново выступать, не зная что их предали, а сами они пали в боях. Спустя последнего пойка доставленного до этих мест прошло около сотни лет. Почти весь город давно лежит в руинах, ибо некому отстраивать. Осколки разбитых судеб, кирпичи разрушенных зданий, ошмётки разтерзанных тел и кровь из безконечных ран - всё это накрыто извечным туманом и загнанно в лунки оставшиеся от артобстрелов и бомбандировок, извечным октябрьским ливнем вбито в грязь сырой земли . Он обещал вернуться с войны. Она всё ещё сидит у окна, ожидая увидеть его шагающим по дороге к дому. Она знает что он вернёться так или иначе. Он обещал вернуться с войны. Так одиноко ожидать. Так долго ожидать. В этой опустевшей квартире - единственное что осталось это воспоминания. Давно остывший чай на кухне. Згнившая еда в погребе. Безнадёжность в сердце. Она будет ждать, пока он не вернёться, сколько бы не пришлось. Сколько бы не пришлось глядеть в эту безконечную серую пустоту за окном, за которой лишь погибшие тела, укрытые ливнем... Где-то во дворе до сих пор плачет кем-то закопанный в коробке из под ботинок младенец. Где-то в подвале ещё стонет замученный до смерти пленный. Где-то в поле ещё грохочет взорванный танк, экипаж которого мёртв. Где-то там ещё до сих пор колючие проволки заграждений рвут плоть до костей. Раны этих мест не заживут никогда...

Как бы не было жутко поверить в действительность такого рода бытья, но она таковой являлась вне зависимо от чей либо веры. Могильные жукт обгладывают лица спящих, их личинки копашаться в гнойных увечьях, вороньё выклёвывают глаза, а электроплаха работает двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю. Безтелесные мерзкие пиявки присасываються к душам, выкачивая их содержимое полностью. Гигантский танк рушит своими гусеницами дома, в то время как напалмовые бомбандировки обращают в пепел леса. Остаються лишь прах и дым выжженой земли. Мёртыве солдаты поднимаються чтобы убивать друг друга снова, не зная что уже безконечно мертвы. Они уже давно забыли свои имена, лица и всех кого знали. Они уже давно забыли своё прошлое. Вечная война. Они знают что надо убивать. Они помнят лишь то что надо стрелять, метать гранаты, бить, резать и топтать сапогами. Таков этот мир... Несмотря на войну, во дворе продолжает функицонировать "Детский сад № 666". В пятой группе ожил злющий плюшевый медведь и оторвал Гошеньке руку. Было много крови. Ошмётки кости торчали из месива извергающего кровь плеча, когда он уже остываюший валялся на коврике, а Зиночка задрала юбку и присела пописать - кровь смешивалась с мочой. Из смеси начало что-то формироваться, и выплозло нечто живое, бесформеенное, не имеющее кожи и скользкое, что-то жутко корчущееся всеми своими прогнившимися мышцами от боли при каждом перемещении. Существо  с тридцатью глазами налитыми кровью, множеством щупалец и телом постоянно меняющим форму (словно амёба), жизнеспособное не более двух минут. Нечто странное из обеденной тарелки сожрало митеньку. В стаканах с компотом оказалась кислота, которая сожгла глотки нескольких карапузов. Какой-то незнакомый дяденька аккуратно пробравшись изнасиловал Зиночку и кинул на землю со всей силы. Когда она упала - оказалась лишь фарфоровой куклой, пустой внутри и разлетевшейся вдребезги. Оставшихся детей привели в большой зал на передней стене которого весело полотно. Им показывали кино. Они входили взявшись за ручки с застывшими улыбками. Тем кто сам не улыбался ввинчивали металические скобы, которые растягивали губки и щёчки в улыбке, так чтобы ими было нельзя пошевелить. Если кто-то всёравно не улыбался - воспитательницы со всей мощи лупили арматурой по голове, до появления улыбки. После сеанса, за сорванным полотном кинотеатра оказался пулимёт, который расстрелял всех присутствующих в кровавое месиво. Они задорно хохатали и просили ещё, изрыгая потоки крови и крошась в мясо от напора пуль девяти свтолов...

Он успел выстрелить первым, спася свою жизнь. Враг упал в лужу и его кровь смешалась с грязью. Труп тутже туда втоптали сапоги ринувшихся в котратаку.  Отовсюду слышались выстрели, безконечно строчил пулимёт, взрывались снаряды, бомбы и мины. Вновь и вновь падали мёртвые. Первый раз его убило выстрелом снайпера в голову. Потом несколько сняло из пулимёта. Кучу раз расстреливали из автоматов или винтовок. Но спустя какое-то время даже смертельные раны заживали и он был вновь готов для боевой службы. Даже отстреленные части тела постепенно прирастали и даже самые большие дыры в телах срастались.  Теперь же у него отсутсвовала левая половина лица, вместо которой проглядывал окровавленный череп - через несколько лет должно было зарасти, стало быть. Вот уже давно небыло никаких вестей от командования, но они продолжали воевать. Однажды среди ночи он сидел в окопе, когда к нему подошёл сержант. Под два метра ростом скелет облачённый в полусгнившее мясо, серую шинель, фуражку и царские погоны. Попросил закурить. В разговоре, солдат упомянул о том что ему неспокойно, словно что-то не так. Ему кажеться что он должен вернуться домой. Он очень долго осмеливался сказать это, но всёже сержант не был зол на эти слова. "Домой?... а что такое дом? " -  задумчивости протянул он, затем постояв какое-то время, будто бы что-то вспоминая, сказал - "... а знаешь что, лучше возвращайся. Я за тебя похлопотаю. Иди прямо сейчас. А мы тут управимся и без тебя. Я сам не знаю, почему... но, мне кажеться, что я должен тебя отпустить отсюда. Ты воевал за своего царя уже несколько тысяч лет и думаю своё уже отслужил сполна..." Солдат пошёл обратно. По пути он видел колонну машин расстрелянную из засады. Убитые бойцы взывали о мщении, и когда уже хотел вернуться, чтобы продолжить воевать - вспомнил что делал это уже миллионы раз. Теперь же он наконец отправиться. (Спустя час как он прошёл мимо, убитые бойцы вновь поднялись, чтобы продолжить боевые действия.) Ему предстоит очень долгий путь, возможно в сотни лет. Скорее всего придёться по дороге не раз убивать и быть убитым. Но рано или поздно он доберёться и реальность войны исчезнет для него за стеной непрекращающегося октябрьского ливня...