Мытарь

,
                РОДИОН ПОНОМАРЕВ 


                МЫТАРЬ

                Рассказ основан на реальных событиях.


     Поликлиника с утра всегда переполнена больными всех мастей. Люди повсюду: на скамейках, вдоль стен и даже на подоконниках. То тут, то там, то и дело возникают перепалки, когда какой-нибудь очередной нахал пытается пройти без очереди на прием. В такие моменты толпа становится общим организмом  и набрасывается на врага, готовая растерзать и размазать его по больничным стенам. Но наиболее  хамоватым и физически сильным все- таки  удается прорваться сквозь нее, не смотря на гром проклятий и оскорблений в свой адрес.
  По больничному коридору идет старый и больной человек. Каждый шаг дается ему мучительно и тяжело, в его руках  металлическая трость. Он переставляет не сгибающуюся в колене ногу, делая ею широкие круговые движения. Лицо, изъеденное морщинами, но все же, тщательно выбритое,  покрыто испариной и вместе с объемной залысиной имеет серо-землянистый нездоровый оттенок. Медленно передвигаясь все дальше и дальше, и стараясь не задеть кого-нибудь ногой или палкой, он останавливается возле каждого кабинета, ища нужный номер. Но другие будто не замечают его и он, то и дело пошатывается от тычков в спину или бок, когда его пытаются обойти или обогнать.
  Остановившись у двери с номером «312» и надписью «Участковый терапевт», старик огляделся… .
 - Кто последний?- спросил он, разглядывая разношерстную публику, стоящую вдоль стены.
 Вздох облегчения пронесся в ней. Все  ожидали, что  старик пойдет напролом, без очереди…
 - Я последняя! – отозвалась молодая, лет тридцати женщина, стоявшая рядом со скамейкой, на которой сидел мальчик, по всей видимости, ее сын. Она положила руку ему на плечо и он, поняв намек, встал, уступая крохотный участок  вновь прибывшему.
- Садитесь, пожалуйста!- предложила женщина.
Осторожно, стараясь ни кого не задеть, мужчина подобрался к скамейке, с сомнением посмотрел на освободившийся пятачок и со вздохом стал на него пристраиваться. Остальные сидячие сдвинулись плотнее, и старик смог уместиться, вытянув негнущуюся ногу до середины коридора.
- Вы, наверное, ветеран? Вам можно было и без очереди!- не то посоветовала, не то предложила женщина с мальчиком.
- Ветеран?!- усмехнулся старик,- Нет дочка, я не ветеран. Я лагерник!
-Как это, лагерник? – удивилась женщина.
Мужчина достал носовой платок, утер испарину с лысины и лица и, аккуратно сложив его на колене, убрал обратно в карман.
- Так вот, дочка! Пятнадцать лет  по сталинским лагерям за кусок хлеба. Как говориться от звонка до звонка. А для войны маловат был, сгодился только на каторгу…
- Конечно, я много читала об этом, что сажали за колоски хлеба и прочее, но ведь это ужасно!- возмутилась женщина.- Сколько вам тогда было лет?
Старик оглядел мальчика, чуть задумался и произнес…
- Да пожалуй, чуть постарше твоего мальца, дочка. Тогда в сорок третьем мне исполнилось только четырнадцать.
- Ужас…- прошептала женщина.
Народ в очереди перестал ругаться и стал прислушиваться к разговору.
- Моему сейчас одиннадцать, а с ним сладу нет. Переходной возраст…- посетовала она. - Но чтоб его в тюрьму! Упаси бог! Извините, не знаю, как вас зовут?...
-Дядя Володя я дочка! Так и называй - дядя Володя!
-А я, Татьяна! - представилась она.- Мой сын – Руслан!
-  Лев значит!- усмехнулся старик.- Как сына назвала, таким он и будет. Тяжело львов укрощать!
- Да что вы, он хороший мальчик. Только вот одного его теперь оставлять не могу, наказан он у меня. Вот и таскаю за собой всюду…
- А что сотворил этот озорник? Подрался что ли с кем?
- Подрался!- тяжело вздохнула Татьяна - Да еще мобильник у одноклассника присвоил. Говорит, что тот его проиграл ему …
- Ну, пять лет из пятнадцати я как раз за это и отсидел!- улыбнулся дядя Володя.
Женщина нахмурилась. Но вскоре ей в голову пришла блестящая мысль.
- А знаете, дядя Володя! А вы расскажите  моему балбесу, как это все было. Может быть, хоть чужого человека он послушает, раз родная мать не авторитет. Да и время быстрее пройдет, вон очередь, какая длинная, часа два точно простоим!
- Рассказать?- задумчиво переспросил старик, и взгляд его устремился куда-то внутрь себя. Перед глазами пронеслась вся его юность и зрелость без радостей и счастья, с одним лишь стремлением выжить в этом кошмаре во чтобы то ни стало. И остальные годы, ушедшие на то, чтобы забыть его. А сейчас, какая-то девчонка просит вспомнить все заново. Зачем? Ведь он так старался забыть, вычеркнуть их из своей жизни, как будто это произошло не с ним, а с каким-то другим мальчишкой из соседнего двора, с соседней улицы, в чужом городе …
 Старик тяжелым взглядом посмотрел на мальчика, поднял руку и положил ему на плечо. Заглянул в его глаза и увидел в них еще детское любопытство и лукавство.… Такие чистые детские глаза были и у него когда-то, еще до войны…

   Они жили в Уфе. Отец был инженером на крупном заводе, даже кажется парторгом, вообщем крупным начальником, поэтому его долго и не отпускали на фронт. Но в начале  сорок второго, он своего добился, и его призвали в звании капитана. Погиб в сорок третьем.
Старший брат в сорок первом закончил летное училище, прошел всю войну, был ранен.  Умер, кажется в 1982. Кроме него, у Володьки было еще две сестренки: десяти и восьми лет и маленький трехлетний братик Ванечка. А мать,  мать - это отдельная история, вспоминать которую не хотелось, но как ядовитое жало, она сидела внутри него и выжигала сердце…
 Люди презрительно называли ее «дворянка», «голубая кровь», может быть это и правда, Володя так и не узнал, да и не спрашивал ни когда ее об этом. Но то, что мама, ни когда в жизни, ни где не работала, было фактом. Жила домом, рожала детей, ждала по вечерам мужа с работы. Им всего хватало, пока не пришла война…
  Когда ушли на фронт сначала старший брат, а за ним и отец, большая часть обязанностей по уходу за младшими легла на плечи Володи. Он поднимал сестер в школу, а мать собирала маленького Ваню в детский сад. Дни так и проходили: школа, улица, дом. Да еще и железнодорожная станция, на которую иногда бегал Володька, чтобы посмотреть, как проносились на Запад составы с танками и пушками, а обратно шли поезда с раненными и покалеченными. Он часами слушал рассказы заезжих фронтовиков в привокзальном буфете. И как любой мальчишка мечтал, что в один прекрасный день, сядет в эшелон и поедет бить ненавистного врага. Но все изменилось в тот самый проклятый день, когда пришла похоронка на отца. «Пал смертью храбрых» - было написано в ней. Она выпала из рук в раз постаревшей матери, сидящей на отцовском кресле.
« Вот и все! Нет у вас больше отца! – сказала тогда мама Володьке, доставая из  буфета бутылку водки - Младшим только не говори! Пусть не знают!» - попросила она, наливая свой первый вдовий стакан.  Выпив его залпом, она так и не заплакала
 С того дня  мать  как- будто  подменили. Она пила каждый день. Когда не было денег, продавала вещи. Володька почти не видел ее дома. Она появлялась редко, пьяная и избитая. Как кошка зализывала раны и уходила снова. На него легла вся забота о детях. Он делал все, что мог, а они плакали и просили позвать маму. Володя бросил школу. Изо дня в день он варил похлебку из того, что удавалось отоварить на продуктовые карточки, которые получала мать на иждивенцев и себя, как   ухаживающая за малолетними детьми. Он успокаивал их, утирал носы, водил в школу и садик и читал на ночь сказки,  в которых  обязательно все заканчивалось хорошо. Как  же ему хотелось,  вернуть назад время, когда  были дома  отец и заботливая мать. Когда был мир и ни кто не умирал, когда в доме было светло, чисто и сытно. Но вернуть уже, ни чего нельзя. Все пошло прахом…

  Ту жестокую, холодную зиму сорок третьего, он не забудет ни когда. Детям стало совсем невмоготу. Теплых вещей в доме больше не осталось, мать пропила все. И Володька больше не повел сестер в школу, а братика в садик. Они сидели голодные, в большой пустой квартире, почти без мебели, закутанные в старые одеяла и давно не стираное тряпьё. Мать с карточками не появлялась уже неделю. Неизвестно было, жива ли она вообще. Из еды оставалась только последняя горсть пшеничной трухи. Володя вскипятил воду и высыпал ее в кастрюлю. Через несколько минут болтушка сварилась. Он разлил ее по тарелкам и усадил  детей за стол. Они хлебали мутную жидкость, торопясь и обжигаясь, зная, что сегодня уже больше ни чего не будет. Хлеба дети не видели уже давно и всю неделю они прожили на пшене. Ванечка совсем ослаб, и второй день температурил, из его носа ручьем текли сопли. Володька оттер липкий пот с его лба, напоил горячей водой с заваренными вместо чая березовыми листьями и на руках перенес в кровать. Тот быстро уснул, широко разметав в горячке руки. Сестры улеглись сами. Сил играть и говорить ни у кого не было. Володьку и самого качало от слабости, большую часть своей доли он отдавал детям. Рано стемнело. В дверь что-то стукнуло, и в квартиру ввалилась загулявшая мать.
- Где ты была?- спросил вышедшей ей навстречу Володя.
-Володенька!- оскалилась в пьяной улыбке мать, протягивая руки для  объятий.
– Сыночек!
 Но он презрительно оттолкнул ее.
- Опять пила! Лучше бы на работу устроилась! Дома есть не чего!
- Это не беда! – рассмеялась та.- За то у нас вот что есть!-  достала из-за пазухи бутылки женщина. – Самогон! Чистейшей воды! У Катьки  купила! – похвасталась она.
- На какие деньги! Что ты опять продала, пьяница!
- Как что?- удивилась та. – Сегодня же карточки давали! Вот, поменяла !
 И Володька не сдержался. Он хлестко ударил ее по одной щеке и по второй. Слезы бессилия и отчаянья выкатились из его глаз.
- Пьянь! Пьянь! – кричал он ей.- Ненавижу!
Выбежав из прихожей, он бросился в спальню и упал на кровать рядом с маленьким Ванечкой. Рыдания сотрясали его тело,  он выл, как волчонок, зажав грязной подушкой рот. Ванька проснулся, приоткрыл глаза, поднял руку и погладил Володьку по голове.
- Не плачь, Володя! – тихо сказал он. – Скоро придет мама и папа и тогда все снова будет хорошо!               
- Спи, спи, маленький! Я не плачу!  Просто я замерз и так греюсь! – утер слезы рукавом Володька.
 Ваня прижался своим маленьким горячим телом к брату, со всей детской непосредственностью, стараясь его согреть.
- А фашисты к нам придут? – беспокойно спросил он.
- Нет! Не дойдут! Красная армия бьет эту гадину по всем фронтам. Мы еще Гитлера в плен возьмем! Вот увидишь!
- И вернется папа?
-Обязательно вернется!
- А он привезет нам хлеба?- тихо и жалобно спросил голодный Ванечка.
- Много, много!  Что ты его даже за целый день не съешь!- успокоил  братика Володя.
Мальчонка задумался. В его воображении возникла сначала одна булка черного хлеба, потом еще одна. Он представил, как отец отрежет ему самый большой кусок, и он вопьется зубами в душистую, горячую корку.
- Если я не смогу съесть сам, я отдам тебе!- сонно сказал удовлетворенный Ванечка и  заснул с улыбкой на губах.
Володя обнял маленькое худенькое тельце братика, прижимая поближе к себе, не в силах облегчить его и свои страдания. Он так и пролежал с ним в обнимку всю ночь, ни на минуту не сомкнув глаз, пока не  наступило утро.
  Володька  встал рано, еще до того, как проснулись дети. Надел старые стоптанные летние ботинки, повидавшую виды отцовскую телогрейку и малахай. В прихожей, на том же месте, где вчера и стояла, лежала пьяная мать, извергая ядовитые пары сивухи. Он перешагнул через нее и вышел за дверь. Выйдя на улицу, он побрел, сам не зная куда. Цель была только одна, найти детям еды. Володька шел по утопающей в снегу улице, мимо спешащих на работу редких прохожих. Замерзшие фонари давно уже не светили, даже окна  деревянных изб были покрыты морозной коркой.  Среди этой пустыни  запах, до боли знакомый и родной, вдруг шибанул ему в нос. Это был запах  свежего хлеба. Володя в недоумении стал озираться, стараясь понять, откуда появился этот дух? Может это голодные галлюцинации? Нет, он был реален, как реальна была и женщина, прошедшая  мимо него и бережно прижимающая к груди буханку свежего хлеба. Она, наверное, хорошая мать. Мать, которая несет хлеб своим детям! Володька пошел дальше и запах хлеба все усиливался и усиливался. А вот и лавка. Человек двадцать стояли в очереди, переминаясь с ноги на ногу и похлопывая себя рукавицами по бокам, стараясь согреться, чтобы поменять свои карточки на то , что продлит их жизнь еще на день , на два, на месяц. Не в силах совладеть с собой, Володя подошел к магазину и стал вдыхать этот запах. Какой он вкусный! Почему человеку в час голода не хочется каши или супа, а хочется ломоть свежего, пахучего хлеба? Загадка!
 Зачарованный, он стоял, может быть, час, а может и больше, пока его ноги не превратились в лед, а руки в бесчувственные деревяшки. С  трудом скинув с себя наваждение, он решил, что его семья будет  есть свежий, горячий хлеб, чего бы это ему не стоило. Подойдя к входу, он выбрал неуклюжего очкарика с толстыми линзами в роговой оправе,  и когда тот собрался засунуть свою буханку за пазуху, вырвал ее из его рук и на одеревеневших ногах заковылял прочь. Мужчина вскрикнул. Очередь взревела и бросилась в погоню. Через двадцать шагов Володьку нагнали и, повалив в снег стали пинать ногами. « Вор! Вор! Гаденыш!» - слышалось со всех сторон. Его били до тех пор, пока не  раздался свисток милиционера, только тогда толпа  неохотно отпрянула. Пожилой милиционер, не прошедший мобилизацию по возрасту, поднял мальчика из снега и заглянул ему в лицо. Он увидел пустые, наполненные только одной болью глаза. Глаза, которые не могли принадлежать  мальчишке, это были глаза старика. Он  отряхнул снег с телогрейки и штанов Володьки, поправил малахай на его голове и участливо спросил..
 - Голодный?
 Володька отрицательно замотал головой. Милиционер горестно вздохнул и уже строго сказал:
- Ну, тогда пошли! – подхватил его под руку  и повел в участок. Он тоже выполнял свой долг.
   
Дядя Володя замолчал. Зачем он тогда сказал, что не голоден, он до сих пор не понимал. Наверное, было стыдно признаться. Татьяна украдкой утерла слезу и засморкалась в платок.
- А что было дальше? – спросил мальчуган. – Вас посадили в тюрьму?
 Дядя Володя улыбнулся.
- Да парень! Мне дали пять лет за кражу. А потом добавили еще пять лет  за драку со смертельным исходом и еще пять за побег. И того я отсидел пятнадцать лет в лагерях.
- А как же ваши родные? – поинтересовалась успокоившаяся мать. – Выжили?
- Слава богу, все выжили. Когда меня поймали, я на следствии рассказал все, как было. Милиция забрала детей у матери и определила их в детский дом. Мать принудительно устроили на работу в столовую посудомойкой. А когда война закончилась, вернулся мой старший брат, он и забрал детей из детдома и разыскал мать. Она дожила до восьмидесяти трех лет, а Ванька и сестры живы до сих пор. Все выучились, стали инженерами и раскиданы сейчас от Сахалина до Калининграда. Вот только я один такой непутевый. Всю жизнь плотником по стройкам отработал.
- А когда вы освободились, вы поехали к ним?
- Нет! Я сразу уехал в Казахстан на целину! Там встретил девушку, полюбил ее, у нас родились дети. Вместе встретили старость.
- Вы так и не простили свою мать? – тихо спросила Татьяна.
- Эх, дочка! Какое сейчас это имеет значение! – вздохнул дядя Володя.- Ее давно уже нет в живых. Да и мне уже немного осталось. Вот попаду туда!- ткнул пальцем в потолок старик. – Пусть там и разбираются, кто из нас был прав, а кто виноват.

 - Не задерживайте очередь! Кто следующий! – заволновалась толпа.
 - Ой! Кажется, моя очередь подошла! – подскочила Татьяна. – А хотите, идите вперед меня! – предложила она.
- Иди! Иди! Ты молодая! Тебе есть куда спешить! У тебя вон сын! Тебе еще предстоит из него человека сделать! А мне уже давно спешить не куда!
- Спасибо! – улыбнулась женщина.
 Старик поморщился от боли, переложил руками больную ногу поудобнее и, закрыв глаза, стал покорно ожидать своей очереди к  врачу.