Мужик и ангел. Посвящается Шатрову В. В

                Мужик и ангел.

Было 5-е марта. Какое оно было? Да обыкновенное. Март, что тут еще скажешь.
Снег под ногами, как шпротный паштет, в небе – слякоть, а лица у прохожих - мятые.
Ну вот, стало быть шел я… Откуда не помню. Домой.
Смотрю впереди – мужик с крыльями. Прозрачный. Идет тихо, не спешит, прохожих сторонится.
- Эй! - кричу ему.
Он сначала не оборачивался, потом я его нагнал.
- Здорово, мил человек.
Обернулся. Вижу – удивляется.
- Ты, - говорит, - что? Меня видишь?
- Вижу.
- Пьяный, что ли?
- Есть маленько. А ты кто будешь, ангел или так?
Спросил, а самому смешно – как это так?
- Посланник я, - говорит, и улыбнулся. – А ты кто?
- А я - художник, бывший.
- Бывший?- удивился он. – Отчего?
- Эх ты, посланник, - говорю. – Ничего-то ты не понимаешь. Можно ли у нас здесь художником быть?
Он что-то возразить хотел, красивое, но потом улыбнулся грустно и махнул рукой.
- А ты кого посланник?
- Ну, да неважно… Пьешь?
- А разве посланники пьют?
- Еще как! И чем выше, тем больше.
- Уговорил.
Ничего. Нормальный мужик. Все бы они там такие были, может быть, не было бы среди нас бывших…
Купил пива. Выпили. Глядь, а оно в нем просвечивает. Мне смешно стало.
- Видно теперь тебя будет, - говорю.
Правда, уже темнело.
- Слушай, а пойдем ко мне, посидим, поинтеллигентничаем… А тебя к кому послали?
- Да были тут двое.
- И что, не увидели?
- Не приняли, - засмеялся он.

Сидели потом. У меня мастерская - как квартира. Кухня есть. И туалет с ванной. Он мои картины посмотрел. Вежливо так смотрел.
- Что, - говорю, - не нравится? Ну морщись, разрешаю… Жить-то надо.
Он смотрел старое.
- Ты ведь можешь совсем по-другому.
- А кому это надо?
- Нам… - и на небо пальцем показал.
- А есть что?
- Ну знаешь, - обиделся он, - не хлебом единым…
- Ладно, - сказал я, подсовывая ему огурец. – На вот, закуси.

Утром, когда я проснулся, в комнате его не было. Я умылся, засмеялся и пошел домой.
А вечером встретил его снова. На этот раз - в трамвае.
Он меня тоже сразу узнал, обрадовался.
- Может, тебя ко мне послали? – спросил я, когда мы сошли.
- Да нет… К тебе, может, кого-то еще…
- А жаль, - сказал я. - Мы бы с тобой сработались. Слушай, а приходи ко мне жить! Чего ночами шляться?
- Я по ночам являюсь им…
- Которые не приняли?..
- Ну да.
- И сколько еще являться будешь?
- Пока не примут. У нас строго.
- Тебя как звать?
- Лионель, - он опешил слегка.
- Будем знакомы. А я – Ковров Павел Васильевич, 1950 года рождения… Павел. Паля. Только ты меня лучше Ковров зови.
- Ладно, - сказал Лионель.
- А я тебя – Леня. Лады?
Посланник кивнул. Пока говорили я рассмотрел его повнимательней. Не мужик, скорее, пацан с лица. И волосы длинные, как у моего сына. Нормальный ангел.
- Кстати, я сегодня не пил, а все равно тебя вижу.
- А это уже связь. Связь между нами установилась, - засмеялся он.

6-го мы пили водку. Она прозрачная, значит, просвечивать в нем не будет.
Пил он мало. Я тоже, больше говорил о себе.
А он улыбался и слушал.
Двадцать последних пейзажей вынесли с ним на чердак.

Посланник согласился жить у меня в мастерской. А что? Вид из окна – чудесный: старый город, церкви. Он это любит.
А по ночам – ходи себе на задание. Опять же вернулся – ключи не нужны.
Ну, а под вечерок, мы с Ленчиком аккуратно интеллигентничали.
- Можно, Ленчик, я тебя спрошу?
- Спрашивай, Ковров, - разрешает он.
- Как у вас там?
- По-разному, - отвечает он уклончиво.
- А точнее – нельзя?
- Не положено, - вздыхает он.
- Ни к черту ты посланник, Ленчик, - сказал я, подумав. – Тебя поэтому и не принимают твои двое. Это нельзя говорить, то нельзя, пятое, десятое человеку знать не положено. Прямо как в КГБ.
- Нет, им я могу говорить. К тому же человек сам должен узнавать.
- Ты мне хоть скажи, Сашка Тиунов, он где? В раю, в аду?
- Кто такой?
- Ну друг мой, Лень, понимаешь. Друг. И какой поэт! И художник. И голос был. Ну что – обидели. То да се… Мы, брат, сам знаешь – художники, обидчивый народ. Только нас судить нельзя. Мы сами себя судим.
- Сам?
- Ну, не я же… Сам. На пятый день нашли…
- Ада нет. Это я тебе скажу.
Помолчали. За ним – окно видно. Уже почти ночь. Мне домой пора, ему – на работу, к своим.
- Еще по одной, Ленчик?
- Уговорил.
Выпили.
- А ведь знаешь, Ленчик, ты мои мысли подслушал или я  - ваши. Только мне давно казалось, что весь ад, да и рай тоже – все на земле. Особенно ад. А там нету ничего.
- Да нет, есть, только все сложнее, чем вы себе представляете или наоборот проще, - он побарабанил по столу прозрачными пальцами. – Как кому…
- Да, ну а Сашка?
- Ты его во сне видишь?
- А как же! Вот как с тобой сидим, разговариваем. И лампочка светит.
Он задумался.
- Лампочка… Это хорошо. Как хитро вы, однако, устроены, люди. Нет, это хорошо. Если во сне видишь – значит, жив.
- А что если б не видел? – испугался я.
Он засмеялся и махнул рукой.
- Чудак ты, Ковров. Ну возьми хоть «Алмазную сутру» почитай. Полезная книга. Или Библию. Чего хочешь.

Потом он пропал дней на десять. И пришел как-то под вечер, слегка растерянный и светящийся сверх меры.
Присел как-то на краешек стула и молчит.
- Вот, что, Лень, - говорю, - тут позавчера у одного друга именины были. Ну осталось…
- Давай,  - говорит.
Нормально. С полуслова друг друга понимаем.
Ну, пригубил он чуть-чуть. И улыбнулся.
- Ты знаешь, - говорит, - какой сегодня тихий вечер. Так удивительно легко дышится. И еще у вас – красивый город. Да и вообще, Земля красивая. Сколько раз здесь бывал и все…
- Знаешь, Лень, если бы ты был не ангел, я бы подумал, что ты влюбился…
- А что, заметно? – улыбнулся он.
Я на него смотрел минут пятнадцать, потом спросил:
- Ну и как, взаимно?
- Да, да, взаимно. Знаешь, Ковров… Это так удивительно. Со мной такого никогда не было. Она чудесная. Понимаешь? Как ангел…
- Ну, иначе бы ты не влюбился, - резонно заметил я.
- Не знаю. Вы вот, люди, в такую любовь не верите, а Ковров?
- Слушай, Лень, а физически-то, как? Совместимы?
Он меня не понял. А когда, понял – обиделся.
- Она, - говорит,  - не такая, как все. Ей ничего не нужно, она меня, может, ждать собралась целых сорок лет, до самой смерти. А ты физически…
- Ладно, Лень. Ты не обижайся. Мы тут просто, по-советски. Платонически, значит. Все понятно… Лады. А твои подопечные как?
- Ты знаешь, и это сладилось! Она принесла мне и счастье, и удачу.
- Домой, значит?
- Ну да, ненадолго. Только отчет сдам. А потом сразу сюда, к ней, в сны.
- Слушай! А ты за отличную службу попроси, чтоб ей скостили годков двадцать. Ну, чтоб меньше вам друг друга ждать.
- Да нельзя, наверное…
- А то хорошо бы. Ну это смотря какое начальство.
- Ладно, ты не очень-то, - смутился он.
Выпили еще по одной. Он опять повеселел.
Под утро прощались.
- А что, может и правда попросить?– он подмигнул мне.
- Ты вот что, Лень, не зарывайся. Будешь в наших краях – залетай.
- Залечу как-нибудь.

Встретились мы года через два. У меня язва была. Операцию делали. Пить нельзя. Писать можно. Ну я и писал. Для себя. Из мастерской сразу гнать стали. Ну это ерунда.
И вот как-то заходит. Ну, честно говоря, если бы не прозрачность, я бы его не узнал. Измотанный какой-то и крылья куда-то дел.
Обнялись. Сели. Я ему пивка налил, себе – минералки. Чокнулись, как положено.
- Ну что, - говорю, - Лень? Как дела?
Он только рукой махнул.
- Не могу больше. Измучил ее и себя. Надо бы мне вочеловечиться.
- Чего-чего? – не понял я.
- Вочеловечиться. Вселиться в человеческое тело.
- Э, - говорю, - тебе сразу надо паспорт, прописку, ну национальность там. Работу искать.
- А без этого никак нельзя?
- Наивный ты, брат. У нас тут суета сует, на суете едет, суетой погоняет.
- Знаю…
- Твои-то что? Там? – я пальцем наверх показал.
- Решай, говорят, сам, а раньше срока ей умирать не положено.
Сел и подперся рукой. Смотреть без слез нельзя, я ему еще налил…
Он выпил, помолчали.
А потом он вдруг на меня посмотрел и так вдохновенно говорит:
- Послушай, Ковров. А давай я в тебя вселюсь. Нет, ты подумай, красота какая! Я –человек, а ты летаешь, свободный, опять же миры посмотришь.
- Да ладно тебе, миры. Я и за границей-то не был.
- Вот и побываешь. Это же проще простого. И опять же не тратиться. Хорошо?
- Слушай, Лень, ты серьезно? Да ты посмотри на меня. Да у меня ж на личике черти горох молотили, усы жесткие, мастерскую отбирают. Женат я был два раза… А ты вочеловечиться! Да она меня прогонит.
- Ведь это же я буду в твоем теле. Нет, Ковров, ты хоть и художник…
- Да, реалист – я, реалист!
Уговаривал он меня долго. Уговорил. Легли спать. А утром проснулся я под потолком –невесомость. Глянул вниз – Лионель на моем месте спит. Вочеловечился. Хорошо хоть не храпит.
Я вылетел на улицу сквозь окно. Эх, хорошо! Только непривычно… Хотел я сразу в Карелию махнуть, места для пейзажей присмотреть. Потом любопытство одолело. Захотелось взглянуть на девушку, которую полюбил ангел.
Я вернулся в комнату. А в это время и Лионель проснулся. Посмотрел на себя с изумлением. Потом, видно, вспомнил, усмехнулся. Умываться пошел. Брейся, брейся, дружок…Узнаешь, каково нам, мужикам.
Меня он не замечал.
Естественно к девушке своей он отправился в тот же день. Ну и я с ним потихонечку.
Райончик ничего, спокойный. Второй этаж. Люблю такие дома.
Ну что, звонит Леня, волнуется.
Она дверь открыла. Ничего девочка. Романтическая.
- Вам кого? – спрашивает.
- Женя, - говорит Леня мой, - это я Лионель, Женя, Анабелла…
Она нахмурилась. Отступила.
- Я, - говорит, - не знаю, откуда вы это взяли, только я сейчас милицию позову. Пьянь несчастная…
- Я пришел, чтобы быть с тобой, - взмолился он в отчаянии.
А из комнаты в это время голос:
- Жень, это кто?
- Сантехник пришел, мама, - отозвалась она и тут же Лионелю, - убирайтесь, а то я звоню.
Черт, это про меня-то - сантехник. В смысле, про тело мое. Как никак – член союза. Вот этими самыми ручками сколько портретов написал… Ну, не Ален Делон, конечно. Но уж сантехник…
Ну понятно, ушли мы.
Смотрю, Лионель мой пошатывается. Страдает, значит. Ну и прямым ходом к ларьку. Э нет, дружище! Мне пить нельзя. Телу моему то есть. После язвы. Я, может, еще пожить рассчитываю. Вернуться туда еще надеюсь!
- Лень, а Лень, - говорю.
Вздрогнул он.
- Ты? Не улетел еще?
- Как видишь, - говорю. - Что, не ладится у тебя?
- Она меня не приняла…
- Еще бы, - вздохнул я, - не с моим свиным рылом да в калашный ряд. Да ты не расстраивайся, Лень.
- Я же назвал ее по имени…
- Ну, милый, у женщин, логика своя. Они глазам больше верят, чем ушам. Ты вот что, брат, вылезай-ка из моей шкуры и ходи к ней прозрачный. Не мучайся. Если любит –поймет. Обними покрепче и лады.
Он посмотрел на меня как на идиота.
- А ты? А миры посмотреть, а за границей побывать?
- Э, - махнул я рукой, - вечность – она, браток, длинная. Еще насмотримся, надоест. А сейчас мне парочку картин закончить надо. Мне без этого никак нельзя…
- Ковров, да ты… Другой бы на твоем месте. Да ты друг настоящий, Ковров!
- Чего уж там, - махнул я рукой, - мы – люди русские… Ты вот только, Лень, залетай почаще… А?
- Лады, - сказал он мое словечко любимое.
И мы засмеялись.
Ну обменялись по-старому. Хорошо. Вечером, зайти обещал. Надо будет спросить, сколько мне на этой грешной земле мотать осталось?