За полчаса до Нового Времени

ПОСВЯЩАЕТСЯ ПОСЛЕДОВАТЕЛЯМ ПОРФИРИЯ ИВАНОВА


ИСТОРИЯ МАРИИ.

Машка стояла у кромки воды, разглядывая проталины между льдинами. Весна входила в свои права, однако ни яркое солнце, ни пар над водой, - ничто не радовало девушку. Жизнь Машки заканчивалась, закрывая мраком даже завтрашний день. Она решила, что уже больше никогда не вернется в общежитие, где вчера ночью услышала эти страшные слова: «Слушай, ты, лимита. Меня на этом не поймаешь! Докажи, что ребенок мой! Что ж ты так долго скрывала, что беременная? Боялась или надеялась, что рассосётся?».

Анатолий вышел, хлопнув дверью. Тошнота мучила Машку неотступно, а от слабости голова закружилась сейчас еще сильнее. Покачнувшись, она оступилась и неловко растянулась на мокром песке.

«О, купаться в верхней одежде запрещено!», - раздался чей-то голос рядом, и Машка увидела над собой лицо пожилой женщины, выжимающей из седых волос речную воду. «Здравствуй, я Антонина! А тебя как зовут?», - и женщина протянула Машке мокрую руку.

Так началось это знакомство, перевернувшее впоследствии всю ее жизнь. Антонина стала Машке и сестрой, и матерью, и подругой. Она выслушала в тот день рассказ Машки и сказала торжественно: «Сон мой в руку. Вот он подарок от Матушки Природы. Ждали мы тебя, Мария. Вымолил тебя Учитель у Природы. Ждёт он рождения сына своего».

Видя, что Машка приняла ее за безумную или сектантку, Антонина залилась звонким чистым смехом: «Ой, дивчинка, да нэ слухай, шо я брэшу! Айда с нашими чай из термоса пить!».

И, шлепая по весенней грязи грубыми стопами, Антонина волоком потащила Машку к пляжному грибку, под которым сидели мужчина и женщина с наброшенными на голые плечи полотенцами. Чай был из богородской травы вприкуску с медом.
Машка согрелась так, что в сон потянуло, глаза стали слипаться. Она села, прислонившись к бревну, на который была нахлобучена шапка пляжного грибка, и закрыла глаза.

Может, это чай подействовал, может солнечные лучи обожгли глаза, но слезы ручейками скатились по машкиным щекам. Весна, жизнь вся впереди… Если бы не этот ребенок! Надо было вовремя от него отделаться, а она всё на что-то надеялась: вот поздно уже будет аборт делать, куда ж любимый денется? А когда он почувствует первое шевеление своего сына!

И она стала корить себя за собственную глупость и доверчивость, вспомнились встречи с Анатолием, которые ей представлялись тогда как самые счастливые моменты жизни.
«Дура, набитая дура!», - шептали ее губы.
«Ты кого это ругаешь, - Антонина тронула ее подбородок.- Пойдем, простыть по весне да еще в твоем положении дважды два. А нам это ни к чему, правда?».

С того дня стала Машка жить у Антонины в большой просторной квартире недалеко от того речного берега, где они повстречались впервые. По-прежнему Машка работала маляром-штукатуром на стройке. За квартиру Антонине она не платила, поскольку та сразу сказала: «Эх, девонька, о расчете поговорим позже, кто кому больше должен – неизвестно».

      Однажды Антонина уехала на неделю в отпуск к родне на Украину. Вернулась вся сияющая. Вечером, вернувшись с работы, увидела Машка в большой комнате накрытый по-праздничному стол с соленым арбузом посредине. «Это всё тебе, а арбуз – от самой Валентины Леонтьевны, в самый раз тебе солененького».

Арбуз был действительно кстати, только кто она – эта Валентина Леонтьевна, о которой с таким почтением говорит Антонина? «Да,  настало время, детка, тебе всё узнать, да только не от меня, а от гостьи нашей», - и Антонина посмотрела сияющими глазами через плечо Машки.

Девчонка медленно повернула голову и встретилась с глазами, глядящими на нее в упор так строго, что Машка вздрогнула. Позади нее, чуть сбоку, в проёме кухонной двери стояла пожилая женщина. Солнце из кухонного окна освещало ее сзади, от чего седые вьющиеся волосы образовали над ее головой светлый нимб. Однако внешность Валентины назвать ангельской было трудно: маленькие, глубоко посаженные колючие глаза, острый нос, плотно сжатые губы выдавали властный характер.

«Ну, здравствуй, Мария! Не ждала? А я вот решила тоби кавуна привезть да побалакать трошки. Ты как, нэ против? Та сидай, нэ лякайся!».

Валентина по-хозяйски села на табуретку, подвинула девушке стул. Машка молчала, поэтому Валентина Леонтьевна, слегка наклонив голову набок, ласково улыбнулась: «Ну что, вечерять пора?», и подала знак Антонине наливать украинский борщ. «Попробуй, детка, моего борща. Понравится, приедешь ко мне на хутор у гости сама, а может, с лялькой своей, когда рОдишь».

Присаживаясь к столу, Машка посмотрела исподлобья на старуху и буркнула: «Не приеду. Я ребенка в роддоме оставлю. Только жить начинаю, а кому я с ребенком нужна? Я сама сирота. Росла в детдоме. Да еще как представлю, что ребенок-то будет похож на того мерзавца, такая ненависть душит: удавила бы обоих!».

«Ишь яка ты горячая! А не пробовала с Антониной свой огонь водой из ведра утром да вечером заливать? Может, и полегчало бы?» - Валентина строго приподняла бровь и искоса поглядела на Машку.

«А начерта? Таких, как вы, знаете, как называют? Уж не обижайтесь. Сектантами и ненормальными».

Антонина рассмеялась: «Людей надо уметь слушать, Мария. Так оно и есть. Норма, мерки людские – это не для нас. Мы сами от вековой «нормы» ушли и свои, природные правила жизни создали. Вот люди и говорят: «ненормальные». А сектантами называют нас церковники. Тут они уж сильно о себе возомнили. Смотри: «секта» и «сектор» - однокоренные слова. То есть часть целого. Церковники всех, кто не в их вере, сектантами величают. Мол, откололась от нас часть неверная, непослушная. Да как бы ни так! Мы их частью, сектором никогда не были. У нас всё своё, живое, природное».

И Валентина добавила: «А в церкви, хоть все углы облазь, живого Духа не найдешь: всё искусственное, мертвое».

Машке наскучили непонятные разговоры, после сытной еды клонило в сон, да и ребенок что-то разбушевался под ребром. Переодевшись в халат, девушка умылась и блаженно растянулась на диване.
Женщины за столом молчали, в раздумье пили густой компот. «Хороший взвар получился», - похвалила Валентина напиток, думая о чем-то своем.
 «Хороший!», - она твердо впечатала ладонь в стол, словно решаясь на что-то. Затем резко повернулась всем корпусом к лежащей на диване Машке.

 «А ведь я, девонька, приехала за тобой! Вот так! Никак последнюю неделю ты до декрета работаешь. Заберу тебя к себе у хатку до чистой водычке, до холодной кринычке. Гарбузив поешь, яблочков. Да и спрашувать нэ буду. Сбирай вещи - и вся тут!».

И Валентина, поднявшись, молча прошла в маленькую комнату, где всегда жила, приезжая в гости к Антонине.

               

ХУТОР ВЕРХНИЙ КОНДРЮЧИЙ.


Народ с дизеля расходился по платформе. Валентину и Машку встречали трое. Все дружно поздоровались с девушкой. Мужчина с густой темной бородой тут же подхватил ее вещи и, связав чемодан и большую сумку тесьмой, ловко перебросил поклажу через плечо. На лицах у встречающих была неподдельная радость. Лишь Валентина хранила сдержанность, и мысли ее были где-то там, куда они направлялись всей группой.

Возле зеленого забора по ул. Садовой встречающие остановились, пропуская Валентину, а за ней Марию: «Проходи, будь как дома!»

     Машка вошла в высокую калитку, сделала несколько шагов и вдруг увидела Того, чьи фотографии висели в каждой комнате Антонины. Справа, в десятке метров от калитки, расположился добротный дом с высоким крыльцом. И на этом крыльце стоял необычного вида Человек. Он был высок ростом, могуч и снежная седина волос и бороды ярко выделялась на фоне бронзового загара, который покрывал все тело богатыря. Одет мужчина был в черные, до колен трусы.
Валентина быстрым шагом направилась к Хозяину Дома, поднялась по ступенькам, и  поцеловала мужчину в губы. «Учитель! Здравствуй! Мы с Марией приехали!», -  и она повернула голову в сторону Машки. Потом быстро сбежала с крыльца, забрала у помощников вещи девчонки и велела всем покинуть двор. Сама быстро ушла в свою хатку, которая располагалась напротив кирпичного дома.

Во дворе остались только двое – девушка и Старец. Чуть наклонив голову вперед, он смотрел, кажется, сквозь нее, как будто ждал или прислушивался. Потом, утвердительно кивнув незримому собеседнику, Богатырь спустился с крыльца и подошел к Машке. Всё происходящее девушка воспринимала как сон, где его участники двигались как в замедленной киноленте.

Она почувствовала себя такой маленькой рядом с этим великаном! От него исходила неимоверная сила, Машку даже обдало жаром, как будто это тепло излучалось его оранжевой от загара кожей. Слезы благодати и счастья вот-вот польются из глаз. Девчонка, никогда не видевшая своего отца, именно таким хотела бы его видеть. Да-да, вот что главное было в нем: он излучал НЕЗЕМНУЮ ОТЕЧЕСКУЮ ЛЮБОВЬ!

Машка закрыла глаза, ей казалось, она спит, и тут раздался его голос: «Здравствуй, детка! Я ждал твоего приезда! Зови меня, как все зовут – Учитель. Дай мне твои руки!». Он взял ее маленькие ладошки в свои большие грубые руки, и она почувствовала, как всю ее заполняет тепло и радость. Она ощутила себя ДОМА.


Два месяца, проведенные на хуторе Верхний Кондрючий, были для Машки сладким сном. За ней ухаживали все, кто жил постоянно и временно в этом Доме. Утром и вечером Валентина обливала Машке ноги из ведра ледяной водой под цветущими яблонями в саду. Воду она брала  из колонки у дома. Иногда Машка, по разрешению Учителя, обливалась сама у нижнего колодца, в ложке. Перед сном Валентина поила девчонку парным молоком с медом, рассказывала ей много про Учителя, про свой жизненный путь, отвечала на все ее вопросы.

В доме гости бывали часто. Приезжали они со всех концов земли, и всех одинаково внимательно и ласково встречали Валентина и Учитель.

Вначале Машке всё в жизни этих людей казалось странным. Но детдом приучил ее ко всему быстро привыкать и, как она говорила, «не возникать». Питались обитатели Дома и их гости дважды в день – в 12 часов дня и в 6 часов вечера. Обливались холодной водой тоже дважды в сутки. Всё время Валентины было заполнено хозяйственными хлопотами, хотя трудно сказать, во что она только не вникала, чтобы создать максимальный комфорт Учителю и приезжающим!

Днем Учитель часто бывал занят беседами с людьми. Это были соратники-односельчане или приезжие гости, для которых он был Учитель. Захаживали и соседи, называя хозяина дядей Пашей или Порфирием Корнеевичем.

Однако, когда Учитель беседовал с Машкой, Валентина никого не пускала в дом. Рассказывал Учитель о себе, о своей идее закалки-тренировки. Машка не понимала, зачем он всё это ей рассказывает, ведь она приехала сюда к знакомым Антонины, чтобы родить ребенка, оставить его в здешнем роддоме, окрепнуть да вернуться к себе в общежитие.

      Видя, как мало Машку интересуют темы его бесед, Учитель однажды сказал: «Не дан тебе, Мария, этот дар от Природы! Эх, жаль-то какая! Но нет на то моей власти! Одного хочу просить я от тебя: выслушай меня без страха, детка!». И поведал ей Учитель то, что не дало ей сна в эту теплую июньскую ночь.

А удивиться было чему! Поведал ей старец о жизни своей длинной и нелёгкой. Как болел в молодости, как сам себя исцелил, а потом и другим помогал возвращать здоровье.
Да только понял Учитель за долгие годы своего пути, что люди бегут от холодного в тёплое, боятся остаться без пищи и крова. И всё потому, что к этому приучен был человек веками своего существования. Страх не давал принять новое, небывалое.

Потому и нужен такой поступок в Природе: родить ребенка в естественных условиях, на земле, на открытом воздухе, омыть живой водой и взрастить любовью и теплом людей. Чтобы жил этот Новый Человек так, как до этого не жил никто: не нуждался ни в пище, ни в одежде, ни в доме. А когда он, такой необычный, НОВЫЙ ЧЕЛОВЕК, повзрослеет, он БУДЕТ ВСЕХ людей УЧИТЬ жить по-новому, небывалому. Вот тут и начнется золотой век человечества.

      То, что Учитель зачитывал Машке из своих дневников, казалось ей сказкой, мечтами старика. 

Но более всего беспокоило молодую женщину то, что рожать ей придется не в роддоме, а под открытым небом, без врачей. Роды будет принимать сам Учитель и его помощницы-женщины, а Машке надо было дать на то письменное согласие.


На следующий день после этого важного разговора Машки с Учителем приехала Антонина. Вместе с Валентиной Леонтьевной они с утроенной заботой ухаживали за будущей матерью, охотно беседовали с ней, когда она того желала и тактично покидали ее общество, заметив, что ей хочется побыть одной.


Всю беременность Машка старалась не думать о будущем своего ребенка, полагая, что, оставив его живым, она уже совершила подвиг. Её детдомовское прошлое было для нее единственным жизненным опытом: там её поили, кормили, одевали, учили.

Ей подруги сказали: «Ты только сразу откажись от мальца, не корми грудью, а то потом будешь мучиться, не отдашь! Оставь и уйди сразу!». Вот поэтому-то предложение Антонины Машке сразу и понравилось: они с Валентиной и Учителем хотели после родов сразу забрать малыша и растить сами. Совесть Машки была спокойна: эти-то вырастят, вон какие заботливые, опытные. А Учитель вообще чудеса творит, поднимая смертельно больных людей!

Как-то вечером, облив ноги холодной водой, Машка почувствовала невероятную сонливость, легла спать раньше обычного и едва коснулась подушки, провалилась в сон.  Постель магнитом притягивала тело, в ушах слышалось едва уловимое жужжание, руки и ноги налились приятной свинцовой тяжестью, казалось, что они увеличиваются в объеме вместе со всем телом. Потом Машка почувствовала, что тела нет, оно растворилось в неземном свете и само стало светом. Затем от нее отделился сверкающий шар, а она уловила внутри его очертания младенца. Ребенок встал на ножки, оглянулся вокруг и, заметив рядом с собой луч, сначала неумело, а потом решительно пошел по нему в противоположную от Машки сторону. Машка почувствовала в животе пустоту, блаженство и освобождение. И тут же проснулась.

За окном была ночь. Все в доме спали. Блаженное чувство освобождения от бремени сменилось нахлынувшей горечью от суровой реальности: огромный живот был на месте. Как же он ей надоел! И вообще она совершенно не готова ко взрослой жизни…Шумно дыша, Машка встала, зажгла настольную лампу, достала с полки тетрадь и написала расписку с согласием на роды на Чувилкином Бугре.


  РОДЫ.

За несколько дней до родов Машка, Валентина Леонтьевна и  Антонина переехали в село Ореховка, где располагался Чувилкин Бугор.
Лето было в разгаре, спелая земляника с парным молоком - любимое блюдо Машки. Бежевая «Победа», на которой привезли Марию, осталась «дежурить» у дома: при первых признаках родов Степан должен был ехать за Учителем в Верхний Кондрючий. Там шли приготовления, приехали какие-то врачи из Москвы, Киева, Луганска. Все они были последователями Порфирия Иванова, разделяли его идею закалки-тренировки. Лишних людей в Ореховку решили не приглашать, чтобы не создавать в небольшом селе ажиотажа вокруг необычного события.

Больше всех, казалось, волновалась Валентина Леонтьевна. Но не за то, как пройдут роды. За долгие годы рядом с Учителем повидала она не один его арест, отправку в психбольницу только за то, что думает он и живет не так, как все остальные люди. Вот и теперь новое небывалое дело задумал: родить НОВОГО ЧЕЛОВЕКА В СВОБОДНЫХ УСЛОВИЯХ.

      И всё вроде предусмотрели, все бумаги надлежащие оформили, печати и подписи проставлены, разрешение получено, а душа не на месте. Слухами земля полнится, и злобные шепотки то там, то здесь раздаются! Дикие домыслы, оскорбления, обиды и даже угрозы отметает Валентина, не допускает в сердце, не докладывает о них Учителю: бережет его!

Однажды утром  Машка сквозь сон услышала мужской голос. Прислушалась и поняла, что приехал Учитель. Он сказал Валентине, что роды начнутся к ночи, но надо бы дождаться солнца, рассвета. Вот он и еще несколько человек приехали заранее поддержать Марию и продержаться до утра. Машке это показалось странным, т.к. она не чувствовала внутри никаких перемен и предвестников своего скорого разрешения от бремени.

Однако к вечеру, сразу после 6 часов, у нее начала болеть поясница, потом боли перешли на живот и вскоре схватки стали очень чувствительны. Её обливали холодной водой, женщины, обняв ее,  согревали собственным телом. В эти сутки никто из присутствующих не принимал пищу и воду: все просили Природу дать здоровье Машке и ее младенцу.

Когда начало светать, Учитель велел Валентине и двум женщинам идти на Бугор, нести ведра для воды и всё необходимое для приема ребенка. Рядом с Учителем Машка чувствовала себя спокойно, как жар из печки шла на нее его отеческая любовь, забота. Никогда прежде и после никогда не испытывала она такой благодати!

Вскоре отошли воды, и Учитель с Антониной, взяв роженицу под руки, вышли во двор. Начинало светать, но солнце еще не показалось из-за горизонта. «Подожди, солнышко, мы идем!», - причитала где-то рядом Антонина, счастливая и взволнованная. «Мария молодчина! Она это делает для всех людей на Земле! Природа Мать, помоги в новом-небывалом!».

Подойдя к забору, все идущие с Машкой вдруг отпрянули назад: калитка внезапно отворилась и все увидели Валентину Леонтьевну в крайнем возбуждении: «Учитель, беда! Там милиция!». Валентина запыхалась после быстрой ходьбы, глаза ее гневно сверкали: «Я им говорю, что все документы с разрешением у нас есть, а они на меня орут. Идите огородами, а я с бумагами опять к ним пойду».

Однако путь к Бугру был уже перерезан со всех сторон. С заспанным лицом, натягивая на ходу пиджак, работник районного исполкома бежал по тропинке вслед за Учителем. Вчера ему поступил сигнал, и он приехал в село проверить слухи, требовал подчиненных  разбудить, если  сектанты оживятся.

Догнав Учителя, поддерживающего идущую Машку, представитель народной власти толкнул в спину Учителя, осыпая его бранью и оскорблениями. Подбежавшие следом милиционеры волоком потащили бьющуюся в истерике от страха Машку в санитарную машину.

Никогда прежде Алевтина не видела Учителя в такой ярости! Обернувшись к обидчику, Порфирий Корнеевич бросил ему в лицо грозно: «Это ты сделал зря! Природа с тобой за это рассчитается!».

Люди рассказывали, вскоре тот райкомовский мужичок внезапно помер. Только Машка об этом не узнала никогда. Потому что ее отвезли в медсанчасть, где она за высоким забором с колючей проволокой родила мальчика. В тот же день к ней пришел гость, она сразу поняла из какой он организации. Мужчина был лаконичен, достав листок с напечатанным текстом он тоном, не подлежащим возражению, уведомил Марию, каковы новые правила ее будущей жизни:

-  окружающим говорить, что у вас родилась девочка;
- с членами прежней секты дело не иметь, иначе получите срок;
- после выписки из медучреждения явиться за предписанием и убыть в 24 часа в указанном там направлении, предварительно ни с кем из местных не общаясь и не сообщая нового адреса;
- впредь не иметь никаких сношений с П.К. Ивановым и его единомышленниками.

Потом были еще несколько встреч в кабинетах, затем поезд, несущий ее в чужой сибирский город под другой фамилией. Ребенка она хотела назвать, как просила Валентина Леонтьевна, Спасом, но ее попросили переписать бланк, исправив имя на Стас.

Мария не стала спорить. Что-то сломалось в ней тогда окончательно. Словно чёрные вороны налетели, скрутили руки, отняли надежду, любовь небывалую, родных и заботливых людей, а посеяли страх вечный. Этот страх, как гипноз, вошел в минуты родовых мук во всё ёё существо, да так и остался в ней навсегда.

(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ).