Родина

…и дым Отечества нам сладок и приятен…
А. Грибоедов

                И умирал от цирроза старик Гёте, и проклял он перо и бумагу, и видел такое…
Как и тогда, лапы абрикос тянут в неизведанное. Правильными шестигранниками плывут по небу комки атмосферных неясностей. Если вы думаете, что я вижу дальше бордюра – это ошибка. Я близорук. В прямом смысле.
                В каждой отдельной квартире – лаборатория алхимика. Связки старых газет и баррикады монументальной мебели скрывают включённые горелки и сияющие ряды реторт. Настольные лампы с клеймом саратовского завода электрических изделий бросают жёлтый свет на склонённые кудлатые головы фанатиков: нужно девать куда-то образование, полученное в политехническом вузе – результат непретенциозной постсоветской социализации. Пережигая в тиглях останки животных, редкие минералы и ртуть, коммунальные фаусты грезят о покупке домашнего кинотеатра.
                Ползёт по улице серный дым. Миллионами плодятся монстры цвета киновари – неизбежный побочный эффект производства философского камня. На «гомункулуса» - просто поведут плечами. За «пробирочного» - деловито и умело набьют рожу. Ах, вы оскорблены? Хорошо – сначала разобьют брови. Они будут свисать на глаза, мешая видеть последнее. Потом кликнут из подворотни (слыхали от классиков, какие там могут быть ворота?) ещё полдюжины бойцов, одетых по последней телевизионной гангстерской моде. Удары острых носков под рёбра, невольная гордость – умер во славу! – и вот только верный конь рыдает над распростёртым телом твоим. Вывернут тебе карманы безликие духи ночи, осквернит твоё тело городской сумасшедший. Над серым рассветом заплачет молодая вдова. С первыми лучами солнца ты будешь победоносно задержан в неподвижном побеге и ввергнут в узилище, стражники станут хвастать друг другу, из озорства разобьют очки, не будут давать твоих собственных сигарет. Дальше – суд. Варианта всего два – либо невольничий рынок в Медине, наказания палками и неизбежный намаз, либо казнь. Казнь красивее. Гарольд зачитает приговор, над твоей головой сломают карандаш, зажигалку и зубную щётку: отныне ты лишён гражданских прав, которых и так было немного. Дурацкая, благородная церемония. Последние слова обвинения, затем тебя зашьют в брюхо огромной рыбины и бросят в море. Сжимая в кармане шоколадную конфету, выдающуюся каждому смертнику, будешь медленно уходить на глубину вместе со слабеющей рыбой, ты весь в руках Бога, знать бы ещё, какого. Малайские рыбаки захотят покуситься на твои золотые коронки, но испугаются исходящего от тела сияния – долго, слишком долго ты жил в этой стране. От одного приморского селения к другому пойдёт кочевать молва о молодом Спасителе, съеденным на полпути Врагом Человеческим, принявшим образ рыбы.
                Боги мертвы. На глядящий вдаль гранит твоего мавзолея сядет родной серный дым далёкого Отечества.