Вовочка I. Времена 2. Время камни разбрасывать ЧI

I.ВРЕМЕНА
2.ВРЕМЯ КАМНИ РАЗБРАСЫВАТЬ

Часть I. РЕГИСТРАЦИЯ БИЛЕТОВ И ОФОРМЛЕНИЕ БАГАЖА

О ПТИЧКАХ
-А сейчас мы проедем для одной обязательной процедуры туда, где Вы уже были однажды – в управление новейшими разработками, где институт времени, только в другое отделение. Не бойтесь, ничего страшного в этой процедуре нет, просто небольшая корректировка ценностей, для Вас обязательная.

Пловцов жестом пригласил Володю покинуть деканат, спустился вместе с ним на улицу и подошел к неказистого вида автомобилю. «Надо же, никогда бы не подумал, что у этой тачки такое содержание, – удивился Вова, когда они тронулись. Машина оказалась по современным стандартам оснащенной вертолетным двигателем и скрытыми в крыше лопастями. – А я-то, дурень, думал, просто люк. Сколько же эта штуковина стоит и на какие шиши может себе позволить такое Пловцов? Но как это устройство актуально для нашего города – сплошной пробки».

-Когда Вы будете уже на своем месте, необходимо будет полностью поменять команду. Так делается всегда. Не думаете же Вы, что вице-губернаторы, советники и прочая действующего губернатора охотно примут Вас в свои объятия и скажут: «Как же долго мы Вас ждали! Приходите и володейте, Володя, Володивостоком и, дескать, окрестностями!». Полагаю, не думаете. Пока, на первом этапе, Вам выделяется только один помощник, Самойленко, однако как только, так сразу, одного за другим, Вам придется последовательно заменить весь действующий аппарат, за исключением особо сговорчивых. Быстро, но без спешки. Сейчас я пока не знаю точно, кого определить в Вашу команду, предполагаю, необходимо включить Аллу, возможно, еще кого-то из Вашей же группы.
-А почему именно Самойленко?
-Вам не нравится Самойленко? Да бросьте Вы, он же преданный Вам будет пес, у него же потребность такая – служить, он же верный по натуре своей, потому и поступал на наш факультет – чтобы мир сделать лучше, искренне веря в то, что народу можно служить, хоть даже и используя известные механизмы, но – во благо. Это Вы свои честолюбивые замыслы реализовывать явились, он – другой. И именно поэтому он. Ни на кого другого ни я, ни Вы в дальнейшем не сможете так положиться, как на него. В своей категории – помощника, правой руки – он обещает быть великолепен, и я не вижу ему равных. Вскоре Вы должны оценить этот выбор.
-Я тоже за благо людей ратую.
-Э! Вы, Владимир, эгоист, и для Вас важен не только этот момент, но и собственное самоутверждение. Второе не менее значимо, чем первое. Даже, возможно, более. Но Вы и жестче.

Декан включил посадочник, и сплошной поток машин немного расступился, давая ему место для приземления. Еще немного проехав по Народному проспекту, он свернул налево, к управлению, и припарковал авто у входа.

-Ромашки! Глядите, где приткнулись! И нашли же место, бедные! И земли-то толком нет, асфальт на высушенном болоте. А вот пролезли же ведь в трещинку! Вам нравятся ромашки? Вообще полевые цветы?
-Симпатично. Я вообще люблю цветы, мне это прививали с детства. И полевые тоже, у них своя прелесть: скромненько и со вкусом.
-А Вам никого не напоминают ромашки?
-Ромашки? Кого-то напоминать должны?
-Да, цветок как аналог человека.
-Я даже затрудняюсь дать ответ.
-А Вы расслабьтесь и не бойтесь ошибиться, это ведь не экзамен, здесь не может быть одного исключительно верного варианта, да в нашем деле и вариант-то ведь не всегда один. А тут – тем более, речь-то ведь об ассоциациях. Самойленко, не правда ли?
-Возможно, никогда не думал так о нем. Предположил, что Вы Аллу имеете в виду, но какая же она ромашка, уж скорее какой-нибудь антуриум или что-то в этом роде.
-Любопытно. Значит, Алла – антуриум? Пусть будет так, причем ведь очень даже может быть. Красивая, притом изысканно, сказал бы я, но жестковатая, целеустремленная. Вам нравится Алла как девушка?

Им навстречу вышла Стела Ахиллесовна – ее необычное имя-отчество Вова запомнил с первого раза. Она поздоровалась с Пловцовым и зашла в вахтенную комнату, нажала там что-то на пульте и объявила, что можно идти. Сопровождать их на этот раз она не стала: вероятно, теперь в этом не было необходимости. Они поднялись на пятый этаж и подошли к тяжелой дубовой двери. Пловцов потрепал по «носу» робота-привратника, тот пискнул: «Проходите», открыл своим ключом дверь и впустил Володю внутрь. Обстановка была, прямо скажем, домашняя: кресла, столик. Лабораторией помещение можно было назвать лишь благодаря большому пульту с множеством кнопок, не очень большим экраном и шарообразной мышью, которая лежала как будто на блюдце.

-Располагайтесь поудобнее, сейчас я заварю чай. Так нравится ли Вам Алла?
-Никогда не думал так о ней. А долго ли придется ждать начальника лаборатории?
-Здесь я начальник.

Пловцов осклабился. Через минуту он уже подносил Володе поднос, на котором стояли две чашки чая с печеньем и сахарозаменителем. «Декан мне прислуживает»,  – пронеслось в мозгу.

-Сейчас Вы ответите мне на ряд вопросов, после чего мы и произведем эту процедуру.

И Пловцов, сидя за пультом, стал задавать Вове совершенно неожиданные вопросы: что он думает по поводу того или иного события, как понимает ту или иную неоднозначную фразу, каких философских взглядов придерживается, какое литературное, музыкальное, художественное произведение ему больше импонирует и почему, что бы он выбрал из двух предложенных произведений. И наоборот – какое направление в искусстве ему не нравится, какую картину, музыку не приемлет, какого автора не хочет читать. И по каким причинам. С какими животными или птицами ассоциируется тот или иной человек с факультета, попросил по возможности обосновать и это. Обрисовывая различные ситуации, декан спрашивал, как бы он повел себя в них, что стоит ответить в таком-то случае, а чего нельзя делать категорически. Потом вдруг попросил ассоциативно описать времена года и рассказать, какое из них чем нравится, выстроить схему предпочтений: это больше, это меньше, еще меньше, а это совсем тягостно переживается. Такие, хоть как-то обоснованные вопросы, перемежались совсем уж нелепыми: какое растение Вы поставили бы в спальне, а какое – в зале, любите ли шоколад, как часто стараетесь принимать пищу и какую, какой цвет импонирует, какой вызывает раздражение, видите ли Вы сны и какие они, цветные или черно-белые, опишите самый яркий. И т.п. Наконец он окончил опрос и попросил подумать о боге или о чем-либо аналогичном. Вконец запутавшись, Вова представил себе почему-то Зевса, извергающего гром и молнии.

-Сеанс завершен!
-Все? Теперь я другой человек? Обновленный?
-Новее не бывает! Кофе?
-А почему до этого был чай?
-Чай бодрит, но вместе с тем и расслабляет: у меня особый – с мятой. А кофе держит в напряжении, а нам с Вами расслабляться некогда, разве что здесь, в тепле и уюте, но только ненадолго.
-А вкусный был чай с мятой. Моя гувернантка, японистка, заваривает превосходно, но иначе. Такого я еще не пил.
-Спасибо. Но кофе, поверьте, будет не хуже: я его, естественно, варю. Кстати, гувернантка. Она в Японию не собирается? Вроде нет, не правда ли?
-Нет-нет.
-Ну, вот и хорошо. Пока нам это нежелательно. А брат – он что у Вас?
-Да вроде все нормально. Я в душу ведь не влезу.
-В душу – не в душу, но кое-куда ведь и можно. Ну да ладно, не будем уделять этому столько внимания. В конце концов, Вы что-нибудь придумаете, как разрешить эту проблемку. Вроде все остальное у Вас нормально. Нам ведь важно что? Чтоб не могли нас в чем-то упрекнуть… Покойный Ваш куратор, разумеется, будет молчать.
-Я понимаю Вас и постараюсь все отшлифовать.
-Уж постарайтесь. Вот и кофе.
-А аромат! А что это за опыт был такой?
-Корректировка ценностей, не более того. Чтоб Вы не задумывались, как иной раз бывает, чем поступаться можно, чем нельзя. Работа-то ведь предстоит такая вредная! А молоко никто не выдает. Поэтому придется зарабатывать на молоко самим, но некоторых ценностей при этом не предавать.
-Я немного понял.
-Вы поймете позже, когда удастся избежать дилеммы.
-Это Ваши разработки?
-Мои и только мои.
-А многие перенесли подобное?
-Во-первых, в этом деле индивидуальный подход, ведь не зря я задавал Вам вопросы. А во-вторых, не так уж часто приходится менять команду власти. Поэтому… Но первым человеком был, представьте, я сам.
-А в других регионах, в центре, что, такие технологии не применяются?
-Почему же, применяются. Не именно такие, но аналогичные. Где-то есть собственные разработки, прошедшие, как и моя, сертификацию, кто-то закупает, что чаще. Бывает, конечно, что отказываются от применения достижений науки: оно необязательно. Как правило, это идеологически неразвитые регионы. Такие вот дела.

Володя, чувствуя логическое завершение разговора, допил кофе, и они покинули управление.

СЕРЫЙ КАРДИНАЛ
Пловцов был человеком в высшей степени загадочным. Сказать темная лошадка – ничего не сказать. На его веку менялся не один губернатор, мэры, депутаты – те вообще мелькали, как карты в перетасовываемой колоде. О них говорили, их осуждали, одобряли, изредка сочувствовали им, за ними охотились журналисты и головорезы, ответственность за принимаемые решения неизменно ложилась на них. Пловцов же вот уж много-много лет являлся бессменным деканом факультета политтехнологий и высшего управления, раньше – факультета политологии. При этом о нем никто не говорил, разве что студенты – иногда. Да изредка в кулуарах властных кабинетов произносились слова «учитель» или «великий наш декан». Но преимущественно шепотом. Самойленко – тот вообще после процедуры корректировки ценностей был охвачен мистическим ужасом и, покрытый капельками пота, отведя Вову в курилку, все выспрашивал, как тот себя на ней вел, и строил предположения, зачем это было надо и кто такой Пловцов. То, что Самойленко было непонятно, повергало его в шок, в то время как вообще это был упертый, отважный и даже агрессивный человек. «А что он, кстати, тебе сделал тогда, после посещения института времени, когда ты про Петьку подумал невпопад?» – спросил, пользуясь случаем, Володя. «Да ничего, видимо, он прекрасно понял, что я не нуждаюсь в дополнительной выволочке», – ответил «правая рука» Вовы. Володя Пловцова не боялся, но особую силу за ним чувствовал.

Но каково же было его удивление, когда в разговоре с губернатором выяснилось, что вовсе не губернатор его, Вову, присмотрел – понятия он никакого не имел ни о каких студентах – а был он ставленником исключительно Пловцова. «Впрочем, как и все, без ведома учителя здесь муха не летает, – рассказал ему губернатор. – Может быть предвыборная гонка, на выборы могут быть выдвинуты разные деятели, но как они будут представлены народу, всегда определял Пловцов. Кто на кого катит бочку, кто с кем в союзе – все по сценарию. У него все высчитано, и ставки он всегда делает верные – магистр, гений. Людям кажется, что эти выборы прошли так, а эти эдак – а все он старается, для разнообразия. На этих выборах мог пройти либо тот, либо другой, но прошел именно тот. На самом деле другой пройти не мог. За всем этим разнообразием вариантов – Пловцов, все по сценарию. Иногда настолько тонко, до миллиметра выверено».

В курилке (Вова даже стал ради этого покуривать) можно было узнать подробности выборных представлений. Интересы самих игроков Пловцов тоже умело подогревал: никто, кроме одного человека (видимо, для Пловцова это был вопрос престижа – возможность доказать свою гениальность), не был в курсе того, каков сценарий, каждый игрок знал только свою роль. Дальше осведомленного информация просочиться, конечно, не могла – с Пловцовым не шутили. Поэтому у остальных имелась отличная возможность сделать ставки на того или иного политика, как на скачках. «Раз уж все равно все предрешено и я, наверное, не выиграю, сделав ставку не на себя, вполне возможно, поимею хоть деньги», – видимо, так рассуждали игроки. Информированный же, по определению никакой роли не играющий, эти ставки принимал и неизменно оказывался доволен. Пловцов, говорили в курилке, может с десяток людей настроить на то, что они займут одну и ту же должность, а пройдет только один, тот, кого он назначил реально. Настраивает словами и в своей лаборатории, работает, в общем, мастерски.

Некоторые, особо обиженные, поговаривали, что он и пресловутый двадцать пятый кадр использует, и скрытые возможности Экстранета. Но про подтасовку бюллетеней все заверяли в один голос: нет, это не про него, это, может, в других регионах, но Пловцов у нас гений.

Поэтому всерьез Вову коллеги не восприняли, благодаря чему особых склок с ними не возникло. Однако Володя, как это ни странно, от их слов веру в себя не потерял: он почему-то не допускал, что станет разменной монетой. С одной стороны, ему было любопытно, что там говорят, но, с другой, вся эта информация проходила как будто мимо, как пыль, носимая ветром, и его не задевала. Он оставался равнодушен к лепету коллег, к их горестям и чаяниям, к их проблемам и переживаниям. Он догадывался, что внутреннее спокойствие появилось после сеанса, но сказать точно, плохо это или хорошо и является ли это подтверждением того, что ставленник – именно он, не мог. Хотя в душе он стал еще тверже, напористей и уверенней. «Все, кто угодно, но не я проиграю», – пришел он к выводу. Володя готов был спорить на что угодно, что прав он. Но ставок, разумеется, не делал.

Только попросил Сашу не думать всякий бред и не предпринимать компрометирующих кандидата в губернаторы действий. Прикрыться какой-нибудь девицей. И Саша послушно вытащил откуда-то Анечку и ходил с ней в кино, театр, на танцы, выставки – словом, мелькал на людях. Она не противилась: ей оказалось с ним интересно, тем более статус Саши резко возрос – вместе с Вовиным. А что не пристает – так и ладно, уважает и вообще – подготовиться надо к таким ответственным действиям.

ГОСТЬЯ ИЗ ПРОШЛОГО
-Привет! Как твои дела, как жизнь? Большим человеком, смотрю, стал…
-А ты как сюда попала? Кто тебя пропустил?
-Да без проблем. Представила на вахте бумажные документы – и пропустили. Выписали какой-то талон, ты на нем должен расписаться, что я была у тебя и проставить время моего прихода и ухода. Какие милые фиалки у тебя на столе! Ты любишь фиалки?
-Да, нравятся.
-У меня одиннадцать сортов. Могу поделиться понравившимися. Приходи, выберешь.
-Мне достаточно тех, что у меня есть. Как там поживает Слободкин?
-Слободкин? Какой может быть Слободкин?! Понятия не имею, как там Слободкин. Мне это не интересно.
-А что тебе интересно сейчас?
-Ты мне интересен. Как у тебя дела, как личная жизнь?
-Ты хватанула через край. Какое дело тебе до моей личной жизни? Жизнь как жизнь, как у всех людей. А у тебя как?
-Никак. Все не могу найти единственного и любимого.
-Ужасно. А чем занимаешься?
-Я парикмахер. Делаю прически, стригу, крашу.
-А маникюр не делаешь?
-Нет, а что?
-Да просто так спросил, безо всякого интереса.
-А зачем?
-Просто.
-Ты меня любишь?
-Нет.
-Но ведь любил?
-Симпатизировал. Это было детство.
-А сейчас – симпатизируешь?
-Ты стала некрасивая. И кажешься пустой. Да ты и есть пустая, всегда такой была.
-Хам! Как ты так можешь?!
-Прости. Мне, знаешь, через пять минут надо быть на совещании. Так что придется нам расстаться. Приятно было видеть.
-И что – никогда?
-Что никогда?
-Никогда не встретимся?
-Откуда я могу знать, встретимся мы или нет.
-А если договориться?
-А зачем?
-До свиданья. Распишись на талоне…

И расфуфыренная дамочка, чрезмерно высоко – от обиды – задрав голову, покинула кабинет.

Никакого совещания у Володи не было, да и вообще ничего в тот день не планировалось, и он собирался засесть за диссертацию. Однако теперь он думать о диссертации не мог, да и вообще ни о чем. Он позвал Самойленко, и они отправились в ближайший ресторан.

Там Вова напился до безобразного состояния, танцевал на столах, своем и соседских, чему другие посетители противились, правда, в открытую конфронтацию с буяном не вступали. Самойленко только ахал и пытался Вову урезонивать. Потом Володя спрыгнул со стола и бегом, рисуя телом в пространстве зигзаги, отправился на кухню, где схватил огромный тесак и с криком «Ха!» отрубил себе мизинец. Палец описал в воздухе дугу и, булькнув, плюхнулся в стоящий на огне чан. Вова обмяк и стек по стенке.

Самойленко при помощи сочувствующих посетителей, на чьих столах совсем недавно происходили пляски, погружал пострадавшего в машину и пристраивал к окровавленной руке кастрюлю с холодной водой: сказали, руку лучше опустить в воду. Пожилой мужчина вызвался поддерживать Володю на заднем сиденье, а заодно и кастрюльку. А рядом стоял Петька – оказалось, он там работает – и, держа в руке вареный палец, причитал: «Что же теперь делать? Зачем же он отскочил в чан? Его, наверное, уже не пришить…». Самойленко палец все равно забрал и, круто вырулив, рванул к больнице. Выехав на дорогу, ткнул в датчик за ухом и средним пальцем – по рулю – быстрый набор Сашиного номера звукосвязи: «Алло! Саша! Тут, понимаешь – ты только не переживай, все живы, – но такое дело, не уследил…».

МАЛЬЧИК-ЗАЙЧИК, ДАЙ СВОЙ ПАЛЬЧИК!
Клон Володи сидел на побережье и наблюдал работу моря. Вот волна, едва отличимая от остальных себе подобных, зарождается где-то там, на горизонте или даже раньше; вот она, надвигаясь на землю, растет вверх и вширь, вбирая в себя водную плоть; вот, уже приблизившись, в самый последний момент каким-то нервным толчком как будто накидывает на себя капюшон и, сверкая и блестя на самой макушке, выбрасывается на берег, загибается вверх, жемчугом раскидывается на камнях и, урча и шипя, резво перебирает камни, как бы пытаясь что-то найти; вот, чувствуя, что ее время истекло, волна пенится и ретируется на родину, забирая с собой то, что может унести. А ей на смену уже спешит другая. Вот он, вечный двигатель.

Он это увидел впервые. До этого было просто море, в котором можно купаться, на берегу которого приятно посидеть, слушая его шум, съесть бутерброд или, того лучше, поджаренный на костре шашлык, попить душистый, пахнущий дымом, чай. Приятно с ребятами кидать камни – кто дальше. Приятно пройти немного по берегу и взгромоздиться на пологий с одной стороны – на него можно забраться, даже просто зайти без усилий – и как будто круто обрубленный, изъеденный со стороны моря утес, постоять на нем, вдыхая морской ветер. После этого на лице и одежде иногда появлялись сверкающие брызги. А, говорят, одну из воспитательниц, искавшую романтики во время тайфуна, обдало на этом утесе с головы до ног. Приятно вычислять девятую – последнюю и самую сильную – волну. Последишь этак немного за морем, отсчитывая волны, потом – глядь, вот же она, девятая. И от всего этого становилось весело.

Но о таких подробностях волнообразования он до этого не знал. Вероятно, настроение того дня, гнусное и тоскливое, открыло ему глаза. Нет, клоны не умеют по-настоящему грустить – им может быть скучно, может быть весело, но не грустно или радостно, не могут чувствовать любовь или ненависть, только расположение или антипатию, но перепады настроения им не чужды. Или непонятная погода, когда природа не знает, то ли расплакаться, то ли просто напустить туману, а, может, вообще держать марку загадочности несколько дней – июньские капризы, или вчерашняя драка двух его соседей по комнате – неизвестно, но было в этом неприкаянном дне что-то несимпатичное, и клон это чувствовал.

Он сидел и вновь и вновь задавался вопросами, которые в обычное время от себя гнал и которые волновали в его лагере, в принципе, всех: что там, за оградой, почему их туда не пускают, за что или почему они живут именно здесь и что будет в их жизни дальше, кроме компьютерных игр? Да и в них-то тоже разрешают играть не более трех часов в день. А также другое, самое важное: почему у некоторых его здоровых товарищей, которые в лечении не нуждаются, ампутируют какие-то части тела, почему кому-то делают операции на внутренних органах, когда они не чувствуют в них боли. Время от времени кто-нибудь уходит в медицинский корпус и не возвращается вообще. По телевизору иногда показывают людей с сигаретами, они виртуозно подносят их двумя пальцами ко рту, вдыхают и выпускают дым, а у них сигареты никто не курил. Иногда показывают, что люди пьют вино, водку, другие спиртные напитки и от этого становятся очень веселыми и совершают разные смехотворные поступки: падают, говорят глупости. А им вина не дают, говорят: Чарли Чаплин не пил, а вел себя смешно, смотрите и повторяйте. Но повторять не хочется. Показывают и спортсменов, которые очень высоко прыгают, очень быстро бегают, красиво плавают и ныряют с большой высоты, удачно закидывают в ворота мячи и шайбы. В санатории каждый день занимаются физкультурой, есть тренажерный зал, устраиваются игры в баскетбол, футбол, разный другой бол, но профессионально спортом заниматься они не имеют права. Один парень из восьмой комнаты, у которого очень удачно получается прыгать в длину, требовал, чтобы его отправили куда надо для участия в соревнованиях, но ему категорически отказали. В телевизоре люди работают: ходят в офисы и на заводы, ездят на машинах и летают на самолетах. Здесь ничего этого не делают. Кто бы знал, насколько оно жуткое – ощущение того, что ты освобожден от всяческих дел, в то время как вокруг вертится жизнь. В фильмах время от времени женщины целуются с мужчинами, и те их гладят по всему телу, причем женщины эти молодые и красивые, а не такие, как воспитательницы и директор. Говорят, в другом корпусе живут девчонки, но общаться с ними запрещено, и поэтому территория разделена. В фильмах люди путешествуют, ездят по всему свету, а им не разрешают выходить за забор. Вот и сейчас он ведь без ведома воспитателя улизнул на берег, хотя это и территория санатория. Но на берег всегда водят группой и следят, чтобы никто далеко не заплывал. К тому же сюда ходят и девочки, и при большом желании он даже мог бы к ним проникнуть. Но желания не было, да и зачем, чтобы там поймали и наказали? Все равно далеко не уйдешь.

Купаться в такую погоду и в таком настроении не хотелось, да и холодновато еще: не совсем сезон. Солнце скатилось к морю и соорудило широкую дорогу прямо до него: бери и иди. Но не пойдешь, утонешь. Надо было возвращаться, но возвращаться тоже не хотелось.

Не успел он это подумать, как послышались голоса, и из-за кустов шиповника показалась группа озабоченных воспитателей. Они подбежали к нему, отчитали за нарушение режима и правил и спешно повели к медицинскому корпусу. Там врачи положили его на операционный стол, пристегнули ноги и руки, левую руку обкололи до бесчувственности и ампутировали мизинец.

На следующий день пришла Елена Васильевна, долго сидела у кровати и плакала, за что-то просила прощения, совала стакан с кислым гранатовым соком. А ночью в его отдельную палату санитарка тайно привела женщину, молодую, назвала ее проституткой. И эта женщина сотворила такое, чего в фильмах он не видел: не до конца снимают, решил клон. Он был в восторге и ждал ее на следующую ночь, но днем его перевели в общую палату и пообещали, что скоро выпишут. Санитарка просила никому ни в коем случае не говорить о проститутке, и в этом случае когда-нибудь она придет к нему снова.

РАССКАЖИ, КРАСАВИЦА, ГДЕ БЫЛА
-Алка, а Алка! Расскажи, что видела и где была! Расскажи, красавица, где была! Расскажи-ка, милая! Аллочка!
-Нет, Дед Мороз, нет, Дед Мороз! Не расскажу. Не могу.

Почти сразу после происшествия с пальцем Алла была включена в команду баллотирующегося в скором времени в губернаторы Володи. Сейчас он сидел прямо на столе Аллы и пытался выяснить то, что волновало его еще с третьего курса.

-А сделай вот так: чик!

Он выключил Экстранет-датчик. Она покорно сделала то же самое.

-А теперь рассказывай как на духу.
-Счас!
-Слушай, ты ведь в будущем была, да? Хоть это-то ты мне можешь сказать? Это ж не суть секрета.
-В будущем. Конечно.
-А оно еще ведь не наступило? Но недалеко, верно?
-Через год. Доволен?
-Фью! И что там было? Кто губернатор?
-Не скажу.
-Так и думал. Хорошо. Что интересненького вообще видела? Не касаясь политики.
-Что видела, то видела.
-Меня видела? Себя? Самойленко? Как мы там будем поживать?
-Будем.
-Как? Мы будем дружить?
-Больше.
-Что значит?
-Поженимся…

Она закрыла лицо руками, готовясь заплакать.

-Ты? Моя жена?

Вова секунд пять переваривал информацию, потом сорвался и побежал к умывальнику – освежиться. Он никогда не представлял Аллу в качестве своей жены. Она ему нравилась: красивая и умная. И поговорить есть о чем, и смотреть приятно. Для женщины важно быть красивой внешне, считал он. Некрасивый мужчина – это куда ни шло, а некрасивая женщина – это грустно. Даже если умная. Но красота Аллы воспринималась им как качество, позволяющее ее словам и действиям быть более убедительными, что ли. Но вместе себя и ее он никогда не представлял. Но почему нет? Ничего противопоставить ей он не мог, да и вряд ли сумеет в дальнейшем. Вместе с пальцем он как будто отрубил в себе стремление любить. О, как его отчитывал тогда Пловцов! Он такого слабоволия и несерьезности от него не ожидал. Однако потом эту «компрометирующую», как выразился Пловцов, историю умело включили в пиар: дескать, вот какой чувствительный, душевный кандидат. Но волевой. Показали почти правду. Вова этого не хотел, но оно было надо, и – куда деваться – пришлось соглашаться. Иначе – компромат, тем более что он танцевал на столах. Как-то, помнится, Пловцов задавал вопрос, нравится ли ему Алла… Может, он знает о будущем? Конечно, знает, кто же ее туда посылал.

Через несколько минут после своего ухода он стоял в дверях с букетом роз. Она сидела и плакала.

-Аллочка, милая, будь моей женой!
-Ты меня не любишь… Зря я тебе сказала, надо было, чтобы все само произошло. Или не произошло.
-А как же оно могло не произойти, если так должно быть? Вытри слезки.
-Но ты же не собирался.
-Если честно, не думал, что к тебе можно подступиться. Ты такая красивая, а я себя красавцем никогда не считал.
-Ты симпатичный и милый. Обаятельный. И интересный. Для мужчины это главное.
-Ты серьезно так думаешь? Можно тебя поцеловать? Ты такая неприступная…

Но она неприступной не была.

-Ты меня любишь?
-Еще не знаю. Ты мне всегда нравилась, всегда приятно было с тобой общаться. Но я всегда думал, что такая девушка не для меня. И малодушно пасовал. Возьми цветы. Это тебе, нравятся?
-Красивые.
-Ты любишь розы, я не знаю?
-Кто не любит розы, они сложны и удивительны. В изгибах лепестков – тайна.
-А антуриум ты любишь? Ты похожа на антуриум. Красный антуриум с желтой серединкой.
-Я не знаю, что такое антуриум. У меня нет. Я не очень увлечена цветами. Нравятся, но почти не развожу, так только, чуть-чуть.
-У нас с тобой будет антуриум обязательно. Я тебе подарю, ты будешь за ним ухаживать, это очень красивый цветок. Завтра подарю. Будет твой цветок. Завтра и заявление пойдем подадим, да?
-А может, я не соглашусь?
-Ты спятила? Ты же знаешь, что все равно будешь моей. Это я не знал, а ты-то знаешь. Ты любишь меня?
-С третьего курса, как побывала там. То есть до этого симпатизировала, а после того – влюбилась…
-Да уж, чего не бывает. И скажи потом, что первично. Я бы от такого тоже влюбился. Я уже чувствую, как влюбляюсь. Можно мне еще тебя поцеловать? И еще… Еще… Думаю, так будет много-много раз, но как это приятно сейчас. Мне нравится. Моя невеста… Поехали ко мне? Сейчас? Я не могу работать. И ты не сможешь. А? С родителями познакомлю, с братом, с гувернанткой. А?
-Скорее, пока я не передумала. Бегом, быстрее!

И они, подхватив сумки и цветы и на ходу вытирая слезы и застегивая куртки, скатились по лестнице вниз, расписались в журнале ухода, выскочили на улицу и, вскочив в машину, покатили к Вове.

Ночью, перебирая Вовины волосы, Алла нарушила святая святых: она шепнула ему на ушко, кого видела в губернаторском кресле.

ФОТО: Владивосток, вид на «белый дом» – администрацию края.
Авт. Валентин Воронин aka direqtor - http://shaman.asiadata.ru