Видение

Иногда бывает, что всего одна минута бесповоротно меняет твою жизнь.
Тот день он запомнил навсегда.

Они сидели в ресторанном дворике под стеклянной крышей развлекательной комплекса, уплетали печеную картошку с сыром и спорили, на какое кино лучше пойти – разрекламированный фантастический блокбастер или глуповатую семейную комедию.

- Я не хочу на твой дурацкий… - дальше он не услышал.

Ее недовольное лицо, пластмассовые лица за пластмассовыми столиками, гремящая многоголосица гипермаркета – все это куда-то разом исчезло. Он плыл облаком над выпотрошенным Городом, над безлюдными улицами и опустевшими проспектами. Он видел оскалившиеся осколками разбитые витрины магазинов и перевернутые вверх брюхом машины, похожие на пойманных жуков – жертв детской жестокости. Видел застывшие на путях трамваи с выбитыми стеклами и эвересты мусорных свалок во дворах, которые никто не убирал - потому что было некому.

И еще – он видел забившихся в свои бетонные норы людей. Они воняли страхом. От них тянуло стылым ужасом перед убивающей реальностью. Они живыми мертвецами сидели в склепах своих темных квартир - без света, газа и воды. И мечтали лишь об одном – выжить. 

…Он снова появился перед ней, ощущая поселившийся в груди ледяной осколок знания.

- С тобой все нормально? – нахмурила она аккуратно выщипанные брови. – Ты какой-то бледный, и глаза как у сумасшедшего...
- Д-да. Все… нормально, - выдавил он. И огляделся.

Реальность была все той же безопасно – убаюкивающей. Гремела отупляющая звуковая реклама, журчали речи посетителей за соседними столиками. Утомленные шопингом горожане покупали фастфуд, думая, что это навсегда. Но что-то неуловимо переменилось в окружающей картинке, на ней появился какой-то серый налет. Будто кто-то невидимый и могущественный убавил в картинке яркость. Или присыпал экран пылью.

Он вдруг с пронзительной ясностью осознал необыкновенную хрупкость бесстыдной роскоши царства сверкающих витрин. Ему казалось, стоит пару раз моргнуть – и мир рассыплется на столбики зеленых цифр, как в «Матрице» братьев Вачовски.

- Я все, жду тебя, - она открыла сумочку, достала зеркальце и помаду, начала подкрашивать губы.
- Я не буду, - он отодвинул пластиковую тарелку с остатками картошки, потянулся за курткой. – Пойдем отсюда.

- Странный ты, - вздохнула она, пряча помаду в сумочку. – А как же кино?
- В другой раз. 

Взявшись за руки, они вышли на дышавшую зимой улицу, чтобы снова месить ногами грязную снежную кашу, очень похожую на бытие страны, в которой им выпало несчастье родиться.

***

В ту ночь он не смог уснуть.

Он до самого утра лежал, вглядываясь в белеющий во тьме потолок. И перед его глазами черно-белой лентой проносились обрывки будущего ада, в котором было уготовано место и им. В виде растерзанных трупов, плавающих в луже собственной крови в хаосе спешно разграбленной квартиры.

И от этой жуткой картинки его выворачивало наизнанку.

Он несколько раз выходил курить на кухню, вглядываясь в сгустившийся за окном чернильный мрак будущего. Возвращался в постель, ложился, прижимаясь к ее теплому телу, слушая ее сонное дыхание, вдыхая запах ее волос. И чувствовал, как мокрые соленые дорожки жгут его щеки.

Он проклинал минуту, когда получил это страшное Знание. И думал, что бесконечно правы библейские пророки – многие знания умножают печаль.

А наутро он понял, что им надо уезжать. Как можно дальше от этой страны.

- Почему в Австралию? – спросила она за завтраком, еще не до конца веря, что он это всерьез. По телевизору фоном бубнил диктор, рассказывающий что-то про массовые забастовки челябинских рабочих.

Он и сам до конца не понимал, почему его выбор пал на другой край Земли. Быть может, потому, что Австралия ассоциировалась у него с жизнью с чистого листа, где можно было исправить любые ошибки, стерев прошлое ластиком. И написать свою, настоящую Судьбу.

- Можно и в Финляндию. Главное – уехать из страны. Так надо.   

- Мировой кризис не повлияет на социальную стабильность в России. Об этом сегодня заявил президент Дмитрий Медведев… - нудно пробубнил диктор. Ему стало тошно, и он убавил звук. 

- Ты же понимаешь, что мы не можем уехать, - при этих словах он ощутил, будто ухнул в пропасть, хотя думал, что готов их услышать. – У меня здесь родители, сестра с детьми. Куда они денутся?

- Они уедут с нами.
- Они никогда не согласятся.

- Я их сам уговорю.
- Не надо. Никуда мы не поедем.
- Поедем. Мы должны отсюда уехать.

- Откуда вообще эта дурацкая идея? – раздраженно спросила она, буравя его блестящими черными глазами. - Почему мы должны уезжать из своей страны?

- Потому что скоро здесь будет опасно. Очень опасно. Скоро здесь начнутся массовые беспорядки, грабежи и мародерство. И мы можем погибнуть. 

- Откуда ты знаешь?
- Неважно. Просто знаю. Поверь мне.

- Ничего ты не знаешь. Все у нас будет нормально.
- У нас ничего не будет нормально, - он говорил тихо и зло, хотя ему очень хотелось заорать на нее, схватить за плечи и как следует встряхнуть. – У нас такая страна, что не может быть нормально. И когда к нам будут ломиться в двери – будет уже поздно. Ты можешь это понять?

- Я ничего не хочу понимать. Я никуда не уеду.
- Если не уедем - погибнем. 

- Насрать. Это наша страна. А там мы будем отбросами. Будем мыть посуду в ресторанах и горбатиться на их стройках. Ты этого хочешь?
- Ты не понимаешь…

- ЭТО ТЫ НЕ ПОНИМАЕШЬ! – выкрикнула она, и он отшатнулся, поразившись, как неузнаваемо исказилось в этот миг ее лицо. – Ты вбил себе в голову идиотскую параноидальную идею, и теперь все впихиваешь в свои выдуманные рамки! Кто нас придет грабить? Кому мы тут нужны? У нас что, государство развалится, не будет милиции, армии? Куда все это денется?

- Доллар снова начал отвоевывать утраченные позиции… - тихо пробубнил лощеный телеаналитик.

На ее глазах блестели слезы ярости. А он смотрел на нее, и думал, что это очень тяжело – нести бремя ответственности за двоих.
Безумно тяжело.

Потому что хоть и говорят, что муж и жена – одна сатана, на деле очень часто у одного туловища головы смотрят в разные стороны. 

И ты ничего, ничего не можешь с этим поделать.
Потому что – не всесилен. Потому что свободу воли другого человека никто не отменял. Даже самого близкого.

- Хорошо. Я пойду, прогуляюсь, - услышал он свой сдавленный голос. – А ты пока подумай. Хорошо подумай, очень прошу.

- Иди куда хочешь, - ее голос был холоднее арктического льда. – Я тебе все сказала.

***

Белые крупинки снега мягко ложились на асфальт, укутывая Город тончайшим покрывалом – будто пытались уберечь его от чего-то необъяснимо страшного, неотвратимо надвигающегося. Снежинки водили над ним хаотичный хоровод, доверчиво тыкались в лицо, словно хотели о чем-то сказать.

И от этого раздражение лишь нарастало.

Он механически шагал к трамвайной остановке, не зная, куда поедет. Он хотел просто побыть один, наедине с хаотично разбегающимися мыслями.
Или вообще без них. Так даже лучше.

Вскоре он ощутил странное. С каждым шагом идти было все труднее - будто он натягивал грудью невидимый резиновый жгут.

Пройдя всего сотню метров, он почувствовал такую усталость в ногах, будто в темпе пробежал пару километров.

Он остановился, обернулся, тоскливым взглядом посмотрел на окна своей квартиры. Торопливо достал сигарету из пачки, жадно закурил, окинул мрачным взглядом обманчивый простор пустыря, коими богаты районы новостроек.

Это лишь кажется, что идти можно куда угодно, и все дороги открыты.
На самом деле дорога всегда одна.

Докурив, он выкинул окурок в урну. И пошел обратно, ускоряя шаг.
Впервые за много лет он ощутил абсолютную правильность происходящего.

Она сидела на диване, закрыв лицо руками. Ее плечи мелко вздрагивали.
Ему вдруг стало нечем дышать, он вдруг почувствовал себя выброшенной на берег рыбой. Будто во всем мире внезапно исчез кислород. 

Он присел на краешек дивана, осторожно, едва касаясь, провел кончиками пальцев по ее волосам.

- Прости меня…

Он обнял ее, с силой прижал к себе - будто от этого зависела их жизнь. Она не сопротивлялась, но ощущение невидимой стены между ними не исчезало.   

Труднее всего сделать выбор там, где его нет, всплыла вдруг памяти прочитанная в какой-то книге фраза.

Он не смог вспомнить, о чем была та книга. Но это было незачем.
Ведь главное он запомнил.

- Все будет хорошо, маленькая моя, - прошептал он, прижимая к груди ее мокрое лицо и чувствуя, как все внутри переполняется бесконечной хрупкой нежностью. И на какой-то миг с удивлением понял, что сам поверил в свои слова. Пусть и ненадолго.