Исповедь эмигрантки

               



«Человек предполагает, а Бог располагает»
(русская пословица).
 «Трясясь в прокуренном салоне
ты стал бездомным и смиренным…»

«Пусть деньги хозяев будут также тяжелы, как этот ка-мень» (из пожеланий греков на Новый год).
Пролог.

Прошел год с той поры, как нога моя коснулась этой жгучей заморской Земли, а память все возвращает меня вновь к событиям, когда я решительно рванула на себя ко-лесо Фортуны в слепой надежде изменить свою судьбу на все 180°. И что же?! Получилось, но как!!
Могла ли я предвидеть такой поворот судьбы?
Могла, но не хотела, и ветер перемен неистово гнал моё утлое судёнышко на всех парусах, не встречая особых преград на моём пути. Сила  моего неуёмного желания дви-гала мною, или само Провидение  цепкой рукою своею тол-кало меня к краю пропасти бытия, но всё свершилось так, а не иначе, о чём и расскажу я в этом дневнике без прикрас и вымысла. Может быть, мой урок жизни кому-то будет небе-зынтересен.




Отъезд.
Было раннее утро. Стоя у зеркала, я ещё раз придирчи-во оглядела себя: «Да нет же всё пучком  – соответствую заказу!»
 Слова сестры мужа звучали в ушах:
–  Ты смотри, оденься, подобающе случаю, чтобы тебя здесь не приняли за колхоз, но и не выпирай. Вобщем по-проще, но элегантно. Сама понимаешь – ты должна им по-нравиться.
Светло-голубые  джинсы подчёркивали слегка округлые бёдра, белая нежная блуза из сжатой ткани облегала мой стан. «Конечно, надо было бы ещё похудеть, ну да ладно, это ещё у меня впереди», – подумала я с усмешкой, пы-таясь втянуть в себя животик.
«Ну, хватит», –  оборвал мои блуждающие мысли муж, – «накрасуешься  ещё! Проверь лучше, все ли собрала: доку-менты, деньги?» – было видно, как ходят желваки его скул. Тут я подумала, что ему было бы  легче, если б он курил. Пора. Я потянулась поцеловать сына, тот упрямо отвернул-ся, и это больно кольнуло меня, пробормотал что-то вроде: «Пока, мам, я ещё сплю». Я судорожно сглотнула подка-тивший к горлу комок непрошенной обиды. Присели на до-рожку. «С Богом!» – проговорила я, убеждая саму себя в необходимости покинуть родных и отправиться в далёкое и неизвестное будущее.
Утро сочное и свежее сопровождало шуршащий по ав-тостраде троллейбус. Люди вокруг позёвывали и скучно привычно поглядывали в окошко. Я улыбнулась: «Ну вот, и завтра будет всё тоже и также, но без меня. Взгляд  мой упал на кипельно-белую сумку, висевшую у меня на плече. Как всё новое и заманчивое она ласкала мои чувства, пере-полняя меня нежностью и добродушием ко всему человече-ству….
«Много ли женщине надо?» –  задавала  я себе давно мучивший меня вопрос. Возможность привлекательно вы-глядеть (пусть недорого, но со вкусом) рождает чувство эн-тузиазма и лёгкого игривого состояния души. Как сказал мне сын намедни, видя мои сомнения по поводу отъезда: «Ма, не переживай, ну прокатишься по миру, зато, сколько шмоток новых у тебя сразу появилось, вон ты какая теперь красивая!» Ах, да о чём это я? Вернёмся к нашим баранам. Погладив мягкую белую кожу сумочки, вдруг я отметила про себя, как что-то коробит моё сознание. Ба! Что это: «made in China»? Там, где пришивался замок в дамской су-мочке, на белом же фоне торчало нечто волосатое и препротивно коричневое. Фи! Мне стало не по себе. Какие-то нездоровые ассоциации возникли сразу в моей лихорадочно возбуждённой голове. «Чушь», – сказала я себе – «это всего лишь шёлковая подкладка, выбившаяся наружу из-под замка.
 Как  я вчера впопыхах не заметила?
Впрочем, неудивительно. Собиралась я как на пожар. Позволю себе лирическое отступление о днях, предшест-вующих этому знаменательному событию. Как и почему я решилась на этот непростой для себя шаг. Уехать нелегаль-но за кордон, чтобы иметь возможность достойно жить по-том здесь, у себя на Родине.
Как водится, ёжик событий стремительно и неотврати-мо сплетался в тугой клубок моих желаний, оставив,  в кон-це концов, одну направляющую путеводную нить Ариадны, по которой мне и следовало далее шагать, задавшись целью качественно улучшить свою жизнь.
Было несколько факторов способствующих принятию моего решения. Первым и, пожалуй, определяющим - нищета. Да, быть может, это странно звучит от соро-кадвухлетней женщины, имеющей дом, семью и к тому времени нашедшей, после неоднократных поисков, долгожданную работу. Но это была лишь пипочка айсберга, а что же представляла собой подводная глыба?
 С квартирой мне повезло. Волей судьбы или жизнен-ных обстоятельств, кому как больше нравится, мне доста-лась однокомнатная квартира на улице Горького, которая не вписывается ни в какие рамки Фэн-Шуя.
Дом находится на пересечении двух дорог с главным входом на северное направление и т.д. и т.п., но если не  считать несколько тесноватые габариты жилья, в расчёте на три души проживавшего там населения, то в целом она меня устраивала. Ничего, что спать приходилось под грохот ночных КАМАЗов, проезжавших по прилегающей  к дому автостраде, ничего, что квартира располагалась на втором этаже рядом с крышей, поверх которой была установлена неоновая вывеска, рекламирующая название магазина. Она всю ночь зазывно мигала алым оком и при этом ещё монотонно зудела так, как будто у директора магазина беспрерывно болели зубы. Но есть в моей квартире большие плюсы – это объёмная ванна, к тому же и зимой и летом там тепло. Когда сынок был маленьким, пелёнки сушились повсюду, и от этого в комнатах  становилось душно и влажно: чем не субтропики!
 Но главное преимущество и самая большая радость – это воспоминание о первом шаге нашего  сына от кроватки к шифоньеру!!
Были, разумеется, и негативные воспоминания, когда однажды, волею случая, неожиданно вернулась домой, то застала моего мужа с сотрудницей: они там грелись в рабо-чее время, что тут скажешь – теплая квартирка! Тогда я впервые заговорила о разводе…

Итак, факт первый.
  Официально у меня имелась квартира, в которой жила моя мама, а наша весёлая семейка соответственно прожива-ла  в её трёхкомнатной хрущёвке.
Факт второй.

 
У меня есть любимый и единственный сын. Разумеет-ся, что я, так и не получив высшего образования, так уж сложилась моя жизнь, сплю и вижу, чтобы наследник наш не ударил в грязь лицом, тем паче, что природа, к счастью сказать, не обделила Серёжу умом и способностями. Увы, пока ещё он не нашёл им достойного применения, но я ве-рю, что будущее не за горами.
Факт третий.
Я развелась с мужем много лет назад, но до сих пор мы так и не разорвали нашу веревочку. Живем под одной крышей: как бы одной семьей. Сын рос, видя наши бесконечные раз-борки и дрязги. Прошла всё: боль, обиды, ненависть, упрё-ки, наконец, прощение. Впрочем, хватит об этом. Могу лишь сказать, что спустя годы его «звезда» не исчезла с на-шего небосклона, и это явилось, пожалуй, главной причи-ной  моего окончательного решения удрать с глаз долой ту-да, где меня, как мне тогда казалось, нельзя будет достать.
Факт четвёртый.
Я работала преподавателем изобразительного искусства. Закончила педучилище, обладая определёнными способно-стями и присущим мне упорством, смогла достичь некото-рых высот в моей профессии. Так с седьмого разряда я, приобретя  первые четыре седые волосинки в моей непыш-ной шевелюре, перескочила на двенадцатый. Не могу ска-зать, что без шума, а вот без пыли уж точно. Взяток никому не давала и за это в коллективе школы одни сотрудники ме-ня ценили, а  другие соответственно недолюбливали, так как, вероятно, завидовали моему головокружительному ус-пеху. Однако, завоевав разряд, казалось бы, я должна улуч-шить своё материальное положение, но не тут-то было: на-катила волна инфляции и как следствие – забастовки. Од-ним словом, я поняла, что топчусь на месте, что труд учите-лей в нашей горячо любимой (к сожалению, не всегда вза-имно!) стране еще долго будет альтруистическим. Исходя из вышеуказанных силлогизмов, я покинула школу в поис-ках более достойного заработка.   
По российским меркам, если женщине уже стукнуло 35 лет, то найти работу ей весьма проблематично. Так о мо-их скитаниях и апробации себя в различных видах деятельности можно написать отдельную книгу, но это будет совсем другая история. Скажу вкратце: как я не тужилась и не пыжилась, но в нашем провинциальном городишке более трёх штук (родных деревянных, заметьте!) мне не удавалось заработать никоим образом. Половина заработка приходилась на оплату коммунальных услуг, остаток – на пропитание. Сын рос красивым мальчиком, а возможности одеть его по-человечески  я не имела. Себя опустила на «потом»: юбку носила лет по шесть. Однажды я ощутила, что теряю к себе интерес как к женщине. Я заметила, что всё реже стала надевать бижутерию, а потом и вовсе перестала. Из зеркала на меня смотрела тётка, оплывающая жирком, с потухшим взглядом зелёных глаз, тусклых как мутное стекло старой бутылки из-под шампанского, пылившегося в винном по-гребе много лет.
 Я чувствовала, что сын отдаляется от меня семимильными шагами, и понимала, что утрачиваю его любовь и ува-жение. Финансы в нашей семье распределялись,  что называется, как Бог пошлёт, бессистемно. Любимая пого-ворка моего мужа «Всё в наших силах - было бы желание!». Отсюда у нас и быт: то в мехах, то в репехах. Мы можем, например, ходить без штанов, зато взять вот так широко по-русски и купить при этом компьютер. Это круто! Что наш папа и сделал, влез в кредит и осуществил общую мечту. Частенько сыну перепадало от щедрого отца на карманные расходы, т.о. папа добился уважения со стороны сына, взращённого на меркантильном интересе. А мама в это время судорожно считала гроши на выживание. Порою доходило до абсурда. Так я научилась изобретать завтрак из одного  яйца, а  обед варить, кроша единственную котлету на всё семейство, при этом смачно смешав её с жареным лучком и, полив обильно блюдо томатом. Хотела как-то раз послать рецепт Макаревичу, но потом подумала, что  сытый голодного  не разумеет.
В тот безработный период моей пёстрой жизни я кида-лась из стороны в сторону, даже пыталась освоить про-граммы по компьютерному дизайну. Вроде голова на пле-чах есть, творческого воображения хватает – увы, молодёжь впереди планеты всей. Мой  «почтенный» возраст за сорок отпугивал работодателей, как чертей  ладан.
Тогда я увлеклась эзотерикой. Села и по всем правилам накатала план на будущее, определив конкретные цели. «Заграница нам поможет!» – вспомнились слова любимого персонажа. Начала учить испанский язык. Искала пути целесообразного извлечения денежных  средств разумным путём через родственников, знакомых – это было похоже на маразм. Однако сработало, когда я уже ни на что не надеялась. Деньги, что называется, упали мне прямо на голову, внезапно.
 Не поверите, но так бывает! Поясню:
‹ сестра моего мужа давно и успешно зарабатывает в Греции. Иногда мы созваниваемся.
Однажды, будучи в шоковом состоянии,  после типичной стрессовой ситуации, когда я вновь узнала, что старая  разлучница  опять, уж в который раз, воскресла на моём  жизненном  небосклоне, и состоялся разговор с Элладой. Вначале, Альбина, так зовут сестру моего мужа, отказала в ссуде, но прошло какое-то время и звонок «оттуда» взорвал мою и без того неспокойную жизнь. Водоворот судьбы подхватил меня и понёс стремительно в свою пучину. «Если брат согласен, то я  одолжу тебе 700 € , остальную сумму ищите сами. Согласна? Тогда до встречи в Афинах».
И понеслось! Я убедила всех, даже маму, консервативную женщину, больную, хотя еще и не старую: я смогу заработать Серёже на учёбу и нам на процветание.
 Как ни странно: муж особенно не возражал, т. к. моральная атмосфера в доме накалилась до предела. К слову сказать, он и не очень верил, что у меня получится с отъездом – уехать в Грецию из нашего городка весьма проблематично. Я и сама сомневалась в успехе  до последнего момента, что у меня хватит сил на осуществления задуманного. Это была чистой воды авантюра, достойная  самого Остапа Бендера, только вместо Рио-де-Жанейро маяком  идиотской мечты служили Афины, а вместо белых штанов… Впрочем, не важно – я не слишком хорошо представляла себе  Элладу. Вот  Испанией я  уже бредила и  посвящала ей сонеты:
О, Испания, женщина страсти!
Воплощение пылкой Кармен.
Ночи знойные полные сласти,
Неги томной, чреды перемен.
Кастаньеты, призыв серенады,
Поцелуи при влажной луне.
Пальмы веером, арки Альгамбры.
Отблеск статуй в пустынном Дворе.
Что тут?! Шёпот волны набежавшей?
Или шорох от ветерка?
Это бродят здесь души уставших
Бывших Грандов, застрявших в веках.
Меж фонтанов скользящие тени,
Извлекая свеченье лучин,
Появляются привидения
Бледных дам и прекрасных мужчин.
И сам воздух дрожит от признаний,
От безмолвно заломленных рук,
И терзает их образ сознание
–  Отчего ж они глаз не сомкнут??!

Такие романтические грёзы посещали меня, когда я с наслаждением изучала грациознозвучащий испанский язык, который к моему великому сожалению, теперь был мною окончательно заброшен; на смену ему, заполняя образовавшийся лингвистический вакуум, я стала с остервенением запихивать в алчущий знаний мозг слова и фразы из греческого разговорника. Словарь, увы, мне так и не удалось приобрести, CD формат тоже отсутствовал в продаже. Лимит времени на подготовку к отъезду ограничивался двумя месяцами.
В это время на работе была самая жаркая пора. Я толь-ко закончила переаттестацию. При этом мне пришлось соз-дать и напечатать на компьютере по ночам собственную программу для обучения учащихся в художественной шко-ле. Защитилась успешно. Как всегда, не хватало свободной пары дней, выручила подруга Тонечка – бывшая однокурс-ница и просто замечательный человечек: защита состоялась, благодаря ей, её маме, Интернету, вкупе с моей фантазией и помощи Господа Бога.
 Впереди предстоял выпуск двух моих учениц, одна из которых была талантливая глухонемая девочка Оксана. С ней мы решили сделать оригинальный столик для визиток.
 Другая Аня – красавица, умница, но несусветный ло-дырь от природы, даже фамилия подчёркивала эту особен-ность её натуры – Воловикова, эдакая смесь таланта и лени пополам с упрямством вола. Ей надлежало сделать коллаж, тематикой которого послужила Страна Восходящего солн-ца. 
Был ещё один выпускник, который к нашему всеобще-му разочарованию так и остался за бортом великого корабля искусства.
Итак, я как угорелая носилась по дому (дел домашних никто не отменял), готовила детей к выпуску в художке с многообещающим названием  «Детский Центр Духовного развития», занималась оформлением документов для за-гранпоездки: пожалуй, этой щекотливой теме надо уделить особое внимание, я полагаю, читателю будет любопытно узнать именно эту сторону загранвопроса. Ведь я пишу мою книгу  и для тех, кто хотел бы отправиться за кордон, но не знает, как это сделать, а еще, быть может, ко-леблется: надо ли это вообще ему (скорее всего ей, т.к. на поиски работы и, следовательно, выхода от безысходности, отправляются в основном наши бесстрашные россияночки). Думайте, бабоньки, думайте!! Выбор за вами. Так вот, оформление документов для нелегальной поездки – всегда большой риск. И важно сто раз примерить ситуацию, прежде чем Вы решитесь на этот поступок, осознать, чем Вы рискуете! Я же обращалась во все имеющиеся туристические агентства нашего города. Люди, подкованные в вопросах подобного рода, подсказали мне, что лучше искать шоп-тур, поскольку и дешевле обойдется, да и надёжнее будет. На тот момент такой возможности добраться до Греции  не представилось.
Мне  нигде не отказывали, и лишь в одном бюро какая-то сердобольная дама посоветовала не ступать на этот скользкий путь, как она выразилась. После состоявшейся в Греции долгожданной Олимпиады 2004 года страна была закрыта для туристов.
– На пароме можно не доплыть, а с аэропорта  Вас могут вернуть. И вообще дорогу домой можете не найти, – преду-предила она.
Тогда мне стало как-то не по себе, но отступать я не собиралась. Поразмыслив, я всё же пошла в наиболее попу-лярную фирму, хорошо зарекомендовавшую себя в туристическом бизнесе и имеющую стаж работы более десяти лет. Заполнила бланки, отдала, что называется на свой страх и риск 280€, при этом на руки мне выдали документ, подтверждающий фиктивную оплату оказанных турбюро услуг по оформлению визы в размере 1000 деревянных. Я возмутилась, на что услыхала в ответ от директора фирмы, куда пожаловала на разговор «тет-а-тет»: «Если Вам не нравится колбаса в магазине – не ешьте!» Вышла от него я в полной растерянности, но, покрутив мысленно у виска по поводу своей персоны, произнесла слогон: « Кто не рискует – тот и не пьёт шам-панское!» Придя домой, я стала с нетерпением и страхом ждать звонка из Москвы, на который должна была отвечать чётко без запинки, согласно инструкции проведённой со мной симпатичным  работником бюро. Было видно, что эта милая блондинка со стройной фигурой  далеко не глупа, её взгляд говорил мне о моём безрассудстве, и интуитивно я чувствовала – обмана с её стороны быть не может. Я была уверена в том, что она содействует моему благополучному отправлению. Впоследствии я убедилась в этом, хотя и нагрели меня  в сумме, но я сразу понимала, что переплачиваю в двукратном размере. Осознавала я также, что рискую не только я, но и «честные» служащие фирмы по обоюдному согласию. Главным связующим звеном была Москва, вот кто реально гребёт под себя, опять же всё свершается по воле Божьей. Я ни на кого не в обиде. Благо-дарю небеса и за тот результат, который имела: могло быть и хуже. Обобщая вышесказанное, даю наказ: готовы дове-рять безоглядно – прыгайте; а коль сомнения грызут – сидите  лучше  дома, господа!
Короче, дни летели пташкой сизокрылой, Москва мол-чала, я завершала дела и параллельно зубрила, увы, без эн-тузиазма, греческий язык, т. к. казался он мне грубым и не-отёсанным, далёким от совершенства. Да и время поджима-ло меня со всех сторон.  В результате ко дню отбытия, я знала не более сотни слов, к тому же весьма скверно.
Однажды вечером раздался звонок. Я вздрогнула и приготовилась парировать экзаменатора. В голове мгновен-но выстроилась череда шаблонов. Ответы на вопросы, где и кем я работаю, каков мой высокий заработок были уже го-товы слететь с моих губ, но оказалось, волнение было преждевременным: на том конце провода была та самая бе-локурая девушка, которая ошарашила меня, сообщив экс-тренную новость: «Завтра отъезд!  Срочно собирайтесь. Нужно немедленно купить билет до столицы и поутру быть на автовокзале, имея при себе двадцать тысяч рублей». Хо-лодок пробежал по моей спине, так неожиданно обруши-лась на меня эта весть как снежный ком на голову. Затем были лихорадочные сборы, за день до этого известия с ра-боты я уже рассчиталась.
 К счастью, мои ученицы успешно сдали дипломную работу, защитившись на круглые «5». Родители их проводили меня с цветами и благими пожеланиями, что весьма кстати было мне в ту пору перед дальней дорожкой.
В последний момент мною была куплена спортивная сумка средних размеров, чтобы не привлекать лишнего внимания, новая дамская сумочка с оригинальными метал-лическими бляхами по торцам (дизайнер предусмотрел са-мооборону?), и, наконец, я добралась до банка, чтобы поме-нять деньги на валюту. Тут случился досадный прокол: банк закрылся перед самым носом, хлопнув массивной ду-бовой дверью. Это был первый звоночек судьбы, который я не пожелала услышать. Я, разумеется,  огорчилась, но быстро утешила себя мыслью, мол, впереди – Москва и любые банковские операции там возможно произвести быстро и весьма успешно. На этом я закругляюсь и перехожу непосредственно к путешествию, думаю, вполне  удовлетворив любопытство тех лиц, которые хотят совершить подобный променад за семь морей.
Несмотря на раннее утро, на  вокзале было многолюд-но. Два красавца Икаруса возвышались над толпой. Волну-ясь, я шарила вокруг глазами и не узнавала знакомого лица. Время поджимало. До отправления оставались считанные минуты, когда моя белокурая девица сама нашла меня. Ока-залось, я взяла билет не на тот рейс, хотя мы обговаривали с ней только час отправления: оба автобуса, так уж вышло, двигались одновременно на Москву. Группа из шести чело-век, решившихся на прыжок в неизведанное, находилась в соседнем Икарусе. Моя проводница скороговоркой выпали-ла сожаление по этому поводу, и попросила побыстрее пе-редать ей вышеоговоренную сумму. Извиняясь за причи-нённое беспокойство, она при этом выдала сумасшедшую новость: «С визами задержали, увы, придётся, мол, верить на слово, и все причитающиеся нам документы мы теперь сможем получить только в Престольной. Я испытала шок, словно на меня вылили ушат воды из колодца. Тень набе-жала на моё чело, но девушка (я умышленно не называю её имени по понятной причине) так убедительно заверила нас в благоприятном исходе сделки, что, поколебавшись мину-ту-другую, я безапелляционно протянула ей довольно вну-шительную сумму, моля Бога, чтобы она не накрылась мед-ным тазиком; как-никак, а в итоге равнялась она десяти ме-сяцам оплаты моей преподавательской деятельности.
Прощание было коротким и скомканным. Поцелуй в щёчку, какие-то дежурные фразы, и вот я возвышаюсь в Икарусе, выглядывая из окошка. Щурюсь на солнце и, вдруг, понимаю, как мы дороги друг другу. И хочется вы-скочить из душного домика на колёсах и послать всё это мероприятие «на хрен собачий» и легко, играючи, проститься с бешеной суммой подаренных кому-то денег, но рассудок, не желая слушать сердце, говорит другое. И я, запирая душу на замок, глотаю слёзы. Всё – барабан взве-дён! Игра продолжается…
В пути.
«Граждане, доверяйте рекламе автосервиса, и вы будете жестоко обмануты!» – такой лозунг я бы вывесила на каждом кассовом ларьке дальнего следования. Дорога была – сплошная веселуха: духота, запах дешёвой колбасы, перемежающийся с тёплым хмельным ароматом пива, яиц и чипсов на все вкусы: с  беконом, чесноком, сыром – всё слилось в дикий тошнотворный букет со стойким ожидани-ем конца пути. Смешно и досадно вспоминать: био-туалет – для декорации, а для народа придорожные сортиры сомнительной репутации с перспективной оплатой за глазощипательную вонь и сплошную антисанитарию. А главной фишкой на этом карнавале жути была очередь, как когда-то в мавзолей к нашему вождю пролетариата (да простит меня старшее поколение за это сравнение, я никого не хотела обидеть).
И всё же, как верёвочка не вьётся, а конец  найдётся. Спозаранку прохладным свежим утром мы добрались до столицы. Как только выгрузились из транспорта, я, словно охотничий пес, стала вынюхивать себе подобных туристов. Выяснилось, что я совсем не запомнила их внешность, кро-ме одной – своей тёзки.
Светлана выделялась на фоне других высоким  ростом, грацией пантеры и отсутствием в глазах страха, чего нельзя было сказать об остальных соотечественниках терпеливо ожидающих своей участи. Выловив взглядом её в толпе, я немного успокоилась: по крайней мере, мною овладела уве-ренность, что предо мною не подсадные утки, а реальные люди, которые мне были представлены при отъезде из род-ных пенат. Познакомились. Девушка,  лет тридцати с хво-стиком,  ехала в Италию (моя мечта была рядом с нею!). Ещё трое возрастом постарше, лет пятидесяти-шестидесяти – в Испанию. Туда же, якобы к родственникам, направлялась и немолодая пара, по-видимому, супруги. Все они внесли плату за билет в одну сторону, т.к. проблем с этими странами для туристических фирм нашего городка в сфере международного туризма не имелось. Греция же была на особом положении и считалась на тот момент условно закрытой страной по неизвестной причине именно для Ростовского региона. Смею предположить два варианта: то ли сыграла роль Олимпиада, произошедшая накануне 2005 года, то ли там просто «наелись» русских досыта, отбывающих неизменно в одном направлении без обратного маршрута. Впрочем, мои дедуктивные раскладки вряд ли кого сильно интересуют, а посему вернёмся в то судьбоносное утро.
Напряжение росло.
 Человек, который должен был встретить нас по при-бытии в Москву с нашими документами, не торопился. Прохладное утро стало казаться холодным и неприветли-вым. Бегали по очереди греться в автобус, спасибо сердо-больным водителям. И уже, когда терпение наше иссякло, и было на грани предела, наконец, появился  коренастый мужчина с пакетом документов в кожаной папке. Скорого-воркой выпалил, что он является представителем известной фирмы, назвал наши фамилии и сообщил на какой вокзал кому и как добираться. Мне он уделил времени на пару ми-нут больше, т.к. сказал, что именно поездка в Грецию вызывает многочисленные подозрения со стороны проверяющих. К тому же, напомнил, что если другие будут добираться до места назначения на автобусе группами, то мне в Берлине придётся искать дорогу до аэропорта самой.
–  Язык знаете? –  спросил он с явным сомнением в голосе.
–  Нихт ферштэйн! («не понимаю» - пер. с нем. яз.) –
со смешком ответила я ту единственную фразу, о которой имела понятие по-немецки.
–  А международный английский?
–  Немного – в рамках школьной программы, –  ответила я, слегка пожимая плечами.
Он кивнул, как бы соглашаясь с самим собой. Воспользо-вавшись паузой, я подстраховалась и попросила  агента за-писать сотовый телефон моей золовки. Он с готовностью пообещал сообщить ей дату и время моего появления в Афинах. Ещё раз он напомнил мне название аэропорта в Берлине: «Тэ;гель» (самый крупный и современный в Гер-мании). Предупредил, что добираться туда придётся на так-си. На этом мы расстались, пожелав друг другу удачи.
К моему удовольствию нам со Светланой  было по пути – от Москвы до Берлина ехать в одном Икарусе, который отправлялся через пять часов. Уйма времени впереди, так мне казалось, а нужно было дотелёпать до станции, к тому же мне предстоял ещё  обмен «деревянненьких» на стандартные «евро». Пункты по обмену валюты пестрили вокруг вокзала, как грибы после дождя, но нигде вблизи не было видно простого Российского банка. Помыкавшись с сумкой наперевес, изрядно натерев плечо лямкой, я наконец-таки решилась на сделку в одной из этих сомнительных забегаловок. Курс обмена оставлял желать лучшего. Более того, скажу, что подозрения мои не были беспочвенными: лихие москвичи,  учуяв во мне провинциалку до мозга костей, обмишурили меня без зазрения совести: при пересчете денег в окошечке кассы не вернули назад кровную тысячу рубликов. В результате у меня оказалась денежная сумма меньше положенной для переправки за кордон (ещё один звоночек судьбы, но, к великому сожалению, порою, мы бываем ум-ны задним числом). Да, я тогда здорово струхнула и раз-нервничалась, усомнившись в очередной раз - стоит ли мне продолжать путь? Но потом решила: «Ах, пан или пропал!» Самое досадное недоразумение ждало меня впереди. Только усевшись в автобус, направляющийся в Берлин, внимательно изучая полученные на руки документы, я вдруг обнаружила, что  визу москвичи урезали мне до четырёх дней, что само по себе уже было нелепо и смешно, когда б ни было так ужасно! Шенгенская виза на столь мизерный срок, конечно, это дурно пахло. Скажу более: пахло гарью. Я совсем упала духом. Да к тому же ожидание нашего автобуса затянулось на несколько часов, и когда он всё же тронулся с места – чувствовались только раздражение и усталость.
А дальше следовали одна за другой границы, таможен-ный досмотр которых выматывал до сосания под ложечкой. Во время одной такой процедуры меня чуть было не сняли с маршрута, так сказать хотели вернуть на  Родину восвояси подозрительную гражданку. Долго совещались, сверяя липовый документ, забивая данные в компьютер, очень уж очевиден был подлог, что называется факт налицо; приглашали меня пройти для беседы по душам, «но пассара;н» – русские  не сдаются! Моё каменное лицо выражало лишь недоумение и спокойствие духа. По-крайней мере я старалась произвести благоприятное впечатление и, похоже, мне это удалось. Всё как-то обошлось. И это у наших - то братьев хохлов случилась такая вот заварушка! Самое смешное, что при  этом, возможно, в моём бауле лежала контрабанда, чем чёрт не шутит! А вышло так…
Семейная пара в летах, явно  за шестьдесят, европей-ского вида – выходцы из русских,  тоже направлялась в Берлин и, выстаивая по необходимости в сортир безраз-мерную очередь, знакомилась, как бы невзначай,  с окру-жающими, в том числе и со мной. Видя, что багаж мой не-велик, они в разговоре поинтересовались целью моей по-ездки.  Подробности о предстоящем перелёте в солнечную Элладу я никому не рассказывала, а вот про «Шенген»  как-то проговорилась. Хорошие психологи эти люди: сразу вы-числили лохов, кроме меня в их поле деятельности попали ещё двое сограждан совкового обличия. Как бы, между про-чим, эта семейка уговорила  нас взять в свой багаж часть их груза:  всего лишь по блоку сигарет, мотивируя это тем, что, согласно таможенному табу,  более одной упаковки перевозить через границу нельзя – могут случиться про-блемы, а им очень хочется  привезти друзьям подарок. По наивности я согласилась, а потом дрожала в душе как осиновый  лист на ветру, когда меня взяли на досмотр и му-рыжили там, около получаса, я видела, как побелел этот семьянин, видно рыльце-то было в пуху! Поспешно он отошёл в самый хвост очереди, образовавшейся  у таможенного поста, показывая всем своим видом, что ко мне не имеет никакого отношения – вряд ли могла быть та-кой неврастенической реакция этого толкача из-за каких-то сигарет. К счастью, или наоборот, сейчас уж затрудняюсь сказать, всвязи с последующими событиями, меня  отпустили, так и не обнаружив в моей без-обидноспортивной сумке ничего, чему следовало бы уде-лить особое внимание. Собиралась я по-минимуму, не взяв с собой даже кофту, не говоря уже о куртке – так буквально я поняла указание сестры  Стаса: «Ничего лишнего. Ты едешь  в путешествие на несколько дней свободным тури-стом».
Документы вернули всей группе, и я вздохнула с облегчением. Но признаюсь, впоследствии меня долго ещё мучили сомнения о содержании того запечатанного наглухо блока сигарет, скоропостижно подброшенного случайными попутчиками. И тогда я решила: больше ничего в нагрузку на таможне брать не стану, какими бы симпатягами не казались мне незнакомцы.
 Впрочем, опасения были напрасными, т.к. ни на одной из последующих границ так тщательно и придирчиво, как хохлы, нас больше никто не «шмонал». Польша обошлась небольшими денежными поборами, а Германия вообще без претензий. Да, к сведению отъезжающих, чем дальше мы удалялись от родной сторонки, тем отраднее вырисовыва-лась картина на бытовом уровне относительно гигиены че-ловеческого тела: туалеты по пути следования  встречались чаще и выглядели всё цивильнее. А  последний уже на въез-де в столицу  Германии отличался такой чистотой, что не хотелось покидать это помещение и возвращаться в ав-тобус, пропахший дорожным потом от пьяных рож, которых неоднократно хотели высадить усталые граждане. Однако водитель и его сменщик упёрлись рогом – похоже, были повязаны  с теми братанами одной верёвочкой, т.к. сами на стоянке после  Польши глушили  пивко: начихать им было на безопасность пассажиров. Народ возмущался келейно, боясь, что мы вообще можем не доехать до пункта назначения, ан нет: медленно, но  верно приближался конец маршрута. После полуночи трасса нас удивила своей накатанностью  –  дорога стала бархатистой, а вскоре показался Берлин. Усыпанный  звёздной рекламой, поражая воображение стройностью окрестных высоток и каким-то умиротворением, царившим вокруг, несмотря на позднее время   –  циферблат высвечивал два часа ночи. Я волновалась, что ожидает меня впереди?
В автобусе, времени даром не теряя, я познакомилась с немкой, неплохо говорившей по-русски. Девушка была мо-лодая и коммуникативная. К тому же, как выяснилось, име-ла  родственников в России, что как-то сразу нас объедини-ло и сблизило. Я попросила её помочь мне найти такси, как только мы прибудем на место. Она охотно согласилась, по-нимая моё положение.

Берлин.
На выходе из автобуса мы дружно двинулись в направлении автовокзала. Искать такси долго не пришлось: в ста метрах от парковки автобуса такси  зазывно мигало жёлтым глазом, приглашая прокатиться по ночному Берлину. Девушка любезно проводила меня на стоянку, объяснив по-немецки  шофёру ситуацию. Я назвала  аэропорт «Тэгель», как и предполагал агент, провожавший нас в Москве, их оказалось несколько. Выяснили, что мне предстоит перелёт в Грецию, после чего таксист уже чётко сориентировался, куда везти иностранку. Я поблагодарила попутчицу и помчалась в шикарном уютном авто с мягкими эргономичными  сидениями, конденционером, легкой попсовой музыкой – вобщем  все тридцать три удовольствия. Смущало лишь то, что водителем был немец – это меня немного настораживало, но вскоре я успокоилась. Шофёр, узнав о том, что я ни бум-бум по-немецки, оставил меня в покое, я расслабилась  и уже безмятежно с интересом наблюдала вид из окна на огромный загадочный город. Когда-то, а именно двадцать лет тому назад, мне довелось побывать здесь в качестве ту-ристки совдеповских времён. Впечатления  тогда остались самые светлые, и теперь, похоже, я была в немом восторге от встречи с ночным  Берлином: он был просто великоле-пен. Увы, слишком скоро трасса закруглилась прямо у врат аэропорта «Tegel». Неоновая иллюминация возвещала  о пункте прибытия. Я вышла из авто  - прямо предо мной предстало современнейшее  архитектурное сооружение в стиле «High tech», поразившее моё воображение каким-то специфическим лоском: лаконичностью форм, если так можно выразиться, какой-то немецкой вылизаностью и пе-дантичностью. С первого взгляда читалось с большой буквы  –  «Аэропорт Международного класса». Мы вежливо распростились с водителем. Он помог донести мой багаж и затем благополучно укатил в город. Я осталась со-всем одна. На улице у входа в холл стояли  металлические тележки. Я тут же воспользовалась одной из них, водрузив  свою поклажу, и, мысленно поблагодарив предупредительных немцев за сервис. С лёгким замиранием сердца я направилась внутрь здания.
На пороге этого грандиозного сооружения меня ждал сюрприз. Когда я потянула  шарообразную ручку двери на себя, то невольно отпрянула, очутившись в неком вращаю-щемся пространстве: рядом со мною в романтическом по-лумраке высветились две фигуры, мирно сидящие за столи-ком и потягивающие из миниатюрных чашечек кофе. Манекены были столь неожиданны в этот поздний час и так искусно выполнены, что их можно было бы сравнить лишь с восковыми  фигурами  музея мадам Тюссо. Когда же я разобралась спустя пару секунд, кто есть кто, уф, сконфуженно фыркнула, надеясь при этом, что людьми осталось незамеченным моё шараханье в сторону. «Напугали, черти!» - беззлобно ругнулась я в сторону манекенов. Диск замкнутого пространства повернул корпус моего тела к выходу: открылась сенсорная дверь, и я вошла в  просторный холл, сияющий дневным  светом от бесчисленного количества галогеновых ламп закамуфлиро-ванных в металлических венчиках, расположенных шеренгами по всей площади высоченного потолка. Побродив по фойе, я решила, что не стоит привлекать внимание, и уселась в пластиковое кресло, оценивая обстановку. Немногочисленные  иностранцы вяло прошлё-пали мимо барной стойки. Чуть отдохнув, я пошла по залам в поисках багажного отделения – тут меня ждало разочаро-вание: оно отсутствовало. Мне удалось наткнуться на руч-ную кладь. Обратившись к молодому человеку по-английски, уплатив три €, я сдала ему на сутки для хране-ния свой нехитрый скарб.
Дождавшись утра, я почувствовала, что пора уже что-либо перекусить. К тому времени я вполне освоилась  и не-плохо ориентировалась в лабиринтах аэропорта-гиганта, так без труда я нашла одну из кафешек самообслуживания. Сначала я постояла извне, как бы изучая пикантный интерьер, сама же  в это время внимательно наблюдала за действиями иностранцев; потом осознанно сделала выбор, остановившись на утренней чашечке кофе из автомата-раздатчика, куда требовалось лишь опустить два €, к напитку я прибавила аппетитное пирожное и микробутерброд с ветчиной, что было очень кстати. Двое суток я намеренно воздерживалась от пищи и теперь, вдыхая ароматы, не смогла устоять перед искушением, побаловать себя вкуснятинкой. Сахар в пакетиках лежал рядом со сливками, взяв упаковочку в дополнение к кофе (не понимаю: как некоторые пьют горький чёрный кофе, а я вот сладкоежка, признаюсь, грешна), рассчитавшись с кассиром, я проследовала за столик у окна. Вскоре пространство  вокруг стало заполняться со скоростью геометрической прогрессии. Ко мне тоже подсели, нескромно затарившись, двое мужчин, оживлённо жуя, они  непринуждённо беседовали между собой. К тому времени я уже расправилась со своим лёгким завтраком (он же  подразумевал обед – два в одном флаконе) и покинула их компанию. Чувствовала я себя вполне комфортно, ничем особенно не выделяясь на фоне иностранцев.  С удовольствием, испытывая  приятное насыщение, утолив голод, я стала философствовать на тему, что пока у меня всё идёт как по маслу, но нужно часть времени отвести делам, а потом можно будет и попутешествовать. С этими мыслями я подошла к кассе и там, у окошка, указывающего направление полётов на  Элладу, выяснила на английском языке время отправления. Вот тут и пригодился мой  школьный курс, да-а, в тот момент я была безумно благодарна своей бывшей учительнице, упорно натаскивающей нас, порою даже вопреки нашей воле. Оказалось, что мой рейс в  пятнадцать часов следующего дня, т.е. мне предстояло проваландаться  ещё одну ночь в прохладном холле под прицелом  неоновых  ламп, а главное, под пристальным взглядом полицейских. Ситуация из заманчивых – ничего не скажешь! Ну да что тут зря сокрушаться, –  решила я, махнув на всё рукой, и пошла бодрым шагом  изучать местный шопинг, ведь это лучшее средство,  чтобы отвлечься  от проблем, как советуют психологи.
Гуляя по переполненным залам и с любопытством гла-зея по сторонам (крепкий сливочный кофе вернул меня к жизни), я пришла к выводу, что немцы не только пункту-альный, опрятный, но к тому же народ изысканного вкуса. Элегантные вещи всюду заполняли то и дело встречающие-ся бутики, но цены в них кусались весьма ощутимо, и я, сглотнув слюнки, шла дальше от витрины к витрине, муже-ственно поклявшись не тратить € «на  ерунду». Ах, как же хотелось, тем не менее, мне, человеку творческому, приоб-рести хотя бы пару бесподобных сувениров. Особенно меня прельстили фарфоровые кошечки, написанные маслом на тарелочках, и ещё миниатюрные мольберты с пасторальны-ми пейзажами – просто чудо как хороши!! Но вот от фир-менных немецких очков я  не смогла отказаться. Двадцать пять € не такие уж большие деньги, - уговаривала я себя, к тому же оставшаяся после московского обмена валюты сумма всё равно теперь не соответствовала нормам декла-рации. И потом, у меня останется круглая сумма денег – 250 €, а так как свои очки я забыла, прощаясь с мужем, то подумала, что без этого атрибута в солнечной стране, ну право, нельзя обойтись. Как мартышка, я полчаса крутилась у стойки перед зеркалом, продавцы то и дело по моей просьбе любезно приносили мне различные модели очков, без устали меняя пары. Наконец,  я сделала свой выбор: очки имели красивую слегка каплевидную форму, а прозрачное стекло шоколадного цвета было закреплено в тонкой металлической оправе табачного оттенка; причём стёкла очков делились оправой на две части, что было довольно оригинально: преломляясь пополам, они как бы стекались за виски в сторону ушных раковин. Купив солнечные очки, с шиком водрузив их на переносицу, я почувствовала положительное воздействие шопинга  –   настроение без сомнения улучшилось. Я вышла на улицу. Пара иностранцев запечатлевала себя на фоне огромных часов расположенных под готическим шпилем, венчающем фасад здания Аэрофлота. Меня попросили щёлкнуть кнопочку цифрового аппарата, я с готовностью выполнила их просьбу, в ответ, протянув  им свою мыльницу. Ребята с улыбкой повторили мои действия, и вот довольная, как слон после бани, я стою у крутого BMW с видом  указанным выше.
Времени впереди была целая прорва. Начала сказы-ваться бессонная ночь. В автобусе я так и не смогла нор-мально уснуть, кресло, увы и ах, вопреки прогнозам рекла-модателей, обещавшим поездку класса люкс, отказывалось принимать горизонтальное положение, впрочем, не только у меня, чем было вызвано явное неудовольствие пассажиров. Чтобы развеять хоть как-то неотвратимо надвигающийся сон, я решила прогуляться за пределы аэропорта, для этого мне надо было спуститься под бетонный мост и прошагать по тёмному тоннелю около пятисот метров. Сначала я не придала этому обстоятельству должного значения. Но после, очутившись в тоннеле, я ощутила неприятный сосущий под ложечкой холод, в тот момент, когда увидела, что навстречу мне движется какой-то человек. Импульсивно я зажала под мышкой сумку с документами и валютой, висевшую у меня на плече, и, как пантера перед прыжком, напряглась, внутренне ожидая  столкновения. Сумбурные мысли мелькали в моей голове, сменяя друг друга:
–  Труба! Хорошо, что на сумке увесистые металлические бляхи – буду обороняться…
–  Спокойно, Светик! Быть может он нормальный прохожий без фиги в кармане и камня за душой.  Но, что он забыл в этом тупиковом переходе, где машины летят со скоростью двести двадцать по - минимуму, и людям нет места, даже приходится притискиваться к каменной кладке, чтобы не быть расплющенным в лепёшку? Тем временем иностранец, поравнявшись со мною, прижался к обочине и вежливо пропустил даму. Пройдя вперёд несколько шагов, я не выдержала: обер-нулась – он тоже повернулся всем корпусом назад и при этом  просто улыбнулся. На душе стало весело и легко.            
«Выше нос, детка»,– подбодрила я себя и пошагала дальше на выход из тьмы к свету. Но вот, мост позади, ма-шины всё так же  свистят мимо ушей, никому нет до меня дела. Я одна во всей Вселенной. Чувство свободы распирало мою грудь. Прямо показались какие-то строения, а налево виделось нечто напоминающее лес. Разумеется, я выбрала зелёный массив, который при ближайшем рассмотрении оказался неким подобием баз, оставшихся на родном берегу Тихого Дона. Предо мною открылся вид на аллею, вдоль которой ютились небольшие домики, покрытые пластиком пастельных тонов. Гармонично сливаясь с природой, они будто являлись её дополнением. Я наслаждалась чувством покоя и благоденствия: божественная тишина вокруг, мелодичный негромкий щебет птиц, деревья, подпирающие небо, – идиллия. Я бродила, разувшись, босиком по нежной зелёной траве, как, вдруг наткнулась взглядом на велосипедиста, неторопливо колесящего по аллее, что заметьте для немцев обычное явление. Я поспешила отойти в тень, чтобы не возбуждать излишнего любопытства и возможных нареканий. Выйдя на тропинку, я, снова очутившись на развилке двух направлений, прикинула, что до наступления сумерек времени у меня вагон и маленькая тележка, так, пожалуй, стоит его использовать более насыщенно, изучив хотя бы окраину Германии, нежели без толку слоняться в аэропорту. Рассуждая подобным образом, более не мешкая, я отправилась в немецкий дачный посёлок и ничуть впоследствии об этом не пожалела: настолько неожи-данные и свежие впечатления я вынесла из этого маленько-го променада.                Самобытность и даже какое-то лёгкое ухарство отличали этот незабываемый уголок земли. Каждый домик был оригинален, обустроен с творческим запалом и выдум-кой. Я попала в чудную страну, где красивые контрастно выкрашенные домики были чисты и опрятны, будто только построены. Возле каждого дома имелся палисадник, пест-рящий всеми красками щедрой весны: был месяц май. Дорожки из гравия, украшенные любовно по краям  незамысловатыми скульптурами цапель, пузатых и смешных лягушек, словно артерии пронизывали участок. На соседнем ландшафте  «разгуливали» весёлые гномы. В третьем – имитация кусочка живой природы с небольшим  прудиком, украшенным  непорочными цветами лотоса. Следующий поразил меня обилием фонарей разных форм и живописно водружённом в центре лужайки цветным флюгером, напоминающем яркую вертушку родом из детства.
Я ходила как заворожённая, иногда встречая копоша-щихся в саду людей по внешнему виду мало отличающихся от русских, разве что стиль одежды  европейский, какой-то неброский и более спортивный, что ли.  Немцы по-разному реагировали на моё праздное любопытство, некоторые  добродушно улыбались, когда я расхваливала их владение, искренне  восхищаясь красотой этих творений. Предвари-тельно я, как могла, объясняла, что здесь  проездом, и пред-ставлялась – русская туристка. Но встретился там и злобный испепеляющий взгляд из-за забора настороженный, подозревающий меня,  похоже, во всех смертных грехах. Причём немец пробормотал что-то идентичное русскому «шла бы ты…» (вобщем, куда Макар телят не гонял). Без переводчика понятно, какие флюиды послал мне тощий фриц вдогонку (да простят меня порядочные немцы!) и куда послал. И, тем не менее, я вышла из дачного посёлка в самом благодушном настроении, вспоминая сказочных гномов, старую черепаху на пеньке под тенистым кустом и внушительную железную дорогу, окаймляющую весь дворик, с взаправдашними переездами, светофорами, шлагбаумами и прочими деталями этого маленького волшебного мира, так трога-тельно отражавшего хобби  хозяев того самого необычного дома. Так переполненная восторгом  и странным чувством тоски,  возвращалась я в аэропорт. Душа ныла и вопрошала: – Ну, почему же мы, русские, не смогли взрастить в себе Хозяина, созидание красоты которого утоляло бы  жажду всех окружающих людей?
 Риторический вопрос: «Разве мы менее изобретатель-ны или мы не умеем трудиться?» Смотришь порою на со-временные коттеджи  «новых русских» и удивление берёт – внешне они как инкубаторские. Не знаю, может быть внут-ри  там рай?! К сожалению, не приходилось бывать за этими стенами. Возможно, ещё доведётся и тогда будет с чем сравнивать.
На обратном пути в тоннеле мне больше никто не по-встречался. Путь был свободен и липкий страх уже не будо-ражил моё воображение. Пришло время забирать багаж: сутки истекли. Несколько раз, обойдя по периметру здание аэропорта, я пришла к решению обследовать последний за-куток, куда вели две параллельные лестницы эскалатора. А так как прошедшей ночью я изрядно замёрзла, то пришла к выводу, что сдавать вещи на хранение не стоит. Надвигаю-щаяся ночь обещала быть ещё более прохладной, и моя лёг-кая ветровка  вряд ли меня спасла бы от сырости. На улице капал нудный дождик. Сказывалась нехватка сна, глаза слипались, а я панически боялась уснуть, т.к. легко можно было остаться без денег и документов. В чужой стране это равносильно приговору к бомжеванию, в лучшем случае. Чтобы не заснуть, я играла сама с собою в «балду», читала «про себя» стихи – развлекалась, как умела…
Поднявшись вверх на второй этаж, я обнаружила что-то вроде рекламного турбюро. Всюду на стенах пестрели яркие красочные плакаты с изображением различных стран, и  текст на них пояснял стоимость тура, а так же продолжительность поездки. Я уселась на кресло, удобно откинувшись на спинку – благодать, вокруг ни души, если не считать секретарши, которая фигурирует в приоткрытой двери напротив: видно, как служащая сворачивает свои дела и явно готовится покинуть офис. Затем  к ней пришёл молодой человек, переговариваясь на ходу, они вышли наружу.
 Увидев непрошенную гостью, переглянулись и спро-сили меня о чём-то, я ответила коронной фразой, что не по-нимаю по-немецки, потом добавила по-английски, что вы-нуждена ждать самолёта до утра. Парень перевёл девице сказанное мною, та кивнула в знак согласия и они, заперев дверь на ключ,  удалились.
Прошло около часа. Сознание отказывалось подчи-няться моей воле. Было зверское желание растянуться  на этих жёстких пластиковых креслах. Зубы начали выбивать чечётку: брр!! Я достала из сумки юбку и укутала ею те места, откуда растут ноги. Стало чуточку теплее. Вдруг я услышала чей-то разговор. Двое по эскалатору поднялись наверх. Мне стало не по себе. Я как-то сразу осознала: даже если я и успею закричать, а к тому же сумею позвать на помощь, то вряд ли кто-либо меня услышит – это был самый дальний угол вне поля зрения полиции. Я судорожно вцепилась в дамскую сумочку, потом тихонько, стараясь не привлекать внимание парочки, упаковала её в мой спортивный баул, прикрыв сверху оставшимися вещами. Парень с девицей о чём-то едва слышно шептались за моей спиной, скрывшись за колоннами, подпиравшими свод холла. Я уже не на шутку струхнула. Время перевалило за полночь. Воображение подсовывало сцены  из хроники чрезвычайных происшествий, картинки сменяли друг друга такие образные, что волосы шевелились, обнажая темечко. Паника обуревала мною: а что если у них в карманах спрятано психотропное средство, тогда со мной в этом озябшем закоулочке можно творить всё, что  их душеньке угодно! На немку я явно не тянула. Утешало лишь то, что одета я была скромно, хоть и со вкусом. Ни одного золотого украшения, так, дешёвая бижутерия: серебро в ушах, такой же браслет на часах и перстенёк с голубыми фианитами. «И всё же», –  подумала я, –  «пора сматывать удочки». Но, сладкая  парочка опередила меня. Молодые спросили, который час (почему-то на английском, хотя чему тут удивляться: аэропорт ведь международный!) и спустились по эскалатору вниз. Я выдохнула глубоко с облегчением и мысленно поблагодарила Бога за поддержку. Ещё час я просидела, не смыкая глаз, но усталость, накопившаяся за последние деньки, взяла своё. Просунув баул между ног, вставив голени в ручки сумки, обхватила её родную  коленями и, предусмотрительно перепрятав документы с валютой за пазуху,  незаметно для себя уснула, уронив голову на грудь. Проснулась я от прикосновения. Мгновенно спружинив,  я спохватилась и, ещё не включившись в ситуацию, отбарабанила автоматом по-английски, что я улетаю завтра в пятнадцать часов. Полицейский,  склонившись надо мною, потребовал объяснений и предъявления документов. Я ответила, что добиралась в  Берлин автобусом из Москвы, лечу в Грецию к друзьям, там меня встретит сестра, и подала  ему паспорт и билеты в оба конца. Страж порядка приказал мне просле-довать за ним к дежурному полицейскому. Посовещавшись с ним, он поинтересовался,  почему я не в гостинице. Я ска-зала, что гостиница далеко от аэропорта и дорого, и это бы-ло чистой правдой, т.к. я  предварительно узнавала о ночле-ге от администратора. Полицейский молча вернул мне до-кументы и предупредил, что там, где я была, более нахо-диться нельзя, и я должна пройти в зал под № 18. Я не стала спорить, а, поблагодарив власть в его лице, поплелась в указанном направлении. Благо найти его было нетрудно, светящиеся щиты всюду наглядно прокладывали путь, поясняя человеку все необходимые места и службы. Отворив массивную дверь восемнадцатого зала, я с удивлением обнаружила, что пассажиров, зайцами обитающими на этом островке ожидания, немало. Все пластиковые сидения были сплошь покрыты телами иностранцев, и лишь в конце зала, рядом с могучим негром,  пустовало одно местечко. Я, не раздумывая, направилась туда. Подойдя, вежливо поздоровалась. Спросила, не холодно ли ему, хотя и без дураков было видно, что представитель тёмнокожей расы был одет в бордовую тёпленькую пуховку, в отличие от меня,  щеголяющей в белой тонкой штормовочке с подкладкой в дырочку, чтоб не вспотеть ненароком. Мы сидели молча. Словарный запас мой, казалось, иссяк, но тут я заметила в интерьере, возле пустующего ночью бара, огромную фигуру белого медведя. Мне стало дико смешно: я представила на фото этого верзилу, обнимающего мишку с белозубой улыбкой, в стенах этого сонного царства. Тут я попросила негра сфотографировать меня  рядом с забавной скульптурой, похоже, рекламирующей мороженое. Конечно же, мавр не устоял и, достав свою камеру, предложил заснять его на память. Больше ничего интересного не наблюдалось, и мы, положив под голову вещи, он – рюкзак, а  я, следовательно, свою походную сумку, прилегли отдохнуть, расположив-шись головами друг к другу. Почему-то этот симпатяга негр не вызывал у меня никаких опасений, скорее находясь около этого громилы, я чувствовала себя защищённой. И в самом деле, к нашим сидениям долго никто не подходил, и пару часов я расслабилась, находясь в сладкой полудрёме. Постепенно в спецзал ожидания  запустили ещё несколько охотников безгостевого туризма. Тут уж пришлось-таки  потесниться, приняв вертикальное положение. Собачий холод ближе к утру заставил меня напялить под ветровку ещё две майки: стало уютно и комфортно. А там и солнышко появилось, согрев тело и душу.
 Наступил долгожданный день отлёта: 1 июня.
Достав из косметички пудреницу, я посмотрела в зер-кальце и ахнула: оттуда на меня измученно отражалась до-вольно помятая, словно чужая, физиономия. Я уныло вздох-нула: «С такой-то рожей к голубой мечте?! Рио-де-Жанейро  отдыхает…» Поразмыслив, я стала искать па-рикмахерскую, там я долго, но настойчиво дожидалась мастера, чтобы привести  в порядок слипшиеся волосы, придать им должный объём и ухоженный вид. Когда же цирюльник всё ж появился на рабочем месте, то выяснилось, что он никак не может меня понять. Мастер оказался корейцем, и языковый барьер на этот раз был трудно преодолим. Когда ж, наконец, мы пришли к общему знаменателю, и мне был предложен прейскурант цен за услуги, то общаться с мастером как-то сразу расхотелось. «Эх, была, не была!! Там где немец не пройдёт русский проползёт, но с  дороги не свернёт»,– пробормотала я под нос и прямиком направилась в дамский туалет. К счастью ранним утром народ ещё не успел заполнить кабинки. Я подошла к умывальнику и проверила наличие горячей воды, также рабочее состояние сушилки. Теперь можно было приступать к головомойке. Я не церемонясь, достала из баула шампунь, полотенце  и засунула голову под струю воды, но тут по закону подлости в сортир стал валом переть народ, как будто всем разом приспичило. Дамы, поя-вившиеся в дверном проёме, глядя, как я мою, а затем сушу мокрые пряди, явно недоумевали и скептически смотрели в мою сторону. Пожалуй, мысленно они крутили у виска в мой адрес, спешно покидая уборную, я же старалась не обращать на них внимания, спокойно промокнула голову полотенцем, досушила волосы под феном для рук. Но разве я виновата, что цивилизация даже в Германии не достигла  ещё апогея, и потом, разве нельзя что-либо придумать для тех, у кого кошелёк не трещит по швам от переизбытка на-личности. Ну, должна же быть элементарная комната лич-ной гигиены, в конце концов, а, быть может, я просто её не нашла? Зато спустя некоторое время я вышла из WC, сияя, как начищенный медный тазик. Я почувствовала себя уве-ренней, замечая совсем другие небезынтересные  взгляды  мужчин иностранцев, идущих мне  навстречу.
Перекусив в бистро традиционно чашечкой кофе со сливками и сандвичем с сыром, я ощутила себя бодрой и счастливой. Осталось дождаться своего рейса и вперёд, поднимая уверенно паруса мечты. За час до отлёта на элек-тронном табло высветилась секция с направлением на «Greece» и точным указанием времени отлёта. Я подошла к очереди, образовавшейся у окошка регистрации и, томясь ожиданием таможенного досмотра, от нечего делать, рас-сматривала людей.
 Вдруг я услышала до боли родную русскую речь двух пожилых пассажиров и несказанно обрадовалась. Но как оказалось, соотечественники всего лишь кого-то провожали и вскоре удалились, узнав нужную им информацию. Однако некоторые вопросы, волновавшие меня, я успела у них выяснить, например, можно ли  везти с собой лекарства, баралгин и валидол, которые находились в моей сумке, и надо ли заполнять декларацию. Как же я  была удивлена, когда узнала, что ничего здесь заполнять не придётся. Это вам не "ридна Украина", а цивильная страна, где проверяют груз совсем не так основательно, используя  для того лишь специальный прибор по высвечиванию опасных предметов и кабину осмотра на выявление металла. На немецкой таможне всё оказалось до смешного просто. Колонну численностью около ста человек пропустили минут за двадцать, отправляя груз по конвейеру и тут же просматривая у пассажиров надлежащие документы. Услышав слово «Шенген», я заострила внимание на интересном факте: дама контролёр подняла на меня глаза и, даже не читая дважды мою визу, махнула мне повелительно «проходите», указав спуск по эскалатору на нижний посадочный этаж, где находился зал ожидания рейса на Элладу. Я пыталась найти в толпе, рас-сосавшейся  по разным углам зала, хоть одно русское лицо, но тщетно. Люди разбрелись кто куда: одни атаковали сувенирный киоск, другие с газетой в руках раскинулись вальяжно на креслах, а кто-то просто прогуливался, наслаждаясь видом из окна, за прозрачным стеклом которого можно было любоваться дизайном современных лайнеров, предвкушая полёт. Но всё это были иностранцы, говорившие на самых разных языках, и только родные звуки русского не  щекотали мне ухо. «Что это?» – удивлённо спрашивала я своё подсознание, – «Ностальгия? Так скоро, ведь я ещё не добралась даже до места, где мне придётся вжиться в атмосферу чуждой мне страны и работать, работать, работать, –пахать одним словом». Относительно этой поездки иллюзий я не питала, а, следовательно, не ждала приключений. Я реально знала, хотя и в общих чертах, что меня там ждёт, потому-то  розо-вые очки были не для меня.
Полёт.
Вскоре  на немецком и на английском языках нас при-гласили занять места, согласно купленным билетам, толпа двинулась к выходу на взлётное поле, где благополучно пе-ретекла в макроавтобус, такой огромный с резиновой гар-мошкой посреди салона. Нас довезли прямо до трапа вели-колепного бело-голубого лайнера со смачным названием «Helios» (пер. с греч. «Бог Солнца»). Я вспомнила, как по-интересовалась у русских граждан, встретившихся в аэро-порту, о местах, на что получила вразумительный ответ, что садишься, где нравится.  Опочки!!  Доверяя согражданам, я даже не стала разглядывать оторванный контролёрами билет, радостно и уверенно взгромоздилась у окошка на пятое сидение. «Зачем далеко идти?» – определила я свою позицию, – «Так и на выход ближе, да и крыло не загораживает обзор». Ах, как давно я не летала как птица, чувство страха отсутствовало напрочь. «Кому суждено быть повешенным, тот не утонет», – сказала я, уверяя себя  в том, что разбиться на этом чудо-самолёте – это не моя судьба. Интуиция мне это подсказывала безоговорочно.
Следом за мною шли иностранцы, и двое приятных, я даже сказала бы,  фешенебельных мужчин, зачем-то дважды  взглянув в свои оторванные талоны-билетики, остановились напротив. Переговариваясь вполголоса, почему-то очень внимательно, изучающе осматривая меня,   они сели рядом. Я почувствовала себя неловко. Очень уж изысканно были одеты эти пассажиры: костюмы, что называется «с иголочки», галстуки  – в такую, мягко говоря, непрохладную погоду, в пятнадцать часов, после полудня, когда  воздух накалился до духоты. Да и, разумеется, аксессуары выдавали их достаток с головой.
Мне почему-то сразу захотелось спрятать  куда-нибудь свои руки. В дешёвеньких серебристых часиках, со встав-ленными в их корпус камешками  «под сапфир» на левой руке и наивном перстеньке на правой, я, вряд ли, выглядела как леди. Но гордыня моя роптала, мол, я ничем не хуже их, просто в жизни им повезло немного больше. «Ерунда, у ме-ня это всё ещё впереди», –  успокоилась я  и стала с интересом разглядывать бортпроводницу и входящих в салон пассажиров. Но тут вышла осечка.  Вошёл какой-то толстый дядя и стал назойливо в чём-то убеждать стюардессу. Та обратилась ко мне по-английски и объ-яснила, что я заняла не своё место. Попросив билет, она прочла в нём цифру двузначного калибра, затем предложила пройти глубже по салону, по-видимому, впереди  были места VIP персон. Что ж я не растерялась, к тому времени, уже выучив несколько фраз по-гречески, сказала «сигно;ми» («;;;;;;;»- пер. с греч. - «извините») и, улыбнувшись, поднялась с кресла. Иностранцы, те самые господа, двое элегантных мужчин, причмокнули языками, вежливо улыбаясь, поднялись с насиженных мест и позволили мне выйти. Какая же была радость, когда я обна-ружила, что места рядом со мною (целых два) пустовали. Я расположилась, довольная как мартышка, объевшаяся бананами, вновь у окна, правда теперь как раз напротив серебристого крыла самолёта.
Граждане расселись по местам, и на трёх языках (не-мецком, английском и греческом) было объявлено отправ-ление. Лайнер без рывков и ям, как-то тихо и даже слишком буднично стал набирать высоту. Я ликовала, слёзы наворачивались на глаза. «Эх, сколько же лет прошло с тех пор, как я парила в небесах?Сыну тогда было только два годочка, а теперь шестнадцать», – умилялась я, глядя на пушистые белые облачка, проплывавшие под нами. И родился стих:
Зимний сад облаков
Чистым айсбергом смело
Под крылом самолёта
Проплывает, маня.
И губами вбирая
коктейль белопенный,
Наполняю нектаром всё сущее «Я».
Растворяюсь, стихая,
И хочется плакать
От немого восторга
Не смею орать.
Только шёпотом брежу,
Родных вспоминая:
Так хочу вас, любимые,
К сердцу прижать!!
Вот бы сюда  сынулю, когда-то ему ещё удастся узнать вкус высоты. В первом своём полете, он был совсем крохой и, конечно же, не запомнил тогда все свои впечатления, хо-тя я настойчиво сажала его у самого окошка, чтобы показать ему все красоты, открывающиеся человеку. Тогда, я помню, как сделала шикарный снимок  Серёжи у иллюминатора.
 «Ха! Превосходная мысль!» –пришло мне в голову. Я по-партизански  достала  «мыльницу» из сумочки и обратилась к ребятам, сидевшим напротив, по-английски, сделать моё фото. Те не отказали мне, хотя и пытались объяснить, что не рекомендуется этого делать в условиях полёта. Затем я нащёлкала ещё пару великолепных заоблачных пейзажей и спокойненько убрала технику в футляр. В начале салона появилась бортпроводница и, уже на двух языках, пожелала счастливого пути.
   Стюардессы, словно мошки –
На вечёрке мотыльки.
Их мелькают стройны ножки,
И вздыхают мужики.
Ну, а я «паракало;»* говорю:
« Вот повезло!
Будет дальше что? – не знаю…
А пока мне так тепло!
*;;;;;;;; ( пер с греч.) - «пожалуйста»
***
Потом её сменил инструктор, который наглядно показывал, как обращаться  со спасжилетом, но вот обнаружить его мне, правда, так и не довелось. Там, где он должен был на-ходиться под креслом, ничего не прощупывалось, вобщем это для меня осталось тайной, покрытой мраком. Но вот стюардессы стали разносить угощение и напитки. В тот са-мый момент, когда на откинутых столиках появились под-носы с приборами, наполненные едой, почему-то наш лай-нер стало лихорадить. Сильная жёсткая вибрация сопрово-ждалась каким-то надрывным гулом. Народ заёрзал на мес-тах, в первую минуту, признаюсь, мне стало реально жутко. Однако потом я подумала: «Где наша не пропадала! Хоть поем перед тем, как душа простится с телом!» И я продол-жила трапезу: уписывала за обе щёки греческий обед.

          Неужели, в самом деле
          Я лечу, куда хочу?!
          От безумной этой мысли
          Цепенею и торчу.
          От серв;са и сюрпризов
          Просто пухнет голова.
          Если самолёт не рухнет –
   Прочитаю Вам слова:
          Жизнь потрясная немножко
          Жаль трясёт уже совсем!!
          А пока на седьмом небе
          Я ЛЕЧУ и смачно ем!!!
А тут и лайнер перестал дрожать и гудеть как очумелый. Люди зашушукались – было видно, что струхнули все из-рядно. Однако спустя пару минут, как ни в чём не бывало, все увлеклись поглощением пищи. К тому времени я уже заканчивала перекус и с удовольствием потягивала из пла-стикового стаканчика мультивитаминный сок, с неподдель-ным интересом смотря в окошко:
Я сняла очки – о, чудо!
Всё  слилось в сплошной лазури.
Вот он счастия магнит,
Мой сапфир, и он манит!!
Да, я счастлива до дури!:
« В Грецию лечу в натуре!»
С под небес я слышу писк:
Будто я и впрямь турист! Ё!!

Стихи сыпались как манна небесная. Небо требовало самовыражения:
А ещё говорят:  что у неба  – купол.
– Нет его! Мироздания есть простор!!
Стала беспомощной или глупой:
Ну, что я видела до сих пор?!
Строки сами в блокнот ложатся –
 Послушно чётками говорят:
– Ах!! Облаков мохнатые лапы
3D-объёмные вокруг парят!!!

И лишь стекают с крыла упругого,
Хмельным варевом, капая вниз.
А сердце-золото звенит кольчугою.
Не веришь?! Просто – взлетаешь ввысь!!!
 В целом наш полет, похоже, ничем не отличался от других полётов, прошёл благополучно: в назначенный час мы чуд-ненько приземлились.
***
Снижаемся, другой расклад:
Облака – седые Гуливеры!!
Хочется Вам мне сказать:
– Калимэ;ра, калимэ;ра, калиспэ;ра!
;;;;;;;;!;;;;;;;;!;;;;;;;;;!

• пер с греч. – «Доброе утро! Доброе утро!
o Добрый день!»
***
Пассажиры  вздохнули с облегчением, слегка возбуждённые собираясь на выход.
 Да, за этим щекотливым происшествием, совсем упус-тила из виду те потрясающие красоты, которые мне при-шлось наблюдать из иллюминатора: широкая полоса Эгей-ского моря и на ней  белоснежные красавцы корабли, слов-но легкокрылые чайки, скользящие по глади воды:
Плитки полей слюдяные,
Солнце сияет в «таласа»*.
Ветры гуляют шальные,
Море делится на полосы.

Не могу понять его цвет –
Разливается радугой свет
Всё покрыто кракелюрой**
У художника слов нет!

Есть в палитре на планете
Бирюза с налётом меди?!
Вод зеркальных отраженье
Теребит воображенье:

Нимфа встретилась с Амуром
И играет шевелюрой,
И кудряшки, завитки –
Волны  прячет в гребешки.
* «та;ласа». пер с греч. – «море»
**кракелю;ра (пер с фр. – «трещинка»)


Я наблюдала горы терракотового цвета, изрезанные бороздами дорог; острова, покрытые сахарными домиками: – всё было удивительно непохоже на предыдущие пейзажи, видимые мною из-под небес.
 Это была Эллада – страна Олимпийских Богов, се-ребристых олив, рыжих апельсинов, узких горных улочек, раскидистых пальм и многого другого, о чём мне  предстоя-ло узнать непонаслышке. 
Аэропорт Эллады (так сами греки любят называть свою страну) напоминал аэропорт Германии, но было резкое и весьма существенное отличие – это хаос, встретивший нас в зале прилёта пассажиров.  Порядком здесь нас не баловали. Судьба, в который раз, бросила предо мною монету явно стороной решки!  А я опять прошлёпала ушами и не приняла предупреждающий знак во внимание. Впрочем, не буду забегать вперёд, а продолжу свою историю.               
Бардак.
Пройдя в здание аэровокзала вместе с иностранцами, я растерялась: рейс был не один. Толпы прилетевших ино-земцев, вспотевших от духоты и зноя, галдели со всех сто-рон как на птичьем базаре. Четыре конвейера с упакован-ными чемоданами, баулами разных калибров одновременно двигались, окруженные людьми, алчно высматривающими свой багаж. В голове звенело от напряжения и какой-то сразу свалившейся на меня усталости. Я одёрнула себя  и решила не паниковать. Молча, прошлась между всеми рядами и стала ждать, пока рассосётся народ у конвейера, табло которого явно указывало на рейс  «Berlin – Greece» . Уже взяв себя в руки, я прочла название рейса и пристроилась тут же в хвост цепи,  плотным кольцом сжимавшую пространство вокруг вяло ползущей резиновой змейки конвейера.  Терпеливо и пристально я стала вглядываться в караван двигающихся по ленте вещей и в жерло окошечка, откуда вываливался очередной багаж. Скоро от обилия сумок, коробок, чемоданов рябило в глазах, а моей скромной поклажи всё не было. Толпа людей потихоньку редела, наконец,  осталось человек десять, среди которых, разумеется,  числилась и известная Вам особа. Лёгкая испарина покрыла мою спину, руки онемели. «Боже! Если багаж потерян, а Альбина вдруг не встретит меня?! Что же я буду делать, простите даже без пары сменного белья?» – лихорадочно крутилась в мозгу  дурацкая мысль, которая опять - таки не была лишена осно-вания. Ох, и скверно же было мне тогда на душе!Я несколь-ко раз, с надеждой на успех, обошла почётным караулом оставшиеся  и, уже совершенно опустевшие к тому вре-мени, конвейеры.                                Почти отчаявшись, внезапно, я увидела свою сумку рядом с пятью чужими чемоданами, почему-то стоящую у направления совсем другого характера. «Paris – Greece» вызывающе мигало зелёное, как кислое яблоко, табло.
Я сконфуженно усмехнулась:
– И впрямь, что уж тут брать, тряпки  «а-ля  секонд-хенд»?
– Нет  – это уж слишком, – поправила я себя. – Одежда не шик, конечно, но смею заметить, что в подобном роде заве-дениях я себе ничего ни разу не приобретала: брезгую – факт от которого не отопрёшься. И, тем не менее, в моём бауле лежали: пара футболок, сменное бельё, обувь, удоб-ная без каблука, книга по «Фэн-Шуй», в подарок, и две коробки шоколадных конфет, одну из которых я купила прямо перед отлётом в Берлине; а так же там имели место джинсы, бриджи и один хороший костюм  «на выход», штормовка и кепка с пластиковым длинным козырьком-хамелионом, меняющим свой цвет на солнышке. Вот и вся опись моего имущества, на тот  момент уместившегося в одну спортивную сумку. Кто бы мог покуситься из иностранцев на такой оригинальный багаж, бред какой-то!
– Итак, сумка нашлась – можно и на выход, – подытожила я и стала искать возможность проследовать в зал ожидания. Четыре очереди вытянулись, исходя от пластиковых кабин рядом с турникетами. Народ томился там, вероятно, в ожи-дании какой-то очередной процедуры проверки паспортов, изнывая от духоты и междувременья: вроде ты уже почти там, но пока всё ещё здесь. Я в раздумье прошлась вдоль всех  колонн, и так как мозги уже кипели и слов на англий-ском более не находилось, а по-гречески спросить я просто не умела, то я молча шагала дальше, пока не упёрлась взглядом в табличку, вещавшую на двух языках – гре-ческом и английском: «;;;;;;» и уже знакомое «Exit» («Выход»). Особо не мешкая, я протиснулась между сталь-ными вертушками. Сидевший на выходе греческий страж с любопытством взглянул на меня, но ничего не сказал, не притормозил меня – видно его мозги тоже плавились от  изнуряющей жары, которая властвовала над людьми  в этом  огромном помещении, не смотря на имеющиеся, как я полагаю, там современные сплитсистемы. А может быть, это нервное возбуждение так разогрело мою кровь? По-крайней мере я чувствовала себя не ахти.
Встреча. Афины.
Едва я оказалась извне, как услышала знакомый голос, окликнувший меня по имени. Я с облегчением ринулась на-встречу Альбине, которая мгновенно выхватила меня из толпы. Ещё не оклемавшись как следует, я очутилась на улице и удивлённо взирала на новый мир, открывшийся мо-им глазам. Я находилась в прострации: мне не верилось, что, наконец, вот она та самая страна, в которой, как приня-то считать «всё есть» – Греция или Эллада, так предпочти-тельнее для местного населения.
Автобус, переполненный людьми, не ускоряя движения, двигался  по автостраде в направлении Афин. Дорога петляла метрах в пятистах от моря, и можно было воочию любоваться финиковыми пальмами на фоне бирюзовой полосы ленивого сонного моря, сливающегося с белесой  дымкой окаймляющей лазурь слегка выгоревшего от солнца неба. Было очень странное впечатление «де жа вю!!» Никакого эмоционального толчка, пожалуй, даже некоторое разочарование: лысые вершины гор, у подножия  обрамлённые тропической зеленью, парились в предвечернем мареве. Автобус трясло (с немецкими  эти дороги не сравнить, там я была просто поражена их качеством, так и осталось для меня вопросом:  из чего  и как немцы их укатывают – гладкие, словно глянец фотобумаги!). К счастью мы с Альбиной расположились на последних сидениях, и ветерок, врывающийся в верхний люк, освежающе дул на нас, облегчая дыхание. Болтали мы обо всём по-русски, но вполголоса, хотя, на нас никто не обращал внимания. Вот и долгожданная Афина, так (так греки называют свою столицу). Наверное, меня уже трудно чем - нибудь удивить, так как я жила в Питере – городе за-мечательной архитектуры, поэтому вероятно, центр Афин напомнил мне Северную Венецию с небольшими погреш-ностями на тропическую природу. Несомненно, в Питере не увидишь апельсиновых деревьев вдоль  обочины дорожки у самых домов, да и солнце там не палит так нещадно.
Около часа мы добирались до конечной остановки, что находилась недалеко  от церкви внушительных размеров. Это величавое строение с множеством порталов, пятью ку-полами, сияющими в лучах заката, построенное из серого гранита, почему-то здесь в Афинах называлось «Русской церковью».
 Вероятно, это происходило оттого, что там частенько собираются на службу русские эмигранты, так пояснила мне  Альбина. Приходят туда и нелегалы, вроде меня,  в поисках работы, разумеется,  являются и работодатели или посредники за скромную плату ищущие дешёвую рабсилу. Бывает так, что это место становится единственным  спасением  для тех, кто по каким-либо причинам оказался за бортом жизни –потерял работу и был выброшен на улицу. Вобщем действительно богоугодное место. Церковь располагается недалеко от порта, где открывается изумительнейший вид на просторы ласкового тёплого моря, на причал, где в ожидании рейса  стоят  огромные со-временные корабли, ослепляющие белизной и впечатляю-щие своими масштабами. И хоть эстетическое чутьё было несколько притуплено изнуряющей дорогой, всё же я с вос-хищением  взирала на неповторимо свежие яркие краски, щедро написанные природой этой  противоречиво обая-тельной страны.
На остановке нас встретила племянница Алёнка, и мы уже втроём, пересев на нужный транспорт, двигались вглубь, удаляясь  всё дальше от центра, туда, где девчата снимали комнату, которая надо заметить обходилась им не-дёшево: на двоих им приходилось платить  300 €.
Тем временем автобус выехал на широкий и довольно шумный проспект. Сотни машин катили в разных направлениях. Проспект носил имя национального героя Григория  Ламбраки. Я с интересом глазела по обе стороны. Многоэтажные дома в принципе ничем не вы-делялись, разве  что казались более расцвеченными, т.к. главным атрибутом их лоджий, балконов являются полосатые или просто цветные тенты, расположенные под углом они создают уют и тень, а так же придают фасаду зданий южный колорит. А ещё поражает обилие цветов, пожалуй, такое разнообразие и такое невероятное количество этих прекрасных созданий матушки природы я прежде  не встречала нигде.
Греки просто обожествляют цветы. Их можно увидеть повсюду: на клумбах газонов, балконах, в домах на лестни-цах и только почему-то в комнатах они отсутствуют. Цветы на воле – аэ;рас («;;;;;» - пер. с греч. «ветер») обдувает их, солнышко греет и печёт, а народ заботится об их процвета-нии.
 Проезжая по улицам Афин нередко можно встретить продавцов столь популярной в Греции керамики: там пред-ставлены в качестве рекламы горшки, вазы, амфоры самых разных форм и расцветок, но преобладают всё же глиняные ёмкости цвета терракоты, неглазурованные, дышащие как сама Земля легко и свободно.
Минуя несколько параллельных Ламбраке переулков, мы добрались до небольшой улочки, которая, как и боль-шинство улиц в Греции, поднималась крутенько вверх. Не-много впереди и справа мирно посапывало пристанище мёртвых –  некротафи;о («;;;;;;;;;;;» - пер. с греч.- «кладби-ще»).
– Если заблудишься, это будет для тебя хорошим ориенти-ром, - заметила Альбина, как бы, между прочим.
– Угу, хорошенький маячок, нечего сказать – весёленький, –отметила я про себя с кислой миной и поёжилась, что-то такая перспектива мне не глянулась.
Протопав в горку ещё чуток, мы добрались-таки до дома, где  временно проживали мои родичи. Перед тем как от-крыть ключом парадную дверь, Альбина попросила нас ид-ти тихо, вроде мы и так не шумели, разве что лёгкая отдышка слегка давала себя знать.
« Н-н-да, чтобы жить в Греции надо иметь не только креп-кие нервы, как меня предупреждали, но ещё и здоровые резвые ноги», – подумала я, вздохнув, т. к.  коленка моя ныла вполне по понятной причине. Впрочем, в каждой се-мье, как я вскоре убедилась, есть какой-то транспорт: ма-шина или, в крайнем случае, мотоцикл, ибо без этого при-шлось бы им трудновастенько.
Безусловно, у греков в Афинах полно и общественного транспорта, а вот на островах – это проблема №1,там без автоки;нито («;;;;;;;;;;» пер. с греч. – «автомобиль») «ни тпру ни ну». Ах, я опять отвлеклась от повествования. Тихой сапой мы вошли в вестибюль, поднялись по пролёту лестницы, и дверь, повинуясь повороту ключа, открылась. Прохладой и даже какой-то едва уловимой сыростью повеяло наружу. Пока девчата проходили вперёд, я несколько секунд стояла в кромешной тьме, после яркого солнечного света глаза ещё не успели адаптироваться, и почему-то стало не по себе: какое-то холодное липкое предчувствие вдруг накатило на меня. Возможно, это подействовала  та самая кладбищенская прелюдия на мои уже слегка потрёпанные нервы, а  быть может, это случился толчок из области парапсихологии от Высших сил – не знаю, но длилось это что-то  лишь какое-то мгно-вение. Алёна прошла к окну и подняла жалюзи. Стало свет-ло, и мир снова засиял вокруг нас.
Альбина – сестра моего мужа Стаса, и Алёна – её дочь, а, следовательно, моя племяшка, жили в этой квартире уже два года.
Хозяйка, женщина средних лет, вместе со своей семьёй проживала этажом выше.
Напротив квартиры снимаемой моими родичами располагалась квартира матери хозяйки. Бабушка была уже в летах и к тому же тяжело больна: с трудом передвигалась. Она носила красивое звучное имя София и отличалась, как впрочем, большинство старушек, известной степенью лю-бопытства. Мария, её дочь, жила с мужем, симпатичным греком интеллигентного вида с окладистой седеющей бородкой и жгучим взглядом, сверкающим  антрацитами, умных  внимательных глаз: как выяснилось, он имел два высших образования. Не смотря на свой не слишком поч-тенный возраст, Анаста;с уже чуточку округлился, вероятно, соответствуя важности своего положения. У него был заметен животик, слегка нависающий на кожаный ремень брюк тёмно палевого цвета; идеально отглаженная рубашка гармонично сочеталась с дорогим галстуком – весь  его респектабельный вид говорил об устойчивом положении в обществе, таким, по-крайней мере, я увидела этого мужчину из нашего окошка. Однако более лицезреть этого достойного человека мне  случай не представился, но двум моим дорогим  сердцу дамам он был симпатичен.
Пожалуй, самое время описать моих родственниц.
Сестра мужа Альбина – очень интересная особа, в свои пятьдесят восемь лет выглядит не по годам моложаво и да-же, я бы сказала, чертовски привлекательно. Худощавая, выше среднего роста она напоминает леди, греки частенько путают её с англичанкой. Хотя, вряд ли у англичанок  юж-ные глаза цвета шоколада.  На мой взгляд, у золовки есть только один небольшой минус: она практически никогда не пользуется косметикой, и это несколько смазывает её образ.  А походка – диву даёшься: лёгкая и быстрая, это вероятно наследственное, такая же у моего мужа, Станислава, бесшумная и невесомая, я бы рекомендовала  ему служить в разведке: подкрадётся порой сзади  как Штирлиц  – только вздрагиваешь от испуга. Альбина умна, имеет два высших образования, но в Греции, разумеется, работает не по профилю, а домработницей, как большинство славян, попавших нелегально за кордон. Судьба её типична для многих покинувших родные пенаты. Уехала в Элладу с обнищавшей Украины автобусом, деньгами помогла подруга, которая в своё время также подалась за границу в поисках заработка. Два года жила у старушки  гречанки, составляя ей компанию.
 Бабушка была из интеллигенции с манерами аристо-кратки, но с барскими замашками. Когда-то она работала в мэрии, отсюда знание этикета, культуры страны: тут Альбине  явно повезло. Но вместе с тем  имела вздорный характер, была чистюлей доходившей до эксцентричности (проверяла салфеткой пыль на унитазе), держала золовку взаперти, но огромным плюсом хозяйки было желание, чтобы её работница хорошо выучила язык. Она всячески поощряла рвение Альбины освоить греческий, помогала ей литературой, подсказывала речевые обороты, исправляя плюхи, неизбежные при изучении инородного языка самостоятельно, заставляла регулярно пользоваться словарём – в результате Альбина стала ей настоящим компаньоном в общении и даже привязалась к госпоже душой. Благодаря ей, моя золовка свободно владеет языком и может менять работу по своему усмотрению, когда по-желает.
Поработав  в Элладе, Альбина поняла, что хоть там и не мёд, но реальные деньги  по русским меркам, а тем паче по украинским масштабам, заработать за кордоном можно. Вскоре она так же  нелегально переправила в Грецию свою дочь Алёну, которой тогда было чуть за двадцать.
Стройная  и славная девушка, но очень серьёзная и в душе ранимая романтичная особа. Умна и скромна не по годам и не ко времени. Пожалуй, от последнего качества ей уже нужно избавляться, чтобы проблема одиночества не нависла над этим прелестным созданием.
 У Алёнки был один небольшой физический недоста-ток: слегка искривлён нос, по-видимому, последствие родо-вой травмы. Это совершенно не бросалось в глаза, но, по-хоже, не давало покоя самой Елене. К счастью, благодаря работе в Элладе, маме с дочерью удалось скопить средства на операцию, которую необходимо было сделать в Москве в Институте красоты. Волею судьбы  оперативное вмешательство пришлось продолжить, и  удачно завершил его уже эллинский врач. Так сложились жизненные обстоятельства, что Лена работала в довольно богатой семье, которая посочувствовала ей  и содействовала в помощи хирурга. В итоге племяшка выздоровела. Как причудлив узор человеческих судеб! Разве могла  Алёнка предполагать, что решение её проблемы окажется в далёкой южной стране?! Алёна очень любит детей, и здесь в Греции она, поменяв множество разных работ, остановилась, наконец, на должности няни. Предварительно выучив язык на уровне бытового общения, Лена продолжала его совершенствовать, общаясь в кругу семьи греков, читая книжки-малышки с картинками своему подопечному. Присматривая за пятилетним сорванцом, Леночка очень привязалась к нему, и, кажется, их чувства были взаимны, хотя греческие дети очень избалованы, и найти подход к ним, ох, как непросто. Мама этого малыша очень молодая, работает в баре, поэтому частенько уходит на всю ночь, а сынишку доверяет русской девушке. Вот как бывает в чужой стране. Однажды мамаша даже уезжала на несколько дней отдыхать к морю, а Алёнка в  это время кохала её  несравненное чадо. Обо всём этом я узнала в ходе нашей беседы по приезду.
А пока я приходила в себя, распаковав сумку, достав в первую очередь полотенце, спросила разрешения помыться под душем. Девчата включили рубильники нагревателя во-ды, и я, наконец, отвела душу, смыв дорожную грязь, и ка-ждая клеточка моего тела задышала по-новому. Сюрпризы поджидали меня здесь на каждом шагу. Каково же было моё удивление, когда Альбина показала мне санузел и доходчиво объяснила мне, что необходимо ещё приноровиться пользоваться имеющимся там оборудованием, проще говоря, унитазом, над которым из потолка, как во времена Эвклида, весьма архаично свисала цепочка, заканчивающаяся пластиковым набалдашником. Далее был произведён соответствующий инструктаж, мол, дёрнешь за цепочку в нужном направлении, типа под углом 60°, водичка и польётся, а промахнёшься – пеняй на себя. Хохма, да и только!
Так я столкнулась с отживающей формой услуг циви-лизации Древнего мира, а ведь когда-то это был прогресс, да ещё какой! Душ в этом доме тоже имел свои приколы, но в целом всё было просто замечательно: я помылась и была довольна как  розовый слон.
Затем девчонки, так я их любовно называю (они и впрямь как две сестры, люди порою их даже путают, где мать, а где дочь, так хорошо сохранилась Альбина; хотя время всё же ставит свой барьер), пригласили меня на кухню, которая впрочем, совмещалась с залом и потому казалась просто-рнее и светлее. Греки любят окрашивать стены в доме в пастельные тона, не прибегая к  их оклейке обоями. На фо-не нежноперсикового цвета вырисовывалась добротная ку-хонная стенка, расположенная в виде буквы «пэ». Она была сделана из натурального дерева, отгораживалась от зала чем-то вроде барной стойки, наглухо зашитой до пола шкафчиками, набитыми посудой и всякими необходимыми причиндалами, без которых греки не мыслят приготовление пищи. Так на их кухне обязательно присутствует пищевая плёнка, фольга для упаковки продуктов в холодильник и пэцэ;та  («;;;;;;;»- пер. с гр. - «кухонные полотенца», а проще говоря, салфетки), эти прибамбасы используют для того, чтобы вытирать  не только руки, но и  тщательно протирают ими  стол после трапезы. Надо заметить, множество весёленьких безделушек украшали интерьер комнат, где обитали девчата. Некоторые из сувениров указывали на Олимпиаду, недавно отшумевшую и оставившую после себя яркий след воспоминаний. Много лет греки ждали этого события, и вот свершилось: Олимпийские игры вновь вернулись на Родину, по-гречески это слово произносится «Патр;да», образовалось от «патэ;рас» («;;;;;;;»- пер. с гр.- отец) звучит весомо. Ну, а чем собственно хуже наше «Отчизна»? Просто удивительно как много общего среди столь разных по духу и плоти  народов. Однако меня опять понесло в дебри философии. Вернёмся  в день моего прибытия …
Пока я изучала новую для меня обстановку, девчата ор-ганизовали шведский стол – поужинали, чем Бог послал, благо СВЧ под руками, всё же электроплита, как я успела в дальнейшем убедиться, имеет как минусы, так и плюсы для хозяек. Плюс в том, что кастрюли (пер. с гр.- « кацаро;ли») не пригорают, практически всегда остаются  чистыми. Но зато, какая тягомотина сам процесс приготовления – устанешь ждать, пока вода закипит, проще сходить в закусочную за это время, или же  просто воспользоваться сомнительным благом цивилизации: печи СВЧ разогреют пищу аж бегом, только вот вопрос здоровья остаётся при этом открытым.
После перекуса я внимательно осмотрела обе имею-щиеся комнаты. В зале над диваном, в добротной раме ими-тирующей позолоту, висела шикарная картина – пейзаж, выполненный рукой первоклассного мариниста. Волна пле-скалась в гальку так правдоподобно, что хотелось непре-менно потрогать её руками и ощутить прохладу от прикос-новения к реальности. Казалось ещё немного и подует све-жий  солёный ветерок, дохнёт морской прохладой.
 Диван, над которым находилась эта чудная картина, представлял собой реликвию, от которой веяло эпохой Ре-нессанса. Обитый шёлковой тканью с набивными цветами пастельных тонов на фисташковом поле, видавший виды, диван хорошо вписывался в этот интерьер, простой без изысков, но подкупающий гостей силой гармонии всех предметов, расположенных в комнате и спокойным сочетанием всего, что нас окружало. Журнальный стеклянный столик прямоугольной формы в тёмной оправе украшала салфетка тончайшей работы, девчата большие мастерицы плести кружева, вязать, шить. У противоположной стены я обнаружила современный телевизор с серебристым корпусом, а так же видеомаг-нитофон с лазерными дисками. Обе любят слушать грече-скую музыку и смотреть  по «видику» русские фильмы. Всё-таки нотки ностальгии проскальзывали то тут, то там, чувствовалось, что они давно не отдыхали на Родине и уже были основательно настроены на отпуск, который предпо-лагался в июне месяце. Дамы строили грандиозные планы, им, конечно же, хотелось отдохнуть на всю катушку, да и здоровье тоже не мешало бы  поправить.
Болтая о том, о сём, вспоминая родных, мы коротали время. Как выяснилось, Алёнке пора было идти на работу, проводив её, мы с Альбиной отправились в спальню, где находились две деревянные кровати одна над другою, и расположились ко сну.

 За окном громко слышалась чужая речь: детские кри-ки, смех. Всё смешалось в моей голове. Едва я коснулась подушки, как окунулась в царство Морфея, оставив ушед-шему дню все свои заботы и волнения.

Последующие дни почему-то были похожи друг на друга словно близнецы, хотя иногда случались вкрапления разнообразия.
По утрам я делала себе чашечку кофейку, одно «авго;» («;;;;»- пер. с гр.-«яйцо») вкрутую или макароны с «фе;та», «тыри;» («;;;;»,«;;;;» - пер. с гр.- «сыр»), натёртым в мелкую крошку и  по вкусу напоминающим  брынзу. Надо  отме-тить, что «фетой» греки гордятся как национальным дос-тоянием. 
Позавтракав, обычно, я смотрела телевизор, но недол-го, т.к. непонятная чуждая моему слуху речь быстро утом-ляла меня и даже раздражала. Этот просмотр походил на немое кино с шумовыми помехами и без субтитров. Пони-мая, что я напоминаю себе барана перед новыми воротами, я просто искала выход…на улицу. Минут эдак сорок я бро-дила по переулочкам, изучая окраины, причём с каждым днём всё больше удаляясь от знакомой улицы. Альбина  с дочерью предупреждали меня и даже где-то стращали воз-можными последствиями таких походов, но меня это не ос-танавливало, т.к. я не чувствовала дикого страха. Мною владело лишь любопытство, и неутолённая жажда путеше-ственника гнала меня вперёд вопреки голосу рассудка. Же-лание увидеть и познать что-то новое влекло меня каждый раз, избирая маршрут отличный от прежнего.
 Впрочем, заблудиться было довольно легко – все ули-цы как две капли воды были сродни друг другу южной пе-стротой магазинчиков тесно лепившихся у обочины дорог, традиционно занимавших первые этажи домов; цветными навесами над балконами и лоджиями, увенчанными  пыш-ными гирляндами экзотических растений, выглядывавших из керамических горшков; яркими разнокалиберными вывесками, настойчиво зазывающих посетить лавки торговцев, банки и таверны.
На каждом углу можно было встретить «фармаки;о» («;;;;;;;;;»- пер. с гр. «аптека»), будто греки рождаются ис-ключительно для того, чтобы  лечиться. А поскольку наш район соседствовал с вышеупомянутым «некротафи;о» («;;;;;;;;;;;» - пер. с гр.  «кладбище»), то создавалось впе-чатление, за счёт обилия соответствующих надгробных контор, что, полечившись, греки идут прямехонькой дорогой в кованые ворота усыпальницы.
Иногда, от нечего делать, блуждая по улицам, я реша-лась заходить в магазинчики, и, обладая мизерным  словар-ным запасом,  всё же ухитрялась покупать какую-либо без-делицу, вроде блокнота, ручку или минеральную воду, т.к. жара уже в июне месяце стояла просто нестерпимая. Ас-фальт дышал, казалось, каблуки вот-вот увязнут в его мяг-ком теле – по этой причине долго гулять не хотелось, и я поспешила скорее вернуться в прохладу домашнего казема-та. Там меня дожидалась Альбина, предложившая мне по-ближе познакомиться с хозяевами, сдававшими девчатам квартиру. Золовка любезно проводила мою особу по мра-морной лестнице на второй этаж. Квартира была довольно приличная: со вкусом расставленная мягкая уютная мебель, множество картин и статуэток украшали её интерьер. Осо-бенно понравилась терраса, где Мария, так звали молодую хозяйку, угощала нас чаем с печеньем в красивой коробке и вела светскую беседу. Однако я чувствовала себя «не в сво-ей тарелке», т.к. плохо осознавала, о чём меня спрашивают, а если и понимала суть вопроса, то с великим трудом по-дыскивала слова для вразумительного ответа. Гречанка не без гордости показала свой минидендрариум, расположен-ный на лоджии в вазонах, расставленных, опять же, на мра-морном прохладном полу. Коллекция цветов ошеломляла разнообразием: фикусы, азалии, гортензии и ещё много чу-десных растений, которые, конечно же, я не могла сразу за-помнить, ласкали взор; чувствовалось, что ухаживают за ними трогательно и с любовью. В знак дружеского распо-ложения Мария преподнесла мне цветок камелии. Я вдох-нула в предвкушении упоительного блаженства его аромат!! О... я не подала виду, насколько он чужд мне, видя, с каким неподдельным восторгом отзывается об этом потрясном цветке сама хозяйка. У меня же, откровенно говоря,  от него просто помутилось в голове. Разговаривая с Марией, я, как умела, похвалила её как хозяйку дома и намекнула, что многое соответствует модному в нашей стране веянию «Фэн- Шуй», при этом я слегка опасалась, что мне придётся раскрыть это понятие шире. Впрочем, я надеялась, что Альбина поможет мне донести мои мысли в качестве переводчика. К моему удивлению Мария согласно закивала головой «Нэ-нэ!!» («;;;!»- пер. с гр.- «да-да!»), подтверждая мои слова о пользе «Фэн- Шуй». Выяснилось, что и Грецию не обошло стороною это учение. В подтверждение Мария показала мне  «музыку ветра», разгоняющую отрицательную энергию в доме. Попрощавшись с хозяйкой, довольные гостеприимством, мы спустились этажом ниже к матери Марии. Пожилая седовласая женщина  пригласила нас войти, не вставая со стула, похоже ей было нелегко это сделать, кажется, у неё  был больной позвоночник, но, тем не менее, бабушка при-ветливо встретила нас,  но, радушно расспрашивая меня о жизни в России,  о моей семье она вскоре убедилась в тщетности этого диалога. Дабы не смущать старушку, мы предпочли откланяться. Вот так я впервые контактировала с аборигенами Эллады, как мне показалось, вполне милыми и обходительными людьми.
Прошло несколько дней. Я уже немного вошла в ко-лею, но сетовала, что не предпринимается никаких попы-ток, со стороны родичей, по поиску работы для моей персо-ны, ради чего, собственно, я и явилась в жаркие края. При-ближались выходные, и Альбина сообщила приятную но-вость, мол, в воскресенье, вероятно, мы сможем поехать на море. Я ликовала. На следующее утро мне предстояло са-мой сходить по магазинам и купить купальник. Не мешкая, я пошла на поиски желаемого, захватив с собой греческий разговорник. Протопав изрядное расстояние, весь длинню-щий проспект Григория Ламбраки, в одном направлении, по пути заглядывая во все имеющиеся лавки, я с усмешкой убедилась, что хотя «в Греции всё есть», но видимо не по мою честь. Всюду мне предлагали бикини 46-48 размера, а т.к. я отличаюсь довольно пышными формами,  на бёдрах явно выпирает 52-54, то только в двух магазинах мне пред-ставился выбор. В одном бутике одна из моделей даже при-глянулась, но цена кусалась так, что я поспешила покинуть помещение, сославшись на вызывающе агрессивный цвет, положа руку на сердце, признаюсь,  меня он вполне устраи-вал, но надо же было как-то отмазываться?! 150€ за две по-лосочки ткани – это уж слишком! Так я и вернулась восвоя-си «не солоно хлебавши», и ещё день бродила «вся в шо-пинге», но уже не на центральной улице, а по улочкам и за-коулочкам.
Недалеко от площади «Элефтери;я» (пер. с гр.- «свобода»), вконец намаявшись от хождения по солнцепеку, я решила свернуть в тенёчек. Прохладной и желанной показалась мне маленькая лавчонка, приютившаяся рядом с большим гастрономом. Скучающая продавщица стала спрашивать, что мне хочется приобрести.
– «Майо;» (;;;;;- пер.с гр.- «купальник»), –  отпарировала я, на что та с сомнением взглянула на моё упитанное тело и с улыбкой стала предлагать мне одну модель за другой.
 Я измучалась примерять, то, что на мою фигуру нала-зило с величайшим трудом или то, что мне подходило по размеру, но было пошито так банально и безвкусно, что становилось тошно видеть себя в зеркале. Нервы сдали, и я уж было направилась к выходу, но предприимчивая дама вовсе не собиралась отпускать покупателя. Уяснив ситуа-цию, я уже была готова купить у неё, что угодно, хоть шнурки на липучках! Наконец, мы сошлись в едином мне-нии на простеньком купальнике красного цвета, выгодно подчёркивающего форму груди. «Браво!Sexy!» –цокала языком продавец, оглядывая меня со всех сторон, словно я на подиуме, а не в захолустной греческой лавке,  и про-должала с воодушевлением, – «Все мужчины будут тебя любить!» Я покачала головой, выражая таким образом свой протест, и указала при этом на бессовестно вываливающийся  из ниши плавок  округлый животик, форма плавок была весьма эротична и приближена к бикини. На что продавщица очень красноречиво показала мимикой, что мне следует закрыть рот, ничего не есть и  тогда, мол, тот живот сам собою пропадёт. «Ты;потэ!(«;;;;;;»- пер.с гр. - «ничего») – бормотала я про себя , глядя как ловко дама заворачивает предмет моего вожделения. Так я приобрела первую, как ни странно, и по-следнюю вещь, которую я привезла домой в память о Гре-ции. Н-да, вот такие пироги. Как говорят французы «се ля ви!» или «се ля нас»!
Знакомство с миллионером. Быт греков.
Время шло. В пятницу Альбина решила взять меня с собою на рынок. Тогда она работала, между нами девочка-ми говоря «у деда Вани», а точнее, у  «Ки;рие» Яни («;;;;;»- пер. с гр. - «господин»). По её словам, это был неплохой человек. Ему уже было под восемьдесят, а он ещё держался огурцом. И, действительно, когда я впервые увидела её хозяина, то он произвёл на меня хорошее впечатление. Настоящий грек: слегка тяжеловесная фигура, выше среднего роста – эдакий крепыш с пламенным горящим южным взглядом  и располагающей улыбкой. Не поверите: передо мной был миллионер, ну вот этого уж точно я бы о нём не сказала. Когда мы с Альбиной первый раз зашли в его квартиру, я была просто шокирована.
Три  небольшие комнаты выглядели более чем скром-но. Мебель времён шестидесятых. Спальня, где собственно и проживал хозяин, имела, хоть и просторную для одного человека, но ничем не примечательную  кровать, старенькое трюмо и такой же допотопный шкаф, похожий на те, что обычно ставят у нас детям в детском саду. Несколько костюмов (пару приличных и обыденных), рубашки, штаны – всё уже требовало обновления, но Яниса устраивало, лишь бы было чистым. Альбина рассказывала, что ей приходилось даже штопать вещи, вплоть до ночной сорочки. Была ли это природная прижимистость деда или просто пора стариковского безразличия – того нам знать не дано.
  Одна из комнат носила гордое звание гостиной, но те-перь, вероятно, после смерти его жены, пустовала, моя зо-ловка лишь изредка протирала  там пыль. Стол, стулья и, по-моему,  невзрачный сервант с посудой – вот  и всё, что наполняло эту комнату, почему-то оттуда хотелось побыст-рее выйти. В целом квартира  напоминала обыкновенную «хрущёвку», если бы  не кухня, отличавшаяся вытянутой  формой и несколько увеличенными размерами и терраса, составляющая самого светлого впечатления этого, с позво-ления сказать, дома миллионера.
В кухне, которая по-гречески называется довольно за-бавно для нашего восприятия «кузи;на», стоял  довольно большой прямоугольный стол, покрытый традиционно бе-лой скатертью с вышивкой по краю, накрытый стеклом, чтобы скатерть служила долго, кухонный гарнитур  скорее всего, помнит ещё дедушкину свадьбу. Рядом красовался вместительный холодильник, а у окна старенький телеви-зор. Зато, пройдя узким коридорчиком, отделяющим кухню от спальни, которую занимала Альбина, можно было по-пасть на просторную открытую террасу.
Вдоль каменной кладки, обрамляющей её по периметру, располагались несколько тропических растений, создавая романтическое настроение, можно было встать на цыпочки и дотянуться до дерева, усыпанного небольшими плодами абрикосового цвета, кажется, на востоке его называют мушмулой. Тут же за каменным ограждением  розово-малиновым цвёл гранат. Дышалось легко и свежо. На ве-ранде удобно примостился столик, покрытый клеёнкой, ко-торую Альбина хотела давно заменить свеженькой, но на её просьбу, выделить несколько  €, Янис махал рукой и отве-чал, что клеёнка ещё сгодится. Пластиковые стулья были накрыты слегка потрёпанными матерчатыми седушками. Этот факт прижимистости деда слегка расстраивал Альби-ну. «Я бы, могла купить эти мелочи за свой счёт», –  сокру-шалась она по этому поводу, – «но кто это оценит, его и так всё устраивает».
Не верилось, что этот человек имеет свой пусть и не-большой, но всё же, сыроваренный заводик. Оба сына по-могают отцу в делопроизводстве, но, не смотря на это к;;;; Янис, находясь в таком преклонном возрасте, встаёт в пять утра. Идёт на кухню, сам варит себе чашечку кофейку, не тревожа Альбину, завтракает и отправляется на службу. На обед приходит в четырнадцать часов. Альбина подаёт ему лекарство и пепельницу (весёленькое сочетание!), затем накрывает на стол.
 Как-то раз Альбина взяла меня с собою  в магазин «крэ;ас» («;;;;;» - пер. с гр. «мясо»). Нам надо было купить курицу. Магазин не был похож на супермаркет, который мало чем отличается от российского, разве что горками оливок различных сортов, правда ложка в них имеет свой-ство многоразового пользования, по этой причине мне что-то не слишком хотелось их попробовать. Да и как-то не приучена я к этому деликатесу. Но золовка в отличие от ме-ня питает к ним слабость и настояла, чтобы я оценила их достоинство. Что ж, я не стала ломаться, а попросту посту-пила, наверное, бескультурно, взяв двумя пальчиками мас-лянистый плод. Откушав, признаюсь честно, я не испытала никаких особых  нежных чувств и заметила Альбине, что я не разобралась во вкусе. Похоже, это просто не мой про-дукт, что тут поделаешь, к оливкам я абсолютно равнодуш-на, будь они цвета хаки или цвета шоколада, хотя разумом  понимаю их безусловную пользу для организма (да простят меня греки!). Так вот, возвращаюсь к мысли о том, что су-пермаркет в Афинах меня ничем не поразил. Полки завале-ны товаром как отечественного, так и импортного произ-водства, причём  его нагромождение умопомрачительно: продукты соседствуют преспокойненько с  чистящими средствами, надо заметить, что подобную дисгигиениче-скую выставку легко можно наблюдать и в нашей стране. Мне показалось, что у нас даже как-то цивильнее. Да, бродя по супермаркету, наблюдала такой эпизод: гречанка потянула пачку макарон, и вся гора спагетти лавиной обрушилась на пол. Я подошла и хотела помочь водрузить всё на место, но меня удивило то обстоятельство, что дама, которая была виновницей содеянного, не торопилась наклониться и исправить ситуацию. Я вопросительно по-смотрела на золовку, та только махнула рукой, процедив сквозь зубы:
– Не тронь, у них так принято. Служащие потом подберут.
– Ну, что ж «хозяин – барин»!
А вот в лавке частного лица, где мы покупали птицу, атмосфера была совсем иной. Когда мы зашли в помещение меня поразили чистота и порядок: практически  отсутство-вал запах мяса (и это в такую-то жару!). Вдоль прилавка стояла очередь из нескольких человек, но продвигалась бы-стро. На витрине разложенный товар имел свежий незаму-соленный вид. Ярлыки цен говорили о довольно высокой стоимости мяса 9-10 € за килограмм. В магазине работало всего два человека: мясник и кассир. Боже, а какое отноше-ние к покупателям! Вас спрашивают, чего Вы конкретно хотите, и тут же при Вас симпатичный атлет рубит мясо от желаемого Вами куска по Вашей же просьбе. Так предло-женную нам курочку отделили от потрошков, удалили лишний жир, т.к. греки считают, что не следует употреблять в пищу вредный для здоровья холестерин. Затем разделанную тушку порубили на кусочки и завернули в специальную бумагу, для наилучшего хранения мяса. После взвешивания курица была упакована в фирменный пакет и перекочевала на кассу. И вся эта процедура заняла совсем немного времени да ещё была сдобрена улыбками, так, что все остались довольны. А если Вам понадобился бы фарш? Объясняю: его изготовят так же профессионально опять же при покупателе, прокручивая мясо выбранное Вами на специальной электромясорубке. Однако, как выяснилось, это был элит-ный магазин, хотя должна сказать, забегая вперёд, мне до-велось побывать и в других менее респектабельных мага-зинчиках, но справедливости ради следует заметить, обслу-живание строится там по тому же принципу: всё для блага клиента.
Пожалуй, стоит ещё описать греческий базар, куда мы с Альбиной ходили за овощами.
Базар здесь по средам и пятницам. Кирьяки; (« ;;;;;;;» -  пер. с греч.- «воскресение») – святой день, пред-назначенный для религиозных бдений и отдыха. Это вообще-то разумно. Потому в пятницу мы отправились на базар. Рынок  в Греции так и называют базаром, да и не удивительно ведь гомон там стоит, хоть уши затыкай.  Наперебой каждый продавец старается перекричать соседа, предлагая свой самый красивый, самый свежий и самый вкусный товар. Поначалу я подумала, что открыта целая ярмарка – ан нет: всего-то два рядочка вдоль улицы, а шуму, мама не горюй!! Прилавки заполнены  красивыми фруктами, овощами, зеленью. Вообще это мне напоминало цыган, и внешностью и  скороговорчатой  речью эллины очень на них похожи, особенно мужчины: до черноты загорелые. Их речь резала мне слух, а когда ещё и не понимаешь, о чём говорят, то это здорово раздражает. Наскоро затарившись, мы вернулись домой к Янису.
К обеду Альбина в тот день варила суп из курицы с ри-сом, и как принято у греков, с добавлением яйца с лимо-ном; причём главный бзик в том, что от бульона требуется идеальная прозрачность, для этого воду в которой варится «ко;та» («к;;;» пер. с гр.- «курица») меняют несколько раз, сливая холестерин в раковину. А по поводу яйца с лимоном, то и тут есть свои тонкости: «авго;» («;;;;» - пер. с гр. «яйцо») не должно ни в коем случае свариться – это признак дурного тона. Тщательно вымешивая яйцо с лимоном, эту массу вводят, неспеша в слегка остывший бульон, и только потом все компоненты соединяют.
Греки обычно за обедом не едят как россияне по три блюда. Сначала им подают стакан холодной воды. И они смачно маленькими глоточками насыщают свой желудок, а потом уже едят либо суп, либо второе блюдо, приготовленное часто из овощей с добавлением фарша и т.п. Да. Суп должен быть таким, чтобы ложка стояла, что-то вроде разбавленной водой каши. Скорее всего, такая кухня продиктована наличием электрических плит, на которые ухлопаешь уйму времени, пока еда будет готова. Впрочем, я полагаю, что греки обедают не только дома, судя по наполняемости кафешек под открытым небом и забегаловок разного характера, куда  народ стекается час за часом и пустующими их увидеть там практически невозможно. Мороженое, прохладительные напитки продаются  на улицах, площадях, в киосках, наполненных под завязку продукцией на любой вкус. Разумеется, существуют и более достойные старейшие и модерновые «эстьято;рио» («;;;;;;;;;;»-пер. с гр. «ресторан») – вобщем,  тут, как и везде по миру.
Достопримечательности Эллады.
Но пора вернуться к событиям, происходящим по мере те-чения времени. Девчата меня обрадовали, сообщив прият-ную новость: на следующий день, т.е. в субботу, нам пред-стояло посетить культурный центр Греции, побывать в са-мом посещаемом туристами месте. Я думаю, что читатель уже догадался – древняя Эллада ждала меня. Предстояло ступить на священную землю Акрополя. Утром, пока ещё  не пекло солнышко, мы двинулись к намеченной цели. До центра добирались долго на автобусе («леофори;о» -«;;;;;;;;;» -  пер. с гр.- «автобус»), затем добрались до мет-рополитена с современными светлыми вагонами, многочис-ленными указателями на греческом языке, металлическими поручнями, вертушками, хорошо освещённого и прохладного. Короче, впечатление у меня осталось хо-рошее. Выйдя из подземки, прошлись по центру Афин, там улицы уже не напоминали южный базар. Стройными колоннами возвышались многоэтажки, архитектурой и серым цветом камня подобные старому родному Питеру. Шли по холодку на теневой стороне улицы, глазея по сторонам, но как бы мимоходом, подолгу ни на чём не задерживая взгляд, следуя канонам конспирации. Разговаривали вполголоса, а, приближаясь к то и дело встречающимся постовым, мгновенно замолкали. В такие минуты бессознательно хотелось ускорить шаг. Я понимала разумом, что в сущности ничего криминального не совершила, но в голове почему-то навязчиво, словно заезженная виниловая пластинка, крутился,  каламбурчик с кровавым подбоем «слово и дело!», поэтому от греха подальше рот приходилось держать на замке. К тому же я чётко видела «мокрый хвост»: виза «Шенгена» была не выдана всего на четыре дня, и, конечно же, уже потерялас-вою актуальность. Теперь я жила в Элладе на птичьих пра-вах и, следовательно, в любую секунду могла вылететь в обратном направлении. И это в лучшем случае, а в против-ном, что совсем было не желательно – отправиться  прями-ком за решётку. Полиция в Греции одета в голубые рубашечки с коротким рукавом, подтянутые спортивные ребята – от  таких далеко не уйдёшь! Гуляя по центральным улицам, мы подошли к зданиям парламента и университета. Там на площади наблюдали ритуал смены караула. Ну, до чего непривычно, если можно так выразиться, даже дико на взгляд иностранки, каковой я,  несомненно, являлась на тот момент времени, выглядела эта церемония: словно я попала в какое-то средневековье, нет в какую-то нереальную игрушечную страну. Гипертрофированным  неестественно натянутым строевым шагом с высоко поднятыми ногами молодцы в архаичных чудаковатых костюмах шли навстречу друг другу. Юбки клёш-плиссе, белые колготки на тоненьких стройных мужских ножках, красная тюбетейка с кисточкой, помпоны на башмаках, что может быть анекдотичнее?! А главное весь этот микс полов был окрашен таким национально - эмоциональным лоском и демонстрировался с самым серьёзным видом. Что тут скажешь? Греки вообще очень гордятся своей неповторимой культурой и верно, что они это заслужили, но в таком неподражаемом виде она предстала предо мною впервые.  Скорее всего, они правы: каждый народ должен помнить свою историю, и смело воспроизводить её для потомков, какой бы курьёзной она не казалась со стороны чужестранцев.
Небо слепило глаза синевой, солнце начинало припе-кать, скользя по вееру пальм роскошных в своей тропиче-ской зрелости.
Голуби, словно ручные, заселили всю площадь и до-верчиво клевали крошки с ладошки ребёнка – идиллия. У выхода с площади толпилась кучка зевак, мы ненадолго присоединились к ним: какой-то весёлый грек играл классику на незатейливых инструментах.
Это были обыкновенные бутылки, заполненные водой до определённого уровня, что и позволяло извлекать нужные ноты. Забавно. Люди, слушая мелодию, благодарно улыбались. Послушав уличного музыканта, мы двинулись дальше к намеченной цели.
Вскоре я стояла у холма, на который нам предстояло взойти – это было подножие  Акрополя.
Алёнка с Альбиной хотели остаться у врат, до которых они меня проводили. Дальше начиналась зона музея под от-крытым небом, а т.к. они уже дважды бывали там, то реши-ли сэкономить. Однако на удивление  в этот день  всем ту-ристам разрешалось бесплатное посещение Акрополя. При-чиной тому был какой-то спортивный праздник, даже про-езд в метро по случаю тоже был неоплачиваемым. Так во-лею судьбы наверх мы отправились втроём, чему я, разуме-ется, была несказанно рада.
 Я испытывала странное чувство, будто всё это случи-лось невпервой. Видно, преподавая детям в художке исто-рию искусств, я достаточно ярко представляла эти памятники глубокой старины. Потрясно, но у меня не было эффекта восприятия новизны. Однажды я уже это видела. Солнце золотило белокаменные колонны Парфенона, время будто застыло. Мир казался таким хрупким, а происходящее вокруг ирреальным. Люди самых разных национальностей собрались на этом небольшом пятачке Земли, и все, с одинаково распаренными лицами, усердно фотографировались у останков былой роскоши и красоты. Поднимаясь на очередную ступеньку, шагая за двумя ино-странцами европейского вида, я невольно наблюдала за этой парой. Сухопарая леди в соломенной шляпке с короткими полями и её спутник, поджарый мужчина возрастом лет шестидесяти: одеты практично в просторные шорты по колено и белые футболки. Похоже, англичане, а впрочем, как тут  угадаешь.
Я оглянулась: сзади шла вереница туристов. Цвета их кожи отличались с точностью до наоборот, от поросячье-розовой, не видавшей вовсе  ещё загара, до абсолютно смо-ляной, будто обуглившейся, сравнимой, разве что с пече-ным яблоком. Пришла в голову мысль, что здесь мы, словно на  Вавилонской башне – люди со всего Света, такие непо-хожие, говорящие на разных языках, явно не понимающие друг друга.

Смею заметить, что эти обстоятельства  воистину никому не мешали  любоваться панорамой Акрополя – этого застывшего чуда архитектуры, поражавшего красой при некоторой доле воображения, ибо большая часть мра-морных изваяний находилась на реставрации, и это всё же разрушало общую гармонию.

Но зато,  какой поразительный вид на Афины открывался с высоты птичьего полёта!

 Город лежал, как на ладони,  утопая в зелени раскиди-стых деревьев. Я, от избытка чувств, попыталась взобраться на парапет, ограждавший территорию Акро-поля, который был  так естественно сложен из
древних массивных  камней истории. Но, оказалось, что за нами пристально наблюдали стражи порядка, и мне тут же недвусмысленно был дан сигнал, чтобы я немедленно спус-тилась на грешную землю.
Аленка, задумчиво глядя вниз на  Афины, вдруг конста-тировала о том, что когда она стоит у края этой пропасти, у неё жутко кружится голова и какая-то тёмная сила тянет прыгнуть её туда вникуда. От этих невесёлых мыслей у меня внутри что-то съёжилось, подсознание услужливо подтасовывало причины этой жуткой фобии. Подняв глаза к сияющему голубизной куполу неба, я мысленно попросила Господа, чтобы Он не дал свершиться страшному намерению и уберёг Алёнку от подобных помыслов.  Тогда я ещё не знала, что вскоре похожие мысли посетят и меня в этой чуждой стране.
На обратном пути нам настойчиво предлагали купить открытки и буклеты с видами Акрополя, разумеется, я не устояла от соблазна. Тем более что торговец шедеврами снизил цену с 5€ до 3€, узнав, что я русская. Скорее всего, это был всего лишь рекламный трюк для всех проходивших мимо иностранцев, но, тем не менее,  это приятно щекотало моё самолюбие, да просто я ему за это была благодарна. Спустившись с вершины, мы ещё некоторое время совер-шали променад по центральным улочкам Афин. По пути заглядывали в магазинчики, пестрящие летним ассортимен-том одежды на любой вкус. В одном из них мне пригляну-лись забавные манекены, и я не удержалась от их объятий.
  Любопытным эпизодом нашей прогулки была встреча с настоящим бродячим шарманщиком и его колоритным инструментом,    украшенным помпезно восковыми цве-тами – сплошная экзотика для нас  и просто частичка греческой культуры – для них.

Море.
На следующий день мы собрались не море. Я с нетер-пением одела свой купальник-sexy: настроение было заме-чательное.  Погодка так и шептала: «Скорее к воде!». Признаюсь: я вообще не могу долго находиться на суше, особенно в такое знойное лето. Плавать я обожаю, пожалуй, больше всего на свете. К морю добирались автобусом. Дорога была неблизкая. В транспорте познакомились с украинкой, та уже более десяти лет проживала в Элладе. Поговорили обо всём и не о чём, по-видимому, здесь  даже среди  соотечественников не принято распространяться о работе. Выяснив, что я ещё тё-пленькая, только начинаю свой иноземный трудовой стаж, дама посочувствовала мне вполне искренне, заверив, что это непростой путь, но осилит его идущий, пожелала успеха и терпения. Затем, оценив мою шикарную кепи, закрывающую не только солнце, но и половину лица, она сошла, как только открылась дверца автобуса, не оставив никаких координат, что тоже весьма типично для нелегалов. Казалось, шофёр заблудился. Мы колесили по каким-то новым кварталам, изучая местные дос-топримечательности, а моря по-прежнему ни капельки не было видно. Но всё-таки оно появилось: спокойное и при-ветливое с прозрачной до маразма водой – плывёшь на глубине, а посмотришь вниз и, о, чудо! Видно каждый камешек и водоросли, так, что кажется, будто опустишь сейчас ноги и непременно  тот час же упрёшься в дно. Только это блажь – оптический обман, а на самом деле глубина там такая, что позволяет разгуливать по морю белокрылым яхтам и могучим лайнерам, паромам величи-ною с трёхэтажный  дом – всем найдётся место на морском просторе.
 Ещё раз повторюсь: мне трудновастенько давался грече-ский язык, резал слух, но были всё же слова, которые запоминались мгновенно без всяких ассоциаций. Так слово море звучит «таласа» («;;;;;;;» - греч.: первого звука «;» нет в русском алфавите,  произносим с пришепетыванием [тф], с высунутым слегка кончиком языка,  фонетика ближе к английскому «th», только глуше).
Так вот, надо заметить,  «таласа»  было великолепно!
 Я с упоением ныряла и плавала в этой до жути солёной воде, наслаждаясь её прохладой и девственной чистотой (впрочем, это подальше от берега). Мы остановились на диком пляже, нет, не на нудистском, а просто на самом что ни на есть диком, на том где отдыхают люди вне цивильной обстановки: камни, море, нет топчанов, а так же раздевалки. Вот была хохма, девчата держали полотенца вместо ширмы, а я, шарахаясь, пе-реодевалась прямо у дороги (нашли, как бы, закрытое от людских глаз укромное местечко!). Но в этом балагане были и свои плюсы: купайся нахаляву, не надо платить за место, а главное не особо людно, что мне всегда импонирует, ибо телеса мои уже явно не для подиума, да и купальник был мною куплен, что называется, с прикидом на голодные деньки. Однако греки смотрели на меня не без интереса – это успокаивало. «Есть ещё порох в порохов-ницах!» – говорила я себе и ныряла  в пучину морскую, де-монстрируя  круглую попку в вызывающих красных би-кини.
Поиск работы.
Итак, знакомство с Элладой состоялось, пора и честь знать. Я неоднократно приставала к Альбине с поисками работы. Наконец, на десятый день моего пребывания в Гре-ции, мы отправились в «графи;о» – место вроде службы за-нятости. Частное бюро по подбору иностранных кадров для эллинов. Обычно происходит так, греки дают заявку, и на-ша соотечественница находит им работников из числа уже заявивших о себе кандидатов, так жаждущих «дуля;» («;;;;;;;» - пер. с гр. - «работа») на просторах  Греции. Боль-шинство русских ищут место в Афинах, где платят попри-личнее, да и имеется возможность менять работу. Случается за кордоном прижмёт так, что наёмный работник согласен уйти даже без оплаты труда, лишь бы ноги унести. Однако, многие стараются дотянуть лямку хотя бы до получения кровного заработка.
Итак, чтобы добраться до «графио» требовалось пере-сечь самую оживлённую, густонаселённую полицейскими, площадь Афин со звучным названием «Омо;ния», до сих пор не знаю, что обозначает сие слово с греческого, но ассоциации у меня сложились тут же, носящие довольно угрожающий характер. Впрочем, всё обошлось. Шли молча, не привлекая внимания разговором. Спустились в подземку метро,  пройдя метров тридцать в различных направлениях, снова поднялись наверх, очутившись на противоположной стороне площади. Внезапно я чуть не упёрлась носом в живот стражу порядка, стоявшего со скучающе отсутствующим видом напротив выхода из метро. Как же я порадовалась, что  тёмные очки так надёжно закрывали мои нетрадиционные для греков зелёные глаза. Но, похоже, мы мало интересовали полисмена. Не ускоряя шаг, чтобы не привлекать внимание, повторюсь, т.к. именно здесь на Омонии копы частенько делали облаву на нелегалов, после их захвата обычно следовала  неприятная процедура выявления личности. Хорошо, если есть, кому выручать, тогда полиция по-зволяет связаться с группой поддержки, далее родственники или сердобольные  друзья  вынуждены выплатить приличный штраф.  Но даже эта круглая сумма, как правило, не спасает от выдворения нелегала из страны, в которую тот прибыл непрошенным гостем.   Но это благоприятный исход ситуации, а если тебя некому  спасать или нечем, тогда всё гораздо хуже: места не столь отдалённые  к Вашим услугам. Только здесь вдали от родной Отчизны, я умом и сердцем поняла народную мудрость:
«От тюрьмы и от сумы – не зарекайся!» Вот почему мы как могли, старались соблюдать неписанный кодекс выжи-вания нелегалов. Во-первых, идти уверенно, не оборачи-ваться назад. Во-вторых, не заглядываться на что-либо по-долгу, даже если, что-то излишне привлечёт  внимание – внешне проявлять равнодушие и молчать по - возможности, особенно в местах скопления людей. Даже прожив много лет в чужой стране, неплохо изучив язык, нюансы речи, редко кому удаётся избавиться от акцента, присущего ино-странцам. Учитывая всё вышесказанное, мы двигались с непринуждённым видом, лишь изредка обмениваясь короткими фразами. Свернув за угол, дойдя до перекрёстка,  мы вышли в переулок:  пред нами предстало мрачное серое здание, тяжеловесное и строгое как казарма.  Вошли в подъезд, за нами проследовал иностранец афроамерикан-ского происхождения. Высокий негр, в светлом безупречного вида костюме, выглядел весьма импозантно. Он же  и показал нам, как пользоваться лифтом, схема вхождения внутрь которого несколько отличалась от нашего стереотипа. По всему было видно, что здание коммерческого назначения, вероятнее всего, оно содержало в себе множество фирм, цели и задачи которых объединялись ёмким понятием «бизнес».
На четвёртом этаже зеркальные двери лифта рас-пахнулись, и мы выпорхнули на площадку, уперевшись но-сом в указанный нам  офис, хозяйкой которого была чрез-вычайно коммуникабельная русская женщина Люба. Войдя, мы обнаружили, что не одни желаем обрести рабочее место. Прямо у входа, закинув непринуждённо ногу за ногу, сидела девица голливудской внешности. Ноги росли, что называется  «от ушей»: и вправду трудно было понять, где они  заканчиваются, то ли в русле мини-юбки, то ли прямо на талии. Крупные, но правильные черты лица, шикарные распущенные светло-русые волосы, упругая бархатистая золотистого цвета кожа, влажность соблазнительно припухлых губ, большие серые с поволокой глаза, оттенённые безупречным макияжем – всё в ней подчёркивало безапелляционную уверенность человека знающего свою высокую  цену. Как позже выяснилось, её уже прихватизировал богатенький грек, который на данный момент был в отъезде, но просил дождаться его, непременно, с условием оплаты дней вынужденного простоя. Девушка пришла в фирму поинте-ресоваться, как долго ей предстоит ожидать своего госпо-дина.
Напротив ряда кресел, за массивным столом из красно-го дерева сидела обаятельная моложавая женщина. Охри-стые волосы небрежно торчали непокорной волной, сооб-щая ей вид дамы не слишком придающей значения своей внешности. Было ясно, что та вся утопает в делах, которые веером были разбросаны  по всей поверхности стола. За-дорный курносый нос и умный взгляд  человека  «прошед-шего Крым и Рим» и с первого знакомства умеющего  оце-нить, кто перед тобою, чего хочет,  и что следует ему пред-ложить, а так же, сколько он достоин иметь. Люба говорила очень быстро, в совершенстве знала греческий, а помимо этого владела ещё и польским, украинским языками. Это была лишь часть айсберга, которую мы наблюдали на тот момент. Прижав трубку к уху, придерживая её привычно шеей, она, слушая клиента, одновременно рылась в записях, то вдруг, вскакивала резко с  насиженного места и подходила к карте, висевшей на стене.

Тут же  мгновенно охватив её взглядом,  успевала от-метить нужное место, затем снова, как с пулемёта, строчила, по телефону, продолжая отвечать на вопросы, сыпавшиеся с другого конца провода.
 Одновременно с деловым разговором Любовь обща-лась жестами с присутствующими в её кабинете, поражая меня живой и просто уморительно занимательной мимикой, приковывающей  к ней взгляды окружающих.   Натарахтевшись по телефону, она внимательно выслушала подошедшую к тому моменту молодую полячку, которая уже имела некоторый опыт работы в Греции и желала его закре-
пить где-либо в сфере обслуживания гостинично-ресторанного профиля.   Люба пообещала удовлетворить эти запросы и взяла  её на карандаш, завизировав данные в перекидном календаре.
Дошла очередь и до меня. Познакомились. Надо заметить, что чувствовала я себя не очень уверенно, как-то сосало под ложечкой. Я понимала, что именно сейчас решается моя дальнейшая судьба. Альбина представила меня своей родственницей, при этом попросила не обижать бедную девочку и постараться найти для меня работу наиболее подходящую новичку, не знающему языка.
Спросили моё мнение, хочу ли я ехать на остров к двум старичкам, или желаю  работать в гостинице. Я, конечно же, предпочла второй  более свободный, как мне тогда казалось, вариант. Насмотревшись не прыткую молоденькую полячку, я стала рисовать себе зелёные пальмы, тёплое южное ласковое море, радостно и игриво лижущее розовые пятки, чарующий закат, белогрудых чаек, роскошные апартаменты на морском песочке – вобщем идиллию для умалишенных. Проза жизни оказалась гораздо жёстче, хотя и не менее красочной моего воображаемого объекта вожделения. Альбина мягко попробовала меня отговорить от такого неразумного, с её точки зрения, выбора, мотивируя это личным опытом и пытаясь склонить меня к другому решению. Но говорила она как-то не слишком убедительно, мол, бабушка с дедушкой – это не самый плохой вариант, почему-то в её голосе я чувствовала нотки сомнения. Я настояла на своём, наивно предвкушая романтику дороги.
 Люба созвонилась с хозяином кемпинга, и мой путь лежал белой скатертью у моих резвых ножек.
По-договору я должна была добраться на пароме сама до указанного места назначения. Остров   
 («Сэ;рифос») манил и будоражил моё воображение. На сле-дующий день, взяв сумку на плечо, я отправилась в первое самостоятельное путешествие. Девчата напоследок надава-ли мне кучу полезных советов. Альбина,  проводила меня в порт, купила билет и посадила мою персону на огромный потрясающей красоты скоростной лайнер. Что может быть романтичнее для художника и поэта?!
И вот настал момент, когда реальность  вступает в свои права. Родные остались за бортом и в прямом и в перенос-ном смысле. Я поплыла к неведомым  доселе берегам. Я балдела от переполнявших меня ощущений. Корабль был похож на огромный дом. Я не сразу нашла посадочное ме-сто – помог стюард. Вещи были оставлены мною в специально отведённом месте на багажной полке среди множества других вещей, причём без всякого контроля над их сохранностью. Одно успокаивало, что собственно нече-го было у меня брать, содержимое сумки оставалось прежним – ушли только подарки. Я расположилась на нижнем ярусе  первого класса. Билет был дорогой, кругом солидные люди, а через три ряда  справа от меня – убегающая за бортом изумрудная волна с каскадом сверкающих на солнце брызг. Впереди – жидкокристаллический экран телевизора, проха-живающиеся взад-вперёд симпатичные стюарды в белоснежных рубашках и чёрных в «дудочку» брюках. Всю дорогу я наслаждалась видом на море, даже решилась пере-сесть на свободный ряд к самому окошку, и волна порою «окатывала» меня своей кудрявой пеной, сползая по стеклу в родную стихию. Так хотелось выти на палубу наверх, но боязнь общения с иностранцами удерживала меня в кресле.
Через два с половиной часа объявили название моего пункта прибытия на греческом и международном англий-ском языках. Это была конечная остановка лайнера на под-водных крыльях. Я с сожалением покидала этот удивитель-но красивый мир и с тревожным предвкушением чего-то неожиданного нового ступала на берег. Там меня должен был ждать микроавтобус.
Я огляделась: народ валом спешил в сторону пристани. Ме-ня никто не встречал. Я вздохнула глубоко всей диафрагмой, как советуют психологи, и сказала себе: «Спокойно, Светик, прорвемся, и пошла следом за толпою, приближаясь к зданию морского вокзала. Там у обочины дороги я увидела «рафик» цвета кофе с молоком. Шофёр, сидевший в кабине, безучастно разглядывал проходивших мимо людей. На лобовом стекле машины моё внимание привлекла табличка с названием кемпинга, указанного мне фирмой:  .
Я подошла вплотную и вежливо произнесла: – «Я; су!»(«;;;; ;;;» - пер. с гр.- «здравствуйте») и предъявила свою визитку. Шофёр в знак согласия кивнул головой и показал на сиденье, открыв при этом дверцу машины. Не чувствуя себя в безопасности, тем не менее, я уселась рядом. Заурчал мотор, и мы поехали, петляя по горной дороге. Панорама открывалась неписанной красы. Вечерело, но солнце ещё не спешило спрятаться за море, и лишь розовые отблески бороздили рябь воды. Мы катили молча, наконец, я решилась заговорить. Иностранец оказался болгарином – стало как-то сразу легче общаться, но впрочем, он был явно не расположен к разговору. Однако дал понять, что хозяин бунгало очень строг и мне будет весьма нелегко. Больше на эту щекотливую тему, так интересующую меня, я не услышала от него ни слова. Выяснилось, что он работает там два года, а его жена, Иванка, трудится тоже рядом с ним около полугода.
Но вот показался кемпинг, другими словами турбаза. Антуражные уютные домишки светлых тонов (некоторые щеголяли цветным фасадом, преимущественно жёлто-синим) тянулись вдоль аллеи раскидистых платанов, которые росли вперемежку с какими-то неизвестными мне буйно цветущими огромными кустарниками. Те в свою очередь чередовались с веерными пальмами. Казалось, пальмы выросли прямо в асфальте или  на фигурных плитах, обрамляющих их широкие мохнатые стволы. Природа поражала великолепием и щедростью красок. Мы подошли к домику, и Богдан, так звали моего спутника, сказал, что хозяин скоро подойдёт, а пока придётся подождать.  Я заняла позицию внутри крохотного домика, где за стойкой отполированного дерева стояла  девушка гречанка приятной наружности, загорелая как шоколадка, с обворожительной улыбкой. Постукивая брелком о дерево, она щебетала по сотовому телефону,  особо, не обращая на меня внимания. Ждать пришлось больше часа, но, когда я уже была на взводе, ко мне  подошёл грек лет пятидесяти, смуглый упитанный и не в меру самодовольный, жестами приказал идти за ним. Я поднялась и молча, как телок, поплелась следом, ни о чем не спрашивая, т.к. и спросить-то я толком ничего не могла, разве что пару фраз, опираясь на «разговорник».
Прошли всю аллею  и свернули к следующему парал-лельному ряду домиков, как две капли воды похожих на предыдущие. У крайнего, за пластиковым белым столом, вынесенном на улицу, сидел мужчина. Эти двое о чём-то переговорили между собою, изредка поглядывая в мою сто-рону. Затем тот, что был старше, жилистый  и высокий, об-ратился ко мне. Из всей его тирады, я услышала лишь зна-комое «дулья» (;;;;;;;» - пер. с гр.-  «работа»)  и закивала в ответ: «Нэ! – Нэ!» («;;;!» - пер. с гр.- «Да!»), пытаясь выда-вить из себя улыбку.
 Он настороженно и недоверчиво поглядел на меня и потре-бовал «дъяваты;рио» («;;;;;;;;;;;» - пер. с гр. - «паспорт»). Я подала ему документ, он хмуро поднялся из-за стола и позвал с собою второго более молодого грека, как я позже узнала, проводивший меня к хозяину был его сыном.
Минут через пять работодатель, он же хозяин кемпинга вернулся злой и какой-то взъерошенный. А до этого момен-та я слышала их отрывистые резкие фразы, но ничегошень-ки не могла понять. Когда же он вышел, вытирая шею полотенцем (не смотря на время, шагнувшее уже к восьми часам вечера, в воздухе парило, жара всё ещё не спадала), стал что-то быстро и явно грубо говорить мне.
Я выслушала его спокойно, как это у меня получилось – сама не знаю, а потом сказала ему, что не поняла то, что он мне сказал. Далее я пояснила, как только что прибыла в Афины и пока ещё очень плохо знаю греческий язык. Тут же я стала его уверять, что я способная, и, заверила, будто скоро выучу весь разговорник (при этом я вытащила из су-мочки вещественное доказательство). Господин был явно не в себе от глодавшей его ярости. Ситуация складывалась аховая. Он, конечно, понимал, что профессионала  за 500 € ему не пришлют, но чтобы так его кинули – этого он тоже не ожидал. Я же в свою очередь понимала всю серьёзность положения: просроченная виза, в которую грек тыкал паль-цем, не сулила ничего хорошего. В случае проверки  вла-стями состава служащих хозяину мало бы не показалось. Осознавая, что при сдачи господином меня полиции, небо надо мною тут же стало бы в клеточку, я со всей стра-стью принялась убеждать его в своей гениальности: я умею делать всё, – говорила я, распаляясь всё больше, и язык для меня не проблема. К тому же я немного владею английским. По профессии я преподаватель, «;;;;;;;;» («зогра;фос» - пер. с гр. «художник»). Я уверяла его в том, что он не пожалеет, оставив меня работать в кемпинге. Я щебе-тала о красоте этих мест, прибавляя о мягком сердце хозяи-на (во что сама пыталась поверить искренне). Наконец, его взгляд потеплел: «Ка;це!» («садись!») – повелел он мне, ука-зывая на стул рядом с собою. Прозвучало, как отбой любимое греками слово «энда;кси»(«;;;;;;;» - пер с гр. «ладно, хорошо»). Короче он согласился, а я успокоилась и расцвела, не представляя ещё всей  истиной прелести моего будущего в этом райском уголке.
Я заглянула в  соседний домик, где за гладильным ап-паратом сидела, как я сразу догадалась, Иванка. В молодые озорные годы я училась в Ленинграде, и там между студен-тами практиковались встречи с представителями дружест-венных стран-побратимов. Так я впервые познакомилась с болгарами. Иванка была типичным представителем этого красивого, как мне представляется, доброго народа: хруп-кая, русоволосая с грустными миндалевидными глазами. Тонкий изящно очерченный изгиб рта украшал незагорелое лицо. Она приветливо улыбнулась, поправив резинку сбив-шегося на бок пучка шелковистых волос, собранных в игривый девчоночный «хвостик». Спросила утвердительно, окинув меня любопытным взглядом: «Русская?! Хорошо. Будем работать вместе». Я кивнула в сторону стопки отутюженного белья, спросив по-гречески:
– Прэ;пи на сидэро;со та сэндо;ня?
 («;;;;;; ;; ;;;;;;;; ;; ;;;;;;;;?» - пер. с гр.- «Надо погла-дить простыни?»).– О! Он мне сказали, ты знаешь язык пло-хо, – удивившись, произнесла Иванка, слегка коверкая сло-ва, пытаясь говорить со мною по-русски.
Я как-то сразу почувствовала к ней симпатию.
– Мила;о ли;го. («;;;;; ;;;;»- пер. с гр.- «Говорю мало»).
– Ничего, научишься, – ободрила она.
В комнату вошла женщина, похожая на подгоревший сухарь. Худая, как вяленая вобла – это была  Стефания. Полька, но вот польку-бабочку с такой бабонькой, будь я мужиком, мне бы станцевать не захотелось. Хмурое озлоб-ленное лицо, уставший насмешливый взгляд изподлобья, какие-то тусклые, будто выцветшие глаза. Искоса посмот-рев на меня, она жестом показала,  куда надо за ней идти. Я вопрошающе взглянула на  Иванку. «Не бойся! Иди туда», –напутствовала меня болгарочка. «Бери сумку», – проце-дила полячка, и я, обрадовавшись, что хоть чуть понимаю по-гречески, потрусила за этой  «сушеной воблой», так я окрестила для себя полячку. Пройдя мимо трёх домиков, мы вошли в четвёртый – дверь была не заперта. Внутри по-мещение было крохотным. Из мебели: кровать, столик и шкафчик, да единственный стул  в углу у входа довершал интерьер.
 Комната мне понравилась. «Как у нас на Дону на ба-зе», – отметила я, - «только  чище». Посреди потолка све-шивался светильник с вентилятором. Свет был ярким, вен-тилятор работал почти бесшумно – я балдела.
Вошёл хозяин, Николас. Поинтересовался: нравится ли мне «сшпи;ты» ( «;; ;;;;;» - пер. с гр.- «дом»). Я восторженно щебетала: «О! Да». Полячка усмехнулась, господин прика-зал ей принести для вновь поступившей на работу свежее бельё. Стефания снова саркастически улыбнулась и сказала что-то вроде: «Одной ей спать здесь слишком широко». Хо-зяин захохотал каким-то утробным смехом, и они вышли из домика. Минут через двадцать господин вернулся – прове-рил, как я разложила вещи, бесцеремонно разглядывая со-держимое шкафа. После чего он довольно поцокал языком, выражая одобрение, мол, очень хорошо, порядок. Уже ухо-дя, обернулся и спросил меня: «Хочу ли я есть?» Зная греческую прижимистость, по рассказам моих родственниц, я вежливо поблагодарила и сказала, что вовсе не голодна. Завтра начну работать, тогда и позавтракаю. Его реакция была чрезмерно эмоциональной: он так обрадовался, что это обстоятельство неприятно кольнуло меня. Как будто выиграл в лотерею сто баксов! «Сколько же мало греку нужно для счастья», – удивилась я недоумевая.
 Спустя час я нашла Иванку в душевой, и стала делить-ся с нею впечатлениями о том, как мне здесь всё нравится, какая дивная природа вокруг нас.  Иванка тихонько украд-кой отвечала мне, что вся эта красота лишь в первый день. Потом, дескать, я её не увижу. Мне стало как-то не по себе. Я предложила болгарочке со мною сходить на море иску-паться. Она горько махнула рукой, показывая на умываль-ник: «Вот здесь наш душ, вода, а там (ребром ладони она указала в сторону моря) – это всё не для нас!! Это – для них, для греков! », – подбирая слова, выдала Иванка по-русски. Я была в шоке.
– И что, ты ни разу здесь не купалась?
– Нет, – вздохнула она, затем спешно стала собирать свои туалетные принадлежности, и покинула помещение.
Я стояла в раздумье, глядя в бездушную прохладу зер-кала, словно пытаясь найти в нём ответы на возникшие проблемные вопросы. Со скрипом приоткрылась дверь– это вернулась Иванка.
– Света, я тебе ничего не говорила, – осторожно обронила она полушёпотом.
 Я, молча, понятливо кивнула ей в ответ.
Обидно было до соплей, и я решила: хоть раз, но я всё равно искупаюсь в море! Что ж  я зря купальник  в Афинах покупала? – с горечью в сердце я криво усмехнусь, подми-гивая немому зеркалу.
Возвращаясь к себе в домик, я увидела господина Ни-колоса. Проходя мимо него, я набралась наглости и попро-сила позволить мне один единственный раз,  только сего-дня, пока я ещё не приступала к работе, поплавать в море. Он возмутился, но как-то вяло. Я, воспользовалась неопре-делённостью его решения и высказала свою просьбу снова, более настойчиво, при этом, напирая на то, что я впервые в Греции, восхищаюсь красотою моря и очень хочу всего лишь разок искупаться. Хозяин капитулировал.
– Один раз!! – предупредил он меня, и я счастливая побежа-ла переодеваться.
Едва успела я надеть верхнюю часть купальника, как дверь, подпёртая мною изнутри единственным стулом, ста-ла напористо открываться, приходя в движение под тяже-стью тела моего хозяина. Я завопила, что я переодеваюсь и входить, следовательно, нельзя. Я кричала, с трудом подби-рая слова, мысленно благодарила Бога за то, что имела воз-можность в течение десяти дней в Афинах изучать разго-ворник. Конечно, пусть ещё коряво, но в целом свои мысли я сумела-таки выразить верно. Послышалось недовольное бурчание хозяина в мой адрес, но дверь, однако,  еле удер-живаемая мною, перестала ходить ходуном. Я с облегчени-ем вздохнула, услыхав удаляющиеся шаги этого мужлана. Понимая, что разозлила этого старого кобеля, я решила не показываться ему на глаза, и чтобы лишний раз не испыты-вать судьбу, просто обошла кругом, то место, где вероят-ность встречи с хозяином приближалась к максимальной.
 Наконец-то я расслабилась, жизнь вновь наполнилась  чуд-ными звуками и нежными акварельными красками. Южная ночь наступала стремительно, отодвигая с небосклона седые сумерки. Я шла к морю по прекрасному тропическому саду, от пьянящих вечерних ароматов кружи-лась голова. Я таяла в экстазе  любви к первозданной красоте природы,  однажды созданной божественной ру-коюТворца. Душа художника замерла, когда в пятидесяти шагах от себя, я увидела море. Нас отделял лишь рельефный заборчик и всё! «Орэ;а!!!» (пер. с гр.- «чудесно, великолепно») – выдохнула я в немом восторге. Затем, боясь спугнуть тишину, разувшись, на цыпочках, прокралась к причудливому заскорузлому дереву, тонкой струящейся листвой похожему на иву. Позже я узнала, что это и была та самая легендарная олива, чуть ли не символ Эллады. Сложив одежду в пакет, я повесила  его на извили-стую ветку, оставшись почти нагая лишь в красном sexy-купальнике, наедине с природой, и видели меня такой кра-сивой только первые яркие звёзды, одна за другой загораясь над средиземным морем. «Какое интересное название «среди-земли», а может быть это другое – Эгейское море?» –подумала я (и была права), но, впрочем, это совсем неважно. Как море не назови, по-русски или по-гречески,  от этого оно не станет хуже. Море совершенно, как сама мать природа. Будучи по сущности одним и тем же, море всегда разное: спокойное, тихое, бурное, нежное, яркое и блёклое – это всегда чудо. Я смею  заверить моего читателя: вода есть первое чудо Света! Готова поспорить с кем угодно. Не зря же древние китайские мудрецы говорили, что именно на воду можно смотреть бесконечно. Что там смотреть? А вот если окунуться в её лоно – помолодеешь на глазах, никакого средства  Макрополуса не потребуется. «Море!» – радостно прошептала я. – «Прими меня!». И повинуясь зову сердца, я побежала весело, точно ребёнок, не имеющий  позади себя за плечами никакого груза проблем, а только  впереди – светлое звонкое будущее. Со всего маху я нырнула в пу-чину бодрящего солёного и прозрачного, даже в столь позд-ний час, при свете всегда одинокой луны, горячо любимого мною моря.
«Таласа! Таласа! Таласа!» – повторяла я словно мантры это магическое заклинание моря по-гречески, следуя каждому взмаху моих рук, порхающих над спокойной водой. Закончилась первая треть июня, но водица, вопреки ожиданиям, была ещё ощутимо холодной, почти обжигающей, но это обстоятельство меня не останавливало.
Я заплыла довольно далеко от берега, навстречу манящим издали, сверкающим огням золотых фонарей, там, у кромки моря, сливающихся в ночи с бархатом чёрного неба. Когда я оглянулась – стало вдруг жутко. Засунув как страус голову вниз, вот только не в песок, а в живительную солёную влагу, я резкими движениями увеличила скорость заплыва, а когда подняла из воды голову вверх  чтобы на-брать побольше воздуха, то обрадовалась: до берега было уже рукой подать. Я осознавала, что замерзаю, а потому, нащупав пальцами дно, решила, что пришло время говорить морю: «Калини;хта!» («;;;;;;;;;!»  - пер. с гр.- «Спокойной ночи!»). Медленно и неохотно я поплелась на берег. Глядя под ноги, я видела, как щупальца тёмно-фиолетовых водорослей колыхались, гигантскими спрутами обвивая мои ступни, хватали за щиколотку, щекоча меня мохнатыми лапами невидимых подводных тварей. Казалось, море не хотело отпускать меня на сушу, как бы предупреждая: «Здесь тебе будет лучше, глупышка, куда же ты, куда?»
 Мой путь не лежал во мраке. Светила мудрая луна, по-видавшая на своём веку столько, что нам и не снилось: влюблённых, подобных Ромэо и Джульетте, палубы весёлых прогулочных яхт и скорбную  нелепую гибель «Титаника»; слёзы людского горя и счастья, сверкавшие драгоценными алмазами, обрамлённые лунным серебром. К тому же в этом дивном «ночном лунопарке» было зажжено  множество круглых шаров-фонарей на длинных чугунных ножках. Листва вокруг них отпечатывалась чётким рельефом на фоне густой, как масло оливы, ночи.
Я прошла к домику и прямо у входа столкнулась с хо-зяином, пожелав ему доброй ночи. Он ответил тем же, при этом, добавив фразу, которую я, к сожалению, не поняла.
Войдя в моё бунгало, я, на всякий случай, подперла дверь стулом (как будто это спасёт!?), почитала разго-ворник и забылась чутким неспокойным сном.
 На рассвете проснувшись, сходила, как водится «до ветру», привела себя в порядок, и, открыв дверь нараспашку, стояла в её проёме,  пьянея от невиданных красот. « Вот куда б этюдник!» – размечталась я. Цветы, словно пёстрые стайки бабочек, сплошь усыпали густую изумрудную листву кустарников и деревьев, будто соперничая друг с другом, они не повторяли форм и были представлены всем спектром радуги. Огромные кусты герани розовой, малиновой, алой девственно белой - украшали газон. Ярусом выше, оплетая домик по периметру, гроздями цвели клематисы насыщенного фиолетового цвета. Напротив свешивались сочные крупные листья растения напоминающего бегонию, они пе-ремежались с мириадами голубых как небо в Элладе, цветочков сложной замысловатой формы грамо-фончиками…Меня просто очаровал этот нереально сказоч-ный мир. Прибавьте к этому свежий запах моря, смягчаю-щий купаж тропических ароматов. Ошарашенная я стояла, протягивая к солнышку ладони, и, вбирая в себя весь этот волшебный эликсир жизни.
Моя первая работа.
 Однако мой романтический флёр был грубо и безжа-лостно сброшен внезапно появившимся на аллее боссом. Его хмурый вид свидетельствовал о дурном расположении духа, явно его настроение было полярным по-отношению к моему: восхитительно безоблачному. Отрицательный заряд его физиономии указывал на плохой сон шефа. Было ли ви-ной тому несварение желудка, или какая другая причина тому способствовала – осталось тайною за семью замками. Как бы то ни было, но на мои радостное приветствие и хва-лебную оду, посвящённую этому райскому уголку, он  только хмыкнул в ответ и высказался с недовольной грима-сой, мол, я приехала сюда не глазеть, а вкалывать! Да, при этом он даже слегка подтолкнул меня, указав на орудия труда, стоявшие за углом домика. Я проглотила данную мне лепёшку молча, взяла  щётку («шку;па» по - греч.) и стала с воодушевлением наводить чистоту.
 Просыпающийся персонал, выползающий в направле-нии «Мэ Жо», недоуменно таращился на меня. Все были сонными как полудохлые мухи, словно заторможенные.
Одна Иванка ободряюще улыбнулась и спросила, по-чему я так рано поднялась и уже работаю. «Мы начинаем работу с половины восьмого утра», – пожала она плечами. Я, молча кивком, указала на Николса,  который сидел как цербер строго напротив моей рабочей зоны, монотонно по-стукивал пальцами по крышке пластикового стола и внима-тельно наблюдал за каждым моим движением. Мне показа-лось, что он не доволен чем-то, и я с ещё большим рвением стала подметать тротуар, высвобождая его от пыли и листь-ев, которые ковром покрывали асфальт и спёкшуюся от жа-ры землю, не смотря на начало лета. Листочки были мелкие и серебристые, похоже, это олива, растущая всюду, переме-жаясь с веерами пальм, напрочь засоряла ландшафт. Под бдительным оком моего хозяина я, что называется, скорё-хонько вылизала отведённый мне участок и подошла доло-жить о выполнении порученного мне дела. Хозяин поднялся с  насиженного места и повёл меня на новый объект работы. Вторым этапом мне предстояло убрать территорию раз в десять большую предыдущей. Следовало промести все дорожки в правой половине парка. Листву я набивала туго в чёрные полиэтиленовые мешки и таскала на общую кучу. Физически было тяжеловато, мешки были довольно объёмные, но в душе ещё пели птички от неземной красоты южной природы.
На аллее появилась Стефания, мы обменялись привет-ствиями на греческом. Она прошла в мини-кафе, располо-женном на воздухе, и стала вытирать столики. Вскоре и она покинула своё рабочее место, к моему удовольствию я снова осталась одна. Настроение было чудесное, мне казалось, будто я работаю на пленэре в райском саду, около сказочно бирюзового моря, которое освежало лёгким морским дыханием  и  безудержно манило своей прохладой. Но уже через пару часов я почувствовала, что начинаю уставать и стала потихоньку сбавлять темп. Внезапно кто-то тронул меня за плечо, от неожиданности я вздрогнула и чуть не выронила метёлку. Передо мной стоял поляк, высокий поджарый, с любопытствующим лицом, на котором выпирали острый нос и не менее треугольные скулы. Он окинул меня лукавым  взглядом стальных глаз, запрятанных под белесые брови, потом тихо, почти шепотом, начал что-то быстро лопотать  по- гречески.
Я с сожалением покачала головой: «Дэ каталавэ;но!» (;; ;;;;;;;;;;;!» - пер. с гр.- «Не  понимаю!») Потом я попы-талась объяснить, что ещё неважно говорю по-гречески. Тогда он стал повторять всё, что сказал, но гораздо медлен-нее. Из его слов я поняла, что работаю слишком быстро. Я пожала плечами, вспоминая напутствие Альбины, я чётко  уложила в мозгах, что всю работу, предложенную тебе, надо выполнять быстро и качественно. Видя, что ему не удалось убедить меня, поляк махнул рукой  и в сердцах, по-видимому, ляпнул всё, что он знал по-русски:
 – Николас тебя заёбжешь!!– и добавил по-гречески – «К;;;;;;;?»
Я покраснела, как девчонка, до конца не понимая, что он хотел выразить этими словами, но, интуитивно осозна-вая, что мне здесь, пожалуй, будет несладко. Поляк исчез с поля зрения в никуда, так же мгновенно, как и появился. Вскоре нас всех позвали на завтрак. На подносе каждому были предложены: стакан воды, кусочек хлеба, запечатан-ные в фольгу кусочек масла и джема. Полчаса ровно нам были отведены на трапезу («;;;;;;;»/«трапэ;зи»/ - пер. с гр.-  «стол»).
Ели мы на воздухе, сидя на бетонных скамьях под пла-таном, за деревянным общим длинным столом. Скамейка почему-то даже в такой жаркий день была холодной, и дол-го сидеть на ней как-то не хотелось. Собравшиеся за столом работники ели быстро, лишь изредка пе-ребрасываясь парою фраз. Теперь уже при всех поляк, переглядываясь с народом, стал рассказывать, как я работаю, и все весело смеялись. Я почувствовала себя как-то неуютно, поскольку понимала часть сказанного им, а потому сделала вывод, что плохо убираю. Стало неловко – за столом повисла пауза. Но тут Иванка, повернувшись ко мне всем корпусом, принялась объяснять, комментируя  Юзефа, что я, оказывается, работаю слишком быстро: ту территорию, которую я умудрилась убрать до обеда, поляк, прежде до меня, убирал в два раза дольше, т.е. весь световой день. Из чего всем ясно, что хозяин меня теперь замучает, нагружая всё новыми заданиями по самое некуда.
– Здесь нельзя сидеть и отдыхать нисколько, даже, если ты всё сделаешь быстро и хорошо, то надо сразу же идти к не-му и получать новую порцию работы, – так они объяснили мне, вдвоём с мужем, применяя при этом сразу три языка, русский, греческий и болгарский, когда уже совсем не хва-тало словарного запаса.
Я поинтересовалась у Богдана, откуда он знает русский язык. Он засмеялся и ответил, что хорошо учился в школе, и раньше там преподавали русский для всех  в обя-зательном порядке. Потом он немного сконфузился и сказал, что сейчас он немножко его забыл. Речь его была сбивчивой, но смысл понять было возможно, хотя иногда просто смешно слушать построение предложений из уст иностранца, даже болгарина. Я на секунду представила, каково же выслушивать меня грекам – не позавидуешь! Мысленно я поблагодарила Бога за то, что ещё пока имею возможность слышать пусть корявые, но такие родные русские слова. К тому ж все рабочие называли меня по имени – Света, а для греков я была Фотэни;, т.к. «;;;» («фосш»- пер. с гр. «свет»). Дело в том, что в греческом произношении нет сочетания [св], и говорить подобные звуки грекам тяжело. «Фотэни» идентично «Светлане».
– Что ж «с волками жить – по-волчьи выть!» – подумалось мне. Так я временно изменила своё имя, а возможно тем са-мым и судьбу, кто знает, причём не в лучшую сторону, увы.
Закончив лирическое отступление, вернусь к публици-стике.
Отпущенные на отдых полчаса быстро закончились. Господин приказал всем идти трудиться. Проверив, как я убрала парк, он довольно цокнул языком: «Кала;!» («;;;;!» - пер. с гр. - «хорошо»), – скупо, но  весомо одобрил хозяин и повёл меня к Иванке, которой приходилось между нами иг-рать роль  переводчика. Та показала мне, где взять инвен-тарь и моющие средства. Увидев, что я вооружилась всем необходимым, «ки;риэ» («;;;;;»- пер. с гр.- «господин») повёл меня к подвалу, в котором мне предстояло сделать гене-ральную уборку. Там он доходчиво перечислил всё, что мне надлежит вымыть: стулья, столы, стены, пол. Я согласно кивнула. Иванка показала мне, где можно набрать воду. Я даже обрадовалась, что буду работать в помещении. Сол-нышко («и;лиос» - пер. с гр.- «солнце») уже начинало припе-кать. Я с присущим мне «энтузазизмом» стала драить какой-то затхлый склад заваленный хламом пластиковой мебели. В дальнем помещении, а их было несколько, похо-же, когда-то находился приличный бассейн. Но теперь вода,  до сих пор покрывающая пол, пахла плесенью. Я разулась, глядя на свои изящные сетчатые тапочки, которые явно могли размокнуть. Босяком, героически сгребла всю воду из бассейна и промыла всё тремя водами. Стены, покрытые кафелем, тщательно промыла с порошком, добела оттирая рыжие ржавые пятна щёткой. Вобщем убрала на совесть. Ещё успела минут пятнадцать посидеть на стуле, искоса поглядывая на распахнутую дверь и прислушиваясь к шагам раздававшихся снаружи. Осталось вымыть лестницу на выходе, но тут появился босс.  Придраться было не к чему. Мебель стройными рядами, сияя белизной, стояла вдоль стен, он скомандовал, чтобы я шла за ним – мне стало нехорошо. Мы прошли вдвоём в помещение, отведённое под бассейн. Он открыл дверь, но, увидев, что и там чисто, недоумевающе посмотрел на мои ноги в капроновых тапочках в сеточку с нашитым сверху бисером. Ничего не сказав, он просто стал внимательно меня разглядывать. Я съёжилась под его изучающим пытливым взглядом – он, видимо это почувст-вовал и ободряюще потрепал меня за подбородок.  Я еле удержалась, чтобы не сказать господину какую-либо га-дость. К счастью или, к сожалению – не знаю, но если бы я и хотела высказать то, что желала, я бы всё равно не сумела произнести этого на его родном языке. Тем временем убор-ка подходила к завершению. Я домывала последнюю сту-пеньку, пятясь задом на улицу. Услышав чьё-то восторжен-ное «Охо! О!», я резко обернулась. Позади меня стоял хозя-ин и игриво крутил своими лапищами вокруг моего нехило-го зада, явно выражая радостное возбуждение. С тряпкой в руке я шарахнулась к стеночке и, похоже, так вырази-тельно посмотрела на него, что он понял меня без переводчика. Выражение восхищения на его физиономии сменилось мгновенно на кислую и недовольную мину. Тихо ругнувшись, босс пошёл прочь, о чём-то рассказывая на ходу подошедшему поляку.
Закончив уборку, я нашла Иванку и спросила её, где мне можно отыскать хозяина. Она ответила, что точно не знает, но надо попробовать сходить в начало аллеи, может быть, он находится сейчас там, и показала в направлении, откуда я прибыла. Я обрадовалась неожиданной возможности прогуляться по территории кемпинга свободным человеком. Хозяина никто  не видел, из всех встречавшихся по пути мне людей.
Я прошлась почти по всей  территории и дошла до кра-сивого деревянного резного забора, который был слегка приоткрыт. Я невольно заглянула туда – Боже! Какое чудо! Предо мною был огромный круглый бассейн с прозрачной водой цвета аквамарина. В воздухе витала лёгкая попсовая мелодия на английском языке. Две пары лениво нежились на лежаках, подставляя солнышку и без того поджаренные спины и впалые животики. Я поспешила удалиться, не нарушая  эту идиллию. Было ясно, что предо мною элитная зона, и господину Николсу вряд ли понравилось бы моё праздное любопытство.
Остальные отдыхающие здесь были попроще. Народу было немного, сезон только начинался: три или четыре се-мейных пары с детьми, возраст родителей от тридцати до сорока. Жили они в домиках. Одна из отдыхающих явно принадлежала к арийской расе, т.к. спрашивала меня на плохом английском: откуда я родом, когда, проснувшись, шла к умывальнику, потом, смущаясь, сбивчиво обронила несколько отрывистых немецких фраз. Мы с ней немного поболтали, насколько это было возможно.
Ещё в парке мне попалась на глаза стайка молодых иностранцев – тоже не греки, а скорее американцы. Те жили прямо на территории парка в палатках, совсем рядом с морем, романтики. С молодёжью я познакомилась, когда подметала дорожки в пяти метрах от их обитания. Девушка, стройная как тростинка, выползла из палатки в десять часов утра: растрёпанная, но довольная. Щурясь на солнце, и протянув к небу локотки, она  вдруг обнаружила даму с метлой, разумеется, это была я. Представляю её состояние! Я попыталась сгладить впечатление, вежливо поздоровалась с нею по-гречески. Она только улыбнулась. Тогда я произнесла приветствие по-английски – сработало: она ответила на пожелание доброго утра взаимностью. Им то-уж точно утро обещало быть добрым – дай-то Бог! Пусть хоть кому-то на этой  Земле будет хорошо. К тому же молодость она уже хороша сама по себе. Но если есть возможность проснуться свободным туристом, да  ещё в таком чудном месте – это дорогого стоит! Редкая фишка и выпадает такая в жизни не каждому, вероятно её должно заслужить,  или просто родиться в надёжном месте и в нужный час, а впрочем, истина лишь в том, что пути  Господни  неисповедимы.
  Что-то я отвлеклась от темы, т.о., не найдя  Николса, я вернулась в район кухни, снова обратилась к Иванке за подсказкой, чем же мне дальше заниматься, может быть, хозяин дал ей какие-либо указания относительно моей персоны? Девушка попросила помочь ей развесить постиранное только что бельё. Я поднялась на крышу по лестнице ведущей вверх, расположенной вдоль стены дома, и развесила простыни, выстиранные болгарочкой, потом спустилась вниз в гладильню и помогла ей сложить стопками полотенца. Между делом мы с Иванкой тихо, но оживлённо болтали. Тогда-то я узнала, что Стефания и Юзеф  не являются семейной парой, хотя они были похожи даже внешне, что, говорят, служит признаком счастья для влюблённых. Иванка раскрыла мне маленькие тайны местного сообщества: оказывается, у Стефании есть маленькая дочка, здесь в Греции, и она частенько уходит к ней на ночь.  Приютила она свою крошку у гречанки и платит ей за присмотр. Стефания в кемпинге долгожитель – уже два года работает. Хозяин с ней в хороших отно-шениях. Сама Иванка – только полгода, а муж у Николса работает уже целый год. Забрал её сюда, потому что сама напросилась: очень уж без любимого скучала. «Он так не хотел», – говорила с чувством Иванка, –
« чтобы я работала в этом месте».
Но она настаивала, и муж уступил её просьбе.
– Сначала,– продолжала делиться своими воспоминаниями болгарочка, – «я плакала все ночи. Так – две недели. А по-том муж поговорил с хозяином, и мне стало легче. Теперь хоть и тяжело, но я уже привыкла»,– она немного помолча-ла, а затем, как-то виновато, попросила меня:
–Тебе лучше уйти, а то придёт Николас, и будет кричать, что мы болтаем.
Я с сожалением покинула помещение и пошла на солн-цепёк, т.к. не знала, куда мне деться, чтобы быть на виду,
если босс вернётся. К тому времени выяснилось, что он с сыном уехал в город, но к обеду обещал прибыть. Вскоре появился Сам, проверил выполненную работу и сказал, что в  пятнадцать часов –  обед.
  Снова всей честной компанией собрались за столом. На этот раз на подносы нам было поставлено «второе»: спагетти в томатном соусе и, как мне разъяснили старожилы, в блюде, похоже, присутствовали кальмары.  Макароны были переварены изрядно и склеенная «кровавая» масса, не только не выигрывала от наличия томатной пасты, но начисто отбивала аппетит даже у голодных рабочих. Надо заметить, в еде я не привередлива, но доесть это месиво, не смотря на зверское желание поку-шать, так и не смогла. Короче – это диетическое меню для похудения, не вдохновляло и остальных.
 Иванка, та попросту выбросила свой обед у забора – собакам, я последовала её примеру. Но Иванке-то потом муж принёс  какие-то консервы, и они всё же пообедали. На мой удивлённый взгляд, мол, откуда эта роскошь, она объяснила мне, что в кемпинге есть буфет, где можно купить что-нибудь поесть. Глядя  на всеобщее нежелание поглощать  пищу приготовленную для рабочих, я не выдержала (язык мой – враг мой!) и выказала своё недовольство:
– Интересно, кормит ли наш хозяин свою жену такими же аппетитными харчами!? – все весело засмеялись, но тут я заметила колючий взгляд Стефании и осеклась, по-видимому, не зря. Спустя некоторое время она  ни с того ни с сего, вдруг, поинтересовалась, как мне спалось, и недву-смысленно намекнула на связь, с наивным видом спросив, как бы промежду прочим, почему это хозяин предоставил мне отдельный домик.
 – Мы все живём вместе –  вон там, –  махнула рукой  Иван-ка в сторону беленьких вагончиков, стоявших особняком от кемпинга. Что я могла ответить, слова Стефании, переве-дённые  Иванкой, привели меня в некоторое замешательст-во. Я полагала, что у каждого из служащих есть свой уго-лок. Почему это Николас, старый пень, поселил меня от-дельно, осталось для меня загадкой.
Скандал.
И вот, наконец, я добралась до кульминационного мо-мента, который повернул, по-видимому, хозяина ко мне фи-лейной частью. Так вот, обед закончился. Господин опять уехал. Ко мне подошёл его наследник и безапелляционным тоном приказал идти за ним. Я повиновалась, что ж мне ос-тавалось – такова была воля Николса. Сын хозяина меня просто ошарашил, подведя  меня к мужскому туалету, и произнёс сакральную фразу, вот её дословный перевод: «Мыть и чистить здесь очень хорошо».
Кому хорошо? Не поняла! Обалдеть! Я попыталась возра-зить, что эту работу, я видела, делает уже Стефания.
– Теперь вы будете,– догадываясь, перевела я сказанное сы-ном хозяина в мой адрес недовольным тоном.
И добавил:
–Так хочет мой отец.
Слёзы наворачивались на глаза, но ничего не попи-шешь: «Назвался груздем – полезай в кузов». Я  уныло по-плелась за инвентарём. Расстроенная пожаловалась Иванке, та ободрила: «Ничего, потом, быть может, будет и другая работа». На мой непраздный вопрос: «Мыла ли она сорти-ры?» – Иванка ответила, что её муж уговорил хозяина не давать ей эту работу. Опять муж – заступник и опора. А я-то здесь – одна одинёшенька. Мне стало себя ещё жальче, до соплей. Но скрепя сердце, я потащилась в сральню (да простит меня культурный читатель!). К моему ужасу, ос-мотрев место подвига, я обнаружила, что в одной кабине не только дурно пахнет, но какой-то негодяй, а может просто несчастный, не добежал до унитаза, а потом ещё и, про-скочив его невзначай, обделал всё пространство вокруг дриснёй (ещё раз прошу прощения за столь образные выражения). Я выскочила оттуда, как ужаленная.
– А, собственно говоря, что тут такого? – скажет мой ува-жаемый читатель,– всё естественно.
 Да, но, право, легко рассуждать вдали от этого кошма-ра. Это был такой диссонанс с окружающей до этих пор ме-ня потрясающей красотой, что моя тонкая душа поэта и ху-дожника завопила от возмущения.  Такой звонкой мораль-ной оплеухи я никак не ожидала. Пожалуй, я попросту ещё не была готова к подобному испытанию. (О! Как жестоко судьба позже наказала меня за эту невинную брезгливость. Теперь я приняла это событие как урок, но, не буду забе-гать  далеко вперед «поперёк батьки в пекло».) Всему своё время.
Наревевшись вдоволь, я скукожилась от ожидания вхо-дящего в любой момент иносранца /в данном случае имею полное право опустить одну букву («Как велик и могуч  наш родной русский язык!», –  всецело согласна с мудре-цами)/. Кое-как, взяв себя в руки,  я надела резиновые перчатки, насыпала кругом чистящее средство, ухлопав сразу половину пачки, понимая, что это вряд ли придётся по вкусу хозяину. Хорошо хоть перчатки мне, наконец-таки, выдали по случаю. Задыхаясь от вони, плача кроко-дильими слезами, я не заметила, как сзади, будто ниндзя, подкрался  хозяин.
– Что ты делаешь? – заорал он  во всю глотку. – Брось  щёт-ку!
Я в испуге бросила её тут же рядом с унитазом.
– Бери «сфунга;ри» («;;;;;;;;;»- пер. с гр.- «губка»)!
Я  взяла, а точнее он мне её сунул в ладонь и прямо-таки  чуть не толкнул меня в это дерьмо, объясняя при этом, что убирать следует получше. Это была последняя капля. Я, глотая слёзы, распрямилась, швырнула губку на пол и тихо сказала на родном русском языке, глядя господину в глаза:
 « А пошёл ты…» Фразу я не закончила, а,  развернувшись на 180;, направилась к умывальнику, сбросила говняные перчатки и стала тщательно мыть руки с мылом, медленно промывая каждый ноготок. Хозяин взбесился, он орал и визжал, как ниже пупа раненный. Я окунула лицо в при-горшню холодной воды – я всё равно ничего уже не пони-мала. Кажется, и он это просёк. 
– Ладно, какую же ты работу хочешь?– выдавил он из себя.
Я ответила, что умею всё: мести на улице, мыть посу-ду, убирать в домиках, гладить, стирать бельё, только не это – характерным отталкивающим движением руки в сторону кабинок  я закончила свой монолог.
– Поедешь домой!– не унимался босс. «Да;кси» («ладно»), –сказала я и вышла на свежий воздух. Море и всё, что окру-жало, больше не радовали меня – чувства усохли. Склонив понуро голову, я побрела к домику. Меня догнала Иванка.
– Света, – волнуясь, сбивчиво начала она  объяснять суть разговора. – Хозяин тебе сегодня даёт другую работу!
– Какую? – вяло поинтересовалась я. – Может быть, обмыть кого-нибудь в морге, так это я, пожалуйста.
Иванка смотрела на меня испуганно, явно не понимая совсем сказанные мною слова.  Тем не менее, она продол-жала:
– Пойдём покажу.
– «Вэ;вэа!» («;;;;;;» -пер. с гр.- «конечно»), – согласилась я.
До двадцати часов вечера я исправно гребла листья, затем складывала их в мешки и потом таскала на «свалку» в конце аллеи. Под конец работы устала до чёртиков. Жара валила с ног. Сняв головной убор, работала я без кепки, чтобы не драконить хозяина, который показал на неё и на-мекнул, буркнув что-то вроде:
– Не на пляж ты приехала, женщина, а пахать!! – Мой кру-изный стиль раздражал его, как красная тряпка тореадора  разъярённого быка.
Во время работы ко мне опять подошёл поляк, и стал жаловаться, что  Николас его ругает,  хозяину теперь кажется, что он медленно стал работать. Я, приложив руку к сердцу, извинилась.
– Давай покурим, – предложил мне сигарету поляк.
Я отказалась, пояснив, что берегу своё здоровье. Он уди-вился, потом начал заливать, что, мол, одной мне здесь со-всем будет плохо. По-русски говорил он неважно, но понять смысл было возможно.
– Что ты делаешь сегодня вечером? – поинтересовался он, как бы, между прочим.
  Я ответила, что буду отдыхать от рабства. Он сочувст-венно покивал и сказал, что придёт в гости. Я резко возра-зила, что гостей я не жду.
– Я сильно устала и буду спать,– подытожила я разговор. Но он не унимался:
– Одна? – недоверчиво переспросил поляк.
  Я утвердительно мотнула головой.
– Ладно, мы еще увидимся, - пообещал он, обнадёживая одинокую даму, и поспешил отойти прочь, так как по аллее шёл хозяин.
Похоже, что я ему была как бельмо на глазу! Он оста-новился напротив и стал меня упрекать, будто бы я накла-дываю неполный мешок листьев. Я возразила, стараясь со-хранять полное спокойствие:
– Я ношу мешки часто, и, потом, разве я плохо убираю, гос-подин Николас?
Он посмотрел на меня, как на букашку. И тоном, не терпящим возражений, отчеканил: «Это мало!». Он стоял, наблюдая за моими действиями, пока я не набрала полный мешок листьев и словно негр на плантации, погрузив эту тяжкую ношу на плечо, потащила  на выброс. Пятьсот мет-ров – хороший марафон: болели руки, ныла спина, подка-шивались ноги, кружилась голова. Казалось – работе не бу-дет конца.  Но наступил момент, когда всё же остался не-большой кусочек – вокруг пальмы. И даже тут, напоследок, я умудрилась проколоть себе  палец, до крови: оказывается эти маленькие молодые пальмочки настоящие зелёные ёжики! Что делать, завернула палец листиком и продолжала вкалывать, пока вся территория не была мною очищена до блеска. В девятнадцать часов тридцать минут закончился трудовой рабочий день. На ужин, подойдя к раздаче, я увидела хозяина, тот дал мне понять, что ужинать я буду у себя в номере. Я была крайне удивлена, но решила промолчать.  В комнате поставив поднос на столик с очередной порцией бурды из макарон с томатиком, я села ужинать. Есть совсем не хотелось. Поковырявшись в тарелке, я отставила её в сторону, выпила стакан воды с кусочком честно заработанного хлеба помазанного сверху маслом.
Без стука, как к себе домой, зашёл  босс. Посмотрев на почти нетронутое блюдо, недовольно спросил, почему я не ем. Я ответила, что не голодна. Выдержав паузу, я в свою очередь спросила его, почему не закрывается дверь и где ключи от номера. Он аж передёрнулся:
– Утром будут тебе ключи! – процедил он сквозь зубы и вышел вон.
 Я открыла дверь нараспашку – проветрить перед сном по-мещение. Стало прохладнее, вскоре  и совсем свежо. Похо-лодало как-то резко,  с моря подул ветерок. Всё усиливаясь, он раскачивал кроны деревьев. Под тягучее унылое завыва-ние ветра я незаметно для себя впала в тяжёлый прерыви-стый сон. Ночью, проснувшись, смутно ощущая в душе ка-кое-то беспокойство, я вышла из домика.
Хотелось пить. Прямо передо мною росла абрикоса «вэри;кока» («;;;;;;;;» - пер. с гр. - «абрикосы»), табличка у дерева гласила: «Не тронь!» или что-то вроде: «Не влезай – убьёт!». Искушение было слишком велико. Я потихоньку подошла к стволу и осторожно качнула его из стороны в сторону. Четыре больших зеленоватых, ещё недозрелых, абрикоса упали в траву. Я наклонилась и собрала урожай, при этом почувствовав прямо звериный голод. Помыла фрукты в умывальнике и тут же их слопала, причмокивая от удовольствия при свете всё той же всепрощающей, со всеми согласной, мудрой старушки Луны.

Насытившись, ублажив пакостника голода, утолив жажду, я  вернулась в свою опочивальню и вновь заснула, но уже более спокойно, безмятежно.

День второй. Ветер перемен.
Проснулась рано, но наученная горьким опытом, я те-перь не высовывалась из домика, не спешила попасться на глаза хозяину. Приведя себя в порядок, я подождала, пока поднимется народ. И только, когда услышала голоса, воль-ной походкой вышла и кельи. Сразу же, лоб в лоб, столкну-лась с Николсом. Приветливо поздоровалась, но наткнулась  лишь на его холодный изучающий взгляд. Кивнув, он тут же, молча, указал мне на инструмент. Я взяла «сшкупу» и …О! чуть не взвыла от боли - кроваво-красный мозоль не позволял мне держать орудие труда. Около часу я старалась не подавать вида, что мучаюсь от нестерпимой боли, ведь каждый взмах метлы доставлял мне страдание.
– Нет, этот монстр не получит такого удовольствия – на-блюдать мои стоны, – уговаривала я свою плоть потерпеть ещё немного (всего лишь рабочий денёк!). Я не выдержала и поняла: нет, я не герой –  больше невтерпёж. Надо идти к Николсу на поклон, просить хотя бы рукавицы.
Ветер не утихал, словно сговорившись с хозяином, решив проверить меня на прочность. Листья галопом пере-летали через дорогу: с одного  края газона на другой, кру-жась в какой-то сумасшедшей свистопляске. До коликов ныла спина, каждое движение давалось с трудом. Босс, не видя моих прежних рекордов, взбесился, наблюдая лишь мою заторможенность, явившуюся следствием разбитого вдрызг, неприученного к такой физической нагрузке,  измученного организма. Похоже, я его теперь не устраива-ла. В результате, нервы его сдали – он подхватился с места как ужаленный,  подбежал ко мне  и заговорил так быстро по-гречески, что я ничего не поняла совершенно.
В моё сознание вихрем врывались лишь отдельные слова, а по его красноречивому выражению распалившейся от гнева физиономии, я понимала его настроение.
– «Ты та пи афто;?» ( «;; ;; ;;; ;;;;» - пер. с гр. - «Что это зна-чит?»), – в недоумении поинтересовалась я.
– «;; ;;;;;;;;;;;!» ( пер. с гр.- «Не  понимаю!»), – парировала я его новую атаку неизвестных моему разуму  греческих слов. Ах, как мне хотелось при этом добавить «старый козёл!», но, увы, мой лингвистический запас был ещё мизерно мал.
– Не понимаешь?– заорал он не своим голосом, да так, что вены вздулись на его шее, натянувшись как стальной трос, схватил мою кепку с козырьком и швырнул её на асфальт (На этот раз, поутру, я решила не париться и, после некото-рых колебаний, всё же кепку надела).
Затем,  заскорузлым длинным пальцем ткнул на мои маленькие  стильные чёрные тапочки (Коко Шинель отды-хает со своим маленьким чёрным платьем!), потом вызы-вающе выпятил вперёд ногу в своём грубом чёрном ботинке (и это в такую-то жару, может у него подагра, и бедного хозяина стоило пожалеть?), и злобно  неистово прошипел:
– Ты приехала сюда гулять, а не работать!!!
Выслушав господина,  я,  внешне сохраняя спокойствие, подобрала кепку, одела её на голову, извинившись и, пожав плечами. Подойдя к хозяину, продемонстрировав ему свою кровавую трудовую мозоль,  вежливо попросила перчатки. Глаза его просто округлились: я приняла к сведению, что рукавиц от этого жмота  мне не дождаться. Что ж, я вновь принялась  яростно грести эти грёбаные бесноватые листья. Я собирала их в мешок, расчищая дорожку по нулям, но стоило мне обернуться, я с ужасом видела: дорожка словно заговорённая, как прежде сплошь была покрыта, вихрящей-ся в диком танце листвой. У меня опускались руки, но не-много поразмыслив, я сменила тактику и решила попробо-вать поймать ветер. Я прошла далеко вперёд, чтобы исполь-зуя его силу, мести  не навстречу ветру, а постараться рабо-тать с ним в дуэте. Но мои романтические грёзы были мгновенно разрушены озверевшим боссом:
–«Пу пас?» («Куда ты пошла?!»)
Я остолбенела: «Какой пупа;с?» Ошалевшая, я стояла, выпучив глаза, уже абсолютно не понимая, чего он от меня хочет.
– «Какой пупас?» – бессмысленно повторяла я.

Затем  я стала объяснять ему, что «аэ;рас» («ветер») дует слишком сильно и, потому, я хотела начать мести с другой стороны. Но слов у меня не хватало. Почувствовав себя совершенно беспомощной, я махнула на всё рукой сверху вниз. Теперь я стояла и просто наблюдала, как разъ-ярённый  господин Николас, этот старый пень, размахивает руками и что-то весьма красноречиво, в пустоту, впаривает по моему адресу. Наконец до меня начал доходить смысл.
– Поедешь обратно в Афины,– натужившись, выдавливал он свистящим шёпотом.
Я развела руками, бросила посреди дороги чёрный по-лупустой мешок, который тут же закрутился, увлекаемый потоками шального воздуха. Будто в немом триллере, шур-ша и сверкая на солнце глянцевыми боками, он помчался прочь от нас и от огромной тёмной массы подобных ему со-братьев, ютившихся в общей куче позади аллеи. Вдохнув поглубже, я, наконец, бросила   на землю ненавистную «шкупу», которая словно грубой наждачной бумагой тара-нила мою нежную кожу.

– В Афины? – переспросила я.– Ну, в Афины, так в Афины! – уже весело и даже как-то неестественно задорно, с вооду-шевлением, подтвердила я.
Николас явно не ожидал такой реакции, похоже, он забыл, что перед ним русская дама, а русские, как известно, не сдаются! На какое-то время он даже замолчал, но потом, оглядываясь по сторонам, как затравленный зверь, стал го-ворить мне, что б я собирала чемоданы, и, чтобы он меня здесь больше не видел.
«Ну, уж, дудки!» – подумала я. Уже окончательно разо-злившись, я непроизвольно, топнув ногою, уперла руки в боки и громко, отчётливо, медленно смакуя каждое слово, стала объясняться с ним на английском языке. Я говорила ему:
– « I shall not go out of campsite. You are obliged me to buy ticket to way back! »
« Я не поеду из кемпинга. Вы обязаны мне купить билет на обратный путь!», – и добавила, мечтательно закатывая глазки: «On white liner» (На белый пароход).
– Я не уеду из бунгало! Вы должны мне купить билет! Яс-но!? – всё больше распаляясь, уже не контролируя себя в полной мере, перемежая греческую речь с русской, снова переходя к международной английской, выкрикивала я, на-стаивая на справедливом решении конфликта, согласно бу-кве закона.

  Хозяин на глазах покрылся испариной, мне даже стало его чуточку жаль. Тем временем, кто-то из посто-яльцев-иностранцев, по-видимому, заинтересовался сложившейся ситуацией и вышел на крылечко, словно на ринг, в красных спортивных трусах. Кто же? Ба! Да это же немец: с его женою мы  вот только недавно познакомились. Я игриво, повернувшись вполоборота к иностранцу, произнесла:
– Гуд монин!(« Good morning!» – «Доброе утро!»).
Немец заулыбался, как будто мы сто лет знали друг друга.

Ситуация становилась забавной: хозяин  явно пошёл напопятную. Он цыкал на меня, приложив палец к губам. Я же пыталась внушить ему, что хотя я скверно говорю на греческом, но зато неплохо на английском, что дорогого стоит,  особенно тогда, когда престиж господина  от этого может вдруг пострадать. Хозяин был не дурак – сообразил, что пахнет жаренным.
– «Ладно!» – сдался Николас. – «Сиди и жди».

Всё-таки моя бунтарская кровь взыграла не на шутку. «Финита ля комедия». Я, резко повернувшись вокруг своей оси, направилась в сторону домиков.

– Ну что ж, – успокаивала я себя любимую, – чему быть – того не миновать! Значит –  не судьба, – заверила я себя и плюхнулась на одинокий стул, уныло торчащий посреди комнаты. Слезы горючим потоком душили горло, стремясь лавиной водопада обрушиться сквозь шлюзы моих глаз.
– Не дождётесь! – погрозила я лихо закрученным кукишем  и стала насухо вытирать предательски щипавшие вспухшие от слёз красные глаза. В комнату вломился хозяин и  молча, сунул телефон в руку. Меня прорвало, захлёбываясь, я вкратце изложила Альбине свою историю. Конечно же, я не забыла сказать главного, то, что этот гнусный человек не желает покупать мне обратный билет,  и, всё ещё хлюпая носом,  подвела  печальный итог: работу я уже потеряла. 

Альбина подтвердила мои догадки:
– Если ты даже не подходишь хозяину, он всё равно обязан по договору оплатить тебе обратную дорогу.
После разговора с золовкой я почувствовала себя уве-реннее и вновь предъявила хозяину кемпинга свои требова-ния. Николас взбешенный выбежал прочь.

Спустя полчаса ко мне зашла Иванка, мы с нею по-шушукались по секрету, из чего я узнала, что её мужу шеф приказал отвезти меня в порт и купить там билет для моей персоны. Я искренне обрадовалась. Мы тепло обнялись с Иванкой, искренне жаль было расставаться с этой очарова-тельной девушкой. Только в ней, по крайней мере, так мне казалось, я нашла  союзника на этом рабском уголке пре-красной и ни в чём не повинной Земли.
Иванка пыталась оправдываться передо мною. Она чувствовала себя где-то виноватой и сокрушалась, что не объяснила мне, какой человек Николс и, как нужно у него работать, чтобы не впасть в немилость.               
– Ты вчера быстро, быстро убирала,– говорила она, – надо было не так. Ты всё очень хорошо делала, не рас-страивайся, ему понравилось. Может, ты попросила бы хозяина…

– Нет!– отрубила я. – Прости, но такое рабство не для ме-ня,– брякнула и осеклась, так как поняла, что этими словами
очень обидела  Иванку. Её плечи сразу как-то съёжились, и она предстала такой беззащитной, что в эту минуту я пере-стала уже жалеть себя, мне стало тревожно за неё.
– Ну, да,– кивнула Иванка, – я хоть с мужем.
Мы пожелали друг взаимной удачи,  отчётливо пони-мая, что больше никогда в жизни не увидим друг друга. По-прощались. В горле стоял комок.
Возвращение в Афины.
И вот я уже за пределами этого фальшивого Рая.
По накатанной дорожке колесим в обратном направлении с сыном хозяина и с шофёром-болгарином в микроавтобусе. Молчим, лишь изредка перебрасываемся словами. Подъеха-ли  к морскому вокзалу, грек пошёл окупать мне билет, шо-фёр обернулся и сказал:
– Не переживай, Света, ты работала очень хорошо, не понимаю, почему хозяин убрал тебя.
Потом, чуть выдержав паузу, добавил:
– Ты запомни: грек – не человек!
 Это было сильно сказано, к тому же от всей души.
 В итоге, билет мне был куплен, мы дружески попрощались с болгарином. Я напоследок наговорила кучу ком-плиментов о его жене и попросила беречь Иванку как зеницу ока. На том и расстались.
И снова я вольной птицей гуляю по морскому берегу. Кругом полно иностранцев. Я исподволь рассматриваю их, вслушиваюсь в ту речь и никак не могу принять её к сердцу. Не ложится мне на душу их говор. И я полагаю, что слои нашей  культуры перпендикулярны друг другу. Несомненно, мы пересекаемся в какой-то точке бытия, пожалуй, у самого основания, т.к. общая религия не может нас не объединять, но во всём остальном мы, попросту, диаметрально противоположны.
В ядре своём русский народ щедрый открытый пря-мой, а греки же – расчётливы и себе на уме. Хотя, надо при-знать, что и там и тут есть исключения, не без этого. Стоит ли обо всех греках судить по одному непутёвому экземпля-ру, встреченному мною на тернистом  эллинском пути нелегального характера?!
 Прощай,    - остров Эллады. Ты создан  Богом для наслаждения жизнью и любовью, а у меня была  совсем другая цель – меркантильный интерес, проще говоря, мате-риальное благо. Видимо мы не совпали, а как  жаль!!! Как говорят греки: «Ты кри;ма! («;; ;;;;;»-пер. с гр.- « как  жаль»).

 От лирического отступления меня  пробудила сама действительность. Подошёл  «фэ;ри-бот» («;;;;-;;;;»- пер. с гр.- «паром»). Это было чудо –трудно передать словами – ко-рабль красивый как мечта.
Пена бурунами клубилась под его мощным телом, перемежаясь с изумрудно-бирюзовой до голубизны неправдоподобно  яркой глянцевой водой. Ах, как хотелось нырнуть ласточкой в эту бездну. Тут же, на ум приходили печально знаменитые слова странствующего Калиостро: «Сия пучина поглотила её…» А мне так хотелось жить и не просто, а смачно, со вкусом.
 Открылись огромные врата, куда спокойно загоняют три КАМАЗа, паркуют автомобили. Люди потянулись к трапу, я – следом. А дальше до банальности просто: – Ваш билетик, кири;а («;;;;;»- пер. с гр. - «госпожа»).
 Заметьте – госпожа! А только что, будто бы, была рабыня. Стоило, право, хотя бы ради этой смены статуса, очутиться на свободе, пусть и ненадолго.
– «Проходите направо и вверх».
Теперь я путешествовала на втором ярусе, классом по-ниже. Осмотрелась: кресла как в кинотеатре, напротив – бар. Позади посадочных мест площадка, которая ненавязчивым сервисом выводила к помещениям для нужды: девочки налево, мальчики направо. Современный интерьер. В компактных пластиковых прозрачных витринах с металлическими стойками – реклама товаров любой продукции: от мини-бикини до крутых навороченных камер слежения – вобщем, что душеньке угодно. Всё для людей, чтобы с пользой проводили время, тем более на этот раз «кора;вль» («вапо;ри», «пли;о» - «;;;;;;» «;;;;;» - пер с гр.-«корабль») был не скоростной, хотя  и впечатлял внешними формами.
Путешествовать предстояло дольше в два раза, но меня это не расстраивало, а скорее наоборот. По поводу морской качки я не переживала, поскольку у меня в арсенале были таблетки, презентованные немцами в аэропорту: их дейст-вие распространялось на все виды транспорта, им были подвластны воздух, суша и вода. Созданные немцами, сде-ланы они были качественно и обеспечивали благоприятное состояние здоровья  с гарантией на все 100%. К тому же, у меня теперь в запасе, как выяснилось,  была уйма времени, вероятно, чтобы я могла спокойно подумать о случившемся, проанализировать ситуацию, наконец, просто поглазеть вокруг и понаблюдать за людьми. Осмотревшись, я заметила: на корабле присутствовало много иностранцев, но всё же в массе преобладали эллины.  Было по всему видно, что такая морская прогулка для них являлась привычной, ну, скажем, как для нас – поездка в трамвае – и, в некотором роде, даже немного скучна.  А меня интересовало всё. Я, набравшись смелости, наконец-то, решилась оторвать свой зад от кресла, и поднялась на верхнюю палубу корабля.

О, Бог мой! Словами нельзя описать эти ощущения. Яркое южное солнце слепит глаза даже через затемнённые очки, солёный морской ветер силой тащит тебя к борту. На-клоняясь над парапетом, кажется,  летишь вместе с зазе-вавшимися, и плавно скользящими в потоках воздуха, рас-творяющимися от неги, томными белоснежными чайками. Свежий ветер треплет волосы и изредка доносит капли жи-вительной влаги, и вот ты эротически облизываешь полные разгорячённые губы, реально ощущая кожей случайный по-целуй моря. И замираешь в немом восторге.
Очень хочется, уважаемый читатель, чтобы Вы почув-ствовали хотя бы сотую долю того, что я ощущала в те сла-достные мгновения!
 Но, вот паром прибыл в Афины. Роскошным видом на столицу Эллады наслаждались все, кто пожелал подняться на верхнюю палубу. Затем народ устремился вниз по трапу. И вновь я на суше. На душе скребут кошки. Невесёлые мысли бродят в моей головушке. Как я встречусь с родст-венниками? Наверняка спросят: «Сдрейфила, слабачка?! Что кишка тонка?». И потом, за меня в «графи;о» были уже уплачены 150 €, а я получается вот так, крутанула задом, выкинув эдакий фортель, и возвратилась «ни солоно хле-бавши».
На выходе из морского вокзала прибывших в Афины атаковали таксисты. Они наперебой предлагали свои услу-ги. Я и оглянуться не успела, как моя тца;нда («;;;;;;»- пер. с гр.- «сумка») перекочевала в багажник машины наиболее шустрого таксиста.  Про себя я решила, видимо у меня всё-таки колхозная внешность, коли меня так быстро выхватили из толпы людей, но потом дошло, что на мне одета марлёвка с синим узором, почти национальной украинской вышивки. Уже сидя в машине, я поинтересова-лась, сколько будет стоить проезд, назвав адрес.
– Пятнадцать евро, – не задумываясь, выдал шофёр.
Я обалдела, но поскольку другого выхода не видела, то согласилась на эти варварские условия, и мы помчались, лавируя в потоке машин. При этом водитель управлял «ав-токи;нито» одной рукой, а другой регулярно крестился, стоило впереди показаться любой даже самой малой церк-вушке.
 Я сначала оторопела: чего это он всё время крестится – не уверен, что доедем? А потом сообразила-таки, что это национальная традиция греков: видишь храм Божий – пере-крестись, тебя не убудет, лишним обращение к Господу не бывает. Кажется,  в былые времена и у нас на Руси это приветствовалось. Не мешало бы возродить этот старинный обычай. Может быть, осеняя себя  крестом, люди б чаще задумывались о своих поступках, меньше бы совершали грехопадений. Так размышляя о высоких материях, я и не заметила, как мы оказались на знакомой улице. Показались уже хорошо известные мне ориентиры «плати;я»(«;;;;;;;»- пер. с гр. - «площадь»), затем жизнеутверждающий цветочный магазин и, наконец, вот он: город мёртвых «некро;полис» –  «некротафи;о» («;;;;;;;;;;;» - пер. с греч.- «кладбище»).
Мне как-то было не по себе с самого начала моего пре-бывания в Греции, что именно это гиблое место являлось условной точкой отсчёта, главной направляющей нашего местопребывания. Но приходилось с этим мириться, как го-ворится, на всё воля Божья.
Визит мой не был неожиданностью, Альбина с Алёной уже ждали моего появления на квартире. Обсудив моё не-адекватное поведение, всё же пришли к выводу, что мир не рухнул.  Уже через день я самостоятельно добиралась, что называется, к чёрту в пасть, а именно, «;;; ;;;;;;; ;;;;;;;» (пер. с греч.- «к площади Омония»), туда, где количество полицейских, думаю, равно количеству олив, произрастающих на плантациях этой чудной страны. Но всё обошлось. Немного поплутав в метрополитене, я обратилась с просьбой к продавцу прессы, подсказать мне нужное направление выхода, та, конечно, согласилась. Так я  благополучно выбралась из подземелья. Очень скоро я добралась до «графи;о». Люба, разумеется, была уже в курсе произошедших событий. Долго со мною не сюсюкая, офисменеджер сразу перешла к делу и предложила мне единственный вариант:
– К бабушке!!! Для компании. Там и язык выучишь, – подвела она жирную черту. А в Афинах пока для тебя рабо-ты нет.
 Что мне оставалось – только дать полное и безогово-рочное согласие,  смиренно принять её выбор. Не могла же я и дальше сидеть на шее у родственников. Снова на остров! На этот раз меня ждали  острова Кикла;ды, а если уж быть предельно точной, то неповторимый по красоте своей, остров А;ндрос.
Поездка на остров. Короткое знакомство.
13 июня (как после этого не верить в нумерологию?), т.е. ровно через день после моего возвращения, Альбина проводила меня на автобус, конечная остановка которого была обозначена, как «лима;ни Рафина» («;;;;;;» - пер. с гр. - «порт»). Словно по заказу, напоследок в автобусе, какой-то чудик на гармошке играл русские  напевные мелодии и даже пропел пару куплетов жалостливых русских песен: разбередил душу так, что слёзы просились наружу.  Сердце сжалось от какого-то неясного предчувствия беды. Теперь-то я знаю наверняка – это свобода прощалась со мною.
Ирония судьбы: выйдя из автобуса, я опять одна стою на чужеземном морском берегу. Крупный порт, кораблей – море. Куда идти? Сумка кажется многопудовой. Жару всё же смягчает лёгкий бриз,  и постепенно жизнь уже не ви-дится такой уж мрачной.  Тащусь по печённому солнцем асфальту, и вдруг слышу, как  женщина лет пятидесяти пя-ти, стоящая у таксофона непринуждённо болтает на чистом русском языке. Я не верила ушам своим, но это была удача. Я мысленно благодарю Бога, знакомлюсь. У неё такое ми-лое истинно русское имя – Татьяна. Она рада мне помочь, т.к. сама когда-то так же начинала свой эллинский мар-шрут. Узнав, что мне надо на остров Андрос, она говорит, что нам по пути, и мы  тут же идём в кассу. Она покупает самые недорогие билеты  «туристыки;с» («;;;;;;;;;;;» - пер. с гр.- «третьего») класса, и мы вместе поднимаемся на борт мини-Титаника. Потом мы ищем, где есть свободные места, садимся у окошка и болтаем.
Почему-то она ничего не расспрашивает о России, но охотно делится личными воспоминаниями о своей судьбе. Выясняется, что в прошлом мы коллеги: она педагог, только в отличие от меня, более широкого профиля. Преподавала в родной стране русский язык и литературу. За двадцать лет жизни в Элладе, разумеется,  превосходно выучила язык и теперь владеет им легко и радостно. Вышла замуж за грека, он старше её, но на редкость хороший человек. Познакомилась Татьяна с ним на работе, редкие встречи плавно перетекли в застолья. Завершилось всё «happy end».
– Прямо фантастика! – удивлялась я,  искренне радуясь за  соотечественницу, не потерявшуюся в этой солнечной стране.
Она рассказывала, что муж собирается покупать квар-тиру её сыну, и о том, что супруги скоро собираются по-ехать на её Родину. Прежде Татьяна сама  ездила домой, а теперь будут путешествовать вместе. Нет, муж не ревнует её, дома в России Татьяна бывает не реже  раза в полу-годие. В прошлом году сын со снохою приезжали погостить в Грецию. Им очень понравилось на острове.
– Вобщем, всё как по маслу,– добродушно иронизирую я.
Она в ответ тоже смеётся:
– Не переживай, ты тоже всё сможешь. Не сразу, конечно, всё гладко. Сначала это каторжный труд. Согласна, что не всем так везёт, но ты я вижу, совсем не глупа, да и внеш-ность у тебя располагающая к общению – всё у тебя сло-жится, как надо. Главное – имей желание и учи язык.
Я заметила, что  Татьяна частенько поглядывает на ча-сы, и дала ей понять, что мне хорошо бы  узнать, чего та ожидает с таким нетерпением.
– Должна подойти моя подруга, кстати, тоже русская. По-чему-то она задерживается, – выразила своё беспокойство Татьяна.
Однако подруга  вскоре появилась в нашем поле зре-ния. Это была дама примерно того же возраста, что и моя новая знакомая, может чуточку моложе. Звали её Наташей, она не была столь общительна как её подруга, скорее даже замкнута. Однако из  их общего разговора я догадалась, что подруга Татьяны так же давно живёт на острове и они доб-рые соседи. У Натальи есть маленький ребёнок. Возвраща-ясь домой из Афин, она поделилась впечатлениями от шо-пинга. Среди кучи безделиц, вроде набора  пяти расчесок и пр., были сандалии из кожи, совсем крохотные для сыниш-ки. Я про себя подивилась такому обстоятельству, ведь воз-раст у дамы был уже далеко за… Но впрочем, это её личная жизнь, а ковыряться в чужих отношениях – это не моя сла-бость.
Жизнь на острове Андрос.
Тем временем, а время пролетело совершенно незамет-но, объявили о прибытии на остров Андрос («;;;;;;» -пер. с гр.- «муж», «мужчина»). Я тепло попрощалась с дамами и вышла из корабля на сушу. Как только я ступила на эту благодатную землю, то  тут же стала оглядываться по сторонам, волнуясь, что меня могут не встретить, или попросту не распознать в нахлынувшем  на причал людском водовороте. Но, к счастью толпа скоро распалась, и я осталась стоять на пятачке асфальта под голубым шатром южного неба. Я достала из сумочки блокнот с записанным в нём  номером мобильника, но меня опередили. Взволнованная донельзя, я всё же заметила, как ко мне скорым стремительным шагом направляется симпатичная моложавая гречанка: на вид ей было лет сорок пять. Спортивного типа, среднего роста, хорошо сложена, в джинсах и красной майке. Задорная копна каштановых волос мягко стелилась на прямые развёрнутые плечи.  Она изучающе окинула меня лукавым взглядом карих тёмно-оливковых глаз. Её лицо, фигура – всё тело излучало какую-то сумасшедшую энергию. Уверенна, будь я экстрасенсом, то, непременно, увидела бы вокруг неё золо-тисто-оранжевую гамму пульсирующего света.
– Катина, - представилась мне она.
– ;;; ;; ;;;;? («Пос се ле;нэ?» -пер. с гр.-«Как тебя зовут?»)
– Фотэни, – лаконично ответила я, и тут же, вспомнив, исправила, – «;; ;;;; ;;;;;;» («;э ленэ Фотэни» - пер. с гр. - «Меня зовут Светлана).
Катина оказалась хозяйкой, досматривающей, а, следо-вательно, содержащей бабушку, у которой мне предстояло жить и работать. Она жестом пригласила  пройти следом за нею на стоянку машин.
Катина распахнула дверку тёмно-зелёного «Audi» и мы помчались с ветерком  судьбе навстречу. Автомобиль был подержанный, иногда буксующий на поворотах, но всё же ещё способный резво бегать по горным дорожкам. Катина везла меня по горным кручам, по самому краю пропасти за которой соблазнительно сияла морская гладь. Катина лихо крутила баранку одной рукой, а другой она попеременно  держала, то сотовый телефон, то  дамскую изящную сигарету, оборачивалась, расспрашивая  меня о семье, о доме. Её живо интересовало  и то, как давно я приехала в Элладу.  Сначала я в целом успевала удовлетворять её любопытство. К тому времени я уже знала несколько  дежурных  фраз: о погоде, о красоте  окружающего нас ландщафта и с восторгом пела дифирамбы этой благо-
 датной  Земле.
Из беседы с Катиной я узнала, что ей перевалило уже за пятьдесят, что у неё есть взрослый сын, которому уже двадцать четыре года. Живёт он в Афинах. Мужа Катины зовут Спирос(ш) (греки говорят по-разному, но в основном [c] в конце слов прикрывается звуком[ш]).
Спирос старше жены на десять лет. А ещё я поняла, что сама  Катина не работает, а только «занимается по дому», одним словом по-гречески это звучит довольно забавно «спитоникокира;» («;;;;;;;;;;;;;;»- пер. с гр.-«домохозяйка»). Однако скоро мой небогатый запас изученных мною слов иссяк, и дальше мы вынуждены были ехать молча. Катина ещё пыталась каким-то образом реанимировать  наш разговор, но потом поняла тщетность своих попыток о чём-либо меня расспрашивать, т.к. каждый раз диалог сводился к монологу гречанки. И всё же надо отдать ей должное, выяснив, как скверно я говорю по-гречески, она сохраняла оптимизм и даже хотела утешить меня, сказав, что женщина, которая работала у бабушки до сих пор, говорит ещё хуже. Я удивилась – всё-таки, как я поняла из разговора с Любой, эта дама  прожила на острове уже не один месяц.
 Мы колесили уже больше часа, море, то скрывалось за горою, то вновь представало моему восхищённому взору. Солнце неумолимо торопилось нырнуть в его пучину.
Вдруг, за очередным крутым виражом Рериховское уе-динение и величие гор сменились ожившей картинкой. Летняя воздушная кафешка, или харчевня «Три пескаря», приютилась на зелёной полянке в обрамлении стройных гордых кипарисов. Катина  притормозила и посигналила.  Навстречу ей поднялся немолодой, слегка лысеющий мужчина тонкой кости.  Подходя к нам, он подслеповато щурился, как бы наводя резкость, вероятно, чтобы получше рассмотреть гостью. Казалось Спирос, а это, как подтвердились мои предположения, оказался именно он, муж Катины, явно желал достать очки, даже пошарил в пиджаке, но, то ли карман оказался пуст, то ли передумал. Он как-то виновато улыбнулся, представившись мне. Пом-ню, тогда я  подумала, как же  они с Катиной не похожи, полная противоположность друг другу.
Минут двадцать мы ехали молча. Впрочем, садясь в ав-томобиль, супруги быстро перекинулись между собою не-сколькими фразами. Я с ужасом констатировала, что ниче-гошеньки не понимаю из сказанного ими. Позже мы со Спиросом всё-таки обменялись парой общих выражений, преимущественно на английском языке, т.к. его греческое произношение в корне отличалось от того, как говорила Катина, и то, что он выдавал, я совершенно не могла понять: говорил он очень тихо, и как-то пришепётывая. Тем не менее, надо заметить – Спирос(ш) мне тоже сразу понравился. Было в нём что-то неуловимо интеллигентное, какая-то тонкая материя, которая излучается изнутри человеком, если он прожил мудрую и долгую жизнь. Вообще, как мне показалось: эти двое кардинально допол-няли друг друга.
 Солнце упало в воду, тут же накатилась мгла, а мы  всё петляли по горам, как любят приговаривать греки, «па;но-ка;то»( «;;;;-;;;;»- пер. с гр.- « вверх-вниз»). Снова и снова один горный пейзаж сменялся другим. Очертания гор становились всё более размытыми. Мне стало как-то тревожно. Внезапно пришла в голову шальная мысль, что вот уже около трёх часов я еду с незнакомыми мне людьми, хоть и очень симпатичными на первый взгляд, к тому же иностранцами. Волосы зашевелились от ужаса:
 – А, вдруг меня здесь просто грохнут? Влипла! Ни одна со-бака никого не найдёт в этих гиблых ущельях! Да, и кто станет меня разыскивать? Смешно, – так думала я, с беспо-койством оглядывая убегающие вдаль абрисы величавых гор. Буд-то заворожённая, через стекло машины я наблюда-ла таинственную, причудливую игру теней в поглотившем пространство колючем мраке.
Катина видно почувствовала моё настроение, обернув-шись ко мне, сказала:
– Потерпи, скоро увидим «хорьё» /ё моё!- смешное словцо, верно?/ (« ;;;;;» - пер. с гр.- «деревня»).
 Место, т.е. «хорьё», куда мы всё же должны были доб-раться, называлось Ап;ики. Похоже, образовалось оно от глагола властвовать, но это этимологическое исследование я произвела гораздо позже. А пока я затаилась, как мышь на крупу, забившись в уголочке, ожидая развязки путешествия.
И верно, спустя примерно полчаса автомобиль припар-ковали у подножия горы. Я была в шоке, увидев лестницу, ведущую наверх: Потёмкинская отдыхает! – с кислой миной подумала я в тот момент. Однако, как я не вглядывалась, в свете фонарей другого пути я не видела. Супруги, открыв багажник машины, подали мне мою «цанд(у)» («;;;;;;»- пер. с гр.- «сумка»), затем достали явно нехилый холщовый мешок, то ли с мукою, то ли с сахаром внутри, и дали мне понять, что наверх топать-таки при-дётся.
По жизни я обожаю путешествовать, доводилось мне с туристами бывать и в горах, поэтому я уже знала свою «ахиллесову пяту» –  дыхалка, прежде она не раз подводила меня под монастырь. Вот и тут, уже минут через пятнадцать крутого подъёма, я как рыба, выброшенная из воды на сушу, стала ртом хватать воздух. И тем не менее, я была удивлена, так как не чувствовала почему-то, обычной в таких случаях дикой усталости. Это обстоятельство я приписала целебному коктейлю из смеси горного и морского воздуха. В своём воображении я совсем по-другому рисовала себе греческую деревню в горах, хотя Алёнка мне показывала  фотографию острова Андроса, но как-то она не отложилась в моей памяти. Мои мозги отказывались воссоздавать виденный образ – всё было для меня в диковинку, начиная со ступенек лестницы, они были чрезмерно широкими, размер каждой доходил до метра, а высота – не более пятнадцати сантиметров. Так же непривычны для глаза были и белые, словно сахар, подсвеченные коробки домов, гнездящиеся стайкою по всей горе, куда ни кинь взгляд. Мы остановились передох-нуть.
– «Перемэ;нэтэ» («;;;;;;;;;;» - пер. с гр. - «подождите»), –   попросила меня  Катина и показала мне симпатичный дом, утопающий весь в зелени сада. Над входной дверью ярко светил старинный кованый фонарь. Контуры остроконечной крыши врезались в серебристую  полоску моря, влюблённого в загадочную луну. Но это была лишь иллюзия, на самом деле море было так далеко, «поли; макриа;!» («;;;; ;;;;;;» - пер. с гр. - «очень далеко») за горизонтом.
– ;;;; ;; ;;;;;; ;;;.(«Мэ;но сэ спи;ты эдо;»- пер. с гр- «Я живу здесь»), – произнесла Катина, обращаясь ко мне.
 Хозяйка широким взмахом руки сопроводила свои действия, легко и непринуждённо открывая калитку. Я ис-кренне импульсивно  выразила свой восторг, но Катина пресекла мой порыв войти в этот минишедевр греческой архитектуры. Оставив с мужем поклажу у двери, слегка отдышавшись, она показала мне вверх и объяснила, что надо идти ещё выше,  туда, где и проживает моя госпожа, кири;а Марулица.
Ах, какое же разочарование ждало меня, когда я увиде-ла домишко, в котором мне предстояло теперь жить. Нет, это не был сарай, но после дома Катины я чувствовала
себя Золушкой после бала, когда часы пробили полночь –сказка кончилась. Катина отворила железную калитку, жа-лобно скрипнувшую в знак приветствия. Мы поднялись по узкой лестнице вдоль глухой беленой стены, и вышли на террасу. Маленький уютный дворик скромно освещался до-родной полногрудой луной. Посреди террасы стоял ком-плект пластиковой мебели: белый круглый стол, точно та-кой я видела у хозяина кемпинга на предыдущей работе, и четыре стула, торчащие ножками кверху на его сто-лешнице.

Моя госпожа.
 Катина толкнула дверь, видимо нас ожидали – дверь была не заперта.  Мы вошли внутрь: что-то тёмное сжалось в комок в моей груди. Мне стало нехорошо. Глаза наткнулись на маленькую сухощавую старушенцию,   с головы до пят одетую во всё черное. Легкий озноб пробежал по моей спине. Предчувствие чего-то недоброго остро кольнуло сердце. Бабушка сидела на краю  дивана, вцепившись в клюку тонкими желтоватыми пальцами. Поджав плотно сомкнутые тонкие губы, она, молча, впилась в меня холодным недоверчивым взглядом очень живых, прямо-таки пронзительных, глаз. Седые волосы обрамляли небольшой лоб, впалые щёки украшал довольно крупный, я бы сказала, с грузинским акцентом, орлиный хищный  нос. В мозгу почему-то тут же возникла ассоциация– «Шапокляк!». Таким вот нерадужным было первое впечатление от моей хозяйки, с которой мне вместе предстояло провести много дней и ночей бок о бок, безвылазно, как выяснилось позже.
Я перевела взгляд от этой крохотной, но очень гротеск-ной  фигуры, сгорбившейся под тяжестью прожитых лет, которых оказалось позади немало, а если быть точной, то бабушке уже перевалило за девятый десяток – девяносто три годочка стукнуло уже бабуле…
Так вот, переместив свой фокус зрения на другой объ-ект, я обнаружила: передо мною, как лист перед травою, предстала женщина лет пятидесяти, русской рязанской внешности: крашеная блондинка, средней упитанности, средних внешних данных, но глаза?! Как током меня потряс этот взгляд, в нём был страх, да-да!!! Именно, какой-то нечеловеческий  животный страх и собачья тоска, замешанная на грусти, потерявшегося, продрогшего от осенней сырости, дворового пса. Взгляд безнадёги, по-терянной надежды, так бы я охарактеризовала этот безмолвный крик души.
 Она стояла неестественно прямо, застыв навытяжку перед хозяйкой.
Я поздоровалась по-гречески с обеими – сначала с «ки-риа Марулица» (с госпожой Марулицей), а потом уже индивидуально с Наташей, обрадовавшись, по-русски. Катина, показывая на Наталью, сказала, что та пробудет со мною три дня (как в сказке…и три ночи). За это время она обязана обучить меня всему, что мне надлежит делать в этом доме. Я, выслушав наказ, кивнула в знак согласия, после чего Катина удалилась, оставив нас втроём.
Потихоньку Наташа начала вводить меня в грядущую жизнь. Я заметила, что она почти всё время молчит, и спро-сила Наталью, удалось ли ей изучить язык, какие источники она при этом использовала. Наташа честно призналась, что  до сих пор плохо говорит по-гречески.
– Я учила по разговорнику и словарю, – заверила  она меня, – но времени на изучение языка практически нет, и у тебя, его тоже не будет! – ошарашила Наталья меня своим отве-том.
– Почему? – поинтересовалась я, недоумевая.
– Бабушка не даст,– услышала я странный ответ.
Вскоре мы с Натальей нашли ключик к общению, что неудивительно, ведь нас так много объединяло. Наташа уже пережила кошмар первых дней  «tet-a-tet» с госпожой, а мне же только ещё предстояло ощутить на себе все прелести подневольного труда за кордоном.
С каждым днём Наталья становилась всё откровеннее, так как я была нейтральным связующим звеном и  единст-венным свидетелем явной неприязни двух людей, едва тер-пящих друг друга, по воле обстоятельств.
Утром, сидя у окошка на кухне, я пыталась вжиться в образ  домработницы: помогала «я;я» /бабушке/ («;;;;;;» - пер. с гр. - «бабушка»). «Я;я», так обращалась к госпоже моя предшественница, вот и я, как приемник существующей традиции, стала называть г-жу Марулицу так же нарица-тельным именем.

 Итак, я чистила овощи для приготовления обеда. «Яя», глядя, как споро я это делала (Вы уж поверьте, я старалась угодить её величеству!), довольно захихикала. А хихикала она неподражаемо тонким писклявым голоском, мелко тря-ся подбородком и стреляя, как школьница, глазками-бусинками. В этот момент просто никак не верилось, что бабуле близёхонько пешком до круглой даты  с двумя нуля-ми. Впрочем, она не любила говорить о своём возрасте.
 Что ж вернёмся к закулисной драме.  Бабушка, обра-щаясь ко мне, стала что-то быстро лопотать, показывая на Наташу, сидящую на стуле напротив нас и молча наблю-дающую за процессом приготовления пищи. Я вдруг заме-тила, как Наталья на глазах стала изменяться в лице и мгновенно залилась пурпурным цветом по самые уши. Я чувствовала себя полной идиоткой, т.к. ничего не поняла из сказанного мне бабушкой, но интуиция подсказывала мне, что госпожа говорит в адрес Наташи  какие-то гадости. Та только опускала глаза всё ниже и ниже, «яя» же никак не хотела остановиться, похоже она нашла свободные уши, думая, что я её превосходно понимаю. Чувство неловкости заставило меня обратиться к Наташе с просьбой перевести, что лопочет старушка. Наталья, секунду помедлив, но потом, вероятно решив, что ей уже нечего терять, ответила мне откровенно:
–Я и сама всего не поняла, но смысл такой, что я бес-толковая плохо говорю по-гречески, мозги у меня текут. Греки в таких случаях говорят: «Мяло; малако;ш» («;;;;; ;;;;;;;» - пер. с гр. - «ум мягкий»).
Н-да, я была неприятно поражена. Я терялась в догад-ках, почему это, вдруг,  «яя» так разошлась – видно, запахло керосином. Я попросила Наташу раскрыть предо мною все карты, чтобы быть во всеоружии. Мне крайне необходимо  было знать истину, чего мне следовало ожидать от моей бу-дущей жизни.
Наташа взяла с меня слово, что я не уеду, если даже правда меня испугает. Я пообещала, что останусь с «яя» в любом случае, да и что мне оставалось делать – выбора у меня не было. Я заверила  Наталью, что деваться мне неку-да, да и куда я могу убежать без денег. Прилетев в Афины, оставшуюся незадействованную сумму я вернула золовке, чтобы не иметь соблазнов растратить чужие деньги. Но по-гасив таким образом часть долга, я ещё осталась ей должна кругленькую сумму в 500 € .
– Куда я без  знания языка и без денег? – аргумент был сильным. 25€ скромно лежали в моём бумажнике.
 Наташа раскололась, всхлипнув, пожаловалась, что не в силах больше служить бабке, да и случай подвернулся: знакомая позвонила и предложила ей в Афинах хорошую работу.
Откровение Наташи.
 Путь каждого человека индивидуален, тем и интере-сен. Вкратце я опишу историю Наташи.
 Русская женщина миловидной наружности, пятидесяти пяти лет, хотя выглядела несколько моложе. Прежде жила в Казахстане. Детей не было, а был долгий затянувшийся роман с женатым мужчиной. Эта связь не сулила ничего обнадёживающего в её, так казалось Наташе, беспросветной судьбе. По образованию Наташа была геодезистом.
Закончив ВУЗ, осталась работать аспирантом. Позже – переход на производство, скучная конторская работёнка. Жизнь украшал лишь роман с человеком, по-своему лю-бившим Натали или себя в её отражении. Детей Бог не дал. Годы шли, молодость осталась далеко позади.
Одним словом, банальная история. Ворванное счастье пре-вратилось в привычку, и уже не радовало своей новизной, а лишь угнетало. Все знакомые давно были замужем и явно сторонились её. Постепенно круг замкнулся и, наконец, Наташу стала мучить день и ночь одна навязчивая бредовая идея: бежать,    куда глаза глядят. Как-то она не выдержала и пожаловалась родной сестре, та недолго думая, предложила Наталье выход из создавшейся ситуации, а именно, продать  свою квартиру и перебраться к ней жить – благо, дом большой, семья у сестры правда тоже немаленькая, трое детей и она сама с мужем. В тот момент Наташе  это предложение представилось манной небесной. Выслушав  мудрый совет сестры, Наташа так и сделала: уехала прочь от проблем, даже ничего не сообщив любимому человеку. Позвонила ему тогда, когда уже была от него за тридевять земель в другом городе – сожгла разом все мосты.
  Поначалу на новом месте, на гребне эйфории, жизнь виделась  в розовом свете. Позже, когда радуга растаяла, Наташа вдруг осознала, что попала она в настоящую каба-лу, хоть и замешанную на доброжелательных отношениях близких родственников. Устроиться на работу в небольшом городке не удавалось, приходилось выполнять работу по дому, обслуживать всю многочисленную семью с утра до ночи. А если учесть, что до сих пор Наталья жила одна без особых забот и хлопот, то в новом качестве чувствовала она себя просто загнанной лошадью.
Но в критических ситуациях часто судьба даёт челове-ку, как правило, ещё один шанс, а уж как он им воспользу-ется, что при этом будет иметь – тут уж, как водится, «ба-бушка надвое сказала».
Кстати или наоборот, не нам судить, подвернулась ей под горячую руку знакомая, которая как раз собиралась ехать в Грецию на заработки. Однако подруга сама так и не решилась на эту авантюру, а вот адресок Наталье скинула.
Та, недолго думая,  ухватилась за эту идею, словно за соло-минку.  Казалось терять нечего, Деньги, вырученные за  недорого проданную квартиру в Казахстане, ушли в основном на оформление визы, а так же оплаты билетов на самолёт в оба конца. Остаток наличных Наталья оставила семье сестрицы на проживание. Добравшись до ближайшего крупного города, каковым оказался Иркутск, Наталья вылетела в Грецию. К счастью ей не пришлось пересекать многочисленные иностранные границы.

Первый опыт работы  Натальи.
Так Наталья очутилась в Элладе и сразу попала на ост-ров ;Андрос, в уже известные нам Ап;ики.
Первым хозяином Наташи был дед под восемьдесят лет (однако каламбурчик вышел!). Любил заложить частенько за воротник, оказывается и в Греции есть такие экземпля-ры! Хата деда, по рассказу Натальи, домом это жилище на-звать было трудно, располагалась почти на самой вершине горы. Дед был не из богатеньких явно, но характер имел покладистый, по природе молчаливый. Наташа говорила, что с дедом ей жилось неплохо, тот её особенно не доставал и в пище был непритязательным, что сготовит она, то и ладно: выпьет и на бочок, а Наталья сама себе хозяйка. Времени было уйма, казалось чего ещё надобно – сядь и штудируй греческий язык, но Наталья не ощущала в этом потребности. Выучив необходимый минимум, она  на этом и успокоилась. Смотрела «тылео;раси» («;;;;;;;;;» - пер. с гр. - «телевизор»), ненадолго выходила на прогулку.
 Был у деда сын, примерно одного с нею возраста.   Как-то раз зашёл он к ней в комнатку и начал приставать,
пытался по пьянке овладеть ею насильственно. Наталья подняла вой, в комнату заскочил дед и выгнал сына, наорав на него, что было мочи. На следующий день сын, протрез-вев, пришёл извиняться, конфликт замяли. Сын данное отцу слово сдержал и больше никогда  на служанку не посягал. Шло время. Наташа потихоньку всё же пыталась учить язык, но давался он ей с трудом. Всё бы ничего, но подвыпившая физиономия деда и однообразная муторная жизнь наскучила русской женщине, а главное, доставал собачий холод, да заунывно воющий на горе ветер. Избушка-то у деда – не хоромы царские, а жила Наталья там как раз зимой, в самую стужу. Одним словом – тоска смертная!
 Однажды, пришла к деду в гости соседка, бывшая под-данная Украины. Женщина в летах, в Апиках обитает уже много лет, замужем за греком. И стала она рассказывать деревенские новости, из которых Наталья узнала, что у ба-бушки Марулицы, которая живёт на горе гораздо ниже, уходит домработница, и та ищет срочно ей замену. Наташа человек решительный, собралась и распрощалась в одноча-сье с дедом, ей повезло: накануне тот как раз выплатил ей за отработанный месяц. Правда,  Наташа предварительно дозвонилась  до «графио», посоветовалась с дамой, которая и направила её  по прибытии в Элладу на остров рабов.  Я не оговорилась  именно так. Если ты попал на остров, будучи не туристом, а эмигрантом-нелегалом, то это означает, что у тебя нет абсолютно никаких  не только гражданских, но и человеческих прав. Случается, что нас выбрасывают на улицу, не заплатив ни цента. С таким же успехом могут  сдать полиции, но это так, примите к сведе-нию.
Наталья же просто переместилась с одной работы на другую, что частенько практикуется эмигрантами. Впрочем,  очень скоро она пожалела об опрометчивом поступке. Жизнь её краше не стала, несмотря на то, что она получила более комфортные условия жизни. Дом госпожи Марулицы был достаточно тёплым, отапливаемым, а если и случались сильные холода, то можно было раздухарить маленькую печку, известную русским как «буржуйка». Но если у деда Наташа чувствовала себя почти раскрепощённой, то здесь у бабушки – свободы она была лишена вовсе. Да и характер у бабули, надо заметить был не сахарный.
До Наташи за бабкой целых полгода ухаживала Моло-дая симпатичная Иоанна (Аня). Девушка опять таки с Ук-раины: кровь с молоком. Недалеко от местечка, где прожи-вала «яя», находится городишко районного масштаба, слу-жащий центром для окружающих его деревень: «Хора». Местные жители стекаются туда раз или два в неделю за покупками, а так же, для того чтобы навестить знакомых и просто приятно провести время, где-нибудь в кафэшке на берегу моря. Так вот в этом центре и жила сестра Анны вот уже несколько лет, выйдя замуж за грека. Анна нашла ра-боту у бабушки после полугодового пребывания в Элладе. Она уже освоила язык, потому довольно непринуждённо общалась с хозяйкой. Даже успела завоевать её расположе-ние. Но во время совместного проживания с бабушкой под одной крышей Аннушке тоже частенько доставалось от  бабки «на орехи», и в большом почёте она не была. Однако это было  до того как «яя» познакомилась с Наташей – всё познаётся в сравнении. И позже бабуля с умилением вспо-минала свою бывшую домработницу Иоанну, по крайней мере, мне она её  то и дело нахваливала.
В разговоре по душам Наташа откровенно призналась мне, что спустя всего лишь неделю, она уже выла от раз-очарования и обид. Жизнь теперешняя казалась ей мучи-тельной и невыносимой. Тогда она задумала побег, но, опа-саясь за своё будущее, решила всё же посоветоваться с со-седкой Элени. Та отговорила Наталью, припугнув её поли-цией:
– Хозяева могут туда легко сообщить, – предупредила она  Наташу.
 Добавлю от себя, то, что известно мне наверняка, из надёжных источников, бывали случаи, когда греки сдавали своих домработниц в полицию, не уплатив за труд, да ещё и оклеветав ни за что, обвиняя работниц в воровстве их имущества.
 После такого тяжкого разговора с соседкой Наташа струхнула и решила переговорить с Катиной. Лучше б она этого не делала! Отношение к ней резко изменилось, разу-меется, не в лучшую сторону. А работать ей пришлось у госпожи Марулицы ещё целых два месяца, пока не нашли ей замену, т.е. меня.
Услышав от соотечественницы такую невесёлую исто-рию, я, естественно, расстроилась. Помню, мне захотелось сбежать сразу же, ещё не начав работу. Но трезвым умом я понимала, что сделать этого я никак не могу, тому было множество причин. Я попыталась расспросить Наташу, что же её так напрягало в работе? Но  Наталья упрямо отмахи-валась от моих расспросов, как от назойливой мухи.

Каждый раз, как только я заводила эту тему, она, с со-жалением глядя на меня, говорила загадочно и неопреде-лённо:
– Сама  увидишь!!
 Стажировка.
Поняв тщетность моих дознаний, от Наташи я отстала, и пыталась лихорадочно вызубрить напоследок, хотя бы несколько фраз, жизненно необходимых в данной ситуа-ции:
– Просыпайтесь, госпожа; поднимайтесь, пройдите к столу, садитесь и т.п., – причём всё это со слов моего  не слишком грамотного педагога Натальи. У Наташи было преимущество: словарь греческого языка, откуда можно было черпать знания лопатой. У меня же только разговор-ник для начинающих и книжица по грамматике, данная мне в дорогу Альбиной. Спасибо ей, конечно, огромное, но слов и там был жалкий минимум.
Самое популярное выражение у Наташи было: «Ти  фе-лете?»(«Что Вы хотите?»), причём произношение у неё ре-зало даже мой неискушенный слух. Ни о какой греческой фонетике речь не шла: вместо [ы-и], вместо [э-е], вместо шепелявого звука[;] - чистый русский[ф]. Тогда мне поду-малось, как же должно быть наша речь смешна для греков, сколько корявых слов мне самой еще придётся по незнанию произносить, раздражая тем самым греческую старушку.

 Я изучила распорядок дня бабушки, что она ела, когда и какие лекарства принимала, в каком порядке и по сколь-ко штук; где их можно найти. Прошла курс по оказанию первой медицинской помощи, научилась измерять давление, а так же стирать описанные бабушкой за ночь тряпочки и много других полезных мелочей в те дни узнала я от моей наставницы. Но самым большим испытанием представлялась мне неподвижность, надо было набраться терпения и сидеть,  сидеть, сидеть. Сидеть сутками с бабушкой на одном диване, в крайнем случае, рядышком на старом плетеном стуле.
В один из этих незабываемых вечеров после ужина мы, как и полагается, сидели втроём на вышеупомянутом  лю-бимом бабушкином диване и смотрели телевизор.
«Тылео;раси»(«;;;;;;;;;»)был «пальёс»(«;;;;;;» - пер. с гр.- старый), годков шестидесятых, впрочем, как и большинство предметов нас окружавших в этом доме. Но если плетённые старые стулья, даже с годами, не потеряли своего изящества, и не вызывали  во мне никаких отрицательных эмоций, то этот «ретроящик» доконал меня уже с первых дней моего пребывания у старушки. Его звук был дребезжащим, изображение вне резкости, к тому же он постоянно подмигивал своим бесцветным оком с поблёкшими  и вылинявшими от времени красками. Но самый главный его бзик был в том, что этот «железный Феликс» пытал всех в округе своим, угрожающе громким, низким, до опупения противным, басом. Нет, пожалуй, не всех насиловал этот чёрный ящик – бабушка к этому числу не относилась: «яя» была полуглухая и тот уровень звука, который был нормально слышащим невмоготу, ей служил нормой. С каждым часом я всё больше проникалась внутренним миром моей будущей госпожи.
«Бомбоньера» или прихоти «яя».
Итак, ничего не предвещало бури.
Сидя по-прежнему  в зале у телевизора, мы с Натальей изредка переглядывались, наблюдая за бабушкой, которая тут же, на лоснящемся покрывале, наброшенном поверх дивана, с ловкостью профессиональной гадалки, раскладывала пасьянс. Вдруг бабушка оторвалась от привычного занятия и, попросила Наташу дать ей «бомбоньеру». Наташа заёрзала на диване, растерянно глядя по сторонам.
–  ;;;; «бомбоньера»!(Хочу «бомбоньеру»), –  упрямо твердила хозяйка.
Наташа подхватилась и стала шарить по окну. «Яя» возмущённо треснула сухощавой высохшей пергаментной ладонью по руке  Натальи, что означало, по-видимому: не там ищешь.  Наташа покраснела как девочка.   Я видела, как дрожат её руки.  Напряжение росло, я тоже подключи-лась к поиску. Мы бегали по комнате, по-очереди, принося ей всё коробочки и лекарства, которые только можно было найти в этом доме. Бабушка всё больше распалялась, она стала хвататься за сердце и кричать, что Наташа её убьёт. Мне стало жутко.
 – Боже! – подумала я, – как же я смогу жить здесь вдвоём с этой ведьмой.
Седые волосы старухи растрепались, скрюченная рука сжимала костыль. «Яя» говорила скороговоркой, строча, как из пулемёта, проклятия своим писклявым дребезжащим голоском. Мы с Натальей  понимали от-чётливо, для этого не обязательно знать чужой язык, что бабушка кроет нас и жизнь за то, что мы ей достались такие бестолковые. Наконец, меня осенило: взгляд мой случайно упал на  свадебную фотографию, на которой невеста держала в руках какой-то свёрток. Я показала  снимок бабушке, «яя» просто расцвела, быть может, с этой  «бомбоньерой» у старушки были связаны какие-то тёплые воспоминания?
– «Нэ!  Нэ!» ( « ;;;!» - пер. с гр.-  « Да!») – закурлыкала старушка, сменяя гнев на милость. Буря успокоилась так же внезапно, как и началась. Я стала сбивчиво называть слова, относящиеся к свадьбе : «аравонистыко;с», «аравонистыки;» («о ;;;;;;;;;;;;;;» - пер. с гр.-   «жених»,  «; ;;;;;;;;;;;;;»- - пер. с гр.-  «невеста»).
 «Яя», уже успокоившись, прошла к секретеру и достала оттуда нечто, что она называла «бомбоньерой». Это был, по-видимому,  чей-то свадебный подарок. Я попросила  Наташу перевести, правильно ли мы поняли на-значение этого предмета.
«;;;;;;;!» («акривос» - пер. с гр.  -«именно»), – отвечала нам «кириа» Марулица. Она уже улыбалась как блаженная, такая резкая смена настроения поразила меня до глубины души. Мы же с Наташей ещё долго не могли прийти в себя.
Бабушка отколола булавку от сиреневой атласной лен-ты  с кусочком тюли, по-видимому, символизирующий не-винность, похожей на ткань от фаты невесты. Он был оформлен в виде маленького свёртка, который бабушка бе-режно развернула, развязав маленькую алую ленточку. Мы с Наташей, словно заворожённые, наблюдали за её дейст-виями. Внутри подарка оказались конфеты, вроде арахиса в глазури, только побольше размером. «Яя» достала себе одну и предложила нам это изысканное угощение. Орешки, однако, скорее всего, праздновали свой юбилей  – не по зу-бам, оказались даже нам.  Из вежливости я хоть и не без труда, но раскусила  конфетку и долго ещё наслаждалась её вкусом, пережёвывая орех, думаю это был фундук. Бабуля же  не долго мучалась: покряхтела, покряхтела, да и выплюнула содержимое смачно в платочек. Вот так мы не только визуально узнали, что такое «бомбоньера», но и изучили ее, что называется, на зубок.

Оставался всего лишь один  денёк  до отъезда Наташи. Утром я увидела, что она сидит у окна и ревёт, тихо так скуля. Я, удивившись, спросила, что же случилось. Каза-лось бы, должна радоваться – плен позади, впереди долго-жданная работа в Афинах, цивилизация. В глубине души я сочувствовала Наталье, понимая, что её терзает страх, ведь язык Наташа так нормально и не освоила.
Я утешала соотечественницу, как умела, но потом вы-яснилось – первопричина была в другом. Оказалось, ей  всё ещё не заплатили за последний месяц работы, а теперь Ка-тина укатила в столицу. Бабушка заявляла Наталье, что она  этих денег не заработала, т.к. работник Наташа никудыш-ный, да и дней она, будто бы, отпахала меньше положенно-го.
– Опочки! Эдак, месяц отбарабанишь, а потом тебе скажут, что ты их просто не устраиваешь! – сделала я для себя неутешительный вывод.
Поразмыслив немного, я посоветовала Наталье, позво-нить в «гарафио», но предварительно сообщить о принятом решении «яя». Она согласилась со мной – слезами делу не поможешь, как не плачь. Нужно действовать.
Напомню, что у Наташи было жуткое произношение. Не понимаю, как всё же «яя» её переводила. Надо отдать должное бабушке: в таком почтенном возрасте иметь такое терпение и своего рода мужество, чтобы в прислуги брать иностранку, не понимающую твою речь, даже  не умеющую ясно произносить самые обычные фразы. Какая уж тут может иметь место компания. «Ме;са» («;;;;» - пер. с гр.-   «внутри»), так говорят греки, когда им нужен компаньон для души, когда случается, тело ещё вполне в состоянии о себе позаботиться, а вот одиночества  души многие престарелые греки порою не переносят вовсе. Альбина мне рассказывала, что частенько греки берут себе  прислугу совсем не для того, чтобы их обслуживали в бытовом плане. « Греки катастрофически боятся оставаться одни», – считает Альбина. А мне, кажется некоторые из них просто  стремятся иметь хоть над кем-нибудь власть, вот тогда им,     поди, и живётся всласть. Впрочем, это моё личное мнение, возможно оно не бесспорно. Однако я отошла от темы. «Кириа» Марулица была взбешена не на шутку, когда  Наташа сообщила о своём намерении. Она взорвалась, по её бурным эмоциям без дураков было ясно, чем она поливает Наташу. Только говорила она слишком быстро, чтобы сама Наталья не успела буквально понять и запомнить сказанную хулу в её адрес. Выпустив пар, старушка схватила трубку и стала молниеносно  набирать номер  сына Катины по межгороду. О чём они беседовали с Катиной – понятно без слов. Отдышавшись, приняв дозу сердечных капель, «яя» позвонила Спиросу. Прошло совсем немного времени из окошка мы увидели, как к нам пожаловал и сам хозяин. Спирос молча достал из бумажника нужную сумму и вру-чил её Наталье. Уходя, он как-то виновато, будто извиняясь за произошедший инцидент, посмотрел в мою сторону. Похоже, моё присутствие сыграло не последнюю роль в положительном финале этой разборки. Я полагаю, хозяев понимали, что я могу испугаться и развернуться в обратном направлении.
  Наташа вытерла слёзы:
– Теперь ты понимаешь, что тебя ждёт? – спросила она вы-зывающим тоном.
 Я только развела руками:
– Ты же говорила, что молодая хозяйка хорошая?!
– Я, правда, так думала, – уточнила  Наташа, думаю, сказа-но это было вполне искренне. – Почему они так поступили со мной, не могу взять в толк.
– Но ведь ты и в самом деле ничего не делала, почему? – продолжала я дискуссию с Наташей.
– Всё не так как ты себе представляешь. Сначала я пыта-лась подметать двор, мыть полы, но «яя» всегда одёргивала меня: «Каце!» («Садись!»). Она не хотела, чтобы   я что-нибудь делала. Вот тебе она даже доверяет чистить овощи, а  мне был один ответ: «Я сама!». Чтобы её не разозлить, я повиновалась, и всё время сидела рядом с нею и только смотрела, как «яя» хлопочет. Хотя, знаешь, тут и работы особой никакой нет.
– Но, ведь так от безделья и с ума сойти можно!
– Можно, кивнула Наталья. Свет, ты её не слушай, делай то, что считаешь нужным.
– Легко сказать, а как это выполнить? – призадумалась я тогда над будущим,  и розовая пелена окончательно слетела с моих глаз.
Проводы.
Следующим утром я провожала Наталью. Хозяйка вы-звала ей такси, и мы потащили два огромных баула на гору, куда должна была подъехать машина. Простились тепло. За три дня мы так сдружились, даже всплакнули. Наташа призналась мне напоследок, что боится ехать в Афины.
– Оставайся у бабушки, – радушно пригласила я, на что Наташа замахала руками, будто прогоняя нечистую силу:
 – Чур, меня, чур!!
Так-то!Таксист загрузил багаж Наташи, кое-как подняв сумки. В отличие от меня, Наталья подготовилась к поездке основательно, взяла с собою даже шубу, впрочем, неудивительно, она ведь ехала к зимнему сезону.
 Чмокнув меня в щёку, Наташа сказала мне сочувственно: « Держись!!!»
 Я ей ответила: «Взаимно!!!»
Рассмеялись сквозь слёзы. Такси, урча, скрылось за по-воротом, поднимая за собою клубы едкой оранжевой пыли. Как-будто гири кто-то привязал к моим ногам. Глотая пре-дательски комок в горле, насухо вытирая глаза, я спусти-лась к бабушкиной калитке. Отворив её, кошкой неслышно вошла в дом.
– Уехала Наташа? – встретила вопросом меня «яя».
– Да, – печально констатировала я.
– «Ты;потэ, и;нэ афто; кала;!» («;;;;;;, ;;;;; ;;;; ;;;;! - пер. с гр. – «Ничего, это хорошо»), заверила меня госпожа Мару-лица. Так мы стали жить вдвоём: «яя» и я.
«Tet-a-tet».
Боюсь, теперь мне будет сложно описать весь тот кок-тейль моих чувств, которые испытала я в первые дни наше-го совместного проживания с бабушкой иностранкой под одной крышей. Ситуация! Двое абсолютно чужих людей, по духу и плоти, по образу жизни, с огромной разницей в возрасте, игрою случая сведённые вместе на неопределён-ное время. Мы были вынуждены притираться к друг другу во что бы то не стало. Весь мой организм был словно натянутая  пружина.
 Госпожа молча, оценивая, смотрела на меня и, изредка отдавая указания, вроде: «Включи свет!», «Закрой окно!», «Выключи телевизор!». А поскольку три дня практики бы-ли у меня за плечами, то мне не составляло труда выпол-нять её просьбы. Обед готовили вместе, я чистила овощи, а «яя» варила из них суп.
 Греческая кухня неприхотлива: в суп не крошат мелко морковь, картошку и другие овощи, а отваривают больши-ми кусками. Впоследствии эти куски разминают до кашицы и смешивают с бульоном вместе с отваренным рисом (как вариант). Затем суп заправляют яйцом, вот тут будет уместно перефразировать поговорку: «Что русскому хорошо, то греку – смерть!» Яйцо обязательно взбивают с лимоном, для того чтобы он не свернулся в супе, мы же привыкли к другой кухне и нам даже нравится, когда в супе плавают волокна белка и желтка. Греки же такое приготовление  пищи считают позорным Лимон – король стола, его добавляют к мясу и рыбе, выжимают в салат, но это в домах побогаче, моя же госпожа была очень экономной хозяйкой. До сих пор не знаю, то ли в силу скряжистого характера, то ли благодаря  её скромному бюджету.
После обеда полагалось два часа сиесты. «;Ка;фэ мэ;ра» («каждый день»), убрав со стола посуду, я мыла её, бр-р!!,   предварительно в тазике (Это отдельная история, которой я постараюсь непременно уделить внимание на страницах моей незамысловатой повести). Затем я дожидалась бабуш-киного выхода из сортира, чтобы отвести её в зал, поддер-живая под локоток или просто, плелась за нею, и мы снова садились на  любимый диван. Дальше «яя» брала в руки пульт от телевизора и около часу щёлкала им, переключая программы, сменяя одно изображение  другим, так, что по-лучался почти мультимедийный экран. Бабушка смотрела всё подряд, не пропуская ни одной из новостей происходя-щих в мире – прелюбознательная у меня была бабуля! По-том я расправляла бабушкину постель и укладывала «яя» на «тихий час». Странно, но в обед моя госпожа никогда  не снимала «ромбу» («;;;;;» - пер. с гр. -  «халат»), лишь приспускала «ка;льцес» ( «;;;;;;;» - пер. с гр. -  «чулки»).
Как только голова её касалась подушки «яя» тихонько начинала бормотать, потом жалостливо плакать. Прошёл только год после смерти её мужа и моя «чёрная вдова» была безутешна, погрязнув в тоске и одиночестве, свалившихся на неё нежданно-негаданно. Бабушку чисто по-человечески  можно было понять, и я лежала, ни жива, ни мертва, прислушиваясь к её всхлипываниям. Постепенно завывание перерастало в рыдания – я не выдерживала, подходила к «яя» и гладила её по головушке, по седым, как пепел от сгоревшего костра в ночи, мягким волосам.
– «Ми клес! Паракало, ми клес!»
(«Не плачьте!Пожалуйста, не плачьте!»)
– уговаривала я бабулю.
 Мне было искренне жаль её старенькую и никому не-нужную. По-видимому, она это чувствовала, потихоньку затихала и начинала  легонько посапывать. Спала госпожа очень чутко. До сих пор не возьму в толк, как она могла реагировать на каждый шорох, скрип дивана, ведь бабушка
была глуховата на оба уха, так мне объяснила  Катина при-чуды «яя» с телевизором, который, начиная с двадцати три-дцати и до полуночи, раздирался так, что дребезжали стёк-ла. Стоило мне присесть на кровать, как госпожа просыпа-лась и тут же недовольным тоном спрашивала меня, почему это я не сплю. Причина на самом деле была одна: я учила «;;;;;;;; ;;;;;;» («эллиника глосса» «греческий язык»). Я знала, что бабуля терпеть не могла, когда Наталья,  моя предшественница, читала при ней словарь. Разумеется, я это обстоятельство учла и, памятуя о плачевных результатах Наташи, старалась найти другой способ учёбы, который бы не травмировал психику бабушки и был удобен мне самой. Видит Бог: я не хотела прослыть тупицей и невеждой. Наталья жаловалась мне, что «яя» не давала ей никакой возможности учить слова (Странная бабуля – нет, чтобы помочь иностранке, для своей же пользы!). Наталья сдалась и опустила руки. Моё же врождённое упрямство, а по гороскопу я «телец», в данной ситуации оказало хорошую поддержку: не позволило мне расслабиться. Признаюсь, мне тоже, как и Наталье, зверски хотелось спать в обед, не знаю почему, скорее всего, сказывалось эмоциональное напряжение всех душевных сил – бабушка выматывала, не дай Боже каждому!!! Однако я боролась с собою и, кажется, мало помалу побеждала, ибо уже через месяц я начала понимать людей окружавших «яя», правда частично. И всё же мне удавалось порою довольно сносно отвечать на их праздные вопросы. Но эти бесконечные «Я ты?», «пу?» и «пу я ;пу?»(«Г;; ;;?»- «почему?»; «;;;?»- «где?»; «;;; ;;; ;;;?»- «куда?») дёргали мои нервы, словно взбесившийся кукольник уставших марионеток. Итак, несмотря на недву-смысленное недовольство госпожи, я, кстати, по-гречески это слово означает «эго», продолжала штурмовать язык по разговорнику и той книге, которую мне презентовала на время золовка. Но всё же нехватку словаря я ощущала катастрофически: скажет мне «яя» что-нибудь, а разъяснить себе смысл нет никакой возможности. То же самое и в обратном порядке, насколько проще нам было бы общаться, имей я всего лишь двуязычный словарь, сколько конфликтных ситуаций удалось бы избежать, но жизнь не терпит сослагательного наклонения! Да и бабушка мне попалась очень своенравная. Опишу, пожалуй, утро следующего дня, когда мы остались «мази;» («вместе»), вдвоём с «яя» после бессонной ночи. Карнавалила я, что называется всю ночь напролёт: страшно было засыпать, бабушка приказала мне ложиться спать не в комнатушке, между кухней и залом, где я спала, когда Наталья была рядом, а в самой гостиной около спальни «яя».  Вконец, казалось, оглохнув от душераздирающего звука старого допотопного  телевизора, я полагала, что как только часы пробьют полночь, я усну мертвецким сном. Увы!
Раздевая перед отходом ко сну бабушку, я испытывала  настоящие муки, когда снимала с неё  «ка;льцес» ( «;;;;;;;» - пер. с гр. -  «чулки»), что было самым неприятным для меня в процедуре утренних и вечерних  обрядов одевания и раздевания, т.к. у «яя» были страшные по внешнему виду ноги, все в синих венах и шишечках. Да, простит меня  Господь! Я шарахалась от них как от чумы, а бабушка, вероятно, чувствовала мою неприязнь, это её дико бесило и обижало. Фортуна меня жестоко наказала за такое отношение к старой больной женщине, но об этом позже.
  Потом я доставала из-под подушки свежую «нихтыко;» («;;;;;;;» - пер. с гр. - «ночная рубашка»). Снимая с «яя»  ромбу (халат). Я всегда кожей ощущала беспомощность старости: до сих пор перед глазами эти худенькие заскорузлые ручонки бабушки просовывавшей их в рукава, при этом «яя» что-то бормотала себе под нос, а я не очень понимала, то ли бабуля читает молитву на ходу перед сном, то ли тихонько клянёт меня благим матом за мою нерасторопность и неуклюжесть. Помню только, что поначалу у меня от ужаса дрожали пальцы, и я всё делала с полуприкрытыми глазами, чтобы   не так отчётливо видеть это жалкое костлявое тело, обтянутое кожей. А так как мой словарный запас был немногим больше, чем у Эллочки-людоедочки, то я словно заклинание твердила только одно слово, которое я мимоходом услыхала от  Альбины, говорившей своей старушке, когда мы ходили «на  практику по уборке дома» к её подопечной.
– «Опа! Опа!!»- с воодушевлением шептала я, надевая на бабушку «нихтико» в мелкий цветочек, при этом дурацки вымученно улыбаясь. – «Опа! Опа!!» – повторяла я снова, беря её за щиколотки и под спину, укладывая в постель.
С каким же облегчением я выдохнула: «Кали нихта!» («;;;;;;;;;» - пер. с гр. - «спокойной ночи!»), – мысленно пе-рекрестившись вслед за бабушкой на образа. Самый труд-ный, как мне казалось, первый день был позади. Однако, не успела я отойти от кровати, как снова услышала писклявый, но вместе с тем парадоксально властный голосок «яя»:
– Фотэн;и! – я вздрогнула.
– Что-то не так сделала, – решила я.
Бабушка попросила фото своего «;андроса» («мужа») Андр;ия. Мысленно пожимая плечами, я принесла фотогра-фию её мужа-покойничка в постель бабушке. «Яя» чувст-венно облобызала и вернула его мне. Я была поражена силе чувств, не утраченных старушкой с годами.
Наконец-то я улеглась. Ночник, освещающий комнату бабушки, «яя», вопреки экономии, оставляла на всю ночь. Не приученная спать с включённым  светом, я попыталась потихоньку встать и прикрыть дверь в спальню, но «яя» за-артачилась. Что мне оставалось? Я была вынуждена  поко-риться её воле: кто в доме хозяин?! Пришлось возвращаться на место. Я поплелась к дивану. Улегшись на бочок, спрятала голову под простынёй. Заснуть не удавалось. События прошедших дней чередой толпились в моём мозгу: картинки сменяли одна другую, как в калейдоскопе. Вдруг мне в голову пришла жуткая мысль. Вспомнилось, как Наташа укоризненно роптала на бабку за то, что «яя» просто не любила её. Мотивировала Наталья это тем, что за всё время та её ни разу не поцеловала.
– А вот Иоанну «яя» целовала спящую в щёку, и не раз, сама видела, – сетовала Наташа.
Я вздрогнула, а вдруг бабуля и меня полюбит, не хоте-лось мне как-то  испытывать на себе её телячьи нежности! Потом меня посетили совсем уж идиотские мысли: а, что если «яя» подкрадётся ночью ко мне сзади, я   ведь лежала напротив её спальни, головой к двери и…кранты! Вобщем, какая только чушь несусветная не лезла в мою голову в ту памятную первую ночку на острове.
Под утро я всё же уснула, но всю оставшуюся часть ночи мне снилась бывшая, а может и настоящая, лю-бовница моего мужа. Проснувшись, я почувствовала себя существом разбитым и несчастным. Я взглянула на круглый сиреневый будильник, предусмотрительно купленный Альбиной, по моей просьбе, в Афинах перед самым отъездом – было шесть часов утра. Наташа посоветовала мне вставать рано, т.к. бабушка иногда просыпается в семь часов, и, если к этому времени не будет готов её утренний кофе с молоком, то жди хорошей взбучки. Я последовала её совету, хотя бабушка, в основном, предпочитала вставать около восьми часов утра.
Умывшись, я приготовила себе и госпоже немудреный завтрак, он состоял из чашечки кофе с бутербродом. Для кофе надо было подогреть воду на «газо;же», так «яя» назы-вала нехитрое устройство, вроде примуса, но вместо керо-сина используется газовый баллончик: в диаметре санти-метров десять, высотою  же будет около пятнадцати. Забав-но, эта штука сначала вставлялась вовнутрь, а потом уже протыкалась упором сверху. Простенько и со вкусом! По-крайней мере на этой штуковине можно было сварить кофе гораздо быстрее, чем на электрической плите, которая к то-му же напрямую была повязана с источником тока в сети. «Газожа» же работала автономно, независимо от внешних источников, разве что наличие  газовых баллончиков ей бы-ли необходимы, которые следовало   вовремя приобретать в супермаркете.
За время моего пребывания на острове, случались дни, когда по неизвестной причине отключали свет, тогда ба-бушка кудахтала на всю округу, что мы не успеем пригото-вить еду. Дело в том, что «яя» по профессии была поваром, и даже когда-то, одно время, по молодости,  работала в Афинах, наверное, поэтому очень огорчалась, если вдруг случайно что-либо пригорало или не удавалось приготовить обед вовремя. Хотя, чисто риторический вопрос, куда ей было торопиться? Думается мне, «яя» в глу-бине души своей очень сентиментальная старушка, впоследствии с этим я сталкивалась не раз.
– «Фотэни!» – услышала я сонный, но  требовательный глас госпожи и вошла в спальню.
– «Кали мэра, яя!» («;;;;;;;;!» - пер. с гр. - «Доброе утро, ба-бушка!») – так начинался день.
После процедуры одевания, «яя» шаркала в «туалэ;та»
 (в переводе не нуждается), бубня себе что-то под нос. Что она говорила, разобрать было невозможно: то ли зубы со-скакивали, мешая ей изъясняться, то ли просто у неё не хватало сил произносить отчётливо слова, но с утра начиналась пытка. Даже впоследствии когда я научилась понимать её речь, с утреца я лишь могла догадываться о желаниях бабушки. Кофе с двумя «фреганца;ми» (сухариками, размоченными в кружке) да порция таблеток от стома;хи («;;;;;;;» - пер. с гр. - «желудок») и  от давления – составляли  весь её завтрак. Впрочем, иногда «яя» хотела, в виде исключения, бутерброд с сыром  или маслом, причём своё желание она оговаривала со мною ещё с вечера. Меню гречанки, право, не пестрило разнообразием. Зато сколько претензий выслушала я в свой адрес по этому минимуму! Если «яя» просыпалась вдруг ни с того ни с сего в дурном расположении духа, или попросту вставала, быть может, ни с той ноги, то берегись, Фотэни! Сидя за столом, «яя» злилась, изливая на меня желчь, и при этом шипела как змея:
– Сколько ты кладёшь сахара?! Мало молока!
Кофе казался ей то слишком холодным, то наоборот чересчур горячим. А иногда бабушка явно издевалась надо мной, говоря то, чего не было вовсе:
– Я тебя просила  вчера положить мне «кулу-ра;кя»(«;;;;;;;;» - пер. с гр. - «баранки») или «биско;та» («;;;;;;;;» -пер. с гр.- «печенье») , как видите , с бабушкой не соскучишься.
Проверка на прочность.
В то утро «яя» бесспорно спала плохо. Может её тоже мучили кошмары, а может быть её раздражала моя физио-номия – то знать мне не дано, но только с самого утра она была вне себя. С явным неудовольствием поела, долго засе-дала в туалете, а когда вышла, то стала подавать команды на кухне тоном очевидно не обещающим радостей жизни.
Сначала я всё успевала принести ей и подать. Набрала в кастрюлю воду там, где показывала мне моя предшественница: из крана, вмонтированного в стену, вероятно оттуда вода шла более чистая. «Яя» всё же выхватила у меня из рук кастрюлю и с возмущением сказала, что я должна была взять «мэга;ло  кацаро;ли» (большую кастрюлю), потом  оттолкнув меня, стала сама наливать воду, но я произнесла волшебное «паракало;!» (пожалуйста!) и вежливо отодвинула старушку, напомнив, что я  пока ещё работаю у неё.
 Дальше события развивались стремительно, произош-ла сцена, достойная пера  великого Н.В. Гоголя. Бабушка стала настойчиво требовать, чтобы я принесла ей «кап;аки». Я растеряно посмотрела по сторонам. «Яя» сидела у окна, маленькая скрюченная она напоминала чёрную нахохлив-шуюся ворону,  издевательски поглядывая на меня,  она продолжала настаивать на своём, с раздражением в голосе повторяя одно и тоже:
– «Досэ му капаки!»(Дай мне «капаки!»)
– Дать, надо ей подать, но что? – крутилось бешено в моём мозгу. Я вспотела от напряжения и стала приносить ей из шкафчиков всё, что ни попадётся под руку. Это были разные вещицы, которым я пока ещё не знала названия или в горячке случайно захватила с собой. «Яя» брезгливо ото-двигала их, а некоторые просто отшвыривала в сторону. Госпожа распалялась всё больше и больше, мне уже начи-нало казаться, что эта фурия сейчас вот-вот схватит лампадку и запустит мне ею по лбу. Я взмокла, ощущая  своё бессилие и адскую беспомощность. Больше я уже не знала, что же ей ещё можно принести. Чего только я не подала «яя» на стол: какие-то немыслимой формы изогнутые дугою ножи, тёрку для овощей, воронку для масла, канистру, пакет с верёвками, сушёную мяту, пустую баночку из-под кофе и т.п. «Яя» бесилась, слёзы блестели в её глазах, руки  мелко дрожали, голос срывался. Она стала что-то быстро говорить явно не в мою пользу, затем схватила телефон и стала жаловаться  Катине. Я в отчаянии плюхнулась на стул.
– «Капаки, капаки!!» «Дэ гзэ;ро инэ афто;!» ( Я этого не знаю!), – повторяла я как обалдевший какаду.
 Наконец, «яя» сжалилась. Изумлению моему не было предела: крышка от кастрюли, от той самой банальной «кацароли» – вот что такое «капаки». Это я запомнила по-жизненно! Думается мне, даже спустя много лет, разбудят меня среди ночи, я это без запинки отвечу, как пить дать!
 Но было в бабушке и много хорошего. Какая она была замечательная рукодельница! Что поразительно: в девяно-сто три года  «яя» вязала без очков и сокрушённо качала го-ловою, наблюдая, как я напяливаю на свой нос колёса, без которых, увы, и это в свои  «сара;нда ди;о хроно;н» ( «;;;;;;; ;;; ;;;;;;» - пер. с гр. - «сорок два года»). Впрочем, быть может «яя» хитрила, кто знает? «Куняда»(«;;;;;;;;» - пер. с гр. - «золовка») мне говорила о том, что старушки в Греции частенько делают операцию на хрусталике глаза, после чего зрение у них переживает вторую молодость  и  видят они после хирургического вмешательства просто великолепно до глубокой старости. Так вот госпожа Марулица удивительно красиво плела кружевные салфетки, вышивала причудливые растительные орнаменты. Их можно было видеть всюду: на столе, на стенах, на комоде перед фотографиями близких людей, греки любят выставлять в рамочках портреты дорогих сердцу родственников, друзей. В стареньких рамочках из дерева и пластика на меня отовсюду глядели  люди, окружавшие бабушку в годы её молодости. Сидя на диване, я всё время ощущала  их присутствие, так как напротив на стене висели три больших портрета родителей «яя». Один из них был подкрашен, похоже, анилиновыми красителями. Мама её выглядела чопорной дамой в яркой голубой кофточке с подобранными вверх волосами, воротничок на-глухо закрывал шею. Мне казалось, что её глаза её сурово следили за каждым шагом служанки-иностранки,  оберегая свою престарелую дочь. Я кожей ощущала их присутствие. Хотя, надо полагать, что это состояние, скорее всего, было вызвано расшатанными нервами, и являлось лишь плодом моего богатого воображения.
У бабушки, повторюсь, был довольно простой интерь-ер, приблизительно, годков шестидесятых. Стены окрашены водоэмульсионкой в пастельные холодные тона: от блёклого зелёного до светло-голубого оттенка. Кроме фотографий стены были украшены ещё и старенькими лубочными наивно-трогательными картинками. Эдакая пастораль итальянских сюжетов: «Серенада юноши, стоящего в гондоле на тихой воде под окнами дома  своей возлюбленной». Или  вот ещё пример несколько иного жанра: «Девушка с кувшином на плече с подоткнутым подолом юбки  и рассыпавшимися сочными фруктами». И, конечно же, не обошлось в сей обители без целующихся голубей  в овальных рамочках под замутнённым от времени стеклом – одним словом пастушеская идиллия.
Всё это лишь подтверждало мои догадки о бабушкиной сентиментальности души, о её хрупком внутреннем мире.
Однако, я продолжу описание интерьера дома г-жи  Мару-лицы, главным достоинством, как это ни странно звучит, был пол в зале, набранный из кипариса, дерево которого за-вораживало красотою тёплого оранжевого тона и разнооб-разием чётко выраженной структуры волокон древесины: на солнечном фоне явно вырисовывались прожилки колец цвета молочного шоколада. Посреди зала, контрастируя с полом, стоял большой круглый стол, покрытый белой льняной скатертью, вышитой по краям цветочным узором. Стол, как принято у греков, поверх скатерти был накрыт прозрачной целлофановой плёнкой. В центре стола стояла тёмно-зелёная керамическая «стахтот;ики» («;;;;;;;;;;» - пер. с гр. -  «пепельница»), которая уже давно использовалась не по назначению: бабушка складывала туда лекарства и рецепты. Напротив стола стоял уже известный читателю диван, который никогда не раскладывался. Спали мы на нём по очереди: я – ночью, а бабушка отдыхала на нём утром, после приготовления пищи, а так же он служил для госпожи после половины девятого вечера. Сначала «яя» смотрела, лёжа на нём, «тыле;ораси», а потом, свешивала ножки  вниз , обувала поданные мною «панд;офлес»(«;;;;;;;;;» - пер. с гр. – «тапочки»), шлёпала за картами. После чего «яя» надолго садилась  на диван и тра-диционно раскладывала пасьянс.
  О чём она всё время гадала – не знаю, но, собирая колоду, частенько горестно вздыхала, после чего я забирала у неё  карты и, разминая отёкшие от непривычно долгого сидения члены моего тела, относила коробок с картами на этажерку  под телевизором, укладывая их в шкатулку. Там же  на по-лочке хранились семейные фотоальбомы и стопка старых газет. Бабушка любила порядок.

Напротив стола справа занимал своё почётное место старый тяжеловесный комод с бельём, в котором стопками были уложены пододеяльники, простыни, скатерти, шитые «ришелье» уголки, плетеные салфетки – кабы «яя» была молодицей, то славное было бы у неё приданое.
Другой такой же точно близнец-комод располагался у бабушки в спальне. Он так же доверху был набит просты-нями, наволочками и прочим скарбом. Этого богатства явно хватило бы на три семьи.
Примечательно, что «яя» была  чересчур экономной хозяйкой. Когда, в первую ночь пребывания у госпожи Марулицы, я увидела, что Наташа укладывается в постель без пододеяльника, а наволочка на подушке полинявшая и заштопанная, то, разумеется, подумала, что у бабушки туго со средствами и просто нет денег на постельное бельё. Но, меня передёрнуло от мысли, что и мне придётся спать, укрываясь старым потёртым одеялом, вытащенном из пыльного сундука, который годами живёт на чердаке дома.
Наташа сказала хозяйке, что мне не нравится спать без простыни, и та расщедрилась-таки на две старенькие, но чистые простыни, чему я была искренне рада. Когда же в дальнейшем мне приходилось менять белье, то бабушка ос-тавила таки эту привилегию  за мною, при этом иерархия строго соблюдалась: для себя «яя» приказывала доставать комплект белья весёленькой расцветочки с верхнего ящика комода, мне же доставались простынки собранные вразно-бой из нижнего ящика. Но я не обижалась, что взять со ста-рого человека, возможно, это были её причуды, а может быть «яя» собиралась прожить ещё полсотни лет? Кто зна-ет!? Н-да, вспоминаю сейчас сквозь время и расстояние – всё кажется нелепым сном. Вы можете не верить мне, то, что я Вам расскажу, и самой теперь мне  кажется маловеро-ятным.
Вещий сон.
 В детстве я была очень впечатлительным ребёнком, наверное, поэтому некоторые воспоминания врезались в мою память на всю жизнь, хотя, как раз таки  именно я не отличаюсь крепкой памятью, и всё же приснился мне одна-жды сон…
Я нахожусь в своей квартире. Подхожу к туалету – в коридорчике темно и страшно. Открывается дверь и вдруг оттуда выходит какая-то старушка вся в чёрном и злорадно так хихикает. В руках у неё свеча. Мне жутко до дрожи под коленками: её седые волосы развиваются от колышущегося пламени свечи. Я остолбенела: хочу  закричать – и не могу!! Нет слов, я будто немая, ничего не могу сказать. Хочу бежать – не могу!!
И всё-таки  я нашла выход: руки непомерно тяжёлые, но я усилием воли заставляю себя их поднять, и трижды крещусь. Видение исчезает – и я просыпаюсь. Но, проснув-шись, я как будто всё ещё нахожусь во сне  и слышу себя, но теперь я трижды нецензурно ругаюсь. Мною обуревает дикий ужас, я крещусь уже теперь наяву, шепчу от страха: «Мама, мамочка!!» Плачу навзрыд и какое-то неясное пред-чувствие чудовищной тоски и боли сжимает моё маленькое сердце. Но, что ещё более поразительно, этот сон меня пре-следовал  трижды: эту старую ведьму в чёрном  я видела три ночи подряд.
 Прошло много лет …
У бабки в Греции, спустя две недели моего пребывания на острове, я проснулась среди ночи, и внезапно меня осе-нило: так вот кого я видела тогда в страшном детском сне! Это же был прыжок в будущее. Именно теперь я не раз стояла перед  той самой старушкой в чёрном одеянии, тре-пеща от липкого страха, немая, в бессилии сказать, то, что хочу. А внешность «яя» -  один к одному!
– Чур, меня!!! – невольно прошептала я, цепенея от кошма-ра. Забегая немного вперёд, скажу тот факт, что прожила я у  моей госпожи ровно три месяца. Вот ведь как бывает. Если бы мы могли расшифровывать знаки судьбы, посланные нам свыше! Если бы!
Месяц первый.
Вернусь опять к повествованию реальному и правдиво-му, как сама жизнь.
Первый месяц у бабушки показался мне длиною с год.
Каждый день монотонный, словно плач капризного больно-го ребёнка, изматывающий и заунывный.  «Яя» меня лишь терпела, похоже, и я не удовлетворяла её запросы.
Иногда к нам заглядывали в гости соседи, поначалу приходили чаще и всё разные люди, скорее всего из чистого любопытства. «Яя» радовалась как дитя, ей так не хватало человеческого общения. Бабушка не уставала повторять мне, что когда у неё была «Натаса», то к ним почему-то никто не приходил. Однако вскоре народ насытился впечатлениями от созерцания очередной новоиспеченной служанки. Посещать нас стали всё реже. А может статься, что «яя» сама отпугивала народ своею трепотнёй. Я в силу своей  ситуативной безграмотности плохо понимала, о чём греки говорят, но интуитивно чувствовала, как бабушка перемывает мои косточки. Меня даже бросало в жар после визитов её подружек. А эти взгляды, которые оценивают тебя, словно ты – вещь на аукционе. Постепенно мой словарный запас рос, и я уже, хоть и, робея, но более осознанно начинала отвечать приходившим к нам соседям, даже пыталась сама задавать встречные вопросы о семье, детях, а так же поддерживать светские разговоры о погоде и прочей чепухе. Более того, я уже научилась улавливать общую мысль, не смотря на то, что мои уши ещё не понимали всего из сказанного.
Как-то к нам пришёл коренастый здоровяк, чистокров-ный грек. У меня о нём сложилось не очень лестное впечат-ление: самолюбивый индюк с красной рожей, но с сильны-ми работящими руками. Впоследствии выходило так, что если у нас что-то ломалось, то «яя» сразу звонила ему, как в скорую помощь. Имя у него было какое-то чудное, то ли Педрас, то ли Петерас – я так и не поняла. Жена у него сама с Украины, та самая, что присоветовала  Наташе перейти от деда к бабушке. Почему он вызвал во мне бурю негативных эмоций – судите сами. Придя к нам в первый раз  и поздоровавшись, он, усевшись на стуле напротив, стал бесцеремонно меня разглядывать, и это продолжалось минут десять. Бабушка не спешила отвлечь его от этого увлекательного занятия. Потом он дозрел и стал задавать мне банальные вопросы. Его интересовало, сколько мне лет, имею ли я мужа, детей. Я отвечала. Бабушка попросила меня  принести и показать фото-графии. Я пожала плечами, мол, к чему всё это, но, тем не менее, выполнила её просьбу и представила своих родных. Внимательно рассмотрев портреты моих близких родственников, тот панибратски похлопал меня по плечу и сказал, что у меня очень большой муж  и сын (в смысле рослые), и оба очень красивые.  Тут же он похвастался, что жена его с Украины и тоже очень красивая. Но, особенно он гордился тем, что умеет немножко говорить по-русски.
– Хо-ро-шо! – произнёс он нараспев по слогам.
 Я ободряюще улыбнулась – все были довольны. Где-то спустя пару недель он ещё раз наведался к бабушке и при-нёс мне  «эфимэри;да» («;;;;;;;;;»- пер. с гр.- «газета») на русском языке и даже два маленьких бульварных детектив-чика, какие в бесчисленном множестве заполняют лотки любой российской подземки. Но я была и этому несказанно рада. Газета, к сожалению, оказалась прошлогоднею, но шут меня возьми, даже эта пожелтевшая,  а вовсе не «жёл-тая» пресса вызывала у меня лёгкую ностальгию…
Когда я стала лучше соображать по-гречески,  то ис-кренне радовалась гостям посещающим бабушку, и люди,  конечно же это чувствовали. Я старалась в меру своих сил участвовать в беседе и при этом что-то хорошее сказать о госпоже Марулице. Например, то, что бабушка прекрасный повар, то, что она умеет вкусно готовить, и я учусь этому у неё – я говорила убедительно, потому что это была голая правда. Выслушав похвалу бабуле, этот недоверчивый  вы-шеописанный мною грек заявил «яя», что, я, видите ли, себе на уме: научусь готовить, выучу язык и укачу в Афины. Разумеется, он думал, что я совсем не понимаю их речь. Я не выдержала и усмехнулась – реакция его была мгновенной. Он треснул себя ладонями по коленкам и заорал, как невоспитанный сорванец в зоопарке, наблюдая за повадками какой-нибудь шустрой мартышки:
– Смотри, Марулица, она же всё понимает, она уже много знает! – намекнул он удивлённой старушке.
Но та не внимала его словам, и каждый раз, когда при-ходил кто-либо в её дом, начинала меня хаять. Я не понима-ла, почему  её не устраивала моя персона, а может быть она просто, по-стариковски, была недовольна всеми, кто у неё проживал и на неё же работал? Говорят, что порою со ста-рыми людьми случается болезнь, диагноз которой опреде-ляют, как синдром подозрительности, как не крути, бабушка находилась уже в весьма почтенном возрасте.
Её беда была ещё и в том, что ей практически не на что было жаловаться гостям. Я выгодно отличалась от моей предшественницы, памятуя её горький опыт. Я следила за чистотой бабушки постоянно, вплоть до того, что если ви-дела на её чёрном халате упавший седой волосок, тут же брала щётку и аккуратно убирала его с одежды. Сначала «яя» артачилась, но я всё старалась переводить в шутку  и она сдавалась. Халат я меняла ей каждые два дня, потому что на чёрном фоне читается любое пятнышко. В комнатах был идеальный порядок, двор подметён и по возможности вымыт, правда вот тут уж бабушка сопротивлялась серьёз-но. Если подмести я старалась, улучшив удобный момент, например, иду стирать на улицу и прихватываю веник с со-бою, а потом стараюсь быстренько подчистить двор, делая вид, что не слышу, как  «яя», что-то бормочет и  возмущён-но грозит мне в окошко пальцем. А вот помыть дворик ук-радкой не получалось, госпожа считала, что я непомерно много лью воду. По её мнению достаточно мыть раз в неде-лю, а то и в две, хотя летом у греков принято освежать мра-морные плиты, покрывающие террасу, ежедневно, струёй воды из шланга. От этого становится прохладнее, да и на душе отраднее, когда двор сияет чистотой.
Помнится, когда я проходила стажировку у  Наташи, та мне показала всю «кухню» моей будущей работы.  С утра нужно было замочить с десяток тряпочек, а через день, добрав до полного ведёрка, выйти на улицу и выстирать содержимое  в тазике, очистив «пана;ки» (тряпочки») от урины, к счастью теперь я уже имела при себе  резиновые перчатки. Затем, развесив на верёвке, протянутой через дворик, бабушкины трусы, чулки и тряпки, выплеснуть грязную воду на ступеньки лестницы. Меня такое положение вещей добивало. Я не выдержала и высказала это Катине. Однако, стоит рассказать,  после чего я получила разрешение молодой хозяйки выливать эту водицу позади дома, туда, где это никому не мешало.
Случилось происшествие, которое меня не на шутку испугало. С позволения бабушки я, наконец-то, помылась в душе. Дело в том, что бабушка сама мылась раз в полтора месяца, а я, зная её прижимистость, ждала, когда же она со-изволит искупаться, а, следовательно, и мне будет разреше-на эта маленькая приятная вольность.
 И вот, после этого омовения, как на грех, ни с того ни с сего в бабушкином дворе возле палисадника потекла  прямо из ступеньки вода, точнее стала медленно сочиться и постепенно образовала пакостную лужу под   единственным шикарным апельсиновым деревом, которое было сплошь усыпано недозрелыми, но  уже золотистыми плодами. Невыносимая тропическая жара способствовала цветению воды и соответствующему аромату, который ни в какое сравнение не шёл с духами от Армани. Катина всякий раз, проходя мимо, морщилась, и, наконец, призвала меня к ответу. Я объяснила ей, что эта вода почему-то стекает со ступенек, я же по утрам стараюсь сгребать лужу к каменному забору, но вскоре она набирается вновь. Катина  мне не поверила, а прямо в лоб задала вопрос о ба-бушкиных гуньках, которые мне приходится стирать, а воду сливать под лестницу. Я ещё раз заострила внимание Катины, что весь этот кошмар с постирушками – желание «яя», не могу же я ослушаться госпожу. Катина скроила жуткую гримасу и сказала мне, что с бабушкой надо построже, подкрепив свои слова куда как красноречивыми жестами. Сама Катина была с бабушкой без церемоний. Порою мне казалось, что «яя» даже побаивается Катину, хотя, одновременно и души в ней не чает.
Так вот, после этого разговора с молодой хозяйкой, я перестала выливать помои от стирки бабушкиных описан-ных ночных тряпочек на лестницу, по которой люди подни-маются в дом. Разрушив эту пакостную традицию, я пола-гаю, очень порадовала всех сельчан. Не слишком-то прият-но, когда тебе под ноги льют вспененную мочу, особенно если учесть, что потом, стекая по лестнице вниз, смываемая шлангом, грязная вода выбегает на общую «дромос» («;;;;;;» - пер. с гр.- «дорожку»). Теперь я выносила воду на задник двора, а  ступеньки поливала с наслаждением чистой водою  из «месшоли;на» («шланг»), когда, разумеется, «яя» мне это позволяла.
 «;К;афэ мэ;ра» («каждое утро») я выносила пол «кува;с»
(ведра) ночной урины «яя» в сортир. Боже, как это было противно, прости меня, Господи! Видно, я ещё не была го-това к такой выматывающей работе, но выполняла я её все-гда добросовестно, нос не морщила, а вот внутри меня вы-ворачивало наизнанку. Так же бесперебойно я, каждое утро (это я подчеркиваю для тех, кто жаждет поработать за ру-бежом) подтирала за бабушкой пол в её крохотной комна-тушке, и старалась потихоньку, пока «яя» заседает в сорти-ре, открыть «джа;ми» («ставни») и проветрить помещение, но если бабушка случайно замечала мои поползновения на её драгоценное здоровье, «яя» панически боялась сквозняка, то тогда мне приходилось несладко. И всё ж мне было приятно услышать однажды мнение  Катины, которая как-то заметила бабушке, что из её спальни исчез тот зловонный запах урины, который присутствовал  до моего прибытия.  Но «яя» всячески сопротивлялась моей самостоятельности, она по-прежнему желала, чтобы я, как  Наталья, сидела около неё, словно пёс на цепи, и не делала лишних телодвижений. Для меня осталось загадкой: то ли госпожа и вправду так уж экономила воду, то ли попросту искала причину, чтобы было за что меня срамить перед односельчанами. 
 Вернусь к больной теме. В Греции принято двор, обычно выложенный плиткою под мрамор, мыть водой из шланга. Ах, какое это было удовольствие: вырваться из душного плена комнат, выйти утром на свежий воздух, взять «шкупу», подмести листья и наблюдать, как под про-хладной струёй воды оживают цветы, посаженные в глиня-ные вазоны, расставленные по периметру двора; блестит, играя на гладкой поверхности свежевымытого   белого пла-стика круглого стола,  ласковое утреннее «и;лиос» («;;;;;» - пер. с гр.- «солнце»).
 А какой вид открывался с террасы!!! Горы, покрытые густой зеленью садов, кирпично-красные крыши беленьких домиков и особняков, и бесконечные дороги, убегающие широкой лентой к сверкающему серебром лазурному морю. Розы, благоухающие в маленьком бабушкином дворике,; размер которого не превышал хрущёвскую кухню, и диковинные гортензии, растущие огромным кустом с сердцевидными листьями, покрытые шапкой сиренево-розовых цветов довершали эту великолепную композицию. В эти минуты я ликовала и пребывала в состоянии нирваны.
Впрочем, такое случалось нечасто и продолжалось недолго. «Яя» очень болезненно относилась к любому моему выходу из комнат. Она хотела, чтобы я не отходила от неё ни на шаг. Даже, когда по утрам я стирала её «пан;аки» (тряпки») «яя», сгорбившись сидела  за столиком в кухне, стоявшим у окошка и глядела на меня глазами, полными слёз. А если  удавалось уговорить её позволить мне спуститься вниз,  для того чтобы убрать лестницу да к тому ж ещё территорию  около сарайчика цоколевого этажа, что было ниже поля зрения бабушки, то «яя» тут же просила меня проводить её на террасу, чтобы иметь возможность присматривать за мной.  И тогда я приносила ей клюку, и бабушка, стоя наверху, подавала мне команду – работать быстрее. Потом  то и дело спрашивала, что же я там делаю, пытаясь разглядеть меня сквозь листья винограда, оплетающие деревянную решётку вперемежку с декоративными тыквами, похожими на старые рыжие кувшины, которые мешали ей видеть меня целиком.

Фурия.
Работа по хозяйству была для меня в удовольствие, так я хоть немного двигалась, ведь всё остальное время я выну-ждена была просиживать на диване рядом с «яя», пялясь в ненавистный ящик телевизора.  Кто бы знал, какая это была пытка! Слушать часами этот гудящий низкий хаос звуков, сплетённый из непонятных слов и предложений. Особенно трудно было это выдержать ближе к полуночи, когда от этой монотонной говорильни, казалось, лопнет голова.
Однажды, около «мес;анихта»(«;;;;;;;;;» - пер. с гр.- «полночь») мне почудилось, что «яя» крепко спит уже более двух часов. Я потихонечку слезла с дивана, подошла к её изголовью и взяла со стула, стоящего рядом с бабушкой, пульт от телевизора и, вздохнув с облегчением, приглушила звук. Затем вернулась на прежнее место (к ноге!), устроилась поудобнее, и, расслабившись, незаметно для себя уснула. Сказывалось напряжение последних дней: засыпала я теперь около часа ночи, а подъём себе играла уже в шесть утра.
Проснулась я от бабкиных причитаний. Старуха сидела на диване, судорожно всхлипывая, набирала костлявыми пальцами номер телефона Катины. Но, на том конце провода никто не отвечал. Бабушка всё больше распалялась.
Она стала кричать на меня, взвизгивая и завывая всё больше. Я молчала. Наконец, она вскочила, как ужаленная,
откуда прыть такая взялась, подбежала к палке и схватила её.  Она была до жути страшна в гневе!!
– Ми  хиро;тэра!! («;; ;;;;;;;;;» - пер. с гр.- «хуже некуда») – повторяла она.
Далее обрушился новый шквал эпитетов, из которых следовало, что и слуга у неё «хиротэро», что сплю, дескать, вместо того, чтобы охранять её сон. Я сидела ни жива и не мертва. Мне казалось, что она вот-вот начнёт меня лупить своим костылём. Но, нет! «Яя»  носилась, как фурия вокруг круглого стола, чёрные маленькие глазки извергали молнии злобы, клюка отстукивала степ. Меня била мелкая против-ная дрожь. Вне себя от душившей ярости «яя» схватила, то, что попало ей под руку, хорошо, что это  всего лишь был пульт от телевизора, и со всей силы швырнула его об пол прямо  мне под ноги. Теперь я понимала, почему пульт был перевязан скотчем. Я подобрала с пола пульт и спросила «яя», задевая самую тонкую струнку души бабули:
–Яты, «яя» э;кана? Афта; пра;гмата и;нэ  акриво;ш!»
( «;;;;;, ;;;;;;, ;;;;;? ;;;; ;;;;;;;; ;;;;; ;;;;;;;!» - пер. с гр.- «Почему, бабушка, ты это сделала? Эта вещь дорогая!»). «Яя» сразу как-то обмякла, села на диван, закрыв лицо ру-ками. Я, попросила у  бабушки прощения, тихонько погла-дила убелённые сединой волосы, подняла госпожу и повела её в спальню, готовиться ко сну.
Прогулка за хлебом.
  Наутро «яя», похоже, чувствовала себя виноватой.
– Хочешь «ка;но во;лта»? ( «;;;; ;;;;;» - пер. с гр.- «гулять»),  задала она мне нелепый вопрос.
 Мои брови от удивления поползли к темечку.
– Разумеется, – ответила я.
Пойдёшь за хлебом и купишь пять булок, – сказала «яя» и протянула мне монеты.
Перед отъездом по настоянию бабушки Наташа пока-зала мне, где живёт Иоанна, которая печёт хлеб. Магазина в селе не было и  «ко;змос»(«;;;;;; - пер. с гр.- ««народ») ездил за продуктами в  Хору, небольшой городишко –  минут сорок на автомобиле от села. А вот хлеб покупали у местных жителей. Как же я обрадовалась: «Неужели  я смогу выбраться, хоть на время на свет Божий?!» Иоанна жила не близко – внизу у подножия горы. Мне предстояло пройти полсела. Я не верила своему счастью. Небо сияло голубизной. Солнышко ещё не пекло. Лёгкий ветерок приятно щекотал кожу. Я не шла, я летела вниз по широким каменным ступенькам, любовно покрашенным у основания известью. Всё-таки это у греков не отнять: видеть вокруг себя красоту, неотъемлемое их желание – во-площать мечту в реальность. Я прыгала как горная козоч-ка, ощущая радость движения, которого начисто была ли-шена, находясь рядом с бабушкой. Эта внезапно свалившаяся на меня краткосрочная свобода пьянила мой разум. Я решилась пойти в обход более длинным путём, ко-торым мы возвращались прошлый раз с Натали.

 «Хорьё» (село) было как на ладони. Изредка на моём пути встречались люди. Я здоровалась. Меня расспрашива-ли о госпоже Марулице. Я вежливо отвечала, что  всё хоро-шо».; Дома остались наверху, и я спустилась на дорогу. Сердце защемило: я стояла на краю обрыва, поросшего гус-той зеленью лавров, маслин, плетущихся клематисов, тём-но-зелёных инжиров. Тогда я ещё не знала, что плод этого дерева «си;;;ка» («;;;;» - пер. с гр.- «инжир») так любит «яя». Вдали серебряной чашей  покоилось «таласа» (море). Бело-грудый паром спешил к причалу, я украдкой смахнула на-бежавшую слезу. Острое одиночество пронзило мою душу. Почему-то мне почудилось, что протяни руку, и сразу же вон там за тёплым морем – матушка Россия! Как же мне за-хотелось сбежать, прямо сейчас, без чемодана, без документов – автостопом, просто не вернуться назад и баста. Но голос разума ехидно смеялся надо мною, и, размазав слёзы по щекам, тяжело вздохнув о своей участи, я свернула в сторону села, запретив себе даже смотреть на дорогу, убегающую змейкой к морю.
  Вскоре я нашла домик Иоанны. Калитка была открыта. Я вошла, и позвала хозяйку. Навстречу мне вышла женщина  лет шестидесяти. Приветливо улыбнулась, пригласила меня в дом. Затем, соблюдая традицию греческого гостеприимства, она принесла «э;на поты;ри па-гомэ;но нэро;» («;;; ;;;;;; ;;;;;;;; ;;;;»
- пер. с гр.- «стакан холодной воды») с «глико;» («;;;;;» - пер. с гр.- «сладкое») – ложка варенья из грецких орехов. Я поблагодарила – было очень вкусно и экзотично.
Интерьер дома отличался простотою убранства. Свет-лая кухня, посреди – большой  прямоугольный стол из красного дерева в окружении массивных стульев с высоки-ми спинками, похожих на трон. На полочках множество различных безделушек. Больше ничего не запечатлелось в моей памяти, а вот двор восхищал роскошью декора: такое количество цветов, ухоженных  заботливыми хозяйскими руками. Было видно, что женщина эта много работает: руки были крупные с выпуклыми уставшими венами. Казалось, что я нахожусь в какой-то тропической оранжерее. Лестни-ца и та была уставлена горшками с цветами.  Всё благо-ухало вокруг. Я выказала хозяйке свое искреннее восхище-ние. Именно там я просто влюбилась в «ортэ;нзию». Это бы-ли удивительно кудрявые изумрудные кусты с лопастями сочных листьев, усыпанные корзинками цветов всех розо-вых оттенков так густо, что казались они сплошным  пёст-рым персидским ковром.  А вид, который открывался пере-до мною – достоин  кисти величайших пейзажистов: мала-хитовая долина, обрамлённая горами, на склоне которых ютились две маленькие церквушки, словно пара нежных голубок присела отдохнуть после долгого пути. А чуть по-одаль, утопая  в тени могучих платанов, раскинулся муж-ской монастырь. Каждый вечер я наслаждалась стройным звучным речитативом, песней гор, льющейся по склонам «ста вун;а» ( «;;; ;;;;;» - пер. с гр.- « с горы»).
Но я отвлеклась, впрочем, невозможно быть равнодуш-ным к щедрой природе этой страны. Простите мне эту ма-ленькую слабость.
 Мы спустились с хозяйкой и её внуком в сад, чтобы набрать «колокита;кя» («;;;;;;;;;;;»- пер. с гр.- «кабачки») и собрать с деревьев золотистые «вер;икока» (;;;;;;;;- пер. с гр.- «абрикосы»). Кир;иа Иоанна решила нагрузить меня по полной программе. «Псоми;» («;;;;» - пер. с гр.- «хлеб») и «колокиты» в одном пакете, а ведро с абрикосами в другой. Я пыталась объяснить, как тяжёла поклажа, но Иоанна  мои возражения слушать не хотела. Путь наверх уже не казался безоблачным. К тому ж солнце стало припекать так, что жизнь мёдом не казалась. Я уже не  неслась по ступенькам козочкой, а еле волочилась по ступенькам бесконечной ле-стницы тяжело груженым мулом, плавясь на солнцепёке и задыхаясь от духоты. Пот пропитал футболку насквозь, руки ныли от тяжести, ноги отказывались идти дальше. Хотелось вышвырнуть абрикосы в траву, но совесть укоризненно грызла моё нутро. К обеду я всё-таки доползла до дома г-жи Марулицы. Сердце бешено колотилось, меня изрядно подташнивало.
– Только бы не сорвать снова живот! – молила я Госпо-да.
 Распаковав хлеб в холодильник, я первый, и в послед-ний, раз  попросила у бабушки разрешения полежать. Мой бледный вид напугал «яя». Она долго ещё кудахтала, что вот, мол, прислали непутёвую, такая молодая, а такая хилая. Что ж, против правды не попрёшь! Когда-то в молодые годы мне пришлось поработать на стройке, и, вдвоём с подругой разгрузив машину раствора, я сорвала живот. Потом были дикие боли, я не могла поднять даже килограмм сахара. В Питере, где это событие происходило, пришлось бросить не только работу, но и строительный институт, в котором я училась на вечернем отделении. Затем я вернулась в родной  Волгодонск к маме. Начались муторные визиты к врачам, которые были бессильны мне помочь, потом  хождения по «бабкам». И, наконец, когда уже иссякла всякая надежда, благодаря Богу, мне посчастливилось попасть к чудной бабушке, целительнице Татьяне Ивановне. Много ей годков уже тогда было, за восемьдесят, но скольким людям она помогла!!! Молитвами, святой водичкой и массажем она поставила меня на ноги, но при этом приказала беречь себя и тяжести больше не  поднимать.
А почему благодаря Богу?! Не могу не рассказать тот удивительный сон, который приснился мне накануне нашей с ней встречи.
Снится мне будто я ещё совсем ребёнок. Моя мама держит меня на руках и подходит к загашникам, это такие встроенные глухие шкафчики в наших старых квартирах, где хранится все, что не попадя. Я чувствую, что какая-то сила поднимает меня вверх, опускаю глаза и вижу, что ноги мамы стали длиннющими, а вокруг нас на полу кишат серые кошки – яблоку негде упасть! Зачем-то я открываю самую верхнюю дверку, а оттуда навстречу мне протягивается большая сильная мужская рука и крепко жмёт мою руку. Что интересно, мне не страшно, я её не боюсь, более того я понимаю, что это сам Боженька протягивает мне руку помощи. Потом всё опять становится прежним, мама снова невысокой. Мы направляемся с ней на выход из дома. Вот тут мне жутко: кошки толпой сопро-вождают нас до двери, но за порогом они разом  будто растворяются в никуда, и на душе становится  светло и легко. Проснувшись, я рассказала этот сон своей матери. Моя мама как-то жила вне веры, хотя и была крещённая, а тут она вся изменилась в лице:
– Дочка, – сказала она, –  ведь у нас наверху хранится ста-рая икона Божьей матери с младенцем Христом.
Я удивилась, откуда это могло быть?
– С этой иконой ещё твоя бабушка венчалась в церкви, а потом  и меня ею родители благословили.
Мы  с мамой достали икону из тёмного угла и водвори-ли на почётное место в доме. Икона была необыкновенной красоты: строгий лик мадонны так выразителен, однако взгляд печальных глаз просто сжимал сердце. Лик  Иисуса не  по-детски умён и ясен. Я поверила, твёрдо зная истину, что случайности запрограммированы на небесах.  Ничто не бывает просто так.  Ведь я уже отказывалась от самой жиз-ни и больше не хотела никуда идти, ни к бабкам, ни к дед-кам, а уж к врачам и подавно. Тогда меня  Бог спас.
«Фотья;».
Шли дни. «Яя» начинала ко мне привыкать.   Около двух часов в  день, во время её сна, я долбила как дятел греческий язык, который казался мне далёким от со-вершенства. Как говорила Наташа: «Они произносят слова, ломая язык, как  малые дети».  Теперь, сидя с бабушкой часами у телевизора, я стала подмечать, что улавливаю слова и фразы понятные мне, домысливая неясное. Без словаря было непросто, но приходилось довольствоваться тем, что есть.; Так, увидев пожар по TV, а летом новости частенько передают о стихийных бедствиях подобного рода, я уже на слух ловила «фотья» («;;;;;» - пер.с гр.- «огонь»)так, когда  ночью  на горе случился нешуточный пожар, напротив нашего села, и я воочию увидела по-лыхающий склон, то тут же сообщила об этом бабушке со знанием очевидца. Как же она сокрушалась! Но было что-то от звериного любопытства в её горящих угольках глаз: всех огонь съест, или всё же удастся кому-то спастись, эдакий охотничий интерес. Приехавшие по вызову спасатели более трёх часов тушили пожар: до элитных вилл и двух церквушек, словно ограждавших от всепо-жирающего огня с обеих сторон территорию на склоне горы, огонь так и не успел добраться. На утро гора, расположенная в поле нашего зрения напротив нашего села, превратилась в чёрную скалу – грустное зрелище. Одно утешало, по слухам – люди не пострадали. Всё это навевало в душу щемящую тоску. К тому же, вечером, разговаривая  с мужем, я вдруг, обнаружила, что моя телефонная карта, при помощи которой я имела возможность общаться с родными в  России, катастрофиче-ски убывает, просто тает на глазах. Я  не понимала причину такой быстрой потери времени, теперь то я догадываюсь, что её профукала моя шустрая «яя» Я, полагаясь на порядочность бабушки, никуда не прятала карту, а лежала она преспокойненько в очечнике. Не надо иметь семь пядей во лбу,  для того чтобы воспользоваться кодом, напечатанным открытым текстом на самой карте.
Только потом до меня дошло, отчего это моя эконом-ная  бабушка позволяет себе подолгу трепаться по телефону с Катиной, которая довольно часто отбывала навестить своего сына в Афины. Признаюсь, я была не в меру наивная и слишком доверчивая.

День Рождения сына. Поездка в Хору.
Приближался День Рождения моего сына. Серёже ис-полнялось шестнадцать лет. Я обрывала телефон – никак не могла дозвониться: дома никто не брал трубку ни ночью, ни днём, ни даже в тот самый памятный день. Я была вдрызг расстроена, и такая боль поселилась в моём сердце, словно оно предчувствовало какую-то беду.
В порыве горьких чувств, когда «яя»  спала во время сиесты, глотая слёзы, я написала домой письмо. Не отдавая себе отчёта, я изливала на бумагу всю горечь своей души. Помню, почему-то, мне было безумно жалко не сына, а мою мать, которой пообещала, что  на старости лет только я буду её досматривать, и никому не позволю прислуживая ей, в мыслях тихо склонять старую больную женщину направо и налево. Вероятно, такие мысли пришли мне в голову, после того, как «яя»  разбушевалась, но оказались они пророческими. Быть может эти мысли были мне ниспосланы свыше, кто знает?! Написать-то я написала, в нём же поздравив сына с Днём Ангела, а вот отправить  его затруднялась, не было у меня конверта, да и купить «фа;келос» ( «;;;;;;;» - пер. с гр.- «конверт») тоже не представлялось возможности.  Кроме того, я пока ещё не знала, как правильно подписать адрес по-гречески. Эту проблему  я решила обыграть следующим образом:  воспользоваться  международным английским и показать написанное Спиросу. Само проведение помогло мне справиться с очередной задачей…
Как-то поутру пришла Катина и сказала, чтобы я соби-ралась – мы едем в Хору за продуктами.  А поскольку стоя-ла дикая жара, то она предложила мне надеть купальник, намекнув как бы, между прочим, что на обратном пути мы заедем  искупаться. При этом  Катина поинтересовалась, хочу ли я купаться, умею ли я плавать. Что за вопрос? Разу-меется, я отвечала утвердительно:
–Тэ;ло на ка;но ба;ньо! Колимба;о кала;!!
(«;;;; ;; ;;;; ;;;;;;! ;;;;;;;; ;;;;!!
 - пер. с гр. - Я хочу купаться! Я хорошо плаваю!!)
Ещё бы я не умела плавать! Я обожаю плавать больше всего на свете! Я «мухой» собралась и уже через пятнадцать минут была у Катины. Та была удивлена, почему я так быстро собралась. Я ответила, что бабушка отпустила меня. Катина пожала плечами, что ж, ей ничего не оставалось, как пригласить меня в дом. В гостях у Катины.
 Дом Катины и Спироса ни шёл ни в какое сравнение с до-мом моей госпожи. Терраса окаймляла его буквой «г» Большой красивый стол для гостей из тёмного дерева стоял в первой её части, почти у входа. Посреди столешницы кра-совался большой аквариум, в котором на дне покоилась ог-ромная вычурной формы раковина. На изгибе террасы стоя-ла гнутая скамья, куда любил взбираться друг семьи, забав-ный и совсем не злой пёс Аджи. Это был комочек шерсти цвета «а;спро» («;;;;;;» - пер. с гр.-  «белый») – кобелёк породы «болонка». Мы с ним сразу подружились. Катина находила это обстоятельство странным, так как по её словам  любезностью он не отличался, а тут сразу стал тереться о мои ноги. Я общалась с ним почти по-русски, называя ласково разными именами с любовью в голосе, конечно же, болонистый «ски;лош» («;;;;;;» - пер. с гр.-  «собака») это почувствовал. Самое смешное, что Аджи пускал меня на террасу свободно, даже тогда, когда хозяев не было дома. Мне иногда по поручению бабушки доводилось ходить в этот дом за овощами. Случалось, Спирос был в это время на огороде, Катина в отъезде, и только верный пёс встречал меня, радостно виляя хвостом. На моё ласковое «Аджуленька» «скилош»  приветствовал  гостью, по-собачьи восторженно прыгая вокруг меня, к тому же  так и норовя лизнуть мои руки. Тёплый пушистый комочек он так согревал мне душу.
На веранде  так же стояли два плетённых кресла, а ме-жду ними миниатюрный столик с меняющейся композици-ей, в зависимости от настроения Катины и веяния «Фэн- Шуй»: здесь можно было видеть декоративный фонтанчик, символически привлекающий в дом богатство и удачу, по-том его сменила витая раковина, с жемчужиной внутри, красиво уложенная  на салфетке из папируса. Во всех этих трогательных мелочах угадывалась забота  молодой хозяйки в отношении к собственному жилищу.  Катина любила свой дом и отличалась хорошим вкусом. Декоративный рельеф камина подчёркивал созданный хозяевами уют, жаждущий гостей за филёнчатыми дверьми.
В доме находились три комнаты и кухня. Кухня, куда попадаешь в первую очередь, оказалась просторной. Стенка «под малахит», напичканная встроенной техникой, уголком  стоявшая вдоль двух стен, заканчивалась уже не декоративным камином, а настоящим, который был облицован бутовым камнем.
– Зимой мы разжигаем там огонь, – пояснила  Катина.
Я выразила своё одобрение.
В центре кухни располагался гигантский, не менее трёх метров стол, покрытый скатертью глубокого зелёного цвета, поверх которой лежали бамбуковые салфетки, что было очень «фисик;а» («;;;;;;» - пер. с гр.- «естественно»). Посредине стола красовалась ваза-обманка с «липовыми» ананасами, киви и апельсинами, порезанными на дольки – выглядело это  так аппетитно, что чуть было слюнки не потекли.
 Смешно сказать, но именно в Греции, мне чудовищно не хватало витаминов. Кроме абрикос, которые к тому вре-мени были уже частично съедены, а часть их отправилась на  свалку, так как переспевшие они быстро пришли в негодность, «яя» иногда меня угощала апельсинами, которые хранились в её сарайчике на полочке заплесневевшего старого холодильника. Апельсины были мягкими, а порой покрыты зеленоватым налётом, пожалуй, от витаминов там остались одни воспоминания. Иногда кто-нибудь из соседей приносил бабушке зелёных груш или тарелочку слив. «Яя» вздыхала и делилась со мною частичкой прошлого, рассказывая, что её покойный муж Андрий всегда затаривал холодильник под завязку, и уж недостатка во фруктах у неё прежде не было никогда.
– Чего там только не было! – всхлипывала горестно старушка.
 Да, надо признать, что нынешние опекуны особенно не ба-ловали бабушку ни фруктами, ни овощами.
Но вернёмся в дом Катины. Большой, под стать столу, мягкий диван, обитый велюром фисташкового цвета, был усыпан многочисленными подушечками. Стены украшали массивные картины, прославляющие море, красоту приро-ды. На одной из них был изображён табун лошадей, скачу-щий галопом на фоне догорающего заката, отражающегося в рубиновой от марева воде. Морские раковины, статуэтки дельфинов и другие милые сердцу безделушки дополняли интерьер дома. Полы  из мрамора подобраны в тон кухон-ной стенки, или наоборот. Плетённый круглый коврик ле-жал у порога. Дверь в зал  была открыта. Интерьер гостиной выдержан в классическом стиле. Шикарный мягкий уголок приглашал располагаться к отдыху. Ком-форт царил в этом жилище.
Я спросила Катину, кем она работает.
– ;Охи, эг;о спитоникокер;а (;;; ;;; ;;;;;;;;;;;;;;» - пер. с гр.- «Нет, я домохозяйка»), – услышала я в ответ.
Позже, когда я уже могла общаться с нею на бытовом уров-не, Катина призналась, что никогда  и никем вообще  не ра-ботала.
– Зачем мне работать? – рассуждала Катина, – У меня есть Спирос.
Её муж прежде работал стюардом на кораблях дальних рейсов, зарабатывал неплохо, и сейчас, будучи отстранён-ным от дела, по причине возраста, имел, по-видимому, не-плохую пенсию. По крайней мере, им хватило, для того чтобы обучить сына на программиста и купить ему в Афи-нах квартиру, а это дорогого стоит.
Так, болтая  с Катиной обо всём понемногу, насколько это было возможно, мы скоротали время. Подошёл Спирос, и мы все вместе отправились в путь.
Ксенуля.
 Оказывается, к дороге можно было пройти иначе. Суп-руги повели меня через свой огород и дальше, спустились по лестнице соединяющей два дома. Мы подошли к усадьбе сестры Катины, звали её Ксенуля. Как-то не  вязалось это уменьшительно-ласкательное имя, на мой слух, разумеется, с пожилой женщиной, слегка уже уставшей от жизни, с крупными натруженными руками. Мы поприветствовали друг друга. Ксенуля разительно отличалась от Катины не только возрастом. Складывалось впечатление, что у них со-вершенно разные родители. Катина – это огонь и ветер в юбке, два в одном флаконе. Ксенуля же полная ей противо-положность: размеренные движения, тяжесть походки и взгляда. Было видно, что жизнь ей не улыбалась. Почему-то меня не оставляла мысль, что эта женщина испытала какое-то горе, впрочем я не ошиблась. Ксенуле, как старшенькой, пришлось ухаживать за больной матерью, которая около года пролежала, не поднимаясь с кровати. Катину же эта участь обошла стороной. Она жила тогда в  Афинах и лишь изредка приезжала маму навестить. Катина – душа общест-ва, а Ксенуля  – замкнута на все пуговицы. Но было что-то в Ксенуле мудрое и доброе, ей  почему-то хотелось во всём довериться, раскрыть душу, чего я не стала бы делать со взбалмошной Катиной. Про младшенькую сестру можно было с уверенностью сказать, что она «себе на уме». Занятая подобными мыслями, я и не заметила как  из дома к нам вышел муж Ксенули. Мужчина среднего роста , ни худой и не толстый, с умеренными залысинами. Ничего примечательного в его внешности я не обнаружила, такому хорошо служить в разведке – лица не вспомнишь ни за какие коврижки. Рядом с крупной Ксенулей он казался мелковатым. Он окинул меня любопытствующим взглядом и спросил, как жизнь в России? На что я, не лукавя, от-ветила: «Эци к эци!»( «;;;; ; ;;;;» - пер. с гр.- «так себе!»).  На что он понимающе кивнул и больше с расспросами на эту тему  не приставал.
 – К нам надолго? Что ж, это хорошо, – с сомнением в голо-се подытожил муж Ксенули.
Катина сообщила, что мы собираемся ехать в город за покупками. Хозяева проводили нас до калитки, сбитой из мореного дуба. Очутившись по другую сторону каменного забора, я с удивлением отметила, что мы вышли на дорож-ку, ведущую к основной лестнице. Путь через дом Ксенули был раза в два короче.
 Поездка в Хору.
Спустившись с лестницы, мы подошли к месту стоянки машин. Я узнала  уже знакомую «Audi». Катина села за руль: её иномарка была по-прежнему дамой капризной и несговорчивой. Катине нужно было приложить видимые невооружённым глазом усилия, чтобы повернуть машину на 180;. Я не понимала слов, сказанных Катиной, но её мимика говорила сама за себя. Но вот Катина вырулила свой строптивый «авток;инито» («автомобиль») на автостраду, и дальше, соревнуясь с ветром, гнала его, что было мочи, на бешеной скорости, наслаждаясь чувством пьянящей свободы. Как я ликовала, моя душа подпрыгивала к голубым небесам. Впрочем, это самое сладкое слово – свобода! Кто не жил в неволе,  тот меня  никогда не поймёт…
Машина раскалилась как русская печка, но настроение моё улучшалось с каждым километром, отделяющим  нас от Апи;ки. Природа наделила этот край красотой неописуе-мой.;
Величественные горы, загадочные ущелья, тропические кустарники вдоль шоссе, покрытые чудными соцветиями всего спектра радуги, то идёт полоса лилового цвета, то лимонно-жёлтого рядом с горчичным, услаждая взор.
Ветер упруго врывался в окошко автомобиля, дорога становилась всё комфортнее, авторадио напевало попсовые мелодии. Море широкой полосой, сливаясь с горизонтом, голубым сапфиром слепило глаза. Изредка  мы переговари-вались о погоде, «яя», о прелестях природы. 
Я  восхитилась профессионализму Катины. Она с гор-достью доложила мне, что стаж вождения у неё больше двадцати пяти лет. Я стала расспрашивать, много ли дам в Греции водят автомобиль.
– О, очень много! А в селе – так  почти все!
– А, Спирос, умеет водить машину? – не выдержала и поин-тересовалась я.
– Я очень редко езжу, –   услышала в ответ голос самого Спироса.
Показалась Хора. Городок небольшой, но со всеми не-обходимыми атрибутами городской жизни. Катина припар-ковала машину на автостоянке, забитой до отказа. Я ещё раз удивилась её мастерству вождения. Поражаюсь до сих пор, как она «не поцеловалась» ни с одной из иномарок, а чётко вписалась задним ходом в свободный кусочек суши.
Машины были напичканы так густо, что нормально от-крыть дверцу автомобиля было невозможно, и нам при-шлось выходить на полусогнутых ногах, потом вытянув-шись по струнке, протискиваться вдоль колоннады машин. Наконец стоянка осталась позади, а впереди у нас спринтерская дистанция, правда метров пятисот, под палящим злым солнцем. Нашим оазисом стал пункт здравоохранения. Катине нужно было зайти  к врачу и получить там рецепт бабушкиных лекарств. Пока я ожидала возвращения Катины, время зря не тратила, а с интересом перечитала все таблички на кабинетах и перевела, радуясь, что не напрасно читала разговорник, кое-что в голове всё-таки задержалось. Про-консультировалась у Спироша, верно ли я понимаю значе-ние вывесок, он подтвердил и похвалил меня за усердие. Потом, когда Катина вышла от врача, мы двинулись по цен-тральной улице: «Бродвей» в миниатюре с местным колоритом. По пути зашли в кафэшку, где теперь работала продавцом  Иоанна, та самая девушка, которая прежде составляла кампанию «яя», до нас с Наташей.  Она прожила там больше нас обеих вместе взятых, потому мне было интересно узнать её мнение.
Катина представила нас друг другу и с интересом на-блюдала за нашей реакцией. Однако, напрасно, мы вели се-бя более чем сдержано.  У меня сложилось впечатление, что Иоанна до сих пор боится сболтнуть что-то лишнее при бывших хозяевах. Она только взглянула на меня с интере-сом, смешанным пополам с видимой долей сочувствия. Обернувшись ко мне, Анна сказала вполголоса, наливая в бокалы тропический сок:
– Что бабушка всё так же ругается и плачет?
Я утвердительно мотнула головой.
– А обо мне что-нибудь говорит?
– Пустяки. Она тебя любит. Часто вспоминает.
– Странно. Раньше всё было наоборот. Терпи, что подела-ешь!
На этом наш разговор был исчерпан. Иоанна мне пока-залась симпатичной, обаятельной девушкой, явно неглупой, но абсолютно закрытой для общения со мной.  Впрочем, с бывшими хозяевами она так же говорила мало  и не слишком охотно. Чем это было вызвано, трудно сказать. Она предложила нам кофе, сок, мороженое.
Выпив прохладительные напитки, мы снова побрели по  бульвару, пестреющему от разнообразных вывесок закусочных и магазинов. Завлекая покупателей, торговцы вывешивали товар прямо на улицах, указывая общий ценник, похоже шла распродажа товара. Шляпки, сумочки,  обувь, «парэ;о» цвета джунглей, купальники-бикини и прочие вещи привлекали внимание, но как-то взгляд ни на чём особо не задерживался. Почему-то попахивало Китаем, к тому же и продавцы там встречались с характерным без-различно-радушным выражением круглых физиономий и восточным разрезом глаз, такие  хитрые узенькие щёлочки, через которые трудно рассмотреть душу.
Спирош сказал, что надо зайти в «тр;апэза» («;;;;;;;» - пер. с гр.-  «банк»). Мы  с Катиной вошли следом. Банк  ско-рее напоминал конференц-зал, так много кресел,  выставленных рядами, находилось внутри помещения. Спирош подошёл к кассе, переговорил о чём-то со служащим банка, затем подошёл к нам, и мы расположились в первом ряду, дожидаясь своей очереди. Клиентов в этом банке обслуживали очень быстро. Минут через пятнадцать мы уже покинули это помещение, к моему сожалению, т.к. там работал «эрконд;ысьон» (;;;;;;;;;;;;» - пер. с гр.-  «конденционер»), его прохлада так живительно подействовала на мой организм. Струйки холодного воздуха остудили наши разгорячённые  летним солнцем тела.
Побродив немного по улице, зашли в мясную лавку, где Катина полчаса болтала с продавцом, рассказывая все новости,  в главной из которых фигурировала моя персона. Тем временем в лавке для нас накрутили фарш и упаковали мясо, после чего пакет с покупками был водружён в холодильник на часок-другой, т.к. Катина хотела ещё немного «пройтись по Бродвею». Мы прогулялись по продуктовым магазинам, загрузившись по самое некуда. Продукты были куплены впрок на две недели. Я, словно тень, ходила за Катиной и наблюдала, как она выбирает свой товар. Молодая хозяйка явно экономила на бабушке. Если она брала концентрированное молоко, то хоть на два цента, но непременно дешевле. В свою же корзину Катина клала товар сортом выше. Больше всего меня поразило то, как она выбирала бананы: Спирош взял четыре банана, у меня потекли слюнки. Катина, глянув в его сторону, что-то резко ему сказала, выхватив их из рук мужа и положив бананы на прежнее место, подошла к другому ящику. Там  тоже лежали бананы, но как-будто подгоревшие, не вызывающие никакого аппетита, зато ценник, прикреплённый к ним указывал сумму в два раза дешевле предыдущей. Катина отщипнула от связки два банана и положила к себе в корзинку.
 «Неужели они это есть будут?» – с сомнением подума-ла я.
Бабушке кроме основных продуктов, сахара, риса,  бы-ла куплена «кока-кола» в баночках – это была её слабость. Целая упаковка, что тут скажешь!; Кусочек сыра («ф;ета») был выбран в специализированном отделе. Сколько же там представлено различных видов сыра – умом тронуться можно!!  Да, ещё бабушка заказала кальмаров. Было так же куплено оливковое и кукурузное  масло в больших пластмассовых ёмкостях по пять литров каждая. Наконец, все продукты были упакованы в пакеты, и мы двинулись дальше.
Зашли на почту, где я купила конверт и открытку сыну с двумя очаровательными кошечками и красноречивой над-писью: «Аг;апи му!!!» («;;;;; ;;;» - пер. с гр.-   «Любовь моя»). После чего Спирош прочёл черновик,  подписанного по-английски конверта, выяснилось, что всё верно заполне-но, и мне оставалось лишь скопировать надпись на грече-ский «фа;келос». Тут же письмо было опущено в почтовый ящик, а, следовательно, обратного хода уже не было. Позже я спохватилась, ну зачем же я его послала, оно ж было на-сквозь пропитано моими жгучими слезами. Но вернуть его уже не представлялось возможным…
 После посещения почты, продолжая обход Хоры, мы заглянули  и в сувенирную лавку. Глаза мои загорелись, но я сдержала свой  алчный порыв, убеждая себя в том, что впереди ещё куча времени и незаработанных пока ещё денег. Что и говорить, в сфере художественного ремесла греки на высоте: тарелочки с сюжетами греческой мифологии, расписанные маслом, керамика, декоративная скульптура, живопись на морскую тематику – ничто не оставило меня равнодушной. Многие достойные вещицы желали бы перекочевать ко мне в белую дамскую сумочку, но я решила не обременять себя и приобрела лишь фото острова, где мне довелось теперь проживать, со звучным  мужским именем А;ндрос.
 Наш шопинг подошёл к концу. Время близилось к обеду. Уже порядком подуставшие, распаренные мы плюх-нулись в машину и тронулись в обратный путь.
 Внимательный читатель помнит, что впереди нас ожи-дало «таласа» – море чудное бирюзовое со вспененными барашками игривых волн соблазняющее своей прохладой.
 Вскоре Катина притормозила у обочины дороги, на-против импровизированного пляжа, где отсутствовали ви-димые признаки цивилизации, разве, что одинокий душ стоял как…короче, стоял у самого выхода прямо на углу между бетонными ступеньками и парапетом, основательно сложенном из природных камней. Каждый желающий там мог после купания смыть с себя морскую соль и тут же, по-вернувшись  к отдыхающему народу голым задом, или к до-роге,  кому как удобнее  переодеться на выход. Сам пляж представлял собою жалкую узкую полоску берега, где-то около пяти метров шириной,  из краеугольной гальки плав-но переходящей в мокрый песок, который лениво, словно нехотя, лизали мелкие волны, нагоняемые с моря озорным ветерком.
Я в изнеможении сбросила с себя капри, футболку и, предвкушая кайф, с головой окунулась в морскую пучину.
Боже! Спасибо тебе за ту несказанную радость, кото-рую испытала я в эти памятные мгновения! Заплыла я так далеко, что, пожалуй, слишком. Как же мне не хотелось плыть назад, восвояси. Фигурка Катины измельчала до пре-дела. Я скорее догадывалась, чем видела, что она машет мне руками, мол, пора возвращаться.  Я повиновалась. А мне так хотелось уплыть в Россию!

Из Хоры вернулись с полными «саку;лями»(кульками). Вот уж где был горный туризм! Подъём крутоват и небли-зок. Солнце в зените – палит нещадно. Как хорошо, что Ксенуля открыла нам свою калитку, и мы снова прошли об-ратный путь через её двор,  тем самым значительно сокра-тив расстояние. Всё равно устали до чёртиков. Пот щипал глаза, а одежду можно было смело выжимать.
Дома у Катины разгрузили все продукты. Стали фасо-вать пакеты для бабушки. Катина, раскладывая покупки, достала бананы и передала их Спирошу, чтобы тот отдал их мне. Наверное мне не удалось скрыть иронии – Спирош по-краснел как редиска.
– Ты к;анэте! («;; ;;;;;;» - пер. с гр.-  «что поделаешь») – буркнул он  себе под нос и развёл руками.
– «Дэм бира;зи!» (;;; ;;;;;;;;- пер. с гр.-  « «Ничего!») – успо-коила я  его.
 Покупки уложили быстро и, я, снова нагрузившись, как ишак, потопала в гору. Бабушка ждала меня, лёжа на диване
– Фотэни! – позвала «яя», едва я только зашла на кухню.
 Пока меня не было, бабушка время даром не теряла, а приготовила запеканку, из «феты» (сыра) и яиц. То ли я  сильно устала, то ли просто была не голодна, но запеканка показалась мне не вкусной,   да и выглядела она,  как-то не 
слишком соблазнительно. Чисто символически, чтобы не обидеть бабушку, я отломила кусочек и с трудом его про-глотила. Затем, поблагодарив «яя», пошла укладывать про-дукты в холодильник, а их у бабушки было два, точнее хо-лодильник и отдельно большая морозильная камера. В мо-розильнике «яя» хранила  мясо, рыбу и батоны хлеба. Обычно я никогда не шарила в холодильнике, а тут возник-ла необходимость, перекладывая на полочки продукты, что-то сместить и уплотнить. Внутри холодильника я обнаружила какую-то баночку с пюре и мясом, Катина что ли приносила для «яя»?
Плесень.
 Купленный свежий сыр я хотела положить туда же, куда обычно бабушка сама его ссыпает, но,  открыв металлическое корытце для сыра, была шокирована его цветом: он был зелен от плесени. Нет, это не был тот сыр, который при изготовлении является ценным продуктом насыщенного зеленоватого оттенка, в котором плесень присутствует изначально, и от того он только выигрывает. Греческий «тыри; фэ;та»(«;;;; ;;;;» - пер. с гр. «сыр фэта») – продукт чистого белого цвета, напоминает спрессованный творог, потому-то я и была удивлена его внешним видом. Увидев это безобразие, я молча закрыла металлическую крышку, я уже была в курсе, что бабушка не любит, когда кто-то выкидывает что-либо без нее ведома. Свежий, наструганный  соломкой сыр, привезённый мною из Хоры, я уложила на тарелочку, и прикрыла сверху блюдцем.
Вечером разыгралась драма. «Яя» стала мне выговари-вать, почему это я не пересыпала  сыр в лоток. Не мешкая, «яя» сама схватила лоток с зёлёным сыром и начала высы-пать туда же свежий, который ей купила Катина. Мне стало плохо. Я вдруг поняла, отчего  блюдо в обед имело такой странный серо-зелёный оттенок. Я не выдержала и, сначала корректно. попросила бабушку не сыпать «фр;эскош» («;;;;;;;» - пер. с гр. – «свежий») сыр в старый , имеющий  «как;ос ар;ома» («;;;;; ;;;;;»- пер. с гр.- «плохой запах»), но «яя» и слышать меня не хотела. Тогда во мне опять взыгра-ла  русская кровь моих предков, обагрённая огнём револю-ции.
– Я это есть не буду! – уверенно заявила я бабушке. – Я ещё хочу жить и быть здоровой.
В порыве чувств, я  почти силой выхватила из рук «яя» корытце со старым затхлым сыром, и, накрыв крышкой, по-ставила на прежнее место. Первые и естественные позывы моего разума диктовали мне,  конечно, совсем иное реше-ние: выбросить эту отраву в мусорное ведро. Но, тут же одумавшись, я  не стала с этим торопиться, так как я увиде-ла, что бабушка трясущимися руками схватилась за теле-фонный аппарат и пытается набрать номер  Катины.
 Было время ужина, двадцать часов, а вернее чая, а если быть предельно точной, то «м;элисы», так греки называют лечебную травку мел;ису, имеющую тонкий аромат лимона.
Бабушка нас не слишком баловала и вместо полноцен-ного ужина каждый вечер мы с ней пили заваренную мною травку с двумя кусочками «фригане;с» («;;;;;;;;» - пер. с гр. - «тосты») или с  бутербродом : «псшоми; мэ  в;утыро» («;;;; ;; ;;;;;;;» - пер. с гр. -  «хлеб с маслом»).
На этот раз «яя» предпочла чаепитию срочный разго-вор с Катиной. Долгое время никто не брал трубку, но, когда в доме Катины не выдержали и всё же ей ответили, то бабушка, захлёбываясь от рыданий уже ничего не могла го-ворить: она плакала и причитала на разные голоса. В результате «скорая помощь» в лице Катины через несколько минут уже была на пороге. В этот короткий промежуток времени «яя» уже накрыл приступ, и я, как полагается, отпаивала бабушку сердечными каплями и мерила ей давление. Однако я теперь знала, что этот безотказный приём «яя»  пользовала всегда, когда ей чего-либо надо было добиться, а иногда и просто от скуки.
Когда это случилось впервые, я не на шутку испуга-лась. Помню, «яя»  тогда ни с того ни с сего, вдруг рухнула на «канапэ;с» («;;;;;;;» - пер. с гр. - «диван») и, натурально задыхаясь, стала орать сдавленным голосом:
– Воит;ыстэ мэ, кардь;я му!!(«;;;;;;;; ;;,;;;;;; ;;;- пер. с гр. -  «помогите, моё сердце»),– при этом вид её был ужасен.
Руки её мелко-мелко дрожали, зубы постукивали им в такт. Бабушка потребовала расстегнуть ей халат и позвать Кати-ну. Мне казалось «яя» вот-вот умрёт, а её неизменное «пеф;эна» («;;;;;;;» - пер. с гр. -  «умираю»), меня просто до-бивало. Здорово же я тогда струхнула! Помню, как я тогда схватила телефон, набрала номер Катины, а сказать-то вра-зумительно ничего не могла, только и выдавила из себя:
– Катина, «яя» «а;схимо кардья;!» («плохо сердце!»).
Катина меня в тот раз шокировала: пришла не сразу, а когда появилась, то спокойно замерила сама бабуле давле-ние, как у молодухи! После этого Катина склонилась над ней, и, очень похоже  на то что, она отматила бабку на родном эллинском языке. Орала Катина как исступлённая, это я позже поняла, что часть эмоций можно соотнести за счёт южного темперамента, а в тот раз мне как-то стало жалко «яя»,  до такой степени, что в носу защипало, я даже вступилась за бабушку.  Но со временем я поняла, что в «яя» живёт великая актриса – драмтеатр отдыхает, когда  бабушка входит в образ. Это у неё так натурально происходит, что веришь безоговорочно. Станиславский мог бы ею гордиться.
Но в этот раз, выслушав «яя» по телефону, Катина при-мчалась как ураган. Бабушка с порога начала ныть и жало-ваться на меня – это было понятно по красноречивым жес-там, посланными ею в мою сторону.
Вообще есть один жест, который показывают все гре-ческие «мумии» время от времени своим служанкам. Полу-чается это у них очень выразительно: это ладонь с сомкну-тыми пальцами поднятая перпендикулярно запястью руки, обращённая в разговоре наружу к партнёру. Этим жестом они как бы отгораживаются от быдла, с которым вынужде-ны общаться силою обстоятельств. Это жест пренебрежения и отвращения одновременно. При этом на лице хозяйки возникает такое выражение, будто она пуп Земли, из неё так и прёт моральное превосходство, по-крайней мере она так себя преподносит, не догадываясь о том, что слуга её воспринимает совершенно иначе.
Так вот, «яя» сделала этот пакостный жест в моём на-правлении, характерно выкинув ладонь вперёд, затем, по-вернувшись всем корпусом к Катине стала ей строчить ско-роговоркой о происшествии. 
Я уже достаточно осознавала смысл речи. «Яя» справедливо возмущалась,что я смею командовать на кух-не, выхватываю у неё тарелку и позволяю себе повышать  тон.
– Кто она такая? – пискляво визжала старуха. – Служанка!!
Я вмешалась, просто предложила Катине пройти со мной  на кухню. Там я открыла холодильник и достала ло-ток с сыром цвета недозрелого киви.
– Этим «яя» кормила нас в обед, больше это я есть не буду. Я не желаю заболеть, понимаешь? – задала я вопрос  Кати-не.
Та поджала губы. В ней боролись две субстанции: одна чувствовала мою правду и соглашалась, что я права, но  другая пыталась встать на сторону бабки – всё же я была для них «ксе;ри», как любила повторять «яя», чужой.
– Она просто не заметила зелень, – стала уверять меня Ка-тина, выгораживая бабку.
Я усмехнулась.
– Катина, но бабушка вяжет без очков. Надо заметить, что «яя» видит очень хорошо, так?
  Катина  вздохнула и вынуждена была со мною согла-ситься.
– Скил;оврия!! (собака женского рода) – в сердцах выруга-лась она и сделала тот же характерный жест ненависти и презрения, но уже бумерангом отлетающий в сторону «яя», благо бабка это не могла видеть, так как нас разделяла сте-на.
– Выброси это на мусор! – подала она мне указание, я охот-но его тут же исполнила,  наши желания совпадали.
Когда я вошла в зал, «яя» сидела нахохлившись, опус-тив глаза и поджав и без того тонкие губы, теперь превра-тившиеся в ниточку. Утирая платочком глаза, она тихо за-вывала. Катина ушла, пожелав нам спокойной ночи. Мы с бабушкой снова остались одни.
Вдруг бабка ястребом взвилась над диваном, властно приказав мне, подать ей посох. « Чего ж это ей вздумалось, на ночь глядя, выходить на улицу?» – удивилась я, мыслен-но перебирая все варианты. Дело в том, что бабушка ни разу при мне не выходила за порог вечером, а тем более после двадцати часов. Следовательно, и я уже больше месяца не видела ночного неба, не вдыхала пьянящего свежего воздуха, не слыхала шорохов листвы в ночи. Всего этого я, как пленница Эллады была лишена в полной мере, поэтому, где-то в глубине души, тихо обрадовалась внезапной выходке «яя».
Бабушка, постукивая палкой, вышла на террасу, пред-варительно наказав мне включить внешний свет, освещаю-щий ночью дворик. «Яя» прошаркала к парапету и, облоко-тившись об угол, стояла, задумчиво глядя на море, мерцав-шее тёмным зеркалом, сливаясь вдали с ночным горизонтом муарового неба. Я наслаждалась покоем. Как же я соскучилась по ночной жизни природы. Она ве-личественно дышала  морской прохладой. Цикады стрекотали так, словно мы находились в амфитеатре, стерео звук разноголосья заполнял уши. Луна огромным апельсином висела над «таласа».
– ;Астра («;;;;;» - пер. с гр. -  «звёзды»), «яя»! – восхищённо пролепетала я, забыв в этот миг весь кошмар житейских разборок.
«Яя», обернувшись на мой голос, резко повернула на 180;, и сама без моей помощи, не дожидаясь, пока я соизво-лю подать стул, плюхнулась в пластиковое кресло. Минут десять мы упивались тишиной, то что «яя» отмочила потом, было для меня полной неожиданностью.
– А-а-а-ахх-х!!! – завопила «яя», набрав в лёгкие воздуха. Откуда только голос взялся?!
– А-а-а-ахх-х!!! – троекратно вторило горное эхо.
– Пефэ;на!!! - а-а!! – орала бабушка , словно её насилуют.
– «Яя»! – попыталась я её вразумить, – не надо так громко кричать. Зачем?
– Пефэ;но!!! - а-а!!! («;;;;;;;!» «Умираю!») – билась в ис-терике бабуля, закатывая глаза к ночному небу и угрожаю-ще стуча посохом о мраморные плиты.
Холодный пот прошиб меня насквозь. Мне казалось, что всё село тот час же сбежится  на этот призывный вопль души. «А в ответ тишина…», и бабушке ничего не остава-лось, как только умолкнуть, закрыв рот на замок. Постепенно она перешла из буйной стадии на тихое безобидное всхлипывание пополам с неясным бормотанием.
– Мэ синхори;тэ, «яя» («;; ;;;;;;;;;;» - пер. с гр. -  «прости-те»), – извинилась я, сознавая, что так, пожалуй, будет луч-ше нам обеим. Там под звёздным небом я как-то очень ост-ро ощутила её неизбывную тоску и одиночество человека, шагающего по старушке Земле уже добрую сотню лет.
– Кри;о! («;;;;» - пер. с гр. -  «холодно») – «яя» поёжилась.
– Крио! Крио! – лепетала она, пока я помогала ей поднять-ся, застёгивая на бабушке чёрную вязаную кофту.
Я больше не таила на бабушку зла, а лишь ощутила, подкативший к горлу горький комок отчаяния. Я ласково погладила мою «Шапокляк» по седой головушке.
– Эл;атэ, «яя», то сп;иты ( «;;;;;, ;;;;;;;, ;;;;;;;» - пер. с гр. -  «заходите бабушка, в дом»), – тихонько приговаривала я, словно убаюкивая дитя, уводя старушку домой.

Гато.
У бабушки во дворе жил приблудный «ма;врос г;атос»
(«;;;;;; ;;;;;» - пер. с гр. -   «чёрный  кот»). «Бабушка котика очень любила…» Это облезлое чудовище при-снилось мне в самую первую ночь. Снилось мне, будто я открываю дверь на веранду и вижу, как в дом мимо меня шмыгнул, словно тень, худой, чёрный в бурое пятнышко, какой-то калечный  кот. Каково же было моё изумление, когда утром следующего дня, проснувшись, и, направляясь в сортир, я вдруг наяву увидела клон того  животного, которое пригрезилось мне во сне,  к тому ж ещё у той самой стеклянной двери кухни, выходящей на веранду. От неожиданности я вздрогнула: «Чур, меня!!!»
 При всём притом, что я  обожаю кошек, на этого зверя мои светлые чувства не распространялись. Его я побаива-лась: казалось, что этот плешивый «гато» наградит меня какой-нибудь заразой.
 Естественно, что я, как и положено, кормила кота по утрам чем ни попадя, как было принято в этом доме, а именно так, как показала  мне Наташа, как требовала того бабка – объедками со стола, слитыми до кучи в пластико-вый контейнер. Не  понимаю, как он вообще мог есть это пойло, состоящее из взрывной смеси кабачков, супа, жирного оливкового соуса, остатков вареной картошки и т.п.. Рыба или мясо были у нас праздничным  воскресным блюдом.

Кириаки;.
В Греции воскресение – как суббота у евреев: религи-озный праздничный день, когда следует думать больше о душе, чем о теле. Весь «к;озмос»( «;;;;;;» - пер. с гр. - «на-род») с утра идёт в «экклис;иа» («;;;;;;;;» - пер. с гр. -  «церковь»).; Случались дни, когда я совершенно запутыва-лась, какой день недели на календаре, но колокольный звон, бойкий и мелодичный, напоминал мне, что пришло «кириак;и» ( «воскресение» - пер. с гр. -  «;;;;;;;»). Ох, помню, как я впервые услышала этот малиновый звон!!
Было солнечное утро, я решилась проветрить комнату, пока «яя» ещё спит. Распахнув настежь ставни, я с блажен-ством вдыхала свежий морской воздух, сдобренный арома-том цитрусовых. Когда раздались первые удары колокола, я отпрянула от окна и стала быстрее закрывать рамы, чтобы не  дай Бог, ненароком не разбудить бабушку. Дело в том, что я потихоньку  каждое утро открывала «пар;атиро» («;;;;;;;;» - пер. с гр. -  «окно»), а когда «яя» начинала крях-теть, шевелиться, писать в ночной горшок,   безошибочно ориентируясь по этим звукам, я тут же, крадучись, стараясь не привлекать внимание бабушки ни единым скрипом, за-крывала окно наглухо. Если же бабушка вдруг услышит, как звякнет стекло или скрипнут ветхие, но ещё пригодные рамы, то меня ждёт очередная взбучка. Бабушку сдувало, или ей так казалось. Напомню, что на календаре года было знойное и очень душное «калок;эри» («;;;;;;;;;»- пер. с гр. -  «лето»). Только по утрам можно было ощутить живитель-ную прохладу.
 Помню, уже в первую неделю одна из бабушкиных со-седок пригласила меня с собой в  «экклис;иа» («;;;;;;;;» - пер. с гр. -  «церковь»), я, недоумевая, пожала плечами, так как тогда ещё не знала значения этого слова. Гостья, по-видимому, решила, что я не признаю православие, и ушла, явно выражая своё неудовольствие, поджав губы.
Я любила Кирьяки за ту праздничность, которая вноси-ла некоторое разнообразие в монотонность наших будней.

А главное за то, что бабушка в эти дни была более мирной, просветлённой что ли, почти не ругалась.
К тому ж обед в этот день был далёк от вегетарианства.  Надо признать «яя», считая воскресение святым днём была в «кириак;и»  щедра, как никогда, не жалела ни мяса, ни ры-бы. А поскольку она в прошлом работала поваром, то умела так приготовить кусок говядины или овечки – пальчики об-лижешь!;; Еще раз похвалю её кулинарные способности: мя-со получалось у неё сочным и нежным, а запечённая в ду-ховке; на оливковом масле рыба была просто великолепна!! Рыба в природе своей была без чешуи, имела розовый цвет. Чистить её было легко, я удаляла ей только внутреннюю плёнку на стенках брюшной полости. Поливая «пса;ри» («;;;;» - пер. с гр. - «рыба»)  оливковым маслом, «яя» что-то над нею приговаривала, будто колдова-ла. Когда же бабушка перекладывала готовую рыбу с противня на блюдо, то сверху щедро, не скупясь, заливала соком половины лимона, выжимая его досуха. Позже я сама напросилась выполнять эту процедуру самостоятельно, т.к.  просто не могла после рук «яя» кушать даже самое вкусное блюдо. Хотя умом я понимала, что бабушка тщательно моет их перед приготовлением пищи и руки её безупречно чисты, тем не менее, вид они имели соответственно возрасту, верно говорят, что женские года определяют по рукам.
Когда я впервые увидела розовую рыбу, то, разумеется, поинтересовалась у «яя», как  называется эта красная рыба.
На что бабушка  мне не очень вразумительно пояснила:
– «Ко;кино пса;ри кэ ко;кино!» («;;;;;;; ;;;; ;; ;;;;;;;» - пер. с гр. - «красная рыба и красная»).
Было у меня одно неосуществлённое  гастрономиче-ское желание: попробывать «охтапо;дъя» («;;;;;;;;;»- пер. с гр. - «осьминог»), но  когда однажды об этом заикнулась, то бабушка яростно замахала на меня руками в знак протеста.;
– « И;нэ поли; акриво;!» («;;;;; ;;;; ;;;;;;» - пер. с гр. - «очень дорого»), – услышала я в ответ на мою прось-бу. Тут бабка не лукавила, почему-то в Элладе морепродукты и в самом деле недешёвые. Казалось бы, море под боком – ешь не хочу!!
Меню.
Надо заметить моя госпожа вообще ела мало, а, следова-тельно, и я. В будни кроме кофе по утрам и «мэ;лисы» по ве-черам имелось лишь овощное блюдо, правда иногда оно до-полнялось фаршем. Это могли быть фаршированные «до-ма;тэс» («;;;;;;;;» - пер. с гр. - «томаты»),  «пипэрье;с («;;;;;;;;» - пер. с гр. - «перец»),  «колокита;кя»  («;;;;;;;;;;;» - пер. с гр. - « кабачки»). 
На следующий день в меню на обед мог быть «с;упа» («;;;;;» - пер. с гр. - «суп»), А на третий день снова те же овощи, но уже в качестве запеканки. Фирменное греческое блюдо «мусака;с» («;;;;;;;;» - пер. с гр.  -  «мусака») – за-пеканка из овощей, например «мэлитза;нес» («;;;;;;;;;;» - пер. с гр. -  «баклажан»), мясного фарша, риса и т.д..
 Борщ в Греции не имеет места. Не знаю почему, но даже капусту на кухне бабушки я не видела.
 Да, иногда, Катина приносила нам «мэлитз;анес» и «яя» тушила их с «дом;атэс».  Но в воскресение, как уже было сказано, «яя» обязательно готовила мясо или рыбу, тут она превосходила сама себя.
 «Крэас» («;;;;;» - пер. с гр. - «мясо»), отваренное с кабачками, «пат;атэс» («;;;;;;;» - пер. с гр. -  «картофель») или с зеленой стручковой фасолью получалось просто «смак».
Знакомство с родственниками  «яя».
Случалось, что в «кириак;и» («воскресение») после церковной службы к нам наведывались гости. Как-то при-шло сразу две семьи. Я подала, как положено, воду в бока-лах, заварила кофе и поставила в центр стола тарелочку с печеньем. К бабушке пришли родственники по мужу: пле-мянница «яя» со своей половиной. Оказалось – моя тёзка. Но в отличии от меня Фотэни была дамой высокорослой, внешность её располагала к общению. Я как-то сразу почувствовала к ней симпатию и не ошиблась, позже Фотэ-ни не раз приходила проведовать бабушку, и я ни разу не слышала, чтобы «яя»в кулуарной беседе хоть раз пожалова-лась ей на меня, что частенько мне приходилось слышать в присутствии других гостей. Фотэни уже с порога всегда на-ходила повод меня похвалить, и бабушке ничего не остава-лось, как принимать её сторону. Фотэни любила сладенькое и нам с «яя» частенько перепадало от неё, что называется с барского плеча: то принесёт нам кусочек тортика, который испекла сама, то пост;ицы  –  христианский хлеб, который дают верующим после службы в праздничный день. Очень аппетитно  моя тёзка пекла «круас;аны», крученное песочное печенье, сверху обильно посыпанное сахарной пудрой. То, что Фотэни так  вкусно стряпала, конечно же, сказалось в некоторых местах на её фигуре, но однако, это её не портило, а чуть только подчёркивало её статность.
Муж Фоттэни рядом с нею казался бесцветным, разве что алчущий всепожирающий взгляд его ввёл меня в заме-шательство, и на настойчивые приглашения к столу этого субъекта, я скромно ответила мягким отказом, мотивируя тем, что смотрю трансляцию воскресной службы по телеви-дению.
Кстати сказать, Катина, Фотэни и Ксенуля дружили семьями. По словам  Катины, вечерами они собирались друг у друга на террасе, засиживаясь там далеко за пол-ночь.
Разговор по душам. Выход в общество.
Шёл второй месяц моей подневольной работы. Об-щаться с бабушкой стало легче. Я уже не металась по ком-нате раненной  птицей в поисках «хочу то, не знаю, что». Теперь я понимала , чего мне можно ожидать от моей гос-пожи, а предупреждён – значит вооружён. Ниточки обще-ния становились всё прочнее, но тоска и какая-то  неясная тревога не покидали меня, а, напротив, с каждым часом становились всё ощутимее. Я всё болезненнее  чувствовала холод одиночества, спёртость воздуха этих душных чужих комнат, из которых мне хотелось поскорее вырваться на во-лю любой ценой. Особенно беспокоил меня родной дом. Разговор с сыном состоялся, но уже после Дня  Рожде-ния. Голос его был такой далёкий и даже какой-то обижен-ный. Я не понимала причины, и от этого было ещё горше. Тёмные мысли толстым удавом душили меня, заставляя ти-хонько сдавленно рыдать по ночам в подушку. Ко всему прочему накатилась волна отчаяния: Катина отбыла опять в Афины, а уже миновали сроки оплаты моего труда. Мне  только оставалось терпеливо дожидаться её возвращения. Но в глубине души я почти не надеялась на благополучный исход. Мне чудилось, что когда она вернётся – меня просто выставят за дверь, как это случилось однажды с Альбиной. Препакостная была история. По словам  моей золовки, она справлялась с работой замечательно, тем более что Альбина отлично говорит по-гречески. Придраться было не к чему, но случилась беда: заболел сынок хозяйки, и Альбина, хоть это и не вменялось ей в обязанности, стала выхаживать мальчонку. Сын хозяйки вскоре выздоровел, а вот сама  Альбина подхватила  от него жесточайший вирус гриппа. Ну, естественно, хозяева испугались за своё здоровье, или уж не знаю, чем они там мотивировали, но только инфицированная домработница им теперь стала не нужной. Они бессовестно молча выпроводили её за дверь без церемоний, не оплатив ни дня работы, хотя Альбина отработала у них целый месяц. Вот такая грустная история с самой неприглядной стороны характеризующая греков. Но это совсем не значит, что все греки поступают так же, среди них, конечно же, есть немало человечных и порядочных людей. Кому как повезёт, люди везде разные и мир не без добрых людей, но всё же надо быть готовым морально ко всяким неожиданным ситуациям.
Прошла неделя прежде, чем вернулась Катина. Я жда-ла, что она сама заговорит об оплате, так как в «графио» было соглашение, из которого следовало, что оплата идёт помесячная. Хозяева обязаны были выплачивать в срок: ка-ждый месяц пятнадцатого числа круглую сумму равную 500 €. К моему великому недоумению Катина молчала.
Звонила Альбина, я высказала опасение, что денег мне не видать, как своих ушей. Моя золовка тоже занервничала и решила, что надобно потихоньку узнавать насчёт работы в Афинах, тем более девчата собирались уехать в отпуск на Украину, домой, куда они отправлялись ежегодно. Девчата могли себе позволить теперь это удовольствие, потому что их документы были в полном порядке. Теперь они прожи-вали и работали в Элладе, зарегистрировав двойное граж-данство, и власти этой страны не имели к ним никаких пре-тензий. Но, что ни говори, а девчата  уже предвкушали дол-гожданное счастье, ибо как поётся в песне : « Хоть та Земля теплей, но Родина милей…».
Меланхолический настрой дал свои плоды – я начала чахнуть, даже «яя» это заметила.
–Ты ка;нете, пэди; му? («;; ;;;;;; ;;;;; ;;;?» - пер. с гр. - «Что с тобою, дитя моё?», – интересовалась бабушка.
Я отвечала односложно:
–Ты;потэ! («;;;;;;!» - пер. с гр. - «Ничего!»)
 Как-то вечером «яя» послала меня к Катине за «мэ;лисой», которая росла в её саду. Наши запасы истощи-лись и подходили к концу. Очутившись на улице, я рассла-билась: слёзы непроизвольно потекли по моим щекам. Ве-тер щекотал распухший нос. Я решила: будь, что будет, но я прогуляюсь хоть двадцать минут, вон до того мостика, а потом бегом вернусь к Катине. Проходя мимо их дома, я спешила, только бы меня не заметили и не остановили! Аджи выскочил навстречу, но не залаял, а, напротив, радостно завилял хвостом. Я погладила этот пушистый комочек через щель в калитке забора. Он тихо заскулил, и вернулся на место у двери. Я же поспешила скрыться за листьями винограда, оплетающими их уютный дом. Спустившись по лестнице вниз к самому мостику, нависшему над глубокой расщелиной, на дне которой чёрным омутом блестела гладь горной воды, я наклонилась над ним, задумчиво глядя в магический тёмный провал.
Слёзы неудержимым потоком хлынули их моих глаз. Эти величественные горы, эти овцы, гуляющие  по ним, словно сбежавшие с небес в долину пушистые белые облака – всё было чужим.
– Кс;эни!! Кс;эни! («;;;;!» - пер. с гр. - «Иностранка!», «чу-жая!»).
«С;ика» («;;;;» - пер. с гр. - «инжир»), растущий справа от обрыва, зелёным шатром накрывающий берег, и даже тютина, с огромными агатовыми ягодами кисловатыми на вкус – чужие, будто помешанная, шептала я пересохшими губами, точно помутившись рассудком. Вдруг я с ужасом почувствовала непреодолимое желание перегнуться через мостик и «Ау!»… Я представила, как чёрная ледяная вода сомкнулась бы надо мной и поглотила б моё бренное тело. Картина эта так ярко вспыхнула в моём разгорячённом мозгу, что закружилась голова и я, пугаясь самое себя отпрянула от перил, чтобы не искушать свою плоть.
– Так, Светик! Вытри слюни! – раздражённо приказала я себе вслух на родном русском языке.
– Пора возвращаться, «яя» могла запросто хватиться меня: небось, уже оборвала трубку «тыл;ефоно» («;;;;;;;;» - пер. с гр. - «телефон»).
Я была права на все сто. Когда я подходила к дому Ка-тины, то  молодая хозяйка уже ждала меня, встревожено глядя в мою сторону. Она стала расспрашивать, где я была это время, что со мной случилось, глядя с тревогой в мои заплаканные очи. И тут меня прорвало. Глотая слёзы, я ста-ла сбивчиво высказываться о наболевшем:
– Катина, я переживаю, что бабушка недовольна мною. Она думает, что я ничего не слышу, но это не так: я уже многое понимаю из того, что она говорит своим гостям обо мне. Она всё время жалуется, а я не понимаю, что же я не так де-лаю. В доме чисто, одежда у неё постирана и наглажена, «эсо;руха» («;;;;;;;;» - пер. с гр.-  «бельё») в порядке, обед всегда готовим вместе. Может быть, «яя» хотела бы, чтобы я готовила пищу сама? Так я не против, пусть скажет мне об этом. Нет проблем, если надо – буду варить супы, готовить овощи и т.д. Я умею делать всё! – самонадеянно подвела я итог первой части своего душещипательного монолога. Секунду передохнув от своих излияний, которые давались мне с большим трудом, я продолжила:
– Госпожа Марулица не пускает меня на улицу даже на пятнадцать минут в день, подышать свежим воздухом. Я всё время нахожусь рядом с ней. Я устала.  И потом я очень  переживаю: прошло уже больше месяца, а оплаты своей ра-боты я не вижу, почему, Катина? Я помню, какие трудности были у Наташи,  когда вы не хотели ей платить заработанные  деньги. Я теперь тоже боюсь остаться ни с чем. После того, как Катина выслушала мою сумбурную речь, у неё округлились глаза. Она ещё не нашлась, что мне ответить, как к нам подошёл Спирош. Катина сходу подключила и его к нашему разговору, переведя стрелки на бабку, которую она стала костерить на чём свет стоит. Обращаясь к мужу Катина стала  высказывать своё недовольство бабкой, говоря, что уже не однажды по-хорошему предупреждала её, чтобы та не хаяла своих работников.
– Я же говорила этой…(далее следует непереводимая ко-лоннада бранных слов), чтобы она крепче держала язык за зубами!
– Я же убеждала «яя», – продолжала Катина свой убеди-тельный монолог – что ты всё понимаешь (лестное преуве-личение моих возможностей)! Теперь Катина разговаривала уже непосредственно со мною.
– Фотэни! Не бойся, ты не  Наташа. Ты нам очень нравишь-ся. Ты хорошо работаешь – это правда, а деньги получишь через три дня, когда поедем в банк Хоры. «Каталовэ;нис?» («;;;;;;;;;;;;;?» - пер. с гр.-  «Понимаешь?»)
 Я согласно кивнула, всхлипывая всё реже.
Румяное небо играло ослепительно красивым закатом, я как зачарованная смотрела в даль: «Орэ;о!»( «;;;;;;!»- пер. с гр.- «Красиво!»). Плохо только, что со стороны террасы в этом доме не было видно моря, бабушке  в этом плане по-везло больше. Но вот окно в спальне, надо полагать, имело этот шикарный вид.
 Аджуля, словно понимая моё состояние,  скулил и тёр-ся о мои ноги.
Катина погладила меня по плечу:
–  Скучаешь за сыном? – я утвердительно мотнула головой и тяжело вздохнула.
–  Почему ты так редко звонишь домой, – спросила она, «наступив на мою больную мозоль».
Опустив глаза, я ничего не ответила на этот мучивший меня  вопрос. Не могла же я сказать, что по непонятным для меня причинам, время на моей телефонной карте улетело в тартарары! А зря, нельзя было молчать, но тогда я ещё многое не смела. Почему? Я боялась, что если хо-зяева узнают, что я осталась совсем без связи, то смогут безнаказанно творить со мною всё что им будет угодно. Я опасалась всего, наученная чужим горьким опытом, хотя Катина со Спирошем казались мне людьми интеллигентными и даже достойными уважения.

–  Хочешь завтра поехать с нами, поможешь нам отвезти пироги, салаты и др. вещи, –   закончила наш непростой разговор Катина  неожиданным предложением. – Посмот-ришь народ. Тебе нужно побыть с людьми.
Я приняла предложение, по сути,  так и ничего не по-няв, куда ехать, что нести и для чего, то была для меня тай-на, покрытая мраком. И хотя я действительно не разобра-лась, куда возьмёт меня с собою Катина, но помочь я ей всегда была искренне рада. Помню, как-то  раз я ей  шутя намекнула, чтобы она взяла меня к себе работать, аргумен-тируя это тем, что я бы за неё всю работу  по дому выполняла, а она бы только отдыхала. Катина тогда улыбнулась и ответила, что это было бы здорово, но кто ж будет с «яя» сидеть? Её ведь одну никак оставлять нельзя…
Утром следующего дня Катина позвонила и сказала мне, что зайдёт за мною вечером.
–  Надень красивое платье – распорядилась она.
 Я решила, что мы поедем в Хору, там, в ресторане ра-ботала знакомая Катины, и молодая хозяйка иногда уезжала к ней в гости развеяться, отдохнуть от однообразных будней, напичканных под завязку  доброй сотней домашних нескончаемых и надоедливых дел.
Взбодрившись, я достала свой баул и извлекла оттуда свой единственный праздничный брючный костюм-тройку глубокого синего цвета. Сшитый из шифона, он отлично ложился по фигуре, играя мягкими волнующими объёмами  брюк при ходьбе. Вечернего, а впрочем,  как и дневного платья, у меня не было.
– Не на свадьбу же идём,  – успокоила я себя, прихорашива-ясь перед зеркалом.
«Яя»  непроизвольно всплеснула руками, увидев меня в цивильном наряде.
– «Кукла!» («Красавица!») – бормотала она,  придирчиво оценивая меня со всех сторон.
– «Орэо!» – одобрила она мой выбор.
– Когда вы вернётесь? – спросила меня бабушка.
Я не знала, что ответить и пожала плечами, на что «яя» сама определила время моего возвращения:
– В одиннадцать будь дома! Я буду тебя ждать – помни. Возьми ключ.
–Так поздно,– удивилась я и почувствовала себя золушкой, отправляющейся на бал. Ещё больше меня поразило то, что бабушка на меня не злилась, а даже благословила нашу по-ездку.
В этом мягком прозрачном шифоне я чувствовала себя синей птицей. Катина пришедшая, как и обещала за мною к вечеру, увидев меня, зацокала языком и игриво глянула в сторону Спироша, ожидавшего нас на террасе. Потом по-щупала ткань и выразила своё восхищение. Я заметила, что она с интересом рассматривает мой талисман, оригинальное  ювелирное украшение из сандалового дерева «шар в шаре», который достойно дополнял мой вечерний костюм. Было по всему видно, что эта дамская штучка ей пришлась по вкусу и чувствовалось, что Катина слегка шокирована моим внешним видом.
Помахав  на дорожку «яя», мы втроём спустились по лестнице к дому Катины. Ей действительно была нужна моя экстренная помощь. Четыре здоровущих коржа во всю длину противней красовались на столе кухни, а помимо этого пять больших салатниц, упакованных в фольгу, дожидались своей очереди. 
– Зачем сразу такое количество  блюд, – заинтересованно подумала я, гадая в уме точно на кофейной гуще.
Тем временем Катина вошла в спальню и вскоре позва-ла меня к себе, попросив помочь застегнуть ей бюст-гальтер. Я вошла  в спальню, слегка робея. Катина стояла в нижнем белье, цвета топленого молока, безупречного качества, переливавшегося всеми оттенками радуги. Надо отдать должное, Катина в свои пятьдесят лет выглядела шикарно, и, пожалуй, даже аппетитно. Если бы я была мужчиной – мимо не прошла бы, сто пудов! Бархатистая кожа цвета спелого кокоса превосходно оттенялась светлым лифом. Она стояла у роскошной двуспальной кровати, накрытой атласным покрывалом в тон белья. Весь интерьер спальни был выдержан в  нежной розово-персиковой гамме, отчего эта комната была наполнена уютом. Завершал эту композицию сладкий запах духов Катины, напоминающий тропическую южную ночь.
«Одалиска!» – восторженно отметила я «про себя».
Катина, конечно же, заметив мой очарованный ею взгляд, понимающе улыбнулась. Я думаю, что с застёжкой она вполне могла бы справиться и сама, просто ей хотелось немного пококетничать перед иностранкой: отчего ж не по-казать, если есть, что показать, –  как любит повторять мой муж. Разумеется, я не упустила случай и наговорила ей кучу комплементов. Но каково же было моё удивление, когда я увидела платье Катины. Оно было простого кроя цвета слоновой кости, сверху был надет лёгкий летний пиджачок из этой же ткани, похожей на лён, с короткими втачными рукавами. Я была разочарована, но виду не подала, тем более знала, что этот гарнитур Катина сшила своими руками. А вот бижутерия Катины не оставила меня равнодушной: золото в сочетании с ракушками и жемчужным колье – оригинально и свежо. И всё же это платье как-то не вязалось с  Катиной, в брюках она смотре-лась гораздо живее. Особенно мне нравились на ней белые брюки с огромными цветами, которые так выгодно подчёркивали её фигуру.
Вошёл Спирош , и мы, распределив продукты, дружно понесли их к машине. Шли, как обычно через двор сестры Катины. Оказалось Ксенуля тоже подъедет туда попозже, я правда никак не могла взять в толк, куда. Да это и не было для меня столь важно, пусть это остаётся загадкой – лишь бы вырваться подальше, хоть на часок от «яя», покинув Апики.
На повороте машина вдруг застопорила и перестала подчиняться хозяйке. Катина с упорством горного козла терпеливо крутила баранку. Я оглянулась: дорога змеёй убегала вниз по горному склону.
– Эх, вуна, вуна, вуна ! Не упасть бы, на хрен, а!!! –
Сам собой слагался каламбурчик симбиоза греческо-русских  стихотворных строчек. Перевожу:
– Эх, гора,  гора,  гора! Выжить бы при такой езде!!!
Впрочем, обуздать свой «автоки;нито» («автомобиль») для Катины было делом привычным. Машина пофыркала, словно необъезженный мустанг, и рванула с места, едва только не вписавшись в нависавшую встречную скалу, за-тем, резко вырулив, набирая сумасшедшую скорость, пом-чалась, послушная, по накатанному шоссе вдоль золотисто-го «та;ласа» (моря), искрящегося от заката.  Я крутила голо-вой в разные стороны и ничегошеньки не могла понять: Хо-ра осталась в другой стороне, противоположной нашему маршруту. Похоже, мы поднимались в гору, в те же самые Апики, только круче, образно говоря этажом выше. Так я впервые увидела центр «хорья»(«села»).
Я уже была наслышана от «яя» и от Катины, что Апи;ки – «туристыко; ке;ндро» («;;;;;;;;;; ;;;;;;» - пер. с гр.- «туристический центр»). Порой, сидя рядом с «яя» на козлоногой табуретке в кухоньке, я видела, как бабушка с тоской в глазах провожает большой двухэтажный автобус, карабкающийся по склону горы к вершине и каждый раз говорит мне одно и тоже:
– Смотри ,Фотэни, «пу;лман»!
И вот теперь я увидела тот самый «пулман», стоявший у обочины дороги, напротив шикарной пятиэтажной гости-ницы с просторными террасами, разделёнными колоннадой, увитой сплошь экзотическими лианами. Ухоженный двор, по периметру обрамлённый веерами финиковых пальм, с фонтаном, выложенным из природных камней, посреди небольшой мраморной площадки, окру-жённой немыслимым количеством тропических цветов, словно в диковинной оранжерее под открытым небом.
– Это всё для них!! – вспомнились мне грустные слова Иванки.
–То оли;фья!! («правда!!»), – вздохнула я,  сожалея о том, что в Греции я  пребываю в другом качестве. Как гово-рится: главное не перепутать туризм с эмиграцией!
– Ката;лавэ («понимаешь»), мой дорогой читатель?!!
Рядом с гостиницей располагался ресторан, куда и припарковалась наша «автокинито». Обойдя здание, мы вошли внутрь двора. Кафешные старые столики ютились стайками на лысой заасфальтированной площадке, находясь в тени трёх платанов, раскинувшихся над ними, ветви которого были сплошь покрыты сизоватой листвой. Я невольно залюбовалась этими могучими красавцами.
Тем временем Катина пригласила меня вовнутрь, и мы вошли в ресторан и проследовали она кухню, где было уже несколько человек во главе с шеф-поваром, который и   принимал приносимые людьми яства, а потом сам же рас-поряжался, куда их распределить.
 Народ ещё не собрался, Катина попросила меня по-мочь накрывать на столы. Я всё ещё не понимала, какое торжество намечается, но услыхала, что соберется там чуть ли не вся деревня. Я полагала, как только выполню свою миссию, то меня сразу же отправят домой, однако, случи-лось иначе.
Торжество.
Ресторан изнутри был скорее похож на хорошую сто-ловую. Зал с колоннадами, поддерживающими свод, был достаточно просторным. Столы покрыты белыми скатертя-ми, но было видно, что столы сделаны из дешёвого мате-риала, похожего на «ДСП», а ножки попросту металличе-ские. Стены украшены каменной крошкой невзрачного се-ро-зелёного цвета. Зал выходил на большую лоджию, об-ставленную бесчисленным множеством цветов, рассажен-ных в широкие кадки. Это создавало некий романтический флёр. Кое-где на стенах были вывешены картины из при-родного материала, преимущественно на маринистическую тематику. Прозрачные шторы, цвета заварного крема, гоф-рированными волнами спускались вниз, прикрывая высокие светлые окна.
Слева у входа стояли музыкальные инструменты, по-хоже, вокального ансамбля: ионика, пюпитры, микрофон, рядом с одноногими вращающимися стульями.
Вышло как-то само собой так, что места нам достались за столом, который находился впритык к этой импровизи-рованной музыкальной сцене: бок о бок с гремящими до одури колонками усилителя звука. Но как-то сразу об этом не думалось. Люди рассаживались по местам, приветствуя друг друга, обменивались новостями. Находились среди них желающие пообщаться и со мною. Я вежливо отвечала на их вопросы, пытаясь и сама расспрашивать сельчан об их жизни, но хватало меня не надолго, слишком узок был мой словарный максимум. Приходилось извиняться, объяс-няя, что ещё слабо их понимаю. Постепенно интерес сельчан к иностранке угас.
 Катина, тем временем бросила клич: носить стулья.  Гости всё прибывали, и стульев явно не хватало. Я подня-лась, и стала вместе со всеми женщинами таскать из под-собки стулья, заметьте, ни один из присутствующих мужчин даже не шевельнулся. Наконец, все расселись.
Музыканты расположились так близко, что я без уси-лий смогла бы прочесть их ноты.
Гомон утих. К микрофону подошёл коренастый мужчина со вспотевшей от жары, а быть может от волнения, лысиной и  стал торжественно читать обращение к селянам:
– Кири;эс кэ ки;рии! Фи;ли! ( «;;;;;; ;;; ;;;;;;! ;;;;;!» - пер. с гр.- «Дамы и господа! Друзья!»), – это всё, что я успела чёт-ко понять, дальше улавливала лишь смысл, т.к.  говорил он быстро, а я, признаться, к тому времени, бегая на подхвате, слишком устала, чтобы сосредоточенно вникать в ино-странную речь. В своём панегирике оратор неоднократно называл имя какого-то грека, прославившего их «хорьё» и указывал на дату, прошёл год. Далее он громогласно пере-числял достоинства человека – одним словом, вывод на-прашивался сам собой: я присутствовала на поминках како-го-то высокочтимого лица, ушедшего из жизни год назад, но память, о котором до сих пор живёт в сердцах этих лю-дей.
Бурные, но сдержанные овации увенчали его монолог. Потом ещё несколько человек говорили примерно то же, но компактнее, видимо имея регламент времени.
Затем зазвучала музыка. Солировала девушка, голос её был чистым и звонким. Мелодия вдохновляла и успокаива-ла, только очень уж громко резонировала по барабанным перепонкам. Мы с Катиной переглянулись и без слов поня-ли друг друга, но что поделаешь, теперь оставалось на-браться терпения. Потом Катина проорала мне на ухо, что ненадолго покинет меня, пойдёт на кухню раздавать обед. Я кивнула.
Вокруг меня люди  стали шевелиться, вставали из-за стола, с шумом отодвигая стулья. Их дальнейшее по-ведение меня немного шокировало.   Все они брали в руки тарелку и шли, распределяясь по двум очередям, налево и направо от входа, в зависимости от расположения столиков. По диагонали от входа в правом углу зала за фуршетными столиками, заваленными доверху провизией, принесённой самими же сельчанами, стояли женщины. Среди них я узнала знакомых мне:  Ксенулю, сестру Катины, Фотэни, а так же Фрагулю, соседку, что жила неподалеку от бабушки, террасой выше и ещё Янулю с Иоанной. Не было, пожалуй, в этой компании только Элени, соседки, которая разделяла дом с бабушкой пополам, точнее она проживала  во второй половине дома с мужем, которого звали Франческо. Впрочем, чуть позже подошла и она вместе с супругом. Элени предстала моим глазам в шикарном бирюзовом костюме и выглядела довольно свежо, в отличие от изрядно уставших женщин.
Люди, стоящие в очереди вяло переговаривались или молча дожидались, истекая слюнками, когда наступит их черед, и они смогут наполнить тарелку под завязку. Мне было немного смешно, так как всё это напомнило студенче-ские годы и очередь в столовой, зато те, кому посчастливи-лось уже загрузить свою тарелку вкусным обедом, возвра-щались на места весьма оживлённые, и довольные сразу же набрасывались на еду. Создавалось впечатление, что все так проголодались, словно их, как меня, держали месяц в чёрном теле суровые старушки. Когда очереди немного рассосались, я поднялась с насиженного места и тоже, по примеру многих, пристроилась в хвост по левую сторону, где мне показалось, народу скопилось поменьше.
 Подойдя ближе, я, наконец, рассмотрела – это был, ес-ли можно так выразиться, шведский стол по-гречески. Я поняла, отчего это народ набивает тарелки так, что с трудом потом доносит их до стола. Чего там только не было! Мясные рулетики, котлеты,  антрекоты, сало, беф-строганы, голубцы, закрученные в  виноградные листья, куча всевозможных салатов, мусака; разных видов, каши. На десерт предлагались блинчики и кусочки тортиков, пирожки и ещё полно всякой вкуснятины, о которой я и думать то, не смела. Я сразу же решила, что много набирать не буду, пожалуй, вот разве что положу себе вот этот салатик или вот тот, ах, этот ещё красивее, рулетик, котлетку…
– Стоп! – сказала я себе, – Пузо треснет!!
 И хотя моя тарелка всё же отличалась от других по на-полняемости, но перегруза избежать мне не удалось. На все остальные радушные предложения  милых женщин «попро-буйте ещё и вот это», я отвечала вежливым отказом.
Ела я всё это неспешно, т.к. понимала, что никто на мою тарелку не покусится. К тому же уже привыкнув у «яя» есть помалу, я быстро почувствовала, что уже насытилась.
 Отодвинув «пхя;то» («;;;;;» -пер. с гр.- «тарелка»),  я с вели-чайшим наслаждением попивала кока-колу и минеральную воду. Меня удивило количество вина  на столе: его было так мало, что едва хватило по рюмочке и то преимущественно мужчинам, но похоже, нечто горячительное стояло в графинчике, исходя из расчёта  – один  кара;фа» («;;;;;;» -пер. с гр.- «графин») на  три стола, так что до меня ход не дошёл. Надо заметить,  именно в этот чудный вечер мне так хотелось размягчить скукоженную душу и разогнать тоску, поселившуюся в моём сердце, впрочем, последнее удалось.
Плотно поев, греки  вставали со своих мест и шли в хо-ровод  танцевать «сирта;ки». Опять таки, хочется провести параллель между нашими языками: по-гречески танец «хо-ро;с» («;;;;;»), а танцевать «хорэ;во», а ведь на Руси тоже водили хороводы, и таких совпадений немало, что, несо-мненно, подтверждает лишний раз  то, что Земля наша круглая и,  быть может, легенда о Вавилонской башне не лишена основания.
Итак, я  сидела как раз напротив импровизированной сцены и наблюдала за происходящим. Сначала я просто млела от восторга. Ансамбль исполнял щемящие непривыч-ные слуху мелодии, особенно мне понравилось соло на ста-ринном греческом инструменте, который представлял со-бою симбиоз мандолины с гитарой – «ситара», а какой ко-лоритный эллин исполнял эту музыку, стоило полюбоваться! Под эти чарующие звуки женщины и мужчины сплетались руками за плечи и в такт мелодии ритмично неспешно, как бы растягивая удовольствие, синхронно поднимали ноги: было в этом греческом танце что-то первобытное, завораживающее, но когда этот танец был повторен передо мною более десятка раз, это начало меня утомлять. Сменялись персонажи, а картинка оставалась прежней, что стало уже попросту раздражать. К тому же децибелы музыкального сопровождения били по ушам так сильно, что голова моя начала трещать. От долгого сидения на месте отекли все мои члены, хотелось встать и присоединиться к танцующим. Но когда один из греков вежливо предложил мне подняться на танец, то я от неожиданности заартачилась и ответила ему отказом. Сама не знаю, чего я испугалась. Сотни глаз и без того смотрели на меня изучающе, а мне как-то не хотелось акцентировать на себе  лишний раз внимание людей. Для них я была иностранкой-служанкой, хотя и с европейскими замашками, как высказался обо мне бабушке один старый эллин. И потом, хоть я и полагала, что смогу станцевать «сиртаки» не хуже коренного населения, так как движения этого танца были однотипными  и не представлялись мне сложными, но всё же червячок сомнения отчего-то грыз меня изнутри, а вдруг я покажусь этой толпе смешной? Нет, быть клоунессой для греков – это не мой выбор! Одна-ко сидеть на месте несколько часов кряду было просто не-выносимо.
Я поднялась и решилась выйти на улицу. Звёздное бар-хатное небо приковало мой взор. Причудливые тени, сколь-зящие вниз с верхушек могучих платанов, настоящих вели-канов, оживляли пустынный двор.
 За столиком в гордом одиночестве пребывала девица лет двадцати, которая сидела в мини-юбке, вальяжно,  кар-тинно закинув ногу за ногу, смачно курила дамские сигаре-ты. Я не стала нарушать её уединения, а просто прошлась вдоль тротуара, опоясывающего гостиничный комплекс. Возвращаясь, я заметила грека в светлом костюме, элегант-ного как рояль. Он направлялся в мою сторону.
– Этого ещё не хватало! –  подумала я и, круто развернув-шись на месте, пошла в противоположном направлении. Грек остановился.
На пороге ресторана нарисовалась фигура Катины.
–  Фотэни! – раздражённым голосом позвала она меня. – Мы тебя ищем. Почему ты ничего не сказала?
–  У меня болит голова, Катина. Да и время уже позднее. «Яя» приказала мне быть в одиннадцать часов дома.
– Ладно. Мы будем здесь ещё долго. Тебя отвезти или сама дойдёшь?
– Конечно сама, – оживилась я, предвкушая удовольствие побыть наедине с Вселенной в объятиях южной эллинской ночи.
 Катина проводила меня до дороги и объяснила мне путь, оказывается, идти здесь совсем недалеко, метров три-ста до следующей лестницы ведущей вниз.
– Дальше  через четыре дома  прямо упрёшься в  дом «яя», обойдёшь его вокруг со стороны Элени, –  напутствовала  меня Катина. – Не бойся, тебя здесь никто не тронет: весь народ в ресторане. Да и дорога освещена хорошо.
 И впрямь фонари светили так ярко, что казалось над селом всё ещё сумерки, истинное время суток под-чёркивало  только иссиня-черное небо, звёздным куполом висевшее над нами.
 Пока мы с Катиной общались, к нам подошёл тот са-мый  импозантный грек и  поинтересовался, кто я такая.
– Она работница «кириа» Марулицы, я о ней тебе рассказы-вала, – констатировала Катина  и, подхватив меня под руки, увлекла меня обратно в ресторан.
Там я попрощалась со всеми, публично поблагодарив Катину  и Спироша за  потрясающий вечер, за  предостав-ленную ими возможность отдохнуть в кругу сельчан, и сча-стливая, без сопровождающих лиц, пошагала по обочине дороги. Я шла вдоль парапета, ограждавшего выступ терра-сы, раскинувшейся внизу  горы,  где притаились загадочные тени, укрывающие ночным муаром виллы и домики Апики. Великолепный вид ночной Эллады открылся мне в тот поздний час. Сказочно красиво было вокруг и ни единой души, что радовало и забавляло меня одновременно, вероятно и впрямь всё население села, способное передвигаться, в ту ночь находилось в ресторане, который остался позади. Одно удивляло: почему так мало молодёжи присутствовало на этом торжестве, а, впрочем, это ведь была панихида, а не байк-шоу – нашла я для этого факта объяснение.
 Надо признаться, я слегка побаивалась, а вдруг заплу-таю и пройду мимо дома «яя»: они ведь так похожи эти бе-лые сахарные коробочки. Потом  мне стало смешно – что ж, если потеряюсь, то вернусь обратно в «эстято;рио» («;;;;;;;;;;»  - пер. с гр.- «ресторан»). Подумав позитивно о будущем, я вприпрыжку стала спускаться  по ступеням ле-стницы, ведущей к дому кириа Марулицы. Фонари оста-лись наверху, и теперь моей неизменной спутницей стала полногрудая луна, ярко освещавшая мой путь, к тому же, словно маячки на пешеходной дорожке белыми полосками сияли покрашенные извёсткою ступени.
– А вот и домик «яя», как жаль! Как быстро кончился рай, но слово надо держать, – вздохнула я с грустью пополам.
Пожалуй, если бы я и хотела потеряться, у меня это вряд ли бы получилось: бабушкин «тылео;раси» («телеви-зор») орал на всю округу так, что уже за три дома были от-чётливо слышны новости Эллады.
– Однако, не ошибёшься! – невесело ухмыльнулась я. Про-ходя мимо сада Эллени, тут я не удержалась и сорвала  пу-шистый персик с ветки, свешивавшейся прямо на дорожку, выходящую к нашей калитке.  Тропический фрукт попался зелёный и только набил мне оскомину.
Поворачивая ключ в замочной скважине, чтобы бабуш-ка не пугалась, я стала звать её, сообщая, что вернулась.  В зале телевизор работал на всю катушку, а «яя» была поче-му-то в спальне. Кривая моей эйфории резко упала книзу, когда, войдя в «крэватока;мара» («спальня»), я увидела бабушку, свернувшуюся комочком, распухшую от слёз. Из носа «яя» сочилась кровь. 
– «Ты сас симвэ;ни?» («;; ;;; ;;;;;;;;;?» - пер. с гр.- «Что с вами?»)
Бабушка безмолвно всхлипывала мне в ответ. Я вытер-ла ей нос и, приподняв подушку, приказала  ей лежать  не двигаясь, запрокинув голову. Померила давление: зашкали-вало за сто пятьдесят – для бабушки оно было очень высо-ким. Чтобы не пугать «яя», я решилась схитрить и назвала бабушке цифру на десять единиц меньше. Тем не менее, я принесла  ей таблетки от давления и уговорила её выпить их в целях профилактики, от греха подальше, а ещё я принесла ей бальзам  для души: кучу приветов от знакомых, силясь припомнить их имена. Бабушка, наконец, оттаяла и вскоре, успокоившись, заснула сном младенца. В тот вечер я для себя твёрдо решила, что нет у меня права оставлять её одну и потому впредь я более не буду уходить от неё никуда, вплоть до конца моей службы, за часы моего отсутствия она могла  ведь и помереть. Позже правда мне в голову пришла и другая более трезвая мысль: телефон то у «яя» был под рукою и связь с её  опекунами никто не отменял, и всё же я чувствовала себя  виноватой.
На другое утро «яя» спозаранку, едва продрав глаза, даже забыв надеть челюсти, не вставая с кровати, стала на-званивать Катине. Разумеется, Катина игнорировала бабушку и трубку упрямо не брала, но «яя» упорно продолжала насиловать телефон.
– «О аритмо;с дэн апанда;й» («; ;;;;;;; ;;; ;;;;;;;;» - пер. с гр.- «Номер не отвечает»), – слышалось в трубке.
Всё-таки Катина сдалась первой, сонным голосом с яв-ными нотами недовольства она поинтересовалась, кто её так рано беспокоит.
 «Яя» нервно захихикала, а потом стала шамкать беззу-бым ртом в ответ что-то несуразное. Катина в сердцах, по-хоже, выругалась и сказала «яя», что они ещё спят, потому что вернулись очень поздно, а точнее рано поутру. Затем послышались продолжительные гудки.
Бабушка поднялась с постели явно не в духе, всклоко-ченная и злая. Кофе ей казался холодным, молока в нём бы-ло мало, а любимые сухарики она просто демонстративно отодвинула в сторону, показывая всем своим видом своё дурное расположение духа.
Я сидела рядом с бабушкой за столом, смотрела тупо на старую протёртую клеёнку и думала, почему-то о том, что скатерть для обеденного стола прохудилась, по-видимому, давно. Я удивлялась, неужели у греков совсем нет денег, для того  чтобы приобрести кусок клеёнки и по-радовать старушку?
 До обеда бабуля как-то продержалась, но  терпение её покинуло уже через час сиесты. Она явно не хотела прини-мать горизонтальное положение, пока её любопытство не будет удовлетворено. Итак, бабушка принялась охать, сто-нать, короче – изображать умирающего лебедя.
– Мэ пона;й  то стома;хи! («M; ;;;;;; ;; ;;;;;;;!» - пер. с гр.- «У меня болит желудок!), – жаловалась бабуля. – «Пефэ-но!»(«;;;;;;;!» - пер. с гр.- «Умираю!»), – заканчивала она как обычно, педалируя на мою жалость.
Я бежала галопом к встроенному в стене около кухни шкафу, предназначенному для хранения продовольствия, где «яя» накапливала свои бесконечные запасы. Чего там только не было: крупы, соль, сахар, консервированное мо-локо, а так же баночка с засохшими от времени конфетами «бомбоньерками» (свадебными сувенирчиками), скорее всего собранными с нескольких свадеб, но главный неприкосновенный запас – баночки с любимой бабушкиной «кока-колой».
Вытащив  из импровизированного сейфа «яя» баночку кока-колы и, открывая её на кухне, доставая параллельно стакан, я уже слышала, как бабка сдавленным голосом тре-вожно спрашивала меня, что я там делаю, наверное, подоз-ревая меня в покушении на её любимый шипучий напиток. Я приносила ей наполненный стакан и «яя» жадными глот-ками осушала его до дна, демонстративно икая. Затем, сле-дуя традиции, я хваталась за тонометр и измеряла ей давле-ние, которое за редким исключением  не выходило за пре-делы ста тридцати на восемьдесят.
Потом «яя» начинала трястись лихорадочно всем те-лом, выстукивая пальцами барабанную дробь по подлокот-нику дивана.  И, наконец, апофеозом этой драматической сцены было закатывание глаз к небу, точнее к потолку, и беспрекословное требование позвать  Катину.
 В этот раз Катина пришла чернее тучи и с порога стала костерить бабушку, а та, хитро поглядывая сквозь щелки полуприкрытых глаз, начинала сразу приходить в себя. Катина для бабушки была своеобразным живым бальзамом или объектом вампиризма. Ещё немного нас помучив, бабушка совсем пришла в чувство, и, как ни в чём не бывало, принялась жадно выспрашивать Катину о вчерашнем торжестве, в подробностях перебирая всех  их общих знакомых.
 Катина никак не могла оправиться от стресса, запро-граммированного бабушкой. На вопросы «яя» она отвечала резко и неохотно, чем только усугубила ситуацию: расстро-енная старушка начала тихонько плакать, а точнее  тихонь-ко выть о своей никчёмной доле. В конце концов, обе вы-дохлись и замолчали.
 Катина, сидя, словно на иголках, в позе орла на скале, вдруг хлопнула себя по коленкам и перешла в наступление, переключившись на мою персону.
– Почему ты вчера не танцевала?
– «Дэ хорэ;во. Дэм боро;!» («;; ;;;;;;. ;;; ;;;;;!» - пер. с гр.- «Не танцую. Не могу!»)
– Не знаешь танцев? Не можешь? –  исступлённо вопрошала Катина,  не переставая кипеть.
 Я попыталась объяснить им, что не могла, потому что стеснялась такого количества глаз с интересом взирающих в мою сторону. А чтобы показать Катине, что у меня всё в порядке с хореографией, и хоть немного разрядить обстановку я стала имитировать «сиртаки». Медленно, переступая с ноги на ногу, вперевалочку, подражая мысленно грекам, точь-в-точь заламывая руки с умным видом, как будто в это время решается глобальная проблема продолжительности жизни на планете или что-то в этом роде, прищёлкивая пальцами, я выбрасывала поочерёдно вперёд ноги, затем, опустившись на колено перед «яя», чем очень её умилила, стала чувственно хлопать в ладоши. Закончила я свою импровизацию движением раскрытых рук, как будто я изображала летающий «аэроплано», причмокнув языком. Бабушка раз-разилась овациями и кричала мне «браво!», как принято вы-ражать восторг у греков. Катина же стала мне  с обидою читать нравоучения, мол, вчера надо было так танцевать, а то просидела весь вечер как статуя. На что я возразила ей, объясняя своё дурацкое поведение:
– Катина, представь себе, что ты сейчас вдруг очутилась бы в России, кругом три сотни иностранцев, а ты одна. Стала бы ты «хорэ;во» («танцевать») перед ними?
 Она с сомнением покачала головой. Кажется, мне уда-лось её убедить. Мы поняли друг друга. Повернувшись к «яя», Катина сказала бабушке, что берёт меня с собою за-тем, чтобы я помогла ей нарвать «си;ку» («;;;;» -пер. с гр.-«инжир»). Инжир бабушка просто обожала. Мне, конечно, очень хотелось подышать свежим воздухом, тем более, что прогулка предстояла с такой замечательной спутницей, но, помня о том, что бабуле только что было плохо, я высказала опасения по поводу её здоровья: можно ли остав-лять  «яя» в таком состоянии одну? Бабушка расцвела и, махнув рукою, сказала, что уже всё в порядке с её драгоценным здоровьем и тут же с лёгким сердцем отпустила меня, приказав взять «саку;ля» («кулёк») побольше.
 Я засмеялась и вышла на улицу. Ура! «Элефтэри;я» («Свобода») нас примет радостно  у входа!! Мы спустились по каменным ступеням лестницы  «апо ка;то» («;;; ;;;;» «вниз»). Выяснилось, что идти нам не так уж и далеко, а жаль. Катина забралась на каменный забор, окантовываю-щий сад. Я последовала её примеру, предварительно спро-сив, не будут ли нас ругать хозяева. Катина беспечно мот-нула головой. «Сики» на дереве оказалось очень мало. Мы обносили дерево, что называется подчистую. Катина, на-верное, почувствовала угрызения совести.
– Ладно, хватит! – скомандовала она, и мы с почти пустой саку;лей повернули восвояси.
– Скажешь бабке, что фрукты зелёные, слышишь?
– «Аку;о» («;;;;;» -пер. с гр.- «слышу»), – ответила я утвердительно.
 Впрочем, две тарелочки инжира всё-таки набралось.
– Подожди, – Катина остановила меня, явно намереваясь сказать мне что-то очень важное, так мне показалось.
– Послушай, ты же видишь, какая бабушка…(стерва!, –хотелось подсказать мне Катине по-русски, пока она подыскивала нужные выражения), так и не найдя ничего подходящего, зная мой небогатый арсенал, Катина добавила лишь: «Скило;врия!»(«Сука»).
– Ты, постарайся не звонить нам, она нас замучила, понимаешь?
 Да, это уж я точно хорошо понимала!
 Дальше Катина говорила мне много горячо и импуль-сивно. Разумеется, что дословно я не восприняла всю её пылкую речь, но смысл уловила верно.
– Я не могу не звонить, «яя» приказывает  мне, – вздохнула я выражая мимикой свою солидарность с молодой хозяй-кой.
– А ты выдерни потихоньку из розетки шнур!
Я покачала в знак протеста головой:
– «Яя» не поймёт, она убьет меня, если узнает.
– Тоже верно, – удручённо согласилась со мною Катина.
 На том и расстались. Когда я вернулась почти с пустой «сакулей», бабушка была разочарована «недюжинным» урожаем. Тем не менее, вскоре она успокоилась и, причмокивая от удовольствия, стала жевать эти странные тёмно-лиловые плоды с изумрудной мякотью, наполненной мелкими коричневыми семечками, похожими на блошек. Из вежливости я не стала отказываться от бабушкиного угощения и попробовала один фрукт, но больше мне есть  «сику» что-то не хотелось, хотя «яя» и уверяла меня, что эта «пра;гмата» («;;;;;;;;» - пер. с гр.- «вещь») очень вкусна и полезна.

Первая зарплата.
Через два дня случилось долгожданное событие: Спи-росш  принёс мою заработную плату – 500 €. Подойдя к круглому бабушкиному столу, он, аккуратно пересчитывая при мне купюры, выложил ровно десять бумажек по пол-тиннику. Не скрою, было радостно получить из рук хозяев мой первый  скромный импортный гонорар. Я поблагодари-ла греков, осмысливая, что работа на  Родине приносила мне гораздо меньше материального вознаграждения. Рабо-тая преподавателем, я получала в  пять, а то и в шесть раз меньше.
– Эх, если б дома можно было иметь зарплату равной греческим меркам, кто б тогда  продавался  добровольно в рабство за кордон?! – ностальгическая нотка зазвенела в моём изголодавшемся по Родине мозге.
Разгладив деньги, я аккуратно сложила их в мой вме-стительный бумажник, подаренный мне мужем, с изобра-жением египетских  мотивов.
– Пусть пирамиды хранят мои заработанные «еврошки»! – загадала я, реально осознавая, что деньги эти вовсе не мои, а сестры мужа. И потом это  всего лишь часть моего, не от-работанного пока ещё, долга. Часть, окроплённая слезами и политая обильно потом страха первых дней, тяжёлых как скала, нависшая над морем бытия.
Ночные страсти.
Тоска по родным и близким мне людям съедала меня изнутри с каждым днём всё больше. Разговор с сыном, со-стоявшийся по телефону позже, уже по прошествии его  Дня  Ангела, получился каким-то скомканным и нерадостным. Сын говорил со мною, как мне показалось, глухим, будто чужим голосом, отрывисто и раздражённо. Складывалось впечатление, точно он чего-то не договаривает. Подсознательно я чувствовала за собою вину и терялась в догадках. Впрочем, тягостное впечатление от разговора я отнесла за счёт его мимолётного сообщения о том, что Серёжа поссорился со своей девушкой. Но дурное предчувствие не покидало меня.
Бабушка плакала по утрам, я же по ночам, когда никто меня не слышит. Засыпала тяжело, часто снились кошмары один другого круче.
Но этот кошмар случился со мною одной из тёмных южных ночей не во сне, а  наяву. Я проснулась внезапно от какого-то глухого стука и вопля бабушки. Подхватилась и никак не могла сообразить, где я нахожусь,  и что со мною происходит. Всё же дрёма с меня слетела, сон как рукою сняло, когда я, приподнявшись на локтях над постелью, по-смотрела в сторону спальни, оттуда доносились раздражён-ные вопли «яя»:
– Фотэни! «Пу инэ эси??»( «;;; ;;;;; ;;;?» -пер. с гр.- «Где ты?»)
Я вскочила, как ужаленная, т. к. картина, открывшаяся мне при этом, была устрашающей:  «Яя» металась по кровати белой мумией, завернутой в одеяло. Волосы её спутались, глаза горели неистовым холодным светом, фосфоресцируя в ночи, по-крайней мере так мне почудилось в то мгновение. В руке бабки была зажата чёрная трость с жёлтым набалдашником из пластмассы в виде угрожающей руки с вытянутым вверх длинным костлявым пальцем. Брр!!! И сейчас мороз по коже, страшно вспомнить, а тогда, скажу откровенно, я не на шутку сдрейфила. Передо мною во тьме ночной, подсвеченной зелёным призрачным светом лампы в её изголовье, сидела живая ведьма и колотила, что есть дури этой жуткой тростью в торец шифоньера, стоящего рядом с её кроватью. Секунду помедлив, я отозвалась. Тело била мелкая противная дрожь. «Яя»  метала молнии, потому что у неё болели ноги, и она просто не могла спать. Я стала её успокаивать. Бабка стала требовать, чтобы я подала ей какой-то флакон с синей водой. Пошарив трясущимися руками среди множества других бутылочек  (по-гречески «бука;ли»), возвышавшихся на комоде с бельём могучей кучкой, я нашла тот лосьон, который она хотела. К счастью,  только один флакон содержал в себе жидкость ярко-голубого цвета, просвечивающую сквозь матовый пластик. Я протянула бабушке лекарство, однако «яя» не спешила им воспользоваться. Тоном, не терпящем возражений, бабка стала говорить мне, чтобы я растёрла её ноги и руки. Каюсь, но это было выше моих сил! Да простит, меня, бабушка, за мою брезгливость, какой же дорогой ценой я расплатилась перед  Богом за такое предвзятое отношение, за нежелание помочь древней старушке, но об этом позже…
«Яя» злилась, выходя из себя, выразительно показывая мне на свои ноги и руки, возвращая мне бутыль. Я же не нашла ничего лучше, кроме как прикинуться полной дурой, разводила бабушку, говоря ей «дэ каталовэ;но!» («;; ;;;;;;;;;;;» - пер. с гр.- «не понимаю!»), хотя сама, разумеет-ся, отлично понимала о чём идёт речь, чего хочет госпожа Марулица.  Тем пакостнее была ситуация, ведь  и «яя»  пре-красно знала, что я  уже достаточно разбираю её греческую болтовню на бытовом уровне, чтобы воспринять её приказ.
Одно оправдание всё же есть у меня: я не просто так не хотела мазать лосьоном её ноги – я панически боялась к ним прикасаться. Животный страх сковал мои члены, я стояла ни жива, ни мертва. Я боялась заразиться от бабушки неизвестной мне болезнью.  Прежде я уже неоднократно наблюдала, как «яя» смазывает свои страшные до синевы конечности: в прожилках и узелках, обтянутые, словно пергаментом,  грязно-коричневой с бурыми пятнами кожей. По этой причине бабушка никогда не снимала чулки, в  совсем уж несносную жару она заменяла их гольфами до колен, такими же чёрными  и плотными. Опять же находясь постоянно рядом, я не могла не видеть, как бабушка частенько расчесывала ноги, а так же руки выше локтя. Было заметно, что страшный зуд её мучил  и донимал нестерпимо. Случалось, что её беспокоили даже сами кисти рук с тяжёлыми, выступающими наружу, бугристыми венами.
Бабушка, явно осознавая, что я прикидываюсь идиот-кой, ещё больше свирепела. Однако, поняв, что ничего от меня она не добьётся, «яя» стала наливать в горсть «Blue water», а по-гречески «;;;; ;;;;»(«бле нэр;» - пер. с гр.- «си-няя вода») и втирать жидкость в больные ноги. «Аро;ма»(«;;;;;» - пер. с гр.- «запах») стоял такой, что стало сразу ясно, почему в доме у бабушки не водилось никакой живности: тараканы и те, видно, давно ушли умирать в со-седнее село! Итак, проделав медицинские процедуры, вы-пив при этом очередную порцию моей кровушки,  бабушка успокоилась. Я укутала ей ноги «кувэ;рта» («;;;;;;;;» - пер. с гр.- «одеяло»), и вскоре она засопела в две дырочки, присвистывая сквозь сладкий сон.
Прихоти «яя».
Ой, смешно вспоминать, как поначалу «яя» гоняла ме-ня на чердак за этим самым тёплым «кувэ;рта»! То, что «;;;;;;;;» - пер. с гр.- «одеяло» я уже успела прочесть в разговорнике, а вот, что такое «хондри;» – это был вопрос с большой буквы. «Яя» как-то решила поменять постель. Я собрала грязное бельё, приготовив «катаро;с» («;;;;;;;»- пер. с гр.- «чистый»). Пусть дорогой моему сердцу читатель не думает, что я хочу блеснуть знанием «эллиника;» («;;;;;;;;» - пер. с гр.- «греческий язык»), ибо я не пишу пособие по изучению языка, напротив, я опускаю артикли, порою не соблюдаю окончания. Почему? Просто мне ка-жется, так Вы будете ближе к той чужеродной атмосфере, попав в моё подсознание и в тот реальный мир, в котором мне довелось вариться ровно три месяца, как в сказке. А вот какой эта сказка  Вам покажется – это уж Вам решать: весёлой, грустной или страшной…
Но вернёмся к событиям того дня, когда «яя» подвела меня к крутой спиралевидной деревянной лестнице, веду-щей на чердак, и приказала мне принести ей другое одеяло «хондри;  кэ(и) а;спро». То, что ей требуется одеяло «а;спро хро;ма»( «;;;;; ;;;;;» - пер. с гр.- «белого цвета») было ясно как божий день, но «хондри;?!» по-прежнему оставалось для меня загадкой. Теряясь в догадках, я перебрала весь чердак. Чихая от пыли и чертыхаясь, я намотала «апо па;но, апо ка;то» («;;; ;;;;, ;;; ;;;;» - пер. с гр.- «вверх, вниз») не-сколько километров, но «яя», взвизгивая от негодования и брызгая на меня слюной, отправляла меня за другой вещью снова и снова. В отчаянии я стала приносить ей оберемку тюля, и даже скатерти – всё белое закончилось. «Яя» на-помнила мне, что желает «кувэ;рта», т.е. одеяло.
– «Хондри;! Хондри;!» – издевалась она надо мною, сверкая пуговками глаз. Я взмокла. Наконец, на дне послед-него сундука я нашла кремовое тёплое одеяло, скорее плед, а так как я по профессии художник, то я, разумеется, никак не могла увидеть в оттенке золотистого тёплого какао  ни одной нити холодного чистого белого цвета. Поразмыслив об этом, я махнула на всё рукой  и оставила лежать эту «пра;гмата («;;;;;;;;» - пер. с гр.- «вещь») наверху. Бабка, вконец рассвирепев, позвала на помощь Катину, та принес-ла из сундука, догадайтесь с трёх раз,  вот именно, это тёп-лое («хондри!») одеяло.
Я удивилась и возмутилась:
– «Афт; пра;гмата а;спро?» («Это белая вещь?»)
На что получила в ответ от «яя» весёлое и утвердитель-ное «нэ!» («да!»). Я обалдела, а Катина, глядя на эту пи-кантную сцену, весело расхохоталась. Вот так прикалыва-лась моя старушка.
Паника.
Не зря говорят, что мысль материальна. Я не раз слы-шала, что порою случается как раз то, чего боишься.  По этой, я уверенна, имеющей место теории, ты как бы сам  для себя любимого притягиваешь из Вселенной негатив, который невольно заказываешь при помощи живущего внутри тебя страха, сам того в душе не желая. Так случилось и со мной.
Однажды утром я заметила на моих, так и не успевших покрыться бронзовым загаром,  руках какие-то розовые не-известного происхождения волдыри. Потом с ужасом я по-чувствовала нестерпимый зуд.
– Что делать? –  лихорадочно крутилось в моей голове, словно заезженная старая пластинка.
 – Сказать – значило навлечь гнев хозяйке, кому нужна про-кажённая, хотя я и подозревала, что эта гадость на руках передалась мне от самой бабушки. Как-никак в мои обязан-ности входило «ка;фэ мэ;ра»( «;;;; ;;;;» - пер. с гр.-  «каждый день») по утрам одевать этот треклятый «ка;льцекс» («чул-ки»), напомню, что  «яя»  снимала  свои чёрные чулки толь-ко на ночь и опять же с моею помощью, даже в жару она не позволяла себе выставлять  на показ изуродованные болез-нью ноги.
Я была в отчаянии. Крем-бальзам для тела известного целителя Дикуля, предусмотрительно взятый мною в поезд-ку, в данной ситуации не действовал.
– Сказать Катине и получить от ворот поворот?! Да, весёлая перспективка. А куда я денусь в Афинах, кому я там такая нужна. А что если это на всю оставшуюся жизнь? К тому же, по-видимому, на нервной почве на моём лице прямо около носа высветился какой-то красный фо-нарь. Бог мой!!!
– О, Фе;ош!!!(«О,Господи!») – я запаниковала.
Чтобы как-то спасти себя я стала натирать поражённые места всем, чем ни попадя: солью, содой, маслом оливы – тщетно. Тогда я стала наблюдать за бабушкой, меня интересовало, каким кремом натирает руки «яя», когда по вечерам её допекает зуд. Приметив, чем бабушка лечится, я решилась воспользоваться её сред-ством. Утром, проводив «яя» до «туалэ;та». Я вернулась заправить постель и подтереть старушечью урину. «Витакрэма» лежал на блюдце рядом с другими. Ошибиться я не могла, этот крем отличался от прочих миниатюрным размером. Я тихонько, крадучись открыла тюбик, выдавила немного на ладонь и нанесла на кожу, в результате чего почувствовала лёгкое жжение. Через пол-часа мне стало легче. Однако к вечеру зуд возобновился с новой силой. К счастью рука была покрыта волдырями изнутри,  и это уродство в глаза не бросалось, по крайней  мере, на первый взгляд не было заметно этого розового кошмара. Так я боролась сама с собою ровно две недели. Если б бабка узнала, что я бессовестно пользуюсь её кре-мом, мне было бы не сдобровать!  Опять-таки, что мне ос-тавалось делать. Потом эти гадкие бугристости прошли, ис-чезли, а остался страх заработать их вновь. Где-то спустя месяц эта безрадостная картина повторилась, и я опять му-чалась от мерзопакостного ощущения и боязни рецидива. И однажды я уже не выдержала этой внутренней борьбы, и, когда рука почти зажила, но ещё были заметны  розовые следы, я показала их Катине и потребовала объяснить, от-куда эти гирлянды расцветившие мою кожу. Именно тогда я напрочь отказалась надевать бабушке чулки, но стирать их мне всё равно приходилось. Похоже, что в тот недобрый час «яя» прокляла меня, потому что вскоре последовало самое жуткое в моей жизни событие, но не буду забегать вперёд.
Читателю, наверное, будет интересно узнать реакцию молодой хозяйки. Скажу, что для меня её поведение яви-лось неожиданностью. Катина, выслушав меня, не возму-щалась, а молча развернулась и ушла, оставив меня в пол-ном недоумении. Ни прошло и часа, как Катина вернулась, да не одна, а со старшей сестрой Ксенулей. Оказывается, у сестры такими же точно гадкими пятнами были покрыты ноги, оттого та в несносную жару надевала брюки, чего я раньше за нею не замечала.
«Яя», забившись в уголок своего любимого «канапэс»
(«;;;;;;;» - пер. с гр.- «диван») рыдала в истерике, сквозь всхлипывания и завывания жалуясь гречанкам, говоря, что я её обвиняю напрасно. Из её слов я поняла, что это у неё всего лишь больные вены, а болезнь эта приключилась с нею из-за неподвижности крови.
– «Дэн э;хо киклофори;я  то э;мма!» («Нет движения крови!») – сетовала старушка.
Хорошо, что я уже достаточно много знала слов и выраже-ний по-гречески и отчётливо поняла, о чём идёт речь.
Бабушка работала поваром много лет, разумеется, что ей постоянно приходилось находиться на ногах, отсюда, по-видимому, и застой венозной крови, закупорка  или, что там ещё бывает. Да простит меня «яя», тогда я им не поверила, потому что дважды спасалась её кремом, но не могла же я сказать этим грекам об этом вслух. Некрасивая складывалась ситуация, всё ж с моей стороны это  смахивало на воровство, пусть даже и вынужденное, воровство поневоле.
Я тогда, помнится, напрямую спросила Катину, откуда же эта напасть, ведь к ним я приехала чистой, как стёклыш-ко, кожа моя была без изъянов. На что Катина парировала мне, что две домработницы, служившие бабушке до меня, не жаловались, так как с ними ничего подобного не проис-ходило. Как знать, быть может от меня попросту скрыли этот факт. Я не была уверена ни в чём.
Возникла пауза, после которой Катина призналась, по-казав на ноги своей сестры, что эта зараза скорее всего из-за купания в море.
– Там, где вы купались, вообще лучше этого не делать! Дело в том, что напротив этого импровизированного пляжа находится кафэшка, из которой ночью хозяева заведения сливают в море, всё что ни поподя, одним словом – отходы.
 Н-да! Веселуха, что тут скажешь?! Только теперь я поняла, почему тогда Катина со Спирошем не купались, а сидели на берегу, загорая. А я-то хороша, оторвалась, что называется по полной, в чистых водах цвета бирюзы, не по-дозревая о «подводных рифах» этого пляжа. Там же, как выяснилось, помочила свои белые ножки и Ксенуля, воз-вращаясь из города после очередного шопинга. Ну, по крайней мере, такую версию услышала я от гречанок.
– Зачем же ты разрешила мне там плавать, Катин?! – справедливо возмутилась я, услыхав такой облом.
– Тебе ведь хотелось покупаться, а до настоящего пля-жа очень далеко ехать, но я тебя туда когда-нибудь обяза-тельно свожу, – несколько запоздало пообещала мне Кати-на.
На этом наш разговор был бы исчерпан, если бы Кати-на не решила  вдруг продемонстрировать мне, что бабушка не представляет для меня никакой угрозы. Она уложила «яя» на диван и стала растирать ей ноги, слегка морщась, и явно не получая при этом положительных эмоций.
Катина пошла на эту жертву, а вот Ксенуля повторять этот подвиг не стала, вяло отмахнувшись от «яя» рукой и сразу затопившись к себе домой, так и не рассеяв до конца моих сомнений.
Морской вояж.
Надо отдать должное Катине, она всё же была поря-дочным человеком и совесть её по-видимому грызла. Она сдержала своё слово: где-то спустя месяц после нашего разговора, мы и в самом деле поехали на дальний пляж. Кто знает, быть может, Катина просто хотела убедиться в чистоте моего тела, больно уж подозрительно и придирчиво оглядывала она, там, на песке, мою фигуру со всех сторон.
Да, надо сказать, что чувствовала я себя в тот момент му-зейным экспонатом. Впрочем, это меня недолго волновало, главное, что к тому времени я уже успела выздороветь и только бледные пятнышки напоминали о пережитом  мною ужасе.
И впрямь дорога к чистому морю оказалась неблизкой. Добирались мы к этому девственному пляжу около полуто-ра часов. Свернув с автострады, дорога петляла между гор, открывая всё новые панорамы Эгейского моря, обрамлённого цепочкою горного массива. Пейзаж и вправду был великолепен. Кипарисы то и дело пе-ремежались с разлапистыми пальмами, защищая полоску суши от угарных испарений сонмища машин припаркован-ных у тротуара. Катина долго не могла вписаться в этот по-ток, пропуская встречные «автокинито». На перекрёстке дорога сузилась по-максимуму, казалось ещё чуть-чуть и мы непременно «поцелуемся» с каким-нибудь «пижо», но всё обошлось. Бухта счастья – так я назвала этот райский уголок. Здесь море было тихим и гладким как озеро. Только  лёгкая рябь шалунишки ветра  изредка морщила его про-стор. Я с наслаждением погрузилась в его прохладу.
–  «Сты та;ласа то нэро; и;нэ кафаро;!» («;;; ;;;;;;; ;; ;;;; ;;;;; ;;;;;;!» - пер. с гр.- «В море вода чистая!») –   радостно кричала я Катине, плескаясь в бирюзовой лагуне.
Катина пригрозила мне с берега, чтобы я не заплывала так далеко, но я, естественно, игнорировала наказ и уплыла так далеко, что сердце моё трепетало от восторга. Я млела от сказочной красоты, тишины и свежести морской стихии. Когда я вернулась к берегу, Катину уже охмурял  какой-то толстый и лысый  грек. Ах, Спирош! Нельзя такую красавицу оставлять надолго одну. Муж Катины в это время, прикрывши глаза шляпой, ничего не подозревая, загорал  кверху пузом, впрочем, его впалый животик пузом никак не назовёшь, скорее кратером с торчащими по бокам рёбрышками. Спирош был, ну, очень стройным и похоже, когда-то весьма привлекательным мужчиной. Но безжалостное время стёрло яркие краски, заменив их на пастельные тона. И всё же он до сих пор был приятен и чертовски обходителен. У Катины стоит отметить хороший вкус.
Увидев  Катину, точно Афродиту в пене морской вол-ны, нежно поглаживающей мокрый песок, этот бархатный персик южных морей, рядом с приблудившимся «жгучим брюнетом», похрюкивающего от удовольствия, я даже фыркнула от прорывающегося хохота. Старый ловелас  ве-село барахтал на мелководье  своими толстенькими «око-рочками», красными как зад макаки,  успевшими поджа-риться на солнце. Глаза  Катины искрились от смеха, но, поймав мой ироничный взгляд,  Катина поспешила распро-щаться с залётным кавалером.
«Хорошо всё, что хорошо кончается», – гласит народ-ная пословица. На этот раз чудодейственная сила воды взбодрила мой измученный неволей организм, благодаря чему некоторое время мы жили с «яя» в мире и согласии, конечно, если не считать её очередных приступов хандры и меланхолии, регулярно переходящих в симуляцию болезни сердца и желудка («кардья; и стома;ха!») – вот два главных бабушкиных козыря, с помощью которых госпожа  Мару-лица управляла обстоятельствами, время от времени рас-сеивая нестерпимую скуку.
Читателю может показаться, что у меня каменное сердце, и я оговариваю бедную бабушку. В самом деле, мо-жет же старый человек почувствовать себя  крайне плохо, тем более, если он перешагнул кордон долгожителя и подбирается к рубежу, почётно именуемому столетием. Шутка ли прожить на этой грешной  Земле почти сотню лет!
«Мэ;са».
 Увы, я не страдаю жестокосердием, а, напротив, каж-дое бабушкино недомогание нередко принимала всерьёз, и,  пожалуй, частично брала удар на себя. «Яя» после таких приступов, естественной или имитируемой ею, болезни становилась более оживлённой, особенно если ей  удавалось достать Катину. Я же после её встрясок чувствовала себя весьма скверно. Однажды, искренне поверив в её вот-вот надвигающуюся смерть, которая, по её словам, якобы уже  на пороге («пефэна!», моя  «яя» умирает!!), я действительно так испугалась и за пережитый страх расплатилась тупой болью в сердце, продолжавшейся в течение трёх дней. Не спасал меня даже валидол. К тому же разболелась голова, и вид у меня был удручающий, как я не старалась скрыть своё плачевное состояние. «Яя», заметила, что я захворала и сначала даже посочувствовала, а потом просто разозлилась,  высказав мне, что я такая молодая, а уже такая хилая.
Когда у «яя» случалось хорошее настроение, она гово-рила мне ласково: «Смотри, детка, на меня!», вероятно, подразумевалось «учись жить!». Помню, как однажды «яя» рассмешила меня до слёз…
Самое тяжелое в работе «для компании» или как греки говорят «мэ;са»(«;;;;» -пер. с гр.- «внутри»), имея нас рядом и всегда при себе дома – это обездвиженность. Точно могу сказать, что на самом деле болело у госпожи  Марулицы, так это ноги. Она была вынуждена часами сидеть у окошка и наблюдать мир через стекло. Я же постоянно ежеминутно находилась при ней  «мази;» («;;;;» -пер. с гр.- «вместе»), как бы была её клоном. Она на диване и я рядом, как собака. Она идет на кухню, я иду следом. Она садится на стул , я –напротив неё, и снова бок о бок. Это страшно утомляло и бесило. Мне же не девяносто лет, и моя кровь требовала движения!
 И однажды я не выдержала этой пытки и высказала  это бабушке, как сумела.
– «Дэн э;хо киклофори;я! Дэн э;хо аэ;рос! Дэ вле;по а;спро!» («Я не имею движения. Я не имею воздуха! Я не вижу звёзд!») – выговаривала я госпоже.
 – «Тэ;ло элефтэри;я! Ли;го, ли;го!!» (« Я хочу свободы! Чуть-чуть!») – молила я в отчаянии.
 Бабушка в ответ промолчала, но было видно, что она недовольна моими высказываниями. Тогда я стала убеждать её выпускать меня на улицу хотя бы на двадцать минут в день, мотивируя это тем, что моя предшественницы Наташа, а тем более Иоанна, имели эту возможность. Я знала из рассказов самой Наташи, что та имела эту привилегию только в конце срока своего заточения, когда  Наташа поняла, что она уже более не в состоянии вытерпеть постоянного присутствия «яя».
 Вечером у бабушки состоялся разговор с Катиной, сначала по телефону, а потом и в моём присутствии. Бабушка плакала горючими слезами и жаловалась, что я хочу её бросить, хочу гулять.
– Ты уйдёшь, а я останусь одна, – резонно заметила она. А потом мне снова станет плохо, кто мне померяет давление, кто позовёт доктора? Кто принесёт лекарства? – риторически вопрошала старушка и сморкалась в белый платочек.
Меня понесло. Я вскочила и будто раненный зверь за-металась по комнате. Я выговаривала бабке всё, что набо-лело за эти долгие тоскливые дни, проведённые совместно. Я говорила им о своих цепях и о бессонных ночах.
«Кода;, кода;, кода;!!!»( «рядом!- 3раза») – возмущённо восклицала я, патетически заламывая руки, чему похоже я успела научиться у греков, благодаря «тылео;раси» («телевизору»).
Я произнесла целый монолог, из которого следовало, что больше не в состоянии терпеть этого заточения. Я объ-ясняла им, что хочу дышать, видеть небо не из окошка ба-бушкиного дома. Хочу на  Родину! («Тэ;ло стын Патри;да!», как красиво по-гречески звучит это слово «Отчизна»). Я пыталась призвать их к человеческим чувствам, рассказывая о том, что я очень соскучилась по  родным, о том, что я очень хочу увидеть  «о ёс му» («; ;;;; ;;;» -пер. с гр.- «своего сына»). Я жаловалась бабушке, что мне у неё плохо, что только дома я свободна.
– Почему же тогда ты сюда приехала? – резонно поинтере-совалась Катина. –  Денег захотела?
– Мне хотелось заработать сыну на учёбу. Я хотела…
Тут я внезапно  осеклась и замолкла, т.к. увидела, как плачет «яя» – тихо и беззвучно.
Мне стало нестерпимо стыдно. Кто меня сюда звал? Разве ей старой и изношенной временем и жизнью легко со мною и другими, которые были до меня как бы «для компа-нии»? Разве ей одинокой старушке, стоящей на пороге веч-ности, просто строить со мной отношения, объясняться на пальцах и полуглухой переваривать моё скверное произно-шение и косноязычие?!
Опомнившись, я искренне при  Катине попросила у «яя» прощения.
– Ты хочешь бросить меня, я знаю! Выучишь язык и по-едешь в Афины. Вы все так делаете. А я опять останусь од-на. Я платила за тебя 450 €, теперь ты должна их отрабо-тать. Слышишь?
– «Аку;о» («;;;;;» -пер. с гр.- «слышу»), – прошептала я, сжав до хруста пальцы.
Поездка в монастырь святого Николая.
Катина более ни о чём не спрашивала, сидела молча, насупив брови. Непокорный локон упрямо сваливался со лба, прикрывая глаз. Катина сдувала его, будто отгоняя от себя вновь накатившуюся заботу.
– «Энда;кси, перимэ;нэтэ;!» («;;;;;;; ;;;;;;;;;;;» -пер. с гр.- «лад-но, подождите») – наконец выдавила она из себя, как бы подводя черту нашему неприятному разговору.
– Фотэни;, завтра мы с тобой поедем в монастырь. Хочешь?
 Я утвердительно мотнула головой.
– После обеда будь готова. Я за тобою зайду. Юбку надень, а не брюки. Поняла?
Я пояснила Катине, что в нашу русскую церковь  жен-щины тоже ходят в юбках и поинтересовалась, надо ли на-девать на голову платок.
–  Нет, зачем? – удивилась Катина.
– Хорошо, – пробормотала я, так как на самом деле терпеть не могу покрывать голову платком,  предпочитаю шляпку или летний пикантный козырёк, шокирующий публику сво-ей длиною.
На следующий день, когда жара немного спала, ближе к вечеру Катина, как и обещала, зашла за мною.
 – «Ка;но во;лта!» («;;;; ;;;;;» -пер. с гр.- «гулять») – обод-ряюще улыбнулась она, приглашая меня на прогулку, а я услышала любимое слово «воля!». У Катины была удиви-тельная лучезарная улыбка, когда она улыбалась, светилось всё лицо, и тогда казалось, нежное розовое облако порхало рядом с ней, излучая флюиды с ароматом жасмина.
Ступени каменной лестницы эскалатором сами прыга-ли у меня под ногами: «апо ка;то апо па;но» («вверх, вниз»). А вот и «автоки;нито»(«машина»). Мы со Спирошем забра-лись во внутрь, и Катина, развернувшись в сторону выезда из «хорьё»(«село»), вырулила на основную магистраль.
По пути мы захватили с собою даму неопределённого возраста и размера.
–Тула! – представилась она, энергично пожимая мне руку.– Наслышана о Вас. Как здоровье госпожи  Марулицы?
– «Кала;, поли; кала;!» («;;;; ;;;; ;;;;» -пер. с гр.- «хорошо, очень хорошо»), – запрограмированно отвечала я.
 Перекинувшись парою фраз о чудесной погоде,  об ок-ружающей великолепной природе мы замолчали. Я  с упое-нием наслаждалась  упругим ветром, врывающимся в окош-ко автомобиля. Мы мчались высоко по горам, спидометр зашкаливал за сто тридцать. Катина любила скорую езду. Под нами пролетали пропасти, ущелья, покрытые густой растительностью южного колорита, а мы забирались всё выше «апо па;но ста вуна;»  («;;; ;;;; ;;; ;;;;; -пер. с гр.- «вверх на гору»). Голые скалы всё чаще попадались на на-шем пути. Наконец, Катина сбавила скорость и притормо-зила, остановившись у обочины дороги, рядом с лестницей ведущей вниз прямо к монастырю  Святого  Николая («;;;;;; ;;;;;;;;»).
Вышли из машины. Я огляделась. Захватывало дух от какой-то первозданной немой красоты. Тишина такая, что слышно дуновение ветерка , целующего сонную траву. Монастырь был построен на самом склоне, почти на вер-шине горы. Дорога, ведущая к нему, шла вровень с крышей монастыря. Белым свежим пятном на фоне зелени смотрелась его каменная кладка.
 Мы спустились вниз в монастырский дворик. До сих пор восхищённо замираю, вспоминая это мгновение, посланное мне свыше. Двор был небольшой, вымощенный каменными плитами, чистый и непорочный. Я обомлела: посреди этого пятачка укрытой земли росло громадное де-рево – платан. Я запрокинула голову: густая зелень листвы заполнила пространство, не оставляя просвета для неба. Сизая тень от этого великана создавала защищающую от солнца благодать прохлады вокруг себя на несколько метров. Если бы мы вчетвером задумали обхватить серебристый ствол «дэ;ндро»(«;;;;;;» -пер. с гр.- «дерево»), то полагаю, вряд ли нам удалось бы заключить его в свои объятия. Катина, узрев мою ошарашенность, заулыбалась:
– Нравится?
– «О, тавма;сия!» («;;;;;;;;» - пер. с гр.- «чудесно»)
– Иди сюда! – позвала меня Тула. – Попей воды, – предло-жила мне она очень кстати, указывая на святой источник родничком сочившийся прямо из скалы. Я глотнула водицы, набрав полную пригоршню. Холодная и вкусная святая вода показалась мне слаще мёда. Утолив жажду, я стала разглядывать флажки, прикреплённые к верёвке, натянутой над входом в монастырь  –  это были миниатюрные копии флагов различных государств. Хотелось почему-то крикнуть: «Пролетарии всех стран…» Увы,  не всех! Нашего Российского триколора там не оказалось.
– «Яты;?» («;;;;;» -пер. с гр.- «почему») – спросила я Катину, та только неопределённо пожала плечами.
Однако, сюрприз ждал меня внутри монастыря. Служба там велась на двух языках: греческом и…русском!
Катина сияла:
– Ну, как? Понимаешь о чём говорит Ваш батюшка? – по-любопытствовала она.
 Я кивнула, но это было лишь отчасти правдой. «Па-тэ;рас» («;;;;;;;» - пер. с гр.- «отец») говорил на старом цер-ковно-славянском языке, к сожалению и в своей русской церкви, когда мне случалось присутствовать на службе, я не всегда понимала эту речь, хотя смысл, конечно, был доступен.
Внутри монастыря царил полумрак, и было тесновато: от алтаря с иконостасом не более трёх метров до следующего помещения. Потому службу мы слушали из соседней комнаты, в которой так же были развешены по стенам иконы Богоматери и других святых, которые мне, человеку неискушённому в религии были неизвестны.  Икона Святого  Николая Чудотворца располагалась там, рядом с иконостасом. Мягкий вечерний свет проникал сквозь маленькое окошко в форме арки, которое находилось высоко под потолком. Стены, выбеленные изнутри, контрастировали с малиновым цветом скамеек, расставленных для прихожан по периметру комнаты. Служба в монастыре длится долго и путники, пришедшие сюда в монастырь, могут отдохнуть во время оной, чем мы и воспользовались, за то грекам я была очень благодарна.
Начиналось богослужение традиционно:
– Ки;рии!( «господа;») О, Фе;ош,(«Бог»)….
И дальше, признаюсь, я уже совсем мало понимала из сказанного церковным служителем, но прилежно крести-лась вместе с «коз;мос» («народ»), стараясь скопировать ка-ждое движение Катины, так как сама, увы,  не сильна в ре-лигиозных обрядах. Вместе со всеми  я поставила свечу для здоровья родных, поцеловала иконостас. Божественно кра-сивое церковное пение на греческом языке действовало на меня расслабляюще, как духовная медитация. На сердце стало легко и спокойно. Когда же молитвы стал читать рус-ский священник, то нервная дрожь пронизала меня на-сквозь. Хотелось отчего-то плакать, и каюсь, Господи, вме-сто того чтобы внимать молитвам, обращённым к Богу, я пялилась во все глаза на батюшку, который читал их низ-ким баритоном, и думала: «Боже, как же он красив!» Такое мудрое торжественно-благородное лицо, хотелось даже назвать ликом, обрамляла густая чёрная борода. Алые сочные губы поспешно произносили молитвы на моём родном языке. Ностальгия щипала мой нос, и я едва поспевала вытирать набежавшие слезинки.
 Но вот служба закончилась, и все, кто участвовал в церковной церемонии, потянуись к выходу. Греческий «па-тэ;рас» тепло провожал каждого, пожимая руку.;
– «Я сас патэрас! («;;;; ;;;, ;;;;;;;!» - пер. с гр.-  «До свидания, батюшка!»)
– «Я су!» («;;;; ;;;, ;;;;; ;;;!» - пер. с гр.-  «До свидания, дитя моё!), – улыбнулся он в ответ, благосклонно пожимая мою руку, накрыв её двумя тёплыми сухими ладонями.
  В монастыре было немного сумрачно, и солнечный за-кат показался мне праздничной иллюминацией. На выходе стоял стройный монах и раздавал всем гостям по кусочку «пости;цы» («монастырского хлебушка») и «рахат-лукума», а точнее «глико;»(«сладость»), похожую на это восточное яство. Я не люблю этот приторно сладкий вкус, но, конечно же я взяла с собою это угощение и отвезла его бабушке, че-му «яя» очень обрадовалась. По возвращении из монастыря, я ещё долго находилась под сильным ярким впечатлением от этой поездки. Но  какая-то неизбывная грусть не покида-ла мою душу.
Кругом вода.
 Муторное предчувствие томило меня. По ночам я час-то просыпалась от каких-то кошмаров. Я мучилась от неве-дения. Интуиция говорила мне, что случилось в моей жизни что-то страшное. Как назло совсем обмелела телефонная карта. Я была в шоке, не понимая, почему собственно так быстро утекло с неё время, ведь я так мало разговаривала с родными, приберегая её на экстренный случай. Альбина с Алёной уехали на Украину, и я осталась на чужбине совсем одна. Я боялась дать знать об этом «яя». Мне было спокой-нее, если бы греки думали, что у меня есть надёжный тыл.
 Постепенно у меня открывались уши, и, если позволи-тельно так выразиться, развязывался язык.
 Однажды, я мыла после обеда посуду, как хотела того
«яя». Потом сливала жирную воду в ведро, чтобы, не дай  Бог, не засорилась раковина. Услыхав Спироша, я вытерла  наскоро руки о бабушкин передник, и собралась пойти по-приветствовать хозяина, так как Спирошу всегда была ис-кренне рада. У меня осталось о нём воспоминание, как о самом вежливом, тактичном и  очень неглупом человеке.
 Выходя из кухни, я застыла у двери, так как услышала интересный монолог, касающийся моей личности. «Яя» жа-ловалась  Спирошу, как мне почудилось, обвиняя меня в семи смертных грехах. Прислушавшись, я отчётливо поня-ла, в чём она меня обвиняет.
  У греков очень дорогая вода и я, по мнению бабушки, крайне расточительно её использовала: плескалась в доме (два раза в течение двух месяцев!) и к тому же под струёй мыла посуду. Из вышесказанного «яя» сделала вывод, что, благодаря мне забилась где-то труба, и вода, каким-то обра-зом, прорвалась из-под ступенек лестницы, ведущей в её «микр;ос ки;пош» («;;;;;; ;;;;;» - пер. с гр. - «маленький сад»). Эту ситуацию я уже описывала выше.
Возмущению моему не было предела. Я и не заметила, как переступила через свою застенчивость, и, подбоченив-шись пошла в наступление, выйдя из засады.
– «Дэ симфоно;! Дьяфоно;!» («;; ;;;;;;;! ;;;;;;!»-пер. с гр. - «Я не согласна! Я возражаю!»), – возмутилась я и стала «гри;гора - гри;гора» («;;;;;;;» - пер. с гр. - «быстро») гово-рить на греческом, неожиданно для хозяев, да и для себя самой. Я повела Спироша на кухню и показала ему ведро с грязной, еще не вылитой  мною водой, рассказала ему о том, что я прошла школу у золовки, познакомившей меня с ритуалом мытья посуды в греческом доме. Потом я поведа-ла ему, как «яя» экономно тратит воду (сама не моется месяцами и другим не рекомендует). Конечно, я скрыла тот факт, что по ночам, когда бабушка спала, я всё же умудрялась мыть себе отдельные части тела из тазика,  используя опыт моей предшественницы Натальи. Но то, что я не была повинна в создавшейся аварийной ситуации, в этом я была уверена на все 100;.
Я видела по реакции Спироша, что он всецело на моей стороне. Он откровенно не переваривал «яя» и стал меня уверять, что я не виновата, что трубы прохудились от ста-рости. Выяснив причину, я успокоилась, а «яя» ещё долго не могла прийти в себя от моей  наглой выходки. Впрочем, эта история имела продолжение.
В последующие две недели, когда к «яя»  приходили в гости, соседки или сёстры Катины, я слышала разговор, ко-торый никак не могла уразуметь. Я всё ещё не могла пере-водить, то, что говорят между собою эллины, сказывался минимальный запас изученных мною слов, к тому же речь их была как из пулемёта, я успевала схватывать лишь вер-хушки, остальное домысливала произвольно и от этого жутко страдала.
 По мимике и жестам я видела, что случилось какое-то несчастье. Понимала я так же, что предметом их разговора служит утекающая вода. Так же в диалоге фигурировали большие деньги, которые придётся заплатить. Более того, в одном из разговоров я услыхала, что вскоре должен   в Апи-ки приехать юрист, который и  будет определять сумму штрафа. Я похолодела, когда услышала  предполагаемую сумму, она равнялась трём или даже четырём моим зарпла-там от полутора до двух тысяч  €.
Время, которое я прожила после этой невесёлой ново-сти можно смело назвать кошмаром наяву. Все эти дни я жила в жутком напряжении, шарахаясь от малейшего шороха, ожидая гостей. И этот день настал. К бабушке приехали двое – это были респектабельные люди: мужчина лет шестидесяти, и женщина, чуточку моложе. Чёрный костюм на мужчине доконал меня, теперь уже было очевидно, что это какое-то официальное лицо. Меня попросили выйти на террасу, где я в течение получаса дышала свежим воздухом, с трудом переводя дыхание.
  О чём шла речь за закрытой дверью, я могла только до-гадываться. Холодная испарина выступила на моём лбу (и это в такую-то жару!). Подключив всё своё художественно-больное воображение, я рисовала себе наручники, конфи-скацию документов и прочие «радости», сумбурно истолко-вывая происходящее, вверяясь своей разгорячённой фанта-зии.
 Вскоре гости откланялись. «Яя» тихонько ругалась и причитала, как обычно, всхлипывая. Сидя рядом с нею на любимом бабушкином «канапэ;с», я трижды пыталась спро-сить её, что же всё-таки случилось, но не решалась, ожидая приговора.
Вечером «яя» отправила меня к Катине за продуктами.
У молодой хозяйки имелось в наличии немного живности, и куры исправно несли яйца, которых хватало на две семьи, особенно если учесть бабушкину экономию.
 Подойдя к дому  Катины, я нашла калитку незапертой, а саму хозяйку всю в растрёпанных чувствах с красными от слёз глазами. Такой  Катину прежде я никогда не видела.
 Решив, что виною этому происшествию послужила я, почувствовала угрызение совести и стала извиняться, сама толком не уяснив в чём проблема. Но Катина обалдело по-смотрела на меня и разрыдалась.
– Пошли, покурим! – утирая слёзы, указала она мне на нижний этаж их дома.
Мы спустились. Внизу было прохладно. Катина поста-вила на плиту джезгу с кофе: растворимый она не признавала.  Мы сели с ней за стол, Катина протянула мне сигареты.
– Не куришь? – пожала она плечами. – А может, попробу-ешь? 
Видя, что её что-то сильно гложет я из солидарности взяла одну, и по примеру Катины затянулась. Не почувство-вав  опять-таки никакого кайфа или спокойствия души бы-стро затушила цигарку.
–  «Дэ тэло  то ка;пнизма!» («;;; ;;;; ;; ;;;;;;;;»- пер. с гр.- «Я не хочу курить!»)
– Как хочешь! – равнодушно ответила  Катина, устало стряхнув пепел в глиняную плошку. – Я тоже редко курю. Спирош ругается, так я иногда, когда он не видит, понима-ешь?
 Я сочувственно мотнула головой.
За чашкой кофе Катина раскрыла предо мною все ис-тинные карты. Оказалось, что  в тот день, когда мы уехали  на вечер в ресторан, Катина забыла на огороде закрыть во-ду, а напор был приличный. Рвануло трубу, и затопило нижнюю террасу – сад соседей. Те вызвали юриста, и те-перь требуют уплатить им ущерб, который определили в 1500 €. Понятно, что это весомый удар по карману Спиро-ша, и, разумеется, Катина теперь переживает.
– К тому же теперь ещё придётся менять трубы, добавила, горестно вздохнув, Катина.
 Я посочувствовала искренне Катине со  Спирошем. Однако в душе моей одновременно родилось и другое чув-ство, я испытала облегчение оттого, что мучившие меня страхи, к счастью, оказались ложными. Я, наконец, смогла освободить себя из плена собственных нелепых домыслов. Правду говорила мне тогда Наташа, что, не зная языка, мы часто понапрасну страдаем по пустякам, а не по делам на-шим. Эх, как там, у забубённого Есенина: «… с того и му-чаюсь, что не пойму, куда несёт нас рок событий?! »
Кстати,  о Наташе.
 Прошло несколько дней после её отъезда, а, следова-тельно, и моего приезда в дом госпожи Марулицы, как раз-дался звонок, после чего «яя» передала мне трубку. Говори-ла Наталья.
 По её голосу с дрожащими нотками и после скорой сбивчивой речи, я поняла,  что-то у неё в Афинах не срос-лось. Наташу должна была встретить дама из агентства, ко-торая была одновременно её хорошей знакомой. Она же, собственно, и подбила Наталью на эту авантюрную поездку. По словам Наташи, Ирина, так звали эту девушку, должна была устроить её на новую работу в семью. Что же получилось в итоге? Натали стала плакаться мне в трубку, как же там ей хреново. Что ж, деньги даром не дают – это и козе понятно! Что уж говорить о греках!
Ки;риэ Анжелос – новый хозяин – не был в восторге от такой прислуги. Первый камень полетел в Наташу за отвра-тительное знание языка, а точнее за его совершенное незнание. Второй, за то, что чистота и порядок, похоже, не слишком обременяли Наташино существование. В этом плане подспудно, её устраивала бабушкина терпимость.  Я откровенно была просто поражена, когда после отъезда моей соотечественницы мне довелось делать генеральную уборку всего дома: на кухне драила стены заплывшие жиром, отмывала окна в гостиной, двери, пылесосила чердак. Тогда я всё списала на бабушкино «ка;це! («садись!»).
 Там в Афинах требования к Наталье возросли много-кратно, и её нерасторопность явно не устраивала новых хо-зяев. Опять же, бабушка, за которой теперь Наталье прихо-дилось ухаживать, была инвалидом. Она в отличие от нашей старушки сама не передвигалась, а находилась в коляске, что, разумеется, создавало дополнительные трудности. Естественно, что человек, находящийся в таком положении требует  к себе особого внимания и терпения. Я попыталась утешить Наташу, но та  даже не стала меня слушать. Настрой её был пессимистичен.
А спустя некоторое время она снова позвонила нам, со-общив, что  уже прибывает на Родину, выяснилось, что у новых господ Наташа проработала меньше недели. Ещё На-та поделилась своими проблемами, рассказав, что деньги, которые она заработала в Греции с таким трудом, утекают сквозь пальцы катастрофически быстро.
 Последний её звонок был уже из дома сестры. Теперь ей было совсем круто: ни кола, ни двора! Проданная ею квартира превратилась в зыбкий осенний туман, трансфор-мировавшийся в Натальины слёзы. Самое удивительное в этой истории, что как только немного отлегло, Наташа сно-ва задумала занять денег и рвануть за удачей (Куда б Вы думали?!) в Элладу, на этот раз, надеюсь, вполне осоз-нанно, на греческие острова. По-видимому, жизнь на  Родине не показалась ей мёдом. Что было с нею дальше – не знаю! «Дэ кзэ;ро!»
Сюрприз.
Но вернёмся к моей незабвенной «яя».
Бывали минуты, когда мне искренне было жаль бабушку, и тогда я ласково называла её  «моя яяшечка».
Так вот, по-видимому, благодаря высказанным мною претензиям, по поводу моей замученной персоны в стенах каземата, именуемого «спи;ты» («;; ;;;;; - пер. с гр. - «дом») «яя», случилось радостное событие: Катина со Спирошем решили купить бабушке новый «тылео;раси»! Какое это бы-ло счастье, бабушка сияла, хоть и ворчала «поли акриво;ш!» («;;;; ;;;;;;;» - пер. с гр. - «очень дорогой»).
 Для меня же это был сюрприз. Я от восторга дико  кричала «Браво!» /не требующее перевода, любимое всеми греками словечко, наряду с «о;па-о;па!!!», «кала;;»(хорошо) и «энда;кси!(ладно)»/.
Вот как это произошло.
Однажды во время сиесты я скорее почувствовала, чем услыхала шаги на террасе. Меня это удивило, ибо в такое время к нам никто никогда не приходил. Сначала я решила, что мне это пригрезилось, но природное любопытство взяло верх и я потихонечку, чтобы не разбудить бабушку, встала с дивана. Бабушка очень не любила, если я не сплю, а уж если я поднималась, допустим по нужде, то «яя» тут же живо реагировала:
– Фотэни! – недовольно звала она меня писклявым голо-ском.
Потом она спрашивала почему это я встала и требова-ла, чтобы я  немедленно вернулась на диван.
Выждав паузу, я на всякий случай проверила: «яя» мирно посапывала в «крэватока;мара» («;;;;;;;;;;;;;» -пер. с гр. - «спальня»). Было похоже, что на этот раз бабушка спала крепко. Я, крадучись, отодвинула «курты;на» («;;;;;;;;» -пер. с гр.- «штора») и лоб в лоб столкнулась с юношей, который нёс в руках какой-то тяжёлый предмет в картонной таре. Там было чудо: новенький  современный нормальный телевизор с серебристым корпусом и супернавороченным пультом. Оторопев от нежданной радости, я осторожно растолкала спящую бабушку, сообщив ей ошеломляющую новость. «Яя» вышла из спальни, поздоровалась с молодым человеком, доста-вившим на гору в дом госпожи Марулицы   этот сказочный сюрприз, и стала с любопытством наблюдать, как ловко он распаковывает ящик. Мысленно я посочувствовала ему, поражаясь тому, как он смог донести такой груз по крутой дальней дороге, да ещё по дикой жаре, в это время даже коренные жители острова попросту не высовываются из дому. Однако, когда я высказала свои мысли вслух, обращаясь к юноше, то он с улыбкой мне ответил, что это его работа, вот так! Минут через двадцать TV был им  подключен к сети. «Яя» достала из большого кожаного кошелька 150 € и расплатилась, поблагодарив за доставку купленного товара. Перед тем как уйти, молодой человек показал мне, как управлять пультом, проверил каналы, изо-бражение, звук – всё было на высоте. Качество изображение было чудным, а звук ласкал слух даже когда он был «поли; дината;» («;;;; ;;;;;;» -пер. с гр.- «очень громко») включен. Видно Небеса, в лице Катины, сжали-лись надо мною, за что я им была весьма признательна. Да и потом, неужели «яя» своим почтенным возрастом не заслужила хоть капельку цивилизации. Я была рада за нас обеих. Теперь часы напролёт с вечера до полночи перестали казаться мне столь невыносимыми, прекратила болеть и моя голова. Более того, я с удовольствием начала смотреть фильмы. Особенно мне нравился сериал со смешным названием «Хорьё о; Хара», что в переводе означало «Деревня Хары», где последнее слово означало имя молодой и интересной женщины. Сюжет был банален: она  уехала от мужа с сыном в деревню по общенациональным причинам, а далее описывалась её лич-ная жизнь, включая всё новые персонажи и, разумеется, большую страстную любовь. Я заметила, что меня уже не раздражает греческая речь, а скорее всё чаще я ловила себя на том, что многое из сказанного поняла, а кроме того слу-чалось, что, именно благодаря телевидению, я узнавала но-вые слова. Словаря у меня ведь по-прежнему так и не было.

 Как-то вечером «яя» раскладывала пасьянс, я, как обычно,  сторожила её на диване, составляя компанию. От долгого сидения ныла спина. Я поднялась и принялась де-лать зарядку, чтобы хоть немного размять затёкшие мышцы. Я энергично махала руками в разные стороны, поворачивала корпус туловища, сделала парочку наклонов и стала поднимать ноги, согнутые в коленях. Бабушка ехидно хихикала, глядя на мои потуги. Так случалось всегда, когда мои члены немели и требовали движения. На этот раз «яя» меня поразила: она оставила карты, задрала свою чёрную «ро;мба»  («;;;;;» -пер. с гр.- «халат»)  и со словами «ты делаешь не так, смотри как надо!» она стала поднимать свои ножки-спички под углом 90;.  Это было так неожиданно: я просто остолбенела. Я стояла и смотрела, а она под счёт  «э;на, ди;о» («;;;, ;;;» -пер. с гр.- ««один, два») задорно продолжала свои нехитрые упражнения. Когда столбняк прошёл, я не выдержала и рассмеялась от души, а чтобы «яя» не обиделась, стала её хвалить: «Браво, «яя»! Браво», а потом поспешно добавила:
–  Дем боро; э;ци!! Орэ;а!!! (« ;;; ;;;;; ;;;;! ;;;;;!» -пер. с гр.- « Я не могу так. Прекрасно!») – пропев дифирамбы в ба-бушкину честь, я с восхищением зацокала языком, как это делают греки. Вот такая у меня была бабуля, хочется ска-зать от чертей остаток, но тут я была бы неправа.
Освящение.
 «Яя» была крайне религиозна. Помимо традиционных воскресных праздников, каждый день «яя» зажигала лам-падку и «курила» фимиам. Запах ладана был таким терпким, что я невольно сжималась, когда она с кадилом шла по всем комнатам, очищая тем самым атмосферу дома, наверное, от злых духов. Иногда я не выдерживала такого резкого благовония и под любым предлогом выскакивала на улицу, допустим, чтобы снять сушившиеся на воздухе полотенца или  бабушкины постирушки. «Яя», как будто, моё поведение злило и настораживало.
Как-то утром, когда я домывала полы на кухне, то  слу-чайно увидела через стекло веранды, как к нам  наверх под-нимаются двое священнослужителей, они были облачены в длинные чёрные рясы, и это ошеломляюще контрастирова-ло с голубизной небосвода.  Оказывается «яя» пригласила в дом духовных лиц, не предупредив меня об этом. Я сама не знаю, что тогда со мной творилось, меня обуревал какой-то ужас.  Батюшки ходили по комнатам и окропляли всё про-странство вокруг святой водой, а один из них даже подошёл ко мне  и стал брызгать водой, стряхивая её с травяного веника прямо на голову. Моя реакция была импульсивна и непредсказуема.  Я попятилась к выходу спиной, а затем пулей вылетела на террасу. «Яя» была в шоке. Позже до меня дошло, что я совершила огромную глупость. В глазах бабушки после такого идиотского поступка, должно быть,  теперь я олицетворяла связь с нечистой силой.  С какой же обидой она мне после выговаривала, вспоминая с теплом и любовью Иоанну, которая целовала «патэрасам» ручки, когда те удостаивали дом «яя» своим посещением. Я же шарахнулась в сторону!
– «Яты;?» («;;;;;?» -пер. с гр.- «почему?») – требовала бабушка незамедлительного ответа.
Что я могла сказать, я и сама не понимала толком по-чему. Скорее всего, здесь сыграл фактор внезапности появ-ления служителей церкви, и на подсознательном уровне я не была готова к такой церемонии. Хотя по идее я должна была отреагировать адекватно хотя бы потому, что в моих генах  замешаны атомы моего прадедушки Захара (отца моей бабушки Анастасии, надо заметить по линии моей ма-мы). Он был священником, и с некоторых пор мне это стало известно. С трепетом и уважением я отношусь к такому торжественному моменту в своей родословной, но почему-то в Элладе это никак на мне не отразилось. Прародитель безмолвствовал, а идеи, внедрённые в мой мозг последователями незабвенного дедушки Ленина, восторжествовали в то недостойное мгновение над моим первобытным разумом.  Пожалуй, совковое воспитание заразило меня до мозга костей своей бездуховностью, неприятием церковного уклада, хотя с другой стороны я искренне верю, но где-то там, в закромах моей души, и каюсь, грешница, каюсь за всё, что я свершила противоправное вне Его воли. Прости меня, Господи!
…Выходили отцы церкви от «яя», улыбаясь в мою сто-рону, и на фоне апельсинового дерева и лазурного неба, брызжущего ярким светом сапфира, уже не казались таин-ственными мрачными фигурами, а скорее симпатичными и даже какими-то домашними.
– «О;ра кали;!» («;;; ;;;;!» -пер. с гр.- «счастливо!») – попрощалась я с ними вполне дружелюбно.
Путешествие «яя».
В тот день у бабушки было просто замечательное со-стояние души и тела.
– Фотэни! – позвала она меня и приказала дать ей кос-тыль. Щурясь на солнышко «яя» заявила мне, что желает идти в гости  к Катине, чем окончательно сразила меня. Я пыталась удержать бабушку, напоминая ей, что это «поли; макриа;!»(«;;;; ;;;;;;» -пер. с гр.- «очень далеко!»). Я тщетно пыталась отговорить «яя» от этой затеи, несмотря на то, что мне тоже нестерпимо хотелось выйти на свежий воздух, но право же, я откровенно беспокоилась за состояние её здоровья. «И;ллиос»( «;;;;;» /м. род./ -пер. с гр.-«солнце») припекал уже изрядно, время неумолимо кати-лось к полудню.
– «Ты;пота. Тэ;ло!»(«;;;;;;.;;;;!» -пер. с гр.- «Ничего. Я хочу!)
Это неумолимое «хочу!» не оставляло выбора, и мы вышли на улицу. «Яя» потихонечку спустилась с лестницы, придерживаясь за белёную стену цокольного этажа, и мы пошагали с нею «мази;»(«вместе») в первое и последнее со-вместное путешествие: «Сто дромос то спиты Катина» («;;; ;;;;;; ;; ;;;;; ;;;;;;» -пер. с гр.-«на дорогу к дому Катины»).
 Путь для старушки был не из лёгких. Нам предстояло пройти около пятисот метров по широким ступеням, иду-щих сначала вниз, а потом наверх. (Ступень – по-гречески «климакс», смешно, не правда ли?)
Я контролировала каждый шаг «яя», подбадривая её:
– «Сига, сига!!»(«;;;;,;;;;!» -пер. с гр.-«тихо, тихо!») –
потихонечку поддерживая госпожу под локоток.
Мы останавливались с нею через каждые три , четыре ступеньки. «Яя», отдыхая, со звериной тоской, смешанной с какой-то детской безудержной радостью, смотрела на море, простиравшееся далеко внизу. Оно было обрамлено широким поясом тропической зелени, покрывающей склоны величественных гор. Кто знает, что вспоминала она при этом: юность свою, молодость либо зрелые года, проведённые здесь с любимым «а;ндрасом» («;;;;;;» -пер. с гр.-«муж»).
 Последний участок, метров сто, был самым трудным. «Яя» заметно устала, а тенистые кроны слив, персиков, апельсинов и других садовых деревьев больше  не спасали нас на оставшемся кусочке дороги. Солнце нещадно палило старушку, притягиваясь к её сухому скорёженному телу сквозь чёрную ткань её одежды.
«Ма;вр; та ру;ха»  («;;;;; ;; ;;;;;» -пер. с гр.- «чёрная одежда») мешала бабушке и, задыхаясь, «яя» расстегнула ворот халата по самое декольте. Я пожалела, что послушала госпожу и не взяла с собою бутылочку воды.
 Однако, когда «яя» увидала за лёгким поворотом доро-ги дом  Катины, расположенный как раз напротив изящной белокрылой церквушки с искрящимся золотым куполом, радостно сверкающим на солнце в бездонной выси, то силы вновь вернулись к старушке. Она даже слегка отстранила мою руку, выражая тем самым свою самостоятельность.
Мы подошли к калитке,  и я позвала хозяйку.
 Адженька, милый «ски;лош» («пёс») повизгивал от распирающих его собачьих чувств. Катина изменилась в лице, увидев нас на пороге своего дома. Она от изумления только всплеснула руками. Оправившись от шока, поспе-шила проводить «яя» в кресло с белой пластиковой спин-кой. Глаза «яя» смеялись молодо и задорно, она всем своим видом показывала нам: «Кое-что я ещё могу!»
– У тебя ж ноги болят, «яя»? Да и жара-то какая! удив-лялась Катина, обращаясь к кириа Марулице.
– «Ты;пота!»( «;;;;;;» -пер. с гр.- «Ничего») – беспечно отвечала бабушка.
Честно говоря, я испытывала тогда, как ни странно ка-кую-то распиравшую меня гордость за свою госпожу. Всё-таки не каждый удостоен Богом вот так в девяносто три го-дочка пропутешествовать по горам, словно горная лань! Ну, это уж я загнула! Катина попросила меня проводить «яя» по лестнице на нижний этаж, там было попрохладнее.
Пока мы шли вниз, Катина с уморительными ужимками показывала мне на бабушку и спрашивала, как это я могла согласиться сопровождать «яя» в такой путь. Пожимая плечами, она шипела мне на ухо, что «яя» явно сошла с ума («мяло малакош!») и т.п. Я лишь саркастически улыбалась ей в ответ:
– Она моя госпожа, и она так «хочет»!
 Повторюсь, что мой словарный запас не был слишком велик. Я говорила штампами из двух имеющихся у меня ис-точников. К моему великому сожалению я не могла полно-стью выразить того удивления, смешанного с восхищением переполнявшим моё существо. Всё-таки неординарная ба-булька мне досталась – это была личность!
 Франческо.
А потом снова пришли серые будни. Череда дней полз-ла, будто караван верблюдов по пустыне Сахара. Эйфория у «яя» закончилась и теперь мы снова сутками влачили наше одиночество. Иногда бабушка выходила по утрам посмот-реть свой маленький садик. Я подавала ей «месшалина» («шланг»), и она с любовью поливала свои «лулу;дья» («;;;;;;;;;» -пер. с гр.- «цветы»), вдыхая их «аро;ма» («;;;;;»-пер. с гр.- «аромат»). Потом она, стоя на площадке уровня втрого этажа, поливала из шланга своё любимое дерево «портока;ли» («;;;;;;;;;» -пер. с гр. - «апельсин»).
Порою ей приходила в голову идея, например, облаго-родить каменный забор, тогда она повелевала мне сорвать траву, плетущуюся меж камней и свисавшую ампельными гроздьями вниз, что, на мой взгляд, было даже очень краси-во и создавало естественную красоту экстерьера. Но с дру-гой стороны, её прихоть давала мне возможность немного побыть на улице. Правда меня всегда удивляло, почему «яя» выбирала для этого предобеденное время, когда солнце находилось в зените и палило так, что меня не спасала даже моя козырная кепка. Голова очень скоро начинала кружиться, темнело в глазах. Может поэтому бабушка не растягивала моё удовольствие, а подгоняла меня, чтобы я делала работу быстро, но чисто, ведь «яя» всегда контролировала процесс моей деятельности.
Как-то утром я подметала асфальт возле сарайчика внизу под домом. С виноградника, оплетающего металлический каркас, начали  отчего-то ворохом осыпаться  листья, складывалось впечатление, что наступила осенняя пора. Скорее всего, тому была повинна невыносимая жара или слишком экономный полив. Находясь вне поля зрения моей госпожи я чувствовала себя окрылённой и, не спеша, размахивала «шку;па» («щётка»).
Вдруг я почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Обернувшись, от неожиданности я вздрогнула, ли-цом к лицу столкнувшись с греком с любопытством разгля-дывающим меня. Я узнала его – это был сосед, муж  Элени. Звали его Франческо.
– «Я су!» («Ѓ;; ;;;!» -пер. с гр.- «Здравствуй!») – поздоровался он первым, вероятно заметив моё замешательство, только почему-то произнёс он это шёпотом и как-то уж очень поспешно.
Я не понимала, что я должна скрывать, но, однако, со-блюдая конспирацию, тоже ответила ему вполголоса.
Франческо стал меня расспрашивать, как мне живётся с бабушкой и сам себе тут же ответил:
– «Ди;школа!!» («;;;;;;;» -пер. с гр.- « трудно!»)
– «Яя» очень тяжёлый человек, – покачал он сочувственно головой.
 На этом наша беседа была прервана. «Яя» сама доко-стыляла, опираясь на клюку, до парапета и любопытствуя, стала раздвигать листву посохом.
– «;;;;; ;;;;;?(«;хёс и;нэ!» -пер. с гр.- «кто там?») –  не успела бабушка поинтересоваться, как соседа и след про-стыл. Было заметно, что большой любви, впрочем, как и малой, он к «яя» не питал. Позже я частенько видела  Франческо в саду, напротив нашей террасы, завидев меня, преимущественно с веником в руках, он приветливо махал мне рукой. Как пчёлка он трудился в своём палисаднике, пропадая там от зари до зари, делая перерыв только на сиесту. Остальное время сосед поливал, окучивал, пропалывал, что-то сажал и пересаживал. С тихой завистью я смотрела на него сверху, вспоминая свою дачу в далёкой  России.
– Бог мой! Как же я была бессовестно ленива! – корила я себя, вспоминая прошлое.
«Дус»(«;;;;;»- пер. с гр.- «душ»).
Как-то  я напросилась у бабушки скосить траву, покрывавшую сплошь её миниатюрный  садик. Элени дала мне мотыгу, хотя я просила тяпку. Вот когда я оценила нашу мягкую, словно пух, русскую землю.  Здесь же мотыга то и дело натыкалась на камни, напоминая кресало для кремния: искры сыпались во все стороны, не только из-под мотыги, но и из глаз. Я заливалась жгучим солёным потом. Через полчаса пятачок земли выглядел ухоженным – лысым и вылизанным. «Яя» меня уже пасла наверху:
– «Гиризже, Фотэни!» (« Возвращайся, Света!») – гнусавила она писклявым голоском.
 Я отрапортовала о выполнении работы и направилась в душ. Тут уж «яя» возражать не стала, надо заметить, греки терпеть не могут резких запахов.
Глядя на меня, чистую и просветлённую, «яя», наконец-то решилась искупаться. Второй раз за время моего пребывания в её доме. Воспользовавшись моей подмогой, «яя» охотно подставляла свои маслы, чтобы я потёрла ей спинку. Теперь, когда я поливала её голову тёплой водой из душа, она меня больше не боялась, чув-ствуя себя рядом со мною в полной безопасности. После баньки у бабушки даже кожа на руках приобрела более глянцевый оттенок, посветлела, а  «маля;» («;;;;;;» -пер. с гр.- «волосы») стали пушистыми как пух у молоденькой се-ренькой козочки.
– «Ку;кла!» («красавица») – сказала я, любуясь старушкой.
Та  обречённо махнула рукой:
– «Охи, кукла! («Нет, не красавица!») Пону;кла!» – послед-нее слово так и осталось для меня без перевода.
Вестница.
 Ни с того ни с сего в середине июля испортилась пого-да. По ночам дул жуткий ветер.
Завывало так, что становилось страшно. Тут я задума-лась над словами Элени нашей соседки. Она говорила мне, что осень, а особенно зима на острове – это тяжкое и длин-ное время. Я представила себе, с какой тоской бабушка бу-дет смотреть в окно, если  даже сейчас в разгар лета, когда всё вокруг цветёт и  благоухает каждой клеточкой, «яя»  ча-сами меланхолично смотрит вдаль и украдкой смахивает набежавшие слёзы.
Дороги, словно ленточки в венке собираются в одну полоску – в главную магистраль, убегающую  к морю,  в порт со звучным названием А;ндрос.
Один раз, когда мы с бабушкой привычно пялились на ландшафт, «яя» вдруг оживилась, тыкая пальцем в стекло, показывая мне на дорогу:
– Пу;лман, – констатировала она увиденное.
Я вяло возразила:
– «Леофори;о!» (;;;;;;;;; «автобус!»)
«Яя» рассердилась:
– «Охи!(«Нет!») Пулман!»
Я покачала головой, но  потом догадалась, что это большой автобус для туристов. Когда я об этом сказала ба-бушке, та радостно просияла:
– Нэ!Нэ!(«Да!Да!»)
 Видно какие-то приятные воспоминания бродили в её седой головушке. Теперь-то я  хорошо представляла себе, куда везут иностранцев в Апи;ках. Центр горы был очень живописен и, пожалуй, немало сказок могла бы рассказать Шахерезада об отдыхе  туристов  на берегу Эгейского моря под сенью пальм и стройных кипарисов, под звуки цикад, оглушительно орущих в тропической ночи, о свободных людях, танцующих «сиртаки» под переборы ситары.

Наши же ночи не были столь романтичны. Напротив, от завывания ветра «яя» стала опять плохо спать, наверное болели ноги, а может быть, просто боялась этого жуткого хлопанья и скрипа ставен.
– «Кри;;о, зэ;сты» («K;;;,;;;;;!» -пер. с гр.-«холодно,жарко!») – дёргала меня «яя». – «Три;псэ пла;ты» («;;;;;» -пер. с гр.-«спина»), т.е . «почеши спину», и это-то   в два часа ночи!!
Не успевала я выполнить одно её желание, как тут же следовала новая просьба пополам с жалобами на больные ноги, голову, грудь и т.п. К утру «яя» засыпала, а мне при-ходилось подниматься на дежурство, теперь голова болела и у меня. Вобщем, моё существование стало отчасти напоминать фильмы ужаса. К тому же меня по ночам, в те короткие урывистые минуты сна, стали преследовать кошмары.
 Стал часто сниться родной дом, но в нём всё руши-лось, сыпались камни, трескались и ломались опоры, балки. Во сне я видела много сырого мяса, его доставляли к дому фургоном. Просыпалась я с тяжёлым сердцем. Я всем суще-ством интуитивно чувствовала какую-то беду…
 А тут ещё в довершении ночных страстей, средь бела дня, к нам в окно рванулась чёрная ворона, едва не впеча-тавшись в наше стекло, словно привнося в дом дурную весть. Я упала духом. Бабка поспешно перекрестилась, что-то пробормотав себе под нос, я поморщилась:
– Не к добру эта вестница! И как она могла залететь под на-вес из сплетённых стеблей винограда?
Бабка тоже удивлялась, ведь чтобы подлететь к самому окну, надо было этой твари парить над «стафи;ля» («;;;;;;;;» -пер. с гр.- «виноград»), а затем, нырнув под дере-вянную решётку с листьями, пролететь ещё несколько мет-ров прямо к окну. Что-то тут было не чисто! Я вообще не верю в случайности, а это уж был явный знак посланный свыше…
Христианский праздник.
Но жизнь, тем не менее, продолжалась даже на той «вуна;» («гора»), где я задержалась, работая на гречанку, и, как это ни странно, всё больше привязываясь душой к ста-рушке. Она же продолжала раскрываться предо мною в лучшем качестве.
Медвяный звон колоколов в то утро возвещал о хри-стианском празднике. Это был День святых Апостолов Пет-ра и Павла. К празднику «яя» постелила на комод новые салфетки. С вечера поставили размораживаться мясо. И вот уже «крэ;ас» («;;;;;» -пер. с гр.-«мясо»)  мирно булькает на плите, а мы с бабушкой прошли в зал. Как обычно «яя» за-стыла у окна, жадно наблюдая «ко;змос» («народ»), входя-щий в лоно церкви.
«Эклеси;а» («;;;;;;;;» -пер. с гр.- «Церковь») располага-лась так близко от дома «яя», что можно было без особого труда разглядеть людей и даже то, в чём они одеты.
«Яя» комментировала каждого, кто поднимался по сту-пенькам, подходя к Храму.
– Смотри, Фотэни! – говорила, волнуясь, старушка. – Вот  Ануля, старшая, пошла в новой синей юбке.
– А какое платье у  Ксенули, посмотри! – восторгалась она, возможно, вспоминая свои наряды.
Ведь теперь кроме чёрной ромбы, чёрных чулок и чёр-ного жакета на ней ничего нельзя было увидеть. Жуткая традиция такая одежда. На мой взгляд, женщина сама себя загоняет в тиски уныния, калеча своё тело и душу. А быть может, я ошибаюсь?! Может быть это катарсис – очищение души через страдание? Кто знает правду? О,Фе;ош!!! (О, Господь!) Только Он…
 Но вернёмся от моих философских излияний к тому   чудесному летнему утру. Всё вокруг будто ликовало. Радо-стно щебетали птицы. Празднично ярко одетые люди встречались на ступеньках лестницы по дороге на службу  и радостно приветствовали друг друга. Но вот народ прошёл в церковь, и стало слышно в звонкой тишине, как «патэ;рас» торжественно читает молитву. Голос его звучал бархатным завораживающим баритоном.
«Яя», ещё немного постояв, перекрестившись, опусти-лась на колени и стала негромко молиться Богу.
 Затем она попросила меня включить телевизор, и мы вместе с нею стали смотреть  праздничную службу, транс-лировавшуюся из центрального Храма Афин.
 Праздничное моление было затяжным и действовало на меня как гипноз. Но было одно мгновение, когда я вздрогнула, словно меня кольнули чем-то острым в самое сердце.
Батюшка стал причащать людей, подавая каждому  по ложечке красного вина и кусочку пости;цы (освящённого хлеба). Надо признаться, что прежде я никогда не видала ничего подобного. Этот процесс показывали крупным пла-ном: каждого, кто подходил к нему, батюшка освящал этим таинством. А происходило это так.
Стояла вереница людей, огромная очередь, казалось, что ей не будет конца. По одному люди подходили к свя-щеннику. Один из служителей церкви, наверное, рангом пониже, держал плоский предмет, покрытый красной материей. Дальше человек клал на него голову, раскрыв широко рот. При этом несколько секунд он застывал в таком неприглядном виде, точно на плахе.Такое уж дурацкое сравнение пришло тогда в мою непутёвую голову! Прости меня за это  невольное святотатство, Господи!
 Затем, человек проглатывал всё содержимое с ложеч-ки, которую «патэ;рас» подносил собственноручно и каждо-му клал в рот. От этой сцены мне стало как-то не по себе. Я даже поёжилась и отвела глаза в сторону, будто кто-то не-ведомый нашёптывал мне:
 – Смотри,смотри! Вот так и тебе предстоит кормить…
Нет, не буду забегать вперёд, опережая последующие события. Только прошу Тебя, Господи, прости, если это возможно! Прости за те кощунственные мысли, которые толпились в тот светлый час в моей буйной головушке!!!
Тем временем служба в «экклесии»,  напротив бабуш-киного дома, подошла к концу. Послышались напутствен-ные интонации: «патэрас» давал прихожанам последние на-ставления. Вскоре «козмос» стал плавно перетекать их Храма на улицу. Люди ещё долго не расходились, стоя на ступеньках лестницы, ведущей к «экклесии» они, умиротворённые христианской службой, продолжали обсуждать свои деревенские новости, строить планы на будущее. В Греции принято в такой день посещать своих родственников, знакомых. Праздник продолжался.
 «Яя» жадно впитывала в себя атмосферу торжества. По телевизору величественно звучали псалмы. Бабушка изредка крестилась и вздыхала украдкой. Мне было от души её жаль, ведь было время, когда она не сидела взаперти, был праздник и на её улице! А  теперь морщини-стой старческой рукой она смахивает накатившуюся слезу и тихо о чём-то молит  Бога.  К нашей общей радости в тот день  Господь послал нам гостей, то ли бабушка выпросила, то ли это было предписано свыше.
Гости.
«Яя» всплеснула руками от неожиданности, увидев в окошко, как несколько человек дружной стайкой двинулись в направлении её дома.
 Греки поднялись по лестнице на террасу. Кроме уже известных родственников Катины были и другие незнако-мые мне люди, по-видимому, это были родные по линии ба-бушкиного мужа Андрия.
Первым зашёл высокий дородный мужчина лет пятиде-сяти. Следом его дочь, молодая женщина  слегка округлых форм и внук, мальчонка лет пяти, такой очаровашка: в праздничном костюмчике дымчатого цвета в белой накрах-маленной рубашке с изящным маленьким  узким чёрным галстуком. Но при всей своей кажущейся важности этот молодой человек оставался наивным ребёнком, лукавым, непосредственным и шаловливым.
 Я подала гостям «эллинико;с кафэ;с» («;;;;;;;;; ;;;;;» - пер. с гр.- «кофе по-турецки») и они, сидя на веранде, потягивали его, смакуя,  и наслаждались окрестными видами щедрой восхитительной природы гор с видом на море, сливавшееся с ослепительной голубизной неба. Гости приглашали меня присоединиться, но я под благовидным предлогом, сославшись на то, что смотрю трансляцию праздника по TV, вежливо отказалась. На самом деле причина была иная, находясь среди нарядно одетых иностранцев, я бы чувствовала себя неловко. Мой внешний вид был обыденным и не соответствовал моменту, на мне были чёрные «капри» и простая кофточка цвета спелой вишни. Но более всего меня, конечно, пугал языковой барьер. С незнакомыми людьми общаться было ещё труд-нее, произношение у всех разное.
Мальчонка, запарившись в пиджаке, захотел пить и по-просил у бабушки воды. Забежав ко мне в комнату, разди-раемый любопытством, он пару секунд постоял в проёме двери, разглядывая меня, словно зверька в зоопарке, но ко-гда я его спросила традиционное «ты ка;нис?» («;; ;;;;;;» - пер. с гр.- «как дела?») он тут же пробкой вылетел наружу. «Яя» захихикала и сказала, что он меня стесняется, знала бы она, как стесняюсь я.
По просьбе бабушки я принесла всем холодной родни-ковой воды. Внучек уже сидел у «яя» на коленях и переби-рал седые пряди волос, наверное, пытаясь соорудить «яя»  новую праздничную причёску. Я никогда до этого не видела мою госпожу такой счастливой. Господь, к сожалению, не дал бабушке детей, а было похоже, что она ребятишек очень любила. Глаза искрились, как у молодой. «Яя» даже расщедрилась на конфетки для этого обаятельного маленького джентльмена.
 Дверь на террасу была на сей раз открыта, благодаря
нежданным гостям, и я слышала все, что там происходит. Разговор шёл, как обычно о здоровье, о погоде, вспоминали общих знакомых. Но тут внезапно раздался дружный хохот, а следом возмущённые возгласы молодой мамы. Как потом выяснилось, малыш, хитрюга, вовсе не хотел пить, он про-сто желал освежиться простым и доступным способом. Спустившись по лестнице, чтобы быть вне поля зрения взрослых, он, не мешкая, весь стакан воды вылил себе на голову, чем очень рассмешил публику. Пиджак и рубашку, естественно с него пришлось мамочке снять, и теперь он был настоящим крохотным  Маугли, цвета молочного шо-колада.
 Сколько потом раз «яя» вспоминала этот забавный эпизод – не счесть! Самое главное, что при этом она радо-стно хихикала, приводя меня в умиление. Тогда я поняла: всё-таки и в «яя» зёрнышко добра без сомнения было зало-жено  Всевышним. О, Фе;ош!
Признание.
 Шли дни. Минуло уже два месяца с того мгновения,  как нога моя, покинув трап самолета, коснулась земли Эл-лады.
Альбина с  Алёной отправились на  Родину на заслу-женный отдых. Теперь им уже легко было пересекать гра-ницу, т.к. они теперь работали в Греции легально, оформив все необходимые документы.
Перед отъездом Альбина снова позвонила мне. Дала наказ крепиться и потихонечку, или как получится, поки-нуть «яя», получив предварительно кровно заработанные деньги. У нас был план, как только Янис, хозяин у которого работала золовка, вернётся в родные пенаты из «хорьё» («село»), где он традиционно отдыхал летом, избегая чудо-вищной афинской жары, то мне надлежит выбраться с ост-рова и перекантоваться у деда, составляя ему кампанию на время отсутствия  Альбины. А через две недели, когда дев-чата вернуться, для меня будем искать новое подходящее место работы.
Я мучилась от создавшейся ситуации. Уехать от «яя», ничего ей не сказав – пахло подлостью. И хотя я умом по-нимала, что мы для них всего лишь рабы, но моя совесть не позволяла мне удрать исподтишка. Опять-таки я прекрасно помнила реакцию  Катины на мою предшественницу Ната-лью. Всё же я не утерпела и выложила Катине начистоту, что более не могу жить в таких условиях, привязанной не-видимой цепью к «яя».
 Мотивировать своё желание убраться от бабушки было нетрудно, Катина и сама знала, что та не подарок. Вкратце я обрисовала  Катине наше совместное прожива-ние, сетуя на то, что «яя» не давала мне спать по ночам, требуя ублажать её прихоти: то её лихорадит от холода, то она изнывает от жары.    Казалось бы, чего проще включить «эрконды;сьон»
 ( «;;;;;;;;;;;;» - пер. с гр. - «конденционер») и за пять минут создать нормальную атмосферу. Но бабушка была крайне экономна. Холодно ей: я несусь сломя голову, менять ей по-крывало на «хондри кувэрта» («тёплое одеяло»). Неуютно: чешу спинку и при этом «яя» задирает трусы и просит меня рассмотреть красные пятна, которые ей там почудились. Про больные руки и ноги бабушки я уже молчу, что уж с этим поделаешь, старый человек требует внимания – куда денешься. А вот ночные вопли «яя» и устрашающие грюки, издаваемые ею длинной пластиковой ложкой  по шифонье-ру, это уж выходило за рамки моего терпения! Как смогла я описала Катине то, что до сих пор я сносила молча.
 Катина, набычившись, но без эмоций слушала мои претензии. Я видела, что в глубине души она полностью со мной согласна и прекрасно понимает меня, и, скорее всего какая-то часть её сознания, даже жалеет меня.  И она с  раз-дражением и характерным жестом, свойственным гречан-кам выталкивает ладони в сторону «яя», шепча сквозь зубы явно нелестные эпитеты в адрес старушки. Но с другой сто-роны,  она чистокровная гречанка, а  потому самолюбие её, да и карман уязвлены весьма ощутимо. По её словам, 450 €, обошлась я им в агентстве. Из этого диалога, я отчётливо понимаю, что   молодая хозяйка не отпустит меня легко на свободу.

Попытка Катины нейтрализовать обстановку.
Катина вновь предпринимает попытку вернуть всё на круги своя. Она берёт меня с собою в очередную вылазку за продуктами, а на обратном пути дружески завозит меня в кафэшку на окраине городка. Там мы с нею расслабляемся, заметьте за её счёт, порцией вкуснейшего мороженого с си-ропом, а так же получаем наслаждение от бокала «портока-ла;да» («;;;;;;;;;;;» - пер. с гр. -  «апельсиновый сок»). Когда мы зашли внутрь кафэ и подошли к барной стойке, Катина предложила мне выбрать самой мороженое, какое я захочу. Глаза мои разбежались от многообразия сортов этого замечательного летнего лакомства, которое в такую неслыханную жару было очень кстати.
Мороженое верхом покрывало увесистые лотки: нежно-персиковое, кипельно-белое, цвета шоколада и лёгкого какао, кремовое и лимонное, усыпанное изюмом и дробными орешками разного калибра. В предвкушении волшебной прохлады у меня потекли слюнки. Однако я не стала подавать виду, что сражена наповал, а сказала  Катине, что меня устроит любой вариант, таким образом, в моей креманке оказалось три сорта обалденно вкусного холодненького аппетитного мороженого.
 Мы вышли на воздух и расположились под камышо-вым тентом. Очень романтично. Напротив нас сидела па-рочка влюблённых, о чём-то непринуждённо болтая. Я ста-ралась вникнуть в их разговор, но удавалось уловить только некоторые фразы. Шум прибоя, смешанного с ветром, по-лощущего рекламные афиши, заглушал их напрочь. На ду-ше, впервые за долгое время, я ощутила комфорт. И всё же ностальгическая нотка не покидала меня. Я рассказывала Катине о доме, о родных, о сыне.
 Она понимающе кивала:
– Скучаешь сильно?
– «Вэ;вэа!» («;;;;;;»- пер.с гр.- «конечно!» – ответила я, гло-тая непрошенную слезинку. Постепенно наш разговор стал доверительным, я даже подумала, что если бы Катина жила в России мы бы могли с нею стать лучшими подругами.
Катина рассказала о себе, о муже. Пожаловалась, что её муж старше её на десять лет, и оттого они часто не понимают друг друга. Ему нужен покой, а ей ещё хочется  яркой и живой жизни.
– Когда-то я его очень любила. Он приходил с моря, а я его всё время ждала, – разоткровенничалась гречанка.
– Ты часто уезжаешь в  Афины, он сильно ревнует? –  осто-рожно задала я ей провокационный вопрос.
Очень. Я езжу к сыну. Он работает. Ему всегда некогда, потому я у него в доме убираю, стираю бельё, готовлю и только вечером мы идём с ним в бар,  посидеть, поболтать. Должна же я когда-нибудь отдыхать?!
Я поддержала её, утешая тем, что она поднимает об-щую женскую проблему. А когда я объяснила Катине, что мой муж старше меня на тринадцать лет, та  захлопала, как девочка, в ладоши.
– Браво! – выразила она своё удовольствия, вероятно найдя между нами общую нить.
 Потом  Катина рассказывала мне о своём сыне  Ди-митрисе. Ему двадцать четыре года. По специальности он программист. Чем конкретно занимается, она объяснить не сумела. Какие программы ему знакомы, она не знала. Во-обще мне было немного странно, что в доме Спироша не было компьютера, только у сына в Афинах.  Димитрис ра-ботает в офисе. Девушек вокруг него много, но единствен-ной пока ещё не нашёл. Катине больше нравилось жить в Афинах, это было видно по всему. У неё горели глаза, когда она говорила об этом городе.
Быть может «яя» и была отчасти права, подозревая, что Катина посещает в Афинах не только сына, как я слышала из их бурного объяснения, но истерически кричать на  Ка-тину, что она «путана!» всё же не следовало. Это уж слиш-ком! А ведь именно по этой причине на днях между ними вспыхнул скандал.
 После таких оскорбительных слов бабушки, Катина ушла, вызывающе хлопнув дверью так, что «тза;ми» («;;;;;»- пер. с гр. - «стекло») чуть не посыпалось, и потом ещё долго жалобно дребезжало. А «яя», всхлипывая, сжалась в комочек на диване, приказала мне принести её сердечные капли, потом пила их и никак не могла прийти в себя, повторяя свои мысли вслух:
– «Пута;на, эси; («;;;» - пер. с гр. -  «ты»), пута;на! – трясла  она подбородком и грозила кулаком в окно.
С тех пор Катина пошла на принцип, видеть бабку она не хотела, и меня вызывала по телефону.
В нашей беседе я поддержала недовольство  Катины, и, рассказывая ей о «весёлой моей жизни» случайно обронила фразу, которая давно уже сидела в моём мозгу:
– «Яя» «тэ;лэ пхи;тэ ;; э;ма му!» («;;;; ;;;;;; ;; ;;;; ;;;! - пер. с гр. - «бабушка хочет пить мою кровь!») – выпалила и осеклась.
Но реакция Катины была восторженной. Она была со мною солидарна. Осушив бокалы свежего апельсинового сока, мы покинули этот романтический уголок.
 Пожалуй, это была последняя капля радостных собы-тий, случившихся со мною в  Элладе.

Горе.
 А дальше? Дальше будто там, наверху, открыли ящик Пандоры: горе обрушилось на меня и раздавило все мои мечты о тёплом Рае и будущей светлой жизни. А ведь я так хотела вернуться  «сто  Патри;да» («;;; ;;;;;;;»- пер. с гр. - 
« на  Родину») богатенькой, успешной и довольной жизнью.
 Всё случилось, как случилось, а точнее стряслось.
Катина поняла, что я решительно настроена на отъезд. Ещё немного подождав, видя, что я не меняю своих планов,
она стала звонить в «графи;о», для того чтобы прислали мне замену. Я объяснила ей, пытаясь сгладить ситуацию, что на сей раз  там Катине не придётся оплачивать новую услугу. Хотя, надо полагать, она эта знала не хуже меня.
Однако, случилась заминка, в «графи;о» наступила пора отпусков, и мне  не спешили идти на помощь, хотя это положено по контракту. Служащие офиса по подбору рабочей силы вежливо попросили подождать недельку-другую. Я была вынуждена согласиться, так как пообещала  Катине, что без её ведома не покину «яя», не брошу Катину  на растерзание. Ведь если бы бабушка (Не дай Бог!) осталась одна, то всем было бы жарко,  «поли; зэ;сты!» («;;;; ;;;;;!» - пер. с гр. - «очень жарко!»).
Отношение Катины ко мне резко изменилось. В наших, теперь уже нечастых, встречах чувствовалась нер-возность и натянутость. Мою зарплату за второй месяц работы я получила вовремя, и барабанила уже последний срок: третий заключительный месяц моего пребывания на острове. Заехать на остров оказалось гораздо проще, чем съехать восвояси.
 «Яя», узнав о моём намерении стала часто беспричин-но плакать, и мне приходилось утешать её часами. Я уж и не рада была, что моя честность не позволила мне молчать, и что все мои карты были мною же добровольно раскрыты этим узурпаторам. К тому же ночные ужасы опять овладе-вали мною во время неспокойного мучительного сна.
 В последнем разговоре с Альбиной я узнала, что моя мама заболела, но было это сказано как-то вскользь с обна-дёживающим, как потом оказалось, враньём, мол, она уже идёт на поправку. Но ничего конкретного я, по этому пово-ду, от золовки не услышала. Но сердце подсказывало мне, что случилась беда.
Знаки судьбы.
Последний кошмар был видением и предвидением од-новременно. Это был не просто сон – это был знак! Он был настолько ярким и звучным, что моя душа услышала этот вопль.
А приснилась мне мама. Она стояла молча рядом с мо-ей тётушкой Женей, её родной сестрой на куче чёрной зем-ли. Тёть Женя держала её, обхватив за плечи. Обе с укором смотрели на меня, не произнося ни слова. Мой взгляд опус-тился к ногам моей матери, и я с ужасом увидела, что её но-ги сплошь облеплены чёрными жирными мухами. Я закри-чала, а тётя  Женя сказала:
– Света, ты должна ей помочь! Сожги их!!
Я проснулась в шоке. Я не знала, что мне делать! Слё-зы водопадом хлынули по моим щекам.
– Мама! Мамочка!! – шептала я, предчувствуя беду…

На обед «яя» решила приготовить «пуля;рики». Вы ко-гда-нибудь видели, как цветут «колокита;кя» («;;;;;;;;;;;» - пер. с гр. - «кабачки»)? Это чудное зрелище достойное восхищения, когда рано поутру ты выходишь в сад  навстречу солнцу и вдруг замечаешь, что внизу над землёй на фоне сочной зелени округлых лопастей листьев, зажглись сказочные жёлто-горячие звёзды! Так вот, греки собирают эти прекрасные цветы и, начиняя их мясным фаршем с рисом, кладут в духовку, поливая сверху оливковым маслом. Вкуснотища такая – пальчики оближешь! Вот такое экзотическое блюдо и называют в Геции «пулярики».
«Яя» бережно раскрывала каждую звёздочку,  заклады-вала внутрь фарш и, настраиваясь на  удовольствие, строй-ными рядами складывала конвертики на противень. Я копи-ровала каждое её движение, и скоро стала так же ловко ряд за рядом заполнять лист.
Вдруг наверху, на крыше дома, послышалась какая-то непонятная возня, как будто стая дятлов сообща взялась долбить одно прогнившее дерево.
 «Яя» вопрошающе поглядела на меня:
– Сходи, посмотри, что там наверху, – велела мне она.
 Повинуясь, я в мгновение ока выскочила из душного помещения, радостно вдохнув утренний влажный морской воздух. Обошла дом, но ничего подозрительного не замети-ла. Тогда я, секунду поколебавшись, стала подниматься по шаткой старой деревянной лестнице, которая была приставлена к крыше дома. Послышалось громкое карканье, от неожиданности я чуть не свалилась с лестницы, однако, пошатнувшись, я успела судорожно вцепиться за край крыши. Стая воронья взвихрилась тёмной тучей и взмыла ввысь прямо над моею головой. Мне стало дурно.
Когда я спустилась «яя» уже ждала меня внизу, опира-ясь на клюку.
– Что там было? – спросила она.
– Большие чёрные птицы, не знаю, как  они называются по-гречески. Очень много! – ответила я, судорожно глотая воз-дух.
– Хо, хо! Это нехорошо! – прошамкала старуха.
 Тут я не выдержала, слёзы суровой ниткой поползли по моим щекам, вопреки моей воле.
– «Ты ка;нис, пэди; му? » («;; ;;;;;;, ;;;;; ;;;» - пер. с гр.-
« Что случилось, дитя моё?»)
 – Си;мэра вле;по како;с о и;пнос, – пожаловалась я бабушке. («;;;;;; ;;;;; ;;;;; ; ;;;;;» - пер с гр. - «Сегодня я видела плохой сон»)
 – Что-то случилось с моей мамой, я знаю, – добавила я ти-хо, и уже не в силах больше сдерживать свои эмоции стала заливать «пулярики» своими слезами.
 Что-то дрогнуло в старушке. «Яя»  стала гладить меня по голове трясущейся рукой.
Я резко встала и, умывшись холодной водой, вытерла насухо глаза, напудрила распухший нос и вернулась к «яя», зажав в кулаке своё трепещущее от дурного предчувствия сердце.
Три дня я пыталась дозвониться домой, решившись, наконец, потратить телефонную карту до конца, но во что бы то ни стало, услышать родных. Никто не брал трубку.
 В один из вечеров, когда,  сидя на диване, я мучила те-лефон, позвонила  Катина. Она сообщила, что в гости при-езжает её сын. Я передала эту новость бабушке. «Яя» Рас-цвела. Весь следующий день она не отходила от окна и да-же трижды выходила «стын авли;» («;;;; ;;;;» - пер с гр. - « во двор»). Стоя на углу парапета, она,  словно вперёд смотрящий на палубе корабля, глядела вдаль на дорогу, ожидая увидеть «автоки;нито» («;;;;;;;;;;;;»- пер с гр. – «автомобиль») Димитриса.
Димитрис.
Сын  Катины появился у нас через день. Загорелый как мавр, упитанный и весёлый он излучал энергию свободы. «Яя» светилась от радости. Приказала вывести её во двор, и около получаса мы втроём сидели на воздухе, наблюдая ок-рестные красоты, любуясь отблесками заката: надо сказать  – феерическое зрелище.
 Я познакомилась с  Димитрисом. Перекинувшись не-сколькими фразами о семье, доме, о работе, мы молчали, изучая друг друга. «Яя» же, не уставая, щебетала так, словно видела «внука» последний раз в жизни.
 Димитрис вежливо отвечал на её вопросы, но больше слушал деревенские новости. Потом  Димитрис ушёл, а мы снова остались с бабушкой вдвоём. Перед отъездом он за-ходил к нам ещё раз и принёс тортик для бабушки, испе-чённый  Катиной. Таким образом, перемирие между бабуш-кой и её опекуншей было восстановлено. Я попросила  Дмитриса поискать в  Афинах  двуязычный словарь: на  греческом и русском языках. Сын  Катины пообещал мне, что передаст мне его с мамой, но этого так и не случилось. Он позвонил и сказал, что такого словаря в Афинах нет, и вернул мне через  Катину 20 €, взятые им на приобретение «лексико;» («;;;;;;;» - пер с гр.- «словарь»). Я была расстрое-на окончательно. Без словаря было невозможно прочесть ни одной газеты, чтобы пополнить свой лексический запас. Опираясь на бабушкину речь, приходилось довольствовать-ся малым.
Я подозревала, что не обошлось тут без влияния  Кати-ны. Хоть и говорила она мне, что любит меня «ага;пи му, Фотэни!» («;;;;; ;;;, ;;;;;;» - пер с гр.- «любимая моя Све-та»), но было и ёжу понятно, что  молодая хозяйка себе на уме! Человек в чужой стране,  не владеющий языком – раб, и всех это устраивает. А выучи я язык получше, то  Афины стали бы моей путеводной звездой, это же, как дважды два.

Предчувствие.
Мятущаяся душа моя не знала покоя. Снова приснился ужастик,  в конце которого мой отчим, давно ушедший в мир иной, стоял рядом с мамой и призывал, чтобы я отдала им 1,5 тысячи €, потраченных на  Элладу. «Долг, ты долж-на отдать нам долг!» – требовал он безапелляционным то-ном.
 Проснувшись посреди ночи в холодной испарине, я уже так и не смогла заснуть.  Крадучись я вышла на кухню, зажмурившись от страха, что будет, если «яя» услышит?! Стараясь беззвучно повернуть ключ в замочной скважине, отперла дверь веранды.
– Господи! – шептала я. – Не погуби!!!
Я вышла на террасу. Ночной «аэ;рас» («ветер») запол-зал под рубашку. Белой молью замерла я  в тени единствен-ного деревца. Апельсин давал мне укрытие от беспощадно светившей луны. Ветерок шелестел виноградными листья-ми. Я почувствовала безмерное одиночество, сосущее под ложечкой.
 Я представила, как мой Серёженька посапывает сейчас в кровати, свесив ноги за её пределы, потому что мой сынок уже не вписывается в её габариты.
– Вот ведь как, будто бы и «Растишкой» от «Данон» его не кормила, а сын вымахал под два метра! В папочку! – улыбнулась я сквозь слёзы, мысленно пожелав ему «спо-койной ночи».
Ах, какой аромат свежих фруктов витал в воздухе! У самого порога в саду Элени благоухал персик. Он был та-ким желанным, спустись я по лестнице и только протяни руку, я  могла б насладиться этой сочной сладкой мякотью «рода;кина» («;;;;;;;;» - пер с гр. - «персики»). Увы, я так и не решилась на этот скользкий шаг. Это пахло воровством.
 Правда я вспомнила, как «яя», убелённая сединами старушка, что называется по-русски «тырила» эти самые «рода;кина», набивая карманы своей «ромбы» доверху. Как потом было смешно, когда бабушка скривилась, словно глотнула уксуса, сморщилась как старый «шарпей» (порода собаки с обвислой кожей, собранной в складки), слизавший со стола опрокинутый виски.  «На воре шапка горит!» – гласит наша мудрая пословица. Когда мы с нею поднялись домой, «яя» вывернула карманы халата и попросила меня помыть фрукты. Я помыла и положила их в кухне  в чашку, чтобы просохли. А тут, как на грех, пришла Элени, хозяйка сада, и, естественно, увидела персики. Впрочем «яя» не очень смутилась, и сказала Элени, что они ещё не созрели: «ксинос, прасинос!» («;;;;;;, ;;;;;;;;!» - пер с гр. - «кислый, зелёный»). Элени  от души засмеялась, думаю, что она дома поделилась своими впечатлениями с мужем, так как позже, спустя недельку или две, Франческо, подловив меня, когда я вновь махала «шкупа» под лестницей, настойчиво предложил  мне нарвать персиков, великодушно сказав, что он разрешает мне срывать их, когда захочу. Я поблагодарила его, но не наглела, а несколько штук всё ж сорвала и принесла их в дом, чем очень обрадовала старуш-ку.
Удар.
 В тот памятный день я ходила как потерянная. Что-то корёжило мою душу. Интуиция подсказывала мне, что стряслась какая-то беда.
 Ближе к ночи я снова стала звонить домой в Россию. На этот раз  Стас  сразу поднял трубку. Поговорили ни о чём. На мой прямой вопрос как поживает сын, мама, он как-то уклончиво, с заминкой  и лёгким дрожанием в голосе, ответил, что всё нормально.
Но я никак не могла успокоиться. Я понимала разумом и чувствовала сердцем, что слышу какую-то фальшь, будто он чего-то не договаривает.
Обнаружив, что на карте есть ещё немного денег, я, са-ма не зная почему, стала  настойчиво терзать трубку, наби-рая неоднократно номер мамули. Мне было уже до лампоч-ки, что «яя» будет меня за это бранить. Никто не отзывался, и я уж было собралась отложить разговор на потом, так как думала, что мамуля пока ещё живёт на даче. Как  вдруг я услышала голос моей тётушки Вали, тоже родной сестры моей мамы.
Я обрадовалась несказанно и попросила её позвать ма-му, решив, что тётя моя зашла к ней в гости, как это бывало, посмотреть телевизор. Но тётя Валя выпалила мне, что давно ждала моего звонка, и хорошо, что я объявилась. Секунду помолчав,  она объявила мне, что мама мне отве-тить не сможет.
  На мой недоумевающий вопрос, где же сама мама, тё-тушка бухнула, недолго думая:
  –  Её парализовало!!! Приезжай скорее домой. Я уже целый месяц за нею ухаживаю.
Связь оборвалась.
Истерика.
Меня словно ударили обухом по голове, первые мгно-вения я ошарашенная не смогла поверить в то, что услыша-ла, а потом…
Потом со мною случилась истерика. Но я всё ещё не верила до конца фактам. Мне казалось, что это блеф, что меня просто хотят вернуть «на круги своя».
 Я тут же бросилась набирать Стаса и, задыхаясь от по-тока хлынувших безудержно слёз, выдавила из себя только:
– Почему, почему ты молчал!?
Стас всё понял без слов и спросил в свою очередь, от-куда мне всё известно. Потом стал утешать меня, что, мол, ещё не всё потеряно, начал рассказывать о том, что они с  дядей Ваней, братом мамы, сделали какой-то тренажер…
 Я поплыла. Сознание отказывалось воспринимать, то, что я слышу. Боясь услышать правду, я спросила его:
– Скажи, она говорит?
–Да.
–Совсем не встаёт?
–Да.
 Больше я не могла произнести не слова. Я уже не мог-ла контролировать себя. Меня трясло. Я рыдала в голос.
«Яя» испугалась, понимая, что произошло что-то ужас-ное. Я же на все её вопросы могла лишь сказать, что забо-лела очень сильно мама.
– Это я виновата!!!  Я-я-я…!!!– билась я в истерике.
 Бабушка стала лихорадочно набирать номер Катины. Потом провал – я ничего не помню.
Вижу перед собою Спироша, Катину, «яя». Мне ужасно хочется, чтобы они все куда-нибудь исчезли, ос-тавив меня в покое! Мне приходилось объяснять им, что маму хватил «удар» («хтипо;») и теперь она совсем не движется.
 Потом я опять срываюсь на крик и ору, как помешан-ная:
– Хри;мата! Афта; и;нэ  хри;мата! Дэ тэ;ло ты;пота!!! («Деньги, это деньги! Не хочу ничего!»)
Затем я начинаю обвинять себя в том, что это я убила свою мать. У Катины глаза округляются всё больше.
  «Яя» всё теребит меня за руку и просит рассказать ей, что я услыхала из России.
Я уворачиваюсь от её назойливого внимания. Я прошу только об одном, чтобы они дали мне побыть наедине с со-бой.
Бабушка всполошилась, видя моё состояние, и обраща-ется к Катине, чтобы та вызвала врача. Но Катина отреаги-ровала довольно агрессивно:
– «Ятро;с поли; акриво;с! («;;;;;;; ;;;; ;;;;;;;» - пер с гр. - «Доктор очень дорогой!) – напомнила она «яя» и накапала мне сердечных капель, оказав мне экстренную помощь.
Я выпила залпом, зубы стучали об стакан.
– Ако;ма ту неру;?(«;;;;; ;;; ;;;;; » - пер с гр. - «ещё во-ды?»)
 Апогей стресса медленно перетёк в тупое затяжное молчание. Убедившись, что я в порядке «О;ла кала;» ( «;;; ;;;;?» - пер с гр. - «всё хорошо?»), Спирош с Катиной удали-лись.
 Бабушка же ещё долго сидела рядом со мной, раскачи-ваясь взад-вперёд, и тихонько причитала.
 Каждый новый день потянулся для меня изнурительно медленно. Душа ныла, не переставая.
 Впервые в жизни у меня пропал аппетит.
«Яя» сердилась и заставляла меня хотя бы немного по-есть. Бабушка сильно изменилась. Теперь украдкой плакала она. То ли ей и впрямь было меня жалко, то ли просто она привыкла ко мне? А быть может, я освоилась на новом месте, но конфликтов у нас больше практически не возникало.
«Яя» даже пошла мне на уступки, правда благодаря  Катине, и теперь я спала не в гостиной, рядом с бабушкиной спальней, а в комнатушке между кухней и залом на старом раздолбанном диванчике. В этом было огромное преимущество: там «яя» не могла меня достать. Я на ночь прикрывала двери и, подражая Наташе, делала вид, что её не слышу.
 Засыпая каждую ночь, я долго плакала, освобождаясь от стресса, к счастью оттуда «яя» не могла услышать моих рыданий. Было, правда, одно «но», впрочем, и его я вскоре устранила для своего спокойствия. Рядом с моим «канапэс» стоял холодильник, а точнее морозильная камера, которая гудела по ночам, будто двигатель реактивного самолёта. А так как моя психика была и без того взвинчена до предела, то меня это не просто расстраивало, но даже бесило. Я не выдержала и однажды ночью, встав на цыпочках, я выдер-нула шнур из розетки. Тишина и покой заполнили мглу. А поутру, когда я вскочила с постели как ужаленная, думая, что проспала, обнаружила, что стою посреди лужи, которая  Чудским озером покрывала линолеум от морозильника до двери в гостиную. Метнувшись в туалет за «шкупой», я мгновенно ликвидировала утечку талой воды.
 Однако я не учла особенности морозильной камеры. На панели находилось небольшое табло, на котором высве-чивался режим работы холодильника. Три индикатора, ма-ленькие лампочки, обо всём сигналили точно светофор.
 Когда «яя» проснулась и прошлёпала мимо холодиль-ника на кухню, то вдруг обернулась и спросила меня, поче-му это камера не морозит. Я пожала плечами, мол, не знаю, а потом слукавила, что вероятно ночью отключали свет. Кажется, это её убедило. Тем более, когда «яя», выпив свой традиционный кофе, возвращалась назад в зал, то уже горел зелёный  огонёк индикатора, и бабушка окончательно успокоилась.
 В дальнейшем я учла этот пакостный момент и при-способилась, как сумела. Теперь утром я поднималась ещё раньше на полчаса, чтобы дать возможность холодильнику подключить режим замораживания.
Эти дни я жила как зомби. Я совсем перестала улы-баться и просила Катину активизировать поиски моей заме-ны. Да она и сама теперь желала этого всей душой, подчи-нившись воле обстоятельств. Но однажды она мне всё-таки высказала, что так вести себя нельзя, что греки не виноваты в моём горе.
Конечно, она была права, да я и сама это понимала и крепилась, как могла изо всех сил. Но что я могла поделать, если душа моя ощущала такую тоску и боль, пребывая в полном неведении, истязая себя самобичеванием. Я физически несла на своих плечах непосильный груз вины за случившееся.
Разговор с Янисом.
 Время шло неумолимо. Третий месяц уже перевалил за середину, а в  «графио» как будто забыли про меня, ни-кто не звонил. Замены не было.
Я была в идиотском положении, зная, что по догово-рённости с Альбиной её хозяин ждёт меня. Уже подошёл срок, когда он должен был вернуться с гор в Афины.
 Я боялась позвонить ему с домашнего телефона  от ба-бушки. Под предлогом, что чувствую себя неважно, я умо-лила «яя» отпустить меня на полчаса на прогулку, мотиви-руя это тем, что у  Наташи в последний месяц, была эта привилегия. Как ни странно, «яя» согласилась. Вырвавшись на свободу, я вихрем пролетела около трёхсот ступенек и бегом, словно за мною гонится стая борзых, помчалась в сторону гостиницы, где находилась, по словам Наташи, те-лефонная будка-автомат.
Янис, хозяин Альбины, был дома. Я судорожно сглот-нула комочек подкатившего страха:
– Смогу ли я понять по телефону его речь? И потом мне ведь ещё придётся объяснить ему, что приехать в Афи-ны сейчас у меня не получается.
– «Сигно;ми, ки;риэ  ;Янис, аку;этэ му?» господин Янис, («;;;;;;; ;;;;;, ;;;;;;; ;;;? - пер с гр.- «извините, господин, Вы меня слышите?»)

И дальше меня понесло, я сказала, что это звоню я, Фо-тэни, Я рассказала ему, что стою  у дороги,  рядом находит-ся остановка автобуса, но уехать я не могу. Я объяснила, что мне не выплатят за работу деньги, пока не найдут мне замену. Янис спросил меня, когда приедет Альбина. Я ответила, что надо подождать ещё неделю. Я была удивлена, что легко понимаю всё, что он говорит, и была этому рада.
Разговор получился лаконичным, но главное я успела сказать, и совесть моя немного успокоилась. Я не стала рассказывать  дедушке о том ужасе, который мне пришлось пережить за эти дни. Да и, пожалуй, не смогла бы передать всю истину моего положения. Эту миссию я решила дове-рить Альбине, на её усмотрение, решив, что ни к  чему гре-кам наши мирские заботы и горести,  у них своих хватает. И потом я догадывалась, что Альбина в курсе случившегося, просто она не хотела меня расстраивать.

 Время, отпущенное мне для прогулки, истекало. В об-ратный путь я пустилась галопом, под гору бежать было легче, перепрыгивая через метровые ступени. В мозгах  сумбурно пульсировали вновь всплывающие строки:

« С любимыми не расставайтесь!..
В одной давильне всех калеча
Земное сбросили с земли.
И никого не пощадила вдали обещанная …»
 Встречный ветер с моря хлестал меня по глазам. Кото-рый раз я корила себя, вспоминая наш последний разговор с мамой.
– Ты уедешь, говорила она, словно предвидя собствен-ное будущее, а со мною случится то же, что с бабушкой  Тамарой Хаванской.
 Поясню: это наши родственники по линии отца. Дочь Тамары, Лариса, уехала в  Израиль. Там она нашла своё счастье, вышла замуж.  Но не эта сторона виделась моей матери.
– Лара уехала, а мать разбил паралич, – говорила она,  с тоской глядя в пустоту. – Так и со мной будет, вот уви-дишь! Лара осталась там, а мать умерла здесь! – подытожила она.
– Мамчик, ерунду ты городишь. Дважды одно и то же не происходит! Почему ж у нас должно непременно  всё по-вториться?
– Не веришь? – укоризненно вздохнула моя мама.
– И потом, ма, если, что случиться, я брошу всё и прилечу! Ты ж меня знаешь!
 Мать с сомнением покачала головой. Эх, мамуля, за-чем же ты так явно программировала своё будущее!!!
Кадры прошлого дырявой кинолентой с треском про-крутились передо мной…

Вот и порог «то спи;ты кири;а Пападопу;лу» («;; ;;;;; ;;;;; ;;;;;;;;;;;;» - пер. с гр. -  «дома  госпожи Пападо-пу;лу»).   
Когда я вернулась, бабушка сидела у окна. Я опоздала на десять минут и думала, что тотчас же получу взбучку, но она, как ни странно, ничего плохого мне не сказала.
 
Некротафи;о.
Подошло к концу моё повествование. Было ещё пару событий, оставивших след в моей памяти.
Катина,  с согласия моей госпожи, взяла меня  с собой убирать мнимио; («м;;;;;;»  - пер. с гр. - «могила») на «некро-тафи;о» («;;;;;;;;;;; - пер. с гр. - «кладбище»), которое нахо-дилось почти на вершине горы.
Традиции у греков, относительно последнего приста-нища человеческой плоти, на первый взгляд  странные. Три года человек находится в земле на горе;, а потом его останки предают перезахоронению в другое место. И уже там он обретает вечный покой.
 Когда мы подъехали  с Катиной к небольшому сель-скому кладбищу, то я поймала себя на том, что не ощущаю никакого страха или какого-то ни было жутковатого состояния души.  Вечерело, но солнце ещё не спешило сдавать свои позиции.  Оставив в гараже машину, который был расположен тут же, в двух шагах от «некротафи;о»,  мы вошли в кованые ворота. Перед нами прямо на небольшом плато чёткими рядами возлежали в своих временных усыпальницах селяне, ушедшие не так давно из жизни. К чести греков скажу, что чистота и порядок,  царили в этом городе мёртвых. Всюду в вазонах росли живые цветы, что создавало какой-то домашний уют. Гробницы заполнены мелким светло серым или белым гравием. Дорожки вокруг них выложены  большими плитами под мрамор. Фотографии эллинов хранятся в мини-склепах. Катина  опустилась на колени. Выдвинула сверху стекло, укры-вающее священные предметы от дождя, положила  внутрь склепа,  рядом с фотографией Андри;я, мужа кири;а Марулицы, вязанную бабушкой белую кружевную салфетку, затем подожгла лампадку, и водрузила стекло на прежнее место. Потом попросила меня  принести шланг, который был уложен в конце аллеи. Открыла воду и хорошим напором освежила плиты, смывая  осевшую пыль, которую, впрочем, и не было видно на светлых плитах. Потом мы с нею полили в вазонах цветы, преимущественно кустики василиска с нежной салатной зеленью шаровидной формы. Немного постояли, поговорив о традициях греческого обряда захоронения. Вот тогда-то Катина мне и объяснила, отчего на горе, так мало селян. Большое клад-бище, как выяснилось, находилось далеко от этого места, внизу горы за пределами Апик.
На обратном пути Катина решила заехать к Фотэни.
 Шикарный дом был огорожен от дороги каменным вы-соким забором. Фотэни, встретила нас приветливо, предло-жила присесть на веранде за столик, а сама вошла в дом, и вернулась через несколько минут с подносом в руках, на котором в красивой посуде лежала горка домашнего пе-ченья и конфеты. Вокруг этого лакомства стояли бокалы со  свежевыжатым соком апельсина. Постелив яркие салфетки, она предложила нам угощение. Я была рада такому приёму и, конечно же, не отказалась от такой вкуснятины. Прямо во дворе дома росла огромная пальма, а по газону вдоль плит, уложенных вокруг неё, можно было видеть множество прекрасных цветов. Над дверью у входа висел колокольчик, а рядом клетка с  лимонными канарейками, услаждавшими наш слух. Пока мы трапезничали, к нам присоединилась соседка Фотэни, женщина крупных форм и, похоже, такого же кряжистого нрава.  Она уплетала печенья, как Карлсон, разбавляя беседу солдафонскими шуточками. Репутация моей госпожи, вероятно, не нуждалась в оповещении местных жителей, потому, коротко расспросив о её здоровье, соседка предложила мне, как бы между прочим, прикрыть  «яя» подушкой, чтобы она больше никого не доставала.  Какую-то секунду я была в замешательстве, не сразу поняв, чего от меня хотят «сверху бабушки подушкой, зачем?» Однако когда я врубилась в смысл сказанного, то возмутилась:
– О! Фе;ош «о;ло вле;пэ сто урано;с!!!» ( «;;; ;;;;; ;;; ;;;;;;;» - пер. с гр.- « Бог всё видит на небесах!») – сказала я, отрицательно качая головой.
Катина вздохнула, но было видно, что она,  тем не ме-нее, одобрила мои слова, хотя житейски понятно,  как ба-бушка ей жутко надоела.
 Время поджимало, и, поблагодарив радушную хозяйку,  мы попрощались, сели  в «автоки;нито» Катины, а минут через двадцать Катина уже докладывала бабушке о нашей поезд-ке, «яя» умилялась, слушая, как хорошо мы прибрались на могилке её любимого супруга.

Минула неделя. Внезапно нам выпало событие, кото-рое  в какой-то мере, развязало Катине руки, а мне помогло покинуть остров.
 Меня порою удивляет, как непредсказуема человече-ская жизнь, Мойры-искусницы иногда так сплетут челове-ческие судьбы, что остаётся только поражаться многообра-зию их  вариантов. Я заметила, что порою в шлейф твоей судьбы попадает нить совершенно чужой тебе  жизни, и этот выбор, как я смею полагать, не случаен!
 Казалось бы, что общего межу мною и старушкой восьмидесяти лет отроду из греческого села, которая по-мерла в двух домах от дома «яя»? Однако умерла  она тогда, когда я и Катина, обе, ждали перемен  и помощи Бога. И она пришла. Всё дело в том, что у той почтенной старицы уже пять лет в услужении работала болгарка Валентина, которая хорошо зарекомендовала себя за такой длительный срок. После смерти своей госпожи она естественно вынуждена была бы  подыскивать себе новое место работы, а мы, в свою очередь, жаждали найти человека, который пришёл бы на моё место. Всё срослось, как нельзя лучше. Катине не нужно было больше беспокоиться по этому поводу – замена нашлась сама собою. Всех этот вариант вполне устраивал. Конечно,  молодая хозяйка переживала, как сложатся новые отношения, но зато у неё была уверенность, что новая слу-жанка не покинет «яя» с бухты-барахты, а будет ей служить долго, насколько это возможно.
А ключик к такой уверенности был простой:  у Вален-тины  в Хоре жила дочь с мужем, которая иногда навещала  свою мать. К тому же Валя зарекомендовала себя домосед-кой, женщина она была грузная, ходить по горам ей было тяжело, поэтому она предпочитала сидеть дома с бабушкой. Болгарка любила шить, у неё с собою даже имелась швейная машинка. Но самый большой плюс, как я считаю, это было знание языка. Болгарка довольно хорошо в этом преуспела. Я была искренне рада за бабушку, ведь та так любит поболтать, теперь ей будет с кем обсудить деревенские новости.
Катина предупредила, что вечером придёт к бабушке «Ва;лья» с дочкой, чтобы поближе познакомиться с «яя», за-дать какие-то интересующие её вопросы, наверное, относи-тельно быта. Меня же Катина попросила быть разумной и ничего лишнего Валентине о бабушке не говорить:
– Ты должна это « …на кано я яя!»
( «;; ;;;; ;;; ;;;;;;»   - пер. с гр.- «сделать для бабуш-ки!»)
Выслушав эту просьбу, я невольно засмеялась, Катина оторопело посмотрела на меня, не понимая причины. Я же поспешила её заверить, что всё так и будет, не стоит ей беспокоиться. Тогда она меня спросила, почему же я смеялась, тогда я просто повторила вслух выражение «;;; ;;;;;;» и пояснила, что для русских это смешно звучит: «я яя». Она облегчённо улыбнулась, наверное, поняла эту тавтологию.

Долгожданная смена.
 Настал вечер. На террасу поднялись двое. Валя и её дочь. Я, конечно, была предупреждена, что Валентина женщина крупных размеров, но чтобы так: что в ширину, что в высоту! Дородная дама – сразу чувствовалась в ней домоправительница. «Яя» рядом с нею казалась дюймовоч-кой.
Встретив гостей, чтобы не было пересудов, я вышла в комнатку около гостиной и прикрыла за собой дверь, дав бабушке свободно пообщаться с будущей сожительницей. Гостьи пробыли недолго, вскоре откланялись, пообещав пе-редать своё решение через Катину.
После их ухода та появилась на пороге, и принялась расспрашивать бабушку о визитёрах. Похоже, моя госпожа пребывала в растрепанных чувствах. Она никак не могла смириться с тем, что «булгари;а Ва;лья» наделена природой такими роскошными формами.
Я, пытаясь сгладить это обстоятельство, насмешила всех, сказав, что хорошего человека должно быть много!
 Но когда я ляпнула, стремясь блеснуть своей эрудици-ей, что эта женщина хорошая «капэ;ло», то тут уж дала вво-лю посмеяться Катине, пришёл и её черёд. Такой конфуз вышел! Просто я запомнила на слух это слово, Альбина го-ворила мне, что так греки называют  служанку, но, как и во всяком языке есть свои нюансы, короче, то ли я ударение поставила неправильно, то ли надо было произнести «копэ-ла», а я, скорее всего, перепутала гласные, но в итоге, я ска-зала нелепую фразу:
– Эта женщина –  хорошая шляпа!
 Я представляю, как греков это потешило.
На следующий день, после посещения кандидаткой на моё место дома госпожи Марулицы, стало известно, что «Валья» согласна переехать к бабушке и составить ей ком-панию.  Переезд состоялся ровно через неделю.
Сначала на террасу были водружены баулы. Их было так много, что невольно захотелось выяснить, что же можно было в них упаковать. Потом появилась их хозяйка с двумя сумками наперевес. Я еле сдержала улыбку. Бабушка была в панике. Она вцепилась в меня двумя руками и цедила сквозь зубы:
– Я пу?! («Г;; ;;;?!» - пер. с гр.- «Куда?»)
Как я поняла, она переживает, что такое приданое им  вовсе негде будет разместить. Я успокоила бабушку, ска-зав, что места полно там, наверху, и показала бабушке на чердак. Не зря же мы с Катиной накануне перетрясли весь хлам и большую часть старья, которое пылилось там годами, только накапливая вместе с пылью негативную энергию, выбросили в контейнер для мусора, упаковав в чёрные глухие мешки. Ох, как же тогда злилась наша старушка, вычислив нас, после того как этот раритет, поеденный молью, уже перекочевал из её дома, куда следует. Так было смешно, мы как старые партизаны, сначала разработали стратегию этой операции и, под предлогом наведения марафета, отправились наверх. А когда произвели чистку вещей «мёртвых и живых», то я спустилась вниз, а Катина, под шумок ревущего пылесоса, плюхала мне с балкончика на асфальт упакованное старьё, затем я быстренько его выносила за пределы дома. Надо сказать, что потом мы не только пропылесосили «второй этаж», но и протравили всякую живность,  даже заправили имеющуюся там железную кровать. Короче, я полагаю, подготовили комнату для гостьи. По-видимому, Катина знала ситуацию, и решила обустроить  «Валью» так, чтобы не было стыдно перед селянами. Особенно мне понравилось то, что на кухне у «яя», наконец, постелили новую красивую скатерть без заплаток! Так было приятно на ней обедать…
Пыхтя и отдуваясь, Валя скинула с себя тяжёлую ношу и объявила, улыбаясь, что это ещё не всё: ей осталось при-нести телевизор и кое-какие мелочи. «Яя» словно язык про-глотила. Я показала Валентине, куда можно пока что поместить поклажу, и пригласила её с нами отобедать. Валя поблагодарила, но вежливо отказалась, ссылаясь на занятость. Перетащив волоком вещи, она оставила нас с бабушкой наедине, сказав, что сделает ещё один рейс,  и потом уже будет в полном распоряжении «яя».

Прощание.
Когда Валентина ушла, в комнате сразу как-то стало просторнее. Пора было прощаться с бабушкой, «яя» даже всплакнула. Было грустно. Обняв старушку на прощание, я попросила у неё прощение за всё, что было не так. Она ста-ла уверять меня, что я была очень хорошей и всё делала как надо – вот такие пироги, а я об этом и не подозревала!
 Чтобы как-то разрядить обстановку, я пошутила, уте-шая «яя», что это даже здорово, что «Валья» такая большая,  теперь новая служанка будет носить бабушку на руках! «Яя» захихикала, вытирая слёзы.
 Тепло и даже с нежностью мы простились с «яя».
 Катина помогла мне добраться в Хору, доставив нас на автовокзал вместе с её старшей сестрой  Ксенулей, собрав-шейся, как и я, путешествовать  на корабле в Афины. Отту-да напрямую в порт шёл автобус.  Прощаясь с Катиной, мы крепко обнялись без слов: комок стоял в горле, я понимала, что больше никогда не увижусь с этой интересной гречан-кой, мне даже казалось, что за это время  что-то нас пород-нило.  На память о себе я подарила  Катине лучшее, что имела, свой талисман «шар в шаре», врачующий голову, так как выполнен он был из сандалового дерева. Катина подарила мне телефонную карту, очень полезный  сувенир, жаль только, что нашёлся он для меня поздно.
 – Кало; такси;ди!(«;;;; ;;;;;;» - пер. с гр.- «Счастливого пу-ти!») – пожелала Катина  нам на прощание.
 Подошёл «леофори;о» («;;;;;;;;;» - пер. с гр.-«автобус»). Мы с Ксенулей заняли места, согласно купленным билетам и через пару часов были в порту. Моя спутница купила нам билеты на «вапо;ри»  («;;;;;;» - пер. с гр.- «теплоход»), и вскоре мы очутились на его территории.
 На этот раз путешествие затянулось,  и до Афин мы добирались более трёх часов.
 Стоя на палубе корабля, я задумчиво глядела на исчезающий  из поля зрения остров со звучным и мужественным названием А;ндрос.
– Прощай, это уже навсегда! – прошептала я, подстав-ляя упругому ветру своё лицо.

Впереди были Афины, приключение по возвращению в этот исторический город: знакомство с Николсом, греком,  имеющем свой маленький бизнес в России, дай Бог ему здоровья, он будто Николай Чудотворец возник на моём пу-ти и помог  в ночи добраться до  «Омонии», где и посадил  меня в нужный транспорт.
 Потом была  встреча с Альбиной, Алёной в доме  де-мократичного «Яниса», хозяина,  у которого  Альбина про-работала много лет.  И, наконец, разговор с моей мамой, её страшные слова:
 –  Доча, я умру. Я тебя не дождусь!
Опять истерика, смешанная пополам с паникой и твёр-дое решение немедленно лететь домой.


***
Эпилог.
Россия! Как я ждала встречи с тобой! Но разве такого я желала  к тебе возвращения…
Прошло почти три года. Неоднократные усилия под-нять маму провалились. Она всё ещё лежит словно блажен-ная. Теперь я постоянно при ней – сиделкой.
 Мечтаю о чуде. Надеюсь на спасение. Пытаюсь ос-таться человеком.

2008 год.