Счастливчик Около и другие

    Cчастливчик О‘Коло  и  другие
Сборник рассказов-фэнтези, ничем не связанных между собой. Магии на полкопейки, гномоэльфов нет совсем, так что скорее это сказки, хотя и не для детей.



1. Cчастливчик О‘Коло

Господин О'коло, куда Вы? - затрещала пышнощекая служанка, вбежав в комнату и видя, что ее господин надевает любимую потертую куртку и собирается уходить. - Ведь сегодня день перемен, через пару часов ударит вековечный колокол, и нельзя быть на улице без...Ну хотя бы плащ новый, тот, что с оловянными пуговицами, позвольте Вам подать?
   - Глупая, я преотлично знаю, что сегодня каждый должен иметь на себе или с собой что-нибудь с "оло", но я - исключение, моя древняя фамилия... Так что мне ни к чему обременять себя ни колотушкой, ни оловом, ни колокольчиком. Нечего пыхтеть, золотко, лучше свари к моему возвращению толоконную кашу, да смотри, в прошлый раз она у тебя пригорела.
   И, не обращая внимания на обиженное выражение лица преданной, иногда до утомительности, девушки, господин О'коло вышел за ворота. Усы его победно топорщились, на шляпе весело подмигивал окружающим плюшевый лягушонок. Настроение было преотличное. Еще бы, сегодня день перемен, когда раз в десять лет проходит необыкновенная лотерея Бисквитного Алле. Разыгрываются, не много не мало, измененные продолжения жизни. Купив за умеренную стоимость желто-зелено-розовый билетик, можно выиграть совершенно иную судьбу. Бывали и Проколы, да-да, именно так, с заглавной буквы. Это слово считали несущим мистическое значение и не только из-за присутствия "оло" в глаголе "проколоться". О человеке, который в результате лотереи оказывался в том же положении, что и до нее, говорили, что провидение на нем прокололось, и полагали, что его отметили боги. Такому счастливчику даровались льготы от самого герцога Колонелльского, управлявшего городом, и жаловали почетнейший орден Колокольчика.
   -А вдруг и я буду удостоен? Эх, трепещите тогда, вредиторы, способные навредить из-за каких-то мелких долгов почтенному человеку. О, как коловращательно будет слушать звон Колокольчика, прогуливаясь около дома прелестной Коловратии...
   Но нежданно сии преприятнейшие предположения были прерваны гнусным рыком полицейского:
   - Cтоять! Где Ваше "оло", гражданин?
   - Ох, это чудовище с оловянными глазами, - подумал О'коло, - но, будучи крайне благонамеренным обывателем, вежливо приподнял шляпу, и медоточивым голосом проворковал:
   - Господин блюститель порядка, Вы понапрасну беспокоитесь, мое имя О'коло, взгляните на документы.
   - Да, действительно, хотя и необычно и, кажется, даже против правил, но запись в документе может считаться предметом... Вы можете идти.
   -Невероятно, чтобы полицейский... и такое понимание, - изумился про себя гражданин, и настолько развеселился, что, отойдя на почтительное расстояние, радостно крикнул:
   - А еще у меня есть г-оло-ва, чего и Вам желаю! И в-оло-сы!
   - И эту жидкую поросль он называет "волосы"? -Полицейский только пожал плечами, в этот день ему больше всего хотелось самому поучаствовать в лотерее. Он мечтал о карьере певца, но околосценические нравы были ему настолько чужды, что лишь волшебный билетик давал надежду на перемену участи. Но, как государственный служащий, он не имел права на мистические игры.
   А веселый господин шел по нарядно разукрашенной улице, подмигивал пухленьким горожаночкам, худых и бледных оставляя без внимания. В голове у него приятно пузырились уютные мечтания о безбедном существовании в случае, если..., о вредиторах, которым, ну конечно же, заплатит герцог, ведь такой случай был десять лет тому назад. Ах, десять лет, десять лет... Тогда он был молод, влюблен и не подозревал, что его так околпачат. Тогда, карие глаза нежной Оломинии обещали, манили... Для нее он был готов перестать потреблять толоконную кашу, принялся посещать тренировочные залы, даже бросил читать любимые сказки, а перешел к филологическим трактатам. Но нет, счастье не задержалось около него. Заезжий бард, околачивавшийся в городе в течение нескольких месяцев, полуромантической околесицей сбил с толку девушку, и она покинула дом и родителей, сбежав с этим сосредоточием всех пороков. О'коло с горя передумал становиться учеником алхимика, принялся изучать основы бухгалтерии, и с тех пор служил в различных конторах, не нажив ни богатства, ни репутации. Только неизменная преданность вкусным блюдам, некрепкому пиву, неазартным карточным играм и чтению с детства знакомых сказок спасала его от уколов так и не созревшего самолюбия.
   - Помогите, помогите, - вдруг послышалось из переулка. Несмотря на природную трусость, О'коло ринулся на голоса и не рассчитав, сбил с ног нетрезвого лохматого парня, пытавшегося облапать хрупкую девчушку в несвежем переднике.
   - А, ну, прочь, хулиган, - храбро взмахнул тростью обычно осторожный толстячок - в такой-то день и приставать к девушке, шел бы лучше вытянуть счастливый билетик!
   Не ожидавший такого напора от безобидного на вид господинчика, хулиган осоловело мигнул пьяными глазами, и половину его лица нелепо задергало:
   - Тоже мне, бисквитное пузо, а ну, прочь с дороги!
   Околосолнечные планеты в этот день, похоже благоволили к храбрости, и О'коло принялся околачивать гнусного обидчика тростью с такой основательностью, будто грушевое дерево, и тот, уже не помышляя ни о любострастных притязаниях, ни об отпоре, ринулся прочь.
   К радости О'коло, девчонка в суматохе сбежала:
   - Терпеть не могу таких тощих, - все же с некоторой досадой от неполучения положенной благодарности подумал наш герой и поспешил дальше.
   - Нет, мне сегодня положительно не везет, - сокрушался он через некоторое время, когда ему пришлось: знакомому торговцу - помогать подбирать товар, рассыпавшийся из-за неосторожности возницы, ребенку лет трех - искать маму, потерянную в толпе.
   - Ужасно, ужасно, все как будто сговорились мешать мне добраться до цели, еще немного и я погрязну в этих полоумных попытках помощи, - возмущался про себя О'коло, остановившись, чтобы перевести дух. Взгляд его задержался на цветущем кусте сирени, на синем, без единого облачка, небе, пока севшая на шляпу бронзовка с гулким жужжанием не сорвалась в полет и не заставила очнуться и пойти туда, где в густой нарядной толпе ждали удара Колокола. Граждане волновались, еще бы, этакое зрелище бывает только раз в десять лет. Не каждый, о, далеко не каждый решался купить совсем дешевый билетик, потому как случалось, что добропорядочный гражданин в результате выигрывал участь воина-наемника, а прелестная девушка на выданье - монастырской затворницы. Если бы не редкостные удачи, когда Клик-оборвыш выиграл судьбу друга детства наследника герцогства или Леокадия -хромоножка - здоровье и богатого жениха, то Колокол, возможно, ударял бы вскоре ни для кого. Но возможность поотираться около, посудачить, повздыхать, посплетничать, полюбопытствовать - о, это столпотворение было лучшим и редкостным праздником.
   Сегодня около волшебного лотка что-то не особенно много было желающих. Наверное, теплый весенний день настраивал людей на благодушный лад. В такое время не каждому захочется испытывать судьбу, ведь даже нищему и убогому весна улыбается, хоть порой и сквозь слезы. Но О'коло был настроен решительно. Вся его жизнь, как ему казалось - залог золотого благоразумия, столовый прибор трезвости, и это давало надежду выиграть главный приз: НЕ перемену участи. Уговаривая себя, он храбро подкатился к лотку с билетиками и протянул положенную плату. Толпа затаила дыхание, потому как на сегодня он оказался первым.
   - О, Вы выиграли самую удивительную судьбу за последние несколько десятилетий, - поздравил Бисквитный Алле.
   -Что? Что в билете? - cпрашивали друг у друга собравшиеся, - Каково коловращение судьбы? И никто не понял, что маленькое белое облачко, всплывшее над городом, будто ниоткуда, и есть счастливчик О'коло.

  2. Цветочек

Солнце пробивается сквозь густую листву, блики скользят по воде, что неподвижна в глубокой мраморной чаше. Из глубины холодной по-утреннему воды золотые рыбки неспешно поднимаются к поверхности, навстречу розовым улыбкам отражений венчиков стрелолиста. Давно бы садовник выдернул гладкие толстые стебли, не место простому водяному растению в королевском саду, да принцесса не велит. А вот и она, бежит по тропинке, еще влажной от росы по краям, посмотреть, не распустились ли новые розы, узнать, не вывелись ли птенцы у дроздов, что свили гнездо в большом кусте жимолости в самом глухом уголке сада, сорвать первую, еще кислую с белым бочком, ягоду земляники.
   - Эстерис, куда ты, ножки промочишь, - кричит вслед старая графиня Кринельская, единственная, кому позволено называть принцессу по имени, она нянчила ее с пеленок, и до сих пор ей первой - сердитые взгляды, досадливые слезы и девчоночьи тайны. Нелегко воспитать королевское дитя без матери, привить достойные манеры, внушить, что долг перед государством важней всего.
   Но графиня пошумит-пошумит, да и усядется на плетеной скамейке ждать свою любимицу. Сад и парк лучше всего утром, когда по дорожкам не прогуливаются важные придворные и разряженные дамы, никто не испугает глупого зяблика, который садится прямо на дорожку, не охнет с отвращением, встретив тяжелую всю в пупырышках жабу с золотыми глазами. А иногда увидишь, как ежик медленно прошествует по тропинке и скроется в траве, или рыжий бельчонок соскочит с дерева, не слушая опасливого шипения мамы-белки.
   Девочка пятнадцати лет, хрупкая, темноволосая, в серых глазах золотистые искорки, спешит успеть ко всем своим любимым местам, пока не позвали на уроки, не появились наставники и наставницы, не затянули нудными голосами:
   - Ах, Ваше платье опять испачкано.... Принцесса, сколько раз можно повторять, не пристало Вам копаться в земле, возиться с розами, посмотрите, что Вы сделали с Вашими нежными ручками...
   Но сад и цветы - ее. Здесь живет волшебство, и можно забыть вчерашний вечер, тяжелый шорох занавесей в отцовском кабинете. Сотый раз одно и то же: о долге, об объединении восточного и западного королевств, о том, что нужно учиться всем премудростям государственных дел:
   - Ты - моя единственная надежда! Когда выйдешь замуж за молодого короля Улоса, наши королевства, наконец, сбросят груз древней вражды. Переговоры нелегкие, Улос хочет этого брака, но среди его приближенных есть и противники, они считают, что слишком много потеряют в новом едином государстве. А после твоей свадьбы я бы уехал на север.
   Она молча, опустив глаза, слушала эти речи, которые уже почти знала наизусть. Отец за последний год совсем сдал, все сильнее одолевала болезнь, которая начала точить его с того дня, когда из далекой поездки по северным владениям он вернулся без своей молодой королевы. Пока дочь подрастала, он как-то держался, подбирал советников и военачальников, а больше всего старался хранить мир с соседями.
   - Помни, дочь, часто цель не стоит гибели подданных, а капля яда может сделать больше, чем тысячи мечей.
   
   А вот и цветник. Дивные розы заморских сортов, годеции с тяжелыми гроздьями соцветий, как многослойные крахмальные юбочки, розовые, белые, темно-малиновые с нежной кремовой каемкой, кофейные и темно-фиолетовые лилии. На клумбах изящная вязь мелких бегоний, ярко-синей карликовой живокости и пушистых маргариток. Привычная красота.
   Вдруг там, где начинается зеленая лужайка, среди травы, еще не подстриженной, облачко сиреневое. Ближе, ближе, тихонько протянуть руку - не сорвать, только пальчиком коснуться невесомых лепестков. На тонком стебле нежные венчики, золотые нити пыльников, жемчужные шарики в сердцевинках. Заслышав шаги, обернулась. Сын главного садовника. Ему уже восемнадцать, скоро будет знать все секреты отцовского ремесла. Кланяется низко, глаза опустил, но принцесса знает, что они синие, как цикорий в летний день.
   - Посмотри, Райрен, что это ?
   - Простите, Ваше высочество, такого цветка не знаю. В первый раз сегодня увидел. Но если он Вам нравится, буду ухаживать, разведу побольше. Сейчас принесу инструменты, расчищу вокруг, - и поклонившись, пошел прочь. А принцесса уже не на цветок, а только вслед смотрела: как ветерок играет золотыми кудрями, как идет по саду его настоящей хозяин, каждая травинка слышит его и что-то шепчет в ответ. Идет и даже не обернется. Вздохнув невесело, Эстерис побрела к плетеной скамейке, где уже заждалась графиня.
   - А я нашла сегодня в саду новый цветок! Его даже Райрен не знает.
   - Девочка моя, все-то тебе с цветами возиться. Пойдем скорее, переменишь платье, и за свои науки. Разве отец не говорил тебе, что через неделю прибывает с визитом твой жених?
   - Ну вот, придется быть любезной с этой жердью и глядеть на его красный нос целыми днями!
   - Ну что, цветочек мой. Ты ведь знаешь, что принцессы...
   - Знаю, знаю, принцессы не выходят замуж по любви. А он все равно некрасивый и глупый, и любит только охоту и дурацкие картежные игры. А я ... Я люблю Райрена, и всегда буду его любить. Вот.
   - Райрена? Сына главного садовника? Да что ты такое говоришь, дитя, не приведи великие силы, отец узнает.
   - Отец? Да за кого ты меня принимаешь, нянюшка? Шуток, право, не понимаешь. И никого я не люблю, кроме своего сада...
   
   Прибыл король Улос. Торжественная встреча, официальные обеды, охота, развлечения, балы занимали все дни принцессы, хотя и не радовали. Иногда вечерами казалось - щеки болят от постоянной улыбки, что, словно приклеенная, не сходила с лица.
   А за этим - долгие беседы советников, дележка полупустых приграничных земель, пересчеты старых обид и долгов.
   - Неужели все закончилось? И свадьба только через два года? - легкое платье, простые туфли, можно лететь по тенистым тропинкам к светлым полянам, навстречу солнцу, бабочкам и птицам.
   А как там цветок? Видно, что о нем заботились, почвы взрыхлена, удобрена, убраны сорняки, но погасло сияние тычинок, сиреневые венчики подсохли, не распускаются новые соцветия, и даже на листьях рыжеватые пятна ржавчины.
   - Райрен, ты дома?
   - Иду, Ваше высочество.
   - Пойдем, посмотрим, что случилось с тем цветком, помнишь, имени которого ты не знал.
   - Повинуюсь, Ваше высочество.
   Парень - сама почтительность. Что из того, что принцесса знает его имя и запросто говорит с ним. У властителей свои причуды. А эта совсем молода, что с нее взять. Да, огонек бесовский иногда зажжется в серых глазах, но что за дело до этого садовнику? Не ему заглядываться на принцесс. Да и то сказать, ни фигуры, ни стати. Хотя девушка добрая. Хорошо бы сделать ей приятное, вырастить к свадьбе цветок, равному которому нет. Она любит цветы и наградит щедро, а тогда можно будет купить домик в городе и жениться на дочке ювелира. Вот та - девица хоть куда, и приданое немалое.
   - Посмотри же, ты ухаживал за цветком, а он...Чего же ему не хватает
   - Ваше высочество, наверное... внимания. Говорят, в старину в королевском саду были растения, которые цвели, только если на них каждый день приходила смотреть красивая девушка, а для некоторых приглашали музыкантов, и только они могли показать всю свою красоту.
   -Право же, что за сказки ты рассказываешь.
   - Это не сказки. А еще... Есть цветы, которые могут вырастить только руки влюбленных.
   Не нашлась принцесса, что ответить. Поняла: не влюблен в нее молодой садовник, и отпустила его, не дав никакого приказания.
   - Чем-то я огорчил госпожу, - думал парень, отправляясь по своим делам, и еще больше захотелось ему порадовать ее, вырастить такой цветок, равному которому не будет ни в этой земле, ни в окрестных.
   
   А вот и осень. Золотыми плотвичками на глади пруда - листья ивы. Южных рыбок выловили из мраморной чаши и поместили в большие стеклянные сосуды в оранжерее. Скоро придет пора обрезать и укрывать на зиму розы, перекапывать клумбы и гряды. Райрен старательно собрал семена и луковицы диковинного растения, чтобы на следующую весну посадить их и в тени, и на солнце, на почве песчаной или жирной, посмотреть, что подойдет, отобрать лучшие.
   Принцесса теперь в саду только на прогулках, другие заботы занимают ее. Нужно бывать на заседаниях государственного совета, учиться разбираться в налогах, узнавать силу и слабости соседних государств и их правителей. Идет время, и уже не скуку, а интерес, азарт стала находить взрослеющая девушка в этих делах.
   - Помни, дочь моя, он будет царствовать, а ты - управлять, - и девушка старалась, как можно лучше воспринять все премудрости большой политики.
   
   Два года пронеслись, как снежинки за окном, как стая стрижей в летний день.
   - Райрен, ты приготовил для моего свадебного букета что-то особенное, как обещал?
   - Ваше высочество, мне удалось вывести совершенно новый сорт, из семян того цветка, что Вы мне указали, взгляните же!
   И вправду не узнать находку, крупными стали сиреневые венчики, густо покрыли высокий гордый стебель, золото тычинок стало богаче и отливает оранжевым, добавилась блестящая бахрома по краям лепестков.
   - Ах, какое благородство и изысканность, ничего подобного мы никогда не видели, - наперебой заохали фрейлины.
   -А еще удалось вывести белую форму, хотите взглянуть?
   - Что ты, белый ведь символ траура.
   - Простите, Ваше высочество, белый так хорош, что я забыл об этом.
   - Ничего, не смущайся, цветок действительно достоин быть в моем свадебном букете, и ты получишь награду.
   
   Свадьба была пышной, жених самодоволен и весел, а невеста строга и холодна. Через год у молодой четы родился крепкий крикливый мальчишка, а старый король, порадовавшись объединению двух королевств и наследнику, умер, так и не успев отправиться в задуманное давным-давно путешествие на север.
   Еще два года мелькнули, не оставив значительных событий, впрочем, это и к лучшему? И каждое лето королева устраивала выставку цветов. Съезжались именитые гости, иностранные послы, министры, а иногда и государи. Среди тенистых аллей, цветников, розариев, на берегах прудов велись сложные переговоры, плелись интриги, заключались торговые сделки и выгодные браки. Роились шпионы, подобно летним пчелам, шипели советники, колдовали придворные маги, а сад хранил доверенные ему тайны.
   Дивный цветок, что украшал свадебный букет, занял свое место. Вначале ему удивлялись, а потом он стал привычным, как розы, орхидеи, лилии.
   А время идет. И вот уже не слышен во дворце громовой смех Улоса, не выедет он на охоту со своими развеселыми товарищами, а вдовствующая королева стала регентшей при малолетнем сыне.
   
   - Ваше Величество, принц Аринс вызывает беспокойство. Верные доносят - он и его ближайшие дворяне недовольны. Им кажется, что их обходят при назначении на должности и при пожаловании земель. Они хотят отделения восточного королевства. И коронации принца. Эти глупцы решились составить хартию несогласных, и все поставили подписи. Мой человек видел этот документ и запомнил все имена.
   - И что же ?
   - Подумайте, Ваше величество. Если бы не принц, у них не было бы вождя. Вы, кажется, хотели пригласить его в гости, по-родственному.
   - Так что Вы предлагаете?
   - Пока, пожалуй, ничего. Но иногда люди умирают очень вовремя. Ваш царственный супруг умер как раз тогда, когда всерьез начал рассуждать о войне с Южным королевством, к которой мы совсем не были готовы.
   - О чем это Вы, господин министр! Лошадь на охоте была чем-то испугана, сорвалась в овраг, король погиб, это прекрасно известно.
   - Есть разные способы заставить лошадь...
   - Ваши намеки не делают Вам чести. Оставьте меня.
   Зеленые бархатные занавеси сомкнулись за выходящим министром. Долго сидела королева одна, перебирала бумаги, а потом вышла в сад. Никто не мешал ей, слуги не сопровождали ее, и никто не видел, как она вошла в домик садовника.
   - Я желаю лично взглянуть, как идет подготовка к выставке цветов.
   - Конечно, конечно, Ваше величество. Мы идем сию же минуту.
   
   Королева остановилась возле мраморного лебедя, здесь лучшие белые розы.
   - Послушай, Райрен, ты немного колдун, как все вы, садовники. Тебя слушаются пчелы, жуки, жабы и ..змеи.
   - Что угодно моей королеве?
   - Через два дня приедет принц Аринс. В полдень мы пойдем почтить память его брата, нашего покойного короля. По дороге к королевской усыпальнице я остановлюсь здесь, попрошу его сорвать розу с самой нижней ветки, чтобы возложить на могилу. Змея-изумрудница ведь может прятаться в траве? Ты понял меня?
   - Да, Ваше Величество.
   - А вечером в таверне "Синий сокол" тебя будет ждать верный с золотом, экипаж для твоей семьи. Уедешь, куда захочешь. Надеюсь, твои помощники смогут без тебя заботиться о моем саде?
   - Они будут достойно служить Вам, моя королева. Прощайте.
   Долго еще Эстерис смотрела, как по дорожке уходит от нее широкоплечий, полноватый мужчина, с небольшой лысиной и блеклыми соломенными кудрями, собранными в пучок. Он не любил ее, но она верила ему больше, чем своим министрам и советникам.
   
   И все было так. Рухнул на дорожку принц Аринс, а зеленая лента исчезла среди травы. Нет спасения от яда изумрудницы. Дворяне же его, о которых доложил верный, получили кто новые должности, кто драгоценные подарки, кто - земли. Снегом падали на свежую могилу принца белые розы и гвоздики. Страх пополам с удовольствием от щедрых даров - и никто не решился не то что спросить, даже подумать: а откуда осторожная змея взялась в саду, где каждый уголок под ласковым присмотром? Не будет разделено королевство, никто не станет покушаться на права малолетнего сына Улоса.
   
   - Нет, господин первый министр, мы не можем отменить выставку цветов. Приглашен король Южного королевства. Это опасный сосед. Больше белого в букетах, меньше музыки. А цветы - не только в радости, но и в горе.
   Словно разноцветная гусеница ползет по дорожке процессия. Гордая фигура королевы впереди, рядом король Южного королевства, за ними другие иностранные гости, министры, дамы, придворные. За несколько дней переделаны клумбы. Высажены белые маргаритки, белые гвоздики. Мраморный лебедь застыл в последнем полете. Высоко держит голову королева, вся в белом. Цвет траура старит ее, и, кажется, в черных волосах забелела прядь. Но спокойно бледное лицо и не дрожит рука, указывающая на тот самый куст:
   - Взгляните - это розы сорта Улос, выведен моими садовниками в память о короле, безвременно покинувшем этот мир, да снизойдут боги к его душе.
   Процессия подвигается ближе, Эстерис протягивает руку, чтобы сорвать только что распустившуюся розу.
   В тени, среди травы - сиреневое облачко, золотые нити, законченные линии чашечек, не обремененных пышными воланами, строгость и нежность.
   - Лекаря, лекаря скорее! Королева в обмороке!
   
   
   
3. Все на борьбу с драконом

   "Все на борьбу с драконом!", здоровенная вывеска черными буквами на белом полотнище, протянутая между высоченными шестами - первое, что увидел Драй, начинающий странствующий рыцарь, когда въезжал в столицу королевства Девяти островов на невысоком, но крепком сером жеребце, купленном по случаю.
  - Да, - горделиво приосанился путешественник в седле, - не зря в отрочестве я усердно учил языки сопредельных стран, сколько братья надо мной ни смеялись. Так значит, у них тут дракон?!
   Королевство успело досадить ему паршивым мелким дождичком последнего месяца весны, рыбной вонью и промозглым ветром портового города, куда молодой человек прибыл пару дней тому назад. Впрочем, у него не было выбора. После позора на последнем турнире отец заявил: - Уезжай куда угодно, только подальше.
   Сколько ни оправдывался Драй, младший из четырех сыновей старого Арла, тот даже слушать не хотел о том, что копье переломилось оттого, что его подпилили недоброжелатели, а с коня он слетел на прошлом ристалище оттого, что...
   - Нет, нет и нет... Я, так и быть, оплачу стоимость морского путешествия. И это все.
   Пришлось отправляться. Без любимого коня, потому что ему не нашлось места на судне, без доспехов, потому что они срочно понадобились среднему брату, и с очень скромной суммой на дорогу. Но тяжкое путешествие по морю осталось позади, дождь прекратился, из маленьких садиков пригорода улыбались вымытые дождем розовые кусты, и жизнь казалась если не прекрасной, то хотя бы удивительной. Вывески, посвященные дракону, красовались везде, где только их можно было пристроить. Попадались изображения с испуганно вопящей девицей в пасти, надписи "Спасем принцессу" прямо на стенах домов, и даже особые ящики "Пожертвования на освобождение королевства от дракона". Возле храма всех богов, как положено, сидело несколько нищих, и одна из них, старая, безногая, но до крайности горластая женщина выкрикивала: - Подайте на погибель чудищу! Не для себя прошу, для спасения отечества!
   -Подумать только, нищенка, а знает такое слово - "отечество", - подивился Драй, но ничего не подал.
   - Посетите диспут: Cледует ли истребить дракона или поставить его на службу королевству, участвуют магистр монстрологии Леантиус и доктор землезнания Трагандо, - громко провозглашал тощий студиозус, потрясая медным колокольчиком.
   - Дракон! Дракон? Дракон?! - кричал, перешептывался, судачил рынок.
   В трактире тоже разговаривали только об нем.
   - Слышали, слышали, вчера он пролетел над деревней, ну той, как там ее, сожрал двух коров и крестьянина?
   - Коров ему по приказу короля исправно поставляют, что ж это он?
   - Ополчение, говорят, собирают, с вилами и рогатинами, надобно, дескать, брать числом...
   - А правда, что рыцарь (дальше шло шепотом произносимое имя) вернулся из Драконьего леса совершенно не в себе и с тех пор пьянствует у себя в замке?
   Драй сидел в средней руки трактире, где его угораздило остановится из экономии, грыз плохо прожаренную куриную ножку и слушал. Он никогда не обладал должным количеством рыцарской спеси, и с удовольствием порасспрашивал бы о драконе, но опасался, что над его не слишком правильной речью станут потешаться.
   - Да уже бы давно чудовище убили, но где его искать?
   - Где искать? - усмехнулся приземистый, с землиcтым лицом, трактирщик, - Логово, оно конечно, неизвестно где. Но Драконий лес, кто ж его не знает? Вот хоть бы я. Не раз туда cкотинку доставлял. Всего-то дня два если конным. Там бы засаду и сделать, ежели решили более чудище не прикармливать. Оно конечно, пока он крестьянскую животину жрал, то подумаешь. А теперь принцесса пропала.
   Посетители еще долго шумели, обсуждая дракона на разные лады, кое-кто нелестно отзывался о принцессе: мол, не пристало девице, хоть и ее высочеству, по охотам разъезжать, сидела бы в светлице, да дожидалась жениха, ничего и не случилось бы...
   А у рыцаря все не шли из головы слова трактирщика. Когда зал опустел, он подошел и спросил cамым вежливым тоном:
   - Господин трактирщик, а Вы и вправду бывали в Драконьем лесу?
   - Что, парень, хочешь победить дракона? А что, чужакам, бывает, везет.
   - Ну, не то чтобы, но я хотя бы поехал и произвел разведку...
   - Двадцать пять золотых, и поедем. Лошадь твоя там ни к чему, лес густой, а не то, так дракон ее съест. А на телеге за два дня доставлю.
   Двадцать пять золотых было жалко. Но отступать, показав трусость и скупость заодно, не хотелось. Пришлось трястись в телеге, питаться сухарями, пить кислое вино, потому что трактирщик не велел разводить костра, на всякий случай, а то мало ли чего, дракон все-таки.
   - Слезай, парень, приехали... Ждать тебя не досуг. Помнишь, деревеньку проезжали? Ежели дракон не съест, наймешь там кого-нибудь, чтобы обратно в столицу довезли. Возница поехал прочь, а Драй поглядел на расстилавшийся перед ним лес, на черный высокий столб, к которому, судя по слежавшемуся возле навозу, привязывали скотину, предназначенную на прокорм дракону и вошел в лес.
   Мощные перья папоротника, теньканье синички, мягкий мох, благодать. Но вскоре попался один коровий череп, другой, потом целый остов. Местами куски шкур свисали с только-только начинавших зеленеть кустов бересклета.
   - Да... не обманул трактирщик, должно быть действительно... дракон, - мурашки пробежали по спине молодого человека, но дальше никаких следов чудовища не обнаружилось. Драй прошел лес насквозь, полагаясь на солнце, которое к его удаче не застили облака. Чаща стала редеть, и вскоре взгляду открылся суховатый луг, где только-только начали расцветать одуванчики, и вдали песчаный склон холма с крупными выходами известняка. "Надо бы пойти, туда, а вдруг в этом самом склоне логово и есть", - рассудил рыцарь. Весеннее тепло размаривало, в небе вел заливистую песню жаворонок, шагалось медленно, хоть из вооружения лишь короткий меч, и вместо доспехов кожанка с железными бляхами. Драй остановился, стащил с головы шлем, намереваясь утереть пот и отхлебнуть из фляги. Огромная тень, откуда ни возьмись, легла на песчаную проплешину впереди. Не успел Драй обернуться, как рухнул от страшного удара по затылку.
   
   Очнулся рыцарь в полутемной комнатке, на узкой постели.
   - Хвала богам, очнулся! Пить не хочешь? - раздался негромкий мужской голос.
   Невысокий неопределенного возраста дядька протягивал ему кружку.
   Драй приподнялся, жадно отхлебнул студеной воды.
   - Где я? И что со мной было?
   - В гостях у меня. Не бойся, кости у тебя целы и ран нет. На солнце, должно быть, перегрелся. Тепловой удар называется. Статочное ли дело, в таком шлеме, да с теплым подшлемником по солнцу бродить.
   - Спасибо тебе, добрый человек.
   - Не за что. Оставайся, здоровье поправь, а там сообразишь, что дальше делать.
   На следующий день хозяин сам вывел гостя на улицу. Жилище оказалось подземным, оттого и полутьма, выход прямо под корнями глубокомысленного дуба, на краю леса. Увидел Драй жену хозяина и трех девчонок, две малявки совсем, а одна взрослая девушка. Но долго на улице не пробыл, все еще чувствовал нездоровье. В голове у незадачливого ловца драконов поселился постоянный мерный шум, оттого как-то почти равнодушно принималось случившееся. Большую часть дня он сидел на бревне у входа в подземелье и смотрел, как девчонки работают на огородике, как старшая несет из леса воду в деревянном ведре, видно, из родника.
   - Что, хороша дочь у меня? - спросил хозяин, который имел пренеприятную привычку появляться, будто ниоткуда. Драй смутился и ничего не ответил.
   Так прошло несколько дней. Сколько, рыцарь не считал. Какой-то несказанный покой снизошел на него, и не хотелось ни искать чудище, ни уходить. Вздыхал лес под ветром, пели по утрам птицы. Радовал каждый взгляд золотоволосой хозяйской дочки. Стал увязываться за ней к роднику, помогал нести ведра. И не раз, и не два руки их соприкасались на холодной железной ручке.
   Как-то под вечер хозяин позвал:
   - Что, парень, оклемался? Пора нам познакомиться поближе, выпьем за здоровье твое. Хозяйка принесла пиво и тихонько удалилась. А спаситель принялся расспрашивать:
   - Я сразу понял, что ты чужак, говоришь понятно, да на особинку, и одежда не по нашему обычаю. Странствующий рыцарь, значит?
   - Cтранствующий. Хотел разведать, где и как тут у вас дракон.
   - Дракон, значит...Дракон... да... Не в каждом королевстве дракон есть. У нас вот есть. А вот ты раньше с ними дело имел?
   - Что ты, хозяин, какие драконы, я и на турнирах-то еле-еле, - пиво развязало Драю язык, и он, смущаясь и спотыкаясь, поведал все свои злоключения, не исключая подпиленного копья и больной лошади, - Эх, был бы я старшим сыном, жил бы себе в замке и не помышлял ни о каких драконах.
   -Что ж, это похвально, молодой человек. В замке жить, хозяйствовать. А рыцарей-прощелыг у нас и своих довольно. На что нам еще из-за моря.
   - Так что с драконом-то? А ты сам, хоть раз его видел?
   - C драконом? Видел, а то как же... Ты человек чужой, так уж и быть расскажу. Дракон, он у нас исстари. Да как же без него? Королевство на острове, к нам доплыть непросто, да и нам на материк с большим войском не перебраться. Врагов настоящих и нет. А без врагов как? Нельзя... К примеру, неурожай, народ бунтовать примется? А тут рраз - дракон! Опасность! Бунта как ни бывало, все на борьбу... Или в казне недостача. Чудовище просыпается, требует сокровищ. На него все списать можно...
   - А принцесса?
-Да что принцесса? Cказывают, с капитаном корабля на материк сбежала. Охоту любила, выпить была не дура, а уж кавалеров у нее ... А нельзя признать, что она так-то поступила. Урон чести... И придумали, будто дракон ее сожрал. Теперь не упокоятся, пока отряд порядочный на его поимку не пошлют. Ну да мне не привыкать...
   - Кааак это ...? Почему тебе? - испуганно дернулся Драй, к этому моменту уже поднабравшийся так, что никакой страх не оторвал бы его от лавки.
   - Да вот так. Я дракон и есть. Должность мне от отца досталась. Трудная, я тебе скажу, должность. Надо глаза и уши иметь, злодействовать во время и в меру, не попадаться. Устал я. Хочу на покой. Жена ноет, мол, девку надо замуж отдавать, на людях пожить охота. Слушай, а давай ты вместо меня? Продержишься год, за тебя старшенькую отдам. Видел-видел, как ты на нее смотришь...
   Гостеприимный хозяин рассказывал что-то еще, но Драй его уже не слышал. В кувшинах, похоже, было еще что-то, кроме пива, потому что рыцарь захмелел так, что уснул прямо за столом. Проснулся он все в той же полутьме, все та же тусклая свеча горела в комнате. Жилище, судя по глумящей голову тишине, опустело. Драй с трудом встал, нашел воду в деревянной кадке, хлебнул из ковша, прошел по комнаткам, нигде не было заперто, нигде не было никого. По плотно утрамбованной земляной лестнице выбрался из подземного жилища. Тело ломило, хуже, чем после падения с лошади в прошлом году. Молодой человек потянулся, поглядел на закат:
   - Надо же, это сколько же я спал. И куда подевался хозяин с семейством?
   Чтобы хоть как-то размяться, Драй принялся махать руками, попытался пробежаться, и тело неожиданно подчинилось ему. Он побежал немного быстрее, и... захлопали могучие крылья, ветер освежил лицо. А оно уже перестало быть лицом. Молодой дракон полетел над песчаным карьером, над лугом, над драконьим лесом, в который разноцветным ручейком втекал отряд рыцарей в нарядных высоких шлемах с красными и желтыми перьями, их оруженосцев, с пиками, флагами, горнистом и барабанщиком. Жизнь начинала новый вираж.
   - И кто же все-таки стукнул меня по голове? - было последнее, что Драй смог подумать по-человечески, а дальше в его совсем-совсем не увеличившимся мозгу не осталось слов, а только образы, звуки, запахи и множество других ощущений, названия которым не нашли бы даже магистры монстрологии.


4. e-mail

   Ну, здравствуй, Серый! Помнишь еще свою школьную кличку? Теперь она тебе особенно подходит. Теперь, когда ты заражен спорами хайтеков, которые наняли тебя, чтобы освободить Землю для их грядущего захвата. Ты хорошо выполняешь их приказы... Это твоя работа: люди читают идиотские книжки в мягких обложках, лишающие их последних проблесков мысли, это по твоему наущению последние обломки былой великой культуры тонут в масс-культ-разврате, это ты создал и подкармливаешь самый страшный наркотик, который нигде не подвергается запретам - телевидение, оглупяющее, отупляющее, опошляющее все светлое и чистое, что еще сохранилось в бедных головах наших современников. Твоими трудами мы едим искусственную пищу, пьем пепси и паленую водку, твои льстивые речи сбивают с толку молодежь и превращают их серебристые ауры в черные и грязные. Это ты поднял из глубин вонючих ям человеческого подсознания культ денег, разнузданного секса, бесчувственности и бездуховности. И ты ждешь, ждешь того момента, когда благодаря глобализму, который ты и твои приспешники используете как самое изощренное орудие против всех, кто противостоит вам, все люди Земли будут одновременно читать одну книгу, смотреть одну передачу и напевать одну мелодию. Вот тогда-то и грянет великое обращение, когда люди, звери, птицы, гады и насекомые обратятся в одну слитую, серую протоплазму, которая липким слоем покроет Землю, выплескиваясь в стратосферу, пачкая ближний космос и в своем неудержимом потоке вливаясь в само Солнце. Думаешь, твои хозяева действительно дадут тебе в этот миг возможность избежать общей участи, возвысят до величайшего знания и позволят войти в контакт с их нечеловеческим разумом? Думаешь, твоя грязная работа будет оценена и вознаграждена? Ошибаешься. Не будет тебе крепких жвал, несокрушимых щупалец, не взлетишь ты над всеобщим разложением на радужных крыльях, чтобы пролететь видимую и невидимую Вселенную. Нет, ты, конечно, станешь оборотнем, ты уже сейчас оборотень, но обернешься ты, так же, как и твои жертвы, куском липкой, тупой протоплазмы, участью которой будет лишь скорая деструкция.
   Ну, что, Серый, не веришь? Выпускаешь в мир новые порождения твоего чудовищного союза, запутываешь людей в дьявольскую сеть Интернета, лишаешь их последних проблесков мысли, заставляя отдавать свою душу в погоне за паскудными наслаждениями, и надеешься, что не заплатишь за это?
   Спрашиваешь, зачем я это пишу? Я разошлю это письмо по миллионам почтовых ящиков в твоем же Интернете. Да, 95% сотрут это письмо как глупый спам, 4% сочтут его бредом сумасшедщего, но останется же еще один процент...
   Зачем я посылаю это тебе? Затем, что я еще помню, как мы с тобой сидели за одной партой, как ты давал мне списать математику, а я учил тебя курить на заднем дворе. Затем, что я еще помню, как ты был человеком.

5. Слишком легко

Почему популярны клипы? Не потому ли, что память в чем-то похожа на них? Cобытия, впечатления, а то, что между ними, стирается. Иногда слишком легко.
   
   Маленьким Тим любил рисовать. Как-то сломал любимый карандаш, с двухслойным красно-фиолетовым грифелем. Поспешил наточить сам. Кровь полилась резвой струйкой, казалось, отхватил полпальца. Но мальчик не заплакал, сунул палец в рот.
   - Прекрати, микробов в ранку занесешь,- приговаривала мать, накладывая повязку, - ну что ты побледнел, подумаешь, пустяки.
   
   Мать не любила нежничать, терпеть не могла нытья. Когда в институте со сложным и длинным названием, где она работала много лет, задерживали не без труда растягиваемую на месяц зарплату, только посмеивалась:
   - Не дрейфь, Тимофей, пробьемся. Овсянка полезнее колбасы, никогда не отравишься. И не растолстеешь, в своем танцевальном кружке всегда будешь на уровне.
   - Ну что пристал, разве у всех твоих друзей есть отцы? А не хочешь, чтобы у нас дома был такой дядька, как дворник дядя Петя?- попросту отмахивалась она от неудобного вопроса.
   Приходилось соглашаться, что да, не у всех. И дядя Петя....Пьяница, что ни выходной, у них в квартире крик, плач. Такого отца, конечно, не хотелось, и разговор угасал сам собой.
      Когда стал старше, получил другой ответ:
      - Твой отец в другом городе, женат на другой женщине, у него другие дети. И давай не будем об этом. Разве нам с тобой плохо вдвоем?
    
   Обрывки. Картинки. Фразы.
   Нет, вдвоем им не было плохо. Мать делала с ним уроки, обсуждала прочитанные книжки, старалась заманить на выступления танцевального кружка своих подруг.
   - Маша, твой мальчик - сама пластика. А какие красивые у него волосы. Почему бы тебе не отдать его в балетную школу?
    - Ну что ты, в балете мужчина должен быть большим талантом или никем. Это для женщин - кордебалет, четыре маленьких лебедя. А так - пусть танцует, он чувствует музыку, и вообще это лучше, чем все свободное время проводить у телевизора.
   Танец - это полет. Не важно, эльф ты или чертенок. И плевать, что мальчишки в классе считают это девчачьим делом.
   А потом в кружок пришел Митя. У него получалось лучше. И пропало настроение.
      
   Драка. Шестой класс. Обычное дело. Ну и что, что трое на одного? А нечего выпендриваться, подумаешь, "балерина", подумаешь, по математике лучший. Настоящая потасовка даже не успела начаться, как кулак Тима с неожиданной для всех силой впечатался в нос обидчика.
      - Ни фига себе, что это он? - обалдели нападавшие, когда Тим, который обычно не дрался и предпочитал быть сам по себе, развернулся и пошел в коридор, на ходу облизывая кровь с кулака. - Ну погоди, на следующей перемене...
   Но реванша не получилось. Пространство между последними партами и стеной - не самое удобное место, да еще полочки с цветами не слишком высоко. Одно неловкое движение и прямо на голову второгодника Витьки рухнул тяжеленный горшок с геранью. Земля попала в глаза, застряла в волосах. Ошалевший от боли в голове, оцарапанный, гроза класса отчаянно пытался проморгаться.
      - Ну что, будете еще лезть? Не знаете, что я вампир и колдун? Счас пойду медсестру приведу,- усмехнулся Тим, почему-то жалея, что на этот раз обошлось без крови.
      С того дня стоило кому-нибудь начать задирать Тима, как происходило что-нибудь несуразное и неожиданное. Ему случалось без особых усилий разбивать носы и брови, а нередко в самый критический момент рядом оказывался кто-нибудь из взрослых. Кличка "вампир" прилипла, особенно после того, как он сделал себе на новогодний карнавал соответствующий костюм. Он не обижался, прочел все книжки про вампиров, которые смог найти. А потом время драк прошло, но осталась отстраненность от товарищей.
      
   Первый курс приборостроительного института. Лес, выпивка, гитара, костер.
      - А давай всю ночь - у костра? - нежно пропела подружка.
      - Тогда надо сучьев подрубить.
      - Дай мне, я ни разу не пробовала,- Тяжелая щепка отскочила, поранила руку. Не успела девчонка пискнуть, как Тим задрал кверху рукав ее водолазки и приник губами к ране, оторвавшись только тогда, когда та дернулась и заверещала:
      - Ты что, с ума сошел, пусти сейчас же.
      - Что испугалась, у меня слюна целебная, как у собаки, дай носовой платок, перевяжу. Действительно, кровь перестала сочиться, но девушка, более из-за испуга, чем от боли, вяло поблагодарила и полезла в палатку.
      Он все сидел у затухающего костра, ощущая во рту солоноватый приятный вкус и забытую уже легкость во всем теле, как в детстве, на сцене.
      Ветер вздымал волосы, холодил лицо. Костер остался далеко внизу, а он - над лесом, над кронами берез, а вдали светят огоньки засыпающей деревни. Страха не было, лишь восторг плавного совиного полета.
      Запах плавящейся подошвы кроссовки, затухающий костер: - Нет, ну надо же, приснится же этакое.
      С девушкой после пикника как-то разладилось. Сам смеялся над собой, но мысль попробовать кровь снова и узнать, было ли - или привиделось то, что казалось теперь желаннее ласковых объятий, важнее успехов в реальных делах, становилась нестерпимой. Попробовал порезать палец и пить свою. Приятно, но никакого эффекта. Когда мать, бросившая свой институт и занимавшаяся продажей медицинского оборудования, была в очередном отъезде, решился. Поехал на ближайший вокзал, где толклись парнишки-беспризорники, и поманил одного:
      - Парень, хочешь заработать?
      - А сколько дашь?
      - А сколько возьмешь?
      Оказалось, что это проще простого. Дома накормил мальчишку магазинными пельменями.
      - Ну что, мне раздеваться или как? - спросил нагловатый паренек, который, видимо, успел пройти все стадии жизни на дне.
      - Дурак, рукав засучи, - Тим достал из аптечки иглу с трубочкой и жгут. Ухмылка погасла, как перегоревшая лампочка, видавший виды мальчишка закусил губу, и поднял глаза на сидевшего с ним рядом высокого, бледного с длинными темными волосами парня.
      - Не бойся, не зарежу, кровь нужна, для опытов, давай руку.
      Выпроводив трясущегося от ужаса беспризорника, с трудом преодолевая брезгливость, отхлебнул из стакана. Знакомый соленый вкус, к которому примешалось нечто новое, чему он не мог пока найти определения. Вышел в холодную октябрьскую ночь. И были крыши домов, видимые сверху, залитые мелкими цветными огнями трассы, холодный ветер, трепавший волосы и забиравшийся под свитер. Дома, в тепле, немного придя в себя, понял: просто крови мало, нужно, чтобы жертва боялась, хотя бы немного.
      И все тянуло, тянуло повторить это. Стал часто бывать на вокзале, иногда, когда мать бывала дома, брал кровь прямо в глухих дворах, всегда давал деньги. Беспризорники запомнили его, дали кличку "доктор" и подходили сами. Без их страха не стало полета.
      
      -Ну что ж, опять йогурты и чипсы, - кривился он, провожая мать в очередную поездку перед самым праздником, немного жалея о том, что в последнее время они с ней стали дальше друг от друга, наверное, из-за ее разъездов или оттого, что вырос и заимел явно нездоровые пристрастия.
   
      На предновогодней вечеринке на фирме, где Тим занимался ремонтом компьютеров и отладкой программ, танцевать не тянуло. Было что-то досадное в том, чтобы, забыв о волшебстве детского танца на сцене, извиваться под грохочущую музыку.
      В холле возле пластмассовой пальмы устроились две девушки. Лицо одной из них, незнакомой, в красной блузке, под цвет румянца, светилось такой бесхитростной радостью, что захотелось замедлить шаг.
      - Тим, иди к нам. Ира хочет с тобой познакомиться, говорит, что ты как раз в ее вкусе, - хихикнула вторая, из соседнего отдела, - ну я пойду пока.
   Тим еще только собирался что-то сказать, а новая знакомая уже болтала о чем-то незначащем, перешла на стихи, почему-то Омара Хайяма. Он слушал, не особенно вслушиваясь, очнулся тогда, когда девушка почти строго, но от этого еще более забавно произнесла:
      - Мы как циркуль на мягкой зеленой траве, головы у единого тулова две...
      - Надо же, она, похоже... - но почему-то эта мысль не вызывала досады, а даже как-то согревала, когда вместе вышли на улицу и расстались у метро, обменявшись номерами мобильников.
      
      После праздника, когда мать уехала в свою очередную поездку, Тим решился. Позвонил, пригласил в кино. Дома - цветы, тихая музыка, приглушенный свет, все как по книжке.
      - Слушай, - неожиданно сказала она, когда они встретились на станции метро, и глаза ее весело блеснули, - а ведь тебе не кино надо, я это отлично вижу. Но к себе не приглашаю, родители сразу начнут спрашивать, кто да что, и вообще.
      - А я сейчас один, идем?
      Тяжелые хлопья снега падали в черные лужи, он придерживал ее за талию и думал:
     -- Как добычу... Да... И так легко...
      Пока она стряхивала снег с куртки, расстегивала молнию на сапогах, он только смотрел, не решаясь помочь.
      - Ну ладно, - выдохнула она, входя в комнату, - выключай свою гуделку, и свет тоже.
      
      Потом они долго смотрели, как за окном тяжелое небо светится розовым отблеском городских огней, как подмигивают отраженным светом шары на маленькой пластиковой елке, что оставили до старого нового года.
      - Послушай, когда я тебя увидел в первый раз... У тебя было такое лицо... Как будто ты счастливая женщина. Почему? Говоришь, нет у тебя никого, и вечеринка не особенно...
      - А я секрет знаю, его еще Толстой открыл: какой час самый важный? Тот, который сейчас идет. А какой человек? Тот, с который сию минуту дело имеешь.
      - Ну ты оригиналка, Толстого помнишь, я так его со школы не открывал.
      - Ну и зря. Можешь думать, что я нарочно выпендриваюсь.
      Хотелось сказать что-то ласковое, теплое, но вместо этого он почему-то прошептал:
      - А почему у тебя грудь холодная? Замерзла?
      - Откуда я знаю, а что? В восточных гаремах это наоборот ценилось. Нет, про грудь я лучше стишок расскажу. И она по-школьному громко продекламировала:
      -Что же это, скажите мне люди?
      Я ему отдалась в тишине,
      А он взял мои белые груди
      И узлом завязал на спине.
      Тим хохотал так, как не приходилось уже давно:
     -- Ну ты даешь, тебя и развлекать не надо, сама как Петросян с аншлагом.
      -Думаешь, комплимент сказал? Да я их терпеть не могу. Ладно, давай лучше оденемся и пойдем на кухню чай пить.
      - Расскажи мне что-нибудь, о себе, - попросил он, пока закипал чайник, потому что самому ничего рассказывать не хотелось.
      - И что ты хочешь услышать?
      - Ну, что угодно, про детство, про родителей...
      - Да пожалуйста, - встряхнув короткими волосами, девушка затараторила, как на собеседовании, с уморительно серьезным выражением лица:
      - Родилась в ноябре ... года, окончила, поступила, диплом инженера.... Родители - служащие...
      - Cмеешься все.
      - А что мне, хныкать? Давай расскажу, как мы в детстве летучую мышь поймали? Она раненая была.
      - Да нет, не надо, лучше про мужчин расскажи.
      - Прямо так сразу? Ладно, я сегодня веселая. Вот, никому не рассказывала. Мне 18 было, а парень старше намного, и было мне интересно, что да как, и не заметила, как привязалась к нему, а он... Надоела ему, похоже. Девчонка наивная, без перца. Да, как-то недоглядели - и аборт. Да не смотри так, дальше прикольно будет. Так вот, пошла я в больницу, хорошую, родителям сказала, что к подружке на пару дней еду, в пригород. И под наркозом снится мне, что я уже оттуда вышла и улицу перехожу, а лимузин, огромный, черный - прямо на меня. Очнулась - перед глазами часы настенные на белом кафеле.
      - Где я? - спрашиваю.
      А мне в ответ: - В операционной. Тут я от страха только что дышать не перестала: значит, действительно, ДТП, и чего у меня теперь нет - ног или рук? И говорю: А как я сюда попала? Тут уже и врачиха, и медсестра от смеха чуть не рухнули: А то она не знает, как сюда попадают... Вот как. Но я с тех пор слово себе дала - больше никогда, даже не знаю почему. Ладно, хорош у тебя чай, но я пойду, пожалуй.
      - Не останешься?
      - Нет, знаешь ли, секс и сон - смешивать два этих ремесла есть тьма охотников, я не из их числа. Cпать одна привыкла, а если вместе - всю ночь буду пялиться в потолок, как дура. И не провожай, еще метро два часа работать будет, доеду.
      Она не напрягала своими проблемами, легко откликалась на ласку, любила поболтать о самых разных вещах, не особенно заботясь о том, слушают ли ее, ничего не требовала. Но новизна утратилась, а, улегшаяся было, лихорадка вернулась.
      Пришел сырой февраль, превратил городской снег в слежавшуюся грязь.
     - А ты не позволишь мне попробовать... - осмелел как-то Тим.
     - Что ты еще выдумал, если плетки и наручники, то это не ко мне. Да ведь я посильнее тебя буду, - подозрительно заметила Ира, заметив непривычный блеск в глазах партнера.
      - Нет, я хотел бы... попробовать твою кровь.
      - Ну, уел, не зря у тебя книжками про вампиров вся полка заставлена. Давай, я донором в институте была. Крепкие парни заваливались. А мне хоть бы что. А ты не псих, случаем, не загрызешь? - хихикнула девушка, но Тим отчетливо чувствовал ее страх, и это было важнее и лучше самой крови.
      - Да, не ожидала, что меня это так заведет, - удивилась она, когда его губы оторвались от ранки. А он думал только о том, чтобы поскорее остаться одному, потому что тело уже рвалось в полет.    Выбежал вслед за ней, помахал рукой, огляделся, чтобы убедится, что во дворе никого нет...
      Скорость, упругость обжигающего холодом встречного ветра.
      Казалось, это надолго. Страх вместе с возбуждением не оставлял его подружку, когда он пил ее кровь, а руки нежно делали свое дело. Но прошло два месяца, и он услышал:
      - А знаешь, ты мне сделал подарок на день рожденья.
      - Какой подарок, день рожденья у тебя ведь в ноябре?
      - Самый лучший, который может сделать мужчина... У меня родится ребенок.
      - Да ты что, а как же родители? Ты же все про их консерватизм говорила.
      - Чепуха, мне 32 года, и я зарабатываю больше их обоих. Поворчат и даже рады будут внуку или внучке, - она говорила медленно, без обычной усмешки, а перед глазами Тима вставала картинка из сети: красивая пышнотелая женщина, с младенцем. У ребенка зеленоватая кожа, глаза черносливинами, как на рисунках уфологов, рот, полный острых игольчатых зубов. Рисунок назывался "Мадонна толерантность".
      - Да ты не думай, - слышал он сквозь одуряющее оцепенение голос своей подруги, -в жены не набиваюсь, еще не хватало, это я так, чтобы ты знал. Ну, хочешь, до утра останусь, а потом мы больше никогда не увидимся?
      - Нет, лучше я тебя провожу...
      Но они действительно больше не увиделись. Две недели у него не хватало храбрости позвонить или найти ее на работе, казалось, это станет началом каких-то обязательств. А вдруг ребенок будет - как я? Ведь не поверит, если рассказать.
   
      А потом Ира уволилась, сменила номер мобильного. И можно было положиться на волю случая, не искать, не вспоминать, не бояться. Только крови такой, чтобы с радостью и ужасом пополам, негде взять. Глухая тоска захлестывала, подобно грязному апрельскому дождю, не хотелось ничего делать, и только порывы ветра за окном давали вспомнить хоть на минуту о полете, о вкусе чего-то такого, чему он так и не нашел определения. На какое-то время жизнь замкнулась на цепочке дом-институт-работа.
   
      - Ну, мать, ты и передачи смотришь, - удивился Тим, увидев на экране блондинку в кислотной кофточке за беседой с толстой особой, которая с жаром повествовала про любовный приворот, порчу и сглаз.
      - Да я не смотрю, просто на других каналах реклама, а мне кое-что заштопать нужно, вот и сижу у телевизора, чтобы не заснуть, - мать, несмотря на свои заработки, не оставила привычную бережливость, - это смешная передача, предлагают всем, кто знает о чем-нибудь необычном, звонить, поучаствовать можно, позабавиться. Половина этих колдуний и магов просто дурака валяет на экране.
      Тим и сам удивлялся, почему эта передача и незначащий разговор с матерью не выходили из головы:
      -А ведь в детстве, когда я на сцене... Тоже было что-то подобное, избыток адреналина, наверное. А что если позвонить, вдруг пригласят на передачу? Интересно, какие ощущения будут?
      Как ни странно, его пригласили. Та самая крашеная блондинка сразу же перешла к делу:
      - Так, внешность у тебя интересная. Костюм? Кожаные штаны не пойдут, лучше что-нибудь темное, из легкой ткани, подберем. Говоришь, серебро? Прикольно будет, руки в кадре все в кольцах покажем, расскажешь о себе что-нибудь этакое, про книжки - тоже можно. А кровь из флакона будешь в кадре пить?
      После передачи ведущая была в восторге:
      - Ну, ты классный! Как двигался, будто всю жизнь перед камерой! А про кровь желанной женщины! Неужели сам придумал?
      Тим слушал и чувствовал себя как после удачного сеанса кровопийства, как иногда шутя назвал про себя свои эскапады. Хотя кровь во флаконе была неизвестно чьей и уж конечно не сохранила ни ауры страха, ни горьковатого привкуса любви.
      - Слушай, давай я тебя возьму с собой на одну вечеринку. Девчонки соберутся что надо. Самые сливки. Дочки очень даже серьезных людей. Ты им понравишься, они новенькое любят. Поехали, я на машине.
      Они отправились в загородный поселок, в дом, похожий на те, что показывают в сериалах про олигархов. Вечер слился для Тима в одну череду поцелуев, укусов, объятий, и прочего и прочего и прочего. Нет, он не перепил, но его добровольные жертвы, которые сами кидались ему на шею: - Настоящий вампир! Неужели? Да ты гонишь... А ну, укуси, а то не поверю... - были до одури пьяны, и ни одна, ни одна не испытывала страха.
      Утром очнулся на своем диване. Кто и как доставил домой, помнилось смутно. Руки, груди, губы, плечи ... одна теплая, шевелящаяся масса стояла перед глазами, будто горы разноцветных макарон. Тянущая боль в желудке, соленый вкус во рту. День провалялся, не хватало сил дойти до кухни и найти что-то подходящее в аптечке. Как кстати, что матери опять нет дома. К вечеру стало легче, но голова была по-прежнему как чугунная. Четко ощущалось лишь одно: утрачено то, от чего никогда бы не отказался добровольно:
      - Все. Теперь я такой же, как они. Никогда, никогда... не вернется полет. Никакая кровь. То, свое, что было доступно только мне...
      
   И...
  (1)
  Утром он кое-как собрался, написал матери записку: Уезжаю на неделю в отпуск. Позвоню. А вскоре электричка уносила его в один из районных центров, где находился известный монастырь, в котором он надеялся обрести, собственно, и сам не знал, что именно. Но что-то, хоть в чем-то отличающееся от будничного существования офисной крысы, которого он не хотел.
  (2)
   Телефон, незнакомый голос:
   - Вы Тимофей Н.? У меня к Вам интересное предложение, да, да в связи с участием в передаче, я из лаборатории расширенных возможностей человека Приходите, не пожалеете.
   
   Самый обычный офис, в подвальном помещении, только на окнах тяжелые темные занавеси, свет приглушенный и пахнет непривычно, полынью, кажется. Никаких приборов, на столе только компьютер и идиотский модный маятник - два блестящих шарика на оси, один побольше, другой поменьше. Вверх-вниз, вверх -вниз. Если на это смотреть, страх истаивает, сменяясь полусонным безразличием. А вот не буду смотреть. А в глаза сидящего напротив солидного господина, темные стекла очков, с совершенно не запоминающимся лицом и не посмотришь. Темные очки нацепил, как в третьесортном кино.
   Неприятно, и ясно, что это совсем не лаборатория, мафия какая-то или секта. Дурак, зачем пришел? И что они от меня хотят?
   -Итак, молодой человек, мы видели Вас в передаче. Вы были искренни, в отличие от многих подстав, да нас не обманешь. Надо полагать, Вы пили человеческую кровь не впервые? И она давала Вам...
   
   Сволочи, знают, хотя подумаешь, ведь нет такой статьи.
   
   - Ну пил, и что? И какую статью в УК мне можно предъявить, и какие доказательства...
   - Ну что Вы, мы пригласили Вас не того, чтобы шантажировать. Так вы не отрицаете?
   - Зачем? Я предпочел бы узнать, что вам от меня нужно.
   - Вы смелы, молодой человек и не без здравого смысла. Видите ли, мы исследуем необычные возможности человека, в том числе способность использовать нетрадиционные формы энергии для проникновения в тонкие миры.
   
   Точно. Секта. Уйти бы как-нибудь поскорее, жулики или еще того похуже. Голову заморочат, а потом... на органы разберут.
   -Ну, молодой человек, как же Вы мало верите людям! Мы не секта и не мафия. Не бойтесь, Вам ничего не грозит. Вы реально наш, не так часто встречаются истинные вампиры, способные на крови жертв собрать энергию для полета.
   
   Хех, вампиры, как в книжках. Так я и поверил... А сам-то... Кровь пил и... Думал, ты один такой?
   -Так вы -вампиры и пьете кровь?
   - Что Вы, молодой человек, пить кровь - это прошлый век. Важна не кровь, а эмоции, страх, влечение, любопытство, на худой конец. Да разве Вы сами не чувствовали? Или не случалось встречать людей, после беседы с которыми чувствуешь себя, как выжатый лимон? Эти - тоже наши, но недостаточно сильны, чтобы себя контролировать. Настоящий вампир способен так воздействовать на человека, чтобы тот, не замечая, проникался его мыслями и выполнял его планы, как свои. Вот это высший уровень. Сила, власть. Но для этого надо много учиться. У Вас есть задатки.
   - Предположим, а что я за это получу и что потребуется взамен?
   - Умный мальчик. Знает, что за все надо платить. Мы поддерживаем своих, помогаем сделать карьеру в любой сфере. У нас найдутся рычаги и свои люди. А платить... Ничего сверх обычного. Не нужно кусать лилейный девичьи шейки, убивать младенцев... Всего лишь в нужные моменты выполнять то, что необходимо. Вначале будут подсказывать, а потом будешь знать это сам.
   -А какова цель ... организации...
   - Цель? И ты еще спрашиваешь, мальчик? Какая может быть цель у организации людей, не таких как все? Только одна - власть. Что может быть более достойной игрушкой?
   - Творчество... Познание...
   - Творчество - всего лишь вид власти, посмотри сам, разве модный певец или артист не властвует над публикой? А прежде разве не называли литераторов властителями дум? А познание - это лишь инструмент.
   
   Философы, чтоб их... Откажусь? Cожрут прямо здесь?
   - Молчишь? Хочешь сказать "нет" и боишься. Зря. Мы ничего тебе не сделаем. Да и зачем? Допустим, донесешь, и кто тебе поверит? В лучшем случае, посмеются, в худшем попадешь в психушку. Иди. Вряд ли ты забудешь. Ты из тех, кому многое давалось слишком легко, кто дорожит своей особостью. А значит, наш. А пока стань настоящим профессионалом, займи хорошую должность в фирме... Мы придем к тебе в свой срок.
   
   Несколько дней Тима трепал тяжелый грипп, осложнившийся воспалением легких. А когда выздоровел, не хотелось вспоминать ни про телевидение, ни про так называемую лабораторию. Было - не было. Легко пришло, легко ушло. И пора уже в самом деле бросить всю эту чепуху, и заняться делом. Вынес в мусорку всю свою вампирскую библиотеку. Учеба наладилась, нашел работу в крупной компании. И вроде бы ничего не беспокоило, лишь иногда среди толпы встречал непривычно внимательный взгляд, и острая иголка беспричинного страха на мгновение заставляла остановиться.
   И только через три года, разглядывая корочку диплома с отличием, цветом напоминавшую запекающуюся кровь, Тим вспомнил:
   - Пока от тебя не требуется ничего. Ты должен стать настоящим профи. Когда настанет срок, мы придем.
   
   (3)
   С трудом выкарабкавшись из-под одеяла, Тимофей вышел из квартиры, поднялся на последний этаж. Как всегда, люк на чердак был открыт. Вот так у нас борются с терроризмом, - ухмыльнулся он, взбираясь по ржавой железной лестнице, чтобы отправиться в свой последний полет.


6. Успеть до костра

   Метели пронеслись над городом слишком быстро и оставили мало снега. Всего на две недели хватило зимы, и под неторопливым южным ветром и мелким нудным дождем белое стало серым, а вскоре и вовсе исчезло, оставив грязь, лужи, наполненные водой канавы. Ржавый флюгер поскрипывал на крыше ратуши, ему вторили хриплые голоса досрочно вернувшихся из теплых краев черных птиц. Часовых дел мастер Онто не без труда пробирался по улице. Сапоги протекали, в бороде блестели дождинки, и только старая, но все еще прочная и аккуратно залатанная кожаная куртка спасала от промозглой сырости. Обернувшись на непривычный и оттого показавшийся подозрительным звук, он увидел, как пара черных коней вытягивает из проулка тяжеловесный черный же экипаж. Чтобы уберечься от брызг и грязи, часовщик свернул в следующий переулок, но не мог преодолеть любопытства и остановился посмотреть. А посмотреть было на что. Хотя бы на эмблемы на дверцах экипажа. Три блестящие языка пламени струились, переливались, как настоящие. Жутко, но и глаз не оторвать, хоть понятно, что это не настоящий огонь, а не то иллюзия хитрая, не то художник великого таланта изобразил. А за экипажем... В несколько рядов по трое двигались существа в тусклых одеяниях. Именно что существа, у людей не бывает таких бесстрастных, неподвижных лиц. Живые мертвецы, коими бабки детишек пугают.
   - Да... каждый раз, как увижу их, не могу просто так идти своей дорогой. Добро бы, только страх внушали. Да нет, лица словно у мраморных статуй в заброшенном храме Cправедливости. Куда это сегодня наладилиcь? Неужели в притон старого Лине? А ведь пора, давно пора... - думал часовщик. Ему, почтенному отцу семейства, не внушало радости существование такого рода мест. Там молодые люди обоих полов курили заморские травы, от которых их посещали сперва сладкие видения, а после беспамятство. Будто описываемые в книгах живые мертвецы, они могли совершить любое преступление, лишь бы хватило сил и сообразительности. Этого последнего у травяников обычно недоставало, оттого чаще они вели себя мирно, зарабатывая на кусок хлеба и порцию дурной радости мелким воровством и продажей своих тел. Притоны, подобные этому, что находился на близлежащей улице, расплодились в столице за мутное время междуцарствия, как поганки дождливой осенью. К слову сказать, многие полагали, что поганки и служат основой пользуемых там зелий, а разговоры о заморских травах только для того, чтобы набить цену.
   Ох уж это мутное время... Чего только не навидались... Неурожай, разбойники. Когда заказы поредели, приходилось, забросив часовую мастерскую, полагаться на невеликий огород за городской стеной. Но витал над растрепанным королевством призрак свободы, когда никому не было дела до того, о чем болтает народ в тавернах, какие книги читает юношество, сколько раз на дню и кому возносят молитву обыватели.
   Когда пророк Иггларий, явившийся неизвестно откуда и силою священного огня выжигавший скверну, стал возле трона молодого короля, когда тело нетленного Гуго вынули из хрустальной пирамиды и торжественно сожгли на площади, истинные сторонники Грозного и Справедливого воспряли духом:
   - Мы восстановим дедовские обычаи! Вернем наши старые добрые нравы! Королевство станет сильным, и слово нашего короля соседи будут cнова слушать, преклонив колени, как при великом государе Комму! А заморского нам не надобно!
   Хорошо сказать, не надобно. Столько уж переняли и хорошего, и дурного! Ладно бы платье, прически, экипажи, усовершенствованные способы обработки металлов, так еще книги, а хуже всего, вольные нравы и длинные языки.
   Онто, невзирая на свое почтенное занятие и спокойный нрав, не терял почти детского любопытства ко всему новому и необычному. Он слыл книгочеем, дружил с молодыми педагогами столичного университета, не без удовольствия помогая им в изготовлении хитроумных приспособлений для опытов с электрическими разрядами и особых увеличительных стекол, сквозь которые в обычной капле из лужи можно было созерцать особых зверьков, невидимых простому глазу. Сколь ни вспоминай пословиц о карах судьбы за излишнее любопытство, а вслед процессии так и тянуло.
  "А ведь действительно, к притону...Ох.." - содрогнулся про себя Онто, но отказаться от того, чтобы посмотреть своими глазами, не смог. Устрашающая махина остановилась возле двери, на которой виднелся прикрепленный пучок тонких прутьев. Считалось, что прутья предназначены для тех, кто не вовремя приносит плату за взятые в долг радости. Дверца экипажа резко распахнулась. Не обращая внимания на грязь, решительно ступил на землю высокий господин. Голый череп, похожий на дыню, темные мешки под глазами, горевшими, как и положено у пророка, как две плошки, заправленные свежим маслом, широкий шаг, развевающийся плащ с трехлепестковым цветком. Иггларий собственной персоной. Ему не нужно было произносить пламенных речей на площадях, грозить небесными карами, довольно было нескольких резких, как дробь дятла, фраз и взгляда, который словно острый разряд молнии пробивал насквозь. И толпа замирала, и слушала, и передавала потом из уст в уста:
   - Дровами в печи будущего станут те, кто не верит в Cправедливого!
   - Мусор, скопившийся за темные годы, - в огонь очищающий!
   - Волки зла да убоятся пламени!
   "И в чем причина его силы? В том ли, что он не был связан с королевской семьей, и никто не мог сказать, что он привержен корыстолюбию или какому-либо обычному из человеческих пороков? В том ли, что люди устали от смены властителей, усобиц, неурожаев, поразивших страну в последние двадцать лет, а пророк обещал справедливость? В том ли, что по его, Игглария, наущению король казнил нескольких министров, особо отличившихся ни ниве казнокрадства?"
   Часовщик не отличался склонностью к восторженной вере. На заре юности, когда был в силе культ нетленного, посещал молитвенные собрания по обязанности, стараясь не заснуть во время нудного действа. Потом пошли годы разброда и шатаний, храмы бога Справедливости, порушенные еще при живом Гуго, кое-где восстанавливали, но вера в них еле теплилась молитвами старух и немногих искателей из молодых. Теперь же сам король, предки которого хоть и соблюдали обряды, но не слыли особенно набожными, полагая себе если уж не равными богу, то, по крайней мере, лишь на ступеньку ниже, первым протягивал руку в священный огонь, первым кланялся пророку.
   Мастер Онто смотрел, как вокруг крыльца плотно встают пророковы спутники, с блаженными лицами, взявшись за руки, молча, как стена. Взгляд каждого словно зеркало повторяет взгляд вождя. А тот рывком отворяет дверь, она, гулко хлопнув, еще вздрагивает после того, как он переступил порог. Тянется время ниточкой паутинной. Тянется... Что же будет? И вот по одному, выходят из распахнутой двери, в лохмотьях, и в нарядной одежде, простолюдины и важные господа. Сами идут, надо же... Только лица как у мертвых. Спутники пророка расступаются, образуют круг, в нем оказываются заключены те, кто вышли из притона. Последним -сам Иггларий. Взмах руки - и огонь охватывает двухэтажный деревянный особняк.
   "А Лине!? В огне оставлен?" - тут уже Онто захотелось поскорее уйти, не видеть, не думать, хоть никогда не знался он со стариком, и не считал его ремесло подходящим. Дома хмуро сидел за столом, не очень слушая, что пытаются рассказать дети, ночью ворочался возле своей пухленькой супруги так, что она забеспокоилась, пошла в погреб за брусничным питьем. Только хлебнув кисленького, часовщик как-то утих, и заснул.
   Притоны продолжали гореть и назавтра и в следующие дни, потом дело дошло до некоторых питейных домов, где промышляли распутные девки, а свита пророка все росла. И все бы ничего, страх, говорят, лучший лекарь, если заболела душа, а не тело. И заблудшие душа не всегда попадали в огонь, большей частью пополняли черную свиту. Вот уже и отдельные отряды встали на борьбу со скверной, водительствуемые теми, что прежде прочих прибились к пророку. Мужчины ли, женщины, все становились в этом воинстве на одно лицо, в каждом можно узнать пророка. Никто из них не вернулся к семье, к обычному ремеслу. Но и в прежнюю грязь не упал никто. Росло черное воинство. И стали поговаривать, что пророк обратил свой взор на образованное сословие, где неверие в Справедливого свило змеиное гнездо, где нужно навести порядок, и не допускать...
   
   - Эх, Онто, знаешь ли ты, что завтра в университет пожалует пророк со свитою и потребует ото всех профессоров и студиозусов принятия клятвы огнем и предания огню же книг вольнодумных! - жаловался Маар, не достигший пока звания профессора, более не от недостатка усердия, а от постоянных споров и свар со старшими коллегами, - Приказано самим королем более не читать лекций о происхождении живых сущностей от движения мелких частиц неживого, но только повествовать о том, как волею Справедливого ожила земля. Что за дела? Что за дело королю до изысканий естественных? Мой же кабинет опытов приказывают закрыть, ибо я там, изучая мышц и жил движение, лягушек, кои тварями божьими почитаться должны, мучения подвергаю. А скажи, друг мой, каково можно познавать устройство живых тел без опыта? Этак можно бы и часы чинить, не разумея, как колесики вращаться должны.
   - Что ты говоришь? Неужто? Да такого даже при нетленном Гуго не было?
   - Не было, не было. Гуго, он при всех причудах своих, изыскания лекарские и о животных организмах поощрял даже, чая, что бессмертие для него откроется.
   - Что же делать теперь? И ты клятву огнем примешь?
   - Ни за что! Этим не покорюсь. Что с того, что черный из притонов и кабаков их спас? Они как были беспамятные и бесчувственные, такими и остались. А не размышляющий не есть человек, а есть зомбя... живой мертвец по-старинному, какового для любого дела использовать можно, ибо не ведает, что творит, но лишь воле хозяина подчиняется.
   - А как же быть-то?
   - Да что мне, я птица вольная. Сейчас пивко допьем, коня седлаю, да и уеду, имущества особого нет, мое богатство тут, - похлопал приятель Онто себя по затылку.
   В тревоге разошлись друзья, даже соленые блинчики, испеченные супругой часовщика, не порадовали. А через два дня на площади при большом стечении народа сожгли Маара в костре справедливом за неподобающие речи, нечестивые опыты и злостное нежелание принять раскаяние и огневую клятву. Часовщик не был в толпе, не видел, не мог... Ночью же, когда двое дочерей и сынишка уснули, подозвал супругу свою и, глядя в грустные глаза ее, говорил:
   - Знаешь ли, мать, что ныне всем приказано клятву огня принести? И храм Справедливого в положенные дни посещать?
   -Как не знать, слышала, на всех рынках только про то и говорят.
   - Так вот, завтра же мы с тобой и с детьми идем в храм, и клятву примем.
   - Я ладно, мне, женщине, покорность к лицу. То Гуго нетленный, то Справедливый бог. Да и то сказать, Справедливый был еще у наших прадедов... А вот ты как? А дети? Как им понять? Весь день плакали, мол, дядя Маар добрый был, каждую травку привечал, нас учил разным наукам, а его... А дальше что будет? Только-только после голодных и раздорных лет отдышались, так теперь костры, казни, мертвецы живые...
   - Что ж, дети не так уже малы. Я им сказку расскажу, про зайчика, что к зиме белую шкурку надевает, чтобы от лисицы спастись. Нам из страны не убежать. Надо жить здесь, вырастить детей, а справедливости не видели мы никогда, лишь попущение слабостям и порокам человеческим. Завтра же клятву примем. Надо успеть до костра.
   Они успели, и удача не отвернулась от семейства. Жили тихо, часовщик работал, по тавернам и питейным домам не ходил, болтать о высоких материях стало не с кем, доносами на соседей не промышлял. Уцелел, умер в своей постели, окруженный детьми и внуками. И огонь бестрепетно вспыхнул в каменной чаше, когда шел похоронный обряд. Разве важно огню, верят ли в его справедливость или нет? Он просто горит.

 7. Сказка о весенней невесте
   Тяжелые облака навалились на городок на изломе зимы. Сыпал сырой снег, растекаясь грязной кашей по разбухшим дорогам. На стене храма отслоилась штукатурка, обнажив красные кирпичи. Будто старая рана открылась. Ждать весны после неурожайного лета, после влажной и оттепельной зимы, когда плесень и жучки погубили не слишком обильные запасы - легко ли?
   Ингерд, зябко дернув плечами, с усилием отворил дверь, разбухшую от предвесенней сырости, вошел в полутемную, но опрятную комнатку. Кружевница, сидевшая возле самого оконца, поздоровалась, лишь на миг оторвавшись от работы:
   - Доброго дня, Ингерд, с чем пришел?
   - Доброго дня, Нель...
   - Что молчишь опять? Рассказал бы что-нибудь... Я мало куда выхожу, работы много. Мать болеет, не может плести.
   - Нель...
   - Что Нель? Шестнадцать лет уже Нель... - беззлобно отмахнулась девушка.
   - А то! - вспыхнул парень, - Ты обещала к весне дать ответ, пойдешь ли за меня!
   - Весны и не видать еще... И ничего я не обещала...
   - Я для тебя новую песню придумал...
   - Эх, Ингерд, тебе все песни... Песню не поцелуешь, песней сыт не будешь...
   - Думаешь, сын пекаря, что танцевал с тобой на празднике, будет тебе женихом? Да ему отец не позволит.
   - Злой ты сегодня... Вот стану Весенней невестой... Старухи уже приходили... Завтра решат. Шел бы ты уже, а не то мать проснется.
   Из-за занавески послышался стон, и парень, вздохнув напоследок, пошел к двери.
   "Весенней невестой... Мою Нель - весенней невестой..." - брел по раскисшей дороге молодой музыкант и только что не плакал.
   В давние годы, после долгой морозной зимы, когда голод и болезни сгубили чуть не половину жителей, в городок явился юноша. Кудри цвета спелой пшеницы, глаза, синие, как подснежники. В руке держал он ветку расцветшей вербы, на плече устроилась птица-синица, и выпевала свое "тили-тили", да так звонко, что прохожие оборачивались.
   - Я - Приносящий надежду. Где моя невеста? - cпрашивал парень. К нему вывели нарядных купеческих дочерей, красивых мастериц. Но им он лишь улыбался, прошел мимо основательных домов зажиточных горожан, хлипких лачуг бедноты и остановился у землянки, вырытой на погорелом месте. В ней ютилась бедная сирота. Эту девушку повел он прочь из городка, и там, где они проходили, вырастала трава, распускались листья на деревьях. Весна пришла в одночасье, вскоре варили первые крапивные щи и готовились сеять. С тех пор на изломе зимы выбирали Весеннюю невесту. Девушке предстояло сидеть в темной яме на хлебе и воде, пока Приносящий надежду не явит знамения. Давно не приходил он в своем первоначальном облике, но знак подавал каждую весну. Иногда это облако дивной формы вставало над храмом, будто птица, распахнувшая крылья, другой раз - радужным кругом солнце украшалось на рассвете. Тогда Весеннюю невесту выводили к людям, воздавали ей почести за стойкость и терпение, и праздновали начало весны и возрождения мира. Обычай не воспрещал этим девушкам выйти замуж, но чаще случалось так, что они уезжали из городка. Говорили, что небесный свет осеняет их, и место свое они находят в столичном храме Всетворца.
   Прошла неделя, другая, третья, четвертая... Весна все не шла, тонкий лед покрывал по ночам лужи, сыпалась с неба то снежная крупа, то липкие хлопья. В прошлые годы в это время уже принимались пахать. И знамения все не было...
   
   Ночью Ингерд с трудом сдвинул тяжелую крышку ямы.
   - Нель! Откликнись! Я принес веревочную лестницу, вылезай... Уйдем вместе в чужие края.
   Но девушка не ответила, сколько он ни звал. Спрятался он среди тяжелолапых елей возле храма и на рассвете невидимый никем заиграл на свирели. Тоской по весне, забывшей городок, тревогой за любимую полнилась песня. Храмовый служка, услышав, застыл с разинутым ртом, а, очнувшись, бросился в храм, крича во весь голос:
   - Знамение! Знамение Приносящего надежду!
   Истомленный ожиданием не менее других, священник вышел во двор и прислушался. Сквозь всхлипывание ветра и стук холодного дождя до самого сердца дотягивалась, тянула душу по ниточке незнакомая мелодия.
   - Да... это оно... Приносящий не забыл о нас!
   
   И загремел праздник. Посветлели лица. Славили Всетворца, помнящего о детях своих, воспевали посланника его - Приносящего надежду, хвалили твердость духа Весенней невесты. А она горделиво улыбалась бескровными губами, стараясь не показать, как ослабела за дни заточения.
   Теплый дождь съедал остатки снега, а на другой день ветер переменился, и на улицы блестящим потоком выплеснулось солнце. В глухом уголке кладбища, возле дряхлеющей ели хоронили девушку, которой еще вчера воздавали положенные почести. Тихое прощание, чтобы не рушить общую радость.
   Вечером Ингерд вышел из городка, вздыхала в его руках старая лютня, а там, где он проходил, первым даром весны распускались золотые корзиночки на толстых чешуйчатых ножках.
   
   
8. Башня Оракулов

   Башня оракулов возвышалась на пологом песчаном холме. Почва его отличалась такой скудостью, что даже в самые дождливые годы давала расти лишь колючкам с синеватыми стеблями и соцветиями, похожими на маленькие шишечки, зеленым кожистым розеткам молодила, да жесткой траве пырея, что способна пробиться и между камнями на городской мостовой. По весне здесь розовели мяконькие соцветия кошачьих лапок. Девушки из простонародья любили собирать эти цветы и делать, как они называли, "вечные букеты", каковые, окончательно высыхая, стояли без воды все лето, осень и зиму. Их выбрасывали в весеннее время, убирая дома к новому году, приходившему вместе с влажным ветром, черными проталинами и первой песней жаворонка.
   Время в империи ценили и умели считать. Часы, изготовленные ее ремесленниками, широко расходились по соседним странам, украшали городские ратуши севера и юга, блестели эмалью и позолотой на тонких запястьях благородных дам, обременяли карманы солидных господ. Но еще более важным полагали в государстве счет лет по сотням. Только здесь, в столице империи, - единственная в мире башня оракулов, взобравшись на верхнюю площадку которой, смельчаки раз в столетие получали и приносили людям ответ на вопрос: Что делать, чтобы мир устоял после дня перемены дат. Старинные хроники сберегли повествование о пяти таких днях. Завтра - шестой.
   В эту ночь не смыкали глаз многие: император, после трех кровопролитных войн не знавший, как свести концы с концами в опустевшей казне и набрать новое войско, первый министр, опасавшийся, что оракул раскроет его грандиозные усилия по незаконному обогащению за счет казны. Не спали молодые бесшабашные головы, представлявшие себе, как они вызовутся штурмовать "башню, устремленную в небо", почтенные дамы и юные девушки, которые боялись проспать и пропустить диковинное зрелище.
   Не спала дочь императора. Она провожала Арна, самого храброго и прославленного воина империи.
   - Моя принцесса! Завтра я принесу указание оракула его величеству! Просьба поднявшегося на башню священна, и нам будет позволено сочетаться браком.
   - Я верю в тебя, мой герой, верю... - шептала девушка, выпуская преданного поклонника, и только когда дверь закрылась, капризно дернула плечиком:
   - Ах, какой же он все-таки скучный, тяжеловесный, словно описание деяний бога Света. Даже целоваться не умеет толком, а от его объятий просто кости трещат. Ну ладно, пусть себе лезет на башню. Не справится - избавлюсь от его докучливого внимания. А если... Что ж, можно будет выйти за него замуж, все же он поприятнее принца Альганского, за которого меня прочит папенька. Тому даже на портрете не смогли придать умного выражения лица, да еще эта лошадиная нижняя челюсть...
   Размышлял Стерх, немолодой уже испытатель природы, свернувшись калачиком под пуховым одеялом:
   - А ведь удивительно, что на мою жизнь выпал день перемены столетий. Мог бы и не дожить до него. На это стоит посмотреть. Я познал многое, читая сочинения предшественников и наблюдая природу. Могу предсказать затмения наших светил, дневного и ночного, разбираюсь в целебных травах, описал, как из уродливой гусеницы появляется бабочка, и многое другое дивное и неизвестное до меня. Но гораздо большего не разумею, а про еще и еще большее - сознаю, что никогда не смогу его постичь, ибо ограничен ум мой, и несовершенны приборы. Да, не так много осталось интересного вокруг. Любовь? Та, которую я любил, давно умерла, а я не поэт, чтобы вдохновляться тенью былого. Власть? Это скучно и грязно. Новые знания? Это да, пока вкус к ним не утрачен. Пожалуй, не отказался бы присутствовать при конце света. Как утверждают хроники, он близится каждые сто лет, и только храбрецы, приносящие с башни ответ на вопрос о том, как укрепить ось мира, отдаляют этот конец еще на столетие. Лишь однажды, триста лет тому назад, император не послушался пророчеств, которые, кроме прочего, гласили, что ему следует избавиться от жены-ведьмы. Не истекло и месяца, как синее знамя цеха мусорщиков взвилось над столицей, в великой смуте погибла тогдашняя династия. Не конец мира, да... Но более императоры не решались оспаривать слова оракулов.
   . ...Несомненно, я пойду завтра к башне, и даже, чем не шутят стихии, вызовусь подняться на нее, если дойдет очередь... А почему бы и нет? Мальчишками мы не раз пробирались через полузаваленные отверстия в ее подвалы, бывали на втором этаже, но ничего не видели, кроме гроздьев летучих мышей и галочьих гнезд. Поверье гласит, что волшебство башни проявляется только в единственный день, когда одно столетие сменяет другое. Тогда снизу видно, как над верхней площадкой сгущается зеленоватое сияние. Говорят, там, наверху, можно увидеть мир таким, как он есть... Но еще никому не удавалось подняться выше второго этажа в обычные дни. Страх ли не пускает выше, как меня когда-то, или иные силы....
   
   Не спал, лежал тихонечко, закрыв глаза, юный помощник имперского писца:
   - Третьего дня солнце светило так весело, зайчики прыгали по стенам. Синичка за окном радовалась... А я сочинил свое самое лучшее стихотворение о весне. Не стыдно было бы прочесть его дочке суконщика, она улыбалась мне зимой на катке. Но... четыре грамматических ошибки в важном документе. Писец забранил меня и сказал, что терпит такое разгильдяйство только оттого, что у меня красивый почерк. А сегодня... Весь день я не мог прогнать из головы мысли об оси мира и башне... Целых десять ошибок! Прощай, прекрасное место помощника. А хорошо, что я сдержался и не сказал о том матери. Завтра вызовусь в ряды тех, кто готов подняться на башню. Если дойдет очередь - не струшу, доберусь до оракула и спасу мир. О, эта башня! Как она прекрасна в часы заката, когда рыжие блики играют на гладкой поверхности камней пятого этажа! Ее построил сам бог Света и там, наверху, куда долетают только чернокрылые стрижи, разъяснял ученикам, не людям, а воплощенным стихиям, устройство мира и учил, как следует управлять им. А после ушел в другие миры, по дорогам, которыми не дано пройти человеку. Башня же оставлена нам, чтобы каждые сто лет... О, бог Света, помоги мне, дай сил подняться на твою башню, если мне выпадет такой жребий. А если погибну, император даст моей матери пожизненное содержание, она будет гордиться мною и никогда, никогда не узнает про сегодняшний позор.
   
   Солнцем, подсохшей дорогой, пушистыми облаками и дразнящими запахами оттаявшей земли и оживающей коры деревьев, по которой потянулись первые соки, встретило утро тех кто пришел на холм в день перед сменой столетий. Весенний день согрел и государственных чиновников, и стражников, прибывших обеспечить порядок важнейшего дня столетия, и писцов, готовых записывать все, что им удастся разглядеть и понять, и горожан, пришедших подивиться зрелищу.
   - Что-то сегодня немного желающих подняться на башню... - недовольно сообщил главный распорядитель глашатаю. - Ну что ж, кто из вас первый?
   - Я, Арн, воин империи, во имя спасения мира поднимусь на башню и принесу совет оракула.
   -Слава империи! Иди!
   Пропели трубы, и Арн, в новых сияющих доспехах, со своим знаменитым мечом входит в ворота башни, которые в этот день, впервые на веку ныне живущих, открыты.
   По ровным каменным ступеням, спокойно, твердо, вверх. Света из небольших окошек довольно, чтобы видеть дорогу. Первый этаж, два бассейна с бортами зеленоватого мрамора, наполненные бурой, будто болотной водой. Между ними по узкой сколькой от сырости дорожке, вроде бы не трудно пройти. Шаг, второй - из бассейна выплескивается вода, черное склизкое щупальце хватает за ногу. Но где хлипкому чудовищу сдержать силача. Ногой отпихнуть всползающее на дорожку мешковатое тело. Плюх, и как не было ничего. Второй этаж встречает злобным клекотом летающих созданий, с кожистыми крыльями и усеянными зубами клювами, свинокрыса бросилась под ноги, юркие как ящерицы, драконидки попытались напасть сзади. Меч окрасился разноцветной кровью существ, которых до сих пор воин полагал живущими в иных землях и видел лишь на рисунках в книге "О монстрах различных, в землях иных обитающих" Что ж, бил врагов империи, не устрашусь и чудовищ... В конце зала - лестница на следующий этаж. Чудовищ становится меньше, а дальше уже нет и залов, только заворачиваются винтом обледенелые каменные ступни, ветер свистит сквозь узкие окошки. Еще осторожный шаг, еще.... В лицо воину, уже предвкушающему победу, - рваный комок мрака из провала в стене. Слепота, свист ветра.
   Вздох ужаса издала толпа. Стражники подняли на носилки изуродованный труп первого красавца империи в смятых доспехах.
   
   - Кто еще готов подняться на башню?
   -Я, Олле, из цеха писцов, во имя спасения мира...
   - Какой хорошенький... И молоденький совсем, - шепчутся девушки, глядя на бывшего младшего помощника имперского писца, - а ведь страшно ему, поди, смотри, щеки-то как разрумянились...
   - Еще бы не страшно, вон Арн, уж на что опытный воин, а его погубила башня... Смотри, смотри, идет... быстро как...
   А юноша шел и не чувствовал страха, ему повезло: не увидел, как падал с высоты Арн, не заметил жуткого оскала бронзовой головы чудовища на воротах. Спасти мир, теплый, живой, где травинки уже пробиваются к солнцу, где слагаются стихи и поются песни...
   
   Башня встретила глубокой тишиной, нарушаемой лишь редкими шорохами, шепотом, плеском воды в бассейнах. Второй этаж, бурая вода... что-то завораживающее в этом месте для юного поэта и неудавшегося писца:
   -Отдохну немного и дальше.
   Присел на мраморный бортик, погрузил пальцы в колдовскую воду... Слепые белые рыбки подплыли, щиплются, а он не замечает ни холода мрамора, ни шелеста крыльев под сводами. Вот же она, в бурой воде, та самая ось мира, о которой говорят легенды. Серая громада виднеется в глубине, где не видать дна. Ось мира должна быть в порядке, чтобы он не рухнул.
   - Посмотри, ржавчина точит сталь. Только кровью сердца можно смыть ее, кровью молодого бесстрашного сердца, - и незримая рука подала прямо в руку сияющий меч....
   Прошел час, второй, третий. Площадь заволновалась. Видно, Олле не достиг вершины. Но против правил искать нового смельчака, пока башня не отдала тело предыдущего.
   И когда распорядитель уже искал в толпе гонца, чтобы послать во дворец испросить совета, из ворот вышел юноша. Бледные щеки, веселая улыбка на губах...
   - Скажи же, о храбрец, что поведал оракул?
   Парнишка только бессмысленно улыбнулся в ответ.
   - Лекаря, лекаря скорее, башня отняла у него разум, - закричал распорядитель. Парня подхватили, повели прочь, а действо продолжилось.
   - Я, Стерх, испытатель природы, готов взойти на башню
   - Во имя мира и империи!
   - Подумать только, совсем не осталось отважных, уже и старики идут в башню, - недовольно зашелестели вокруг.
   Стерх же вошел в ворота, оставив первый страх за ними. Миновал первый и второй этажи: такие же, как и во времена детства, только летучих мышей вроде бы поменьше. На крутой лестнице стало страшновато:
   - Однако, не хватало мне, старому дурню, еще и бояться. А не попробовать ли решить в уме презабавную задачку из геометрии, что недавно получил я в письме друга моего из-за моря? Все что-то руки до нее не доходили. - В тишине и полутьме что-то очень хорошо представлялись геометрические фигуры...
   - А если мы проведем хорду... Она разделит круг на две неравные части, а потом...
   Так размышляя, добрался он до предпоследнего лестничного пролета. Никто не потревожил его, только стареющее сердце заставляло замедлять шаги и отдыхать, привалившись к холодной каменной стене. Только приходилось отвлекаться от размышлений, чтобы осторожно преодолеть места, где на ступеньках еще не стаял прозрачный лед. Пару раз поскользнувшись, Стерх забросил задачку. Вот площадка, прямо перед глазами. Пустая. Но перед ней в каменной лестнице провал. Подтянуться на руках? Поглядев в провал, покачав головой, Стерх решил для начала подумать и уселся на ступеньку. Отсюда не видно ни толпы внизу, ни императора на вороном коне, прибывшего лично удостовериться в том, что все идет как надо. Но зато видны белые облака, такие разные, как в детстве, когда случалось лежать в траве и смотреть в небо.
   - Смотри, - толкал он в бок товарища, - вот это облако - точь-в-точь наша собака, когда она чует крысу и поднимает уши.
   - А эта - вылитый дракон, что на императорском флаге.
   И показалось Стерху, что ему хорошо, как когда-то в детстве... Не хотелось уходить:
   - Мир таков, как он есть... Только мы видим его разным, в печали он кажется черным и страшным, в радости - радужным.
   Ледяной ветер сорвал шляпу, но ученый будто не заметил этого. Перед его взглядом, обращенным в темнеющее небо блеснула первая звезда. Он смотрел, но видел не привычное небо, а совсем-совсем другое:
   - Нет никакой оси мира... Наш мир - всего лишь изумрудная капля в бескрайней черной бездне. Летит вокруг белого светила, похожего на огромную шаровую молнию, и другие миры суть такие же шары, и есть и другие светила, и несть им числа.
   - А камень сделан из мелких телец, плотно сложенных вместе, в воздухе же мельтешат еще более мелкие, но более редко расположенные, сталкиваются друг с другом, разбегаются в стороны. Не зря в манускрипте Иона Светлого говорилось о мельчайших духах вещества, составляющих сущее, а я полагал это лишь аллегорией... Нет оси мира, и столетия - суть лишь человеческое, не надмировое. Дивны твои дела, о природа, и бог Света - лишь твоя часть, ибо нет света без тьмы, и нет тьмы без света. Чтобы увидеть и понять это, стоило взбираться, задыхаясь от холодного ветра, скользить по ступенькам, страшиться темных этажей. Теперь я счастлив, потому что и этого знания много, чтобы моим малым умом оценить его полностью, а ведь за гранью миров есть еще что-то...
   Поднялся Стерх, стареющий испытатель природы, в последний раз взглянул на закатное небо, содрогнулся, бросив взгляд вниз, в темный провал, и пустился в обратный путь, потрясенный и счастливый. И лишь проходя мимо двух бассейнов, вздрогнул:
   - Да, я напишу трактат о строении мира, но кто сможет понять и оценить его? Надутые глупцы из имперской академии, спорящие до хрипоты: из камня или стали ось мира? Властители, которым нужно править людьми, а до звезд и иных миров им нет дела? Бедняки, которые успевают думать лишь о куске хлеба? Разве что поэты... Они прочтут мой трактат и найдут в нем новые метафоры и сравнения. Чтобы удивлять красавиц и нежных юношей... Нет, от меня ждут слов оракула. А он ничего не сказал мне, видно, полагая, что и так дал слишком много. Этот дар - не для империи... Он уселся на бортик бассейна и на пару минут задумался.
   А внизу, у ворот башни, часы отсчитывали последние часы старого года, солнце садилось. Никто не показывался из башни, а времени до смены века оставалось всего лишь семь часов. И не послать нового смельчака, пока башня не отдала предыдущего, живым или мертвым. Стражники зажигали факелы, императору подали кресло с драконьей головой в навершии высокой спинки... Страх и беспокойство поползли по толпе, как густые вечерние тени.
   И когда уже не знали, что и делать, из черного провала ворот неспешно вышел Стерх:
   - Ваше императорское величество, милостью бога Света я вернулся из башни и принес слова оракула.
   - Слушайте все! Оракул изъявил свою волю! Да будет она исполнена, дабы мир остался несокрушимым еще на столетие! - провозгласил герольд, - Говори же, о отважнейший из мужей!
   - Оракул повелел: Уволить первого министра!
   Облегченный вздох прокатился по толпе, потому как этого сановника терпеть не могли за непомерные налоговые тяготы.
   - Заключить договор о разделении берега соленого озера с королевством Брау, и соблюдать его, дабы свары из-за соляных запасов не омрачали начало нового века. Учредить университет в двух провинциальных городах по выбору государя, учинить расследование того, как государственный совет при ... - Стерх произносил свои слова неспешно, опасаясь, что писцы при свете факелов затрудняются с записью, и его могут заставить повторить сказанное. - И последнее: под страхом смерти запретить в течение двух лет выпекать пряники.
   
   - Награду ему, награду храброму Стерху! Ура! - прокатилось по толпе.
   Королевский казначей тут же вручил утомленному ученому изрядный мешочек с золотыми монетами и приглашение на бал по случаю смены веков. Отвесив почтительнейший поклон императору, Стерх пошел прочь, желая скорее оказаться дома:
   - Однако, я неплохо придумал, про пряники. Государственные дела, договоры, все это быстро выветрится из памяти народа, а про пряники-то запомнят. А какой толк в советах оракула, если их забудут на следующий день?!

9. Еще одна история про башню

   - Проклятье, почему именно сегодня, когда так жарко и душно, почему именно я должен лезть на эту башню! - Пыхтел толстый коротконогий человечек, с трудом преодолевший очередной ряд выщербленных каменных ступеней и остановившийся на небольшой площадке, чтобы перевести дух и еще раз посокрушаться о своем положении.
   - Именно я, и именно сегодня! Как будто у императора перевелись доблестные опытные воины и отчаянные молодые дурачки! Можно подумать, что у него избыток таких ученых, как я! Я открыл два круга обращения крови, вылечил ее высочество от гнилой лихорадки, каждый год снабжаю весь двор самыми сложнейшими по трактовке предсказаниями! Уф, хорошо еще, что мне хватило ума взять с собой не дрянное пиво, а настоящее виноградное вино, разбавленное водой.
   Не без опаски выглянув в неширокое окошко, которое как нарочно оказалось на подходящем уровне, глава императорской академии, почетный ректор Cтароподградского университета, председатель вольного общества любителей астрологии и прочая и прочая, господин Артим с трудом разглядел в густеющей дымке от многочисленных в это лето лесных пожаров редкое полукольцо конных фигур отряда имперской гвардии и поодаль совсем невеликую кучку зевак.
   Отвернувшись и недовольно хмыкнув, ученый обратил еще больший поток красноречия не то просто в полутемное пространство, не то к стрижу, который пристроился возле гнезда под потолком, чтобы накормить птенцов:
   - Нет, подумать только, что за неприятное, неэстетичное место, грязь, птичий помет, мышами воняет. А кто знает, сколько еще лезть до вершины... И эти, гвардия, чтоб их... Караулят, чтоб я не выбежал слишком рано. А зрители... Зрителей совсем не осталось... Еще бы, уже пятый день... Трое воинов разбились насмерть, одна девица, которую прочили в великие подвижницы, вышла полуголой и только хихикала в ответ на расспросы, а паж Найли, известный своей склонностью везде видеть волшебство и сочинявший трогательные баллады о небесной любви, так и не вернулся. Бродит теперь здесь где-нибудь, потеряв разум.
   Господин Артим был не прочь поговорить сам с собой, особенно, если в одиночестве предавался сложным экспериментам в своей лаборатории.
   - Во-первых, это консолидирует мысли, а во-вторых, приятно беседовать с умным человеком, - не без иронии, за которой, однако, пряталось разумной величины высокое мнение о самом себе, замечал почтенный ученый, когда его заставали за этим занятием.
   Здесь, на одном из этажей башни серого камня, в одну ночь появившейся на поле за городской стеной на месте самой обычной старой ветряной мельницы, он не опасался ни императорских соглядатаев, ни постоянно склонных к подсиживанию и интриганству коллег. Чего бояться теперь, когда его восхождение вызвано банальным страхом, а возмущение порождено не столько истинным сокрушением о своей участи, сколько желанием разбавить этот самый страх деловитой суетой хотя бы в мыслях.
   - Вы, господин Артим, должны подняться на башню, выяснить, какова опасность, от нее исходящая, и какие меры следует предпринять, - приказал император. Тон его был таков, что не требовалось никаких усилий, чтобы понять, что последует в случае отказа:
   - Я чрезвычайно высоко оплачиваю труд ученых и ваш в особенности, а много ли пользы вы соизволили принести государству?
   Император слыл просвещенным монархом, немало средств жертвовал своей академии, впрочем, если сравнить эти средства с тратами на фавориток и любимый зверинец... Хотя, его отец не давал и этого.
   Артим не был храбрецом, но подвалы секретной службы, которые просматривались в перспективе при попытке отказа... Он с некоторым усилием оживил в своем воспоминании древние предания о непознаваемых сущностях, спускавшихся с небес в давние времена, чтобы направить на истинный путь заблудший род людской. Вполне сознавая, что пожил немало, подагра уже начинает давать знать, да и желудок не в порядке, постарался за ночь уговорить себя воспринять ситуацию, как некий рискованный, но в чем-то любопытный эксперимент, который, чем демоны не шутят, может ведь и завершиться благополучно? А вдруг небесные сущности были оскорблены тем, что к ним посылали грубых воинов или глуповатую восторженную девчонку? Пажа ведь никто не видел мертвым? А вдруг? Вдруг эта башня - ключ, подобный старинным пентаграммам, через которые якобы можно призывать духов или самому попасть в удивительные миры, о которых рассказывалось в запрещенном манускрипте "О множественности миров и гостях из оных"? Сам Артим в духов не верил, полагая, что это порождение фантазии невежественных людей, не способных по-настоящему изучать и ставить себе на пользу силы природы. Но иногда, в те минуты, когда ум его застревал в паутине очередной загадки, заслуженному испытателю природы казалось, что кроме точного расчета, опыта, есть еще что-то, без чего неполон мир, и все знания, которыми он владеет, сравнимы лишь с плоским рисунком в книге.
   Повздыхав и поохав еще немного, почтенный ученый продолжил подъем. Лестница становилась все круче и уже, одышка все ощутимее, но никаких монстров, готовых преградить путь, так и не появилось. Постепенно Артим стал ощущать себя почти так же, как при выполнения трудоемкого и сложного алхимического опыта, когда приходилось часами дробить руду, растирать смеси в ступке, медленно выпаривать растворы или делать что-либо столь же утомительное, но необходимое. Страх почти рассосался, оставив место привычному в последнее время размеренному усердию.
   Да, постарел Артим, а ведь когда-то в юности, каждое новое исследование казалось щелочкой в неизведанное, и билось сердце в предвкушении... Теперь не то... Накапливать данные, систематизировать знания предшественников, продвигаться по шажку... И для императора надо... вздор всякий, предсказания, положения звезд, приметы... бессмысленное и ненужное, а времени требует.
   В таких-то размышлениях, не кипятясь более, а лишь изредка экономно отхлебывая из фляги, радуясь тому, что прохлада понемногу взяла свое, глава академии поднимался все выше и выше, и, наконец, достиг последней небольшой открытой площадки. Ветра не ощущалось, в дымной мути мало что можно было разобрать, у горизонта, как приклеенный, устроился рыжий кругляш закатного солнца. И высота не казалась такой уж особенной, будто и не добирался сюда, судя по своему наилучшему времяизмерительному устройству, в академической мастерской изготовленному, около трех часов. Даже показалось на миг, что он всего-навсего наверху старой мельницы.
   - О, человек, поднявшийся на башню, готов ли ты, выслушать нас? Мы подарим тебе тайные пророчества, равным которым...
   - Этого только не хватало, - рассердился Артим, - переутомление, кровь в голову ударила. Надо постоять, подышать размеренно и пройдет. Вроде и дымом здесь поменьше пахнет.
   -О, человек, готов ли ты....
   - Ну вот, опять. Голоса слышу, как те несчастные, которым кажется, что боги сообщают им свои откровения, столь же путаные и невразумительные, как мои гороскопы. Нет, я не паж-молокосос, подумаешь, гари нанюхался, устал, так что ж теперь...
   Чуть живой ветерок шевельнул редкие седые кудри ученого, что остались от когда-то густых волос, давно погубленных ядовитыми парами в алхимической лаборатории. Академик допил последнюю порцию разбавленного вина, скептически покачал головой, еще раз огляделся и потихоньку стал спускаться с площадки.
   - Тьфу, не башня, а мираж какой-то, ни артефактов, ни красоты, обычные камни, глупые стрижи... Доложу императору, что ничего знаменательного или опасного, пусть посылает кого угодно, хоть орден кающихся, хоть школу сирот-белошвеек, хоть сам тащится вместе со всеми своими фаворитками, - представив себе, как фаворитки на узких лестницах путаются в своих широченных шуршащих юбках, наступают на подолы друг другу, Артим хихикнул, и сунув руки в карманы, продолжил осторожный спуск. Само собой, обратный путь занял намного меньше времени, вниз, да еще той же дорогой идти легче. Вскоре скрипучая деревянная дверь затворилась за главой академии, с удовольствием ощутившим под своими подошвами мягкую ровную землю. Отойдя всего на пару шагов, он оглянулся и увидел... Мельницу, ветхую, ту самую.
   Когда из густой дымки, окружавшей башню с самого начала ее появления, прямо на гвардейцев вышел глава академии, первое, что они услышали было:
  - Господа, срочно экипаж, я еду к императору. Тайна башни раскрыта, это всего лишь мираж.
  - Мираж?
  - Да, мираж, шутка природы. Моряки и купцы, что бывают в краях Востока, хорошо их знают. Иллюзия, остров или замок, которых на самом деле нет.
  - Но почему тогда погибли воины?
   - Возможно, по неосторожности, так сказать, сражаясь с миражами чудовищ. Сейчас, пожалуй, я не посоветовал бы лезть в туман, а утром вы вполне сможете убедиться, что там ничего нет, кроме старой ветряной мельницы, и провести расследование происшествия. И вообще, кто первый принес известие о башне? Надо бы разобраться. Впрочем, это уже не относится к компетенции императорской академии.
   И только, почти засыпая от усталости в удобном экипаже, Артим почувствовал, как маленьким гвоздиком свербит в голове:
   - А вдруг... Вдруг этот голос на самом деле...

10. Башня и дева


   Синяя хламида до земли, тяжелое покрывало, такого же цвета. Лицо укутано, только глаза видны, серые, будто пыль, в которую засуха превратила землю. Лик пророчицы Света дозволено являть людям лишь единожды в год, в день великого праздника Возрождения, что перед началом пахоты. А сейчас лето, сушь... недоброе время. И башня на выгоревшем под солнцем выгоне за городской стеной. Три дня тому назад не было здесь ничего. Только дурные от жары козы бродили, дощипывая последние травинки. Чтоб такое да к добру?
   Толпа расступается. Надо же, сама... Пришла, чтобы войти. Что-то будет?
   Идет неспешно, держится прямо, будто на голове кувшин незримый с влагой жизни, как при весеннем обряде.
   Прошла, прошла сквозь завесу, и не колыхнула ни разу. Дальше уже и смотреть нечего, густой туман закрывает нижние этажи башни, лишь верхние чернеют под пасмурным небом. Грозе ли быть, а как надо бы... или ветер разгонит? Только серая змейка пыли иногда взметнется под порывом ветра и осядет снова.
   
   Черные ступени, черные стены, холодно... Почему бы это? Будто не наверх, к вольному небу, а вниз, в подвал, где сырость земли и плесень? Cветильник в руке дрожит, но не гаснет.
   Не бояться, я ведь пророчица... Меня избрал бог света, тогда, когда малолетней сиротой попала в храм. Являл свой лик и свою волю. Служительницы храма, даже великие жрицы сперва сомневались, думали, блажит девчонка, а потом, когда мне дано было предвидеть победу Империи в битве на Льняном поле, утихли, признали... Бояться? Ни разу не посещали меня за мои двадцать весен нечистые мысли и соблазны! Бог Света поможет, защитит, даст силу.
   Но ступени будто и вправду ведут вниз? Или тьма морочит? И башня от тьмы? Не бояться, не бояться...
   
   - Бог Светлый, разгоняющий ночь,
   Радость дающий и тепло,
   Бог Светлый, ограничивший зло,
   Помоги, твоя верная дочь,
   Идет во имя твое во тьму,
   Cил придай сердцу и уму,
   
   - шептали губы слова личной молитвы, рука коснулась липкой от плесени стены, чтобы не поскользнуться.
   
   Действительно, вниз...Дверь, настоящая, деревянная, чуть приоткрыта... Войти или назад подниматься, так и не узнав? Войду, бог Света защитит меня, если мой путь ему неугоден, я уже давно бы изнемогла от страха или повернула назад, повинуясь его повелению.
   
   Дверь открылась мягко, словно не в подземелье, а в обители Света, где петли заботливо смазывают, дабы скрипом не оскорбить слуха богов.
   За дверью - темнота. Сделать шаг, еще.Осторожнее... Что там дальше... кости мертвых, магические ловушки... ощупью... поближе к стене... Светильник погас. Надо же, еще одна дверь. Тяжелая. Но тоже не заперта.... надо только посильнее толкнуть. Комната, теплый матовый свет, а светильника не видно. Богатое ложе у стены, и прямо напротив, спиной к двери, что мягко закрылась за гостьей, за столом мужчина. Длинные светлые волосы, разбросанные по плечам, богатый наряд.
   Он, будто почувствовав, что кто-то вошел, поднимается и оборачивается. Взгляд мягкий, ласковый, и чуть-чуть грустный. Такой взгляд она видела только раз, когда выходила замуж дальняя родственница, и довелось присутствовать при заключении брака. Так смотрел жених на невесту.
   -Это любовь, - объяснила ей после старая жрица.
  - А почему грусть?
  - Потому что любовь - дар бога Света, но таинство ее вершится в ночи, и новая жизнь зарождается во тьме женского лона. Тебе, пресветлая, это ни к чему.
  - О чем это я? Помоги мне, Свет...- шепчет девушка уже вслух и отступает назад, почти касаясь спиной двери. А молодой человек поднимается с кресла:
   - Не бойся...
   - Я - пророчица Света, мне ли бояться тебя, отродье тьмы!
   - И что, у вас все такие, не успев познакомиться, поговорить, cразу бранятся? Я ничего дурного не сделал, просто считаю тебя своей гостьей.
   
   Стало неловко, даже стыдно, и подумалось:
  -Что же это я, неучтивость не есть добродетель. Даже с заведомым врагом следует беседовать сдержанно.
   
   Настороженно подошла поближе и с достоинством села на предложенное ей место к столу. А на столе золотились яблоки, блестели краснобокие груши, синели сливы. В причудливых графинчиках плескались разноцветные напитки.
   - Отдохни, отведай плодов земли. Не бойся, я не причиню тебе вреда.
   - Кто ты?
   - Как, твой пророческий дар не дает угадать?
   - Ты.... Одно из воплощений... - охнула пророчица, пытаясь подняться.
   Хозяин башни осторожно опустил ей руку на плечо и удержал:
   - Нет, конечно, же нет. Ты ошиблась, но это неважно. Скажи лучше, зачем пришла?
   - Я пришла, потому что народ пугает неведомое, потому что должна узнать истину. Во имя Империи, потому что таков мой долг.
   - А неужели не сомневалась, хотя бы на миг, в том, что сможешь то, чего не смогли другие? Что ты избранная?
   
   Дрогнула рука. Действительно... да... было.
   - Не печалься. Это свойственно людям. Даже лучшим из них. Ты жаждешь истин для империи, а готова ли узнать истину... для себя?
   - Мне для себя ничего не надо.
   - Подожди, не спеши. Сними покрывало, все равно вижу тебя всю, но будет приятнее, и ты сможешь отведать плодов.
   
   Таким успокаивающим был голос, такой теплотой весенней, не иссушающим жаром веяло, что пророчица сняла тяжелое синее покрывало и позволила блестящим белокурым волосам рассыпаться по плечам.
   Молодой человек предлагал угощение и спрашивал, спрашивал. О детстве, о том, какие цветы ей милее, как проходят ее будни и праздники. И она, будто забыв о своей миссии, закрасневшись, рассказывала, как девчонкой вздумала полакомиться пенками с варенья, которое варили жрицы на храмовой кухне, да поспешила, боясь, что увидят, обожгла язык. Как молчала три дня, чтобы себя не выдать, потому что говорить было трудно. А старшие дивились: надо же, малолетка, а держит молчание.
  Рассказала о том, как бог Света впервые явил ей свой лик. И даже о том...
   Сладкий запах яблок, ласковые вопросы. Когда он подхватил ее на руки и понес к ложу, она уже ничего не видела, кроме обращенных к ней глаз, ничего не слышала, кроме шепота:
   - Неужели никто не говорил тебе прежде, как ты красива? Ты прекрасна, как расцветающая земля весной, как первая бабочка, что вылетела под солнце, чтобы найти на проталине золотые пуговки мать- и-мачехи.
   Свет потускнел, будто специально, чтобы не мешать.
   Никогда, никогда не думала пророчица Света, презиравшая чувственные утехи и полагавшая их радостями для неразумных, что минуты нежности возможны для нее.
   
   -Скажи, отчего ты не взял моего девства?
   - Глупая, на что мне оно? Разве ты и так не узнала радости любви во всей их красоте? Или жалеешь, что еще что-то осталось? Или кажется тебе, что я не нашел с тобой иных путей наслаждения для себя?
   -Нет... нет... - застыдилась, отодвигаясь. Но я... теперь все равно не смогу быть прежней. Зачем, зачем все это было?
   - Зачем? Cейчас я покажу тебе еще кое-что. Он поцеловал ее глаза, веки закрылись, и она увидела.
   
   Главная площадь столицы. Крики из толпы:
   - Ведут... ведут... Она чернила императрицу, уверяла, что та разоряет империю. Она говорила в храме Света крамольные речи о том, что тьма и свет лишь две половинки великого абсолюта. Это она...
   Костер загорелся ярко, огонь коснулся израненных ног. Не в силах терпеть боль, девушка хрипло вскрикнула и очнулась.
   - Что это ты показал мне...
   - Ничего удивительного, разве редко бывает так, что праведник пытается лечить людские пороки, и гибнет, не совладав с завистью и грехами. Но я покажу тебе еще что-нибудь.
   
   Легкий ветерок шевелит волосы, которые более не скрывает покрывало. Она уже не жрица, потому что у нее будет дитя. Разное говорят в храме. Одни считают это происками тьмы, другие - что согрешившую заточили бы в подземелье, если бы из самого древнего храма государства не прибыл старец, который возгласил, что она родит величайшего из пророков Света. Дитя рождается, это обычный мальчишка, крикливый, здоровый, он растет, взрослеет... Она уже старуха, а ее сын, который до этого тихо жил и учился при храме, выходит на площадь: "Мир погряз во тьме! Храмы Света слишком богаты и привязаны к земным делам, и оттого служба их не истинна! Пророчицы и жрицы интригуют при дворе, а это не подобает им. Очистим веру прадедов от свиной кожи, под которой ее прячут!" И опять ползут толки: сын ли он Света, или отродье тьмы, пришедший в мир, чтобы нарушить ровное течение времени. Мелькают лица, дни... Под синее знамя ее сына встают все новые и новые бойцы... кровь... горит столица...
   - Мне страшно... страшно... не надо! - кричит она, и нежные губы утешительно касаются ее губ.
   - Это всего лишь сон. И не самый жестокий.
   -Что может быть хуже?
   - Да все, что угодно. В этом сне ты не видела смерти сына. Подожди... посмотри еще, или боишься?
   - Нет. Но скажи, зачем ты показал мне все это?
   - Затем, что время бывает разным. То, что ты видела, было не раз, и будет вновь. Но пока пора для этого не пришла. Смотри еще.
   
   Старый пруд в королевском парке. Даже в засуху не обмелел. Зеленая лягушка устроилась на толстом побуревшем по краям листе кувшинки. Глубокий, а на дне прозрачные ключи, что питают его и летом:
   - Сюда... потому что я уже не пророчица. Потому что меня не примет храм. Потому что я предалась тьме и вкусила неподобающих наслаждений.
   
   - Ну как, понравилось в пруду? - на этот раз в глазах хозяина башни откровенная усмешка..
   - Нет, вода холодная. И ты полагаешь, что я столь малодушна, что отправлюсь кормить раков?
   - Конечно же нет, ты не только красива, но отважна, и способна видеть по-настоящему. Иначе я не смог бы показать все то, что ты достойна знать о себе. А теперь прощай.
  -Прощай. Не буду спрашивать, кто ты, потому что помню сказку о девушке и ее чудесном возлюбленном. Стоило ей узнать имя, как он превратился в солнечный зайчик и погас.
  -Надеюсь, ты сама выберешься из моего подземелья.
   
   Вверх подниматься труднее. Когда она добралась, наконец, до выхода, было такое ранее утро, что за дымкой не было видно никого, кроме королевских гвардейцев. Тихо - тихо, покрывало в руке волочится по земле, с блаженной улыбкой она прошла мимо гвардейцев. Недоуменно смотревшие на нее, они сочли, что пророчицу покинул разум, но удержать не решились.
   
   Она не вернулась в храм. Через несколько месяцев в одной из далеких от столицы деревень молодой кузнец играл свадьбу с красавицей-сиротой, которая пришла неизвестно откуда, но разумностью и добрым нравом сумела полонить его сердце:
   - А приданого мне не надобно, будто я и сам на что хошь не заработаю!