Чай

                Чай

          Маленькая однокомнатная квартира на четвертом этаже имела плохую репутацию. Как у Булгакова «нехорошая квартира». Баба Тома, соседка, немолодая уже женщина, сколько раз вызывала милицию, но представители органов правопорядка качали головами и говорили, что ничего противозаконного в том, что «молодые люди собираются пива попить дома у товарища» нет. Однако баба Тома не унималась:
–Да ведь дебоширят они там, покоя мне не дают! И такие люди к этому Косте ходят странные…
–Мы сделали им замечание, больше не будут – строго заявил молодой сержантик, порядком уставший от крикливого голоса пожилой женщины в бесформенном фланелевом халате.
         Маленькая однокомнатная квартира на четвертом этаже действительно была не самой тихой на свете. Костика все местные знали как торгаша наркотой, вернее, как «бегунка», так что жалобы бабы Томы были не безосновательны. Правда, что ходили подозрительные личности с осунувшимися лицами, худые и бледные, правда, что вся лестничная площадка усеяна была шприцами – ступить некуда, правда, что на стенах и на ступеньках виднелись непонятного происхождения кровавые пятна. Все это была правда в самых общих чертах. Впрочем, кто хоть раз бывал в такого рода квартирках, тот вспомнит эти постоянные ходки бедных нариков за дозой.             
         В основном, конечно, это молодежь. Редко наркоманы доживают даже до среднего возраста, если на игле сидят постоянно. У кого сердце при ломках допрыгается, кто руки на себя наложит, но больше, конечно, от передозы загибаются.  Добро, если ты чеки у одного продавца берешь, знаешь норму, а если у разных – грустно твое дело. Каждый продавец на свой лад ханку мешает, и какую только ерунду туда не добавляет. Не дай бог состав узнать – приснится, как Менделееву вся таблица химических элементов. У одного тебе вот столько в вену загнать в самый раз, а после покупки у другого – жмуриком станешь. Впрочем, наркоманы, как никто другой хорошо об этом знают, но рискуют. Риск – дело благородное. Когда ломает, а твой продавец цену вскинул до сизого облачка, тогда пойдешь к другому, и трясущимися руками будешь впаривать ему какую-нибудь сережку, сорванную несколько часов назад в темном переулке с мочки перепуганной до смерти дамочки. И это было постоянная картина, когда к Костику приходили, предлагали что-нибудь, и если тот говорил «не надо», начинали клянчить: «Ну, возьми, не дай подохнуть, ну, возьми, брат!». Костик привык к этому (насколько к этому можно вообще привыкнуть), хотя от каждого звонка в дверь вздрагивал и долго спрашивал «Кто?», прильнув своим большим карим глазом к мутному маленькому глазку.
         С ментами он «подружился быстро». Сами нашли его, приехали, сказали, сколько отстегнуть, чтоб жить, как законопослушному гражданину. Цена, конечно, была красивая, но Костик не спорил – всегда такой спор в убыток, а не в прибыль. Заплатил, и дело с концом.         
       Вечера Костик проводил за делом малоприятным. Включал телевизор, расстилал на столе газеты, ставил железную миску и начинал колдовать: старательно выпаривал в ацетоне из бинтика заветное вещество, за которое иные прихожане готовы были душу дьяволу продать. Вонь в доме стояла преотвратительная. Подожженная ватка, смоченная одеколоном, над которой кипятился ацетон в ложке, кадила черным едким дымом. Со слезящимися глазами Костик, как древний алхимик, работал при тусклой лампочке. Матерясь и кашляя, распахивал форточку, но это помогало мало. Казалось, даже обои пропитались уже этим удушливым запахом горелой ваты и парами ацетона. Кружилась голова, тошнило, но Костик упорно сидел на табурете, держа над огнем ложку, вдыхая дрожащий на сквозняке чернильный дым. По утрам во рту был этот привкус, словно он пил чертов ацетон бокалами. Но это все были мелочи, по сравнению с тем, какие деньги он получал.
      Сам Костик никогда на игле не сидел, хотя неоднократно пробовал и курить, и нюхать, и колоться, и колеса глотать. Себе, разумеется, все по высшей технологии делал. Но нелегкая пронесла его от того положения, когда жизнь проходит от укола до укола. То ли помогли примеры, каждый день мелькающие перед глазами, то ли просто сила воли была покрепче, чем у тех, конченых, то ли просто с умом кололся. Кто знает? Так или иначе, Костик сохранил трезвый рассудок.
         Никогда его не мучили укоры совести, никогда не задумывался он над тем, что калечит людям жизни. Когда один старый товарищ такую мысль подсказал, Костик только равнодушно пожал плечами: «Не я, так другие будут. Пока есть спрос, будет и товар». И он считал верхом милосердия продавать дурь по приемлемой цене, ниже, чем у многих других. Покупателей было больше, но и качество продукции оставляло желать лучшего. Когда ему говорили о смерти того или иного знакомого, который брал ханку у него, Костик злился: «А я тут при чем? Каши надо было в детстве жрать больше! Я не виноват, что всякие хлюпики под крышку ныряют!»
           Жил он хорошо, даже сделал ремонт в своей «пальцем ткнуть» комнтаушке. Купил новый диван, телевизор и магнитофон. Поменял обои, почерневшие от постоянных клубов выпариваемого ацетона. Теперь стены комнаты были бежевые с розовыми цветочками, а в кухне – в дельфинах и ракушках на ярко-голубом фоне. И жизнь была относительно спокойная, пока однажды вечером к нему в дверь не позвонил его давнишний клиент Вектор. Как этого высокого, худого, похожего на Кощея Бессмертного парня звать, Костик не знал. У подавляющего большинства были клички, по имени звать, считалось, чуть ли не неприлично. Вектор, не здороваясь, не переступая порога, выудил из кармана порванную серебряную цепочку и протянул ее Костику.
–Ты че, сдурел мне ее в подъезде сдавать?! – Костик больно ухватил еле держащегося на ногах парня и потянул к себе в коридор, а затем в кухню.
          За Вектором в квартиру скользнула девчонка, на которую Костик особенно не обратил внимания – ко всему уже привык.
–В комнату не заходи! – крикнул Костик из ванной – Знаю я вас…
–Да нужна мне твоя комната! – хрипло откликнулся Вектор – Ты скажи, цепочку возьмешь?
          Костик вошел на кухню, сел на высокий трехногий табурет, который тоже, кстати, кто-то когда-то ему принес за определенное количество чеков.
–Хреново ты выглядишь – начал издалека Костик, кладя локти на стол – Совсем сторчался…
–За себя переживай, за меня не надо – голос Вектора дрожал, он положил большие руки свои на колени, то переплетая, то заламывая пальцы – Берешь цепочку?
–Да мне только в задницу осталось ее затолкать! Полное ведро уже этой дряни! – в подтверждение своих слов Костик пнул стоящее под столом пятилитровое капроновое ведро, почти доверху наполненное золотыми и серебряными побрякушками.
–Ну возьми! – тупо забубнил Вектор, беспорядочно шаря взглядом по лицу своего продавца – Ну не могу, ну… Ну больше ничего…Ну возьми…
             Костик взял со стола пачку «Явы», закурил. Ему давно поднадоел этот персонаж русских сказок, чья смерть, по преданиям, хранилась в яйце. Костик хотел посмотреть вечерние новости и лечь. Вчера до утра он провозился с ханкой, и теперь голова трещала по швам.
–Ну, пожалуйста, возьми цепочку! – это сказала девочка, сидящая в углу, рядом с плитой.
         Она пришла с Вектором, и, тихая, как мышка, устроилась от глаз подальше, и Костик не заметил ее. Маленькая, светленькая, с огромными черными глазами, она напоминала удивленного совенка. Острые коленки, выглядывающие из-под шерстяной юбки, она обхватила длинными тонкими руками. На вид Костик дал бы ей лет тринадцать, но глаза смотрели не по-детски взросло, и голос был совсем не как у ребенка.
–А ты кто? Я тебя раньше не видел… – Костик бессовестно разглядывал девчонку.
– Я Вера – она откинула светлую прядь волос с бледного лба – Вера… меня так назвали мама с папой…
–Да ты розовая совсем! – Костик широко улыбнулся, выпустив через нос долгую струю дыма.
–Ну, не совсем – Вера закатала рукав зеленого свитера, показав синяки от иглы.
         Вектор глядел на них как-то обреченно. В глазах его на мгновенье мелькнуло что-то вроде ревности, похожей на боль, но глаза снова заволокло туманом, и он неожиданно громко сказал:
–Ну, тогда ее возьми, все равно ей идти некуда! – он сунул цепочку обратно в карман.
–Возьму! – неожиданно для себя сказал Костик.
      Его глаза встретились с ее темными огромными глазами, и ему стало жутко. Он резко поднялся, принес из комнаты маленький пакетик и отдал Вектору:
–Только не здесь, и вообще уйди подальше, хватит мне тут шприцами сорить!
       Вектор еще раз взглянул на Веру, часто замигал и вышел вон из квартиры. А она осталась сидеть в углу, все также обхватив руками колени. Костик, сидевший напротив, казалось, боялся смотреть на девочку. Да, конечно, отдать за нее три чека было глупо, потому что баб и без того хватало. Хотя эта и была хороша. Костику всегда нравились такого типа девчонки. И сидящая перед ним, не ходи к гадалке, безотказная, как автомат Калашникова, и кто только ей под эту серую шерстяную юбку не заглядывал, и вообще раз купил мыло, ешь мыло… Но все же что-то Костика останавливало. В горле вставал комок, когда он глядел в ее огромные, кажущиеся при вечернем свете черными, глаза. И когда он смотрел на ее маленькие руки, на бледное лицо, на совсем еще детское тело, ему хотелось обнять это существо и защитить от кого-то.
–Сколько тебе лет? –  он с трудом выдавил из себя этот вопрос
–Это, смотря что ты со мной делать хочешь – она улыбнулась, прямо глядя на него, но ответила вполне серьезно – Пятнадцать…
–А чего такая мелкая? – Костик снова закурил.
–А тебе что-то не нравится?
       Костик пожал плечами. Ему нравилось все и ничего не нравилось. Как этот ребенок мог оказаться в этой квартире? Ведь это как в песне у Дельфина «И если мы встретились, значит, ты влип, об остальном говорить не стоит». Как ее-то, эту пятнадцатилетнюю соплюху, занесло на обочину жизни? Костик впервые задавал себе такие вопросы. Откуда взялось в нем это дурацкое состраданье к незнакомой девчонке, которая с тройки на двойку перекатывалась в школе, а теперь и вовсе учебу забросила, у которой мама с папой наверняка законченные алкаши, которую только ленивый не трахал, которая сдохнет от передозы в облеванном холодном подъезде?.. Костик этого не знал, просто сдавило горло и дышать стало тяжело, и показалось, что вот-вот он заплачет.
–Хочешь чаю? – он поднялся, чтоб поставить чайник.
–Что? – она подняла глаза, в которых смутно отразилась вся комната, и губы ее вздрогнули – Что ты говоришь?
–Я предлагаю тебе чаю…
–Мне никто никогда не предлагал чаю – она поднялась из своего угла и встала рядом с Костиком – Никогда… Чай…Это хорошо, что чай…
         Костик положил ей руку на голову и взъерошил коротко остриженные светлые волосы. А она повела головою, словно котенок, и все смотрела на него, и на щеках у нее появился легкий болезненный румянец. А несколько минут спустя, они пили чай, и Костик, не зная, что еще делать, рассказывал анекдоты, старательно избегая пошлых. Он сам нервно смеялся, а она смотрела в чашку, судорожно зажатую в ладонях, молчала и даже не улыбалась. Глянув на часы, Костик сказал:
–Поздно уже, надо бы спать ложиться
        И Вера вздрогнула от этих слов, словно ей кто-то дал подзатыльник, закусила губу и вдруг выпалила, не глядя на него:
–А можно я пойду?
–В такую темень? Да и мороз на улице… – начал, было Костик, и вдруг понял – Да не бойся, не трону я тебя! Вон там у меня на диване будешь спать, а я на матрац на полу лягу…
       Она недоверчиво смотрела, глаза ее казались огромными, как у героев японских мультиков, а маленькие губы нервно вздрагивали.
–Нет, я на матрац лягу… – Вера поставила свою чашку в раковину и пошла в комнату.
        Костик пошел за ней. Спальные места он приготовил быстро. Лег на диван, а она скорчилась на матраце. Лежа в темноте, глядя в потолок, Костик вдруг вспомнил, что у Веры нет одеяла. Тихо встал, подошел к ней и укрыл ее своим. Она ровно дышала, и парень подумал, что девочка уже спит. Но она вдруг взяла его за руку:
–Мне никто никогда не предлагал чаю…– ее глаза сияли в темноте.
        Костик присел рядом и улыбнулся:
–Ну теперь буду поить тебя чаем, сколько влезет, спи давай…
–Нет, ты не понимаешь! – она все еще держала его за руку, и парень чувствовал прикосновение сухих тонких пальцев на своем запястье – Со мной вообще так никто не обращался. Меня всегда… – она замолчала и всхлипнула.
        Костик опустился на колени и прижал Веру к себе, спрятав ее лицо у себя на груди:
–Тебе плохо, наверно? Дать уколоться?..
       Она вся дрожала, доверчиво жалась к нему, пряча мокрое лицо:
–Нет, я больше…я…– рыдания душили ее – Не буду я…больше...
         Утром Костик проснулся от боли в затекшей спине спина. Он лежал на матраце, крепко обняв Веру, закутанную в одеяло. Она спала, все также уткнувшись в его футболку, лицо ее блестело от высохших слез. На сомкнутых ресницах дрожал солнечный блик, влетевший в окошко. Костик, теперь просто Костя (он точно знал, что больше никогда не позволит звать себя старым презрительным именем), осторожно поднялся с пола, оставив не проснувшуюся девочку, и пошел ставить чайник и готовить бутерброды с сыром.

22 марта 2008 года