Из цикла рассказов Армейские будни

                Устрашение неустрашимого
 
          1961 год. Выборг. Наш полк отправляют на Байконур, дабы произвели мы там боевой пуск ракеты. Байконур – огромная песочница. Песок, который всюду: в постелях, в обуви, в ушах, в местах, которые людям обычно не показывают. Барханы, меняющие свои волнообразные очертанья, напоминают медлительное, желтое горячее море. Солнце, от которого красные, обгоревшие щеки наши шелушатся. Горячий ветер сушит кожу, делая ее тонкой и болезненной. От ветра и песчинок, попадающих в глаза, постоянно наворачиваются слезы. Саксаулы как будто парят в раскаленном, постоянно колышущемся воздухе. Мы, жители средней полосы России, оказались в непривычных условиях обитания. Кроме того, в солдатиках сидел необъяснимый, интуитивный страх перед пустынными гадами. Мы панически боялись, что укусят нас какие - нибудь фаланги, скорпионы, даже черепах боялись.
        Был у нас рядовой Шабранский. Ширина его плеч равнялась холодильнику в горизонтальном положение, каждый кулак спорил размером с трехлитровым чайником, а тяжестью – с молотом. Это был самый здоровый мужик, которого я когда - либо встречал, но каждый день Шабранский начинал со вздохов и причитаний:
– Ох - хо - хох! Здоровьишко пошатнулось, ох - хо - хох!
        Хотя в каком месте оно у него пошатнулось – мы так никогда и не узнали.
        Будучи такой махиной, Шабранский никого и ничего не боялся, за исключеньем пустынных обитателей, и потому для каждого из нас, напугать его, было делом чести. Но надежды устрашить неустрашимого Геркулеса таяли, когда клал он свою огромную руку тебе на плечо и легким похлопываньем сажал в песочек.
           Служил у нас киргиз Ашим. Шабранский вел с ним дружбу, которая заключалась главным образом в шутках над киргизом.
– Ашимка, быдло ты наше… – говорил ласково здоровяк.
– Чито такая за быдла? – спрашивал маленький, щупленький  Ашим. плохо знающий русский язык.
– Быдло, Ашимка, это хороший человек означает – честно врал Шабранский, а Ашимка, заподозривший в словах его неладное, со всех ног бежал ко мне.
– Фуфулат! – кричал он, подбегая, коверкая мою фамилию Фефилатьев – Фуфулат, а чито такая за быдла?
– Это, Ашим, рабочая скотина – говорил я, не зная, почему задает мне киргиз этот вопрос.
– А! – орал Ашим, и багровея, мчался за шутливо улепетывающим от него Шабранским – Зарэжу за быдла!
           Так проходили наши солдатские будни, полные шуток соленых, как пот, которым  мы обливались под жарким, пустынным солнцем.
            Работали  мы в одной одежде, а на обед переодевались в другую. Перед тем как в столовую идти, обязательно мылись. И вот как - то, когда Шабранский, фыркая под прохладными струями душа, совершал предобеденное омовенье, Ашим сунул в нагрудный карман его гимнастерки черепашку брюшком к груди. Жалуясь на «пошатнувшееся здоровьишко», Шабранский, помывшись, одел гимнастерку и тем самым потревожил притихшую было черепашку. Пленница кармана зашевелила маленькими, крепенькими лапками. Шабранский страшно побелел.
–У - а - го - о - о! – вырвалось откуда - то из нутра его.
            Выпучив глаза, одним движеньем могучей руки своей, Шабранский сорвал с себя гимнастерку, разворотил палатку и выскочил на волю. Ашим, единственный, кто знал в точности, что же именно так напугало Геркулеса, прыснул, а остальные, поняв в чем шутка, тоже хохотали от души. Шабранский, смекнувший, что отомстил ему киргиз за «быдла», потрясая кулаками - чайниками, кинулся к Ашиму с воплем:
– Ну, Ашимка, ну догоню!
              После этого случая Шабранский на «здоровьишко» больше не жаловался, и Ашимку, ставшего всеобщим героем после устрашенья неустрашимого, быдлом больше не обзывал. Впрочем, даже шутки Шабранского над Ашимкой были добрыми. Нет среди нас ни русских, ни киргизов, ни казахов. Вокруг нас – Советский Союз и все мы – советские люди.

16 августа – 7 сентября 2006 года