Примечание автора: В оригинальном тексте для облегчения восприятия читателем пространственно-временных перемещений сюжетных линий романа был использован курсив; здесь же с данной целью использованы соответственно знаки {начало курсива} и {конец курсива}.
… и будете вы, как боги, знающие добро и зло.
Бытие, 3,5
Ад, в сущности, не то означает, что человек попал
в руки Божьи, а то, что он окончательно оставлен
в собственных руках.
Н.Бердяев. О назначении человека
Часть первая
Ад, в сущности…
1
День первый
Все началось с того, что его обидели. На работе. И дело даже не в том, что случилось это с ним впервые - увы, обижали, и не раз, причем глагол "обижали" настолько сдержан, что не отражает и десятой доли плотности злосчастий, которых ему пришлось претерпеть в своей устало прожитой жизни. Все прежние удары судьбы он подразделял на два вида: к первому он относил события, причиной которых стали (как ныне модно говорить) обстоятельства непреодолимой силы – объявленная в последний момент отмена рейса, непредвиденные хвори или другие неуправляемые явления, включая действия возможных тайных недоброжелателей, по силе и неизбежности своей сопоставимые с бессмысленной природой; ко второму - происки вполне определенных представителей рода человеческого, чьи мотивы бывали хоть и отвратительны нашему страстотерпцу, но, в общем-то, достаточно ясны. В первом случае предъявлять претензии можно было только Господу Богу, на что наш герой не осмеливался, или бездушной природе, что было так же бесперспективно, как пинать камень, о который уже споткнулся; во втором - можно было хотя бы частично успокоиться тем, что получаешь заслуженно, если сам успел кому-то досадить ранее, или пообещать себе отыграться на обидчике при первом представившемся случае и на время успокоиться.
Нынешняя обида не вполне укладывалась в рамки сложившихся схем: удар был нанесен неожиданно и точно, нанесен известной личностью, которую по ее положению на служебной лестнице можно было бы отнести и к непреодолимой силе, поэтому вынашивать мысли о возмездии было абсолютно безнадежно. Покорно принять обиду не позволяла отнюдь не гордость нашего героя, а полное непонимание причин случившегося. Желание докопаться до истины завело нашего героя в трясину сослагательного наклонения: вырываешь ногу из чавкающей вонючей жижи одного возможного исхода с тем только, чтобы мгновение спустя другая нога из трясущейся шаткости сомнения провалилась в смрадную пустоту новых надуманных предположений. В голову пришло гамлетовское "умереть, уснуть", как часто случалось в подобных случаях. Терпеть удары судьбы он, как и подавляющее большинство людей, не любил, потому решил прибегнуть к широко известному плацебо, хотя и осознавал все сопутствующие отрицательные моменты, вроде нестерпимой утренней головной боли на фоне сопутствующей ей внутренней опустошенности.
* * *
Наш герой встретился с друзьями в кафе, которое уже несколько лет бессменно служило им верой и правдой. Приемлемые цены на пиво и закуску, а так же отсутствие косых взглядов на принесенные с собой более существенные напитки высоко ценились этой компанией. Состав компании был переменным, но представители женского пола, как правило, не присутствовали - для них находились другие время и место. Стержнем компании являлся наш герой, поскольку был единственным, кто ни разу - в прошлом или настоящем – не связал свою судьбу с кем бы то ни было узами брака, законного или гражданского, а потому всегда безболезненно мог включать такие встречи в свой суточный график. Прежде у компании был и второй стержень - старый, еще со школьных времен, друг нашего героя по имени Игорь, но после рождения в его чудесным образом сохранившейся семье второго ребенка Игорь перестал появляться на встречах. Друзья восприняли все с пониманием и зла на семейного человека не держали. Удивительнее для них было то, что они перестали видеть его с нашим героем и в любое другое время, в любом другом месте. Сам наш герой от прямых ответов на вопросы друзей уходил, многозначительно пожимая плечами, а возникшие когда-то смутные слухи постепенно растворились в сутолоке повседневных проблем.
В тот памятный для нашего героя вечер собравшихся было всего четверо: сам наш герой, Сашка, его университетский друг, Олег, с которым наш герой прежде вместе работал и потому сдружился, а так же Николай, кем-то когда-то приведенный в эту компанию, да так в ней и застрявший. Освежившись кружкой пенившегося, холодного пива, мужчины немного помолчали, как водится, чтобы проститься с одолевающими их грустными мыслями (желательно) до понедельника и приступить к свободной беседе. Дело не в том, что говорить о серьезных делах считалось бестактным; скорее каждый старался воздержаться от излияния царапающих сознание гадких мелочей, приберегая целительные припарки дружеского участия для особо сложных случаев. Именно таким случаем и был, или, по крайней мере, таким казался, для нашего героя сегодняшний инцидент, случившийся на работе, но он не спешил поделиться им с друзьями, блаженно отдаваясь беседе.
Говорили Николай с Сашкой, Олег молча пил пиво, что само по себе свидетельствовало о близости обсуждаемой темы к своему неизбежному завершению.
- Как твои родственники? Уехали уже в Канаду?
- Да, на днях проводил.
- Везет же людям, - привычно вздохнул Сашка.
Он сам давно вынашивал планы эмиграции поочередно в Америку, Канаду, Австралию и Новую Зеландию, но ему всегда не хватало требуемой для такого шага суммы в твердой валюте; или в Германию и Израиль, но здесь ему не повезло с обстоятельствами рождения, а вопрос с невестами нужной национальности совершенно положительно не решался, несмотря на сашкину предприимчивость. Последняя подруга казалась абсолютно надежным вариантом, но и она перестала писать, когда оказалась с родителями по другую сторону границы; он же, по эту сторону, произносил яростные тирады в адрес почтовых служащих всех стран и с постепенно убывающей надеждой ждал желанного вызова. Сашка во всех разговорах был самым ярым сторонником рыночной экономики, вечно носился со всевозможными планами быстрого обогащения, но в каждом из этих замыслов обязательно находилось слабое звено, которое своим явным или тайным противодействием не давало сбыться сашкиной мечте. Тем не менее, приходившая на выручку природная сметка все-таки позволяла ему выбираться из постоянно возникающих проблем, извлекать из допущенных промахов необходимый опыт, и, не падая духом, приступать к разработке очередного проекта. В тот день, увидев нашего героя, он, не медля ни минуты, сообщил ему, что у него есть перспективная тема, и что надо было бы им ее хорошенько обмозговать. Наш герой, находясь, как известно, в подавленном настроении, обсуждение новой сашкиной идеи отложил на неопределенное время.
- Не вижу тут никакого везения, - заявил свое участие в общем разговоре наш герой.
Заявка была мгновенно принята.
- А что сегодня Петька не появился? Собирался же…
- Петр Владимирович сегодня заняты.
- Ты ему, что ли, работенку подбросил, чтобы самому пива больше выпить?
- Куда мне, - сказал наш герой, - это он мне теперь задания подбрасывает.
- Так в жизни и бывает. В любом случае, другу легче подчиняться, - философски вставил Сашка.
- По правде сказать, мужики, я ему сейчас не завидую. Хозяева-акционеры посадили к нему в департамент «позвоночника», то бишь сынка своего расторопного главбуха, Костю, вот Петька с ним теперь и мучается. Что бы Петька ни сделал, обо всем на самом верхнем уровне узнают, но узнают только плохое, потому что все хорошее теперь сам Константин предлагает. Петька нервничает, но сделать ничего не может, поскольку трогать Константина еще более опасно.
- Все они такие, «позвоночники».
- Это точно.
Такой поворот темы разговора был нашему герою на руку, и он не преминул им воспользоваться, в общих чертах описав, что случилось с ним сегодня на работе, и отчего он так стремился к друзьям.
Друзья, хотя в суть его переживаний и не вдавались, главное поняли, «вражину» осудили и компанию составили. Дух пьяного мужского братства, словно по мановению волшебной палочки, превратил его душевную боль в нечто отдельно от него существующее, сначала огромное, но потом начавшее быстро уменьшаться в размерах, пока не превратилось в мелкую помятую вещицу, до которой не то что слушателям, самому уже нет почти никакого дела, как часто бывает со всем сугубо личным, выставляемым по какой-то непонятной причине на всеобщее обозрение: человеческие чувства, вынесенные на ток-шоу; любовь, пропетая поп-группой; презерватив на тротуаре под окнами многоэтажного студенческого общежития, использованный и выброшенный кем-то для куража - обращаешь внимание только потому, что поверить или принять всерьез, случайно наступить или дотронуться - еще гаже.
* * *
В наше время даже самый безнадежно непродвинутый скажет, что возраст от тридцати до тридцати трех - это возраст Христа, что именно в этот период человек должен что-то сделать, как-то заявить о себе. Вероятно, так думали всегда, но каждое время очерчивало свои сияющие вершины размаха деяний и громкости заявлений. Наш герой часто задумывался о том, как формируется мнение народа об этих вершинах, потому что ссылкам средств массовой информации на результаты опросов общественного мнения не доверял, часто замечая, что интервьюируемые люди говорили именно то, в чем пару часов или дней назад их убедили те же самые средства массовой информации. Получался порочный замкнутый круг рассуждений, вроде того, что же появилось раньше - яйцо или курица. Но, как в проблеме курица-яйцо, так и в общественном мнении, должен был быть какой-то первичный толчок, а значит и субъект, который его инициировал.
Поскольку наш герой не был философом, он не мог выявить ни толчка, ни субъекта, и потому ориентировался на конечные результаты. Для того, чтобы окружающие сочли тебя преуспевающим человеком необходимо было, во-первых, иметь большие деньги (управлять крутой фирмой); во-вторых, иметь собственную квартиру (лучше несколько), а также коттедж или дачу с бассейном и теннисным кортом; в-третьих, удачно жениться (жена должна обладать как впечатляющей внешностью, так и прилагаемым к ней значительным размером состояния и незначительным - мозгов) и завести любовницу (здесь обязательным условием служит только модельная внешность); в-четвертых, наконец, иметь машину, на которой не стыдно показаться в приличном обществе.
Наш герой, подойдя к верхнему пределу возраста свершений, больших денег не скопил, но имел работу, которой мог себя (в разумных пределах) обеспечить; не приобрел ни роскошного коттеджа, ни дачи, но жил в отдельной квартире; не был женат, всегда имея, впрочем, на примете подругу, чьим присутствием можно было скрасить вечер и даже ночь; наконец, машины у него не было, но не потому, что не мог себе этого позволить, а скорее из-за полного неумения (несмотря на базовое математическое образование) обращаться с такого рода техникой. В общем, наш герой был вполне обычным гражданином страны с развивающейся рыночной экономикой, которому удалось не скатиться до просмотра содержимого чужих мусорных ящиков, но и не дорасти до презрения к ничтожным человеческим существам, единственный смысл жизни которых был в отдаче ему их жалким потом заработанных деньжонок.
Имея собственную квартиру и постоянную работу, он мог стать если не желанным, то приемлемым для большинства женщин супругом. От решительного шага его останавливал пример многих друзей, на чьих веселых свадьбах он был свидетелем или простым участником, затем с интересом наблюдал, как для них становилась праздником самая стандартная холостяцкая попойка, и слушал их грустные советы не связывать себя семейными узами, «пока не выгуляешься», советы, все чаще завершавшиеся навязчивыми просьбами дать ключи от квартиры на два-три часа (сначала он давал, но природная брезгливость к отпечаткам чужих чувств на собственных простынях и нежелание служить прачкой любвеобильных друзей сделали свое дело), а потом выслушивал бесконечные рассказы о достойных сожаления изменчивости женской натуры и недолговечности любви, постепенно переходившие в многословные и однообразные отчеты о бракоразводных процессах. Таким образом его друзья один за другим возвращались в свободное холостяцкое состояние, но уже отягощенные отрицательным опытом, которого нашему герою, предпочитавшему учиться на чужих ошибках, приобретать не хотелось.
Свободная жизнь имела и свои отрицательные стороны, которые наш герой знал и трезво оценивал, но положительных сторон было все-таки больше. Стоило только следовать некоторым общим принципам, и жизнь складывалась достаточно безпроблемно. Во-первых, он не давал женщинам, с которыми встречался, никаких обещаний после поучительного случая, когда неосторожно позволил одной из них сделать совершенно неправильные выводы о своем с ней совместном будущем. Наш герой остался тверд, но трудный месяц взаимных упреков и слезных сцен его многому научил. Во-вторых, наш герой считал необходимым в корне подавлять даже помыслы, свои и чужие, о детях. Он не то, что совсем не любил детей, но считал, что будет никудышным отцом, да и сопутствующих бесконечных хлопот опасался. Придерживался наш герой и еще одного принципа: никогда не вступать в интимные контакты с бывшими, настоящими и будущими супругами друзей. Сорвался он только один раз, о чем до сих пор жалел. Случай оказался нетипично сложным.
Дружба с Игорем, alter ego нашего героя, тянулась еще с начальных классов школы, от чего и была особенно ценной. Когда на авансцене их отношений появилась новая знакомая Игоря по имени Ольга, наш герой счел ее привлекательной, но не более того. Потом были многочисленные встречи, вечера, которые они проводили вместе, став в глазах друзей неразлучной троицей. Со временем Игорь и Ольга поженились, у них родился ребенок. Хлопоты молодой семьи изменили частоту их общения, что нашего героя не удивило. Однажды он встретил на улице Ольгу, они зашли в кафе и долго сидели, разговаривая, словно ни он, ни она никуда не спешили. Наш герой спросил об Игоре и по кратким суховатым фразам ответов Ольги понял, что их молодая семье вступила в неизбежную полосу взаимного непонимания, когда если один возгорается пламенем, то другой непременно обращается в лед, результатом чего становится теплохладная водица повседневности. В какой-то момент их разговора наш герой неожиданно для себя самого осознал, внутренне краснея от собственной наглости, что если пригласит сейчас Ольгу к себе, то она придет и долго упрямиться не станет. Спроси тогда нашего героя, почему он был в этом уверен, он не смог бы объяснить; вероятно, годы общения с женщинами развили в нем безошибочное чутье на женскую податливость. Еще труднее было понять, является ли это решимостью или слабостью Ольги, за использование которой потом придется обоим раскаиваться. Для нашего героя наступил момент, с которым каждый человек хотя бы однажды сталкивается в своей жизни: разумом он понимал, что задуманного лучше не делать, но вся остальная часть его существа была непреклонна в своей решимости неразумное совершить.
Он пригласил ее к себе - послушать ли новые записи, одолжить ли всеми обсуждаемую книгу, посмотреть ли нашумевший фильм; придуманный в тот момент повод наш герой уже не помнил, что, впрочем, и не важно, поскольку этот затерянный ныне во времени повод был для обоих только поводом, - и Ольга согласилась. Переступив порог квартиры, они без промедления и сомнения стали срывать показавшиеся обоим неуместными одежды, и наш герой с замиранием сердца подумал, что эта неудержимо надвигающаяся на них физическая близость может стать лучшим в его жизни соитием, о котором он будет вспоминать всю оставшуюся жизнь. В одном наш герой оказался прав: он успешно позабыл многие события, уместившиеся в неполные тридцать три года – хорошие и не очень хорошие, но только не то, что произошло тогда.
Весь пыл угас, лишь только они оказались в постели. Если прежде отступление было еще возможным, то первые прикосновения сделали случившиеся необратимым. Ольга замерла и с этого мгновения была практически неподвижна. Обладание ею было равносильно обладанию статуей, и нашему герою, как он ни старался, ничего изменить не удалось. Когда все кончилось, она встала, приняла душ, оделась и ушла, не сказав ни слова, лишь кивнув на прощание, а наш герой опять лег в смятую постель, еще хранившую ее запах. День перешел в вечер, вечер - в ночь, и, прежде чем наш герой заснул, он принял решение опять пригласить Ольгу к себе.
Дни, что разделили эти две встречи, запомнились нашему герою только очередным вечером, проведенным с Игорем и Ольгой. Ольга вела себя очень сдержанно, Игорь явно ни о чем не догадывался, и двусмысленность сложившейся ситуации сначала немного действовала нашему герою на нервы, но потом он понял, что складывающийся любовный треугольник приятно щекочет нервы неким подобием сюжета французских романов и даже имеет определенную возможность постепенно перерасти в m;nage ; trois.
Ольга позвонила сама, назначила встречу, пришла за две минуты до оговоренного часа и так же решительно, как и в первый раз, разделась и легла с ним. Наш герой сделал все возможное, чтобы показать себя пылким любовником. Ольга не была холодна, как прежде, но все ее движения были подчеркнуто четки и уверены, словно она приняла для себя решение и намеревалась выполнить его, чего бы ей это не стоило. У нашего героя в какой-то момент даже мелькнула мысль, что это не акт любви, как и не акт прелюбодеяния, а некий акт наказания - Ольги самой себя, его, Игоря или всех их троих вместе взятых. Ушла она опять молча.
Целую неделю наш герой ждал нового звонка, а потом стал сам набирать их номер, но к телефону подходил Игорь, и наш герой вешал трубку, зная, что определителя номера на другом конце провода нет. Лишь на третий день он услышал голос Ольги, показавшийся ему совсем чужим.
Он спросил, не может ли она прийти сегодня; Ольга ответила кратким "нет". Тот же ответ прозвучал и на предложение встретиться на следующий день или в любой другой день на текущей неделе. Наш герой подумал, что Игорь находится рядом, и оттого Ольге приходится говорить так сдержанно. Тогда он предусмотрительно позволил ей самой позвонить ему в любое время и назначить дату и час их следующей встречи. Она опять ответила односложным "нет", удивив нашего героя своей затянувшейся неподатливостью, и он слегка раздраженно осведомился, когда же все-таки они опять встретятся, на что Ольга, даже на мгновение не задумавшись, твердо сказала "никогда" и повесила трубку.
Они, конечно, еще встречались, но встречались уже только втроем, и с каждым разом их отношения становились все более официальными, пока в скором времени не иссохли до редких телефонных звонков и обмена ничего не значащей информацией.
Наш герой сначала недоумевал, в чем дело, но постепенно пришел к выводу, что Ольга его элементарно пару раз использовала по одной ей понятной, а ему – только казавшейся понятной необходимости и оставила за ненадобностью, и оттого на время даже яростно возненавидел ее, вовсе перестав им звонить. Игорь с Ольгой на это никак не прореагировали, так и не удосужившись ни разу набрать его номер. В ответ на столь явное игнорирование самого факта его существования, наш герой ощутил жгучую потребность отомстить Ольге. Долгими ночами, переходя от гадкой яви к не менее гадкому сну, он ломал голову, как больнее это сделать, не уронив при этом собственного достоинства, пока, наконец, не нашел решения, и боль обиды не отпустила его истомившегося от собственного бессилия сердце, уступив место предощущению звонкого торжества заслуженной жестокой расплаты. Теперь наш герой не спешил, выжидая, как зверь, удобного момента для нанесения ответного удара, и его терпение было вознаграждено сполна, когда он оказался на одном масштабном застолье с общим для них с Игорем знакомым по имени Гера, в несдержанности которого он был уверен. Они сидели рядом, тостов не пропускали, подбадривая друг друга, а потому быстро успели набраться. Наш герой почувствовал, что момент настал, и этак по-мужски похвастался блаженно улыбавшемуся своим мыслям Гере, как лихо пару раз трахнул Ольгу. Выражения он не выбирал, зная, что многое спишется на пьяную беседу. Гера сразу оживился, его беспричинная улыбка перелилась в пьяный хохоток, и он громче, чем следовало, выдохнул нашему герою в лицо:
- Так не от тебя ли она и беременна?…
- А кто его знает? – небрежно бросил в ответ наш герой, прежде чем до него дошел смысл сказанного, и от этого он мгновенно протрезвел.
Наш герой сначала долго упрашивал своего знакомого сохранить услышанное в тайне, потом сделал отчаянную попытку убедить в том, что сказанное – лишь неудачная скабрезная шутка, только что пришедшая ему в голову, но в ответ Гера пьяно мотал головой, многозначительно ухмылялся и подмигивал, борясь с неудержимо надвигающимся очередным приступом икоты.
На следующее утро, протискиваясь сквозь болезненный похмельный гул возвращающегося в реальность сознания, наш герой попытался успокоить себя тем, что Гера обязательно все забудет, поскольку был сильно пьян, но если нашему герою и удалось в это поверить, то лишь на короткое мгновение. Он был убежден, что ребенок - не его, так же как и в том, что совершил вчера величайшую в собственной жизни подлость, что навсегда потерял друга. Брошенная им в мир двусмысленность обрела свое собственное, уже неподвластное ему существование.
Оставалось только ждать результатов - звонка от Игоря или Ольги со справедливой вспышкой проклятий в его адрес или холодным, рвущим слух напряжением сдерживаемой ярости, но ничего подобного не последовало. Самому набрать их номер и попытаться объясниться нашему герою не хватило смелости, видимо, весь отведенный ему запас был потрачен в тот пьяный вечер. Он так и не узнал, сработал ли его злосчастный план. Со временем наш герой услышал от общих знакомых, что у Игоря с Ольгой родился второй ребенок, и что живут они, похоже, неплохо…
С Игорем и Ольгой он больше не встречался, если не брать в расчет случайных и ничего не значащих столкновений где-нибудь на улице или у общих знакомых. Они здоровались, по-американски бессодержательно улыбались друг другу и говорили только о погоде, словно у них не осталось других общих тем. Исключением была единственная встреча…
Проходя как-то мимо одной из стоящих в городском парке скамеек, наш герой с удивлением и тревогой узнал в одиноко сидящем на ней человеке своего бывшего лучшего друга. Свернуть в сторону, преданно прильнув глазами к запыленным носкам собственных ботинок, он уже не смог: Игорь поднял голову, и их глаза встретились. Нашему герою оставалось только подойти и протянуть для приветствия руку. Рукопожатие Игоря было непривычно вялым, но оно, тем не менее, все-таки было. Наш герой, немного помешкав, тоже сел на скамейку, поскольку стоять рядом было еще глупее.
Молчание затягивалось. Наш герой понимал, что ему представился уникальный случай принести свои извинения за содеянное. Он знал, как принято и должно поступать в таких случаях: пригласить друга в ресторан, изрядно вместе с ним выпить, а затем грубовато-простодушно признать собственную вину и поклясться, что никогда ничего подобного впредь не случится. При таком развитии событий нашему герою не пришлось бы ни на мгновение кривить душой: он давно осознал свою ошибку, скорее всего, в тот самый миг, когда за ним с Ольгой захлопнулась дверь его квартиры, отрезая все пути отступления. Останавливало нашего героя только то, что он не был до конца уверен, знает ли Игорь о тех злосчастных встречах: Ольга вполне могла промолчать и вычеркнуть в одностороннем порядке из собственной памяти пару малоприятных событий, убедив саму себя в том, что их и не было вовсе, а пущенная нашим героем сплетня - причудливым образом миновать Игоря, наградив того привычной судьбой всех рогоносцев. Не станет ли признание нашего героя для его старого друга полной неожиданностью, которая безжалостно нарастающей лавиной оскорбленных чувств и подтвержденных худших предположений уничтожит хрупкое семейное равновесие? Действительно, в последнее время они практически не виделись, но следует ли искать причину этому в отчаянной откровенности Ольги и уязвленной осведомленности Игоря? Семья, с самого момента своего возникновения, накладывает на человека множество забот и обязанностей, и тот, кто не намерен трусливо уклоняться от них, часто вынужден бывает изменить весь уклад своей прежней жизни, что неизбежно предполагает определенное ослабление старых дружеских связей. А что, если сам наш герой, чувствуя собственную вину, стал избегать Игоря, даже не отдавая себе в этом отчета?
- Послушай, Игорь, давно хотел сказать тебе одну вещь.
Игорь по-прежнему молчал, и по выражению лица было совершенно невозможно определить его отношение к только что услышанному многозначительному заявлению. Он не вздрогнул от предощущения давно ожидаемого удара, не смерил говорящего презрительным взглядом, заставляя умолкнуть на полуслове, не отвернулся, скрывая отблеск застарелой боли в глазах.
- Помнишь наши «звездочки»?
Игорь удивленно посмотрел на нашего героя, и тот быстро пояснил.
- Те, на бумажках, которые вручала классная.
Игорь кивнул: да, он помнил, только не понимал, какой смысл о них сейчас говорить.
Было это еще в школе, классе в четвертом. Классный руководитель, чтобы повысить успеваемость и посещаемость учеников, придумала достаточно простую, но эффективную вещь: она разработала свою «табель о рангах», определяющую соотношение хороших и плохих школьных дел и измеряющуюся в «звездочках» - бумажных квадратиках мелованной бумаги с намалеванными на них красной краской вездесущими символами. Каждому типу поощрений и взысканий соответствовало свое количество «звездочек». За хорошие успехи в учебе и достойное поведение «звездочки» выдавались, в противном случае – изымались. Так должно было продолжаться несколько месяцев, после чего подводились итоги и награждались победители. С помощью родительского комитета был создан призовой фонд из книжек, школьных принадлежностей и просто красивых безделушек. Школьник, обладавший большим количеством «звездочек», имел преимущество в выборе заслуженных наград. Процесс получения и изъятия «звездочек» увлек весь класс, что и требовалось школьному руководству.
- Помнишь, у тебя несколько «звездочек» пропало?
- Помню.
С приближением конца «звездного турнира» обладатели большего числа бумажных наград стали заранее распределять между собой призы. С высоты своего нынешнего возраста нашему герою вообще было непонятно, как такие пустяки могли владеть вниманием класса. Он забыл, какой именно приз ему хотелось получить, и кто из одноклассников шел в «звездном зачете» впереди его, но он точно помнил, что от желанной награды его отделяли всего две «звездочки».
В тот день он, вместе с кем-то из девочек, дежурил по классу. Была перемена, и все остальные ученики с громкими криками и утомляющим постоянством носились друг за другом по школе, пока они вдвоем приводили в порядок комнату. Одноклассница побежала намочить тряпку, и наш герой остался в классе совершенно один. Он как раз выравнивал лежащие на партах учебники, дневники и тетради, когда ему пришла в голову злополучная мысль. Женский туалет был совсем рядом, и времени на раздумья у него не оставалось. Наш герой проверил пару дневников сидевших перед ним и Игорем подружек-отличниц, но «звездочек» там не было, что не трудно было предположить, зная их аккуратность. Дежурная девочка могла появиться в любую минуту, как, впрочем, и любой из запыхавшихся одноклассников, поэтому наш герой открыл дневник Игоря, зная, что все полученные другом «звездочки» общей стопкой заткнуты за обложку в конце дневника, и безошибочно взял несколько «звездочек». Их оказалось три. Секунду наш герой подумал, что, может, так и лучше, все-таки с гарантией, но потом вернул лишнюю на место и положил дневник на парту. Его рука еще находилась во внутреннем кармане пиджака, когда дежурная с мокрой тряпкой в руках вернулась в класс и принялась начисто вытирать доску.
На следующий день наш герой получил долгожданный приз. Краем глаза он видел, как Игорь дважды пересчитывал свои «звездочки». Приз, который наш герой теперь даже вспомнить не мог, был в его руках. Радости – не было.
- Я взял тогда твои «звездочки».
Наш герой ожидал удивленного непонимающего взгляда, но Игорь спокойно ответил:
- Я это понял еще тогда. Но все равно, спасибо, что сказал. Как принято говорить, лучше поздно, чем никогда… Для тебя самого лучше.
Они опять помолчали; и на этот раз первым заговорил Игорь.
- Недавно я встретил Наташку. Она спрашивала о тебе, но я сказал, что мы в последнее время практически не встречаемся. У нее все нормально.
Наташка давно была запретной темой в разговорах, и то, что Игорь все-таки заговорил о ней, не могло быть случайностью, как не было случайностью и предшествующее признание нашего героя.
На этом разговор и закончился, ничего по сути не изменив в их новых отношениях.
Игорь по-прежнему не появлялся в компаниях, если там должен был появиться наш герой. Наш герой, в свою очередь, осознанно и неосознанно делал то же самое. Не было Игоря и в тот день, когда нашего героя обидели, и он встретился с друзьями в кафе…
Всякая встреча подходит к концу, и наш герой, пожав на прощание руку последнему из друзей, тоже направился домой.
* * *
Когда все идет хорошо, человек довольствуется днем настоящим; тревожить память он начинает, когда что-то в его жизни ломается, и чем серьезнее поломка, тем интенсивнее тревога, тем более глубокие пласты памяти идут в ход, словно где-то в их недрах заключено то волшебное средство, которому одному только под силу успокоить ноющую рану души. Парадокс заключается в том, что средство это найти невозможно, но сам процесс поисков, меняющий временные перспективы, варьирует резкость настройки, и яркие переливы прошлых чувств заставляют тускнеть краски нынешние. Возможно, именно потому по дороге домой наш герой стал тормошить прошлое в поисках того счастливого времени, когда средневзвешенные положительные ощущения дня, недели, месяца или года всегда превосходили отрицательные ощущения того же периода. Искать пришлось долго, пока, перешагнув бесшабашное веселье университетских лет, особо острое в предчувствии надвигающихся забот взрослой жизни, наш герой не оказался в безоблачно счастливом от увеличивающихся прорех памяти детстве. Мысленно перебирая события той поры, наш герой натолкнулся на один полузабытый эпизод.
Было ему тогда лет шесть. Как страстный поклонник всего собачьего рода, наш герой не оставлял без внимания ни одной дворняжки, и они самозабвенно платили ему тем же. Оттого вечно огрызающаяся на него овчарка из соседнего дома казалась существом инфернальным, а потому загадочным. Всем (даже нашему герою в его незначительном возрасте) было известно: врожденная беда собачьего сознания заключается в беззаветном служении человеку - как великому праведнику, так и последнему злодею, не говоря уж о промежуточной гамме характеров. Понимая, что овчарка не его ненавидит, а лишь вынужденно отражает неприязнь своих беспутных хозяев ко всему роду человеческому, наш герой, застав однажды собаку в одиночестве на цепи, бесстрашно подошел и погладил ее, и та даже вильнула хвостом в ответ. Увы, победа была совсем недолгой: вместо собаки глухо зарычал сидевший у окна и все видевший хозяин. Он, не медля ни мгновения, кинулся на двор, чтобы отомстить за нанесенную его кинологическому сознанию обиду. Прежде чем наш герой осознал, что надо быстрее уносить ноги, они уже послушно несли его прочь от соседского дома, и он скорее чувствовал, чем видел, как хозяин ему вслед спускает собаку с цепи. Слева была калитка, которая вела на улицу, направо - поворот к его дому. На долю секунды наш герой представил себя выбегающим на улицу, взывающим о помощи, представил разъяренную погоней овчарку и собственную кровь на ее клыках и, свернув направо, забежал в ближайший подъезд своего дома, захлопнул входную дверь и стал ждать тяжелых ударов лап и злобного рычания. Ждал минуту, другую, третью, но удары и рычание так и не раздались. Зато слышны стали чужие крики. Еще минут пять он не мог набраться смелости и открыть дверь. Потом, выйдя за калитку, увидел как хозяин бьет овчарку, как кричит женщина, как струится кровь по ее разорванным капроновым чулкам… Ни собаки, ни чужой женщины, которую увезла "скорая помощь", наш герой больше не видел. Ни он, ни сосед никому не сказали, кто должен был стать жертвой, представив все как трагическую случайность, но у него осталось навсегда необъяснимое ощущение, что в тот момент ему дано было осознать два возможных исхода событий и выбрать из них лучший.
- Если бы человек мог хотя бы смутно, приблизительно осознавать, куда ведут развилки принятия решений, и делать, исходя из этого, нужный выбор, насколько проще была бы жизнь, - думал наш герой, проходя мимо бэг-леди в мешковатой одежде, цвет которой было столь же сложно идентифицировать, как и возраст ее обладательницы.
Женщина вытянула вперед грязную руку, надеясь получить пачкающую карманы прохожих мелочь. Хотя наш герой обычно не подавал профессионалкам, ограничиваясь скрюченными бабушками, которых вывели на тротуар успехи доморощенного капитализма, на этот раз он, чуть помедлив с выделением нужных номиналов, отсчитал в костлявую впалость несколько монет.
- Не знаешь, о чем просишь, ну, да будь по-твоему.
Бомжи обычно его не благодарили и благ не обещали, поэтому наш герой решил, что просто ослышался. Хотел переспросить, посмотрел на женщину, но та увлеченно рассматривала полученные монетки, тихо и беззлобно матерясь.
Придя домой, наш герой попытался почитать давно начатую книгу, но строчки прыгали перед глазами, мешая вникать в смысл написанного. На недолгое время ему удавалось привести их в порядок, но стоило чуть ослабить внимание, и они вновь вырывались из-под его контроля. Тогда наш герой признал свое поражение и лег спать. Если хвори иногда его и одолевали, бессонница к их числу, несомненно, не относилась: наш герой обычно засыпал быстро, и бессмысленные сны его не тревожили.
* * *
{начало курсива}
Нестройный, утомительный хоровод блеклых красок постепенно начал терять последние остатки упорядоченности, превращаясь в бессистемные всплески обретающих сочность оттенков. Может, кто-то другой и мог, закрыв глаза, вызвать послушное воспоминание, но нашему герою обычно приходилось довольствоваться неупорядоченной гаммой цветов; при дополнительных усилиях вместо желаемых лиц возникали пародийные маски, вместо интерьера событий - подобия авангардистских декораций. Он попытался вспомнить, верил ли он в детстве, что, закрыв глаза, можно прогнать прочь одолевающие его неприятности, - и не мог, ни вспомнить, ни прогнать. Если нечто подобное и имело место в прошлом, оно давно уже было раздавлено неумолимой поступью реальности.
Сколько ему лет? Элементарный вопрос, на который с годами становится все сложнее ответить. И дело даже не в том, что скорость движения времени вовне и внутри человека различны, и оттого старик может оставаться юн душой. Нет, тут другое. Возникает ощущение, что с каждым годом время все более ускоряет свой бег: если в школе годы тянулись бесконечно долго, вмещая в себя целую пропасть событий, если в университете каждый из них вносил в жизнь важные, иногда даже кардинальные, перемены, то потом они стали будто съеживаться, заключая в себя лишь монотонность дней и смену времен года, становясь столь похожими друг на друга, что иногда, чтобы захватить прошедшее событие сачком памяти, требовался зазор в два-три года. Именно эти колебания скорости течения времени сбивают с толку: кажется, что прошел год, а предательский календарь смеется в лицо пятилетним разрывом. Теперь, заполняя какую-нибудь анкету, где спрашивается не дата рождения, а возраст, наш герой иногда искренне становился в тупик, и ему требовалось произвести необходимое математическое действие, чтобы получить правильный ответ, который всегда немного удивлял его. Казалось, совсем недавно он сам смотрел на своих нынешних ровесников, как на стариков, и вот теперь люди, которым за семьдесят, уже не кажутся ему такими старыми. В молодости человек выделяет себя из окружающего мира, для него поколения - непроходимые преграды, а иногда - причина мирового зла и источник ненависти, поскольку именно старшее поколение является хранителем традиций и катализатором запретов, накладываемых на неограниченные свободы, которые, как болотные огоньки, влекут молодых: следуя им, можно иногда добраться до сухой кочки, чтобы так навсегда и остаться на ней, презирая всех тех, кто этой вершины не достиг, но чаще путь ведет к месту, где земля окончательно уйдет из-под ног, и, прежде чем разорванным отчаянным криком ртом зачерпнуть болотной жижи, лишь мгновения будут даны, чтобы осознать абсолютную необходимость той соломинки ограничений, которая была с презрением отвергнута. С течением лет человек все сильнее связывает себя с остальным человечеством, с грустью или удивлением, наконец, осознавая, по ком же все-таки звонит треклятый колокол. Он яснее видит конфликты поколений, но они не являются для него неразрешимыми, ибо, в отличие от молодых, которые считают, что они никогда не состарятся и не станут старшим поколением, и потому не желают это поколение понимать, он уже сам является другим поколением и знает, как трудно быть молодым, но так же знает и то, что эта трудность со временем неизбежно проходит.
В общем, наш герой открыл глаза, чтобы встретить проблемы лицом к лицу. Перед ним сидела его жена, и, видимо, на ею заданный вопрос требовалось ответить. Долгие годы совместного бытия многому научили нашего героя. Он помнил, что в их жизни были разные моменты, и хорошие и плохие, как неизбежно случается во всякой семье. Дело не в самих проблемах, а в том, как их решать. Всегда легче отделить себя от другого, счесть себя оскорбленным и наполниться праведным гневом, который, хотя и может быть обоснованным, ни к какому положительному результату привести все равно не способен. В проблемах семейной жизни не бывает виновата одна сторона; лишь осознание каждым собственной роли в конфликте приводит к его разрешению. К сожалению, этот опыт дается только с годами.
Мог он прожить свою жизнь с другой женщиной?.. Интересно, где бы он был тогда? Возможно, не в этой смешной своими небольшими для нынешнего времени размерами квартире, которая давно требует ремонта, да все не находится средств, которая вызывает презрительные усмешки благополучных родственников, что куют деньги буквально из воздуха, а он каждый раз ждет зарплаты, как спасения. Вроде, и должность, которую занимает наш герой, не самая маленькая, но врожденное отсутствие предприимчивости, как в нем, так и в его жене, сводит практически на «нет» все прилагаемые усилия.
Нашему герою не удавалось понять суть возникшей проблемы. Разум, такой послушный прежде, давал сбой, вызывая разрозненные сполохи прошлых событий, одновременно не предоставляя возможности оценить их важность или причинно-следственную связь с текущим моментом.
По щекам жены текли слезы.
Возможно, многое могло быть иным в жизни нашего героя, которая, миновав свой пик, потянулась к закату. Но вот хотел ли он этого иного?…
Он подошел к жене и, чувствуя, что она сейчас не в том настроении, чтобы безоговорочно поверить в его слова, собрался уже произнести "Я по-прежнему тебя люблю", но на мгновение помедлил, понимая, "по-прежнему" будет неверным, поскольку многое в их жизни изменилось, и они уже далеко не такие, какими были когда-то давным-давно; прошедшее время оставило свой след на их лицах и душах, изменив многое в их взглядах, но оставило неизменным сердцевины их отношений, которых прежде было две, и от их столкновений трещала по швам вся внешняя оболочка, но постепенно эти удары становились реже и слабее, пока, наконец, не превратились в едва слышный стук, даже не стук, а содрогание, почти неощутимое в судорогах суеты ежедневных дел; и когда он однажды захотел вновь разглядеть эти сердцевины, то с удивлением обнаружил только одну из них и испуганно попытался различить, кто же кого из них уничтожил, пока не убедился, что они просто срослись вместе, и не стучат теперь друг о друга, а совместно вздрагивают от внешней боли.
"Я люблю тебя", - сказал наш герой и понял, что услышит в ответ.
{конец курсива}
2
День второй
Следующий день начался гадко и рано: за окном грязно-серое молоко никчемного рассвета, в голове сгусток слипшихся обрывков мыслеформ, шершавый скребок языка во рту, да бессильные ощущения какого-то неподдающегося воспоминанию сна. Самым неприятным было то, что идти пока было некуда, а заснуть уже не получалось. Постепенно выходившее из забытья сознание услужливо представляло на досмотр болезненные ощущения прошедшего дня, но классические мысленные образы возмездия (собственных крепких кулаков, превращающих в аморфную массу одутловатое лицо источника обид, неуклюжего сальто-мортале ожиревшей плоти на выщербленной временем и бесчисленными переездами бетонной гармошке лестничного пролета и приглушенных всхлипов о пощаде) существенного облегчения нашему герою уже не приносили. Почти два часа ушло на бесплодные попытки отыскать причины случившегося, но то, что казалось невозможным вчера, когда разум, хоть и был деформирован обидой, но следовал логике служебных и личностных отношений, этим утром представало либо абсурдистским трагифарсом, где действия героев не подчиняются никакому здравому смыслу, либо слезливой индийской мелодрамой, где злодеи преследуют положительного героя, который, к сожалению, уже не имеет сил ни петь, ни танцевать, и которого с конце концов не спасают ни богатые дальние родственники, ни вновь обретенные друзья, братья или сестры. К началу третьего часа тревожного бодрствования, когда часовая стрелка пересекла, наконец, содержательную цифру, а внешняя световая интенсивность ослабила внутренний мрак безысходности, наш герой, как и полагается все-таки всем героям, нашел в себе силы выйти из дома.
Если первая выпитая бутылка пива одолела боли физические, то вторая стряхнула гнетущую хмарь с души: в общем-то, не все так плохо - работа не потеряна, а щемящая тоска от несправедливости нанесенной обиды постепенно утихнет. Начальник, конечно, порядочная сволочь, но где теперь найдешь просто порядочных начальников? Незаметно канули в прошлое руководители, остерегающиеся профкомов и парткомов, исчезнувших еще раньше. Времена действенных несовершенных законов сменились временами недейственных совершенных законов, правды стало некуда ходить искать, поэтому ныне любой начальник считает, что это именно он кормит толпу наемных дармоедов, а потому может распоряжаться ими по своему (естественно) мудрому усмотрению…
После прошедшего ночью дождя воздух был прохладен и чист. Наш герой, вооружившись третьей бутылкой пива, прогулочным шагом отправился в парк. У входа стояли две женщины средних лет, отчаянная цепкость взглядов которых в сочетании с пугающей невнятностью одежды могли заронить в душу предположение о некоей спланированной акции представительниц древнейшего бизнеса с целью поправить надвигающийся крах вскормившего их заведения, если бы не замусоленная (от частого открытия одних и тех же немногочисленных заложенных цветными закладками страниц) книга в руке одной из них и пачка разноцветных журналов, по оформлению и содержанию не превосходящих посредственных комиксов, в руках другой.
- Свидетели Иеговы, - неприязненно подумал наш герой.
Сокрытое в выпитом пиве умиротворение успело уже растечься по лицу нашего героя, что привлекло к нему внимание женщин, но зажатая в руке открытая бутылка пива сбила их с толку, и важное мгновение было потеряно: наш герой прошмыгнул мимо них и уселся на большую сломанную ветку под тенистым деревом.
Непривычно мягкое тепло скользнуло по ноге нашего героя, и, взглянув вниз, он увидел небольшого котенка в запыленной шубке элегантного черно-белого фасона, который увлеченно терся о края брюк и тихонько мурлыкал. Наш герой подумал, что неплохо было бы взять котенка домой, отмыть от грязи и звенящего детского отчаяния собственной неприкаянности, регулярно наливать в блюдце молока и с каждым разом видеть, как постепенно отступает страх оказаться лишенным, обездоленным, обиженным, поселить рядом, чтобы засыпать с теплым комочком в ногах, а просыпаться от почти неуловимого ветерка животного дыхания, прикосновения холодного любознательного носа или жесткого испытующего уса, бороздить ладонью мягкую шерсть и сначала только чувствовать, а потом и слышать древнюю песню гордого мохнатого народа, мелодия и ритм которой мало изменились со времен фараонов, ощущая в свернувшемся клубочком или элегантно вытянувшемся пушистом существе ниточку, связывающую тебя со всей мировой историей, и безнадежно пытаться понять, о чем веками поют эти маленькие непокорные существа, вызывавшие священное поклонение египтян, свирепую ненависть инквизиции, неуправляемый страх Наполеона или пылкую любовь Хемингуэя.
Наш герой погладил котенка и, закрыв глаза,
{начало курсива}
увидел бессильно лежащее черно-белое мохнатое тело, живот которого был охвачен бинтами с запекшейся на них темной кровью. Кошка прерывисто дышала, глядя стекленеющими желтыми глазами, в глубине которых надвигающийся холод забвения не погасил еще светящуюся зеленую искру любви и веры во всесилие хозяина
{конец курсива}
открыв глаза, отдернул руку. Резкое движение нашего героя испугало котенка: он пружинисто отскочил, развернулся в воздухе и зашипел. Напоследок укоризненно смерив нашего героя испуганно-детским вызовом округлившихся янтарных глаз, он исчез за живой изгородью, предваряющей тротуар и дорогу. Наш герой с тоской подумал о том, что это крохотное создание теперь навсегда уйдет из его жизни, когда резкий звук тормозов и неразборчивый вскрик заставили его вскочить с места. Те несколько секунд болью непоправимой ошибки пробороздили его сознание: мысленным взором он уже представил раздавленный пушистый клубочек и проклял себя и свои жутковатые похмельные видения. Но, разглядев стремительно мчавшуюся по противоположному тротуару черно-белую мохнатую пружинку, он облегченно вздохнул и снова опустился на сломанную ветку.
Впрочем, он бы и забыл о случившемся, если бы не последующие события.
От выпитого пива настроение его явно улучшилось, сидеть было удобно. Он закрыл глаза…
{начало курсива}
Проходивший мимо нетвердой походкой мужчина был одет в помятую одежду, однодневная щетина придавала ему еще более неухоженный вид. Остановившись перед нашим героем, он скользнул по нему мутными глазами и был заворожен видом почти полной бутылки пива.
- Как, земляк?
- Что как?
- Как дела, говорю, земляк? Вчера тоже перебрал?
Какое твое собачье дело, подумал наш герой, а вслух сказал:
- Да, нет, все нормально.
- А я перебрал.
Думаю, уже не первый день, про себя отметил наш герой, а вслух сказал стандартное:
- Закусывать надо.
- Я серьезно, земляк… Пивка не дашь хлебнуть? Башка трещит.
Нашему герою делиться пивом, естественно, не хотелось, но и отказать товарищу по несчастью он не мог.
Мужчина одним глотком выпил почти всю бутылку, оставив немного на дне. Хотя нашему герою было жалко утраченного пива, но подносить к собственному рту горлышко, обслюнявленное этими отвратительными губами, было совсем невозможно, поэтому он требовать назад бутылку не стал.
Мужчина, видя нерешительность нашего героя, допил остатки и пристроился на ветку рядом.
- Аркадий, - представился он.
- Андрей, - зачем-то соврал наш герой.
- Я тебе вот что скажу, Андрюха, все бабы - суки, доверять им нельзя.
Дальше пошел невнятный рассказ о какой-то Клавке, то ли жене, то ли сожительнице, что, впрочем, было даже и неважно. Возможно, характер у нее действительно был не подарок, но наш герой мысленно оправдал ее, еще раз оценив непривлекательную внешность сидящего рядом с ним мужчины. Наш герой не знал, как закончить разговор и поскорее уйти, и, возможно, поэтому ответил мужчине что-то явно невпопад. Тот смерил его мрачным взором, замахнулся тяжелой ручищей, но в последний момент передумал, выругался, смачно плюнул, целясь, похоже, нашему герою в лицо, но промахнулся, еще раз выругался, встал и, пошатываясь, пошел прочь.
Настроение нашего героя было безнадежно испорченно, он вздохнул и …
{конец курсива}
… открыл глаза. Мимо него нетвердой походкой шел мужчина, небритый и одетый в грязноватую, помятую одежду. Резко остановившись от вида бутылки пива в руках нашего героя, он смерил его взглядом и произнес:
- Как земляк?
- Что как, - ответил наш герой, словно помимо своей воли, и, еще до того, как мужчина начал говорить, он понял, что уже знает фразу, которая еще только складывалась в неповоротливом похмельном мозгу мужчины: он словно диктовал, а мужчина произносил.
- Как дела, говорю, земляк? Вчера тоже перебрал?
В голове нашего героя услужливо возникла фраза: Какое твое собачье дело? (Господи, неужели я схожу с ума?), но произнесено было:
- Да нет, все нормально.
- А я перебрал. (В голове или мужчина действительно это произнес?)
Несмотря на то, что стандартная фраза о необходимости закуски уже готова была сорваться с языка, наш герой сделал над собой усилие и промолчал. Мужчина тоже помолчал немного, а затем сказал:
- Пивка не дашь хлебнуть? Башка трещит.
Небольшое изменение реплик не повлияло на дальнейшее развитие сценария: наш герой отдал бутылку и, глядя как пиво мгновенно перетекло из бутылки в глотку мужчины, понял, что мордобоя или плевка ему не избежать, хотя и очень хотелось бы.
Лишь только после безнадежного прогона отрепетированной ранее в его сознании сцены знакомства наш герой неожиданно, самому себе удивляясь, сказал:
- Слушай, Аркаша, шел бы ты домой. Клавка только что здесь была, тебя искала. Сердитая была. Смотри, проворонишь женщину. Походит, походит, да и найдет себе другого.
Сказал и сам испугался, а мужчина переменился в лице, вскочил, слегка пошатнувшись.
- Здесь была? С тобой говорила? Но почему?
Наш герой молча пожал плечами, опасаясь, как бы случайно пророненная фраза не вернула события к уже известному ему безотрадному сценарию.
- Знаешь, я, пожалуй, пойду, - сказал мужчина.
И, действительно, ушел. Глядя ему вслед, наш герой подумал, что, несмотря на свой внешний вид, Аркадий похож скорее не на обычного алкаша, а на человека, которому сейчас особенно плохо и больно оттого, что он выхода из этих «плохо» и «больно» найти не может. Наш герой посидел еще некоторое время, уставившись на пустую бутылку пива: стояла она на том же самом месте, что и в видении, но ни взмаха рукой, ни плевка, ни мата не случилось. Он, как автор романа, изменил реплики героев и ход событий, с той лишь разницей, что никакого романа не было, а изменил он самую настоящую действительность. Даже принимая в расчет вчерашний день и сегодняшнее пиво, наш герой имел все основания подумать о возникших неизвестно откуда паранормальных способностях.
* * *
- Что же это получается: я научился предвидеть будущее? Закрыв глаза и подумав о происходящем со мной, я могу узнать его конечный результат? - подумал наш герой, - В голове не укладывается. Даже трудно представить, что это мне может дать. Вот уж дар, который деньгами не измеришь. Потренировавшись, я смогу определять последствия любого своего поступка и, при необходимости, успеть отказаться от его совершения. Фантастика… Идти по жизни, не споткнувшись ни разу.
Голова, не вполне еще просветленная после событий прошлого вечера, отказывалась признать случившееся, требовала новых подтверждений, но где-то глубоко-глубоко в душе уже возникло и начало разливаться неистребимое чувство самоудовлетворения, убеждения, что, несмотря на все недостатки, именно он заслуживает такого волшебного дара.
- Проверить, конечно, не помешает. Если пнуть этот камень и закрыть глаза…
На этот раз ничего необычного не произошло: стандартные разноцветные звездочки и другие геометрические фигурки бороздили пространство его внутреннего взгляда, накладываясь на нечеткое, негативное, где черное меняется местами с белым, изображение кустов, которые чуть раньше были перед его глазами.
- Мелко это, мелко. Еще бы сучок обломил, да в воздух подбросил, ожидая, чтобы грянул гром… Масштабнее надо мыслить, дружище.
Наш герой мысленно помолчал.
- Умнейшие люди всего человечества веками пытались представить себе судьбы мира. Неужели мне достаточно для этого только…?
Он закрыл глаза
---
и тут же открыл. Ощущение такое, словно получил удар током - глаза открылись мгновенно и автоматически, потому что {начало курсива} нечто неподвластное разуму и совершенно непереносимое заполнило все его существо, подчинило и властно закружило мысли бесконечностью иррациональности; душевная тоска и боль всего человечества, достигнув критической массы, уничтожили всякую возможность ощущения и сопереживания; бесконечные сцены убийств и насилий неслись с непостижимой скоростью, сливаясь в миллиардноголовое, миллиардноруковое чудовище вселенского отчаяния - Weltschmerz немецких поэтов, доведенная до абсурда законом больших чисел. {конец курсива}
Какое-то время наш герой был практически лишен способности связно мыслить: поток человеческих страданий сделал все его переживания мелкими и никчемными, даже пошлыми в претенциозности самооценки. Но вокруг, как ни в чем ни бывало, продолжали существовать люди, которым он чем-то обязан или еще будет чем-то обязан, люди, которые чем-то обязаны или будут чем-то обязаны ему - в общем, его мир. Каждый жил вполне обустроенной жизнью со своими маленькими разрешенными или запретными радостями, стараясь скрыть от других свои маленькие заслуженные или незаслуженные разочарования и потери. Лезть в человеческую душу – все равно, что копаться в выгребной яме: и снаряжение и сноровку надо иметь особые. Более того, для нашего героя чужие переживания всегда были до определенной степени относительными: он мог искренне сопереживать близким людям, в разумных пределах злорадствовать несчастьям врагов, но забывал и то и другое, если собственные горести или радости требовали его полной душевной отдачи. Он трезво понимал недостойность такого поведения, но этим же пониманием себя и оправдывал.
- А могу я узнать, что будет со мной? - подумал наш герой.
Было страшно закрыть глаза, словно кто-то тонкими крепкими струнами оттягивал верхнее веко, и не было сил одолеть это звенящее напряжение. Какие-то неясные воспоминания о том, что навечно будет проклят человек, узнавший собственное будущее, и, одновременно, неудержимое влечение к запретному, высасывающее душу и мутящее сознание - синдром Адама перед судьбоносным для него самого и для всего тварного мира плодом. И вдруг
{начало курсива}
все погрузилось в темноту. Звуки, как свет в кинозале перед началом сеанса, стали плавно затихать, пока не превратились в чуть слышный шорох где-то за пределами занимаемого им пространства. Затем и этот прерывистый шорох затих, чтобы через минуту обрести усиленную мгновениями тишины резкость и силу, ударив прямо в лицо. Хотя ощущения физической боли не последовало, неожиданность случившегося и неопределяемость источника угрозы парализовали нашего героя. Последовавшая тишина несколько бесконечных секунд тоскливо дрожала в окружающем героя беспросветном пространстве, а затем град ударов, бессодержательных в своей неосязаемости, косыми очередями рассек грудь, руки, живот и ноги и вновь ударил в лицо. Удары приходили со всех сторон, и их было так много, что они стали даже глушить друг друга. Лишь когда паралич неожиданности прошел, наш герой осознал, что с ним происходит, хотел вскочить, крикнуть тем, от кого исходили все более глухие удары, что он еще жив, но приказы, которые его мозг давал мышцам, уходили в черную пустоту небытия. Давящий на разум испуг вдруг пошел на убыль, освобождая место всепоглощающему чувству неземного покоя. "Вот оно, прикосновение Танатоса," - мелькнуло в голове. На минуту он захотел увидеть тех, кто сейчас стоит над ним, рядом с выравнивающими скромный бугорок могильщиками, чтобы по измененным временем лицам знакомых людей определить, когда это происходит, или вернуться на три дня назад, чтобы узнать, что же с ним случилось, но окутывающий его покой уводил мысли прочь от тревожных вопросов. Отблески памяти подсказывали ему какую-то бессмысленность, веки отказывались ей подчиняться, но он {конец курсива}
открыл глаза. Яркие лезвия солнечного света безжалостно резали сетчатку, вынуждая нашего героя бесславно спрятаться за приспущенные забрала век, но боль постепенно утихла, успокоенная многоцветностью окружающего мира. Значительно труднее было уговорить разум и душу вновь взвалить на себя неподъемную ношу казавшихся навсегда ушедшими бесчисленных проблем собственного биологического существования.
* * *
Вернувшись домой, наш герой рухнул на кровать и мгновенно уснул: происшедшее, казалось, иссушило и без того ослабленные событиями прошлого дня силы.
Проснувшись, он первым делом взглянул на циферблат стоящего у изголовья будильника и с удивлением обнаружим, что проспал много часов. Обретенные за время забвения ясность головы и твердость членов входили в некоторое противоречие с теснившимися в его голове воспоминаниями о неправдоподобных событиях, участником которых он стал. Детско-страусиное предположение типа "мне это приснилось" наш герой отбросил с самого начала. Все было на самом деле: он слишком отчетливо помнил случившееся с ним. Для определенности наш герой мог заново испытать себя, избегая, конечно, глобальных метафизических экскурсов, но он предпочел на время воздержаться от этого, отправившись прогуляться по вечернему городу.
Непроизвольно наш герой выбрал окружной путь и был удивлен переменами, которые за последний год произошли в этой части города. Пробитая за последние годы жизненная колея изо дня в день водила его, большей частью, по одним и тем же улицам, и он наблюдал, как знакомые лужайки проваливаются вниз пугающей чернотой котлованов, из которых, как зубы вампиров в американских триллерах, угрожающе вырываются сваи и, удовлетворенные произведенным эффектом, исчезают в геометрической простоте бетонных каркасов, позднее прикрываясь однообразием стекла и алюкобонда или же вычурностью более дорогих материалов; старые дома, вынянчившие не одно поколение своих жильцов, как некрасивые и состарившиеся женщины, перестают интересовать законных и незаконных сожителей, и последние либо безжалостной хваткой вытрясают из них старое нутро и, как египтяне своих покойников, набивают модной благоуханной требухой, а снаружи наносят тонны макияжа, либо заказывают их киллерам элитных строительных корпораций. Относительно же тех районов города, куда служебные дела или случайность длительное время не заносили нашего героя, он мог с чистым сердцем сказать, что их совсем не знает, потому что непрерывные метаморфозы вкусов частного предпринимательства могли так изменить их облик, что подобный ответ не стал бы преувеличением.
Так наш герой оказался рядом с домом, где частенько прежде бывал, пока живший там друг не переехал на постоянное место жительство на свою, как он теперь любил повторять, историческую родину. Его квартира, расположенная на первом этаже, объединившись чужой волей с соседними квартирами, превратилась в кафе «Белое солнце пустыни», и теперь из окон и с вывески прохожих приветливо зазывали внутрь подружившиеся между собой герои известного боевика. Наш герой принял все это за добрый знак и, поскольку домой не спешил, решил зайти и выпить чего-нибудь для завершения наполненного событиями дня.
В кафе было достаточно много посетителей, но наш герой сразу приметил столик, за которым сидел несколько сумрачного вида мужчина средних лет и потягивал коньяк.
- Разрешите составить вам компанию, - сказал наш герой, занимая стул напротив мужчины.
Тот дежурно улыбнулся и кивнул.
Наш герой собирался заказать пару кружек пива, но пример соседа возымел свое действие, и он выбрал коньяк.
Некоторое время они сидели молча. Сосед, погруженный в собственные мысли, похоже, неудобства от этого не испытывал. На нашего же героя коньяк подействовал расслабляюще, и ему захотелось неторопливой, ни к чему не обязывающей беседы.
- Давайте познакомимся, - обратился он к своему соседу и назвал свое имя.
Мужчина удивленно взглянул на нашего героя и, по-прежнему находясь в паутине раздумий, минуту помедлил, пытаясь вспомнить свое имя, а затем произнес:
- Катаев… Александр Сергеевич.
- Александр Сергеевич, я вас не отвлекаю?
- Да, в общем, нет. Суббота для того и существует, чтобы забыть о рабочих проблемах. Раньше мне всегда это удавалось: в пятницу вечером выбрасываю все из головы на пару дней. Теперь сложнее…
- Проблемы сложнее?
- И проблемы тоже. Но, главное, сложнее не думать о них. В молодости работа – это всего лишь ступенька на пути к чему-то важному или привлекательному; мысли сосредоточены только на цели, а используемые средства не всегда принимаются всерьез. Захочу, и перемахну с этой ступеньки если не на верхнюю, так на соседнюю, откуда цель так же ясно видна. С возрастом такая ступенька превращается в опору, и с нее уже нельзя прыгать вбок или вниз, а можно лишь вверх, но как только все остальные пути отрезаны, оставшийся единственный путь наверх превращается в крестный.
- Вы преувеличиваете. Наверно, у вас просто плохое настроение.
- Настроение у меня сегодня действительно не самое лучшее.
- Такое у каждого бывает. Вы кто по специальности?
- Я?.. Математик.
- Мы с вами почти коллеги!
- Был математиком, прикладником. Начинал еще с Алгола и допотопной «Одры-1204», прошел через перфоленты, перфокарты, магнитные ленты и диски ЕС ЭВМ и PL/1. Иногда сам кажусь себе мастодонтом.
- Вы теперь мемуары писать можете!
- Пожалуй, могу… Когда-то давным-давно я мечтал стать писателем. Поступая на физмат, так сестре и сказал: мол, буду как Азимов; сначала специальностью овладею, а потом буду книжки писать. Специальностью овладел… а книжки писать так и не начал.
- Какие еще ваши годы. Толстой, вон, чем старше, тем мудрее становился.
- За сравнение спасибо, но дело не только в возрасте.
- А в чем?
- А черт его знает в чем… В душе, наверно.
- Это как?
- А так, что душевных сил не хватает.
- Компьютеры одолели?
- Нет, ни компьютерами, ни программированием я уже давно не занимаюсь.
- Но вы же говорили…
- Говорил… занимался… Потом настала новая пора, когда все кинулись деньги зарабатывать. Волею судеб и благодаря полезным контактам устроился я в одну финансовую структуру (по тем временам это большой удачей считалось, да и по нынешним, впрочем…) и безмятежно сидел за своими многоцветными мониторами, пока не случилось мне оказаться на некоем старательно разрекламированном семинаре-тренинге с участием залетных заграничных знаменитостей, и не услышал я собственными ушами, что дни программистов сочтены, что сейчас главное – финансы.
- Ну, тут вы маху дали. Вы посмотрите…
- Да знаю я, знаю, в каком почете теперь хорошие программисты. Но тогда, лет десять назад, мне все по-иному виделось. Вот я и кинулся чужие деньги считать да приумножать.
- В банке работаете?
- Где бы я сейчас не работал, ничего, кроме бесцветных бюрократических бумажек не пишу: ни программ, ни стихов, ни прозы. Стал хуже относиться к людям. Зато семью надежно обеспечиваю.
- Это тоже в наше время очень важно. Положим, бросите вы все свои финансовые потуги и станете книжки писать, а кто их читать будет? Вы посмотрите, сколько сейчас книг выходит, а люди все больше время у телеэкранов проводят.
- Тут ты прав. Но идея одной ненаписанной книги не дает мне покоя.
- За время своего бесславного существования человечество уже описало все возможные сюжеты, и не по одному разу. Что нового еще можно придумать?
- Мне хотелось бы написать роман о любви и власти.
- Более распространенный сюжет сложно представить.
- Нет, ты все-таки послушай! Я хотел бы написать большой роман, состоящий из отдельных новелл, связанных между собой только общей идеей соотношения потребности человека в любви и раздирающей его жаждой власти. Начал бы я с библейских времен и довел до сегодняшних дней. Время действия каждого из сюжетов должно совпадать с моментами апогеев славы так называемых великих людей человечества, но самих этих великих людей я сделаю второстепенными героями и покажу, как они со спокойной совестью ради реализации одолевающих их идей растаптывают судьбы простых, совсем не великих людей, моих главных героев.
- Очень актуальный замысел, принимая во внимание нынешнюю моду рыться в грязном белье сильных мира сего.
- Я совершенно не намеревался касаться их грязного белья, к которому любой нормальный человек скорее испытывает чувство гадливости, чем повышенного интереса.
- С последним позвольте не согласиться. Чужая грязь, в отличие от своей собственной, вызывает чувство глубокого удовлетворения, и на этом чувстве держатся нынешние средства массовой информации.
- Прежде держались на другом.
- На сказках о навозе и смазочных маслах?… Извините, я вас отвлек. Вы говорили о замысле своего ненаписанного романа.
- Моя цель в другом: показать важность каждой человеческой личности, показать сколь ничтожны бывают часто «великие люди» и лелеемые ими идеи.
- Возврат к неореализму?
- Нет, ты опять меня не понял. Я не намереваюсь показать, как хороши бедные люди и как плохи богатые. Скорее, как быстро деградирует человек, когда забывает о том, что рядом с ним живут другие люди, ничуть не хуже, не менее талантливее, чем он сам. Возможно, менее удачливые или менее пронырливые. Или менее…
- Смогли что-нибудь написать?
В глазах Александра Сергеевича наш герой заметил отблески внутреннего замешательства и уже собирался извиниться за собственную непростительную назойливость, когда тот опять заговорил.
- Совсем чуть-чуть. Небольшие наброски… Проблема в том, что задуманные мной события должны происходить в разные исторические эпохи, в различных цивилизациях и культурах, и потому мне элементарно необходимо порыться в энциклопедиях и справочниках, чтобы соблюсти правдоподобие. А для этого нужно время.
- И душевные силы, о которых вы говорили ранее?
- Совершенно точно.
Увлекшись разговором, наш герой и Катаев выпили уже изрядное количество коньяка и (по этой или какой иной причине) друг другу понравились. Недостатком любой откровенности является то, что она по самой своей природе предполагает ответную откровенность, а это, в свою очередь, чревато последующими обидами и душевным дискомфортом. Но наш герой был не склонен к сентиментальности, а удивительные события последних суток прибавили ему уверенности в себе.
- Александр Сергеевич, хотите, я вам помогу?
- Интересно, каким образом?
- У меня сегодня неожиданно паранормальные способности открылись.
- Зеленых человечков встретил?
- Нет, я серьезно.
- И я, серьезно, не Фокс Моулдер.
- Понимаете, я предчувствую будущее. Хотите, я попробую предсказать, что с вами случится?
- Я и сам могу сказать: судя по количеству выпитого коньяка, утром следует ожидать умеренной головной боли. Надо будет выпить болеутоляющую таблетку и запастись на утро бутылкой пива. Пожалуй, именно так и сделаю.
- Я имею в виду не завтрашний день… не только завтрашний… Я говорю о вашем будущем.
- Тут еще проще: в будущем я обязательно умру.
- Я могу сказать, что произойдет во временном промежутке между завтрашней головной болью и, надеюсь, неблизкой вашей смертью.
- Валяй, если не шутишь.
- Давайте сначала предположим, что все остается, как есть. Вы работаете в своей организации, продвигаетесь по служебной лестнице…
Наш герой замолчал и закрыл глаза. Катаев внимательно наблюдал за его лицом, пока, спустя несколько секунд, наш герой вновь не взглянул на него.
- Александр Сергеевич, вам ни о чем не стоит беспокоиться. Через пару лет вы станете президентом своего банка. Новая квартира, пусть не самая большая, но в элитном районе. Главное, не перечьте акционерам по пустякам и сосредоточьте внимание на главном. Возможен конфликт, но вы успешно выйдете из него, если будете по-прежнему осторожны и сдержаны. Дома… что будет в вашей семье, я пока не чувствую…
В душе Катаева, с детства не переносившего гадалок, боролись противоречивые чувства. Сидящего напротив него человека он видел впервые, но тот, несомненно, говорил о нем неглупые вещи, которые можно было принять если не на веру, то к сведению.
- Теперь рассмотрим второй вариант развития событий: наконец, после долгих лет нерешительности вы взялись за перо.
Наш герой замолчал и опять на минуту закрыл глаза. Он
{начало курсива}
не воспринимал целостных видений; скорее это были сгустки информации, неясные контуры сменяющих друг друга событий и незнакомых лиц, гул голосов, в которых сложно было разобрать и истолковать отдельные слова и факты. Но неприятней всего были чужие чувства, обдающие его жгучими брызгами необоснованных надежд или бессильного разочарования. «Ассенизатор душ человеческих, сантехник мечты», - с усилием усмехнулся наш герой,
{конец курсива}
открыл глаза и сказал:
- Окончательно выбирать, конечно, вам, но второй вариант перспективным мне не кажется. Вас напечатают, но я не уверен, что будут читать. Начальником департамента, то есть на ваше нынешнее место, Александр Сергеевич, руководство назначит молодого, не очень умного, а потому и перспективного, сына вице-президента вашего банка. Похоже, вы с ним уже знакомы, хотя и без взаимных симпатий, из чего следует, что работа под его руководством будет не из легких. Вы попытаетесь дать о себе информацию в одну из рекрутских фирм, полагаясь на большой опыт и предшествующие заслуги, но все эти несомненные достоинства перевесит груз вашего возраста.
Катаев пораженно молчал.
- Александр Сергеевич, я не пытаюсь вас разыграть.
- Это даже и не важно… В любом случае, ты мне очень помог. Спасибо.
- Я не шутил…
- Пусть так и будет. Когда ты сел за мой столик, я как раз раздумывал, какое мне принять решение. Сначала ты отвлек меня своими расспросами, но, как ни странно, в результате рассеял все одолевавшие меня сомнения.
Катаев облегченно вздохнул и впервые с момента их знакомства весело улыбнулся.
- Нерешительность выматывает душу, поверь опытному человеку. Ты мне помог ее преодолеть, за что я и говорю тебе спасибо. Скорее всего, мы больше никогда не увидимся, но если жизнь распорядится иначе, рад буду новой встрече с тобой: поболтаем снова и вспомним этот вечер.
Катаев поднялся и пожал нашему герою руку. Допивая свой коньяк, наш герой смотрел вслед мужчине, с которым его ненадолго свела судьба, и думал о том, с какой неизбежностью люди влияют друг на друга. На мгновение ему захотелось вновь испытать свой дар, чтобы узнать, какая проблема тревожила сегодня вечером Катаева, и как он ее решил, но ощутил всепоглощающую усталость, то ли он избытка выпитого за последние два дня, то ли от груза обретенного дара.
Оказавшись дома, наш герой быстро заснул, избежав бесплодных ночных попыток оценить и понять случившееся.
* * *
{начало курсива}
Когда наш герой закрывал глаза, бессистемное движение множества разноцветных геометрических фигур действовало ему на нервы, но по опыту он знал, что, посуетившись, они создадут требуемое изображение. Иногда он пытался ускорить этот процесс, начиная пересчитывать фигурки определенной формы. Сегодня он выбрал для этой цели эллипсы, и цветастый хоровод, словно почувствовав это, сразу погрустнел и замедлил свой бег. Наш герой закрывал глаза только тогда, когда хотел дать им немного отдохнуть, и никогда - чтобы на мгновение скрыться от реальности.
Сколько ему лет? Элементарный вопрос, на который с годами становится все сложнее ответить. Когда тебе приходится ежедневно принимать множество серьезных решений, от которых зависит не только собственное благосостояние, но и благосостояние других людей, друзей и партнеров по бизнесу, забываешь о таких незначительных вещах, как собственный возраст.. Вопрос не в том, что они, друзья и партнеры, не прощают промахов; наш герой не прощал их и сам себе. Конечно, никто не застрахован от ошибок. Более того, именно в столкновении с ними и проявляет себя человек. Поэтому под промахами наш герой подразумевал не неизбежные ошибки, а осознанное или неосознанное бессилие противостоять им. Именно такого бессилия он не принимал, не принимает и никогда, ни при каких обстоятельствах не сможет принять. Оттого его так ценят партнеры по бизнесу. А возраст… что возраст? Пока ты чувствуешь себя в форме, цифры в анкете никакой роли не играют. До сих пор на теннисном корте он ловит на себе восхищенные женские взгляды… Впрочем, это ничего не значит, потому что женщины смотрят с восхищением и на накачанных пойлом или наркотой дебилов, сотрясающих своим бессмысленным криком стены зрительных залов. Главное – твое собственное внутреннее ощущение и готовность принимать решения и действовать. Возраст – это не показатель: один человек в свои двадцать может быть слюнтяем и тряпкой, другой в свои семьдесят – харизматическим лидером.
Наш герой открыл глаза, чтобы встретить проблемы лицом к лицу. Перед ним сидела его жена, и, видимо, на заданный ей вопрос требовалось ответить. Долгие годы семейной жизни многому научили нашего героя. Он на собственной шкуре понял, как опасно открывать кому-нибудь душу, особенно близким людям. Именно русская традиция «слез в чужую жилетку» и бесконечных исповедей веками препятствовала развитию страны, и Советская власть была одновременно наказанием и обучением твердости, потерянной в богато обставленных гостиных, но обретенной в сталинских лагерях. Сталин был великим человеком, и новые поколения поймут это, когда уйдут люди, которым собственная боль или боль их близких мешает все видеть в правильной исторической перспективе. Сталин подготовил нас к переходу в рыночную экономику, научив принимать бескомпромиссные решения, не жалеть проигравших и не прощать отступников. А семья – это место, где можно отдохнуть после тяжелого дня. Особенно серьезное внимание следует уделять воспитанию детей, потому что они со временем займут твое место. Они должны быть готовы к жизненным трудностям, став сильнее, тверже, безжалостнее тебя.
А жена? Он мог прожить свою жизнь с другой женщиной… Интересно, где бы он был тогда? Скорее всего, не в этом особняке, роскоши которого завидуют многие его друзья, но и в трехкомнатной конуре в многоэтажном доме он бы не ютился. Со многими влиятельными людьми он познакомился благодаря большим связям тестя, но и собственную предприимчивость нельзя сбрасывать со счетов.
Нашему герою не сразу удалось понять суть возникшей проблемы. Их отношения с женой давно сложились: дети устроены, денег ни на них, ни на нее он никогда не жалел; когда и где необходимо они с женой появляются вместе и всегда безукоризненно друг с другом корректны; он забыл, когда они в последний раз были близки – сначала он часто бывал занят или у нее болела голова, и постепенно это вообще потеряло значение. Если не лезть друг другу в душу, можно прекрасно жить вдвоем на свете. По глазам жены он понял, что это «если» находится под угрозой. Таких мгновений он опасался больше предательства партнеров по бизнесу, и потому приготовился к худшему.
Жена по-прежнему имела над ним некоторую власть хотя бы тем, что помнила его другим, тем слегка испуганным молодым человеком, выходящим на поле боя частного предпринимательства. Он иногда сожалел, что, подобно многим друзьям, вовремя не развелся с ней, приобретя себе в постель глуповатую и нагловатую, но хорошенькую куколку с ногами от ушей. Тем не менее, то, что он не расстался со своей женой, позднее, когда времена изменились, сыграло ему на руку, и он без труда смог создать для публики образ безукоризненного главы семейства.
Жена говорила одно, подразумевая другое, и такие моменты были для нашего героя самыми трудными, потому что требовался единственно правильный ответ. Если он поддастся, то увязнет в трясине выяснения отношений; если будет рубить с плеча, может все испортить, и тогда жена пойдет на решительные, но ему совершенно ненужные шаги. Необходимо было ее успокоить, не поддаваясь на провокации чувств.
И тогда он заговорил о том, с чем столкнулся сегодня днем: как он доверял Сергею Кравцову и его «орлам», как они серьезно его подвели.
- Ты вспомни, он же со мной начинал! Я его с руки кормил, научил всему, что он умеет. На благодарность я никогда не рассчитывал, особенно после того, как он завел свою фирму… Но кто бы мог подумать, что он так поступит?
Наш герой говорил и говорил, сам себя распаляя, и по глазам жены видел, что опять победил ее, что она упустила момент, к которому долго готовилась. Она сначала молчала, потом начала сочувственно кивать головой, а затем его монолог превратился в диалог…
Наконец, оба они выговорились.
"Я люблю тебя," – привычно сказал наш герой и понял, что столь же привычно услышит в ответ…
{конец курсива}
3
День третий
На следующее утро нашего героя разбудил телефонный звонок. У него было желание спрятать голову под подушку, чтобы хоть немного приглушить тревожное дребезжание, а когда трезвонные силы иссякнут, предательски выдернуть черный шнур, соединяющий его с внешним миром, замкнуться на сутки в этих стенах и просто отдохнуть от передряг на работе, от тревог вновь обретенного дара. Но телефон не унимался, и наш герой снял трубку.
- Спишь в такое чудное утро? - услышал он голос Алика. - Быстро вставай, можешь не завтракать, чай и кофе у меня есть. Приходи, посидим, классную музыку послушаем.
Наш герой подумал, что это будет не только неплохим началом нового дня, но и лекарством для его издерганной души. С Аликом он был знаком давно. Друзьями их в полном смысле назвать было сложно, и для этого существовали определенные причины, связанные, главным образом, с особенностями характера Алика.
Если бы наш герой захотел выделить среди своих знакомых эпикурейца, то его выбор несомненно пал на Алика. Этот человек сознательно исключил из жизни всякие отрицательные переживания. Он был уже трижды женат, и трижды - разведен. От второго брака родилась дочь, но о ней Алик говорить не любил. Лишь однажды наш герой был свидетелем проявления отцовских чувств: в нехарактерном для него порыве откровенности Алик сказал, что хотя бывшая жена и настраивает дочь против него, он уверен, что девочка, когда подрастет, все поймет и его не осудит, а он, со своей стороны, сделает для нее все, что она попросит. Сейчас Алик был опять свободен, и в его квартире вечно роились привычные друзья и веселые девчонки. Застать его одного можно было только утром, да и то, если какая-нибудь новая подружка не осталась у него на ночь.
Обилие знакомых позволяло Алику не тревожиться о работе: он был всегда трудоустроен, причем на таком месте, где ответственность была минимальна, а оплата максимальна. Наш герой не поверил бы, что такие места вообще существуют, если бы Алик не убеждал его в том собственным примером.
Алик, несмотря на свои тридцать лет, оставался фанатом музыки. Отвергнув несколько лет назад окончательно - попсу и в значительной степени - рок, он погрузился в джаз, причем погрузился так серьезно, что до сих пор являлся консультантом музыкальной программы на одном из местных телевизионных каналов. Слушать вместе с ним музыку было сплошным удовольствием. Он так уверенно объяснял, что собирался сказать слушателям исполнитель, так трактовал импровизации, что любое другое мнение казалось не только неполным и неточным, но даже неким святотатством. Его вдохновение передавалось и нашему герою в те моменты, когда они вместе восторженно поглощали волшебные звуки. Однажды наш герой даже поймал себя на том, что в разговоре начал цитировать Алика, внутренне полагая, что высказывает собственные мысли.
Алик был уверял, что чувства человека грубеют от повседневной жизни, что для их восстановления требуются дополнительные стимуляторы. Сначала такими стимуляторами были крепкие напитки, что вполне соответствовало мировоззрению нашего героя. Потом появилась травка. Наш герой, не удержавшись, попробовал: сначала ничего особенного не почувствовал, но к третьему косяку уровень его восприятия резко поднялся, и не известно, чем бы все это кончилось, если бы вечером, на обратном пути он не ощутил животный страх перед водителем проезжающего мимо трамвая. Наш герой понял, что такими вещами не шутят, и курить травку прекратил; зато он часто наблюдал, как с каждой затяжкой меняются лица Алика и его друзей, как он перестает понимать реплики, которыми они обмениваются между собой. Вместе с тем, здравый смысл или что-то другое удерживали Алика от иглы или колес, будто особое врожденное чувство подсказывало ему, что здесь удовольствие восприятия жизни может превратиться в ее кошмар.
Наш герой практически никогда не говорил с Аликом о серьезных проблемах, а если и случалось, то исключительно с ироничной подоплекой. Дело в том, что для самого Алика этих проблем в принципе не существовало, а о чужих - он вообще знать никогда ничего не хотел.
О мировых проблемах, которые тревожат душу любого молодого человека или девушку, наш герой мог говорить только со своим лучшим (а теперь, к сожалению, бывшим) другом Игорем. Они часами ходили по улицам, пытаясь решить общими усилиями проблему существования зла в мире еще в то время, когда официально признавалось только материалистическое мировоззрение. Возможно, именно память об этом делала нашего героя нетерпимым к так называемым "молодежным комедиям". Когда-то давно, в ином эоне, говорили об идеологической диверсии империалистов, о попытке одурманить молодое поколение сексом, музыкой, наркотой и тряпками. С позиций сегодняшнего дня следует отметить, что при всей дикости сказанных тогда фраз, партийные идеологи проявили поистине дьявольскую прозорливость. Молодежные комедии - страшное оружие, пытающееся убедить парней и девчонок в том, что секс - единственная цель жизни, что ни о чем другом, как с кем и как переспать, заботиться не следует. Молодежь, единственное бескомпромиссное поколение, не задавленное еще житейскими невзгодами, должно сократить круг волнующих его проблем до абсолютного минимума, ограниченного собственными и чужими гениталиями как орудиями производства большого «О». На самом деле, молодежные комедии - это комедии среднего возраста, когда прежние идеалы человека уже выхолощены денежными проблемами, предательством друзей и женщин, и на поверхности остается один секс как отдушина.
Говорить с Аликом об этических проблемах было так же бессмысленно, как упрекать нагадившего котенка: по глазам и того, и другого было ясно, что они просто не понимают, чего же от них хотят.
Однажды наш герой со своей новой подругой (они уже вербально дали друг другу определенные обещания, но плотски еще не скрепили их) и ее знакомой зашли к Алику. Праздник затянулся, Алик был как всегда искрометен и уже танцевал со знакомой новой подруги, нацепив на ту наушники, чтобы она лучше ощущала нюансы музыки. Наш герой многообещающе смотрел на свою подругу, но тут некстати появился еще один друг Алика, и, конечно, остался. События приобрели нежелательный оборот, когда друг Алика стал откровенно клеиться к подруге нашего героя. В доме Алика ревность считалась дурным тоном, поэтому наш герой смолчал. Когда он стал уходить, его подруга сказала, что идет с ним, но он соврал, что спешит на ночное дежурство, а она может оставаться. Что та, к сожалению и разочарованию нашего героя, безмятежно сделала… Не менее часа наш герой кружил вокруг дома Алика, пугая прохожих своим обреченным видом, и вынашивал планы разоблачительного вторжения, пока не понял, что в его положении самым разумным является вернуться домой и попытаться уснуть, запретив себе похотливые мазохистские помыслы. Наш герой еле дождался утра, чтобы позвонить Алику и узнать, чем кончился злосчастный вечер. Трубку взял сам хозяин и сонным голосом сказал, что все прекрасно, что девушки вели себя хорошо, что они до сих пор у него. Наш герой думал, что он больше никогда не придет к Алику, навсегда вычеркнет из своей жизни, но нарушил данное самому себе обещание всего через неделю. Алик встретил его восторженно, показал только что приобретенный диск, который тут же поставил, и под чарующие звуки рассказал, как прошла та ночь, кто с кем спал (с подругой нашего героя спал не Алик), а потом добавил, что пару дней назад ему позвонила та самая подруга, пришла к нему и "вела себя хорошо". Нашему герою было гадко все это слушать, но он постыдно улыбался, безнадежно пытаясь заглянуть в глаза Алика и увидеть в них хоть отзвук сочувствия или сожаления. Подруга ничего не отрицала, заявив, что наш герой сам виноват, раз привел ее в тот дом, а потом оставил на ночь. Он ей не возразил, но потерял остатки веры в дружеское благочестие и совсем перестал доверять женщинам.
Наш герой продолжал встречаться с Аликом, хотя каждый раз, приходя к нему, вспоминал о собственном унижении. При этом его восхищало то, как Алику удавалось подняться над раскаянием, муками совести, самими добром и злом, словно он был Адамом в Эдемском саду, где, правда, отсутствовал Бог.
Алик встретил нашего героя в прекрасном настроении и, по установившейся традиции, поставил свежий диск. Наш герой прослушал его, погрузившись в синкопы и интерпретацию Алика, и лишь когда музыка смолкла, рассказал про свой пророческий дар, оттенив существенные события юмористическими нюансами.
- А ты случаем не заболел? Может, тебе стоит врачам показаться? – начал Алик, и тут же сам себя перебил, - Нет, к врачам не ходи, бездельники они.
- К целителям советуешь податься?
- Нет, у целителей вообще мозги набекрень, их только очистка организма на клеточном уровне и волнует. Для них главное - вера: раньше верили, что моча очищает организм - и пили мочу, теперь чаще пьют перекись водорода. Ты мочу пьешь? Нет? А перекись водорода? Тоже нет? Так как же ты сможешь их понять?
Алик всегда мог говорить убедительно.
- Твои новые способности, если они действительно появились, дело другое. Это - фантастический дар, который может изменить всю твою жизнь. Представляешь, к тебе подходит человек с деловым предложением, а ты уже знаешь исход; знакомишься с телкой и чувствуешь, удастся тебе ее трахнуть или нет. Представляешь, сколько денег и телок можно сделать? Более того, ты можешь уничтожить всех своих врагов, выбрав плачевный для них исход при ограниченных потерях со своей стороны. Для чистоты эксперимента попытайся снять хорошую телку и наказать того гада, который тебя кинул. Если получится что-нибудь, давай ко мне. Мы с тобой вместе весь мир перевернем.
Наш герой не мог не отметить, что ставить эксперименты на себе самом Алик, со свойственной ему тягой к беспроблемности, не предложил.
* * *
Наш герой шел домой, размышляя над тем, что сказал ему Алик, и оттого чуть не попал под колеса резко затормозившего автомобиля. Опыт подсказывал ему, что сейчас приоткроется дверь со стороны водителя, и он услышит обращенный к нему сумрачный мат. Мат он, действительно, услышал, но произнесен тот был таким веселым и, одновременно, знакомым голосом, что наш герой, вопреки принятому мгновение назад решению, оглянулся. За рулем сидел, улыбаясь, Николай.
- Садись, подвезу.
Наш герой устроился рядом с другом.
- Ну, как? Отошел немного? Здорово ты в пятницу нагрузился. Полечился вчера?
- Все как положено. Хорошо, что пиво без рецепта теперь дают.
- Это точно. Чем собираешься заниматься? Что тебе дома делать? Поехали со мной.
- А куда ты?
- Один друг пригласил в сауне попариться. У него крутая элитная сауна за городом, в таком классном месте – закачаешься.
- Я без денег.
- Какие еще деньги? Ты что, не въезжаешь? Во-первых, я приглашаю, значит, и все финансовые проблемы – на мне. Во-вторых, он мне кое-чем обязан, потому обслуживание будет по высшему классу и бесплатно. Телок лучше самим выбрать, не люблю в таких делах пассивность… Может, заедем за твоей… как ее…
- Лучше не стоит.
- Понятно… не настаиваю. У меня тоже официальная размолвка. Придется подсуетиться… Вот, кстати, парочка голосует. Возьмем? Чур, моя блондинка!
Николай затормозил у обочины, и девушки оказались в машине. Для начала Николай спросил, куда их отвезти, выслушал ответ, понимающе кивнул головой и тронул машину с места. Наш герой прекрасно знал, что будет дальше. Николай поставил томную музыку и заговорил о прекрасной погоде и к чему такая погода располагает. Девушки сообразительно хихикали. Наш герой закрыл глаза
{начало курсива}
и снял трубку.
- Извините, что я вас беспокою. Меня зовут Тамара. Я – жена Николая, вашего старого друга. Помните такого?
- Конечно. Я вас слушаю.
Когда последний раз наш герой видел Николая? Лет десять назад? Не меньше… Их пути как-то незаметно разошлись, превратив частые встречи в телефонные разговоры, а потом постепенно сведя и последние к кратким приветствиям, прежде чем прекратились и они. Как он, Николай, теперь? Говорили, хорошо вошел в бизнес…
- Мне хотелось бы с вами встретиться.
- Какие проблемы?… Хоть сегодня.
Но встречу назначили на следующий день.
Наш герой думал увидеть постаревшего и пополневшего Николая, но ему навстречу уверенно шла незнакомая молодая женщина, годившаяся ему в дочери.
- Я так благодарна, что вы нашли время придти.
- Что вы, это я благодарен, что вы с Николаем вспомнили обо мне. Где он, кстати?
- Понимаете, Николай серьезно болен.
- Как так? Что с ним? Может, нужна моя помощь?
- Спасибо за предложение. В материальной помощи мы не нуждаемся. Мы с мужем очень хорошо обеспечены. Я бы хотела попросить вашего содействия в другом. У Николая рак желудка, к сожалению, уже не операбельный. Он об этом пока не знает; считает, что у него было обострение язвы. Сильные боли еще не начались. Врачи предполагали другую форму рака; разрезали, увидели, что ошиблись, и зашили, ничего не тронув. Мужу сказали, что иссекли часть желудка, и теперь все будет хорошо. Он верит…
- Сколько ему осталось жить?
- Врачи затрудняются с точной оценкой. Все зависит от того, как пойдет процесс… Скорее всего, несколько месяцев, но не более полугода.
- Но он же еще не стар и полон сил.
- Не знала мужчины лучше его… Но врачи совершенно уверены в том, что спасти его уже невозможно. Поэтому я и побеспокоила вас.
- Готов помочь всем, чем смогу.
- Я все думала: раз уж смерть неизбежна, как я могу скрасить ему уход из жизни. Потом вспомнила один старый фильм, о котором много говорили в свое время. Там схожая история: один человек умирает, и его сын собирает всех друзей и любовниц отца, чтобы последний раз доставить ему радость.
- У Николая есть сын?
- К сожалению, нет. Все ложится на мои плечи.
- Вы ему жена?
- У нас с ним гражданский брак.
- Понятно.
- Я хочу, чтобы перед смертью он встретился со всеми своими друзьями и подругами. Ведите себя совершенно свободно в моем присутствии. Можете вспоминать сколь угодно подробности из его прошлой жизни, лишь бы он был счастлив.
- А когда начнутся боли?
- Как в том фильме… Будут наркотики, достать их сейчас не проблема.
У нашего героя мелькнула неприятная мысль о том, что эта женщина уже не только похоронила Николая, но и решила, с кем и как будет тратить оставшиеся, судя по всему, немалые деньги.
- Приходите завтра вечером, будем вас ждать.
- Хорошо.
Когда наш герой на следующий день появился по указанному адресу, его встретила Тамара. Квартира Николая занимала целый этаж в новом элитном доме, расположенном, как и следовало ожидать, в престижном районе.
Сначала нашего героя провели на просторную кухню, где он увидел сильно постаревших родителей Николая. Глаза матери свидетельствовали о том, что совсем недавно она не смогла сдержаться и опять заплакала. Отец крепился, но и в его голосе, когда он обменивался с нашим героем словами приветствия, звучали слезы.
- Кто это к нам пожаловал? – услышал наш герой голос Николая и прошел в комнату, где на роскошной кровати лежал умирающий.
Наш герой нагнулся и обнял друга, грустно отметив про себя, как тот похудел.
- Вот видишь, до чего доводит неумеренное употребление спиртного. Сколько мы его с тобой выпили?
- Море разливанное, - выдавил из себя с улыбкой наш герой.
- Мне вырезали язву, - сказал Николай, тревожно заглядывая в глаза нашему герою, словно опасаясь ответа.
- Знаю. Это пустяки, масса людей сейчас живет с оперированным желудком. Экология, загрязнение почв, болезни домашнего скота – да, всего и не перечтешь. Пару месяцев попьешь соки, оздоровишься, а потом, когда поправишься, выберемся, как в прежние годы, на «зеленую», оттянемся от души.
Раздался звонок в дверь, и Тамара пошла открывать.
- В последние дни мой дом стал проходным двором. Словно все старые знакомые разом вспомнили о моем существовании.
- Ты разве против?
- Наоборот, приятно… Кстати, как она тебе? Тамара? – спросил Николай.
- Классная баба! Тебе всегда везло на женщин.
- Что, завидовал?
- Не без этого.
Николай блаженно улыбнулся, вспомнив о чем-то приятном, а потом привычно крикнул:
- Кто это к нам пожаловал?
В комнату вошла моложавая женщина, которую наш герой явно где-то уже встречал.
{конец курсива}
- Да это же ты блондинка, что сидит сейчас с подругой на заднем сидении, только постаревшая лет на десять, - подумал наш герой, но глаз не открыл.
{начало курсива}
- Людочка, ты ли это, родная? – притворно слезливым голосом произнес Николай и протянул к вошедшей женщине руки.
Та подошла к кровати и, наклонившись, сдержанно поцеловала Николая в щеку.
- Сколько же лет мы с тобой не виделись? А как будто расстались вчера.
- Тут ты прав. Как будто расстались вчера. Все наши встречи живы в моей памяти, - сказала Людмила, но что-то в звучании ее голоса показалось нашему герою странным, не вписывающимся в намеренно бравурный оттенок обстановки, и, взглянув на Тамару, по крапинкам тревоги в ее глазах понял, что не ошибся, что и она обратила внимание на отмеченные им особенности интонации.
- Помнишь, как мы все встретились?
- Конечно. Мы тогда с подружкой остановили вашу машину и попросили подбросить до кинотеатра. Собрались посмотреть французский фильм, название уже не помню, да так и не посмотрели.
- И правильно сделали! Мы поехали в удивительное место за городом…
- Где когда-то люди отдыхали или собирали грибы, а теперь сливки общества парили свои обрюзгшие тела, наливались водкой и тискали продажных девок…
- А мы приехали туда, молодые, веселые, и провели незабываемую ночь.
- Первый раз ты трахнул меня по-собачьи прямо в парилке.
Наш герой заметил, как поспешно покинула комнату мать Николая, сделав вид, что вспомнила о чем-то очень важном.
- Да, я не мог удержаться, видя твое молодое, прекрасное тело, жаждущее любви… Потом ты оседлала меня уже в роскошной постели, и я кончил с такой силой, что своим залпом подбросил тебя до потолка.
- А потом, когда ты лежал расслабленным, я сделала тебе минет, и ты в пароксизме оргазма…
- Невиданного оргазма!
- … и ты в пароксизме невиданного оргазма сказал, что так хорошо тебе еще ни с кем не было…
- Кстати, не одна ты из присутствующих делала нашему мачо минет. И мною он всегда был тоже оч-ч-ч-ч-ень доволен, - многозначительно осклабившись, втиснулась в разговор Тамара.
«Может, они обо всем заранее договорились, и я вижу только спектакль, поставленный для моего друга женой и бывшей любовницей?» - подумал наш герой.
Людмила никак не прореагировала на реплику Тамары и продолжала:
- Утром ты сказал, что я – лучше всех, что мы должны жить вместе.
- И мы стали жить вместе…
- Только недолго и не очень счастливо, потому что я хотела ребенка, а ты – нет. Но я забеременела и долго пыталась скрыть это. Когда ты узнал, то был очень зол, заставлял сделать аборт, а я не соглашалась, плакала, ползала перед тобой на коленях. Ты сказал, что останешься со мной только, если я избавлюсь от ребенка, обещал, что в должное время у нас будет много детей, но выставил меня из своей квартиры, лишь только я пришла в себя после сделанной операции. Ты был тверд и неумолим, а я с тех пор зачастила к гинекологу. Я нашла в себе силы забыть тебя, встретила человека, который на мне женился. Детей у нас не было. Их и не могло быть после того, что ты со мной сделал. Муж долго водил меня по врачам, потому что ему, в отличие от тебя, хотелось иметь ребенка. Так хотелось, что он не смог остаться со мной.
Николай слушал, не прерывая. Глаза Тамары испуганно следовали за участниками диалога. То, что она слышала, явно выходило за рамки оговоренного заранее сценария.
- Я давно собиралась рассказать обо всем, да отыскать тебя не могла. Впрочем, это ничего бы не изменило… Тамара сама нашла меня и предложила придти к тебе. Я не смогла упустить такую возможность.
- Ты права, я должен был знать правду. Я всегда хотел правды.
- Правда – трудная вещь… Но я скажу тебе ее… Язва здесь не при чем, ты смертельно болен, у тебя неоперабельный рак.
- Ложь, все ложь, - крикнула Тамара, пытаясь прикрыть собой заметно побледневшего Николая.
- Замолчи… А ты, Людмила, продолжай.
- Через несколько месяцев ты сдохнешь и будешь с положенной скоростью разлагаться в земле, где давно уже сгнила порожденная и убитая нами плоть. Не знаю, радоваться мне или скорбеть по такому поводу… Скоро начнутся страшные боли, и она примется пичкать тебя наркотиками. Пока этого не случилось, Тамара хотела использовать вместо наркотиков друзей, которые будут по очереди дежурить у постели больного и рассказывать веселые и скабрезные истории из твоей и их жизней, чтобы заглушить в тебе те жалкие остатки совести, которые еще остались. Если еще остались…
Людмила замолчала. Тамара истерично рыдала в кресле. Нашему герою хотелось стать невидимым.
Николай обвел взглядом всех собравшихся в комнате и сказал:
- А не пошли бы вы все …
Он хотел выматериться, но сознательно сдержался.
- И я, Коленька? – взвыла Тамара.
- И ты, - жестко сказал Николай, - Родители, конечно, не в счет.
Мы вышли на улицу вместе с Людмилой. В последний момент она чуть помедлила, чтобы увидеть, в какую сторону пойду я, и пойти в противоположную.
- До свидания, - сказал я и протянул ей руку.
- Прощай, - сказала она, не замечая моей руки. – Не заблуждайся, ты ничем не лучше его.
- Знаю, - сказал наш герой и
{конец курсива}
открыл глаза. Рядом сидел Николай, только что предложивший девушкам поехать с ними за город; на заднем сидении Людмила, помолодевшая на десять лет, согласно засмеялась. Никто в этой машине, кроме нашего героя, не знал своего будущего.
- Обещаю жаркую сауну, вкуснейшую еду и чудесно проведенный вечер.
Тогда наш герой, сам себе удивляясь, обернувшись к девушкам, сказал:
- Будет вам по-собачьи в парилке и по-разному в постели, а в ответ ждем от вас такого минета, чтобы у нас от кайфа глаза полопались.
С минуту все молчали, выглядя совершенно по-дурацки с застывшими на их лицах улыбками и полным непониманием в глазах. Первой нарушила молчание подруга Людмилы.
- Остановите, пожалуйста. Мы здесь выйдем.
Все так же, не говоря ни слова, Николай остановил машину, и девушки вышли.
Мы отъехали уже на значительное расстояние, прежде чем Николай произнес хоть слово, словно опасался, что девушки услышат.
- Ну, и как тебя, брат, понимать?
- Не подходят нам эти телки. Видел, как дернулись, когда я честно сказал, что мы от них хотим.
- Ты что, маленький? Кто же говорит об этом прямо? Напоили бы их, да пропарили, они бы сами на нас полезли.
- Сомневаюсь…
- Точно тебе говорю.
- Все равно уже поздно. Что сделано, то сделано.
- Будем других снимать?
- Нет, не получится у меня с тобой съездить. Совсем забыл: Сашка должен ко мне придти.
- Так возьмем и его с собой.
- Он придет с новым деловым предложением.
- Тогда звать его – голяк. Он – из упертых.
- Я обещал.
- Как знаешь. Вот и к дому твоему подъехали. Счастливо оставаться. Не давай Сашке забивать тебе голову дурью.
- Ладно. Хорошо тебе оттянуться.
- Постараюсь. Вместе было бы веселее.
- Не судьба…
Наш герой Николая не обманывал, потому что действительно вспомнил, как позапрошлым вечером один из его друзей, Саша, сказал, что у него есть очень интересное деловое предложение, и они решили обязательно его обсудить. Теперь нашу герою показалось, что этот момент настал: придя домой, он позвонил Саше и назначил встречу.
Наскоро перекусив, наш герой прилег на диван и задумался о том, как только что спас друга, но неожиданно встревожился от мысли, что до сих пор не проверил результата, и закрыл глаза
{начало курсива}
Раздался звонок в дверь, и Тамара пошла открывать. Николай попытался привычно посетовать, что в последние дни его дом стал проходным двором, словно все старые знакомые разом вспомнили о его существовании, но умолк на середине фразы, позабыв ее конец и судорожно оглядев собравшихся вокруг его постели мужчин и женщин. Все старательно отводили глаза, понимая, подобно нашему герою, что то ли наркотики, то ли сама болезнь уже начали постепенно, клетку за клеткой, завоевывать мозг больного.
Когда кто-то из собравшихся, помогая Николаю, привычно крикнул: «Кто это к нам пожаловал?», в комнату вошла моложавая женщина, которую наш герой, возможно, где-то и встречал, но вспомнить не мог.
Пока раздавались приветствия, наш герой зашел на кухню, где в углу, за столом сидела старенькая мать Николая с заплаканными глазами. Увидев нашего героя, она попыталась улыбнуться, как и он вспомнив те счастливые годы, когда она шутливо отсчитывала их с Николаем за беспечное времяпровождение, но вновь опустила глаза, когда следом в кухню вошел женской вихлявой походкой излишне накрашенный мужчина и игривым голосом, глядя в сторону нашего героя и одновременно любуясь собой в маленьком зеркале, попросил что-нибудь попить. Старушка налила ему самодельного морса, он взял стакан и хотел поблагодарить, но тут его вызвали в соседнюю комнату.
- Не могу я привыкнуть к нынешним нравам, - сказала мать Николая нашему герою, сокрушенно покачав головой.
- Откуда он взялся?
- А пес его знает. Все говорят, что был любовником Николая…
- Никогда не думал, что Николай – бисексуал.
- Вот, именно это слово… Никак не могу запомнить.
- Может, и не следует.
- Да говорят, теперь все, и мужчины, и женщины, эти самые…
- Бисексуалы, - подсказал наш герой. – Думаю, преувеличивают. А может, просто по-дружески шутят с Николаем.
- Ну и шутки… Не понимаю, зачем Тамара все это устроила.
- Николая она жалеет. Хочет, чтобы его последние дни прошли в радости.
- Какая ж это радость? Как в публичном доме. Такого понаслушалась… Многих слов не понимаю, прости Господи. Ему бы о вечной жизни задуматься.
- Кто его знает, будет ли эта вечная жизнь. Пусть еще раз порадуется с друзьями в этой реальной жизни.
- Господи, помилуй! – тихонько простонала в ответ старушка.
Войдя в комнату, наш герой услышал, как Николай похвалил, какой великолепный минет ему делала пришедшая последней женщина. Все собравшиеся живо стали обсуждать предложенную тему, вспоминая случаи из своей жизни, а двое из присутствующих женщин притворно заявили, что обиделись, поскольку и они в свое время делали не хуже.
Наш герой пристально посмотрел на Николая: взгляд больного вновь потерял резкость, обратившись в далекое прошлое или близкое будущее; устав от предыдущей фразы, губы с трудом двигались, прежде чем им удалось исторгнуть сакральное слово «минет», медленно растянуться в бессмысленной улыбке, чуть приоткрыться, чтобы липкая ниточка слюны, как жалкая пародия на обсуждаемый собравшимися акт, стекла на подбородок умирающего.
Наш герой сглотнул, с трудом преодолев нахлынувшее чувство гадливости, и подумал, что, несмотря ни на что, именно такой блаженной смертью он бы хотел закончить собственную жизнь.
{конец курсива}
Наш герой открыл глаза и вскочил с дивана, вырванный из собственного будущего звонком в дверь.
* * *
Спустя минуту Сашка и наш герой сидели в креслах друг напротив друга и вели неторопливый разговор.
- Понимаешь, одни серьезные люди предлагают мне заняться нефтью, - сказал с торжественным видом Сашка.
- Ну, ты хватил. В этот бизнес дилетантов не пустят.
- Ты не понял. Нам будет дана возможность доставить нефтепродукты до конечного потребителя. Объем небольшой, но если мы отработаем все хорошо, нас могут взять в дело.
- И для этого нужно?
- Взять в банке кредит под контракт, заплатить за нефтепродукты, продать их с выгодой для себя, закрыть кредит и оставить себе заработанные бабки.
Продолжая слушать Сашу и незаметно закрыв глаза,
{начало курсива}
наш герой оказался в каком-то помещении, одинаково чужом и до боли знакомом. Сквозь наступающий холодок растерянности он в изумлении пытался разглядеть окружающее его пространство: стеклопакеты на окнах; выбитые стены, превратившие прежние раздельные комнаты или даже квартиры в одно большое и никчемное пространство, стандартно реанимированное мастерами евроремонта; странноватая, но явно дорогая мебель; громадный, на всю стену телевизор, на экране которого три практически голые девицы бились в конвульсиях и несли рифмованную и положенную на невнятную музыку полную чушь о вулканических страстях лирического героя неопределенной сексуальной ориентации. Но во всей этой холодной отстраненности мучительно звучала нотка чего-то родного… Непостижимым образом наш герой понял, что находится в замкнутом пространстве, частью которого была его прежняя квартира, измененная теперь до неузнаваемости. "Если я дома, то почему на мне...(наш герой задумался в поисках нужного слова, потому что возникающее в голове привычное слово было зажато в угол, перемолото и превращено в свой синоним, который он всегда считал ниже своего достоинства использовать) …этот крутой прикид?"
{конец курсива}
Не открывая глаз, он понял, что является сейчас одновременно самим собою и кем-то другим, причем эти две личности по непонятной пока причине изначально конфликтуют между собой.
{начало курсива}
Звук звонка сотового телефона рассек его двоящееся сознание. Найти источник звука ему удалось не сразу. Приложив трубку к уху, он услышал незнакомо-знакомый голос, говоривший непонятно-понятные вещи, и, прежде чем он сумел что-то осознать и ответить, разговор был закончен: длинные гудки снаружи и разверзшаяся бездна внутри…
{конец курсива}
Саша продолжал говорить: схема была не слишком замысловата, но определенных затрат нервов и денег требовала.
- Не возьму в толк, я-то тебе зачем нужен? И без моего участия схема хорошо вырисовывается…
- Есть одна загвоздка… Был я в банке, там у меня завязки есть. Обещали кредит.
- Так в чем же дело, бери!
- Осторожничают они, мешки денежные, для надежности дополнительный залог требуют.
- Ты же знаешь, денег у меня нет. То есть не то, чтобы совсем нет, но если и есть, то не для того, о чем ты говоришь, а чтобы иметь возможность иногда пива вдоволь попить, - замысловато начал наш герой, сбиваясь с мысли.
- Они согласны на залог недвижимости.
- Заложи свою квартиру.
- Я бы рад, но мать ни за что не согласится. Мол, квартира – это единственное, что у нас остается. Никакой широты мышления, один испуг социалистический.
- Намекаешь на мою квартиру?
- Рассматриваю как возможный вариант.
- Есть и другие?
- Гарантия раскрученной фирмы подойдет.
- По-моему, я был вице-президентом одной фирмы, правда, раскрученной ее не назовешь. Могу хоть сейчас выписать гарантию.
Сашка поморщился от грубого намека на очередной его бизнес-провал.
- Я серьезно.
- Если серьезно: у меня нет ни крутых друзей, ни крутой фирмы. Все вроде меня самого – шелупонь какая-то…
- А твой отец?
- При чем здесь отец?
- У него же есть раскрученная фирма.
- Фирма есть, только я в ней не учредитель, не руководитель и даже не сотрудник.
- Понятно, - протянул Сашка. – Тогда остается только твоя квартира. Она же на тебя записана?
- На меня.
- Значит, никакого дополнительного согласия не потребуется
- А если что-то сорвется?
- Ничего не сорвется. Серьезные люди в деле…
Саша назвал две-три фамилии, по сути дела ничего нашему герою не говорившие, но вызывающие в памяти смутные созвучия с повышенной серьезностью и ложной убедительностью дикторов официоза.
- Тем более, сам видишь, как быстро все прокрутится…
Всего несколько минут назад, в пространстве будущего наш герой увидел себя обеспеченным человеком, - значит, можно было предположить, что план Саши сработает. Но согласиться с предложением друга ему мешал испытанный им животный страх, который остался непонятым там, за закрытыми глазами, и он попросил день на раздумье.
Закрыв за Сашкой дверь, наш герой вновь попытался вспомнить содержание увиденного телефонного разговора, чья суть по-прежнему ускользала от него, делая непонятную угрозу еще более страшной. И хотя ему совсем не хотелось закрывать глаза, он сделал над собой усилие и
{начало курсива}
увидел Сашу, чуть постаревшего и располневшего, одетого странно, но явно недешево, старающегося скрыть свою растерянность напускной развязностью. Поток ненормативной лексики, словно зловонная жижа отхожего места, волной накрыл нашего героя, собственной мерзостью притупив инстинкт самосохранения, и покатился дальше, поскольку целью его был не наш герой, которого Саша очень ценил, хотя и упрекал за малодушие, а некто третий, которому и предназначались все эти многократно повторяющиеся в новых, иногда немыслимых с точки зрения здравого смысла, сочетаниях слова. Нашему герою даже на мгновение показалось, что Саша прав, и он
{конец курсива}
открыл глаза и глубоко вздохнул. Испуг и облегчение боролись в его душе, ему хотелось поверить, что в будущем все будет нормально, что с предложением Саши следует согласиться и забыть обо всех дурных предчувствиях, но тоскливый отзвук в душе нашего героя звал вернуться в собственное будущее, чтобы узнать все до конца. Мысленно проклиная самого себя за неудержимое любопытство, наш герой вновь закрыл глаза.
{начало курсива}
На этот раз он оказался в другом месте: это был, скорее всего, офис, причем офис очень (судя по обстановке) солидной фирмы. Человека, сидящего за столом, он встречал раньше, однако, в иной роли.
- Вижу, вижу, что ты меня узнал. Да, встречались, в бане со шлюхами парились и водку с икрой жрали. Ну, а что считал меня только массовиком-затейником - это уже твои проблемы: мудрее надо быть, да и ребят секрюитарных пошустрее держать. Я - человек не гордый, за внешней шелухой не гонюсь, потому и с сучарами из разных продажных органов редко дело имею. Давно за тобой наблюдаю: мужик ты шустрый и уважение к авторитетам имеешь. Приятно с тобой работать. Пойдем, посидим.
В смежной комнате был богато накрыт стол, за который они и сели. После первых двух рюмок обстановка стала более непринужденной: две молоденькие девушки услужливо наливали и подносили разную снедь, при этом мило и многообещающе улыбаясь. Сергей Гаврилович и в новом своем амплуа сохранил запомнившуюся из прошлых встреч хлебосольность и дар убеждения. Но совершенно расслабиться нашему герою не давало закравшееся в душу дурное предчувствие, {конец курсива} и он никак не мог сообразить, какому временному периоду оно принадлежит.
{начало курсива}
И только когда слащавые глазки Сергея Гавриловича самым неожиданным образом преобразились в молчаливую решимость наведенного на него ствола, наш герой понял, что дурным предчувствиям надо верить. Обстановка комнаты резко изменилась, как солнечный день иногда переходит в неумолимое ожидание грозовых раскатов. Девушки исчезли, откуда-то возникли накачанные молодцы с устрашающе тупыми лицами. Убедившись, что это произвело на нашего героя должное впечатление, Сергей Гаврилович жестом отпустил своих молчаливых нукеров. В комнате остались только наш герой, сам хозяин и еще один человек, которого наш герой раньше уже встречал - он был зятем Сергея Гавриловича, а так же правой рукой в делах. Неожиданно в голове нашего героя всплыло даже его имя - Майкл.
Сначала наш герой не понимал, о чем говорит Сергей Гаврилович, возможно оттого, что оба его разновременных сознания, накладываясь друг на друга, мешали ему не только слышать, но даже думать. Усилием воли он умалил себя-прошлого и дал свободу себе-будущему. Это сразу возымело свой эффект, и наш герой с ужасом понял, что живым ему отсюда не уйти, если он не вернет Сергею Гавриловичу фантастическую сумму денег, номинированную в твердой валюте. Такой суммы в него, даже у будущего, не было, и, нервно перебрав в голове всех, к кому он мог обратиться за помощью, понял, что этот список практически пуст, а точнее, состоит из одного человека – Саши. Хотя Сергей Гаврилович мгновенного ответа не требовал, медлить было нельзя, так как каждая секунда молчания неумолимо уменьшала значимость его решения. Поскольку по всем поставленным ему в вину пунктам был виноват и Саша, наш герой не обязан был брать ответственность на одного себя. Последняя мысль вселила в его сердце надежду, и он высказал ее вслух.
Сергей Гаврилович понимающе улыбнулся и подозвал Майкла:
- Дай-ка ему мобилу, пусть со своим корешем поговорит. Он прав, они оба нам деньги должны.
Нашему герою показалось, что Сергей Гаврилович подмигнул Майклу, но оказавшийся в его руках сотовый телефон и выжидающее молчание присутствующих не давали времени на раздумье. Он набрал номер Саши и долго ждал ответа. Наконец в трубке раздался знакомый голос, показавшийся в сложившихся обстоятельствах ему бесконечно родным.
Наш герой объяснил Саше суть требований Сергея Гавриловича, сказал, играя на публику, что считает их совершенно справедливыми и ждет помощи друга. К его удивлению, Саша молчал, и каждая секунда этого молчания уничтожала в нашем герое надежду, остаток которой исчез после слов:
- Решай свои проблемы сам. Я с Сергеем Гавриловичем все уже выяснил.
Нашему герою за время своей будущей жизни случалось допускать, пусть только в кошмарных снах, возможность такого исхода событий, но реальное осознание того, что его сдал лучший друг и бизнес-партнер, было настолько страшным, что у нашего героя подкосились ноги, и он рухнул в кресло.
Голосом, покоробленным от нахлынувшего на него отчаяния, наш герой спросил:
- Саша, но почему?..
Трубка угрожающе безмолвствовала, чтобы придать последовавшим словам особое значение:
- Вспомни Deep Throat…
Связь прервалась: Саша нанес безошибочный удар и закончил разговор.
Наш герой ощутил, как бездонная пустота небытия плещется у его ног, а в голове пульсировало известное высказывание о том, что все тайное становится явным.
Много лет назад через фирму DT International наш герой увел в оффшоры значительную сумму денег, фактически обокрав их с Сашей фирму. Не по низости душевной, а только волею неблагоприятных обстоятельств: наш герой сделал попытку начать параллельно самостоятельное дело, и его конкретно кинули. Настала пора платить. Люди, которым он задолжал, были предельно серьезны, о чем сразу и дали понять нашему герою. Сказать правду Саше он не решился, да и не ждал уже, что тот согласится расстаться с такой суммой денег из-за глупости партнера, поэтому воспользовался DT International, чтобы достать необходимые деньги. Фирма своих обязательств перед сашиной фирмой не выполнила, ее президент бесследно исчез, а пропавших денег так и не нашли. Саша был в отчаянии, но наш герой сказал: самое главное, что они партнеры, и вместе преодолеют все сложности; демонстративно прекратил все свои сторонние дела и с тех пор честно управлял фирмой вместе с Сашей. Украденная (именно украденная, как ни неприятно называть вещи своими именами) сумма частично пошла на уплату долга и частично - услуг президента DT International, который согласился помочь нашему герою. Именно последнего он дружески называл Deep Throat International, используя вольную расшифровку аббревиатуры фирмы и бравируя одновременно знанием английского языка, американской истории и международной порнотерминологии, называл только при личной встрече - этакая шутка для двоих.
С тех пор прошло уже много лет. Фирма давно преодолела трудности, и наш герой стал забывать о случившемся. Лишь в минуты душевных разговоров с Сашей, особенно за столом, когда они клялись друг другу в вечной дружбе и преданности, он испытывал иногда уколы совести и искренне собирался найти удобный случай и обо всем рассказать. Случай так и не представился…
- Теперь уже не представится, - безнадежно подумал наш герой.
- Все вопросы решены? – спросил Сергей Гаврилович и понимающе добавил: - Предают свои, - как любил говорить покойный Рамиль Валиханович. Мудрый был человек…
- Чем Саша откупился?
- Достаточно значительной суммой и согласием ввести нас в состав учредителей вашей фирмы.
- А я?
- Ты нам уже не нужен.
- У меня есть выбор?
- Как у каждого человека: ты можешь по доброй воле переписать все свои акции на нас или сделать то же самое по нашей воле.
- Примените свою систему убеждения?
- Если придется… Мне, человеку гуманному, этого бы очень не хотелось.
- В случае моего отказа…
- Внешне все будет выглядеть, как будто ты сбежал с деньгами, кинув партнера. Саша нам поможет создать эту иллюзию.
- А если я сделаю все по доброй воле?
- Тогда кое-что из заработанного честным трудом мы оставим твоей семье
{конец курсива}
(у меня есть семья?)
{начало курсива}
- мы же не звери…
- Со мной что будет?
- Автомобильная катастрофа тебя устраивает? Все будет выглядеть как трагическая и нелепая случайность. Естественно, безболезненный уход мы гарантируем.
Наш герой смотрел на улыбающиеся лица Сергея Георгиевича и Майкла и не верил, что все это происходит с ним.
Нет, постойте… Все происходит с ним, но не на самом деле… Нет, на самом деле, но в будущем, которое можно изменить! Ему нужно только вернуться в свое настоящее. Нужно… Но силы покидали его, сознание отказывалось признать будущее будущим и вернуться в прошлое-настоящее. Последним усилием воли наш герой вытолкнул себя из несвершившегося, скользнув во вневременное пространство, и попытался найти выход из него в собственное настоящее, но точный момент его подлинного существования стерся в памяти, и он с ужасом понял, что все мерцающие перед ним времена могли быть его настоящим. Наш герой в отчаянии перебирал свою жизнь, но не находил в ней того главного разрыва, через который он совсем недавно проник за пределы привычных трех измерений. Его собственное прошлое перестало казаться ему достойным, превратившись в череду, если не предательств, так сделок с совестью.
Хотя украл-то он те деньги не для себя, а для своей семьи, чтобы они все могли жить достойно…
Сын… Нашему герою никогда не хватало времени на его воспитание, но доставало денег на хороших нянек, частные школы и заграничные пансионаты… Когда Ангелы нанесли свой первый удар, он ошеломил всех своей неожиданностью: была взорвана вилла премьер-министра (к счастью, никто серьезно не пострадал), но затем серия статей пронырливых журналистов-максималистов в мировой прессе в течение нескольких дней уничтожила годами взлелеянный образ слуги народа (неопровержимые данные, точные суммы и даже номера счетов в конкретных банках открыли подлинные размеры мздоимства). К сожалению, ни Америка, ни Евросоюз не увидели сразу грозящей им опасности, а по-бабьи заголосили о борьбе с коррупцией. Им потребовалось некоторое время и определенное количество террористических актов для осознания того, что искушенные политики поняли сразу: Ангелы борются не с конкретными личностями, а со всем классом неправедно наживших деньги людей, которых полно в любой стране мира. В прежних своих громких заявлениях мировые державы, конечно, не покаялись, но поспешили занести Ангелов в списки самых опасных террористических организаций, заявив об их связи с бессмертным бен Ладеном и вездесущей Аль-Кайдой. После первого удара силовые структуры провели серьезные зачистки среди маргиналов всех разновидностей, зацепив и сына нашего героя. Парень по глупости связался с другими сынками богатых родителей, играющих в революцию. Они болтали языками о поддержке новопролов, не стыдясь при этом с размахом тратить грязные родительские деньги. Подавленный вид сына по видеофону убедил нашего героя, что урок пошел на пользу. Он вытащил сына из заключения, заплатив нужным людям, и провел с ним серию серьезных разговоров. Кто ему эти новые пролетарии, полностью соответствующие своему прозвищу, поскольку ничего не могут дать обществу, кроме своих таких же никчемных отпрысков? Бездари, бездельники, не желающие работать и живущие на пособие стадами в городских трущобах или теми же стадами, но на подножном корму где-нибудь в деревне. Сын всегда легко поддавался внушению (иначе бы не связался с теми подонками), мнение отца сыграло решающее значение. Чтобы дальше не испытывать судьбу, наш герой отправил его доучиваться сначала в Швейцарию, а затем и в Штаты - изучать экономику и право. По договоренности с нашим героем, партнеры из преуспевающей фирмы с солидным международным брендом инсценировали выбор его сына из аморфной массы студентов, присвоение ему престижной стипендии (естественно, из средств нашего героя), чтобы впоследствии взять его к себе в штат. Спектакль удался: парень увлекся достигнутыми успехами, стал изображать из себя независимого человека, чему наш герой не препятствовал, а, наоборот, всячески способствовал, чтобы голова парня была забита не идиотской музыкой, наркотиками и бабами, а котировками акций и движениями мировых валют и индексов. В общем, парень рос стоящим человеком.
С дочерью было сложнее. Она ушла из дома, живет в деревне с такими же, как она, нонконформистами и знать его не желает. Может, дедом его уже сделала? Она с детства была немного замкнута… И это странное желание учиться в обыкновенной школе, потому что будто бы в элитной школе, одной из лучших в стране, куда он поместил ее, знаний не дают, поскольку преподаватели боятся досадить ученикам и потерять хорошо оплачиваемое место; не надо было соглашаться: изучала бы спокойно литературу по комиксам (благо тогда уже умным людям удалось протащить реформу образования через парламент; в подлиннике есть смысл читать только жизнеописания олигархов - дают хорошее представление о жизни; возьмите, например, одну из последних книг о жизни самой богатой бизнесвумен мира - Shestory of Faith Cambell); так нет, пошел у дочери на поводу, вот она и встретила парня, который пристрастил ее к Достоевскому…
Остальные дети? Какие дети? Те, что кончили свою несостоявщуюся жизнь в больничной помойке…Сколько было абортов - один? два? Он настаивал, чтобы жена принимала пилюли, а она хитрила, ссылалась на то, что они не всегда действуют. Наш герой считал, что следует остановиться на сыне, пришлось смириться с дочерью, но далее он был уже непреклонен. После аборта что-то сломалось в ней, она очень изменилась, металась по дому, как безумная. Потом успокоилась.
Наш герой был спокоен, пока не узнал, что у жены есть любовник, что она вынашивает планы развода. Нет, не следовало на ней жениться, но уж очень лакомый кусок представляли деньги ее отца и связи матери (земля ей пухом). Точку поставил разговор с женой: он долго к нему готовился и провел на высшем уровне. Наш герой честно сказал, что уничтожит ее нового друга, но кровь будет не на нем, а на ней, потаскухе - а еще настаивала когда-то на венчании; типа, ни бог, ни он ей распутства не простят. Как ни странно, сломать этим жену не удалось; она твердо сказала, что если что-нибудь случится с ее другом, она молчать не станет. Наш герой учел такой поворот событий и был к нему готов. Он внешне признал себя побежденным, стал много пить. Жена поверила в свою победу, дав нашему герою подготовиться к нанесению решающего удара. Когда его план сработал, он, изрядно пьяный, пришел к ней в комнату, рассмеялся в лицо, сказал, что у него есть для нее подарок, что она его, конечно, узнает, и бросил на столик красиво упакованную коробочку. Жена, предчувствуя недоброе, открыла ее, нашла там отрезанную мошонку и все поняла. Наш герой пьяно хохотнул и спросил, узнает ли она свое сокровище. Надо отдать должное: жена выдержала этот удар с достоинством. Ее лицо выражало только бесконечную ненависть, и на какие-то мгновения показалось, что она не может облечь ее, эту ненависть, в слова, но она нашла в себе силы сказать, что наш герой за содеянное дорого заплатит. Он не стал затягивать разговор, а презрительно рассмеялся ей в лицо, правильно рассчитав, что тем ускорит события. Впервые за последнее время наш герой спал безмятежным сном, как спят только люди, выполнившие свой долг, а потому имеющие полное право отдохнуть. Утром он был арестован по подозрению в убийстве, и ему пришлось провести три неприятных дня. К счастью, выяснилось, что любовник жены жив и находится в длительной и престижной зарубежной командировке. Следствие установило, что жена нашего героя (по крайней мере, очень похожая на нее женщина) уговорила (не безвозмездно, конечно) сотрудника морга, чтобы тот отрезал мошонку от свежего трупа неопознанного молодого мужчины и продал ей за солидную сумму. Увидев наличные доллары, он не стал долго размышлять и быстро совершил сделку. Он также, естественно, не поинтересовался, зачем женщине была нужна мошонка трупа: работа в морге научила его не задавать лишних вопросов и не удивляться странностям других людей. Сотрудник морга был, конечно, уволен. Нашему герою были принесены извинения. Жене пришлось пройти длительное лечение в частной психиатрической клинике, из которой она вышла сильно изменившейся и даже постаревшей, но лечение сыграло свою положительную роль, по крайней мере, для нашего героя. Жена была сломлена, сломлена навсегда. Наш герой сначала боялся, что она может наложить на себя руки (что пока не входило в его планы), поэтому пришлось нанять сиделку. Потом и этого не требовалось, ограничивались только ежегодным профилактическим лечением в ставшей уже родной лечебнице. Однажды, собрав все силы, жена все-таки подошла к финальному разговору, к которому наш герой был, конечно, готов. Она сказала, что не может так больше жить, что она действительно начинает терять разум от всей гадости, которой ее колют и кормят, что она не в силах даже читать (да половина населения страны уже ничего, кроме биржевых котировок, не читает, а смотрит ящик и радуется жизни, - ответил наш герой, - вторая половина, если что дополнительно читает, так это журналы типа "Плейперсон", "Гиперполитан", "Ух ты!" или "Натали"); что она никогда не простит ему то, что он сломал ее жизнь, купил любимого человека, испортил детей, фактически убил ее отца ("последнего из могикан" честного предпринимательства, - сказала жена; потому все и потерявшего, - парировал он), убедив его в ее безумии; что она понимает собственное бессилие и признает поражение. Она просила только об одном - дать ей возможность уйти в монастырь и до конца своих дней молиться за свою семью. Наш герой согласился: уход женщин в монастырь был вполне приемлемой вещью (не то, что содержание жены в психиатрической лечебнице), словно была восстановлена традиция предшествующих поколений. Острословие нуворишей закрепило за наиболее богатыми монастырями название "Клуб первых жен". Интересно, молится ли она сейчас за него?…
Для чего жил на свете? Ради уже давно наскучивших продажных девок да утонченной жратвы? Жизнь прожил, а вспомнить нечего. Одно светлое пятно - сын, но и ему он уже давно не нужен; разговоры и встречи стали такими вымученными. Может, действительно, вернуться к Сергею Гавриловичу, отписать ему с Майклом все, да и покончить счеты с жизнью. Думаю, не обманывает, мучить не будет. Да и греха самоубийства можно избежать. И грянул гром… Дурная шутка, учитывая намерения Сергея Гавриловича.
Но какая-то часть сознания нашего героя, практически принявшего окончательное решение, продолжала сопротивляться. Последние слова вызвали в памяти ассоциацию с раздавленной бабочкой. Но он, в отличие от героев старого рассказа, может вернуться назад и все исправить. Надо только вспомнить, где он наступил на бабочку… Он судорожно вызывал в памяти свою школьную и студенческую жизнь: она была неплоха, но прохода там не было, как и в последовавших за ней годах. Потом была черная полоса… Кто такой Игорь? Не помню, что я сделал, но почему так болит душа?… Прохода и здесь нет… Потом светлее… Ну, конечно, надо вспомнить с чего все началось… С разговора с Сашкой! Вот он проход, вижу!…
{конец курсива}
Наш герой сначала даже не поверил, что вернулся, что весь кошмар остался где-то в будущем. Он совершенно обессилел, кружилась голова, заслоняя и стирая пережитое и понятое в будущем горячими красными сполохами нестерпимой боли. Наш герой понимал, что надо взять лист бумаги и все записать, но не мог найти в себе сил. Он с трудом дополз до кровати и провалился в блаженный, без видений сон.
4
День четвертый
Очнулся наш герой только под утро: за окном недобрым светом начинался понедельник. До работы оставалась еще пара часов, и он решил поваляться в постели, оттягивая мгновение осознания начала новой недели.
Наш герой попытался вспомнить конец прошлого дня, но память была неповоротлива и неуклюжа: он осознавал лишь общие контуры случившегося, словно лишенные конкретного содержания, как линия горизонта, уходящие в даль и остающиеся все на том же непостижимом расстоянии, сколько он не пытался к ним приблизиться.
Впрочем, самое существенное он помнил. Во-первых, соглашаться на план Саши нельзя, поскольку где-то в будущем друг его серьезно подставит. Злобствовать на него сейчас не следует, но внимательно приглядеться не помешает, потому что, как говорится, семена грядущего закладываются уже в настоящем. Надо будет найти уважительную причину, позвонить Сашке и отказаться. Он, конечно, обидится, но это не страшно. Главное, что наш герой вовремя сумел различить возможную опасность. Он смутно помнил, что и сам себя не слишком достойно вел в будущем, но с этим проще: себя можно контролировать, других - сложнее. Во-вторых, не следует погружаться глубоко и надолго в будущее, это опасно и может замкнуть героя в другом временном пространстве, из которого не будет выхода; для принятия правильного решения достаточно понять общее направление развития событий. В-третьих, погружение в будущее требует больших затрат энергии, поэтому он чувствует себя таким обессиленным по возвращению. Пока он не приобрел достаточного опыта перемещений во времени, следует быть осторожнее, использовать дар только в случае необходимости, осмотрительно и стараться избегать далекого прорыва в будущее. Но в целом, обретенный дар - неоценимое сокровище, поскольку он позволит нашему герою впредь не совершать ошибок, заранее предвидя последствия своих поступков.
И не забыть позвонить отцу: вчера Сашка своим предложением напомнил нашему герою, что он давно не виделся с родителями.
Наш герой был единственным сыном в семье. Он помнил, что родители неоднократно спрашивали, хотел бы он иметь маленького братика или сестричку, и он постоянно останавливал свой выбор на братике, за исключением дня, когда он здорово подрался с одним из своих дворовых друзей, а потому был склонен к более миролюбивому будущему родству. Родители своих обещаний так и не выполнили, то ли по вполне объективным физиологическим причинам, то ли просто забыв о них в суете каждодневных забот своего земного существования.
Мать его закончила иняз, но в те времена ее знания никому особенно нужны не были. Она работала учительницей английского языка в соседней школе, регулярно докучая нашему герою неожиданными вопросами, которые он должен был не только понять, но и связно на них ответить, что не всегда ему удавалось, после чего мать вздыхала и обещала, что займется с ним сама, но и это обещание не сдерживала, ссылаясь потом на преследующую ее ежевечернюю усталость.
Отец нашего героя работал в партийных органах среднего звена. Верил ли он искренне в руководящую роль партии, одному Богу известно, но говорить правильно умел, хотя и не читал ежегодно навязываемый сверху журнал «Коммунист». Он, в отличие от своей супруги, своими профессиональными проблемами сына не искушал, за что наш герой был ему искренне признателен.
Жили его мать с отцом мирно. Каждое лето они отправляли нашего героя в пионерский лагерь, а сами уезжали в какой-нибудь дом отдыха. Наш герой по ним не скучал, целиком отдаваясь незамысловатым забавам своего возраста.
Как и все его ровесники, наш герой в младших классах был очарован струйкой табачного дыма. Эта скрываемая от родителей слабость доставляла некоторые сложности. Для процесса курения требовалась сигарета, для приобретения сигареты – требовались деньги, а карманных денег нашему герою перепадало унизительно мало. Поскольку отец сам покуривал, наш герой нашел простое решение этой проблемы: он таскал сигареты из кармана пиджака отца. Один из таких дерзких налетов привел его к неожиданному открытию.
Однажды, когда отца с матерью не было дома, наш герой по обыкновению достал полупустую пачку из пиджака отца, висевшего на стуле в спальне, вытащил одну сигарету (из полной пачки он брал две сигареты) и, когда сунул пачку назад в правый карман, наткнулся там на какую-то бумажку. Наш герой не ожидал ничего интересного, но любопытство взяло верх, он развернул записку и начал читать. Почерк был женский, но не его матери. У нашего героя перехватило дыхание: незнакомая женщина писала его отцу о своей любви. Слова были достаточно стандартные, и наш герой их практически не запомнил, хотя прочитал записку дважды. Одна фраза покорила его воображение: незнакомка, подписавшаяся Анной, обещала, что готова целовать все тело отца, миллиметр за миллиметром. Поскольку наш герой только на прошлой неделе проходил в школе меры длины, веса и площади, то точность формулировки его заворожила.
В это время вернулась мать, и наш герой ретировался в туалет для дальнейших раздумий. Поскольку миллиметр был совсем маленькой единицей длины, он попытался представить себе, сколько времени потребуется той незнакомой женщине, чтобы выполнить данное обещание. Получалось, что очень много. Потом наш герой представил волосатое тело отца и прильнувшую к нему женщину. Волосы будут попадать ей в рот и нос, а когда она доберется до…
Наш герой не успел довести свою дерзкую мысль до конца, когда сквозь дверь туалета услышал голос отца. Значит, и он вернулся? Тут нашего героя охватил страх: а что, если отец обнаружит пропажу? Ведь совершенно ясно, кто мог это сделать. Наш герой дрожащими руками натянул штаны и выскочил из туалета.
К несчастью, отец с матерью переместились в спальню и о чем-то там беседовали. Сначала наш герой ощутил горькое чувство обреченности, но оптимизм, свойственный юному возрасту, победил и подсказал единственно верное решение. Приняв по возможности безразличный вид, наш герой зашел в спальню, неспешно подошел к стулу и положил руку на спину висевшего там отцовского пиджака.
- Мама, папа! Я пойду гулять! – требовательно заскулил он.
Отец и мать, увлеченные беседой, разрешительно отмахнулись от него, и он выбежал из комнаты, предварительно бросив злосчастную записку под стул. Несомненно, отец заметит ее и подберет. С легким сердцем наш герой отправился на двор играть с друзьями.
Он бьет по мячу рукой, и тот летит высоко-высоко в небо, ввинчиваясь в голубое пространство, пропитанное солнечными лучами, рассекая ватные клочья нерасторопных тучек, презирая путы земного притяжения и цепкость человеческих взглядов. Но в тот самый момент, когда уже казалось, что мяч растает вдали, он замер в полете, натолкнувшись на невидимую преграду, неуверенно двинулся влево, потом вправо, снова растерянно завис в пространстве, теряя остатки сил, чтобы спустя мгновение устремиться вниз, набирая непостижимую скорость. Наш герой, прежде восхищавшийся собственной удалью, позволившей забросить мяч в такую даль, теперь испугался, понимая, что не сможет противостоять рассекающему летний воздух снаряду, и попытался отбежать в сторону, но, взглянув вверх, понял, что мяч тоже изменил свою траекторию, не потеряв при этом скорости, и вновь нацелен прямо ему в голову. Наш герой хотел кричать, но звуки вязли в гортани, заполняя рот слюнявым клубком безнадежности; хотел заплакать, но глаза были так сухи, что даже слабое движение век вызывало жгучую боль. Он боялся не смерти, ибо в том возрасте само принятие собственной гибели было еще недоступно, он боялся расплаты за совершенный им ужасный проступок, и самым жутким было то, что он проступок этот не мог вспомнить. Наш герой закрыл руками лицо, чтобы не видеть момента неизбежного удара, но руки мешали дышать, слипаясь от страха, постыдно дрожали, царапая грязными ногтями брови; и в это мгновение, которое могло стать последним, что-то произошло, и страх исчез. Наш герой взглянул вверх сквозь чуть вибрирующий частокол пальцев и увидел, что перед ним стоит отец, держа в поднятой руке пойманный мяч.
Наш герой, устыдившись собственной слабости, протягивает руки к отцу, но тот грустно смотрит ему в глаза, не отпуская мяч.
- Папа, почему ты не отдаешь мяч?
- Я его поймал.
- Но ведь этот мяч мой!
- Твой?
- Мой! Мой!
- Разве? – спрашивает отец, и теперь сам наш герой вспоминает, что мяч, действительно, принадлежит не ему.
- Мне дал его поиграть Глеба!
- Какой Глеба?
- Как какой? Глеба, Глеб из соседнего двора… ну, ты же знаешь… Да вот он, рядом стоит…
- Разве? – спрашивает отец, и наш герой видит, что вокруг никого нет, только он и отец. И мяч…
- Какой мяч? – читает его мысли отец, и наш герой видит, что его рука пуста.
- Но ведь мяч был!
- Зачем ты предал меня, сынок?
- Я не предавал тебя, папа!
Пунктуальный будильник вернул нашего героя в реальность, и тот с облегчением понял, что просто ненадолго заснул.
По обыкновению, наш герой предпринял умственную зарядку, которой пользовался, чтобы подготовить себя к превратностям наступившего дня. На этот раз он стал вспоминать соответствующие случаю поговорки: Один день ты - собака, другой - фонарный столб; один день ты - голубь, другой - статуя; один день ты - лобовое стекло, другой - комар; и закончил верным американским наблюдением, которому был бы рад следовать, да не всегда удавалось: The easiest way to eat crow is while it's still warm.
Убедившись, что он в принципе готов вновь встретиться с теми, кто всего два дня назад грубо указал ему на его истинное место в сложившейся иерархии фирмы, наш герой ощутил даже некоторый прилив душевных сил и принял решение прогуляться по свежести утра.
Улицы были еще безлюдны, машин на дорогах было мало. Наш герой дошел до парка, где пару дней назад, сидя с бутылкой пива на сломанной ветке, обнаружил, что обрел необыкновенный дар предвидения. Ветка по-прежнему лежала на своем месте, возвещая о безалаберности сурового племени дворников. Сделав пару кругов по периметру парка, наш герой направился домой.
Стаю бездомных собак он заметил издалека: одна держала в зубах нечто похожее на тряпку и яростно мотала головой, трепля материей по земле, остальные собаки стояли рядом, наблюдая за ней. Позднее наш герой пытался вспомнить, что подозрительного он заметил в этой казавшейся вполне обычной сцене: преувеличенное внимание собак к действиям одной из них или странность самой тряпки, но в тот момент он, не раздумывая, бросился на собак, издавая устрашающие звуки. Кто-то из собак зарычал, кто-то залаял, но наш герой, забыв о возможных неприятных для него последствиях, страха не показал. Тогда собаки отступили, выжидающе глядя на собаку с тряпкой в зубах, возможно, своего вожака. Та, мгновение помедлив, оставила добычу и отошла к остальным.
На земле остался лежать котенок. Сколько времени провел в пасти собаки этот малыш, как туда попал и чего натерпелся - об этом наш герой не думал. Он высказал собакам то, что они заслуживали, а те слушали, не убегая, но и не приближаясь. Ненависти не было в их карих глазах, скорее - полное непонимание: так славно играли, а им помешали.
Толпа, - подумал наш герой, - что люди, что звери. Всегда права в своей ненависти и подлости, всегда нетерпима к слабому.
Котенок шевельнулся, и наш герой сразу забыл о собаках. Он присел перед лежащим на земле зверьком, бережно положил его на свою ладонь и поднес к лицу: голубые глазки смотрели нашему герою прямо в глаза. Потом котенок жалобно крикнул и навсегда замер на ладони; глазки так и остались открытыми, такими же небесно голубыми, но в них уже был не отблеск понимания, а медленно, но неостановимо возникающее на зеркальной поверхности небытия отражение отчаяния нашего героя.
Наш герой отнес маленький трупик под соседний куст, спрятав подальше от чужого внимания. Собак рядом уже не было. Наш герой еще раз взглянул на неподвижно лежащего зверька и пошел домой. Только отойдя на несколько метров от места случившегося, он осознал, отказываясь верить, что убитый котенок был тем самым, которого он встретил в парке два дня назад.
* * *
Иногда ему казалось, что менять место работы просто не имеет смысла, поскольку собственный опыт подсказывал, что надежды на больший оклад или более интересные проблемы чаще всего оборачиваются безрадостными отношениями со скотиной-начальником или его гнусной "шестеркой". Он испытал унизительную процедуру собеседования уже неоднократно, и с каждым разом ему доставались все более худшие руководители. Иногда он даже думал, что это - некий эволюционный процесс подъема по служебной лестнице: каждая преодоленная ступенька настоятельно требовала полного или частичного забвения ряда моральных принципов, причем забвения именно сознательного: ты не просто должен делать нечто такое, что считаешь недостойным - лгать с самым серьезным видом, говорить дураку и подлецу как он умен и благороден, подставлять других, - понимая при этом, что совершаешь подлости ради корпоративных интересов, нет, ты должен подавить в себе всякое сомнение в правомерности своих действий, убедить себя, что поступаешь правильно - умело работаешь с клиентами, имеешь нужные связи на высоком уровне, хорошо продвигаешься по службе. (Он часто вспоминал последнюю фразу знаменитого оруэлловского романа, но всегда в глубине души надеялся, что сам-то он Большого Брата не полюбит). Если ты не сделаешь этого, это сделает кто-то другой, а ты будешь затоптан, обойден. Но не это самое печальное. Ты можешь принимать огонь на себя, защищая других, но эти другие, скорее всего - будь то молча или вслух - отрекутся от тебя, когда ты падешь, поскольку защита павшего - это всегда предательство корпоративных интересов. Если прежде прикрывались интересами партии, что теперь в ход пошли эти самые, ничуть не менее мистические, корпоративные интересы, которые, как по волшебству, могут гнусно черное сделать белоснежно белым, и все вынуждены будут поверить в это просто потому, что в наше время, как и во все остальные времена, правде искать защиты негде.
Наш герой всегда удивлялся, как могущественно зло в этом мире, как бессильно добро, и оттого никак не мог согласиться, что миром правит всесильный и добрый Бог. Казалось, вот падет советская система, и придет свобода, а вместо нее пришли те же паханы, только в других одеждах: партийцы стали бизнесменами, кто воровал незаконно, теперь ворует законно и строит виллы, а те, кто прежде дворничали и сторожили, пошли по помойкам, кто в НИИ сидели, стали челноками или за прилавки барахолок. Взяточничество достигло масштабов, невиданных при Советской власти, превышающее даже мздоимство времен Николая Первого. Как-то один бизнесмен средней руки посвятил его в свою теорию о том, что коррупция способствует развитию экономики государства. На первом этапе последней буржуазной революции влиятельные люди захватили доходные точки, вроде нефтяных вышек или металлургических заводов, денег нагребли и почувствовали необходимость их во что-то вкладывать. Отсюда прямая дорога к чиновникам за различными документами и разрешениями, а те, не будучи бессребрениками, свою долю материальных благ за документы требуют, чтобы не затерялись, родимые, на месяцы и годы в пыли. Влиятельные люди вынуждены отдавать чиновникам немалые суммы, а те тоже их в рост пустить хотят, вот и вкладывают в производство. Так, благодаря взяточникам, деньги не оседают в Швейцарии, а оборачиваются в родной стране.
* * *
Наш герой переступил порог учреждения, в котором доблестно трудился уже несколько лет, впервые с того момента, как в прошлую пятницу об него бестрепетно вытерли ноги, а он не нашел лучшего, как напиться с друзьями и на следующее утро обрести дар предвидения последствий собственных поступков.
Он шел, и ему казалось, что все знают о его прошлом бесчестии, но скрывают: кто сожаление, а подавляющее большинство - злорадство. Если бы он сумел за безразличием встречаемых лиц отличить первое от второго, он смог в дальнейшем не ошибаться в своих сослуживцах, ибо что может быть неприятнее, чем сказать ненужному человеку нужную вещь. Если нашему герою удастся более овладеть своим даром, он сможет безошибочно выделить из совокупности движущихся вокруг него людей своих подлинных друзей и скрытых врагов. Вчерашний опыт, который позволил ему в человеке, казавшемся ему настоящим другом, определить будущего предателя, фактически убийцу, произвел на нашего героя исключительно сильное впечатление.
Пока об обретенных способностях предвидения будущего рассказано было только двум людям: вечернему собеседнику в кафе и Алику, и оба (в той или иной степени) не усомнились в их реальности. Но одно дело принять, совсем иное – понять. Наш герой был не прочь поговорить еще с кем-нибудь, но отдавал себе отчет в том, что собеседника следует выбирать очень осмотрительно и, желательно, не из собственных сослуживцев. Здесь народ подобрался трезвомыслящий и не прощающий даром обретенных чужих успехов.
Полученное утром задание не требовало больших приложений интеллекта, чуть превосходя уровнем обычную техническую работу, поэтому наш герой мог беспрепятственно размышлять на волнующую его тему.
Перебирая в уме своих друзей и знакомых, наш герой подумал о Михаиле, своем бывшем сокурснике. Большими друзьями они никогда не были, но при встречах по-прежнему узнавали друг друга. В университете Михаил ни чем особым не выделялся: был сдержан, но не угрюм, учился хорошо, но преподаватели особых способностей в нем не замечали, компаний ровесников не сторонился, но участвовал далеко не во всех веселых студенческих мероприятиях. Если бы нашего героя попросили определить средне статистически благоразумного человека, он бы указал на Михаила. Совсем недавно один общий знакомый рассказал нашему герою, как, зайдя в церковь по привычке поставить свечу Николаю-угоднику с просьбой помочь в бизнесе, увидел, что у иконы Божией Матери стоял Михаил и истово клал поклон за поклоном, но подойти к нему не решился. Кандидатура Михаила показалась вполне подходящей, поскольку врожденные сдержанность и здравый смысл, в совокупности с нынешними мистическими устремлениями являли собой атрибуты идеального искомого собеседника.
Наш герой, порывшись в записной книжке, не без труда нашел нужный номер, позвонил и узнал, что с прежнего места работы Михаил уволился. Такой поворот событий с любым другим знакомым мог разочаровать нашего героя (разговор пришлось бы отложить до вечера), но, зная неуемную заботливость матери Михаила и ее осведомленность обо всех делах сына, достаточно было позвонить ему домой и узнать от нее его новые координаты.
* * *
Встретились они в обеденный перерыв в небольшом кафе, расположенном рядом с новым местом работы Михаила. Задавая незамысловатые вопросы или, в свою очередь, давая такие же незамысловатые ответы, наш герой с интересом рассматривал своего бывшего сокурсника, отмечая в его оживленным лице крупинки жизненной усталости, застрявшие в бороздках зарождающихся морщинок.
- Ты хотел о чем-то поговорить?
- Да нет, пожалуй, - соврал наш герой, - Просто давно с тобой не виделся, вот и решил узнать, чем ты дышишь.
- Видишь, работу сменил.
- Я заметил. Были проблемы с прежним руководством?
- Проблемы, они всегда есть и будут: и с прежним руководством, и с нынешним, да и с будущим их предчувствую. Без них невозможно, лишь бы они были терпимы.
- Каждый должен нести свой крест, - удачно ввернул наш герой, направляя мысли Михаила в нужное ему русло.
- Вроде того… Я не жалуюсь.
- Терпение – одна из главных христианских добродетелей.
- К сожалению, я ею не обладаю в должной степени.
- Какие наши годы… еще успеем…
- Человек предполагает…
- Ты, похоже, увлекся христианством?
Перед такой наживкой, умело подброшенной нашим героем, Михаил не смог устоять.
- Пожалуй, да, но глагол "увлекся" не очень подходит. Хотя, - улыбнулся Михаил, - ты прав: именно увлекся. Читаю, нахожу ответы, каждый из которых оставляет на своем месте два-три новых и не менее важных вопроса, и так постоянно. Всю жизнь можно потратить, чтобы только чуть-чуть приблизиться к пониманию основных проблем бытия. Счастливы наши предки, жившие во времена, когда все мировоззренческие вопросы укладывались сначала в "Краткий курс ВКП(б)", потом в учебник марксистско-ленинской философии, а впереди маячил сказочный коммунизм. Помню, старший брат рассказывал, как однажды его школьная учительница истории задушевно говорила о прекрасном будущем, и кто-то из учеников спросил, как же с личными и семейными проблемами?; а она искренне удивилась: какие проблемы могут быть при коммунизме? Мы тогда долго над ней смеялись, потому что она была из поколения веры, пусть даже и в коммунизм, а мы были уже из поколения неверующих и сомневающихся и сами себе казались ужасно умными.
- Как ты думаешь, может человек знать, что случится с ним в будущем?
- Многие в это верят, если судить по популярности гороскопов…
- Ты же в них не веришь?
- Я - нет. Как, впрочем, и любой здравый человек, если серьезно послушает этот набор общих фраз, стандартность которых граничит с полной бессмысленностью.
- И все-таки, может ли человек знать собственное будущее?
- Вопрос сложный. Я долго пытался найти в книгах ответ о том, как сочетаются свобода человека и всеведение Божие. Каждый раз читал и думал: вот он ответ, который я искал, ответ абсолютно обоснованный, но каждый раз в какой-то части логической цепочки я слышал голос автора: а вот это утверждение придется принять на веру. Возьмем также доказательство истинности воскрешения Христова или обосновании существования зла на земле, если Господь есть добро. Жизненный материализм разрывает очень важное звено системы доказательств, и на месте его возникает тончайшая ниточка веры, и лишь от тебя одного зависит, выдержит ли она… Нет, знать своего будущего обычный человек не может. Святые отцы говорили о том, что время жития нашего беспрестанно уходит; прошедшего времени возвратить невозможно; оно уже, как будущее - еще, неподвластно нам; нашим является только настоящее, именно его мы в силах изменить. Поэтому люди не должны жить прошлым или мечтать о беспочвенном будущем. Это правило, и как из всякого правила, из него есть свои исключения. Известно, что многие святые знали день и час собственной смерти - им они были открыты, поскольку Высшая Власть уже не сомневалась в их способности переносить искушения. Были и другие случаи, когда дар пророчества обретали недостойные люди, получая его от тех темных сил, которые по своей сути сами находятся вне временных координат. Если человек обретает способность предвидеть будущее, а о святости его говорить не приходится, то к этому дару ему следует относиться скорее как к испытанию.
- В субботу утром я проснулся и обрел способность видеть будущее.
- Значит, причина у нашей сегодняшней встречи все-таки была?
- Каюсь, была.
- И как это происходит?
- Я закрываю глаза и вижу последствия, к которым может привести любой мой шаг.
- Даже так? И что ты делаешь?
- Отказываясь от худшего варианта, я автоматически выбираю лучший.
- Но ведь и далее ты будешь видеть возможные отрицательные варианты, причиной которых послужил твой предыдущий положительный выбор. С другой стороны, не исключено, что отброшенный тобой ранее отрицательный вариант мог послужить началом чему-то положительному. Человек, испытавший боль, в дальнейшем сможет понять боль другого.
- Ты прав, я - ограниченный ясновидец. Как плохой шахматист, могу только видеть только последствия одного своего хода, комбинации мне недоступны. Но если внимательно смотреть себе под ноги и делать маленькие шажки, то, возможно, солнечных вершин не достигнешь, но и в болоте не завязнешь.
Наш герой собирался продолжать, когда Михаил заметил кого-то за окном, извинился, встал, попросил подождать его пару минут и быстрым шагом вышел из кафе. Наш герой наблюдал за ним: Михаил подбежал к молодой женщине, та сначала изобразила удивление, а потом вступила с ним в разговор. Наш герой с удивлением заметил, как осторожно Михаил взял ее за руку, так и простояв до конца разговора. В какой-то момент он сделал жест свободной рукой в сторону нашего героя, и женщина, близоруко прищурив глаза, попыталась рассмотреть его через стекло и, зафиксировав взгляд на сидящем недалеко от нашего героя мужчине средних лет, выполнила приветственный жест рукой. Наш герой в ответ сымитировал ее жест, хотя был уверен, что женщина его не увидела, а просто сделала Михаилу приятное.
Наш герой постарался вспомнить, кому нравился Михаил в студенческие годы или кто ему нравился, но не смог. С долей стыда он даже подумал, что всегда относился к Михаилу, как к некоему бесполому существу. Да и в настоящий момент он обратился к своему знакомому как к говорящему справочнику, а не живому человеку, который может иметь собственные чувства, например, любовь.
Наш герой критическим взглядом оценил стоящую рядом с Михаилом женщину: на вид ей не менее тридцати, следит за собой, но годы или роды сделали свое дело, и в ее фигуре плавная хрупкость юности уверенно перетекала в устойчивость зрелости, которая в скором времени создаст фундамент будущих хворей. Может, недурна собой, но и красавицей тоже не назовешь. Как ни посмотри, она – достаточно стандартный кусок женской плоти.
Тем временем, Михаил и женщина вошли в кафе и подошли к столику, за которым сидел, размышляя о женских стандартах, наш герой.
Михаил представил нашего героя и женщину друг другу. Звали ее Аллой. При знакомстве она протянула руку, и пожатие ее было кратким, но крепким. Во всем ее поведении чувствовалась уверенность в себе.
Разговор продолжался недолго, да и велся практически ни о чем. Наш герой смотрел то на Михаила, то на Аллу, и видел то блаженную улыбку, то скользящий, как ласковая рука, взгляд. Диагноз поставить было совсем нетрудно.
Потом Алла сослалась на неотложную встречу, и Михаил пошел ее провожать до выхода, а при прощании вновь преданно вцепился в протянутую ему руку.
- Что скажешь? – спросил он, вернувшись за столик.
- А что тут сказать? Женщина как женщина. То, что ты в нее влюблен, видно невооруженным глазом.
- Да, мы любим друг друга.
- Как говорится, Бог в помощь… Хотя я бы на твоем месте не стал спешить.
- Почему?
- Исходя из моего житейского опыта, могу сказать: она многое повидала в своей жизни (признайся, она не моложе тебя?); вероятно, жизнь ее хорошо побила, но зато она научилась держать удары. Последнее было бы неплохо само по себе, если бы не добавляло ей самоуверенности. Не знаю, что у нее не заладилось с предыдущим мужем, но она явно сделала выводы из своих ошибок и впредь их не допустит. Дети у нее есть?
- Есть… Двое.
- Двое – это немало. Еще неизвестно, как сложатся ваши отношения. Нельзя сбрасывать со счетов и их отца, он может тебе много крови попить.
Наш герой посмотрел на Михаила, но тот никак не прореагировал на проявленные им прозорливость и недюжие аналитические способности.
- Ты по-прежнему живешь с матерью? Как, кстати, она относится к Алле?
- Прохладно.
- Ну, это не удивительно. Не видел еще матери, которой бы нравилась невеста сына. Впрочем, есть исключения, когда задействованы большие деньги. Они позволяют на многое закрыть глаза, но, думаю, это не про твой случай.
- Не про мой.
- Значит, наши с твоей мамой точки зрения совпадают.
- Совпадают… Но из этого совсем не следует, что я должен с ними соглашаться.
- Мы не спешим… Согласишься потом.
- Ну тебя, с твоими шуточками.
Михаил заметно погрустнел, а наш герой вспомнил, ради чего встречался сегодня с ним. Он подумал, что на интересующие его темы говорить дальше не было смысла (Михаил свою точку зрения высказал), и уже собрался попрощаться, когда ему в голову пришла мысль.
- Я говорил тебе о своем даре предвидения. Давай его испытаем… Предположим, ты женишься на Алле. Примем это как неизбежное и попробуем представить, что из всего получится…
Наш герой закрыл глаза
{начало курсива}
и оказался в довольно просторной комнате, обставленной по-офисному стандартно, причем ощущал он себя в ней предельно уверенно. Перед ним лежали документы. Ко всякой благотворительности наш герой относился с большой долей недоверия, поскольку часто сталкивался с умело замаскированными мошенниками и вымогателями. Впрочем, бумаги, которые он просматривал, похоже, были подлинными, включая вызов из известной немецкой клиники и прилагающийся к нему счет на солидную сумму в евро.
- Сонечка, - нажав на кнопку, обратился наш герой к своей секретарше, - тот человек, который пришел насчет оплаты лечения ребенка, он в приемной?
- Да, он здесь ждет.
- Пусть зайдет.
Наш герой еще раз стал перелистывать документы и, не поднимая головы, жестом предложил вошедшему мужчине сесть.
Проситель был одет в костюм, сшитый по давно ушедшей в прошлое моде, хотя и безукоризненно выглаженный. Галстук и рубашка не полностью гармонировали с костюмом, но ботинки выглядели так, словно он почистил их прямо перед входом в кабинет. Лицо мужчины показалось нашему герою знакомым, а по глазам вошедшего он понял, что и тот узнал его.
- Проходи, Михаил, проходи! Сколько мы с тобой не виделись?
Мужчина был сильно смущен.
- Я не думал, что это – ты, решил, просто однофамилец.
- А может и пришел-то потому, что надеялся встретить именно меня… Да, шучу, шучу… Ты располагайся. Тебе чая или кофе?
- Чая… Давление пошаливает.
- Сонечка, угости нас чаем.
Наш герой рассматривал Михаила, убеждаясь, как сильно тот сдал за прошедшие годы.
- Рассказывай, как живешь.
- Да я все написал.
- То, что ты написал, я прочел. Рассказывай теперь про остальное. Итак, ты не послушался меня тогда в кафе, точнее, не поверил мне и женился на …
Наш герой выжидательно помолчал, предоставляя Михаилу слово.
- Да, я женился на Алле.
- Это ваш общий ребенок? - спросил наш герой, указывая на лежащие перед ним бумаги.
Михаил утвердительно кивнул.
- Судя по бумагам, у него это врожденное?
Михаил вновь кивнул.
- Сумма, конечно, немалая, но для меня вполне приемлемая. Я теперь могу себе позволить баловаться разумной благотворительностью. Все остальные средства испробовал?
- Да.
- Ничего не помогло?
- К сожалению.
- Даже церковь? Мало молился?
- Извини, я, пожалуй, пойду…
- Да не сердись! Это я так тупо шучу. Извини… Да ты сиди. Как Алла?
- Она умерла.
- Еще раз извини… Не знал. Как дети?
Постепенно Михаил разговорился и рассказал нашему герою о себе.
Рождение больного ребенка еще больше сплотило родителей. Роды были трудными, и, похоже, вина за случившееся во многом лежала на тех, кто их принимал, но они ее ожесточенно отрицали, ссылаясь то на наследственность, то на саму роженицу и ее неправильное поведение во время беременности. Алла очень переживала, обвиняя себя во всем. Когда первые судороги отчаяния прошли, у Михаила и Аллы началась непростая жизнь родителей неполноценного ребенка. И Михаил, и Алла работали. Алла открыла свой стоматологический кабинет, и, поскольку зубным врачом она была хорошим, постоянные клиенты у нее не переводились. Старшим детям, Грише и Нине, доставалось теперь меньше внимания, что не могло не сказаться на их учебе и поведении. Впрочем, Ниночка росла послушной и прилежной девочкой, которая старалась помогать матери и больному брату. Гриша же постоянно пропадал на улице, всем своим поведением отделяя себя от остальных членов семьи. Ведя себя вызывающе по отношению к усыновившему его Михаилу, он стал чаще наведываться к своему прежнему отцу, в котором с опозданием проснулись родительские чувства (или все-таки хотелось насолить бывшей жене?). Где-то в промежутке между новой семьей отца и новой семьей матери, утомленный новыми братьями и сестрами, Гриша сел на иглу. Вот тогда и начались настоящие трудности. Михаил с женой делали все, что могли; но Алла стала чаще жаловаться на боли в груди, и когда, наконец, они нашли время и средства, чтобы ее обследовать, было уже поздно.
- В тот день, когда я узнал диагноз и сроки, я несколько часов бродил по городу, пока не оказался возле поликлиники, где мы познакомились. Тогда я пришел с сильной зубной болью и попал на прием к Алле. Она меня осмотрела, сказала, что зуб надо удалять, сделала обезболивающий укол, а когда ухватилась щипцами за больной зуб, я, как свойственно многим мужчинам, стал терять сознание, то ли от страха, то ли от аллергической реакции, и взглянул на нее, и увидел в ее тревожно-сосредоточенном лице нечто такое, что изменило всю мою жизнь. И вот я, узнав смертельный диагноз жены, сидел на лавочке, где мы в те счастливые давние времена впервые поговорили о чем-то, кроме моих зубов, сидел и плакал.
- Что стало со старшим сыном?
- Он – молодец. После смерти матери пообещал мне покончить с наркотиками. Пытается… Больше всего мне жалко Ниночку. Ей бы замуж идти, а она с братьями возится, все мне помочь старается. Если сделаю операцию младшему сыну, если она пройдет успешно, все у нас наладится. Где я только не пытался найти денег: богатых людей много, да до нас им дела нет. Хорошо, тебя встретил…
Наш герой помассировал лоб и взглянул Михаилу прямо в глаза.
- Помнишь, я говорил тебе о своем даре? Ты тогда в него не поверил.
- Я не то, чтобы не поверил, я…
- Подожди… Сейчас я скажу тебе, что будет дальше.
Михаил тревожно смотрел, как наш герой закрыл глаза и через мгновение опять их открыл.
- Я участвую только в действенной благотворительности. Операция в Германии твоему сыну не поможет. Никакая операция ему не поможет. Извини, я денег на ветер не бросаю…
{конец курсива}
открыв глаза, наш герой посмотрел на Михаила.
- Ты можешь мне не верить, но я все равно должен сказать. Брак с Аллой тебе ничего хорошего не даст. Сейчас ты находишься в эйфории влюбленности, и не видишь последствий своего поступка, которые ясно вижу я. Хочешь, я расскажу тебе твое будущее?
- Нет, не хочу.
- Ты мне не веришь?
- Не в этом дело.
- Думаешь, я тебя разыгрываю? Тогда слушай: Алла работает в стоматологической поликлинике, где ты с ней и познакомился, влюбившись в нее в процессе потери собственного сознания. Могу показать лавочку, где вы с ней впервые сидели. Многое еще могу сказать и показать. У тебя не возникает вопроса, откуда я все это знаю, если ты мне об этом ни слова не говорил?
- Извини, мне пора. Рад был снова встретиться.
Наш герой пожал руку Михаилу и, глядя ему вслед, подумал о том, как это замечательно – помогать людям избегать надвигающихся на них несчастий. Захотелось распрямить спину и посмотреть сверху на человечество, которому он сможет теперь помочь.
* * *
После обеда и разговора с Михаилом работа совсем потеряла интерес для нашего героя, и эта расслабленность оказала ему плохую услугу. Неожиданно ему позвонили из приемной и сказали, что сама Лилия Васильевна хочет заслушать, как продвигается проект.
Наш герой, с трудом собрав мысли и необходимые бумаги, появился в приемной.
Именно Лилия Васильевна, президент фирмы, в которой работал наш герой, была исполнителем нанесенного ему в прошлую пятницу удара, хотя инициатором и движущей силой был Юрий Сергеевич, ее вице-президент и правая рука. Он был уже немолод, но крепко держал свои позиции, непрерывно стимулируя природную недоверчивость президента, закладывая тем самым в ее сознание убежденность в своей преданности учреждению и ей лично. За прошедшие дни наш герой неоднократно пытался найти ответ на вопрос, чем же он успел так досадить Юрию Сергеевичу, но безуспешно. Все приходившие на ум решения были слишком незначительными, чтобы привести к столь серьезным последствиям. В конце концов, наш герой остановился на мысли, что личная неприязнь, соединившись с мелкими, пусть и ненамеренными обидами, замешанная на собственных амбициях, может создать такую дьявольскую смесь, которая выжжет немногие остатки здравого смысла.
Наш герой полагал, что схватка предстоит серьезная. Сцепив зубы, он еще раз проиграл в голове свое прошлое унижение и приготовился к худшему.
- Если бы ненависть могла убивать… Жаль, что это возможно только в книжках и в кино. Я войду в комнату, увижу опять их лица… Как тяжело переносить унижение… Может, бросить все, уволиться? Сейчас войду в кабинет и все им выскажу. Смогу? Даже если смогу, что это изменит? Как хотелось бы наказать за содеянное, перед этим увидев их лица, начинающие осознавать происходящее и его истинные причины, уловить в них отблеск запоздалого раскаяния. Нет, не раскаяния, а патологической трусости закоренелых садистов, считавших себя неуязвимыми.
Наш герой медлил, хотя знал, что задерживает начальство, а оно это, как известно, не любит. Он закрыл глаза и подумал о президенте.
Прошла минута, другая, но ничего не происходило. Наш герой упорно не открывал глаза, словно у него не было сил вновь столкнуться с реальностью. Он отдавал себе отчет, что все равно придется сдаться, что он просто оттягивает неприятный для себя момент
{начало курсива}
удар, вспышка
{конец курсива}
Прежде чем он успел что-то понять, не слишком нежный толчок в плечо заставил его открыть глаза.
- Ты что, совсем очумел? Президент тебя ждет!
Наш герой вздохнул и вошел в комнату.
Возможно, пятничной выволочки им показалось достаточно, возможно, злость и отчаяние обострили восприятие нашего героя, но презентация прошла прекрасно, и на все вопросы он ответил с блеском. Хозяева остались довольны, но наш герой удовлетворения не чувствовал, ощущая себя успешно выступившей на сцене цирка дрессированной собачкой.
* * *
После двух выпитых стаканов вина (пиво показалось слишком слабым утешением, коньяк - слишком крепким) наш герой почувствовал себя лучше и принялся рассматривать других посетителей бара. Их было немного, и практически никто не привлекал внимания из-за своей заурядности, разве что пара женщин, почти откровенно скучающих в компании друг друга. К таким можно подсесть, не боясь отказа, и начать разговор, не утруждая себя оригинальностью суждений.
Одну из них звали Клэр, другую Мэри. Нашему герою действовала на нервы современная мода иностранного коверканья русских имен, но он подавил свое раздражение в зародыше. Наш герой прикрыл глаза и
{начало курсива}
понял, что Мэри сейчас свободна, а Клэр имеет ревнивого мужа или бойфренда, если использовать нынешний птичий язык.
{конец курсива}
- Что означают ваши закрытые глаза?
- Пытаюсь прочесть ваши судьбы.
- Это что, фокусы?
- Нечто вроде того. Начнем с (наш герой внутренне поморщился, но произнес) Клэр. Ее друг сегодня доставил ей много неприятных минут…
- Чем же это?
- Увы, как обычно, обоснованной ревностью, хотя он этого еще не знает. Надеюсь, так никогда и не узнает. Вы, Клэр, имеете широкую душу и любите, когда вам оказывают внимание красивые мужчины. К сожалению, ваш друг не может понять принципиальную разницу между танцем и половым актом.
- Вы нас разыгрываете! Вы знакомы с Клэр!
- Клэр, разве мы с вами знакомы?
- Впервые вас вижу.
- Вот видите…
- Расскажите что-нибудь про Мэри.
- Мэри, вы позволите?
- Делайте, что хотите.
- Хорошо. Еще один маленький фокус, специально для Клэр. Я сейчас напишу на салфетке пару слов и отдам ее вам… Вот так… Теперь о Мэри. Ее беда состоит в том, что она слишком доверяет своей сестре.
Возникло неловкое молчание. Женщины смотрели то друг на друга, то на нашего героя.
- Так это была твоя сестра? - воскликнула Клэр и не смогла удержаться от смеха. Растущая растерянность подруги доставляла ей явное удовольствие.
Мэри спас звонок сотового телефона. Она сказала в трубку, что сейчас будет, извинилась перед подругой, неприязненно взглянула напоследок на нашего героя и поспешно покинула бар.
{начало курсива}
- Как тебе это удалось?
{конец курсива}
- Что ж, со времен Булгакова мало что изменилось, никто по-прежнему не верит в возможность разоблачений.
- Как тебе это удалось?
- Посмотри, что написано на салфетке, которая находится у тебя в руках.
{начало курсива}
- Да, ты угадал, что я скажу.
{конец курсива}
Клэр развернула салфетку, прочла написанное и вновь посмотрела на нашего героя. Оба не заметили, как перешли "ты".
- Да, ты угадал, что я скажу.
Чувство унижения, преследовавшее нашего героя с самого утра, прошло. Благодаря своему чудесному дару, он вновь чувствовал себя хозяином положения.
* * *
Глаза Клэр в сгустившемся полумраке ее гостиной светились с трудом сдерживаемым желанием, выпитое вино кружило голову и снимало запреты. Закинутая на спинку дивана рука нашего героя незаметно стала все более и более осознанно касаться сидевшей рядом женщины, пока окончательно не легла на ее плечи. Губы Клэр, оказавшиеся совсем близко, слегка приоткрылись, их призывно блестящая влажность неудержимо манила. Поцелуй получился долгим, тонкая ткань платья не могла ослабить легкой вибрации нетерпения женской плоти.
- Твой муж не нагрянет? – стремительный темп развития событий не лишил нашего героя врожденной осторожности.
- Не беспокойся. Он с друзьями уехал, раньше завтрашнего обеда не появится.
- Зачем ты живешь с таким ревнивцем? Это не только скучно, но и небезопасно.
- Любила его когда-то.
- Значит, у нас уйма времени впереди? – наш герой предпочел сменить опасную тему.
- Уйма… Так что можем не спешить. Впрочем, и мешкать не советую.
- Какие у тебя сладкие губы, - комплимент получился банальным, но свою роль сыграл.
- Всего лишь от вина… Подлинную сладость тебе еще предстоит ощутить, - многозначно улыбнулась Клэр, и когда смысл ее обещания дошел до нашего героя, его взбунтовавшаяся плоть заныла от нестерпимого напряжения. Брошенный им мельком быстрый взгляд на вздыбившуюся ткань джинсов не только не ушел от внимания Клэр, но и послужил полезной рекомендацией.
Отдаваясь ее ласке, наш герой закрыл глаза, но вместо разноцветных фигур наслаждения
{начало курсива}
он увидел перед собой искаженное яростью мужское лицо, показавшееся ему знакомым, уловил возникающее откуда-то сверху движение блестящего предмета, а затем во всплеске физической боли наступила темнота.
{конец курсива}
- Что случилось?
Наш герой не помнил, ответил ли он что-нибудь, не помнил, как выбежал на улицу и оказался почему-то рядом со сломанной веткой, на которой сидел тем памятным утром, с которого все и началось. Вечерний ветерок охладил испарину, в которую его бросило страшное видение.
На ветке, опустив голову, сидел человек. Приглядевшись, наш герой узнал мужчину, который подходил к нему тем утром, и с ужасом, понял, почему только что привидевшееся лицо показалось ему знакомым…
- А, Андрюха, это опять ты…
- …
- Присаживайся, отдохни немного. Ты женат?
- Не…
- Это правильно. Встречаешь женщину, влюбляешься в нее, а она может оказаться обыкновенной шлюхой.
- Клава.. (Ну, конечно, сейчас же все стали Мери, Ирэн или Клэр…)
- Да, именно она. Кстати, зачем соврал мне тогда, что она меня искала.
Сердце нашего героя оборвалось, но мужчина, погруженный в свои мысли, не обратил на это внимания и продолжил.
- Я вернулся, и мы опять разругались в дым. Сегодня я сказал, что уезжаю с друзьями. Хотел уехать, да не смог. Вспомнил, что ты мне в то утро сказал. Позвонил соседу, а он говорит, что у Клавки, действительно, кто-то в гостях, мужик какой-то… Жаль, я не охотник и не рекетер - ни дробовика, ни ствола. Вот, только удалось найти монтажку.
В показанном мужчиной орудии наш герой с ужасом узнал блестящий предмет, который в видении опустился на его голову.
- У меня есть ключ от квартиры: подожду немного и нагряну к ним, если не убью, так хоть покалечу обоих. И знаешь, что самое удивительное? Я ведь ее все еще люблю, и даже не знаю, смогу ли ударить.
- Мне пора, - сумел, наконец, выдавить из себя наш герой.
- Раз пора, так иди. А я еще чуть подожду, соберусь с силами.
Сначала он хотел бежать к Клэр-Клаве, предупредить ее о грозящей беде, но потом, вспомнив последние слова мужчины, подумал, что никакой опасности нет, что он ее, конечно, не тронет. Однако, успокоение не пришло, а вместо него теребила сознание мысль, что следовало бы остаться с мужчиной и попытаться отговорить от задуманного, но страх возможного разоблачения и страшные мгновения видения парализовали волю нашего героя по всем направлениям, кроме одного – попытаться быть как можно дальше от ищущей плотских развлечений Клэр и ее готовящего возмездие ревнивого мужа.
* * *
Наш герой не помнил, сколько прошло времени, как и почему он снова оказался рядом с домом Клэр (он по-прежнему мысленно называл Клаву ее дурацкой кличкой). Несмотря на поздний час, во дворе стояли машины милиции и "скорой помощи", а в квартире Клэр горел свет. Собравшиеся на улице соседи разговаривали приглушенными голосами и время от времени смотрели на дверь подъезда, словно ожидая чего-то. Ожидаемым событием был вынос носилок, на которых лежала женщина. Хотя наспех намотанные окровавленные бинты скрывали большую часть головы, наш герой узнал в женщине Клэр. Он постарался протолкнуться вперед, чувствуя непреодолимую потребность убедиться, что Клэр жива, поэтому оказался так близко, что носилки пронесли рядом с ним, и голова Клэр на уровне его бедер показалась страшной пародией на их незавершившенный акт. Наш герой увидел дрожание ресниц несчастной и испытал некое подобие облегчения. "Видит ли она меня сейчас, а если видит - узнает ли, а если узнает - осуждает ли", - логическая цепочка, уже складывавшаяся в голове нашего героя, была прервана новым поворотом событий: из подъезда дома вывели мужа Клэр. Наш герой поспешил отвернуться, и, прежде чем он успел это сделать, глаза мужа Клэр встретились с его глазами, но в них не было даже попытки узнать нашего героя.
Все служебные машины покинули двор, а продолжавшие стоять люди опять начали говорить. Наш герой пытался прислушаться, чтобы понять, как все случилось, но связной истории не получалось. У Клэр кто-то был в гостях (мужчина или женщина - тут мнения расходились); пришел Аркадий (конечно, Аркадий, наш герой вдруг вспомнил имя мужа); сначала все было тихо, потом началась ссора, Клэр что-то вызывающе говорила. Милицию вызвали соседи, услышав душераздирающие крики Клэр, перешедшие в стоны: лето, все окна были открыты. Куда девался гость (гостья? тут мнения расходились) Клэр, никто не знал. Скорее всего, этот человек никакого отношения к случившемуся не имел.
"Пора уходить", - подумал наш герой и направился к выходу со двора. Его нагнал сухонький мужчина неопределенного возраста. Наш герой хотел пропустить его вперед, но тот, остановившись, как-то смешно скорчил лицо и тихо сказал: "Думаешь, это тебе сойдет с рук, гаденыш? Я все видел и не буду молчать!" Наш герой ускорил шаг, потом перешел почти на бег, но сухонький мужчина и не думал его догонять, и от этого стало еще страшнее.
* * *
Память часто играла шутки с нашим героем: иногда он не мог, как ни старался, вспомнить какую-нибудь важную для его работы цифру, которую узнал всего пару дней назад, а порой годами помнил названия книг и фильмов вместе со сложными именами их создателей. В тот вечер номер машины, на которой увезли Клэр, настолько запал в его память, что отделаться от него не представлялось возможным. Цифры и буквы вспыхивали то в нужной последовательности, то в совершенно произвольном порядке. Чтобы избавиться от этого наваждения, наш герой, вернувшись домой, позвонил в "скорую помощь", где и узнал о том, в какую больницу увезли Клэр.
Следующие пару часов он провел, то издали наблюдая борьбу между своими страхом и совестью, то попадая под их перекрестный огонь. Конечно, Клэр была ему совсем чужой, да и семейные проблемы он всегда предпочитал оставлять самим этим семейным парам-треуголникам-квадратам. Но воспоминания прошедших дней, пересмотр в памяти его разговоров и поступков по отношению к Аркадию и Клэр оставляли в душе неприятный осадок гадкого предательства или подстрекательства. Естественно, и до субботнего утреннего разговора с ним Аркадий подозревал Клэр, и, не случись сегодняшних встречи и визита, Клэр нашла бы кого-нибудь другого, чтобы утолить удушающее чувство уходящей любви. Но факт оставался фактом: именно он, наш герой, послужил в обоих случаях катализатором событий. Или все-таки виновником?…
Ночные улицы города были пустынны, лишь пару раз на протяжении всего пути до больницы наш герой встретил загулявшие компании подростков, да одного бессмысленно бредущего человека средних лет. Шел он пешком, чтобы было время привести в порядок свои чувства. В глубине души наш герой надеялся, что его в больницу в такой поздний час не пустят, и ему придется возвращаться домой.
В приемном покое нашему герою сообщили, что состояние Клэр достаточно тяжелое, что прогнозы делать пока рано, но ближайшие часы все покажут. Он сел на разболтанный стул, решив дождаться здесь исхода событий.
* * *
Известно, что человек привыкает ко всему, поэтому спустя некоторое время комната перестала казаться герою зловещей, он стал рассматривать ее обстановку и сидящих, как и он, людей. Их было сначала трое: двое мужчин кавказской национальности, один из них лет на десять старше другого, и еще один лысоватый мужчина лет пятидесяти. Все сумрачно молчали: обстановка беседе не способствовала; лишь первые двое иногда вполголоса обменивались отдельными фразами, большей частью на непонятном нашему герою языке. Потом появился еще один человек, мужчина возраста нашего героя, и тоже покорно сел.
В этой комнате замерло само время, как бывает, когда люди сталкиваются с необходимостью длительного совершения одного из двух изматывающих душу действий, в данном случае – ожидания. Возможно, в памяти своей они пытались догнать то самое роковое событие, которое привело их сюда, чтобы остановить, предотвратить неизбежное, понимая, что ни догнать, ни изменить случившееся уже не в их силах. Обстановка усугублялась так же тем, что присутствующие сами не знали, что лучше: чтобы это ожидание кончилось, или, наоборот, длилось бесконечно долго, отдаляя от них возможное страшное известие.
Наш герой не помнил, сколько времени он молча просидел в этой комнате (он не взглянул на часы, придя сюда), когда к ним вышел дежурный врач и, обращаясь ко всем, попросил на время покинуть комнату, а потом подошел к паре кавказцев и что-то тихо им сказал. Лицо старшего буквально на глазах окаменело, лицо же младшего, наоборот, потеряло свои очертания, как нагретая восковая фигурка; он тихо выдохнул слово "отец" и заплакал.
Наш герой вышел на улицу и отошел подальше, пытаясь не смотреть на то, как подошла машина, как в нее погрузили закрытые носилки, выдающие контуры неподвижного человеческого тела, как жутко молчали кавказцы. Дело не в том, что наш герой испытывал отрицательные эмоции к трупам, скорее он чувствовал абсолютную неприемлемость не только праздного любопытства, но и самого своего присутствия вблизи реального горя чужих ему людей.
Когда машина уехала, ему и двоим другим мужчинам разрешили вернуться в ставшую уже привычной комнату ожидания. Наш герой оказался рядом со старшим мужчиной, который некоторое время молчал, а потом вдруг заговорил, обращаясь то ли к нашему герою, то ли к кому-то невидимому, сидящему рядом, вслух продолжая прежде начатый немой монолог.
- Помнишь "Потерянный рай" Мильтона?
Наш герой промолчал, Мильтона он не читал. Мужчина, не дожидаясь ответа, продолжил.
- «Адам и Ева осознают, что было ими совершено, и что им суждено произвести в этот мир изначально проклятый род человеческий, каждого члена которого будут преследовать всяческие беды, пока наконец не настигнет сама смерть, которую и привело-то в мир грехопадение прародителей; жалкая никчемная раса, пища самой смерти. Но ведь пока-то на свете всего два человека, и в их силах обмануть и грехопадение, и смерть, сделав так, чтобы от них никто никогда не родился, завершив собой бесконечную череду наказаний свыше. Если же не хватит сил преодолеть плотское влечение, можно будет самим искать смерти или даже ускорить ее приход. Каков смысл жить и бояться смерти, когда можно самым быстрым и простым способом destruction with destruction to destroy? Это говорит Ева, и ее слова являются одним из самых сильных мест поэмы. Последующие слова Адама прекрасны, но бессильны, особенно учитывая ту безрадостную картину истории человечества, которая была открыта ему архангелом.
- «Иногда мне кажется, что жизнь - лишь хитрая уловка, достойная самого Макиавелли: мы рождаем наших детей в дни нашей молодости, когда мы полны светлых надежд и стремлений, и все нам кажется достижимым; они незаметно вырастают из радостного времени ползунков и памперсов, считая своим кровным делом превзойти нас в житейских глупостях, презрительно выслушивая наши выстраданные советы и действуя от противного, повторяя нас самих по отношению к нашим родителям, являясь тем самым нашим наказанием за наши же прошедшие (казалось бы) прегрешения. Так наступает наш "день форели", если использовать сленг Силиконовой Долины: провести много дней в тяжкой борьбе против всех и вся только для того, чтобы в конце, подобно усталой рыбе, плывшей против течения горной реки, быть сожранной голодным медведем. Жизнь - это ярмо, а не радость. А христианское мировоззрение - страшная ловушка, которая запрещает самостоятельно распорядиться с собственной жизнью. И вот, подобно Адаму и Еве, мы понимаем, что приостановить свою жизнь мы не в силах, но зато можем не производить на свет несчастное следующее поколение. Понимаем, когда уже поздно, а наши дети уже горят желанием народить следующее поколение, воспринимая наши слова как брюзжание выживших из ума стариков.
- «Отсутствие взаимопонимания с собственными детьми превращает и так нерадостную жизнь в сущий ад. Когда-то в молодости я думал: как страшно взрослеть - слабеющие мускулы, дряблая кожа, нашествие морщин. Причем, возраст ничем не скроешь, поэтому так отвратительны молодящиеся западные старухи и старики, наши доморощенные бизнесмены и певицы, которым врачи-косметологи натягивают на рожи кожу с их же собственных задниц. А попытки стареющих богачей купить себе молоденькую пару просто смехотворны, если не им, то окружающим. Нет, возраст страшен не этим, а полной потерей иллюзий. Заслуживают уважение только те, кто находит в себе силы осознать это разочарование и продолжать жить, ведь самоубийство - страшный грех, а христианские архетипы мы впитываем с молоком матерей.
- «Поверь, нормальный человек среднего возраста не гоняется за молодыми девчонками не оттого, что его половые или какие-то там еще способности угасают, а оттого, что уже не видит в этом смысла.
- «Живет человек: на работе разборки с начальством (у начальства - с вышестоящим начальством, всегда найдется кто-то, кто выше тебя), дома сутолока многолетних недосказанных слов и давно установившегося взаимного непонимания с женой или мужем и хроническое презрение от порожденного тобой нового поколения. Годы летят все быстрее, потому что дни похожи один на другой, и ни от чего не ждешь ничего хорошего. Нет сегодня проблем на работе, так будут дома, а если, паче чаяния, и дома проблем нет, то серебристый отблеск преувеличенных чужих чувств сделает собственные тошнотворными своей стереотипичностью. Спиртные напитки уже не вызывают подъема эмоций, а лишь притупляют боль, застрявшую где-то внутри - то ли остатки души дают о себе знать, то ли напоминает о себе проглоченная впопыхах пища. Но это притупление действует совсем недолго, потому что наутро прежние заботы обрушатся на тебя вновь…"
Мужчина неожиданно замолчал, увидев вошедшего в комнату человека в белом халате, быстро встал и подошел к нему. Врач что-то тихим голосом объяснял человеку, а тот несколько растерянно кивал. Поскольку на этот раз их не попросили выйти на улицу, наш герой понял, что страшного исхода не последует.
Когда врач ушел, мужчина некоторое время постоял молча, а затем вышел из комнаты, задержавшись на мгновение на освещенном крыльце, и исчез в ночной тишине.
Наш герой подумал:
- Так вот и вся жизнь. Встречаешь человека, узнаешь какую-то часть одолевающих его мыслей, непонятных тебе и отражающих неизвестный тебе жизненный опыт совершенных им ошибок, но этот человек исчезает с твоих глаз, перестает для тебя существовать, и исторгнутые его измученной душой мысли, подобно капле спирта на коже, мгновенно улетучиваются, оставляя ненадолго холодок отчуждения.
Уйдя в собственные мысли, наш герой не сразу сообразил, что оставшийся вместе с ним в комнате человек обращается к нему.
- Извините, что вы сказали?
- Вы ждете сообщения о состоянии Извековой?
Наш герой молчал: фамилия ему ничего не говорила, и он не знал, что ответить.
- Клавдии Извековой, которую сюда доставили с травмами головы.
- Да, конечно, - наш герой сообразил, что речь идет о Клэр.
- Извините, вы кто ей будете?
- Какое твое дело? (про себя) Так, просто знакомый (это уже вслух).
- Для просто знакомого вы проявляете подлинную широту души.
Наш герой ощутил в голосе говорившего отзвук издевки, совершенно не соответствовавший ситуации. Он даже не сразу сообразил, что происходит.
- А вы-то кто ей будете?
- Пожалуй, никто. Старший лейтенант Зотов, - сказал мужчина и сунул нашему герою под нос удостоверение.
- Хорошо. Что вы от меня хотите?
- Во-первых, узнать вашу фамилию, имя и отчество, год рождения и адрес проживания.
- Извините, на основании чего?
- По имеющимся у меня сведениям именно вы были у потерпевшей незадолго до возвращения ее мужа.
Усталость и поздний час не давали нашему герою сообразить, стоит ли ему сразу прервать разговор или попытаться узнать, что все-таки известно Зотову. Немного подумав, он выбрал второе.
- Вы ошибаетесь, я не был у нее сегодня. Точнее собирался зайти, но успел как раз к моменту, когда ее увезли на скорой помощи.
- Что ж, тем более достойно, что пришли сюда… Давно вы знакомы?
- Порядочно. И с ней, и с ее мужем…
- Хорошо, это мы еще уточним. Надеюсь, вы, как старый друг семьи, меня поймете. Я-то решил, что вы и есть тот человек, из-за которого все случилось… Нет, конечно, вы на того негодяя не похожи. Он сейчас или спокойно спит или, напротив, забился в свою вонючую комнату и дрожит от страха. Все равно мы его найдем, соседи видели, как он уходил от Извековой.
Наш герой пытался и не мог понять, правду говорит Зотов или просто играет с ним.
- Разные люди в органы приходят: кто власти над другими хочет, кто детективов начитался, кто в торжество справедливости верит…
- Вы, вероятно, из последних?
- Надеюсь. Меня иногда несовершенство наших законов угнетает… Вот, возьмем наш случай. Есть потерпевшая, есть преступник. Здесь все понятно, одну жалко, другого закон накажет. Но ведь есть в этом деле, как и в большинстве других, еще человек (не соучастник, поверьте, не о том речь), кто, если и прямо в преступлении не замешан, то послужил причиной или создал повод для случившегося. Как его наказать по закону, если сам закон, как сказал один из русских философов, существует не для того, чтобы из людей сделать ангелов, а лишь для того, чтобы не дать им опуститься ниже уровня скотов. По такому закону муж Извековой будет наказан, и степень наказания будет зависеть от того, что мы с вами скоро услышим. Если выживет Извекова, ее мужу удастся легко отделаться. Человек как устроен: если убийство, то у всех душа кипит, а если нет… Еще вчера Извекова была красивой женщиной, мужчины на нее заглядывались (Господи, вам-то я что об этом рассказываю, вы и сами прекрасно знаете); а теперь, если выживет, представляете, каким будет у нее лицо? Захотите с такой иметь знакомство? Думаю, только деловое… И как наказать мужа? Лицо монтажкой подретушировать? Пусть даже и так (что, кстати, незаконно), так он потом этаким Такеши Китано станет, раз принято считать, что шрамы красят мужчину… Извините, отвлекся. Я не о том хотел сказать… Во всяком преступлении есть некая движущая сила, приведшая события в движении. В нашем случае, это - тот таинственный посетитель Извековой. Он, не сомневаюсь, знал, что у нее есть муж, но продолжал наставлять ему рога. Меня интересует психология таких мужчин, я любовника, не мужа имею в виду. Если он серьезно любит женщину, это многое меняет, но таких, поверьте, можно по пальцам пересчитать. Чаще другое: эта мразь тайно заползает в чужие постели. Из меня плохой биолог, но попытаюсь подыскать сравнение. Чем страшны онкологические заболевания? Они вторгаются в клетки тела, меняют их сущность, заставляют перерождаться и делаться неумолимым врагом своего собственного организма. Так и в нашем случае, эти мужчины тайно вторгаются в чужих жен, своими отравленными словами, чувствами, семенем заставляя их перерождаться и начинать разрушение организма их брака. Как раковая опухоль выбирает слабые клетки, так и эти люди выбирают женщин, временно ослабленных душевным раздором, взаимными обидами или умолчаниями… Извините, опять отвлекся. Я говорил о психологии таких мужчин. Некоторые видят в связях с замужними женщинами способ отомстить в лице супруга всему обижающему их свету - безжалостным начальникам, вечному недостатку денег или чему-то другому; натешатся и успокоятся, а само ощущение возможной опасности придает пошлой мелкой мстительности вид экстравагантного приключения. Но и этих я могу еще, если не простить, так понять. Хуже с теми, кого на это толкает не неосознанная попытка выместить на другом свои обиды, а вполне осознанное удовлетворение мелких сексуальных страстишек, для которых сам объект играет роль даже не простой проститутки, за которую надо платить, а резиновой куклы, представляющей интерес только наличием отверстия ниже пояса, которое позволяет разрядиться.
Наш герой поеживался то ли от проникающей в комнату ночной прохлады, то ли от тяжелого взора Зотова. Он прекрасно понимал, что Зотов все знает, что рано или поздно нанесет ему удар, но сдаваться не собирался. Этика этикой, но во все времена мужчины спали с чужими женами. К счастью, у нас цивилизованное общество, не древний Израиль, когда за такие дела могли забросать камнями. В глубине души наш герой понимал, что Зотов прав, более того, мог бы абстрактно осудить таких подлецов, и даже - частично - себя. Но ведь он не хотел сделать Клэр ничего дурного, да ничего дурного и не сделал, потому что вовремя ушел. Было это целью Зотова или нет, но его рассказ об одном предполагаемом негодяе в присутствии другого предполагаемого негодяя, сильно подействовал на первого и последнего в одном лице: нашему герою нестерпимо хотелось признаться и попытаться доказать Зотову и себе самому, что он не виноват, что причина случившегося лежит в неудачном для Клэр стечении обстоятельств, но одновременно наш герой понимал, что любое его признание, более того, любое неосторожное слово может быть использовано въедливым Зотовым против него (ведь может так не повезти: достался мент с антиадюльтерным комплексом; наверное, самого его жена обманывает, вот он и злится). В других обстоятельствах наш герой был бы вынужден молча наблюдать, как этот новоявленный Порфирий Петрович пытается загнать его в угол своей логикой, но обретенные недавно паранормальные способности давали возможность оценить возможные исходы событий.
"Предположим, я признаюсь во всем Зотову. Что со мной будет? - подумал наш герой и закрыл глаза.
Ничего не произошло.
"Предположим, я буду от всего отказываться. Что со мной будет? - подумал наш герой и опять закрыл глаза.
И опять ничего не произошло.
Получалось, что в обоих случаях нашему герою ничего не грозит. Монолог Зотова его изрядно утомил: такие вещи можно выслушивать от самого себя, самому себе покаяться и пообещать исправиться; другое дело, когда тебя обвиняет кто-то другой, и тебе приходится обороняться, причем, чем более серьезны обвинения, тем больше возражений возникает в твоей душе, которой не нравится быть потоптанной чужими пыльными и бесчувственными башмаками. Наш герой мог сказать Зотову, что раскаивается в случившемся, но понимал бесполезность такого признания: этому волкодаву не дано понять и ощутить душевную боль, неумолимо терзавшую нашего героя с того момента, как он заглянул в будущее и понял, к чему приведет его поступок.
Чтобы положить конец зотовскому словоизлиянию, хватило совсем немногого. Наш герой сказал, что был у Клэр перед случившимся, но это был его первый визит к ней, и продлился он совсем недолго, а затем попросил бумагу и ручку и твердой рукой в записной книжке Зотова, на услужливо пустом листке написал все, что тому требовалось. Впервые нашему герою показалось, что Зотов посмотрел на него с некоторым уважением, но эта минутная слабость была подавлена ощущением неистребимого превосходства праведного мента (как символа человека, обладающего властью вершить судьбы других людей) над неправедным преступником.
- Зотов, мы сейчас одни. Можете мне ответить на один вопрос: вы по-прежнему женаты?
Зотов кивнул, не совсем понимая, к чему клонит наш герой, а тот, после сделанного признания, ощутил неожиданно такую свободу, что не смог сдержаться.
- Ваша беда, Зотов, в том, что вы слишком праведны и не умеете прощать. Когда вы узнали, что жена изменяет вам, вы загнали ее в угол своими доказательствами, и она все признала и покаялась. Вы, праведный судия, за которым хоть и числились мелкие грешки (случайная интимная встреча со школьной знакомой или мелкий постельный апофеоз с симпатичной сотрудницей, разве стоит их принимать в расчет?), великодушно простили преступницу ради детей и мира в семье, но простили-то только на словах, а не душой. И с тех пор, не давая себе возможности мстить жене (разве что мелкими придирками), со всей силой обрушиваетесь на несчастных прелюбодеев, видя в них своих прежних обидчиков. Угадал?
В это мгновение их разговор был прерван появлением в комнате ожидания двоих новых людей, мужчины и женщины. Обоим было за пятьдесят, и их лица выражали глубокую тревогу. Женщина тихонько всхлипывала, мужчина поддерживал ее за руку.
Наш герой и Зотов замолчали, глядя на возникших из ночной темноты людей и догадываясь, кто они такие. Мужчина остановил пробегавшую мимо медицинскую сестру и о чем-то спросил ее. Та ответила, что сейчас позовет доктора. Когда доктор появился, наш герой и Зотов обратились в слух, чтобы не пропустить принципиального для них известия, и узнали, что жизнь Извековой вне опасности, но тяжелые лицевые травмы и сотрясение мозга потребуют постельного режима. Мать с отцом облегченно вздохнули, как и наш герой.
Он пристально посмотрел на Зотова, словно спрашивая, что тот теперь к нему имеет. Зотов взгляд выдержал, достал свою записную книжку, вырвал листок, смял его, бросил в урну и молча растворился в ночи…
Придя домой, наш герой поставил будильник и провалился в сон.
* * *
{начало курсива}
Когда наш герой закрывал глаза, бессистемное движение множества разноцветных геометрических фигур быстро приобретало упорядоченность, словно подчиняясь его воле, и на внутреннем экране домашнего кинотеатра его век возникало требуемое изображение. Иногда такое послушание казалось ему предельно утомительным.
Сколько ему лет? Элементарный вопрос, интересующий только рефлексирующих дебилов и врачей. Когда тебе приходится ежедневно принимать множество серьезных решений, от которых зависит не только собственное благосостояние, не только благосостояние партнеров по бизнесу, а даже и сама их жизнь, приходится хранить в памяти огромное количество информации. Ему не раз советовали чаще пользоваться возможностями, которые предоставляют современные компьютеры, но он только ухмылялся, обещал обязательно попробовать и продолжал хранить все в голове, потому что не доверял в этом мире никому, кроме самого себя. Он не был мизантропом, он просто хорошо понимал, как слаб может быть человек, цепляющийся за свое физическое существование. Каждый, наслушавшись поповских басен, считает себя неповторимой личностью, не желая понять, что для серьезных людей его индивидуальность не превосходит различие между селедками в банке с маринадом; каждый тешит себя богатством внутреннего мира, не понимая, что большая часть этого мира никому другому вообще неинтересна, а то, что представляет интерес для остальных, может быть получено в считанные минуты с помощью предельно стандартной техники, не мудреней связки ключей на поясе тюремщика. Пусть проблемами возраста занимаются поэты – недоноски, мнящие себя центром вселенной. Для него существовало два возраста человека: когда с ним можно решать серьезные проблемы и когда – нет. Обладатели последнего его вообще не интересовали…
Наш герой открыл глаза, поскольку давно привык встречать проблемы лицом к лицу. Перед ним сидела женщина, и, видимо, на заданный ей вопрос требовалось ответить. На мгновение он задумался над вопросом: как ее зовут, и кем она ему приходится? Женой? Интересно, какой по счету? С каждым разом женщины, с которыми он спал, становились все моложе и глупее. Судя по всему, это – последняя жена или женщина, которая стать ей еще не успела. Он давно бы отказался от постоянных связей, если бы они не производили столь хорошее впечатление на доверчивых простаков, чьи заблуждения и фантазии ему, несмотря на всю его независимость, приходилось учитывать.
Наш герой даже не собирался вникать в суть возникшей проблемы. Он где-то слышал, что мозг у кошки – с грецкий орех. У этой женщины, его подруги – еще меньше. Впрочем, больший был бы для нее обузой, поскольку и в этом вполне умещается все, что ей нужно – деньги, красивые тряпки и безопасный секс. Ему же она нужна только для секса. Он от природы получил здоровый мужской организм, который все еще требует женщину, и его не обманешь резиновыми муляжами, виртуальными миражами и прочими популярными ныне изобретениями.
"Хорошо… Я люблю тебя," – устало сказал наш герой по старой привычке, и ему было совершенно безразлично, что он услышит в ответ…
{конец курсива}
5
День пятый
Утром наш герой с трудом вернулся от сна к действительности: надрывался будильник, гудела голова, путались мысли. Но худшим было другое - осознание всего того, что случилось прошедшим вечером и ночью. Блаженное забвение сна сменилось болезненной резкостью памяти. Если бы не нужно было идти на работу, наш герой, скорее всего, напился бы…
На работу наш герой, конечно, опоздал, но этого, к его удивлению, никто не заметил. Там царила непривычная тишина, и он, пробравшись за свой стол, опытной рукой создал на нем рабочий беспорядок и погрузился в бессистемное раздумье. Наш герой ощущал некое общее беспокойство, которое не укладывалось в его собственный, взбудораженный случившимся прошлой ночью внутренний мирок, а скорее отражало напряженный фон всего учреждения. Так бывало, например, когда приходили известия о скором приходе очередной комиссии, что случалось, возможно, и нечасто, но предвещало затраты большого количества корпоративных сил и индивидуальных нервов.
Не желая показать всем собственную неосведомленность, наш герой непринужденно заскочил в кабинет, где сидел один из сотрудников, с кем он поддерживал более тесные контакты, и осведомился о том, что же произошло. Лицо сотрудника на минуту отразило отблеск внутренней растерянности.
- Ты разве не в курсе?
- …
- Вчера в автомобильной катастрофе погибли Лилия Васильевна и Юрий Сергеевич.
Наш герой знал, что в таких случаях сложно только пробить первый лед разговора, а потом факты сами хлынут на тебя из уст присутствующих, каждый из которых неосознанно хочет показать свою осведомленность. Так и случилось.
- Столкнулись с самосвалом. Лилия Васильевна скончалась на месте, Юрий Сергеевич умер уже в больнице сегодня утром. Водитель жив, отделался небольшими травмами. Виновен водитель самосвала, тем более, говорят, он был еще и нетрезв.
Наш герой слушал, кивал и пытался осознать масштаб случившегося. Ни президента, ни вице-президента он не любил, поскольку доброту они проявляли только к себе и своим родственникам, которых они насадили на всех уровнях управления, а все остальные сотрудники были для них лишь способом достижения цели, человеческим мусором эпохи нового капитализма. Говорили они много и складно: о корпоративном сознании, о японском опыте управления человеческими ресурсами, о своей заботе о коллективе; но показатели доходности и размер дивидендов превращали любые обещания в пустой звук, грустным эхом отдающийся в смятенном от невыполненных обещаний сознании сотрудников. С другой стороны, они были не только руководителями (кстати, далеко не худшими в современных условиях, когда нахрапистое быдло, не отягченное знаниями и моральными соображениями, пришло к власти, пользуясь слабостью закона и продажностью чиновников, подминая под себя всех и вся), но также сыном и дочерью, братом и сестрой, мужем и женой, отцом и матерью, даже дедушкой и бабушкой для других людей, которые будут искренне их оплакивать, поскольку не видели или не хотели видеть другой, темной их стороны.
- Вот ведь как бывает в жизни: задержись они всего на несколько минут, и остались бы живы.
- Но на их месте был бы кто-нибудь другой, - с грустной миной поддержал беседу наш герой.
Наш герой знал, что на следующие несколько дней работа их фирмы будет парализована. Внешне будут проходить прощания с телами, похороны, поминки; по сути - известные силы будут оспаривать наследство власти, а рядовые сотрудники и мелкие начальники будут с тревогой гадать о своей дальнейшей судьбе при новом руководстве фирмой. Вряд ли оно будет лучше старого… Но нашего героя эти проблемы уже не волновали. Он знал, что его временное отсутствие пройдет незамеченным и, прикрывшись благовидным предлогом, отправился домой.
Уже дома, доставая из холодильника бутылку пива, наш герой вспомнил последнюю фразу сослуживца и поперхнулся ослепительной мыслью: ведь это он задержал президента и вице-президента на несколько минут, решив тем самым их судьбу. Стал ясен смысл вчерашнего краткого видения, из которого его грубо вытолкнули, чтобы запихнуть в президентский кабинет держать ответ перед двумя нынешними покойниками. Нет смысла размышлять, соответствует ли наказание преступлению. На случившееся можно взглянуть иначе: изменив ход событий, он не уничтожил этих двоих, он спас хорошего человека.
Наш герой не мог, конечно, знать, кого он спас тогда. А спас он Сергея Гавриловича Первова, бывшего расторопного снабженца и нынешнего преуспевающего бизнесмена…
* * *
Наш герой набрал номер телефона Алика; тот оказался дома и сам взял трубку.
- Здравствуй, дорогой! – начал наш герой. - У меня, как в старых анекдотах, есть две новости: хорошая и плохая. С какой начать?
- Начни с хорошей, - Алик был в прекрасном настроении.
- Начну с хорошей. Я последовал твоему совету и дополнительно протестировал свой дар. Во-первых, осуществил проверку дельности деловых предложений. Оказалось, даже проекты старого друга не всегда бывают дружескими. Во-вторых, убедился, что женщин теперь могу оценивать не только с точки зрения перспективы будущей совместной ночи, но и жизни. В-третьих, уделил достойное внимание своему обидчику, и оттого человек, который несколько дней назад мне смачно харкнул в душу, уже сутки греется на сковороде в компании рогатых привратников, причем все сделано так чисто, что даже намека подозрений в мой адрес возникнуть не может. Мне достаточно отчетливо вспомнить нанесенную мне обиду, чтобы запустить мистический дьявольский механизм, который неизбежно – рано или поздно – уничтожит самого злодея. Здесь есть только один минус: остановить этот процесс я уже не могу.
- С такими вещами надо быть осторожней. Это и есть твоя плохая новость?
- Нет, это пока еще добрые вести. Перехожу к плохим. Дело в том, что в ненужное время и в ненужном месте я вспомнил о тебе. Теперь не знаю, как остановить процесс…
- Обо мне?… (Голос Алика резко изменился). Ты хочешь сказать, что я сделал что-то такое, за что понесу наказание? Но что?
- Да пустяки… Помнишь, я привел к тебе тех девчонок?
- Каких девчонок?
Наш герой ничего не ответил.
- Каких девчонок? – еще раз переспросил Алик, но уже с иной интонацией, в которой наш герой безошибочно почувствовал дребезжащий испуг позднего осознания собственной вины, а потому опять оставил вопрос без ответа.
- Но… ведь… ты сам был не против… Да и что особенного я сделал?
- Особенного – ничего, сущие пустяки. Возможно, вообще не во мне и не в них, телках, дело. Просто я вижу твои похороны через неделю.
- Шутишь?
- Разве такими вещами шутят? Могу даже сказать, что именно с тобой случится, да не хочу пугать…
- Ты… ты не ошибся?
- Если бы так… Я попытался изменить твое будущее, но у меня ничего не получилось. Думаю, обратного хода в таких делах просто не бывает. Бывшее не сделать небывшим.
Алик повесил трубку. Вряд ли он поверил нашему герою. Его дело – фирму знает, пусть позвонит и осведомится о судьбе Лилии Васильевны. Даже звонка не понадобится – завтра соболезнования будут в газетах. Получит подтверждение, скажет себе: нет, это просто совпадение, это абсолютно невозможно, и тогда уж по-настоящему испугается. Ему останется неделя, чтобы вспомнить все зло, причиненное людям, которых он никогда не принимал всерьез.
* * *
Марафон последних дней измотал нашего героя. Он хотел одного: спокойно сесть и хорошенько все обдумать.
Итак, в прошлую субботу, проснувшись рано утром, наш герой обрел удивительный дар, который дает возможность предугадывать последствия совершаемых им действий. Хотя увидеть всеобщие последствия этих действий наш герой не может, он способен в каждый решающий для себя момент сделать правильный выбор и тем самым немного улучшить окружающий его мир.
Чего наш герой достиг за минувшие дни? Возможно, немногого, но он сумел опробовать свой дар и научиться им пользоваться. Как наш герой изменил мир? Он увидел будущее Лерки и попытался предостеречь ее от серьезных ошибок (предостережение не удалось, за попытку спасибо?). Ему не удалось спасти жизнь своего друга Николая, но он сделал его уход из жизни менее болезненным, по крайней мере, для души (возможно, со временем он сможет еще более смягчить или даже отсрочить предвиденный смертный приговор). Он помог своему новому знакомому Александру Сергеевичу сделать правильный жизненный выбор (правильный с точки зрения нашего героя, поскольку те два прорыва в чужое будущее, сделанные им в кафе, оставили смутное, неподдающееся логике ощущение, что потерявший работу Катаев был счастлив, а взлетевший на финансовые высоты человек до сих пор с отвращением вспоминает неприятный привкус, который навсегда оставила в его рту неудавшаяся попытка самоубийства). Ему удалось избежать роковых для себя решений, которые могли закончиться его смертью: он не поддался искушению переспать с Клэр, и теперь она, а не он сам, приходит в себя в больнице; он узнал о будущем предательстве друга, но это не значит, что не следует рисковать, особенно сейчас, когда он увидел крапленые карты противника. Он отомстил за свое унижение, превысив допустимый предел самообороны (но кто его, этот передел, вправе устанавливать, кроме него самого?), и благодаря этому кто-то вздохнул свободнее, а кто-то и вообще избежал смерти. Еще припугнул Алика. Дурная, мстительная шутка. Он не простил Алику ночи своего унижения; он смолчал тогда, проглотил обиду, и это не позволило ему добродушно все забыть (более того - бросило в самую глубину души семена ненависти, тем более страшной, что ей долго не было выхода). Шутка? Кто сказал, что с его даром можно шутить?… Жаль, котенка спасти не удалось, но это означает только, что надо чаще проверять последствия предпринимаемых шагов.
Впервые за многие годы наш герой почувствовал подлинную свободу, словно исчезла недобрая сила, не дававшая ему столько лет распрямиться. Он ощутил себя не только хозяином своей судьбы, но и творцом будущего. Именно творцом, какое замечательное слово! Теперь жизнь его изменится, он перестанет расшаркиваться перед наделенными постами дебилами с единственной целью не потерять работу. Потерять работу? Разве в этом дело?! Сколько раз он мечтал обрести силу карать неправедных людей, сколько раз в своей жизни видел, что неправда восседает на месте правды, а на месте кротости - злоба. Сколько людей взывало к пустым небесам с отчаянной просьбой восстановить справедливость, но ответом был лишь новый разгул бесчестия на планете. Наш герой обрел удивительный дар, который позволит ему вступить в бескомпромиссную борьбу со злом. Неизвестно, сколько времени ему отведено на этот армагеддон, неизвестно, какие кровавые раны ему суждено получить, какие мучения испытать, он сделает все возможное, чтобы восторжествовало добро, он пойдет в этом стремлении до конца, каким бы тот ни был.
* * *
Наш герой вышел на улицу. Мимо него спешили незнакомые люди, погруженные в собственные заботы, и никто из них не отдавал себе отчета, что проходит сейчас мимо, возможно, величайшего человека в истории… пусть, одного из величайших…
Наш герой зашел в кафе, заказал кружку пива с креветками и, устроившись у большого «аквариумного» окна, принялся изучать проезжающие мимо машины и проходящих людей.
Вот молодая пара гордо катит коляску. Они взирают на свое чадо, видя в нем или ней будущих преуспевающего бизнесмена или поп-звезду, и лишь только наш герой может сказать, что же действительно случится с ребенком в будущем. Для этого ему достаточно выйти из кафе и войти в их немудреную жизнь…
Откуда он взял эту развалюху? Разве можно на ней еще ездить? Скорее всего, этот мужчина продолжит катиться вниз по жизненной плоскости. Спасением для него мог бы стать наш герой. Он способен устроить так, чтобы этот человек в будущем раскатывал по городу на крутом джипе, как вон тот, другой мужчина, ибо теперь наш герой может решать кому быть и кем быть. Если, конечно, захочет…
Или мужчина, тридцати с небольшим лет, который проходит сейчас мимо…
- Эй, мужик, посмотри-ка на меня, - сказал про себя наш герой и вздрогнул, когда мужчина в ответ посмотрел на него и странно скривил губы в подобии улыбки.
Наш герой отвел глаза и занялся креветками.
- Разрешите к вам присесть, - услышал он и, подняв глаза, увидел перед собой мужчину, которого минуту назад разглядывал в окно.
- Вероятно, педераст, рыщущий в поисках партнера, - неприязненно подумал наш герой, но отказать не посмел.
- Вы не подумайте чего плохого… или особенного. Просто мне захотелось с вами поговорить.
- Врет… это у него, видимо, такая отмазка для начала, - опять подумал наш герой, но кивнул и отвернулся к окну.
Какое-то время он наблюдал проходящих мимо людей, но удовольствия это ему больше не доставляло. Тогда наш герой взглянул на своего нового соседа и с удивлением отметил, что тот уже успел получить пиво с креветками.
- Заказал то же самое, что и я… Точно, педераст… Сейчас цеплять начнет, - получив подтверждение своим наблюдениям, подумал наш герой.
Сидевший напротив него мужчина казался смутно знакомым. Вглядываясь в его лицо, наш герой находил в нем сходство с Николаем, своим другом.
- Я кажусь вам знакомым, - прочел его мысли мужчина.
- Возможно. Вы случайно не родственник Николая?
- Какого Николая?
Наш герой назвал фамилию друга, но его сосед отрицательно помотал головой. Наш герой еще раз внимательно посмотрел на него и с удивлением понял, что этот человек совсем не похож на Николая. Уж если кого он и напоминал, то, несомненно, Сашку.
Наш герой улыбнулся и сказал:
- Ну, конечно, вы двоюродный брат Сашки. Помните, мы с вами встречались?
В ответ мужчина опять отрицательно качнул головой и сказал, что у него нет и никогда не было двоюродного брата Сашки.
Наш герой еще пристальнее взглянул на своего соседа, и с еще большим удивлением осознал, что если тот и похож на Сашку, то лишь в той же степени, в какой все китайцы похожи один на другого для новичка в Поднебесной. Тем не менее, лицо соседа вызывало в памяти нашего героя какие-то ассоциации. Он мысленно стал перебирать лица тех, с кем в последние дни встречался.
- Ну, конечно, теперь вспомнил! Я видел вас сегодня ночью в реанимации.
Сосед улыбнулся, и наш герой подумал, что, наконец, угадал.
- Нет, и в реанимации вы меня видеть не могли.
Оба помолчали. Первым не выдержал наш герой.
- Раз так, давайте познакомимся. Меня зовут…
- Я знаю, как вас зовут.
- Хорошо. А вас?
- Антон Борисович.
- Очень приятно, Антон Борисович.
- Взаимно.
- О чем вы хотели со мной поговорить?
- О многом. Но, в первую очередь, хотел бы вас поздравить.
- С чем?
- С победой. Вы рассчитались со своими врагами. Поверьте, не каждый человек на такое способен.
- О чем вы говорите? Какими еще врагами?
- Ну, пусть не врагами, а людьми, которые мешали вам жить. У каждого человека есть люди, мешающие ему жить, но лишь немногие решаются избавиться от них.
- Возможно, Антон Борисович, не у каждого есть для этого возможности.
- Полноте, мой друг. Возможности всегда есть, хотя, конечно, и не такие, как у вас. Да вы сами посудите, есть ли смысл их давать тому, кто и воспользоваться ими не сумеет, а если и воспользуется, так себе же и во вред.
- Кто мы?
- Это я так, для оборота речи. Впрочем, можно сказать – высшие силы.
- Это вы – высшие силы?
- Ну, не совсем, хотя в некотором роде… и до некоторой степени…
- И кто же вы, Антон Борисович?
- Называйте меня лучше Аркадием Борисовичем.
- Это ваше имя? А почему вы сначала…
- Чтобы избежать недоразумений, называйте меня сразу А.Б.
- Вроде Б.Г.?
- Ага, только он меня сияние не исходит.
- Как хотите, А.Б. Могу вообще никак не называть.
- Это излишне. Обращение к человеку по имени предполагает хоть долю, да, уважения… или почитания… или, наконец, страха…
- С чего я должен вас бояться?
- Помилуйте, мой друг! Бояться не должны. Это я опять для оборота речи.
- Знаете, вы начинаете действовать мне на нервы. Зачем вы сели ко мне за столик?
- Я же сказал: поздравить. У вас большой день, раз вы сегодня себя из обыденности исключили. Но, поверьте, это только начало.
- Начало чего?
- Вашего пути к великой цели.
- Если не секрет, к какой?
- Какие же у меня могут быть от вас секреты? К достижению абсолютного и полного Безразличия.
Наш герой подумал, что первая его оценка было неверна: этот А.Б. не педераст, а сумасшедший.
- Я был бы безмерно благодарен, если бы вы выслушали меня, прежде чем окончательно записывать в безумцы.
Наш герой опять подумал, что его новый знакомый может читать мысли. Случись это дня четыре назад, он бы сам над собой посмеялся, но события последних дней показали нашему герою, что чудеса действительно случаются или…
Или он сам медленно сходит с ума.
- Итак, по поводу цели человеческого существования. Каждый человек хотя бы раз в жизни задумывается над вопросом, зачем он живет, но, чаще всего, не найдя достойного ответа, признает, что жизнь бесцельна, и пребывает в таком состоянии всю жизнь. Не путайте это с тем смирением, о котором нам говорят религии, хотя нечто общее между ними, несомненно, есть. Смирение, проповедываемое религией, заключается в том, что человек признает себя сущим куском навоза на проезжей дороге вселенной, годным лишь для удобрения других; тем не менее, он избирает себе недостижимый идеал в виде непостижимого и всемогущего существа. Смирение обычного человека – это осознанное или неосознанное решение человека не мучить себя впредь вечными тайнами собственного бытия; здесь он, по крайней мере, не поклоняется выдуманным им же самим призракам. В обоих случаях человек признает свое бессилие; в первом случае это признание пассивное, во втором – активное. Мы будем говорить не об этих недоносках рода человеческого, будь то смиренный коленопреклоненный евнух в черной рясе или трясущийся в судорогах дискотек тинэйджер. Будем говорить о тех, кто, подобно вам, не довольствуется ни сказками для слабоумных, ни мороком внешних благ.
Голос А.Б. проникал в душу нашего героя, цепляясь сладкими колючками лести за опухлости его самомнения.
- Беда ищущих смысл жизни состоит в том, что на пути поисков возникает много преград, и главная сложность здесь не в их преодолении, а в удивительной неспособности человека эти самые преграды различить. Вот и получается, что люди, как актеры в комедийной пантомиме, через одним им видимые высокие барьеры-миражи перебираются, кричат друг на друга, толкаются, чтобы быть первыми в этой бессмысленной гонке, а потом хвастливо пыжатся и кичатся несуществующими подвигами под восхищенный шепот или завистливый ропот таких же, как они, но менее удачливых слепцов. Подлинная трагедия начинается для них, когда на пути своем упираются они в невидимую стену, которую они хоть и чувствуют, но преодолеть не могут, поскольку ни размера, ни формы ее не осознают, и оттого томятся они перед таким препятствием, то влево пойдут, то вправо, а вперед – ни шагу, и тоска все больше терзает их сердце.
- Тогда появляетесь вы и указываете человеку, что ему следует сделать, чтобы преодолеть препятствие?
- Именно так, мой разумный друг.
- А если этот запутавшийся человек предпочтет сделать свободный выбор, а не слушать непрошеных советчиков?
- О, как вы достойно это сказали! И как правильно выразили свою мысль! Конечно, я вам отвечу. Вот вы говорите здесь о свободном выборе, сиречь свободе воли. О, если бы вы только могли себе представить, сколько хороших людей до вас мучались над этим вопросом. В сущности, мне безразличны теоретические построения богословов о свободе воли: якобы, если бы всем злым пригрозить заболеть какой-либо страшной болезнью, тифом или чумой, например, и если они от того прекратят делать зло, то нарушится свобода воли, данная человеку. Давайте спросим, интересует ли мать девушки, изнасилованной и убитой маньяком, отца парня, посланного вопреки собственной воле в Чечню и замученного там, проблемы свободной воли нового чикатило или басаева, извлеченных ими из неразборчивых бормотаний безответственных радио- и телекомпаний или муллы? Мы можем славить свободу воли, только отстранившись от конкретных грязных дел, но велика ли заслуга абстрактных размышлений о целесообразности смертной казни и благородства прощения убийц, если никто из ваших ближних не изуродован, не изнасилован, не убит обкурившимся подонком. Один очень известный человек, основавший потом, кстати сказать, новую религию, простил на кресте своих убийц, чувствуя в тот момент, если не зная точно, что его собственные муки – лишь небольшой этап, на который позднее будут ссылаться бесчисленные поколения богословов и даже обычных людей. Возможно, он, действительно, не был грешен ни в чем, разве только в том, что сотворил этот страшный мир. Любой другой на его месте не только бы взошел на крест, осознав, какую бомбу замедленного действия он создал, но, имея на то силы или возможности, уничтожил бы себя, других, весь мир, чтобы иной, более умный, более сильный создал совершенный мир, который ему самому не удалось создать, а потому не осталось ничего другого, как поклониться публике и сойти со сцены. Впрочем, я немного отклонился от нашей темы.
Взгляд А.Б., казалось, пронизывал нашего героя насквозь, вызывая в душе смутную тревогу, которую сам же, спустя мгновение, и успокаивал, словно целью было единственно дать ее ощутить.
- Оставим свободу воли. Смысл ее заключается лишь в том, что человек правильно воспринимает приходящие ему извне сигналы, даже не задумываясь об их источнике. Я хочу все-таки сказать о цели. Чего же мы хотим? Свободы? Она утомительна и небезопасна. Если бы я сказал вам, сколько раз я уже видел, как человек носится-носится со своей свободой, словно это – сокровище бесценное, пока сам не осознает, что эта свобода даром никому не нужна – ни ему самому, ни, тем более, кому-нибудь другому. В деньгах? Вы только посмотрите на богатых людей, и сразу поймете, как они несчастны (оттого, видимо, и плачут). Годами не знать покоя, одного друга предать, другого вообще лишить жизни, чтобы потом собственные дети с видом профессиональных киллеров мечтали о твоей смерти. В любви? Но она недолговечна: если ты не изменишь женщине, она изменит тебе. Можно чаще менять партнерш, чтобы в их стандартных двадцати с небольшим забывать свой возраст, но, поверьте, и это не спасает. Более того, чем больше разрыв в возрасте, тем выше вероятность предательства. Предательство присуще человеку как пищеварение или освобождение кишечника. Это подтвердил и тот известный человек, о котором я уже говорил. Он искал, кто без греха, да не нашел, ибо нет в природе таковых. Счастье? Ну, это уж совсем эфемерно. Человек может быть счастлив лишь мгновение, чтобы потом всю жизнь пытаться безуспешно его повторить. Вечный покой? Это уже ближе, но уловка тут в том, что хитрецы увели это понятие за пределы нынешнего человеческого существования, туда, откуда еще никто не возвращался, а оттого все сказанное – лишь непроверенные домыслы. Вот и остается нам одно Безразличие!
- Это нечто вроде буддийской нирваны?
- В определенном смысле, но не вполне. Я не говорю об отказе от желаний. Безразличие – это не когда человек сознательно отказывается от чего-либо. Если так происходит, то получается не Безразличие, а пост или монашество – не ешь, а хочется, с женщинами не спишь, а хочется; вот и выходит, что отказ превращается в апофеоз. Безразличие приходит тогда, когда ты все уже испытал; поскольку именно в этом случае возможен подлинный вечный покой, а не игры разума. Но Безразличие предполагает и сознательное самоограничение: если в чем-то нет смысла, его не стоит искать, если ты испытал нечто и им не удовлетворился (ибо удовлетворения ни в чем, кроме Безразличия, нет, никогда не было и не будет), не следует разбрасывать себя на бессмысленные повторные попытки. К Безразличию умный человек приходит постепенно, не спеша, но и не медля.
- Неужели так бессмысленна наша жизнь?
- Помилуйте, где вы видите бессмысленность? Путь к Безразличию полон смысла, и на нем умному человеку всегда окажет помощь Ангел, то есть я. Когда человек достигает Безразличия, он поднимается над плоскостью добра и зла, двух главных бичей современной жизни. Пока человек не достиг Безразличия, он не видит, что добро и зло – в сущности одно и то же с точки зрения вечности. Они, как два муравьишки, дерущихся из-за никчемной соломинки - души человеческой. Лишь в полном Безразличии человек достигает подлинного величия, ибо перед ним исчезает марево бытия, добра и зла, и открывается вечность.
Наш герой хотел было ответить ему, но сдержался.
- Нет, говорите, обязательно говорите. Мне мучительно хочется узнать, что вы именно сейчас подумали!
- Как это все ничтожно!
- Как вы справедливо это сказали, словно суть всего поняли. Хотите, назовем все ничтожностью.
- Но тогда получается, что и вы сами ничтожны?
- Да без сомнения, мой любезный друг. Если бы среди ничтожности была своя мера, я, может быть, здесь ниже многих был. Но у ничтожности нет меры, ей пронизано все, и лишь умные люди могут это увидеть.
- Пусть так… Почему вы сегодня пришли ко мне?
- Да разве я еще не объяснил?
- Вы говорили про какой-то праздник.
- Именно так, любезный друг. Праздник отказа от муравьиной, как я уже говорил, возни добра и зла и начала перехода в подлинное Безразличие.
- Хорошо, поздравили… Спасибо… Думаю, нам пора расставаться.
- О, как вы грустно произнесли это! Совсем недолго знакомы, а я тоже уже сроднился с вами, словно годами дружили. Оттого не могу не предостеречь вас…
- Что еще такое?
- Да, пустяк… Но помешать вам может. Более того, ясно вижу, что и мешает уже.
- Послушайте, перестаньте мотать мне нервы. Говорите, что еще собирались сказать.
- Как мне нравится ваша открытость!.. Но мелочь та носит сугубо личный характер.
- Что ты от меня хочешь?
- Помилуйте, разве должно так вопрос ставить? Хотел предупредить вас об одном препятствии, хотя и личного характера.
- Говори же!
- Много лет назад одна известная вам особа поступила с вами весьма неблагородно. Конечно, вы с ней расстались, но, вот беда, до сих пор обиженным себя считаете и в самой глубине души своей (простите, Безразличия ради, за откровенность) отомстить ей хотели бы. Не поймите превратно, я месть наисправедливейшим человеческим чувством полагаю, и на вашем месте мечтал бы всей душой наказать эту особу, но ведь загвоздка в том, что время назад воротить и оставить ее прежде, чем она вас оставила, вы не можете, вот и тратите попусту свои бесценные силы, чтобы наказывать за нее других женщин, ничем перед вами не виноватых. Чтобы вы не подумали, что я тайно держу сторону этих женщин, смею опять же заверить, что нисколько не осуждаю вас, ибо в полном соответствии со своей немаловажной ролью в мироздании, вы их либо за прежние провинности наказывали, либо методом шоковой терапии от ненужных иллюзий освобождали. За что они, несомненно, впоследствии вам благодарны будут.
- Откуда ты все это знаешь?
- Помилуйте, да я же, по сути – вы и есть. Ваше зеркало, смею сказать, оттого я вам вначале все кого-то напоминал. На самом-то деле вы во мне себя видели, как видим мы себя в друзьях и знакомых наших. А на зеркало, сами знаете, что пенять…
- Как же посоветуешь мне кривизну исправить?
- Окончательно решать вам, мой дражайший друг, только пока вы упомянутую мною занозу из души своей не вытащите, не даст она вам к подлинному Безразличию шагнуть.
- Подожди, я сейчас вернусь…
Наш герой зашел в туалет, плеснул холодной воды в лицо и, утершись бумажным полотенцем, долго рассматривал себя в зеркале. Когда он вернулся за свой столик, его собеседник исчез. Наш герой подошел к бармену осведомиться, куда А.Б. направился, но тот безразлично пожал плечами.
Тогда наш герой заказал еще пива и закрыл глаза.
* * *
{начало курсива}
Наш герой эффектно остановил свой новый "мерс" прямо перед домом, где жила Наталья с мужем, посидел несколько мгновений за рулем, в последний раз обдумывая все, что он должен сказать, и неторопливо направился к входу. Набрав требуемый код, наш герой оказался в нарядном вестибюле, уверенным шагом прошел мимо охранника. На мгновение их глаза встретились, охранник хотел что-то сказать, но наш герой одной силой взгляда заставил его замолчать и спрятать глаза в цветастое журнальное чтиво. Последнее время наш герой стал все чаще замечать, как отводят глаза люди, не в силах выдержать его повелительный взгляд, и считал это еще одним подтверждением своей растущей духовной силы.
С того времени, как он обрел свой волшебный дар и несколько дней провел в нервных попытках его освоения, прошло уже много лет.
{конец курсива}
(Сколько, сколько лет? Сознание избегало точных цифр…)
{начало курсива}
Нашему герою далеко не сразу удалось научиться использовать свой дар в полной мере. Глубокие погружения в будущее отнимали много сил, и потому он старался выделять только самые важные события и совершать мгновенный прорыв вдоль временной оси для оценки их возможных результатов. Проще было определять непосредственные исходы своих поступков, и наш герой взял за правило, прежде чем принять решение, всегда обдумывать его ближайшие последствия и выбирать из возможных вариантов самый лучший.
Начал он с усиленного оправдания добра, то есть не столько наказывал зло, сколько всеми силами пытался отвести от него хороших людей. Однажды, у самых истоков своего подвижничества, наш герой почувствовал, что одна его знакомая влюбилась, как кошка, в очевидного подлеца, и что ждет ее в скором будущем безрадостная участь матери-одиночки. Он без особого труда помог ей увидеть подлинную сущность этого человек; конечно, были сначала недоверие и слезы, а потом и попытка самоубийства, но ее удалось вовремя предотвратить. Однако, вместо того, чтобы облегченно вздохнуть и найти себе достойного мужчину, она, его знакомая, спустя некоторое время, вообще перестала интересоваться мужчинами и завела себе персидского кот. Конечно, это – ее дело, нарождающимся котам тоже нужны добрые хозяева. В случившемся нашего героя смутило другое: оставленный негодяй никаких выводов из происшедшего не сделал и продолжал усиленно соблазнять других женщин, которых смазливая рожа и разнузданная лесть разили наповал. Не желая тратить время на отслеживание подобных похотливых подвигов, наш герой едва удержался от желания уничтожить мелкий, но кипучий источник грязных причуд. Другой случай: отговорил знакомого от похода в казино, где тот должен был все проиграть, но этот знакомый увлекся игрой на форексе и потерял не только все деньги, но и свою квартиру, оформленную, кстати, на мать; теперь оба живут приживалами у одинокой старшей сестры матери и тихонько мечтают о ее скорейшей кончине, чтобы им опять было, где жить (или ему - на что играть?). Так постепенно наш герой пришел к выводу, что более целесообразным является безжалостное искоренение зла, тем более что этим уже сами по себе создаются условия для возникновения добра.
Уничтожение зла тоже вначале давалось непросто, ведь практически не было человека, который являлся бы злом в чистом виде, поэтому приходилось внимательно взвешивать все "за" и "против" и наносить решающий удар только в случаях крайней необходимости. Каждая акция отнимала у нашего героя часть души, но добавляла высшей мудрости, и, таким образом, раз за разом превращала его из человека душевного в человека духовного.
Уничтожение зла, как и всякое серьезное дело, требовало определенной сноровки, и иногда приходилось потратить немало времени, чтобы выбрать последовательность событий, которая приводила бы к желаемому результату и одновременно не бросала никакого подозрения на демиурга. Наш герой стал даже находить определенное удовольствие в таком промедлении: наблюдении за тем, как вредная человеческая мошка веселится, продолжая делать всякие мерзости, и не чувствует приближение скорой заслуженной расплаты.
Сначала наш герой безрассудно расходовал свои душевные силы на усовершенствование мира. Иногда, после очередной серьезной акции, он чувствовал себя совершенно разбитым, и ему требовалось несколько дней или даже недель, чтобы прийти в себя. С годами мастерство владения даром росло, и наш герой научился правильно распределять свои сверхъестественные силы для достижения быстрого и оптимального результата.
Но в тот момент, когда он уже считал себя полноправным хозяином бытия, возникло смутное ощущение чужой, неподвластной ему воли. Обычная человеческая воля давно перестала интересовать нашего героя: в зависимости от обстоятельств и собственного желания, он мог или сломать или обойти ее для достижения поставленной цели; как заброшенный домик в лесу – если дверь сразу не откроется, несложно будет проникнуть внутрь через окно. То, с чем наш герой теперь столкнулся, было не сопротивлением, а легким похлопыванием по плечу (мол, трудись, пока я не против) чужой руки, уверенной в своей неуязвимости. В первый раз он просто не придал этому значения, поскольку привык к неожиданностям в духовном мире, но повторные ощущения заставили его задуматься. На основании чего наш герой счел себя единственным демиургом? Почему не допустить, что существуют и другие? Сколько их? Что произойдет, если они встретятся?
Вопросы оставались без ответа, а каждодневные, насущные заботы о судьбе человечества не оставляли нашему герою времени на бесплодные размышления и необоснованные предположения. Вокруг него по-прежнему бесчинствовало зло, и с этим злом необходимо было бороться.
Наш герой уничтожал конкретное зло и искренне верил, что тем самым умаляет и вселенское зло. В самом начале своего пути он зарекся смотреть мировые новости после завершения каждой из акций, понимая, что его слабые усилия не способны дать мгновенный результат. Иногда наш герой впадал в депрессию от непомерности взятой на себя задачи и малости собственных сил, пока, наконец, не ощутил, что он - не единственный демиург в этом мире. С тех пор наш герой мечтал объединить свои усилия с усилиями других борцов со злом, чтобы творить рай на земле.
Естественно, он не женился, поскольку не мог ни одного человека допустить в святая святых своего призвания. Плотские желания все реже посещали нашего героя, и, при его деньгах и возможностях, удовлетворить их не составляло труда, тем более что высшее наслаждение ему теперь доставляло само уничтожение зла.
Наш герой поднимался все выше над душевной суетой страстей, наносил удары все точнее. Лишь старая история с Натальей иногда бередила ему душу, отвлекая от важных дел. Он хотел бы простить и забыть, но понимал, что никакое зло не должно было остаться безнаказанным...
Давным-давно, только закончив школу и поступив в университет, наш герой встретил Наташку и влюбился в нее с первого взгляда. А она влюбилась в него; по крайней мере, так долго ему казалось. Они проводили все дни вместе - в университете, вне университета, дома. Когда встал вопрос, кого посылать на стажировку в Великобританию, нашлись две кандидатуры - наш герой и Наташка, а так как место было всего одно, он уступил его своей возлюбленной. Два месяца разлуки тянулись для нашего героя бесконечно долго, но вот Наташка вернулась. Он даже не сразу узнал ее: она похорошела еще больше, может быть, оттого, что казалась далекой и недоступной. Наш герой искренне думал, что это временно, и не сразу поверил, когда она сказала, что выходит замуж за Волкова-младшего. Брак был, конечно, очень выгодным, поскольку Волков-старший был не последним человеком в дипломатических кругах и постоянно пропадал где-то за рубежом. Волковых-молодоженов папа-свекор выгодно пристроил на непыльную и денежную службу в Вашингтоне, и они на время исчезли из поля зрения нашего героя.
Следует признать честно: нашему герою не удалось с честью выдержать такой удар. Чтобы убедить всех, что случившееся его мало тронуло, он на время с головой погрузился в мир интимных отношений, появляясь в компании друзей с разными женщинами. Постоянная смена партнерш лишь на время принесла успокоение, а потом утомила своей однообразностью. Но время шло, и душевные раны нашего героя затянулись…
Затянулись ли?
Наш герой поднялся на третий этаж и позвонил. Дверь открыла сама Наталья. Прошло много лет, они давно не видели друг друга, время и неприятности оставили свои следы на их внешности, но, несмотря ни на что, они мгновенно узнали друг друга.
- Знаю, что не ждала. Нужно поговорить.
- Извини, мне некогда.
- Насколько я знаю, ты одна дома. Ребенок в садике, мужа тоже нет.
- У меня много дел.
- Я тебя долго не задержу.
- Хорошо, проходи… Я слушаю.
- Ты даже не поинтересуешься, где я, как и с кем?
- Кое-что мне говорили наши общие знакомые. Высоко взлетел. Впрочем, если нужно, ты сам все расскажешь.
- Не раскаиваешься в том, что меня на эту пьянь променяла?
- Я сделала свой выбор. Муж начал пить недавно, а до этого мы провели вместе много счастливых дней и ночей. Были так заняты собой, что на детей времени не хватало. Но видишь, поумнели, и теперь у нас растет чудесный сын.
- Знаю. Все стало рушиться после смерти Волкова-старшего: твой муж потерял оставшиеся от отца значительные деньги, потому что был предельно глуп в своем желании быстро разбогатеть и в надежде на помощь прежних друзей. Начал пить, чтобы скрасить собственное ничтожество…
- Если ты будешь продолжать разговор в таком тоне, тебе лучше уйти.
- Извини, старая рана заныла… Кстати, удалось раскрыть то заказное убийство?
- Как обычно: нашли исполнителя, но не нашли заказчика.
- Не мудрено. Волков-старший вертелся в высоких сферах, ворочал большими деньгами; одно это предполагает много врагов.
- Я не хочу говорить на эту тему.
- Это тоже вариант ответа... Теперь сосредоточься на том, что я тебе сейчас скажу, и попытайся поверить. Так вот, убийство Волкова-старшего организовал я.
- Не говори ерунды.
- Подожди, выслушай меня. Конечно, заказывал его не я, но именно я сделал так, чтобы его заказали. Понимаешь, много лет назад я обрел паранормальные способности, которые позволяли мне не только предсказывать будущее, но и, используя полученные знания, менять его. Я вижу несколько вариантов будущего и могу на каждом этапе выбрать для себя желательный. Не буду грузить тебя описанием, как это происходит… Естественно (памятуя наши прежние отношения), я внимательно следил за вашей семьей, и вот однажды почувствовал, что Волков-старший может быть убит. Я мог изменить ход событий, поскольку анализ будущего показал, что существует также равновероятная возможность гибели другого человека, столь же малополезного для общества, как и твой покойный свекор. Я выбрал Волкова-старшего, потому что знал, как поведет себя твой муж после его смерти. Он всегда был недалеким человеком, и свалившиеся на него деньги и контакты оказались ему не по силам. Твой муж мог, конечно, просто махнуть на все рукой - оставшихся денег хватило бы вам троим до конца жизни, но желание получить большее и советы друзей-завистников сделали свое дело, и вот мы имеем то, что мы имеем. Вы больше не отдыхаете в Швейцарии, не путешествуете по Испании. По масштабам обыкновенного человека денег у вас и сейчас немало, но, при ваших барских замашках в сочетании с предпринимательскими потугами твоего мужа, они скоро кончатся. Впрочем, тебе одной их будет достаточно на скромную жизнь, от которой ты уже отвыкла.
- Что за чушь ты несешь?
- Ты имеешь право называть это как угодно, но все-таки советую дослушать меня до конца. Прошу еще только пару минут, после чего сам удалюсь восвояси. Если, конечно, ты мне не предложишь остаться…
- Маловероятно.
- Но не невозможно… Чтобы убедить тебя, что я не шучу, скажу следующее: несколько минут назад твой муж забрал сына из садика, но домой он его пока не поведет. Почему? Думаю, ты сама знаешь. Он уже изрядно пьян, но вместе с друзьями собирается продлить праздник. Сын ему в этом не помеха: не мне рассказывать, что так уже не раз было. Теперь, перед тем как я продолжу, думаю, следует убедиться, что я говорю правду. Позвони в садик, пока воспитательница еще не ушла, и спроси у нее, прав ли я.
- Я могу позвонить мужу на трубку.
- Наташа, ты шутишь? Ты же прекрасно знаешь, что он отключает сотку, когда гуляет с друзьями, чтобы ты к нему не цеплялась и не портила настроение. Впрочем, проверь. Это станет еще одним доказательством.
Наталья, недоверчиво взглянув на нашего героя, вышла в соседнюю комнату, и он услышал, как она набрала один номер, долго ждала ответа, но так его и не получила; потом набрала другой номер и после короткого разговора вернулась и села напротив нашего героя. Два звонка, результаты которых он предсказал, явно произвели на нее впечатление.
- Что теперь? - встревожено спросила она.
- Теперь начинается самое важное. В данный момент твой муж уже пьет с тремя друзьями в кафе, купив сыну пепси-колу. Они довольны, и у нас есть время все решить.
- Что решить?
- Что мы будем делать, конечно. Но прежде я постараюсь рассказать тебе, чему суждено скоро случиться. Изрядно догрузившись, наша компания покинет кафе, но, прежде чем расстаться, решит еще повеселиться. Более конкретно: твой муж захочет походить по льду, убеждая всех, что тот достаточно крепок. Сначала все откажутся, и, чтобы показать, что он не бросает слов на ветер, твой муж отважно выйдет на лед вместе с сыном. Лед их двоих и выдержал бы, но один из друзей решит к ним присоединиться… Если события не остановить, то ты лишишься мужа и сына: сына сразу, мужа немного спустя…
Наш герой видел, как лицо Натальи буквально начинает меняться у него на глазах: недоверие перешло в страх осознания, а появившиеся потом отчаяние и ненависть к нему были почти мгновенно стерты абсолютной решимостью.
- Что ты хочешь? Деньги?
- Ты же знаешь, деньги никогда не имели надо мной власти. У меня их и так больше, чем достаточно.
Наш герой видел, как в ее лице отразились отблески внутренней борьбы, но она совладала с собой, взяла его за руку и повела в спальню. Она откинула покрывало своей двуспальной кровати и стала торопливо раздеваться. Наш герой наблюдал, как перед ним возникали боготворимые когда-то, но изменившиеся теперь формы, которых он мечтал хоть раз вновь коснуться: груди увеличились, тонкая прежде талия затерялась среди прочих округлостей (следствие быстротечности времени, кулинарных пристрастий или рождения ребенка?), роскошный черный треугольник, от которого у нашего героя раньше перехватывало дыхание, превратился в скупую полоску, как дань неумолимой моде. Раздевшись, Наталья легла на кровать и выжидающе посмотрела на нашего героя. Он стал медленно раздеваться, ощущая на себе взгляд любимой им прежде женщины. Наш герой понимал, что она так же оценивает его, сравнивая с оставшимися в памяти образами, но ему это было совершенно безразлично. Он опустился рядом, и они некоторое время лежали молча, глядя в потолок, чтобы не смотреть друг другу в глаза. Наш герой, с удивлением для самого себя, понял, что не испытывает никакого сексуального влечения к лежащей рядом и ненавидящей его женщине.
- Если мы хотим изменить события, не советую тебе медлить. Время не прошло даром, и твое тело мало меня волнует. Если ты не доставишь мне удовлетворения, я не смогу ничего исправить.
Наталья от таких слов сжалась, как от удара, минуту лежала неподвижно, а потом, приняв решение, накинулась на нашего героя. За прошедшие годы она многому научилась, но и эта сноровка, скрашенная проблесками узнавания элементов их прежних плотских утех, была ему безразлична, а его плоть - по-прежнему расслаблена.
- А с потенцией у тебя все в порядке? - слегка задыхаясь, спросила она.
- Было так до этой встречи с тобой… Продолжай. Даже если тебе это и не удастся, я выполню обещание.
Наталья продолжила свои попытки, но уже с меньшим рвением, а наш герой лежал и думал, что где-то на другом конце города четверо пьяных мужчин и ребенок вышли к реке и заспорили; один из них, взяв ребенка за руку, уверенно пошел по льду; спустя мгновение к ним присоединился другой мужчина. Наш герой ощутил неповторимый привкус неизбежного трагического финала, и от предощущения смерти, как наказания, как искоренения зла, все тело наполнилось силой, кровь пульсировала неописуемым блаженством, параллельно вызвав необычайно сильную и быструю эрекцию. (Он услышал облегченный вздох и почувствовал, как Наталья тянет его к себе, в себя). Лед ломается, и Волков-младший с сыном проваливаются в ледяную воду; друг успевает отойти. Сейчас он ляжет на лед, протянет руку и вытащит ребенка. С Волковым-младшим будет сложнее, но и его вытащат друзья, и последствий переохлаждения ему не пережить…
В этот момент чужая воля вторглась в видение нашего героя: друг Волкова-младшего, вместо того, чтобы скользнуть к полынье, замер в растерянности или испуге. Наш герой рывками то ли входил в Наталью, то ли пытался уложить друга на лед, но невидимая сила сопротивлялась всем его попыткам, и в последнем своем усилии он сорвался в пустоту, ощутив вместо вспышки ощущений полное бессилие. Враждебная сила распрямила на льду тело друга, заставив встать в полный рост, наполнила его решимостью, и тот смело шагнул к увеличивающейся полынье, поймал руку ребенка, потянул на себя, но не ребенок покинул темные ледяные воды, а сам друг погрузился в них, соскальзывая с ломающегося предательского льда и устремляясь в таинственные глубины небытия, увлекаемый тонкой рукой ребенка, ведущего их обоих в ничто…
- Я не смог…
- Все нормально. Все получилось, - устало безразличным голосом сказала Наталья.
- Я не смог остановить его смерть.
- Чью смерть? - на лице Натальи сквозь бледную маску с трудом сдерживаемой брезгливости проступали отчаянные отблески понимания.
- Твой сын не должен был погибнуть. Его должен был спасти друг твоего мужа, но, вместо этого, он сам провалился под лед и погиб.
- Нет, нет! Этого не может быть! Ты бредишь!
- У одного из друзей твоего мужа рыжие лысеющие волосы на голове и усы. Его сотка включена.
Наталья бросилась к телефону, а наш герой встал и начал одеваться, с трудом пересиливая наваливающееся на него полное изнеможение.
Вернувшись в комнату, Наталья не произнесла ни слова, но безмолвный влажно-соленый крик ее глаз нестерпимым эхом прозвучал в душе нашего героя. Слезы не покатились, как катятся капли дождя по оконному стеклу, а именно брызнули, словно внутреннее отчаяние и унижение обратились в неумолимый толчок, за ненужностью выплеснувший наружу остатки последней надежды. Наш герой опустил глаза…
- Я этого не хотел.
- А кто же тогда совершил это? Не ты ли обладаешь столь безмерной властью, что можешь вторгаться и калечить жизнь других людей. Ты уничтожил моего свекра и мужа, ты убил моего сына.
- Я не хотел сделать твоему сыну ничего плохого.
- А сделал. Ты лжешь сам себе: ты видел в нем последнее препятствие. Тебе кажется, что ты достиг своей цели, повернув историю вспять: мы опять вдвоем, нет у меня ни мужа, ни ребенка. Но ты ошибся в одном: у тебя не хватит сил стереть прожитые мной годы, заставить меня забыть все… Взгляни на себя в зеркало. Я все это время думала, почему так страшен твой взгляд, и только сейчас поняла: в нем нет ни капли сочувствия, ни капли души. Ты - уже не человек, ты - палач.
Наш герой мог сказать, что она ошибается, что просто не знает, сколько зла он уничтожил в мире за прошедшие годы, но почти осязаемо почувствовал ее непонимание и неприятие. Впервые за многие годы наш герой неожиданно до боли четко ощутил бесплодность всех своих усилий, и у него мелькнула неизвестно откуда взявшаяся страшная мысль, что зло вообще непобедимо, потому что те, кто соглашаются или мирятся с ним, уже являются его сторонниками, а те, кто непреклонно борются со злом, как борется он, впитывают в себя облик противника, их сознание туманится пролитой кровью, отблески которой искажают окружающий мир, и они неизбежно в этой борьбе перерождаются, превращаясь в алчущих крови демонов смерти. Он понял, что ему даже неважно, кто изменил ход событий: чья-то другая воля или его собственная, вышедшая из-под контроля.
Когда Наталья ушла в другую комнату, он не пошел за ней, а молча дождался, когда она вышла, держа в руке пистолет, и выжидающе посмотрел в наведенную на него бездонную тьму ствола.
Наш герой понимал, что нельзя медлить, что надо только снова открыть глаза, и он вернется в прошлое, когда мир не был изуродован его волей. Но глаза отказывались подчиниться, а, может, просто он сам не хотел этого. Он знал, что и в этом мире все можно еще остановить, если он проникновенно крикнет Наталье, как он несчастлив, как бесконечно одинок, как раскаивается во всем соделанном: она поверит и не спустит курка. Но он молчал, молчал не от того, что от страха лишился голоса. Страха он вообще, к собственному удивлению, не испытывал; единственным, что он почувствовал, была скука: словно он смотрел сцену из плохого сериала, снятого в одной комнате и одной камерой, и испытывал не тревогу за судьбу героев, а сплошную неловкость за плохую игру второразрядных актеров. Если Наталью сейчас остановить, если он останется жить, то проклятие чудесного дара будет по-прежнему, как отчаянный всадник измученную лошадь, подгонять его самолюбие к неизбежному концу. Но есть выход. Надо ей помочь, сказать что-то гадкое или презрительно улыбнуться, но единственное, что он мог выдавить из себя, было: "вот я и получил, что хотел".
"Надеюсь, достаточно, чтобы помочь ей сделать решительный поступок," - устало подумал наш герой и закрыл уже закрытые где-то в прошлом глаза, предчувствуя, как пули будут рвать его плоть, словно грязный насильник нежное лоно оцепеневшей от ужаса маленькой девочки.
Выстрел раздался, но боли не последовало, и наш герой понял: нельзя открывать глаза, чтобы не увидеть, что он уничтожил последнее, что ему еще было не безразлично на этом свете. Глухой удар подсказал ему, где находится оружие, и он с закрытыми глазами попытался нащупать его, но рефлекторно отдернул руку, коснувшись неподвижной и пока еще теплой руки Натальи. Когда с третьей попытки пистолет оказался, наконец, в его руке, он крепко прижал его к своей груди, как прижимают любимого ребенка или бесценное лекарство, способное воскресить умершего. Он с надеждой держал в руках свое избавление от тревог и волнений, размышляя, каким на вкус будет его дуло. Сначала он досчитал до десяти, потом до пятидесяти и, только перевалив за сотню, осознал, что не в силах выполнить задуманное…
Презирая себя за трусость, он открыл свои закрытые в будущем глаза, стараясь не смотреть в сторону лежащей на полу Натальи.
"Единственный способ все исправить - вернуться в свое прошлое. Надо еще раз открыть глаза," - подумал он.
Наш герой оказался во вневременном пространстве, словно паря над собственной жизнью. Он понимал, что, вернувшись, он опять окажется один на один со своим проклятым даром, единственная цель которого - показать его обладателю, сколь низкой и мелкой душонкой он обладает. Время шло, и наш герой уже позабыл из какого временного момента он вошел в это пространство, где оказался, лишь горькое осознание собственной никчемности мучило его, но и оно постепенно ослабевало. И тогда он понял, что выхода отсюда уже не будет, что именно здесь он получит заслуженное: вечно смотреть на чужую жизнь, не сочувствуя, не сокрушаясь и не радуясь ничьим поражениям и удачам, смотреть не как высший судия, а как проклятый Высшим Судией вечный жид…
Вот оно, обещанное Великое Безразличие! Ангел не обманул, оно действительно достижимо. Невыразимый покой объял душу нашего героя. Пространство, в котором он теперь существовал, не имело временной координаты, да и три остальные были достаточно относительны. Нашему герою иногда казалось, что он перемещается в определенном направлении, то замедляя, то ускоряя свое движение, но стоило ему подумать о возможности определения своего местоположения, как сам воздух, его окружавший, приобретал непроходимую твердость, делая бессмысленным само понятие движения. Временами сознание нашего героя выхватывало из блеклой круговерти проносящихся мимо событий сцены, поражавшие его одновременно своей масштабностью и своей незначительностью, словно смотрел он на людской муравейник, и эти бесчисленные люди-насекомые то всевозможными способами убивали друг друга, то наоборот, так же разнообразно совокуплялись с такой быстротой и неприглядностью, что он не мог выделить ни одного отдельного человеческого существа, не говоря уже о попытках разглядеть лицо или даже просто определить половую принадлежность.
Наш герой понимал, что перед ним – вся человеческая история, где безраздельно правят Эрос и Танатос, и испытывал бесконечное удовлетворение, что ему удалось выбраться из этой суеты сует, потрясающей своей бессмысленностью. Найдется ли в нем капля сожаления, если это грязное вместилище низменных страстей вообще перестанет существовать?
Едва наш герой успел так подумать, как ощутил легкий толчок и оказался в незнакомой комнате. Комнате? В этом замкнутом пространстве ничего, кроме шести ровных поверхностей не было, ни мебели, ни двери, ни окна, и наш герой на мгновение удивился, как он мог здесь оказаться, но внутренний голос вполне уверенно подсказал ему, что это совсем не важно. Комната была пуста, но разноцветные брызги цвета, возникающие неизвестно откуда и так же таинственно исчезающие, своей беспрестанной суетой заполняли окружавшее нашего героя пространство. Сколько он простоял в этом цветовом потоке, сказать трудно: времени в этом пространстве тоже не существовало. Вывел нашего героя из забытья прозвучавший за его спиной голос:
- Вот мы и опять встретились, теперь уже лицом к лицу.
Наш герой не спеша обернулся и увидел человека, сидящего за возникшим неизвестно откуда столом и смотрящего прямо на него. Рядом стояло еще одно кресло, поэтому наш герой его занял, продолжая разглядывать незнакомца. Весь внешний облик этого человека был унисексуален: и лицо, и фигура, скрытая под просторным балахоном неопределенно коричневого цвета, могли принадлежать в равной степени мужчине и женщине, а прозвучавший голос был удивительно невыразителен.
Наш герой произнес:
- Не помню, чтобы видел вас когда-либо.
- Не видел, так чувствовал. Иногда резко отталкивал меня, а иногда мы были так близко и в таком согласии, что даже легко касались друг друга локтями.
- Не помню, - резко оборвал его наш герой, чтобы не дать возникающему в душе подозрению стать уверенностью.
Сидящий напротив человек неприятно осклабился, и наш герой понял, что тот лучше его самого чувствует, как вопреки воле, исчезают последние сомнения.
- Вот и прекрасно. Вижу, и ты меня узнал.
- Где я?
- Нигде и в то же время везде.
- Не говорите чепухи.
- Этому месту еще не придумали название. Точнее, придумали слишком много, выбирай любое. Ад или преисподняя тебя устаивает? Нет? Тогда называй это раем или эдемом. Слишком громко? Тогда, может, гадес или шеол? Выбирай любое на свой вкус. Не важно, сколько тебе для этого понадобится времени. Надеюсь, ты уже заметил, что самого времени здесь не существует.
Наш герой промолчал. Не дождавшись ответа, таинственный незнакомец продолжил.
- Заранее отвечу на твой следующий вопрос: здесь, кроме нас, никого нет. Ни бога, ни дьявола, только я и ты. Не правда ли, впечатляюще? Но это не самое интересное. Если два совершенно неординарных человека оказываются одновременно в совершенно неординарном месте, значит, мы находимся на грани совершенно неординарных событий, не правда ли?
- Звучит логично.
- Тебя интересует, что же такое мы должны совершить?
Наш герой пожал плечами: человек действовал ему на нервы своей назойливостью вкупе с самоуверенностью, но одновременно, вопреки собственной воле, возникало и определенное чувство уважения и необъяснимой радости от неожиданной встречи с душевно близким существом.
- Я ждал тебя очень долго, ибо знал, что совершить предназначенное не в моей власти, точнее, не только в моей власти. Мне нужна была твоя воля, отточенная годами принятия трудных решений. Не улыбайся, я не пытаюсь тебе льстить: низменных человеческих чувств я давно лишен. Я говорю чистую правду. Но прежде, чем скажу главное, то, ради чего ты здесь и оказался, позволь задать несколько вопросов.
- Слушаю.
- Уже много лет ты борешься со злом в том мире (не удивляйся, я все знаю, потому что давно слежу за тобой). Я восхищаюсь твоей целеустремленностью, твоей выносливостью, наконец, но все-таки спрашиваю: а стал ли этот мир лучше благодаря твоим усилиям?
- Не знаю. Иногда, после совершения очередного поступка, мне на время так казалось, но только на время. Возможно, я не был последователен в выборе объектов ответственности или был к ним излишне мягок.
- Не приуменьшай свои достоинства. Ты – один из величайших людей всех времен и народов. Но многого ли ты достиг?
- Пожалуй, немногого. Но я жив, у меня еще есть время.
- Но хочешь ли ты по-прежнему тратить свой удивительный дар впустую? Стоит ли надеяться на аспирин, когда по телу пошли метастазы? Не казалось ли тебе, что оно, это убогое человечество, безнадежно?
- Казалось, но я отгонял от себя подобные мысли.
- Великие люди могут заблуждаться, принимая проблески нечеловеческой мудрости за человеческую слабость. Но главное отличие великих людей в том и состоит, что они способны собственные ошибки превратить в гениальные решения… Ты был прав: человечество безнадежно пало. Сейчас, оказавшись вне времени, ты в этом убедился. Что достойного, светлого или даже просто нормального ты увидел в прошлом, настоящем и будущем человечества? Ничего! Более того, ты смог выйти за пределы пространства и времени лишь потому, что понял это. Теперь остается сделать один крошечный шаг… Чего достойно такое человечество?
Наш герой молчал.
- Ты прав, не хочется произносить приговор вслух. Но мы для того с тобой здесь и оказались, чтобы привести этот приговор в исполнение.
- Мы должны уничтожить человечество?
- Да, чтобы незамедлительно положить конец распространению этой заразы. В нашем распоряжении все – и природные силы, и злая воля людей. Мы можем выбрать смерть лютую, как неизбежная расплата, или сладкую, как долгожданный сон, но все же смерть.
- Мы должны уничтожить всех людей?
- Несомненно. Слышу в твоем вопросе отзвук падшей человеческой природы. Кого оставить? Про женщин – рассадник зла в этом мире, не хочу и вспоминать. Вижу, и ты от них натерпелся. Стариков? А кто больше их сделал зла? Лишь сенильная слабость мешает им продолжать свои гнусности. Дети? Они – крошечные красивенькие личинки, из которых неизбежно разовьются мерзкие всеядные гады, пожирающие все светлое на своем пути растления. Помнишь историю о вифлеемских младенцах? За что эти невинцы были убиты? Да за то, что, останься они жить, так стояли бы потом в толпе и орали : распни, распни… Нет, никто не достоин нашей пощады.
- Так значит, останемся…
- Только мы вдвоем. Как новые Адам и Ева. Мы положим начало иному, более совершенному человечеству. Человек… Человек?.. Возможно, стоит назвать наших потомков иначе, хотя я и не суеверен.
- Но… ты – мужчина?
- Я – Ангел.
- Еще один? Помнится, с одним ангелом я уже встречался.
- Ты меня не понял. Вопрос был: мужчина ли я? Ответ: я – не мужчина, я – Ангел. Ибо сказано, что в Царстве Божием не будет ни мужчин, ни женщин, а все будут как ангелы. Люди плохо читают священные книги и, даже читая, мало что в них понимают. Сколько веков преследовали гомосексуалистов? Страшно вспомнить! А они и есть прообразы ангелов, ибо не мужчины уже и не женщины. Сказано – Царство Божие среди вас есть, а люди посланников этого Царства гнали, как прежде гнали самого Бога. Они, гомосексуалисты – народ Божий, а никакие не евреи! А как объяснить тот факт, что гомосексуалистов становится все больше и больше, хотя они и лишены способности или желания обычного биологического размножения? Только божественным вмешательством. Само «гомо» в их названии есть “homo” из homo sapiens, ибо только они и являются подлинными людьми.
- А я, я кем теперь являюсь?
- Так ли важны слова? Я – это все, и ты – это все, мы – новая генерация, которая уже пришла на смену прежнему двуполому человечеству.
- Зачем же тебе я?
- Не знаю! Это – единственный вопрос, на который я не знаю ответа. Я уверен, что бога нет, потому что мы – это боги. Я уверен, что человечество должно погибнуть, потому что заслужило это. Но я так же уверен, что нас должно быть двое, иначе зачем я ждал тебя все это… время.
Вместо ответа наш герой перескочил через разделяющий нас стол и вцепился руками в глотку этого сверхчеловека, сжимая ее изо всех сил. Они скатились на пол, если так можно было назвать нижнюю плоскость комнаты. На какое-то время всплески цвета, шнырявшие по комнате в течение всего разговора, исчезли, и в наступившей тьме наш герой принялся рвать тело своего собеседника. Руки застревали в цепкой, липкой, как взгляд старого распутника, субстанции его противника, но полное отсутствие света мешало оценить результаты усилий. Когда тело врага стало бесформенным, наш герой откатился в сторону и попытался прийти в себя, покинув лабиринты терзавшей его ненависти. Он не знал, как долго просидел таким образом, но когда пространство вновь завибрировало цветными всхлипываниями, он посмотрел на место, где должен был лежать поверженный противник. Оно было пусто, но нашему герою уже не было до этого дела: Великое Безразличие вновь объяло его.
- Ты прошел с честью последнее испытание, - услышал наш герой голос, который, казалось, исходил одновременно со всех сторон.
Наш герой покрутил головой, но никого в комнате не увидел.
- Кто ты? – спросил он голос.
- Важно ли тебе это? – пришел со всех сторон ответ.
Наш герой ощутил, что это ему совершенно безразлично.
- Ты понял главное: нет чувств более сильных, чем ненависть и безразличие, и ты обладаешь ими сполна.
В голосе говорящего нашему герою послышалась насмешка и обещание возможности определить его местонахождение. Он опять посмотрел в сторону стола и увидел незнакомца целым и невредимым на прежнем месте.
- По-моему, я не успел сказать тебе очень важную вещь: мы с тобой оба бессмертны. Как боги… По эту сторону добра и зла нет ни жизни, ни смерти. Помнишь, было сказано, что человечество будет существовать, пока есть на свете Вера, Надежда и Любовь. Может быть, Любовь – самое важное из этих трех, но и самое слабое. Бедняга Фрейд даже не надеялся, что положит начало уничтожению человечества. Люди веками налагали запреты и скрывали сущность любви не от безграмотности, не из жадности, а по врожденному чувству душевной тонкости. Но вот сказали им, наконец, что «все дозволено», и стыдиться здесь нечего: хочешь быть голубым – будь им, хочешь быть розовой – будь ей, хочешь переливаться всеми цветами радуги – переливайся себе на радость, расплескивая излишки собственного многоцветья на привычно блеклых и стандартно ориентированных окружающих; что отныне и вовеки веков лишь желание плоти, сколь бы несуразным оно не было, будет править миром; и все восторженно согласились, кинувшись в паноптикум телесных забав, сделав требовательные человеческие чувства ненужным хламом, утомительным, как использованная зубочистка.
- Возможно, само понятие любви теперь расширилось.
- Отлично подмечено. Как пленка нефти на поверхности реки: и площадь изрядную занимает, и глаз радует подвижностью оттенков цветового спектра; одна беда – никто в такой воде жить не может… Перейдем к Вере. Во что теперь верит человечество?
- Многие люди считают себя христианами…
- Что ты называешь христианством? Два притопа, три прихлопа, боженька спаси? Невнятное бормотание на несуществующих языках? Пробужденных дебилов из Сторожевой башни? Слушателей трясущегося маразматика? Проповедников покаяния, строящих дворцы на деньги паханов?
- Или мусульманами…
- Ислам стал обычной военной доктриной, как, кстати, и иудаизм. Имея такую доктрину, легко сражаться, но невозможно жить. Индуизм выродился в театральное действо, буддизм стал довеском боевых искусств. Про остальные религии говорить вообще не смысла: они существуют только на бумаге. Время прежних религий кончилось. Итак, во что же верят люди?
- Пожалуй, в деньги, в общество свободных возможностей.
- Или, проще говоря, в то, что нужно лизать задницы другим, чтобы потом ее лизали тебе. Осовремененная форма поучений одного еврейского неудачника: относись к другим так, как бы ты хотел, чтобы относились к тебе. По крайней мере, гигиенически это оправдано. Но вера по своему определению предполагает нечто иное. Во что веришь ты?
- В конечную победу добра.
- Что есть добро? Меня поражает, что ты, имеющий столь совершенный разум, можешь говорить подобную чепуху. Вспомни свою жизнь и скажи, где и когда ты видел добро?
- Неоднократно…
- Так ли? Вспомни: сколько раз то, что казалось тебе добром, было лишь обратной стороной зла, которое тебе предстояло увидеть? Сколько раз тебе приходило в голову, что добро не может существовать без зла, когда ты наталкивался на их нерасторжимое переплетение, комок растревоженных весной змей? Сколько раз ты отгонял от себя эту мысль? Не мечтал ли уничтожить все одним ударом?
- Мечтал.
- Остается только привести в исполнение задуманное. Для этого мы с тобой и встретились.
- А Надежда?
- Что надежда?
- Она остается, даже когда Любви и Веры нет.
- Остается? Разве что надежда обмануть ближнего, урвать побольше денег, купить отпадный прикид, завести крутую тачку, трахнуть угарную телку… Продолжать перечисление?
- Не стоит.
- Да пойми же ты, наконец, что человечество обречено и никто его уже не спасет!
- Никто не спасет…
{конец курсива}
* * *
- Господи, - произнес наш герой. Он хотел добавить агностическое «если Ты есть», но сдержался. Время недомолвок прошло, время признания еще не наступило. Как назвать то время, когда перестаешь надеяться только на себя? Время слабости? Пусть так…
- Господи, если Ты дал мне этот дар, забери его, ибо не знаю, как им владеть. Ни мне, ни другим живым существам он не принес ничего доброго, сея лишь смерть и разрушение, показав мне только мое собственное бессилие. Я не могу и не хочу так больше жить. Каюсь пред Тобой в своей ничтожности и никчемности. Верни мне прежнее блаженное неведение обычного человека и будь рядом, чтобы вовремя остановить меня на путях зла…
6
Совсем другой день, не самый удачный
Не знаю, чего ждал наш герой: удара молнии, голоса, звучащего с неба. Ничего не последовало.
Наш герой по-прежнему стоял перед дверями учреждения, в котором работал последние несколько лет. Как всегда в понедельник, эти двери, обретавшие за выходные дни новую неподъемную массивность, не сразу поддались. Наш герой, кивнув по обыкновению охраннику, безнадежно порылся в карманах, в очередной раз решив, что забыл карточку дома и опять придется писать объяснительную въедливому менеджеру по работе с персоналом, когда, наконец, вздорный пластмассовый квадратик раскаянно ткнулся в его растерянную руку. Облегченно вздохнув, наш герой беспрепятственно достиг своего рабочего места, когда у него на столе зазвонил телефон.
- Хорошо, что ты сегодня не опоздал, - узнал наш герой в трубке голос своего бывшего друга Петьки и нынешнего начальника Петра Владимировича Проскользова. – Срочно нужны предпроектные разработки по «Бэсту».
- Сейчас найду и занесу.
Положив трубку, наш герой просмотрел стопку документов на столе, но среди них требуемого не оказалось. Не нашел он его также ни в одном из ящиков стола.
Телефон опять раздраженно зазвонил.
- Где документы?
- Нигде не могу их найти… Ах, ну конечно, я же отдал их Константину.
- Ты ошибаешься. Константин сидит у меня в кабинете и утверждает, что документы находятся именно у тебя.
- Я сейчас подойду.
В кабинете начальника действительно сидел Константин, уставившись своими бесцветными и ничего не выражающими рыбьими глазами в какую-то точку за окном.
- Костя, я же на прошлой неделе отдал тебе эти документы.
Глаза Константина приобрели неявно презрительно выражение, на мгновение сфокусировались на нашем герое, а потом привычно прильнули к начальнику.
- Извините, я никаких документов от вас не получал. В пятницу, в присутствии всего отдела просил вас их вернуть; вы пообещали, но, вероятно, забыли. Справедливость моих слова могут подтвердить все сотрудники отдела, которые в тот момент находились на рабочих местах.
- Ты хорошо у себя просмотрел? – встревожено переспросил нашего героя Проскользов. – Звонила сама президент, хочет лично с документами ознакомиться…
- Зачем они ей?
- Говорит, что нашла отличный аутсорсинг, там за копейки сделают предварительные расчеты.
- Сама нашла?
- Нет, эту фирму порекомендовал ей я, - проскользнул в разговор Константин.
- Тогда понятно, - многозначительно начал наш герой, - значит, документы все-таки у тебя.
- Повторяю еще раз: этих документов у меня нет. В них содержится информация, являющаяся коммерческой тайной, потому они хранятся в сейфе и выдаются под роспись. Если бы я эти документы взял, то сделал отметку в соответствующем журнале. Жаль, что мне приходится объяснять вам такие элементарные вещи.
- Хорошо, Константин, можете идти. Я сам разберусь.
Когда Константин вышел из кабинета, всем видом показывая свою правоту, начальник департамента грустно взглянул на нашего героя.
- Что будем делать?
- Повторяю, Петр Владимирович, я отдал ему документы в начале прошлой недели.
- Конечно, не под роспись.
- Естественно… привык доверять своим… В пятницу он, действительно, меня о чем-то просил. Я не расслышал и кивнул, чтобы только отвязаться.
Наш герой усиленно пытался вспомнить события прошлой пятницы, но они, как и все случившееся в выходные дни, тонули в вязком тумане времени.
- Вот и отвязался… Полагаю, ты знаешь, что сделает президент, когда через час-два узнает об утере документов?
- Знаю. Начнет искать виновного.
- Именно так. А поскольку виновный ты…
- C точки зрения самого верха иерархической пирамиды виновным являешься ты. Пока не сдал меня…
- Не говори ерунды. При чем тут сдал? Документы были у тебя?
- Ну, были.
- А теперь их нет?
- Нет.
- Значит, ты их потерял и должен нести за это ответственность.
- Я отдал их Константину.
- Об этом я уже слышал, как слышал и то, что Константин признавать получение документов отказывается.
- Кому из нас двоих ты веришь?
- Это не постановка вопроса. Я, как начальник департамента, обязан буду доложить о случившемся президенту.
- Вот и доложи все, как есть: что Константин не только показал свою полную профессиональную непригодность, но и оказался, к тому же, обыкновенной сволочью.
- Ты прекрасно понимаешь, что я не смогу этого сделать, даже учитывая, что я – твой друг.
- Ты, в первую очередь, - мой непосредственный начальник, а потому должен разобраться в случившемся и доложить о принятых мерах.
- Раз ты не можешь доказать, что документы находятся у Константина…
- Понятно… Давай бумагу, лучше я сам напишу «по собственному». Только тебе в любом случае достанется…
- Константин обещал уладить дело.
- Если я буду уволен?
- Если ты будешь должным образом наказан за совершенный проступок. Заметь, я ни слова не сказал об увольнении.
Прямо в кабинете начальника департамента наш герой написал заявление об увольнении, поставив сегодняшнюю дату.
- Завтра рассчитаешь?
Проскользов молча кивнул.
- Значит, сегодня я уже свободен?
- Извини, я совсем не хотел такого поворота событий.
- Верю. Ведь ты же мне друг.
- Найдешь себе работу и получше.
- Найду. Счастливо оставаться. Пламенный привет президенту. И будь осторожен: Костя на мне не остановится. Скорее даже вдохновится такой удачей…
Проскользов опустил глаза и начал писать на заявлении нашего героя резолюцию.
* * *
Солнечный свет радостно заливал улицу, и нашему герою приходилось щуриться от его безудержной яркости. Приглушенные цвета магазина были как спасение.
Нашему герою хотелось вдрызг напиться, причем, в одиночку.
Взяв со стеллажа первую попавшуюся на глаза бутылку водки, он направился к кассе, безуспешно попытавшись разминуться с пожилой женщиной, сосредоточенно рассматривавшей даты на молочных упаковках, когда вспомнил, что ему почему-то необходимо купить и молока. Не став ломать голову над проблемами собственного сознания, он прихватил с собой один тетрапакет.
Только открыв дверь квартиры ключом и ощутив, как невидимое, но ясно слышимое «мяу» бросилось ему в ноги, наш герой вспомнил, зачем ему нужно было это молоко.
Он наклонился, подхватил котенка под теплое брюшко и посадил себе на колени. Котенок истово замурлыкал и даже пару раз лизнул руку нашего героя, и от этой робкой ласки мохнатого черно-белого кошачьего ребенка наш герой ощутил удивительное спокойствие, словно он не котенка подобрал, а сделал важнейший правильный выбор, который определит всю его неухоженную жизнь…
Наш герой стоял с задремавшим на руках котенком у окна и молча смотрел вдаль: у него не было ни денег, ни приносящей их работы. У него была только жизнь, которую предстояло прожить.
КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ
Двухмерный человек - Часть первая - Ад, в сущности
© Copyright: Андрей Карбовский, 2009
Свидетельство о публикации №209030500260
Свидетельство о публикации №209030500260
Рецензии