Шла старуха за собакой

                ШЛА СТАРУХА ЗА СОБАКОЙ

                Повесть               
   
Глава 1

День Антона Антоновича Ахлобыстина начинался с чашки некрепкого чёрного кофе. Чашка была приличных размеров, и выпивая её, Антон Антонович мог неспешно обдумать предстоящие дела. Переговоры, заключение сделок, встречи с нужными ему людьми, словом, вся та рутинная работа, которая всегда  доставляла ему удовольствие, последнее время по какой-то, неясной пока причине, стала раздражать его.
Яркое утреннее солнце назойливо било в панорамные окна пентхауса. Солнечные лучи, преломляясь о жалюзи, придавали многоцветной мозаике пола почти фантастический вид, отчего столовая, где завтракал Антон Антонович, становилась похожа на египетскую Гизу. Ахлобыстин с грустью вспомнил о дайвинге, морской рыбалке и о том, что он уже целый год не был в отпуске.
Вид зеленеющего Тропарёвского  парка с высоты птичьего полёта, автомобилей, похожих на божьих коровок, медленно ползущих по Ленинскому проспекту, успокаивал  и настраивал на философский лад.      
Ахлобыстин гордился собою. Деньги, власть, вес в обществе - всёго этого он достиг, по его мнению, с помощью упорного и нелёгкого труда. Наконец, именно ему, и никому другому, провидение доверило распоряжаться судьбами тысяч работающих на него людей.
Разбогатевший в смутные девяностые на расселении коммуналок, Охлобыстин с невероятным везением вложил заработанные деньги в только что начинавший возрождаться строительный бизнес.
Строгое соблюдение правил игры, звериная интуиция, мертвая хватка при заключении выгодных контрактов --- все это обеспечило головокружительный взлет компаниям Ахлобыстина. Правда, злые языки судачили, что карьерой своей он обязан личным связям в администрации Президента. Но, как говориться, собака лает, ветер носит.
Однако, большие деньги, как и большая политика, в белых перчатках не делаются, и иногда Ахлобыстину было не то, чтобы противно, скорее—тошно от того, в чем приходилось принимать участие. Почти всегда после этого оставался мерзкий осадок на душе, который, впрочем, быстро рассеивался под золотым дождём, проливавшимся  на его преуспевающие фирмы...
Бой напольных часов напомнил Антон Антоновичу, что завтрак его подошёл к концу. По-инерции взглянув на золотой «Вашерон», он легко поднялся из-за стола, и, накинув пиджак, направился в прихожую. Идеально сидящий костюм от «Корнелиани» дополняли подобранные в тон рубашка и галстук. Завершали  наряд мягкие туфли из оленьей кожи. Ахлобыстин не был снобом и, в отличие от многих его знакомых, предпочитавших одеваться только у самых дорогих модельеров, мог, в повседневной жизни, позволить себе явиться в понравившихся ему вещицах от каких-нибудь Грекова или Далакян.
...Выросшая словно из-под земли домработница Глафира Яковлевна, заставила Ахлобыстина вздрогнуть от неожиданности.
--- Антон Антонович, я вчера совсем забыла Вам сказать: звонили с паркинга, просили передать, что завтра место освобождается, надо внести задаток,-- Глаша не решилась побеспокоить Ахлобыстина за кофе и поймала его в прихожей,--  Семен машину уже подал,  ждёт Вас внизу. Еще: ко мне, Антон Антонович, племянница с Гомеля приехала, так можно я сегодня пораньше..?  Я как за охрану заплачу в Правлении, потом в сберкассу, потом в магазин, а тогда уж и пойду. Да, Антон Антонович, чтой-то пылесос стал плохо пылесосить, в ремонте ведь три шкуры сдерут, так может, сразу новый купить? - Глашина скороговорка была похожа на ленту серпантина, брошенную чьей-то ловкой рукой и превратившуюся во множество маленьких раскрученных колечек, переплетавшихся между собой,--А на ужин,--тут Глафира состроила загадочную физиономию, чуть прикрыв при этом левый глаз, - я вам семужки сделаю, отварной, как Вы просили. И салатик с куриной грудкой. Можно было, конечно, и с креветками, --- глаз обиженно открылся и  недовольно покосился на Ахлобыстина,--- но креветки Вам в тот раз показались жестковатыми, так я сегодня с куриной грудкой. Её, если отварить с морковочкой .... ---  речь Глафиры Яковлевны могла продолжаться до бесконечности долго, найдись поблизости хоть одна живая душа, способная сопереживать словоохотливой домработнице. Однако сегодня у Ахлобыстина не было времени выслушивать её розглагольствования.
Остановившись на секунду, он пристально посмотрел на матово- блестящие носы своих туфель и, с небольшим раздражением, произнёс: « Глафира Яковлевна! Вчера вечером, по-моему, мы обо всём с Вами договорились... А насчёт паркинга, перезвоните, пожалуйста, Ивану Сергеевичу и скажите, что Семён завтра подвезёт деньги... Всё».

Глава 2

Скоростной лифт быстро спустил Ахлобыстина, в прямом и переносном смысле этого слова, с небес на грешную землю. Мельком поздоровавшись с консьержкой, Антон Антонович, в задумчивости даже не взглянув на открывающиеся перед ним стеклянные двери, шагнул из прохлады кондиционированного холла в раннюю, и из-за этого еще более неприятную, летнюю жару.
Вторую неделю температура в Москве зашкаливала за тридцать. На северо-западе горели торфянники, окутывая по утрам спальные районы едким дымом. По выходным загородные трассы были забиты автомобилями. Горожане, проклиная одуряюще-жаркое лето, стремились покинуть раскаленный мегаполис и раствориться в прохладе подмосковных лесов и рек.
Ощущая волны тёплого воздуха, поднимающиеся от мягкого горячего асфальта, Антон Антонович ещё раз вспомнил было об отпуске, но мысли о приближающемся тендере наполнили сердце непонятной тревогой, заставив позабыть обо всём другом...
Открывший дверь автомобиля Семен Родин, высокий брюнет в темном костюме и белой рубашке, работал у Ахлобыстина водителем уже пятый год. Хорошо изучив привычки своего шефа и, видя, что тот не в духе, Семён кратко поздоровался, завёл машину, и неторопливо влился в  поток автомобилей, огромным удавом ползущий по раскалённому Ленинскому проспекту.
Будучи фаталистом, Антон Антонович никогда не пользовался услугами телохранителей, справедливо полагая, что защитить от профессионального убийцы не сможет никто. И, несмотря на своё высокоё положение, предпочитал обходиться без машин сопровождения и вооруженной охраны. 
Отдавая дань моде, Ахлобыстин  недавно пересел со стандартного шестисотого «Мерседеса» на новую семёрку «БМВ». Из всех модификаций он выбрал  для себя удлинённую и наиболее мощную версию. Салон автомобиля, отделанный кремовой кожей и ценными породами дерева, автоматически поддерживающий температуру воздуха, с двойными термостеклами, c массажными креслами и еще  бог знает с чем, отделял Ахлобыстина от внешнего мира, напоминающего о себе лишь тихо бубнящим, встроенным в спинку переднего сидения, телевизором, по которому шли последние новости. Лощёный диктор с энтузиазмом озвучивал основные тезиcы ежегодного послания Президента Федеральному собранию.
Наблюдая сквозь тонированные стекла автомобиля за неспешно удаляющимися в мареве горячего воздуха контурами домов, Антон Антонович  принялся анализировать все ньюансы грядущего тендера. Чем глубже он вникал в возникающие при этом проблемы, тем тревожнее становилось у него на душе...
Внезапно зазвонивший мобильный телефон прервал его размышления.
--- Пап, это я, --- услышал он голос дочери. --- Ты когда к нам собираешься?
--- А что случилось? Мы ведь договаривались на пятницу. --- вопросом на вопрос ответил Ахлобыстин. Он не любил неожиданностей, но всегда был  к ним готов.
--- Пап, знаешь, мама сегодня была у врача, ну да, у того самого, её знакомого. Приехала сама не своя, вся в слезах, и молчит, --- с отчаянием в голосе проговорила Настя.
Ахлобыстин не отвечал. Привычку молчать и держать паузу он приобрел лет пять назад, когда понял, что от его мгновенных решений зависит слишком многое. Но, как известно, от трагедии до фарса один только шаг, и его манера молчать в трубку по двадцать секунд, отвечая на, казалось бы, самые банальные вопросы, стала среди его подчинённых притчей во языцах.
---Пап, ты меня слышишь? --- вернул его к действительности  голос дочери.
--- Да! Я еду... --- Антон Антонович негромко вздохнул, и нажал кнопку «отбой».--- Семен, давай на дачу.
Привыкший не задавать лишних вопросов, Родин, включив мигалку, и «покрякав» несколько раз для острастки, развернулся через две сплошные линии и, подрезая встречный поток, с пробуксовкой направил машину в сторону кольцевой автодороги.

Глава 3

Ахлобыстин имел внешность обыкновенную, ничем не примечательную. Коротко остриженные бесцветно-русые волосы, бледно-голубые глаза и светлая кожа выдавали в нём славянина, хотя, на самом деле, кровь, текущая в его жилах могла поспорить с картой хорошего коктейля, составленного из множества ингредиентов.
Мать, наполовину полячка, наполовину поволжская немка, была полной противоположностью отца Антона Антоновича, испанца, ребёнком вывезенного в Россию во время Второй мировой войны. Как уживались меж собой лёд и пламень, удивлялись все, но факт оставался фактом: Гонсалес-Покрашинские, вплоть до рождения сына, являлись образцом подражания для всей многосемейной коммуналки.
Стремительно сделавшая научную карьеру, Катерина Покрашинская, профессор, доктор биологии, была для маленького Антоши и матерью, и отцом, и ангелом-хранителем, и карающей божьей десницею.
После того, как её муж, превратившийся, не без помощи Катерины Францевны, из заштатного провинциального танцора в одного из балетмейстеров Большого Театра, остался с частью гастролирующей труппы в Америке, имя Антуана Гонсалесаперестали упоминать в маленькой, но гордящейся своими строгими принципами, семье. Мало того, не простив предательства мужа, Катерина Францевна, по совету родителей, изменила свидетельство о рождении сына, взяв  для него фамилию своего деда, Карла Ивановича Ахлобыстина.
Так, Антон Антуан Гонсалес-Покрашинский в одночасье превратился в Антона Антоновича Ахлобыстина, а для Катерины Францевны маленький Антоша стал тем единственным существом, вокруг которого, как Земля вокруг Солнца, стала вращаться её собственная жизнь.

Глава 4

Хотя время уже приближалось к полудню, Рублёво-Успенское шоссе всё ещё было забито в обоих направлениях. Экипажи неспешно передвигающихся господ и дам напоминали экспонаты импровизированной ярмарки тщеславия.
Чего тут только не было! Воздушная, словно сошедшая с акварели, открытая двуколка с парой гнедых, управляемая франтоватым господином, плавно катила за белой, с позолотой, каретой, запряжённой четвёркой белоснежных лошадей.
Перегородив пол-дороги, карета не позволяла проехать движущимся навстречу изящным дрожкам с бъющим копытом вороным ахалтекинцем, которого отчаянно хлестала, пытаясь сдвинуть с места, надменной наружности дама.
Лихой казачий офицер на взмыленном скакуне арабских кровей, рысью пытался обогнать всю процессию, вздымая клубы пыли по обочине...
Впрочем, чур-меня, чур! Какие дрожки и двуколки!.. Какой офицер!.. Иногда фантазия автора может увести его Бог весть куда!.. Ну, на то она и фантазия, а мы, пожалуй, вернёмся к нашей действительности.
...Попадающиеся на дороге «Мазератти», «Порше» и  «Астон Мартины» если и могли удивить кого на Рублёвке, так только каких-нибудь заезжих туристов, отправившихся на экскурсию в Архангельское. Для местных же аборигенов встреча с одной из новинок Женевского автосалона стала как бы в порядке вещей, за исключением, пожалуй, солидных и вызывающих неподдельное уважение «Роллс-Ройсов», «Бентли» и «Майбахов».
Именно на такую вереницу медленно плетущихся иномарок, иномарочек и иномарищ посматривал сквозь приспущенное стекло своей машины Ахлобыстин, прокручивая в голове разговор с дочерью.
Лариса Дмитриевна,  вторая жена Ахлобыстина, была, пожалуй, единственным человеком, с кем Антон Антонович делился своими горестями и невзгодами. Кроме того, несмотря на солидную разницу в возрасте, Лариса Дмитриевна давала Ахлобыстину тот надёжный семейный тыл, о котором другим мужчинам оставалось только мечтать.
Чётко определяя грань между семьёй и работой, Антон Антонович частенько не вникал в тонкости окружающего его быта, предоставляя супруге самой решать возникающие при этом проблемы. Даже выбор участка для строительства нового дома на берегу Москва-реки было взвалено на её хрупкие плечи. Именно последними обстоятельствами и объяснял Ахлобыстин некоторую усталость жены. Однако, как оказывалось, причина крылась в другом...

Глава 5

Автоматические ворота, чуть поскрипывая железной цепью, отъехали в сторону, открывая дорогу к особняку, окружённому вековыми соснами и ровными полосами аккуратно остриженного кустарника. Ахлобыстин был одним из первых, кто построил дом на Николиной Горе, поэтому его коттедж был точной копией домов «новых русских», для которых прямоугольное строение из красного кирпича, металлочерепицы и стеклопакетов считались верхом архитектурного изящества. Антон Антонович намеренно оставил внешний вид дома без изменений, считая его, по собственному выражению, «памятником эпохи первоначального накопления капиталов».
Автомобиль, тихо прошуршав шинами по мелкому гравию, плавно подкатил к дому и остановился у входа, рядом с белым «Мерседесом» и спортивной  «Ауди».
Огромная кавказская овчарка подбежала к остановившейся машине и, помахивая хвостом, обнюхала ту дверцу, из которой собирался выйти Ахлобыстин. Опустив стекло, Антон Антонович рукою потрепал медвежью башку волкодава и сказал: «Соскучился, каналья. Ну, всё, всё. Саид, убери его, а то он мне весь  костюм испачкает».
Темноволосый смуглый садовник с белозубой улыбкой, прекратив подстригать розы, придержал собаку за ошейник.
Сириец по национальности, Саид, годом раньше закончивший Московскую сельхозакадемию, ухаживал за садом, который Ахлобыстин пытался обустроить на манер старинного английского парка.
Изумрудно-бархатный газон, благоухающие палитры цветников, экзотические кустарники, в сочетании со старыми лесными деревьями, и вправду создавли нечто похожее на англо-саксонское поместье восемнадцатого века.
Вот только пугающий своими размерами сторожевой пёс несколько выбивался из общей  концепции сада. Но дело заключалось в том, что к маленькому пушистому комочку, подаренному дочери на день рождения, и выросшему в невероятных размеров волкодава, давно привязалась вся семья, поэтому вопрос о  целесообразности нахождения кавказской овчарки в старинном английском парке отпадал сам собой...

Глава 6
 
Открыв тяжелую входную дверь, Ахлобыстин сразу почувствовал в прохладной тишине застывшего дома, лишь на мгновение прерванной боем старинных часов, атмосферу тревоги и напряжённого ожидания.       
--- Ну, наконец-то, -- услышал он голос дочери.
Настя, высокая, красивая девушка с ярко-рыжими, в бабушку, волосами, и  голубыми, чуть припухшими от недавних слёз, глазами, встретила Ахлобыстина в холле.
-- Пап, я такого наслушалась, что всё…--  Настя развела руками и стала ходить по комнате, чуть не задев при этом бронзового Меркурия, который беспечно отставив назад одну ножку, расположился на камине рядом с часами.
--- Где мама? -- Антон Антонович давно не видел собственную дочь в таком  состоянии,-- Да, кстати, место в паркинге на Ленинском освободилось, завтра Семен отвезёт деньги, так что можешь послезавтра ставить туда свою Тэ-Тэшку.
Все-таки прагматизм Ахлобыстина имел временами гипертрофированный характер, что не мешало ему самому считать себя человеком отзывчивым и даже немножко сентиментальным.
-- Так где же мама?И что, в конце концов, случилось?
--- Пап, ты что?! Какая Тэ-Тэшка? У мамы нашли опухоль в желудке! Врач сказал, что дело поправимо, но операция нужна как можно скорее. В общем, у неё истерика. Как всегда, мы виноваты. «Загнали, заездили... Без неё ничего сделать не можем...» Пап, мама, конечно, на нервах, но рак-то дело серьёзное, так, что ты уж включи все свои связи, а то мы с тобой одни останемся,—сказала Настя и снова заплакала.
Ахлобыстин ошеломлённо смотрел на дочь. Казалось, смысл сказанного ещё с трудом доходил до него, но мозг его уже лихорадочно работал. Вспоминались знакомые врачи, профессоры, академики, дорогие и не очень медицинские клиники, почему-то вспомнился даже семейный зубной техник с Кутузовского. В считанные секунды предположения и неопределённые пока решения складывались и распадались в калейдоскопе поиска единственного и правильного.
--- Она наверху? Кому-нибудь ещё звонила?
--- Да никому она не звонила. Мне нервы потрепала и тебя ждёт. Пап, ты там того, поласковей что-ли, без своих заумных заморочек. Успокой, скажи что всё это ерунда. Меня она даже слушать не хочет.
--- Ладно, без сопливых. Успокойся сама и кофе Семёна угости.  И не говори, что случилось, скажи, что срочный вопрос по новому дому. — последние слова Антон Антонович произнёс уже со второго этажа, открывая дверь спальни Ларисы Дмитриевны.
Войдя в комнату, он увидел, что Лариса спит, лёжа поверх шёлкового покрывала, поджав под себя ноги и повернувшись лицом к стене. Царивший в спальне беспорядок резко контрастировал с изяществом интерьера спальни.
Антон Антонович взял валявшийся на кровати пульт и выключил висящую на
стене огромную «плазму», по которой шёл один из бесконечных сериалов. Наступившая вдруг тишина разбудила Ларису Дмитриевну и она медленно, глубоко вздохнув, повернулась и  приподнялась на подушках. Благодаря сохранившейся стройной фигуре её можно было принять за девочку-подростка и лишь осунувшееся лицо с запавшими внутрь глазами выдавали сейчас её настоящий возраст. 
Ахлобыстин пристально, и в то же время как-то виновато, посмотрел на жену. Никто не решался первым прервать молчание.
--- Диагноз точный?  --  произнёс, наконец, Ахлобыстин, и голос его дрогнул.
--- Куда точнее. — Лариса заглянула в глаза мужу и слёзы потекли по её лицу, -- Ну, что, Тошечка, всё..?               
--- Перестань, Лара! Сейчас же перестань!! -- взорвался вдруг Ахлобыстин, лишь сейчас позволяя выплеснуть наружу скопившееся напряжение.—Ты же сама прекрасно знаешь, что сейчас всё оперируется! И, в большинстве случаев ,-- тут он запнулся,-- я хотел сказать: всегда, слышишь! Всегда операции проходят успешно! Надо только понять, где оперироваться, и кто  это будет делать,  --  уже более спокойно закончил Антон Антонович.
После секундной вспышки гнева он вновь превращался в  уверенного в собственной правоте человека, который, к тому же, обладал способностью заражать этой уверенностью и других. Именно таким --- сильным, прогматичным, ясно видящим намеченную цель, а самое главное --- знающим, как этой цели добиться, Ахлобыстин нравился Ларисе больше всего. Его слова внушали надежду и успокаивали, настраивая на благополучное избавление от невесть откуда свалившейся на их семью, беды.

Глава 7

« Жарко сегодня, ох как жарко. Да никуды не деться, нужно идтить: хлебушек-то вчерась весь подьела, а гречка и масло уж третьего дня как закончились. Да и денег-то почти не осталось, мала пенсия, ох, как мала. Ну, да ничего, лето кое-как протянем, осенью картошечки с огорода накопаем, моркошки чуток, свеколки. Кабачки вона как прут!.. А там, гляди, и пенсию подымуть, вроде Путин обещал, дай Бог ему здоровья. Как считаешь, Кутька, подымуть, аль нет?» --- последние слова были обращены к старой полуслепой собаке, которая ковыляла рядом с хозяйкой, везущей самодельную тележку, сделанную из старого деревянного ящика и велосипедных колёс.
Тележку смастерил Ефрасинье сосед Митрич, чтобы сподручнее было ходить в магазин. Собираясь за покупками, Ефрасинья Касьяновна всегда надевала свою лучшую кофту и юбку, когда-то привезённые ей в подарок дочерью Антониной. По странному стечению обстоятельств, тёмно-коричневая шерсть Кутьки была точь-в точь такого-же цвета, что и кофта с юбкой, отчего старуху и колченогую собаку, которых всегда видели вместе, за глаза прозвали в посёлке шоколадной парочкой. Потом, правда, то-ли под воздействием рекламы из телевизора, то-ли ещё почему, прозвище переиначали в сладкую парочку, хотя ничего сладкого в жизни Ефрасиньи и Кутьки не было, и в ближайшем будущем не предвиделось.
Посёлок с романтическим названием Приозёрье приютился прямо на берегу Москва-реки неподалёку от подмосковных Бронниц. Берег был невысок, и в мелководье зарастал ивовым кустарником, оставляя приозёрцам лишь небольшую песчаную  косу для купания. Впрочем, из местных жителей в поселке почти никого не осталось. Польстившись на большие деньги, те, у кого дома располагались рядом с водой, продали их и разъехались кто куда. А на их месте в Приозёрье начали появляться красивые, и не очень, кирпичные, и оштукатуренные, помпезные и откровенно безвкусные, коттеджи новых хозяев жизни.
Дом Ефрасиньи Касьяновны Белоголовцевой стоял не то, чтобы близко, но и не так далеко от воды. И хотя за её покосившийся пятистенок с десятью сотками огорода предлагали приличные деньги, продавать его, несмотря на острую нужду, Ефрасинья Касьяновна не хотела. Да и зачем ей было менять что-то на старости лет, если вся её жизнь, пусть не очень счастливая, прожита была здесь, в Приозёрье.
Отсюда ушёл на войну и не вернулся, будучи ещё совсем мальчишкой, муж Ефрасиньи, Николай. Здесь рождены и вырощены в одиночку дети. Здесь похоронена старшая, Антонина. Сюда, быть может, ещё вернётся, пропавший без вести на Афганской границе, младший, Андрейка.

Глава 8

Не сложилось с детьми у Ефрасиньи Касьяновны, не сложилось. Словно сглазил кто-то и без того не слишком счастливую деревенскую семью.
Старшая, Тоня, так и не увидевшая погибшего на войне отца, росла девочкой послушной и ласковой. Помогала матери по хозяйству, и в школе числилась на хорошем счету. Только вот застенчива была не в меру, от того и подружки обходили её стороной, о парнях и вовсе говорить не приходилось: смеялись они над ней и обидно дразнили пожарной каланчёй. Виной тому были её высокий рост и непомерная худоба, бросающаяся в глаза даже под обьемным бесформенным свитером и длинной, до щиколоток, юбкой.
А потому, сразу после восьмого класса, подалась она из родного Приозёрья в Москву. В столицу на работу по лимиту стекались тысячи людей со всех уголков Советского Союза, и Антонину, после окончания технического училища, также, по лимиту, взяли работать на одну из многочисленных строек Москвы.
Там и встретила она свою первую, но, увы, безответную любовь.
Молодой прораб, черноволосый и  кареглазый Валентин, совсем не обращал внимания на высокую худую девушку  в испачканной краской малярной робе. Перенеси судьба их встречу лет на тридцать вперёд, наверняка бы влюбился Валентин в эти длинные ноги, выразительное лицо, и гибкое тело с задатками манекенщицы. Однако стандарты женской прилекательности той поры превращали её из потенциальной красотки-фотомодели в неуклюжую высокую дурнушку, стесняющуюся своей необычайной внешности.
Подружки по общежитию, как могли, утешали Антонину, и как-то раз затащили её на вечеринку, устроенную на квартире одного общего знакомого. Вино и шампанское лилось рекой, бархатный голос Ободзинского воспевал «эти глаза напротив», в голове сладко кружилось, было жутко весело, и её несчастная любовь стала казаться ей самой мелкой и незначительной...
Очнулась Антонина утром в постели с незнакомым парнем. От стыда готова была провалиться сквозь землю, голова раскалывалась от боли, однако стакан портвейна, который предложил ей через силу  выпить новый знакомый, окрасил похмельное утро новыми яркими красками, заставив забыть и про безответную любовь, и про работу, и про утраченную ночью девственность.
С тех пор бутылка стала её верным другом и союзником в борьбе с этим недружелюбным, злым и насмешливым, как ей казалось, внешним миром...
Через год Антонину Николаевну Белоголовцеву нашли, повесившуюся на собственных чулках, в женском туалете общежития.

Глава 9

Похоронила Ефрасинья Касьяновна свою старшенькую в самом дальнем уголке Приозёрского кладбища, без отпевания, под неодобрительный шёпот и презрительно-осуждающие взгляды местных сельчан. Продолжала жить словно в каком-то тумане, по привычке отправляясь утром на работу а вечером, поужинав чем придётся, проваливалась в болезненный, полный невыплаканных слёз, сон.
Но не зря говорят: беда никогда не приходит одна. Заболела Ефрасинья Касьяновна. Откуда у молодой еще совсем женщины взялся целый букет болезней не ответил бы ни один профессор, куда уж там участковому врачу из районной больницы.Однако Серафим Яковлевич Сухоруков не зря три года отучился на ветеринара, а потом ещё лет пять протирал штаны в медучилище, чтобы отступать в таких сложных случаях.
Проще всего было определить больную в стационар райбольницы, пускай, дескать, там разбераются, но сам Серафим Яковлевич  понимал, что из этого ничего хорошего бы не вышло. Утвердившись путём многолетней практики в правильности постулата: «все болезни от нервов», он начал лечить Ефрасинью как всамомделешный психиатр. Посещая странную больную, заводил разговоры о жизни, о погоде, о том, о сём. В ход пошли специально собранные бывшим ветеринаром травы, настойки из лесных корней, прополис и даже, приготовленный определённым образом, порошок из толчёных мухоморов.
И, о чудо! Больная пошла на поправку! Что уж тут сыграло решающую роль в необычном лечении Серафима Яковлевича: толчёные ли мухоморы, или ночные задушевные разговоры, а только через три месяца Ефрасинья Касьяновна обнаружила, что совершенно здорова и, ко всему прочему, находится на втором месяце беременности.
Серафим Яковлевич, узнав об этом, был несказанно рад, и даже звал Ефрасинью замуж, но, вскорости, добираясь пешком в дальнюю деревню к очередному больному, простудился под проливным осенним дождём, слёг с острою пневмонией, а через две недели помер. Врачу, да исцелися сам». Ну, да на свете и не такое случается.
А Ефрасинья Касьяновна через семь месяцев родила сына Андрейку, вдохнувшего в неё новую, полную радостных надежд, жизнь.

Глава 10

Промозглый зимний вечер опустился на Москву. Мокрый снег облепил фонари на улицах, превращая их тусклый свет в желтоватые  пятна, разбросанные на сером ненастном небе.
Кто-то, в шикарном ресторане, поедал омаров, запивая их белым Шато Марго Гран Крю урожая 1985 года, а кто-то, под водочку и маринованный хрустящий огурчик, с аппетитом наворачивал жареную картошку, сидя за столом шестиметровой обшарпанной кухни, и только один Господь Бог знал, кто из них был более счастлив.
Богатые становились богаче, бедные превращались в нищих. Страна медленно, словно паровоз, с трудом набирающий  ход, отхаркиваясь чёрной копотью и скрежеща заржавевшими механизмами, вползала в светлое капиталистическое будущее...
Яркие залы Петровского Пассажа, превращённого после реконструкции в один из самых фешенебельных универмагов столицы, были немноголюдны. Высокие длинноногие девицы с устремленными в никуда взглядами, кричаще-дорого одетые дамы бальзаковского возраста, да несколько одиноких, но полных внутреннего достоинства своих золотых кредитных карт, мужчин, неспешно прогуливались среди роскошных магазинов популярных домов моды .
В конце второй линии, за стеклянным бутиком обувной фирмы «Бали», расположилось небольшое итальянское бистро, цены которого были сопоставимы с ценами самого дорогого модного  ресторана. Свежая клубника со сливками, пирожные и фруктовые десерты, лазанья, свежевыжатые соки, пиво, лучшие сорта чая и  кофе, а также изысканые спиртные напитки — всё это изобилие было по карману далеко не каждому, однако у состоятельной публики заведение имело невероятный успех.
Вот и сейчас, несмотря на небольшое количество покупателей в самом магазине, модное бистро не пустовало. За одним из столиков, самым дальнем от стойки, молодая худенькая блондинка в дорогих очках медленно потягивала мартини, изредка кивая сидевшему напротив лысоватому мужчине в чёрном кашемировом пальто. Судя по всему, разговор был не из приятных и шёл на повышенных тонах. Как-то неловко взмахнув рукой, мужчина нечаянно выплеснул из бокала  несколько капель коньяка, которые застыли на полированной поверхности стола  блестящими янтарными шариками. Блондинка, видимо желая закончить надоевший ей разговор, привстала, чтобы уйти, но не успела этого сделать.
--- Кто это?! -- удивлённо спросила она, указывая на человека в чёрной куртке и надвинутой на глаза  бейсболке, внезапно возникшего за спиной её спутника. Незнакомец дружески улыбнулся и непринуждённо памахал ей рукой.
--- Где? -- только и успел сказать кашемировый, оборачиваясь. Два лёгких хлопка заставили его резко дёрнуться и, хрипя в конвульсиях, медленно осесть под стол. Убийца, в упор глядя на блондинку, в ужасе хватающую ртом воздух, приложил палец к губам и медленно покачал головой, давая понять, что всё кончено и криком тут уже не поможешь. После чего неторопливо развернулся и, не оборачиваясь, перешёл на соседнюю линию, чтобы через минуту оказаться на улице...

Глава 11

Серафим, как всегда, работал на грани фола. Работал нестандартно и почти никогда не повторялся. Среди  бандитских группировок, расплодившихся в  Москве к середине 90-х, об удачливом киллере ходили легенды, однако в лицо Серафима знали немногие...
Вся недолгая жизнь Андрея Серафимовича Белоголовцева была похожа на путанный  пасьянс, раскинутый не то чёртом, не то самим дьяволом. Всепоглощающая и всепрощающая любовь Ефрасиньи Касьяновны сыграла с ним злую шутку. Стараясь отдать всё лучшее посланному ей Богом на старости лет ребёнку, она, сама того не ведая, превратила маленького Андрейку в своенравного и жестокого деспота.
С малолетства научившись ловко драться, он делал это с остервенением, не жалея при этом ни себя, ни своих врагов, за что получил в посёлке прозвище Андрюша Бешеный. Не зная строгой отцовской руки, Бешеный и в школе, и дома вёл себя так, как ему вздумается, из всех аргументов в споре признавая лишь грубую силу.
Сосед Митрич, попытавшийся было урезонить подростка, как-то вечером был встречен Белоголовцевым с приятелями и жестоко избит. И лишь из жалости к Ефрасинье Касьяновне не пошёл тогда Митрич  жаловаться в милицию, зная, что у Андрейки уже было несколько приводов.
--- Отрезанный ломоть, -- махнул рукой сосед, а в разговоре со случайно встретившимся на почте участковым, по секрету сказал тому: « По всему видать, у фердшела в родове душегубы  да разбойнички важивались, коли Андрейка таким зверем ростится.» Ошибался Митрич. Не было в родне сельского доктора Серафима Яковлевича Сухорукова ни душегубов, ни разбойников, ни другой какой нечисти, но что-то, видимо, переклинило в генетическом коде Андрейки, заставившее его забыть такие понятия, как  жалость, любовь и сострадание. И лишь однажды, казалось, судьба дала ему шанс измениться, но тут же, видимо передумав, оставила всё, как есть, на своих местах.
...Как-то ранней весной, приволок Андрейка домой неизвестно где найденного, мокрого и дрожащего от холода, щенка. Всё лето не отходил от него, всей душой привязавшись к беспородному псу. А когда пришло время, в сентябре, идти в школу, посадил Андрейка своего друга на цепь и ушел с приятелями на торжественную линейку.
Да только цепь оказалась коротка, перемахнул Шарик, чтобы догнать хозяина, через забор, да так и повис на ней по другую его сторону. Неизвестно, сколько времени промучился пёс, но нашёл его Андрейка уже холодным, с оскаленной пастью и высунутым, багрово-синим, раздувшимся языком. Ни слезинки не проронил, к удивлению Ефрасиньи Касьяновны, её сын, молча снял с цепи, отнёс в лес, и закопал там своего четвероного друга. Целый месяц потом ходил мрачнее тучи, не разговаривая ни с матерью, ни с друзьями...
И наверняка отправился бы Андрейка из своего босоногого детства прямиком в колонию для несовершеннолетних, если бы не местный участковый, который нашёл выход его разрушительной энергии, устроив в спортклуб «Динамо» при Бронницком Управлении Внутренних дел. Нельзя сказать, что занятия боксом сильно изменили поведение Андрюши Бешеного, однако приводы в милицию прекратились, а родители подростков в Приозёрье наконец-то вздохнули с облегчением.

Глава 12

Характеристика на воспитанника клуба «Динамо» Белоголовцева Андрея
Серафимовича  1970 года рождения проживающего по адресу: Московская область, посёлок Приозёрье, ул. Советская д.3

Белоголовцев А.С. был принят в секцию клуба по боксу в 1985 году по ходатайству инструктора по делам несовершеннолетних  ст. лейтенанта милиции Щербаковой В.И. Проживает с матерью, Белоголовцевой А.К. Отца нет. В настоящее время заканчивает ПТУ № 6 в г. Бронницы, по специальности монтажник холодильного оборудования. В училище и местным участковым-уполномоченным характеризуется отрицательно, однако за время занятий в клубе проявил себя добросовестным спортсменом.Способен добиваться поставленной задачи любой ценой.С тренером зачастую бывает дерзок.На тренировках и соревнованиях выкладывается полностью. Неоправданно жесток со спарринг- партнёрами. Вспыльчив. Физически крепок. Обладает незаурядной бойцовской техникой. В 1987 году стал чемпионом Московской области среди юношей.В 1989 году получил звание кандидата в мастера спорта по боксу.
Характеристика дана для предоставления в военкомат. Тренер клуба капитан милиции Сердюков Б.Г.

Застава, на которую после учебки попал служить Андрейка, располагалась на Таджикско-Афганской границе. Масса нерешённых проблем, оставленных выведенными из Афганистана Советскими войсками, заставляла наших пограничников держать ухо востро. Однако, это не мешало бойцам частенько бегать в самоволку за халвой, сигаретами или водкой.
Младший сержант Белоголовцев и представить себе не мог, что отправляясь с товарищем в духан за очередной бутылкой в честь «дембельского аккорда», окажется в плену у бандитов...
...Бешеный валялся на раскалённых камнях со связанными за спиной руками и выплёвывал, вперемешку с кровью и песком, выбитые автоматным прикладом зубы. Он видел, как под смех бородатого курбаши, держащего за волосы только что отрезанную голову сослуживца, падает и сучит ногами в предсмертных судорогах обезглавленное тело Сашки Матуленко.
Но самому Андрейке судьба уготовила иную участь.Видимо, тёмные силы, давшие ему в своё время право называться Бешеным, решили подтвердить точность ужасающего прозвища.
Когда одного за другим душманов, пытавшихся взять пограничников живьём, Бешеный укладывал на землю выверенными боксёрскими ударами, курбаши Аланбек, глядя на происходящее с немым изумлением, уже решил для себя, что сохранит висящую на волоске жизнь неистового гяура. И решение это раз и  навсегда изменило и без того не слишком праведную жизнь Андрея Белоголовцева.

Глава 13

Заходящее багровое солнце уносило жар своих лучей, оставляя во власти наступающих сумерек горную гряду, проходящую по обе стороны узкого ущелья.
В ущелье, кроме отары овец, да охраняющих её двух огромных овчарок, находились вооружённые люди. Часть из них, разведя костры рядом с небольшой пещерой, готовили себе незамысловатую пищу, изредка переговариваясь между собой на незнакомом Андрейке гортанном наречии. Негромкие слова глухо отдавались среди начинающих остывать камней.
Гимнастёрка Андрейки была влажной от пота , разбитая голова гудела, мокрые штаны нестерпимо воняли мочой. Ныли, оставшиеся без сапог, сбитые в кровь ноги, а стянутые за спиной ремнём руки затекли и, при каждом движении, отдавали резкой болью.
Он лежал  у входа в пещеру и мог в полузабытье наблюдать, как Аланбек и ещё один человек, видимо хозяин отары, сидя у горящего огня, медленно, словно неохотно, тихо разговаривают друг с другом.
--- Так ты говоришь, Аланбек, если твой гяур свернёт шею моему Шайтану, я должен отдать за тебя Фатиму? А приданое? Или твой неверный так хорош, что заменит мне сорок лучших баранов? --- голос говорящего звучал вкрадчиво и притворно-уважительно, хотя было ясно, что беседуют двое на равных.
---Конечно, конечно, Хуршет-джан, ты получишь и баранов, и некую сумму денег, если, конечно, Фатима станет моей женой, а я получу столь бесценное для меня право называться твоим зятем .---  в знак почтительности и смирения Аланбек  чуть склонил голову и приложил руку к сердцу.
Пламя костра освещало тёмные стены пещеры и не менее тёмные от ежедневного палящего зноя лица сидящих напротив друг друга людей. Всё это напомнило Андрейке восточную сказку про Али-Бабу и сорок разбойников, прочитанную ему как-то раз матерью на ночь. Мысли его стали путаться, глаза застила зелёная мгла и он потерял сознание...      
...У костра по-прежнему сидели двое. Но что-то неуловимое поменялось в их облике. Черты лица одного стали тоньше, исчезла резкая угловатость, глаза спокойно и умиротворённо глядели на полыхающий в костре хворост.
Другой, напротив, словно потеряв что-то, часто вертел по сторонам головой с всклокоченной чёрной бородой, и, видимо, так и не найдя ничего достойного внимания, вновь опускал свой мутный взор на пламя костра.
Как ни странно, сейчас Андрейка хорошо понимал их речь.   
--- Неужели Ты потерял зрение, и не видишь, Смиреннейший, что он всецело мой? --- чернобородый посмотрел прямо в глаза сидящего напротив него человека, улыбающегося одними краешками губ.
--- Пока, о Беспощаднейший, пока... Разве можно всерьёз полагать, что Звезды принадлежат одной лишь Ночи, а Солнце дарит свой жар Вселенной только в ясный полдень? Всё со временем меняется, и прервать Это не подвластно ни мне, ни тебе. Агнец может стать Зверем, а Зверь --- остановить когда-нибудь свою кровавую поступь. Вопрос лишь в том, Где и Когда наступает Расплата, и какой монетой придётся за это платить, --- улыбка покинула уста говорившего, и, казалось, грехи всего Мира разом  опустились на его хрупкие плечи, заставив его чуть сгорбиться и потушить сияние в глазах.
--- Я не хочу и не буду спорить ни с Тобой, ни с Тем, чьим Сыном ты зовёшь себя, --- сказал чернобородый, и глаза его недобро сверкнули, --- Вставай, --- кряхтя, подымаясь, продолжил он --- каждого из нас сегодня ещё ждут свои Дела!..

Глава 14

    --- Вставай, гяур, вставай! Хватит прохлаждаться, ---  от удара ногой Андрейка очнулся. Он по-прежнему лежал связанный у входа в пещеру, яркое солнце больно светило в глаза, привал закончился, люди собирались двигаться дальше.
В кишлаке Аланбек дал на отдых Бешеному три дня. Андрейка ел, спал, смазывал раны какими-то травяными настойками, которые приносил ему местный лекарь. Лёгкое сотрясение мозга, впрочем, давало о себе знать головокружением и тошнотой, но в общем и целом, если не считать выбитых передних зубов, состояние Андрейки было удовлетворительным.
Ему предстояло драться на спор со среднеазиатским волкодавом по кличке Шайтан. Шайтан принадлежал одному из старейшин кишлака Хуршету, к дочери которого давно сватался Аланбек. Хуршет не хотел отдавать в жены свою дочь Фатиму из-за недоброй славы курбаши Аланбека, отличившемуся своей жестокостью в недавней войне с русскими.
Однако на  перевале Хуршет-джан поддался минутной слабости и поспорил с Аланбеком, что пленный гяур ни за что не справится голыми руками с грозой местных волков и его любимцем алабаем Шайтаном. Собачьи бои популярны на Востоке, но чтобы вот так, собака против человека... Хуршет-джан жалел о споре, он не сомневался, что Шайтан убьёт русского, и от этого ему было немного не по себе...
Впрочем, возможность получения богатого калыма постепенно изменила ход его мыслей, и он уже начал подсчитывать в уме, какой приплод принесут ему в следующем году сорок баранов, полученные от Аланбека, и что он приобретёт на «некую сумму денег», обещанные будущим зятем.

Глава 15

Глафире Яколевне не спалось. В её маленькой однокомнатной квартирке, которая располагалась в Черёмушках, ночами напролёт готовилась к экзаменам её племянница из Гомеля, приехавшая поступать в институт. И  поэтому домработница упросила Антона Антоновича, чтобы тот разрешил ей недельку-другую переночевать в комнате для прислуги.
У Глафиры не было своей семьи, лишь две родные сестры в Белоруссии, семейная жизнь которых, с точки зрения обычного обывателя, складывалась достаточно благополучно. Однако, проработав в Москве не один десяток лет, Глафира Яковлевна считала себя «столичной штучкой» и, частенько, гостя у сестёр, учила их уму-разуму: «Вы люди простые, многого не понимаете, а  я Вам вот что скажу, у нас в Москве...»
Сёстры не обижались. Глафира помогала им как могла, иногда отрывая от себя последнюю копейку, привечая, порой, в своей хрущёвке целые «делегации» Гомельской родни.
Но ещё сильнее Глафира Яковлевна была привязана к Ахлобыстиным. Начиная работать ещё у Катерины Францевны, Глафира относилась к маленькому Антошке как к собственному сыну, принимая близко к сердцу все радости и заботы ставшей ей родной семьи. Потом, когда родилась Настя, всю свою нерастраченную любовь она продолжала отдавать ей, заменив той так рано умершую бабушку.
Вот и сейчас, зная, что с Ларисой Дмитриевной случилось несчастье, Глафира Яковлевна не находила себе места...
Не спала Глафира, не спал и Антон Антонович. Зелёный свет лампы пробивался сквозь приоткрытую дверь его кабинета.
         Дела были не так хороши, как хотелось бы. Хотя, на первый взгляд, всё складывалось    как нельзя лучше.
Лариса Дмитриевна лежала в одной из лучших клиник Израиля, готовилась к операции. Настя была рядом и, как могла, поддерживала её.По заверению врачей, операция должна была пройти без осложнений, опухоль оказалась незначительной.
Однако на душе у Ахлобыстина скребли кошки. Мысль потерять Ларису казалась ему нереальной, невыносимой. «Невосполнимая утрата...» Смысл этой фразы он осознал, когда внезапно не стало его матери.
Что-то глубокое, цельное, некогда составляющее часть его жизни, каким-то непостижимым образом вдруг исчезло. И именно в этот момент, уже не умом, а сердцем, он понял, что возврата к прошлому нет и не будет, а настоящее станет похоже на иллюстрацию в книжке, из которой чьей-то своенравной рукой вырвали небольшой, но очень важный фрагмент рисунка.
«Невосполнимая утрата...» Ахлобыстин встряхнул головой, прогоняя мрачные мысли.
---- Всё будет хорошо, всё обязательно будет хорошо, --- пробормотал он, уговаривая сам себя. Взгляд его упал на рабочую папку с проектом нового торгового комплекса, и он снова, тяжело вздохнув, почти пропел: «Всё непременно будет хорошо-о!»   
Вот тут-то Ахлобыстин крепко ошибался. И не хотел себе в этом признаваться. Хотя ему давно стало ясно, что столичное правительство переориентировало строительство торгово-развлекательного комплекса в интересах одной из влиятельных этнических группировок, контролирующей практически всю торговлю Юго-Запада Москвы
В другой ситуации Антон Антонович нашёл бы тысячу аргументов против собственного участия в тендере, но, сейчас, щемяще-тревожное состояние его души, приведшее к какому-то внутреннему разладу с самим собой, толкали его принять не совсем продуманное решение. 
---- Антон Антонович, чайкю не хотите ли? --- участливая голова Глафиры  виновато протиснулась в приоткрытую дверь . ---А то вижу, --- поздно, свет горит, а у меня --- свой, зелёный, с мятой. Вкуса-а, необыкновенного... Я его завариваю особенным способом. Сначала...
Не слушая Глафиру, Ахлобыстин с хрустом потянулся и утонул в скрипнувшем под ним огромном кресле из зелёной лакированной кожи. Мысли его блуждали где-то далеко, между мягкой тишиной огромной квартиры, защищенной от звуков ночной Москвы тройными стеклопакетами и торопливой, словно шедшей из ниоткуда, речью Глафиры Яковлевны. Слова её, казалось, отскакивали от золочёных корешков книг, расставленых на полках морёного дуба, и, минуя по-византийски ослепительно-красивую гостиную, в такт тиканью старинных напольных часов, слабым эхом возвращались в приоткрытую дверь кабинета.
---- «Чайкю», говорите? ----- передразнил Глафиру Ахлобыстин и, ещё раз потянувшись, проговорил ,     --- Ну что-же, чайку, так чайку.               
Часы пробили полночь.

Глава 16

В это время солнце над Иерусалимом уже вовсю ласкало своими лучами древние храмы, ярко- зелёные сады и  средневековые постройки, соседствующие, порой, с безобразными двух-трёх этажными серыми жилыми домами. Уже открылись лавки и первые стайки ранних паломников заполонили улочки старого города.
Ничего этого не могли видеть Лариса Дмитриевна и Настя, которые ещё спали  в своей палате, в дорогой онкологической клинике, раположенной в окрестностях Иерусалима. Ларисе Дмитриевне снился дурной сон.
... Она проснулась, когда в комнате было ещё совсем темно. Свет луны, пробиваясь сквозь занавески, делал окружающие её предметы похожими на монстров из чёрно-белых комиксов.
Настина постель была пуста, и  Лариса Дмитриевна, откинув одеяло, как была, в ночной сорочке, выскользнула из палаты. В конце коридора, освещённая светом тускловатой лампы, склонив голову на сложенные руки, спала дежурная медсестра. Копна её рыжих волос возвышалась над столом, занимая почти всё его свободное место.
--- Извините, мэм, Вы не видели куда вышла моя дочь? -- подойдя к ней, по-английски спросила Лариса.
Голова женщины медленно приподнялась, и Лариса Дмитриевна, к своему ужасу, увидела, что перед ней никакая не медсестра, а её покойная свекровь, Катерина Францевна.
--- Лариса, душенька, никуда она не выходила, --- слова свекрови, казалось, эхом отдавались в пустом коридоре, --- Её и не могло быть здесь. Живым сейчас сюда вход заказан. Жаль, очень жаль, что и ты так рано, девочка моя.., --- не дав ей договорить, сильный порыв ветра распахнул окна, грохнули ставни, в другом конце коридора что-то звякнуло, сверкнула молния, ударил гром, и бешеный ливень внезапно обрушился на больницу, заливая всё вокруг.
Вода прибывала так стремительно, что уже через несколько секунд Лариса оказалась в ней по пояс. Она оглянулась назад. На том месте, где сидела Катерина Францевна, образовался бурлящий водоворот из каких-то размытых фиолетовых рецептов и исписанных листов бумаги. Лариса попыталась было пробраться обратно в палату, но накрывший её поток воды отрезал путь к отступлению.
--- Мама-а! -- захлёбываясь, закричала в отчаянии она и ... проснулась в холодном поту...
... Мама, всегда добрая и ласковая мама, педиатр поликлиники Минатомэнэрго, на работе была такой же внимательной к своим  маленьким пациентам, как дома --- к единственной и обожаемой Ларочке. Мама всегда мечтала, чобы её любимица училась в Университете.
Зарплаты Ларочкиного папы, работающего в закрытом институте, едва хватало для оплаты занятий с репетиторами. В бюджете интеллигентной семьи частенько образовывались дыры, латать которые приходилось старшему поколению, то есть бабушкам и дедушкам. Благо, поколение это, как с той, так и с другой стороны, имело приличные пенсии, обусловленные наличием, в недавнем прошлом, научных должностей и званий. Несмотря на денежные трудности, будущее Ларочки не обсуждалось и ставилось во главу угла всего семейного научного сообщества.
И это будущее не заставило себя долго ждать. Оно явилось в конце первого курса, в начале лета, распахнув двери квартиры Бунимовичей, а именно так звали родителей Ларисы, с огромным букетом каких-то невиданных цветов и шампанским, с буржуазным, на взгляд Ларочкиного деда, названием «Мадам Клико».
Праздновать, собственно, предлагалось вот что: зарождение в недрах будущей невесты новой жизни и, что не менее важно --- предложение руки и сердца будущего зятя...

Глава 17

...Какое-то безумие с поступлением в МГУ, безалаберный первый курс с дискотеками, ночными бдениями во время сессий, идиотскими переносами занятий, экзаменов и зачётов --- всё это летело с такой бешеной скоростью, что не было времени остановиться и оглядеться по сторонам. Лариса не заметила, как превратилась из заучки-худышки в стройную  красавицу, притягивающую взгляды многих мужчин.
Именно такой взгляд почувствовала она на себе, когда в квартиру однокурсника, где их группа устраивала вечеринку, зашёл знакомый его отца. Этим человеком оказался  Антон Антонович Ахлобыстин. Глаза их встретились и ... ничего не случилось.
...А случилось всё несколько позже... Когда каждая случайная фраза, оброненная Ей, и досказанная Им, с необычайной точностью отражала Её душевное состояние. Когда окружающий мир принял для Них размеры небольшой планеты, на которой каждый зависел от ощущений и настроения другого. И расставаться с этим другим не хотелось ни на минуту.
И уже не бешеная страсть составляла смысл обладания телом любимого, но лёгкие поцелуи, нежные прикосновения и просто перекрёст взглядов, в которых, казалось бы, умещались все неразгаданные тайны Вселенной...
И даже почти ксерокопийное, Блоковское, написанное лет пять спустя Им для Неё, где-то на Кипре, во время совместного ужина:
«Бокал Мартини, чашка кофе,
Чарующие звуки фортепиано,
Блистательная молодость напротив
Глядит на мир загадочно, и ... странно,
Что жизнь моя, в сплошном калейдоскопе,
Сплетаясь в сотни маленьких мозаик»... --- словом, даже это Ничего не могло испортить.
Для Неё он был Первым и Единственным.
Для Него, с того момента, как он встретил её, Она --- Единственной и Неповторимой...
...Мамочка моя, мамочка, --- продолжала шептать, уже окончательно проснувшись, Лариса Дмитриевна. Промокнув полотенцем холодный пот со лба, и видя, что Настя ещё мирно посапывает в своей постели, а солнце только-только начинает заползать сквозь левую занавеску к ним в палату, Лариса свесила ноги и задумалась.
...Мамочка и горячо любимый папочка, как и все порядочные люди, связанные с  Атомной энергетикой, оказались в первых рядах добровольцев-спасателей в Чернобыле, и уже как не один год покоятся на Митинском кладбище.
 Одна из самых близких --- вот она, живая и здоровая,(Лариса тихонько постучала по деревянной спинке кровати) милая Настя.
 Где-то там, в Москве, неподражаемая Глафира и, пожалуй, самый дорогой и любимый, её Антоша. Стараясь не будить Настю, она тихонько набрала его номер.
Разомлевший от чая Глафиры, Антон Антонович не сразу понял, что звонит израильский мобильник, «симку» которого он специально приобрёл недавно.
--- Как ты там, дорогая? Почему так рано? --- внезапно просыпаясь, и косясь на часы, спросил он.
--- Тоша, приезжай, прошу тебя, приезжай! --- она уже еле сдерживала слёзы.
---  Погоди, погоди. Операция же через три дня. И, потом, у меня тендер, важный очень.Что с тобой, родная?! Настя там, рядом? --- он понимал, что с Ларисой происходит что-то неладное. От резкого перехода из состояния сладкой дрёмы к нежданному разговору, лоб его покрылся холодной испариной.
--- Да рядом, рядом --- слёзы душили её, и уже вовсю текли из её глаз, --- Я не могу тебе объяснить, единственное: молю, приезжай. --- и она отключила телефон...

Глава 18

Начальнику КГБ Н-ской области полковнику Николаеву С.Б.
от начальника погранзаставы № 5
подполковника Нурмухамедова Н.В.
секретно
Довожу до Вашего сведения, что во время увольнительной прогулки,  бандформированием Аланбека Магомедова, были похищены младший сержант Белоголовцев А.С. и рядовой Матуленко А.В.
 Тело рядового Матуленко было обнаружено рядом в горах, без головы. По данным местной агентуры, младший сержант Белоголовцев в настоящий момент находится в ближайшем к границе кишлаке. Считаю целесообразным группой спецназа попытаться отбить Белоголовцева, и с помощью миномётного взвода местного артполка уничтожить кишлак с базирующимся там бандформированием и его грузом.»
---- Ну-у, подлец, хочет и на ... повертеться, и на велосипеде покататься! --- Николаев был умным мужиком и понимал, что за пропажу на его территории людей, там, наверху, по-головке не погладят. Он ещё походил туда-сюда, держа в руках злополучную депешу.
---- Харченко! Срочно! Ко мне! --- Николаев сунул под нос вошедшему заму смятый листок. --- Читай!!
Читая сообщение, Харченко, как сом, начал шевелить усами, изредка поглаживая ладонью бритую налысо голову. Наконец, он остановился и поднял на Николаева свой рыбий взгляд.         
---- Он здесь про груз пишет. Так он, може есть, а може, и нет его вовсе. По времени от нас, до кишлака, один-два марша.А миномётчики там и вовсе рядом.И, ежели хотите: лучше сразу миномётами, чтоб своих не подставлять.А там, решайте, як скажете, так и будет.
Николаев долго и как-то непонятно смотрел на Харченко. Жернова в его голове вертелись медленно и тяжёло, иногда попадая в нужные пазы, иногда с жутким скрипом проскальзывая мимо.
Наконец движение прекратилось, внутри всё встало на свои места и Николаев, прочистив горло, отчеканил: « Возьми первый и третий взвода. Про миномёты и груз я ничего не слышал.Действуй по обстановке!»

Глава 19

До боя оставалось несколько часов. Андрейка лихорадочно думал о тактике построении схватки, словно перед ним выставляли не пса, а опытного боксёра-полутяжа. Время от жары текло лениво и медленно, как в колбах у того художника, картинки которого показывала в школе на уроках рисования молодая училка. Правда, сам Бешеный смотрел тогда не на парящих между песками и небом рыжих тигров с кривыми песочными часами, а на приподнимающуюся от волнения пышную грудь девушки, и запомнил тогда лишь то, что картины изображают какие-то неведанные Дали.
Эх, теперь бы её сюда, с тёплыми мягкими губами, стройным молодым телом...Бешеный даже замычал от столь ощутимого видения. Ответом ему было рычание из соседней клетки , где держали некормленного пару дней волкодава.
--- Ну, ладно, ладно, не пугай: пуганые... --- однако мурашки неприятно пробежали по всему телу. --- Итак, противник: вес, вес почти мой,--- рассуждал Андрейка, потирая ушибленный автоматом затылок. --- Реакция: реакция как у Тайсона в лучшие времена. Тактика атаки: завалить, и --- горло в мочалку. Всё, бой окончен, победа присуждаетс-я-я... --- Он надолго замолчал. --- Ладно будь, что будет, а там --- куда кривая выведет...На то я и Бешеный; не Бог, так Бес поможет. Он повернулся на бок, и тут же, моментально, мертвецки заснул...
Поглазеть на бой в кишлаке собрался и стар, и млад. Хотя не все одобряли решение Хуршета  травить неверного собакой. Однако боязнь Аланбека и человеческое любопытство пересилили жалость к пленному.
Площадку для боя обложили камнями, стена была почти в человеческий рост. Калитку сплели из толстых ивовых прутьев. Под громкие крики и смех всего кишлака первым в круг вывели Андрейку. В одном тельнике и холщёвых штанах, босяком, весь ещё в незастывших кровоподтёках, выглядел он, конечно, неважно.Тем не менее, став в боевую стойку и сделав несколько  качков вправо-влево и выпадов вперёд-назад, он почувствовал себя чуть увереннее, хотя тем самым вызвал ещё больший смех у окружающих.
Наконец, на площадку выпустили Шайтана и захлопнули за ним калитку. Секунду собака стояла, принюхиваясь.
И тут случилось то, чего никто не ждал от всегда  миролюбивого Хуршета.Вынув из-под полы халата кусок волчьей шкуры, он кинул его на Андрейку. Толпа ахнула. В этот момент глаза человека и собаки встретились. Шайтан молча прыгнул на Бешеного. Уйдя вправо и чуть наклонившись, прежде, чем волкодав успел подмять его, Андрейка, вложив в удар всё своё желание выжить, достал Шайтана правым боковым. Голова собаки дёрнулась, глаза на доли секунды остекленели, язык безвольно вывалился из пасти. Однако Бешеный понимал, что ещё через секунду лежавший на нём волкодав будет остервенело рвать кровавый ошмёток, звавшийся когда-то Андрейкой Белоголовцевом.
...Но Шарик, верный друг Шарик, висящий в далёком детстве на заборе с багрово-синим языком и остановившимся взглядом, вдруг выплыл из подсознания, и Белоголовцев понял: теперь он точно выживет...
Резко пробив левой рукой в приоткрытую пасть волкодава, и там, как можно глубже, захватив его язык, не обращая внимания на хруст руки, сжимаемой сомкнувшимися челюстями, Бешеный, правой, как кувалдой начал наносить удары сверху по печени бедного животного. Он старался сбить тому дыхание, и добиться того, чтобы тот захлебнулся собственной слюной и желчью. Что из этого всего получилось, знал бы, наверное, один лишь... Бог... Чёрт?
В ситуации с Андреем Серафимовичем Белоголовцевым автор и сам затруднился бы с ответом.
Зато автору совершенно ясно стали слышны, среди криков и улюлюканья разгорячённой схваткой толпы, характерные воющие звуки миномётных орудий.Стрельба велась с прицельной меткостью.Взрослые, дети, старики, женщины с криками ужаса пытались укрыться в своих домах, но разрывающиеся смертельные осколки, наряду с автоматными очередями, настигали их везде.Через семь минут обстрела почти всё живое в кишлаке было уничтожено.
Начальнику Управления КГБ по Н-скому военному округу
генерал-майору Ефремову Ф. П.
от начальника КГБ Н-ской области
полковника Николаева С.Б.

Сов. Секретно.

Докладываю, что при нарушении государственной границы бандформированием во главе с находящимся во всесоюзном розыске Аланбеком Магомедовым, произошло боевое столкновение между пограничниками заставы №5 и вышеназванным бандформированием.
 В ходе кратковременного боя, при поддержке Н-ского артполка, бандформирование было полностью уничтожено. С нашей стороны один военнослужащий погиб, имеются трое тяжёлораненых.
 
Глава 20

Андрейка лежал под ещё живым, нашпигованным осколками Шайтаном, и поглаживал одною рукою его истекающую кровью морду.
 Другая его рука была по локоть в пасти собаки, и вытащить её в данный момент не представлялось никакой возможности.
 Бешеный гладил пса и, словно ненормальный, твердил: «Шарик ты мой, Шайтанушка ты мой, родные псы вы мои... Спасли вы меня, Шарик ты мой, Шайтанушка ты мой...»
 Он находился в состоянии аффекта. Он был контужен и ранен. Он бредил.      
Позже, лёжа в больничке штрафбата, Андрейка также часто бредил. Бред его напоминал раскрученную карусель с весьма странными персонажами.
 Когда же карусель останавливалась, он ясно различал двух спорщиков, какой бы невероятный облик они не принимали.
Сначали это были Шарик с Шайтаном, которые на своём, собачьем, языке обсуждали Андрейку, причем первый находил в нём гораздо больше положительных, нежели отрицательных, качеств. И от этого состояние больного улучшалось, правда, ненадолго.
Так как дежурный врач, с упорством душевнобольного, убеждал старшую медсестру, что осколочное ранение Белоголовцева смертельно, и шансы у того выжить отсутствуют начисто.
И Андрейка тут же впадал в кому, и не выходил из неё по нескольку дней...
До тех пор, пока нянечка, убирающаяся в палате, не рассказывала больным историю о том, как Бешеный, с трудом вытащив окровавленную руку из пасти собаки, той же рукой отгонял солдат от Шайтана, не давал тем пристрелить его, прикрывая издыхающего пса своим телом.            
И ему снова становилось лучше, давление и пульс нормализовывались, появлялся аппетит.
Но однажды бред прекратился, и Андрейка явственно ощутил рядом с собой тёплое воздушное существо с белыми мягкими крыльями.
А в ногах, чуть пониже, тоже тёплое и мохнатое, тёмного цвета,  постоянно ёрзающее по одеялу.
--- Ну что ж, глубокоуважаемый, как ни крути, он идёт моей дорогой, --- не скрывая торжества, произнес ёрзающий.
--- Не смею спорить, милостивейший государь, Вашей, Вашей. Но о конечной цели его пути, уж поверьте мне, не знаете ни Вы, милейший, ни я, ни, тем более, он. Поэтому, не будете ли Вы возражать, чтобы с данного момента его стали называть моим именем. Серафимом.
--- Чем волка не корми, он всё равно в лес смотрит, так что, называй—не называй... Делай, как знаешь. Ну ладно, выздоравливай, крестничек, тьфу, тьфу, тьфу, со мною нечистая сила. --- И Андрейка почувствовал, что по его лицу провели какой-то мягкой тёплой верёвкой, пушистым концом которой слегка потрепали по носу.
--- Прощай, Серафим, --- вздохнуло белое и крылатое. --- Помни лишь одно: сила действия не всегда равна силе противодействия, ибо всё в Его руках, и Ему одному решать где и когда, и д0лжно ли случиться тому противодействию. С тем и покидаю тебя. Выздоравливай, человече.
И лёгкое дуновение ветерка, вызванное взмахом крыльев, охладило горящее Андрейкино лицо.
Ещё через некоторое время он заснул крепким сном выздаравливающего человека.


Глава 21

Проснувшись, Настя приоткрыла глаза, и, поначалу, не поняла, где она. Однако, запах больницы, какой бы фешенебельной та не была, мгновенно подсказал ей, почему, этим ранним утром, она находится в довольно уютной комнате, а рядом, свесив ноги с кровати, сидит её мама.
--- Доброе утро, мам, --- сладко потянулась Настя. --- Как спалось? Ты плакала что ли, или мне показалось? --- у Насти сразу упало настроение.
--- Да нет, всё нормально, не забивай голову, --- Лариса Дмитриевна, насколько ей это удавалось, старалась казаться весёлой и невозмутимой, --- с папой сейчас только разговаривала.
--- Как он там? --- спросила Настя, продолжая всматриваться в лицо матери.
--- Да ничего, вроде. Только вот про тендер свой всё твердит, как будто на нём свет клином сошёлся. Скоро обещал приехать... Ладно, давай в душ и завтракать! --- почти весело закончила она, однако её глаза продолжали оставаться печальными.
...Анастасия Антоновна Ахлобыстина-Бунимович была девушкой, не по веку, серьезной. Высокая, с рыжими волосами и голубыми глазами, она выделялась среди однокурсниц, как выделялась бы иссиня-чёрная пантера среди красивых и сильных, но всё-таки каких-то одинаковых серо-жёлтых львиц.
Её постоянный круг общения был достаточно узок: родители, обслуга, да пара-тройка школьно-институтских подруг. С мужчинами, в силу её характера, у неё складывались сложные отношения.
Мальчики-мажоры, пытающиеся с помощью папиных связей или денег достичь чего-то в этой непростой жизни, не интересовали её по определению.
Люди среднего достатка, добивающиеся всего своим горбом, но не имеющие какого-либо отношения к творчеству либо искусству, вызывали у неё неподдельное уважение, но не более того.
А вот кое-кто из писателей, режиссёров, крупных предпринимателей ( ибо она считала бизнес искусством, похлеще сочинения музыки, либо рисования полотен ), актёров, певцов, художников, словом, кое-кто из этой бизнес-творческой братии, так называемой модной тусовки, обращал на себя её внимание.Но до серьёзных отношений дело не доходило.
Заграница не привлекала Настю. Обьехав полмира с родителями, она рано поняла: хорошо там, где нас нет.
Имея деньги, можно достойно жить где угодно. Тем более, в Москве, превратившеуюся в последнее время в одну из самых динамично развивающихся столиц. 
Заканчивая очередной курс МГИМО, Настя попросила отца купить ей небольшой ресторанчик где-нибудь в центре. Антон Антонович очень удивился, но желание дочери выполнил.
С тех пор у Насти началась новая жизнь, состоящая из постоянных мотаний на своей спортивной «Ауди» из ресторана в институт, и обратно, с редкими набегами домой.
 Бизнес пошёл, она перестала просить денег у родителей, однако на вопрос отца, как  продвигаются дела,  честно отвечала: «Воруют, папа, воруют.А ещё дураки и плохие дороги.» --- почти по Щедрину заканчивала Настя, недобрым словом поминая проверяющих чиновников и жёсткую подвеску своего автомобиля.               
В силу своей молодости, эгоизма, амбициозности и максимализма, замешанного на голом прогматизме, Настя бешено неслась по жизни на своей «ТеТешке», не оставляя себе свободной минуты на осознание того, отчего этот день был прожит именно так, а не иначе, не разбираясь, особенно, где проходит грань между добром и злом, честностью и подлостью, преданностью и предательством.
Автор не осуждает Настю, он сам был таким...


Глава 22

В офисе головной компании Ахлобыстина все ходили тише воды, ниже травы. Шеф рвал и метал.Даже секретарша Алесандра Александровна, проработавшая с Ахлобыстиным более пятнадцати лет, была бледна и неприветлива.
Слухи о том, что Москва передаёт строительство центра на Калужской какой-то другой компании, просочились в Отдел разработки и планирования, и те, полагая что на проекте поставлена точка, не представили вовремя Ахлобыстину чистовые чертежи поэтажных планов...
...Старинный жёлтый особняк, украшенный белыми колоннами  и витиеватыми барельефами, прославляющими победу России в войне 1812 года, окнами выходил на набережную Москва-реки. В нём-то и  располагался офисный центр группы компаний Антона Антоновича.
Ахлобыстин смотрел на Кремль из окон своего кабинета и думал о том, как быстро меняется политическая и деловая жизнь России.
 Меняется расклад сил, питерские, по сути, подмяли под себя всё.Нужно приспосабливаться, искать новые нишы, завязывать знакомства, отворачиваться от одних, улыбаться другим.
Всё это для Ахлобыстина было не впервой и не вызывало у него ни чувства брезгливости, ни какого-либо внутреннего отторжения.
Всё просчитывалось, уточнялось, и определённые финансовые потоки двигались туда, куда это  было выгодно, и, словно шары в кегельбане, выбивали новые кредиты, государственные заказы, а то и просто расположение чиновьичей братии.
Свободные же активы тихо, как змеи, уползали в солнечные оффшоры, чтобы хорошенько там отлежавшись, отдохнув на заморских берегах, в нужное время, в назначенный час, холёными и лоснящимеся от жира, вернуться обратно...
Новый костюм из шикарного хлопка цвета топлёного молока жал под мышками. Ругая Джанфранко Ферре и современный покрой, Ахлобыстин снял пиджак и бросил его на кресло.
Расслабив узел галстука, он проворчал: «Всё бы им тонко, да узко,... понимаешь», --- неожиданно для себя закончил он, цитируя бывшего президента Ельцина.
 Усмехнувшись, он уселся в соседнее кресло, и сладкие думы о недалёком прошлом охватили его. «Ты помнишь, как всё начиналось...», --- зазвучали в голове слова популярной некогда песни, но зуммер селектора прервал нахлынувшую было ностальгию.
--- Антон Антонович, поэтажные планы готовы. Можно формировать заявку на тендер. --- сухой голос Александры Александровны, пройдя через громкую связь, иссушился до треска петард.
«Надо сменить телефон,--- подумал Ахлобыстин.--- А может быть и секретаршу?..»
Антон Антонович удивился собственным мыслям: «Чёрт-те что в голову лезет. С чего бы это?» А вслух проговорил: «Хорошо, Сан Санна, делайте, и ко мне, на подпись».
Он снова уселся в кресло и удовлетворённо потёр руки.
До операции Ларисы Дмириевны оставалось двое суток. Вспомнив об этом, Антон Антонович нахмурился и, обхватив ладонью подбородок, надолго задумался.

Глава 23

Ефрасинья Касьяновна завтракала. Завтрак её был прост и неказист:  пшённая каша, пару пупырчатых огурчиков с огорода, чай, да кусок хлеба со сливочным маслом.
Служившие  верой и правдой настенные ходики мерно тикали в утренней прохладе затихшего дома. Покой нарушали лишь протяжные звуки электропилы, изредка доносящиеся с расположенной по соседству стройки.
Помыв посуду и застелив стол белой, вязанной крючком салфеткой, Ефрасинья Касьяновна вышла на крыльцо. Присев на него, она посмотрела на собаку, вылизывающую плошку с остатками каши.
К заунывному вою электропилы прибавился стук молотков и крики прораба, матерящегося на копающих траншею таджиков.
--- Совсем житья не стало, а, Кутьк? Шум да гам цельный день. --- Ефрасинья Касьяновна, прикрываясь ладонью от солнца, посмотрела на  строителей, которые, как муравьи, копошились на соседнем участке.
...Наследнички Митрича, умершего, царство ему небесное, прошлой осенью, недолго думая, за хорошие деньги, избавились от его развалившегося дома.
Новая хозяйка, изредко наезжавшая на стройку, понравилась Ефрасинье. Вежливая такая, обходительная. И не скажешь, что из новых-то. Худа, правда, очень, пробрела вся, не кормят их, что ли, в городах-то ихних.
Вспомнила свою Антонину, такую же худющую. И Андрейку, сгинувшего без вести...Тоска, чёрная тоска наваливалсь в такие минуты на Ефрасинью, и застывала она, словно соляной столп, и  останавливался взгляд её, и медленно, по капельке, скатывались по её щекам слёзы. И, казалось, вместе с этими слезами, также медленно, по капле, уходит из неё собственная жизнь...
...Громко прокуковала в ходиках кукушка, с лязгом захлопнув за собою железную дверку.
 Вздрогнув, Ефрасинья стала собираться на почту, чтобы заплатить за свет. Газа в доме не было, хотя новые соседи предлагали ей подвести. Да на что, Господи, нешто им не понятно? Ох, горе... Раньше кое-как управлялась с печкой, благо, Митрич подсоблял дров наколоть, а теперича что-же? Басурман энтих просить, прости Господи? Вона жизнь пошла...
Оставим на время Ефрасинью Касьяновну с её невесёлыми думами, а для себя, милейший читатель, заметим, как забавно пересеклись судьбы наших героев. Наиболее проницательные из Вас, конечно, догадаются, что новыми соседями Ефрасиньи стали Ахлобыстины, а молодой хозяйкой оказалась Лариса Дмитриевна.
Вот так, порой, соприкасаются жизни тех, кто, на первый взгляд, находится в совершенно разных социально-пространственных измерениях. Но читатель будет ещё более удивлён тому , что пути их, в скором времени, переплетутся в ещё более сложный и запутанный клубок. Впрочем, обо всём по-порядку.

Глава 24

Андрейка проснулся от того, что кто-то тихонечко тряс его за плёчо. Открыв глаза, он увидел сидящего рядом с кроватью лысого майора. По отечески ласково глядя на Андрейку тот произнёс, улыбаясь:
--- Ну, что, герой, проснулся?Не спорь, раз сказал --- герой, значит герой. Это где ж это видано, голыми руками такого зверя придушить.
--- Это не я, его осколками,--- Андрейка был ещё слаб, и с трудом понимал, что от него хочет майор с  гэбэшными погонами.
--- И всё равно --- молодчик! К награде тебя представим! Домой в отпуск поедешь! --- улыбка майора, казалось, становилась всё шире и шире, с каждой произнесённой им фразой.--- Мы теперь тебя к нам, в штаб области переводём. Будешь служить --- другим пример показывать...
Приезду майора Харченко в госпиталь предшествовал конфиденциальный разговор с его непосредственным начальником полковником Николаевым.
--- Сергей Борисович, бачу я, сгодится нам хлопчик тот раненый. Сам с Подмосковья, мать там у него.Так шо ежели на побывку соберётся, ни  кого подозрений не будет. Парнишка с норовом, в обиду себя не даст, поднатаскаем—добрый волченя слепится.
Николаев, сидя за облезлым письменным столом, вертел в руках двадцатикопеечную шариковую ручку с красным стержнем. С тоской взглянув на притулившееяся в углу бархатное красное знамя с золочёными кистями, он, наконец, выдавил из себя: «Ну что ж, давай попробуем.Только вот...»
Что означала последняя фраза не было ведомо ни майору Харченко, ни самому Николаеву...
Судьба Андрейки Белоголовцева очертила очередной виток спирали, завершающая загогулина которой ушла в неизведанные N-тропийные дебри, образуя после себя пространственную чёрную дыру.

Продолжение следует...