Глава X с Примечанием

X - Интермедия

(см. Примечание)

- Who knows, who’ll go up on a landmine during the city patrol tomorrow, who will be on entry duty when these sand-niggers strike the gate with a blow truck, who…
- Shut the $%ck up, Monkey!
- Hey, Swan, for the Lord’s sake, let him finish!
- Whale, he can fly back home to his village house, run to his girlfriend and $%ck her to tears and finish there!
Chirpy soldier laughter fills a small barrack restroom. Monkey, the tough guy with an attacking eagle tattoo on the neck, heavy forehead and glasses on a big Texas nose grins and shows middle finger to Swan, whose yellow Asian face turns red with anger and obvious aggression. Swan throws an empty beer can at his chum.
- What the hell is going on, men!?
Sergeant Tamer, stealthy bastard, praised and feared by the whole squad, appears in the doorway like lightning in the night sky.
- Squad, ‘shun! – Whale commands, jumping from the table he was seating on, Monkey, Swan and Snake stand at attention.
- Report! - Tamer throws shortly.
- Squad zero two eleven eleven five’s ready to pass the before-retreat free hour, sir!
- At ease! – sergeant commands, - Swan, what’s the argue ‘bout?
He crosses the room towards the ice-box, gives five to Whale and opens a can of coke.
- Nothing of notice, non-com. Monkey is trying to tell us one more shit-like-philosophical-excuse for us being here…
- That’s shit in your ears, pal!
- Ok. Your story, Snake.
- Serg, Mon’s just trying to say none of us is going to be demob alive…
Angry shouts, unpleasant words, flying cans and rubbish cross the dry conditioned air of the room, Snake tries to use a guitar, old and used to the thread, as a shield, when Serg stops the chaos:
- Hush, monsters! – he growls and soldiers pull their tongues in. Tough & cool a second before, real war-dogs, they look like varmint-kittens caught hectoring by the housewife. – What the $%ck is wrong with you, Snake!? Do you really want us all dead?!
- No, chaps, just wanna live and come back home.
- For God’s mercy, lad! Should I sign you to the company’s shrink?
- You better sign him to John-cleaning, non-com!
- Ye, I also think this will work better, Swan! Gimme the guitar before you killed someone, Snaky!
- I’m glad my speech gave birth to so many discussions, but if you don’t mind, Serg, before you start playing, I’d like to finish my idea and stop all this word-trash around.
- Sure, Monkey, you are welcome!
Snake passes the guitar to the sergeant and non-com starts attuning it.
- So, the idea was… Well… Nobody knows, when and how we all perish. In fact, there’s no way to find out even WHETHER any of you, duds, or me is going to die. Some say that Mr. Bush Jr. sent us here to die for his black gold or whatever, some have death wish, others are ready to shit their pans and cry not to get hurt. But…
Monkey paused making a long drink of coke.
- C’mon! Non-com’s waiting for you to finish your mouth-craping!
- But. But you never and ever cheat your fate, your death or whatever.
- Moral?
- Moral, Whale, is that you should live easy, do whatever you decide to do. You may stand tall during the gunfight or sit deep in the bin with wet pants calling Daddy, you may sit in the ATV under a prang or walk through the base yard to make a piss. This will affect NO-THING. Except your chums’ good attitude, except your pride, your honor, etcetera. Of course if you have any. Anyway you’ll meet your fate where and when you ought to. So why fear? Why bother?
- Finished?
- Yes.
- Finally!
- Praise the Lord!
- Thank Heavens!
- Was that really worth saying?
- Ugh…
First pleasant guitar sound silences loud people faster than any rough command.

Кругом зима, опять зима, снега черны как всегда
Они привыкли растворяться во тьме
Кругом чума опять чума твои пусты города
Они привыкли плыть по этой чуме.
И кто-то может слушать Бубу, кто-то Ласковый Май.
Почем пророки в идиотском краю?
Гитару брось и бабу брось и как жену обнимай
Обледенелую винтовку свою.

Sergeant Tamer plays the guitar almost every evening, but every song is really an event.

Который год скрипит земля, но мир светлее не стал
Тебе всё это надоело и вот
Поет труба, присох к губам её горячий металл
Она друзей твоих усталых зовет.
И ты был слаб, и ты был глуп, но все мосты сожжены
Их не вернуть, они не смотрят назад
И ты встаешь, и на плечах твоих рассветы весны
Как генеральские погоны лежат.

He sings amusingly various songs, as he knows several languages – Russian (his grandparents’ native), Spanish, French, Portugal, German, English (even better than most of his men) and few more not so popular ones.

Крутые дяди говорят, твои потуги смешны
Куда годна твоя дурацкая рать?
Подумай сам, коснется дело настоящей войны
Они же строя не сумеют держать.
Ты серый снег смахнешь с лица, ты улыбнешься легко
Ты скажешь, верно, но имейте в виду
Где ваши штатные герои не покинут окоп
Мои солдаты, не сгибаясь, пройдут.

Surprisingly, almost every time he sang a foreign song, his brown eyes tried to meet eyes of his fellows in search for understanding.

И хлюп, да скрип, сырое небо бороздя головой
Его учили улыбаться во сне
Идет седьмого идиотского полку рядовой
Твоя надежда в этой странной войне.
А мимо мертвые деревья вдаль плывут, как вода
По их ветвям струится розовый дождь
Они молчат, поскольку знаю, для чего и куда
Свое оборванное войско ведешь.

Strange, but soldiers tried to avoid his gaze. The same thing is happening now.

И всё на счастье, даже небо - это рюмкой об пол
И все довольны, и в штабах ни ку-ку
И до последнего солдата идиотский твой полк
Стоял в заслоне и остался в снегу.
И о медалях-орденах ты помышлять не моги
Всего награда – это знать наперед
Что по весне споткнется кто-то о твои сапоги
И идиотский твой штандарт подберет.

And the free hour is over, and every living soul either goes to sleep, or does her duty. Soldiers leave the restroom, only the non-com stays to have some coffee. The last leaving person is Snake who hears sergeant quietly talking to himself:
- Funny, why am I hurt every time they don’t even ask the translation of the song or at least, what it was about?
That very night electricity goes down and Snake leaves his duty, going to escape the base, the country, the continent, wishing to find better life or to die trying. A soldier is silently running from the barracks round the parade ground, when a voice from the darkness commands him to stop. He submits. Something moves in hot still air, somebody’s creeping closer. Snake is shivering and perspiring with fear…
- What the Hell are you doing, soldier? – The voice is calm and soft, voice is strong as a devil.
- I… I’m… - sweat and shame burn soldier’s eyes, but the he manages to notice, that the man wears US Army uniform and is slowly coming closer.
- You know, what the natives do with the military, don’t you?
- Yes…
- Yes, they’ll hang you up on a dry tree, pull your guts out and cut your eaves off, as they did to those patrol-guys last month. You know you’ll get fifteen years in provost prison for this absence without leave, don’t you?
- Yes, I do…
- Then what the Hell are you doing?
Snake feels the breath of this surprisingly talkative sentry; he can smell the well oiled gun, held at the ready. He does not want to be shot by the guard, he doesn’t want to be torn apart by the aborigines, neither he wants to be caged.
- I’m trying to scuttle… - his voice is trembling.
- No way, soldier. I need nor duck-outs in my squad, neither cadavers. Got it?
- Yes, Sir. – Snake is not far from a swoon.
- Glad we’ve understood each other. Now get your ass out of my sight and don’t make me regret that I didn’t shoot your stupid head! – Non-com puts the gun down and reaches his hand out to spat soldier’s back.
Snake understands. Snake is grateful. Snake wants nobody to be hurt. But he wants… he NEEDS this defection as he wants to live. So he breaks into a run.
But sergeant is faster. He grapples Snake’s right hand and tugs. Quite crisp. Snake sees stars and holds his breath not to give a bawl, then turns and wrests, unsuccessfully trying to escape the hold. Suddenly he is so desperate, so helpless; he stretches his left hand seeking for help in darkness, finds nothing but a grip of sergeant’s knife on his belt, whips it out and strikes without a swing. The hold eases. Then he strikes again. And again.
It’s no surprise that uninjured Snake defeats his bleeding foe. But you could be surprised to know that during all the action almost no sound broke the hot summer night silence. Only heavy breath, only scratches of soles on the concrete of the yard. The man is lying snuggled in dust and blood, trying to halt the crimson flow with his hands on his belly. Snake is standing from the ground slowly, deciding if he should finish sergeant, all gray and scarlet, ready to run and hide, when suddenly the badly wounded man ruckles:
- Jeff… you - bustard…
Snake is standing on his knees silently.
- So, my fate … to be stabbed, right?
Knowing not what to do. Knowing not what to say.
- Traitor… Snake!?… no… FRIGGING RAT! …
Simply willing to survive, willing to live. Slowly, as if under water, Snake starts creeping away, then stops and says, trying not to look at the dying man:
- What was the song ‘bout?
Sergeant curves his lips and blood shows in the corner of his mouth as he answers:
- ‘bout love… all our songs are …
And Tamer’s voice fades. Snake gets away, leaving the non-com’s corpse behind.

Примечание к главе "X - Интермедия"

- Как знать, кто завтра подорвется на фугасе, патрулируя город, кто будет стоять на воротах, когда эти чурки протаранят их грузовиком со взрывчаткой, кто… 
- Да завали свое хлебало, Манки!
- Эй, Сван, да Бога ради, пусть закончит!
- Пусть валит домой, Вэйл, в свою хибарку, бежит к своей девчонке и трахает её до слез - на ней и закончит!
Здоровый солдатский гогот наполняет маленькую казарменную комнату отдыха. Манки, крепкий парень с татуировкой в виде атакующего орла на шее, массивным лбом и очками на большом техасском носу, скалится и показывает средний палец Свану, чьё жёлтое азиатское лицо становится красным от злости и откровенной агрессии. Сван запускает в приятеля пустой банкой из-под пива.
- Чё тут к чертям происходит, парни?!
Сержант Тэймер, тварь неприметная, страх и гордость всего отряда, появляется в дверном проёме внезапно, словно молния вспыхивает в ночи.
- Взвод, смир-рна! – командует Вэйл, спрыгивая со стола, на краю которого  восседал; Манки, Сван и Снэйк вытягиваются по струнке.
- Доложить! – бросает Теймер.
- Взвод ноль-два-одиннадцать-одиннадцать-пять к проведению свободного часа перед отбоем готов, сэр!
- Вольно! – приказывает сержант, - Сван, о чём спор?
Он проходит к холодильнику, даёт “пять” Вэйлу и открывает банку колы.
- Ничего особенного, серж. Манки пытается накормить нас очередным псевдофилософским дерьмом, оправдывая наше пребывание здесь.
- Дерьмо у тебя в ушах, чувак!
- Ладно. Твоя версия, Снэйк.
- Серж, Ман просто пытается сказать, что ни один из нас живым на дембель не поедет.
Сердитые возгласы, мат, пустые банки и мусор наполняют сухой кондиционированный воздух комнатушки. Снэйк пытается прикрываться видавшей виды гитарой, как щитом, когда сержант прекращает начавшийся хаос, рявкая:
- Заткнулись, уроды! – и солдаты прикусывают языки. Такие  буйные и крутые секунду назад, настоящие псы войны, сейчас они похожи на шкодливых котят, застигнутых за шалостью домохозяйкой, – Что с тобой на хрен такое, Снэйк?! Ты действительно хочешь, чтобы мы все передохли?!
- Нет, ребят, всего лишь хочу жить и вернуться домой.
- Ради всего святого, старик! Мне тебя что, к полковому мозгоправу направить?
- Лучше отправь его сортир чистить, сержант!
- Ага, похоже, это и впрямь сработает лучше, Сван! Отдай-ка гитару, пока не убил кого-нибудь, Снэйки!
- Я рад, что моя речь породила такое количество дискуссий, но, если ты не возражаешь, серж, прежде чем ты начнёшь играть, я хотел бы высказать свою мысль до конца и прекратить весь этот пустой трёп.
- Конечно, Манки, валяй, выкладывай!
Снэйк передаёт гитару сержанту, и тот начинает её настраивать.
- Так вот, дело в том… Ну… Никто не знает, где и когда нам придет конец. Невозможно даже узнать, умрёте ли вы, ребята, ВООБЩЕ. Ну и я в том числе. Некоторые говорят, что мистер Буш-младший отправил нас сюда подыхать за его чёрное золото или за что-то ещё, некоторые сами твердо решили сдохнуть, прочие готовы класть в штаны и плакать, лишь бы не попасть под раздачу. Но…
Манки прерывается и делает большой глоток колы.
- Ну же! Сержант ждёт, когда ты закончишь свой словесный понос!
- Но. Но ты никогда и ни за что не избежишь своей судьбы, своей смерти, как бы там ни было.
- Мораль?
- Мораль, Вэйл, в том, что надо просто жить себе преспокойно и делать то, что решил делать. Ты можешь стоять во весь рост во время перестрелки, или сидеть глубоко в окопе и с мокрыми штанами звать папочку, можешь ехать в броневике в разгар бомбардировки или идти по двору базы с целью отлить.  Это не повлияет НИ НА ЧТО. Кроме хорошего отношения к тебе друзей, кроме твоей чести, гордости и т. п. Если, конечно, они у тебя есть. В любом случае, люди встречают свою  судьбу тогда и там, где нам суждено. Так чего бояться? Чего париться?
- Закончил?
- Да.
- Наконец-то!
- Ну, слава Богу!
- Хвала Небесам!
- Это всё обязательно было говорить?
- Уф…
Первые звуки гитары прекращают галдеж вернее любой команды.

Кругом зима, опять зима, снега черны как всегда
Они привыкли растворяться во тьме
Кругом чума, опять чума, твои пусты города
Они привыкли плыть по этой чуме.
И кто-то может слушать Бубу, кто-то «Ласковый Май»
Почем пророки в идиотском краю?
Гитару брось, и бабу брось, и как жену обнимай
Обледенелую винтовку свою.

Сержант Тэймер играет на гитаре почти каждый вечер, но каждая песня - настоящее событие.

Который год скрипит земля, но мир светлее не стал
Тебе всё это надоело, и вот
Поет труба, присох к губам её горячий металл
Она друзей твоих усталых зовет.
И ты был слаб, и ты был глуп, но все мосты сожжены
Их не вернуть, они не смотрят назад
И ты встаешь, и на плечах твоих рассветы весны
Как генеральские погоны лежат.

Он исполняет удивительно разнообразные песни, поскольку знает несколько языков – русский (родной язык прародителей), испанский, французский, португальский, немецкий, английский (даже лучше, чем большинство его подчинённых) и ещё пару не столь известных.

Крутые дяди говорят, твои потуги смешны
Куда годна твоя дурацкая рать?
Подумай сам, коснется дело настоящей войны
Они же строя не сумеют держать.
Ты серый снег смахнешь с лица, ты улыбнешься легко
Ты скажешь, верно, но имейте в виду
Где ваши штатные герои не покинут окоп
Мои солдаты, не сгибаясь, пройдут.

Что удивительно, почти всякий раз, когда он поёт не по-английски, его карие глаза пытаются встретиться с глазами товарищей, увидеть в них понимание.

И хлюп, да скрип, сырое небо бороздя головой
Его учили улыбаться во сне
Идет седьмого идиотского полку рядовой
Твоя надежда в этой странной войне.
А мимо мертвые деревья в даль плывут, как вода
По их ветвям струится розовый дождь
Они молчат, поскольку знают, для чего и куда
Свое оборванное войско ведешь.

Странно, но солдаты обычно отводят глаза, стараются избежать его пристального взгляда. Это происходит и сейчас.

И всё на счастье, даже небо - это рюмкой об пол
И все довольны, и в штабах ни ку-ку
И до последнего солдата идиотский твой полк
Стоял в заслоне и остался в снегу.
И о медалях-орденах ты помышлять не моги
Всего награды – только знать наперед
Что по весне споткнется кто-то о твои сапоги
И идиотский твой штандарт подберет.

Свободный час подходит к концу, и каждая живая душа либо отправляется спать, либо приступает к своим обязанностям. Солдаты один за другим покидают комнату отдыха, лишь сержант остаётся выпить кофе. Последним выходит Снэйк, и он слышит, как сержант бурчит себе под нос:
- Смешно сказать, но почему же меня каждый раз задевает то, что ни один не спросит о переводе песни или хотя бы, о чём она?
Позже этой же ночью внезапно отключают электричество, и Снэйк оставляет свой пост, собираясь покинуть базу, страну, континент в поисках лучшей жизни… или смерти. Он украдкой пересекает плац у казармы, когда из темноты ему приказывают остановиться. Солдат замирает. Неподвижный горячий воздух колышется, неизвестный подходит ближе. От страха Снэйка бросает в дрожь и в пот…
- Ну и чё ты на хрен делаешь, рядовой? – голос мягок и спокоен, но исполнен просто дьявольской силы.
- Я… Я… - Стыд и пот выжигают глаза, а человек в униформе армии США медленно подходит ближе.
- Знаешь же, что местные делают с нашими, а?
- Д-Да…
- Да. Они повесят тебя на старое сухоедерево с выпущенными кишками и срезанными веками, как тех парней из патруля месяц назад. А знаешь, что за самоволку трибунал дает пятнадцать лет в военной тюрьме?
- Да, зна…
- Тогда какого хрена ты здесь делаешь?!
Снэйк чувствует дыхание этого удивительно говорливого часового; до него доносится запах наверняка взведенного хорошо смазанного оружия. Ему одинаково не улыбается ни смерть от пули патрульного, ни распотрошенное аборигенами брюхо, ни каземат.
- Я… Я пытаюсь унести ноги… - голос его жалко дрожит.
- Нет, рядовой. Мне не нужны ни дезертиры, ни трупы. Понял меня?!
- Так точно, сэр! – Снэйк едва не валится в обморок.
- Рад, что мы пришли к взаимопониманию. А теперь сдристни с глаз моих, пока я не пожалел, что не прострелил твою тупую башку! – сержант опускает ствол и протягивает руку и толкает солдата в спину.
Снэйк понимает. Снэйк благодарен, как никогда прежде. Он не хочет проблим ни себе, ни другим. Но он хочет… ему НУЖНО бежать, ведь он хочет жить. И он бежит.
Но сержант оказывается проворнее. Правая рука Снэйка оказывается в захвате. Рывок. Тихий хруст. Перед глазами мелькают звезды, легкие распирает сдержанный крик. Снэйк изгибается и рвется изо всех сил, безуспешно трепыхаясь в захвате. Он в отчаянии. Он беспомощен. Он шарит свободной рукой в окружающей тьме. Но там ничего нет. Кроме рифленой рукояти ножа на сержантском поясе. Клинок покидает ножны, Снэйк бьет коротко, без замаха. Захват заметно слабеет. Снова удар. И еще один.
Снэйк без труда одерживает верх над истекающим быстро теряющим силы противником, что и не удивительно. Удивляет другое: во время потасовки ничто не потревожило тишину жаркой летней ночи – лишь приглушенное тяжелое дыхание да скрип песчинок между подошв и бетоном плаца. Мужчина лежит в липкой смеси крови  пыли, свернувшись калачиком, стараясь плотно прижатыми к животу руками сдержать темно-красный ручеёк. Снэйк медленно поднимается с земли, весь покрытый серым и алым, судорожно раздумывая, должен ли он теперь добить раненного сержанта, готовый спасаться бегством и прятаться. Внезапно скорчившийся на земле человек издаёт хрип:
- Джефф… Это ты, ублюдок…
Снэйк беззвучно опускается на колени.
- Так моя судьба, получается… Быть прирезанным… Так что ли?
Без понятия, что теперь делать. Без понятия, что говорить.
- Предатель… Снэйк?!. Нет… ПАРШИВАЯ КРЫСА!..
Просто желая жить, желая выжить. Медленно, будто двигаясь в воде, Снэйк начинает отползать, но вдруг замирает и произносит, стараясь не смотреть на умирающего:
- О чём… была песня?
Сержант кривит губы, и на них показывается кровь, когда он отвечает:
- …о любви… все песни о…
Голос Теймера затихает. Снэйк уходит, оставляя труп сержанта позади.