Собачий вальс Главы 51-60

Глава 51. Фёдор Александрович

Очень уж досаждали Фёдору Александровичу и Таймыру собаки охранявшие гараж, в котором парковалась их машина. Стоило только им подойти к гаражу, как тут же слышался разнобойный лай и свора осторожно обступала их.

Таймыру было очень обидно наблюдать эту картину. Он уже почти вступил в свой собачий взрослый возраст и, имея костей и мышц общим весом в шестьдесят килограмм, рвался в бой.
Однажды Фёдор Александрович не выдержал и спустил его с поводка.
Казалось, что большей радости Таймыр ещё не испытывал. Предстояла не просто дружеская потасовка с его дворовым другом. Предстояла настоящая драка. Но свора очень быстро разбежалась в разные стороны.

Фёдор Александрович выбежал из гаража вслед за Таймыром, но того видно не было.
Казалось, Таймыр потерял контроль над пространством. Страсть погони увлекла его.
Фёдор Александрович почувствовал дурную слабость. Он обошел гараж, протяженность которого составляла более четырехсот метров, но Таймыра видно не было.

Войдя в другую проходную, он от охранника узнал, что минуту назад здесь пробежала большая черная собака на третий этаж. Гараж был шестиэтажный: три этажа над землей и столько же под землей. Третий этаж – это первый сверху подземный этаж, на котором находился бокс Фёдора Александровича. Появилась слабая надежда.

Фёдор Александрович спустился и пошел к своему боксу, около которого мирно сидел Таймыр и укоризненно глядел на Фёдора Александровича.

- Я тебя где оставил? – Вопрошал его умный собачий взгляд. – И ты не мог, как нормальный  человек дождаться меня на месте?

Фёдор Александрович проглотил эту выволочку и решил больше так не поступать. Не отпускать его для разборок с собаками.

В следующий раз он решил сам попугать собак. Когда они с лаем приблизились к ним, он достал пистолет и выстрелили в их сторону. Фёдор Александрович постарался, чтобы резиновый травматический снаряд не попал ни в одну собаку. Нужный эффект был достигнут. Собаки разбежались.

Но поведение Таймыра с тех пор изменилось. Когда их вновь встречали собаки, правда, не с такой активной агрессией, как прежде, Таймыр уже не рвался с поводка, а глядел в сторону Фёдора Александровича, казалось, ожидая от него необходимых оборонительных действий.





Глава 52. Таймыр

Во дворе, где мы с Фёдором Александровичем ежедневно совершали вечерний моцион, я подружился со своим, как бы это точнее сказать, коллегой что ли. Такой же молодой пес, как и я и тоже ротвейлер. Но с хвостом. Я постарше его месяца на два, но значительно крупнее. Бой же, так звать моего нового друга, был хоть и поменьше меня, но задирист. Он постоянно провоцировал меня на стычки. Но стоило мне дать ему своими лапами две-три оплеухи, как он заваливался на спину, прося пощады. И на этом схватка, как правило, заканчивалась. Я попробовал тоже заваливаться от его ударов. И он, к его чести, тоже не пытался рвать меня зубами и торжествовать победу. Короче, это были наши собачьи игры.

Другое дело в гараже.

Свора собак, которая там обитала, встречала нас каждый раз грозным лаем. Ни о каких дружеских играх в данном случае предполагать не следовало. Я рвался в бой, но Фёдор Александрович постоянно сдерживал меня и не отпускал.

Но как-то, видать его это тоже разозлило, он отпустил меня с поводка. Может быть, случайно, он часто это делал в гараже, сопровождая командой «Рядом!». В этот раз команда или не прозвучала или я ее не услышал. Меня заклинило, и я рванулся к этой своре.
Собаки врассыпную. Я прицелился к самому противному из них, самому крупному кобелю. Но крупным был он не по сравнению со мной, а среди своей команды. Догнал его и потрепал.
Нет грызть его я не собирался. Мое главное оружие – мои лапы. Отдубасил я его. Он упал, вскочил и с завидной прытью удалился.

Я немного поискал других особей, но никого не найдя, решил вернуться к Фёдору Александровичу. Как бы они его там без меня не атаковали.

Вернулся к гаражу, а его нет. Разволновался, но решил подождать.

Через некоторое время он вернулся, весь растрепанный, вздрюченный какой-то, потный. И чего шлялся?  Что, не мог дождаться меня на месте? Сам же учил меня сидеть или лежать до получения следующей команды. Наверно, и его поучить следует. Если пойдем в школу, придется и его потренировать.

На следующий день, как только собаки обступили нас, Фёдор Александрович вытащил пистолет (я уже знал что это такое, он меня к нему в лесу приучил) и выстрелил в сторону этих брехунов.  К счастью ни в кого не попал. То ли промахнулся, то ли не захотел попасть (зачем же их убивать, ведь они, всё-таки на службе), но необходимый результат был достигнут. Они разбежались.

- И зачем он меня в прошлый раз отпускал, - подумал я, - если мог сам разобраться? Не понятно.

Я посмотрел на него укоризненно, но ничего не сказал, только подумал.

- Умеешь сам решать конфликты, ну и решай.



Глава 53. Рыков

Однажды ночью друзья-академики приступили к этому, ранее не планировавшемуся опыту.
В качестве собаки выступил Рыков. Для этой цели привели Матильду. У Матильды всё ещё продолжалась течка. Но академики не уделили этому факту должного внимания. Эка невидаль. Не до этого им. Однако, когда Кондратий Варфоломеевич вывел Анатолия Фёдоровича поздно ночью в изолированную от проникновения посторонних псов ограду, там оказался жаждущий любви бродячий пёс, который мгновенно овладел Анатолием Фёдоровичем, тем более, что тот, будучи в это время ординарной сукой, не очень сопротивлялся этому конкретному факту соития.

Возмутившийся поведением Рыкова Крутолапов, чтобы не поранить тело Матильды, был вынужден дожидаться, когда закончиться вязка. Минут через пятнадцать любовная парочка разъединилась, и Матильду можно было вести в лабораторию. Когда Крутолапов повёл Матильду к Дому, кобель, соблазнивший девочку, радостно сопровождал их, махая высоко задранным хвостом. Забегал вперёд и смотрел своими преданными собачьими глазами в глаза Крутолапова.

- Давай заходи. – Обращаясь к псу, сказал Крутолапов. – Гришей будешь.
Кобель, как показалось Кондратию Варфоломеевичу, согласно кивнул головой и прошмыгнул в дверь раньше невесты. Вероятно, испугался. Вдруг этот грозный дядька передумает.
Нагулявшись, и, набравших новых впечатлений академики вернулись в лабораторию, чтобы Анатолию Федоровичу вернутся в своё человеческое обличие, а Матильде отдать её подгулявшее тело.

Кондратий Варфоломеевич привычным жестом  начал вращать ручки генератора, выбирая нужные аккорды. Но что-то сломалось в царстве акустики, и души подопытных не реагировали на позывы металлического колдуна.

Точнее, реагировали. Но необычно. Если душа Матильды четко реагировала на свои звуковые гармоники и рвалась к своему телу, то Анатолий Фёдорович явно не торопился расстаться с собачьим образом.

Кондратий Варфоломеевич судорожно стал поверять резонансные частоты Анатолия Фёдоровича и обнаружил, что добавилось ещё три ярко выраженных и две размытых.

- Забеременел, - озарило Крутолапова.

- Ты понял, что ты наделал, блиндун ты такой? - в сердцах воскликнул Крутолапов, обращаясь к Рыкову, - ты забеременел от того бездомного пса.

Рыков приподнялся на задние лапы, сокрушенно развел передние и согласно с тоской кивнул головой.

В это время с кушетки, на которой лежало тело Рыкова, раздался голос.

- Я ни есть русский баба. Я есть благородный немецкий фрау. И ты, - обращаясь к
Крутолапову, промолвило тело Рыкова, - русский свинья не иметь права говорить при моей персон неприличный русский слов.

Крутолапов опешил.

- Мадам, - обращаясь к телу Рыкова, начал свою речь Крутолапов, - я приношу Вам глубокие извинения за несдержанность, и ещё более не сдерживаясь, продолжил, - но во всём виноват этот козёл!

И Кондратий Варфоломеевич показал на Рыкова в собачьем теле, в глазах которого стояло вызывающее, скребущее сердце  жалостью, отчаяние.

- Ты есть совсем глупый русский мужик, - залепетало тело Рыкова, - там, в клетка совсем не козёл. Там такой же глупый как ты есть русский собака.
Кондратий Варфоломеевич достал бутылку коньяка налил себе полстакана, потом, жестом обозначив состояние «будь, что будет», достал коньячный фужер, капнул в него несколько капель и протянул телу Рыкова, говорящему по-русски с акцентом.

- Ты не совсем глупый, русский мужик. Если тебе дать хороший женский рука,  ты можешь научаться хороший манер.

Крутолапов задумчиво выпил. Посидел, молча, минут пятнадцать, не слушая ни визга Рыкова, ни бреда тела Рыкова. Потом резко подошёл к генератору, крутанул ещё несколько раз его ручки и с облегчением вздохнул.

Всё встало на свои места.

Рыков под крики Кондратия Варфоломеевича «Ты из-за своего блиндунства, чуть собакой не остался» схватил Крутолапова в охапку и давай его целовать, как спасителя после смертельной схватки с врагом. А Матильда забилась в угол клетки и со страхом смотрела на двух озверевших мужиков.

Крутолапов взял кусок сыра, просунул руку в клетку, подозвал Матильду, и та очень вежливо слизнула этот кусок.

- Посмотрим девочка, какое потомство нагулял тебе этот старый блиндун.




Глава 54. Бавлов

Столкнувшись ещё с одним неожиданным явлением, с заговорившим с иностранным акцентом телом Рыкова, Крутолапов предположил, что можно послушать воспоминания умерших людей. Как ни соблазнительно было начать с Матильды, потому что её неожиданное пробуждение открыло эту перспективу, Кондратию Варфоломеевичу захотелось переговорить, почему-то, в первую очередь с «женихом» Рыкова, у которого он обнаружил человечью частоту. Правда, по величине громкости она была четвертой, но удовлетворяла необходимым требованиям.
Однако, как ему показалось, Нурсултан для этого не годился. Крутолапов и Рыков решили использовать Сукинсына.

Был приглашен Трухтандил и приведён Гриша, как окрестили его академики.
В этот раз, однако, снотворное дали не Трухтандилу, а ввели инъекцию Грише. Им не хотелось, чтобы Сукинсын, хоть в какой-то степени, мог оказаться свидетелем.
Через три минуты, после того, как были проделаны стандартные процедуры, тело Гриши мирно похрапывало в клетке, а во взгляде и в облике Сукинсына начали проступать черты недюжинного интеллекта и очаровательного обаяния.

- Мне, уважаемые господа, или, как Вам удобнее, товарищи…

- А нам теперь один хрен. Военные остались товарищами, а остальные в господа метят. Лучше так, Кондратий Варфоломеевич Крутолапов,- показывая на себя, включился в беседу академик и, показывая пальцем на коллегу, добавил, - Анатолий Фёдорович Рыков.

- Тем не менее, господа-товарищи. Было и такое обращение некоторое время. Мне понятны Ваши опасения. Поэтому меня, до известной поры, не оскорбляет факт помещения меня в клетку. Но уверяю, Вас, что я не представляю никакой опасности. Поэтому для нашего общего блага, выпустите меня из этого заточения, налейте стопочку водочки и дайте что-нибудь съесть человеческого, - таким необычным было вступление в беседу тела Сукинсына, выступающего в данный момент от лица, судя по всему, весьма почтенного господина.

Рыков, молча, открыл клетку, а Крутолапов направился к бару. Достал из него бутылку «Абсолюта» собственноручно настоянного на смородине, масло, красную и черную икру, семгу, нарезанный хлеб и три аккуратных рюмки.

- Увольте, господа. Вы, хотя и на время, но подарили мне чудесное молодое тело, судя, по всему, пышущее здоровьем. Оно выдержит. Поэтому, прежде всего, дайте мне ёмкость побольше и водочки попроще, без всяких настоев, - попросил необычный гость.
Потом, присев на кресло и нечаянно рукой коснувшись причинного места, которое почему-то, по мнению Ивана Петровича, среагировало неадекватно обстановке, воскликнул

- О-го-го! Инструментарий у этого тела весьма почтенный.

- Трудится им хозяин тела, - брякнул Рыков.

Гость весело рассмеялся.

Крутолапов достал большой из толстого стекла стакан под виски емкостью в четверть литра, наполнил его наполовину «Смирновской», наполнил этой же водкой рюмки для Рыкова и себя, и все трое,  молча,  выпили.

Гость погладил ладонью несуществующие усы и бороду, подцепил кусок семги, аккуратно отправил его в рот и блаженно закрыл глаза. Пробыв в таком состоянии минуты три,  приоткрыл глаза.

- Приступим, господа, к нашей беседе. Я не хочу тратить много времени на пустую болтовню, потому как у нас, его крайне мало. Максимум шесть часов. Далее  могут начаться процессы, которые ни мне, ни Вам ещё неизвестны. – Гость протестующе поднял руку. – Я вижу, что Вы достигли весьма значительных успехов, но, тем не менее, осторожность, господа, осторожность и ещё раз осторожность. Разрешите представиться. Действительный член Российской академии наук с 1907 года в последствие Академии наук СССР...

- Иван Петрович Бавлов? - неожиданно встрял Рыков.

Крутолапов недоуменно посмотрел на обоих, но гость, посмеиваясь и оглаживая несуществующую бороду, развёл руки, подтверждая предположение Рыкова.

- Да, Кондратий Варфоломеевич, - обращаясь к Крутолапову, продолжил гость, - в теле этого субъекта, - гость обвёл руками себя, - в настоящее время разместилась душа, которая некоторое время была в теле Ивана Петровича Бавлова.
И теперь уже обращаясь к Рыкову:

– А как Вы догадались?

- Я ленинградец. В детстве был юннатом. Моя мама, подогревая мой интерес к биологии, водила меня на различные мероприятия. И в 1934-1935  годах мы с ней посещали Ваши лекции о собаках. Очень хорошо запомнил некоторые Ваши манеры, в частности то, как Вы оглаживаете усы и бороду, ответил Рыков.

- Да, да. Были такие лекции.

Крутолапов попросил сделать паузу, а сам по телефону соединился с Афанасием Ефремовичем, которого попросил, отложив все дела срочно подняться к нему в лабораторию.

Прибывшего Тузикова Крутолапов познакомил с Иваном Петровичем, в котором тот, конечно, узнал Сукинсына, но сделал вид, что ничего особенного он не обнаружил.

- Ну, что же, Иван Петрович, чего мы хотели, то и получили, - продолжил Крутолапов. – А почему это Вы так нелюбезно обошлись с Анатолием Фёдоровичем?

- Напротив. Анатолий Фёдорович, судя – по всему, совсем не возражал - смеясь, добавил Бавлов.  – И безусловные рефлексы, господа. Безусловные рефлексы.

Перейдя уже на более серьёзный тон, добавил

- Но Вы последите за мамашей. Возможно, что в помёте окажется мутант. А такой факт Вам совсем в данный момент, как я думаю, ни к чему. - Вы эту девочку, как её?…

- Матильду, - подсказал Рыков.

- Так вот Матильду,- продолжил Иван Петрович, - изолируйте от всех, и помёт её никому не показывайте, пока не убедитесь, что у щенков нет видимых отклонений.

- Мы так и собирались сделать, - начал Рыков, - уж больно много неожиданностей на нашем пути появлялось.

- Вот, вот. Поберегитесь, господа товарищи. Мне тоже, в своё время, многое приходилось укрывать. Вы ведь, наверняка, знаете, что я закончил духовную семинарию, учился в духовной академии и слыл, да и был весьма набожным человеком. И альтернативы в существовании души для меня не существовало. Даже, когда мне пришлось служить науке при большевиках, я подчёркиваю, не большевикам, а при большевиках, я не отказался от своих убеждений о существовании души. Правда, в угоду бытующей в те времена идеологии, я, кривя душой, существование которой большевиками полностью отрицалось, написал работу о нерасторжимости души и тела. А, значит, душа умирает вместе с телом. Тем самым, как бы признал большевистскую правду. Меня сразу признали «матерьялистом» и дали относительно спокойно работать. «Мичуринцем» я признан не был, а до 1937 года немного не дожил. Поэтому сумел умереть самостоятельно. Но с 1930 г. меня интересовала не только физиология и высшая нервная деятельность, но и то бессмертное, что должно сопровождать любой живой организм в период его биологического существования. Александр Степанович Попков вначале XX-го  века смастерил для меня звукомашину, как он её назвал «Производитель колебаний звука», которая мне пригодилась в связи с моими работами, начатыми в 1930 году. С помощью этой звукомашины я смог получить некоторые вполне осязаемые эффекты. – Крутолапов и Рыков переглянулись. – Да, господа, я был почти уверен, а теперь, заметив Вашу реакцию, убеждён, что именно таким путём идете и Вы. Будьте крайне осторожны в своих исследованиях.

Крутолапову не пришлось излагать Бавлову свою теорию резонансных частот. Тот сразу же приостановил Кондратия Варфоломеевича и буквально двумя фразами подтвердил, что он пришел к таким же выводам. Более того, Иван Петрович несколько дополнил Крутолапова. По его мнению, если души, поменявшие свои тела, будут находиться в этих новых для каждой из них телах более какого-то промежутка времени, который он назвал критическим, то могут произойти процессы, которые  затруднят обратный транзит. Почему? Да потому что душа в новом теле (к примеру, человека в собаке) будет приспосабливаться к своему новому состоянию и, соответственно,  соотношение значений громкости двух резонансных линий (собачьей и человечьей) будет меняться на противоположное. И когда они сравняются по значению громкости, может наступить момент, что отработанный способ возврата будет непригоден.

- Нечто подобное у меня произошло, - продолжил Иван Петрович. - Во время эксперимента со мной случился небольшой приступ. Мои ученики в то время, когда я был без сознания, отвезли меня домой. Через пять часов, придя в себя, я срочно вернулся в лабораторию. Мне понадобилось сутки, чтобы вернуть объекты в их первоначальное состояние. К сожалению, всё делалось второпях, и не было документально зафиксировано. Ну, а через некоторое время, моя душа оставила использованное тело и продолжила своё путешествие по миру в другой форме. Я Вам советую предусмотреть аварийные варианты возврата в исходное положение, которыми можно было бы воспользоваться в непредвиденных ситуациях.
Незаметно проскочили четыре часа.

- Итак, коллеги, время наше, заканчивается. Сообщу Вам только о том, что я побывал и бабочкой и цветком и рыбой, но только в состоянии собаки я знал обо всех своих превращениях. То ли Бог наградил меня таким свойством за мои исследования собак, то ли собака такое уникальное создание, в котором концентрируются все воспоминания души. Я ведь сейчас помню ещё о нескольких своих человеческих жизнях. Но, будучи собакой и, предвидя встречу с Вами, я сконцентрировал себя на Бавлове. Открою ещё один секрет. Я нашёл способ запланировать своё периодическое появление в том или ином обличии с точностью до 5-10 лет. При этом я заранее знаю и время, и обличие, в котором я появлюсь. Думаю, что Вы скоро это сами научитесь делать, а если не сумеете, то, значит, время ещё не пришло. Давайте, господа прощаться. Время. И выпустите меня на свободу, не оставляйте в своём питомнике.

Немного задумавшись, Бавлов добавил

- Да, где-то здесь неподалеку в настоящее время должен быть ротвейлер. Если Вам удастся найти его, считайте, что повезло. Он когда-то был министром у Керенского. Мы же с ним  подружились при Ленине. Он так же, как и я, служил при новой власти, ну, а Сталин, как мне стало известно позднее, в 1938 году расстрелял его.
Академики проделали стандартные для данного случая процедуры, вывели Гришу за пределы площадки для выгула. И Иван Петрович, подмигнув, махнув хвостом и, проделав ещё несколько жестов прощального ритуала , скрылся в темноте.


Глава 55. Гиенов

Однажды во время дежурства Гиенов увидел, как поздно вечером Крутолапов выгуливал одну из своих собачек. По тому, как она справляла нужду, Гиенов определил: сука. Ничего примечательного.

Вдруг внимание Калистрата Петровича привлек непонятно как попавший на территорию бездомный пёс. Собаки, не долго обнюхивая друг друга, оказались в любовном экстазе. Крутолапов, отвлекшись, заметил любовную схватку в момент вязки. Терпеливо дождавшись, когда сука отпустит жениха, пристегнул к девчонке поводок, и повёл ее к постоянному месту жительства.

Пёс не убежал. Он прыгал вокруг Крутолапова, стараясь заглянуть ему в глаза. Наконец Кондратий Варфоломеевич заметил эти прыжки и жестом пригласил пса в гости. Пёс сразу понял жест Крутолапова и, радостно задрав хвост, побежал к подъезду впереди Крутолапова с сукой.

Гиенов сразу же решил подняться на этаж Крутолапова. Остановившись у дверей его лаборатории, он услышал из-за дверей отборный мат, которым академик обкладывал совращенную псом суку.

-И чего надрывается? Дурак. – подумал Гиенов и, не найдя для себя более ничего интересного, усмехаясь спустился вниз.

Как и предполагал, Гиенов, нового пса Крутолапов не отпустил. И Калистрат Петрович, успокоившись, продолжил дежурство.

Однако недели через две, опять же, таким же вечером академики, теперь уже вдвоём вывели двух собак на прогулку. Отстегнули поводки и отпустили собак. И если одна из собак, как и приличествует собакам, сначала произвела туалет, а потом, радуясь жизни, окружающей природе и, вообще, радуясь, начала проявлять здоровый оптимизм, то вторая повела себя необычно. Сначала кобель, вроде застеснявшись академиков, скрылся для освобождения от нужды. Потом появился из-за помеченного им куста. Казалось, несколько озабочено подошел к Крутолапову, потерся о его колено. Крутолапов потрепал пса по холке. Далее пёс подал правую лапу, и Крутолапов с серьёзным видом её пожал. Тоже самое пёс проделал и около Рыкова. При этом та же процедура с Рыковым у пса заняла времени несколько больше. По каким-то неведомым людям признакам пёс за старшего принял его, Рыкова. Это поразило Гиенова, но особого впечатления не произвело. А далее произошла то, что шокировало Калистрата Петровича. Пёс отошел от них…, пятясь…, поднял правую лапу, помахал ею, с явным намёком на то, что прощается. Потом резко повернулся и быстро растворился в темноте. Как он попал и как исчез с территории, Калистрат Петрович так и не установил, хотя обошёл вдоль всего забора раз восемь.

Этот фарс, разыгранный у него на глазах произвёл на Гиенова совершенно осязаемое смятение. Для Гиенова, материалиста до мозга костей, было ни как не объяснимо, то, что произошло у него на глазах. Он тёр себе мочки ушей, пытался, может быть несколько мягковато, пробить лбом стену, в прямом смысле сочетания этих слов, чтобы убедится, что не во сне он. Но ему этого не удавалось. Пробуждение не наступало. А, значит, всё происходило въявь. И никакого сна не было.

Не дождавшись утра, Гиенов позвонил Следопытову, пытаясь объяснить ему то, что произошло. Но Иван Ильич, судя по голосу, уже принял сорокаградусного транквилизатора стакана два и бодро обещал приехать сию же минуту на место происшествия.
И приехал минут через тридцать. Пока ехал, его укачало. Он заснул в машине, и разбудить его не удалось. Втащить в помещение даже не пытались. В Иване Ильиче было чуть ли не девять пудов жира, мяса и костей. Водитель весил менее шестидесяти килограмм, а Калистрату Петровичу было уже ближе к восьмидесяти, чем к семидесяти годам. Шестьдесят и восемьдесят только в абстрактной сумме позволяли с определенным допуском указать размер усилий, которые необходимо было приложить, чтобы тело Ивана Ильича могло отдохнуть в помещении. Но в сложившейся реальности таких усилий взять было негде. Преданный Ивану Ильичу водитель включил отопление, изловчился кое-как придать горизонтальное положение спинке сиденья, на котором после трудов праведных отдыхало тело Следопытова.

Тело, пытаясь устроиться удобнее,  закинуло ноги на панель приборов. Ноги, не умещаясь, поползли в сторону водителя и вытолкнули его на улицу. Водитель, боясь оставить начальника без надзора, через заднюю дверь влез на левую часть заднего сидения и провёл так часа три, пока Иван Ильич не открыл глаза и не произнёс:

- Кончаем работу. Домой!

Водитель доставил полковника домой, довел до дверей и сдал жене, недовольной возвращением Ивана Ильича в столь поздний час, но привыкшей к тяготам и лишениям воинской службы за долгие годы, стоически перенесла и этот, в общем-то, с её точки зрения, рядовой эпизод тягот и лишений.

Наутро Калистрат Петрович, сгорая от нетерпенья, прибежал в отдел Следопытова, увидел пышущего здоровьем Ивана Ильича, и по-военному кратко и чётко изложил события предыдущей ночи, касающиеся необыкновенного поведения бродячего пса.
Принимая во внимание очевидную бредятину, мозг Ивана Ильича, в отличие от остального тела, ещё не полностью освободившийся от токсикоза, бунтовал и не мог понять, чего от него хочет Гиенов.

- Пёс Барбос и необыкновенный кросс…, - замычал Следопытов.

- Да, какой, к чёрту пёс Барбос, - в сердцах произнес Гиенов, подошёл к столу налил себе полстакана водки «Русский стандарт», которая, судя по-всему, только что вернула здоровье Следопытову, и, под одобрительный взгляд Ивана Ильича, послал себе её в утробу.

-Ты что, Иван? Совсем башку пропил? Я те чё говорю? Гадость они там творят. Ты видел когда-нибудь, чтобы пёс махал лапой, как человек рукой, на прощание.

-Не видел, -  равнодушно и невнятно произнес Следопытов….

Через двое суток Следопытов позвонил Калистрату Петровичу. Они договорились о встрече, и через час Гиенов был в отделе.

Иван Ильич был хмур, сосредоточен и трезв.

-Извините, Калистрат Петрович. Вы мне что-то сообщали?

И Гиенов подробно и обстоятельно рассказал всё, что он наблюдал двое суток назад.

-Чушь какая-то….

-А Зинаида?

-То-то и оно. Полтергейст какой-то. Ума не приложу, что делать.

- Посоветуйся со старшим товарищем, - съехидничал Гиенов и добавил вполне серьёзно. –

Позвони генералу.

Следопытов поднял трубку прямой связи с начальником управления области и включил громкую связь.

-Здравия желаю, товарищ генерал.

-Привет Иван Ильич! Что так официально?

-Да, Кузьма Николаевич у меня тут …, - и полковник кратко изложил то, что докладывали ему Зинаида и Гиенов.

-А почему сразу, как только получил сообщение Овчаркиной, не доложил?

-Думал, что сочиняет.

-А старый чекист у тебя?

-Да здесь я Кузьма, здесь.

-И что? Не врёт Иван?

-Да нет. Не врёт. Хотя я и сам не верю в то, что видел.

-И что делать?

-Это ты у нас спрашиваешь, Кузьма? Ты не юли. Это Иван тебе позвонил, чтобы от тебя не только руководящие указания получить, но и совет добрый. А ты в кусты. В Москву звони.
Докладывай.

-Да вы что? Сдурели? Иван имеет право самостоятельно, минуя меня звонить в Москву. Вот пускай своим правом и воспользуется.

-Хитрый ты, Кузьма.

-А то. Потому и генерал. Если Ивану фарт выйдет, то, может быть, моим начальником станет. А если не повезёт, то я его прикрою. А вот если я доложу, да не в масть, то нас обоих дураками сочтут, и я Ивана не прикрою. А на моё место охотников до хрена. Враз спишут на пенсию. Ещё и почетную грамоту дадут.

-Может ты и прав. Будь здоров, генерал.

Генерал попрощался с Гиеновым, затем попросил Следопытова отключить громкую связь. Они ещё о чем-то переговорили, и Иван Ильич попрощался.



Глава 56. Следопытов

После ухода Гиенова Иван Ильич что-то писал, о чём-то говорил с подчиненными, звонил внештатным сотрудникам, руководителям предприятий, начальникам отделов кадров различных фирм, но в голове тяжёлым навозом воняла неустроенность, вызванная необычными событиями.
В конце рабочего дня Иван Ильич решительно подошёл к телефону и набрал номер заместителя директора ФСБ, курирующего их регион. Генерал выслушал Следопытова, ни одним словом не подвергая сомнению истинности его сообщения. В конце разговора попросил подготовить шифровку и отправить на его аппарат.

Иван Ильич достал из сейфа необходимые документы. Составил шифровку. Включил передающее устройство и отправил сообщение. Через две минуты получил личное подтверждение генерала в получении шифровки. Личное получение подтверждалось индивидуальным кодом генерала. 

Через неделю генерал позвонил.

Служебным голосом, а он со всеми разговаривал только таким образом, генерал выразил сомнение в реальности описанных событий. Немного помолчав, он добавил менее официально, что было особым знаком то ли расположения, то ли предупреждения о грядущих неприятностях. Никто из сослуживцев не знал характера генерала. Он не просчитывался и всегда был непредсказуем.

-Я Вам, Иван Ильич высылаю один исторический документ. Калистрат Петрович – человек заслуженный. Но, во-первых, у него когда-то, очень давно, сложилось очень предвзятое отношение к Крутолапову, а, во-вторых, человек он, как известно, недалёкий, что очень хорошо проглядывается из его рапорта, написанного в его молодые годы, копию которого я Вам высылаю. По поводу доклада Вашего стажера Овчаркиной могу только разделить Ваше недоверие, возникшее относительно достоверности излагаемых ею фактов. Всего Вам доброго. Удачи.

И генерал, не дожидаясь ответа, прервал связь.

Сразу же после прекращения разговора из аппарата связи пополз документ. Следопытов отбил свой код, подтверждающий получение документа и начал читать.

Совершенно сикретно
В 1 экземпляре
Замистителю  ночальника
N-го отдела К-го управления ГУГБ НКВД
Товарищу старшему майору
Государственной безопасности
Кор-ву И.И.

Рапорт
Даважу да вашиго свединя што они Т-ев и Круталапав говарили. И многа. говарят исшо всигда патаму што враги. И ещо они гаворят о разнай контриволюци. Всигда. Етот Крутолапов вобче враг. Он гаворит што нада взять ротар и дивиргецю а где их взять не гаварит. А этот Т-ев гаврит тарквимада тибя говорит ужо  сжог бы. А таварищ камисар гаварил што мы ещё шибче тарквимады будем убевать усех врагов народу. потому что так нада и таварищ Сталин учит. И я понял што товарищ тарквимада из нашей партии только жил давно.

Иван Ильич передохнул. Его охватил озноб. От письма веяло дремучестью и смертельным холодом. Иван Ильич налил полстакана водки, только было, приноровился её выпить, но что-то остановило его. Он расхотел пить. Такого с ним никогда ещё не было, и Иван Ильич испугался: «Уж, не заболел ли?», но, немного подумав, решил, что не заболел. А потому, поборов в себе отвратительный внутренний голос, взял и выпил эту проклятую водку в стакане.

-Вот, - выдохнув, произнес Иван Ильич и продолжил читать.

А патаму таварищ старший маёр Государственной бизопаснасти нада этих врагов растрилять чтобы  Ани свои ротары и дивиргеции не брали. Ни они их ложили и ни им брать.
Младчий литинант
Государствинной бизопаснасти                Гиенов

-Какой же ты тёмный, Калистрат Петрович, - вздохнул Следопытов.

Следопытов, повидавший много всяких доносов, не ожидал, что на охрану одной из шарашек, в которых во время войны собрали всех самых выдающихся и талантливых учёных, были поставлены люди, подобные Гиенову.

Частично он был удовлетворен действиями тогдашнего руководства, когда разобрал нанесённую поперек листа резолюцию прочитавшего этот рапорт: «Уберите этого барана отсюда куда-нибудь на ***!».

-Не зря всё-таки Кузьмич генерала получил. Вот Лис хитрый. Ушёл, подлюка. Дай Бог, заступился бы.

Но прошла неделя. Прошла вторая. А на Ивана Ильича никто и не думал нападать. И опять жизнь потекла размеренно и почти сонно.




Глава 57. Рэд Ривер

В назначенный срок Рэд снова поехал в Москву. Встреча была назначена на улице Красноказарменной, на крыльце Московского энергетического института около третьей колонны со стороны электротехнического института связи. Для опознания, как уже говорилось ранее, связной должен был назвать его псевдоним «Сидор».
К Рэд подошла огромных размеров бабулька с двумя авоськами и, мучаясь одышкой, обратилась к нему

- Сынок, - Рэд насторожился, - будь неладна эта Москва. Никак внучку найти не могу. Учиться она у меня в Москве в электрическом институте. В одном месте говорят: «Иди туда», в другом: «Иди сюда». Куда идти? Подержи-ка сидор, а то у меня обе руки заняты, а мне надо бумажку найти.

Рэд собирался уже было помочь бабке и подсказать, что они находятся на крыльце энергетического института, а электротехнический немного дальше. Но услышав слово «сидор» совсем не в том контексте, как ожидал, воздержался от своего желания. Выучка всё-таки. Взял одну из авосек. Бабка долго копошилась в многочисленных карманах. Во время этих манипуляций Рэд почувствовал, что в карман его пиджака к нему что-то упало.

- Ну и ловка же ты старая перечница, - с восхищением подумал Рэд.
Наконец бабка нашла нужную бумажку.

- Ну, нашла наконец-то. Спасибо тебе, сынок. Тебя как звать-то. Не Сидором ли? – ещё раз указав Рэду на свою причастность к ответственным государственным делам, спросила бабулька.

- Нет. Нурсултаном.

Бабка троекратно перекрестилась. Почти вырвала у него авоську.

- И тут басурмане. Что же это делается? В самой Москве басурмане. Где хотят шляются. Ступай с миром. Ступай. – И ещё раз перекрестилась.

В кармане пиджака Сидор нашел записку и специальный цифровой шпионский магнитофон. При несанкционированной попытке прослушать записи они стирались.

Ему предписывалось, изображая влюбленного, встретиться через шесть часов в парке Московского военного округа у входа со стороны госпиталя с девицей, которая сама к нему подойдёт. Он должен её приветствовать поцелуем в левую щеку и назвать Галей.
Выполнив все предписания, Рэд передал магнитофон девице. 

В результате прослушивания и обсуждения записи были сделаны выводы о недееспособности Рэда. Шпионские начальники решили его эвакуировать.
Нурсултан вернулся на работу. Бросилось в глаза, что Крутолапов как-то сразу заметно постарел. Потускнели глаза. Потеряли свою выразительность.

Однажды, когда они оказались вдвоем, Кондратий Варфоломеевич загадочно сказал

- Вы, Нурсултан Капкарович проживёте долгую жизнь. Я не знаю, как она у Вас сложится. Но знаю одно: лет через тридцать я с Вами встречусь. Нет, нет, - воскликнул Крутолапов, заглянув в глаза человеку, которому было немногим за тридцать, - не волнуйтесь. Вы же теперь знаете, что бывает. Через тридцать лет мы встретимся на этом свете…

А через  некоторое время Рэд уехал в Америку, якобы, повидаться с друзьями, но было ясно, что он не вернется.



Глава 58. Ушастик

Через шестьдесят два дня Матильда понесла. И, как предполагал Иван Петрович, были основания оградить Матильду от лишних глаз, как во время родов, так и в последующий период. У одного из пяти родившихся щенков правое ухо очень напоминало человеческое. При этом на нём четко обозначилась такая же родинка, как и у Анатолия Фёдоровича.

Посмеялись академики, посмеялись, но было не до смеха. Через восемь недель, когда щенка уже можно было отлучить от матери, Анатолий Фёдорович забрал его и поехал в Химикоградск, находящийся в ста километрах. Химикоградск, как это видно из названия, был городом, где процветала биохимическая промышленность и жители города очень «гордились», что по загрязнению окружающей среды они занимают первое место в мире.

В Химикоградске Анатолий Фёдорович, якобы, подобрал этого щенка на улице. Прямо из этого города он позвонил своему приятелю, ведущему сотруднику Санкт-Петербургской кунсткамеры, которому сообщил  о своей необычной находке. Но его друга этот факт особо не заинтересовал. Сообщение он, всё-таки, зарегистрировал.

Таким образом, и щенок остался в распоряжении академиков, чем они были весьма довольны, и  происхождению его нашли такое место, где по сложившимся традициям мутантам особо не удивлялись.

Почти общенародно, но не на собрании, было объявлено, что отделом рискованных инвестиций был обнаружен весьма интересный мутант. Это сообщение было преподнесено, как результат экспедиций в другие регионы, поэтому, вызвало некоторое удивление (зачем?), но подозрений особых отмечено не было.

А сынок, а это оказался кобель, Анатолия Фёдоровича необычно быстро рос и оказался сообразительней своих братьев и сестёр.

Но надо отметить, что Матильда особой любви к нему не питала. И если раньше она подпускала его к груди, правда, самым последним, то после его непродолжительной командировки с Анатолием Фёдоровичем в Химикоградск полностью отлучила. Пришлось мутанта ставить на особое питание.

Правда, с точки зрения конспирации, это было даже хорошо. Факт того, что Матильда не принимала его в качестве своего детёныша, только подтверждал особое его происхождение.
Ушастика, такую кличку получил щенок, сын Бавлова и Рыкова, добрым малым назвать было трудно. Своенравный. Капризный. Диктующий свои правила взаимоотношений, тяжело вступающий в контакт…. Всех отрицательных характеристик, которыми только мог бы быть удостоен пёс, являющийся кандидатом на проживание в каком-либо доме, он являлся ярким обладателем. Рыков подумывал о том, чтобы сплавить Ушастика куда-нибудь «для опытов», но Крутолапова пёсик заинтересовал. При первом же обследовании он оказался весьма перспективной особой, насчитывающей девять резонансных линий. И только возникшие легкие недомогания мешали Кондратию Варфоломеевичу форсировать разработку программы работы с кандидатом. Да и возраст Ушастика ещё был явно недостаточным для работы.

Следует отметить ещё одну характерную черту Ушастика. Он был свободолюбив. И, достигнув четырех месяцев, весьма часто покидал пределы площадки для выгула, используя неизвестные никому лазейки в заборе.

К его отлучкам привыкли. Позволяли их ему. На эксперименты его не планировали, предоставив ему возможность развиваться самостоятельно.

И он стал выправляться: характер его становился более покладистым.

За пределами Дома он много времени проводил в лесу, расположенном невдалеке от Дома, где, по-своему, развлекался, заводя различные знакомства. Если кто-нибудь, из знавших Ушастика, как капризного и своенравного пса, увидел бы его в эти минуты, то был бы весьма удивлен его поведению.

Это был совсем другой пёс: общительный, дружелюбный, легко вступающий в контакт со своими собратьями. И нужно заметить, что по отношению к нему ни одна собака не проявляла агрессии.



Глава 59. Фёдор Александрович

Прогулка по лесу была обычной. Таймыр самостоятельно выбирал себе маршрут в стороне от тропы, по которой прогуливался Фёдор Александрович, не выпуская его из виду. Ему уже достаточно хорошо была известна та часть леса, в которой они постоянно проводили выпадавшее у Фёдора Александровича свободное время.

Фёдор Александрович привык к этим полутора-двух часовым путешествиям и старался планировать их не менее трех раз в неделю.

Они гуляли уже около часа, когда Фёдор Александрович обратил внимание на весьма необычного пса. Вообще-то пес был самый обычный и ни чем особым не выделялся, если бы не его выдающееся ухо. Если одно их них было самого что ни есть собачьего типа, то другое….  Другое не просто отдаленно напоминало…, нет, оно вовсе даже не напоминало, а было человечьим и даже с родинкой. На нем полностью отсутствовал волосяной покров, оно было голое и кокетливо, с вызовом, торчало из ординарной песьей головы.

- Уж не помолиться ли? - Подумал Фёдор Александрович, член КПСС до 1991 года. – Нет, не буду, - принял он решение.

Таймыр тоже заметил его. Как это было принято у него, слегка наклонил голову, посмотрел в сторону кобелька и бросился в его сторону. Не добежав несколько собачьих прыжков, остановился и начал его разглядывать.

Кобелёк улегся на спину, вздернул лапы вверх, приглашая Таймыра к легкому дружескому общению. Таймыр подошел, потрогал лапой по животу кобелька, слегка потрогал его необычное ухо. Кобелек взвизгнул, и Таймыр отпрянул. Снова подошел и осторожно  лизнул замечательное ухо.

Судя по-всему, эта процедура кобельку понравилась и, ещё немного повалявшись, он вскочил. 

Обычно такие знакомства продолжались небольшими потасовками, а в этот раз новые знакомые встали рядом, терлись шеями и что-то поочередно рычали друг другу. Даже не рычали, а урчали.

Затем оба весьма степенно подошли к Фёдору Александровичу. Таймыр что-то проурчал, и кобелек потерся о штаны Фёдора Александровича. Фёдор Александрович с опаской, но все-таки погладил кобелька по голове, потрепал шею, прошелся по холке, но когда он попытался потрогать ухо, кобелек отпрянул.

Затем они вместе прогулялись ещё минут тридцать, не выпуская из виду Фёдора Александровича. За всё это время Таймыр даже не пытался взять в зубы какую-нибудь палочку или пластмассовую бутылку для игры. А далее кобелек развернулся и побежал в направлении, известном только ему.



Глава 60. Таймыр

Сегодня с утра я был какой-то вздрюченный, и мне очень хотелось в лес, как будто я чего-то ждал.  Вообще-то, мне всегда хочется в лес даже когда Фёдор Александрович брызгает на меня какую-то гадость. Терпеть её не могу. Эта гадость от клещей. Наверно, полезно. Зря он меня мучить не будет. Но воняет ужасно. Однажды было настолько невыносимо, что мне пришлось найти небольшую кучу дерьма, вывалиться в ней, чтобы хотя бы таким образом отбить этот противный запах. Когда возвращались, то от меня так замечательно пахло, что Фёдор Александрович всю поездку до реки, где он смог меня отмыть от фекалий, сидел, зажав нос.

Вошли в лес. И ничего. Прогулка, как обычно. Бегаю, никого не трогаю. Если кто-то появляется, кому кажется, что я способен нанести ему ущерб, Фёдор Александрович тут же орет во всё горло: «Ко мне»! И я, во избежание недоразумений, сразу пристраиваюсь слева от него, как учили, делая вид, что я очень ученая и послушная собака. Этот опыт я приобрел во время неоднократных моих прогулок с ним  и следую ему почти всегда. Бывают, конечно, отклонения, но они не носят криминального характера. Так, баловство. Ну, например, палку пытаюсь у лыжников иногда отнять. Очень мне нравятся эти палки. Палки я, вообще люблю. Но лыжники это не всегда понимают. И тут я перестаю уважать Фёдора Александровича, а начинаю бояться, потому что получаю от него пидюзлей.
Неожиданно, вот он, тот объект, которого ждала моя трепетная душа (фу! Какая вычурная сентиментальность). Обыкновенная собака. Но меня отчаянно тянет к нему. Обычный  пёс. Порода? Дворянин, как сказал Владимир Матвеевич, некогда мой сын. Но тянет к нему.
Подбежал. Как принято по собачьему этикету (это касается только воспитанных и вежливых собак, в отличие от тех, которые сразу в глотку вгрызаются), приостановился в трех прыжках от него. Он развалился, поднял лапы и продемонстрировал свои мирные намерения.

- Знаем мы вас, дворян.

Я осторожно приблизился, поосязал его лапами. Агрессии нет. Он готов к мирным переговорам. Очень меня удивило одно его ухо. Я его потрогал, он весь напрягся, взвизгнул, и я отпрянул, поняв, что ему больно. Чтобы облегчить его страдание я полизал это ухо и он успокоился. Странное какое-то ухо. Без шерсти, то есть лысое, как у Фёдора Александровича. И по форме такое же, но ещё и с родинкой. Вот чудит Природа-мать.

Попытался с ним говорить. Он не понимает. Все думают, что собаки между собой разговаривают на каком-то собачьем языке. Отнюдь. Собачьего эсперанто не существует. Все зависит от места пребывания. И даже свои диалекты присутствуют. Я понадеялся, что он тоже когда-то был человеком и, может быть, где-нибудь учился. На всякий случай спросил по-французски: как его звать, и не промахнулся.

- Крифко, - ответил незнакомец, - Крифко Крабец.

В моем мозгу всплыло какое-то напоминание, но, тут же, растворилось.

- Оказывается французский он сечет, -  по-современному подумал я. – Откуда взяться такой образованности у этой голытьбы?

Но не будем спешить с выводами. Правда, его французский не чета моему, но понять может быть, смогу.

Разговорились. Но это громко сказано. Говорил, в основном, я, а он как-то загадочно улыбался и всё время старался уйти от ответов. Единственно, что я понял, что он был сербом и имел какое-то отношение к началу первой мировой войны 1914 года. Был он в то время очень молод, попал в тюрьму и там умер с голода.

Но паренек был очень жизнерадостный. Он радовался тому, что снова увидел белый свет и потому всех любил.

Мы ещё несколько раз встречались с ним, а потом он неожиданно исчез.