Продюсер Роберт Вилорович

                Всем людям, пострадавшим
 от продюсеров посвящается.
Всем продюсерам, сумевшим
скрыться от пострадавших, тоже.
 


 «Давать людям подержать мечту за сиськи» - было жизненным принципом Роберта Вилоровича. 
Ему было около пятидесяти, в своем синем шелковом халате он был похож на порочного сенатора и немного на звездочета без колпака, посещал солярий, делал в дорогом салоне французский маникюр, гордо носил седину на висках, изящно жестикулировал тонкими пальцами, на одном из которых сиял крупный голубой топаз,  публично презирал швейцарские часы, вскользь намекал на родство с португальской королевской  фамилией и лениво-таинственно улыбался, давая понять собеседнику, что некоторые сакральные знания человеческой души доступны только ему. Таким он представал перед людьми, которые мало его знали.
   Костик же знал его несколько иным. Роберта Вилоровича по паспорту звали Андреем Сергеевичем; маникюр ему бесплатно делала на дому глупая беженка из Карабаха с волосатыми руками, которую он иногда пользовал по женской части, обещая представить  маме, которая, на самом деле,  давно умерла;  седину, кстати, подсветляла та же девушка;  топаз был искусственным; швейцарские часы были слишком дороги;  вместо холодной королевской крови в его жилах текла горячая кровь кубанских крестьян, а отчество было придумано для создания образа отца – патриота, служившего при Советах по дипломатической части.  Вилор расшифровывалось – Владимир Ильич Ленин и Октябрьская Революция. Ну, а сам Костик был племянником Андрея Сергеевича.
    Свой «творческий» путь в столице Роберт Вилорович начал кооператором на одном рынке.  Он производил куртки – варёнки на «молнии» руками адыгейских девушек и продавал их уже своими руками зарождающемуся классу металлистов, они тогда носили лосины и кирзовые сапоги, а «косухи» из кожи снились им в редких радужных снах.
    Крепкий парень, собирая дань с рыночных торговцев, однажды не взял ее с Роберта, потому что тот пообещал вылечить ему фурункулез.  Парень, действительно, пошел на поправку, и его стали замечать девушки.
    Дальше был проект с выпечкой, который пролоббировал излечившийся. Роберт открыл точку, где делал чебуреки и пончики посредством братьев тех девушек, что недавно шили ему варёнки, самых младших сыновей в семьях. Потом - маленькое кафе с пластиковыми столиками. 
   Если бы не экономия на масле, его продюсерская карьера могла и не состояться.
   Смотрящий по району однажды зашел в его заведение со своей девушкой, она попросила пончиков. После пончиков и польского сливочного ликера она громко исполнила песню Дженис Джоплин «Мерседес-Бенс», и Роберт робко выразил свой восторг, отметив, что ей место на эстраде, обозначил музыкальными терминами своё знание темы и упомянул о мифических связях в шоу-бизнесе. Но, попев еще немного, девушка вдруг стала обильно тошнить на стол и на своего спутника.
  Когда трое мастеров спорта завели его за гаражи, он описался.
  Скорее всего, жизнь его не прервалась благодаря пришедшей в себя девушке. Ее задела высокая оценка ее вокальных данных. Короче, смотрящий его помиловал, вставил утраченные в гаражном инциденте зубы за свой счет и наказал при помощи связей сделать ее «звездой».
   Роберт, бесспорно, обладал даром убеждения и природным обаянием.  А книги по психологии, этикету и истории искусств, сделали его настоящим аристократом. На пожилых леди он оттачивал свое мастерство, они падали к его ногам, потрясая тяжелыми фамильными серьгами  в морщинистых ушах.  Одна из них познакомила его с поэтом-песенником, который писал однажды для Эдуарда Хиля. Так он обзавелся нужными знакомствами.
   Девушке смотрящего не суждено было стать «звездой», ее друг был убит при разделе района и показан в передаче «Дорожный патруль» по пояс голым, с подключичной звездой на худом теле, звериным оскалом и дырой во лбу. Вскоре полегла и вся его гвардия.  А Роберт благополучно оприходовал выделенные на «проект» толстые зеленые пачки.  Костик, приехав из аграрной краснодарской станицы, стал при нем лакеем, шофером, охранником, объектом насмешек и воспитанником хороших манер.
    Роберт увлекся кокаином, шейными платками и продюсированием  региональных бой-бэндов. Бои из бэндов жаждали красивой жизни, не желая возвращаться к токарным станкам на провинциальные  заводы, редко писали письма мамам и армейским друзьям, и позволяли Роберту делать все возможное со своими частями тел.  Но, попользовав в коротких турне по городам Золотого кольца, максимум  через три месяца, он отправлял их «на доработку» в родные сёла, с тем, чтоб не увидеть никогда.
   В редкие дни беспродюсерского одиночества он жаловался Костику с французским прононсом: «Мерд, эти кошён так меня достали, я, видит Бог, делал для них все, что было в моих силах, и даже больше. Бездари! Устриц – вилками, ****ь!!! Ты представь, малыш!  Я с ними поперся к самому Лёвику, а эти дегенераты!.. А, к черту их! Иди же ко мне!». Но Костик никогда не подходил, он знал, что может случиться с подошедшим в такую минуту. Дядя печалился немного, но не настаивал. Это ведь может походить на инцест, а с кубанскими корнями за такое можно стать персоной-нон-грата во всем Южном Федеральном округе, особенно на Северном Кавказе.
   Прожив пару лет в блаженном сибаритстве, он, вынюхивая очередную дорогу с демо-версии очередного молодого дарования, понял, что настоящие горизонты вот-вот откроются.
   Судьба подставила ему своё самое интимное место.  Позвонил один композитор - мастадонт,  который в свои 80, воспринимал все вокруг нежным разумом семилетнего ребенка, верил в людей и считал Роберта исключительно порядочным юношей. Он предложил поговорить с ребятами, в которых есть «искра Божья» и, которые «далеко пойдут», если «не будут далеки от своего предназначения», которое есть Музыка (с большой буквы).
  - Старый мудак, - сказал Роберт, положив трубку, но задумался. Композитор размыто говорил о возможностях выступлений на серьезных площадках и о связях папы одного из музыкантов.
   Через два дня позвонили «ребята».  Они оказались готтами с поддержкой силовых структур, и Роберт в порыве кокаинового энтузиазма взялся за проект, внадежде не сильно напрягаясь, выйти на хорошую хибару в Сербии или Уругвае. Бабло было нешуточное.  Карабахская беженка была изгнана.
    Он нашел неплохую репетиционную базу, где работали люди, способные «вытянуть» из любых имбецилов  рок-звезд, и процесс завертелся.  Старые методы он старался не применять к новым подопечным и в поисках отроков шарился по гей-клубам. А  Костик неизменно подавал уставшему барину кофе в постель.
    Дальнейшие события на протяжении трёх месяцев, из-за  их рутинности мы можем опустить.
    Первый концерт должен был состояться в очень престижном клубе. Расслаблено-мобилизованный Роберт был уверен в успехе.  «Ребята»  волновались, и он решил снять напряжение непроверенным препаратом.
    На сцену солист выйти не успел, его обильно рвало, температурило и ***чило не по-детски и даже не по-готтски.  «Скорая» опоздала. 
    Папа отрока приехал через 15 минут после констатации смерти.
    Кокосные дали отпустили Роберта сразу после первых симптомов паренька. Он пытался покинуть заведение через туалетное окно, но снаружи были папины подчиненные – затолкали обратно в туалет, еще один вышел из кабинки.
    Папа, постояв над сыновьим телом, распорядился об отправке продюсера с помощником в загородный домик.
    На выходе с «черной лестницы»  Роберт в растрепанном шейном платке сдавленно плакал,  прикрывая темно-синее лицо, и что-то объяснял и сулил молчаливым парням в черных галстуках, опускался на колени и вспоминал португальскую маму. Парни настойчиво молчали.  Следом вели Костика, он был более сдержан. 
    Говорят, силовики закатали продюсера в бетон.  Ну и хер с ним, он нам остался должен за мастеринг полтора штукаря, сука!
    Костика только жалко, хороший был пацан…