Конец черной зимы

Рита хорошо помнит ту бесконечную черную зиму. Именно черную. И не только потому, что у неба закончился настоящий снег – сухой, искрящийся, весело похрустывающий под ногами. Прошло всего полгода со дня смерти мужа, и боль, хоть и не была такой непосильной, однако часто перехватывала горло стальным обручем и сердце замирало в груди раненой птицей, отказываясь верить в то, что надо жить дальше. Рыдала, стонала без слез, закусив уголок подушки. Терпела. Пила то водку, то настойку пустырника. Иногда помогало. Плыла по течению, словно кораблик, когда-то заведенный чьей-то заботливой рукой с помощью маленького ключика...
Старалась отвлечься чтением. Ходила к подругам на чай. Ну и конечно же главной отдушиной была работа. Пусть нелюбимая, рутинная, восьмичасово-обязательная, но каждодневная и с людьми. Это и спасало. Не будь этой самой работы, даже трудно представить, во что превратились бы эти резиновые, туманно-слякотные, штампованные будни.
Каждое утро, выскользнув из одинокой постели, Рита неспешно шла к зеркалу – слегка окультурить фасад, как она называла наведение легкого марафета, и садилась к окну пить крепкий кофе, сваренный с красным перцем. Так любил муж, и по какой-то невнятной причине, а скорее просто по инерции, Рита оставила в живых эту никому теперь не нужную традицию, хотя предпочла бы после сна большую чашку подслащенного ванильного капуччино.
Первый этаж – нелюбимый в прошлом из-за оглушающего рева тинэйджерских мотоциклов и круглосуточного старушечьего бдения на скамейке под окном, превратился в маленькую радость. Когда было время, а времени теперь было предостаточно, можно было подолгу глядеть на улицу. Безо всякой цели, без эмоций и размышлений. Просто перехватывать одним глазом неброские штрихи чужой жизни в ее самых безликих и нехитрых проявлениях. Что-то сродни свободному созерцанию. И часто, прижавшись лбом к холодному стеклу на целый час или два, Рита впадала в оцепенение. Когда нет никаких желаний, стремлений, но и не мучают воспоминания и сожаления. Нельзя сказать, что ею овладевало равнодушие. Но Рита и сама не смогла бы подобрать нужных слов к описанию своего состояния. Некое раздвоение, отрешение самой себя и всего, что можно именовать чувствами и ощущениями.
Однажды, стоя как обычно с дымящейся чашкой у окна, она заметила спешащего по двору странного незнакомца, и вдруг осознала, что видит его каждое утро, по крайней мере, несколько недель уж точно, но только сейчас обратила на него внимание. -Вот это да... - грустно улыбнулась про себя Рита. Как же мы все-таки заражены суетой, погружены в себя, отсечены от мира невидимой стеной внутренней неустроенности и апатии...
Слегка рыжеватый, явно не страдающий лишним весом, слегка потрепанный жизнью и всегда одинокий. Куда он спешит с самого раннего утра? К кому? Зачем? Рита поймала себя на мысли, что ей интересно узнать об этом. Нелепость! Абсолютно ненужное, лишнее, не дающее пищи ни уму, ни сердцу знание... Но желание, возникнув единожды, уже не покидало ее.
Она теперь ждала утра. Просыпаться стало чуть-чуть радостней. Рита выбросила пустой пакет из под арабики, купила любимый ванильный капуччино, и, наполнив чашку до краев ароматно-пенистым изобретением двадцатого века, припадала к окну.
Так прошел месяц. И каждый день, даже в выходные, что было особенно удивительно и необъяснимо, незнакомец все также спешил по улице в сторону старого парка, что раскинулся за квартал от Ритиного дома. Но не кинешься же к нему с расспросами, как да что. Она ведь не сумасшедшая – приставать на улице. И как поступить в такой безвыходной ситуации?..
Решение пришло само собой. Он вдруг перестал появляться во дворе. Пропал, растворился в воздухе, словно и не было никогда наяву.
Напрасно Рита дежурила у окошка, присев с чашкой на подоконник. Она даже снова купила кофе - арабику и стала заваривать его по-прежнему с красным перцем, надеясь, а вдруг он появится снова, если расставить слайды дней в прежнем порядке, вернуть время назад, намотать оторванную нить черной зимы назад на клубок вечности...
Так прошли две самые длинные недели до снежного дня. В то утро Рита, проснувшись, даже зажмурилась на мгновение от ослепительно-белого света, затопившего комнату. В окно ломилось веселое желтое солнце, небо поднялось высоко-высоко, щедро расплескав синюю акварель до самого горизонта. А на земле, впрочем, не только на земле, но и на крышах, горбатых скамейках, бетонных пасочках спящих клумб лежал снег. И какой снег! Такого она не видела с самого с детства: глубокий, с едва уловимой примесью ускользающей голубизны, легкий, играющий в радугу с солнцем каждой прекрасной, колкой снежинкой!
Стоя у окна, Рита так залюбовалась на снежную сказку, что позабыла про дежурный утренний кофе. Душа ее наполнилась невыразимой радостью и впервые за многие месяцы в висках застучал слабый пульс новых надежд. Сердце тихо ликовало, мягкой губкой впитывая в себя нежданную прелесть света и белизны...
И тут Рита увидела его, - старого знакомого незнакомца, с трудом ковыляющего по мягкому покрывалу зимы с понуренной головой. - Он вернулся, вернулся! - встрепенулась Рита и чуть было не вскрикнула от радости, но тут заметила, как сильно он хромает, едва волочит ноги. На снегу позади него тянулась неровная цепочка алых следов...
- Что-то случилось! Рита метнулась на крыльцо. Остановилась. Незнакомец тоже остановился и, подняв голову, подозрительно глянул на странную женщину, которая ни с того ни сего оказалась в сугробе в шлепанцах и коротком халатике. Боже! Сколько боли и немой тоски поселилось в этих бархатных карих глазах...
- Бедняжечка! Маленький! Кто же тебя так? За что!? - причитала Рита. Она осторожно приблизилась к раненому и бережно взяла его на руки. А он и не думал сопротивляться. Только поскуливал жалобно, дрожал от холода и в знак признательности робко пытался вилять хвостиком...
В нос с самого порога ударил едкий запах горелого кофе. - Вот черт! - в сердцах произнесла Рита. - Снова придется возиться с плитой... Ну ничего, ерунда, нам этот кофе больше не понадобится, правда? Мы вот сейчас нагреем молока, нарежем колбаски. В такой сказочный день разве можно расстраиваться по пустякам?!
Она постелила у стола свой любимый английский плед, закутала в него собаку и, улыбнувшись какой-то загадочной доброй улыбкой, смахнула со щеки набежавшую слезу. Но это была светлая слеза, слеза воскресающей нежности. Ведь затянувшаяся черная зима подходила к концу...