Предпочтения

     - Tебе здесь будет хорошо, отец, - голос прозвучал неуверенно от того ли, что  не работал лифт и пришлось подниматься на пятый этаж, или же от неопрятного вида старой двери.
     Дочь достала ключи, легким поворотом руки открыла дверь и вошла в чужую квартиру так стремительно будто ее здесь ждали.
     Опустив голову, он стоял возле порога, рассматривая сломанный паркет прихожей.
     - Проходи, проходи, отец, вот тут ты будешь жить, - сказала она уже уверенней.
     Он осторожно переступил порог, все еще не поднимая головы, прошел через прихожую в комнату, открыл стеклянные двери и вышел на балкон. Облокотившись о перила, стал  всматриваться в огромную пустоту широкой улицы, разделяющей его с густонаселенным жилым массивом. Он улыбался, наверно, бессмысленно, так как за спиной раздался голос дочери:
     - Соскучился по своей улице? Все получилось просто замечательно! Ты ведь этого хотел, верно?
     Было слышно, как из крана на кухне с шумом льется вода. Дочь хозяйничала в квартире своей школьной подруги, переехавшей в Америку. Теперь он будет жить именно здесь. Так решила  дочь. Он никогда не спорил со своими детьми, даже когда те были маленькими. И всегда им уступал. Ему было проще уступить, чем спорить, ссориться и становиться врагами.
     - Я заказала пиццу. Сейчас ее принесут. Ты любишь пиццу?
     Он промолчал, боясь услышать фальшь в собственном голосе. Свою младшую дочь он не видел последние восемь лет. Она так сильно изменилась, как вышла замуж, что теперь лишь  отдаленно напоминала нежную хрупкую девочку.
    - Пиццу? Здесь готовят пиццу?
    - Конечно! У сеньора Пиццетти.
    - Итальянец?
    - Да, папа, итальянец по прозвищу Пиццетти. Имени его не знаю. Он открыл собственную пиццерию совсем рядом, за нашим домом.
    Ему показалось или дочь снова произнесла последнюю фразу неуверенно, будто оговорилась? Ведь этот дом уже не принадлежал им и был продан.
    Мог ли он предположить когда-нибудь такое?
    Когда родился старший сын, он страшно гордился тем, что родился мальчик.
Его сын! Его любовь, надежда и опора в старости. Что может быть желаннее?
Потом родились две дочери и он снова был горд и счастлив: это были его дети, его кровиночка. Он построил двухэтажный каменный дом и посадил фруктовый сад, чтобы детям жилось легко и радостно. Он любил тяжелую работу каменотеса за то, что она позволила ему построить такой красивый дом.
    - Вот здесь мы повесим портрет мамы,- дочь пыталась угадать истинную причину приезда отца. Она хорошо помнила день, когда машина скорой помощи с включенной сиреной мчалась до дежурной больницы, огорченные лица врачей, не сумевших помочь матери, и потом – долгую  непривычную тишину дома.
   Отец с матерью никогда не воспитывали детей  упреками, критикой или грубостью. Они и поженились, наверно, для того, чтобы служить примером добрых доверительных отношений в семье.
    - Портрет  мамы? Да, конечно же.
    Он улыбнулся впервые за последние три дня, после приезда из Польши, где жил у сына в пригороде Варшавы.
    - Так ты говоришь, что пиццерия находится за нашим домом?
    - Да.
    - А кто живет в нашем доме? Что за люди? Ты с ними знакома?
    Дочь растерянно посмотрела на отца, будто ее застали в момент кражи, но тут раздался резкий звонок в дверь. Пиццу принесли!
    Она торопливо поспешила к двери, впустила незнакомца, расплатилась за доставку пиццы и потом еще долго нарезала ее, заваривала кофе, расставляла тарелки. Она оттягивала предстоящий разговор о доме. Отцу совершенно не хотелось есть, но, чтобы не обидеть дочь, он попробовал кусочек острокислого теста от сеньора Пиццетти и очень вежливо соврал:
   - Молодец, этот Пиццетти. Я и не знал, что в Ереване готовят такую вкусную пиццу.
   - У нас теперь не только готовят пиццу. Обезьяньи мозги, лапка попугая, омары, креветки... Мы живем как европейцы.
Дочь, конечно же, шутила.
   - И, по-твоему, это хорошо?
   - Что, отец?
   - Жить как европейцы.
   - Конечно, хорошо. Ты заметил сколько в городе иномарок?
   - Да, заметил.
   - А сколько кафе, ресторанов? Ты видел Северный проспект? А новые гостиницы и жилые дома?
   - Еще не успел, но обязательно посмотрю.
   Ему расхотелось есть пиццу без моцареллы, оливок и розмарина, ту пиццу, которую однажды  посчастливилось попробовать возле Колизея в Риме.
   С каким удовольствием он съел бы сейчас яичницу с помидорами! Ведь он так и не смог отвыкнуть от традиционно армянской еды. Как же  он  соскучился по лавашу с сыром и свежей зеленью!
    Он так тосковал по былым предпочтениям!
    И разве не за ними он вернулся в Ереван?
    В окрестностях Варшавы ему жилось спокойно, комфортно, но и это обстоятельство не удержало, не остановило, как и осторожное предупреждение сына:’’ Боюсь тебя ждут разочарования, отец. Наш дом продан, город в котором ты родился совсем другой, чужой. Неужели тебе так плохо с нами?’’
    Ереван стал чужим? Как странно было слышать такое.
    - Я вернусь, только увижу нашу улицу и вернусь, - ответил тогда он сыну.
    И вот теперь он здесь, на своей улице.
    - Я, пожалуй, пройдусь немного, а ты хозяйничай, хозяйничай. Погода сегодня замечательная! В Ереване так много солнца! – он торопился на свою улицу, которую не видел восемь лет. Дочь с облегчением вздохнула: ей не придется говорить о доме, вспоминать прошлое.
   - Возьми мобильник, отец.
   - Зачем он мне? Я немного погуляю, и все. Зачем мне телефон?
   - Нет, все же возьми. Сейчас мобильники, что носовые платки.  Их нужно держать при себе.
   - Да? Ну, хорошо, хорошо. А что это за кульки возле двери?
   - Это мусор.
   - А почему в маленьких кулечках? Здесь нет ведра?
   - Сейчас мусор собирают в кульки.
   - Ну да ладно, давай кульки. По дороге выброшу.
Он легко спустился с пятого этажа, оставил кульки в грязных мусорных баках, завернул направо и медленно пошел в сторону своего дома.
   Он шел по улице, которую знал с самого рождения, шел с ощущением страха, какой-то необъяснимой тревоги. Вдруг его не узнают? Не остановят, как в былые времена, и не скажут:’’ Здравствуй, Арто джан! Как живешь? Как дела? Дети здоровы?’’
    Нет, такое просто невозможно. На этой улице все друг друга знают. Он мог с закрытыми глазами пройтись по ней и рассказать, какой она была старомодной в пору его детства: вымощенной булыжниками, с шумными фаэтонами и маленькими одноэтажными домами. Его мать, Аракся, продавала здесь на углу цветы. Отца своего он помнил только по фотографиям и рассказам бабушки о страшных временах, когда люди вдруг исчезали навсегда. Он хорошо учился в школе и мог бы продолжить учебу, но стал каменотесом. Ведь он  жил в стране камней и любил  ее вместе с туфом, мрамором, базальтом. Он мог бы рассказать, как менялась  улица вместе с камнем, какой из оттенков туфа становился предпочтительнее -розовый, желтый, черный?
    Чем ближе он подходил к своему дому, тем удивительнее становилось, что никто с ним так и не поздоровался. Будто он попал в страну молчаливых камней. Он успел отметить, что дома старой улицы остались прежними, измeнились лишь нижние этажи зданий, арендованные под магазины, аптеку, баню, биллиардную. Его улица жила новыми предпочтениями! Огромные рекламные щиты, странные вывески на непонятном английском языке. Возле своего дома он наконец остановился. Две дорогие иномарки стояли во дворе. Дом совсем не изменился, и это первое впечатление после долгой разлуки его очень обрадовало. Ведь он строил его сам, строил на долгие годы. За домом, в саду играли дети. Их было четверо. Малыши бегали по садовым дорожкам, забегали в дом, поднимались на широкую веранду. Детские звонкие  голоса раздавались совсем рядом. Как жаль, что это были не его внуки!
    Теперь, в старости, более всего ему хотелось жить в собственном доме со своими внуками. Вот здесь, в родном городе, на своей улице.
    Он стоял так больше часа, будто прирос к своей земле корнями собственного рода - четыре поколения ереванцев. Да, именно в этом городе у него были  дом, семья, друзья, его камни.
    Из дома вышли две женщины с большим подносом накрытым полотенцем. Они направились к  соседним домам. Был воскресный день, и он подумал, что новые хозяйки  дома пошли к соседям пить кофе. В Ереване соседи очень дружны и относятся друг к другу по- родственному.
     Девочка лет семи выбежала за ними и подошла к нему, застенчиво протягивая сверток. Она что-то сказала, он не расслышал и хотел переспросить, но девочка убежала в дом. Его приняли за нищего?
    Он осторожно развернул теплую фольгу и увидел большие куски отварного мяса, завернутые в лаваш. Что-то понятное и близкое показалось в подношении маленькой девочки.   
    Неужели это был матах? Жертвоприношение барашка по случаю выздоровления или когда кого-то миновала опасность - обычай, известный любому армянину.
    Он отломил кусочек мяса, бережно завернул в лаваш и стал медленно есть.
    Как давно он не ел ничего прекраснее!
    -Благословен сегодняшний день, - услышал он рядом.
    -Благословен - ответил он, протягивая куски мяса в лаваше.
    И он почувствовал нежное дыхание старого доброго Еревана будто снова услышал:
’’ Здравствуй, Арто джан! Как живешь? Как дела? Дети здоровы?’’