Островок надежды

    На городском автовокзале было шумно и суетно.
    Желтые автобусы, отяжелевшие от множества сумок, собирались отъезжать строго по расписанию, и водители нервно сигналили пассажирам – в путь!
Аршак стоял возле зеленой ели в полной растерянности. Впервые за два года армейской службы он, демобилизовавшись еще вчера, не знал что же ему делать. Позади остались строгие казарменные порядки, привычный распорядок дня, приграничные посты и тихая тоска по родному дому.
    Старый дом у оврага был домом  бабушки Евгинэ. Сколько помнил себя, всегда рядом с ней, с бабушкиным фартуком, в кармане которого были припасены для него конфеты и изюм. Бабушка никогда не сидела без дела. Ее сухонькие руки с самого рассвета прикасались к дому, хлеву, огороду, и не было такого дела с которым она бы не справилась. Бабушка была настоящей мастерицей по вышивке гладью. Только у них  расшивались полотенца и наволочки нежным шелком. Даже в темные дни войны, когда совсем рядом разрывались снаряды, бабушка не пряталась. Она по-прежнему находила себе работу.
    Однажды он спросил :
    - Почему в домах горят свечи?
    - Чтобы появилась надежда,- ответила бабушка.- Если все уйдут с этой земли, вместе с ними уйдет и надежда. В темноте жить нельзя.
    - Отец с матерью тоже ушли за светом?
    - Да, внучек. За светом. Они были неразлучны с самого детства. И за светом ушли вместе...
    Пронизанный золотистыми лучами свет лился откуда-то с неба словно водопад с огромной высоты. Оживленный разноречивый говор, радостный смех, спокойные лица людей вызывали сомнение – а была ли война? Ни разрушенных домов, ни сожженных деревьев. Только горькая память времени.
    Аршак посмотрел на часы. Проснувшийся день тормошил ленивых торговцев, неторопливо раскладывающих товар.  Прилавки заполнялись сладостями, газированной водой, фруктами. Рядом с вагончиком выставлялись сувениры, одежда, парфюмерия. Интересно, подумал он, что теперь делает бабушка?
   Он прошел вдоль желто-красных яблок, винограда, груш и остановился возле сувениров.
   Продавщица - пухленькая обесцвеченная блондинка - раскладывала бижутерию.
   - На побывку, солдат, или насовсем?
   - Насовсем.
   - Отслужил, значит. Невеста ждет?-она улыбнулась яркой перламутровой помадой.
   - Да нет. У меня только бабушка.
   - Так ты...- хотела сказать хозяйка магазина, но только вздохнула и замолчала. Вот где война обозначилась вновь, вот ведь как вернулась в словах недосказанных.
    Аршак выбрал теплые руковицы с вышитыми снежинками, расплатился и вышел. Он пересчитал оставшиеся деньги, понял, что на частную машину не хватит, а только на автобус, который отправлялся в нужном направлении всего два раза в неделю. Ну и ладно, подумал Аршак, доберусь на попутных.
    Он прошелся по городу - куда торопиться!- сел на городской автобус и доехал до основной автотрассы. Мимо него проносились огромные фуры, разноцветные иномарки, и очень скоро он услышал:
    - Садись, солдат, подвезу до развилки.
    Водитель фуры приветливо улыбнулся, открывая дверцу машины.
    - Домой едешь?
    Аршак, кивнув головой, вмиг оказался на кожаном сиденье кабинки. Запах бензина в вперемешку с крепким табаком согревал, проникая под самую гимнастерку. За вспотевшим окном мелькали черепичные крыши домов, пожелтевшие сады и розовые поросята, резвящиеся возле дождевых луж.
    - Отец с матерью заждались, наверное?
   Добрые глаза карабахца прикоснулись лишь на миг, говоря ему – едем домой, домой едем!
   - Тяжело сына ждать из армии. По себе знаю. Зовут-то тебя как, сынок?
   - Аршак.
   - А меня Степан.
   - Ты из какой деревни? Может, отца твоего знаю? Водитель неотрывно смотрел вдаль убегающего шоссе.
   - Нет у меня родителей. Погибли на войне.
   - Ах, .. вот значит как.
   Машину вдруг резко стало уводить в сторону прямо на повороте, будто вернулась осень девяносто первого, когда бомбили эту же автотрассу, а он тогда летел на всей скорости домой – так страшно было за детей и жену.
   - Да... И меня война  сиротой сделала. Сына своего потерял. С тех самых пор, как увижу солдата, поверишь, сердце на части разрывается. Так мне тяжело.
Тебя увидел, обрадовался. Мне и осталось только память свою тешить.
Затянувшись табаком, водитель крепко держал руль сильными мозолистыми руками, почерневшими от тяжелой работы.
   - На той проклятой войне мальчик мой, Гурген, попал в засаду к азерам. Передали мне через своих, что мол выкуп хотят звери. Большие деньги. Ну, а тогда какие деньги! Война кругом. Смерть, что тебе сваха наглая – расхаживает, выбирает лучших. Деньги я просил у всех, даже у тех кого не уважал. Ходил, клянчил, унижался, лишь бы сынка своего спасти. Собрали только половину, дом продали, добавили украшения, какие были, и все это отдали посредникам. До последнего верил, что сыночка увижу. Земли под ногами не чувствовал. Думал рассудок потеряю.  А оказалось сына потерял. Вернуть-то вернули, только мертвого. Вот такая история. Ты извини, что я все о себе. А что твои родители? С ними-то, что случилось?
    - Под бомбежку попали.
    - Вместе воевали?
    - Вместе. Вместе ушли за светом. Так говорила бабушка.
    - За светом? Верно говорила твоя бабушка. Значит и мой Гурген тоже ушел за светом.
    Водитель Степан замолчал и не сказал больше ни слова до самой развилки.
Открылось ли ему то новое, чего он не знал и знать не мог, или чья-то светлая тень прикоснулась?
    У развилки машина остановилась.
    - Здесь за поворотом родник есть. Давай перекусим, ты ведь проголодался наверное.    Давай по чуть-чуть.
    Степан вытащил из сумки литровую бутыль с тутовкой.
    - Сам делал,- с гордостью подчеркнул он,- полезная штука эта водка. По чуть-чуть полезно для здоровья.
    Они вышли из машины, прошли немного вглубь леса и остановились возле маленького родника. Родник был закрыт ежевичным кустом и только тихое журчанье будто пело: ’’Отыщи меня. Я здесь. Испробуй чистой холодной  воды.’’ Степан достал керамическую чашку, наполнил ее водой и протянул  Аршаку.
    - Пей, сынок. Родниковая вода придает силы. А тебе они нужны как никому. У тебя ведь целая жизнь впереди.
   Он постелил газету, вытащил хлеб, сыр, зелень. Стал разливать водку.
   Как бы хотелось иметь заботливого отца, подумал Аршак. Ему и раньше приходилось думать об этом - сначала, когда был совсем маленьким, потом подростком и вот теперь совсем уже взрослым. Ему так не хватало отцовской дружбы!
    -Давай выпьем за тех, кто ушел за светом, сынок. За твоих родителей, за моего сына. За всех ушедших. Светлая им память.
   Степан словно угадал его мысли.
   -Ты, сынок не грусти. Жизнь не всегда такая, какую бы  хотелось иметь. Люди мы простые. Что нам остается в нашей- то жизни? Ни денег, ни власти. Только добрые друзья. Вот и ты знай, что где-то есть простой шофер Степан. Мужская дружба – самая крепкая.
Они еще выпили по чуть-чуть за землю свою  израненную, потом вернулись к машине и распрощались крепким рукопожатием.

               
                ***
               
               

    Изабель шла привычной лесной тропинкой, усыпанной осенними листьями.
Она жила в лесу, как ей казалось, всегда. Жила вместе с белками, зайчиками, ежиками, кузнечиками. И если бы ее спросили: ’’Ты где родилась, Изабель?’’
Она бы не задумываясь ответила: ’’ Здесь, в горах, на луговых пастбищах, где пасутся коровы, овцы, козы.’’
    Она несла две тяжелые сумки с бидонами. В них молоко. Изабель встает рано и доит коров вместе с другими женщинами. Потом молоко собирают в огромные чаны. Часть молока продается, а часть идет на приготовление сыра и масла. Новую ферму построили высоко в горах. Место было выбрано не случайно. Вокруг  живописные луга, лес с целебными травами, родник в ущелье. А еще здесь не было войны. Значит земля не порченая. Так говорит дед Сероб. Деду все верят, ведь ему уже восемьдесят годков исполнилось и он знает наверняка, что в эти места враг не заходил и кочевников-чужеродцев здесь тоже не было. Святое место.
Изабель дошла до пасеки, оглянулась. Где это дедушка Сероб, подумала она. Неужели опять в город уехал на своей телеге?
    Она занесла сумки в шалаш, подошла к ульям, засмотрелась на жужжащих пчел. Сероб известный пасечник во всей округе. У него здесь лучший мед. И любит он всякие премудрости говорить. Например, что самый лучший день – это тот, который еще не наступил. Или что самый злейший враг - лень. У трудолюбивого человека и печаль улыбается.
    Поэтому Изабель трудится с самого детства. Она научилась хозяйничать в доме, работать в поле, печь хлеб, доить коров, ткать ковры. Поздней осенью, с наступлением холодов, вместе с Серобом спускаются с гор к реке. Возле самой реки стоит дом из красного кирпича. Ему, как и Серобу, много лет.
    Сначала это был дом деревянный. Его построил дед Сероба.
Отец Сероба перестроил основные стены под три комнаты. А уж после Сероб надстроил верхний этаж. Здесь у Изабель есть самодельный ковровый станок. Она сама придумывает рисунки для своих ковров. Зеленые горы, лес возле речки, белка на дереве сплетаются в узорах крашеной грубой пряжей, пока на дворе промерзает земля. А весной снова в горы.
И если бы спросили ее: ’’ Изабель, где находится земля твоих предков?’’ Она бы не задумываясь ответила: ’’ Здесь в горах, на луговых пастбищах, где пасутся коровы, овцы, козы.’’
    Изабель постояла немного возле пчел, потом обошла палатку и вышла на широкую поляну. В ста метрах от нее паслись кони. Она подбежала к одному из них, отвязала сбрую и повела его в сторону леса.
    Лес ждал ее. Исхоженные тропинки звали нежным шелестом опавшей листвы: “ Здравствуй, Изабель! Ну-ка, прокатись по лесу, да так, чтобы ветер тебя не догнал.’’
    Изабель, чувствуя себя полноправной хозяйкой леса, ловко вскочила на коня и понеслась впереди ветра. Ветер лишь громко рассмеялся вслед, разбросав вокруг ворох осенних листьев. Возле ручья конь остановился. Он хорошо знал весь маршрут Изабель – от поляны через лес к озеру. Озеро было совсем маленьким, и, если бы не кувшинки, плавающие по нему, никто бы его и не заметил. Изабель приходила сюда всякий раз, как только выдавался свободный день. Дед Сероб говорил, что у каждого человека есть на земле свой островок. И только на этом островке можно мечтать и говорить о своих желаниях. Тебя обязательно услышат. За озером начинались виноградники. Крестьянки с соседних сел собирали  виноград. Черные и белые кисти спелого винограда быстро наполняли плетеные корзины. Женщины пели печальные песни, реже подшучивали друг над другом, а иной раз могли и поспорить да с таким отчаянием, что становилось тревожно.
    - Эй, Изабель, поди сюда, - одна из женщин по имени Ханум помахала ей рукой.
    - Дедушка в город уехал?  Куда это он в такую рань на своей телеге собрался?
    Изабель улыбнулась. Откуда же ей знать? Наверное, молоко повез в город.
    - Возьми, поешь,- Ханум протянула тяжелую кисть сладкого винограда.
    Женщины смотрели на Изабель с нежностью.
    - Красивая ты у нас, доченька. Остался бы сынок жив, привела бы я тебя в свой дом невестой, - Флора потянулась за кувшином с водой, напилась родниковой воды, чтобы остудить жар в сердце, так ей было тяжело вспоминать о сыне. Уж сколько лет прошло, как война отступила, а сердце все одно горит у Флоры.
    - Сваты еще не приходили? Время твое подошло, Изабель. Я все смотрю как ты коня своего приручила к себе. Во какой послушный! Лихо ты со своим конем справляешься, – рассмеялась Нина. Она была задиристой и острой на язык.
    - Выходи замуж за богатого, - подхватила разговор Азиз, любившая поучать и давать советы.Да и нашумевшие истории женитьб могла рассказать так, будто приключились они на прошлой неделе.
    – За богатым будешь, что сыр в масле. И сыта и обута и детей своих удачно устрoишь. Разве я не права? – Азиз вопросительно посмотрела на женщин, ища у них поддержки.
    Флора развела руками. Откуда же ей знать? Ей бы сыночка вернули живым с той самой войны, она бы и горя не знала. И никакое богатство не нужно.
    Нина призадумалась. Она-то вышла замуж не по своей воле. Засватали ее первой из трех сестер в семью зажиточную, и все тогда ей завидовали. Только достаток в доме счастья не принес. Муж вскоре опостылел, свекровь свою она ненавидела, а детей драла за уши так, что приходилось порой разнимать. Виноградники были для нее настоящим спасением. Еще на рассвете, когда в доме все спали, она запирала за собой калитку и быстрым шагом направлялась в сторону пшеничного поля. За ним речка, потом склон горы и виноградники. Она готова была день и ночь работать, только бы не возвращаться домой.
    Изабель молчала, лишь изредка кивала головой. В своем тихом лесу у спокойного озера, покрытого нежными белыми кувшинками, Изабель казалась отважной девушкой. Здесь же, в шумной компании женщин, чувствовала себя, напротив, непривычно растерянной.
    - Да не слушай их, - Ханум с хитрецой посмотрела на женщин. - Или забыли как сами замуж выходили? Свое-то быстро забывается. Только чужое глаза колет.
    - Ты, Изабель, сердце свое больше слушай, а не людей.
Знаешь, доченька, судьба наша рядом с нами ходит. Каждому – своя доля.
И большой грех тому, кто на чужое позарится. Выпадет ему вместо счастья одна маeта. Вот и ты своего не упусти. Счастье долго стучаться не будет.


               
                ***               
               
    Долина Хачен – покрытая осенними цветами – переливалась звонким пением  птиц. Птицы были повсюду. На деревьях, кустах, крышах домов, возле часовен, старых хачкаров. Резвые воробушки и сердитые вороны лишь изредка вступали в общий хор. Голуби, высоко взлетая, шумно хлопали крыльями прямо перед длиноносым дятлом. Кукушка пыталась перекричать всех, но ее никто не слушал кроме дедушки Сероба. Он возвращался обратной дорогой с пустыми бидонами. Вот и еще один день остался позади.
    Дед Сероб остановил телегу возле могучего дуба. Ну-ка, послушаю эту чертовку, что  она мне сегодня прокукует? Ах, ты чертовка, ах,  бестия! И все-то ты знаешь.

                ***
    Внизу под утесом,  где река раздваивалась сквозь огромные камни, запела канарейка. Она перелетала с одного куста на другой, оборачиваясь и подпрыгивая, будто пританцовывала подружке стрекозе. Вслед за птичкой шел солдат ровным привычным шагом. Он шел по лесной дороге уже который час, но совсем не чувствовал усталости. А тут еще такая веселая птичка напросилась в проводницы! Хорошо-то как на воле, подумал он. Аршак хотел впоймать канарейку, но та ловко вывернулась и перепрыгнула на другой куст.
Как же он ее понимал! Разве может сравниться с чем-либо свободный полет даже такой маленькой птички? Аршак не стал пугать ее, а только весело помахал  рукой.
   Прощай, канарейка! Меня ждут дома.
   Быть может, когда-нибудь свидимся.

                ***
    В сумерках  виднелись кусты можжевельника и белые бутоны дикой розы.
Изабель, счастливая, возвращалась домой. Сегодня она с самого утра гуляла в лесу. Шелест луговых трав, шорох мягкой листвы, птичьи голоса казались ей такими родными!
 Она подвела коня к ручью, а сама подошла к обрыву. Здесь на самом краю обрыва цвела дикая роза. Роза хоть и была дикой, но до того красивой, что даже бледный месяц застенчиво опускал серебристую тень на ее вьющиеся лепестки.
    Рядом с кустом дикой розы Изабель услышала песнь соловья. Соловей пел песню своему цветку. Как хорошо быть дикой розой! У нее ничего нет, кроме края обрыва. Но как же ею восхищаются! Изабель остановилась, очарованная нежной мелодией.
    И если бы спросили ее: ’’ Изабель, где же прячется твоя судьба?’’
Она бы не задумываясь ответила: ’’ Здесь в горах, на луговых пастбищах, где пасутся коровы, овцы, козы.’’