Хавоку и мне посвящается...

Мы познакомились у кинотеатра. Я в тот вечер оказалась одна и пошла посмотреть фильм. До начала сеанса оставалось минут пятнадцать. Я вышла на крыльцо. Хотела прикурить, но не оказалось зажигалки. Вот так всегда, то несколько сразу, то ни одной. Оглянулась. Она стояла, смотрела на меня смеющимися глазами и протянула зажигалку. Я взяла.
Постояли. Покурили.
Она первая зашла в зал. Я взяла стакан колы и пошла искать свое место.
Фильм оказался хорошим. Только слишком громким.
Потом  я вызвала такси и начала закрывать дверь машины. Ее голос:
- Их не дождешься. Я с тобой, - и села, как будто так и надо.
В конце поездки мы уже знали имена и номера телефонов друг друга.
Ее звали Катя. Не Кристина, Афина и не Дездемона. Просто Катя. Вот так.


Она не звонила. Я тоже. Зачем? Значит, не было повода вспоминать тот далекий эпизод на крыльце. Ну и что такого необычного, что человек предложил тебе зажигалку? Было-забылось-прошло. А телефон сохранился сам. Не задумываясь. Просто остался в записной книжке. Остался там, но испарился из моей памяти. Как и тот эпизод. Не стоил он моего внимания. Как и ее.
============================

Через полгода, когда я сидела и перебирала в руках рассыпавшийся браслет из ракушек, а в памяти прошедшее время, позвонила она и попросила мой адрес.
Тогда я уже жила одна и каждый день выслушивала по телефону маму. Она каждый день говорила мне одно и то же. Что я до сих пор так и не научилась правильно варить борщ. Что я так и не научилась вовремя солить рис. Что я так и останусь без работы, если не начну искать ее. Что Вадим не сможет содержать меня всю жизнь. Ему когда-нибудь надоест мое ничегонеделание. Что я должна заправлять постель сразу же, как только проснусь.
С чего она это взяла, никак не пойму. Я не собираюсь каждый день питаться борщом и вареным соленым рисом. Я не останусь без работы. Просто я сейчас не хочу работать. Вадим не будет содержать меня всю жизнь. Во-первых, он и сейчас не занимается этим. Во-вторых, я не собираюсь жить с ним эту самую всю жизнь. И кто сказал, что постель должна быть застелена, как только я открыла глаза? Во-первых, я редко сплю на кровати. Во-вторых, я никогда не вскакиваю, только открыв глаза. Логично, что я не могу одновременно лежать в кровати и заправлять ее. Мысленно перебрав в голове эти мысли, я назвала ей адрес. Без эмоций, без удивления. Просто продиктовала.
Она перешагнула порог, принеся с собой лужи грязной воды. Такие же лужи образовывались везде, где она ступала. Я сказала ей, что не мешало бы снять обувь и, если она хочет, привести себя в порядок. Выдала ей сухое полотенце, халат и фен.
Через полчала она пила горячий черный кофе. И молчала.
- Мне негде сейчас жить. Это временно. Вот. Пришла к тебе. Мне не к кому идти. Оказалось неожиданно, что не к кому. Примешь?,- и издевательски и испытывающее усмехнулась.
" Это никак не входит в мои планы. Ты помешаешь мне" - подумала я.
- Конечно, живи. - Это я уже произнесла вслух.
.. Так и начались наши совместные дни.

Она изумительно готовила борщ и вовремя солила рис. Она рисовала какие-то непонятные черные круги с зелеными палками. Она спала на моей кровати ногами на подушке и вовремя заправляла кровать. У нее всегда убегал кофе и пригорала яичница. Я не могла смотреть без злости, а иногда без смеха, на эти ее кулинарные шедевры. Она совершенно не умела мыть полы. Разводила по паркету грязные лужи. Но она прекрасно пылесосила. Если у меня постоянно вываливалась из рук эта безобразная пластмассовая труба, а на ноги наезжал фырчащий, выдувающий из своих недр пыльный воздух, агрегат, то у нее эта операция проходила замечательно быстро. Она постоянно ворчала, что я много курю и стряхиваю пепел на балконный коврик. Она слишком громко слушала музыку, и это бесило меня. Она резко переключала канал на тот, по которому шли программы о НЛО, прерывая рассказы о животных и природе, которые смотрела я. Мы обе ненавидели мыльные оперы и показы мод из Милана. Обе, затаив дыхание, наблюдали криминальные новости. Взяв в руки по бутылке пива, болели футболом. Она, проснувшись, орала благим матом за невымытую мной с вечера вилку. Я же постоянно подбирала и убирала за нее в шкаф  майки и мокрое полотенце после мытья.
Еще она храпела во сне. А я материлась, по ее словам, как сапожник. Тоже во сне.
Она до блеска каждый день драила все зеркала в квартире. Объясняла тем, что мы до жути красивые, только забываем об этом и должны, часто смотрев в зеркало, вспоминать этот факт.
Мы носили один размер одежды. Пользовались косметикой одной фирмы, недорогой, конечно, тогда.
Мы часто вечером пили вино. Говорили за жизнь. Иногда плакали по одной нам известной причине. Она спрашивала о моих мужчинах, а я честно и подробно рассказывала о всех имеющихся. А имелся один. Она отвечала тем же.
Она требовала зрелищ и аплодисментов. Она грезила вечным праздником жизни.
Она болела Голландией и намеревалась покорить ее. Я же мечтала о Чехии.
Мы изучили все карты и облазили весь Интернет. Узнали цены и долго свистели.

Я ведь до сих пор не знала, какие причины заставили ее вспомнить о чужом человеке, с которым она познакомилась у входа в кинотеатр и ночью приехать к нему. И какие причины до сих пор удерживали ее в моем доме.
Вадим вообще не понимал, почему теперь со мной живет непонятно откуда взявшаяся девица. И на каких правах она так долго задержалась у меня. Теперь он не мог оставаться у меня на ночь. Конечно, я расстраивалась, и мы уезжали к нему. Однажды я не возвращалась домой два дня. И не звонила ей. Не потому что не хотела или забыла, просто мы уезжали с Вадимом на дачу. Там не было телефона,  мой сел, а зарядка осталась дома. На обратном пути у нас сломалась машина. Пришлось заночевать в той деревне, а на утро ждать эвакуатор. Тот ее взгляд и зареванное лицо дали мне многое понять. Она не спала ночь и волновалась за меня.  И тихо ненавидела Вадима.
Со стороны наш союз выглядел очень и очень странно. Она не имела никакого права высказывать свое недовольство  по какому-либо поводу. Она и не высказывала.
Я много раз задавалась вопросом - а что же держит ее? А что она думает о "потом". Но я не позволяла себе думать об этом. Успокаивала себя тем, что когда-нибудь скоро все разрешится..
Потом Вадим уехал в Италию по работе.

Через месяц у нас кончились деньги. Мы курили дешевые сигареты или не курили совсем, ходили пешком, ездили иногда в троллейбусах, ели макароны на первое, второе и десерт,  мыли голову детским мылом, а стирали хозяйственным. Пакет молока растягивали на два-три дня. Все больше молчали. Все больше злились. Все больше ненавидели действительность и телок на крутых машинах.
Тогда она подцепила простуду и долгое время лежала в кровати, а я носилась по аптекам, звонила маме и спрашивала, что нужно пить при простуде. Мама сама варила какие-то отварчики и приносила их. Она с удивлением и тихим укором приняла ту новость, что со мной живет моя подруга. Приняла и ладно.
Я выхаживала ее неделю. Выполняла все ее просьбы. Слушала ее бред во сне. Она  много раз упоминала название какого-то города, но я никак не могла разобрать, какого именно.
Наверняка, Амстердам.
Я кормила ее с ложки. Однажды она попросила горячего жидкого шоколада. Я заняла у соседки ночью денег и  поехала в супермаркет и напоила ее этим самым шоколадом.


Тогда я проснулась от непривычной тишины. По привычке повалялась на своем диване. Посмотрела на часы. Уже далеко за полдень. Пора вставать.
Через минуту я поняла, что нахожусь одна в квартире. Ничего не понимая прошла на кухню. На холодильнике приклеена записка: "приехал Вадим, он заходил, я сказала, что тебя нет, и ты ночуешь у потрясающего парня. Можешь купить шампанское, ах да, денег же нет. Тогда просто жди меня. У меня будут хорошие новости".
Сказать, что я была в шоке - ничего не сказать. Медленно сползла на пол. Записка приземлилась у ног.


Сучка. Паршивая сучка. Телефон Вадима не отвечал. И я еще отдала ей второй комплект ключей. Идиотка (это уже обо мне). Сигарета выпала из рук и оставила черный след на линолеуме. Печенье крошилось. Плюнула на все и решила не завтракать. Все равно кофе убежал.
Что она позволяет себе? Кто ей я? Кто ей Вадим? Кто она вообще? Я ни черта о ней не знаю. Кроме того, что она сучка. Тварь наглая.
Телефон Вадима все еще молчал.


Ее нет уже две недели.
Мама помогала деньгами.
Звонил Вадим. Сказал, что нам не надо больше встречаться. Спасибо мне, все было хорошо, но все же нам не стоит встречаться (конечно, зачем). У него есть хорошая девочка, которая теперь живет у него (а я была плохая, меня он не приглашал на постоянное жительство к себе). У нее нет ненормальных подруг (у меня тоже). Она всегда ждет его (как будто я не ждала). Они едут отдыхать в Чехию (сволочь, я всегда мечтала о Праге). Он желает мне счастья (спасибо, родной). И пусть я не сержусь на него (пошел к черту, милый). Он спросил, правда ли то, что тогда я ночевала у кого-то. Я ответила, что неправда. Он еще раз сказал, что у меня дурная подруга. Просил прощения.  Помолчал еще минуту и положил трубку. А я еще пять минут слушала гудки и оставшуюся ночь плакала..

..Она не просто вернулась.
Она ворвалась так, что на окнах заколыхались занавески. Она не принесла с собой, как делала это обычно, грязных луж. Она хлопнула дверью так, что от испуга я выронила книгу, а на кухне разбился светильник (давно не могли прикрепить его нормально). Она кинула в меня ощущение праздника. Вот так, просто швырнула в лицо. Она дико улыбалась горящими глазами, что бесполезно поливать их из пожарного шланга. С ней ворвался ветер. Ветер счастья и перемен. Это сразу почувствовалось.
- Собирайся. Быстрее собирайся. У нас поезд до Москвы через полтора часа. Хотя нет, ничего не бери. Все купим. Теперь у нас будет все! Вот билеты. Мы едем в Прагу.
Это прозвучало, как во сне.
- Откуда деньги?
- Заработала.
..В поезде мы напились, разбили в вагоне-ресторане несколько бокалов с потрескавшимися краями, долго орали в тамбуре "мечты сбываются" и "позвони мне, позвони", под конец завыли "разум когда-нибудь победит", разревелись и, обнявшись,  и поддерживая друг друга, порулили в свое купе.
Москва встретила нас, как это часто пишут в книгах, неприветливым дождем. Это все казалось мелочью. Она рассказывала, как два года жила в Москве и какая она сволочная. Она научила ее многому. Хорошему, плохому. Разному. Она молодец. Иногда в ее взгляде промелькивает очень взрослое осуждение всего. И в ту же минуту она вновь непосредственная, веселая и легкомысленная.
- Эй, слышишь? Мы будем купаться в шампанском! Мы закажем пять ящиком лучшего шампанского. "Мадам Клико", нет, "Дом Периньон", не меньше. Выльем его в огромную ванную и просто захлебнемся в нем. А закусывать будем счастьем. Ломать его и вкушать. Слышишь, подруга?! Мы будем расплачиваться с официантами стодоллоровыми купюрами, а сдачу будем оставлять им. Мы обойдем все бутики и ювелирные салоны. Без нас не будут начинать работу самые крутые клубы города. За нами будут бегать самая настоящая полпа столичных мачо! Нам будут дарить самые шикарные тачки. Нет, мы сами их себе купим. Мы ночью будем гонять по трассе и, высунувшись в люк, орать, что мы счастливы и мы заслуженно счастливы!!! Днем отсыпаться на натуральных шелковых простынях, пить свежевыжатый гранатовый или апельсиновый сок, есть руками маринованных в ананасах омаров, принимать грязевые ванны,  наши лица будут ухожены руками самых престижных косметологов, наши головы будут уложены лучшими парикмахерами Праги, в наших постелях окажутся самые шикарные мужчины. А? Как тебе? Потом нас ждет моя  Голлашка. Там то же самое, только лучше. Потом мы устанем от праздника и на перерыв поедем в Тибет к монахам.
И наш общий хохот!
Ее болтовня прервалась гулом двигателя самолета.
Мы взлетали. Я с улыбкой перебирала в голове ее бред.
- А потом мы встретим любовь всей нашей жизни и обзаведемся семьей.. -  продолжила я.
- Пошла ты со своей семьей - она смеется и толкает меня в плечо. - сначала насладимся тем, о чем я говорила, я стану истинной светской львицей, моя жизнь будет состоять только из удовольствий, роскоши, клевых тус и свободы. И твоя тоже! Все. Без комментариев! - закрыв глаза, снова хохочет. Сумасшедшая. Я улыбаюсь.
Я с грустью смотрела в иллюминатор. Расстояние между землей и нами увеличивалось. Было немного страха. Но потом стало просто плевать на все. Я закрыла глаза и подумала, что эта девочка исполняет мое самое большое желание. Нет, не так, она исполняет мою мечту. Мечту, которую не смогла осуществить не я, не мама и даже не Вадим. Хотя обещал сто раз.
...Прага поразила.
Все оказалось так, как и на сайтах в Интернете, и так же, как в моих мечтах. Сказочная. Прохладная. Таинственная. Старинная. И манящая. Сильно манящая.
Как будто в историю окунулась. Многие дома, как в детских книжках. Странное, солнечное ощущение. Тепло, легкий морозец. Совсем легкий. Что-то искриться в воздухе, не пойму что. То ли снежинки, то ли фибры счастья.
Теперь мы ходим по магазинам и практически не считаем денег. Покупаем не то, что можем, а то, что хотим. Что понравится. Мы обошли все бутики и ювелирные магазины. Она сказала, что не будет носить все это "стекло", а я могу выбрать, что мне нравится. Мы расплачивались стодоллоровыми купюрами и не брали сдачи. Мы были во многих клубах города, но поклонники не носились за нами толпой. Не потому что мы плохо выглядели, а потому что  мы плохо себя  вели. Мы отсыпались на шелковых простынях и пили гранатовый сок. Руками ели омаров и пока не находили время для ванн с шампанским. Наши лица были ухожены, а волосы уложены. И даже самый шикарный мужчина оказался в моей постели. То есть я - в его. То есть по моим представлениям самый шикарный.  У нее так же. Но это позже.
Смеемся, носимся по магазинам и улицам, едим мороженое тоннами, пусть и холодно. Забегаем в кафе, выпивает по огромной чашке кофе, улыбаемся и говорим добрые глупости окружающим. Кто-то крутит пальцем у виска, кто-то в ответ улыбается, кто-то пытается познакомится и соблазнить двух солнечных и счастливых девочек. Мы щелкаем двух парней по носу и выбегаем из кафе, хохоча. Поспорили, кто быстрее добежит до моста. Бежим. Она отстала. Я, смеясь, оглядываюсь, вижу, что она поскользнулась и упала.
Они уже разговаривали, когда я подошла.
Так в ее жизни появился Шон.


Он оказался положительным. Она так его и охарактеризовала: "Шон, ты хороший человек". Он почти жил у нас в гостинице. Он мог долго-долго смотреть серьезно в глаза, а потом рассмеяться. Становилось смешно всем. Еще он мог часами сидеть на окне и, закрыв глаза, что-то бормотать себе под нос (как и она), потом вдруг вскочить и куда-то убежать. Чтоб через час вернуться снова. Не забыв принести ей букет. Не важно каких, но именно синих цветов. Они, как сумасшедшие целовались и уносились бегать по улицам. Иногда возвращались не надолго, иногда он провожал ее и уходил, чтобы прийти утром, иногда их не было сутками. Здорово!! Я всегда радовалась за них. Да, мне было иногда скучно. Я справлялась с этим сама. Иногда спускалась в бар и пила кофе, ела "цезаря", пила текилу, абсент или чешское пиво. Изредка получалось напиться. Тогда я начинала запевать песню и поднималась в номер. Официант понимающе смотрел мне в след и улыбался, осуждая. Так проходило большинство моих дней. И мне это нравилось.
А однажды эти двое мне притащили кучу леденцов и огромный вязаный шарф в полосочку.


В один из таких дней я, как обычно, гуляла по пражским улицам. Завернула в магазинчик с сувенирами. Купила кулон из луны и солнца. Они были вместе, но разъединялись.
Потрясающий закат!
Бронза с золотом.
Брр.. Холодно..
Вот так я шагала, шагала, шагала.  Ноги сами несли меня по мощенным  булыжниками улицам. Ведь бывают сказки. Скажите, бывают же? Не просто так пишутся романы. На то есть какие-то реальные, пусть совсем чуть-чуть, причины, а, возможно, и факты. Почему Золушка все-таки встретила принца? Почему Белоснежка была оживлена поцелуем все того же принца? Почему Асоль  дождалась своего Грея? Они любили.  И их любили. Любовь? Да, все-таки она.  Любовь творит все.  И примеров тысяча. Короче, мне хотелось любви.
Вот такие дурацкие мысли кружили непонятным вихрем в моей голове. Глаза бегали по светящимся витринам.
..Тогда я увидела их.
Странные, непонятные, притягательные, как сам Прага, розы.  Черные розы. Как там говорится, желтая роза - эмблема печали, красная роза - эмблема любви? А черная роза - эмблема.. Эмблема чего? Кстати, а чего же все-таки эмблема эта черная роза.?  Хм, интересно.  Я открыла стеклянную дверь и вошла в царство цветов. Подошла, наклонилась, вдохнула ее запах. Пахнет тревогой. И страстью. Пахнет тайной.  Нежно-горьковатый запах.  Темно-синие бархатные лепестки с багровыми прожилками.  Чудо. Просто какое-то чудо природы! Поразительно! Я повернулась к девушке-продавцу:
- Скажите, они выращены искусственным путем? Таких  ведь нет в природе?
Если она ответит, что я права, я разворачиваюсь и разочаровываюсь.
- Есть. Этот сорт привезен из Голландии. Они растут на севере страны. Правда, они прекрасны? - девушка мило улыбается. Она уже знает, что я не уйду, не купив хотя бы одну. - Вы возьмете? -  И продолжает улыбаться.
- Да, мы возьмем. Только без обертки. 17 штук, пожалуйста.
Это говорю не я. Медленно оборачиваюсь. Зеленые кошачьи глаза, смеясь, подкосили меня. А сердце, ухнув, грохнулось на пол. В голове бешено запульсировало, а в глазах помутнело. "Все! Я пропала!" - это была последняя мысль при полуясном уме и не совсем полном здравии.
Так в моей жизни появился Йежи.
Так я первый раз не вернулась в гостиницу.
=====================
У него была черная машина, белый салон. Черные волосы, смуглая кожа. Черные кофейные чашки. Белый камин и черные стены.
Позже была черная ванна с шампанским и черными лепестками роз. Тех самых. С багровыми прожилками.
Он выдал мне свою рубашку. Вот такая  я  стояла на деревянном полу его балкона: в рубашке по колено, пила черный кофе, курила белую сигарету и смотрела на заснеженную Прагу с высоты 19 этажа.
Утром мы заехали в нашу гостиницу.
- Где тебя носит, черт возьми?! - приветствие от нее.
- Это Йежи. Это моя подруга. Катя ее зовут.
- Ага, очень приятно, - это ему, - Это твой будущий муж? - это мне.
- Иди к черту.
Йежи улыбнулся и сказал:
- У тебя потрясающая подруга.
Она смутилась. И тоже улыбнулась. И стало всем легко.
- Мы с Шоном купили мотоцикл! Уже почти два дня гоняем. А ты тут устроила Ромэо и Джульетту, мать твою.. - это она как бы сердится. Я подошла, чмокнула ее в нос.
- Мы с Йежи уедем на пару дней. Тут за городом есть хорошее место. На озере. Вы приедете к нам?
- Примчимся. Координаты оставь. -  кинула мне теплый свитер, - замерзнешь. Возьми с собой. А ты, Ромэо, холь и лелей ее. Она у меня одна такая. Язык на спину приколочу и ножовкой проведу, если обидишь, понял?
Он быстро привык к ее шуткам.
..Мы уехали.


- На обратном пути не забыть заехать в тот магазин за розами. Я уверенна, ей понравится!
- Заедем, не проблема, - ответил.
Шашлык получился отменным. Вино оказалось замечательным. Он был нежным. А ночью мы сидели у костра и решали, как назовем ребенка.
И все выходило само как-то шоколадно-розовым.
Утром приехали двое на своем мотоцикле. Когда я сказала, что мы почти придумали имя для нашей дочки, она предложила имя "Палка". Или "Дурында". И сказала, что я сама могу выбрать из этих двух имен, и что она будет самой лучшей крестной мамой.
Я поперхнулась.
Шон говорил, что у Йежи замечательная машина, а Йежи, в свою очередь, говорил, что у Шона прекрасный мотоцикл. Эти двое рассыпались в комплиментах.
Шон говорил, что трясется от моей подруги (хорошее признание в любви).
Йежи сказал, что я - его будущая жена и что Шон может приезжать на нашу свадьбу на мотоцикле. Шон сказал, что было бы здорово, если бы мы назвали свою дочь Пенелопой. И что он будет прекрасным крестным отцом. Подошла Катя  (теперь я ее называла Катажиной, на чешский манер) и сказала, что имя Дурында звучит мелодичнее и интереснее, чем Пенелопа. Они с Шоном долго спорили. Потом долго целовались.
Они стоили друг друга, эти двое..
И снова бронза опустилась на землю.
Вечерело.
Потом мы катались на лодке.  Оказалось, что Йежи не умеет плавать. Шон много рассказывал, как он даже как-то раз победил в заплыве где-то на море. Он говорил: "чувак, не расстраивайся, еще научишься" и прыгал в воду, подарив нам море брызг. Эта сумасшедшая орала, чтобы быстрее сняли на камеру ее смертельный номер и, зажав нос пальцами и зажмурив глаза, бултыхалась вслед  за Шоном, не забыв обдать нас новым потоком брызг. Потом они выныривали из воды и орали, что мы тюфяки и ленивцы и что если я не прыгну за ними, то они перевернут лодку. Я с визгом и хохотом прыгала к ним. Мы разучились тогда смеяться. Теперь мы только хохотали.
Потом, уже на берегу, мы обнаружили "тарзанку" на высоком дереве. Оказалось, что Шон боится высоты. Йежи сказал, что даже выигрывал какой-то приз и долгое время занимался парашютным спортом. Шон кусал губу. Йежи сказал ему тогда: "чувак, не расстраивайся, может, попробуешь?". Шон отказался.
Мы с Йежи забрались на дерево и, обнявшись, прыгнули вниз. Я боялась, что веревка не выдержит. Выдержала. Это повторилось несколько раз. Они сказали, что мы обезьяны и ждать они нас не собираются.
Мы смеялись.
Потом мы вернулись к дому, готовили новую партию шашлыка. Йежи достал откуда-то гитару. Он прекрасно играл, но не умел петь. Петь умел Шон. Хорошо пел. Позже, после двух бутылок вина, мы с ней тоже начали подвывать нашим мужчинам. Плохо получалось, но мы были счастливы.
Оказалось, что в доме зачем-то отключили свет. Мы, запинаясь, и натыкаясь друг на друга, расползались по комнатам. И так же оказалось, что не ошиблись в темноте. Со мной был Йежи. С ней - Шон.  Уже проваливаясь в сон, я успела услышать шепот. Йежи сказал мне на ухо, что я - его счастье на старость лет. Я ответила, что он дурак и я люблю его. Он сказал, что он меня сильнее.
Ему 28. Мне 22. Согласитесь, дурак?


Они ехали параллельно нам по трассе. Она орала, что их мотоцикл мощнее нашей машины. Я орала, что наоборот. Так, наперегонки, мы доехали до города.

Мы с Йежи зашли в тот магазин и купили для нее букет моих черных роз.
Когда принесли в номер, она спросила, почему мы не купили сразу похоронный венок и чтобы мы выкинули эти "могильные чудовища". Я поставила букет в вазу. Договорились на вечер идти в кино.
Звонила маме. Сказала, что выхожу замуж скоро. Мама сказала, что посылает папу за валерьянкой. Помолчала и сказала, чтоб "никаких замуж", пока не сделаем ремонт в квартире. Потом с ней разговаривал Йежи. После их разговора мама сказала мне, что это "прекрасный молодой человек" и что "пусть мы будем счастливы". Спросила его любимое блюдо. Я не знала этого. Она еще долго повздыхала и взяла с меня обещание сообщить ей сразу, как только узнаю. Я пообещала. Она еще немного попереживала, что у нас может не оказаться тех продуктов. Я сказала, что в случае чего, привезу с собой эти самые продукты. Мы попрощались.
Йежи любил пельмени и жареную картошку. Еще борщ (он много раз был в России).
Я подумала, что надо учиться готовить борщ и все-таки не стоит везти маме картошку.
Вечером был поход в кино. Эти двое расшугали приличных людей ревом своего мотоцикла. Позже я узнала, что они назвали его Стремительным Балбесом.
От этой новости я икала весь вечер.
Фильм оказался хорошим. Но слишком громким. Мы стояли, курили на крыльце. Вспомнили, как познакомились с ней. Посмеялись. Мужчины решили, что "такое дело надо отметить".
Отмечали в ресторане.
..Заканчивались деньги. Пора возвращаться домой.



Я стою в черной рубашке, курю белую сигарету на деревянном полу балкона и смотрю на Прагу с высоты 19-ого этажа. Йежи на кухне готовит омаров и спрашивает, умею ли я варить борщ. Я отвечаю, что потрясающе делаю это чуть ли не с рождения. Он в фартуке и трусах скачет по кухне и кричит, что он обжегся и ему срочно требуется медицинская помощь. Я пугаюсь, выкидываю сигарету, бегу к нему. Он хватает меня на руки, целует и несет в спальню. Я для вида долго ругаюсь и говорю ему, что он засранец. Он смеется. ..Вода выкипела и теперь можно попробовать обгорелый шашлык из омара. Мы ужинаем йогуртом, но не говорим о расставании.
Утром он довозит меня до гостиницы. Говорит, что заедет через час, завезет билеты и отвезет нас в аэропорт.
В номере рыдает Катажина. Пропал Шон. Обещал приехать ночевать. И до сих пор его нет. Она не знает, что с ним. Я спрашиваю, о чем они договорились вообще. Она отвечает, что не говорили о расставании. Как и мы.
Я собираю чемоданы и вытираю слезы.
По звуку узнаю Стремительного Балбеса и слышу счастливый визг этих двоих. Шон "сорвал куш" и они едут с ней в Голландию. Только сначала домой. Она забыла у меня какую-то мелочь и хочет сообщить мне что-то очень важное. Именно в моей квартире. Шон соглашается с ее бредятиной.
Приехал Йежи. Привез два билета. Ворчал, что мы могли его предупредить, что нужно три, а не два билета. Я говорю ему, что это узналось только сейчас. Он бледнеет и ослабляет галстук. Он с работы.
Шон расстраивается, что ему придется расстаться со Стремительным. Он отогнал его к друзьям и на прощанье поцеловал в грязную фару.
- А что же мы? Вот так и расстаемся? - спрашиваю Йежи. Не хотела говорить. Плохо очень.
- Я прилетаю к тебе через неделю. Ровно неделя тебе сроку, чтобы научиться варить борщ.
Он, оказывается,  говорил с моей мамой, она сказала, что я не умею этого делать. Маме втык.
Срочно покупаем третий билет.
Я, как самая настоящая романтичная дура, отдаю ему половину того кулона. Ему - солнце, а себе оставляю луну. Он целует меня. Запинается о многочисленные сумки и чемоданы, говорит про борщ. Объявляют посадку. Эти двое уже прошли контроль и орут мне, чтоб я торопилась. Йежи хлопает себя по лбу.  Уносится. Возвращается с букетом тем самых, с багровыми прожилками.
Я вспоминаю, что не попрощалась с Прагой. Хлопаю себя по лбу. Отплясываю фрагмент "барыни" и немного чечетки, кричу, что я люблю Прагу и никогда не забуду, благодарю ее за то, что здесь я встретила такого замечательного человека, как Йежи, прилипаю на минуту к Йежи, целую и говорю, что жду его и обязательно научусь готовить борщ. Он говорит, что как только закончит дела, сразу берет билет ко мне. Он тоже любит. Говорит, что я его счастье на старость лет и он любит меня сильнее. Я отвечаю ему, что он дурак, хватаю сумку, поправляю на шее шарфик в полосочку и сажусь в самолет.
С грустью смотрю в иллюминатор, закрываю глаза. Чувствую, как текут по щекам слезы. Вдыхаю запах тревоги и страсти тех самых, с багровыми прожилками. Сжимаю в ладони луну и обещаю себе, что сразу по приезду учусь готовить борщ.
Он вернется. Я верю ему. Я люблю его.


Дома нас встретила мама. Сначала все поехали в мой "родительский дом". Папа спрашивал о Йежи. Я сообщила, что срочно нужно делать ремонт, через 7-10 дней он приезжает. Мама схватилась за голову. Шон спросил, почему бы им не остаться на эти дни у нас и не сделать всем вместе ремонт. Мама с папой переглянулись и завтра обещали выдать "стройматериалы". Катажина тихонько материлась.
Ночевали здесь же.
Пока мама с Шоном варили борщи и лепили голубцы, мы с Катажиной поехали на мою квартиру. Она настояла.
Вошли, отметили, что воняет кислятиной. Сделали уборку и выкинули хозяйственное мыло, оставшиеся макароны и полпачки дешевых сигарет.
..Она достала свои рисунки, ткнула пальцем в черные круги с зелеными палками и сказала, что это и есть те самые черные розы. Они ей как-то приснились, когда она еще болела. Тогда она не знала, что такие существуют. И тогда же она заболела ими. Но не говорила. А когда мы с Йежи принесли их, такие настоящие и с таким притягательным запахом, в номер, она просто так сказала, что это почти похоронный венок. Нас, говорит, нельзя баловать благодарностями и восхищениями. И тот букет, превращенный уже в сухой гербарий, она сохранила и вот он у нее в пакете.
Позвонил Шон, сказал, что он успел еще и поремонтировать с моим папой папины же  старые "Жигули", кроме того, как с мамой готовил ужин целый день. А мы, неблагодарные и безответственные, шляемся непонятно где.
Я спросила у нее, где родители Шона. Они живут в пражской деревеньке, выращивают тыквы и поросят. Я спросила, где ее собственные родители, она сказала, что они живут в Питере. Мама ударилась в буддизм или что-то подобное. А папа куратор в каком-то университете. Что они хорошие люди, но она давно живет одна, и привыкла. И попросила больше не напрягать ее подобными вопросами. Я согласилась.


Звонил Вадим. Спросил, можем ли мы встретится. Я ответила, что нет и я теперь почти замужняя дама. Он спросил, может ли он на правах старого друга поужинать с почти замужней дамой. Я сказала, что он может засунуть эти права подальше. Он легко согласился и еще раз напомнил, что у меня плохая подруга. Я ответила, что подруга у меня самая замечательная. Он минуту помолчал. Потом послушал гудки и напился.
Йежи не звонил..


Мы сделали ремонт в родительской квартире. Шон научился варить борщ. А мама выпросила у соседа гитару, заставила папу вспомнить аккорды и целыми вечерами слушала, как поет Шон. А он старался. Мама чуть не прослезилась, когда вспоминала знакомство с папой. Двадцать пять лет назад он покорил ее своей игрой. Тогда гитара была в моде. Папа сказал, что никто не клеит обои лучше, чем Катюха (он называл ее так). А она сказала, что еще никогда не видела у меня таких грустных глаз!
Йежи не звонил..
.. Мы всей семьей провожали этих двоих.  Мама долго обнимала Шона. Папа крепко жал на прощание руки обоим. Я разревелась и поцеловала сначала ее, потом Шона. Взяли у них клятву быть аккуратнее и скорее возвращаться.
.. Йежи не звонил..


Я сидела и собирала порванный браслет из ракушек. Так же собирала в памяти все мелочи, связанные с этими странными и солнечными людьми, с которыми свела меня судьба. Как же странно все получается. Восемь месяцев назад моя жизнь была совершенно другой. Я ждала встреч с Вадимом. Выслушивала мамины ворчания по поводу того, что я так и не умею варить борщ и правильно солить рис. Или наоборот - вовремя солить рис и правильно варить борщ. Какая, к черту, разница. Осталось только одно то, старое: я так и не работаю.  Я совершенно не умею зарабатывать деньги.
Вышла на балкон и закурила.  Смеркалось. Начинался дождь. Солнце еще не село, и было похоже, что дождинки, как серебряные нити, соединяли небеса и землю. Тонкие-тонкие, как паутинка нити.  Так же мои мысли и воспоминания соединяли две мои жизни. Одна жизнь, эта, которая  здесь, на этом балконе, одинокая и печальная, состоящая первое время из мечтаний, а теперь из воспоминаний. Другая та, пражская, на другом балконе, рядом с счастьем, у которого зеленые кошачьи глаза, с теми двумя сумасшедшими, родными, слепленная сплошь из событий, эмоций и реальности. Счастливой реальности.
От резкого звонка в дверь сигарета выпала из рук и оставила черный след на деревянном подоконнике. Чертыхнулась, запнулась о тапки, ударилась об угол дивана.  Открыла.
+Он зашел, стряхивая капельки дождя со своих черных волос. Я сначала уткнулась носом в те самые, с багровыми прожилками, а потом в его плечо. Крепко-крепко так обнял. Нежно-нежно так поцеловал и сказал, что я его счастье на старость лет. Я ответила, что люблю его и что он дурак. Он сказал, что любит сильнее.
Мы не стали сразу звонить маме, было поздно.  Я все бормотала, что не прибрано и что я не ждала его.
- Вообще не ждала? - усталые кошачьи глаза смотрят прямо, - Ты сомневалась?
- Вообще не ждала. Сомневалась.
- Ты много куришь.
- Еще я люблю тебя. Больше жизни.
- А ты мое счастье..на старость лет.  Знаю, дурак.
Он притянул меня к себе..
- Нашу дочь будут звать Божена.
Через два часа мы поняли, что вновь остались без ужина. Сейчас не было омаров. Была рыба в фольге. То есть должна была быть. Теперь можно пробовать горелый рыбный шашлык. Он простил мне неумение варить борщ.
Мы съели по йогурту, приняли душ и уснули.


На следующий день мы были у родителей. Мама кормила Йежи борщом и жареной картошкой. Наготовлено-то конечно было море всего. Но он ел только это и боготворил маму. С папой они обсуждали политику запада. Непонятное явление. Папа мало интересовался такими вещами. Конечно, он хотел выглядеть продвинутым в этих делах. Папа вспомнил Катюху:
- Она бы сказала, что никогда не видела таких счастливых глаз, как у тебя сейчас.
Я ответила, что он прав.
Мы выпили по бокалу вина за этих двух.
Папа с Йежи мыли посуду, а мама отвела меня в комнату. Достала из шкафа старинное кольцо с аметистами.
- Это твоя бабушка подарила мне на свадьбу с твоим отцом. Возьми его и будь счастлива.
Я расплакалась и обняла ее. Все, как в слезном "мыле".


Мы сделали ремонт в моей квартире. Йежи сказал, что в течение месяца нужно что-то решать. Его отпуск заканчивается через месяц.  Мы решили, что свадьба будет здесь, в России. Где мы будем жить, еще предстояло решить. Скорее всего, это будет Прага. Работа, все дела. Но мы будем часто приезжать к родителям.
Тогда зачем мы делали ремонт?


Через неделю я узнала, что беременна. Будет девочка. Наша девочка. Наша Божена.
Мы решили пока не говорить маме и папе и так же подождать с радостным сообщением тем двоим. Это будет сюрприз. Не Палка, не Дурында и даже не Пенелопа.

...В тот же день был звонок из Голландии.
Сказали, что была авария.
Катажина и Шон разбились на машине.
Эти двое разбились. Им было по 20 лет.
...Наступило самое ужасное.
Наступило ожидание и неизвестность.
Шона перевели уже в обычную палату.
Катажина все еще в реанимации. Шансов почти нет. Так и сказали: "Шансов почти нет".
Черт!!!!!! Девочка моя, почему ты? Почему именно ты??? Я уверенна, что вы гнали, как сумасшедшие. Вы и есть сумасшедшие.
Неделю мы занимались документами. Эти жирные сволочи в посольстве не понимали, что там может не стать родного и любимого мной человека.
+Наконец мы вылетели в Амстердам.


Шон все время молчал.
- Как? Скажи, как это случилось??? Не молчи!! -  слезы перемешались с отчаянием. - Почему ты не уберег ее, а? Шон, я убью тебя, если она не выживет. Я тебе клянусь, я убью тебя!
Он молчал. Хотя мог говорить. Он мог, а она нет. Он видел, дышал, слышал, мог говорить, а она лежала на искусственном дыхании и вся в трубках каких-то. С кислородной маской на лице. Я ненавидела его тогда.
Я почти ударила его, когда он прокричал:
- Пойми ты меня. Мне хорошо??!!! Я сам себя чуть не убил, когда узнал, что она так и не приходит в себя. Да, я не усмотрел. Да, я виноват. Но не дави, пожалуйста. Я прошу тебя.
И уже тише добавил:
- Мы возвращались из бара. Она захотела вести машину сама. Я спорил, но ты знаешь, что такое - спорить с ней. Это бессмысленно+ Мы сели и почти доехали до гостиницы, когда ей вдруг стрельнуло в голову показать мне, как она научилась здорово разворачивать машину. Был поворот, еще один, я почувствовал, что нас заносит. А потом только фары грузовика и скрежет, скрежет, скрежет... Он и сейчас у меня в ушах. Она кричала. Боже, как она кричала! - Шон уже не скрывал слез, - И все закончилось. Я пришел в себя уже в больнице. В реанимации. Мне ничего про нее не говорили. Перевели сюда. А потом сказали, что она на аппаратах только и держится.. Это все.
Открылась дверь, и мягкий голос произнес:
- Time of visiting has ended. Please, exempt a room.
Я обернулась к Йежи. Его лицо было серым.
- Что она сказала?
- Что нам пора освободить палату. Время посещения закончилось.
Я поцеловала Шона:
- Ты прости меня. Все будет хорошо. Ты только держись. И мы тоже будем. Все, пока. Мы любим тебя. Если понадобиться - мы в коридоре.
Через три дня мне разрешили побыть с ней.
А еще нам сказали, что если она не придет в себя в течении недели, то держать ее на аппаратах бесполезно. Сердце совсем перестает биться. Когда оно остановится, а оно остановится, начнется отмирание клеток мозга.
Так и тянулись эти дни. Густой, липкой массой. Никаких новостей. Я дежурила - Йежи спал. Он дежурил - я спала. Прямо там. Это Европа, не Россия. Там есть специально отведенные комнаты для родственников тяжелобольных.  Мы были не родственниками по бумагам. Йежи нашел подход к персоналу.
Я сидела около нее. Держала за руку. И говорила, говорила, говорила+
Рассказала ей всю жизнь с самого начала. Рассказала, что внесла в мою жизнь она. Рассказала о беременности. Сказала, что она нужна нам. Потом к нам пришел Йежи.  И вот так мы и сидели втроем. Ее родители не могли приехать. Но им сообщили. Еще Шон теперь встал на ноги и завтра ему можно будет прийти к ней.
Я не знаю, что говорил ей Шон. Он был у нее. Вышел с красными и самыми несчастными глазами.
Я была в церкви. Таксист с горем пополам понял, что я от него требую. Я стояла и на ходу придумывала молитвы. Я никогда не верила в бога, как в такового. Даже не было причин особо задумываться над этим. Я не знаю, верит ли в бога она. Я просто стояла у икон и молилась. Ставила свечи за здравие и снова молилась. Не умеючи.
Позвонила маме и рассказала все. Мама плакала.
Я нашла черные розы, но передумала и купила белые.  Все, что там были. Их оказалось 59. Она заняли все заднее сиденье такси.
Йежи говорил, что мне нужно больше отдыхать.
Я бросила курить.


..Через четыре дня ее сердце совсем остановилось.
На сотую долю секунды.
Толпа докторов, следившие за каждым слабым биением ее сердца, ринулась в ее палату.
Ее сердце напугало и свело с ума абсолютно всех.
...Но оно забилось.
Шон плакал. Я тоже.
Через двадцать минут нам сказали, что эта девочка будет жить.
Тогда заплакал уже и Йежи.


Она была еще в гипсе, когда мы улетали в Россию.

..Теперь мы уже как 8 лет замужние дамы. 
Она не водит машину. Не хочет. Они с Шоном переехали к ее родителям в Питер.  Она, так мечтавшая когда-то о свободе и вечном празднике жизни, теперь мать двоих детей. Сын и дочь. Ее Дарья говорит басом и ругается матом.  Ей 3 года. Сын не ровно дышит к мотоциклам. Шон владеет сетью магазинов, торгующих техникой. У них есть своя небольшая яхта. Мы, приезжая в гости, катаемся по Неве, иногда купаемся, всегда готовим шашлык на их даче. Шон все уговаривает Йежи попробовать плавать. В ответ Йежи приглашает Шона прыгнуть с парашютом. Они смеются, берут гитару и поют своим женщинам песни о любви. Теперь гитара снова в моде.
Мы с Йежи живем в Праге. У нас растет наша принцесса. У нее кошачьи изумрудные глаза и черные волосы. Божене 7 лет. Она неплохо танцует.
Теперь я чаще хожу в церковь. По ночам  мне часто снятся те, с багровыми прожилками. Но мой муж дарит мне только белые. Все так же по 17 штук и без упаковки.
Мы купили папе настоящую мужскую машину, но он по привычке каждый вечер торчит под своим "Жигуленком".  Они с мамой совсем белые. Мама принципиально не красит волосы.
Я так и не научилась варить борщ. Но когда мы все приезжаем в гости, мама кормит нас на год вперед. Папа говорит, что скоро опять надо делать ремонт и подмигивает Катажине. Еще он без ума от ее Дарьи. Родители без ума от всех нас. А мы от них.
Йежи теперь совсем солидный, он стал носить очки.
Я люблю его так же сильно, как полюбила тогда, в пражском магазине цветов.  Он каждый день говорит мне, что я - его счастье под старость лет. Потом быстро добавляет, что сам знает, что дурак. А я говорю, что люблю его. И опять же последнее слово за ним. Он говорит, что любит меня сильнее. Он точно дурак, хоть и 36-тилетний. Как можно любить еще сильнее?
Раз в полгода, оставив детей с мужьями, мы с ней берем на прокат машину с открытым верхом, несемся по прямой дороге. Врубаем на полную мощность музыку, она вылазит в люк и кричит за нас двоих, что мы счастливы. А я веду машину и слежу за дорогой. Но тоже подкрикиваю. Один раз нас оштрафовали за нарушение общественного порядка. Мы дали им "на лапу", как любит выражаться моя подруга,  и конфликт разрешился.
Еще у нас с Йежи все так же подгорает еда. И мы по старинке  ужинаем йогуртом. Когда засыпает наша дочь.
И сегодня так же подгорела курица.
- Я люблю тебя.
- Ты мое счастье на старость лет. И я сильнее люблю тебя. Знаю, дурак.
Утром звонит она:
- Ты знаешь, я уже не знаю, кого звать в крестные, - и плачет.
- Ты беременна??!! Опять??? - хохот уже разбудил Йежи и Божену.
- Да..
- Поздравляю!!!
- Да пошла ты...