Введение в мемуары

Странно устроена память - подумал я: отдельные картинки она зарисовала очень точно даже в младенчестве. Ну, как, скажите,  малыш двух лет может помнить метро Москвы 1940 года. И, тем не менее, я, перепуганный грохочущей змеей, вылезшей из темноты, отлично помню тот ужас, который вызвал поезд метро у меня и у моей мамы, приехавших в Москву, чтобы напомнить о себе отцу. Отца я не помню, а вот страшную змею – отчетливо. Смутные картинки мелькают перед глазами: как умирал я в поезде на обратном пути в Сталинград. Конечно, я не знал, что это была дизентерия, да и умирать-то было не больно. Просто из меня лилось и лилось что-то липкое, а я становился все слабее и слабее.
Меня с матерью сняли с поезда в Харькове. Мать служила на железнодорожном телеграфе и могла выбрать любой путь бесплатно. В этом случае путь лежал (из рассказа матери) по маршруту Москва - Харьков – Ростов – Сальск - Сталинград. Станциями  пересадок были Ростов и Сальск. Почему такой крючок был выбран – не знаю.  В Харькове и встретился старикашка, который, посмотрев, мальчику в глаза, (опять по рассказам матери) сказал: “Живые глаза, жить будет. Молодуха, вези скорее парнишку в степи”. С такой колдовской правдой я столкнулся впервые, но она дала толчок всей памяти. Вот так и зафиксировались отчетливо все первые военные и послевоенные 16 лет. Понимал ли я, что особая моя любовь к степям трудно объяснима. Быть может, она объяснима тем, что эти степи с их полынью и бурьяном, дали жизнь, все ее радости и печали человеку, о котором пойдет речь.