Бегство

Мама и я - Валлерка Тарасов...

Конец марта 1942 военного года был холодный, почти  как зима. Часто срывался снег, но еще чаще шли холодные, нудные дожди. Появлялись и немецкие самолеты, но пока вели себя мирно. Бежали от подходивших немецких войск кто, как мог и куда мог. Кто за Волгу, надеясь, что немцы не смогут перейти эту великую реку, кто, наоборот - западнее Сталинграда на открытых железнодорожных платформах железнодорожными путями, по которым привозили в уже почти осажденный город вооружение. Я почти совсем не помню нашу эвакуацию - смешно сказать, но запомнились странные детали: конечно холод, палатка на платформе, украденная ложка и перемещавшийся с нами раненный солдат по фамилии Канделаки. Именно на него грешили, думая об украденной ложке. Почему была такая холодная весна? Это следующая весна была радостной, победной! Ручьи потекли уже в марте, а в апреле мы, мальчишки радовались рано прилетевшим грачам. Они уже кружили и кричали, как бы радуясь победой, случившейся 2 февраля 1943 года.

Все лучшее, что было в жизни,
Освещено апрельским днем.
И из забвенья нет-нет брызнет
Луч счастья прошлого огнем.

Строки из стихотворения “Я – сын” в сборнике “Полынь”

Наша семья - а именно: бабушка - Евдокия Ивановна, дед – Константин Иванович – латышский стрелок, четыре тетки и шестеро внуков, избрали второй способ только потому, что у нас были на железной дороге связи. Наверное, у дедушки были и иные мотивы. О них дедушка говорил, но я ничего не понимал в стратегии. Войска генералиссимуса Паулюса двигались точно навстречу нашему пути эвакуации. Если бы наш маршрут пролегал на сто – сто пятьдесят километров южнее, мы, несомненно, столкнулись бы с немецкими войсками. Уже во взрослом возрасте я много раз думал, что дед был неплохим стратегом, и у него была вера в победу, если он не убрался с семьей за Волгу, а играл с немцами в “кошки-мышки”.
В августе 1942 года И.В. Сталин издал приказ, запрещающий эвакуацию населения из Сталинграда, но в сентябре она уже не потребовалась вообще, т.к. Мамаев курган и вокзал города Сталинграда были заняты немецкими войсками. Приходится только удивляться предвидению дедушки: лишь три с половиной месяца отделяли наш побег от того момента, когда “мышеловка” захлопнулась наглухо.

5

На фотографии изображены Ираида Константиновна Браслина и ее сын Валерка – основное действующее лицо данных поэтических мемуаров. Фото сделано перед поездкой в Москву в конце июня 1940 года,
когда Лере было 2 года и 1,5 месяца.

В те страшные дни, незабвенные годы,
Когда каждой корке был рад,
Я помню на рельсах людей в непогоду,
Оставивших свой Сталинград.

Теплушек брезент на дорожных платформах,
Сырые ненастные дни,
Пайков смехотворных строжайшие нормы,
Пожарищ далеких огни.

И холод, сырой отупляющий холод -
Никто от него не сбежит,
Безлесная степь, вид пустынный и голый
На проводе птица дрожит.

В те годы я был уж смышленый мальчонка,
И в память вошло словно гвоздь,
Как взрослые бога молили о чем-то,
Что позже понять довелось.

Кто может забыть в черном небе тетивы,
Из ярких лучей перекрест,
Зениток поспешные речитативы,
Немецких пилотов арест.

Строки из стихотворения “Сталинград” в  сборнике “Полынь”
               


Сам дед служил на почте, и моя мать тоже была связисткой. Тогда все связисты считались военными людьми и могли надеть погоны. Насколько было бы легче бежать за Волгу! Туда немцы так и не смогли прорваться и никогда  не бомбили. Чем руководствовался дед, выбирая такой рискованный путь - прямо навствечу немцам, подходящим к Сталинграду? Мы бежали, почти соприкасаясь с левым флангом наступающих немецких войск. Дед никогда нам не говорил о его замысле, но в замысле и сейчас  чувствуется оптимизм. На этом пути увидеть нам удалось намного больше.
Мы расположились на станции Калмык (в поселке Первомайский) на границе Сталинградской (Волгоградской) и Воронежской областей. Тут проходила рокадная железная дорога Поворино – Новохоперск (см. часть карты 1). Случилось так, что Поворино немцы бомбили регулярно, но у них не было намерений распылять силы, и сюда войска не вошли. Так и жили мы под постоянной угрозой: все казалось, что вот–вот придут немцы. В Калмыке дед стал служить начальником почты. Потому нас принято было называть местными людьми почтальоновыми детьми.
Все ребята знали, что у деда был пистолет, поскольку к нему приходили деньги и ценные вещи. Он время от времени чистил пистолет, а мы тайно наблюдали. Нам (ребятам) не разрешалось заходить на почту, но мы слышали, как дед злится по телефону на плохую телефонную связь почты, которая была смежным помещением жилой комнаты: “Алло-алло! Что молчишь, чертова кукла! Салтынь, Салтынь!” Чертова кукла молчала.
Калмык был довольно большой станцией - домов триста. Рядом с почтой находилась вкопанная в землю зенитка и, когда ночью раздавался хрипло-воющий рокот моторов немецких бомбардировщиков, то включались все прожектора, находящиеся в других местах, и мальчишки торжествовали, если бомбардировщик был схвачен в перекрестие лучей прожекторов. Это означало, что сейчас же быстро-быстро зачавкают зенитки, и самолет может быть сбит. Я так вспоминаю о Калмыке.

Моя родина – место в степи,
Моя родина – нижняя Волга.
Детство было военным, недолгим,
Не держал дед внучат на “цепи”.

В стороне от кровавых сражений
Разместился негромкий Калмык –
Перелески, поля да холмы
Выбор деда – благое решенье.

Полустанок в степи и вокзал.
Почта, школа, три сотни домов.
На морозе – три сотни дымов,
А на почте – квартира и зал.

“Тут и будем мы жить” – дед сказал.

Строки из стихотворения “Калмык” в сборнике "Полынь”   


6
Дедушка Константин Иванович Браслин (Браслинш)
и Евдокия Ивановна Браслина (Юркина).
1960 г. город Кишинев.